Притомила Лукьяна Гордеевича служба, шутка ли: два года срочной, пять - войны? Пришел домой и вскоре женился, да как-то неудачно. Вот, значит, жизнь и не задалась. Мучили, мучили друг друга, да и разошлись. Оно бы так-то ничего да ребятишек, видишь, прижить успели. Ну, что делать, жить ведь как-то надо, а к тому времени из родных у него, считай, никого уж и не осталось. Мало-помалу и избаловался мужик на -
прочь, хуже бездомной собаки сделался, в конце кон-цов, захворал и чуть Богу душу не отдал. Вот тогда, вроде, и приютила его вдовая Степанида. Оклемался у нее Лукьян, да так и остался. Самому уже годков не- мало, да и Степанида баба справная. Устроился рабо-тать лесником, и так ему это дело приглянулось, луч-ше и желать не надо. Со временем и к дочке Стешки-ной привык, привязаться не привязался, но и не чу-жался особенно, да и Лизка за всю жизнь отцом так и не назвала, дядь Лукьян - и все тут. Вот такая, зна -
чит, семья получилась. Сразу-то со Степанидой не расписались, а потом и вовсе махнули на это дело. Первая жена подождала сколько-то, думая, что воро-тится еще мужик, собрала ребятишек и съехала из деревни.
Суть да дело - молодость прошла. Лизка вы-росла и укатила на север, там и замуж вышла. В де-ревню только в отпуска наведывалась, да и то не каж-дый год. Общих детей Лукьян со Стешей не завели и большую часть жизни, выходит, прожили вдвоем, с глазу на глаз. Лукьян, конечно, выпивал, но пьяницей
не был, а потому достаток в доме всегда имелся. Му-жик у Лизки хоть и зарабатывал на севере длинные рубли, но, приехав в отпуск, она не забывала ободрать родителей, как липок. Правда, вдвоем им много ль надо, а за год, глядишь, опять деньжата скапливались. Скотины всякой - полный двор, так что на столе все свое, а в магазине, разве что портки раз в год купить, да кофту Степаниде, вот и копились деньги-то.
Пришла старость. Лихое время, как мор, опу-стошило деревню. В поисках заработка разъехалась сперва молодежь, а чуть позже снялись с насиженных мест все могутные, кто еще до пенсии не дотянул. Лет пятнадцать назад можно было еще вечерком до по-жарки съерзать, в картишки поиграть, а теперь, как мужиков не стало, приходится день - ночь со Степани -
дой друг на дружку пялиться, как двум тараканам. Степанида-то еще ничего, а сам вот шаркать стал при ходьбе, вовсе ноги не слушаются. Прошлый год, как картошку выкопали, считай, два месяца отлеживался. Да-а.
Зимой из деревни ни в жизнь не выбраться: до-рогу не гребут, а на своих двоих далеко не ускачешь. Такой разор пришел, что даже после войны такого не было. Фашиста вон расколошматили, а радости теперь никакой и нет. Хоть бы помереть-то вперед Стешки поспеть, господи-господи!
А под весну Степанида расхворалась гриппом, а потом давление поднялось. С соседом лекарств за-казали, привез, а уколы ставить некому. Лука всех де-ревенских старух обошел - никто не берется. А тут, вскоре, у Степана Агашкина сын Колька с женой объ-явились, оба пьяницы, Колька и подрядился на это дело, хоть и шприц до этого в руках не держал, так и то за деньги, а не за так. А еще через неделю Степаниду паралич разбил. Пока надежда была, Лукьян еще
держался как-то, а преставилась - совсем людей пе-рестал замечать, на шаг от Степаниды не отходит: то платок на ней поправит, то простыню подоткнет, то руки гладит, вроде, как отогреть хочет.
Лизка хоть и приехала на похороны, а вела се-бя как халда, смотреть противно, а всеми этими го-рестными приготовлениями заправляла племянница Степаниды, приветливая, расторопная женщина и тя-нулся Лука к ней, как ребенок к взрослому человеку, с доверием и надеждой. Хотя ... какие такие надежды? С какой стороны ни погляди, а все чужой он ей получа-ется. Лизке-то, понятно, совсем не нужен, да она того и не скрывает. О, господи, за что же это, за какие грехи? Эх, Степанида, Степанида, ну как же это так?! И ничем не разбавленная горечь выжигала старческую грудь.
Я еще недавно смерти ужас как боялся, а те-перь, когда проводил на тот свет столь хороших и близких людей, отступил страх. Это не значит, что стал относиться к жизни с пренебрежением. Бравады никакой нет.
На смену страха пришло понимание, что жизнь - череда поколений и, наверное, довольно грустно остаться без сверстников (друзей, родных, любимых) в кругу незнакомых людей и чужих интересов.
И вот, глядя на Лукьяна Гордеевича, невольно задумаешься: хоть и рассчитываешь, что все будет не так уж и плохо, а ни в чем в этой жизни уверенности не имеешь, нет. Да-а-а.