Не по-осеннему колючий ветер рвал полы одежд спешащих мимо людей. В воздухе, вперемешку с последними листьями, кувыркались первые снежин-ки, предвестники печально долгой в наших краях зимы. Основательно продрогший, я поминутно тыкал в нос
повлажневший платок и мысленно спрягал в адрес автотранспоранта далеко не хвалебные словосочета-ния.
Рядом, закутавшись в шаль и утонув в высоких валенках, крючилась изношенная годами старушка, цепко держа в посиневших пальцах тощий узелок. Я откровенно завидовал ее теплому убранству и помимо воли косился на добротные пимы. "Базарные" носки мои ни хрена не грели, а левый башмак жал не хуже тисов.
Ничем, собственно, не занятый, я и обратил внимание на появление близ остановки детей. Их бы-ло двое - мальчик и девочка лет пяти-восьми. Он шел несколько впереди и озабоченно разглядывал дорогу. Она семенила следом и он, подождав, что-то толковал ей, и она согласно кивала в ответ. Затем вновь отста-вала, и через некоторое время он снова поджидал ее и опять что-то объяснял. Наконец, оставив ее на оста-новке, проследовал дальше. Минуты через две вер-нулся, все так же сосредоточенно оглядывая тропу.
Было ясно, что мальчик что-то потерял. Когда он снова поравнялся со мной, я решил удовлетворить свое любопытство.
- Ты потерял что-нибудь, мужичок?
Он, затравлено всхлипнув, смотрел на меня снизу вверх глазами, полными отчаяния, и молчал. Я повторил свой вопрос.
- Пя-а-терку, - продрожал слабый голосок.
- Деньги, что-ли?
- Ага-а.
- А откуда у тебя столько?
- Ма-а-мка на хлеб... И свалившееся горе покатилось из глаз быстрым бисером слез.
Память мгновенно возвратила меня в соб-ственное детство, пришедшееся на времена правле-ния Хрущева. Были ужасные перебои с продуктами. Буквально за всем приходилось занимать очередь, даже по ночам, и выстаивать в них весь день.
В тот день я стоял за молоком, большая часть его предназначалась поросенку, купленному, чтобы впоследствии как-то сводить концы с концами. Эта тварь была с рукавичку и ничего кроме молока не при-знавала. Стояла осенняя пора и на дороге устойчиво держался страшенный гололед.
Я и жившая неподалеку соседская бабушка Смоленцева, изрядно помятые очередью, возвраща-лись домой, держа в руках бидоны с двумя литрами содержимого, положенного по норме. Мне уже давно хотелось есть, и я постоянно опережал старушку, ко-торая так же постоянно одергивала меня, напоминая о скользкой дороге. Однако новые сапоги придавали мне уверенности, и я был убежден, что даже падая, смогу удержать бидон.
Едва утвердившись в этой мысли, я уже катил-ся по дороге вслед за гремевшей посудиной. Когда я поднял ее, молока там оставалось не больше стакана.
Догнавшая меня бабушка тихо посокрушалась, потом взяла из моих рук бидон и слила в него полови-ну от своей нормы.
Сейчас, глядя в эти заплаканные глазенки, я был признателен судьбе за возможность вернуть долг людской доброте.
- Не плачь, я нашел твою пятерку, вот, держи!
Глаза его излучали недоверие и дернувшаяся было навстречу рука немедленно опустилась.
- Да твои это деньги! Их принесло сюда ветром, - произнес я более убедительно, продолжая стоять с вытянутой рукой. Рядом с ним поеживалась его ма-ленькая спутница.
Осторожно взяв из моих рук купюру, он продол-жал стоять.
- Ну, иди, сестренку простудишь, - и, разгоняя его сомнения, я лихо подмигнул.
Рот его приоткрылся в слабой улыбке и, взяв сестренку за руку, он медленно пошагал прочь.
Я глядел вслед удаляющимся, худеньким фи-гуркам детей и с горечью думал, что в жизни случают-ся куда как большие потери и утраты, и от души желал им всего доброго.