Аннотация: Рассказ из сборника "Зомби в СССР". По его мотивам написан киносценарий.
- Может, их там прибили? - шепнул Димка Юреев и заерзал на своей скрипучей койке, будто бы едомый клопами. Он был страшно напуган - это чувствовали все, и всех это раздражало.
- Говорил же - не надо туда ходить! - истерически запричитал Димка. - Вот всем вам говорил! Нет, не послушали! Пускай идут, блин! На разведку, блин! Ну и где они, ваши разведчики? Прибили их, точно говорю! Что делать теперь будем?!
- А ничего! - зло откликнулся из темноты Миха Приемышев. - Спать будем. Эй, Вольдемар, ты спишь?
- Уснешь тут с вами, - хмуро отозвался Вовка Демин. - И хватит меня Вольдемаром обзывать. У меня имя нормальное есть.
- Ты, Вольдемар, не ерепенься. Ты, Вольдемар, скажи лучше, сколько сейчас времени.
Все притихли, ожидая ответа. Но обиженный Вовка таился и молчал.
- Сколько времени, Володь? - спросил Иван Панин, приподнявшись на локте и таращась в непроглядную, густую, словно мазут темноту...
Была ночь - тяжелая, тихая, темная - жуткая. Здесь все ночи были такие. Ни тебе фонарей, ни машин. Еще двенадцати нет - а уж ни единого просвета, ни малейшего проблеска в округе. Приспичит ночью по нужде, выйдешь с остекленной веранды на крыльцо, встанешь нерешительно у перилец - до сортира бежать по тропинке метров двадцать: справа крапива в человеческий рост, слева кусты одичавшей сирени - и там, и там черт-те что мерещится. А в самом сортире еще страшней: бездонная черная дыра, из которой словно бы смотрит кто, внизу затаившийся, а за дощатыми дырявыми стенами, вроде бы, дышит кто-то и ходит вокруг... Постоишь так у перилец, послушаешь холодную зловещую тишину, дыхание сдерживая, да прямо с крыльца нужду и справишь.
И что бы тут парочку фонарей не поставить? - траты-то копеечные!
Да хоть бы на веранде свет включить можно было - сразу бы веселей и проще стало. Но нет - бородатый доцент Борис Борисыч ровно в одиннадцать часов выкручивает из щитка пробки и уносит их в свою комнатушку. Это у него обязанность такая - за студентами следить, чтоб они водку с портвейном не пили, порнографическими картами не играли и прочих беспорядков не устраивали. Без света попробуй-ка, похулигань: только и остается, что песни под гитару попеть, радио послушать, да девчонок обсудить тихонько - чтоб они через тонкую стенку услышать не могли. Час-другой - и угомонилась компания. Скучно же в темноте.
Вот хорошо, что Вольдемар предусмотрительный - и фонарик у него есть, и батарейки запасные привез. Жмотистый только, никому свое богатство не доверяет. Даже до сортира добежать...
Щелкнула тугая кнопка; на потолке возникло световое пятно и тут же соскочило на стену; неясный луч обежал комнату, отблескивая на никелированных дугах кроватей, уперся в стоящий на тумбочке будильник. Погас.
- Восемь минут четвертого.
- Спасибо, Вольдемар.
- Не называй меня так!
- Прибили их там... Прибили...
* * *
Серега Цаплин месил сапогами грязь и ухмылялся: славный получился марш-бросок, почти как в армии; и отдохнули славно, отвели душу - завтра, пожалуй, все тело болеть будет, а ноги, наверное, и вовсе отвалятся. Все происходящее забавляло Серегу, хотя бегущий рядом приятель его безбашенного веселья не разделял. Коля Карнаухов шестнадцать лет прожил в небольшом селе, и он лучше Сереги понимал, во что они вляпались.
- Говорил я тебе, - пропыхтел выбивающийся из сил и стремительно трезвеющий Коля, - не лезь ты к ихним бабам! Предупреждал ведь!
Тракторный дизель взревел где-то совсем уже рядом. Замелькали за редкими деревьями отблески фар.
- Не отстают! - хохотнул Серега. - Помимо дороги через кусты поперли!
- Ты троим рожи разбил, - выдохнул Коля. - Они уже не отстанут.
- Не дрейфь, Колюня! Ты тоже молодец - заводиле нос сломал!
- Я нечаянно! Я пьяный был!
Трактор вымахнул из кустов, и был он похож на разъяренное чудовище: глаза горят, дым валит, земля клочьями в стороны разлетается, рык горло раздирает. Беглецы рванули вправо, уходя от света фар, надеясь укрыться в молодой березовой поросли, прежде, чем их заметят. Поздно! Их увидели. Из болтающейся телеги-четырехтонки такой вой понесся, что даже дизеля слышно не стало.
- Человек двадцать! - определил Коля, холодея от мысли, что жить им, возможно, осталось считанные минуты.
- Уйдем! - азартно рявкнул Серега, врываясь в заросли березок. - Не отставай!
Что-то большое и черное шевельнулось близко, раздвигая ветки, ломая тонкие белые стволы. Тяжелая вонь обожгла ноздри - Коля даже задохнулся. Свет фар ударил его в спину. Он кубарем полетел вперед, но успел заметить, что большое и черное, возящееся рядом, - это вспухшая трехногая корова с обломанными рогами и изодранной грязной шкурой. Он увидел один ее глаз - слепой комок слизи с червями. Он запнулся и упал, успев заслонить локтем лицо. Тут же вскочил, хватаясь за гнущиеся деревца. И побежал, покатился, понесся сквозь молодой лесок, слыша, как настигающий трактор с хрустом подминает березки, как гремит скачущая телега, и как победно ревет пьяная деревенская шпана.
Кругом была вонь.
* * *
- Они утром вернутся, - уверенно заявил Иван Панин. - Светать начнет ќ- и появятся.
- От Борисыча влетит, - сказал Димка Юреев, уже и сам уставший от своей истерики.
- Спите! - зло шепнул Миха Приемышев, пряча голову под подушкой. - На работу завтра!
- Сегодня, - поправил Вовка Демин и шумно завозился - его кровать была самой скрипучей.
Минут через пять в комнате наконец-то установилась расслабленная тишина, и кто-то даже засопел сонно, подхрапывая. Но вот негромко лязгнуло оконное стекло, плохо закрепленное в раме, и сопение тут же прекратилось.
- Слышали? - приподнялся Димка Юреев; голос его зазвенел от напряжения.
- Девчонки балуют, - зевнув, отозвался Иван Панин. - Они уже третий день грозятся отомстить за то, что мы их пастой измазали. Повесили, наверное, гайку на окно, и дергают сейчас за ниточку. Я сам так сделать хотел.
- Да что же это такое! - запричитал Миха Приемышев. - Дадите вы мне поспать сегодня или нет?!
В завешенное окошко стукнуло отчетливей.
- Ну точно - девчонки, - сказал Иван. - Пионерлагерь какой-то. Могли бы и поинтересней чего придумать.
- Это наши вернулись, - уверенно заявил Димка, садясь в кровати и глядя в сторону окна. - Вовка... Володь!.. Эй! Вольдемар!
- Ну чего вам?!
- Посвети фонариком. Кажется, Серж и Колюня вернулись.
Иван Панин, далеко свесившись с постели, сдвинул в сторону свой чемодан и дотянулся до свечного огарка, прячущегося в углу за кроватной ножкой. Миха уже чиркал отсыревшими от лежания на подоконнике спичками - три сломались, четвертая с шипением зажглась. Димка Юреев на огонь покосился неодобрительно, но напоминать о том, что доцент Борисыч свечками пользоваться настрого запретил, не стал - все это и так отлично помнили.
В комнате было зябко: щитовой барак выстывал быстро. Прежний руководитель, старенький Максим Юрьевич с кафедры теплотехники, холода не любил и потому следил, чтобы огонь в крохотной котельной, пристроенной к домику, не угасал всю ночь - либо назначал дежурного, но чаще сам перебирался в обшитую кровельным железом каморку и до самого рассвета чутко дремал на нарах возле чугунной печки, прижимался к горячим трубам, обмотанным рваными фуфайками, и похрапывал - будто большой домашний кот мурлыкал. Едва жар спадал, Максим Юрьевич переставал мурлыкать и просыпался. Тяжелой кочергой он ворошил в горячем горле печи, а потом кормил ее кусками антрацита, выковыривая их из жестяной мятой ванны.
Максим Юрьевич заболел первого октября. Заменивший его доцент Борисыч топить котел ночью запретил, и выдал каждому по дополнительному одеялу. Проку от них, впрочем, было мало, так что все, кроме каратиста Ивана, быстро приучились спать в одежде.
- Ну чего там? - спросил Димка Юреев. Он единственный не вылез из койки. Остальные собрались у черного, будто кусок угля окошка и пытались разглядеть хоть что-то за холодным стеклом, но видели только свои призрачные отражения, отражающуюся свечку, да лампу электрического фонарика, похожую на глядящий из тьмы светящийся глаз.
- Девчонки... - начал было Иван, отворачиваясь от окна, как вдруг на стекло со стороны улицы легла грязная исцарапанная ладонь. Вовка взвизгнул и выронил тут же погасший фонарик. Миха Приемышев отшатнулся и в голос выругался.
- Чего там? - встревожился Димка Юреев.
Иван хмыкнул, глянув на приятелей, поднял кружку со свечой повыше, прислонился щекой к потеющему стеклу.
- Это Серж.
- Один? - спросил Димка.
Иван, ладонью заслонив глаза от неудобного света, смотрел вниз; вглядывался напряженно в черноту, в которой скрывались заросли крапивы, конского щавеля, репейника и Бог его знает, чего еще.
- Колюня тоже там.
Иван смутно различал два мутных бледных пятна.
- Ну наконец-то, - выдохнул Димка.
Он был староста группы, примерный комсомолец с безукоризненным личным делом и четким пониманием этапов своей будущей карьеры. Лишние проблемы ему были не нужны.
* * *
Отпирать веранду пошли все скопом, только свечку погасили и спрятали на обычное место под кровать. Вовкин фонарик после падения барахлил; он то начинал моргать, то вовсе выключался - видимо, удар нарушил какой-то контакт. Бережливый Вовка, понятное дело, только этим и был обеспокоен. Он сердито бубнил что-то себе под нос и встряхивал фонарь, и хлопал его по боку узкой, будто бы девчачьей ладошкой - словно за строптивость наказывал.
- А вдруг там не они? - неожиданно приостановившись, предположил Миха, когда Иван уже тянулся к кованой щеколде на двери.
Все замерли.
- Что значит "не они"? - медленно проговорил Димка.
Вовка постучал замигавшим фонариком об колено и направил луч в темное стекло веранды, поймав в конус электрического света две сутулые фигуры, мнущиеся у крыльца в ожидании момента, когда их пустят в дом.
- Они, - неуверенно сказал Вовка.
- Они, - подтвердил Иван и снял с шеи тяжелые нунчаки, сделанные из черенка лопаты и бельевой веревки.
- Они, - шепнул Димка и тревожно оглянулся на обитую клеенкой дверь, за которой сейчас спал бородатый доцент Борисыч. - Давайте уже скорей!
Откинутая щеколда клацнула; дверь открылась сама - ее будто теплым воздухом выдавило наружу. Фонарик погас в ту самую секунду, когда Серж и Колюня - если это действительно были они - неловко и неуверенно, будто на негнущихся ногах, стали подниматься по ступенькам. Вовка неумело ругнулся, Миха насмешливо фыркнул, Димка торопливо загремел спичками, а Иван бесшумно отступил вправо и взял нунчаки в боевую позицию - но этого никто не увидел.
Две фигуры, покачиваясь, встали на крыльце перед дверью. От них ощутимо несло падалью.
- Серега? - осторожно позвал Димка. - Николай? - Он ухватил щепотью сразу три спички, чиркнул ими о коробок. Короткая вспышка осветила вставшие на пороге фигуры, очертила их грязные исцарапанные лица; желтый огонь отразился в тусклых глазах. Одна из фигур вытянула руку вперед и, открыв черный рот, захрипела что-то.
"Мозги", - послышалось Димке. Он попятился, не понимая, что случилось с ушедшими на танцы приятелями, почему они так переменились, не зная, как нужно реагировать, что делать. Спички ожгли ему пальцы, он ойкнул, дернул рукой - и опять стало темно, опять стало тихо, лишь слышалось вокруг прерывистое дыхание.
- Мужики... - хрип повторился чуть отчетливей. - Мужики!..
Иван отбросил нунчаки, быстро шагнул к двери, подхватил и Серегу, и Колюню, поддержал их, пособил им перебраться через порог. Вовка наконец-то растряс фонарик, осветил возвратившихся приятелей и обмер, онемел.
- Что случилось? - прошептал Миха.
Вопрос, в общем-то, был лишний. Всем и так было примерно ясно, что произошло.
* * *
- Деревенских сначала пришло немного, - докладывал упившийся холодного сладкого чая, ополоснувшийся и немного обсохший Серж. - Топтались перед сценой, на нас даже не смотрели. Потом девчонки появились. Две там ничего так мочалки были - Оля и Наташа. - Он поцокал языком.
- Доярки? - нервно хохотнул Миха Приемышев.
- Сам ты доярка! - скривился Серж. - Оля школьница еще, в этом году только закончит. Но девочка в соку! А Наташа в педе на втором курсе учится, а на картошку не поехала, потому что в родном совхозе на это время устроилась работать.
- Быстро ты выведал, - уважительно сказал Иван, подкладывая капельки застывшего воска под фитиль догорающей свечи.
- Учись, салага, пока я жив!
- Не учи ученого, - улыбнувшись, ответил Иван.
- Не надо было к ним лезть, - буркнул из угла Коля Карнаухов. Он, скорчившись, сидел на кровати и смотрел в пол.
- А когда я с Наташей стал танцевать, - не обращая внимания на слова приятеля, продолжил Серега, - в клуб ввалились человек двадцать местных. У одного цепь велосипедная была - ему потом Колюня нос сломал.
- А прицепились-то почему? - спросил Димка.
- Потому что хотелось им, - ответил Серж. - Они ж все пьяные были. Явно, не танцевать пришли, а за приключениями.
- Дураки вы, - сказал Вовка, выкладывая на одеяле части разобранного фонарика.
- Может и дураки, но с Наташей я уже договорился, - хмыкнул Серж.
- Да ладно тебе врать! - отмахнулся Миха.
- Не веришь, не надо.
- А о чем договорился? - спросил, хмурясь, Димка.
- О чем надо.
- Ты про драку давай, - сказал Иван, почесывая набитые костяшки. - Сколько их всего-то было?
- Да весь клуб, практически. Самого главного, того, что с цепью, Колюня с первого удара положил. Молоток, парень!
- Я пьяный был, - буркнул Коля.
- Ну и я троим неплохо так засветил, пока мы к выходу пробирались. Рванули в ночь со всех ног, думали, успеем уйти. А у них, оказывается, трактор был. С телегой. Мы уж думали, что оторвались. А они нашли, догнали... Да, погоня была, как в кино.
- Убились они, - мрачно сказал вдруг Коля.
- Да ладно тебе, - отмахнулся от него Серж. - Такие не убиваются!
- Убились, я видел.
В комнате стало тихо.
- Вы это о чем? - приподнявшись, прохрипел Димка севшим голосом. - Вы про что это? А?!
- Да трактор у них перевернулся. Вместе с телегой, - неохотно сказал Серж. - Мы в кусты бросились, в березки, а деревенские на тракторе за нами. А там землю кто-то перепахал, пласты прямо такие поднялись, чуть ли не в мой рост. Вот они на этих пластах и кувыркнулись.
- А вы? - спросил Миха.
- А что мы? Убежали. Рванули, что было мочи. Мы и не видели толком ничего.
- Я видел, - еще мрачней сказал Колюня.
- Не мог ты ничего видеть! - рассердился Серж. - Ночь, темно, кусты! Что там разглядишь?!
- Я все видел, - сказал Колюня. - Скотомогильник это был. Там коровы были.
- Да, вонища там такая стояла, что не продохнуть, - признал Серж.
- И они живые были, - тихо сказал Колюня. - Как мертвые. Но живые.
- Кто? - не понял Миха.
- Коровы.
* * *
Утром был сильный дождь, так что на поле никто не пошел. Жестяная крыша гудела, водяные веретена со звоном бились об стоящие у фундамента ведра, сочно шуршали кусты и трава - под этот шум хорошо дремалось. Разоспавшиеся парни уже пропустили завтрак. Если бы не холод, они, наверное, проспали бы и обед, тем более, что бородатый доцент Борисыч, заглянув в их комнату и убедившись, что подопечные на месте, побудки объявлять не стал, а тихонько отступил, довольный, что может и сам пару часов провести в безответственном расслабленном спокойствии.
Несколько раз приходили девчонки, стучались долго, прежде чем заглянуть в темную комнату, морщились от мужского духа и просили то картошку почистить, то посуду помыть, то воды принести. Скромные просьбы их оставались без ответа, лишь храп и сопение парней делались чуть менее выразительными. Девчонки ждали на пороге, еще на что-то надеясь, вздыхали, поругивались, но будить сонь не решались - через тонкую стенку они слышали обрывки ночного разговора и теперь догадывались, что ребятам действительно нужно отдохнуть. Девушки возвращались на кухню и делали дела сами - как это обычно и было: скоблили овощи, шинковали капусту, варили суп и картошку на пюре, в большом противне готовили гуляш из совхозной баранины, кипятили в тазах свое девчоночье белье, закрывая его оцинкованными, похожими на боевые щиты, крышками, грели воду - много воды - чтобы потом, запершись на хлипкий шпингалет, завесив окна простынями и раздевшись, быстро пугливо помыться, поливая друг дружку горячей водой из больших эмалированных кружек.
На кухне было тепло, хотя батареи отопления начали оживать лишь к полудню - это Миха Приемышев и Коля Карнаухов, не притерпевшись к холоду и не убоявшись непогоды, перебежали по улице в пристройку котельной, нащепали огромным ножом-хлеборезом лучины и развели в чугунной печи огонь. Они так и просидели в котельной до самого обеда - Коля прятал здесь остатки привезенного из района портвейна, так что скучно приятелям не было.
Столоваться вышли уже все. Стол был накрыт на холодной веранде: от кастрюль поднимался пар, стекла густо запотели, с потолка кое-где капало. Вовка Демин вытащил свой радиоприемник, включил "Маяк" - на "Маяке" играли "Самоцветы". Доцент Борисыч шуршал местной газетой "Звезда", строго поглядывал на молодежь - он видел, что Сергей будто побит, что Николай и Михаил чуть навеселе, что Дмитрий неестественно напряжен, а Иван Панин взбудоражен, словно бы к драке готовится. Доцент немало поездил по совхозам, не единожды бывал в стройотрядах - и студентом, и аспирантом, и вот как сейчас - доцентом. Он хорошо знал подноготную жизнь таких маленьких студенческих сообществ; знал он и то, что подопечные о его осведомленности не догадываются, не берут ее в расчет. Доцент чувствовал - в прошедшую ночь что-то случилось. И потому, услышав гудение пробирающего по грязи УАЗика, ничуть не удивился, приготовился к непростому разговору с людьми в милицейской форме. Но - обошлось. На совхозной машине приехал бригадир Петрович, седоватый крепкий мужик в засаленном картузе, армейских шароварах и тяжеленных кирзовых сапогах. Петрович взошел к веранде как хозяин, дверь открыл, не постучавшись, поздоровался кивком разом со всеми, на девчонок глянул озорно, прищурясь. Спросил:
- Кушаете?
Заслюнявив в пальцах искуренную беломорину, выбросил ее через плечо, прикрыл дверь, ладонями стряхнул с плеч воду и сообщил:
- Я вам мяса привез, забирайте. Мешок под крыльцом.
Доцент Борисыч отодвинул миску со щами, встал со стула. Сказал, показывая на матовое от сырости окошко:
- Дождь.
- Ага, - согласился бригадир. - Техника в поле вязнет. Я еще вилы привез и голицы, завтра руками копать будете. Норму ставлю в тридцать ведер на человека. Наберете больше - хорошо. Наберете меньше - будет повод вас здесь еще задержать.
- А если завтра опять дождь? - спросил Иван Панин.
- Дождь не дубина, - фыркнул Петрович. - Да и вы не глина. Не размокнете... Поесть гостю предложите?
Не дожидаясь ответа, он сел на ближайший табурет, дотянулся до миски, взял горстью хлеб, сколько прихватилось, подвинул к себе кастрюлю с черпаком, нюхнул пар и улыбнулся широко, посверкивая золочеными коронками.
- Со вчерашнего дня ничего не жрал!
Ел бригадир быстро и некрасиво: хлюпал, чавкал, утирал запястьем ноздреватый, будто гриб-трутовик, нос. В мокрых усах его застревали хлебные крошки и капуста, смотреть на них было неприятно.
- Ничего чудного не видели? - спросил вдруг Петрович, принимаясь за второе блюдо.
- Нет, вроде бы, - осторожно сказал доцент, замечая, как насторожились парни, особенно Дмитрий, Сергей и Николай - они даже есть перестали. - А должны?
- Не знаю, - сказал бригадир, игнорируя вилку и черпая картофельное пюре ложкой. - Росцыно деревенька странная. Так что, если что, не пугайтесь.
- А чего пугаться-то? - хмыкнув, спросил Иван Панин.
- А ничего не пугайтесь, - в тон ему ответил Петрович. - Я ведь и сам ничего не знаю. Меня предупредить просили. Вот я и предупреждаю.
- Кто просил?
- Да есть тут один... Деятель... - Бригадир разобрался с картошкой, куском хлеба вычистил тарелку, проглотил обжигающий чай, налитый в эмалированную кружку, и встал рывком, звонко хлопнув себя по коленям.
- Мне еще на ферму надо заглянуть. И на силосную яму. А вы, значит, сегодня отдыхайте, а завтра, с новыми силами, - пожалуйте на поле. Я проверю.
Он попрощался кивком разом со всеми, выдернул из кармана алюминиевый портсигар, открыл его щелчком пальца, размял беломорину, закусил ее желтыми зубами, подмигнул девчонкам. И проговорил неразборчиво, уходя в дождь:
- У соседей трактор с телегой пропал. И человек двадцать молодняка.
* * *
Дождь с небольшими перерывами лил целый день. Было скучно и тоскливо, не спасали ни шахматы, ни шашки, и даже домино всем быстро надоело. Вовка Демин, развалившись на кровати, зевал, смотрел в потолок и тихо бренчал на гитаре, игнорируя просьбы приятелей что-нибудь спеть. Миха Приемышев ковырял зэковской "финкой" стену, пытаясь забавы ради проделать отверстие в девчоночью комнату. Время от времени Миха оставлял нож и брал с тумбочки кружку. Он прикладывал ее к выцарапанному уже углублению и, припав к донышку ухом, напряженно вслушивался в невнятные звуки, идущие с той стороны. Все замолкали, и даже Вовка прекращал перебирать струны.
- Чего там? - спрашивал кто-нибудь.
Миха не отвечал, только хмыкал многозначительно и опять брался за финку. Стена была на удивление крепкая.
Коля Карнаухов, за свое пристрастие к рисованию давно уже получивший кличку "Худо", взялся доделывать неделю назад брошенную картину: в циклопическом масштабе он воспроизводил на стене картинку с пачки сигарет "Шипка".
- Не туда ты, Коля, пошел учиться, - пропыхтел Иван Панин, отжимаясь на кулаках в узком проходе меж кроватей.
Димка Юреев, с первого курса прозванный "Пионером", читал "Малую землю". Он карандашом делал в книге какие-то пометки и досадливо поглядывал то в залитое дождем окно, то на тусклую лампочку, окруженную липкими спиралями мухоловок, - света было слишком мало, а у него и без того были проблемы со зрением.
- А я Маринке мышь подложил, - громко сказал Серега Цаплин. Все посмотрели на него, не понимая, о чем он говорит.
- Под крыльцом мышь дохлая валялась, - пояснил Серега. - А Маринка сапоги на веранде оставила. Ну я туда и бросил. - Он ухмыльнулся.
- Ты как ребенок, - сказал Иван Панин и захрустел пальцами - будто хворост ломал.
- Она же мышей боится, - одобрительно сказал Миха Приемышев.
- Ну да, - кивнул довольный Серега.
В трехлитровой банке, стоящей на подоконнике, бурно закипела вода. Коля Карнаухов оставил рисование, выдернул из розетки провода, вытащил из банки кипятильник, сделанный из половинок бритвенных лезвий, спичек и ниток, спрятал его под матрас. Зубами надорвав пачку грузинского чая, щедро сыпанул в кипяток заварку.
- На ужин что будет? - оторвавшись от книжки, спросил Димка. - Опять картошка?
- Девчонки макароны по-флотски обещали, - сказал Коля.
- Макароны по-скотски, - попытался пошутить Серега. Никто не засмеялся.
- Надоело все, - сказал Миха. - Домой хочу. Мне Юрай Хип обещали достать.
- Чего? - спросил Коля, мешая чай прикрученной к ивовому прутку ложкой. - Это джинсы, что ли, такие?
- Э-э! - махнул рукой Миха. - Дяревня!
- А на танцах Аббу включали, - как бы между прочим сказал Серега. - И Бони Эм. Вот тебе и дяревня. А девчонки - ммм!.. Кровь с молоком, не то что наши.
- Наши тоже ничего, - возразил Иван и сел на угол кровати.
Они уже были готовы завести обычный вечерний разговор, обсуждая одногруппниц, как вдруг за дверью кто-то истошно завизжал.
Все вскочили.
- Маринка, - опознал Иван.
- Мышь! - радостно догадался Серега.
* * *
Марина Хадасевич стояла на столе, едва не упираясь головой в потолок веранды, крепко держала в правой руке левый сапог, будто душила его, и, закатив глаза, долго и непрерывно визжала - удивительно, но воздух в ее легких никак не кончался.
- Во дура, - сказал Серега.
Вообще-то Марина Хадаевич была умницей. Красоты ей тоже было не занимать. Спортсменка и комсомолка, она была племянницей какой-то невеликой шишки из горкома - вот только за это Серега ее и невзлюбил.
- Это ты! - воскликнула забравшаяся на лавку Света Горина. Она, вообще-то, мышей почти не боялась, но очень уж страшно визжала Маринка.
- Что - "я"? - изобразил недоумение Серега.
- Ты сунул! - Света спрыгнула с лавки, шагнула к улыбающимся и немного растерянным парням, подпирая бока руками. Светка на расправу была скорая, подруг в обиду она не давала, а удар у нее был крепкий ќ- это многие уже на себе испытали. - Ты сунул! Я знаю! - Она была вне себя. - Это ты дурак! А если бы она ее укусила?! Может, она бешеная?! Или чумная!
- Мертвые не кусаются, - скрипучим голосом проговорил ухмыляющийся Серега.
Визг прекратился - у побледневшей лицом Марины Хадасевич наконец-то кончилось дыхание. Она булькнула горлом, широко замахнулась и швырнула сапог в Серегу, но попала в стоящего рядом Димку.
- Она точно бешеная! - выкрикнула Света Горина. - Она на полтора метра выпрыгнула! Маринке в лицо почти!
- Погоди, Свет... - Вперед выступил нахмурившийся Иван. В руке он держал нунчаки. - Кто выпрыгнул? Мышь?
- Да! Мышь ваша вонючая!
- Она же дохлая была. - Иван повернулся к лыбящемуся Сереге. - Ты говорил, вроде, что она дохлая.
- Ну! - кивнул тот. - Дохлая. Под крыльцом валялась.
- Да вон же она! - воскликнула Светка, чуть присев и тыча пальцем в угол, где стоял сноп привезенных Петровичем вил. - Вон! Прямо на вас смотрит!
Марина Хадасевич опять взвизгнула, завопила, размахивая руками:
- Уберите, уберите ее!
Мышь, действительно, смотрела на скучившихся парней и даже не думала прятаться. Выглядела она жутковато: встрепанная, полинявшая, с мутными бусинками выпученных глаз - неудивительно, что Серега принял ее за мертвую.
- Она дохлая была, - еще раз сказал Серега. - Я ее за хвост брал, она не шевелилась.
- Маринкин сапог ее оживил, - хихикнув, сказал Вовка. - В наших потниках живая мышь сдохнет, а в маринкиных дохлая - оживает!
- Дураки, - сказала Светка. - Уберите ее отсюда.
- Пускай Серега убирает, - сказал Миха Приемышев, опасливо глядя на крохотного грызуна, будто бы к прыжку изготовившегося,- а ну как эта мышь, действительно, бешеная?.
- Дверь откройте, сама убежит, - посоветовал Серега.
Среди парней возникла небольшая заминка. Пошумев и потолкавшись, они все же выпихнули вперед Димку Юреева Тот, прикрываясь "Малой землей" и не сводя глаз с места, где затаился подозрительный грызун, бочком прокрался к двери и приоткрыл ее.
- Кыш! - крикнул Вовка.
Света Горина хлопнула в ладоши.
Коля Карнаухов топнул ногой.
И мышь кинулась. Но не к уличной двери, как все ждали, а к ватаге парней. Расстояние в три метра она преодолела за полсекунды. И скакнула - метра на полтора в высоту, явно метя в Серегины пальцы. Она точно вцепилась бы в них зубами, если бы не реакция Ивана: нунчаки, сработанные из черенка лопаты, с гудением рассекли воздух и смачно сшибли взбесившуюся мышь, вышвырнув ее точно в приоткрытую дверь.
Иван потом целых два дня гордился этим точным ударом, не признаваясь, что все, в общем-то, у него получилось случайно.
А Димка Юреев, мимо которого пролетела мышь, потом весь вечер клялся, что нунчаки ее не убили, что она была живая и в полете крутила хвостом, башкой и дергала лапами.
Ему, конечно же, не верили.
Целых два дня.
* * *
Дожди не прекращались; небо лишь изредка прояснялось, но даже тогда по нему, источая морось, ползли обрывки низких серых туч, похожие на пласты разбухшей гнилой мешковины. Работа на поле превратилась в сущее мучение. Копать картошку вилами умели немногие, так что к концу первого дня практически у всех ладони были стерты до кровавых мозолей. Бородатый доцент Борисыч, глядя на муки подопечных, сам предложил сократить рабочий день до пяти часов, а обеденное время увеличить на два часа. Установленные бригадиром нормы, конечно же, никто не выполнял. Да он, судя по всему, на это и не рассчитывал - техника в поле не шла, так что Петрович был благодарен студентам и за ту малость, что они успевали сделать. Впрочем, все благодарности суровый бригадир держал при себе и, заглядывая в стоящую на краю поля полупустую телегу, каждый раз журил доцента Борисыча и Димку Юреева за срыв всех возможных сроков и обязательств.
В четверг утром бригадир на поле не появился, и потому, когда вечером на тропке, идущей от деревни к полю, замаячила сутуловатая фигура, все решили, что это идет к ним изменивший своим обычным привычкам Петрович. Дождь как раз стих, и собравшиеся у телеги парни пытались развести небольшой костерок, чтобы у огня высмолить по сигаретке, чуть обсушиться, набрать картошки на завтрашний обед и наконец-то отправиться в барак. Неожиданное появление бригадира могло порушить все их планы; неудивительно, что они напряглись, когда заметили направляющегося к ним человека. И немного расслабились, разглядев, что это не Петрович, а кто-то другой.
- Доброго здоровьица, - издалека приветствовал их гость.
Ему ответили нестройно, осторожно.
Бородатый доцент Борисыч выбрался из-под телеги, отряхивая с колен и бедер соломенную труху. На всякий случай развернул тетрадку, в которой вел учет собранной картошки.
- Здравствуйте.
- Зябко нынче, - сказал гость и присел на корточки перед сложенным костерком, от которого кроме едкого дыма проку пока не было. - В такую погоду добрый хозяин пса из дома не выгонит... - Он аккуратно разворошил прутья, чуть приподнял их, сунул в угольки свернутый кульком обрывок газеты, откинул в сторону мокрые сучки, поправил локон бересты, прикрыл заскорузлыми ладонями поднимающийся огонек. Сказал задумчиво, важно:
- А с другой стороны, урожай тоже как-то убирать нужно.
- Вы, извините, кто? - спросил, немного смущаясь, доцент Борисыч.
- Степан Михайлович я. Живу тут.
- "Тут" - это в Росцыно?
- Ну да... На краю...
Костер разгорелся, и Степан Михайлович, улыбнувшись, выпрямился и убрал из огня ладони.
- Я к вам, ребятки, по делу зашел, - сказал он, присаживаясь на перевернутое ведро и подобранной щепкой сковыривая с сапогов налипшую грязь. - Я тут, как бы, за порядком слежу. И у меня тут, как бы, пара вопросов к вам есть...
На студентов он не смотрел, а вот они во все глаза на него пялились, очень уж колоритен был гость. Седой, морщинистый лицом, неопрятной сизой щетиной заросший - на вид ему можно было дать лет семьдесят, но держался он как пятидесятилетний здоровый мужик - не сутулился, по-стариковски мелко не суетился, губами не шамкал; чувствовалось, что и в руках у него сила есть, и с головой все в порядке. Возможно, был он когда-то военным - слышалось нечто такое в его манере говорить, да и кутался он не в фуфайку какую-нибудь, а в потертый армейский плащ.
- Вы, ребятки, небось, по грибы ходите, - продолжал Степан Михайлович, будто бы сам с собой разговаривая. - Девчонок, чай, по округе гуляете. В деревни соседние короткими дорогами бегаете. Может, на рыбалку кто, было дело, надумал, у нас тут речки небольшие, но все с рыбой.
Он не спрашивал, он утверждал. Спорить с ним никто не собирался, так что все молчали, ждали, что будет дальше.
- И хочу я у вас поинтересоваться вот чего... - Степан Михайлович дочистил сапоги, бросил щепку в огонь и только теперь внимательно заглянул в лица собравшихся полукругом студентов. - Не видали ли вы где скотины дохлой? Тут случай такой: один дурачок из соседнего совхоза приворотил к нам прицеп со скотом и вывалил, сам уже не помнит где. Пьяный же, да и ночью дело было - кто б ему днем-то разрешил? А? Не встречали?
- Нет, - сказал доцент Борисыч. - Скотины не видали.
- Не видали, - торопливо подтвердил Димка Юреев.
- Жаль, - помолчав минуту, сказал Степан Михайлович. - А я уже с ног сбился, разыскивая.
- А зачем вам скотина эта? - как бы не очень-то и интересуясь, спросил Серега Цаплин.
- То-то и оно, что мне она совершенно ни к чему, - ответил Степан Михайлович и легко поднялся на ноги. От резкого движения полы армейского плаща разошлись, и кое-кто успел заметить блеск тяжелого длинного клинка, висящего у старика на поясе.
- Если вдруг что-то встретите, - сказал Степан Михайлович, поправляя одежу, - сейчас же сообщите мне. Я в крайней избе живу, что на въезде в деревню. Мой дом тут, как бы, один такой - ну знаете, небось.
- Сообщим обязательно, - сказал Иван Панин и украдкой показал кулак открывшему было рот Михе Приемышеву.
Парни давно уже договорились меж собой, что про скотомогильник и про случившуюся там аварию они и слова никому не скажут, и намека не сделают. Ну а если объявится милиция, тогда, понятное дело, всем надо будет держаться одной версии: да, была драка, и от трактора бежали, но что кто-то где-то перевернулся - вот только сейчас услыхали, честное комсомольское, истинный крест!
Степан Михайлович ушел, и опять начался дождь. Костер погас почти сразу, но на это никто не обратил внимания. Все торопились домой, выбирали картошку на еду - чтоб была поровней и почище.
- Вы ничего не хотите мне рассказать? - спросил бородатый доцент Борисыч, химическим карандашом помечая в своей тетради, сколько ведер совхозной картошки будет унесено с поля.
- Нет, Борис Борисович, - почему-то вздохнув, сказал Коля Карнаухов. - Нечего рассказывать. Все нормально.
- Все нормально, - подтвердил Димка Юреев и вспомнил, как мимо его лица пролетела пережившая удар нунчак мышь.
Она не выглядела нормальной.
Ну вот совсем.
* * *
В тот вечер, возвращаясь с поля, ребята видели нечто странное. На краю деревни за огородами какая-то рослая хмурая старуха, одетая во все черное, жгла связанных пучком куриц. Бедные птицы бились в мокрой траве, охваченные огнем, а бабка брызгала на них керосином и что-то приговаривала, будто каркала.
* * *
Коля Карнаухов проснулся посреди ночи. Точного времени он не знал, но чувствовал, что сейчас самая глухая пора - часа два или три. В брюхе крутило и постреливало - видимо, выпитое в ужин молоко действительно было кислое. Коля обхватил живот руками и перевернулся на другой бок, надеясь опять заснуть, но резь лишь усилилась, а бурление в кишках сделалось совсем уж неприличным. Коля негромко застонал и сел в постели, хлопая глазами и пытаясь хоть что-нибудь разобрать в темноте.