ВЕСТОЧКА С ЮГА
Заснеженная равнина, простирающаяся, насколько хватает взгляда. Волнистые гребни наносов; гнилые зубья скал, выпирающих острым драконьим хребтом. Хрустящий под лапами наст, искристая поземка и ясное, затянутое ледяной корочкой небо - густо-синее над головой, у горизонта сходящее в молочно-белый...
Я возвращался домой, и родина встречала меня морозом: недостаточно сильным, чтобы закоченеть, но и не таким слабым, чтобы взмокнуть в тяжелой меховой куртке. Дующий с ледников ветер ерошил торчащие из-под шлема пряди, перепутывая их со свисающим с макушки пучком конских волос. Дурачась, фыркал и тряс рогатой головой Нагг: ящера утомили пески и жалящее темную шкуру солнце. До самой границы он был вял и задумчив, но как только в воздухе запахло зимой, тут же сменил ленивую рысь на бодрый, перемежающийся дикими прыжками галоп. Об удобстве седока он, конечно же, не думал, и здорово меня растряс, но я был не в обиде: окажись я на его месте, точно так же радовался бы холоду и уютно, по-домашнему скрипящему снегу.
Глаза, уставшие от резкого света и южного буйства красок, ласкала строгая, неброская красота Куоло - чистейшая белизна, разбавленная гранитно-серым и морозно-синим. Легкомысленный парламентерский флаг - кряжистое дерево в круге на светло-зеленом поле - по контрасту смотрелся чем-то чужеродным, спрятанное за пазухой письмо жгло грудь даже через рубаху. Ничего, к вечеру я избавлюсь и от того, и от другого... вот только кто избавит меня от воспоминаний, от привычки оценивать все вокруг, соотнося с новым опытом?
Раньше я знал только Север и не помышлял ни о каких путешествиях. И был совершенно счастлив. А сейчас во мне поселилась пустыня, со всей ее жарой, кричащей роскошью и диковинными обычаями, и с этим знанием ничего нельзя было поделать. Только смириться - и, по примеру своего скакуна, жить "здесь и сейчас", не терзаясь мыслями о прошлом и не заботясь о будущем...
Нагг смотрел вниз, ощерив в улыбке клыки и по-птичьи изогнув длинную шею. Отсюда, с обрыва, открывался чудесный вид: занесенная по самые макушки гряда - из-под белого мехового покрова местами просвечивает бурая плоть камня, закованный в ледяной панцирь залив и морозно-прозрачное, без единого облачка, небо. Бодрящий холод, плотная, почти различимая на ощупь тишина. И лежащие на нетронутом снегу тени - такие темные и четкие, что кажутся нарисованными...
Сказка. Особенно - после песка, настырно забивающегося в каждую щель, не умолкающего ни днем, ни ночью гама и плюющейся жидким огнем лазури, изрезанной перистыми листьями пальм...
Я ненавидел Юг - всем своим существом, каждым вздохом и каждым ударом пульса. Но уже предчувствовал: он будет сниться мне ночами, напоминая о себе снова и снова. До тех пор, пока окончательно не сведет с ума; пока я не признаю вслух, что скучаю...
- Спускаемся, - объявил я приплясывающему от нетерпения ящеру. Раньше тронемся - раньше окажемся дома!
Нагг только того и ждал. Проказливо дернул рогатой головой, примерился и без всякого предупреждения ринулся вниз: где прыжком, где шагом, где соскальзывая по склону в снеговой туче, помогая себе хвостом и лапами. Свист, скрежет когтей по камню, блеск солнца на чешуе и радужные облака, оседающие колючими каплями!..
Горы остались за спиной. Теперь мы неслись по плоской, как столешница, равнине, и вслед за нами летел огненный шлейф, сотканный из поднятого в воздух снега и дробленого наста. Солнце пылало в каждой льдинке, отбрасывая снопы прозрачно-медовых искр, гуляющий по полю ветер подхватывал это сияние и рассыпал, где придется - выравнивая волны наносов, заметая наши с Наггом следы... Чтобы сугробы лежали в идеальном порядке - снежинка к снежинке. Чтобы никто не смог повторить наш путь - и пробраться в заповеданный край, в ледяное сердце Куоло...
Мы были уже близко. Я ощущал это по сгустившейся, липкой, как патока, тишине, по заполошному пульсу и сдавившему виски железному обручу. Мир мерцал и тек; вязкие, налитые полуночным мраком тени отрывались от породивших их предметов и уплывали в небо, собираясь в грозную тучу. День стремительно превращался в ночь. С чешуи Нагга посыпались искры - и она вдруг вспыхнула, разом, засияв ровным пепельным светом. Горизонт лизнуло призрачное пламя северных костров, с потемневшего неба слетела ветвистая молния - и, шипя, ужалила сугроб в какой-то полудюжине локтей от нас.
Земля дрогнула. Глухо заворчал разбуженный гром. В вязкий, промороженный до каменной неподвижности воздух взметнулся фонтан снега и ледяного крошева - а когда он опал, перед нами стояли Врата. Устремленная к звездам арка, сложенная из серебристого камня, и обрамляющие ее деревья в колючих фестонах нетающего инея.
"Ворота Зимы" - так называли их менестрели, и, ради разнообразия, были совершенно правы. Через эти двери в Срединные Земли приходила метель, занося покосы и пашни, вымораживая реки и укрывая леса толстым пуховым одеялом. Она и сейчас кружила неподалеку: словно тростинки, гнула вековые ели, растущие возле входа, атласным полотнищем струилась в проеме и обертывала створки нежной, летящей по ветру вуалью. Не подпуская к Вратам незваных гостей, не позволяя заметить обвалившийся свод и истертую временем резьбу на плитах...
Чтобы войти, не стоило искать ключи или кликать стражу. Нужно было просто шагнуть в бушующий снежный вихрь - без страха, не тая злобы - и очутиться уже по ту сторону. Или, смалодушничав, очнуться молоденьким деревцем у подножия Врат или новым камнем в кладке...
"Боги... Ну откуда хрупкие, изнеженные южане берут силы, чтобы год за годом ходить Дорогой Зимы?" - только и успел подумать я перед тем, как колдовская, не утихающая ни на мгновение метель поглотила меня, Нагга и все остальное мироздание в придачу...
Нас крутило. Мяло. Рассыпало пригоршнями снега. Промораживало до костей и растрескивало в звонкое ледяное крошево. Рядом тонко скулил Нагг - Нагг, высокомерно не замечающий метящих в глаза стрел и гуляющего по ребрам топора. Мне тоже хотелось выть: по-звериному, в голос, срывая связки и захлебываясь клокочущей в горле кровью... Сдерживало меня лишь одно: стоит дать слабину, и мы пропадем. Оба. И поэтому я терпел, сколько мог, и еще немного, когда сил терпеть уже не осталось. А потом пытка кончилась, и нас выбросило под пылающее звездами небо Сердца Куоло.
Мне рассказывали, а я не верил. И вот теперь убедился сам: когда бы ты ни вошел во Врата, по ту сторону тебя встретит полночь. Зябкая, зыбкая, еще не рожденная - робко переминающаяся у порога и ждущая своего часа. Сейчас тьма была еще гуще и нежнее, чем я помнил, а созвездия сияли так, будто их начистили мелом. Все потому, что нынешняя ночь - особенная: последняя ночь уходящего года, которую сменит первое утро нового. Ночь падающих с неба звезд, сбывающихся желаний и тихого, безмятежного волшебства, так не похожего на яростную волшбу боевых магов Куоло. Колдовская ночь. Незабываемая...
Нас уже ждали. На церемониальной поляне собрались и стар, и млад, чуть в стороне столпились члены Совета Старейшин, неспешно обсуждая какое-то дело. Жарко горели костры, поджигая снег огненными бликами и обращая ночь в день. Нагга сразу же увели в стойло, отдыхать после дороги, а ко мне подошел седовласый глава Совета и протянул руку. Молча. Как будто я мог прочесть его мысли и узнать, что он от меня хочет. Но объяснений не требовалось: при мне была всего одна вещь, с которой хотелось расстаться по доброй воле - причем как можно скорее.
Я с силой воткнул потрепанный штандарт Фаэра в сугроб у края поляны. К рукотворному лесу прибавилось еще одно дерево с узким, подрагивающим на ветру зеленым листком-флагом. Сунул ладонь за пазуху, вытащил пропахший пылью и потом свиток. Протянул старейшине - медленно, осторожно, словно рассерженную змею. Шальной порыв услужливо отогнул край тонкой, выделанной из речного тростника бумаги, и перед глазами на миг мелькнуло послание - дорогущие темно-зеленые чернила, изящный почерк и ровные ряды летящих строк... Южане есть южане: любая вещь, прежде всего, обязана быть красивой. Читать на их языке я так толком и не выучился, но нисколько не сомневаюсь: содержание письма под стать почерку, такое же тонкое, манерное и витиеватое. Да что там, они даже ругательства умудряются говорить настолько мудрено, что не сразу поймешь - оскорбляют тебя или, наоборот, хвалят...
Пока старейшина разворачивал свиток - аккуратно, не торопясь, с подобающей случаю важностью - ко мне пробился Горм, мой вечный соперник и закадычный приятель.
- Знал, что ты вернешься, Айро, - бросил он вместо приветствия. - Ну не мог ты пропасть в этом забытом богами Фаэре или где-нибудь по дороге.
- У Нагга чешуя на хвосте стала цветной, - невпопад пожаловался ему я, мыслями все еще блуждая по Югу. - Представляешь?
- С трудом, - хмыкнул он. Недоверчиво оглядел меня с ног до головы. - А по тебе вроде не заметно. Разве что глаза какие-то не такие... Странные.
- Это потому, что все изменения - здесь, - мрачно ответил я, ткнув себя в грудь. Не ему ответил - себе, наконец-то признавая свершившееся и даже не надеясь, что Горм поймет.
Но он понял.
- Наплюй, - грубовато посоветовал он. - Возвращайся хоть из Фаэра, хоть из самой преисподней - ты все равно остаешься собой. Никого другого Врата не впустят.
- Даже так? Не знал... Ну, расскажи, какой он из себя... тот, из Фаэра...
- Она, - поправил Горм, мечтательно улыбнувшись. - Стройная, золотоволосая, загорелая. Зовут Ноэ. Прибыла верхом на белой драконице, едва живая: Врата здорово их потрепали. Перевела дух, забрала письмо - и тут же обратно, только ветер засвистел в крыльях...
Посланник - девушка? Немыслимо. И как только Владыка ее отпустил - одну, в страну грубых северных варваров...
На нас зашикали. Оказывается, старейшина уже начал читать, добравшись где-то до середины многословного южного приветствия:
"...шлет заверения в искренней дружбе и неизменном расположении царственному брату своему, Владыке Куоло, да продлятся лета его. Мы, Ану-Раймон Третий, милостью Творца Владыка Фаэра и сопредельных земель, желаем, чтобы не скудели ваши стада и посевы, чтобы ваши озера и реки были чисты и полноводны, чтобы травы ваших лугов были зеленее изумруда, запах цветов был нежен и прян, а девушки услаждали взгляд своей красотой и покорностью. Пусть наступающий год окажется щедр к благословенному краю Куоло, а все беды уходящего навсегда останутся в прошлом..."
Он читал, и лица слушателей светлели, а ветви окружающих поляну деревьев одевались радужными огнями. Стоящая неподалеку ель колыхнулась - и вспыхнула с корней до макушки, как будто невидимая рука щедро окатила ее золотыми и серебряными брызгами. С ночного неба слетела звезда и приземлилась точно на макушку, еще одна скатилась в снег, озаряя его бледно-лиловыми сполохами. Звезды падали все гуще и гуще, с шипением зарываясь в сугробы, и скоро те засияли изнутри, становясь полупрозрачными, как будто ненастоящими... Дети ловили летящие звезды руками и с силой пускали обратно в небо, а из тех, что успели коснуться земли, неспешно прорастали цветы - такие же призрачные и неживые, как и породившие их семена. Хрупкие молочные стебли, торчащие из невесомо-льдистого снега, с шелковисто отблескивающими белым и голубым лепестками, увитыми сетью тончайших жилок. Снежные маки... Пахнущие ветром и талой водой, прекрасные до рези в глазах, цветущие один-единственный раз - в ночь, когда отживший свое год сменяется новым...
Я вдыхал их дурманящий аромат - запах весны и взаправдашнего чуда - и думал о том, что где-то далеко, у самой границы Фаэра, стройный белокурый гонец спешивается с дракона, разворачивает исчерканный угловатыми северными рунами пергамент - и над раскаленными барханами начинает кружиться снег.
|
![[]](/img/k/kleandrowa_i_a/south_nouvelle/2_30.jpg)
![[]](/img/k/kleandrowa_i_a/south_nouvelle/1_34.jpg)