Тот, Кто-то, ударил меня в живот. Я машинально подставил руку, она наполнилась чем-то жидким. Кровь, что ли? Глаза у него были маленькие, почти без ресниц, красные: видимо, очень разозлился на меня, по его лбу тек вонючий пот, я слышал этот запах, меня затошнило. От запаха или своей беспомощности? Ника ударила гада по лицу. Зря, просто руки испачкала.
Падая, увидел, что кто-то смотрит на меня в упор, какая-то девочка. Почему она в купальнике? Прохладно, замерзнет же.
Я пытался что-то сказать, помню - что. Ника прижалась ухом к моим губам. Помню, что очень хотел поцеловать её.
За всё.
- Что ты сказал, что ты сказал, громче, умоляю, - говорила она куда-то в сторону.
- Больно, больно, больно, - кричал я ей.
- Что-что? - звонким шепотом спросила Ника. - Всё, - вдруг тихо и спокойно сказала она кому-то. - Видит бог, теперь я тебя вообще убью, гадина. Тебе не жить...
'Умница, - подумал я, - не ошибся в ней'. Опираясь на левую руку, сел, чтобы осмотреться. Дождя нет, а сижу в луже...
И всё.
...какой-то симпатичный дядька, седой, негр, с седою же бородкой... пристально смотрит на меня. Камзол на нем старинный, но выглаженный, ухоженный, манжеты и жабо накрахмаленные. Сигару потягивает... В глаза смотрит и молчит.
- Называй меня Князь. Забираю тебя. Подходишь. Полностью в схему укладываешься. Ты такой же, как все. Анонимку помнишь?
Хотел промолчать: какое ему дело до меня, хлысту такому. Однако, понял, что нельзя не ответить.
- Помню. До гроба не забуду. И не прощу себя.
- До гроба? Нет его у тебя. И не будет никогда. (Рассмеялся.) 'Не простит'! Не можешь ты делать то, что тебе не дано, раб. А она (почтительно наклонил голову) - Хозяин.
И тут я понял, что мы не одни в этой жизни.
За серой пустотой и сизым дымом сигары даже не заметил еще одну странную личность. Сзади, из-за спины негра выглядывала девочка, лет десяти, в красном выгоревшем на солнце цельном купальничке, с синей каймой и бантиком на груди. В правом ухе у неё была маленькая сережка с синеньким камушком.
Девочка мягко положила Князю ручку на плечо.
- Помнишь меня, - спросила тихо. Я повел плечами и развел руки. - Сейчас вспомнишь. В глаза смотри. (Я и так - смотрел.)
Боже, какие глубокие у нее глаза.
И тут раздвинулась серая мгла, показалось солнце, синее море Каролино-Бугаза, единственное приземистое деревцо с дикими шелковистыми маслинами, дающее какую-то тень. И мы все сидим под ним. Из палатки слышны радиопомехи- Сенька крутит 'Селгу'. На большой подстилке, почему-то шерстяной, стоит закопченная кастрюля, из которой идет пар. Подходит женщина - боже мой, это же Сенькина мама! - протягивает мне пол-литровую баночку. Я знаю, что в ней топленое масло с чесноком и специями - соус для раков.
- Катю не видели? - спрашивает она, глядя вдаль. - Она на камере поплавать вышла.
- Тебя Катей зовут? - вдруг понял я. - Но лица твоего не помню...
- Я вторую сережку в море уронила... А скажите, Виктор, вы зачем тогда за мной поплыли? Течение камеру уже далеко отнесло. Утонули бы вы. Пограничники спасли. Да и вода в море холодная была. И судорога... (Откуда она знает про судорогу? Впрочем, нужно перестать удивляться.)
Я опять пожал плечами.
- А что прикажешь делать? Тебя же в море унесло. Не знал тогда, что там сети торчат, удержат круг...
- Ну вот, сейчас знаете. А если вернуть все назад, поплыли бы? Опять один?
- Кто, если не я?
- Ну, Алик, скажем. У него разряд был по плаванию.
- Алик? Плохо ты его знаешь...
- Знаю. Всех хорошо знаю. Ладно. А ты помолчи, не кипятись - девочка в красном купальнике чуть повернула голову к и так молчавшему Князю, - знай своё место! Да, Виктор, чувствую, имя одно на губах у вас. Я вам задолжала.
- Да, брось, Катя, какие счеты? Даже не доплыл до тебя.
Вдруг до меня дошло, кто такой этот негр, кто - Она, и что со мной. И я заплакал.
Маленький и такой уютный курень на берегу моря. Приземистое дерево с мелкими шелковистыми маслинами. Листья уже осыпались, прохладно. Я подхожу к дереву, срываю терпко-сладкую точечку.
- Хочешь? - спрашиваю Нику, стоящую чуть ближе к дому, возле шезлонгов.
- Иди ко мне, - отвечает она. Мы закутываемся в шерстяные пледы. Как в плащаницы. Усаживаемся в шезлонги.
Над горизонтом сверкнул первый луч солнца. Он осветил такое синее море, белый, неизвестно откуда взявшийся пароход, наш любимый сруб. Разгладил морщинки на лице Ники и заиграл в ее седых волосах.
По тропинке, тянущейся к домику от Большой дороги, рабы несли носилки. С обитого красной кожей и бархатом сидения поднялся Князь. Он кивнул головой Нике.
- Эй, раб! - сказал он кому-то и щелкнул пальцами. От группы носильщиков отделился какой-то вонючий хмырь, с красными маленькими глазами, почти без ресниц. Лицо его было расцарапано, сочилась кровь, раны гноились и дурно пахли. В руках, покрытых волдырями от ожогов, он держал закопченную кастрюлю. Из-под крышки валил пар. - Поставь сюда! Уходим мы. Пора. Это вам от меня лично. Раки. Осторожно: очень горячие, прямо с огня. - Князь достал из кармана камзола маленькую золотую шкатулочку, отделанную перламутром. - А это вам, Ника, от Хозяина.
Жена улыбнулась, открыла крышечку. В шкатулке лежали две маленькие сережечки с синими камушками.
И тут я впервые увидел, что ногти на руках моей Ники, верной Ники, были обломаны, и снова заплакал.