Кейсер Сол. : другие произведения.

Всё, Что Мне Надо. Приключенческая повесть. Окончательный вариант

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  СОЛ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВСЁ, ЧТО МНЕ НАДО
  
  ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
  
  
  
  
  
  
  
   Моим дочерям с надеждой о прощении
  Моим сыновьям, которые никогда не прочитают эту книгу
  Моей жене Анне, возродившей меня
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Все имена, события, места действия, жизненные ситуации, стихи и имя автора этой повести полностью вымышлены.
  Совпадения - невероятны...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Пролог
  ('Я верю в любовь!')
  
  
  
   Сергей смотрел на навсегда умерший телефон и решился. Он щелкнул не гнувшимся пальцем по мышке и рядом со своей единственной оставшейся, но неудачной фотографией в разделе 'Сведения о себе' напечатал: 'Я был женат дважды - 13 лет и 18 лет. Оба раза удачно. В людях ценю честность, порядочность и надежность. И я верю в любовь'.
   И не знал он тогда, что телефон взорвется от звонков ровно через день, и ему предстоит выслушать десятки историй, десятки исповедей, испытать столько же надежд и разочарований и впустую мечтать, чтобы телефон опять умолк.
  И только через четыре месяца, высохши от отчаянья, он заставит себя снять трубку и услышит: 'Это я. Меня зовут Аня. Снимите ваши данные с вебсайта. Я тоже верю в любовь'.
   А пока что он щелкнул мышкой на 'отправить', выключил экран, увидел за окном такое чужое белое солнце (вот странно, - солнце белое, а лучи желтые, надо запомнить) и подумал, что, а вдруг господь не наказал его, а освободил, вздрогнул от этой мысли, и ему стало жалко себя. Сергей вытер слезы, взял лезвие, отточил карандаш, как делал это тысячи лет назад, ткнул грифель в бумагу и дрожащей рукой своим мелким и трудно читаемым почерком быстро написал:
   Господь наказал нас за слабость забыть,
   Как можно страдать и как нужно любить.
  И это были первые написанные им строки после восемнадцатилетнего перерыва.
  
   Включил вертушку. Популярная певица пела:
  
  А что мне надо? Да очень мало.
  Был бы мой парень, песни с гитарой,
  Праздник с друзьями, два слова маме,
  Модная майка, с блеском помада,-
  Это все, что мне надо. Все, что мне надо.
  
   Он встал, плеснул в рюмку коньяк. Медленно выжал туда лимон и громко сказал:
  
   'С днем рождения тебя, Сергей Александрович! За твои пятьдесят шесть лет'.
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 1.
  
  ЗАБЫТЬ И НЕ ВСПОМИНАТЬ!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1. Репетиция. Лето 1971-го.
  (Забыть и не вспоминать!)
  
  
  
  - Забыть и не вспоминать! - сказал себе Сергей.
  
  Он прилетел с Урала пару часов назад, сбросил со сковороды на ломоть хлеба огненную котлету, схватил бурый помидор, буркнул: 'Папа, не нуди, я бегу на пляж' и сбежал с обрыва к морю, чуть ни вывихнув отвыкшие от этого ноги.
  -Вам снимочек на память или шароскопчик? - спросил фотограф.
  -В другой раз, родной. Что, не узнаешь?
  -Мама моя, Серега!- завопил фотограф.- Вино с меня. После трех. Вишь - очередь стоит...
  
   Из репродуктора неслась песня:
  
  Колумб Америку открыл,
  И захотел открыть другую.
  Дурак, чего он не открыл
  На нашей улице пивную.
  
   Обожженный ледяной водой, снявшей усталость сессии и долгого перелета, Сергей упал на песок и замер.
  
  - Забыть и не вспоминать. Мне 24 года...
  
   Его вызвали в ректорат накануне, сразу после завершения студенческого театрального фестиваля.
   - Ты что думаешь, - сказал ректор, - если Ленинскую получаешь, то на тебя управы нет? Ты что это себе позволяешь? Вот первый отдел настаивает на отчислении...
  - Чи-во вдруг?- поперхнулся Сергей.
  - Ты двадцать первого, после экзамена анекдот о Брежневе рассказывал?
  - ?
  - А о польских шахтерах? Рассказывал? Да или нет!
  - Так смешной, ведь, Виктор Иванович. И поляки действительно нас недолюбливают... - Он поднял глаза на Ректора.- В чем дело реально?
  Ректор закурил и сел на диван.
   - Эх, нельзя мне курить... Вот журнал посещаемости. Ты, вообще, на лекциях бываешь? Когда ты учишься? Театр, гастроли, вон рассказы твои в газете... 'В чем дело реально',- перекривил он Сергея. Ты три диплома за что получил? За 'Сказку о дураке' Маршака. Я на просмотре в зале сидел...
  - Видел, но...
  - Да помолчи хоть минуту, живчик какой. Знаешь, кем я себя почувствовал, аж пот прошиб? Этим самым дураком. Но беда в том, что не я один...
  - Так то - Маршак.
  - Нет. Это - ты. Ты поставил, и актеры сыграли, что ты хотел, а не Маршак. Знаешь, от твоих работ со сцены сумасшедшее давление идет, волна прямо. Ладно, черт ты талантливый, последний раз тебя спасаю. А вот если военная кафедра когда встрянет, помочь уже ни чем не смогу. Поберегись... Сиди, я не отпускал. Еще чего хочу сказать... Я - не спец, в общем... Все больше по теоретической механике, да и то - в прошлом все... Короче, прочитал твои рассказы. Знаешь, сынок... Сынок, сынок, хоть ты и после армии, слушай и молчи. Пиши, днем и ночью - пиши. Только не бросай. А теперь - вали в свою Одессу! Свободен.
  - А что лучше, - съязвил Сергей, поняв, что опять пронесло,- анекдоты или рассказы?
  - Рассказы страшнее. И каким только ветром тебя на Урал занесло?
  - Морским,- крикнул Сергей из секретарской.
  - Ну, и языкатый ты. Смотри - сгоришь, сказал ректор самому себе.
  
   'Вы горите, молодой человек',- услышал Сергей, просыпаясь. Он поморщился. Правое плечо и лицо явно обгорели.
  - А раньше не могли разбудить?- спросил он и подмигнул тетке.- Вон у вас в баночке клубника со сметаной. Дайте сметанки намазаться, а то волдыри будут.
  Он окунулся еще раз. Стало легче. ' Ладно,- подумал он,- пойду к Рыбченко на репетицию'.
  
   - Ба, ба, ба! - заорал пузатый Рыбченко.- Люди, посмотрите, кто к нам пришел. Это тот самый Сергей, о котором я вам не раз гутарил. Где ты рожу спалил, на фронте? Эй, люди,- сказал он,- Вперед! и нечего подслушивать. Разминка, упражнения Демидова. А потом этюд работать будем. В зале. Вы думаете, этот гад так просто пришел? Покурить, языком почесать? Он вам в этюде хвост накрутит. Наплачетесь с ним... Вперед! Ну, рассказывай - над чем работаешь.
  - Первое действие ' Трёхгрошевой', на немецком. Иняз просит. А впереди - 'Сказка о любви'.
  - Ну-ну,- сказал Рыбченко, - и кто разрешит?
  - Ректор у меня - классный мужик. Умный.
  - Ты, дефективный! Вон - в русском театре после десятого спектакля... сняли. Сгоришь и ты.
  - А мне терять нечего, я и так сгорел сегодня. Вон - волдыри... Я слышал, ты 'Рыбку - бананку' поставил? Ну, как?
  - На, почитай ' Железнодорожник'. А я пока с людьми упражнения отработаю. Потом - спускайся в зал.
  
  Выкурив последние две сигареты и накурившись, как следует, по такой знакомой мраморной лестнице Дворца железнодорожников Сергей спустился на первый этаж и вошел в зал. Там на сцене Рыбченко, тряся своим пузом, заканчивал строить что-то из кубов и стульев. Все поднялись на сцену.
  - Люди, сказал он. Играем этюд. Конец войны. Это - санитарный вагон, койки, столы... Туалет, если надо. Тамбур... Этот обожженный тип - раненый танкист, главный герой. В паре с ним Валя - медсестра. Где Клавка? Ты - нянечка. Эй, Кузнецов, ты военврач. Вы, четверка, раненые. Все, хватит действующих лиц, а то каша получится. Остальные, - кыш в зал. И что бы тихо мне! Серега, тебе пять минут на подготовку хватит?
  - Хватит. А что, разве были такие вагоны?
  - Не знаю. Папу спроси. Он у тебя военный... Вперед! Договаривайтесь, что делать будете.
  - Валя, Валечка,- сказал Сергей и обнял ее,- Давайте, не будем ничего планировать. Каждый сам для себя решает, кто он и что он. Разве что, вы, Валя - новенькая в этом поезде.- Он прикоснулся к своей горячей правой щеке,- а я - танкист, обгоревший. Забинтован весь. Звать меня... э... Николай Петрович Огарев. Лица моего не видите - под бинтами.... Хорошо?
  - Да,- просто ответила Валя, и увидев начавшие тускнеть Сережины глаза, добавила - Можно, я вас в лоб поцелую, Николай Петрович?
  
  А Сергей уже ничего не слышал. У него горело обожженное лицо, болело правое плечо. 'Кто я,- подумал он, откуда родом, сколько мне лет, что я знаю о войне? Ведь я - сорок седьмого года. Из Одессы? Нет, не интересно...' Шум из зала мешал сосредоточиться: там дурачились свободные студийцы. 'Этот шум должен мне помочь. Это - гул УЛИЦЫ. В Ленинграде'. Сергей покачнулся и медленно вышел на сцену. Подошел к своей койке и, морщась от боли, лег на спину. Он ничего уже не видел. Рыбченко захрипел: 'Начали!'
  
   Конечно. Я попал на фронт прямо из Ленинградского танкового училища (там, наверное, есть такое). Мне 30 лет. Нет. Минус 4 года войны... Мне 26 лет. Жил на углу Майорова и Плеханова, в маленькой комнате огромной коммуналки, на втором этаже. Окно выходило на Майорова. Напротив - кафе 'Мороженое'. Там подавали земляничный пломбир и газировку с сиропом 'Свежее сено' или 'Крюшон'. Вкусно.... А подо мной, на первом этаже была 'Булочная-кондитерская'. И каждое утро я просыпался от поднимающегося вверх сладкого запаха франзолей и кисло-сладких булочек с изюмом. И еще там продавали восточные сладости, и когда курсант Николай выходил из парадной, он видел в витрине коробочки с рахат-лукумом, баклаву с орехами в разрезе и штрудель с затвердевшим медом внутри...Летом на улицу выставляли маленькие столики. За ними почти всегда сидели люди: женщины в таких смешных шляпках, парни в футболках и кепках, старички в парусиновых костюмах. Они улыбались друг другу и Николаю, когда он шел в галифе и гимнастерке к Казанскому собору, где останавливался зеленый носатый военный автобус, однажды увезший его навсегда.... И еще, у него была девушка. Валя. Валечка. 'Ах,- говорила ее мама и пожимала плечами,- а если война?'. Они бегали в кино на Чарли Чаплина и Китона, смотрели фильмы по несколько раз и, если везло, сидели в последнем ряду и целовались...
  
   Однажды Сергей лежал на широком подоконнике, готовился к экзамену в театральный. Красавец собор не был виден из окна, и он рисовал его по памяти углем на листке бумаги. Внизу человек в штатском поднял мегафон и заорал 'Я второй раз повторяю: закрыть окна!'. Должен был проехать кто-то, кажется сам Гамаль Абдель. Но это было гораздо позже - в шестьдесят шестом году. СТОП.
  
  
   Капитан Николай Петрович Огарев приоткрыл левый глаз, сквозь слипшиеся от крови веки едва разглядел слева вверху красные деревья и красный вонючий дым, валящий из развороченного взрывом танка. Поблизости валялась башня с упершейся в землю бесполезной пушкой. Дико свистело в ушах. Рядом с ним валялась чья-то оторванная рука со скрюченными почерневшими пальцами. 'Господи,- подумал он, - господи!' Пахло горящим мясом. Николай Петрович сел, заметил слева же лужу, наклонился, чтобы захватить в пригоршню воды и попить. Правая рука не подчинялась. Он уперся левой в дрожащую землю, потянулся к луже, увидел там свое отражение и закричал от ужаса.
  .
  - Тихо,- сказала нянечка Клава, - тихо, милок. Щас доктор придет.
  
  Николай Петрович сел. Повязка чуть надвинулась на уцелевший левый глаз. Правая половина лица горела огнем. Зудело под повязкой правое плечо. Бедро болело. 'Это же надо, скоро кончится война, а меня так угораздило'...
  К нему подошла сестра. Она сделала укол, поправила повязку и пошла к столику положить шприц. Николай Петрович посмотрел на солдат, стучащих костяшками домино, военврача, стоящего у постели майора, у которого вырезали утром аппендицит. Он посмотрел прямо перед собой на новую сестру, повернувшую лицо в его сторону и окаменел.
  - Валя,- хрипло выдавил он из себя,- вас зовут Валя
   Капитан Огарев завыл и начал медленно левой рукой сдирать с себя опротивевшие и провонявшиеся ихтиолкой бинты.
  - А ну, прекратить истерику, капитан! Что за х---ня! Какой пример вы солдатам подаете? Я старше вас по званию, и это - приказ! - Резко сквозь зубы сказал подбежавший военврач.
  Николай Петрович нащупал в кармане пачку 'Севера' и коробок со спичками.
  - И курить в тамбуре, сказал врач, - Валя, глаз с него не спускать. Ишь, какой гусь нашелся. Это ты там капитан, а здесь - больной. И изволь подчиняться приказу. Вон в тамбур!..
  
  Он стоял в тамбуре рядом с ничего не подозревающей Валей. Она прикурила ему папиросу.
  
  ' Господи, - думал Сергей,- господи. Мне 24 года. На фиг мне нужна эта сварка в глубоком вакууме, этот расчет установок для пуска ракет, эта теоретическая механика и прочий бред, на который я расходую свой мозг? И на фиг мне все эти девки? Я ведь никого из них не люблю. Рано или поздно я встречу ту единственную, которой надо отдать всю свою жизнь. И будут счастливые дни и мигом пролетающие ночи. И придет любовь'.
  
  В тамбуре было очень накурено.
  - Слушай, открой дверь....
  Валя как-то пристально посмотрела на забинтованного капитана и открыла. Николай Петрович достал из кармана связку ключей, тощую пачечку 'Севера'. Подержав их на руке и подумав минутку, размахнувшись, выбросил их в сторону мчащегося во встречном направлении поезда.
  - Валя,- заорал сидящий в зале и внезапно вспотевший Рыбченко,- Валя, следи за ним в оба!
  Но Николай Петрович ничего этого не услышал. Он вошел в вагон, проскользнул в уборную и повернул щеколду.
  
  Капитан Николай Петрович Огарев стоял в грязной уборной санитарного вагона литерного поезда напротив покрытого желтыми пятнами зеркала. Медленно и аккуратно, морщась от боли, смотал с головы бинты, свернул их, положил на мокрый столик, поднял голову и взглянул на себя единственным уцелевшим глазом.
  - Она не должна меня такого знать. Ее мама пожмет высохшими от блокадного голода плечами и скажет: 'Ах, война...'. А я - окурок войны.
  Он услышал какой-то необычный шум. Слышался смех, и орали солдаты. Нянечка Клава подходила по очереди к каждому, кланялась и говорила: 'Сообщаю, что кончилась война... Сообщаю, что кончилась война... Сообщаю...'
  - Вот и война уходит,- сказал Николай вслух. Погоди, не уходи без меня.
  Он сел на обоссанный стульчак, твердой рукой вынул из спичечного коробка трофейную чиночку и медленно начал делать свою последнюю в жизни работу.
  
  - Боже мой,- закричал Рыбченко,- Да взломайте же дверь в сральню! Он вены себе порезал!
  
  Вот так и умер капитан Николай Петрович Огарев, сидя на грязной досточке воображаемого унитаза в воображаемом туалете никогда не существовавшего литерного поезда, уже не слыша, как белугой воет новая медсестра Валечка, причитает нянечка Клава и кроет их всех матом военврач 1 ранга Кузнецов.
  
  - Стоп! - четко сказал своим студийцам пузатый Рыбченко. - Стоп!
  Наступила гробовая тишина. Где-то далеко звонил телефон.
  Валя подошла к Виктору, ткнулась ему носом в лицо и заплакала. ' Гад такой... Сука! Никогда в жизни с ним в этюдах играть не буду'. ( Пять лет спустя, закончив ВГИТИС и получив диплом с отличием, она поступит в труппу театра им. Станиславского.)
  - Дай сигарету,- сказал Сергей.
  - Папиросы свои кури... И ключи подбери с пола...
  - Да нет у меня никаких папирос, ответил Сергей и улыбнулся. Он подошел к Вале и поцеловал ее.
  - Умница ты. Хорошая девочка.
   Сергей взял со стола Рыбченко лист бумаги и пастовую ручку и своим мелким почерком четко написал:
  
  Ректору Уральского политехнического института
  профессору Дедюкину В. И.
  Заявление.
  Прошу отчислить меня по собственному желанию.
  
   И не знал в ту минуту Сергей, что жизнь наложит свои коррективы. Через неделю Юрик познакомит его с Любой. В январе, во время зимних каникул они распишутся. Он улетит на Урал и будет ставить ' Сказку о любви'. Следующей осенью родится его первая дочь. Он вылетит домой. А когда вернется, узнает, что отчислен из института 'за уклонение от занятий военной кафедры'. Профессор Дедюкин будет лежать в те дни в кремлевке с инфарктом.
  Сергей вернется в Одессу. Как кормить семью? Его устроят на работу фотографом.
  
  Но это - уже совсем другая история.
  
  И нужно ее забыть и не вспоминать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. SALVE! Весна 1985-го
  (Приговор - окончательный. Обжалованию не подлежит)
  
  
  
  
   В гостиной звонил телефон...
  Сергей вышел на улицу. Посмотрел на свою 'семерку', подумал: 'Ну, еще чего? За хлебом - на машине?'. И пошел пешком. В общем-то, было тепло. Только этот грязный почти растаявший снег. И откуда такое берется - в апреле? Брызги талой грязи из-под колес... Этот противный дождь со снегом... И этот низкий, протяжный и неприятный как буква Ы, рвущий душу звук маяка в тумане. Ненавижу туман... Мерзкая черная грязь размазывает краски таких красивых старых домов... Потоки грязи - по мостовым, по стенам домов, по тротуарам. По душе.
  Вой маяка не давал успокоиться, сосредоточиться. А очень нужно.
  
   - Здравствуйте, уважаемый, меня зовут Валентин. ( Ну, кто не знал в Одессе 'бригаду' Валентина!). Вы были вчера на допросе у Хасанова. Нужно поговорить. Придёте в семь часов к оперному театру.
  Он не спросил. Он сказал. И не идти было, ну, просто невозможно. Как невозможно сказать 'Нет' своей первой в жизни женщине, - загрызет.
  
  - Вот,- сказал Хасанов,- вот. На вас поступил сигнал.- И слегка приподнял тетрадные листочки.
  - Можно посмотреть?
  - А вы - нормальный? Конечно, нет...
  
  (Обращение к читателям. В этой странной фантастической повести вы, читатели мои, являетесь участниками событий, которые никогда не происходили. Автор.)
  
   Хасанов, в общем-то, неплохой парень, люди. 'Порядочный', как говорили о нем в городе. Высокий, стройный, красивый, очень аккуратный всегда улыбчивый. Пахло от него только появившимся тогда на толчке 'черным драккаром'. Знаете, люди, такой нежный и очень французский мужской запах: чуть-чуть гвоздики, немного лёгкого, благоухающего, нечеловеческими руками сделанного эфира, самая капелька коньячного оттенка выдержанности, хороших манер и этого, ну как сказать... Ах, да: 'Дорогая, я опоздал на три дня, потому что задержался на футболе' Раньше он был приставлен к гостиницам 'Интуриста' - работать с проститутками, а значит - с валютой. Проститутки были от него без ума! Чуть позже, когда его перевели на повышение, о чем очень жалел, деловые полюбили его в запой. До него там был, ну просто зверь...
  - Придется вас замкнуть дней на пять. Имею право,- это голос помощника Хасанова за соседним столом, адресованный кому-то, сидящему спиной к Сергею, который сосредоточенно думал, а не прислушивался. Донеслось только 'твою мать' и всхлипывания. 'Женщина?',- подумал он.
  Тихо пела Пугачиха: '...А я про все на свете с тобою забываю, и я в любовь, как в море, бросаюсь с головой...'. За окном - туман. С трудом можно было различить целующихся голубей на карнизе флигеля КПЗ.
  - Ты меня помнишь, уважаемый?- вдруг ни к месту спросил Хасанов.- Вижу - нет. Я тогда сидел сзади. Практику проходил. Тебя вызвали по делу Валентина. В розыске тот был. Петрищев из Владивостока приезжал. Помнишь?
  - Нет. Как мне к вам обращаться, гражданин следователь или товарищ? Вспомнилось: ' Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?'
  - Пока - товарищ Хасанов...
  - Нет, не помню, товарищ следователь.
  Ох, дурит, гонит Сергей! Помнит, конечно. Как такое можно забыть. Все очень просто. Снимал он свадьбу своих постоянных клиентов. Снимал...
  - Хорошо, дорогой , вопрос первый. Даже сам не понимаю, какой дурак сигнал написал.- Хасанов терпеть не мог анонимщиков. Называл их 'прэдатели'.- Ты большой ремонт дома делал... Откуда деньги?
  - Тесть у меня - ветеран Гражданской войны. ЖЭК бесплатно делал,- Сергей даже не покраснел,- проверьте.
  - Проверил уже. Значит - крестик. Цветы директорше давал? Ответ - 8 марта. Правильно? Еще один крестик, - Хасанов улыбнулся и тихо и вкрадчиво, душевно так сказал, - я поднял все адреса за четыре года. Одна ошибка, - и ты сидишь. Понимаешь? Сам скажи, куда деньги дел.
  - Деньги - в кассе. У всех квитанции. ( Всё. Не найдет он меня.) На любой ваш вопрос будет только один ответ. Деньги в кассе. У всех - квитанции...
  Ну и так далее. Как зарабатываешь, откуда деньги на финский холодильник, мебель... Брр!
  
   - Ну, как объяснить этому красавчику, сказал он Леньке, ждавшему его в машине, что мы снимаем детей, свадьбы в дальних селах, домашние вечеринки и многое чего еще, что очевидно. И не стоит об этом говорить. Сколько тех денег нужно для счастья? Для счастья нужно только одно - любовь.
   И не знал, даже не думал тогда Сергей, что нужно еще кое-что. Верность и порядочность. Он поднял на Леньку свои впавшие от бессонной ночи глаза и сказал: 'Давай пройдемся'. Забрызгивая брюки, они потопали по Преображенской, свернули на Дерибасовскую. Там в подъезде Пассажа стояли знакомые музыканты. Аркадий махнул ребятам рукой, поднял трубу, похожую на военную, и издал чистый, высокий и тревожный звук, как гудок над полями.
  
  - Ты знаешь, нет ничего в жизни подлее предательства. Христос был прав.
  
   Майор Петрищев внимательно смотрел на Сергея. Дело-то не стоило выеденного яйца. Стукач доложил, что Валентина видели на свадьбе в 'Звездочке'. Нужна была фотография или негатив.
  - Вы же не ворюга, из порядочной семьи. Ремесленник, а не вор. Рассказы пишете. А он - бандит. Сволочь. Ну не друг же он вам. Не предаете вы никого.
   Прав, прав был застреленный недавно в Костроме Петрищев. Ой, как прав! Но как можно было объяснить чужому человеку, что не Валентина Сергей должен предать, а хороших людей, клиентов своих постоянных, которые пригласили его отснять ту злополучную свадьбу, где гуляла атомная смесь цыган и русских, украинцев и евреев, ментов и ворья. Где мать невесты, настоящая цыганка с Балтовской вынимала смуглой рукой из эмалированной миски куски фаршированной рыбы и клала каждому гостью в тарелку, а пахучий сок тек по ее руке и капал на одежду. Она что-то приговаривала на своем напевном языке. И где Василий Ефимович подошел к микрофону, с ужасом глядя на самого младшего и любимого сына, на его беременную молодую жену и, обнимая левой рукой едва скрывавшую слезы Симу Михайловну, сказал: 'У меня три сына. Мы всегда мечтали иметь девочку. За вас, мой самый любимый сын и моя дорогая дочь!'
  
  ...Сергей подошел к столику музыкантов перезарядить пленку. Там сидел какой-то задуренный тип. Он взял с тарелки веточку укропа (запомните этот укроп, читатель!), швырнул ее в лицо Сергею и сказал, глядя мертвыми расширенными зрачками: 'Брысь, козел!' Козел сжал своей тренированной правой рукой тяжелую фотовспышку, но сидящий рядом руководитель оркестра Валера глазами показал ему - нет! ' Ша, Валь, - мягко сказал он, - хороший парень, мой друг. Чего ты?'. Вспышке 'Метц' повезло в этот раз...
   - Ты не лезь, Серёга, - выдал он позже, - Этот нарком - Валентин. А то тебе прямая дорога будет - на поля орошения, откуда еще ни один не вернулся. Он взял свой саксофон-тенор и поднялся на сцену.
  Ну а теперь скажите мне как, ну вот как он мог предать Валеру, несчастного Василиефимыча, его заплаканную жену и их глупого сына, делающего свои первые, но уже неосторожные шаги по этой тяжелой, но замечательной штуке, которая называется - жизнь. Ну, как?
  
  - Вы знаете, нет у меня негативов. Отдал родителям. И поверьте мне, я бы со всей душей сдал бы вам этого подонка... Со всей душей.
  
   Друзья прошли всю Дерибасовскую: и позеленевших бронзовых львов в Городском саду, и магазин, прозванный одесситами 'Птички - яички', хотя там уже несколько лет не было ни того, ни другого, прошли мимо гордости горожан - знаменитого Оперного театра. Напротив, возле Дворца бракосочетания толпились частники, выискивая жертву. Один из фотографов увидел Сергея и тихо сказал: 'Вот идет простой советский миллионер'. Прошли мимо музея морского флота, а напротив - на Пушкинской, бывшей Итальянской, находился археологический музей, перед которым красовалась скульптурная группа Лаокоон, копия с подлинника...
   Нет, я должен остановиться и рассказать вам, люди, эту историю. Лаокоон со своими несчастными сыновьями стоял раньше в центре малюсенького скверика возле бывшего Дома офицеров Красной Армии и как раз напротив всеми любимого здания МВД, откуда двадцать минут назад навсегда вышел мой герой. Так вот, однажды, много лет назад, когда автор этих строк еще учился в средней школе ?2 на Старопортофранковской, не скажу в каком городе, возможно - в Одессе, а за углом была школа ?118, которую закончил с отличием Сережкин самый лучший и надежный друг Григорий, высокая комиссия Горсовета обходила (пешком!) затрушенные памятники старины: тех же тогда уже зеленых львов, памятник губернатору Новороссийского края графу Воронцову, с женой которого что-то вытворял великий Пушкин (он вообще был хулиганом в этом смысле, и в каждом одессите есть капелька его крови - моя бабушка рассказала). Были они и возле Дюка, на которого смотрят с люка. (Стоя на канализационном люке и глядя на Дюка, можно легко увидеть, что свиток пониже пояса в правой руке покойного родственника великого француза, издевавшегося над нашими мушкетерами, превращается в силуэт э... как его назвать? Хватит об этом.) Пришли эти типы также и к Лаокоону с его змеюками, сброшенными на него с неба вражеской богиней Герой. И, о боже, у парней-то их будущие достоинства закрыты змеями, а у папы ихнего, главы погибающей семьи очень даже видна та самая штучка. Правда, маленькая - не злоупотреблял скульптор древности. А может, такие маленькие были у всех древнегреческих мужчин, и их цивилизация поэтому пришла в упадок. Итак, маленькая, но видна всем строителям развитого общества... И был издан приказ - немедленно налепить на безобразие фиговый лист, что быстро исполнили местные ваятели своей умелой рукой. И вся Одесса ходила смотреть на это чудо, стоя спинами(!) к МВД, потому что новый гипс оказался гораздо светлее старого. И та самая штучка, не к столу будет сказано, стала непотребных размеров, за что и была приговорена через каких-то пол года к полному уничтожению. А мерзавец Лаокоон со своими покусанными детьми по сей день стоит голым, гад, перед лицом многочисленных туристов, включая их жен и малолетних детей.
   ...Так вот, люди, шли мой хороший знакомый Сергей (уже - Александрович) и Ленька Аихес по бульвару Фельдмана и молчали. Притащились к знаменитой благодаря Сергею Эйзенштейну Потемкинской лестнице, посмотрели в сторону невидимого в тумане воющего маяка, от звука которого стыла кровь, посмотрели на уже набухшие ароматные почки белой акации.
  - Ты знаешь, Лёнька, мне папа рассказывал, есть такое поверье у моряков - зеленый луч. Когда солнце падает за горизонт, вдруг появляется странный луч ярко-зеленого, неземного цвета. И тот, кто увидит его, будет счастлив до последних дней своих. До последней досточки. Мало кто видел его... Ладно, спасибо. Вали домой, Увидимся на дне рождения. Я похожу один, подумаю.
  - Если с тобой чё случится, то не боись. Я все сделаю, что надо. Не забуду хорошего. Деньги там, или чё...
  - И на Любе моей женишься, что ли? У тебя же Лорка есть и ребенок. Так что, паника отменяется.
  Ленька расхохотался, успокоился, долго хлопал Сергея по плечу и ушел довольным.
   'Какая же сука предательская анонимку смастерила? Там еще детали такие... Нет сил думать. Позже разберусь',- рассуждал он, проходя мимо знаменитой на весь мир музыкальной школы Столярского, где учились его дочери - Юленька и Аннушка. 'А с ними что будет?'. Шел он своим любимым маршрутом через Сабанеев мост к такому невзрачному снаружи, но очаровательному внутри дворцу Гагарина (не космонавта), а ныне Дома ученых, где в парадной, точь-в-точь, как и в его родной парадной, было выбито на мраморном полу 'SALVE!' - 'Добро пожаловать!' или ' Привет!',- смотря как перевести с латыни, и где спустя четыре года будет учить ритмику и английский его четырехлетний приемный сынишка Вадюнька. Сергей, конечно, об этом пока не знает. И вы, люди, ему не говорите.
  ' Мне скоро 37. Что же делать, что же делать и где взять на это силы? Нет. Всё правильно. Нужно решать. Так жить, наверни...' Но тут раздавшийся из окна телефонный звонок сбил его с мысли.
  
   ...К семи часам вечера следующего дня Сергей пришел к Оперному театру. Валентин уже ждал его. Конечно, Сергея не запомнил. Да и мало ли было в его поганой жизни укропных веточек и многого чего еще, и то ли еще будет, когда все рухнет. Но не об этом пока речь...
  - Короче,- сказал тот,- Ты очень понравился Хасанову. Все будет в полном ажуре. Восемь тысяч. Срок - неделя. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Понял?
   Как тут не понять. Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит.
   Скоро, очень скоро я закончу эту главу. Потерпите, люди, еще чуть-чуть. Герою осталось совсем немного - дойти до булочной. Потерпите! Он зашел туда, взял пару батонов для икры, три буханки ароматного киевского хлеба, еще теплого и отдающего сливочным маслом, хорошей мукой и исчезнувшими из магазинов дрожжами, один черный кирпич для Юрика (тот не ест белый) и направился к дому.
  
  Еще день - два и пойдет теплый многообещающий весенний дождь, смоет грязь с таких красивых старых домов, с мостовых и тротуаров. Смоет грязь с души. Туман рассеется, маяк - заткнётся, и появится такое долгожданное раскаленное солнце - оно не исчезло, нет - и высушит стены, и мокрые деревья, и мостовые, и тротуары. Высушит слезы на лицах. И вернет любовь. Без которой жить нельзя.
  А потом еще распустится белая акация, и мой город станет похож на нежную невесту: весь в белом наряде акации. И её благоухающий пряный запах, воспетый в стихах и песнях, переполнит улицы, поднимется до самых крыш и потечет вниз, к морю, в порт, куда причалит китобойная флотилия 'Советская Украина'. И одесситы уже запутаются и не смогут точно сказать, то ли флотилия вернулась к моменту цветения, то ли акация расцвела к приходу моряков...
  
   Сергей остановился перед дверью, вставил ключ в английский замок и сел на замызганную мраморную лестницу, ведущую на второй этаж.
  
  Мне тридцать семь лет. Сегодня. Половина жизни.
  Если я любил ее без памяти, то - что я делаю, почему шляюсь? Может, она не устраивает меня как женщина... Боже, устраивает, да еще - как! Что я натворил с ее жизнью, да и со своей... почти тринадцать лет... двое таких талантливых детей... Что-то не сложилось в моей семье. На работе - уважают, в начальство выдвинули... А за этой дверью - нет. Можно ли это исправить? Наверное, нет. Кого винить, если нет любви? Только себя. И если у меня когда-либо будет другая семья, я никогда не изменю, буду забегать все дороги и посвящу ей всю свою жизнь...
  
   А дальше все было ужасно просто. Он зашел, поставил приятно пахнущую сумку с хлебом на пол, вызвал Любу из кухни, попросил её присесть, так - больше - жить - нельзя, тринадцатой- годовщины - не- будет, прости, если можешь . Позвонил друзьям, что бы не приходили, бросил в сумку нехитрые мужские пожитки.
  Осталось самое трудное. Встать. Повернуться. Обойти стоящую на коленях Любу. Поцеловать плачущих и еще не до конца понимающих искалеченность своей дальнейшей жизни детей и уйти, переступив через себя.... Захлопнуть дверь, оставив ключ внутри.
  Он сделал это, снова сел на ступеньку и все вдруг понял. Обвел слезящимися от чего-то глазами парадное. Увидел наверху в углу своего приятеля - черного паука в центре паутины и выбитые в мраморе слова 'SALVE!' - 'Добро пожаловать!' Паук посмотрел на Сергея, подмигнул и сказал: 'С днём рождения тебя, Сергей Александрович! Вот всё, что тебе надо - открытая дверь и пол жизни впереди. Идешь?'
  ...Из брошенной квартиры слышно было:
  
  Не отрекаются любя,
  Ведь жизнь кончается не завтра.
  Не перестану ждать тебя,
  И ты придешь совсем внезапно...
  
  ...И не знал он, что еще долго, очень долго Аннушка будет носить в портфеле его фотографию, Юленька - годами злиться и отводить глаза при встрече. А Люба поставит на широкое кухонное окно тарелку с печеньем и скажет детям: ' Папа всё - равно вернется'.
  
  - ИДУ! - громко и четко ответил Сергей.
  Осталось поставить жирную точку, люди. Сергей вышел в подъезд. Постучал в дверь напротив. Открыл ему Григорий - самый лучший и преданный друг. Настоящий друг.
   - Привет! С днем рождения тебя, родной. Поцелую вечером.
  - Спасибо. Большое, - ответил именинник. Размахнулся и врезал Грише наотмашь по лицу,- Исчезни, предатель!
   Сергей брезгливо вытер вспотевшую руку об штаны, примерно на уровне кармана, где лежали последние деньги - что-то около тридцатки, в последний раз в жизни вскочил в свою 'семерку' и ускакал в неизвестном направлении, еще раз крикнув, на сей раз самому себе:
   'ПРЕДАТЕЛЬ!
  И вы понимаете, люди, что приговор этот - окончательный и обжалованию не подлежит.
  
  
  
  
  Глава 3. 'Борис, ты не прав!'
  (Сердце капитана Королёва)
  
  
  
   - У меня крем заканчивается,- сказала Верочка,- опять к спекулянтке идти...- Она подняла трубку звонившего телефона. - Мама, мы уже готовы. Схватим такси, и через пятнадцать минут - у вас! Пока! Серёженька, котик, отведи Вадюньку к бабуле.
  Сергей схватил Вадюньку, подбросил его вверх, поймал, закрутил, прижался к нему носом и прошептал: 'Бегом к бабуле вниз. Вечером продолжим Карлсона читать. Только не усни!'. Вернувшись через минуту, он накинул пиджак, обнял Верочку ('тихо, тихо - крем размажешь!'), чмокнул её в шею - пошли.
  
   - Нет, ты послушай меня,- кричал Александр Абрамович,- ты знаешь меня тысячи лет, ты мой командир, был и останешься до самой моей смерти лучшим другом. Я верить перестал и надежду потерял.
   - Да ты не горячись, Саша,- басил в ответ Виталий Сергеевич Годун, ты только что нитроглицерин взял. Мы с тобой и не то пережили. Не умерли. Посмотри, вон, как красиво вокруг: вишня цветет. Акация, смотри - красавица какая! А запах, а запах - благодать! Дыши, наслаждайся. Тебе семьдесят пять сегодня. Угомонись. Просто - очередной дурак. А умных там мало. Умные работать должны, землю пахать (Годун был из крестьян), людей, вон, в космос выталкивать, детей своих на ноги ставить. Мой, хоть и взрослый, а всё равно,- пацан.... Эх,- махнул рукой.
   - Мальчики, за стол! - игриво закричала Клавдия Степановна из комнаты.- Саш, не закрывай балкон, а то жарко.
  
   - Ну, здоров! - сказал Годун, похлопав Сергея по плечу. Сто лет тебя не видел. Как жизнь молодая?
   - Все так же. Мыслями переполнена. Знакомьтесь: моя жена Верочка.
   - Слыхали, слыхали... Красоточка! Ну и везет же тебе каждый раз! А у меня все одна и та же. Терплю.
   - Перестань, старый болван, - привычно откликнулась жена Годуна Настасья Ивановна, - Идите сюда, Верочка, ваши места здесь. Я вам расскажу, кто кого терпит. По сей день не знаю, куда от него убежать. Один только отдых, когда на рыбалку уходит...
   - А ты когда, между прочим, мои бычки жарила? Всё кошке скармливает...
   - Да очень крупные они, - улыбнулась Настасья Ивановна, - Верочка, у вас детской посудки нет? Мне сковородочка нужна для рыбки евойной. Конечно, нет, у вас же мальчик. И как он к нашему Сережке относится?
   - Хорошо, - сказала Вероника, - очень хорошо.
   - Ладно, - вставил Сергей, - у всех налито? Тогда, люди, выпьем за моего папу. Он у меня - парень то, что надо. Бывало, правда, ремень свой флотский снимал.... Снимал, снимал. Не знаю почему. Я и учился хорошо и дома делал что надо.
   - С характером твоим боролся, - огрызнулся папа.
   - Ну и как, помогло? То-то же. Так вот, за здоровье твое пьем. Нервничай поменьше и лекарства не пей в таких количествах. Сердце, говорит, больное. А ты помнишь, что говорил мне пару лет назад про болячки?
   - Не помню, хоть убей.
  
   Начал Александр Абрамович забывать свою подходящую к такому ужасному финалу жизнь. Через три года приклеят ему диагноз: болезнь Альцгеймера или старческое слабоумие, как называли ее в Союзе. А умрет он - от рака легких, в ужасных...
  Но об этом - позже.
  
  
   Сергея Александровича вызвали в отдел кадров облбытуправления.
   - Так, - сказал начальник отдела Сердючный, - так. Значит, так. Что делать будем? Давайте вместе решать. На вверенном вам участке примерно восемьдесят работников. Чуть больше семидесяти - фотографы. Двадцать четыре из них - евреи. Что делаем, готовим фотографов для Израиля? Или подумаем вместе?
   - Вы знаете, я в их паспорта не заглядывал. На работу смотрю - кто и что делать умеет. И не моя вина, что в сорок первом не всех евреев фашисты сожгли в тех проклятых артиллерийских бараках и что очень много их по сей день живет в Одессе. Я, например, на двадцать пять процентов - еврей. Деда моего - военного хирурга сучья бомба накрыла прямо в госпитале в Севастополе. И не спросила, сволочь, еврей он или украинец. Кстати, на глазах у моего отца. И если мы будем так рассуждать.... А впрочем, у вас жена - еврейка, не так ли? И времена нынче другие, а?
   - Другие. Хорошо, тогда и поставим вопрос по-другому. Вы - зам директора по фото. Образование - незаконченное высшее. Без диплома на этой должности нельзя. - Он наклонился к Сергею и тихо сказал - Ты хоть техникум приволоки. Не один я, понимаешь такое дело...
  
   И началась чехарда с учебой. Смешно, смешно было Сергею читать на доске темы сочинений: 'Татьяна Ларина как...' и так далее.
   - Скучно мне об этом писать. И вольная тема - чушь. Хотите, я вам рассказ напишу. А тема - по вашему выбору. - Выдал Сергей одеревеневшей от наглости экзаменаторше, принимавшей экзамен по литературе. Та убежала и вернулась вскоре с какой-то теткой: 'Шо надо? Ты шо - писатель?'
   - Дайте тему, напишу рассказ, - ответил Сергей и, внимательно посмотрев на плохо накрашенные и уже с утра размазанные тёткины глаза, вкрадчиво добавил - о верности, о любви....
   Он закончил через час и, получив разрешение выйти покурить, положил семь листиков на стол и отправился подышать свежим воздухом. В Киеве было лето. 'Не только в Одессе', - подумал он и закурил.
   ...Сергей вернулся в аудиторию. Пятеро преподавателей сгрудились вокруг потертого стола, а молоденькая экзаменаторша громким шепотом заканчивала читать им Сережин рассказ: 'Любовь. Вот, что главное в жизни. И нет ничего лучше и чище. Любовь и верность'.
   - Пять,- сказала она Сереже, - пять. Я никогда ничего подобного не читала. Там две ошибки были. Вы написали два 'Н' в слове 'буденовские' и пропустили 'л' в 'съела'. Мы сами исправили. Можете идти.
  Остальные члены комиссии ошарашено смотрели на него, наверное, впервые в своей жизни задумавшись, как здорово любить и отдать свою жизнь любимой женщине.
  Вот так же, как этот вступительный экзамен, прошли все сессии. Он заведомо знал все, что ему преподавали. Да и мало ли какие книги прочитал или просмотрел за свои 40 лет Сергей. И помнил всё. Да, лишь одна трудность была. Он не умел рисовать. Ну, не то, чтобы совсем не умел. Просто не знал, как тени накладывать, а учить некогда было. Что с него спросишь,- заочник. А спустя полтора года пришлось на экзамене рисовать голову Давида. С на-ту-ры!
   - У вас тут какой-то матросик получился,- сказала Катерина, ведущая курс рисунка,- подойдите сюда. - И тихо добавила - Я сама исправлю, - и после паузы, - я ваш рассказ читала и не могу вам не помочь. Знаете, вы мою жизнь исправили....Вот, чем могу...
   - А мой рисунок? - закричал Толик Кринюк, замдиректора фотокомбината в Днепропетровске. - Я, ведь, у Сергея драл. Правда, у меня не матросик, а капитан получился.
   - Дулю тебе, - сказала Катя, развеселившись, - ладно, всем исправлю...
  
  
   Александр Абрамович, Сережин папа сидел (как всегда) у телевизора.
   - Ну, куда ты меня затащить хочешь? В какой еще Саратов. У нас там нет никого. (Рита, его сестра жила там со своими детьми и внуками!) Смотри, что в мире делается. Горбачев-то, вот даёт! Глаз от телевизора оторвать не могу, погоди, Клава. (Вся страна - не могла.)
  Это была одна из первых трансляций без купюр из Кремлевского Дворца, когда вдруг всплыл на поверхность новый человек, новая метла - Борис Ельцин.
  - Кто он такой, Саша?
  - А бог его знает. Люди говорят - из Свердловска. Сережу надо спросить, он уже понимает все лучше меня. Как по мне, на вид такой же пьяница. А может, совести больше, может - к власти рвётся, кто знает...
  - Борис, ты не прав, - растерянно сказал дорогой Михаил Сергеевич, глядя с экрана прямо в глаза Александру Абрамовичу. 'Как стыдно',- подумал тот. И знаменитая, вошедшая в историю фраза стала последней каплей, переполнившей чашу терпения капитана первого ранга в запасе, бывшего замполита Королёва, хотя он ещё не знал об этом, как и миллионы других зрителей.
  - Хорошо, поехали в Саратов. - Он встал и выключил телевизор. Выключил навсегда. - Ты помнишь, мама (Клава была моложе его на 10 лет), в 55-м году, когда в Совгавани возле нашего сруба политические траншею рыли? Ты еще вышла с Мишей на руках и Сережкой встречать меня? Пирожки еще дала людям... Ну, у кого склероз? Я еще сёмгу здоровенную тащил...
  - Нет, не помню. Смотри ты, что помнишь, а вчера что было - нет.
  - Да ладно тебе. Рыжий такой там, в глине сидел, политический. Ещё сказал 'Знатная у вас рыба, подполковник' и спросил, поймал я ее, или в паёк получил. Вохровец тогда подошел и ударил того прикладом в лицо. Ну, неужели забыла?
  - Как такое забыть можно? Так что?
  - Горбачёв на того охранника похож. Одно лицо, и пятно...
  
  
   Вадюнька, конечно же, не спал. Да и рано было. Старые люди, ведь рано собираются и расходятся по домам, когда еще светло.
  - Что читаем: Карлсона, Врунгеля или Хоббита? Выбирай.
   А впрочем, какая разница. Ведь все эти книги об одном - о дружбе, о весёлых шалостях, о верности. И о любви. Пока - о любви к родному дому, к родным местам, к родителям. А потом, когда подрастут дети наши, начнут читать 'Войну и мир', плача вместе с Наташей, Тургенева, Алексея Толстого, Симонова и многих других писателей, хороших и плохих, дойдя, наконец, до самой лучшей книги - о любви и верности, о горе и призвании, о предательстве и счастье, о надежде и подлости человеческой. И все дети будут читать примерно одни и те же книги, но сделают для себя совершенно разные выводы. Если вообще их сделают. А есть такие читатели, что прочтут только пару книг в своей жизни, скажем 'Машу и медведь' или ' Кошкин дом' и возьмут из них главное, ради чего они были написаны - суть и установку на всю свою дальнейшую такую бесконечную и такую короткую жизнь.
  Такая была Верочка. Немного, ой как немного книг прочла она в своей жизни, ну уж во всяком случае, меньше Сергея, но сделала для себя очень важные выводы. На всю жизнь. И за это её уважали, чуть ли ни с детства. И называли не иначе, как - Вероника Петровна. Главное в жизни - дети, семья, муж, а не деньги. И с этой минуты озарения она стала поучать других.
  
  Она говорила: 'Главное в жизни - это верность. Нужно быть такой женой (таким мужем), чтобы все с завистью смотрели на тебя.
  Она говорила: 'Мужчины, которые гуляют, как правило, слабые люди. Им нужны все время новые ощущения. Настоящего счастья в любви можно достичь только с одной женщиной (не целуй меня, а то будут красные пятна на лице от твоей бороды!). В душе у таких людей - полная опустошенность'. И уж она-то знала: в третий раз замужем, не считая перспективного футболиста из главного состава 'Черноморца', подающего надежды модного врача, замдиректора завода шампанских вин, снабженца из галантерейторга и, конечно же, Вали, до которого нам вообще нет дела.
  Она говорила: 'Лидочка, вы не правы. Не нужно так строго относиться к Мариночке. Она же ваша дочь, другой не будет. Девочка хорошо учится, умная. Что вы от нее хотите? Дайте ей свободу. Иначе она уйдет от вас, останетесь одна и никогда себе этого не простите'. 'Боже, говорила Лидочка Сергею перед тем, как познакомить с Верочкой, ей всего двадцать шесть, а она такая умная. Мы её все зовем Вероника Петровна!'.
  Она говорила: 'Сереженька, котик, нам нужно совсем немного денег. Квартира стоит недорого (ну, не считая второй комнаты в коммуналке, купленной за дикие деньги через знакомых в райисполкоме, ну, ещё какого-то там капитального ремонта, фирменной мебели и встроенных шикарных шкафов в огромных нишах и многого чего, о чём не стоит говорить, чтобы не утомить такого знакомого с проблемами быта читателя). Итак, квартира стоит недорого, свет, там, одежда Вадюньке. Мне много вещей не нужно. Мало, но только хорошее'.
  Знали, знали Веронику Петровну все одесские спекулянтки: и те, которые скупали вещи у иностранцев, и те, которые продавали ворованные чеки торгсина, и те которые дурили лопухов под сертификатным магазином, подсовывая несчастным резаные бумажки вместо сертификатов. Зато тех вещей, скажем честно, у Верочки было мало. Но только хорошие. Но - мало.
  Верочка продолжала: 'Ты имеешь зарплату замдиректора и ещё подрабатываешь лаборантом. Не рви душу. Не перерабатывайся. Заработал пару копеек, - и домой, в семью'.
  
  Сережа бесконечно доверял Верочке. Она говорила правильные вещи. Он и сам так думал, уже много лет, особенно о семье и верности. Он вообще, после краха первой семьи не поднимал на женщин глаза. Он дал себе слово, что будет делать всё, чтобы жена была счастлива. СЛОВО ДАЛ.
  Сережа не 'рвал душу'. Он работал до часу-двух на основной работе, делал все расчеты-подсчеты и отчеты, сидел на совещаниях-заседаниях и т.д.,- вы сами знаете. Затем мчался на такси в лабораторию, где работал до шести - семи вечера. Лаборатория находилась в аварийном флигеле дома не далеко от стадиона 'Спартак', где Верочка состояла в секции культуризма и делала большие успехи. Она заходила за ним после тренировки, смазав кремом раскрасневшееся лицо, и они шли пешком через весь город домой, в центр. В любую погоду. Им никогда не было скучно вдвоём. Они не нуждались в ком-бы-то-ни-было-ещё. Сергей был счастлив. Счастлив? Ну, это, - доволен. По субботам он гулял с Верочкой и Вадиком. В воскресенье - только с Вадюнькой. Это был их день. Они возвращались домой уставшие и счастливые. Верочка - сияла.
  В доме всегда было убрано. Всё блестело. Еда свежая, только что приготовленная из базарных продуктов, притарабаненых с Нового рынка (Близко, всего квартал от дома, сразу за цирком). Всё в доме блестело: нигде ни пылинки, вещи постираны, аккуратно сложены. Верочка не работала. Она уволилась через пару месяцев после свадьбы, чтобы посвятить себя главному делу жизни - семье. Вадюньке было только 3 года.
  - Посмотри на Валю,- говорила она Сергею, - Муж зарабатывает - навалом, официально. Сидела бы дома, растила Аллочку. А какая вонь у них! Так нет, ей нужна работа. Вон,- с начальником связалась. Тьфу, грязь одна.. Ты знаешь, мы когда маленькими еще были, папа только умер, и мы сидели у бабы Кати под кроватью, Там лежал чемодан. Открыли его, а в нём до самого верха - деньги: соточки, соточки, соточки... И Валька сказала: 'Знаешь, Вероника, я, когда выросту, тоже хочу иметь столько денег'. Вот - дегенератка!
  
  И вот однажды...
  - А зачем ты пишешь? Ты и так устаёшь. Нервничаешь на работе. Ты мне нужен здоровым. Терпеть не могу больницы и больных. Перестал бы писать, и брось курить немедленно.
  ' А действительно, зачем я курю, И для чего пишу?', - подумал Сергей. Он выбросил пачку 'Уинстон' в мусор. Он выбросил все свои рассказы. Сначала - в мусор, а потом - из головы.
  - Никогда не оставляй меня одну больше, чем на день - два. А то - через пару дней тебя как нет в моей жизни. Никогда не оставляй. Вот так я устроена...
  - Верочка, а как же тогда такая категория, как любовь?- спросил Сергей. Но глубоко не задумался. А зря.
  
   ...Сергей читал Вадюньке книжки. Каждый вечер перед сном. Одну - две главы. Верочка сидела возле зеркала, наносила на своё нежное личико слои 'Ланкома' и хохотала вместе с ними. А Сережа читал. И бегал по комнате Малыш (конечно, Вадюнька), летал вокруг старинной люстры, пых - пыхкая моторчиком Карлсон (конечно же - папка), собиралась уезжать в отпуск мама (конечно, мамочка) и бабуля ворчала там, глядя, как Вадюнька с папой воруют у неё со сковородки тефтельки. И было многое чего ещё. И даже что-то другое, называемое таким прекрасным, но коротким и злым словом, - как выстрел, как удар по лицу, - жизнь.
  
   Робкими, но наглыми шагами шла по несчастной погибающей империи навязанная сверху перестройка. Её прорабы наглели на базарах, покупали целые цеха и предприятия, легко подкупив ожидающих этого власть имущих. И начихать им было на судьбы рабочих людей, руководителей и заказчиков. Прорабов интересовало только одно - деньги. Начиналось то, что явилось логическим концом эпохи развернутого строительства нищего коммунизма, - приватизация. Озверевшие чиновники, названные позже 'новыми русскими', родственники которых, накопив за многие годы значительные суммы в нелегальных цехах, незаконной торговле и спекуляции, имели необходимые для покупки и подкупа средства.
  
  Готовы ли вы к концу, люди?
  
   ...Сергей опоздал на общее собрание. Когда он вошёл в зал, ему махнули рукой из президиума: иди к нам. Кроме директора и трех замов, развалившись, сидели два новых типа: один - деревенского вида парень (таких в Одессе с каждым днём становилось всё больше и больше), лет сорока, в прекрасном костюме. Сергей быстро поднялся на сцену и сел возле него на свободный стул. На среднем пальце незнакомца сиял восхитительный перстень с огромным бриллиантом нестандартной формы, вставленный в лапки посреди буквы О, сделанной из чёрного оникса. ' Ничего себе!' - подумал Сергей. Второго типа он не разглядел. Перстень постучал по микрофону.
  - Меня зовут Олег Костенко. Короче. Я - новый начальник нашей фирмы. Как? Купил. Вот - распоряжение по облбытуправлению. А это - мой заместитель по оргработе, - махнул рукой в сторону второго типа, - Все начальники отделов и заместители остаются пока на своих местах. Давайте поблагодарим бывшего директора Марию Степановну за многолетнюю безупречную работу. Она сегодня ушла на пенсию. Похлопаем, товарищи.... Давайте, кому сказал, хлопать! Всё. Вопрос исчерпан. Номенклатура, за мной! Королёв заходит первым.
  - Давай знакомиться поближе. Говорят, ты - клёвый парень. С гонором, но клёвый! Значит так. Основные деньги фирме дают твои люди. План не повышаю ровно год. У тебя сейчас семьдесят четыре фотографа. Простая арифметика. Я не говорю - семь тысяч четыреста. Я говорю - три тысячи семьсот в месяц, мне на стол. Остальные - твои. Вот кто за тебя ручается - друг мой сердечный (махнул перстнем вправо) и мой заместитель.
  Сергей повернул голову вправо и похолодел. В двух шагах от него стоял ...Валентин.
  - Сработаемся, сказал тот. Наш парень. Да и один человечек просил, чтоб тебя не трогали.
  Кровь ударила в голову. Жаль, нет под рукой веточки укропа. Он подумал секунду и четко спокойно сказал: 'Нет'. Повернулся и тихо ушёл, чтобы никогда не вернуться.
  
  
   Звонил телефон. Александр Абрамович снял трубку.
  - Папа, сказал Сергей. Я хочу уехать.
  - В Прибалтику?- чувствуя неладное, спросил отец и сел. - Так ты давно хотел.
  - Из Союза. Навсегда. Едешь со мной?
  - Давно я ждал этого разговора.... Разрешение дам, а мы уж с мамой здесь доживём. А Люба-то даст разрешение? Молчишь.... А Верочка? Что говорит?..
  
   Утром следующего дня Александр Абрамович тщательно побрился, причесался, побрызгался 'Шипром', надел пропахший нафталином старый парадный мундир и отнес в домоуправление следующую бумагу:
  
   В партийный комитет ЖЭК ?202 Киевского района г. Одессы
   От капитана 1 ранга в запасе, члена КПСС с 1938 г. Королева А.А
   Заявление.
  Прошу исключить меня из рядов КПСС по собственному желанию в связи с полным несогласием.
  
  Расписался и поставил точку.
  
  Да, начал Александр Абрамович забывать свою подходящую к ужасному финалу жизнь. Уже через год приклеят ему диагноз - болезнь Альцгеймера. А умрет он - через пять лет от рака лёгких, в ужасных мучениях, с удивлённо раскрытыми глазами, не понимая, что с ним происходит, почему он привязан к кровати, кто с ним рядом, до последней секунды стискивая руку своего старшего сына. 'Кто вы, я не помню, но - уж очень приятный мне человек'. И будет это - в Америке, в штате Мэриленд, в генеральном госпитале графства Ховард, примерно в 20 милях от Балтимора и в 30 от Белого дома, против которого столько лет безуспешно боролась Советская Армия и Военно-морской флот, маленьким винтиком которого он был почти всю свою малоприметную жизнь.
  Заплаканный Серёжа легко поднимет его худенькое, исколотое морфием тело и понесёт по ведущему в никуда бесконечному коридору. Мимо остолбеневшей Клавдии Степановны, впитывая в себя последние капли отцовского тепла, без которого нет жизни на земле.
  И останется Сергею на память от отца кортик. Золотой офицерский кортик, чудом вывезенный из разваливающегося Союза Советских Социалистических Республик. Разваливающегося на части под чутким руководством очередного безмозглого генсека с багровой отметиной - 'минерального' секретаря Михаила Сергеевича Горбачева.
  
   А сердце? Сердце у капитана 1 ранга, подводника Королева А.А.оказалось совершенно здоровым.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. Дорога в никуда. 3 октября 1989-го.
  (Маленький пустячок)
  
  
   Верочка приоткрыла глаза. Почти совсем светло. Она вспомнила таможню. 'Как здорово он сказал, - подумала она, - и ещё рукой безнадежно махнул. Хороший парень'. Она посмотрела назад. Там на маленьком матрасике, положенном на множество чемоданов, укрытый шерстяным пледом Вадюнька крепко спал. Веки его чуть дрожали. Он улыбался во сне чему-то своему. Наверное, снился Карлсон. Свет не мог мешать ему - водители затянули задние окна автобуса чёрной бумагой. Они сделали это умышленно. Были многочисленные случаи, когда западенцы - деревенщины забрасывали камнями автобусы, если видели в окнах чемоданы.
  На сидении рядом с Вероникой, склонив голову на бок, дремал Серёжа, котик, сзади - бабуля, Мишка, брат Сергея и Валя. Впереди уже шебаршились эти мерзкие попутчики. Они были чем-то возбуждены, слышался смех и хруст яблок. Второй водитель подошёл к Верочке и сообщил, что скоро автобус остановится в зоне отдыха, где можно будет умыться, почистить зубы, перекусить на свежем воздухе и помыть детские ночные горшки. Он аккуратно перелез через десятки чемоданов, сорвал с окон бумагу, сняв липкую ленту державшую их, протер запотевшие окна тряпкой. Сказал 'Доброе утро, малыш' проснувшемуся Вадюньке, 'Привет' - Сергею, трущему припухшие глаза, и добавил громко: 'Товарищи (поперхнулся), скоро остановка'.
  
  - Доброе утро, булочка, - сказал Сергей, аккуратно, чтобы не размазать крем на её лице, поцеловал Верочку в шею и, взглянув в окно, добавил, - Гляди, гляди...
  Они ехали по прекрасному асфальту. Вдоль дороги росли аккуратно подстриженные деревья с начавшими уже краснеть листьями, очень знакомые на вид кустарники, ухоженные так же, как и уже убранные поля с необычной формы стогами сена на них и молодой осенней травкой. Совсем не сравнить с Западной Украиной, откуда они выехали всего пару часов назад: разбитые, грязные дороги, запущенные поля, нищие домишки вдоль дорог.
  - Что-то не то в Союзе, - пробормотал Сергей. - Те же социалисты, а всё иначе.
  Вскоре Икарус остановился. Все вышли и выстроились в очереди с двух сторон от аккуратного, совсем без запаха туалета. Неподалёку был вбит в землю прочный покрытый пластиком большой стол со скамьями, стояла водопроводная колонка с двумя рожками и два бака для мусора, плотно прикрытые пластмассовыми крышками. Площадка для отдыха была заасфальтирована и блестела чистотой. Выйдя из туалета, пассажиры умылись, почистили зубы. Раиса с мужем Симой завозились возле колонки, моя детские горшки.
  - Эй, ребята, - окликнул их Сергей, - наш горшок тоже просится под кран.
  - Сейчас, сейчас...
  Быстро помыв ночной горшочек, он торжественно вручил его Марии Ивановне, тут же спрятавшей его в черный кулёк, и подмигнул Вадюньке, мол, всё в порядке, чистый уже, можешь его снова наполнять. Верочка уже успела привести себя в порядок, переодеться и разложить на краю стола нехитрую еду. Перекусив и побегав с Вадюнькой вдоль дороги, ребята вернулись в автобус. Поехали дальше.
  
  - Ну что, - это к Верочке, - успокоилась? Никто нас и не думал обыскивать.
  Еще задолго до отъезда Верочка предупредила: 'Ты учти, ничего запрещённого, или чего-то свыше нормы везти не будем. Если меня посадят для досмотра в гинекологическое кресло, пеняй на себя. Я вернусь даже в последнюю секунду'. Сергей охотно согласился. Он тоже не мог себе представить чужие, липкие руки, ощупывающие его, брр.
  
   А всё было очень просто. Они подъехали к границе поздно ночью, что-то около двух. Водители очень расстроились, увидев табличку, что таможня закрыта до семи утра, а им нужно было ещё на обратном пути подобрать провожающих. Один из них зашёл внутрь, вскоре выбежал и радостно сказал, что сейчас всех примут. Мы так никогда и не узнаем, то ли люди там работали приличные, то ли попутчики наших героев уплатили водителям очень серьёзные чаевые. (Сергей просто дал сверху столько, сколько сказали, не торгуясь.) Валя и Мишка, поцеловавшись на прощание и вытирая мокрыми платками слёзы, потащились в стоящий на стоянке автобус, где они будут ждать Икарус, что вернётся на следующий день.
  Рая махнула Сергею рукой - идите первыми на досмотр.
  - Короче, - прогундосил молодой заспанный таможенник, - Чемоданы - на рентген, все ценности, бумаги, деньги и фотографии - сюда на стол. - Он проверил документы и перевёл глаза на унылую кучку добра на своём столе. - И это, - всё? (Широко раскрыл от удивления глаза и проснулся.) У ребенка на шее есть что-то?
  - Нет. Всё на столе.
  Парень хмыкнул и перешёл к экрану рентгена, на ленте транспортёра которого стояли чемоданы. Он нажал какую-то кнопку и пристально начал всматриваться в экран.
  - А ну, подойдите сюда, гражданин Королёв. Это - что? фотокамера, и это? И это? Что, у вас пять аппаратов. Не много ли на одну семью?
  - Нет. Они все - разные. Все - советские. Я работал фотографом раньше. Вот, и справка имеется...
  - Спросить чего хочу. Кем вы там работать будете? Вы что, деньги переправили, или как? Ни добра большого, ни ценностей.... Как там жить начнёте?
  - Не знаю пока. Работать буду. Если надо, - на двух работах. Мне ни привыкать. Не пропадём.
  Таможенник поперхнулся, покраснел, и быстро оглядевшись по сторонам, как-то нервно вскрикнул:
  - Правильно, правильно, братан! Мужчины мы, не тряпки. Молодец! Э-эх...- Он отрешённо махнул рукой и, ни секунды больше не задумываясь, поставил штамп в выездную визу.
  Раину семью шмонали около двух часов. Хорошо. Вадюнька хоть уснул спокойно. Те вернулись в автобус возбуждёнными: конфисковали не очень много, как-то странно быстро угомонились и заснули не выпив.
  Ещё очень долго Верочка и Сергей будут вспоминать наглого Симу, его несчастную жену Раю, Зою - любовницу Симы, которую он вывозил из Союза вместе с коврами, золотом, тёщей и двумя глуповатыми мальчуганами, других, родственниками, остающимися пока в Союзе, чтобы продолжать переправлять и переправлять накопленные за жизнь ценности и деньги. И можно ли их осуждать за это?
  Икарус вновь тронулся в путь. До конечного пункта - Братиславы было совсем рукой подать. Так, несколько часов езды. А там - поезд в Вену, а дальше - полная неизвестность.
  Пузатенькая Рая, чуть пританцовывая, подошла к ребятам, стала коленями на сидение впереди, положила свои пухленькие ручки на спинку сидения и стала игриво шевелить пальцами. Блеснули шикарные старинные кольца с бриллиантами, изумрудами и бог знает, с чем ещё. С ушей тяжело свисали массивные, прекрасной работы серьги. Провезла, таки через границу.
  - У этой суки (махнула рукой) почти всё забрали. И жгут - тоже! - радостно сообщила она и ушла, покачивая бёдрами от счастья.
  
  - Что ты думаешь, как они провезли это? - чуть позже спросила мужа Верочка. - В автобусе спрятать не могли. Даже резиновые полы снимали.
  Сергей на минуту задумался и понял.
  - В говне, - резко сказал он,- в говне, в горшках детских.
  - Не дай бог. Уж лучше нищими быть.
  
   Были ли Верочка, Мария, Сергей и Вадюнька нищими? Не знаю, не знаю. У них было восемь чемоданов. Два больших баула, три сумки средних размеров. В большем чемодане - всё, что нужно для хозяйства: Складные китайские кастрюльки, такие же складные миски из нержавейки, китайский же чайник. Сковородка с тефлоновым покрытием, набор инструментов, ножницы, иголки, нитки (погодите, погодите, вы должны знать), складная лопатка, маленький веник, набор мельхиоровой столовой посуды, большой комплект карандашей и фломастеров, рисовальная и писчая бумага, кисти и краски. Да, чуть не забыл, ещё - столовый и чайный сервизы на шесть персон, пастовые ручки и восемь пластмассовых вешалок. В других чемоданах - носильные вещи. Мало, но только - хорошие, смена постельного белья и другая чушь, что делает жизнь похожей на человеческую.... В баулах - армянский ковёр ручной работы. Серёжкин друг, выехавший раньше, сказал, что в Вене его можно выгодно продать. Фотоаппараты и другие вещи для продажи, чтобы как-то продержаться в Европе до отъезда в Америку. Да, конечно же, детские книжки. И всё. В этих чемоданах и баулах легко уместились сорок два с половиной года Серёжиной жизни, почти тридцать лет Верочкиной, шесть с половиной лет Вадюнькиной. И почти вся, как казалось тогда (и мы тоже будем этому верить) жизнь Бабэны. Ей было тогда чуть больше семидесяти девяти лет...
  
   Вот так и уехала из Союза Советских Социалистических Республик 'еврейская' семья: Сергей Александрович Королёв, его жена Вероника Петровна Колесниченко, бабушка, удочерившая её Мария Ивановна Колесниченко и маленький красивый и умный мальчик Вадим Юрьевич Белов, сын Верочки от первого брака. И было у них в кармане по 115 (сто пятнадцать) американских зелёных рублей на каждого и по маленькой зеленоватой же бумажке. То же - на каждого - выездной визе со штампом, дающим право пересечь границу. В одну только сторону. И навсегда.
   А на границе отняли у них только одно. Не самое главное. И я даже не знаю, стоит ли об этом здесь упоминать. Ну, то, что принадлежит любому человеку, в какой стране бы он ни жил с первого вздоха на земле и до последнего. Такой, знаете ли, пустячок, о котором, может и говорить не стоит. Гражданство.
   А за потерю его, они ещё и деньги мудрому государству уплатили. По 850 рублей за каждое, включая Вадюнькино.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 5. История Верочки
   (Поведана героиней автору этой полностью вымышленной повести.)
  
  
   Вы знаете, люди, какая самая важная наука на земле? История КПСС? Нет. Политическая экономия? Нет. Теория построения коммунистического общества в одной, отдельно взятой стране? Нет, нет и ещё раз - нет! Только не говорите мне: 'Общая теория поля' и т.д. Будете не правы. АСТРОЛОГИЯ. Древнейшая из наук известных человечеству.
  До нас дошли таблицы Саргонуса - Первого из Агады, который жил более 3800 лет до н.э. А как насчет третьего сына Адама Сеза (Seth), предсказавшего Великий потоп и велевшего выстроить в Палестине две колонны с выбитыми на них знаками зодиака? Великий историк древности Иосиф более 60 лет до н.э. утверждал, что сам видел одну из них где-то в Сирии. Он совершенно уверенно говорил, что Авраам, живя в Египте, обучал астрологии египтян, и что люди, жившие до потопа, хорошо знали науки, а особенно - астрологию. А вы помните, что получил в подарок Александр Великий, победив Дария? Правильно. Том записей астрономических трудов, начиная с 2230 года до рождения Христа. Вы можете не верить в астрологию, но что вы скажете, если астролог, зная год, место, час и минуту вашего рождения, проделав сложнейшие математические подсчеты, предскажет вам, что 3-го мая 2005 года вы можете пострадать от несчастного случая? Уверяю вас, что вы проведете этот день у телевизора и сведете до минимального уровня последствия этого ужасного предсказания. А вы, очаровательная моя, разве не говорила вам гадалка, не выходить замуж за парня - рака. Сейчас-то хоть понимаете? Но речь здесь идёт о Верочке и Серёже, и я не могу не рассказать вам, люди об их зодиакальных знаках.
   Итак, Серёжа. Он был рождён под знаком овна - в апреле. Хотите - верьте, хотите - нет, в один день со своим отцом (вот Клава ему подарок устроила!). Овны - мужчины наделены несгибаемой волей, упрямством, упорством в достижении цели и одержимостью. Очень восприимчивые натуры, они независимы в работе и жизни, и всё делают только так, как считают нужным. Импульсивны, быстро всё обдумывают, а приняв решение, стоят до конца насмерть, даже если они не правы. Семейная жизнь их складывается не очень удачно: работа - важнее всего. Здоровье - превосходное, однако следует опасаться инсульта и заболеваний глаз и ушей. Огромное влечение испытывают к женщинам, родившимся под противоположным знаком, т.е. в октябре. Однако наиболее гармоничные браки - с овнами и весами.
   Теперь - о Верочке. Знак скорпиона. Женщины, рождённые под этим знаком - красноречивы, благородны. В минуты опасности проявляют исключительную смелость и хладнокровие. Они - 'обречены на успех': ни один мужчина не может устоять перед чарами скорпиона - женщины. Скорпион всегда ведёт двойную игру, одну - для себя, другую - для окружающих. Долго вынашивают свои планы, ни с кем не делясь, затем резко жалят и исчезают. В финансовой жизни - щедры до расточительства. Очень здоровы и поэтому не любят больных. Самые удачные браки - со скорпионами и раками. Однако, что так же не следует забывать, испытывают непреодолимое влечение к мужчинам противоположного периода года - родившимся с 1 апреля по 25 мая.
  
   ...Жила - была девочка. Красивенькая, стройненькая и умная, не по годам. Звали её Верочка. И была у неё сестричка Валечка. Жили они с мамой и папой у самого синего моря. Папа был опытнейшим и прекрасно оплачиваемым сварщиком. Красивый, высокий и умный. И была у неё одно время мамочка. Красивая, стройная и в меру умная. А ещё была бабушка по имени Мария Ивановна, молодая, хозяйственная, очень агрессивная и пробивная. Бабушка всю жизнь умирала, так лет с пятидесяти. Каждый свой день рождения она поднимала бокал и говорила: 'За мои два года!'. Просила бога дать ей пожить ещё два года. Тот с ней не спорил, не возражал и не сопротивлялся. Верочка дала ей навсегда приставшее прозвище - бабэна. Так и звали её все - бабэна. И мы будем называть её так же, люди, - бабэна. И был у бабэны второй муж - Петюня, чудесный человек, бывший пехотинец, прошедший всю войну с одним только серьёзным ранением - в лицо, подбородок. Петюня (Верочкино же прозвище!) до солидного возраста работал водителем грузовика, нормально зарабатывал, воспитывал, и очень любил, чужую внучку - Верочку. Она его тоже - уважала.
  Так вот, бабэна Мария очень не любила свою очаровательную невестку и сделала всё возможное и даже немного невозможного, чтобы развести своего безумно любимого сына Валентина (ишь, какое совпадение) с его женой. А после развода забрала старшенькую внучку к себе. ' Ну что ты будешь такая молодая делать с двумя малютками? Тебе свою жизнь устраивать надо'. ' Да, - согласилась уж очень молодая бывшая невестка, - нужно'. Верочке тогда было 3 годика. Мария носилась по исполкомам - горсоветам, райкомам - обкомам и 'выбила' Верочке комнату в коммуналке, вы не поверите, в одном доме с бабушкой, на втором этаже, с огромным балконов, выходящем на фасад, между двумя атлантами, покрытыми несколькими слоями штукатурки, и рядом с водосточной трубой, по которой 12 лет спустя начнут лазить хулиганистые мальчики. Правда, ни один из них дальше перил балкона не продвинется, а будет спускаться вниз той дорогой, что пришёл - по трубе, раздирая до крови руки и потом годами зализывая раны.
   Верочка очень рано стала самостоятельной. Её бабуленька не знала, что делать с девочками, она вырастила всего одного ребёнка - Валентина. Правда, потом, начитавшись газетных романов, она всем будет доверительно рассказывать, что у неё было несколько детей, все умерли, конечно. Знаете, Гражданская война, голодные годы (в Одессе?). И вообще, она - такая больная, операция была (какая?), всё вырезали (что?). Верочка охотно верила и очень переживала. 'Моя бабушка,- говорила она учителям, - очень хорошая, но очень больная. Ей когда-то сделали операцию, и всё вырезали'. Учителя тоже верили, охотно соглашались, Они знали всё это от самой Марии Ивановны: и об ужасном здоровье, и о маме, что бросила (?) такую хорошую девочку на несчастную бабушку.
  Вы не должны осуждать бабэну, люди. Ведь каждому человеку нужно внимание и тепло. В нечеловеческие годы лишений после революции и первой войны, когда 'всё смешалось в доме Облонских', Марию бросила собственная мать. Её приютила и воспитала одна еврейка по имени Беба, которую на глазах у Марии расстреляли немцы в проклятом сентябре 41-го года. Вот Мария и не получила положенную каждому долю родительского тепла. И поэтому она агрессивно старалась взять его от других, чужих людей, рассказывая в обмен на сострадание 'жуткие' истории своей не короткой жизни. Верочка очень возмущалась, как можно посторонним всё рассказывать. И только спустя много лет, уже по другую сторону пограничного шлагбаума, она поняла, что бабэна просто сумасшедшая или, как говорят в Одессе, 'подстреленная'. И этим объясняется всё её поведение. Мария Ивановна очень уважала тех, кто любил её. И делилась своими проблемами только для того, что бы услышать в ответ: 'Ну, Мария Ивановна, вы такой необыкновенный человек!'.
  
   Бабэна не перерабатывалась - Петюня приносил домой достаточно денег.
  Она бежала каждое утро на базар, покупала там тёплую ещё куриную лапу и литр молока. Для Верочки. Только свежее и только хорошее. Что бы 'те' знали. Мария всю жизнь ревниво относилась к 'той' и её родителям. 'Те' были очень состоятельными людьми, занимались весьма незаконными делами, но Мария у них копейки не брала: 'Я сама позабочусь о Верочке'. И у неё действительно было мало вещей, но только всё хорошее и модное. 'Посмотрите, как одета эта маленькая красоточка. Ну и бабушка у неё!'
  А бабушка работала на пол ставки в аптеке помощником провизора, нажила там аллергию на антибиотики (бедная бабушка!) и ушла на долевую пенсию где-то так лет в пятьдесят пять. 'Я так тяжело работала всю мою жизнь!'
   Петюня был совершенно другим человеком. Прямым, честным, в общем, настоящим старым одесситом. Не мог понять Мариины 'штуки'. Какие-то бесконечные бега по организациям, бесчисленные гости, чуть ли не каждый день, бессмысленные постоянные покупки. ' Мура,- так он звал бабэну, - Зачем тебе новая шуба, ты же только недавно купила новую? Где она, уже продала? Зачем, что она тебе сделала плохого?' ' Ой, замолчи Петя, ты ничего не понимаешь'.
  Петюня был заядлым рыбаком. В доме всегда была свежая рыба.
  - Мура, я час как с работы. Пожарь уже бычки. Что ты делаешь целый день?
  - Я работала, Купила 'левую' краску и красила полы у Верочки.
   Мария красила полы, двери, окна и балкон как минимум три раза в год, как только удавалось достать новую эмаль. Соседи страдали от вони, но молчали. Общие коридоры и кухни бабэна красила бесплатно.
  - Верочка, - говорила соседка Ляля Семёновна, - у вашей бабушки нет никакого инфаркта, не волнуйтесь. Уж я то знаю. Когда сердце болит, то оно - болит. И так, что не то, что пол красить, дышать невозможно...
   Она умерла от второго инфаркта много лет спустя, уже при Серёже.
   Вы же понимаете, люди, что времени на Верочку у Марии почти не было. Девочка росла - хозяйственная, серьёзная. Училась очень хорошо. После того, как от сердечного приступа умер её отец, тоже - скорпион (знаете, когда рождается в доме второй скорпион, один из них должен умереть, - ну как тут не верить в астрологию!), а ей тогда было семь лет, Мария сделала всё, чтобы исключить контакты Верочки с 'той'. Верочка в тысячный раз слушала бабэнины басни о матери, но, не желая огорчать бабушку, со всем соглашалась.
  - Почему ты меня зовешь 'бабэна'? Конечно, я не мама, но ты должна называть меня бабуленькой, и никак не иначе.
  - Хорошо, бабуленька, - отвечала Верочка, завязывая бантики. - Бабэна даже этого делать не умела.
  А Верочка росла очень аккуратной, чистоплотной и просто - хорошей девочкой. Прекрасно училась, была круглой отличницей, играла на пианино, рисовала, танцевала, пела, делала успехи в спорте. Все очень любили эту умную и красивую девчушку. Она была исключительно правдивой во всём, кроме.... Никогда, никому, даже лучшим подругам не рассказывала ничего о своей личной жизни. Язык был всегда за зубами: 'Это никого не касается'. Её прямо с детства можно было отправить в разведшколу, а затем - на самую опасную работу: рта не раскроет. Однако, она с раннего детства не любила старость, терпеть не могла больных, болезни, никогда не ходила в больницы, когда туда попадали друзья или бабэна, которой однажды повезло туда попасть: ' Я чуть не умерла!' (нарыв на пальце).
   Став постарше, когда исключительные по форме груди приподняли платье достаточно высоко, Верочка, ни секунды не задумываясь, давала по голове 'биологией Пупкина с картинками' любому мальчику, осмелившемуся дёрнуть её за косичку или, упаси бог, прикоснуться к ней. Мальчики ходили за ней плотным стадом, носили портфель, дрались между собой и тихо ныли летними ночами под балконом. Они её очень уважали и называли...ну как? правильно - Вероника Петровна. Она ещё и гимнастикой занималась, и мечтала стать художником - модельером. Однако бабэна сказала: ' Никакого техникума. Там будет учиться Валя. Ей нужно работать. А ты выйдешь замуж. Тебя прокормит муж. Только не ищи богатого. Ищи простого парня'.
   Не волнуйтесь. Вышла, конечно, вышла Верочка замуж. И очень даже рано. Парень был чуть постарше её, из очень серьёзной семьи. ' Я не любила его, - говорила она чуть позже моему хорошему другу Серёже, - просто, он так пристал, что я не могла отказать'. Мы не будем называть его имени. Не о нем речь в этой полуправдивой истории. Скажем только: он был молодым да ранним, очень агрессивным - апрельский, кстати. Связан был с картёжниками, играл насмерть. Однажды задолжал такую сумму, что специалисты привязали его к бамперу собственных Жигулей, а их представители пришли с пистолетом к Верочке и конфисковали всё золото, что было в доме. Та тихонько собрала в простыню все вещи любимого мужа и аккуратно сбросила узел с балкона.
   А потом - началось. Ну, тут подробности неуместны: Верочка была разведенной молодой женщиной со всеми вытекающими последствиями. Сами понимаете. Потянулась чехарда мужчин. Уже серьёзных. Хорошо обеспеченных. Продукты посылались ей в дом - ящиками. Шампанское (помните кто?), импортные конфеты, другие продукты. Она раздавала это подружкам или сбрасывала с балкона на улицу к великой радости соседей, живших на первом этаже. Бабэна дико возмущалась:
  - Верочка, ко мне приходил вчера Всеволод Сергеевич. Я ему очень понравилась. Он просил поговорить с тобой. Тебе пора замуж. Нечего - так. Он - серьёзный человек, меня уважает...
  
   ...Однажды Верочка познакомилась с Валей. Он был лет на десять старше её. Занимался чем-то не очень праведным: какие-то дела, цеха, чёрный рынок, поставки товаров в другие города. Верочка моталась с ним по всему Союзу. В его домах: и в городской квартире, и на даче, и в огромном для тех времён загородном доме всё время крутились какие-то личности. Он одевал её с ног до головы, продолжал обеспечивать жену, от которой он ушел, и своего сына. К Верочке прекрасно относился, но был бешенным, ревнивым. Наличных денег не давал, но та уже работала кассиром - приёмщиком заказов в фотографии по неписанным правилам тех лет получала 30% от стоимости неоформленных работ. Почти честно, без обмана. Этих денег ей вполне хватало. Любила ли она Валю, не знаю, но она говорила автору этой смешной повести, что да, любила. Но вы уже знаете, что нельзя верить ни одному её слову.
  Детей она иметь не хотела. Ей совершенно не нравился образ жизни Вали и его замашки. Однажды, гуляя на какой-то очередной вечеринке, он перехватил взгляд одного из гостей на Верочкину грудь, встал и воткнул тому вилку в щеку. А однажды, когда они везли товар в Кишинёв, он за что-то грубо выговаривал Верочке, сидевшей рядом, отвлекся, и Жигули, которые он гнал на предельной скорости, занесло, и они перевернулись три раза через крышу. Верочке чем-то пробило ногу, Валя лежал без сознания, весь в крови. Из остановившейся рядом Волги вышли какие-то чуть знакомые ребята. Верочка взглядом показала им на багажник. Они успели перегрузить чемоданы в свою машину за минуту до прибытия ГАИ. Верочка тех совсем не знала, но они сами 'нашлись'. С Валей шутки были плохи.
   Через пару дней после выхода из больницы, Валя курил у Верочки на балконе. В дверь позвонили. Перед ней стояли два молодых следователя. 'Мы разыскиваем этого парня. Знаем, вы живёте с ним. Вот - фото'. Верочка мельком посмотрела, улыбнулась и скромно сказала, всё просчитав в голове: 'Да, ребята, конечно знаю. Но мы недавно попали в аварию, и я выгнала его. Дайте мне ваш телефон. Он не может не появиться, и я вам ту же позвоню. Знаете, я вас не приглашаю на кофе, - и показала на забинтованную ногу, - у меня в доме - переворот'. Она вновь очаровательно улыбнулась.
  Чёрная, она зашла к себе, сняла трубку, набрала номер и сказала: 'Это Вероника. Немедленно заберите отсюда вашего сына, или я не знаю, что сделаю'. Сказано было резко, чётко, и возражений не последовало.
   Конечно, Валя не оставил ее в покое. Он приставил к Верочке своих архаровцев. За ней следили днём и ночью. Она шагу не могла ступить без 'хвоста'. Часто Валя являлся собственной персоной, выбивал стекло в парадной двери, выламывал дверь в комнату, выкручивал ей руки. Верочка прекрасно понимала, что так жить нельзя. Тем более воспитывать в такой обстановке сына. Она всегда была уверенна, что у неё будет мальчик. И она придумала, как исчезнуть из его жизни навсегда.
  Однажды вечером, договорившись с бабэной, она выкупалась, замотала голову полотенцем, накинула полупрозрачный халатик на мокрое тело и спустилась вниз, пройдя мимо сидящих на лестнице Валиных боевиков. Там она быстро переоделась, взяла приготовленную заранее сумку, вышла через чёрный ход и села в ожидавшее в подъезде такси. Она улетела куда-то в Грузию, в какую-то деревню. Валя не смог её найти.
   Верочка вернулась спустя несколько месяцев, твёрдо решив выйти замуж вторично, завести настоящую семью, родить мальчика и жить нормальной спокойной жизнью. Вскоре она познакомилась на собрании с Юриком Беловым - лаборантом из другой фотографии. Они быстро поженились. Верочка родила Вадика. И решила посветить ему всю свою жизнь. До последнего дня. Ещё до родов она от корки до корки изучила книгу Спока и буквально по дням знала, как должен развиваться ребенок, что с ним делать и как его вырастить.
  Взбешенному Вале она честно сказала: 'Я замужем и не могу изменить мужу. Ты меня знаешь'. Это была сущая правда. Валя знал, и вынужден был исчезнуть. До поры, до времени.
  
   ... Ты знаешь Юрика, Сол. Он очень хороший парень. Высокий, белобрысый, интересный, недавно демобилизовался из армии. Отслужил два года, вместо трёх в ракетных войсках.
  Ты же понимаешь, он нормально зарабатывал. Он мне очень понравился, и я подумала, что пора стать настоящей семейной женщиной. Я не хотела иметь ребенка, но бабэне нужна была новая игрушка, и она мне все уши прожужжала: 'Пора рожать. Тебе уже почти 23 года. А когда же ты думаешь рожать - в тридцать?'
  Вадюнька родился очень крепким и здоровым, идеального веса, почти не плакал. Я кормила его по часам, по указаниям Спока. Юрик почти не помогал, а мне было очень трудно. Я думала, что сойду с ума. Почти не спала, беспрерывно всё стирала и гладила, чтобы было стерильно, знаешь, тогда всякие стафилококки ходили.... И нужно было ещё готовить Юрику еду. Я вдруг заметила, что он съедает неимоверные количества продуктов. В обед, например, - 2 или 3 вторых, не считая всего остального. Когда я жила с Валей, то готовил он, меня к плите не подпускал. А тут... Было очень странно видеть, сколько он ест. У него начались сильные головные боли, он не мог спать, всё время чего-то боялся, плакал. Я и так мало спала, а тут приходилось успокаивать его до утра. Ему казалось, что за ним следят, а ты же знаешь, Сол, что Валя давно снял слежку. Так, звонил изредка, как дела, мол, и так далее.
  Однажды я вытирала пыль, перебирала барахло в ящике и наткнулась на справку, в которой просто говорилось, что Белов комиссован в связи с облучением по статье какой-то, связанной с серьёзным психическим расстройством. Меня как током ударило. А как же Вадюнька и почему Юрик скрыл от меня? Ну, скажи, Сол!
  Этот кошмар продолжался почти два года. Каждые два- три месяца Юрик ложился в психбольницу. Его там приводили в порядок, но вскоре все начиналось с начала. Знаменитый профессор Финдус сказал мне, что болезнь неизлечима, к счастью, детям не передаётся. Ну, как я могла растить моего сына рядом с сумасшедшим человеком? Ведь воспитать Вадюньку - главная цель моей жизни. И я сама те два года была на грани помешательства, давление было под двести. Однажды ночью меня скорая увезла в больницу на Ярославского. Вадюньке тогда было два года. Через два дня я вызвала такси и удрала оттуда в больничном халате, представляешь, зимой. Ты веришь мне, Сол? Еще через пару месяцев я приняла самое тяжёлое решение в моей жизни. Я посадила Юрика, все ему объяснила, и он - согласился. Мы расстались. Он был такой чудный. Но если честно, то я его никогда не любила... (Можно ли верить Верочке, я не знаю. Может, это - так, а может - иначе. Вам решать, люди.)
  А потом я уже никуда не могла деться от Вали. Он вламывался ко мне, опять выбивал двери, угрожал, следил...
  Я его тоже не любила, да и не хотела. Но куда я могла деться? (Да, от Вали не убежишь.)
  
   Однажды я ехала на работу в троллейбусе. (Да ты - что?) Не могла поймать такси (а, вот оно - что). Сидела у окна. Троллейбус медленно ехал по Ленина, и вдруг я увидела знакомое лицо. Этот парень пару раз заходил в нашу фотографию, приносил Лиде фотокарточки на ретушь. Ты понимаешь, Сол, о ком я говорю. Он недавно развёлся с женой. Троллейбус остановился, я увидела его лицо, погасшие глаза, широкий лоб. 'Он такой же сумасшедший, как ты', - говорила Лида. И - всё. Я пропала. Знаешь, влюбилась по уши, Ты же понимаешь, это был Серёжка Королев.
  И я подумала, мне бы такого парня.
  Я тогда стану такой, как он захочет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 6. Эх, мужики, мужики...
  (Покрытая лаком дубовая палочка)
  
  
  
  10 июня 1985 года.
  
   Сергей сидел на корявом диване в отцовской гостиной. Взглянул на часы: девять вечера. Склонившись над маленьким столиком, пододвинул к себе тетрадку, резинку, взял в руки остро отточенный карандаш, привычно ткнул его в бумагу и быстро написал: 'Сто дней около войны. Рассказ', - и начал писать. Замысел был не очень прост. Военный моряк, офицер - подводник. Военпред на верфи. В боевых действиях участия не принимает. Его жизнь, психология. Не мог он пройти в сорок первом мимо войны, как ни крути: рушится мир вокруг, гибнут дети, женщины, старики... Ось военных гаваней: Одесса - Севастополь - Северный Кавказ. Как всё это положить на бумагу, как передать. Сергей набросал несколько страниц черновика. Нужно ещё подумать... Каким образом можно перегнать незаконченную подлодку из Одессы, которую вскоре сдадут врагу, в Севастополь и дальше - на Северный Кавказ.
  Он набросал пару страниц черновика. Нужно ещё подумать. Положил карандаш. Эх, опять завтра тащиться в библиотеку Горького, где вчера познакомился с Виолетой. Встал, вышел в прихожую, залез рукой в нагрудный карман пиджака и вынул аккуратно сложенный листочек бумаги, вернулся, набрал номер: 'Извините, что поздно звоню. Как видите, тоже - не сплю. Давайте завтра съездим на пляж в Лузановку, а?'
  
  21 июня1985 года.
   Когда люди очень долго живут вместе, то чувствуют и понимают друг друга на расстоянии, примерно знают, что происходит с любимым или любимой. Где он или она могут находиться в данную минуту. Это делает мозг. Автоматически, даже не нужно задумываться. Просто - двигаться в подсказанном направлении.
  Так и Люба. Прошло три месяца после ужасного и почти неожиданного ухода Сергея. Как-то поздно вечером Люба со своей подругой Викой отправились к Тане и Сёме - Серёжкиному дальнему родственнику. Их отцы были сводными братьями. Именно в этот проклятый вечер, Люба, сама не зная - почему, захотела зайти туда и отдать туфли, взятые на примерку. Таня, держа чайник в руке, открыла входную дверь. Подружки зашли в маленькую прихожую. Из гостиной слышался Сёмкин смех и чьи-то голоса. Люба выхватила у Тани их рук огненный чайник, тихо открыла скрипучую дверь, увидела за столом Сергея с какой-то блондой. Перед ними стояли пустые уже рюмки, тарелки с кусками торта и начатая бутылка коньяка. ' Армянский пьёт, гад!' - отметила Люба. Она сделала шаг вперёд и громко сказала: 'Ну что, идёшь домой, к детям своим? Или - чайку захотел?'. Сорвала левой рукой крышку и швырнула чайник с кипятком в голову бывшему мужу. Ещё постояла секундочку, вся дрожа, повернулась на каблуках и медленно вышла в прихожую к столбом стоящим Вике и Тане. Подружки выскочили во двор.
  - Ну, ты даёшь! Зачем - так, вы же расстались по-хорошему...
  - По-хорошему? Гадина он, гадина! - кричала Люба. - Двое детей....Такие девочки чудные...
  Они выскочили на улицу. Там стояла зеленая семерка. Люба схватила валявшийся у чугунной решетки ворот кирпич и ударила им в лобовое стекло. Она била и била, и била кирпичом по стёклам, по капоту, по дверям, даже не замечая текущую по запястьям кровь. Заревела сигнализация.
  Несчастная Вика, увидев, что по двору кто-то бежит, с трудом оттащила её в соседний подъезд, и они спрятались там, присев на корточки за стальной створкой ворот. И только в эту минуту она поняла, что у них была голубая семерка и что Сергей продал её за день до ухода.
  И она заплакала.
  
  
  30 июля1985 года
   Плавился асфальт.
  Вы знаете, люди, какая сумасшедшая жара бывает в Одессе в июле? Я расскажу вам. Огненное солнце - как в дымке. Мокрые люди: потные мужчины, в майках и хлопчатобумажных брюках, блестят оголенные руки молодых и красивых женщин - в сарафанах и босоножках. Многие из них даже не носят лифчики. И не потому, что - молоды. Жара. По расплавившемуся асфальту несутся крикливые лады, скромные запорожцы, среднего класса москвичи и наглые волги, обдавая вонючим бензиновым жаром и без того уставших от такой погоды людей. Машины срываются с места на светофоре, стараясь удрать от жары, но тут же жара останавливает их на следующем. Во всех машинах открыты окна, из которых несётся музыка. Из Жигулей - Бони М и Челентано, из волг - хрипит Высоцкий, из запорожцев - Лещенко, а из москвичей - Алла Пугачёва освежает всех своим айсбергом, выползающим из тумана. Кстати, о тумане в это время года можно только мечтать. Особенно тяжело приходится мужчинам в костюмах. Конечно, под пиджаком у них - бобочки с очень короткими рукавами, галстук - приспущен, ворот - расстегнут. Модные прически слегка примяты из-за парной сырости. Все мечтают поскорее добежать до бочки с квасом или до ближайшей очереди за газировкой.
   Именно в такую ужасную погоду из своей лаборатории, что на углу Воровского и Свердлова, шел вверх по улице в сторону Центрального универмага, уставший от паханины в душной, тёмной лаборатории, без вытяжки и недоступного тогда кондиционера, мой хороший знакомый Сергей Александрович Королёв. На лице у него была узенькая полоска пластыря поверх почти зажившего ожога. Через левую руку он перекинул ненужный уже пиджак, в правой руке - полиэтиленовый кулёк с надписью: 'I love N Y'. Там была увесистая пачка только что снятых со стёкол свадебных фотографий, знаете, такого размера - 13 х 18. Но самая тяжелая ноша была у него в голове.
  - Послушай, приятель, - говорил он себе с неприязнью, - ты, вообще, понимаешь, кто такая Виолета? Правильное решение - вычеркнуть её из своей жизни. Да-да, она умна, прекрасно разбирается в литературе и поэзии, но в то же самое время - просто дешевка. Как это может сочетаться - кто знает?
  - А где твои глаза были раньше? Разве ты не видел, что она напивается чуть не каждый день? Помнишь, огнетушитель открыла в такси? И вообще, чего пристал к ней? Есть муж, которого никогда не оставит: он воспитал ее ребенка, родившегося еще до знакомства. Вот скажи, если бы после развода с тобой осталась дочь, ты женился, и твоя вторая жена станет ухаживать за ней, как за родной, оставишь ее когда-то? Уйдешь?
  - Никогда. Я был бы по гроб обязан. Но там, ведь, нет любви.
  - А с тобой - есть? Перестань, пожалуйста. Они намного моложе тебя, другое поколение, иное воспитание. Да, они гуляют. Спят вперемешку. Одной болячкой все болеют. Знаешь?
  - М-да. Уж я-то знаю. За то и порвал.
  - Жалеешь? Она, ведь, прекрасная любовница...
  - Ни минуты не жалею. Мне 38 лет. Пора завести настоящую семью. Я дал себе слово, что гулять перестану. Женюсь, - глаз ни на кого не подниму. Всё сделаю, что жена захочет. Хватит!
   Сергей Александрович прошел мимо универмага, повернул направо на улицу Ленина и боком втиснулся в узкую дверь фотографии, где работала его хорошая приятельница и прекрасный ретушер Лида.
  - Привет, - сказал он, - что нового?
  - Что-то срочное принёс? - спросила та, приподняв голову и глядя поверх очков. - Я за детей яйца бы твои собственноручно отрезала! Люба - бог с ней. Мирно жить не можете, - катитесь вы оба, а детей жалко.
  - Нетвогоумадело, кончай ныть, - ответил и улыбнулся.
  - А пошёл ты!.. Придется мне найти тебе кого-то. Вон, - Вероника Петровна - такая же ненормальная, как и ты: 'Нет любви, нет любви...' Познакомить? Свободная она случайно.
  - Знаешь Лидка, она не в моем вкусе. Моложе немного, да и худая сильно.
  - Тш-ш-ш. Она - в лабораторию зашла, услышать может. А ты ей точно нравишься, гад ползучий. И за что тебя девки любят? За бороду, что ли? Есть срочная работа - давай. Или - до завтра свистеть будем?
  Срочной работы было всего несколько листов. Сергей отдал их Лиде и вышел покурить. В двух метрах от фотографии под навесом овощного магазина знакомая всем продавщица Люда торговала бочковой селёдкой.
  - Привет, как селёдочка, - хороша? - спросил он для поддержания разговора.
  - Выгодная, - ответила та. - Сергей заинтересованно поднял брови. - Вот купишь ты пару селёдок, жена их почистить, помоеть, вымочить в молочке, нарежеть, выложить красиво на тарелку, лучком синеньким посыплеть, польёть постным маслицем, сварить картошечки - американки, котлеты, там, биточки состряпаеть. Придут вечером гости. Всё съедять, а селедка - останется!
  - Понял, - расхохотался Сергей. Такой хорошей дурки он уже давно не слышал. Выбросил окурок в урну и вернулся в фотографию. - Привет, Вероника Петровна, сказал он сидевшей уже за столом девушке.
  - Вот он - гад, единомышленник твой, буркнула Лидка, - Эх, спаровать бы вас - придурков...
   Вы, люди, не обращайте внимания на Лидкины грубости. Она - близкий друг Сережкин, еще с тех пор, когда он на фотофабрике работать начал. Не дура. А друг - настоящий. В трудную минуту вашу, себя не пожалеет, всегда поможет, хоть днем, хоть ночью. А разговаривает грубовато, так это же - Одесса.
  - Короче, дитё (она лет на десять старше), второго августа, в субботу, мы с Вероникой Петровной в гости к тебе придем, на квартиру, что снял, посмотреть. Стол накрой, паразит: две телки к тебе придут. На базар слетай. Кир хороший купи, вкусного чего!
   Внимание, люди! Перевожу на русский:
  
  Придурок - умный, интересный человек, обращение к близкому;
  Паразит - приятель, хороший человек; слово - не обидное;
  Тёлка - применяется только в сочетании 'классная тёлка'; красивая молодая женщина;
  Гад ползучий - друг; принятое обращение между близкими друзьями;
  Вкусное чего - крестьянская колбаска, брынза, зелень, хрустящие огурчики, бурые помидоры и др.;
  Кир хороший - шампанское или коньяк, не портвейн и не водка;
  Обрезать яйца - наказать, поругать, сделать замечание;
  Слетать - не забыть пойти куда-то, за чем-то.
  
  2 августа 1985 года
  
  - Ой, - сказала Лида, поднявшись с Вероникой Петровной к Сергею на третий этаж, - ой, совсем забыла. У Мариночки моей завтра дела серьёзные в политехе. Нет, как я могла, дура старая, забыть! Всё. Пока. Извините, дети, бегу, бегу, бегу...- и выскочила за дверь, оставив ошарашенных 'детей' вдвоем.
   Хотите, люди, верьте, хотите - нет, но Сергей Александрович не умел ухаживать за женщинами. В принципе, он был достаточно скромным в этих делах. Обычно женщины сами бросались на него, даже не подозревая по самоуверенности своей, как тяжело будет, когда он захочет расстаться с ними. Забыть его было действительно трудно. Я это слышал своими ушами от наших общих знакомых. Обычно они плакали: 'Сол, скажи ему...', 'Сол, неужели он не видит, не понимает...' и так далее. Эх, дела сердечные!
  Ну, в общем, не знаю, что и как там получилось. Не мое дело. Серёжка вообще никогда никому ничего не рассказывал о своих подругах, даже - весьма случайных. Ни одной живой душе.
  Знаю только, что была бессонная ночь, и был день, и были маленькие капельки пота на обезумевших, уставших телах. И была радость. И были те приглушенные восторженные крики, которые сделали человека царем природы. И было непередаваемое человеческими словами чувство обладания, проникновения и неизбежности счастья. И никогда не притупленная годами благодарность Лиде, 'спаровавшей придурков'. Напоите меня вином, освежите меня яблоками, люди, ибо показались тонкие, нежные ростки настоящей в будущем любви. Выростут ли они?
  - Ничего себе, - сказала Верочка,- котик, я даже мечтать о таком не могла.
  Давайте согласимся с ней. У меня нет ни малейшего повода ей не верить.
  
  Несколько дней спустя. Маленький мужичок.
  
   Вадюнька был свободным человеком. Маленьким, но свободным. Он стоял посреди комнаты, в майке и трусиках и улыбался. Час назад, когда гости еще не собирались уходить, он посмотрел внимательно в глаза новому в доме дяде и сказал: 'Мама, пусть все уходят, а этот - останется'.
  И 'этот' остался. Вадюнька был счастлив. До дяди Сережи никто, кроме мамочки, не разговаривал с ним как со взрослым. Он содрал с себя трусики и пробормотал:
  - Не буду спать в трусах. ( Он вообще всегда спал голеньким.)
  - Наш человек, - засмеялся Сергей, - ложишься спать?
  - Сказку, сказку, пожалуйста. Я быстро усну.
  Сереже не нужна была книжка. Он выпучил глаза, вытянул вперед губы и прошамкал: 'Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань'. И уже другим - высоким и гнусавым голосом сам себе ответил: 'Ты попробуй, очень вкусно. Словно лист жуёшь капустный'.
  И это была их первая встреча. Будущего отца с необыкновенным сыном.
  Немного погодя, уже лежа в постели, растирая уставшее загорелое тело, Верочка сказала: 'Котик, тебе нравится эта старинная кафельная печка? Там наверху есть место. Ты не хочешь остаться навсегда?'
  Сергей задумался. Верочка, конечно, нравилась ему. Молодая, красивая, умная , очень рассудительная. Делала все, что он хотел. Даже когда он на последние деньги купил без ее согласия неимоверной стоимости комплект немецкой Лейки, с объективами, вспышкой и принадлежностями. Но любил ли он Верочку так, чтобы уж очень, что бы невозможно было жить и дышать без нее, не был уверен. Он посмотрел на спящего такого чужого, но такого приятного мальчишку, улыбающегося во сне, на скромную мебель, коричневое пианино под стенкой, китайскую вазу на полу возле дивана, уродливое чучело орла на стене возле той самой печки, не по его вкусу обои с огромными цветами на бордовом фоне и подумал, что можно начать так, без большой любви. Чудесный пацан, которого он сделает своим сыном. А любовь - придет!
  - Решено, ответил он и поцеловал Верочке руку. - Завтра переезжаю. И жить будем - прекрасно. Но, - до первой твоей измены.
  - Да ладно, котик. Ты увидишь. Уж кто-кто, а я умею быть верной. И буду такой, как ты хочешь.
   Через неделю он уехал в Киев поступать в техникум, на заочный. Ну, вы уже знаете об этом, люди. А расписались они тихонько в мае следующего года, Серёжка был в то время в Киеве, на первой сессии. Там накануне рванула Чернобыльская АЭС. Три - четыре раза в день мыли стены домов, крыши, мостовые и тротуары. За день до свадьбы Сергей приехал утром в аэропорт. Подойти к кассе было практически невозможно: инвалиды и ветераны войны держали крепкую оборону, желая любой ценой купить билеты своим детям и внукам, отправить их в любой город, куда угодно, Лишь бы подальше от сильнейшей радиации. Оценив обстановку, Сергей зашел в бар и, обратившись к молоденькой работнице и вынув деньги, сказал: ' У меня завтра утром - свадьба. Плачу двести. Улететь должен сегодня' (билет стоил пятнадцать рублей). Он улетел с первым же рейсом. При выходе на посадку плакали пожилые люди. Многие из них рвали в клочья партийные билеты. Это было 9 мая 1986 года, в День Победы.
  Несмотря на протесты молодой жены: 'Куда ты едешь? А если эта штука работать перестанет?', 11 - го мая в пустом самолете ЯК-40 он вернулся в Киев.
  Не перестанет, Вероника Петровна, никогда не перестанет. Долго еще будешь вспоминать 'эту штуку' и, возможно, никогда не прос...
  Но об этом - как-нибудь в другой раз.
  
  Сентябрь 1988 года
  
  В первых числах сентября на их семью свалилось большое несчастье. Петюня уже больше недели был без сознания. Два - три раза в день приезжала скорая. Врачи разводили руками. В больницу его не брали: против старости лекарств нет.. Все смирились с неизбежным. Бабэна уже оплакала своё. Верочка вернулась к тренировкам. Сергей каждый день перед работой прилетал на такси с дачи, которую они снимали на двенадцатой станции Фонтана, прямо над морем, чтобы посидеть с умирающим и дать Бабэне хоть пару часов поспать.
  Привычно сделав укол анальгина, врач со скорой тихо сказал: 'Всё. Сегодня его последний день. Извините'. И вышел. Через несколько минут, на глазах у обалдевшего Сергея, Петюня резко встал, подошел к трюмо, взял электробритву, аккуратно побрился, удовлетворенно посмотрел на себя в зеркало и крикнул: 'Мура, я голодный. Рыбки давай!'. Сережка посмотрел на часы: ' Петюня, поехали к нам на дачу. Пусть бабэна поспит. Сейчас только семь. Там и покушаешь'.
  
   Они стояли на краю обрыва и смотрели на восход солнца. Три мужика. Петюня, Сергей и маленький Вадюнька, с пистолетиком за поясом и деревянным ружьишком в руках. Петя опирался на покрытую коричневым лаком дубовую палочку. Серега дымил сигаретой.
  - Ты знаешь, Серёга, еще совсем недавно, всего пару лет назад я сбегал здесь вниз, к морю. Теперь я даже по лестнице не спущусь. Сил нет. Я знаю, что через пару недель умру. Никогда не оставляй Верочку и Вадюньку. Обещаешь? Я никогда раньше не говорил.... Уважаю тебя очень. С первой минуты. Ты - настоящий отец моему внуку.... И ты - такой человек...
  Вадим прижался к отцу и заплакал: 'Петюня, зачем?'
  
   Петюня умер через две недели. Четверо парней без труда подняли и вынесли на улицу легкий гроб с его телом. Это были мой хороший знакомый Сергей Королёв, Костя - Валин муж, какой- то белобрысый высокий парень, друг Кости. Четвертым был здоровенный спортивного вида сосед Витя, лет тридцати, которого Петюня поколотил год назад своей палочкой за то, что тот оскорбил женщину, проходившую мимо скамейки у ворот, где они сидели. Белобрысого парня Сергей не знал и никогда раньше не видел. Мы тоже - никогда больше его не увидим. Звали его Юрой. Юрик Белов.
  Вадюнька на втором этаже вырвался из цепких рук бабушки Клавы. Он выскочил на балкон с двумя пистолетиками в руках и закричал: 'Салют, Петюня!'.
  
   На поминках Витя подошел к Бабэне и шепотом спросил: 'Мария Ивановна, можно я себе на память возьму что-то?'. И он показал рукой на одиноко стоящую в углу, рядом с прикрытым зеркалом покрытую коричневым лаком дубовую палочку.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 7. Горяченькие варенички. И вилочки внутри
  (Чёрные круги под глазами)
  
  
  
  
   'Для устранения морщин и чёрных кругов под глазами: небольшое количество крема нанести на веки и под глаза и медленно и нежно, массируя в направлении от носа к вискам, втирать в кожу, разглаживая морщины. Повторять ежедневно. Результат - гарантируем' (Из инструкции к крему для глаз фирмы 'Ланком')
  
  
  
   - Ну, и куда мы всё это денем? Для кого вторую комнату покупали? И ремонт этот идиотский делали...- Верочка необычно резкими движениями наносила крем на лицо. - Нет, ты скажи. А Вадюнька? Чем ему здесь плохо? Он не знает даже, что такое детский сад. Слава богу, я не работаю и целыми днями с ним. Ты посмотри, как он рисует! Кто его там учить будет и за какие шиши? И почему вообще надо уезжать? Мы что - евреи? У меня здесь свой микроклимат, тренировки, аэробика. Быт - налажен. Вадюньке вообще все дороги открыты: любой вуз, любые школы. Английская, вон, в нашем районе, даже взятки давать не надо. А бабэна? Посмотри на неё и подумай. Ей - семьдесят девять лет, еле дышит. На кого её оставлю, на Вальку - дегенератку? Боже упаси. А туда мы её просто не довезём. Этот сентябрь вообще её подкосил: уже нельзя доверить даже бельё постирать. С тобой - мне всё ясно. Опять вспылил, да? Дверью хлопнул...(От кого она узнала?) Вот я тебя спокойно спрашиваю, - баночка с кремом выскользнула из рук и стукнулась об паркет, - кто тебя трогает? И какой ты, извини за выражение, - еврей? Так - седьмая вода на киселе.... А кто тебе вызов даст, только израильский принимают. Да ты просто ужиться с людьми не можешь. Ну, скажи честно, ну что ты молчишь уже целый час. И погоди, погоди! Ты что думаешь, твоя Люба даст тебе разрешение на выезд? Хотела бы я посмотреть! А мне - и здесь хорошо. И тебе тоже коммунисты ничего плохого не сделали, заместителем директора поставили. Или правду говорят, что ты вчера, сразу после Петюниных похорон уволился?
  - Правду. Ушел. Давай отложим этот разговор на пару дней. Вопросы кое-какие решить должен: и с бабэной, и с Валькой, и с Любой. Тебе лишь одно скажу. Я в хорошей форме. Работать там буду. День и ночь. А ты - будешь дома, с Вадюнькой. Обещаю. Пойми и другое. Если завтра ты случайно окажешься на базаре, и какая-то торговка нагло пошлёт тебя, просто так, ни за что, капуста тебе, например, не понравится, то ты сама захочешь уехать, без моего давления. Всё, что происходит вокруг, должно в голове твоей уложиться. Подумаешь, увидишь.
  
   Разговор прервал телефонный звонок. Верочка сняла трубку: 'Слушаю. Знаешь что, оставь меня в покое. И не звони никогда больше. Я уже больше трёх лет замужем и всё в полном порядке. Ты меня хорошо понял? Вот и будь здоров!'
  - Опять Валя звонил. Надоел, как горькая редька. Маме его позвоню. Она его быстро успокоит.
   Вы знаете, люди, это, конечно выше нашего понимания, но женщины устроены совершенно иначе, чем мы, мужчины. Они нам всегда почти всё рассказывают о своём прошлом, видимо, желая полностью исключить возможность того, что сами рано или поздно узнаем по нашим каналам связи. Серёжа, например, много знал о Верочке. Ну, не всё, но достаточно. Его это не очень-то интересовало: знаете, неприятно, всё-таки. Но зато однажды он отвёл в угол комнаты одного сердобольного своего сотрудника и тихо сказал: ' Я знаю всё о ней. Отвали. Не твоё собачье дело'. Вот так вот. И Верочку он никогда не ревновал. Ни к кому. Даже к тому самому Вале, который иногда звонил, спрашивал, как семья, всё ещё надеясь на поживу.
  С Любой - совершенно другое дело. Ревновал её дико. И она его - тоже (не зря). Да и трещина в их жизни впервые образовалась на почве ревности. Рассказала Люба ему как-то о бывшем дружке, что учился в Ленинграде, кстати, в том же ЛГИТМиКе, куда чуть позже поступал Серёжа. И что-то там не сложилось с тем парнем. (Люба, естественно, рассказала эту историю Сереге еще до их свадьбы.) Короче, аборт-шмаборт, грёзы - слёзы....А...говорить неохота. И, значит, много лет спустя, года за два до разрыва, ну да, - уже двое детей у них было, поехала Люба в Ленинград. Там, за городом, в Песочном - известнейшем раковом центре лежала её сестра с безнадёжным диагнозом. Сергей тогда из-за съёмки поехать не смог. Люба почему-то редко звонила. Однажды ночью Сергей сам дозвонился до неё. Она очень странно разговаривала. Знаете, так примерно: ' Дорогая, спускайся вниз, лови такси, а я сейчас мигом своей позвоню и бегом - за тобой!' В общем, почувствовал он что-то. Его провести было очень трудно. И не то, чтобы в силах он своих сомневался, нет. Помните, я вам недавно рассказывал о его девушках, вспомнили? ' Сол, скажи ему...' и так далее. Заревновал Любу, и даже - очень. На следующее утро вылетел в Ленинград. Прибыл на электричке с Финляндского вокзала в Песочное. Она его не встретила, что странно: больница в пяти минутах ходьбы от станции. Мы с вами, люди, так и не узнаем подробности. Я с Любой не очень-то и дружил. Просто, бывал иногда в доме. Сергей говорил мне, что не понравилось ему, как жена выглядела, как встретила... Короче, чёрная кошка пробежала между ними. Знаю наверняка, с тех самых пор Сергей возненавидел телефоны. Лютой ненавистью. Вообще говоря, он их с детства недолюбливал. Тревожно так звонят, новости плохие приносят, душу беспокоят: 'Динь-дилинь, дилинь' А тут - возненавидел. Звонил, понятно, и на звонки отвечал, но быстро, кратко: 'Привет. Да-да, согласен (не согласен). Договорились. Пока'.
   Вот и теперь, - предстояло ' сесть на телефон'. Надолго. И - по многим вопросам. ('Брр, ненавижу!')
  
  Вопрос 1.
  - Дима, слушай, у тебя сестра в Штатах. Мне нужен израильский вызов. Евреи должны быть? По женской линии? У меня - дедушка. Отпадает: Верочкина мама - жива. Стор! Мария Ивановна Верочку удочерила. Её, в свою очередь, когда-то удочерила какая-то еврейка. Годится? Документы должны быть в архивах. Кто едет? Пока не знаю. Дам список завтра. Спасибо. Пока.
  Вопрос 2.
  - Попросите к телефону Валентину Петренко. Привет, есть разговор. Мы собираемся уезжать. Ты - разведена, профессия - классная. Бери с собой дочь, и - поехали. Ну, коммунисты уже тоже уезжают.... Подумай. Один день - хватит? Привет!
  Вопрос 3.
  - Василич? Бабэна заболела. Почки, думаю...Что, что? Записываю. Зверобой, ромашка, шиповник, кукурузные рыльца, мать-и-мачеха. Ну и пакость! Две недели пить? Ну, спасибо. Будь!
  Вопрос 4, и самый главный.
  - Юленька, это - Сергей. (Он не сказал: папа. Никогда больше не назовёт себя папой, разговаривая с детьми. Никогда.) Как дела? Молодец. Да, давно не виделись. А как Анечка? Хорошо... Мама твоя, - дома?
  
   Серёжа не видел своих детей около двух лет. Два года, месяц и двенадцать дней. Любу - около трёх лет. Ну, Любу - понятно. Развод есть развод. А детей? Своих очень любимых двух дочерей? Рождённых не по принуждению или необходимости, а по согласию и любви. Почему - так? Долго рассказывать, и боюсь, - не поймёте, люди. Я и сам - не понимаю. Но рассказать, конечно, могу. Да надо ли? И сложно очень.... Тут - всё вместе... Развод - дело грязное. Что, рассказать? Ну, хорошо. Только зла на Сережу не держите, а то рта не раскрою. Приятель он мой. Четверо было нас. Водой разлить не могли. Серёжка с Нюмкой, Гришка и я, автор этой противной истории. Серёжа больше с Нюмой дружил. Гриша - тоже их близкий друг. Он жил в том же дворе. Я же с Сергеем сдружился на Дальнем востоке, в Совгавани, в посёлке Желдорбат, на берегу одной из бухт Татарского пролива, где затонул фрегат Паллада. Это примерно ночь езды от Хабаровска. Там наши отцы служили, а мы вместе в школу ходили через тайгу, грибы, малину собирали, 'вонючки' из киноплёнки жгли, и дикие лилии таскали из запретной зоны для наших мам. Вот так и дружим. А с Гришкой - что-то неладное произошло. Уж очень его жизнь изменила. Я вам рассказывал.... А Серегу - всю жизнь уважаю. Бывает, понять не могу, но - уважаю.
  Так что, обещаете? Главное. Запомните это, люди. Позже понадобится. А сейчас - просто послушайте и запомните. Главное: никогда, чуть ли не с первого дня жизни с Верочкой, повторяю: никогда, никому, даже Нюме, близкому другу своему, с которым родились они почти в один день и выросли вместе на Большой Арнаутской, угол Треугольный переулок, там во дворе была шапочная фабрика, в огромном тройном дворе, где ещё и колодочная шумела, и газовые косынки делали, - никогда Серёжка, а его уже много лет зовут Сергеем Александровичем... и только позже, в Америке, где отчества у людей не существуют, он опять станет Серёжей...
  Нет. Не могу. Лучше расскажу о чём-нибудь другом: о погоде, о рыбалке - знаете, как ставридку ловят? Или могу - о Дюке, Лаокооне, белой акации, зелёном луче, дающем надежду на счастье. И если кто скажет, что Королёв хоть на день, хоть на час, хоть на минуту или на долбанную секундочку забыл о своих любимых девочках, тот пусть лучше прикусит свой грязный язык, немедленно прекратит читать эту правдивую повесть и отдаст её тому, кто поумнее и верит в любовь. Вот так я вам скажу! И вы просто вынуждаете меня, люди, сейчас же продолжить.
  Итак, когда кто-то из близких друзей звонил (проклятый телефон!) или так - в личном разговоре - спрашивал о жизни с Верочкой, он никогда и никому ничего не говорил о себе.
  Его спрашивали: 'Ну, как жизнь?'
  Он отвечал: 'Ты знаешь, Нюмка, Верочка в сумме за тренировку поднимает восемь тонн, а во время разминки пробегает шесть кругов по стадиону'.
  Его спрашивали: 'Как семья?'
  Он говорил: ' Ты понимаешь, Сол, мой Вадюнька удивительный мальчик. Он вчера взял карандаш и начал что-то рисовать. Представляешь, тигра в прыжке. Причём начал рисовать - с хвоста. Несколько раз рвал рисунок, пока не смог правильно передать движение. Частный учитель, которого мы пригласили, говорит, что ничему Вадюньку учить пока не надо. Он сам кого угодно научит. А ведь ему всего пять лет'.
  Ему говорили: 'Хорошо, а как - ты?'
  А он: 'Причём здесь я? Ты знаешь, какая Верочка прекрасная мать( это - правда) и хорошая жена? Я на всё готов ради неё'.
   Понимаете? В нём умерло что-то. Появился какой-то комплекс вины перед Верочкой. Он забегал ей все пути-дороги. Они никогда не ссорились, не повышали голоса друг на друга. Хорошо жили. Жили - хорошо?
  Первое время после развода Сергей часто видел своих детей. Они ездили в Черноморку смотреть буйство заката, гуляли по полю, усеянному красными брызгами маков и белыми пушинкам лекарственной ромашки. Верочка очень нервничала. Иногда, вернувшись, он видел, как она смахивала слезу. Боялась? А когда Люба стала требовать деньги на новый рояль, впервые в жизни расплакалась. Сережа и так отдавал туда значительную часть своего заработка - 300 р. в месяц. Это были серьёзные деньги в то время. Инженер получал 115, минус подоходный. Люба угрожала сообщить что-то в ОБХСС. Это было до Перестройки, когда за заработки могли наказать. Я понимаю Любу. Ну, как поднять одной двух детей? Понять-то могу.... И Верочку - тоже. Что бы она делала, если муж уйдёт к детям, к Вале на поклон идти, что ли, и растить Вадика в 'угаре' делового мира? Нет, это просто невозможно! Сергей и так оставил детям квартиру, ушел, взяв одну сумку. Говорила Верочка об этом с Сергеем, или нет,- никто не знает. И я - тоже. Знаю только одно: принял он решение детей больше не видеть. Вот тогда и сказал ему Нюмка: 'Не вижу счастья на твоём лице'. После этого они долго не виделись, почти до самого отъезда...
   ...- мама твоя дома? Дай ей трубочку....
  Здравствуй. Мне нужно разрешение на выезд. И ответ прошу дать немедленно. Да или нет?
  
  Вот и всё, люди. А дальше - простая арифметика: 150 рублей в месяц на каждую девочку до совершеннолетия. В сумме - около шестнадцати тысяч. Никаких проблем. Только одна: где взять деньги. И знаете, сколько? Давайте вместе прикинем. Шестнадцать тысяч, плюс четыре - поставить памятник Петюне и папе - на ремонт, плюс две - за фиктивный вызов, плюс тысяч примерно двенадцать - на вещи, отъезд, билеты, потерю гражданства, пошлины, непредвиденные расходы, тошнит....Да и жить-то надо, еще год примерно. 'Люди встречаются, люди влюбляются, женятся, мне не везёт...', - как очень точно подметил певец.
  
  - Ты был прав, - сказала Верочка спустя несколько дней после первого разговора, прерванного телефонным звонком, - ты был совершенно прав (неужели?). Ирина Моисеевна, соседка снизу, она врачом на санэпидстанции работает, подошла вчера в самом центре города, на Дерибасовской, возле 'Лакомки' к лотку, с которого кооперативщики торговали наполеонами, и спросила справку санитарного анализа. Так два типа взяли её под руки, завели в подъезд, порезали бритвами пальто, в живот ударили и обещали в следующий раз - горло перерезать. Представляешь? Ей почти семьдесят лет.... Ты прав.
  - Ну...
  - Что, - ну, я и так делаю всё, что ты хочешь и понимаю: сам уедешь, если не соглашусь. Поедем вместе, овен ты бешенный. Что ты там без английского делать будешь?
  - Работать где-то. Лейку продать придётся. Люба - шестнадцать хочет. За Лейку больше десяти не дадут...
  - Всё продадим: мебель, золото, лабораторию твою, - всё. Бабэну берём с собой. Не знаю, довезём ли живой. Валю с Аллочкой включи в вызов, правда, не знаю, поедут ли. Молчит она и плачет.
  
   Не поедут они, Сергей Александрович. Никуда не поедут. Сошлась наша Валька после развода с Киевским - начальником своим подоночным, на двадцать пять лет старше, мерзкий тип. Любит ли она его? Я вообще сомневаюсь, умеют ли Колесниченки любить кого. Да ладно.... А Мария Ивановна, бабэна наша, отпившись травами, почувствует себя гораздо лучше, почки вновь заработают, давление нормализуется. А для отъезда поставит она лишь одно условие: окрестить Вадюньку. Крёстной его станет Лида, а Верочка будет крестить Лидину взрослую уже дочь Мариночку. И произойдёт это - в маленькой церкви, на окраине города, на Слободке. И наденут детям нашим маленькие крестики: Вадиму - серебряный, а Мариночке - золотой. Вот так и породнятся семьи. А ты - овен бешенный, как правильно заметила Верочка, решишь все свои проблемы. Работать будешь день и ночь в своей темноте, и Лейку продашь, и Любу уговоришь на двенадцать тысяч: не будет у тебя большей суммы, хоть застрелись. Но английский учить не сможешь: некогда будет. Просто, закончишь 18 -дневные курсы. И - всё. За пол года до отъезда, в апреле 1989 года. А уезжать будете второго октября, автобусом...
  
   В сентябре в Одессе - бабье лето. Шикарная погода, очень тепло, нет ветра. Многие одесситы продолжают жить на дачах. Курортники загадочно исчезают. Только самые умные из них, кто любит не жару и прокисший квас, а настоящее ласковое тепло, покой, паутинки, парящие в воздухе, ломящиеся от тяжести фрукты столы на базарах, перламутрово-бирюзовую воду в море, сказочные закаты и нежные рассветы, хрустящие арбузные ломти и горячие ярко - жёлтые вареные початки кукурузы, посыпанные крупной солью, только те - задерживаются до двадцатых чисел. А потом - начинаются дожди. И не весенние, смывающие грязь с души, а - прохладные, густые, пронизывающие тело и душу.
  
  2 октября 1989 г., + 12С, пасмурно, дождит.
  
   Чемоданы, баулы и сумки уже выставлены вниз, в парадное. Вадик и Алла смотрят телевизор у кого-то из соседей, нечего нервировать малышей. Автобус должен подойти с минуты на минуту. Лида ещё в шесть утра привезла на такси тонны еды: Всё продано или упаковано, а гостей нужно кормить. Проводы. Соседи: евреи и русские, украинцы и болгары, - тоже принесли, кто что мог. Это - Одесса, люди мои дорогие. Национальность такая - одесситы. Сергей разливает водку в чужие стопки. Все стоят молча, молча пьют. Молча, закусывают, чем бог послал. Никто не забыт. Даже Юрик, друг Сергея получает свой ломоть чёрного хлеба, помните: он не ест белый. Только вздорная бабка, хулиганка Мельниченко отсутствует. Не любит она Серёжу нашего: увозит он Верочку и Вадюньку. 'Бегуть, бегуть еврэи, - говорила она как-то, - И чого тильки наши за ними тягнуться, - не розумию'.
  Александр Абрамович плачет, уже не скрывая слёз. Впрочем, плачут все. Мама Клава стоит ошарашенная, понимая, что никогда больше не увидит своего старшего сына. (Тогда уезжали навсегда. Произнесите это слово вслух, люди: НАВСЕГДА. Чувствуете, - безнадёжность.) Сергей и Верочка обнимают всех провожающих, Марию Ивановну отпаивают валерианой... Вероника Петровна выглядит прекрасно, если не считать заплаканные глаза. Мой хороший приятель Сергей Александрович подходит ко мне, целует и говорит: 'Ну, будь!'. Я вижу наполовину седые волосы, под глазами - глубокие чёрные круги, которые уже никогда не исчезнут. И обнялись мы втроём: Сергей, Нюмка и я, похлопали друг друга по спинам и спустились вниз.
  Проливной дождь. Подходит новенький Икарус, с закрытыми чем-то черным задними окнами. Пшикают и открываются двери. Вадюнька садится первым. За ним поднимаются Миша, Серёжкин брат, прилетевший на проводы с Урала, Валька и Верочка. Серёжа стоит на подножке. Водитель, тихо: 'Давай, мужик, шевелись. Дорога не близкая'. Сергей Александрович Королёв обводит взглядом стоящих под проливным дождём и плачущих навзрыд провожающих друзей, сходит вниз, крепко обнимает и целует Клаву, прижимается в последний раз к Александру Абрамовичу. Оглянувшись, видит прячущегося за стволом белой акации Гришку, подходит к нему, подаёт руку: 'Прощай, Гриша - Гриша'. Тот, белый, как небо, лепечет: 'Не знаю, что сделалось со мной тогда.... А? ... Серёга...'. Под общий протяжный вой друзей Сергей поднимается на подножку, мокрый от соленых потоков дождя и говорит: 'Не может долго существовать такое государство, из которого люди уезжают со слезами на глазах и навсегда'. Водитель нажимает на кнопку. Шипя, закрывается дверь.
  
  И тут выбежала из парадной старая карга Мельниченко, в носках и с кульком в руках и закричала:
  
  - Стой, паршивец, стой! Верочка, люба моя, варенички. С вишней! Вадюнечке и Серёженьке твоему. Виновата я перед ним. Прав был Петюня покойный. Хороший человек твой Серёжа. Чужого сына - своим сделал. Бог ему воздаст. Покорми ты его. Горяченькие варенички. И вилочки внутри.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 2.
  ЗЕЛЁНЫЙ ЛУЧ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 8. Бриллиантовый перстень с чёрным ониксом
  (Невинные улыбки на детских лицах)
  
  
  
  
  
  Сентябрь 2001 года. New York
  
  - Цель визита, мистер Вогель? - спросил пограничник с лицом балбеса.
  - Туризм, - ласково улыбнувшись, ответил Олег Костенко, он же - Жорж Липкин, он же - Ганс Вогель.
  - Надеюсь, полёт был легким. Хорошего вам отдыха и добро пожаловать в Нью-Йорк,- привычно и спокойно добавил таможенник, хлопнул штампом в немецком паспорте Олега и с интересом добавил:- красивый перстень у вас. Немецкой работы?
   'Еврейской', - подумал Олег. Этот великолепный перстень сделал для него за пару месяцев до отъезда из страны знаменитый одесский ювелир Даня Безруков. Помните, люди, он работал в Рембыттехнике, в мастерской на углу Комсомольской и Тираспольской. Этот перстень, настоящее произведение искусства, был сделан из червонного золота, с огромным нестандартной формы бриллиантом, вставленным в лапки посреди буквы О, выполненной из черного оникса. Даня как-то сцепился с Олегом в ресторане 'Киев', бывшей автобусной станции. Что говорить, все были выпившими тогда. Олег привычно обругал Даню и тут же получил кулаком в нос. За что тот и был оштрафован. Никакие связи не помогли: Олег уж очень высоко летал в то время. Разве что, денежный штраф заменили ювелирной работой, но это было для драчуна ещё хуже, так как изделия его ценились, а здесь - работа художественная, тонкая, и заняла она больше трёх недель.
   Олег не горел желанием видеть финансовую столицу мира. Он знал Нью-Йорк наизусть. Держал бизнес в Манхеттене, во Всемирном Торговом Центре, в Южной башне, на 79 этаже. Пол этажа снимал. Так, ничего себе бизнес: 'USA Investments, Inc.'. Прекрасные каталоги, цветные иллюстрации, отчеты об успехах, расчёты прибыли и выплат вкладчикам. Прекрасно задуманный и безупречно работающий механизм. Валентина идеи. А иначе, - какой дурак деньги вложит? Берёшь деньги у богатеньких америкашек и вкладываешь их ...себе в карман. Так, проценты выплачиваешь. Конечно, расходы - большие, но не менее 20 миллионов в год собираешь чистыми. В Германии всё рассчитали. Опять - Валентина концы. Однако, всему приходит конец, и настала пора сворачивать удочки. Хасанов, красавчик улыбчивый, в офисе 24 часа в сутки сидит. Клиенты его обожают. Олег ему 25 тысяч в неделю отстёгивает за морду красивую, прекрасный английский, изысканные манеры и ментовский опыт. Этот самый опыт и помог: две недели назад Хасанчик сообщил, что фэбээровцы заходили, так вроде, поболтать. Олег ещё год назад отвалил. Только жалко было закрывать такое хорошее дело. Оплошал малость. Теперь уже точно знает, что ФБР ищет хозяина - Жору Липкина из Москвы. Интерпол, черти, подключили. А Хасанчик, он же гражданин США с 1996 года Абрам Меломуд, чист, как стёклышко. Ни одной бумаги не подписывал. Так, - простой супервайзер: шикарный костюм, Мерседес последней модели, престижные клубы, белоснежная ермолка на мусульманском кочане. И доля его - 30% от прибыли - в Бразилии, в банке хорошем лежит.
  
   Олег снял чемодан с конвейера возле стойки 'Люфтганзы'. Прилетел он из Франкфурта, куда спокойно доехал на машине из Австрии. Вот в Австрию попасть было сложнее. Напрямую вылететь из СНГ он не мог: Интерпол сразу вычислит. Поехал туристом в Венгрию, Чехию, Словакию. На велике переехал через границу с Австрией. Там его в нужной точке ждало такси, заказанное по телефону. Просто сел в него, растирая уставшие мышцы ног, достал из кармана немецкий паспорт. Всё. Вся любовь. Взял в аренду машину в ближайшей конторе 'Еврокара'. Чемодан, одежда, телефоны - дело нехитрое. Вон, разовые сотовые телефоны на всех углах продают...
   Олег отстегнул от пояса телефон и набрал номер.
  - Привет, спишь?
  - Уже - нет. Как у тебя?
  - Нормально. Дело есть, Валентин. Человечек один лишним оказался, мешает очень. Концы нужны.
  - Это тебе-то? Ты - в себе? Ты лучше меня людей знаешь, а я - почти соскочил.
  - Не-а. Тут дело тонкое. Мне ваша американская пальба из Узи не нужна. Серьёзный специалист нужен: чтобы тихо было. Закрываю контору, и больше сюда ни ногой. Последний раз прошу. Поможешь?
  - Я не знаю, Олег, Честно: дела делами, а мокрого за мной нет...
  - Знаю, потому и звоню. Я слышал, ты успокоился, сын уже взрослый. Жениться не думаешь? Правда, у вас там, в Сан-Франциско одни Геи...
  - Подумываю о женитьбе. Но сложно пока. Может, годика через два-три... Ладно. Хорош травить. Запоминай. Лёгкий номер: код Нью-Йорка, две четвёрки, две единицы, три семёрки. Зорик его зовут. Я поговорю с ним сейчас. Давай так: устраивайся, у вас сейчас почти десять утра. Встреть его в четыре, на Брайтоне, возле Оптики, при спуске с сабвея, на правой стороне...О. К.?
  
   Зорик - очень хороший парень, люди. Невинная улыбка на детском лице. Лимузины держит. Так, нормально зарабатывает. Жена, две девочки, ещё - Ляля-парикмахерша. Квартирами крутит немножко, людей знает хороших. Наркотики не уважает: любит, чтобы голова чистая была. Просто, примет иногда бутылочку пивка 'Балтика', бутербродиком загрызёт, 'Русскую Рекламу' почитает. Мёд не ест - аллергия. К врачам не ходит без нужды, разве что - зубы, или поясница тянет: из-за работы его сидячей...Хороший семьянин. Отработал, к Ляле заскочил, и - домой, к жене и детям. Один недостаток, люди. Честно скажу. Когда заработок чует, руки потеют. Аж липкими становятся. Поэтому в кармане пиджака фирменного всегда салфетки носит. Как Валентин позвонил, достал наш Зорик салфетку из кармана, вытер руки, вызвал помощника своего верного, отдал заказы. Тот его на Брайтон и подбросил. Потёр Зорик правую руку об штаны сзади, протянул Олегу: 'Привет, говорите, что надо'...
  
  - Есть человек. Очень умелый. Большой специалист. Хорошую школу прошёл. Вы не спешите, всё сам расскажу. Из Флориды он. Три друга их. Серьёзные парни. Саид, Ахмед и Зиад Замир Ал-Джаррах. Первый - в Дайтона-бич живёт, второй - в Делрей-бич. Зиад - из Голливуда, Флорида, лётчик-любитель. Вместе их никогда не видели. Один раз только - в Делрей-бич снимали юнит 1504 в Delray Racquet Club.
  - Когда?
  - 15 июня.
  - Как знаешь?
  - Обижаете... Зиад будет в Нью-Йорке только одну ночь. Заночует в мотеле на Белт Рарквэе. Десятого числа. Следующим утром они все летят в Сан-Франциско. Дело у них там. На Восточное побережье никогда не вернуться. Итак, пять часов, сорок пять минут утра - самое подходящее время. Обеспечите клиента так рано? - Когда рейс?
  - United Airline, Рейс 93. 8 утра, из Нью-Арка.
  - Это - хорошо. Время в обрез. До аэропорта минут тридцать ехать. Я надеюсь, всем понятно, что работать тихо. Нож или бритва. Ни одного выстрела. Сколько?
  - Немного сложно. Пять тысяч Евро передать немедленно людям в Гамбурге, если не можете, то шесть тысяч долларов - в Грозном. Тут адреса на листке. Остальные семь тысяч - мне, завтра. Ещё две тысячи - дополнительные расходы, - добавил наш Зорик, видя, что Олег глазом не моргнул. И вытер руки об брюки.
  - Хорошо. Работа стоит этих денег...
  
   Вы бывали в Нью-Йорке, люди? Чудесный город. Особенно - Манхеттен, с его роскошными магазинами, огромными телевизионными экранами, зависшими над Бродвеем, прекрасными театрами, неоновыми рекламами, десятками тысяч прохожих на улицах, сплошной стеной такси. А небоскрёбы! Повсеместно - небоскрёбы. Говорят, в Чикаго или Сингапуре есть пару зданий повыше, но я не верю. Не может этого быть! Особенно восхищают два центральных здания Всемирного Торгового Центра. Они прекрасны своей скромной величественной простотой. Их называют 'Близнецы'. Ходят слухи, что там в каждом - по 110 этажей. Редкая шляпа не слетит с головы глядящего вверх зеваки. А какие рестораны в Манхеттене! Даже если вы не любите американскую кухню, то, уж, перед ценами в этих ресторанах устоять не сможете, и вам непременно захочется попробовать этот безвкусный гамбургер с жареной картошкой, наструганной где-то в Мексике год назад. А подадут вам его на огромной тарелке, красивой, как славянский шкаф. Верхняя половина булочки будет лежать рядом, тут же - листик салата, выращенного на чистых химикатах где-то в Чили, погубившего нашего Володю Тейтельбойма руками хунтовщика Пиночета. Этот листик будет сиять своей чистотой, ни точки гнили. Нет таких насекомых и даже бактерий во всем цивилизованном мире, которые способны устоять перед американской химией. Нет. Один Человек! И это звучит - гордо, как заметил пролетарский писатель. Только обязательно, не забудьте, пожалуйста, люди, перед тем, как надкусить любую еду, выпить грамм пятьдесят, а ещё лучше - сто водки или коньяка. Чисто профилактически, для обеззараживания тех же химикатов. Дезактивации, как говорят учёные соседи. Потому и выживают наши эмигранты в Нью-Йорке. Водка! Так, обещаете? Поехали дальше.
   Другое дело - Бруклин. Там в ресторанах очень вкусно готовят. Конечно, это не московские или питерские рестораны и даже не одесские. Наверное, и Урюпинские - лучше, но что поделаешь, если нет, НЕТ в Америке вкусного свежего мяса, сладких помидор, нежно хрустящих и пахнущих весной зелёных огурчиков. Вся еда заведомо убита химией. Червячки кончают жизнь самоубийством ещё до того, как их бригада начнёт восхождение на ближайшую яблоню. Ужасно, и мне их искренне жаль. Уж лучше посоветовать им подобраться к мусорным бакам, но только осторожно, чтобы многочисленные крысы не растоптали ненароком, и там, сдерживая дыхание, лезть, и лезть, и лезть вверх по скользкой пластмассе, чтобы поесть чуть-чуть отходов, а не свежих яблок и овощей.
  Когда Серёжа с Верочкой и Вадимом были последний раз в Италии, в августе 2003 года, то в Венеции, в витрине мясной лавки они увидели кусок парной свинины. Он - дышал! И можно только позавидовать жителям тех стран, где по-старинке едят свежие, а не замороженные продукты, пьют на твоих глазах выжатые соки, наслаждаются мороженым, которое не содержит подозрительного вкуса кукурузный сироп и какой-то там ещё 'корн страч' (только космические пришельцы знают, что это), или, например, пьют настоящее грузинское вино, а не переваренную специально для жителей Нью-Йорка красную бурду. И запивают бифштекс из свежайшего базарного мяса настоящим (послушайте: звучит как музыка!) БОРЖОМИ, а не сделанным из воды и соды неизвестной национальности боржомом. Но что же делать? Мы жили раньше в лучшем из миров, а теперь - в лучшей стране мира. И вам остаётся просто поверить мне на слово, люди, что в Бруклине, в русских ресторанах еда, всё-таки вкуснее, чем в других местах. Всё. Извините, что отвлёкся.
  Так вот, на углу Брайтон-бич и 3-й Брайтон-стрит находится маленький ресторан 'Вареничная', где можно в любое время поесть вкусные, м-да, вареники, пельмешки, а утром - сырники с примесью творога, блины с икрой. А по диагонали, напротив, на 3-й стрит стоит цветочный магазин, где хозяйка - Катя. Вот к нему утром в пять часов сорок минут подъедет на простой неприметной старенькой Хонде симпатичный молодой человек по имени Зиад Замир Ал-Джаррах, пилот-любитель. Когда он повернёт с Брайтона направо, от магазина отъедет машина, освободив ему место. Знаете, парковка - это сущее наказание в Нью-Йорке! В счётчик заранее будет опущена монетка на 30 минут парковки,- 25 центов. А машину Зиаду подгонят к мотелю ещё с вечера. Номерные знаки - настоящие. Машина - с чистым прошлым. Её угонят прямо из гаража на 15734 Авеню Ю. 'Чистая' машина. Хозяин вернётся из отпуска через неделю, считая, что только чудо помогло ему так дёшево купить отпуск в Канаду для себя и любимой девушки, куда они уедут сегодня - 9-го сентября.
  После окончания работы Зиад сядет в машину, спокойно поедет прямо, свернёт налево на Нептун Авеню, затем - направо на Оушен Парквэй, через три светофора - налево на Белт Парквэй, уйдёт на третьем экзите на Верразано Бридж и выйдет на трассу. Он не остановится ни на одном турникете для оплаты проезда: внутри машины на лобовом стекле на присосках установлен датчик, называется 'EZ-Pass', для быстрого проезда. Так Зиада никто и не увидит
  
   - Ты пойми, солнышко, я вынужден ехать. Шесть лет прошло, а мы даже половины долга не отдали, - уговаривал Сергей Верочку, - Куплю одеколон 'Картье', сюрприз Боре сделаю, поздравлю с днём рождения, поболтаю с ним, к Нюмке подскочу. Мы ему вообще ни копейки не отдали. И скучаю я за ним очень. Вернусь в тот же день, ближе к ночи.
  - А что с бизнесом будет? Если срочные заказы принесут? Я, ведь, ничего не умею делать.
  - Так и не нужно ничего. Срочные заказы не бери, скажешь, процессор в ремонте. ('Могла бы и научиться за семь лет. Вон, везде в таких местах подростки работают. Совсем не сложные процессоры', - подумал Сергей, но вслух ничего не сказал.) А я рано утром, часов в пять выеду.
  - А не устанешь, возраст же?..
  - Что, хоть раз давал тебе повод жаловаться? Ты выкупайся и жди. Ещё ни разу за четырнадцать лет не подвёл тебя...
  
   На столе у Абрама Меломуда зазвонил телефон прямой связи с охраной.
  - Извините за беспокойство. Это Норман. Пакет на ваше имя.
  - Спасибо. Сейчас спущусь, - привычно ответил Хасанов - Меломуд посмотрел на себя в зеркало, остался собой доволен, улыбнулся, чуть поправил ермолку.
  Он вышел в приёмную, поздоровался с только что вошедшей секретаршей, мельком взглянул на часы на стене, показывающие время на разных биржах мира ('сегодня - вовремя пришла!'), вышел в холл, сел в скоростной лифт и понёсся вниз. Подошёл к охранникам. Там возле вертушки пропускника, чуть в стороне от рентгена стоял рассыльный и весело болтал на смеси китайского и нью-йоркского языков. Хасанов поздоровался, расписался в ведомости, взял маленькую коробочку, пронёс через рентген. Он распечатал её в лифте. Там был сотовый телефон и бумажка с надписью: '12:00 '.
  В одиннадцать утра Абрам Меломуд перенёс две встречи на четыре часа, позвонил - заказать столик в ресторане гостиницы 'New York Marriott World Trade Center', медленно выпил принесённую секретарём чашечку кофе по-турецки. Чувствуя неладное, собрал кое-какие бумаги, вынул из компьютера СиДи с программой, ещё раз проверил файлы, стёр кое-что (поздно!) и вышел, ласково улыбнувшись секретарше: 'Я на ланче'.
  До гостиницы всего метров сто. Слежки не было. (Была, Хасанов, была. Возьми глаза в руки! Что-то ты нюх потерял в своём Нью-Йорке.) Администратор проводил его к столику. Хасанов заказал блины с чёрной икрой, кошерные сосиски с овощами, чай и баклаву, мельком взглянул на 'Ролекс' и вынул телефон. Тут же задребезжал звонок.
  - Я, - сказал Хасанов.
  - А это - я. Привет. Значит, так. Завтра утром, в пять сорок пять подъедешь к 'Вареничной' на Брайтоне угол Третьей. К тебе подойдёт чувак, нас не знает, по-английски еле трёкает, конверт принесёт. Там - билет на шесть часов в Гамбург, штука денег, инструкция. Ему уплачено, но кинь парнишке десятку лишнюю - за время раннее. Сейчас в офис не возвращайся, личные дела сворачивай. Мерсер оставишь под домом своим, на Ориентал бульваре. Такси возьмёшь. Встретимся в Риме пятнадцатого. Все подробности - в конверте. У меня - всё. Целую. Смотри в оба.
  - Чай холодный, и это не Эрл Грэй, а Инглиш Брэкфест. Что с вами сегодня? - отчитал он официанта.
  Хасанов крутил в руке пакетик с сахаром. Он и так - 'смотрит в оба'. Предчувствие нехорошее. ФБР - не Олег: мёртвой хваткой вгрызается. Не откупишься. Давно готов ко всему. Деньги свои из Нью-Йорка уже перевел в Италию, в банк 'Национале дел Лаворно'. И еще кое-что провернул. Счёт свой в Рио давно закрыл, а денежка исчезла: купил в Австралии две ювелирки и бензоколонку 'Шелл' на хорошем перекрёстке, в пригороде Мельбурна. 'Олег - болван, культура - ноль без палочки. Типичный 'новый русский'. Ума нет, считай - калека. Вот смог бы он роль Абрама Меломуда годами играть? Фигу с маслом. Жорж Липкин, еврей курносый. Ха! Его рано или поздно повяжут. А меня - нет! (Да, тебя не повяжут. Могу поспорить.) - Пакетик сахара лопнул в его руке.- Нет, из Гамбурга - прямо в Австралию'... Он рассчитался, положил 15% чаевых, стряхнул точки сахара с пиджака, выбросил телефон в урну возле лифта, вышел на улицу, улыбнулся жаркому солнышку, снял с головы ермолку, аккуратно сложил её вчетверо. И твёрдой походкой уверенного в своих силах 54-летнего человека направился к гаражу WTC - Всемирного Торгового Центра.
  
  11 сентября 2001года, 5:40 - 5:45 утра.
  
   ...Сергей открыл гараж, выгнал свою Нисан- Максиму, опустил дверь, повернул защёлку, сел за руль стоящей на проезде Вадюнькиной Мазды, перегнал её на свободное место, подошёл к Нисан, поднял голову, махнул рукой Верочке, стоящей у окна, сел в машину и повернул ключ зажигания. Через пять минут он уже мчался по трассе Интерстейт 95, на север, в Нью-Йорк.
   Хасанов медленно ехал по Брайтон-бич от Вест-Энд Авеню, доехал до Оушэн Парквэй, развернулся, пропустив рейсовый автобус, подъехал к 'Вареничной' на углу. Ничего подозрительного. Достал шестизарядный Кольт, проверил барабан, спустил с предохранителя и положил оружие на колени. Прогрохотал поезд сабвея, что над Брайтоном. Хасанов включил кондиционер и нажал кнопки подъёма стёкол, оставив левое приоткрытым.
  Через дорогу шёл какой-то молодой парень, коротко постриженный, в клетчатой котоновой рубашке, черноглазый, с широкими почти сросшимися бровями. 'На моих бакинцев похож',- подумал Хасанов.
  - Доброе утро, мистер, - сказал тот на плохом английском и застенчиво улыбнулся. - Я имею пакет для вас.
  - Стой там, где стоишь. Открой пакет.
  Парень надорвал пакет, вынул знакомую на вид обложку с фирменным знаком Люфтганзы. 'О, - добавил он, - деньги внутри', и, получив знак подойти поближе, сделал шаг вперёд, увидел пистолет, отскочил назад и громко сказал:
  - Мне не нравится это. Я - не килерь какой-то. За двадцать долларов пистолет в лицо получить, да? Я отдам это назад. Мне не нравится это,- и он повернулся уходить.
  - Ладно, перестань, давай пакет.
  - Выйди из машины, мистер, и возьми, - ответил 'бакинец' и улыбнулся.
  Хасанов ухмыльнулся в ответ, открыл дверь, отложив Кольт в сторону, двумя пальцами правой руки влез в нагрудный карман, чтобы достать подготовленный чаевые - 20 долларов. В эту секунду парень, держа в левой руке пакет, сделал шаг вперёд, а правой - загнал финку в грудь Хасанову, по самую рукоять, и тренированной рукой дважды провернул её. Тот вскрикнул, но никто его не услышал. Вы же знаете, люди, В 5:45 как раз одновременно проходят два гремящих металлом поезда сабвея - наверху, над головами русской эмиграции, над поганой клоакой, обозначенной на картах мира как Брайтон-бич.
  Парень чуть подтолкнул тело внутрь машины, тихо прихлопнул дверь и чётко сказал на своём странном языке: 'Нет бога, кроме Аллаха' и спокойно ушёл. А Хасанов остался сидеть в своём Мерседесе последней модели, с торчащей из груди рукоятью боевой финки, с широко открытыми 'смотрящими в оба' глазами и невинной улыбкой на детском лице.
  
   И в эту секунду, люди, хотите - верьте, хотите - нет, подошёл Хасанов ко мне, стал за моей спиной. Дышит в затылок и смотрит, как я пишу эту ужасную повесть.
  
  - Уйди, - говорю я ему, - мне и так - тошно!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 9. 'Молитесь за нас, молитесь за нас, молитесь ...'
  (Начало конца)
  
  
  
  
  5:45 - 6:03
  
  - Уйди, - говорю я ему, - мне и так - тошно.
  - Не могу, дорогой, - ответил убитый, - пойми, я знать хочу, кто человечка послал.
  - Зачем это тебе? Ты никогда не убивал. Вас на том свете в разные места определят.
  - Так интересно же. Ну, будь другом, покрути листочки. Как узнаю, сразу уйду.
  - Нет смысла. Не в тебе здесь дело, а в Серёже. С самого начала читать нужно.
  - Так я быстро, не задержу. Покрути, покрути листочки. А Серёжу я знаю?
  - Знаешь. Забыл, наверное, но встречал ты его, Хасанов, два раза. Королёв фамилия, фотограф бывший. Восемь тысяч, помнишь?
  - Вспомнил. Хороший парень. Но почему - восемь? Только две тысячи. Дело-то мелкое, да и не было за ним ничего.
  - А вот скажи, Хасанов, - я разозлился, - многого я в этой жизни не понимаю. Ну, делал ты эти деньги, навалом денег. Нужны они тебе сейчас? Нет, ты послушай. Вот, Верочка и Серёжа - с первых дней в Америке маются, она всего пару месяцев работала, когда на жратву денег не было, бутерброды в Макдональде только для сына и бабушки покупали, а те тогда всего 40 центов стоили, несколько лет один Вадюнька мясо ел, а они - лапы куриные по 33 цента за пол кило. Я к чему веду,- Верочка не работала, а всё покупала на кредитные карты: и кремы свои, и мебель хорошую, не дешевую, и посуду изысканную. Не у каждого американца такая есть, потому что по средствам жить привыкли. А последние годы, уже после смерти твоей, только в 'Маркосе' и 'Саксе' одевается,- всё на карточки! А что будет с их посудой, мебелью и прочей дрянью, если мир рухнет, или семья, например?
  Я знаю, чем это всё кончится. А они - нет.
  - А почему твой Серёжа не сказал ей: 'Женщина, иди работать'?
  - Не моё дело, а тем более, не твоё! А ты? Для чего деньги шальные молотил? Для чего, а? Упс! Нож в грудь, и не нужно ничего! Ты знаешь, что такое - любовь? Ты, хоть имел семью, жену, детей? Мне с тобой говорить не о чем. Ты - нищий человек. И убил тебя Олег Костенко. Доволен? Вон!
  - Что с Олегом будет? Накажет его бог?
  - А ты что, в бога веришь? В какого, можно спросить? Ничего тебе не скажу. Лишь одно: всё предрешено, Аннушка уже разлила подсолнечное масло.
  - Какая - Аннушка? У Булгакова, что ли? Мне эта книга никогда не нравилась. Ну, что в ней есть?
  - В ней есть всё. И ты, и я, и Сергей, друг мой сердешный, и не успевший три раза прокричать петух. А, не поймёшь ты этого. Ладно, так и быть, скажу, что с Олегом будет. Только я не хочу, чтобы люди узнали об этом раньше времени.
   И я взял самый ненужный, весь исчерканный лист черновика, перевернул его, выбрал самый короткий, затупленный карандаш и написал Хасанову всего несколько коротких слов.
  - Когда? - спросил тот, чуть не подавившись.
  - Ровно через три часа, в 9:03.
  - Как ты знаешь?
  - Все то же масло: в Бостоне уже началась регистрация пассажиров на рейсы 11 и 175. И это - всё для тебя. А теперь, - вон отсюда.
   Хасанов посмотрел на меня и исчез, не улыбнувшись, как и не жил никогда.
  
  5:39 - 6:25.
   Мохамед Ата подошел к стойке 'United Airlines' в городе Портланд, штат Мейн., молча протянул водительские права и билет. Пока служащая игралась с компьютером, оглянулся и узнал стоящего в очереди Абдулазиза. Всё в полном порядке. Он забрал со стойки документы и посадочный талон и пошел к пропускнику. Самолет на Бостон вылетел в 6:01.
  
   Марван сидел на скамейке в отведенном для курения месте 4-этажного гаража в Логан аэропорту в Бостоне. Он снял очки, подышал на стёкла и протёр их краешком рубашки. Аккуратно пригладил бородку, помолился. Потом достал из яркой коробочки от конфет последнюю сигарету с марихуаной, прикурил, затянулся, подсосал воздух через стиснутые зубы, улыбнулся чему-то своему, задержал благословенный дым в легких и выпустил остаток в сторону сидящего рядом и курящего Марлборо полицейского.
  - Хорошие сигареты, - заметил тот и улыбнулся глуповатой улыбкой, - Данхилл?...
  
  ...Серёжа взглянул на спидометр - 75 миль в час. Он прикоснулся к педали тормоза, но было поздно: в зеркале заднего обзора уже мелькали цветные огни вертушки полицейского Форда. 'Господи, ко всем делам, только этого не хватало!' Он принял вправо и остановился. Опустил боковое стекло, достал права и регистрационную карточку. Подошедший офицер, симпатичный белый американец поздоровался, внимательно осмотрел машину, взял бумаги и вернулся в свой Форд. Через пять минут он опять подошёл и укоризненно покачал головой:
  - Вы превысили предел скорости на 19 миль в час. Я должен вручить вам штраф. Распишитесь внизу. Вы имеете право обжаловать моё решение в суде. Номер телефона - на обратной стороне, - он пригладил двумя пальцами свои пышные усы. - Хорошего вам дня, - и добавил, - прекрасная машина у вас, новенькая. И вы - солидный человек, а гоните, как подросток, навстречу смерти. Будьте осторожны.
   И только когда полицейский отъехал, Сергей понял, что тот забыл отдать регистрационную карточку. 'Ничего страшного, - подумал он, - в квитанции есть фамилия и линейный номер офицера'. Однако, настроение окончательно испортилось. И этот звон в ушах...
  
  
  6:26 - 7:14.
   Какая-то идиотская ситуация. Совершенно безвыходное положение. И я совершенно не могу обсудить это с Верочкой. Ну, как можно сказать ей, чтобы шла работать, после того, как обещал ещё в Союзе, что не будет работать? Допустим, до позапрошлого года, пока бизнес рос с каждым годом... Но, как только мы выплатили всё оборудование и займы, экономика накрылась, и камеры цифровые появились.... Я могу заработать свои пару тысяч на стороне, но не могу оставить её в лаборатории ни на минуту: ничего не умеет делать и не хочет учиться. Даже обычный чек не умеет выписать. Только упрекает, зачем я открыл этот бизнес. А что я мог сделать?..
   А что он мог сделать, люди? Да, я буду защищать его. Всегда. Поставьте себя на его место. Вы приезжаете в чужую страну, не знаете ни одного английского слова, не знаете, где искать работу, и какую. В кармане у вас 150 долларов, на четверых. Пособие платят только три месяца. Информацию о программах помощи эмигрантам от вас скрывают. И вы идете работать на любую работу, ночами учите английский, ездите на интервью в разные организации в радиусе 50 километров. Слышат ваш английский и никуда не берут. Ну, как объяснить будущему хозяину, что вы уже давно забыли то, что он узнает только к концу своей жизни. И когда тот спрашивает, сколько вы хотите в час, честно отвечаете: 'Пятнадцать долларов'. Это - тот минимум, который обеспечивает скромные расходы семьи. Не больше. А тот хочет платить восемь, ну, девять в час. И вы начинаете присматриваться, как этот бизнес работает, выписываете профессиональные журналы, и очень быстро понимаете, что ничего страшного, не боги обжигают, вполне можно открыть нечто подобное. Находите источники финансирования, делаете не очень сложные расчёты. Да, должен такой бизнес давать минимум в три, четыре раза больше, чем вы сейчас имеете, и игра стоит свеч. И начинаете искать главное - стартовый капитал. А ваши бывшие ученики, сотрудники, друзья, - все отказываются одолжить вам эти проклятые деньги. А ведь многие обязаны вам знаниями, профессией, тёплыми местами... Эх!
  Гриша давно уже в Бостоне. Думаете, помог? Дудки. Лёнька, помните: '.... Не забуду хорошего. Деньги там, или чё...'? Помог? Ну, с ним-то всё понятно: трудно им было очень, как никому, двое детей... А другие... Ноль. Я - тоже. Пустым уехал. Психанул на все, как и Серёжка. Всего десятка у меня была, так дал ему половину, а что делать? И знаете, люди, кто помог? Правильно, Нюмка. Тридцать тысяч дал, всё, что мог. И Боря. Вы его, люди, не знаете. Родственник он, очень дальний. Почти не знали друг друга. Так, в детстве только. Мы все оттуда родом. Только улетели эти деньги быстро. Бизнес-то в четыре раза больше денег давал, а расходы ещё больше выросли, и жили ребята мои уже на другом уровне: квартиры другие, мебель, машины, и Вадик - уже взрослый. А, что говорить! Не умеют они жить по средствам. Мы всегда Серёжку 'пижоном' дразнили. А Верочка. Не моё это дело, чужая семья. Зато жили они тихо, никогда не ссорились, 24 часа в сутки вместе были. Вадюньку она растила.... Боялась она, если честно, Америки, боится этого бизнеса, боится одна остаться, если что. Особенно, - после свастик и пистолета в лицо. Напомните мне, люди, я обязательно расскажу вам позже. Сейчас - не могу: кое-что важное случилось.
  
  
  7:15 - 7:59
  
   Борис Карнаух служил менеджером отдела бухгалтерского учета в той самой фирме, которую даже мэр Нью-Йорка Джулиани не раз ставил в пример как отличное предприятие Всемирного Торгового Центра. Да вы знаете: на 96 этаже Северной башни, весь этаж снимают, так и погибнут все - 143 сотрудника. Из ста сорока четырёх. Вот, Борис Карнаух принял душ, побрился, замазал соляной палочкой выступившую капельку крови на подбородке, смазал лицо кремом 'Zirh', тщательно потёр под мышками палочкой фирменного дезодоранта и причесался. Он надел белоснежную рубашку Версачи, модный льняной костюм фирмы 'Белуни', галстук по сезону, пояс и туфли - в тон: коричневые, с чуть красноватым отливом. Застегнул крокодиловый ремешок часов. Посмотрел на себя в зеркало, чуть подправил причёску: всё в ажуре. Борис подошёл к стойке бара, на которой лежали ключи, кошелёк и такой небольшой, примерно три пальца в диаметре талисман, через дырочку в котором была продета тоненькая простая верёвочка. Он купил этот талисман на сеансе Верховного Шамана Сибири Оюн Батыра, приезжавшего в Бруклин в мае. Талисман был сделан из обожженной глины, какие-то узоры... Борис взял его в руки и поразился: твёрдый, как камень диск, толщиной в 8 миллиметров, скрутился в трубочку. Карнаухов задумался на минутку, подошёл к телефону, набрал номер: 'Привет, Мэри? Я что-то плохо чувствую себя сегодня. Простуда, наверное. Если будут вопросы, звони в любое время'. Он снял пиджак, зашел в комнату-шкаф, повесил его там, вернулся в гостиную, сел в кресло и включил телевизор. Ему никто из сотрудников больше никогда не позвонит. Да и все телефоны в Нью-Йорке перестанут работать ровно через два часа - в 9:15.
  
   Мохамед Ата, пройдя через переход, вошёл в самолёт компании American Airlines, рейс 11, Бостон - Лос-Анджелес. Это был Боинг 767, вмещающий 200 пассажиров. Самолёт был полупустым: вторник. Одиннадцать членов экипажа принимали на борт всего 81 пассажира, пятеро из которых вообще не были людьми. Самолет получил разрешение на взлёт в 7:59.
  
   Марван Ал-Шеххи сидел в третьем ряду салона первого класса. Стюардесса поднесла пластмассовый фужер с шампанским. Он сделал глоток неприятного напитка, осмотрелся. На передних местах пока никого не было. А сзади сидела четвёрка его соратников и ещё пятьдесят три приговорённых к нечеловеческой смерти пассажира. Марван (мне противно, люди даже произносить их имена) аккуратно нащупал в кармане нож для вскрытия картонных коробок. 'Прав Ата, голыми руками возьмём неверных'. Он достал из кармана сидения впереди инструкцию эвакуации пассажиров из Боинга 757, бегло взглянул на яркие цветные картинки и расхохотался. 'Я рад, что у вас хорошее настроение, сэр', - сказал пробегавший мимо стюард, один из восьми уже обреченных членов экипажа.
  
   А сейчас, люди, когда у нас появилось несколько свободных минут, разрешите поведать вам одну интереснейшую историю, я обещал. Уверен, вы помните, где проходила граница, когда была война между Севером и Югом. Правильно, через Виржинию, примерно на уровне теперешней столицы - Вашингтона, то есть всего в 30 - 35 милях от Серёжиного дома. Вы представляете, как там и по сегодняшний день любят негров и вообще - иностранцев. За месяц до открытия бизнеса, в июле 1994 года Сергей получил платный совет у известного автора журнальных статей и консультанта в области фотографического бизнеса. Среди мелких и часто - глупых советов, господин Джеймс Пински сказал кое-что дельное: 'Учтите, у вас очень плохой английский, извините, и ярко выраженный иностранный акцент. Как к этому отнесутся ваши клиенты? Граница между Севером и Югом очень близка от вас'. Он был прав. Более того, уверен, люди, вы не знаете, штаб-квартира Ку-клукс-клана расположена очень близко - в столице штата Мэриленд городе Анаполисе, в тех же 30 милях, только на восток. И что объединяет родных американских террористов, взорвавших правительственное здание в Оклахома-Сити, с теми, кто сжигает церкви чернокожих верующих, синагоги и с людьми бен Ладина? Ненависть к иностранцам, неграм, евреям, неверным, если хотите.
  Какое это всё имеет отношение к нашим героям - моему хорошему другу Сергею Королёву, Верочке Королёвой и Вадиму Королёву (они приняли одну фамилию сразу после приезда)? Разве они - евреи? Евреями здесь считают тех, кто принял веру, посещает синагоги, как и было раньше - на Руси. Всех эмигрантов из СССР или СНГ, а их здесь уже более полутора миллионов, называют русскими, вне зависимости от национальности и вероисповедания. В чём же дело? Всё очень просто, до глупости - просто. Они - иностранцы. Как это возможно в стране, созданной эмигрантами - Америке? Возможно, увы и ах. Сейчас, спустя десять лет после открытия бизнеса и четырнадцать - после приезда, положение несколько изменилось. Почти все мелкие бизнесы, не дающие серьёзных доходов, практически в руках приезжих. Да и какой американец согласится работать семь дней в неделю, с утра и до позднего вечера, часто ночуя на работе. Давно уже нет таких.
  Извините, я опять отвлёкся. Серёжа нашёл свободное помещение в одном из небольших торговых центров. Место было странное, пользовалось не очень хорошей репутацией: вокруг много испанцев и чернокожих жителей, знаете, ограбления, наркотики. А в двух кварталах - миллионной стоимости дома с полями для игры в гольф. На место получше рассчитывать было нельзя, - денег мало. Примерно сто квадратных метров, на углу здания. По пять окон с каждой стороны, огромных, от земли и до потолка. Строительные, сантехнические и электрические работы выполнил подрядчик, а красил Серёжа всё сам. Расположение - удобное, близко от центра города, от всех главных шоссе. В радиусе 20 миль не было фотолаборатории с таким большим комплексом услуг. Клиенты появились почти с первого дня. Серёжа сфотографировал какого-то симпатичного чернокожего и вывесил его портрет в окне. На следующее утро оно было вдребезги разбито. К ребятам зашёл 'пахан', как прозвала его Верочка - продавец наркотиков.
  - Эй, - улыбаясь, выдавил он, - чего скажу, У нас здесь - порядок. Это не наши сделали. Любой мог. Охранник, например. - И он ушел с такой же загадочной улыбкой на лице.
  Охранник - бывший полицейский. Немец. У него свой дом на западе Мериленда. Колючая проволока, тренированные овчарки, тонны оружия. Он чуть позже сдружился с моими ребятами. 'Вы здесь ничего не понимаете. Все беды из-за чёрных. И я держу оружие наготове. Рано или поздно настанет день, и мы их вышвырнем. Куда? Обратно - в Африку. (Ха!) А вообще, я вас очень полюбил. Вы изменили моё представление о русских. Знаете, мы в школах, когда учитель говорила: 'Русские идут!' прятались под парты. Нас учили, что русские - бездельники. А вы тут - день и ночь работаете... Дурак был Гитлер, что на Россию полез. Я это только сейчас понял'.
  Серёжа читал ему на немецком стихи Гейне: 'Воздух прохладен, темнеет, спокойно Рейн течёт...' Охранник, отвернув голову, вытирал слёзы.
  Примерно через месяц после открытия кто-то написал на том же стекле грязное ругательство. Ниже была нарисована маленькая свастика, кстати, неправильно. Размером примерно сантиметров десять, может, меньше, кто помнит? А ещё через пару недель, запарковав машину, Верочка и Сергей ещё со стоянки увидели толпу людей, телекамеры, полицейских. К ребятам моим бросились женщины и мужчины с микрофонами, осветителями, что-то спрашивали. Только подойдя поближе, они поняли, в чём дело. На всех десяти окнах яркой красной краской были нарисованы огромные, в человеческий рост неправильные свастики. Десять свастик. Ещё свежая краска стекала по стеклу. Люди из ФБР, поставив оцепление вокруг, искали улики (там был отпечаток ладони), брали образцы краски. Лабораторию закрыли на несколько часов, допрашивали Серёжу и Верочку раздельно, в разных комнатах.
  - Ничего не понимаю, - сказал старший следователь по особо опасным преступлениям Дик Драссел и покачал головой, - ничего не понимаю. В Америке такое не рисуют кистью. Только аэрозольными флаконами. Их тут же выбрасывают в урну или забрасывают на крышу ближайшего дома. А здесь - краска. Видимо, художник работал.
  ... Их показывали по всем программам телевидения, наверное, больше недели. Следователи знали, кто это сделал, но не было улик. И все скоро об этом забыли. Кроме Верочки. Она вообще никогда ничего не забывала. Не забудет и эти истекающие кровью свастики. Вы увидите, люди.
  
  8:15 - 8:45
  
   А сейчас, когда мой Серёжа вот-вот въедет в Нью-Йорк, хочу обратить ваше внимание, люди дорогие, на странные вещи, происходившие в Америке во вторник, одиннадцатого сентября 2001 года и накануне. Очень странные. Главнокомандующий ВВС России Анатолий Корнюков в интервью газете 'Правда' на следующий день сказал, что в России совершенно невозможен акт терроризма по сценарию 9/11. Как только угон самолёта случится, ему немедленно доложат, и истребители поднимутся в воздух ровно через минуту. Что же произошло в обладающей великолепной военной техникой Америке?
  1. Малейшее отклонение пассажирского самолёта от курса, больше, чем на 15 градусов, исчезновение с экрана радаров, отключение опознавательных сигналов или потеря радиосвязи немедленно сообщается в ВВС США (подразделение NORAD). Утром 11 сентября в небе находились 4 истребителя F-16, ещё 12 были готовы к немедленному взлёту. NORAD, как никогда, был готов к любым событиям: в это время проводились полугодовые боевые учения антитеррористических подразделений США под кодовым названием 'Vigilant Guardian', командиры и все ответственные лица находились на своих местах, министр обороны Румсфельд проводил совещание в Пентагоне с высшими военными специалистами и представителями нижней палаты Сената. Добавим к этому, шесть недель назад военные получили новейший сверхсекретный терминал Интернета и другое необходимое оборудование.
  2. Девять, да, девять угонщиков из девятнадцати были отобраны перед посадкой в самолёты для персонального досмотра. Двое из них были в списках наблюдения за террористами, двое - за нестыковку в документах, шестеро из девяти, - потому что компьютерная система автоматически показала необходимость ручной проверки багажа на оружие и взрывчатку. После проверки им всем разрешили посадку в самолёты.
  3. За два часа до первой атаки два работника компании 'Odigo', принадлежавшей Израилю, получили точнейшую информацию о предстоящей атаке. Компания расположена всего в двух кварталах от Всемирного Торгового Центра.
  4. Накануне, в понедельник на главной бирже мира - в Финансовом центре Нью-Йорка наблюдалась подозрительная, необычная активность с покупкой и продажей акций. Кто-то знал...
  5. Гражданская авиация, почти немедленно после взлёта получившая данные об угоне от пилотов, стюардов и стюардесс, сообщила в NORAD через... 20 минут, в 8:40. По правилам - одна - две минуты: нажать нужно было только одну кнопку! Команда на взлет была дана пилотам истребителей через 5 минут, вместо одной. Взлетели военные ещё через 5 минут, вместо одной. Одновременно с другой базы были подняты в воздух истребители F-15, затем посажены, затем подняты в воздух опять. Однако, и в этом случае, летящие со скоростью до 1500 миль в час истребители, могли легко успеть уничтожить, по крайней мере, второй атакующий самолёт ещё до его подлёта к Манхеттену. В чём же дело? Вы не поверите, люди, все считали, что это - часть учений.
  Глупость и неразбериха привели к почти мгновенной гибели почти трёх тысяч человек, банкротству нескольких авиационных компаний мира, резкому падению экономики США, и без того находившейся в экономическом кризисе, нанесли удар экономике всего цивилизованного мира. Да вы и сами это знаете, люди.
  
  8:00. Серёжа: - Верочка, я на Верразано-Бридж. Так что, всё в порядке. Минут через двадцать буду у Нюмки. Позже позвоню.
  Он вёл машину по верхней секции моста, в левом ряду, чтобы свернуть в сторону аэропорта им. Кеннеди, на Белт - Парквей, ведущему в Бруклин. На Четвёртом экзите он резко затормозил: 'Куда я еду? Все же сейчас на работе'. Он сошёл с трассы, развернулся, снова вышел на шоссе. И погнал машину в противоположном направлении, в сторону Манхеттена, где Борис держал бизнес.
  8:19. Рейс 11. Пилот Джон Огоновски незаметно нажал на кнопку обратной радиосвязи. Диспетчеры в Бостоне с этой секунды слышали все разговоры. Чуть позже Джон аккуратно отключит опознавательные огни и радиосигналы самолёта. Связь прервётся навсегда в 8:38.
  8:20. Даниель Левин, один из наиболее засекреченных агентов израильской антитеррористической контрразведки Sayeret Matkal, сидевший в салоне первого класса впереди террориста Сатама Ал-Сугами, вскочил со своего места и попытался вцепиться в горло Сатаму, обвешенному взрывчаткой. Подскочивший сзади другой бандит схватил Даниэля за волосы и молниеносным движением перерезал ему горло.
  8:21. Стюардессы Бетти Онг и Эмми Свини одновременно с разных мест самолёта позвонили в два отделения компании American Airlines и двадцать пять минут вели единственные в их жизни репортажи о происходящем: внешнем виде бандитов, их местах в самолёте, их действиях. Этот репортаж продолжался до последней минуты.
  8:25. Серёжа остановился на турникете для оплаты проезда через туннель, связывающий Бруклин с Манхеттеном. 'Заторы, заторы... Чёртов Нью-Йорк. Терпеть не могу!' Через десять минут со скоростью, не превышавшей 10 миль в час, он медленно повернул направо на Вест-Стрит, проходящей вдоль западного берега Манхеттена. Ему осталось проехать не более двух миль, примерно до 42 Вест-Стрит, где работал Боря.
  8:40. Пилот United Airlines, рейс 175 доложил в диспетчерскую, что слышит крик из салона самолёта: 'Всем оставаться на своих местах'...
  8:43. Министр обороны США Румсфельд на совещании в Пентагоне, еще ничего не зная, сделал предсказание: ' Я вот что скажу, я говорил об этом много раз. Кое-что ещё произойдёт, - и повторил, - будут другие акты терроризма'. Самолет рейса 77, только что взлетевший из международного аэропорта Вашингтон-Дуллес, в 35 милях от Белого Дома, врежется в противоположное крыло Пентагона скоро, очень скоро. В 9:38, смотря репортаж по телевизору о событиях в WTC, Румсфельд сделает ещё одно предсказание: 'Будет ещё одна атака. На нас'.
  8:44. Олег Костенко вынул ключи, мобильник и мелкие деньги из кармана, положил в пластмассовую коробочку на конвейере и стал в очередь пройти под аркой рентгена в Южном корпусе Близнецов. 'Что-то не в порядке, - подумал он, - Зорик до сих пор не звонит. Улетел чурка или нет, что происходит?'. Олег рискнул зайти в свою контору только по одной причине: забрать CD с программой и уничтожить кое-какие компьютерные файлы.
  8:45. Стюардесса Эмми Свини сказала по телефону: 'Я вижу воду, здания, - и после паузы, - о, боже мой, молитесь за нас, молитесь за нас, молитесь...'
  
  Мне страшно, люди. Я не умею молиться. А вы?
  
  
  
  
  
  
  Глава 10. September Eleven
  (Cancel!*)
  * Аннулировано (англ.)
  
  
  
  
  
  
  8:45. Олег Костенко, пройдя через арку рентгена, успел заскочить в лифт, двери которого уже начали закрываться. 'Так, - подумал он, - я всё-таки молодец, здорово заделал Хасанова. Не дал ему даже забрать CD. Да и на фиг он ему нужен. Я здесь хозяин, а он - никто, г---о собачье, мусор, мент. Столько денег ему платил.... Какие, однако, шикарные лифты здесь в моём здании. А интересно, бывают аварии или нет. Вдруг, трос оборвётся. Интересно, что будет'.
   Я отвечу тебе, Олег. Не бывает аварий. Так, иногда, раз в два года застрянет какой-то лифт между этажами. Нажмут пассажиры кнопку вызова, и аварийная служба быстро всё исправит. Был, правда, случай - больше часа люди в лифте сидели. Но причину нашли: концевой выключатель заводской брак имел. Во-первых, это устранили, а во-вторых, все аварийные системы сдублировали, как в самолёте. А, кроме того, рассчитаны все лифты и тросы на 10-кратную нагрузку. И даже если трос оборвётся, что само по себе невероятно, тормозные механизмы задержат лифт и спасут пассажиров. Только одного не смогли предвидеть инженеры, что тросы расплавятся, одновременно прекратится подача электроэнергии, как от сети, так и от аварийных генераторов. И тогда все лифты почти одновременно ударятся о бетонное дно шахт. Двери выскочат, искореженные от такого удара. Стоящие внизу и так чуть с ума не сошедшие люди, которым выпало несчастье работать в этих двух небоскрёбах, увидят задрапированные в костюмы или прикрытые платьями кожаные мешки, наполненные разбитыми на миллионы частей костями. Многие тела просто разорвёт от удара. Жаль, что ты, Олег, не будешь в одном из этих лифтов.
   8:46. Пассажиры лифта ощутили какой-то резкий толчок и глухой звук удара. Как будто, знаете, спортсмен во время тренировки ошибся и упал на набитый конским волосом кожаный мат. Мигнул свет. Все переглянулись, улыбнулись понимающе друг другу: ничего, бывает. Вроде, ничего не случилось. Да. Почти ничего. Обыкновенный Боинг-767 врезался в Северный корпус, между 94-м и 98-м этажами, и 'тихонечко' взорвался. И больше - ничего! Момент удара видели всего несколько человек, но тысячи - почувствовали. И услышали сильнейший взрыв сорока тысяч литров топлива. За долю секунды четыре этажа оказались, практически, смятыми напрочь. Части самолёта проткнули огромное здание насквозь. Сборка шасси, пробив стену, вылетела примерно с 96-го этажа, ударилась об землю и разлетелась на части.
  8:48. Олег вышел из лифта на 97 этаже, потрогал ручку входной двери, достал магнитную карточку, открыл кодированный замок и прошел через приёмную в свой офис. 'Где эта селёдка-секретарша, она должна быть на месте в 8:30?' Он подошёл к компьютеру. Тот был, естественно включён.
   CD с программой исчез.
  
  
  
  Некоторые уточнения.
  
  Секретарь 'USA Investments,Inc.' Маша Линквист останется жива. Она заскочила по дороге на службу к подруге Галине, работавшей на шестом этаже Северного корпуса, забрать кофточку. Они выбегут на улицу через четыре минуты после удара. Успеют воспользоваться одним из многих лифтов, за несколько минут до того, как те оборвутся. Маша и Галя, очнувшись далеко от здания, вместе с неисчислимым количеством счастливцев, стиснув зубы, с ужасом будут наблюдать, как из окон, выше пожаров, выбрасываются отрезанные от всех путей к жизни люди. Из сотен работавших наверху спасутся сорок семь человек. Из Южного Близнеца, - только ОДИН из тысячи двухсот. Падающие тела, некоторые - в огне, при ударе об асфальт превращались в кровавые лепёшки. Подружки вернутся домой, в Бруклин пешком, поздно вечером и никогда больше не поедут в Манхеттен, хотя прошло уже более двух лет.
  
  8:48 - 8:53. Сергей стоял в автомобильной пробке. Он успел проскочить на светофоре Либерти Стрит последним, уже почти на красный свет. Впереди, в левом ряду стоял автобус, пассажиры которого, прижавшись лицами к стеклу, удивлённо смотрели куда-то вверх и вперёд. К Серёжиной машине подбежал полицейский, показывая опустить стекло. Сергей нажал на кнопку стеклоподъёмника и услышал характерный вой сирен пожарно-спасательных машин.
  - Что случилось? Я ничего не нарушил, проехал на жёлтый свет...
  - Прими вправо, немедленно прими вправо. Я сказал, принять вправо!
  - Я не могу. Мне нужно на сорок вторую стрит, и вообще, здесь - бордюр, а у меня не грузовик: я колёса разобью. Что случилось?
  - Самолёт врезался в Торговый центр. Ты что, не видишь ничего, - орал полицейский, растерянно тыча пистолетом куда-то вверх.
  Сергей сдал вправо, с трудом наехал на высокий бордюр. Мимо, воя сиренами и мигая сигнальными огнями, протискивалась пожарная машина. Серёжа вышел из машины, взглянул направо вверх и обомлел: из окон одного из небоскрёбов валил чёрный дым, на нескольких этажах было видно багрово-красное пламя. От окон повыше отделялись черные полоски выбрасывающихся людей. Пассажиры в автобусе истерически кричали. 'Нет, - подумал Сергей, - нужно убираться отсюда'. Он влетел в машину. На светофоре сзади всё ещё горел красный свет. Серёжа включил заднюю скорость, резко рванув, подал машину назад и крутанул баранку влево. Нисан развернуло почти на месте. Оторопевший от наглости полицейский, поднял левую руку с пистолетом, затем безнадежно махнул рукой, сел на бордюр и обхватил свою голову руками. Колеса Серёжиной машины завизжали, её дёрнуло вперед и влево на Либерти. По ней шли толпы людей, были видны раненные осколками. Почти каждый держал возле уха телефон. Все двигались только в одном направлении - от Торгового центра. Машин было мало, однако впереди, за Вашингтон стрит всё было забито транспортом. Сергей не знал, куда ехать: он был в Манхеттене второй раз, а на Вест-Сайде - впервые. Вашингтон стрит - улица с односторонним движением, он повернул направо и поехал в том направлении, куда бежали только пожарники. Большинство - навстречу своей гибели. К WTC - Всемирному Торговому Центру.
  8:48 - 8:53. Верочка открыла двери в магазин, быстро набрала код отключения сигнализации, включила свет, кассу, терминал кредитных карточек и кондиционер. Подойдя к зеркалу, поправила локон на виске, сделала шаг назад и включила телевизор. Диктор АВС, сняв наушник с уха, повернулся к камере и сказал: 'Мы только что получили сообщение о пожаре на верхних этажах Северного корпуса WTC. По непроверенным данным небольшой самолёт врезался в здание. Команда наших репортёров уже в пути. Мы будем держать вас в курсе событий'. Верочка подняла глаза на часы: 8:52. У неё всё внутри похолодело, она села в кресло и больше не отвела глаз от экрана. В магазин в этот день никто не зайдёт.
  
  Некоторые уточнения.
  
  В ближайшие две недели в магазин зайдут всего восемь постоянных клиентов. Просто так. Поговорить о происходящем.
  Директор CIA (ЦРУ) Тенет завтракал с бывшим сенатором Дэвидом Борензи. После сообщения личного секретаря об атаке, Тенет повернулся к сенатору и выдавил из себя: 'Вы знаете, на всём этом явно видна рука бен Ладина'.
  В 8:52 два истребителя Ф-15 получили команду перехватить Рейс 11, который уже ...врезался в Северный корпус. Эта команда последовала через 38 минут после потери контакта с самолётом. Горючее было залито в баки 'до горлышка'. Пошли эти самолёты на перехват Рейса 175? Давайте посмотрим, люди. Генерал-лейтенант военной вазы Otis ANG заявил, что лётчикам была дана команда следовать 'на всех парах'. Это очень редкий приказ. Означает использовать максимальные возможности машины - лететь со скоростью до 1875 миль в час. Генерал- майор Поль Вивер назвал другую цифру - 'около 500 миль в час', позже, в интервью АВС Ньюс совершенно другую - М 1,2, то есть в 1,2 раза выше скорости звука - около 900 миль. Генерал- майор Лари Арнольд назвал ещё одну цифру - 1100-1200 миль в час. Если это правда, то истребители достигли Нью-Йорка за 10-12 минут. Если бы они летели с максимальной скоростью, то - за 7-8 минут. Второй трагедии бы не произошло. Вторая атака унесла гораздо больше жизней, чем первая. Во-первых, удар пришёлся на четырнадцать этажей ниже, и большее число людей оказались отрезанными от путей спасения, во-вторых, по той же причине, Южный небоскрёб рухнул на 29 минут раньше Северного. Не все успели выйти...
  А теперь, - держитесь, люди, за стулья. По ленточки записи полёта, предоставленной NORAD, истребители достигли города через ...19 минут. Это означает, что их скорость была ниже 600 миль в час.
  
  8:53 - 9:02. Олег.
  
   Через открытые двери донесся шум из коридора. Олег выглянул из приёмной. Там работники соседних офисов бежали к лифтам. 'Уходите, - крикнул один из пробегавших, - какой-то самолёт врезался в Северный корпус!' Олег быстро пошёл в том же направлении, куда шли все. Нет, не все. Навстречу, вглядываясь в лица, шли два белобрысых, коротко постриженных американца с характерной военной выправкой. Заметив в толпе Олега, один из них тихо сказал: 'Прошу вас вернуться в офис'. В это время по внутренней трансляции передали, что нет причин для беспокойства. Здание находится в полной безопасности, в полной безопасности, и попросили всех вернуться на свои рабочие места. Многие так и сделали. Олег - тоже зашёл в кабинет вместе со своими попутчиками.
  - Прошу садится. Располагайтесь поудобнее. Чем могу служить?
  Тот, кто был старше по возрасту, снял очки, сложил их, вставил в нагрудный карман пиджака и чётко сказал:
  - Прошу вас предъявить удостоверение личности. Вот - ордер на Ваш арест. Вы имеете право не отвечать на наши вопросы.
  Олег вздрогнул от звонка мобильного телефона.
  - Я могу ответить на звонок?
  - Да, конечно, - как-то очень быстро ответил тот, что помоложе, улыбнувшись напарнику.
  Олег всё понял. У него внезапно заболела голова. Он прижал пальцем стучащий висок, достал телефон и сдвинул крышку. На линии был Зорик.
  - Наш друг улетел в 8:42. С опозданием в 40 минут. Я звоню, звоню вам, а связи - нет...
  Олег выдохнул воздух, повернул голову к окну. Прямо на него летел какой-то огромный самолёт. Это был United Airline, Рейс175, Бостон - Лос-Анджелес.
  
  Сергей.
  
  Проезд впереди был забит полицейскими и пожарными машинами. Работники пожарно-спасательной службы оказывали помощь раненым, вкладывали в черные пластиковые мешки трупы и отдельные части тел. От ВТЦ шли обезумевшие люди. Пожилой мужчина в брезентовой куртке пожарника подошёл к Серёже.
  - Немедленно убрать машину с проезда, или мы её перевернём на тротуар, немедленно. И вообще, уезжайте отсюда.
  - Куда? - спросил Сергей. - Я не здешний. Куда ехать?
  - Куда угодно, - отсюда. Развернитесь, уйдите налево, сразу - направо,
  на Гринвич. Выйдете к туннелю.
  - Может, помощь нужна?
  - Да какая помощь? Мы в здание идём. Вон, пожар там, люди гибнут.
  
  Сергей сел за руль, развернулся в три приёма, свернул налево и проехал метров пятьдесят. Всё. Сотни машин впереди. Дальше ехать некуда. Он вынул ключ из замка зажигания, вышел, захлопнул дверь и быстро пошёл назад. Пройдя два квартала он обратил внимание на большое колесо насаженное на погнутую ось. 'Ничего себе, это же самолётное шасси!' Поднял голову резко вверх, чтобы посмотреть, с какой высоты эта штуковина упала. Несколько этажей горели, валил чёрный дым. Трещал бетон. Отваливающиеся куски падали с огромной высоты и разлетались на части при ударе об землю. На его глазах кусок бетонной стены или металла, кто знает, в лепёшку расплющил санитарный фургон. Вдруг послышался рёв самолётных двигателей. Сергей опять задрал голову и задрожал. Все истерически закричали: Огромный Боинг на глазах врезался в Южный корпус.. Оглушительный взрыв. Задрожал мир. Самолет прорезал здание насквозь, части его вылетели наружу, Огромный огненный кусок металла попал в здание отеля напротив, и там взорвался. Начался пожар. Во многих зданиях вокруг вылетали стёкла. В одном из корпусов пониже, так этажей в пятьдесят отвалился кусок стены. Рядом с ним летели вниз ещё живые люди. Чёрный дым затянул всё небо. Солнце навсегда исчезло. От ВТЦ бежали обезумевшие люди. Сергей бросился к ним навстречу. Подбежав ближе к Северному зданию, он обратил внимание на медленно шедшую навстречу женщину. У неё было очень нарядное платье и причёска, как у Анжелы Дэвис. Откуда-то сверху падали жидкие сгустки огня. Волосы и платье мгновенно вспыхнули. Серёжа сорвал с себя лёгкий пиджак и набросил его женщине на голову, крепко прижав её к себе. Сквозь ткань просачивались струйки белого дыма. На уровне лица женщины виднелась белый лейбл: 'Армани. Коллекционный'. Похлопав по пиджаку, Сергей аккуратно стянул его с головы несчастной. Половина волос выгорела, серьёзный кровавый ожег на правой щеке. Женщина стояла молча. Она икала. Сергей аккуратно, но достаточно резко выдернул из её голого плеча кусок стекла. 'Ты можешь идти?' - спросил он.... С неба продолжали падать шары огня, обгоревшие бумаги, денежные купюры. Женщина опустилась на покрытую щебнем землю. Она рвала и плакала от своей беспомощности. Бетон трещал всё громче и громче.
  - Идём, идём, вставай, родная. Нечего тебе здесь, бежать надо. Думаю, война началась. (Так думали все). - Серёжа обхватил её двумя руками, оторвал от земли и поволок. Они уходили от Центра одними из последних. Там оставались только те, кому огонь нарисовал жирную черту между прежней жизнью и ужасной смертью: служащие верхних этажей, полицейские, пожарники и медицинские работники, две тысячи шестьсот человек.
  
  Некоторые уточнения.
  
  Через минуту после второго удара менеджеры центра управления полётами запретили всем самолётам приближаться к Нью-Йорку и Бостону, городам, где были угнаны самолёты. В 9:08 отменили все рейсы в этих направлениях, запретили взлёт и посадку в Вашингтоне. В эту же минуту агенты Секретной службы ворвались в кабинеты вице-президента Дика Чейни и Советника национальной безопасности Кандолесы Рейс и немедленно понесли их в бункер под Белым домом. В 9:03 из разведуправления позвонили на военную базу Андрюс и дали команду поднять истребители Ф-16 в воздух. В момент, когда Боинг-757 ударил в Пентагон, ракеты всё ещё продолжали загружать в самолёты. Спустя 36 минут! Пол страны могли разворотить...
  В 9:21 власти Нью-Йорка перекрыли все мосты и туннели. В 9:27 наш общий друг Зиад Замир, натянув красную повязку на мозги, вместе с душевным другом своим Ахмедом Ибрагимом ворвались в кабину пилотов рейса 93.
  Мы не вернёмся в этот самолёт. Только одно скажу, люди. Это был единственный рейс, где пассажиры оказали сопротивление нелюдям. Вместо здания Сената США самолёт врежется в землю и взорвётся возле небольшого городка Стони Крик Тауншип, в штате Пенсильвания, в 10:10 утра, в 80 милях от цели.
  Вы помните, люди, я намекал Вам о том , что все преступники в мире так или иначе связаны друг с другом, вспомнили? Так вот, в 9:53 Агентство Национальной безопасности США (NSA) перехватило телефонный звонок от одного из оперативников бен Ладина в Афганистане. Он звонил по телефонному номеру в ...Грузию. Звонивший сказал, что он 'имеет хорошую новость', и что ещё одна цель - впереди, только минут на сорок позже. Как мог кто-то в Афганистане так быстро узнать, что рейс 93 опаздывает на сорок минут? Кто-то позвонил. Угонщики, из самолёта?
  
  Верочка.
  
  Да, я так и думала, вот и Пентагон...
  ( Вся страна наблюдала за происходящим по телевизорам. Телевизионщики не смогли подойти близко: дороги перекрыты, но камеры были установлены везде, где только можно, даже на крышах домов.)
  Где Серёжа? Телефон не отвечает, нет связи. Это война, или нападение террористов-мусульман? Вадик уже дома - все школы закрыли. А я, вместо того, чтобы сидеть с ребёнком, должна торчать в этом чёртовом бизнесе. Теперь ему, вообще, конец. Что мы будем делать? Опять начнём всё с начала? Ну, Серёжа, конечно, найдёт работу. А я, что буду делать я? Работать на какого-то кретина? Учиться? В мои сорок два года? Что же делать? Нужно запастись терпением. Вадюньке осталось учиться меньше года. Всё, что мне нужно в жизни, - поставить его на ноги. Он блестяще учится, и университет ему обеспечен, Серёжа прав.
  - Да, Бабэна, что ты хочешь? Это - не война, ты не понимаешь. Бен Ладин не в Америке, он - в Афганистане, это очень далеко. Далеко. Да, дальше, чем Одесса. Клава плачет? Ну, а тебе какое дело до неё? Да, Серёжа в Нью-Йорке, но он не в Манхеттене, нечего ему там делать, чего его туда понесёт? Ладно, пока, вечером позвоню.
   Верочка швырнула трубку и вдруг поняла, что её Серёжа именно в Манхеттене, скорее всего, - у Бори на работе, Нюмки, ведь, нет дома в это время. Если муж вообще доехал....У неё задрожали руки, начался озноб...
  
  Дополнительная информация.
  
  Если вы помните, люди, я обещал рассказать вам о пистолете. Сейчас - самое время. У нас с вами есть примерно минут двадцать. Южный корпус рухнет, как карточный домик в 9:59. Тогда мы вернёмся к Серёже. Второе здание обрушится на 29 минут позже, но мой любимый друг Сергей Королёв уже этого не увидит...
  
  А вообще, каким вы Сергея себе представляете? Честно? Вы ошибаетесь. Подумайте, ему пятьдесят четыре года, сидячий образ жизни: работа - машина - дом. Да, он очень крепкий и здоровый человек, выглядит хорошо, моложе своих лет и лучше многих мужчин даже Верочкиного возраста, но он совсем не Аполлон, и совсем не высокий, и уже - не стройный. Он носит брюки 56 размера, иногда - 54-го. Живот, знаете. И - седой, почти совсем, наследство от отца. Хотел даже покрасить волосы, но Верочка не разрешила: он и таким ей полностью подходил. Полностью?
  Так вот, в августе 1998 года, когда от нестерпимой жары даже белки прятались куда-то, а мощный промышленный кондиционер с трудом справлялся со своей нелёгкой работой, охлаждая воздух в этом небольшом магазине и от жары улицы, и от тепла, выделяемого пятью процессорами, случилась эта весьма неприятная, но типичная для Америки история. Серёжа на минуту или две, не больше, зашёл в лабораторию, захлопнув двери, чтобы там, в полной темноте засветить несколько листов бумаги и всунуть их в процессор, а Верочка стояла возле приёмной стойки и раскладывала фотографии. В магазин зашел какой-то чернокожий. Глядя на Верочку мутными красными глазами, он медленно оглянулся, Посмотрел через огромные окна на улицу, сделал шаг вперёд, вытащил пистолет и сказал только одно слово: 'Деньги'. Верочка совсем не испугалась. Она подняла на бандита глаза и немедленно сообразила, что говорить не с кем и не о чем: парень был под наркотиком.
  Знаете, у наркоманов время течет совсем иначе, чем у нас. В нашем мире проходит всего несколько секунд, а у них время т-я-н-е-т-с-я, им кажется, что проходит вечность. Может быть, этим объясняется то, что бандиты зачастую стреляют в несчастного хозяина или работника бизнеса почти немедленно после предъявления своих требований: время течёт иначе.
  Верочка мгновенно прокрутила ситуацию в голове и поняла, что эта мерзость, мразь может за долю секунды оставить её сына без матери. Подошла к кассе и вынула проклятые деньги. Грабитель немедленно убежал. А Верочку стало знобить, задрожали руки, впервые в жизни. От злости и беспомощности.
  Как и сегодня, когда она почти смирилась с мыслью, что Серёжа там, в Манхеттене, и его больше нет. У неё. Давайте, вернёмся к ней, люди, пока она не вытворила чего плохого. Помните? 'Никогда не оставляй меня одну... Я так устроена'.
  
   '...Что же будет, что же будет? Я этот бизнес терпеть не могу. По уши в долгах. Он же обещал, что я не буду работать. Мне это всё надоело. И здесь работаю, и бельё, и готовка, и уборка. А он даже семью обеспечить не мог. Вдруг - погиб там...'
  
  Нет, люди! Я не могу этот бред больше слушать. Никогда не позволял себе раньше такое, да и сейчас не позволю. Даже мой Серёжа никогда не говорил с Верочкой о делах, да она и слушать не хотела. А я - тем более не могу, да и не имею права. Не ей говорю об этом, люди дорогие, а вам:
  ' А ты знаешь, Вероника Петровна, что ты - единственная, единственная женщина из наших эмигрантов, кто не работает? Работаешь? И что же ты делаешь? Деньги принимаешь, плёнки разрезаешь? Ретушируешь? И сколько у тебя той ретуши? На пятнадцать минут в день? Знаешь, сколько платят работникам в таких магазинах? Шесть долларов в час. И нужен вам такой человек на 2-3 дня в неделю, и то - летом. Если бы ты пошла работать, например, в большой универмаг, скажем, в отдел косметики, то с твоим опытом общения и хорошим английским, легко заработала бы пару тысяч в месяц, и не было бы у вас долгов.
  Что, стираешь? Руками? Ах, нет: две машины у тебя новейшие. Бросил бельё в одну, а из другой вынул его сухим. Ах да, забыл: ещё перебросить нужно из первой во вторую. Убираешь? Новейшим пылесосом, 15 минут в неделю работы. Это-то мой Серёжа тебя не обеспечивает? Девяносто тысяч долларов в год после вычетов, - этого мало? А даже если семьдесят? Долгов много? Во-первых, тратить деньги перестань и забудь об Армани, Валентино, Макс Мара и Версачи. Во-вторых, работать иди! В-третьих, что ты в жизни успела сделать? Вадюньку вырастила? Не ты одна. Честным, правдивым, умным и талантливым вырастила? Да, это так, да не ты одна. С сердцем добрым, понимающим чужую боль? Увидим. Скоро увидим'.
  
  Вот, что я бы Верочке сказал, люди! Да только не моё это дело. И вообще, где вы видели, чтобы автор вмешивался в личную жизнь своих героев? То-то же!
  
   '...А вдруг, погиб он там. Или умрёт скоро. Вон, с ушами у него что-то. Болят всё время...' (Ничего серьёзного. Всё будет в полном порядке, люди.)
  И, подумав обо всём этом, Вероника Петровна подняла трубку телефона и набрала одной только ей известный номер.
  Всё. Заболтался я с вами. Опоздали мы, люди.
  
  9:58. Серёжа.
  
  Вот так - медленно и тащил Серёжа несчастную женщину, обхватив её двумя руками вокруг талии, за упругий живот, слыша запах хороших духов, 'Самсара', наверное, палёных волос, пота, жжённой человеческой кожи и рвоты по камням, стёклам и кускам бетона по улице, часть которой проходила мимо торговой столицы мира. Эта часть больше не существует. Обгоняя их, с криком и плачем убегали люди. На углу, поворачивая налево, в сторону своей Нисан - Максимы, Серёжа оглянулся, чтобы последний раз увидеть Великие небоскрёбы, и не поверил своим глазам. Южный корпус с диким грохотом начал осыпаться, складываться, рушиться. Падали стены. Грохот. Белый дым, тучи белой пыли. 'Господи, нас же сейчас всех убьёт, - подумал Сергей, - что же придумать?' Рядом стаяла большая машина спасательной службы. 'Лезь под машину, родная, лезь', - сказал он Анжеле Дэвис. Та ничего не соображала. Тогда Сережа положил её на землю, залез под грузовик и силой втянул её туда же, перевернул женщину на живот и скомандовал: 'Закрой глаза!'. Он прикрыл свою голову руками, чуть отвернув лицо, как когда-то учили в армии. Земля под ним не просто дрожала, как раньше. Она стонала и гудела. С неба падали камни, слышался лязг металла, взрывы, - это рвались газовые коммуникации, всё ближе и ближе. Раздался страшный удар. Это здоровенный кусок бетонной стены, принесенный взрывной волной, врезался в их грузовик. Тот несколько раз перевернулся и отлетел далеко, как и не было его никогда. Но Сергей уже этого не видел. Что-то ударило его в спину и справа, и он отключился от этой страшной штуки - жизни.
  Как отключаются от неприятного разговора, швырнув телефонную трубку на рычаг.
  
  Сорок минут спустя.
  
  Сергей Александрович Королёв с трудом поднял голову. Глаза не открывались, склеились. Рот и нос были забиты пылью и песком. Он почти задохнулся. Дико свистело в ушах. Пахло газом, пылью и палёным человеческим мясом. Сергей Александрович сел. Под ним была неизвестно откуда взявшаяся вода. Левая рука вроде была в порядке, правая - не подчинялась. Он выдул нос, закашлялся, выплевывая песок, и набрал воздух в свистящие лёгкие. Живой... Он разодрал глаза, казалось, что они скрипят от сухости. Попытался привести в порядок правую руку, пошевелил пальцами. Порядок. Приподнял плечи. Порядок. Боль в правой руке была терпимой. Значит, перелома нет, вывих, наверное, или просто - затекла. Пройдёт. Он начал осматриваться, беспрерывно моргая. 'Боже мой, - подумал он, - это всё уже было в моей жизни. Нет, не моей, а капитана Огарёва, придуманного мной тридцать лет назад. Разве что, нет оторванной, обгоревшей руки...' Анжела Дэвис была рядом, ещё не пришла в себя. На ней лежал лист какого- то металла. Сергей Александрович стал на четвереньки, потянулся к женщине и похлопал её по плечу, поднимая волны пыли. 'Вставай'. Всё вокруг было бело-серого цвета. Другие краски не существовали на свете. Вблизи из-под земли била мощная струя воды. Сергей Александрович встал и поплёлся туда. Он обмыл лицо и глаза, промыл нос и рот, попил немного. Вода имела противный вкус газа. Левая рука начала потихоньку работать. Спотыкаясь об обломки, Сергей вернулся, наклонился к Анжеле и потянул её за ногу. Нога легко поддалась. Женщина лежала в луже крови. Сергей не удивился. Но он никогда в жизни уже не забудет это единственное цветное, красное пятно на грязно-белом фоне. Никогда. Глядя тупыми глазами на валявшиеся вокруг и почти засыпанные трупы, на немногих кашляющих счастливчиков с красными, слезящимися глазами, он попытался сообразить, в каком направлении идти к машине.
  Машин было много. Все - одинаковые, белого цвета, многие повреждены, разбиты двери и стёкла, некоторые - перевёрнуты. Сергей достал ключи и нажал на кнопку дистанционного управления, машина отозвалась. Боковое стекло было разбито, приёмник вырван наглой рукой 'с мясом', торчали провода. Внутри всё засыпано белым мусором. Лобовое стекло уцелело, но было повреждено, надбито. На капоте машины лежал продолговатый предмет. Это была чья-то оторванная рука со скрюченными почерневшими пальцами. На одном из них красовался редкой работы бриллиантовый перстень с чёрным ониксом.
  
  
  *****
  
  В семь часов вечера, уже в сумерках его остановил на шоссе Интерстейт-95 полицейский. Сергей ехал очень медленно, он еле-еле управлял машиной.
  - Ваши права и регистрационную карточку, - сказал полицейский, освещая грязный салон и лицо водителя фонарём, - вы не можете ехать с разбитым лобовым стеклом.
  Сергей протянул права. Говорить он не мог: горло было совершенно сухим. Красные, слезящиеся глаза... Он сделал знак, что нет этой карточки.
  Полицейский вернулся через несколько минут.
  - Наклоните голову назад,- резко сказал он, положил документ и штрафную квитанцию на панель приборов, закапал Сергею в глаза какую-то жидкость из флакона и добавил, - поезжайте тихонько ... Э-эх!
  И он пригладил двумя пальцами торчащие пышные усы.
  Сергей машинально взял с панели бумаги. Это были его права, регистрационная карточка и первый экземпляр утренней штрафной квитанции. На ней жирным красным фломастером было написано только одно слово. И вы знаете какое, люди мои дорогие. Правильно, -
  
   CANCEL!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 11.
  
  
  Предисловие.
  
   Вы знаете, люди, какая погода стоит на Восточном побережье в октябре?
  Нет? Расскажу.
   Представьте себе карту США. Не можете... Хорошо, тогда нарисуйте на листе бумаги перевёрнутую трапецию. Правильно.
  Здесь, вообще говоря, много всего - перевёрнутого, вверх ногами, почище, чем в СССР, но не об этом речь..
  Так вот, теперь поставьте две точки чуть пониже середины трапеции: слева на её ребре и справа, чуть отступив от ребра. Точка справа - это Вашингтон, столица страны, Слева - Сан-Франциско, город геев, о котором вообще говорить не хочется по ряду причин, хотя он очень красив: горы и океан.
  Теперь нужно взять фломастер и провести между точками жирную волнистую линию, что-то вроде синусоиды, если вы знаете это слово. Эта линия - Jet Stream, воздушный поток, как Гольфстрим в Атлантике.
  Вот этот поток, постоянно перемещаясь, и определяет погоду. Правый край его почти всегда проходит чуть северней Вашингтона, через Мэриленд. Теперь вы прекрасно понимаете, люди, что от погоды в этом штате не следует ожидать ничего хорошего: хотите знать, какая погода в Мэриленде, быстро выгляните в окно, пока она не изменилась!
   Однако, скажу честно, в октябре стоят чудесные деньки: днём тепло, как в Ялте. Парной жары нет и в помине, редко дождит. В общем, не к столу будет сказано, бабье лето!
  Почему - 'к столу'? У Верочки в октябре день рождения. Будут гости. С деньгами сейчас у моих ребят дело туго, да и Серёжа не в очень хорошей форме: с одиннадцатого сентября прошло всего полтора месяца. Поэтому в ресторан они не пойдут, будут принимать гостей дома.
  
   Теперь, люди, давайте серьёзно поговорим. Вы зачем сюда пришли? Эта глава - очень невыигрышная для меня. Если ждёте авиакатастрофы или убийства какого, то попали в неправильную главу.
  Кроме того, я детективы писать не умею, даже не знаю, как увлечь читателя и чем. Террористы все разбились в самолётах, их соратники арестованы, многие из них погибли в Афганистане. Бен Ладин живёт где-то, свой косяк покуривает, но мы с ним тоже разберёмся. Поймаем, его, конечно, но не в этой главе, не в этой повести.
  
   Думаю, где-то ближе к ноябрю 2004-го года, когда у Буша будут перевыборы. Тогда, уж, предатель бен Ладин, вскормленный и вооруженный до зубов когда-то нашей же Америкой, позарез понадобится. А пока - что нужно сделать, люди? Правильно: забыть и не вспоминать! В этой повести и без него много предателей. И ничего трагического, драматического и героического в этой главе не произойдёт.
  Поэтому любителей острых ощущений прошу выйти из главы и перейти к следующим, где кое-что важное случится. Правда, и там убийств не будет. Так, ерунда, - пара предателей, но нам ли не привыкать! И вообще, Сережа не погиб в Манхеттене, и если вам скучно, считайте повесть законченной на слове ' SALVE!'.
  
  
   А в этой главе будет только одно:
  
  
  
  
  Вечеринка. Октябрь 2001-го.
  (Куриные биточки с жареной картошкой)
  
  
  
  
   Для начала скажу то, что, пожалуй, не должен говорить вам, люди. Вы и так это знаете. Всё-таки, скажу. Ну, не забывайте, что автор этой детективной истории - я, и имею право делать то, что нахожу нужным. А нахожу нужным сейчас - несколько отвлечься.
  
  Так вот, когда человек талантлив, то это - во всём. Что бы он ни делал, всегда присутствует какое-то чудо, даже в мелочи, в улыбке, рисунке, поступке. Такой была Верочка. Помните? Очень талантливая с детства: и музыка, и танцы, и аэробика. И женой она была хорошей - честной, порядочной пока, хорошей хозяйкой. А мать - прекрасная! Многому, очень многому научила она Вадюньку в этой жизни. Правда, Серёжка мой тоже постарался, как говорится, личным примером...
  
  Хотя Верочка зачастую говорила ему: 'Иди, посиди пока (или: 'иди - пропылесось пол'), я сама Вадику объясню'. И объясняла, иногда - часами. В трудные минуты - до слёз. Она выходила из его комнаты, вытирала слёзы, делала несколько глотков воды, возвращалась и говорила, и говорила с ним, пока не добивалась своего: подбирала те единственно правильные слова, которые только мать способна найти. Вы сами увидите это, люди, вскоре.
  
  Она говорила ему: 'Вот - коньяк, вино. Никаких запретов. Попробуй, это - неплохо. Но ты должен чётко знать, когда остановиться. Главное твоё оружие - мозг. И он должен быть всегда под твоим контролем. Научись останавливаться'.
  
  Она ему объясняла: 'Самое страшное в наркотиках то, что мозг выходит из-под твоего влияния. Вот посмотри сейчас аккуратно на Аллочку. Видишь? Нет? Смотри: у неё мутнеют глаза, через пять минут она пойдёт в туалет и примет там таблетку, видишь - идёт. А сейчас посмотри на неё: зрачки расширены, взгляд отсутствующий, глупый смех, язык заплетается. Понял? Мозг не принадлежит ей больше.
  
  Она доказывала ему: 'Твои учителя неправы. Они говорят, что лучше получить отличную отметку в слабых классах, чем среднюю - в специальных. Это - глупость. Конечно, в лёгких классах учиться - просто, в специальных - очень сложно. А теперь - смотри. Папа никогда не учил английский. О компьютерах и автоматических процессорах понятия не имел. Ты видишь, открыл бизнес, с трудом объясняясь вначале с клиентами и строителями, поставщиками оборудования и ремонтниками. А как его уважают! Что произойдёт, если ты выберешь трудные классы? Не потянешь нагрузки, пойдёшь ниже на один уровень. Это разрешено? Ну, вот, видишь...'
  
  Она удивлялась: 'Ты хочешь перейти в слабую группу? Никаких проблем! Кто в той группе? Ага, ага... Ну, ничего, зато они в баскетбол хорошо играют. И ты - хорошо, будете вместе играть. Стыдно, правда, с ними в одной группе быть. Что там учат? Арифметику? Ты же это еще в пятом классе сдал на 'отлично'. Что ещё? Английский-1. Ну, неплохо. Только у тебя сейчас Английский-3, понимаешь разницу?'
  
   Серёжа объяснял Вадюньке совершенно другое: ' Окей, Смотри, я в десятом классе изучал двенадцать предметов. А ты - сколько? Всего? Почему бы тебе не добавить ещё психологию и историю искусств? Да, я знаю, что программа университета. Так, чёрт, это же здорово и интересно! Мы - мужчины, и должны работать. Ты знаешь, что такое психология? Это - умение управлять собой и понимать, что движет поступками твоих начальников, друзей, девочки. Подумай, с мамой посоветуйся'.
  
  Вадюнька психовал, но через пару дней с улыбкой сообщал родителям, что взял класс психологии, истории искусств и начал заниматься кун-фу: 'Вы знаете, это не просто хороший тренер. Он - Чемпион мира!'
  
  Вот так и начал Вадюнька свою жизнь. Дорога в университет была для него открыта. И этот школьный год - был для него последним. Он заполнил документы в четыре университета. В трёх из них ему оплатили учебу. Выбирай любой. Вот так-то, люди.
   И Верочкина миссия в жизни была выполнена. Её сын вырос в честной семье, без алкоголя, без наркотиков. В семье, где царили покой и согласие, была любовь. Любовь?
  
  
  Ну что, что случилось? Я знаю, что вы злитесь на меня, люди: опять перевёл тему разговора. А знаете, как трудно рассказывать о своих знакомых!
  
  Верочке уже сорок два года, сегодня, двадцать седьмого октября. Ждут гостей. Ну, конечно, Серёжа привёз Клавочку и бабэну.
  
  Клавочке уже больше семидесяти девяти лет, а бабэне в июне исполнится ...91 год! Они совершенно уникальные женщины. С умом, конечно, далеко не всё в порядке. Клавочка после смерти Александра Абрамовича сразу сдала. Принимает тонны лекарств. Она постоянно мечтает попасть в госпиталь на обследование, лечит какие-то детские раны на ногах, слепнет (всю жизнь - плохое зрение). У неё очень высокое давление (всю жизнь!). Мечтает, что бы ей вшили в грудь сердечный стимулятор: 'Как же так, всем нашим вшили, а мне говорят - нельзя, высокое давление, он вам не нужен. Это - безобразие, я настаиваю на замене врача'. Клавочка любит лежать, смотреть телевизор, ничего не делать, хочет, чтобы ей всё подносили, ухаживали за ней, купали.
  
  Мария по имени бабэна - совершенно другая женщина. Она, конечно, тоже слепнет. Каждый год требует другие очки. Врачи молча выслушивают её сетования на то, что не может без очков читать самый мелкий шрифт в газетах, и выписывают новые очки, прочти такие же, как и год назад. Ей, естественно, вшили стимулятор, правда, правильно сделали: уж очень она слаба. Терпеть не может чужих людей, не любит, чтобы те за ней ухаживали или, не дай бог, купали, хотя, если честно, мало что может делать сама. Сил нет.
  
  В её квартире живут два попугайчика. Она с ними успешно разговаривает, объясняя, что она - не бабушка, нет, а мама, настоящая мама: 'Вот так бывает в жизни'. Иногда бабэна видит на своём балконе красавицу кошку с котятами, хотя балкон изолирован, и живёт она на седьмом этаже. Больницы боится, как огня. Когда она была там в последний раз лет пять назад, то ясно видела чертей, отбиравших печень у соседки по палате. Этот орган лукавые позже продали в Китай(?) и выручили большие деньги (в Китае?!).
  
  Она очень часто вспоминает последнюю встречу Николая с Лениным, но уже не помнит, кто кого пригласил, и как Сталин с Брежневым могли это допустить.
  Клавочку ненавидит ('Конечно, я не мать!'), но жить без неё не может. Очень плохо слышит, бедная, особенно, когда говорят громко. Когда - тихо и медленно, то всё в порядке. Мозг уже не справляется: нет сил.
  
  На вечеринку, естественно приглашена Валя, сестра Верочки с Аллочкой.
  
  Валя, вообще, несколько странная женщина. У неё - постоянные проблемы с мужиками. Никогда никого не любила. Постель её не интересует. Просто принимает в этом участие, потому что так, знаете, принято, без этого - нельзя. Аллочка с самого рождения была для неё обузой, извините, люди, я должен честно сказать об этом, хотя и некрасиво. Разве что, начистоту... Главное в жизни Вальки - это 'гулька'. Крепко выпить, потанцевать, потереться об мужчин, чтобы уважали. Аллочку в свободное время она воспитывала очень интересно: 'Ну, Алл, ты знаешь, ты уже, понимаешь, в самом деле, ну, так я тебе скажу, в общем, вообще!'
  
  Однако, надо отдать ей должное, в трудную минуту Валя всегда и всем поможет, днём или ночью. Не выйдет из больницы, будет сидеть рядом с бабэной день и ночь. Верочка - никогда. Много лет назад, приехав в Америку, она сойдётся с американцем Ховардом, по прозвищу 'Хасик'. Вы, конечно, понимаете, кто ему это прозвище дал. Целью её жизни станет 'добить' Хасика - женить его на себе. Однако, к сорока годам Валька успокоилась, угомонилась и, если позволите, осела. Она очень занята на работе, да ещё берёт заказы домой. Портниха, всё-таки.
  
  Валин будущий муж Хасик ('добьёт' она его!). Очень хитрый жук! Маленького роста, ниже Вали на целую голову. Работает где-то в разведке, то ли в ФБР, то ли в ЦРУ, то ли в Агентстве Безопасности (NSA). Наблюдать за ним - смешно.
  
  О нём, вообще, особый разговор нужен. Очень странные, американские понятия о культуре. Он может положить свои грязные босикачки вам под нос - на кофейный столик, пригласить на ваш день рождения своего раввина или сына адвоката с женой и подругой, торжественно вручит вам вместо подарка красочную открытку с напечатанной внутри идиотской фразой, типа нашей: 'Люби меня, как я тебя!' или что-нибудь в этом роде.
  У него есть свой катер, достаточно большой, возможно, служебный, и раз в год он пригласит вас покататься, зная, что забудет дома кошелёк, и вы оплатите 100 долларов за бензин и обед в ресторане. За расчет.
  Хочет быть очень популярным. Купил спортивный 'Порш' и украсил его номерным знаком с буквами, вместо цифр: 'HASIK'.
  В доме доживают свой век две здоровенные собаки неизвестной национальности, недавно купил молодую дворняжную овчарку. Дал ей кличку 'Одесса'. После многолетних усилий и жестоких наказаний они немедленно подчиняются команде: 'Все собаки, вон с веранды!' и исчезают на пару минут.
   Ещё у него есть несчастная чёрная кошка Лизавета, доживающая свой последний год, с удаленными когтями, чтобы не царапала ковры. Был ещё кот Синатра, переворачивавшийся через спину после команды, но тот со страху стал брызгать по углам, и Хасик велел ветеринару усыпить кота.
  Живёт ещё пока в шикарной клетке отчаянной жизни линялый кубинский попугай, якобы подаренный самим Пиночетом, перед тем, как тот удушил нашего Володю, помните.... От страха перед хозяином тот кричит грубым и хриплым басом: 'Hi!' (Привет!). Команде 'Заткнись!' не подчиняется. И в наказание проводит ежедневно, дважды в день по 20 минут время в карцере - морозилке большого холодильника. Вытаскивают его оттуда полумёртвым. Такие попугаи, вы сами понимаете, по 300 лет не живут.
  
  У Хасика свои методы воспитания детей. Американские. Рублём, ой, дурная привычка, - долларом. 'Алла, - говорит он, - быть дома в 11 часов, дам 20 долларов'. Или: 'Алла, что для тебя лучше - поехать завтра с парнями на океан, или получить кредитную карточку на 200 долларов?'. Такой Аллочка и выросла.
  
  Хасик когда-то был женат, двое детей, живут где-то там, возле левого ребра перевёрнутой трапеции. Несчастная жена удрала от него с пожарником, чем дико оскорбила: пожарники мало зарабатывают.
  Хасик очень много говорит о своём мужском достоинстве, к месту и ни к месту, что свидетельствует только об одном: оно у хозяина сомнительного размера, как у покусанных детей Лаокоона.
  Но вы можете не волноваться за Вальку, уже известно, что её этот вопрос не интересует. Хасик очень уважает нашего Серёжу, Верочку и, скрипя сердцем, Вадика, если только американцы вообще способны кого-то уважать.
  У него есть одна положительная черта. Он всегда приходит в гости точно в назначенное время. И уходит - сразу после еды. Это - неплохо. Гости могут расслабиться, потому что очень надоедает переводить для него на английский каждую фразу. Правда, Серёжка ещё несколько лет назад заметил, что тот хорошо понимает русский. Но они продолжают играть с ним в этот театр: шпион есть шпион.
  
  Приглашены ещё трое: Илонка, Валина подружка, её муж Павел и их семилетняя дочь Светочка, но о них - позже: всегда опаздывают.
  
   Верочка и Серёжа - на кухне. Стол уже накрыт, коньяк открыт, вино для бабок охлаждено, вода - в морозилке, хлеб нарезан. Мой Серёжа забрасывает грязную кухонную посуду в моечную машину. Верочка готовит фирменное блюдо - биточки из куриной грудинки.
  
  Сейчас я вам всё объясню. Куриная грудинка сама по себе очень сухая. Для того, чтобы битки получились сочными, нужно сделать вот что. Во-первых, порции должны быть большими, во-вторых, белое мясо нельзя долго отбивать молоточком. Вымыв грудинку под проточной водой и положив её на бумажное полотенце, чтобы стекла вода, нужно подготовить две мисочки. В одну из них насыпаете муку, лучше - не отбеленную. В другой - взбиваете вилкой несколько яиц до равномерной массы, посолить, поперчить. Отдельно выдавливаете в блюдце несколько крупных зубьев чеснока, соль, перец и капаете несколько капель животного масла, перемешиваете. Потом, взяв в левую руку пол грудинки, вы её солите и перчите чуть-чуть, так как уже положили достаточно специй во взбитые яйца. В правую руку берёте широкий нож, набираете им чесночную пасту, обмазываете мясо. Затем аккуратно и быстро кладёте эту историю в муку, затем - в яичную смесь, затем опять - в муку, снова - во взбитые яйца и быстро, чтобы не накапать на столик, переносите в раскалённую сковородку с почти кипящим постным маслом. Ровно через минуту, переворачиваете биток лопаткой и уменьшаете огонь под сковородой. Битки жарятся очень быстро: Когда вилка легко воткнётся, они готовы! Что важно: чеснок должен быть на мясе, тогда при жарке его вкус сохраняется. А во-вторых, масло нужно периодически менять, чтобы битки имели красивый золотистый цвет. Вот так!
  
  Готовые огненные битки выкладываете красиво в центре блюда, по краям раскладываете пожаренные в масле крупные куски красной картошки, посыпаете всё резаной зеленью и украшаете веточками петрушки. Немедленно подаёте на стол. Тем более, что все гости уже сидят вокруг него и ждут вас. Естественно, кроме Илонки и Павлика: они опаздывают всегда.
  
   Бабэна поднимает рюмку с коньяком, наполненную не до края, всё-таки, 91 год, и говорит:
  
  - Внимание, дайте мне сказать тост. Сегодня в нашей семье большой праздник. Хочу выпить за то, что я дожила до этого дня. Клавочка, вы опять не пьёте. Конечно, за вашего сына вы бы выпили, а за мои два года - вас нужно упрашивать. Что это за бурда у вас в рюмке? Какое ещё вино?.. Что я говорила?.. Да, Вадюнька, иди к бабушке, я тебя поцелую.
  - Мария, - вставляет Клавочка голосом крокодила Гены, - сегодня день рождения Верочки.
  - Не надо кричать, я не глухая. И не дура, знаю - у моей Веры. Так что, по-вашему, я не могу своего внука (правнука, люди!) поцеловать? Конечно, я не мама, так я его - в лобик поцелую. Не то, что вы - в губы всех целуете, тьфу!
  
  Пока все хохочут, Сергей наклоняется к Верочке и тихо говорит: 'Давай, я выпью за тебя. Спасибо, что ты у меня есть. Ну, что бы я без тебя делал?'. 'Давай!', - отвечает жена.
  
  - А теперь я скажу, - кричит Валька. - Ту май систер. Ай лав ю!
  - Хасик, - шутит Серёжа, - лет ми транслейт ю: 'За мою сестру, я тебя люблю!'
  Все хохочут, даже Клавочка. Она наклоняется к Хасику и говорит по-русски:
  - Знаете, Ховард, Я так упала! Разбила ногу. Врач сказал, ничего страшного. Ему легко говорить, а я так не думаю. Надо менять врача. Обнаглел совсем. Вы меня понимаете, а мой сын - нет.
  
  Хасик кивает головой: 'Да, да, да'. Клавочка и Бабэна совершенно уверены, что все американцы понимают русский.
  
  - Аткрой двэр, - обратился Хасик к Верочке, когда раздался звонок.
  Верочка спускается вниз. Слышен визг Илонки, бас Павлика, смех Светочки и звуки поцелуев. Первой поднимается наверх Илонка.
  
  - Привет! Какие люди! С именинницей вас! Серёжа, привет! Хасик, хай! Вадик, какой ты красивый...
  
  Она целует каждого, прижимаясь к мужчинам главными своими достоинствами, растущими прямо из шеи. Эти достоинства очень нравятся американским черно-белым мужчинам, привыкшим спать с безгрудыми женами. Поднявшийся вслед за ней Павлик целует руки всем женщинам и басит: 'Привет!'.
  Подойдя к Вальке, он, повернувшись боком к Хасику, не только целует руку, но и поглаживает её, глядя прямо в рот своими выпуклыми глазами опытного кота и потея.
  
  - Иди сюда, - кричит Илона Светочке, - говори стих Веронике Петровне. Я кому сказала? Вот, характер, гадина такая, мерзавка, я её два дня учила...
  
  
   Ну, вы понимаете, люди, я не могу такое слушать. Встаю и выхожу на улицу - покурить. Вадика Мазда - в гараже, а на капоте Серёжкиной, недавно из ремонта, Нисан-Максимы лежит на салфетке пепельница, тёмно-синяя такая, слегка надбитая в углу, с надписью ' I Love N. Y. '. Мой друг нашёл её в развалинах, в Манхеттене.
  
  Настроение у меня - хуже некуда: развёлся месяц назад, люди. Почему? Да так, то же, что и у Серёжи...
  
  Вот, что я хочу сказать. ТАМ мы выбирали себе друзей. Подбирали. По характеру, по взглядам на жизнь, по духу, по интеллекту, если хотите. ЗДЕСЬ - совсем другая история. Дружим с теми, кто рядом, иногда со случайными людьми. Чтобы не поехать умом. Всё - работа и работа, какие-то ненужные часовые переезды...
  И вообще, многие друзья живут далеко. Нюмка, вон, в Нью-Йорке, Гришка - в Бостоне, Ленька - в Атланте, Осик - в Чикаго. Эх!..
  
   Так, почему развёлся? Боже, как мне надоела эта весёлая повесть! Сейчас скажу, еще одну затяжку сделаю...
  
  Ровно через два месяца после Верочкиного дня рождения, перед Новым годом Серёжка подхватит вирусный грипп. Эта болезнь осложнится постоянной болью и свистом в ушах, которые мучают его лет десять. Знаете, Верочкина теория: 'Мы не ходим по врачам, а находим в себе внутренние силы'. Всё это - правильно, но вирус есть вирус.
  Так серьёзно Сергей заболеет впервые в жизни, скоро, через два месяца, я уже сказал. Будет стараться держать себя в руках. После работы, а её всегда много в это время года, он возвратится домой после одиннадцати, буквально упадёт на диван от слабости и высокой температуры. Не покажет вида, что ему плохо. Тяжёлые веки сами закрываются в таких случаях. А Верочка ехидно переглянется с Вадиком и заметит: 'Слушай, смотреть противно. Что ты хлопаешь глазами? Болен, - иди спать в спальню. Нечего здесь дремать, правда, Вадюнька?'. Серёжа мой обалдеет от грубости, но слова не скажет и тихо уйдёт спать
  .
  А я - не ушёл. Тоже - заболел, пол года назад. Плохо мне было совсем. Знаете, люди, мы, мужчины вообще тяжело переносим болезни. Даже - самые лёгкие. Нам кажется, что мы - умираем.
  Сидел на диване, вынул термометр: 39,8. То-то, я думаю, качает меня. А Катя моя читала в кресле 'Новое Русское Слово'. 'Кать, - попросил я, - Что-то я себя плохо чувствую, дай, пожалуйста, стакан воды и аспирин'. 'Ты не видишь, я читаю? Встань и возьми себе!'
  И тут меня, как током ударило. Она тоже, как Верочка, - на 10 лет моложе меня. И я подумал, люди мои дорогие, а что же будет дальше, через лет десять, или позже - когда начнётся старость, или если я заболею серьёзно. Короче, на следующий день я подал на развод. Вот так вот.
  
  
  Я достал сигарету, снова закурил. К дому подъехала машина, Хонда- Аккорд. Из неё вышел какой-то парень, похож на иранца, и две девушки. Одна - лет тридцати, смуглая, как светлокожая негритянка, особенно при свете фонаря. Вторая - тоже симпатичная, помоложе, светлое лицо, пышная причёска. Парня я точно не знал, а женщины, - вроде знакомы. Я редко у Королёвых бываю: до моего дома почти три часа езды. В общем, гости какие-то. Опоздавшие. Они подошли к двери и нажали на кнопку звонка.
  
   Вот видите, люди, зря вы не ушли из этой главы. Я предупреждал, ничего не случится, так, просто вечеринка.
  
  - Серёжа, это тебя, - крикнула открывшая дверь именинница.
  
  Я подошёл поближе, держа в руках догорающую сигарету Дунхилл и синюю пепельницу. Серёжа спустился вниз.
  
  - Здравствуйте, - приветливо сказал он, - Чем могу служить?
  
  Где-то вверху зазвонил телефон...
  
  - Здравствуйте, - ответила 'негритянка'.
  
  Она подняла свои огромные красивые глаза на фотографии, развешенные по стенам, перевела взгляд на Верочку, снова - на Серёжу моего и тихо добавила:
  
  
  - Мы - ваши дети.
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 12. Верховный шаман Сибири Оюн Батыр
  (Амырла!)
  
  
  
  
  Середина апреля 2002-го.
  
  
  В чёрно-синем небе уже были видны сигнальные огни пассажирских самолётов - хозяйство международного аэропорта им. Микеланджело.
   Они молча стояли на самом берегу, возле уреза воды и любовались закатом. На фоне красного, похожего на пламя в небоскрёбах, солнечного диска просматривался силуэт огромного острова. Слева вдали блестело красно - жёлтое пятно старинной крепости. За их спинами - яркое трёхэтажное здание гостиницы. Двенадцать лет назад, когда мой Серёжа, Вероника, Вадюнька и Мария Ивановна жили в этом посёлке, отель казался им вершиной комфортабельной жизни. К нему подъезжали важные Ситроены, солидные Мерседесы, изысканные Альфа-Ромео и застенчивые Фиаты-Уно. Из машин выходили модно одетые итальянцы, обычно с детьми. Все мальчишки были аккуратно выстрижены, как Вадюнька, чисто одеты. У девчушек - стиляжные прически, накрашенные чёрные глазки и покрытые ярким лаком ноготочки. Сейчас эта гостиница оказалась дешёвой, некомфортабельной, с запахом сырости и гнили в номерах.
  
  Подошёл бармен: 'Мистер Королёф, вам записать коктейли и сок в общий счёт? Тогда распишитесь здесь...'
  
  - Давай, уедем. Мне здесь всё противно. Наш отель в Риме гораздо лучше, незачем здесь ночевать, а? - спросила Вера, застёгивая верхнюю пуговицу на куртке, было прохладно. Апрель.
  - Знаете, ребята, - тихо сказал Сергей Александрович, - я никогда раньше не рассказывал вам. Есть такое поверье у моряков - зелёный луч. Когда солнце падает за горизонт, вот, как сейчас, вдруг появляется луч ярко-зелёного цвета, не надолго, на одну секундочку. И тот, кто увидит его, будет счастлив всю жизнь, до последних дней своих, до самой досточки. Мало, кто видел его... Мне мой отец рассказывал.
  - И ты всю жизнь этого ждёшь, Сергей? - спросила Вера, почему-то пристально вглядываясь вдаль.
  - Больше не жду. Пошли, мама.
  
  Серёжа обнял Вадима за плечи, мужчины повернулись и пошли к входу в гостиницу.
  
  И в эту секунду, из той оранжевой точки, единственно оставшейся от умирающего огромного солнечного диска, пулей ударил в глаза Вероники Петровны неземной красоты пучок света, скорее бирюзовый, тонкий, как лучик лазера.
  
  - Боже мой, господи, - ахнула Вера и заплакала.
  
  
  А отец и сын подошли к портье. Сергей вынул кредитную карточку, расписался на счёте: 'Бона сэра, сеньор!'.
  
  - Знаешь, Вадик, если помнишь, конечно. Мы были очень счастливы здесь, в Санта Севере.... Много лет назад. Сейчас у меня паршивая полоса в жизни. Можешь пообещать мне что-то? Через много лет, ты уже будешь совсем самостоятельным, помоги маме уехать сюда жить. Обещаешь?
  - Конечно, папа. Обещаю. И с днём рождения тебя, между прочим!
  - Спасибо. Ну, а сейчас, - беги наверх, притащи сумку, - и он похлопал Вадима по плечу. - Ну, что, - спросил он у подошедшей Веры, - удалось увидеть зелёный луч?
  - Нет, ответила она и рассмеялась.
  - У тебя глаза красные. Не нужно нервничать, всё будет хорошо. Знаешь, я ещё в Манхеттене понял, деньги - это мусор, ничего не стоят. Не волнуйся, выкрутимся, не в первый раз. Купи себе в Риме, всё, что хочешь. Чем могу.... Выплатим потихоньку. Главное, что мы всегда вместе. Правда?
  
   Они сели в Опель. Уже через три минуты машина мчалась по автостраде А-1 на юг, в Рим.
  
   Да, люди, в плохом, плохом состоянии был мой Серёжа после Одиннадцатого сентября, что говорить! Нет, вы не подумайте, он продолжал работать, делал всё, что нужно. И по магазинам бегал ежедневно после работы. Верочка только свежие продукты признаёт, вы же знаете, наверное. Да и две старухи. И не то, чтобы много хлопот с ними, вовсе нет, но всё равно, время забирают, особенно, если работаешь семь дней в неделю.
  
  Только работал мой друг сердечный уже без интереса, что ли. Работы, опять, с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Очень уж изменились американцы после атаки. Путешествуют реже, и то, в основном - на близкие расстояния. В крайнем случае - в Канаду. Кризис в стране экономический: покупать ничего не хотят, деньги экономят, в дешёвые магазины перебежали. И пусть там плохо печатают, зато - дёшево.
  А тут ещё цифровые камеры дешевеют с каждым днём. Вообще печатать не надо: бумажку вставил в принтер, р-раз, - и готова фотография, если только это можно так назвать. Зато, сами делают, опять же, расходы меньше. Конечно, Серёжа мог бы на стороне подработать, только не мог он Веронику одну в магазине оставить. Ни на минуту. Вы уже знаете: ничего делать не умеет, да и не хочет. Тупик какой-то. Однако, деньги неплохие делал, только уходили они всё на долги и расходы. Я никогда ни о чём друга не спрашивал, привычки такой не имею, но Серёжа как-то Нюмке по телефону говорил, я рядом сидел, что квартира их, машины, страховки и счета всякие: электричество, газ, вода, бензин, налоги больше четырёх тысяч в месяц обходятся. Прибавьте сюда, люди, одежду, еду и выплаты по кредитным картам, - вот и получается, что не мало, совсем не мало денег бизнес давал. Эх, если бы только Вероника... А она изменилась очень, особенно после поездки в Италию. Трахнули они там тысяч пятнадцать, почти весь лимит кредитных карт. Всё. И нужно жить как-то. Иначе?
  
   Боже, какая страшная сказка эта повесть, люди. Единственное, что успокаивает меня, она весело закончится. Фразой: 'Всё, что мне надо. Маленькая повесть'. Обещаю.
  
  Хотя самое страшное - ещё впереди.
  
  
  Шаман. Зима 2002-го.
  
  А вот интересно узнать, вы верите в экстрасенсов? Нет? А в знахарей, народных целителей, ясновидящих, космических пришельцев, наконец? Тоже - нет? А зря! Мой Серёжка - верит.
  Более того, два раза в жизни он видел НЛО. Один раз - в Перми, второй - в Киеве, в районе Теремки-1. Не помню только, рассказывал ли вам, люди.
  Полистайте предыдущие главы. Если не найдёте, звоните мне на мобильник. Коль начальства рядом не будет, тут же расскажу. Интересно, ведь!
  
  Так вот, Сергей Александрович, мой друг пожизненный, очень верит в экстрасенсов, шаманов всяких, гадалок. Да и вам, люди, советую поинтересоваться. Ну, вот что вы скажете, если узнаете, у женщины, которой удалили пораженную смертельной опухолью грудь, после нескольких сеансов у Кашпировского выросла новая! Это не легенда, а подтверждённый врачами факт. А тысячи людей бросивших курить после встречи с ясновидящими?
   Вспомните, пожалуйста, Бориса Карнауха, менеджера из ВТЦ, из девятой главы, у которого керамический талисман свернулся в трубочку и тем самым спас его от неминуемой гибели. Да зачем далеко ходить! К моему Серёже гадалка пристала когда-то давно на бульваре в Одессе, сказала ему, что женат он будет ещё два раза, а имя второй жены начинается с буквы 'В'. И этого мало? А гороскопы? Впрочем, я вас, люди не уговариваю. Мы живем в свободном мире: хотите - верьте, хотите - нет.
  
  Только купил Серёжа три билета на сеанс Оюн Батыра - Верховного шамана Сибири, когда тот приезжал в Америку в конце 2002-го года.
   Это был его первый сеанс после перелёта он из Австралии. Оюн Батыр выглядел очень уставшим и сердитым: мало людей в зале. И не в деньгах тут дело. При массовых сеансах необходимо большое число зрителей. Его искусство тогда ярче проявляется, он как бы использует энергию зрителей и направляет её на объект воздействия.
  Вышел шаман, значит, поздоровался, халат свой знаменитый оправил и начал шаманить: готовиться. А ведущая в это время рассказывала зрителям о Великом целителе. Сергей всё это знал из газет, поэтому он не слушал, а следил за действиями шамана.
  В какой-то момент он внезапно встретился взглядом с Оюном, шаман пристально посмотрел ему в глаза. 'Прошу тебя,- мысленно обратился мой друг к Батыру, - помоги мне. Что-то с ушами моими неладно. Если есть в моей жизни что-то плохое, убери это. Дай мне счастье. У меня молодая жена. Помоги, друг'. Вы не поверите, люди, но Оюн Батыр кивнул головой в ответ!
   Сеанс быстро закончился. Купили мои там видеокассету и прямо со следующего дня стали крутить её на видюшнике пару раз в день.
  
   Через две недели Серёжа заболел. Не то, чтобы чувствовал себя плохо, там, грипп какой-то или ещё похуже, нет. У него на ушах кожа потрескалась, жидкость какая-то выделяться стала, лицо покрылось красными пятнами, уши и шея воспалились и превратились в сплошную рану, даже брился с трудом, свист и боль в ушах увеличились, и начал парень мой на глазах худеть, килограммов десять потерял, если не больше. Никакие мази не помогали. Чуть легче становилось от обычного крема для рук. Выглядел он ужасно - чистая черепаха, панцирем покрытая.
  
  И в эти дни всё изменилось в жизни семьи. Вероника Петровна стала взгляд свой отводить, Ночью - спиной отворачиваться, чего раньше никогда не бывало. Брезговала, что ли?
  А однажды утром, покопавшись в ящиках косметического столика, достав оттуда маленькую, пустую почти баночку из-под крема фирмы Ланком, она протянула её Сергею и сказала, что там, на донышке есть немного крема, можешь использовать. Скажем ей спасибо за это, люди, верно?
  И не волнуйтесь, зажили уши дней через десять, почти всё прошло. Всё проходит в этой жизни. Одни шрамы остаются. На душе. И стал мой Сергей Александрович к жене, впервые за семнадцать лет, присматриваться.
  Я уже говорил вам, люди, странные вещи с ней происходили. Представляете, кофе по-турецки пить перестала, а раньше Серега его каждое утро варил. Как-то не так стала кушать, сидя боком на стуле, как бабэна, взгляд - отсутствующий, в глаза не смотрит. 'Ладно, - подумал Сергей, - устала она, наверное, с бизнесом дела плохи, нервничает, отдохнуть ей надо'.
  И стал он всё чаще и чаще её дома оставлять. Вы же понимаете, люди, зима, работы почти нет, а в бизнесе уже давно, даже летом, вдвоём делать было нечего. Выяснять ничего не стал. Сиди, мол, дома, отдыхай. Дурак!
  
  
  31 декабря 2002-го.
  
  - Сергей, вы прекрасно выглядите! - закричала Наташа, подруга Веры. - Ей богу! Вера, ну, ты вообще - как куколка! Молодая какая! Проходите, ребята. С наступающим вас!
  
  'Ребята', ха! Серёжке моему весной 2003-го, когда Вера полетит в ... В общем, ему уже почти пятьдесят шесть. Но он действительно хорошо выглядит, намного моложе. Вы знаете, он очень похудел недавно, да и тренироваться начал. Разве что, волосы - совершенно седые. А Вера, вы помните, день рождения - в октябре, в свои сорок три года выглядит вообще - девушкой. Да и следить она умеет за своей внешностью.
  
  'Ребята' занесли на кухню коньяк, шампанское, куриные биточки с жареной картошкой (помните рецепт?) и другую разную вкуснятину, сняли куртки. Женщины остались на кухне, а мужчины расположились рядом, в гостиной и затянули долгий, бессмысленный разговор о Буше, об Ираке, Алле Пугачевой, бен Ладине, Майкле Джексоне и об этой самой штуке, которую никто никогда не видел, и которую специалисты называют экономикой.
  Сергей не любил 'инженерное' переливание из пустого в порожнее, но разговор поддерживал. Он потягивал коньячок, выдавливая в рюмку нежные капельки лимонного сока, и поглядывал на жену, оживленно болтавшую с неблизкими подружками.
  
  С.К.: - Да, конечно, бен Ладин - наш человек, Америки. Сами этого предателя и вооружили. Нашим же оружием.
  Он смотрел на Веру и не узнавал. Она была возбуждена, необычайно весела. Шутила какими-то незнакомыми, неродными шутками. Выглядела - прекрасно. На ней исключительно хорошо сидел новый костюм от Армани. Лицо - молодое, нежное, ухоженное.
  
  С.К.: - Не согласен. Майкл крепко раздражает кого-то в Калифорнии. Рано или поздно они его 'найдут'. Он - сумасшедший талант, но тем, кто его 'пасёт', наплевать на это...
  Наташа на кухне налила женщинам вина в бокалы и, повернув голову в сторону гостиной, закричала: 'Эй, мальчики, за вас пьём, за мужей!'. Сергей сделал маленький глоточек и поставил рюмку на подлокотник кресла.
  
  С.К.: - Да, наплевать. Наплевать!
  На кухне Верочка поднесла бокал ко рту, но, не отпив, поставила на стол и аккуратно промокнула салфеткой углы рта с застывшей на нём маской - брезгливой ухмылкой.
  
  С.К.: - Нет, парни, так дело не пойдёт. Давайте посмотрим в корень! Экономика ещё при Клинтоне начала рушиться: эти дутые цифры на биржах, фиктивные 'дот камы'. Нет, не в Буше дело...
  
  'В чём же дело, в чём дело? - думал Сергей. И вдруг он вздрогнул от гадкой мысли: - Мы были раньше так счастливы в Италии. В нищете. Я должен, нет, просто обязан туда ещё раз съездить, понять...'.
  И вдруг утомлённый жизнью Сергей Александрович отчётливо понял, что он впервые за 17 лет хочет поехать туда один, без Вероники Петровны, и что он никогда, никогда и никуда больше с ней вместе не поедет. Ему стало страшно от этой мысли. Взял рюмку с подлокотника и одним глотком выпил содержимое. Не закусил.
  В гостиной звонил телефон...
  
  
   Ну, что, люди? Что такое опять? Потерпите ещё немного, скоро - конец. Дайте же мне возможность быстро закончить эту весёленькую повесть. Что - забыл рассказать? О чём? Я не обвесил вас на весах правосудия. Ах, да, вы правы на этот раз: забыл. Может, позже рассказать, или - в следующей главе?
   Ну, что вам до Серёжиных детей? Да и не можете вы их любить так, как он, тихо, молча, заставляя себя - что? Правильно - забыть и не вспоминать! Не можете, извините, нет у вас тех чувств!
  
  
  ... - Здравствуйте, - сказала 'негритянка', - мы ваши дети.
  
  Да, мой лучший друг Сергей Александрович не видел своих детей четырнадцать лет. Че-тыр-над-цать! Кого винить? Так сложилась жизнь.
  Мы не боги. Нам не дано управлять жизнью. Можем только чуть-чуть изменить её русло, но течёт она сама по себе, управляемая свыше, в одном направлении - вниз. И всегда приводит к одному и тому же исходу - к смерти. Это - печально, но нужно смириться. А наша задача поддерживать эту жизнь. Наполнить её любовью, верностью, счастьем, если получится. Мы можем повернуть русло в обход подлости или предательства, но не можем остановить течение.
  
  Четырнадцать лет... Юленька закончила консерваторию, стала прекрасным музыкантом. Аннушка училась в Москве, в Грековском, тоже - делала успехи. Как они оказались в Америке? А бог его знает! Вроде, собирались переехать жить в Израиль, готовились долго, учили сложнейший язык. Но жизнь распорядилась иначе. Их вызвал в Америку Аркадий, старший брат Любы. И поселились они ...в двадцати минутах езды от Серёжиного дома, в небольшом городе Гейдесбург, возле Вашингтона. Юленьке уже 29 лет, она замужем. Анечке - 24. Она познакомилась с эмигрантом из Ирана, мечтающим стать кинорежиссёром. Решили пожениться. По законам его страны Ане нужно получить разрешение на брак от отца и матери, даже если те в разводе. С большим трудом они нашли Серёжин адрес...
  
  Довольны? Что вы ещё хотите узнать, люди? Какие подробности чужой, отчаянной жизни? Серёжа ничего не спросил у детей. Не имеет он права - спрашивать.
  Так что же рассказать? Как Юля работу найти не смогла? Как жрать было нечего? Как двоюродный брат научил её, музыканта с большой буквы программированию? Как она нашла работу по этой, новой для неё специальности в штате Джорджия и переехала туда вместе со своим мужем, что ещё? Как Анечка вышла замуж и работает день и ночь, как все в Америке, да ещё и учится в университете на дизайнера интерьеров? Или что-то ещё, очень личное?
  Как обалдел мой Серёжа от этой встречи, как перенервничала Вероника Петровна (впрочем, бог с ней)? Может быть, как плакала, увидев их, баба Клава, доживающая свой век в доме для неимущих?
  Ничего вам больше не скажу. Не наше это с вами дело. Вот так! И, вы знаете, люди, не Серёжино - тоже.
  Он что, - отец? Он их растил, обеспечивал, не спал ночами, когда болели, учил их жизни? Какой? Любовь-шмубовь, пришла-ушла? Предатель он, хоть и друг мой. Но не мне и не вам его судить, люди. Есть кому. Только Ему дано судить нас. И советы - не нужны.
  Я бы позвонил, слово за Сергея Королёва замолвил, только нет у меня прямой телефонной связи. А даже, если бы была.... За одну минуту телефонного разговора с Ним, мне бы столько насчитали! Нет у меня таких денег. А то бы уплатил. Другое дело, если в Иерусалиме жить. Там это - местный звонок.
  
  А за Серёжку моего - в любой Сучан пойду. Нет идеальных людей на свете. Был, говорят, один, вон, в мавзолее лежит, высох весь от жизни своей праведной. Да и тот - наследников не оставил.
  И не будет мой Сергей ни о чём своих детей расспрашивать, ни сейчас, ни после. Характер такой. Правильно ли это? Думаю, правильно!
  
  
  1 января 2003-го.
  
  - Вера, ты знаешь, мы больше не можем ездить в отпуск вместе. Нельзя бизнес закрывать. Дважды закрывали в прошлом году: весной в Рим ездили, в августе - в Венецию. И так - денег нет. Я вот что думаю. Дела идут плохо, а вроде нормальные деньги делаем, но меньше, чем раньше. Как дальше будет, не знаю. И пора тебе уже самостоятельной становиться. Думаю, надо тебя куда-нибудь в отпуск отправить, одну, без меня, а то ты, помнишь, в Венеции, в аэропорту даже место посадки в самолёт найти не могла. А вдруг я заболею, - он испытывающее поднял глаза на Веронику, - и ты ничего не сможешь сама, ни поехать куда, ни с портье разобраться...
  - Подожди, подожди, ты что, избавиться от меня хочешь?
  - Что за ерунда! Просто, что-то не то с тобой, не узнаю я тебя. Нервничаешь всё время, дёргаешься. Не дружишь ни с кем, не общаешься... Хорошо, хоть, подружка твоя отыскалась в Сан-Франциско. Может, к ней слетаешь на недельку?
  - Нет, нет, - резко ответила Вера, - я думаю, ты меня отослать хочешь, а с какой целью, пока не понимаю.
  - Глупости. Тебе отдохнуть нужно, от работы, да и от меня - тоже. Мысли свои в порядок привести. Я же вижу, чувствую. Да ещё зима эта - ужасно холодная, снежит часто. Давай, слетаешь на юг, во Флориду, Вегас или Нью-Орлеан. Или ты в Париж хочешь?
  - Боже упаси, я там вообще не разберусь одна.
  - Ладно, завтра на Интернете посмотрю, что по деньгам подходит...
  
  
  Сказав это, мой друг вздрогнул от чего-то, как сигнал получил, но не придал этому значения, надел свитер и пошёл к телефону: звонить друзьям, поздравлять с Новым годом, с Новым счастьем.
  
  Погода, погода, погода, люди, эх! Мы столько говорили о ней в этой комедийной повести. О тумане, о дожде, о направлении ветров, о парной жаре, от которой спасу нет летом, на Восточном побережье США. Пора остыть немного и поговорить о зиме.
  
  Вообще говоря, американцы относятся к прогнозу погоды очень бережно и нежно, как и к деньгам. Что отличает Америку от всего мира? Четыре фактора: деньги, реклама, прогноз погоды и почти полное отсутствие культуры. О деньгах мы уже и так достаточно наболтали, о рекламе, которой безоговорочно верят американцы, она в своём идиотизме переходит все границы, говорить не хочется. О культуре - слова не скажу: сам уже не тот, ругаюсь иногда, особенно, когда Серёжкины дела вспоминаю, думаю, и вы выругаетесь в конце этой главы.
  
  А о погоде - О.К., давайте поболтаем.
  Прогноз погоды передают днём и ночью по всем программам новостей каждые 10-15 минут. Видимо, надеются, что она внезапно изменится. В принципе, новостей мало, как и везде в мире, вы знаете, и все службы ждут войн, взрывов, землетрясений, извержений вулканов, ураганов, снегопада, на худой конец, или - жары летом, чтобы хоть чем-то привлечь телезрителя. Ураганы и смерчи здесь бывают часто. Говорить о них не хочется: эта весёленькая повесть и так достаточна грустна. Скажу вам, что однажды вёл свою Максиму, точно такую же, как у Серёжи, из Филадельфии в Нью-Йорк во время последнего урагана, осенью 2003-го года, так думал, что с ума сойду: боковой ветер около 100 км в час просто сносил с дороги. А вернуться я не мог: Серёжа вызвал меня в Нью-Йорк, чтобы познакомить с .... Сами позже узнаете.
  
  Так вот, продолжим о погоде. Ещё задолго до первых снежных штормов синоптики угрожают мирному населению США снегопадом. Население бдит, не спит. Из универсамов исчезают питьевая вода, хлеб, молоко, свечки и фонарики. Пустеют холодильники с навеки замороженными продуктами, если этим словом можно назвать пластмассовую тарелочку с химикатами, в которые добавлены для вкуса овощи, немного куриного на вид мяса. Всё залито соусом, называемого здесь 'грэви' (gravy), что очень созвучно со словом 'грэйв' (grave) - могила. Это замороженное варево нужно разогреть в микроволновой печке, чтобы окончательно решить вопрос, над которым долгие годы успешно бьются американские врачи - сделать человека дебильным.
  Как только полки магазинов опустеют, синоптики дают команду, и снегопад тут как тут.
  
  В большинстве случаев снег растает через три дня. В худшем, - через неделю. Однако, школы и институты закрывают напрочь. На работу никто не идёт, - чистый коммунизм: еды полно, и работать не нужно! Это развитое общество существует не долго, не 80 лет, как в некоторых странах, а три дня. Достаточно! Конечно, я пошутил, потому что бывают невероятные заносы.
  Так случилось в начале марта 2003-го года, когда в Колумбии, где живёт мой друг, выпало за два дня 38 дюймов снега. Тот читатель, кто до сих пор помнит 'Арифметику Пупкина с картинками', легко умножит это на 2,5 и получит результат: чуть меньше метра снега! Он начал идти точно в шесть вечера, спасибо друзьям - синоптикам, и валил всю ночь.
   Если мне не верите, спросите у соседей.
  
  
  3 марта 2003-го.
  
  Сережа и Вероника проснулись в шесть часов.
  
  - Ну-ну, - сказал Сергей, взглянув на снежный шторм за окном, - сама судьба против твоего полёта.
  
  Пока жена купалась и приводила себя в идеальную форму, он позвонил компанию Дельта. Представитель сказал: ' Не волнуйтесь, снега очень много, но мы беспрерывно чистим взлётные полосы. На данный момент они в полном порядке. Самолёты выпускаем. Если сможете добраться до аэропорта, то улетите. Должен предупредить, что теоретически служба Безопасности полётов может закрыть аэропорт в любую минуту, поэтому советую перенести полёт на пятое марта. Это - бесплатно'.
  - Боже упаси, - возразила Верочка, - я уже настроилась лететь. Ничего переносить не будем.
  - Вер, однако, туда в нормальную погоду около часа езды, а сегодня поездка, пожалуй, часа два займёт. Давай, перенесём, а?
  - Нет, ответила жена, задумавшись, - Буди Вадика. Он поедет с нами толкать машину, если понадобится.
  
  Сергей зашёл в Вадюнькину спальню: 'Давай, вставай, студент! Смотри, сколько снега выпало. Купайся, откапаем машину и повезём маму в аэропорт. Помощь твоя может понадобиться, если застрянем на трассе'. 'Плохая идея, - ответил сонный Вадюнька, - нужно перенести рейс'.
  
  Сергей принял душ, быстро побрился, оделся потеплее и спустился вниз. Утопая в глубоком снегу, почти до колена подошёл к Максиме, смахнул щёткой снег с крыши, бамперов и капота, очистил от него фары и стёкла, открыл двери, влез внутрь, завёл двигатель и включил подогреватели сидений и заднего стекла.
  Вадим вышел с лопатой, расчистил снег вокруг машины, прокопал дорожку для мамы, бросил лопату в багажник, где уже лежал чемодан, и, улыбаясь, плюхнулся на заднее сиденье, выдвинув из него подлокотник. ' Плохая идея маму одну в отпуск посылать, ты не думаешь?'. ' Да, - ответил Сергей, - я и сам уже сожалею. Сглупил, как никогда'. В машине становилось жарко. Он включил габаритные огни, противотуманные фары и посигналил. Вера выбежала из квартиры, в тонкой курточке и туфлях на каблуках: в Лас-Вегасе - тепло. 'Брр, - сказала она, - чемодан не забыл?'
  
  Сергей включил автоматическую трансмиссию и медленно тронулся с места. Валил снег. Трассы, скорее всего, очищены. Проблема - добраться до них. На светофоре, что при выезде из жилого комплекса, горел красный свет, но останавливаться нельзя, - днище и так тёрлось по снегу, машина могла завязнуть надолго. Сергей слегка разогнался, как мог, и проскочил на красный.
  Свернул направо на
  Сноуден Ривер Парквей и медленно, всё время буксуя, потащился к 29-й трассе. Ко всем делам на передних ведущих колёсах резина полностью износилась, давно пора заменить, да всё руки не доходили. На 29-ю спустились очень легко, доехали до пересечения с 32-й дорогой, еле поднялись на неё: дорога шла вверх, через пять миль, объехав лежащий на боку джип, достаточно легко вышли на Интерстейт - 95.
  
  Они были на дороге одни. Да ещё тяжёлые дорожные машины с бульдозерными лопатами, редкие полицейские Форды и машины Спасательной службы. Нисан-Максима шла медленно, но устойчиво, однако видимость - не более двадцати метров, фары не помогали, белая пелена перед глазами: белое небо, белая дорога, белые бока дороги, белая стена снега, - конец света!
   Повсеместно, особенно на выездах валялись выглядевшие сказочными белыми игрушками перевёрнутые машины. Возле них копошились белые полицейские и белые же работники спасательных служб. Одну из машин разрезали бензорезом. Летели золотые искры расплавленного металла. Они тут же темнели и падали в снег, раскрашенный яркими пятнами алой крови...
  
   Почему, вот скажите мне, люди, почему мы не умеем присматриваться к жизни и прислушиваться к сигналам, которые она нам часто посылает, стараясь предупредить об опасности, оградить нас от предстоящего несчастья, преступления, измены, предательства, наконец? Почему? Когда, в каком тысячелетии мы разучились слушать и слышать природу. Запомнили одну только примету - чёрную кошку, да где её возьмёшь в такую погоду, зимой, когда снег - по колено!
  
  Короче, до Дуллес-Вашингтон аэропорта они ехали около трёх часов, опаздывая не регистрацию. Подъехали к зданию Дельты. Вероника выскочила из машины и побежала к стойке регистрации, вытаскивая на бегу из кармана куртки билет и паспорт. Сергей подошёл с чемоданом. Вадюнька повёл машину на стоянку.
  
  - Вы опоздали, мадам. Следующий рейс через полтора часа, если не закроют аэропорт, - заметила служащая, регистрируя билет.
  Вероника Петровна побелела, нос сморщился. Казалось, она расплачется.
  - Нет причин для волнений, Вера. Что случилось? Улетишь позже. Час или два ничего не меняют.
  - Нет, ты не понимаешь ничего. Я уже настроилась. Лететь. Не могу тебе объяснить. - У неё дрожали руки, когда она забирала паспорт со стойки. - Всё-равно не поймёшь.
  
  Улыбаясь, подошёл Вадюнька.
  
  - Одну минуточку, - сказал клерк, - вам повезло. Самолёт ещё у гейта: опять засыпало рулёжные полосы, их чистят, задержка на тридцать минут. Вот ваш билет, место 26А, возле окна. Идите на посадку в седьмой гейт.
  Вера успокоилась, улыбнулась и облегчённо вздохнула. За стойкой зазвонил телефон внутренней службы.
  
  Семья направилась к барьерам контроля. Сергей поставил у ног Вероники чемодан.
  
  - Вадюнька, давай, целуй маму и гони в бар, закажи мне крепкий кофе, двойной, - обратился Серёжа к сыну, а когда тот, поцеловавши мать, ушёл, тихо сказал Веронике - Давай, мать, лети в свой Вегас, отдыхай. Чем могу. Обо мне не думай. Думай только о себе. Я тут тебе подарок приготовил, - и он вынул из кармана сотовый телефон последней модели. - Номер такой же, как у меня. Только последняя цифра - семёрка. На счастье.
  - Вот за это, - спасибо, - ответила Вера, прижалась на секундочку к Сергею, замерла, затем встряхнула головой, как мысль отгоняла. - Ну, пока!
  
   Сергей подошёл к стене, прижался к ней уставшей от напряженной езды спиной и стал смотреть, как Вероника проходит через контроль. Та поставила на конвейер рентгена туфли и чемодан, аккуратно положила в пластмассовую коробочку мобильник, часы и пояс с фирменной металлической пряжкой Гуччи. 'Интересно, обернётся, или нет?', - подумал Сергей Александрович. Он не стал испытывать судьбу: прикрыл воспалённые от белизны снега глаза.
  
   И в эту секунду он увидел давно уже вернувшегося в Россию Оюн Батыра, Верховного шамана Сибири. Тот подошёл к нему со своим волшебным бубном, посмотрел внимательно в закрытые глаза и спросил:
  
  - Как уши твои, болят или зажили?
  - Всё в порядке. А что с ними было?
  - С ними? Ничего. Это - с тобой. Сигнал, человек, сигнал. Только ты не услышал его, не понял.
  - Какой сигнал? О чём вы?
  
  Шаман поднял свой потёртый бубен, направил его на Серёжку моего.
  
  - Амырла, - резко вскрикнул он, - Амырла! Ты просил меня убрать из твоей жизни плохое. Я убрал. Амырла! - Тонкие лоскутки на его знаменитом на весь мир халате сами собой поднялись вверх и задрожали, как на ветру. Он ударил правой ладонью в бубен и тихо добавил - Я свою часть работы выполнил. Теперь дело за тобой. Выдержи это, человек.
  Не подведи меня, хорошо? Амырла!
  
  
  И шаман растворился в воздухе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 13. Жареная картошка с чесноком и укропом.
  (Предатели)
  
  
  
   Крепко заснул мой Сергей Александрович, сломленный этим снегопадом, этой белоснежной дорогой в никуда и обратно и ужасной штукой, называемой повсеместно жизнью.
   И подошёл к нему Верховный шаман Сибири Оюн Батыр, поправил перья на своём головном уборе, посмотрел в лицо своими круглыми, полными слёз глазами и тихо сказал: 'Я свою часть работы выполнил. Теперь дело за тобой. Силы в себе найди. И кого ты можешь винить в том, что произойдёт в ближайшие дни? Только себя. И только ты один можешь распорядиться будущим. Первый и последний раз в жизни даю тебе этот шанс. Подумай хорошо, овен бешеный. Я верю в тебя. Никто не поможет. Не подведи меня, человек.
   И наклонилась к лицу удивлённого Сергея негритянка с лицом Анжелы Дэвис, поцеловала в лоб:
  
  - Спасибо тебе, русский.
  - За что? Ты, ведь всё равно погибла...
  
   И приподнялся на больничной койке Александр Абрамович. Его обесцветившиеся от нечеловеческой боли глаза с расширенными зрачками вдруг вновь стали коричневыми. Он посмотрел пристально на сына своего, заплакал и выдохнул:
  
  - Больно, ох, как больно мне. Что ты поделал с жизнью своей? И не радуйся: я пришёл к тебе, а не за тобой. Есть ещё время любить, примерно двадцать пять лет осталось. Прикоснись ко мне. Я дам тебе немного тепла, которое не способна дать Вероника. Есть женщины, которые ставят мужчин на ноги, а есть другие. Они - сбивают с ног. Прикоснись к моей руке.
  - Нет, папа, я должен сам справиться с собой и разобраться.
  - Скоро разберёшься, через шесть дней. Молю тебя только: выдержи это, сынок, не сойди с ума.
  - О чём это ты, папа?..
  
  
  - Папа, проснись, - сказал Вадим. - Мама тебя к телефону просит.
  - Я прилетела, - приглушенным голосом сообщила жена.
  Сергей взглянул на часы.
  - Сколько же часов полёт продолжался, десять?
  - В чём дело? Замоталась я. Знаешь, аэропорт - далеко (да, люди, далеко, - двадцать минут на такси). Гостиница неплохая. Конечно, это не 'Беладжио', а 'Сахара', но ничего, - номер приличный. А сейчас - спешу: хочу в казино сходить, посмотреть, что к чему. На мой мобильник не звони, я его в номере оставлю, чтобы руки свободными были. Звони в номер.
  - А какой у тебя этаж, какая комната?
  - Ты помнишь, что Вадим едет послезавтра в Пенсильванию? Проверь давление в скатах и тормоза, и не забудь проследить, чтобы он поел перед отъездом. Хорошо? Пока, позвоню позже.
  
   Вы помните, люди, я говорил вам, что когда долго живут вместе, то чувствуют друг друга на расстоянии. Вы тогда не поверили мне.
  А что вы скажете сейчас, если я расскажу, что Сергей Александрович проснулся в начале четвёртого ночи (в Лас-Вегасе - на три часа меньше), как от толчка.
  Он отчётливо увидел, что номер, в котором живёт Вера, находится на восьмом этаже, и в эту минуту она открывает его магнитной карточкой и заходит в прихожую. НЕ ОДНА.
  
  И Сергей видел ВСЁ, что происходило дальше. Я не буду рассказывать. И начиная с этой ночи, проклятой богом (о, так ли это?), Сергей не уснёт ни на одну минуту, до самого лета, а точнее - до начала июля, Дня Независимости, когда он поедет...
  
   На третий день он наберётся нахальства и скажет жене, что совершенно уверен: она в Лас-Вегасе не одна. Вероника Петровна страшно возмутится: 'Не выдумывай глупости, ты своим нытьём портишь мне отпуск! Не надо было посылать меня сюда. Не смей ныть, а то приеду, и мы серьёзно поговорим'.
  
  Она приехала. Серьёзный разговор.
  
   Самолёт прилетел точно по расписанию. Вероника вышла, остановилась рядом. Не узнав Сергея, достала мобильник и набрала номер. Сергей тихо сказал: 'Привет, я рядом'. Жена подняла глаза и вскрикнула: перед ней стоял совершенно незнакомый мужчина. За шесть дней и шесть ночей Сергей Александрович похудел на два размера, покрасил волосы и сбрил бородку. Одежда висела на нём мешком.
  
  - Боже, - сказала Вероника Петровна, - Что ты сделал с собой? Зачем покрасил волосы? И вообще, от тебя дымом пахнет. Ты что, - курить начал? Что случилось?
  - Ничего не случилось. Расскажи, что с тобой происходит.
  - Я устала. Завтра поговорим, хорошо?
  Они молча прошли по переходу в гараж, сели в машину. Сергей подъехал к турникету, оплатил счёт и вывел машину на хайвэй.
  - Давай, - повторил он, - рассказывай, что с тобой. Влюбилась, что ли?
  - Помнишь, Сергей, ты как-то давно говорил мне, что у женщин между сорока и сорока пятью годами наступает критический возраст, когда они влюбляются в последний раз?.. У меня к тебе колоссальные претензии. Ты, мудак, совершенно не думаешь о моей старости. Нам ещё двадцать пять лет платить за дом, бизнес работает плохо, пенсию ты мне не обеспечил, мы в долгах, как в шелках. Так вот, немедленно встреться с адвокатом, убери моё имя из бизнеса, переведи все долги с моих кредитных карт на свои. И вообще, давай оформим фиктивный развод. В случае банкротства моё имя не пострадает. Я понимаю, что это займёт месяцев пять-шесть... А даже если год... Ничего, я подожду.
  
  Сергей молча вынул мобильник, набрал код адвоката и назначил встречу на следующее утро.
  - Короче, - ответил он, - я переведу долги за десять минут. Переходи к главному: что случилось? Ты была там не одна?
  - Какой бред! Даю тебе честное слово, я была там одна.
  
   Ну, и так далее, люди. И дальше - тот же бред. Вы верите этому? А я - нет. Эй, читатели - мужчины! Кто-то из вас может обеспечить своей жене пенсию? Нет? Так почему вы решили, что это возможно в Америке? Кто-то из вас может выплатить 30-летний кредит на дом в размере 200 тысяч долларов за два года? Возможно, кто-то может, но, во-первых, такой читатель не возьмёт дом в кредит, а во-вторых, не будет читать эту повесть: жулики другую литературу читают.
  
  
  10 марта. 9 часов утра.
  
   - Привет, - воскликнул адвокат Стивен Дрейзен. - Миссис Королёф и мистер Серж, рад вас видеть. Располагайтесь поудобнее. Чем могу служить? - Он быстро записал на листе фирменной бумаги всё, что попросила Вероника. Даже глазом не повёл! - Так, с бизнеса я вас сниму немедленно, мадам Королёф. С разводом - сложнее. Вы должны оформить раздел имущества, на развод можно подать только через год после фактического раздела, и если отсутствуют материальные претензии друг к другу, и так как ваш сын - старше 18 лет, ещё пять месяцев после подачи. Вот если бы раздел...
  - Так, - вставил Сергей, быстро оценив ситуацию, - мы разделили имущество больше года назад, скажем, первого марта прошлого года.
  - Это меняет дело. На развод можно подать немедленно. Давайте оформим документ о разделе. Через час получите бумаги на подпись с курьером. Поставите от руки дату раздела. Госпожа Королёф, в связи с тем, что я веду не только личные дела вашего супруга, но и бизнес, вам не принадлежащий более, советую нанять другого адвоката. А сейчас, по закону, попрошу вас выйти из комнаты и подождать в приёмной.
  
  - Что случилось? Впрочем, хочешь, я тебе скажу? Что, бизнес плохо идёт? Я тебе давно говорил, что нужно подать на банкротство. Сейчас у всех бизнес плохой: экономика такая. Ежемесячно делаю по 15-20 банкротств и столько же разводов у тех же клиентов. Пусть подпишет бумаги. Завтра в 11 утра принесёшь. Скажу, что нужно сделать. Бизнес у тебя неплохой. Все долги исчезнут, и жена - вернётся.
  
  11 марта. 11:30 утра.
  
  Сергей докурил сигарету, бросил окурок в урну, забрал из рук подошедшего почтальона счета и зашёл в магазин. Вероника быстро положила телефонную трубку на рычаг. Муж молча подошёл к столу, снял трубку и нажал кнопку повторного вызова абонента. Незнакомый мужской голос сказал по-русски: 'Верочка, почему-то разговор прервался. Так что твой муж говорит?'
  
  - Кто это, - тихо спросил Сергей, - Кто это? Я спрашиваю, кто это?
  - Валя...
  - Ва-ля? Он был с тобой в Вегасе?
  - Нет, клянусь. Только по телефону...
  - Господи, ты сошла с ума. Ты не видела его восемнадцать лет. Ты сошла с ума. Разве можно возвращаться в прошлое? Там нет будущего. А что же будет с Вадиком?
  - Не смей трогать ребёнка! Я придумаю, скажу ему что-то... Правду, расскажу ему всю правду.
  - Какую правду? Как ты влюбилась через восемнадцать лет в того человека, который выбивал двери в твоей квартире, выкручивал тебе руки? В того, кто вставляет вилки в лицо, кто пырнул ножом Бабэну, удочерившую тебя? Это ты ему скажешь? Это?! Ладно. Хорошо. Знаешь, что мне сказал адвокат? В случае объявления банкротства мы ничего не теряем: ни квартиру, ни бизнес, ни машины. Только долги. Они исчезнут. Навсегда. Так был Валя в Лас-Вегасе или нет? Правду скажи.
  - Нет, не был. Честное слово, - нет.
  - Хорошо. Открываю счет за мобильник. Какой у твоего Вали номер? - Сергей подошёл к телефону и нажал кнопку 'Caller ID'.- Ясно. Теперь, смотри счет. Вот ты звонишь мне перед посадкой, это - Вале, это - опять ему после посадки. Держишь его 10 минут на линии. Ага: встретились, и шесть дней ни он тебе, ни ты ему: прошла любовь? А вот уже ты прилетела, видишь? Ему, мне и опять - ему, 5-6 раз в день. Выходит, ты мне соврала...
  
   И Сергей Александрович впервые за последние 18 лет задумался. Выходит, все эти годы она, именно она, его верная жена держала Валю на привязи, как запасной вариант, на чёрный день. Именно она давала ему каждый раз новый телефонный номер, когда они меняли квартиры.
  В чём же причина её ухода? Она не раз говорила, и не только Сергею, что очень счастлива в браке... И вдруг его как током ударило: деньги!
  Не Вальку поразил увиденный в детстве под кроватью чемодан с соточками, а Веронику! Вот оно что!
  
  Сергей достал из принесённой папки бумаги, положил перед Вероникой и тихо сказал:
  
  - Это - акт раздела имущества. Проверь, всё ли написали так, как ты хотела, и подпиши. Раз ты его любишь...
  - Да кто тебе сказал, что я люблю его?! Дай мне хотя бы две недели подумать.
  - Ты думала почти восемнадцать лет. Пока я растил нашего сына: в приличной, честной семье, без наркотиков и алкоголя. Подписывай. Завтра же подаю на развод.
  Он снял трубку, набрал номер Вальки, сестры Вероники.
  - Валька, это я. Ближе к ночи приезжай к нам домой и забери свою сестру к ё... матери! Ты знаешь, с кем она сошлась?
  С Валей...
  
  
  
  
  
  
  
  
  Тот же день. Поздно ночью
  
  (Стихи Сергея Королёва)
  
  
  
  Опять машина за окном поет...
  И ночь, без сна, уходит в бесконечность.
  И двое за столом. Там чай он пьет,
  Она же смотрит на экран беспечно.
  
  
  - Уже совсем светло. Зачем нам свет?
  Он вздрогнул, встал и щелкнул кнопкой.
  ...Шел музыкант, чуть приподняв кларнет,
  Смеясь и плача, к новогодней елке...
  
  - Переключи, и без того тошнит...
  ...Корабль, дрожа, в пучину погрузился...
   'О господи, как ложечка звенит.
  Остановить себя, ведь сахар растворился'.
  
  - Смотри, смотри, как погибают люди!
  Он посмотрел, не глядя на экран...
  И вдруг дошло: 'Все, хватит, баста, будет!'
  - Тебе пора. Держи свой чемодан.
  
  И нужно что-то делать... разобраться,
  Как спать и как дышать, что есть... Как жил.
  Надо стать спокойным. Улыбаться...
  
   Он сполз со стула на пол и завыл.
  
  
  
  15 марта. 3 часа дня.
  
  Вадим домой не вернулся. Из Пенсильвании он поехал прямо к Вальке домой.
  А пришёл на работу к Сергею спустя три дня, сразу после экзамена по философии. Вадим спокойно зашёл в магазин, сел в кресло возле стола в задней комнате.
  
  - Только не вздумай ничего плохого мне говорить о маме.
  - Я и не думаю.
  - Нет, ты думаешь. Мама меня предупредила, и она мне всё рассказала. Так это работает в жизни у вас, взрослых. Оказывается, вы уже больше года ругаетесь между собой (?). И твоя первая жена купила здесь дом и часто приходит в бизнес вместе с твоими дочерьми (!?). Почему же ты можешь так себя вести, а маме нельзя полюбить человека? И можешь не отвечать: это - ваши проблемы. Я не собираюсь ссориться ни с тобой, ни с мамой. Она мне рассказала, что Сан-Франциско (вот, где Валя живёт!) - очень красивый город: представляешь, океан... И горы рядом, прекрасная погода круглый год, и много престижных университетов (вот оно ещё что). Поэтому не надо говорить мне гадости на мать.
   Ну, вот скажите мне, люди, что вы сделаете в этой ситуации, что скажете Вадиму, когда Вероника уже нашла те единственные слова, которые только мать может найти. В своём странном сердце. Помните, я вас предупреждал об этом? Что бы вы сказали Вадиму? Вы уверены, что - именно это? Травмировали бы психику своего единственного сына? Так вы считаете, что он должен был рассказать сыну, что его мама совершила преступление, что Люба, первая жена Серёжи живёт очень далеко, что за последние 16 лет он видел своих девочек только один раз - вы помните, когда - и что всё, что Вадиму говорила его мать - полная ложь? Так вы считаете, люди? Возможно, вы правы.
  А теперь посмотрите, что сделает мой ближайший друг.
  - Да, Вадим. Я хотел рассказать тебе кое-что, но ты прав: Вера - твоя мать, другой не будет. Скажи мне только одно: почему ты не вернулся к себе домой?
  - Не знаю. Мама сказала...
  - Ты знаешь, сынок, мы больше не увидимся. Меня предали двое. И первым - ты.
  
  Ровно месяц спустя. День рождения.
  Звонил телефон. Сергей поднял трубку.
  - Добрый вечер, сын. Поздравляю с днём рождения. Может, ко мне заедешь? А то ты всё один да один... И я только об одном мечтаю: ты уже взрослый мальчик, жену бы тебе хорошую, настоящего друга, чтобы хоть на старости лет...
  - Мама, не хлюпай носом, никто не умер. Да и что нужно для счастья? Совсем немного: верность да любовь, надёжный друг, музыку послушать иногда русскую, праздник отметить, с тобой поболтать по телефону. А всё остальное - суета. Не волнуйся, всё образумится.
  - Не моё дело, мальчик, но не пускай ты эту суку назад. Я слышала, плохо дела у неё идут там. Только Вадика жаль... Ты знаешь, Лара Леонидовна встретила твою бывшую на озере с её типом, перед их отъездом. 'Конечно, - сказала она мне, - это не наш Серёжа, любовь - зла', - и добавила, - 'Да, если падать с коня, то только - с хорошего'. Вот так, мой мальчик. Целую тебя.
  - Спасибо, мама, я тебя тоже - целую. Сейчас переключусь: у меня вторая линия звонит. - Он нажал кнопку переброса. - А, привет, Боренька! Спасибо.
  - Ну, что, сидишь в четырёх стенах? Я тебе, дураку, в десятый раз говорю: поставь своё фото на Интернет в отдел знакомств. Пять минут занимает. Ты видишь, у меня каждые три-четыре месяца новая подруга! И все они намного моложе меня, даже твоей Верки моложе. Знаешь, сколько одиноких женщин на свете? Не будь дураком! Помрёшь в четырёх стенах. И вали из своей деревни в Нью-Йорк. Маму заберёшь позже.
  - Спасибо, Борька, подумаю. Я тебе сегодня долг выслал, получил, наконец, разницу за дом и возвращаю тебе и Нюмке долги. Спасибо. Будь!
  Сергей повесил трубку, тут же поднял опять и набрал Нюмкин номер.
  - Привет, пацан. Давай поздравляй, ты последний!
  - А я не приучен рогоносцев поздравлять. И обзываю тебя так, чтобы ты не забыл, кто тебя предал, и никогда к ней не вернулся. Знаешь, я тебе честно скажу, мы с Ирой восемнадцать лет ждали, когда она уйдёт от тебя. Разве Люба плохая женщина была? Нет. А Вероника твоя - плохая? Тоже - нет. Но не для тебя они. Всю жизнь за эффектными красотками гонялся. Они и сами на тебя, как мухи на мёд, липли. Ты помнишь, сколько лет я с Ирой встречался? Потому что смотрел внимательно: а какой матерью она будет моим детям? А что она будет делать, если я заболею, постарею, не предаст ли меня? А где твои глаза были, родной? Разбазарил мозги свои... Звонила твоя бывшая сегодня. Говорит, вернуться ей некуда: ты квартиру быстро продал, негодяй такой. Не к тебе, видишь, вернуться хочет, а в уют свой, растоптанный ею же. Эх! Ладно, бухни там за своё здоровье. Солу - привет передай, пусть позвонит мне завтра, работа есть одна. Ну, пока!
  
   И ещё один звонок. Последний. Больше никто не позвонит: вся жизнь была построена вокруг Вероники и её сына, её друзей, её родных...
  
  - Ну что, гад ползучий, пьяный уже? Ты не волнуйся. Мы с Мариночкой тебе подберём классную тёлку. Я только одного не понимаю. Ведь мы с ней - крёстные, а это - больше, чем родственники, а она мне вообще не звонит. Я так это понимаю: плохо ей там
  - Да какая разница, Лидочка?
  - Большая, так ей и надо! Ты же её сына вырастил. Гадина она, слышать о ней не желаю. Всё! Не пей много. Солу - привет от нас.
  И телефон замолчал.
  Сергей посмотрел на навсегда умерший телефон. У него по сей день дрожали руки, даже не мог ретушировать фотографии. Он подошёл к компьютеру, щёлкнул по мышке, открыл сайт 'Русский Нью-Йорк', зашёл в отдел знакомств, вставил в открывшееся окно свою единственную оставшуюся, но неудачную фотографию (Вера забрала все), в разделе 'Сведения о себе' напечатал:
  'Я был женат два раза - 13 лет и 18 лет. Оба раза - удачно. В людях ценю честность, порядочность и надёжность. И я верю в любовь!'.
   И не знал он тогда, люди мои дорогие, что умерший телефон взорвётся от звонков уже на следующий день, и ему предстоит выслушать десятки трагедий, десятки исповедей, испытать столько же надежд и разочарований, и впустую мечтать, чтобы телефон заткнулся опять.
  
  И только первого июля, высохши от отчаяния, он почти заставит себя, увидев на дисплее номер Нью-Йорка, снять трубку, и услышит:
  'Это я. Меня зовут Аня. Снимите ваши данные с вебсайта: я тоже - верю в любовь!'
   А пока, он щёлкнул мышкой на 'отправить', выключил экран и подумал, что вдруг Господь не наказал его, а вознаградил, вздрогнул от этой мысли, и ему стало жаль себя. Сергей вытер слёзы, взял лезвие, остро отточил карандаш, как делал это тысячи лет назад, ткнул грифель в бумагу и быстро написал:
   Господь наказал нас за слабость забыть,
   Как можно страдать и как нужно любить.
  
  Он встал, плеснул коньяк в рюмки. Медленно выжал в одну из них лимон и громко сказал:
  
   'С днём рождения тебя, Сергей Александрович! За твои пятьдесят шесть лет. Давай, Сол, выпьем!'
  
  
  Начало сентября. Пятница. Вечер.
  
  Аня приезжала из Нью-Йорка по пятницам, сразу после работы. Каждую неделю. Дорога занимала четыре часа, если не было заторов.
   Так что, люди, вы по-прежнему не верите в приметы? Аня - старше той на один месяц и один день. И познакомился мой Серёжа с ней тоже - на месяц и день раньше, накануне Дня Независимости.
  Серей Александрович всегда перед уходом с работы проверял электронную почту. В этот раз было несколько интересных сообщений.
  Юленька написала, что у неё всё в порядке, они покупают новый дом, под Атлантой и забирают Любу к себе.
  Второе письмо было от Аннушки. Они с мужем будут рады встретиться в субботу с Серёжей и Аней в ресторане 'Астория', в Балтиморе.
  И третье письмо в этот день было весьма интересным. Знаменитый астролог Пандид Парзай, бывший советник премьер министра Индии, информировал своего клиента - овна о том, что брак овна со скорпионом-женщиной обречён, а с весами (Аня!) - наиболее гармоничен, и обязательно будет счастливым.
  Сергей Александрович тут же переключился на сайт 'Экспидия' и купил билеты в Мадрид - подарок Ане ко дню её рождения.
  Сергей позвонил Ане. Автобус, к счастью, шёл по расписанию. И вдруг Сергей понял, что очень голоден, и ему захотелось жареной картошки. Он посмотрел на часы: пора закрывать магазин.
  
   Вот здесь, люди, я должен остановиться и рассказать вам, как приготовить ещё одну вкуснятину - жареную картошку с чесноком и укропом. Да, я знаю, что все умеют, но каждый готовит по-своему. Поэтому у одних хозяек её приятно кушать, а у других - лучше просто выпить, и не закусить. Так что, даю рецепт. Берите карандаш, бумагу и слушайте внимательно. Или - просто, включите диктофон.
  Купите бутылку очищенного подсолнечного или кукурузного масла. Молдавское - не покупайте: оно имеет лёгкий привкус. Экономных хозяек заранее предупреждаю: вы попали не туда: на жарку уйдёт почти полная бутылка. Покупаете красную картошку, её называли раньше в России 'американкой', а в Америке просто - краснокожая картошка. Покупайте ту, что чуть дороже, здесь есть два сорта, - она вкуснее. Не покупайте в пакетах или сетках по 10 фунтов: в них картофелины разного размера, а нам желательно купить - среднего. Молодая картошка не подходит: она - водянистая, и после жарки выглядит сморщенной.
  Картошку тщательно моете в проточной воде, шкурку не снимаете. Каждую картофелину разрезаете на четыре части, как яблоко. Посыпаете крупной солью. Не пересолить! Ни в коем случае не кладите чеснок до жарки. Наливаете в казан или кастрюлю с тэфлоновым покрытием побольше постного масла и ставите на большой огонь. Когда масло начнёт потрескивать, аккуратно, чтобы не ошпариться, кладёте в эту историю картошку, уменьшаете пламя. Жарится очень быстро: как только вилка или спичка втыкается легко, картошка готова. Содержимое вываливаете в дуршлаг, чтобы масло стекло. После этого всё возвращаете в казан, выдавливаете туда несколько зубчиков чеснока, лучше - корейского или китайского, а если нет такого, то и родной, отечественный чеснок тоже подходит. Заранее моете укроп, целый пучок, побольше. Остаток воды с него высушите бумажным полотенцем. Нарезаете укроп на досточке. Картошку с чесноком выкладываете красиво в салатницу или на блюдо и посыпаете ароматным укропом нежно-зелёного цвета, как зелёный луч на закате. Подаёте на стол. Всё. Очень просто. Помойте руки, - и вперёд. Пальчики оближете!
  
  Итак, Сергей заскочил в супермаркет, схватил тележку и помчался в отдел овощей. Он взял коробку красивой клубники, маленькую коробочку малины, турецкую дыньку, кусок арбуза без косточек, прямо со льда, спелый ананас (Аня очень любит), пару лимонов к коньяку. Аккуратно выбрал одинаковую по размеру картошку и подошёл к стеллажу с зеленью. Сергей выбрал свежий на вид пучок укропа, понюхал его - класс!
  
  И вдруг он почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину. Медленно повернулся и увидел Хасика, тот подошёл к нему и поцеловал: 'Серъёжя, ти хорошё виглядиш, худой как малчик!'. Хасик обнял Сергея за плечи, повернув к себе лицом, однако мой друг успел посмотреть вправо. Там стояла Валька, выпучив на Сергея свои вечно скошенные от лжи глаза. А рядом с ней стояла Вероника Петровна, прилетевшая на пару дней из Сан-Франциско повидать Вадима. Вера покраснела, сделала резкий шаг в сторону и сказала кому-то: 'Валя, идём в мясной отдел'. Тот, к кому она обратилась, повернулся, и Серёжа остолбенел:
  
  Рядом с Верой стоял ...Валентин.
  
  'Так вот, кто был тем 'человечком', что слово за меня замолвил перед Олегом Костенко! Жена моя верная и надёжная'.
  Сергей Александрович удовлетворённо махнул рукой и направился к кассе, крепко сжимая в кулаке пучок раздавленного укропа.
  
  28 марта 2004-го. Воскресенье.
  
  Они стояли на балконе Аниной квартиры, на 18-м этаже высотного дома, расположенном на самом берегу океана, в начале Оушен Парквэй, и смотрели на заходящее солнце.
  - Я очень люблю океан. Сила ужасная. Всю жизнь в Америке борюсь с ним, но люблю. Знаешь, я написал тебе здесь кое-что. Послушаешь?
  
  Дай войти мне в тебя. И легонько
  Я раздвину печаль. Невзначай
  Поглощу твою боль, потихоньку
  Пододвинусь к душе. Ты встречай.
  
  И губами, глотая дыханье,
  Прикоснусь к восхищенью груди...
  Вкус росы на плечах... Первозданье
  Вдруг восставшей из бездны любви.
  
  Опали меня чудом любви,
  Освежи меня ветром печали.
  Я в тоске без тебя. Ты смотри,
  Я могу умереть от отчаянья.
  
  - Знаешь, солнышко, - добавил Сергей, чуть помолчав, - не подведи меня, хорошо?
  - Не подведу. Никогда.
  
  Они зашли в гостиную и включили вертушку. Популярная певица пела:
  
  А что мне надо? Да очень мало:
  Любимый мой парень, песни с гитарой,
  Праздник с друзьями, два слова маме,
  Модная майка, с блеском помада, -
  Это всё, что мне надо. Всё, что мне надо.
  
  
  Мои друзья сели в широкое кресло.
  - Ну, что, - спросил Сергей, - теперь ты знаешь обо мне всё. Кого мы можем винить в своих ошибках? Так сложилась жизнь, и мы сами выбрали тот или иной путь. Некого винить. Только себя. Берёшь меня таким?
  - Ни секунды не раздумывая, беру. Я никогда не встречала таких людей, как ты. Беру.
   Сергей Александрович прижался щекой к Аниному виску и задремал.
  
  И оказался он в Ленинграде, в окне квартиры на углу Майорова и Плеханова. Снизу, из булочной поднимался сладкий аромат свежего хлеба. Сергей встал на подоконник, расставил руки и полетел вниз, навстречу этому аромату, затем поднялся вверх, пролетел мимо Великого собора. 'Храм мой храмом молитвы наречется', - прочитал он в десятый раз надпись на карнизе и полетел дальше, к Неве. Там пахло сыростью и болотами, и ему захотелось в Одессу, чтобы услышать почти забытый запах белой акации. А потом он оказался в Советской Гавани, в посёлке Желдорбат, в лодке, посреди бухты Постовая. 'Смотри, - говорит папа, - вот он - фрегат 'Паллада': контуры мачт и кормы, видишь?'
  А вот уже маленький Серёженька Королёв сидит на двухколёсном велосипеде. Александр Абрамович, крепко держа велосипед сзади за седло, толкает его вперед, бежит рядом и кричит: 'Не бойся, сынок, отпусти руль, я позабочусь о тебе. Разведи руки в стороны и лети! Вся жизнь - впереди. Лети!'. 'Лечу, - закричал Серёжа с восторгом, лечу, папочка!'
  
   Мой лучший в мире друг Сергей Александрович Королёв сидел рядом с Аней в широком полукруглом кресле с синей бархатной обивкой. Он спал.
  Уснул навсегда, устав от жизни, прижавшись щекой к виску необыкновенно родной женщины. И его высохшая от предательств душа отделилась от ненужного больше, исхудавшего тела, с радостью взлетела под потолок и с сожалением смотрела, нет, не на свою бывшую оболочку, а на Аню, ничего не подозревающую Аню-Анечку.
  Аня прикрыла его лицо своей маленькой ладошкой, чтобы свет не разбудил. По его лицу текли слёзы. Снилось что-то?
  
   Жалюзи на окнах были полуоткрыты, и через них проникал идущий со стороны океана ярчайший зелёный свет, скорее - бирюзового оттенка, неземной красоты.
  
  - Никогда, - сказала Аня. - Никогда!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЭПИЛОГ
  (Возвращение в будущее)
  
  
  
  
  23 июня 1971 года.
  
  Ректор Уральского политехнического института профессор Дедюкин вышел в свою приёмную, тихонько притворив двери.
  - Людочка, - обратился он к секретарю, - ты моего Серёжку Королёва с четвёртого курса мехмата знаешь?
  - Конечно, знаю. Все его знают.
  - Он там заснул у меня на диване, устал, видно, очень. Последний экзамен сдал утром. Не буди его, пусть поспит. А я в санчасть схожу, мне что-то не по себе.
  
   Сергей Королёв проснётся через двадцать минут, виновато улыбнётся секретарю, спустится в столовую, купит булочку и стакан сметаны, перекусит, вновь поднимется на второй этаж, зайдёт в читальный зал библиотеки. Там он сядет за стол, достанет из потёртой сумки тетрадку в клетку, карандаш и спичечный коробок.
  Аккуратно вытащит из него чиночку, отточит карандаш. Затем он ткнёт грифель в бумагу и чётко напишет:
  
  
  Всё, что мне надо. Маленькая повесть.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Приложение.
  Стихи Сергея Королёва
  к повести 'Всё, что мне надо'
  
  
  
  
  Шуршит камыш
  Модель 2-й главы.
  
  
  Камыш шуршит, взрывая душу.
  Стон маяка в плотном летнем тумане,
  Что такие яркие краски разрушил,
  Создает ощущение вселенской бани.
  
  Этот шорох в ушах режет лезвием вены,
  И ты молча стоишь, истекая кровью.
  Не имеешь сил думать, но понимаешь, наверное,
  Что это только начало безысходного безмолвья.
  
  И заглохшие краски такого яркого лета
  Туманом убитые - что будет еще?
  Удушают надежду приобретения билета
  В предстоящую жизнь и вообще - в будущее.
  
  И когда дурь поднимется до самого пояса,
  А потом- до горла, до мозга твоего,
  Камышовый ветер внезапно успокоится,
  Туман растворится, как и не было ничего.
  
  И тогда долгожданное солнце должно появиться.
  Оно не исчезло, нет, конечно.
  Высушит набухшие души и слезы на лицах
  И даст нам надежду жить бесконечно.
  
  И вернет любовь
  
  
  
  
  
  
  Шуга, шуга!
  Модель 12 главы
  
  
  Разрывая рот, молча кричу,
  Рву ворот рубища, рыдая.
  Рвать, родная, резко не хочу.
  Не рви и ты так резко, дорогая.
  
  Шепчу я очень тихо. Шелестит
  Шершавый шорох,- вентилятор дышит.
  'Што-што-што-што', - уже, шурша, шипит
  Шипящий чайник на плите. Не слышишь...
  
  Раз... два... три... резко, не разубедив,
  Ты вдруг взревела жизни нашей фугой.
  Сыграла форте, не разубедив.
  Беги бегом, родная. Шуга, шуга!
  
  
  
  
  
  Пережди
  Модель 13-й главы, сцена 'на балконе у Анны'.
  
  
  Подожди ты меня, подожди.
  Очень скоро начнутся дожди.
  Смоют грязь, смоют тяжесть с души.
  Пережди это все, пережди.
  
  Ты налей мне тепла, ты налей.
  Не жалей мне его, не жалей.
  Это все, что мне нужно. Смотри:
  Чуть тепла, часть души, гроздь любви.
  
  Оживи ты меня, оживи
  От потерянных лет без любви.
  Очень скоро начнутся дожди.
  Пережди это все, пережди.
  
  
  
  
  Стою с протянутой рукой...
  
  Стою с протянутой рукой. Подайте, люди.
  Я потерял души покой: любви не будет.
  Стою с протянутой душой на лихолетье.
  Изнемогаю без любви, меня заметьте.
  
  Махни серебряным крылом: ты улетаешь.
  Стою с протянутой рукой, но ты же знаешь,
  Рука протянута к тебе в минуты боли,
  Как к небу тянется росток в сожженном поле.
  
  И ты срываешь шлемофон, не слышишь стона,
  А я дрожащею рукою рву погоны.
  Ты улетаешь навсегда, спешишь куда-то,
  А я разжаловал себя опять в солдаты.
  
  
  Я послушал старую пластинку
  Модель главы об Америке, не вошедшей в повесть
  
  
  Я послушал старую пластинку
  "Не жалею, не зову, не плачу".
  Снова в глаза попали песчинки,
  На ветру не бывает иначе...
  
  Подо мною внизу эта сволочь...
  Десятки раз щелкаю зажигалкой...
  Время уже далеко за полночь.
  Столько лет с ним борюсь... Час-два не жалко.
  
  Руками цепляюсь за перила балкона,
  А меня Океан все равно сдувает:
  - Зачем? - он свистит мне, - ведь ты здесь в законе,
  Ну чего тебе, гадина, не хватает?!
  
  И куда же ты все это, скотина, денешь?
  Столько лет работал, не видел божьего света...
  - Дурак, - отвечаю,- я здесь не из-за денег...
  И швыряю в него горящую сигарету.
  
  Все. Я возвращаюсь.
  Завтра?..
  Стою с протянутой рукой...
  К 13 главе.
  
  Стою с протянутой рукой. Подайте, люди.
  Я потерял души покой: любви не будет.
  Стою с протянутой душой на лихолетье.
  Изнемогаю без любви, меня заметьте.
  
  Махни серебряным крылом: ты улетаешь.
  Стою с протянутой рукой, но ты же знаешь,
  Рука протянута к тебе в минуты боли,
  Как к небу тянется росток в сожженном поле.
  
  И ты срываешь шлемофон, не слышишь стона,
  А я дрожащею рукою рву погоны.
  Ты улетаешь навсегда, спешишь куда-то,
  А я разжаловал себя опять в солдаты.
  
  
  
  
  
  
  
  Лечу...
  
  
  
  
   Да что же это такое происходит с нами?
  
  Боже мой, что делается! Повсеместно распадается любовь. Чувства и отношения подменяются простым влечением. Без этого, правда, тоже нельзя, но хорошо, когда все вместе. А иначе - душевная пустота. И тогда достаточно капли, чтобы переполнить чашу. И от этой единственной капли напиток превращается в яд.
  И достаточно мелкой причины, чтобы все рухнуло, и опустели души.
  Это, заметьте, не Бог нас карает безлюбием. Он нас любит, он не карает, а предупреждает.
  Человек, без умения любить, дарить любовь с благодарностью, умирает как личность. Надо что-то с этим делать. Уже нет времени.
  И нельзя получить любовь, не умея ее давать. Захлебнуться можно. И никто не откачает. Надо осторожно, медленно, задумываясь на ходу, начать отдавать любовь. Начать с себя, а то столько искалеченных, мертвых душ!
  И для этих душ у Бога никаких харонов не хватит.
  
  
  
  
   Монолог (To Vadim)
  
  Поднимите меня повыше. Я должен увидеть мое небо. Такое синее небо ламанческое...
  Налейте мне вина... Так пойдите и купите. Для такого дня у меня припасен золотой...
  И подведите к окну Россинанта. Да, да я знаю. Кони долго не живут...Вот только я...
  А на оставшиеся деньги прикажите послать цветы. Ей! ...Не может быть. Дульцинея намного моложе меня... Все равно, не верю. Как вы до сих пор не верите, что это были не ветряные мельницы. Только она одна знала и верила...
  Кто-то же должен сражаться за честь своей Дамы Сердца?! Сколько молодых рыцарей вокруг... неопытных... Я передам им... Научу... Драконов...
  И поднимите меня, я сказал... Такое синее небо...
  Уже нет боли... Ламанческое...
  
  
  
  
  
   Ну?..
   (Подражание М.Булгакову)
  
  Ну, как же звали ту женщину?
  Ну, с которой я был и, кажется, очень долго... Необыкновенная такая...
  Как же, как же, надо было бы вспомнить... А то неловко как-то... все-таки годы...
  Я еще говорил вам, ну которая парализовала мой мозг...
  Ну, - которая все время чему-то меня поучала, ну этому...
  Как жить правильно и честно в этой, ну как сказать? а - семье. И еще чему-то...
  Ну, напомните мне ее имя, я же говорил вам как-то и, кажется, не раз...
  Ну, которая выплюнула меня, как жвачку и сделала свободным...
  Ну?..
  
  
   Осенние цветы (О возрасте)
  
  Цветы нравятся всем. Особенно женщинам.
  Зимние цветы - в основном светлые.
  Весенние цветы нежны в своем ожидании лета.
  Летние - яркие, красочные и очень привлекательные.
  Осенние цветы имеют уже приглушенные краски, нет в них той весенней нежности или летнего буйства, но они впитали в себя все достоинства года. Очень устойчивы к непогоде и превратностям закатов.
  Они неярки.
  И если ты любишь яркие краски, когда подступит осень к порогу твоей землянки, купи яркие искусственные цветы, обрызгай их французскими духами, выйди на берег синего моря, проводи тоскливым взглядом навсегда уплывающий от тебя в осень белый пароход, глубоко вздохни, глядя на свои неживые цветочки, и тихо упивайся собой на закате, сидя у разбитого корыта.
  До самой смерти.
  
  
   Лечу...
  
  Лечу, поднимаясь в тумане куда-то вверх
  Лечу, протыкая своим уже невесомым телом облака
  Лечу, освежаясь невидимыми капельками спасительной влаги
  Лечу, смывая с себя всю дурноту последних лет
  Лечу, впитывая в такое незнакомое тело сок обновления
  Лечу, поднявшись до приятных и невидимых раньше вершин
  Лечу, удивляясь неведомым до странности ощущениям
  Лечу, расправив огромные крылья внутри себя
  Лечу, лечу, лечу.
  
  Лечу себя
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"