Кизилов Геннадий Иванович : другие произведения.

Тюменская Экспедиция - 1965

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.44*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дневник путешествия по реке от Тюмени до Берёзова, работа на Северном Урале в 1965 году в геологической партии.

  В 1965 году мне посчастливилось проработать полный полевой сезон в геологической партии на Северном Урале, в безлюдной местности. Я вёл дневник, который подготовил к публикации только в 2007 году, и хочу поведать про наше таёжное житьё-бытьё в тот, уже далёкий год.
  Мы работали вблизи водораздела, удаляясь от него более на запад, к территории Печёро-Илычского заповедника, и в меньшей степени - на восток.
  В 1989 году в СМИ начались публикации о группе туристов Уральского политехнического института, погибших на Северном Урале в феврале 1959 года. Я должен сказать, что участки наших работ находились севернее горы Отортен. Мы ни разу не приближались к ней, но, в общем, обитали сравнительно недалеко, в 100-130 километрах, и в аналогичных условиях.
  В 1965 году мне было 27 лет, и меня привлекала геология. К тому времени я отучился полтора года на дневном отделении геологоразведочного факультета Свердловского горного института, потом перешёл на заочное отделение и работал на Берёзовском руднике имени С.М. Кирова на шахте Љ 1 горным пробщиком. Весной 1965 года я учился уже на пятом курсе по специальности "Геология и разведка месторождений полезных ископаемых", то есть в геологии не был "абсолютным нулём", а, скорее, - "незавершённым инженером-геологом".
  "Шахтную геологию" - есть такая учебная дисциплина - я, в основном, освоил практически, и хотелось поработать в экспедиции. Не долго думая, 13 мая 1965 года я уволился с Берёзовского рудника, а 18 мая уже был зачислен техником-геологом в Тюменской геологической экспедиции. Главный геолог экспедиции Охотников Виталий Николаевич принял меня сразу и направил в партию массовых поисков, в которой начальником был Котельников, а старшим геологом Ким Высоцкий. Организация находилась в центре города, на улице Водопроводной, дом 36.
  Восемь дней я проживал в гостинице, а потом отправился "в поле". За это время знакомился с проектом предстоящих полевых работ. В общем, нашей партии предстояло проверить на местности, что представляют собой электромагнитные и радиоактивные аномалии, обнаруженные при геофизической аэросъёмке.
  Тюмень представляет собой большой старый деревянный город. Но началось крупное жилищное строительство для будущих газовиков и нефтяников. Зазвучали наименования новых населённых пунктов: Мегион, Нижневартовск. Там работают геофизики. В центре города находится также геологическое управление, но Тюменская экспедиция не входит в него. Геологическое управление имеет "под собой" геологические и геофизические экспедиции, занимающиеся разведкой газа и нефти. При поиске работы мне пришлось заглянуть в это управление. Многие его сотрудники сверкали звёздами Героев социалистического труда. Начальник отдела кадров, тоже со звездой Героя на груди, пригласил меня на чашку чая. Это неслыханное дело. Видимо, от скуки. Но и от душевного расположения тоже. На работу он меня не принял, потому что все экспедиции находились далеко от Тюмени, и приём проводился непосредственно ими на местах, а эти здесь только "управляли", бездельничали, значит, но мы поговорили за чашкой чая, и он рекомендовал мне ту экспедицию, в которой меня взяли на работу.
  Тюмень - это уже Западная Сибирь, ровная, как стол, Западносибирская низменность, судоходная река Тура. Старинный город, возникший на месте татарского поселения. Богатый краеведческий музей. Геологи успели разбурить весь регион. Геологические разрезы показывали, что так называемые рыхлые отложения региона распространялись на глубину до 3-4 километров, и только потом встречались магматические горные породы, каковые на Урале выходят на поверхность. О чём это свидетельствовало? О том, что местность к востоку от Уральских гор смещена вниз на 3-4 километра. "Чаша" была затоплена водами и постепенно заполнена рыхлыми отложениями, принесёнными реками с окружающих территорий.
  Движение народа в Тюмени и в пределах Тюменской экспедиции - большое. Я присматривался к новой обстановке и людям, люди присматривались ко мне. Это всегда так. Новые знакомства. Мы быстро сошлись с начальником Оторьинской партии Буниным Михаилом Васильевичем. "Оторьинская" имела название от реки Оторья, которая находится где-то на Приполярном Урале. Узнав, что я должен вскоре выезжать в поле, в Саранпауль, он предложил мне ехать вместе с их партией и согласовал этот вопрос с начальником нашей партии. Я не возражал, и никто не возражал. Таким образом, время моего выезда в поле было предопределено, и датой выезда ориентировочно назначено 26 мая.
  В один из дней в нашей комнате появился доцент Свердловского горного института Щербин Сергей Сергеевич, с кафедры геологии редких и радиоактивных элементов. Вслед за ним вошёл главный геолог Охотников. Он окинул взглядом присутствующих, оценил обстановку и произнёс: "Вот здесь и поговорим". Они, включая начальника нашей партии Котельникова, Щербина и ещё какого-то специалиста, сели за стол. Охотников сходу учинил Щербину такой допрос, состоящий из одних претензий за неудовлетворительную научную работу в предыдущем году, что бедный доцент то краснел, то начинал бормотать что-то невнятное, а то и вообще молчал, надо полагать, не зная, что ответить. Иногда Щербин посматривал в мою сторону. Я понял, что он испытывает неудобство от моего присутствия, потому что я был студентом, и мы были знакомы, хотя и "шапочно". Я вышел на время окончательного потопления доцента, чтобы не смущать его, и направился в Оторьинскую партию. Оторьинская партия работала на разведке месторождения каменного угля, содержащего химический элемент германий. Заманчивый в геологическом отношении объект. В полевую группу входили начальник, старший геолог (мужчина), старший техник-геолог (девушка) и два практиканта из Новосибирского техникума - девушка и молодой человек, Клава и Коля. Кроме них, должна была ехать жена Бунина, не входившая в штат сотрудников.
  Бунин выражал сожаление, что первую дверь я открыл не в его кабинет, а в партию массовых поисков. Но его партия была этажом выше. Да и вообще, первую дверь я открыл в кабинет главного геолога экспедиции. Вероятно, это (а, в общем, судьба) и предопределило моё оформление на работу не к нему.
  Мы окончательно утрясли день выезда, 26 мая. Они уже считали меня членом их группы и даже купили на меня билет на теплоход.
  Когда я вернулся в комнату нашей партии, доцента Щербина уже не было. Я доложил Котельникову, что о дате отъезда мы с Буниным договорились окончательно, он дал мне некоторые рекомендации о необходимых документах, которые я должен был получить в бухгалтерии. У него не было возможности уделять мне много времени. Приближалась навигация, ему предстояло решать много вопросов с выездом людей в поле, потому что у него одни планы, а у конкретных работников - свои, иногда противоположные. Иногда люди хитрят, чтобы оттянуть выезд в поле, подольше побыть дома. Кроме того, предполагалось вливание в состав партии двух десятков человек из Свердловского горного института. Щербин приезжал как раз по этому вопросу. И, хотя он получил попутно "втык" от главного геолога экспедиции, тем не менее, было решено нынче продолжить научную работу на объекте.
  Мне понравились люди Тюменской экспедиции, и мне захотелось, если будет можно, "бросить здесь якорь". Поскольку велось крупное жилищное строительство, и геологам давали квартиры, я, по рекомендации профорга, подал заявление на предоставление мне квартиры осенью. Заместитель начальника экспедиции по быту принял моё заявление и сказал, что такой исход дела вполне реален. Я был доволен началом событий.
  Путь из Тюмени на Северный Урал, до Саранпауля, в котором находилась база "группы партий" Тюменской экспедиции, был водным, по системе рек: Тура, Тобол, Иртыш, Обь, Северная Сосьва, Ляпин. Посёлок Саранпауль расположен на реке Ляпин. Был и авиамаршрут, но на него имел право только Бунин, который не отделял себя от коллектива.
  С позиции моего начальства, моя отправка в поле была наилучшим решением моего дальнейшего местопребывания. В Тюмени я был никому ненужным, а в Саранпауле мог осмотреться, войти в колею своеобразной экспедиционной жизни. Меня всё это тоже устраивало.
  Итак, еду. И начинаю писать дневник.
  26 МАЯ. Встал без четверти четыре утра. Уложив вещи в чемодан и рюкзак и взяв паспорт у "хозяйки" гостиницы, пошёл на пристань к 6 часам, как уговорились накануне. Ещё не было и пяти часов, но довольно многие тюменцы, кроме дворников, уже не спали.
  Светило солнце, но на досках и краях тротуара - иней. Попутно опустил письма в почтовый ящик. О том, что уплываю. Вода в реке Тура поднялась на столько, что теплоход не мог подойти к речному вокзалу, так как на его пути был низкий, только что построенный мост. Поэтому с пристани речного вокзала нас должны были перевезти на Северную (грузовую) пристань. Автобус подали в 7.15 местного времени. Отправка теплохода в 8.00. Конечно, получилась задержка.
  Теплоход "Тобол", на котором нам предстояло совершить путешествие по Оби за казённый счёт, выглядел великолепно среди тёмных барж, катеров и механизмов. Он белого цвета, двухпалубный, длиной 78 метров. Красавец. Построен в 1962 году в Тюмени, то есть новый, но уже обкатанный. Вмещает 308 человек.
  Спешная посадка, курьёзы: у кого-то упала в воду котомка, её достали; кто-то из пассажиров подбежал к лайнеру, когда уже убрали трап и т.п.
  Мы, забросив свои вещи в каюты, наблюдали за посадкой. Это всегда интересно.
  Капитан спокойно переждал все перипетии. Наконец, трап убрали окончательно. Последовали резкие команды: "Отдать кормовой! Отдать средний! Отдать носовой!" Судно, так сказать, "отвязали", и оно стало медленно отплывать от берега и разворачиваться носом по течению.
  На часах 8.20. Все пассажиры столпились у правого борта, рабочие на берегу временно прекратили работу (всё-таки событие: начало очередной пассажирской навигации), всё внимание на наш теплоход, громкоговорители грянули марш. Плавание началось. На улицах города люди тоже останавливались и провожали теплоход долгим разглядыванием и любованием.
  Мы постепенно отдалились от пристани. Марш сменила песня "Ой, ты палуба, палуба". Тюмень стала отходить на задний план, и мы пошли по каютам устраиваться.
  Мы в каютах второго класса. Думаю, что первый класс отличается от второго только излишней роскошью. Наши каюты на два человека, мягкие; умывальник с холодной и горячей водой, зеркало, столик, настольная лампа, вешалки, два стула, репродуктор, графин, два спасательных пояса, отопление, великолепный вид из окна. То, чего нехватает в каюте, можно найти рядом: душевая, ресторан, буфет, почта, парикмахерская, врач.
  В третьем классе места жёсткие, и есть общие места для сиденья: длинные диваны в несколько рядов, как в залах ожидания на железнодорожных станциях. Только вот большинство пассажиров с детьми едут в общем отделении, а мы, лоботрясы, во втором классе.
  Напротив нашей каюты - каюта капитана.
  Мой сосед - парень Сергей, представитель многочисленной армии любителей поездить. Он из Белоруссии. Демобилизовавшись в 1962 году, два года учился на механизатора, потом работал на Северном Урале на лесозаготовках. И вот, едет в геологическую экспедицию.
  Поскольку нас в группе 7 человек, то только я был в каюте не со "своим" соседом. Остальные распределились по парам: Бунин с женой в каюте первого класса, остальные - в каютах второго класса: две девушки вместе и старший геолог с Колей.
  Весь коллектив группы поочерёдно заглянул в каждую из "наших" кают, не исключая каюты начальника партии. Она фактически отличалась только наличием мягкого дивана и одноэтажным расположением постелей.
  Река Тура сильно петляет. Проплыв километров 15, мы повернули на 200-220 градусов и поплыли снова в сторону Тюмени, следуя руслу реки, потом выправились.
  Тюмень видна долго: здесь низменность, ровная, как столешница, и теплоход движется по этой "столешнице", по изгибам русла. Выделяются громада теплоэлектроцентрали (ТЭЦ) и телевизионная вышка, подобная свердловской. Город расположен на слегка возвышенном участке местности. Отношение высоты к длине подошвы возвышенности 1:100 или 1:200. Такие участки характерны для Западно-Сибирской низменности. Они заняты населёнными пунктами. Остальная местность ровная-ровная и часто заболоченная.
  Ширина реки, в среднем, до 100 метров. Но, так как вода поднялась, то ширина увеличилась в десятки раз. То тот, то другой берег, то оба затоплены на 2-5 километров. Береговые сигналы, полоса деревьев, кусты и другие отметки указывают, где находится действительная береговая линия. На берегах кустарники и лиственные деревья, высунувшиеся из воды, чередуются с голыми участками. В последнем случае создаётся впечатление, что плывём по озеру. В таких широких местах - волны. Хвойные деревья не характерны. Пейзаж однообразный на сотни километров. Иногда берег поднимается над водой на 1-7 метров вертикально, и тогда отчётливо видно горизонтальное напластование горных пород - рыхлых отложений.
  Иногда проплываем дома бакенщиков и небольшие деревушки с затопленными или незатопленными полями. Иногда поперёк реки тянутся провода радиоантенн, мачты которых стоят на разных берегах.
  Дома в деревушках плохонькие. Невольно задумываешься: что видят эти бедные крестьяне? Как они сообщаются с внешним миром? Или никак? Правда, говорят, по правому берегу проходит дорога, но расстояния ведь большие.
  На палубе - свежо, однако хочется подольше смотреть на берега. Местность как бы надвигается на тебя и показывает всё новые и новые пейзажи. Пассажиры стоят на палубе по одному или маленькими группками по 2-3 человека. Вскоре среди них прошёл "голосовой шелест", стали показывать на левый берег: "Вон тот большой дом на пригорке". Мы проплывали село Покровское - родину известного Григория Распутина. Село от Тюмени совсем недалеко. Дом добротный, большой. В доме - сельская школа. Молодец Распутин за то, что построил дом. Ленин не построил ни одного дома.
  По реке идёт довольно много грузов, вверх и вниз по течению. Везут машины, строительные материалы, лес, контейнеры. Создаётся впечатление, что одинаковые грузы идут в обоих направлениях. Основной транспорт - самоходные баржи. Поначалу было странно видеть, что на палубах барж развешено для просушки бельё, дымят печки, рядом с которыми - поленницы дров. Стоят столы и стулья. Но старший геолог Оторьинской партии как человек, повидавший жизнь, просветил нас, неопытных. На баржах - несколько особая категория людей, которые называются "речниками". Баржа - это их дом на весь период навигации. Часто устраиваются на баржу оба супруга, это приветствуется, иногда они берут с собой ребёнка или даже двух детей - у кого сколько есть. И вся семья в течение всей навигации живёт на воде. Баржа доставляет груз, его разгружают портовые рабочие и краны, потом грузится новый груз, который надо доставить по этой же реке или по системе рек в какой-то порт. Штат баржи обеспечивает исправность механизмов, вождение баржи по реке и сохранность грузов. Работы всем хватает. Люди обеспечиваются необходимыми продуктами питания и всем для жизнедеятельности. Пополнение продуктов производится редко, только в портах. Помещения самоходной баржи благоустроенные: жилые каюты, кухня, столовая, душевые и прочее. А то, что готовят пищу на палубе, так эта экзотика относится к несамоходным баржам. Их тянут буксиры.
  Старшему геологу самому пришлось пожить в условиях, странных для обычного городского человека, который выглядит на просторах Сибири дикарём или свалившимся с Луны существом. Он, например, несколько лет проживал со своей семьёй, включая маленьких детей, в тайге, в домике, построенном геологической организацией, и держал корову, а один год - даже две коровы - для детей и для себя. Более того, не он один вёл подобный образ жизни.
  В каюте жарко, на палубе - холодный ветер. Кому надоедает жара в каюте, выходят ненадолго на палубу. Вечером палуба освещена. И есть своеобразие вечернего вида с освещённой палубы: свет отбрасывается не только на воду, но и в ослабленном виде иногда достигает берега.
  27 МАЯ. В 4.30 теплоход пришвартовался к пристани "Тобольск" на 5 часов раньше графика. Это означало, что мы будем стоять 5 часов в Тобольске. У пассажиров появилась нежданная возможность познакомиться с городом. Многие засуетились, спешат сойти на берег. Меня разбудили. Я встал, умылся и снова лёг спать. В 8 часов окончательно встал, позавтракал и сошёл на берег.
  Перед видом Тобольского кремля устоять трудно. Через 25 минут (в 9.15) я был уже наверху, в кремле. Сначала проходишь хранилище государственной казны - памятник XVIII века и между крепостными стенами поднимаешься по каменной дороге наверх. В кремле 6 соборов, несколько корпусов (монашеский, ризница, архиерейский и другие), гостиный двор (ныне государственный архив Тюменской области), корпуса для хозяйственных нужд, старинная екатерининская тюрьма (нынче тоже тюрьма). Весь кремль окружён каменной стеной с каменными башнями-бойницами. Здесь же небольшой старинный парк, и памятник "Завоевателю Сибири Ермаку", воздвигнутый в 1839 году. Ермак похоронен в 100 километрах от Тобольска вверх по Иртышу. Кстати, реку Тобол мы проплыли ночью и не видели ни места впадения Туры в Тобол, ни места впадения Тобола в Иртыш. Город Тобольск стоит на Иртыше. Кремль стоит на высоком берегу с крутыми скатами к реке.
  Наиболее старинный собор построен в 1686 году. Архиерейский корпус самый большой. В нём - краеведческий музей. Возле здания - 11 старинных пушек литья Екатеринбургского и Верхне-Баранчинского заводов (начало XIX века). В музее меня больше всего интересовал Ермак и знаменитые люди Тобольска. Здесь родились Менделеев, Ершов (автор сказки "Конёк-горбунок"), Фонвизин, композиторы Алябьев, Афанасьев. Здесь были в ссылке Радищев, Кюхельбекер (Кюхля - друг А.С. Пушкина), Чернышевский и другие известные люди. Есть личные вещи Ершова и Фонвизина. Ершов был начальником Тобольской гимназии.
  Какая жалость: не успел на Тобольское кладбище. На нём похоронены отец Д.И. Менделеева, Кюхельбекер, ещё некоторые декабристы. Вот, как вредно долго спать! Супруги Бунины и девушки побывали на кладбище.
  В других зданиях кремля разместились: морское училище, пионерский дом, кинотеатр, библиотека, подсобные службы музея. В одном из соборов молятся. Мы зашли туда. Церковные песнопения и запах ладана навеяли на меня мимолётные воспоминания детства: в 1943-1945 годах мы с бабушкой бывали в Невьянской церкви. Но всё это чувствовалось отдалённым, а действительность не производила впечатления.
  Архитектура кремля, его расположение на местности и сама местность понравились. Но сохранность кремля плохая: двор захламлён, каменные стены местами разрушены, стёкла выбиты, полностью исчез каменный барьер вокруг памятника Ермаку. Красивые надгробные постройки из мрамора и архитектурные украшения ворот варварски разрушены невежественными и псевдопатриотическими представителями советской власти. Обломки архитектурных украшений валяются под ногами. Конечно, корреспонденты, зависимые от властей, не "заметили" бы всего этого, а увидели бы только таблички с надписью "Повреждение памятников карается законом". Никто не карает за повреждение, всё разрушается.
  Колорит архитектуры города Тобольска, кроме кремля, составляют шпили церквей и соборов и старинные каменные здания. Благоустройство города слабое, но место красивое. Вообще берега Иртыша не затопляются. Правый берег очень высокий, до 30-40 метров. Пейзажи разнообразнее, чем на Туре. Леса смешанные. Местами пойменной террасы нет. Надпойменная же не затопляется водой. На ней красивые лужайки и леса.
  От Тюмени до Тобольска 448 километров. Из Тобольска вышли в 12.10. Ширина Иртыша до полукилометра. Вода, как и в Туре, жёлтая, вешняя. Вода чётко ограничена берегами. Солнце второй день показывается очень редко. Осадков нет, просто пасмурно и прохладно.
  В одном месте увидели у самого берега буровую вышку: ищут нефть. Шесть палаток в ряд, в 20-ти метрах от берега.
  Когда мы отплыли от Тобольска, к нам на палубе подошёл старший геолог "оторьинцев" и просветил нас по истории советского государства. По неписанной истории. Сюда за Тобольск ссылали так называемых "кулаков". Эту кличку большевистская пропаганда закрепила за теми зажиточными крестьянами, которые не хотели сдавать своё имущество в колхозы и презирали новую советскую власть. У них отбирали всё и гнали в Сибирь. Например, с Урала. Но Сибирь большая, а конкретным местом, куда "гнали", были просторы за Тобольском. Людей: взрослых, стариков и детей - загоняли на баржу, подцепляемую пароходом, и везли. Везли как можно дальше от селений. Когда сопровождающие чекисты Ваньки и Петьки решали, что место уже достаточно дикое и отсюда никто живым не вернётся, пароход приставал к берегу, всех сгоняли с баржи, и судно уходило. А люди оставались брошенными, как считали чекисты Ваньки и Петьки, на верную смерть либо от голода, либо от зверей.
  Но есть судьба. И она распорядилась по-другому. В чекисты шли подонки общества, пролетарии, выросшие на воровстве, насилии и тунеядстве. Они не представляли, что такое труд и что может сделать труд. "Кулаки", то есть люди способные создавать своим трудом богатство, создали его и здесь, на дальних большевистских выселках. Когда через несколько лет чекистская мразь приехала сюда снова, чтобы закопать в землю кости репрессированных, то представители этой мрази офонарели от увиденного. На берегах, на которых, по их зверским замыслам, должны валяться человеческие кости, стояли добротные дома, в которых проживали те люди, которых привезли сюда на погибель.
  Когда доложили об увиденном, засуетились партийные власти, тоже дармоеды. Они прибыли со слащавыми улыбками на своих физиях и стали агитировать за создание колхозов. О чём ещё могут говорить партийные власти? Люди, обречённые на смерть большевиками, ответили кратко: "Идите в ж... со своими колхозами". Зажиточные поселения этих кондовых крестьян существовали до войны. О них пошёл слух по Сибири. Перед самой войной они были ликвидированы по указанию Сталина. Теми же тунеядцами и фактическими врагами народа Ваньками и Петьками с револьверами в руках.
  Вечером, в 22.30, причалили к пристани Уват. Досюда от Тюмени 673 километра. Стояли недолго, 15 минут. Села большая партия цыган. Среди цыганок одна русская женщина, тащит такую же огромную котомку, больше себя, как и все цыганки. Вероятно, жена какого-то цыгана. День - без происшествий, а теплоход шёл полным ходом.
  Да! Тюмень образована в 1586 году и называлась тогда Чанги-Тура. Уват, скорее всего, крупный посёлок - кажется, районный центр.
  28 МАЯ. Встал без четверти 6. Решил раньше ложиться и раньше вставать, а спать только в тёмное время суток.
  В 8 часов причаливали к берегу на 10 минут у геологического посёлка Горно-Филенское, переименованного в Правдинск. Пристани нет. Трап подали с носа на берег. Два матроса держали на плечах шест вместо поручней для удобства пассажиров. Без поручней нельзя - трап крутой. Дома и домики посёлка деревянные, новенькие. Несколько домов, баки с горючим и техника (тягачи, тракторы) находятся недалеко от берега, высота которого здесь 3-5 метров над водой. Остальные постройки на высокой горе, на которую ведут многочисленные деревянные лестницы. Местность живописная, вокруг смешанный лес. Посёлок небольшой. На берег высыпало, в основном, мужское население.
  Всех насмешил один мужчина. Он подбежал к теплоходу в одной майке с трёхлитровой банкой в руках, забрался на борт, добежал до буфета. Ему надо было пива. Но буфет был закрыт. Он спрыгнул на берег и стал просить капитана, чтобы тот разрешил продать пива. Но вот, кто-то сказал, что буфет открыли. Мужчина отдал банку и деньги парню (из пассажиров). Пока парень покупал пиво, теплоход стал отчаливать. Мужчина метался-метался по берегу, потом запрыгнул в лодку без вёсел. Его толкнули в сторону теплохода, и он стал грести обломком доски, стараясь приблизиться к теплоходу. Когда между парнем и мужчиной осталось метров семь по прямой линии, парень бросил банку с пивом мужчине. Ничем не закрытая полная банка несколько раз перевернулась в воздухе и булькнула в воду в полутора метрах от лодки. Напряжённая сцена, за которой наблюдали все люди с берега и с теплохода, имела вот такую развязку, после которой все долго хохотали, на берегу и на теплоходе.
  С утра сегодня солнце. От Тюмени до Горно-Филенского 878 километров. После обеда облачно, ветер, Иртыш волнуется.
  С 14.00 до 15.30 стояли на пристани Тюли. На больших деревьях здесь листва ещё не распустилась. Тюли - маленький посёлочек. От Тюмени до него 1014 километров. Ширина Иртыша 1-1,5 километра. Берега тянутся низменные с лиственным лесом.
  Получается, что между пристанями Горно-Филенское и Тюли 136 километров, а писать не о чем, потому что одна природа, весьма однообразные пейзажи. Людей нет.
  Мы проводим время по-разному. Иногда находимся на палубе и рассматриваем берега, иногда собираемся в чьей-нибудь каюте, иногда сидим каждый в своей каюте. Никто никого не неволит. Я взял с собой несколько учебников и читаю их.
  Центром нашего внимания являются Бунин и его жена. Это пара молодожёнов, как ни странно. Ему 56 лет, ей 40 лет. Они недавно поженились, очень симпатичные люди. Он иногда читает ей стихи собственного сочинения. Мы тоже слушаем. Они общительные, ни кого не сторонятся, напротив, приглашают к себе в каюту. Она географ в школе, её интересуют растительность, строение берегов. Здесь всё сходится с геологическими интересами. Однажды она поделилась со мной своей "заботой": "Вот, мы с Михаилом Васильевичем смотрим на берег и решаем, которая терраса первая, а которая - вторая". Когда говорят "первая" и "вторая" террасы, то имеют в виду надпойменные. Пойменная терраса не входит в счёт. Я присмотрелся к берегу и сквозь лесную поросль увидел только одну террасу. В этой паре, по-видимому, было много лирики и поэзии, поэтому они решали нерешаемый вопрос. Такое случается со многими в подобной ситуации. Я ответил ей, что это, вероятно, первая терраса, надпойменная, а пойменная в настоящее время затоплена вешней водой. В сумме получалось две. Михаил Васильевич, стоявший рядом с ней, одобрительно кивнул головой, и его жена тоже согласилась.
  С приближением вечера стали ждать появления Ханты-Мансийска. Все напряглись от повышенного внимания. Последний поворот реки, - и вот он! На правом берегу появилась группа сопок, поросших елью. У подножия сопок и на склонах - деревянные частные дома. У берега множество грузовых судов, барж, земснаряд, катера. На воде - гидросамолёты. Левый берег, в противоположность правому, ровный, безлесный. У самой реки на нём аэродром для вертолётов. Гидросамолёты стоят рядом, на воде, а садятся посреди реки. Таким образом, самолёты - у того и другого берега. Всё это наплыло на нас разом.
  Причаливаем. Возле теплохода стоят речной трамвай и пассажирское судно "Ракета" на подводных крыльях. Первыми высаживаются цыгане.
  Интересно, что за город? Кто его населяет? Усиленно всматриваюсь в лица. Где вы, ханты и манси? Не вижу. Кругом русские.
  Мы пришли в 18.30, уйдём в 21.00. Я схожу на берег и бегу в город. Каждый из нашей группы передвигается сам по себе. Никто никого не связывает. Потом обменяемся впечатлениями. Выложенная камнем дорога ведёт между сопок вверх. Замечаю: улица Гагарина Љ 313 (!). Деревянные домики стоят не очень густо, между ними есть пропуски из-за большой крутизны склона. Сколько же километров до дома Љ 1? Подъём тянется более километра. Дома стоят без порядка, один над другим. Часто огород выше дома или расположен на склоне в 45 градусов. Местность сильно пересечённая. Дома отделены от дороги оврагом глубиной 5 метров. Через него к каждому дому - "чёртов мостик". Замечаю, что окна в домах маленькие, огороды пока ещё не вскопаны, на тополях распускаются первые листочки.
  На вершине подъёма меня догоняет автобус, курсирующий от пристани до центра города (несколько километров). Автобусы ходят часто, в них немноголюдно. Цена билета, как и в Свердловске. После подъёма местность полого-холмистая. Дома стоят порядочком.
  Вот и центр. Каменных зданий - единицы. Здесь всё аккуратно. Еловый лес подступает к самым домам. В центре берёзово-осиновый сквер. Форма города на плане неправильная, но это даже к лучшему. Воздух свежий. Заглянул в магазины: есть всё. В советский период наибольшим интересом всегда являлось наличие товаров в магазинах. В большинстве населённых пунктов Урала в магазинах не было товаров и продуктов. Даже с хлебом - частые заминки. Продавцы скучали и хамили.
  А в Ханты-Мансийске в магазинах было именно всё: сливочное масло, мясо (!), внешний вид которого многие свердловчане забыли, сахар, крупы, колбасы. Всё без очередей. Цены товаров по всему Советскому Союзу были одинаковыми. Они устанавливались правительством. Но на Севере вводились "поясные" наценки. Наценку я определил по сахару - около 12 %. Конечно, город своеобразен. Чем? Тем, что он деревянный и одноэтажный (1-3 этажа), что он полудеревенского, полудачного типа. Можно сказать, он похож на благоустроенный рабочий посёлок огромных размеров. Здесь растут все овощи, не бывает сильных ветров. Иртыш здесь при нас не волновался. Но лето, конечно, много короче уральского.
  Какие люди? Люди чисто городские, приветливые, весёлые, жизнерадостные, спокойного нрава. И, как мне показалось, здесь больше, чем в Тюмени или Тобольске, красивых людей. "Туземцев" мало, 1-5 %. Они цивилизованны и выглядят приятнее татар. И здесь я видел пьяных, но не видел задир. Встречаются офицеры и гражданские лётчики.
  Ханты-Мансийск мне понравился. Но вот вопрос: откуда здесь столько русских, что их привело сюда? Оказывается, желание спокойно жить, без нервотрёпки, без нервозности, которой очень много во всех крупных городах. Об этом сказал шофёр такси, переехавший в Ханты-Мансийск из Горького. Нигде я не видел столько провожающих на пристани, как здесь, человек 200.
  От Тюмени до Ханты-Мансийска 1076 километров. Вскоре за Ханты-Мансийском Иртыш впадает в Обь. Можно сказать, они сливаются, потому что обе реки огромные, широченные. С места слияния видно, что Ханты-Мансийск выходит одним краем или своими окраинами к Оби. Мы вошли в Обь в одиннадцатом часу вечера. Правый берег холмистый и лесистый, до него приблизительно 4 километра, левый - безлесный и ровный, вероятно, болотистый; до него около 1,5 километра. Вдали огонёк, до которого приблизительно 40 километров. Тихо. Поверхность воды гладкая. Поистине, "Где есть ещё такая ширь?" В 23.30 увидели на левом берегу сильный пожар и почуяли гарь. А на самом горизонте заметили яркую красно-жёлтую полосу. Солнце не хочет полностью прятаться за горизонт. Нас ожидают белые ночи.
  29 МАЯ. В 0 часов 15 минут я вновь вышел на палубу. Место пожара проехали, а полоса зари стала шире. И небо не тёмное. Видны берега, силуэты деревьев. Мы идём по Малой Оби. По Большой Оби ходит только дизель-электроход "Алябьев". Всё. Ложусь спать.
  ("Гастроном" по-хантымансийски "айсыр тэтот тыныйты".)
  В 5 часов причаливали, но вставать не хотелось. Около 8 часов вновь причаливали, у Малого Атлыма. До него 1293 километра. Это небольшой посёлок на гористом, в понимании уральца, правом берегу. Лес смешанный, выделяются зелёные ели и сосны, а берёзы и осины стоят голыми, пока ещё не зазеленели. Если бы не знать, что здесь Сибирь, то сказал бы, что это уральский пейзаж. Поверхность воды по-прежнему гладкая, то есть очень спокойная.
  С 10 до 11 часов стояли у посёлка Октябрьского. Большой посёлок. Причала нет, и пассажиры высаживались на берег через подошедший катер. На теплоход села большая группа школьников, нерусских. Я подошёл к одному из них. Он оказался манси, из 5-го класса. Они закончили учебный год в интернате и поехали домой в сопровождении воспитательницы. Учатся вместе с русскими, хорошо говорят по-русски и вообще бойкие.
  В 13.30-14.00 стояли на якоре у посёлка Шеркалы. Пристань очень маленькая, и причаливать не стали. Пассажиров высаживали с кормовой палубы в шлюпки.
  До Шеркалов 1402 километра. Наш конечный пункт тоже приближается. Нам осталось плыть по Оби 10 часов, а, может быть, меньше. Зависит от настроения капитана.
  16.30. Село Перегребное. Пассажиров высадили в шлюпки, в том числе школьников-манси, 20 человек в одну шлюпку. Их встречали родственники. Мы заметили, что на воде, у берега, находилось несколько лодок непонятного назначения. В каждой по одному человеку. Каждый человек сидит в лодке и смотрит на теплоход. Оказалось, это родственники, встречающие школьников. Сцена встречи была очень трогательной. Как только шлюпки опустились на воду, все лодки, как по команде, устремились к ним. Дети быстро-быстро спустились по верёвочной лестнице в шлюпки. Встречающие ловко выхватывали из шлюпок своих детей, долго обнимали их, рассаживали в лодки и спешно отплывали от теплохода к берегу. Воспитательницу тоже кто-то взял в лодку, и она утонула в объятиях.
  Вдруг поднялся ветер, пошёл дождь.
  18 часов. Пристань Нары-Кары. Ветер усилился. Поднялись большие волны. Оба берега низкие, заросли травой и редкими кустарниками. Даже Малая Обь делится на несколько протоков.
  Следующая пристань - наша, Берёзово. Это также конец рейса теплохода. Он пойдёт обратно в Тюмень и будет так курсировать всё лето.
  В 19.30 встретили теплоход "Родина". Первая встреча на реке Обь. Он из Омска шёл в Салехард, но, не дойдя 60-70 километров, вернулся, так как перед Салехардом сплошной панцирь льда. Мы подходили к "Родине" борт к борту и общались с её пассажирами "с близкого расстояния", пока капитаны вели свой разговор с мостиков. Потом теплоходы снова разъединились и пошли каждый своей дорогой. Наша цель была всем понятна, а вот куда пошла "Родина", осталось вопросом. Не в Омск же. Вероятно, пережидала таяние льда в Ханты-Мансийске. Ближе причалов нигде нет.
  Да, приближающийся север - не шутка. Салехард стоит на Северном полярном круге. Северный полярный круг проходит по середине населённого пункта. В связи с этим вспомнили историю, которая стала ходить в геологической среде как анекдот. В Салехарде стоит экспедиция. Её работники всегда получали к заработной плате максимальную северную надбавку - коэффициент 2,0. Но однажды московские казуисты-ревизоры не поленились провести топографические измерения, с тем чтобы доказать, что административное здание экспедиции стоит южнее Северного полярного круга на 150 метров. Это означало, что работники необоснованно получают максимальную надбавку к зарплате, и коэффициент был понижен до 1,8. Однако не прошло и двух месяцев, как в Москву пошла бумага о том, что здание экспедиции то ли "рухнуло", то ли "сгорело", а новое здание выстроено в 200 метрах севернее, на параллельной улице, то есть явно за Северным полярным кругом. Значит, надо вернуться к максимальному коэффициенту к зарплате. И вернулись.
  Находясь последние часы на теплоходе "Тобол", строчу письма главному редактору "Правды" и в отдел партжизни. Что за необходимость контакта с ними? С одной стороны - это было проявлением медленно отступающей наивности. С другой стороны - желание разобраться в политической ситуации. В октябре 1964 года сняли Хрущёва. Я задал вопрос: "Он тоже - культ личности?" В смысле - как и Сталин. Мне пришёл завуалированный ответ в том духе, что жизнь не так пряма, как Невский проспект.
  Чайки ходят по берегу. Говорят, у моряков это плохая примета насчёт погоды.
  21.45. Вышел на палубу. Небо пасмурное. На горизонте узкая жёлтая полоска зари.
  Да! Как мне не простительно! Пишу, что "берега заросли травой и редкими кустами и деревьями". Это же лесотундра. Как я её раньше не узнал? Она началась от села Перегребного. Она заболочена.
  Стоп! А что это белеет на берегу? Снег? Снег, конечно! Батюшки, а в Тюмени, передают по радио, 20 градусов тепла. Север принимает нас в свои прохладные объятия. Небольшие полоски снега лежат у воды и иногда выше, на берегу.
  22.20. Поразительное зрелище - заход солнца! После его захода остаётся светло так же, как под вечер пасмурного дня.
  В 24 часа покидаем "Тобол". Мы прибыли в Берёзово, пройдя от Тюмени 1584 километра. До свиданья, "Тобол"! Ты доставил нам большое удовольствие.
  Сейчас самое тёмное время суток, но можно всё читать без освещения. Пока мы шли до камеры хранения и сдавали вещи, наступило 30 мая. Камера хранения тут же, на берегу в деревянном строении, в 20-ти метрах от берега. Багаж сдавали только мы. Больше желающих не оказалось. Остальные ехали по определённым адресам.
  30 МАЯ. В 1.00, сдав вещи, пошли в посёлок. Гостиница речного вокзала маленькая, а народу много. Мест нет. Нас 7 человек. Один из группы - опытный и бывалый геолог (старший геолог Оторьинской партии). Он привёл нас к своему знакомому, у которого мы и ночевали. На полу, все в один ряд.
  Когда мы сидели у хозяина, мне вспомнилось, как у нас в Невьянске в 1948 году ночевали геологи по 5 человек. Они размещались, где могли. Прошло 17 лет, и мне пришлось оказаться в их положении.
  Легли спать в третьем часу ночи. Было светлым-светло. Горизонтальные лучи солнца уже пробивались в окна через щели между ставнями.
  Встали в 9.30. Хозяева вместе с квартиранткой-топографом жарили и пекли. Сегодня ведь воскресенье. Мы пошли устраиваться в гостинице.
  В Берёзове стоит экспедиция. Для неё построено много новых деревянных домиков и гостиница. Устроившись, пошли узнавать насчёт теплохода. Нам сказали, что он пойдёт завтра, 31 мая вечером, на Саранпауль.
  Мы зашли закусить в ресторан "Сосьва". Хороший ресторан. И оригинальный, весь деревянный. Основные посетители здесь лётчики. Для них имеется маленькая гостиница на втором этаже. Просторно. Обслуживание приятное, какое редко встретишь в советском ресторане. В буфете есть "Московский" квас и спирт. Но мы пообедали скромно.
  Потом все пошли в кино. Фильм "Когда песня не кончается". Кинотеатр - большой деревянный как бы сарай. Потом зашли в магазин за продуктами и там узнали, что теплоход "Пётр Шлеев" идёт на Саранпауль сегодня в 18.00. Было 15 часов. Мы ускорили свои движения до беготни: в гостиницу, за продуктами, за билетами, за вещами. Но везде успели.
  В 18.10 теплоход, с нами на борту, отправился на другой берег реки, заправился топливом и в 19.30 пошёл вверх по Северной Сосьве.
  Берёзово стоит на Северной Сосьве. Мы не заметили вход в Северную Сосьву из Малой Оби, потому что спали. Население посёлка около 4 тысяч человек. Часовня, построенная Меньшиковым, который отбывал здесь ссылку. Местность вокруг посёлка холмистая, поросла хвойным лесом. Деревянные тротуары. В гостинице нет водопровода, но есть газовая плита. В магазине все продукты - консервированные, кроме сливочного масла и оленьей колбасы. Оленья колбаса хороша на вкус, мы питались ею до Саранпауля. Она быстро темнеет на воздухе. Темнеет, но не портится. Собак здесь много. Они мирные и очень мохнатые. На реке - гидросамолёты. Машинам запрещено ходить по посёлку, пока не установятся дороги. Если бы сегодня был дождь, мы бы плавали по грязи, потому что благоустройство желало бы лучшего состояния.
  Жена Бунина интересуется всем. Она пыталась найти могилу Меньшикова на кладбище возле часовни. Но не нашла. Судьба этого человека поучительна, хотя поучения на примерах истории для нас - ничто. По богатству он уступал только царю. В своё время. Когда настало "не его" время, он лишился всего, а здесь, в Берёзове, последние годы жизни служил священником и умер тихо и скромно.
  "Пётр Шлеев" далеко уступает "Тоболу". Каюты второго класса - на 4 человека, жёсткие, без умывальника, без матраца, с худшей отделкой. Третий класс - общий. Постоянный шум от машины. Палуба узкая, грязная, в масле. Даже выходить на неё не хочется. Вообще теплоход значительно меньшего размера.
  Погода, солнечная с утра, днём испортилась: ветер, дождь.
  31 МАЯ. Просыпался в 3.10. Теплоход подходил к пристани Игрим. Здесь начало северного газа. Почти половина пассажиров ехала досюда, больше всего женщины к мужьям и сыновьям.
  Солнце в это время уже всходит и горизонтальными лучами бьёт в окно каюты. Выпал крупный иней, создав впечатление снега, но облаков не было. Река волновалась.
  Встал в 8.30. На небе ни облачка. Зеркальная гладь реки обрамлена с обеих сторон низменными берегами с высоким елово-лиственным лесом. Ширина реки здесь 200-250 метров, берега подступают близко, и это создаёт красоту. Много уток летает и плавает.
  Теплоход "Тобол" шёл со скоростью 22-25 километров в час, "Пётр Шлеев", или "Петька", как его здесь зовут, делает всего 15 километров в час. Правда, он идёт против теченья. И к тому же старый. К 10 часам мы удалились от Берёзова на 200 километров.
  От нечего делать мы вшестером, все, кроме учительницы, четыре часа обсуждали вопросы политики и жизни вообще. Единодушно пришли к тому, к чему мы обычно приходили. Безнадёга. Беспросветность. Остаётся одно: ждать, когда вымрет кучка нынешних руководителей.
  В 19.30 вступили в приток Северной Сосьвы - реку Ляпин. Ширина её 150-200 метров. Русло извилистое. Берега низменные, поросли елью, берёзой, красноталом. Много уток. Они то перелетают с берега на берег поперёк хода нашего судна, то с маху садятся на воду. Не боятся судна. Непуганая птица. Нетронутые места, потому что недоступные.
  Поверхность воды зеркальная. Деревья как будто растут из воды и имеют зеркальное отражение в ней. Теплоход идёт по огромному зеркалу. Даже жаль нарушать такую красоту. Толща воды в Северной Сосьве и Ляпине выглядит чёрной. Окружающая природа достойна кисти художника. В посёлках коренное население: ханты и манси.
  21.25. Скоро, утром, мы закончим своё плавание в посёлке Саранпауль. Всего будет пройдено по воде 2039 километров. До этой цифры нам сейчас нехватает приблизительно 100 километров.
  Что можно сказать в резюме?
  Понравились города Тобольск и Ханты-Мансийск. Лучше бы центр области перенести в Тобольск, где он был раньше. Богатства края необъятные. Использование их бесхозяйственное. Лесу здесь - тьма, рыбы и дичи - тоже.
  Однако: не могут построить достаточное количество гостиниц для транзитных пассажиров, которые мучаются оттого, что негде спать. Лучшие сорта рыб (сосьвинская селёдка) идут не на стол трудящихся, а прямиком в Кремль. Её маринуют по специальному рецепту и в маленьких бочонках отправляют руководителям страны для включения в "кремлёвский паёк". Местное население мирное и спокойное, но всё портят вербованные, погонщики за длинным рублём. Их здесь зовут бичом, мобутовцами, чомбовцами (от имён африканских политических персонажей Мобуту и Чомбе). Обычно эти люди приезжают без семей и являются разносчиками невежества, разврата, пьянства, хулиганства. В то же время эти кадры непостоянные. Как искоренить явление? На вопрос отвечают люди, проработавшие здесь, на Севере, по 10 и более лет (они действительно любят этот край и хотят хорошо жить): надо создать нормальные условия жизни. Это очень легко: не надо жалеть добра, которое гниёт. Пусть люди строят дома, очищают леса, косят травы. Здесь в посёлках можно иметь газ и водопровод. Это было бы практическое улучшение благосостояния. Сюда бы стали переселяться семьи, вместо "бича". Сюда бы двинулась культура. К сожалению, это мечты.
  23.00-23.30. Пристань Ломбовож. Здесь ханты-мансийское селение. Стояли в полутора километрах от берега, в зарослях затопленного острова. Три моторки взяли почту.
  На этом временно прерываю запись.
  Борт теплоходов "Тобол" и "Пётр Шлеев".
  3 ИЮНЯ. Мы прибыли в Саранпауль 1 июня в 4.40. Солнце уже взошло и освещало хребет Уральских гор. Над нами была облачность, а в районе гор - солнце, отчего горы выделялись особенно яркой белизной своих вершин. Видны довольно острые вершины.
  Теплоход уткнулся в песчаный берег, подали трап с носа на берег. Трап крутой. Поручней или их заменителей нет. Мы осторожно сошли, держа свой багаж. Холодновато. По реке плывут отдельные редкие льдины размером до 5 метров с расстоянием между ними 200-500 метров.
  Видна короткая улица вдоль реки. Ещё улица, поперечная ей. И дальше масса серых домиков жителей посёлка.
  Устроились на квартире у начальника Оторьинской партии Бунина Михаила Васильевича, с которым вместе ехали, в частном доме. Хозяйка коми. Семья у хозяйки огромная, но все живут своими семьями, за исключением молодого сына, отслужившего в армии. Самый младший сын-подросток показывался в этом доме, но живёт у кого-то из родственников.
  Все дома в посёлке деревянные. Зелень не любят, чистоту и порядок - тоже. Коми (зыряне) несколько красивее, чем ханты и манси, и стоят ближе к русским.
  2 и 3 июня - волокита и бюрократизм по оформлению на базе. Старшина милиции не может прописать из-за отсутствия бланков прибытия, начальник базы не может устроить с жильём, не может обеспечить резиновыми сапогами для работы в болотистой местности. Если бы было по-другому, то мы могли подумать, что попали за границу.
  База партий Тюменской экспедиции, на которую мы прибыли в Саранпауль, - это, во-первых, административный корпус в виде большого барака. В корпусе - кабинеты чиновников, бухгалтерия, радиостанция. Рядом с корпусом - добротная вертолётная площадка, на которой постоянно находится от одного до трёх вертолётов. На эту площадку может сесть и маленький самолёт. В этом же корпусе-бараке находится лаборатория с непонятным назначением. Геологи обязательно имеют геохимическую и химическую лаборатории. Эта же не имела ни оборудования, ни специалистов для выполнения соответствующих анализов. В лаборатории проходили практику молоденькие девушки из Новосибирского геологоразведочного техникума. Они украшали местный социум и занимались перепиской каких-то бумаг. Насколько я понял, лаборатория занималась сортировкой проб, прибывающих с поля, на предмет очерёдности их отправки в Тюмень.
  Отдельно от административного корпуса стоял склад. Фактически он был вне Саранпауля и хорошо охранялся.
  Здешняя столовая - пожалуй, самое оживлённое и самое доступное место в посёлке. Готовят отлично, по-домашнему, с душой. Порции кладут без жульничества, характерного для советских столовых. Фирменное блюдо этого заведения, о котором хорошо наслышаны в Тюмени, - свежая клюква с сахарным песком. Просто, но как освежает! Если в меню числится суп, то это настоящий суп, а не пойло, если котлеты мясные, то они не бывают хлебными, как в свердловских столовых. Блины по вкусу, будто домашние.
  Старший техник-геолог Лида была здесь уже не впервые. У неё добрейшая душа. Заботилась даже о собаках, которые, будучи знакомы с ней, ждали её выхода из столовой. Она покупала для них несколько блинчиков и заодно показывала нам практическое претворение в жизнь поговорки "На долго ли собаке блин?". Она сворачивала блин трубочкой и кидала собаке. Та ловила его на ходу и проглатывала, не то, что не жуя, а мы даже не могли заметить намёка на глотательное движение. Она бросала второй блин, собака снова ртом "ам" и спокойно смотрит, будто ничего и не произошло. И так - три или четыре раза.
  Погода сегодня хорошая, мы ходили без пальто.
  6 ИЮНЯ. В общем, здесь прохладно, и погода может резко меняться в течение дня. Иногда светит солнце, но дует холодный ветер, и приходится надевать пальто или куртку и шапку. Зимнюю шапку, конечно. Влияет, в основном, не близость Уральских гор, а близость Северного полюса.
  Сегодня мы выбрались в лес. Кедровник. Заросли кедра, ели, багульника, брусничника и мхов. Багульник очень сильно пахнет, некоторые из нас с трудом переносили его запах. Кружится голова. Кругом валяются прошлогодние кедровые шишки, некоторые с орехами. Их некому собирать. Тепло, но в зарослях кустов и деревьев встречается снег. Подышали хвойным воздухом, и всё. Мне посчастливилось найти фауну, правда, видимо, принесённую кем-то, потому что мы не обнаружили выхода коренных горных пород вокруг.
  Мы ведём почти беззаботную жизнь подобно отдыхающим на курорте. Своевременное посещение столовой, два-три киносеанса, прогулки по посёлку или за его пределы. Клуб фактически стоит пустой, и только на киносеансы приходит десятка два народу. Но кино гонят всё равно. Почему мы смотрели по два или по три сеанса? Потому что столько привозили фильмов.
  В Саранпауле есть какой-то филиал или партия экспедиции, специализирующейся по пьезокварцу. В фойе клуба на тумбе стоит большой кристалл замутнённого горного хрусталя, высотой полметра или даже больше. Мы, проходя мимо, гладим его.
  7 ИЮНЯ. Ждём баржу с обмундированием и поэтому не выезжаем в поле.
  Мы все - геологический состав Оторьинской партии и я - пристроились на квартире, снятой Михаилом Васильевичем Буниным, начальником партии, для себя и своей жены. Он нас не выгоняет, мы ему не мешаем, ведём себя прилично. Спим в спальниках, которые кладём на надувные матрацы на пол в общей комнате. Так как я не отношусь к партии Бунина, то ничем не занят в их "внутренних" делах. А они что-то чертят, что-то пишут. Но в карты по вечерам играем все вместе до того времени, когда солнце коснётся горизонта. Это соответствует полночи. Белые ночи давно пришли, и мы к ним быстро привыкли.
  Всей гурьбой мы ходим в столовую, в кино и на прогулки.
  Дом построен по образцу русской деревенской избы. Есть баня, мы в ней мылись 5 июня, предварительно натаскав воды из реки Ляпин. Это не трудно. Но берег Ляпина занят лодками, которые стоят в два ряда, и добираться до воды долго и трудно. Надо пройти по двум лодкам и только потом зачерпнуть воды. Потом с водой в вёдрах надо снова пройти через две лодки, прежде, чем встать ногами на берег. Почти всю жизнь эта семья коми кочевала, потом осела - стала оседлой. Хозяин умер три года назад, так как, говорят, не вынес оседлого образа жизни. Женщина одна поставила на ноги четверых детей, живут, конечно, бедно.
  По образу жизни, одежде и чистоплотности коми (зыряне) стоят близко к русским. В избе железные кровати, стол под клеёнкой, комод, зеркало, занавески в дверях, фотографии на стенах, иконы в углу, на которые никто не молится. Единственное, что есть у коми, и чего нет у русских - малица - верхняя зимняя одежда вместо нашего пальто. Она не продувается, потому что не имеет пуговиц и не распахивается. Малица надевается через голову, как платье. Она - результат приспособления к северной ветреной погоде. Малицу носят как женщины, так и мужчины.
  Хозяйка, которую все называли только по отчеству Васильевной, показывала нам, как шьют кисы (обувь типа унт) и малицу. Ниток не применяют. Вместо ниток - куда более крепкий материал - тонкие волокна сухого мускула из загривка оленя. Этот мускул жёлтый, в виде толстого жгута, и довольно-таки легко разделяется на "ниточки". Легко - в руках Васильевны. Она вдёрнула такую ниточку в иголку и что-то шила. Шапки шьют такими же "нитками". Мы привыкли к названию "пыжиковая шапка", однако Васильевна "выдала" нам длинный ряд прилагательных, применяемых к слову "шапка". Они зависят от возраста телёнка, шкура которого используется в качестве материала. "Пыжик" - самый молодой телёнок.
  Что такое Саранпауль? "Саран" - большой, "пауль" - деревня. Значит, это большое поселение. Я полагаю, там проживало 2-3 тысячи человек. Количество домиков - 500-600. Есть рыбкооп, оленьсовхоз, в котором разводят песцов и чёрных лис, и две геологических организации: одна наша, другая - по пьезокварцу. Ещё есть: метеостанция, школа до 9 классов (скоро обещают открыть десятый класс, пока выпускники учатся в интернате в Берёзове), поликлиника, в которой всего два врача (врачи сбегают, не задерживаются), с больничным отделением, столовая, клуб, 5 мелких магазинов, сельсовет, детский сад, детские ясли, отделение милиции. Зелени нет совершенно, за исключением школьного садика, в котором прекрасно произрастают кедры, ели, берёзы, какие-то высокие травы, есть цветник. Всё это создано трудом учительницы биологии и школьников.
  Наполненность магазинов товарами - весьма скромная и приспособлена к местным, северным, условиям. Много товаров в хозяйственных магазинах, но мало или почти нет никаких - в продовольственных. Там есть хлеб, оленья колбаса, с которой мы знакомы ещё с Берёзова, спирт и "рябина на коньяке". "Рябина на коньяке" - крепостью 40 градусов, 3 рубля 40 копеек за поллитровую бутылку, - как бы "красное вино" для женщин, а спирт, крепостью 96 градусов, по 7 рублей 84 копейки за поллитровую бутылку - для мужчин. Больше никаких напитков не было, и в них, вероятно, никто не нуждался. Слово "портвейн" в тех условиях считается неприличным для упоминания или произнесения. Его считают чем-то вроде крепкого кваса.
  Сейчас в посёлке началась копка огородов. Наша группа трудоспособных, скучающих от безделья людей решила помочь хозяйке вскопать огородик. В общем-то, нам это не было в тягость: каких-то две сотки на 6 человек. Меня смущало только одно: не поздно ли сажать картофель. Хозяйка ответила, что не поздно, всё успеет вырасти. А всё - это картофель и лук. Два растения - весь ассортимент агрокультур саранпаульского огорода. Теплиц нет ни у кого. Я не проверял, но поверил хозяйке.
  Огородами занимаются русские и зыряне. Манси, которых не менее половины населения, огородничеством никогда не занимались и не занимаются. Их сфера: животные, звери, рыба.
  После людей по численности идут собаки. Они мохнатые, никогда не лают на людей и вообще редко лают, безобидные. Но не любят коров (здесь есть коровы), машины и тракторы. Также не любят, когда на улице или во дворе появляются чужие собаки. Спят они на боку, вытянув лапы и морды. Лежат, будто мёртвые. От административного корпуса базы партий имеется тротуар метров 40 (больше во всём посёлке нет тротуаров). Собаки любят это место в качестве лежанки. Люди перешагивают через них, но если кто-то ненароком встанет на собаку, она вскочит и, не издав ни звука, отойдёт в сторону.
  Мы не можем ложиться спать раньше половины двенадцатого ночи, так как наши внутренние хронометры сбились из-за "круглосуточного дня".
  12 ИЮНЯ. Васильевна много рассказывает о своей семье. В основном, о прошлой жизни, когда дети были маленькими, и они кочевали. Для неё тоже кочевая жизнь - лучший образ жизни.
  Ленинградка-топограф, которая живёт в одной из комнат, собирается в поле.
  Вчера мы все вместе проводили Галину Михайловну, жену Бунина. Стало её нехватать, особенно оторьинцам. Они сразу заговорили о выезде в поле.
  Вчера же прибыла баржа с каким-то имуществом. С базы нашей партии, из тайги, прибыл старший техник-геофизик Каялайнен. Там же находится начальник бурового отряда Терентьев. Ему, вероятно, сообщили из Тюмени туда, в тайгу, о моём существовании, и он прислал телеграмму, в которой велел готовиться к выезду в поле. Он настраивал бурение скважин на участке. Может быть, хотел использовать меня, но начальство партии (начальник и старший геолог) зарезервировали меня для своих целей. Терентьев этого не знал. Да и я поначалу тоже не знал. Распоряжение начальника бурового отряда я, тем не менее, "выполнил" в два счёта, потому что был готов к выезду в любое время, то есть сказал про себя: "Хорошо! Я уже готов". Поскольку мы с оторьинцами жили в состоянии "последнего дня" перед расставанием, то не делали никаких долгов друг перед другом. Взаимные расчёты производились после каждого посещения столовой или кинотеатра, без намёков на ханжество. Их персональные вещи были уложены по чемоданам, как и у меня. "По первому сигналу трубы" каждый мог направиться на вертолётную площадку. Мы числились на полевых работах, нам шли "восьмёрки" в табелях о выходе на работу и начислялось полевое довольствие 40 % к окладу за каждый календарный день. Экспедиционные работы своеобразны. Мы вынужденно бездельничали, а деньги нам всё равно платили, и мы знали, что оплаченная в долг работа должна быть выполнена в течение лета в любом случае, не считаясь со временем. Кому нравится такой стиль работы, те едут в экспедицию, кому не нравится - устраиваются на завод, где работают "от" и "до".
  14 ИЮНЯ. Сидим в Саранпауле без дела уже две недели. Каялайнен, которого Терентьев послал за продуктами, пьёт. Держит себя высоко, чтобы не сказать высокомерно. Сегодня справлялся, нет ли у меня свободных денег. Конечно, таковых не оказалось, так как они пошли бы на пропой. С виду он какой-то грубоватый тип, не вызывающий доверия.
  Деньги здесь можно выпрашивать и только выпрашивать. Я говорю про бухгалтерию. Работы не начаты, хотя финансирование уже давно открыто; заработанных денег ни у кого нет. И деньги можно брать (в бухгалтерии) только в долг. Подойдёшь к бухгалтеру: "Дайте 10 рублей". Если он в настроении и есть деньги, то даст. Положительная черта главбуха (Графеев Иван Павлович) - если заметит кого-либо пьяным, денег больше не даст. Конечно, бухгалтерия давала бы деньги регулярно и в полном размере оклада, но ей нужен табель выхода на работу, который может представить только начальник партии. А начальника у нас нет. Он в Тюмени. Правда, скоро должен подъехать. И мы пока попрошайничаем у главбуха.
  Галина Михайловна, жена Бунина, выпускница Казанского университета, была центральной фигурой нашего небольшого коллектива геологов, ожидающих отправки в поле. Она уехала в Казань и вернётся сюда к началу учебного года. Видимо, решила поработать в школе Саранпауля.
  Вчера снова делали коллективную вылазку в лес, на запад. Километрах в двух от Саранпауля в реку Ляпин впадает река Щекурья (мальчишки, которые здесь тоже есть, наговаривают стишок: "Саранпауль, Щекурья - вместе стоят два рубля"). Сейчас она многоводна. На её берегу - зверосовхоз, в котором 2500 серебристых лис. Нас не пустили за ограду, но всё видно через огромные щели в заборе. За забором стоял лай лисиц. Зверьки поглядывают на людей озлобленно.
  Возле входа в "зверинец" - площадка, на которой смонтировано два чана диаметром около двух метров каждый. В них женщины-манси варят обед для лисиц. Чаны на подставках, снизу - костры. Варево состоит, в основном, из рыбы. Женщины размешивают его длинными, до 2,5 метра, мешалками. Манси не едят щуку и налима, считая их сорными рыбами. Но, поскольку налим и щука попадаются при ловле, они скармливают их лисам. Сами манси употребляют сырок, сёмгу, тайменя.
  Нам они продавали крупный вяленый сырок. Размер рыбинки 30 сантиметров, цена 30 копеек за штуку. Это дёшево. Но у них много сырка, и они не очень высоко поднимают цены на него. Сами они едят и сосьвинскую селёдку, но мне не пришлось её даже видеть.
  Общение с манси не совсем обычное. Они входят в избу и молча стоят у порога, держа связки сырка. Не здороваются, не прощаются. Спасибо Васильевне, она сказала, что манси предлагают нам рыбу. После подсказки начался разговор, потому что сначала мы подумали, что они пришли к Васильевне и нас не касается их визит. Мы скупили у них всю рыбу, по три штуки на человека. Не объелись, но хорошо заправились. Вкусен мансийский, ляпинский сырок.
  О сосьвинской селёдке, единственном виде сельди, обитающей в пресной воде, мы интересовались у команды теплохода. Нам сказали, что доставать её трудно, потому что она проходит специальный засол и в маленьких бочонках поступает на кремлёвский стол. Значит, вылавливается под контролем.
  Мансийское жилище не имеет двора в нашем понимании. Есть территория, принадлежащая хозяину. Эту территорию знают все манси посёлка и собаки хозяина. Эта охраняемая территория - единственное место, где хозяйская собака может куснуть человека. На этом неогороженном дворе нет огорода. Стоят высокие жерди в виде треноги, на которых сушатся шкуры или висят связки рыбы. К дому можно подойти с любой стороны, если пропустят собаки.
  Двор Васильевны тоже не был огорожен. Собаки у неё не было. Но в неогороженном дворе стояла баня, и был огородик с низеньким забором, чтобы не заходили коровы. Воров не было, и она не боялась воровства.
  Мы находимся в пределах Западно-Сибирской низменности. Местность вокруг болотистая, лесу много, но он не строевой, не строительный, тонкий, хилый. Уральские горы вырисовываются на горизонте в виде двух полос: первая тёмная находится ближе. Это предгорье. Вторая - полоса белых вершин. Она возвышается над первой.
  9 июня белое покрывало гор было разорвано тёмными полосами разного направления. На вершинах, которые поменьше, снег почти растаял, а на вершинах повыше - ещё устойчиво держится.
  Комаров пока нет. Всего один раз шёл дождь. Остальное время, можно сказать, стоит прохладная хорошая погода.
  Васильевна гостеприимна. В её дом постоянно кто-нибудь приходит: родичи, знакомые. Возможно, чтобы поглядеть на нас. Не исключено.
  Саранпауль с внешним миром связан так. Один раз в 4 дня приходит теплоход "Пётр Шлеев" маршрута Берёзово - Саранпауль, три раза в неделю летает самолёт до Берёзово. Корреспонденция присылается этим же транспортом, но чаще всего теплоходом. Телеграммы пересылаются в Берёзово по радио или по телефону, а оттуда в эфир. Есть радиосвязь и самолётная связь непосредственно с Тюменью, но не для простых смертных. Связь с Берёзовым лучше, чем с Тюменью. Через него ходят теплоходы по маршрутам: Салехард-Омск, Салехард-Тюмень, Берёзово-Тюмень, самолёты АН-24 до тех же городов.
  15 ИЮНЯ. Сегодня встали рано, в 6.30. Завтракали дома. На улице бусит дождь. А у оторьинцев на 8.00 назначен вылет в поле. Их пятеро во главе с Буниным: старший геолог, старший техник-геолог (девушка), двое студентов-практикантов выпускного курса техникума из Новосибирска. Вертолётная площадка рядом, в 300 метрах. Я помог им перенести груз. Постепенно дождь перестал, но день остался пасмурным. Они улетели в 9.15 на вертолёте МИ-4 на реку Оторья разведывать месторождение каменного угля с примесью германия. В обед в столовой встретился бурильщик из их партии. Он прилетел тем же вертолётом, которым они улетели. Мы расстались с Михаилом Васильевичем, прекрасным человеком, навсегда. Больше я его не встречал. Впрочем, как и всех остальных.
  Последние дни, после отъезда Галины Михайловны, мы, мужчины, ночевали в большой комнате. Наши постели располагались рядом, и Михаил Васильевич много рассказывал о предыдущей своей работе. Оказалось, что он тоже работал на Берёзовском руднике, ещё в 1930-х годах. С тех пор всё изменилось: техника, поле деятельности, люди, даже системы отработки руд. Возросли производительность труда и объёмы добычи. Появилось смертельно опасное заболевание под названием "силикоз". Золото требовало жертв.
  Михаил Васильевич родился в 1909 году. Он ровесник профессора Вертушкова, заведующего кафедрой минералогии нашего Свердловского горного института, и учился с ним в одной группе в этом же институте. Шутливо отзывался о профессоре. Каждый профессор сначала бывает студентом, потом диссертантом. Вертушков защищал диссертацию во время войны, и на защите присутствовал академик Ферсман, который провёл опасные военные годы в Свердловске. Тема диссертации о месторождении пьезокварца как стратегического сырья не получила у академика высокой оценки. Он, якобы, назвал её курсовой работой. Но она всё же была принята к утверждению, Вертушков со временем стал профессором и ужасно сердился, если в его присутствии называли фамилию Ферсман. А как её обойдёшь, если изучение минералов в 1910-1940-е годы связано с его именем?
  Михаил Васильевич говорил так: "На факультете ходило два анекдота. Первый: один из выпускников на пари сбегал в одних трусах от института до главпочтамта. Второй: Вертушков защитил диссертацию, которая тянула на курсовую работу. Об этом можно было говорить только в шутку, потому что Вертушков прослыл добротным минералогом, был лауреатом Государственной премии за исследование пьезокварца и грозой студентов на экзаменах. Выражалось это в том, что он заявлял каждому студенту одно и то же: "Так ты же не знаешь минералогию! Двойка!" Мне пришлось подрабатывать на его кафедре. Я настроил ему спектрофотометр, который много лет простоял в нерабочем состоянии. Он хорошо ко мне относился, и я старался выучить минералогию так, чтобы не упасть в грязь лицом и сдать экзамен не ниже, чем на четвёрку. Он спрашивал-спрашивал меня на экзамене, даже улыбался, а потом поморщился и говорит: "Ну, что это за знания?" И поставил тройку. Но получить у него тройку с первого захода у студентов считалось почти счастьем.
  Вчера вечером вверх по реке Хума ушли на лодке топографы - две женщины из Ленинграда и сын хозяйки в качестве моториста. Сегодня всё опустело, притихло. Я остался один. Компания исчезла, захотелось в тайгу. Баржу со спецодеждой, наконец, разгрузили. Я получил спальник, накомарник и спецовку. Сапоги должен сегодня вечером доставить самолёт - спецрейс из Тюмени. Но вылет на базу партии снова отсрочен, так как вертолёт уходит на профилактику. Если дадут МИ-1, тогда я улечу до 20 июня.
  Закончил чтение учебной дисциплины "Рудничная геология", приступил к "Разведочному бурению". Поскольку я студент-заочник, то надо самостоятельно учиться.
  16 ИЮНЯ. Вчера вечером пошёл дождь, который продолжался и сегодня до полудня. Самолёт с сапогами застрял из-за непогоды в Хантах (так называют здесь Ханты-Мансийск). К обеду облачность разорвалась, посветлело, засияло солнце. Я читал книгу и следил за небом.
  Чу! Застрекотал вертолёт, а следом за ним послышался рокот гидросамолёта. Выбегаю к реке. Самолёт сел на моих глазах и подрулил к противоположному берегу. Оказалось, что сегодня это уже второй гидросамолёт. В то же время со стороны базы поднялся "сухопутный" самолёт. Я его проглядел. Видимо, сапоги завтра будут. Завтра будет и "Пётр Шлеев".
  По-моему, Тюмень ожидает большое будущее, причём, скорое. И настолько большое, что с трудом верится. Там уже строится технический вуз, к ней тянутся нити нефтяных и газовых многообещающих разведок. Посёлки Мегион и Нижневартовск обретают черты городов. Сам город Тюмень строится. Жильё закладывают квартал за кварталом.
  17 ИЮНЯ. В дни прихода "Петра Шлеева" в столовой бывает многолюдно, особенно, во время завтрака. Чтобы узнать, кто приехал, не надо ходить дальше столовой. Сегодня прибыли старший геофизик нашей партии Утробин Владислав, главный геолог Тюменской экспедиции Охотников Виталий Николаевич и сотрудник кафедры профессора А.А. Малахова - Мухлынин, студент-вечерник. Его послали на преддипломную практику. С его слов, староста их группы Борис Баранов уже пишет дипломный проект. Я знал их учебную группу, потому что, работая в Берёзовске, посещал лекции с "вечерниками".
  Прибыло много других, менее знакомых и совершенно незнакомых людей. Посёлок оживился, пришёл в движение. Мелькали знакомые старшекурсники. Среди них - глава туристов института Стас Орлов и студент пятого курса группы ГСП ("Геологическая съёмка и поиски") Лёня Романов. Лёня, небольшого роста, запомнился мне стоящим у конторы-барака. Мы кивком головы поприветствовали друг друга. И всё. Из тайги он не вернулся. Стас Орлов, импозантный студенческий организатор, тоже погиб. Но это случилось потом, а пока все в движении, все готовятся к заброске в горы.
  Вчерашние сапоги расхватали на моих глазах, причём заочно, так как сапоги как таковые лежали где-то на складе, а делили цифры и наименования имущества. В делёжке могут участвовать только начальники партий (или отрядов), а нашего нет. Опять я без сапог. Даже теоретических. Правда, не я один. Имущество делил главный геолог экспедиции. Он демократичный, не забюрокраченный человек. Настоящий полевик. Возле склада собрались начальники партий, они молодые, и все желающие; он вошёл в толпу со списками, собравшиеся создали вокруг него кольцо, и началось "новгородское вече", где каждый мог высказаться и даже потребовать.
  До обеда была жара. К вечеру прохладно, плюс 10 градусов. Берёзки и другие лиственные деревья позеленели. Аграрии готовятся к пахоте и огораживают совхозное поле. Значит, здесь ко всему прочему есть ещё совхоз. Это логично, потому что население надо чем-то кормить, а из Берёзова не навозишься.
  Горы вновь побелели. Значит, там хорошо похолодало.
  Вечером прилетел спецрейсом самолёт из Тюмени. На нём - начальник нашей партии Котельников.
  18 ИЮНЯ. Вчера сломались часы. Встал по радио. Сегодня жарко.
  После завтрака - мой маршрут через склад в контору. Здесь - встреча всех сотрудников нашей партии, наличествующих в Саранпауле. Начальник отряда Терентьев находится в поле. Я его пока не знаю. Старший геолог - в Тюмени. Он не спешит в поле. Геолог - женщина - прибыла вчера. Другой геолог - её муж - в отпуске, приедет позднее. Здесь старший техник и два техника (я - один из них). Примут ещё младшего техника, кого-нибудь из студентов. Завхоз, радист и повар находятся в поле. Говорят, что свердловчане (из горного института) после долгого обдумывания пути следования поехали через Ивдель. Всего будет работать порядка 50-ти человек, считая рабочих и свердловчан. Сапоги и спальники - проблема для партии. Но у меня спальник есть. Радиосвязь между Саранпаулем и Тюменью плохая. Причина неизвестна: кто-то не передаёт радиограммы. Решено лететь на базу партии и недостающее имущество ждать там. Прилетающие оттуда люди говорят, что на некоторых участках снегу по колено и выше.
  21 ИЮНЯ. Большинство событий происходит внезапно. После завтрака объявили о вылете вертолёта МИ-4 на базу нашей партии. На этот раз пришёл мой черёд. Пассажиров трое: начальник партии Котельников, старший геофизик партии Утробин и я.
  Прощаюсь с хозяйкой, благодарю за гостеприимство и терпение. Чемодан в руки, рюкзак за плечи и - на вертолётную площадку. Трёхнедельный отдых в Саранпауле окончен. Плюс недельное путешествие по реке от Тюмени до Саранпауля.
  Перед посадкой в вертолёт начальник партии вручает мне опломбированный металлический тубус с секретной геологической картой района наших работ. "Не потеряйте", - шутит он и садится рядом со мной, держа в руках карабин. На партию положена одна единица нарезного оружия. Обе эти вещи - тубус и карабин - держат в руках, класть нельзя, а они тяжеловатые. Держать надоедает. Поэтому тубус и карабин во время полёта ходили по трём парам рук от одного к другому.
  Мы поднялись. Дорога с воздуха выглядит, как лыжня. Деревья - как комнатные цветы. Всё просматривается хорошо, за исключением таёжных зарослей. Вертолёт - душегубка. Летели, примерно, один час. Под конец захотелось на волю. Направление полёта - на юго-запад. Пересекли несколько рек и топей. Появились горы. А вот, и лагерь. Пять домиков и несколько палаток. Приземляемся. Всё, перелёт в тайгу завершён.
  Это база нашей партии - Южный участок.
  Знакомлюсь с лагерем, с людьми, с которыми работать всё лето, вернее, весь полевой сезон, который не совпадает с летним периодом. Кухня со столовой на открытом воздухе. Склады. Баня. 3 собаки, два котёнка и один щенок. Место отличное. Сразу пахнуло Уралом. Вокруг невысокие горы, вдали за лесом - вершины со снегом. Лагерь на высоком берегу очень быстрой горной речки с холодной водой. Речка называется Мань-Няйс. Купаться можно, но недолго. Речка изобилует перекатами. Дно и берега сложены валунами и галькой. Кругом тайга. Весной через речку делали мост, но его снесло.
  Осмотрелся. Знакомимся со сторожем. Надо поместить вещи на хранение в отдельную палатку-склад. Ко мне подходят двое рабочих. Здороваются и тихонько спрашивают: "Одеколон есть?" Потом объясняют без нажима, что если есть, то надо отдать его им, потому что с водкой туго, и они вынуждены прибегать к выпрашиванию. И ещё добавили, что они всё равно проверят вещи, но ничего не возьмут, кроме одеколона. Я уверил их, что у меня нет одеколона. По их глазам понял, что они не поверили. Из интереса я наставил меток - проверят или нет? - и сдал вещи, то есть поместил в палатку, которой заведует завхоз. Его функции: развязать лямки на входе в палатку, записать, что сдано, и снова завязать лямки. Замков нет. Забегая вперёд, скажу, что вещи прошли проверку - метки были сбиты или уничтожены. Но меня поразила тщательность и аккуратность размещения моих вещей в моём чемодане по своим местам посторонними людьми. Все они были целёхоньки.
  Почти сразу за нашим вертолётом прибыл другой. Приехали свердловчане через Ивдель и Усть-Манью. В их числе научные работники и преподаватели Шалагинов, Челноков, Исакова, Юра Полтавец, 7 студентов (четверо с нашего курса: Сахаров, Сугаков Володя, Женя Макагонов, Женя Слободчиков).
  Когда немного огляделись, между всеми прибывшими людьми началась делёжка сапог, которые были завезены на местный склад. Народу собралось в лагере - уйма. Еле разместились. Я устроился со студентами, своими знакомыми.
  Днём гремел гром, но грозы не было.
  22 ИЮНЯ. Начальник партии Котельников и рабочие ушли часов в 7 утра. Затем, после завтрака ушли геофизики и геологи (инженеры и научные работники) - на рекогносцировку. Она, естественно, необходима перед началом полевых работ такой армией. А будущих инженеров - студентов - заставили делать вертолётную площадку. Меня добавили в их компанию.
  Жара 30 градусов или выше. Устали, но площадку не доделали. К вечеру вернулись все, кроме рабочих. Они осели в тайге, получив работу. Везде много воды: таков вывод. Рабочие будут делать вертолётную площадку на одном из участков.
  23 ИЮНЯ. С утра мы доделали вертолётную площадку. Приходил вертолёт, доставил 200 кг груза и 9 человек. Прибыл руководитель сотрудников Свердловского горного института (СГИ) Щербин. Площадку похвалили лётчики (они из другой экспедиции). Вертолёт слетал на какой-то другой участок нашей партии. Весь наличный мужской состав базы был рекрутирован на спешную разгрузку и новую загрузку вертолёта. Мне взвалили на плечи мешок с сахарным песком 70 килограммов. Тогда существовала такая расфасовка. Думал, что не унесу. Нет, всё кончилось хорошо. Оттащил на 30 метров, до склада, там его приняли. При погрузке в вертолёт лётчики всегда поглядывают, не перегрузили ли машину. Но тут они просмотрели. Мы перегрузили. Вертолётная площадка у самого берега реки. Вертолёт попробовал взлететь, но не мог. Со второй попытки взлетел, поднялся на 20 метров вертикально, выше деревьев, и хотел лечь на горизонтальный полёт, как вдруг, находясь над рекой, пошёл вниз. Ниже, ниже. Не может преодолеть опускание. До воды осталось не более одного метра. Все напряглись. Неужели будет авария? Из-за нас ведь. Но вот он завис, двигатель заработал на полную мощь, и машина медленно-медленно стала подниматься. Поднявшись на 30 метров, он полетел горизонтально с постепенным набором высоты. У всех отлегло от души: аварии не произошло.
  24 ИЮНЯ. Вчера ночью пришёл вездеход-амфибия ГАЗ-47. Его называют ещё АТЛ, то есть "артиллерийский тягач лёгкий". Это модификация грузового автомобиля ГАЗ, к которому вместо колёс приделаны гусеницы, а внутреннее пространство сделано водонедоступным.
  Студентов и ещё кого-то из научников отправили на участок Хапхартуйтумп. Там они будут до конца сезона. Вездеход повёз туда груз.
  Около 12-ти часов мы вышли в поход с В. Ослоповских (сотрудником СГИ). Распределение по маршрутам вёл Сергей Сергеевич Щербин. Для краткости его звали "СС". Мы прошли ориентировочно 22 километра. Первый поход запомнился как урок на будущее. Ходили по Южному участку с заходом на буровую. На буровой живут, как в доме отдыха.
  Мы вышли в маршрут, не позавтракав и не пообедав, натощак. Умотались по бурелому и горелому лесу, потеряли силы, оголодали, начали жевать всё, что можно. У меня была коробочка с поливитаминами. Мы её проглотили, не заметив. Начали подбадривать друг друга. Порой силы покидали нас, и мы останавливались, хотя оба знали, что останавливаться не допустимо. Наконец, услышали отдалённые звуки, которые могли доноситься только из лагеря. Приободрились и вошли в расположение лагеря, как ни в чём не бывало. Оба, не сговариваясь, попросили чаю. Попив чаю, понемногу поели. По существу, этого хватило. И мы пришли в норму. Потом много дней оба напоминали друг другу, что выходить в маршрут, не позавтракав и не прихватив с собой кусок хлеба или сухарь, ни в коем случае нельзя.
  25 ИЮНЯ. Вернулись рабочие. С утра я сходил в лес за курткой, которую оставил там вчера из-за жары. Вчера было около 30 градусов. Днём к нам приехали манси на оленях, запряжённых в сани. Двои сани по пять оленей в каждой упряжке. У манси нет телег. Сани летом прекрасно скользят по траве. Они ездят не по лесу, а по голой части гор, выше леса. Олени для манси - это всё: транспорт, мясо и даже молоко. От жары олени дышат так сильно, что их тело ходит ходуном из стороны в сторону. Я прикинул амплитуду раскачки: до одного метра. Мансийские детишки, кроме материнского молока, знают только оленье. Коровье молоко они едва ли будут пить.
  Вчера было жарко, а сегодня после обеда - жара и град. Чего только ни бывает в природе! Сегодня с 11 до 18.30 были в маршруте опять с Владиславом Ослоповских. Долго пережидали град под деревьями. Маршрут был определённым, да ещё мы взяли с собой хлеба. Жара более 30 градусов. Пили ледяную воду из ручья. Много птиц и лосиных следов. Прошли 18 км. Сегодня принесли (в смысле, я принёс) 10 кг камней. Это геологические пробы на различные анализы.
  Сегодня отправили ещё двоих студентов на Хапхартуйтумп. Из свердловчан здесь осталось четверо: доцент Щербин С.С. (глава), аспирант В. Ослоповских, ассистент В. Челноков и дипломник В. Холоднов. Произношение слова "Хапхартуйтумп" мы постигали целую неделю. В переводе оно означает "Тащили лодку". Кто-то из манси когда-то перетаскивал по этому месту, через гору ("тумп") лодку волоком из одной речки в другую. Русские назвали бы такое место словом "волок".
  26 ИЮНЯ. В 11 часов все свердловчане и я вышли в маршрут. Комариное время в разгаре. Правда, пока нет мошки и оводов, но скоро будут. Говорят, с ними "веселее". Щербин любит отдыхать, поэтому с ним идти легче, а то Ослоповских бегает, как олень, а мне отставать неудобно. Ходили все вместе. Посетили бывшие разработки пьезокварца. Отсюда хорошо виден Главный Уральский хребет. До его вершин километров 5. На нём пятна снега. Снег встречается и у нас на дне некоторых шурфов. В лесу подкрепились. Пили много воды. Сегодня прошли километров 15. Нас спрыснул небольшой дождь. В общем, получили все таёжные и геологические удовольствия. Не поход, а прогулка.
  27 ИЮНЯ. У старшего геофизика Славы маленький японский карманный приёмник с очень точной настройкой. Однажды, слушая концерт, он воскликнул: "Есть же ещё места, где целуются!" Да, оторванность от мира уже ощутилась, а сезон только-только начинается.
  На сегодня С.С. назначил переход на участок Хапхартуйтумп, хотят и меня взять туда недели на две. Фактически людьми распоряжается он, а не начальник партии. Начальнику партии не до того, у него много других забот. Но С.С. - заядлый рыбак, и они с Володей Холодновым чуть свет ушли вверх по Мань-Няйсу ловить хариуса. Вернулись к обеду, к бане. Рыбы практически не было. Дошли они до заснеженных гор. Вода в реке за неделю спала, а снежные пятна в горах уменьшились. Переход отложен на завтра. Сегодня почти весь день гремит гром. Комары. В нашем домике их больше всего. Видимо, потому, что на полу у нас слой пихтовых ветвей. От комаров исходит постоянная музыка. Их столько, что, кажется, вырежи любой кубический дециметр воздуха, и их там будут десятки, а на одежде и на пологе их по 50 штук на каждом квадратном дециметре. Каждое движение человека вызывает звуковую реакцию комариного роя. Перед сном каждый, залезши под полог, долго "аплодирует", бьёт комаров. Без этой процедуры невозможно уснуть. Но когда комаров под пологом нет, то сон становится блаженством. Воздух-то вокруг - свежайший. Не это ли пример единства добра и зла?
  Здесь много птиц. Поют целыми днями. Они разных цветов. С.С. любит париться в бане. Пришлось сделать ему веник - просьбу учёного надо удовлетворять.
  Прошедшую неделю увязывали структуру участка. Ходили в маршруты точно по прямым линиям, повороты под 90 градусов. Скорость полтора километра в час. Тайга. Дикая, нетронутая. Ель, кедр, изредка берёза. На ветках елей и кедров - длинные и густые, как волосы, - лишайники. Снаряжение у нас простое: брюки, рубашка без майки, резиновые сапоги, накомарник, пузырёк с диметилфтолатом от комаров. В чёрных накомарниках люди, как в парандже. Кроме того, у Ослоповских сумка и молоток, а у меня - рюкзак с мешочками и прибор - радиометр СРП-2. Работа несложная, но монотонная. Взять замер радиометра и записать в журнал, указав точное место замера. Отколоть маленький камешек (пробу) на геохимический анализ, поместить пробу в мешочек, снабдив этикеткой с адресом взятия пробы. В другой журнал записать адрес пробы и её номер. И так целый день. Ослоповских определяет название горной породы, описывает элементы залегания горных пород, отмечает их структуры. И всё записывает в своём журнале. Даёт мне указания, где надо взять дополнительные пробы и произвести дополнительные замеры прибором. Иногда уточняет номера проб, которые я взял, и помечает их у себя в журнале (в полевой книжке). Работы много и обоим хватает. Я иногда заглядываю в его записи, чтобы посмотреть, как он их ведёт, а главное, как диагностирует горные породы. Если идёт в поход целая "ватага", то поход обычно превращается в прогулку. Оптимальное количество людей в геологическом маршруте - двое: инженер и техник. Если предвидится попутная проходка малообъёмных горных выработок, то может быть добавлен рабочий-проходчик. Топографические и геофизические работы выполняются отдельно и другими специалистами.
  Именно так производится полевое геологическое изучение территории. Просто? Конечно, просто. Надо только проявлять добросовестность, собранность, сообразительность и обладать кое-какими знаниями. Зимой, в камеральный период, все эти полевые записи будут обработаны, геохимические пробы проанализированы, нанесены на карту. Радиометрические замеры тоже будут нанесены на карту. Анализ этой карты позволит делать выводы о перспективности или неперспективности участка для проведения дальнейших работ.
  28 ИЮНЯ. Вчера вечером был дождь в течение часа. Потом слушали по радио футбол, по инициативе и желанию С.С.. Потому и не ушли на Хапхартуйтумп. Зато сегодня встали в 5.30. Пасмурно, но дождя нет. Пришли топографы и задержали наш выход. Дело в том, что они производили прорубку и "разбивку" геологических профилей как раз на том участке. Профили - это линии на изучаемом участке работ, на которых через равные промежутки отбираются пробы горных пород и производятся замеры радиоактивности. С топографами был необходим разговор о том, что они там "наделали".
  Вышли мы на Хапхартуйтумп в 7.30, 5 человек, которые позавчера ходили в маршрут. В одном месте на берегу Мань-Няйса разулись, даже сняли брюки и перешли речку, чтобы сохранить ноги сухими. Вода очень холодная. Долго находиться в ней опасно. Выйдя на берег, хорошенько растёрли ноги, обулись и подошли к неподалёку стоящей палатке. Это были трое ленинградцев (мужчины). Они ведут инженерно-гидрогеологическую съёмку. Ленинградцы всюду! Начальник их отряда произвёл хорошее впечатление. Он один из тех людей, которые нравятся мне сразу. Ум, такт, общительность, эрудиция и обаяние сочетаются в нём, как ни в одном из окружающих меня геологов (а на базе партии есть и трое геологов с дипломами московских вузов).
  Вещи мы оставили в лагере. Их привезёт вечером ГАЗ-47. Шли налегке. С нами было ружьё и собака Жучка. С ружьём был Ослоповских (второй разряд по стрельбе). На первый лай он не пошёл. На второй лай пошёл и вернулся с кополухой (глухаркой), на третий лай - белка. До Хапхартуйтумпа 12 км. В основном, шли по просеке для ГАЗ-47.
  Останавливались на вертолётной площадке того участка. Стоит палатка, в ней геофизический прибор, сухари. Никого нет.
  Затем длинный подъём в несколько километров. Здесь нам встретился Каялайнен. У него заболело нёбо, он шёл на Южный участок, но вернулся с нами. Что-то мудрит парень. Это его вещи в палатке. После спуска, у ручья показался лагерь. Пришли в 12.30. Переход лёгкий. Шли медленно, потому что с нами С.С.
  Студентов в лагере нет, они в маршрутах. 7 палаток, стол и печка. Повариха нас накормила. Сейчас здесь все студенты и сотрудники СГИ. Кроме них, Каялайнен, повариха и я - работники нашей партии. В 6 часов вечера пришёл ГАЗ-47, привёз наши вещи и несколько рабочих и топографов. Они поставили две палатки отдельно, в 100 метрах. Это обоснованно, потому что топографы работают независимо от наших действий, хотя и для нас. Щербин хотел сегодня угнать нас в маршрут, но его заговорили. Я, по его словам, буду здесь 10-14 дней до приезда старшего геолога партии из Тюмени.
  Итак, для меня окончательно прорисовалась структура нашей партии, нашего коллектива "в поле". В партии: буровой отряд, группа геологов - маршрутников, группа геофизиков (три человека), группа топографов с рабочими-рубщиками, группа научных сотрудников Свердловского горного института, работающая по хоздоговору. Имеется бригада проходчиков шурфов. Наша задача - геологов и научников - уточнить геологические структуры намеченных для исследования участков и проверить магнитные и радиоактивные аномалии, обнаруженные при аэрогеофизической съёмке местности. Топографы готовят для нас профили, "разлиновывая" ими участки, намеченные для маршрутного исследования. Геофизики работают по своим заданиям на этих же участках и по соседству с ними. Они работают по нашим же профилям, а также по своим.
  29 ИЮНЯ. Вчера поздно вечером ушёл ГАЗ-47 на Южный участок (на базу), и на нём Каялайнен. Сегодня сбежала Жучка, но Ослоповских успел подстрелить куропатку (с её помощью), а С.С. поймал хариусов.
  Ходили в маршрут в составе Полтавец Ю., Слободчиков Е. и я. 6 км с 10 до 16.30 (причём часа 2,5 отдыхали). Правда, на сей раз мы были первопроходцами. Исследовали три профиля: 7, 8, 9.
  Мы с В. Холодновым - как вновь прибывшие - устроились в палатке студентов. Всего в ней стало 5 человек. Перегрузка, но на эту мелочь никто не обращает внимания. От ручья до нашей палатки 7-8 м. Сегодня вечером в лагере установили печку для хлеба. Свежий хлеб вместо сухарей - всегда приветствуется. С.С. хочет дать мне хорошую практику - познакомить с районом. Я не возражаю.
  В.Г. Шалагинов долго беседовал со студентами по технике безопасности (ТБ), так как один товарищ самовольно и надолго отлучался из лагеря. Легли спать поздно. Шалагинов на своей кафедре, вероятно, начальник научно-производственной партии, и студенты административно подчинены ему. "Самоволка" студентов-геологов в тайге может быть только за минералами. Я понимаю волнения Шалагинова и разделяю его справедливые требования к студентам, но доподлинно знаю, что беседа не помогла. Студенты продолжали ходить за минералами ночью. Утром они показывали их мне. Чудо! Мне запомнились кристаллы адуляра. Адуляр - это прозрачный полевой шпат. Редкость, вообще говоря. А минералы в целом - это пожизненная болезнь, которая мне известна и которую я приветствую. У меня она носила временный характер, потому что я находил в геологии много других интересных вопросов.
  Так как мы у самого ручья, то ночью прохладно и комаров мало. В палатках - настил из жердей, на них - пихтовые ветки, на последних - спальники. Спим под пологами.
  Я заметил интересную закономерность: когда мы утром вставали, то рубщики леса - рабочие подходили к своим палаткам из леса. Оказалось, что они работали по ночам. Ночи светлые, нет солнца, но свету вполне хватает. Меньше комаров - это существенно. Я намекнул Щербину - не перенять ли и геологам такой режим? Он задумался, обсудил вопрос с Шалагиновым и научными сотрудниками, но решение последовало отрицательное.
  30 ИЮНЯ. Встали в 8.30. Ходили в маршрут втроём с Полтавцом и Женей Слободчиковым. Юра Полтавец сейчас ассистент кафедры редких элементов, но очень разочарован работой. Приходится выкладываться на научной работе, а платят-то гроши. Я ему описал перспективы Тюмени, и он сразу ухватился за эту идею. В маршруте были с 9.55 до 14 часов. Прошли 3,5 км. Когда возвращались в лагерь, мы вышли на странный профиль, он имел явное закругление. Мы из интереса пошли по нему и обнаружили профиль-спираль. Вернувшись в лагерь, подошли к палаткам топографов и поинтересовались их произведением. Рабочие объяснили, что это их шутка. Ночью было весёлое настроение, и они прорубили вместо прямой линии спираль. На глаз. На волне весёлого настроения.
  - Мы завтра "перерубим", - заверили они. И перерубили.
  Свердловчане - научники любят поспать. Но праздная жизнь всё равно закончится.
  Геология здесь интересная, местность пересечённая. Здесь залегают древние горные породы, плойчатые, то есть мелкоскладчатые. Только из-за этого они могли бы быть использованы в качестве декоративного камня. По составу - это гравелиты. Они состоят из мелких окатанных обломков, сцементированных песчаным материалом. С ними бывают связаны радиоактивные руды. Я занимался замером радиоактивности. Эта операция возложена на меня - радиометр не может переходить из рук в руки.
  Погода жаркая, 20 градусов.
  Здесь много щавеля, черники. Она цветёт.
  ПЕРВОЕ ИЮЛЯ. Июль пришёл с дождём и похолоданием. Утром до подъёма выскочили из палатки снимать вещи, которые сушились. В маршруты не пошли из-за дождя, который кончился в 11 часов. Перед обедом сходили с Сашей Гавриловым (9-классник, 16 лет, которого взял с собой Щербин) на вертолётную площадку (в 3 километрах) за тентом. Он брал с собой малопульку, спугнул копалуху, но ничего не принесли.
  После обеда через лагерь прогнали лошадей на участок Южный для нашей партии и других партий. Лошади хорошие, упитанные. Каюры манси, без головных уборов, не замечают комаров. Каждый на лошади, за которой на привязи ещё три под седлом. Лошади - с Няксимволя.
  Под вечер Полтавец, Холоднов и Гаврилов ходили на охоту. Принесли куропатку. С Южного участка пришли геофизики Утробин и Каялайнен.
  Вот уж который вечер два Жени (Макагонов и Слободчиков) ходят за минералами ("старатели"), ведут некоторые горные работы. Вчера они вернулись около 1 часа ночи. Приносят кристаллы адуляра, ильменита, раухтопаза. Невозможно увлечённые минералами студенты. В геологию идут люди, очарованные самоцветами. Но степень увлечённости у всех разная. У этих двоих - чрезвычайная.
  2 ИЮЛЯ. Маршрут вдвоём с Полтавцом. Прошли 7 км, из них 3 - по профилям. Профили делают рубщики. Они прорубают узкую прямую просеку шириной 40 сантиметров. Затем топографы устанавливают колышки через 20 метров. Это пикеты. Пикеты подписываются. Геологи выполняют на профиле свою работу, описанную выше: геологическое описание, замер радиоактивности, отбор геохимических проб. Я прошёл с радиометром половину всех профилей, потому что в партии два радиометра, один из которых у меня.
  Под вечер погода испортилась, зато мы подолгу сидим у костра (10 человек). Ночи стали темнее, потому что после летнего солнцеворота прошло уже 10 дней.
  Костёр разводим между палатками. Вокруг костра два бревна под 90 градусов и чурбаки для сидения, постоянно есть чай с сахаром радиоприёмник на берёзе. Место прозвали - кафе "Братва".
  Все разговоры - о политике и минералах. Были бы стукачи среди нас - всех бы привлекли за антисоветчину. О девушках не говорили, даже не вспоминали своих сокурсниц. Каждый зажал эту тему в себе. Слишком она интимна. Все молодые, отношения между конкретными девушками и парнями известны. Но ведь любовные чувства сплошь и рядом перекрещиваются. Не известно, сколько человек тайно влюблено в одну и ту же. Тем более в группе этих студентов, именуемой РМ-1 ("радиоактивщики"), девушек не было по условиям приёма в вуз.
  У преподавателей своя компания. Вместо костра у них печка под тентом, но некоторые из них идут всё-таки к нам. Иногда к нашему костру приходят рабочие. Я тоже хожу к их костру. Однажды подошёл - у них над огнём ведро с чаем, но заварка показалась мне чрезмерно чёрной. Я спросил, в чём дело. Они объяснили, что это чага, очень полезный продукт. Кусочек чаги был размером 20 на 20 сантиметров и толщиной 10 сантиметров. Среди рабочих немало бывших заключённых. Они знакомы с вещами, которые помогают выживать. Я с удовольствием попил чаю с чагой.
  Наш лагерь раскинулся у безымянного ручья, у самой воды, на 70 метров по простиранию. Это низменная, пойменная терраса речки. На 25-30 метров от воды тянется поляна, дальше начинается тайга. Ширина ручья 2,5-3 метра. Наша палатка подальше от воды. Между ней и берегом - место для костра. Выше по ручью идут в ряд палатка чья-то (не помню), потом палатка Челнокова, продовольственная. Далее - печка, стол, палатка поварихи, две палатки и тент преподавателей. Под тентом они чаёвничают во время дождя. В лесу, в 35 метрах от ручья, ступа для измельчения проб. Две палатки рабочих ниже нашей, но дальше от ручья. Они вырубили себе площадку. Граница тайги совпадает с началом подъёма.
  3 ИЮЛЯ. Вчера уснули в четвёртом часу ночи (утра) из-за диспута о политике. Сегодня встали: холодно, пасмурно и не выспались. Пошёл дождь. Объявлен выходной. После обеда прояснилось. Двое студентов ушли на охоту. Вчера они видели соболя. Геофизик Утробин ушёл на участок Южный. Вечером мы с Каялайненом заготовляли дрова для кухни.
  4 ИЮЛЯ. Маршрут. Четверо: Челноков В.П., два студента и я. Взяли сотню металлометрических проб. Прошли 7 километров. Слышали рокот вертолёта. Видели Главный Уральский хребет, восточный склон. На нём большие развалы камней - курумники. Из-под скал гранита вытекает холодная чистая вода. Вкусная. Все бросились пить. Я по привычке ткнул в воду радиометром. Радиоактивность превышала обычную, свойственную гранитам, в 6-7 раз. Я сказал об этом Челнокову. Он испуганно приказал всем прекратить употребление воды. Но было поздно: все уже напились. Вообще говоря, подобные опасения не обоснованны. Естественная радиоактивность менее опасна, чем искусственная. Кроме того, радиоактивность не очень и высока. Я тоже с удовольствием попил радиоактивной воды. Она вкусная.
  Мы ведь геологи и, естественно, бросились искать источник радиоактивности. Выворачиваем кочки, я замеряю дно - там нормальная активность. Замеряем вывороченную кочку - повышенная активность. Челноков предложил прополоскать кочку в воде и вновь произвести замер. После прополаскивания активность нормальная. Значит, дёрн накапливал в себе принесённые водой радиоактивные частицы. Мы не стали за ними "охотиться". Отметили в журнале факт и пошли дальше.
  Ручей, у которого расположился наш лагерь, тянется на юг на 2 км. Дальше спуск на юг. Продолжение ручья не просматривается.
  Вечером пришёл топограф Панько с Южного участка и принёс два письма: одно мне из дома.
  5 ИЮЛЯ. Всю прошедшую ночь барабанил дождь по палатке. С 11.30 до 16.30 мы были в маршруте: С.С., Женя Слободчиков и я. Это выходной, облегчённый маршрут - увязка структур, 16 км. Ходили только по азимуту. Дошли до гранитов массива Мань-Хамбо. Встретили своеобразные триангуляционные пункты - кедры, обставленные срубленными деревьями. На одной из горных вершин (416 м) деревья вырублены - это защита от пожара. Отсюда на большом расстоянии видна цепь гор, на которых мы работаем. Их отметки 400-600 м. Они сплошь покрыты тайгой. С нами Жучка, недавно прибежавшая с Южного участка. Но ружьё мы не взяли. Спугнули копалуху, а перед подходом к лагерю - рябчика. Самое запоминающееся произошло после обеда. Быстро надвинулась гроза, и пошёл дождь. Мы его переждали и... вскоре вышли на болото, поросшее карликовой берёзкой, т.е. свободное от деревьев. Главный хребет здесь высокий, до 1000 м, со снежниками. Грозовые, рваные облака широким фронтом выплывали из-за гор, сливаясь с их вершинами. Зрелище грандиозное. А, миновав ещё одно болото, в 2 км от лагеря, встретили следы медведя, о каковом сообщений пока не было, экскременты. Жучка облаивала кого-то долго, видимо, его. Это мы заключили по интонации её лая. Соседское сосуществование с медведем не придало оптимизма жителям лагеря.
  Вечером на наши палатки подлетел птенчик воробья. Сначала его фотографировали, а потом, узнав, что он садится на ладонь, стали кормить комарами. Он у нас и наелся, и выспался. Вообще, довольно смелый.
  6 ИЮЛЯ. Меня послали документировать шурфы. Самостоятельность - хорошо. Ходили со взрывником Ничипоруком. Он прошёл три шурфа. Я задокументировал их и ещё два старых, которые оставлены кем-то без документации. Документация шурфа - это зарисовка расположения горных пород на его стенках. Последние два шурфа - на самой горе. Леса здесь нет, только трава, так как каменные россыпи. Всё хорошо видно. Ветерок. Солнце. Оводы, комары. Обзор обширный, приблизительно 50 км. Вдали на севере, 50 км или больше - высоченная гора сундучной формы. Она в тумане или в дымке. Карты у нас нет, поэтому никто не мог сказать, что это за гора.
  Цветут незабудки, морошка (розовые, белые и алые цветы), купавки. Вечером небольшая группа ходила на речку Правый Ук-Ю, принесла 15 хариусов. Вчера я закончил чтение "Разведочного бурения". Учебников больше нет. Мой срок пребывания на этом участке истёк.
  За день мы прошли 6 км.
  7 ИЮЛЯ. Снова идём на шурфы. Сделал два. Я документирую шурф, Ничипорук уходит на 200-400 метров вперёд, готовит следующий взрыв и взрывает. По звуку взрыва я узнаю, что можно подходить к нему. Мы, геологи, работаем по одному. Гору перевалили. Снова перед нами панорама восточного склона Главного хребта. Мы ходим по водоразделу. Снова большие снежные пятна, размером в десятки и сотни метров, огромные по площади развалы камней, "башенные" скалы на вершинах. Снова в той стороне гром и тучи, а здесь второй день жара. Когда я спустился во второй глубокий шурф (2 метра), прямо над нами пролетел вертолёт на юг. Обратно я шёл один и обозначал шурфы. Ничипорук вернулся позднее. За день пройдено 6 км. Пока я шёл, пугала гроза, но к вечеру снова солнце. Пришёл, а нашей палатки нет. 8 человек во главе с С.С. ушли на участок Пашке-Вож. Вернутся в субботу. Наши вещи - на лошадях, которые вчера привезли нам продукты с Южного участка. Мы разгрузили свои вещи. Мне, откровенно говоря, здесь, на Хапхартуйтумпе, надоело. Я и не просился сюда. И не был в восторге от сотрудников СГИ.
  Последние сначала отделялись и отдалялись от рабочих, а сейчас и от студентов. Даже стараются отдельно сесть за стол. И из студентов - это видно - скоро некоторые будут такими же.
  8 ИЮЛЯ. Ходили на Южный участок. Там меня ждали бандероль и письмо. Жара до 37 градусов (В Свердловске 38 градусов). Оводы. Ходили втроём: Шалагинов, Каялайнен и я. На Южном участке ждут Кима. Обратно вышли вечером, а пришли в первом часу ночи. Вперёд - рябчик, обратно - глухарка. На Южном участке я пытался сочинить письмо в "Правду", но не получилось из-за обстоятельств. Прошли за день 24 км. Обратно я шёл с каюром, прямым путём. Около 10 раз переходили речку Мань-Няйс. Она обмелела, но я всё-таки начерпал в сапоги.
  9 ИЮЛЯ. Документировал шурфы. 7 штук. За день пройдено 8 км. Видимо, последний раз любовался природой с этой вершины. Работал допоздна. Дождик пригнал нас домой.
  10 ИЮЛЯ. Вставать очень не хотелось - такого ещё не было со мной. Западный и северо-западный ветер. Холодновато, комаров стало меньше. Наклеил этикетки на образцы. На шурфы не пошёл. Сегодня все ленятся. Двоих послали за хариусами. Они принесли 10 штук. Мы с Шалагиновым сходили-таки на шурфы (профиль 8), очень хотелось найти какую-нибудь геологическую "изюминку", но интересного ничего не увидели.
  Саранпауль - говорят, переводится как "зырянская деревня".
  Хурумпауль - от "хурум" - "три".
  Хапхартуйтумп - "лодку тащили". "Хап" - лодка.
  Мань-Няйс - "маленькая речка".
  Вечером лагерь вновь ожил: вернулись геологи с участка Пашке-Вож с 4-мя лошадьми и собаками, пришли 4 лошади с Южного участка. В понедельник или на-днях мы с ними пойдём на участок Южный, а оттуда на участок Неизвестный. Каюр принёс с Южного участка много писем. Туда вчера прилетел старший геолог партии Ким Высоцкий.
  Вечером же тревожно залаяли собаки. Двое: Сугаков и Слободчиков - мигом бросились к ним. За ними - Б. Сахаров, потом - В. Холоднов. Последний вскоре вернулся, так как не нашёл остальных. Раздались два выстрела, потом ещё один. И больше - ни звука. Почему-то все впали в состояние волнения и ожидания чего-то. Через час, в 23.10, трое вышли из лесу. Двое несли на жерди подстреленного лосёнка. Вид у всех был удручённый. Видимо, охотничий азарт - одно, а вид убитого телёнка - другое. Каюр-манси быстро освежевал его. С Пашке-Вожа принесли много хариусов. Состоялся праздник для наших желудков.
  11 ИЮЛЯ. Сегодня день рыбака. Лосёнка съели. А сотрудники жарили рыбу только для себя. Как это называется? Лосёнок, между прочим, студенческий, если подходить строго.
  4 лошади и два Володи (Сугаков и Холоднов) ушли на Южный. Завтра и мы - туда же.
  12 ИЮЛЯ. Петров день. Пик летнего тепла. До 13.30 собирались, разводили канитель. С 13.30 до 16.30, в самую жару - переход на участок Южный, 12 км: 4 лошади, 10 человек и две собаки.
  Кровожадные оводы замучили лошадей и собак. Людей тоже, но люди способны защищаться. Лошадь с грузом не может отмахиваться от оводов. Они кусают её до крови, и лошадь терпит. Кровь стекает ручейком. Вокруг источника крови до 100 и более оводов. Сидят плотно. Я подошёл и с размаху пришлёпнул их. Лошадь подумала, что я подгоняю её, и дёрнулась с грузом вперёд. Я больше не стал так делать. Бедное животное продолжало терпеливо переносить кровотечение и укусы. Я не мог помочь и сказал об этом каюру. Он только пожал плечами.
  Чёрная собака, сопровождавшая нас, делала быстрые перебежки от одного ручья к следующему ручью, погружалась в воду по самую мордочку и стояла там до приближения каравана. Нас оводы кусали тоже нещадно. Этими оводами мне хорошо запомнился переход с Хапхартуйтумпа на Южный.
  Володя Холоднов и Володя Сугаков приготовили нам баню. Я парился с С.С., большим любителем парилки, больше не было желающих париться. Это даёт мне возможность ходить в баню без очереди. Моются по двое. В лагере нет женщин. Из парилки мы с С.С. выскакивали голыми и погружались в воды Мань-Няйса. Ложились на дно и лежали, не чувствуя леденящего холода. Как только чувствительность приходила, снова шли в парилку. Это очень полезные закаливающие циклы, которых было три.
  Вечером ели свежесольного хариуса.
  Основательная стирка. Погода отличная. Температура устойчиво держится выше 25 градусов и часто превышает 30 градусов. Всё цветёт, но морошка уже отцвела. Всё произрастает моментально: помогает тёплая светлая ночь.
  Щенок Чомбе и два котёнка подросли. Над ними смех. Мы хотим их подружить между собой, но ничего из этого не получается. В лагере 7 взрослых собак. Откуда столько, никто не разберётся. Чомбе - чёрный толстяк, но уже не падает при передвижении, как раньше.
  13 ИЮЛЯ. Ждали вертолёт - не пришёл. Жара. Вечером стало прохладнее, и группа из 8 человек в сопровождении 8 лошадей и трёх собак вышла на участок Неизвестный. Мне велено ждать вертолёт, вездеход ГАЗ-47 или лошадей, чтобы сопровождать продукты на тот же Неизвестный.
  14 ИЮЛЯ. Ждали вертолёт - опять не пришёл. Жара. Три раза купались. Мань-Няйс мелеет с каждым днём, а вода теплеет. Начал читать философию. У радиста скопилась большая стопка писем. Вечером пришёл АТЛ ("артиллерийский тягач лёгкий", это ГАЗ-47), и меня чуть не отправили на буровую вышку бурить (там кто-то заболел). Но отправили студента-дипломника. Подготовили к отправке вертолётом рацию.
  С вертолётом постоянные заминки, потому что он, во-первых, нужен всем сразу, а во-вторых, теряются люди, и все вертолёты, или почти все, снимают с обслуживания партий на поиски. О пропаже людей оповещаются все партии, но о результатах поисков сообщают только тем подразделениям, которых это касается непосредственно. Конечно, через месяц-другой информация будет известна всем, но это неофициальный путь. На пропаже людей я хочу остановиться ниже, здесь лишь скажу, что за сезон погибло два студента-геолога Свердловского горного института, которых я знал, по крайней мере, в лицо.
  15 ИЮЛЯ. Сквозь сон слышу голос радиста: "Двенадцатый - я второй... Вертолёт вышел к вам". Обстановка ясная: к нам вышел вертолёт и скоро будет здесь. Соскакиваю с постели. Пока умывался, подошёл ГАЗ-47 (АТЛ) с буровой вышки. Вскоре все услышали рокот вертолёта. У меня уже всё собрано. Старший по лагерю быстро решает часть груза везти вертолётом, часть - на ГАЗ-47, часть - лошадьми, которые должны вернуться с Неизвестного. Загружаем в вертолёт 300 кг продуктов и имущества, и садятся 4 человека, из которых трое полетят в Саранпауль. Они уволились. Лёту до участка Неизвестный 10 минут, но как много интересного! Вид с высоты совсем другой, нежели с уровня человеческого роста. Пролетали над каменными россыпями и снегами.
  Участок Неизвестный - это квадрат 2 на 2 километра. Лагерь у ручья, не далеко от самой большой вершины участка - горы Толья́-Атольясяхо́л (730 метров над уровнем моря). Он в амфитеатре гор. Над лагерем горы возвышаются на 100 метров, а граница леса - на 70 метров. Нас окружает берёзовый лес с примесью елей. Встречаются просторные лужайки. Фактически - это переходная зона от тайги к горным лугам. Эти горные луга иногда называют здесь горной тундрой. Пожалуй, это правильно, потому что травяная растительность более соответствует тундровой, чем растительности альпийских лугов. На север или на северо-восток (точнее я пока не определил) от нас возвышается гора Ярута, 860 метров над уровнем моря. Она двугорбая, в виде шахтных отвалов из огромных глыб, совершенно лишена лесной или кустарниковой растительности. Участок Неизвестный находится на западном склоне хребта.
  Итак, с этого дня я работаю на участке Неизвестном. Центр работ нашей партии перемещается сюда. Здесь концентрируются научники, студенты и сотрудники партии. Сюда переходят проходчики шурфов и канав. Приходят геофизики.
  Центром лагеря, как всегда, является столовая. Она расположена у ручья. Тут же кухня и продуктовая палатка. Неподалёку палатка научного сотрудника Саши Черняева. Выше них - три палатки: Кима Высоцкого, наша с Володей Холодновым и палатка студентов. На отшибе от нас две палатки рабочих и горного мастера Лиходиевского, по другую сторону от нас - две палатки научников.
  ПРОДУКТОВАЯ ПАЛАТКА имеет вход на завязках и доступна каждому из нас. Любой может войти туда, взять то, что ему надо из продуктов, и записать их в тетрадь, которая лежит на видном месте. Палатку можно было бы не закрывать с помощью завязок, но остерегались, чтобы не зашла лошадь. Да и собакам нечего там делать. Лошади пасутся, в основном, вдоль ручья - там сочная трава.
  Какие же продукты там были? Сухари, крупы, сахарный песок, компотная смесь, мясная тушёнка, рыбные консервы, сгущённое молоко, компоты в стеклянных банках, консервированные борщи и супы в стеклянных банках. В общем, выбор продуктов всех удовлетворял. Он был, как минимум, на один порядок выше, чем в свердловских магазинах. Меня устраивали блюда, которые готовила повариха (её тоже "забросили" сюда), я наедался, а из палатки частенько брал компот из алычи и сгущёнку. Щербин взял с собой в экспедицию 16-летнего родственника, который усердно налёг на сгущёнку, умудрялся съедать по 10 банок в день. Общество быстро одёрнуло его и высказало претензию Щербину. Люди понимали, что парнишка приехал с голодного края, из Свердловска, сгущёнка прельщала его, но она рассчитана на всех. Установили ему норму - не более двух банок в день. Это тоже немало.
  Один из каюров сегодня наловил хариусов, в вертолёт успели забросить мешок свежей картошки (не сушёной) и сделали прекрасную уху: 10 рыбин длиной по 35 см на 9 человек. В обед все лошади ушли на Мань-Няйс (участок Южный). Кстати, каюры редко трапезничали с нами. Я понял, что им не очень нравились наши блюда.
  16 ИЮЛЯ. Перед утром пришёл ГАЗ-47 с грузом и людьми, включая С.С. Щербина. Утром К.А. Высоцкий вручил мне 3 письма.
  Жара. После обеда те, кто сегодня отдыхал, то есть мы четверо, пошли в маршрут. Мы с Ю. Полтавцом пошли на рекогносцировку, поднялись над уровнем леса (здесь господствует ветер) и по зарослям карликовой берёзки спустились к ручью, который находится западнее нашего ручья. Здесь находился участок Толья-Щугор, размером 3 на 2,5 км, на котором тоже предполагались работы. До этого места 3 км. Потом мы по нашему ручью поднялись к лагерю. Нас подгонял дождик. Полтавец, оказывается, сачок. Всего за день пройдено 6 км.
  Учёные и геологи культурно проводят время - играют в карты, "Кинг". Я тоже учился играть, но мне некогда этим заниматься. У меня - сопутствующая учёба.
  17 ИЮЛЯ. Мы со Слободчиковым готовили завтрак, который был также обедом. Ночью пришли лошади, повариха, проходчик шурфов (её муж). В маршрут мы пошли вшестером. Познакомились с радиоактивной аномалией на склоне горы Толья-Атольясяхол. Взяли пробы. Женя фотографировал меня на снегу, который там ещё не растаял.
  Большое, 50 на 40 метров снежное пятно, по краям которого заросли цветущей морошки. Тут же летают оводы. От снега не холодно, мы ходили раздетыми по пояс. Оводов не боялись, потому что они почему-то не кусаются здесь. Вероятно, снег влияет на их настроение. Осмотрели гору Толья-Атольясяхол. Её верхняя половина совершенно голая, покрыта только травянистой растительностью. Вершина сглаженная. Склоны ровные. Всё пространство верхней части горы усеяно оленьими рогами. Они валяются буквально через каждые 10 метров. Вероятно, вершина служит местом встреч самцов в предбрачный период, когда они выясняют, кто сильнее. Мы любовались рогами, но никто не взял ни один экземпляр. Рога - не по части геологов.
  "Сяхол" - означает, по-видимому, такую, как эта, гору со сглаженной вершиной. Перевод названия горы мы не выяснили. Не было его и в проекте работ.
  Вернулись в 7 часов вечера. После обеда было пасмурно.
  18 ИЮЛЯ. Пасмурная погода - после жары это неплохо. Но мы не подозревали, что она несёт затяжной дождь и сырость. В маршрут не пошли из-за дождя. Холодно. Устроили массовую заготовку дров. Я читаю философию. Инженеры "дуются" в карты. Студенты занимаются кто чем хочет. Они - люди серьёзные, время зря не теряют и, в основном, готовят материал для отчётов по производственной практике.
  19 ИЮЛЯ. Дождь. Сырость. Облака касаются земли. Небо как бы соединяется с землёй. Видимость временами до 100-200 метров. Холодно. Поварихе сделали печку из бочки - для выпечки хлеба. Повариха выпекает замечательный душистый белый хлеб. Ни в одном магазине не встретишь такой вкусный. Лиходиевский, С.С. и Ким ходили вечером на рыбалку. Промокли до нитки, но принесли рыбы около 20 килограммов. От такого большого количества часть поступает на общее потребление. Если за хариусом идёт Лиходиевский, лучший рыбак, тогда практически вся рыба поступает в общий котёл. Начальство и общество иногда просили его сходить на рыбалку. Он быстро соглашался и тут же давал команду: "Каждому наловить по спичечной коробке живых оводов!" Все старательно ловили оводов и передавали Лиходиевскому. Хариус - рыба, обитающая только в чистейшей холодной воде. Питается насекомыми - стрекозами и оводами, - которые приближаются к поверхности воды. Он выпрыгивает и хватает их на лету. Вот, такой он ловкий! Его мясо белое и твёрдое. Отменное. Поймать хариуса или наловить хариусов может не каждый. Хариус исключительно чуток и слышит каждый, даже слабый звук, доносящийся с берега. Осторожность - главное в поведении ловца.
  Собрав у всех оводов, Лиходиевский по какому-то признаку выбирал себе одного помощника. И они уходили. Никто не допускал мысли, что ушедшие вернутся без рыбы. После их возвращения на обед или на ужин каждому доставалось как минимум по одному хариусу длиной не менее 25-ти сантиметров. Лиходиевского, разумеется, осыпали благодарностями и похвалами. Этого ему было достаточно в качестве стимула.
  20 ИЮЛЯ. Холодно. Сыро. Но дождя нет. Какая инверсия погоды! Ведь недавно стояла еле переносимая жара. Инженеры сели за карты. После обеда дождь. Я написал письма.
  21 ИЮЛЯ. С утра небо посветлело, и выглянуло солнце. Все обрадовались и бросились в маршруты, а Челноков, Касаткин, Барсуков и Сугаков с каюром и 4-мя лошадьми отправились на север. Но в 13.30 вновь начался мелкий затяжной дождь. Касаткин - геолог или старший геолог нашей партии, он выполняет какую-то работу по увязке данных поисков и разведок по всем участкам и с другими партиями. Он - некий особый отряд из одного человека, передвигается то на лошадях, то вертолётом, находится на каждой "точке" несколько дней и перемещается дальше, теряясь из вида коллектива партии.
  Мы ходили в рекогносцировочный маршрут с Высоцким, вымокли до нитки. Прошли всего 6 км. Переходили снег, встречали ленинградцев. От плохого настроения, вызванного погодой, я даже не вник, что здесь надо ленинградцам. В их компетенции чаще всего находится вода и вопросы водоснабжения. Но здесь водораздел, и строительство населённых пунктов пока не предусматривается. В будущем - вполне возможно, потому что полезные ископаемые, которых здесь много, надо будет добывать. Но это в будущем, в неближнем будущем.
  ЛИХОДИЕВСКИЙ с рабочими начал проходить разведочную канаву с использованием взрывчатки на склоне горы Толья-Атольясяхол. Цель - вскрытие зоны радиоактивного оруденения. О Лиходиевском следует сказать особо. Он давнишний северянин. Ему 40 лет. Из Белоруссии. Работал на Чукотке и часто вспоминает о ней. О том, как там проходили разведочные канавы длиной в десятки километров. Искали руду на ртуть. Здесь он, работая горным мастером, "находился на месте". У него с собой - две собаки и ружьё. Хороший охотник и рыбак. Женился в прошлом году на молоденькой хакаске. Она живёт в Саранпауле, ждёт ребёнка. С виду грубый, неприветливый, нецензурщик, но на самом деле душевный, заботливый человек. В его подчинении рабочие - проходчики, среди которых разные люди: кто-то после армии, кто-то после отсидки в концлагере, кто-то из бичей. С каждым надо разобраться, с каждым выстроить отношения. У него это получалось. С ним спорили, он разрешал, но потом соглашались, потому что он ничего не делал против человека.
  22 ИЮЛЯ. Пасмурная погода с дождём. Мокнем да сушимся. Появились грибы. Собираем и приносим на кухню. Вот уже неделя, как ночи стали тёмными. Правда, темнота непродолжительная, часа 3, но всё же.
  23 ИЮЛЯ. Утром Лиходиевский и проходчик Николай с 2-мя собаками ушли на Мань-Няйс (участок Южный). Я отдал письма Николаю для отправки по адресам. Без доверия здесь нельзя. Дождь с перерывами. Пасмурно. К вечеру подошёл каюр Яков Иовлевич с лошадьми. Он сопровождал Челнокова и Касаткина. Весь вымок. Этот каюр - зырянин, по прибытии в партию он представился по имени-отчеству, так и стали его звать. Каюр Алексей - манси, он представился по имени. Его стали звать по имени.
  ОБНАРУЖИЛАСЬ СОБАКА-ВОРОВКА. Рабочим вблизи их палаток стали попадаться пустые банки из-под мясной тушёнки. Свинство, то есть разбрасывание пустых банок и разного мусора по кустам не приветствовалось, и пустые банки складывались в одно определённое место. Рабочие попросили старшего по лагерю обратиться ко всем с призывом соблюдать чистоту. Старший по лагерю, кажется, Саша Черняев выполнил их просьбу. После этого все начали присматриваться друг к другу на предмет соблюдения порядка на территории лагеря. Кажется, у нас не было людей со свинскими наклонностями. Но призыв был принят к сведению. Пустые банки в кустах, однако, продолжали появляться. Кто-то предложил проверить расходный журнал продуктовой палатки, чтобы узнать, кто берёт тушёнку. Проверили. Но оказалось, что за последнее время только два человека взяли по одной банке тушёнки. У одного банка была целой и лежала в палатке, другой съел тушёнку. Количество же пустых банок приближалось к десятку. Пересчитали наличные банки тушёнки, сравнили с расходом. Получилась разница, соответствующая количеству пустых банок в кустах. Это что же, кто-то из нас ворует? Ребята, которые не так давно освободились из лагеря, почувствовали, что подозрение падёт на них, хотя их никто не думал подозревать, и стали прятать глаза. В то же время они решили выследить вора. И выследили. Вернее, случайно обнаружили. Вором оказался кобель Север, лайка, уважаемая в лагере охотничья собака, принадлежавшая Лиходиевскому.
  Что же обнаружилось? Действия Севера проследили дважды от начала до конца. Он брал в палатке банку тушёнки, тащил её от продуктовой палатки подальше, в кусты за палатками рабочих, и клыками вскрывал банку, будто консервным ножом. Чисто съедал, вылизывал и... всё. Оставлял её там, где ел. Когда его застали на месте "преступления" и окликнули, он никуда не побежал и, вероятно, ждал наказания на месте, потому что понимал, что делает нехорошо. Но поступили по-другому. Да и кто будет бить охотничью собаку? Однако терпеть вора тоже никто не согласен. Состоялся совет, и было решение: расстрелять. Потому что собака не исправится. Поскольку Лиходиевского в лагере не было, решили его подождать.
  24 ИЮЛЯ. Пасмурно. Холодный ветер. Но дождя нет. Работали по 10-11 часов. Мы с Высоцким прошли 8 км. Он грамотный геолог. Осматривает каждый метр. Пересечённая местность, геология интересная. Вечером этикетировали образцы. Но в 23 часа уже темно, и легли спать. Сегодня днём пришлось надеть фуфайку и работать в ней.
  У студентов возник конфликт со старшим техником-геофизиком Каялайненом. Было в нём подленькое стремление сделать другим пакость. Я уже упоминал, что из двух радиометров - один числился за мной, а второй - за ним. У студентов обнаружился третий радиометр. Этот прибор они привезли из института. Радиометры положено тестировать. Если по правилам, то ежедневно. Но мы не успевали делать это ежедневно и проверяли через 1-2 дня. Каялайнен отвечал за наличие эталона на участке работ, по которому и шла проверка. Эталон - это один грамм радия, помещённый в запаянную пробирку. По внешнему виду он белый, исключительно ярко сверкающий металл. Его радиоактивность невероятно высокая. Его хранение и переноска разрешались только в свинцовом толстостенном контейнере. Конечно, тяжёлом, несколько килограммов. А Каялайнен привязывал пробирку к длинному удилищу и так ходил в цепи пешеходов, не предупреждая их об опасности. Однажды он присоединился к группе студентов, и они увидели сверкающую пробирку. Им, "радиоактивщикам", было известно, что это такое. Они остановили его и задали тривиальный вопрос:
  - Это что?
  Каялайнен осклабился:
  - Это? Как "что"? Эталон.
  - Ты захотел, чтобы мы полысели, как ты? - Последовал следующий вопрос. Каялайнен имел обширную лысину в 37 лет.
  - Ничего. Не переживайте! К старости все полысеют.
  Больше вопросов не последовало, кто-то подошёл к нему и двинул по зубам. Каялайнен от неожиданности упал. Соскочив на ноги, он, было, бросился на обидчика, но его остановили слова:
  - Сейчас мы тебе этот эталон в глотку затолкаем. Убирайся отсюда и не приближайся на 50 метров!
  Каялайнену оставалось одно: исполнить приказание. Он затаил обиду, в том числе на меня, и даже предъявил мне претензию:
  - Меня били, а ты помалкивал. Мог бы заступиться.
  - Зачем? - Спросил я.
  - Ты, что? Поддерживаешь студентов?
  - Нет, я с ними не согласен.
  - Тогда чего молчал? Побоялся рот раскрыть?
  - Да, побоялся. Я считаю, за то, что ты сделал, надо сразу прибивать, как собаку Север. Потому что ты испугался, но не исправишься.
  Фыркнув, Каялайнен удалился от меня. Но вскоре инцидент повторился в более крупном масштабе. Я возвращался в лагерь с "ненаселённой" стороны ручья. Издали мне были видны люди, которые ужинали, стоя за столиками. Вдруг мой радиометр, который я выключал только в палатке, пополз к максимуму. По мере приближения к ручью (к лагерю) он трещал громче и громче. Наконец, его зашкалило. Это было в трёх метрах от ручья и в десяти метрах от столиков.
  - Что ты там рассматриваешь? - Первым обеспокоился Каялайнен.
  - Тут в кустах, вероятно, куча урановой руды, - ответил я.
  Все присутствующие слышали диалог. Два студента моментально оказались рядом со мной. Я показал им на радиометр.
  - Иди сюда, - приказали они Каялайнену. - Это опять твои штучки?
  Каялайнен засуетился, взял эталон и перенёс его метров на пятьдесят дальше от ручья. Студенты последовали за ним, прибежали ещё двое. Когда он закончил перепрятывание, они стали его поочерёдно пинать. Начальство заметило потасовку и поспешило с криком:
  - Прекратите!
  - Уберите эту гадину отсюда! Иначе он всех облучит. - Начали объяснение своих действий студенты. Дальше начальство разбиралось с Каялайненом.
  25 ИЮЛЯ. Выполняя прихоть С.С., я пошёл на гору Ярута. В один конец 9 км. Дождь. Когда шли к вершине, начался дождь со снегом. А когда добрались до вершины, пошёл один снег. Правда, он таял ещё в воздухе, но стало холодно.
  Гора Ярута - самая высокая из всех, которые можно видеть вокруг. На её склоне, ближе к вершине имеется заброшенная штольня, из которой добывалась горная порода с большим количеством пьезокварца. Отходы добычи свалены на крутом склоне. В этих отходах много интересных образцов: волосатики, кристаллы кварца с зональным включением хлоритов. Отвалы посещаются геологами, но не многими, в виду отдалённости места. В штольню мы не заходили, потому что в ней стоит высокая вода, выше колен - чистая и холодная. Кроме того, у нас не было фонарика. А по отвалам полазили вдоволь. Волосатики густочайного цвета размером с ладонь я не брал, потому что они тяжёлые. Не будешь же их таскать по тайге с участка на участок. За мной следом по склону поднимался Щербин. Я показывал ему: "Вам нужен этот образец?" Он отвечал: "Да, конечно". Я клал его на видном месте и шёл дальше. Склон крутой, сложен дезинтегрированными кусками горных пород, очень подвижен, передвигаться по нему сложно, поэтому нельзя было подойти к Щербину и отдать камень. Прелесть волосатика в том, что это горный хрусталь, внутри которого включены длинные прямые кристаллы светло-коричневого рутила. Иногда иглоподобные кристаллы рутила высовывались из кристалла горного хрусталя, а внутри него они выглядели золотистыми.
  Я первый раз катался на лошади верхом. Кто-то, возможно, Щербин, подсказал мне, что одна лошадь свободна, и на ней можно ехать. Но она оказалась своенравной. Я еле запрыгнул на неё. Она отскакивала от меня, когда я заносил ногу. Дело в том, что стремени не было. Приходилось запрыгивать с какого-нибудь камня. Студенты насмеялись надо мной от души, но сами подойти к ней боялись. Зато я с ней подружился и домой, в лагерь, 5 км ехал на лошади. За день пешком пройдено 14 км. Промокли. Долго сушились. Каюр сказал, что видел туман над Ярутой, но не думал, что там идёт снег. В лагере снегу не было. В общем, я сначала был недоволен напористостью Щербина, но потом изменил мнение: день был трудным, однако интересным.
  26 ИЮЛЯ. Не солнечная, но ясная погода. Мы с Кимом сделали один профиль 3,2 км. За день прошли 6,5 км. Щенок Казбек, как и Чомбе, заметно подрос. Ему два месяца, уже ходит в лес, и его привели на Неизвестный. Сегодня он увязался с нами. Ему пророчат большое охотничье будущее. Весьма молчаливая ласковая собачка.
  Встретили геологов-воркутинцев (с реки Пырсъю).
  27 ИЮЛЯ. Погода ясная. С Кимом прошли профиль на участке Толья-Щугор, 3,2 км. За день - 6,5 км. Брали с собой Казбека. Он очень устал. После дождей мы работаем с утра до позднего вечера, по 11-12 часов. Приносим по несколько грибов.
  Лиходиевский вернулся с радистом, чтобы последний починил рацию. Рацию настроили, но связи нет, так как лагерь находится в распадке между горами, волны обходят его. Лиходиевский принёс письма. Мне одно письмо и приказ: идти на базу партии (участок Южный) сдавать технику безопасности. Должна прилететь комиссия для приёмки экзаменов. Лиходиевскому сообщили о проделках его собаки Севера и о "приговоре суда". Как говорили, он выслушал, загрустил, потом попросил отсрочить исполнение приговора до первого повторения. Собаку он обещал переправить на базу партии - на участок Южный. Его просьбу удовлетворили.
  28 ИЮЛЯ. Сразу после завтрака Лиходиевский, радист Николай, рабочий Лёня Чухломин и я вышли на базу. С нами - собаки Север и Муха. Лиходиевский подстрелил двух куликов и одну куропатку. Почти половину пути шли по безлесной местности в обычном понимании слова "лес". Здесь заросли карликовой берёзки и глыбовые развалы. Карликовая берёзка - это лесотундровый мелколистный кустарничек семейства берёзовых, ботаническое название которого Betula nana. Её многочисленные веточки вытягиваются вдоль земли, переплетаются, и идти по ней трудно - ноги застревают внутри этой невысокой заросли настолько крепко, что иногда кажется, что вот-вот будут сдёрнуты сапоги. Расстояние между участками 30 км. По дороге поймали птенца куропатки, но отпустили. Пришли на базу, а там уже 4 дня работает внутрипартийная комиссия по учёту имущества. Рассчитываются Попилевичи. Они заведовали имуществом и складским хозяйством базы партии. Говорят, что они что-то "намудрили" и, вот, сбегают. Поэтому потребовалось создать "комиссию по расследованию".
  29 ИЮЛЯ. С утра дождь, и так целый день. Утром на базу, к нашему дому подходил заяц, но его прогнала собака. Начальник выбежал с ружьём, однако было поздно.
  Комиссия для приёмки экзамена по технике безопасности (ТБ) не прилетела. Я прочитал "Правила ТБ" и вот, скучаю. Даже никакой учебник не взял с собой.
  Крыша в домике, в котором я поселён, протекает. В местах капежа стоят вёдра, банки и прочая посуда. Вчера вечером слушал последние известия и музыку по радио! Стосковался по цивилизации. Через два месяца выеду отсюда в Свердловск.
  30 ИЮЛЯ. Временами дождь. Читал журнал "Юность", Љ 6 за 1965 год. Свежий номер.
  31 ИЮЛЯ. Погода без дождя. Временами солнце. Наконец-то! Две недели дождей - это слишком. В минуты безделья - невыносимая скука. В маршрутах лучше. Вертолёта почему-то нет. Завтра воскресенье, и тоже, видимо, не прилетит. Захожу к радисту, интересуюсь о вертолёте, но он, вероятно, проинструктирован поменьше распространять сведения. Насколько я понял, вертолёты опять на поисках кого-то потерявшегося.
  Пока мы находились на базе в ожидании комиссии по приёмке экзамена по технике безопасности, у Лиходиевского произошло важное событие - родился сын. Он оставил свою молодую супругу-хакаску в Саранпауле одну, в положении. Нашёл кого-то из женщин, чтобы приходила к ней, присматривала, помогала. Он запас много дров и продуктов - для супруги и нанятой женщины.
  В то время ему было ровно 40 лет, а супруге - около двадцати. Он был заботливым мужем и, я думаю, стал таким же отцом. Однажды днём радист Коля выбежал из своего домика и крикнул на весь лагерь: "Лиходиевский, у тебя кто-то родился!" Лиходиевский прибежал к домику радиста бегом, остальные тоже поспешили, чтобы поздравить его. Когда я подошёл к открытой двери домика, то увидел, как раскрасневшийся от волнения Лиходиевский стоит над сидевшим радистом и допытывается: "Кто? Кто родился?" Коля, прислушиваясь к тому, что говорят в наушниках, отвечает: "Не пойму. То ли мальчик, то ли девочка". Лиходиевский покрыл его матом и потребовал:
  - Ты мне говори, кто!
  - Подожди, я не могу понять. Я тебе говорю: то ли мальчик, то ли девочка. Пока не знаю.
  - Узнавай!
  Все, подошедшие к домику, начали посмеиваться. В домик не заходили, потому что не положено в него заходить никому, кроме начальника партии и старших геологов как его замов. Мне приходилось ночевать в этом домике радиста, но это к делу не относилось, и я, как все, стоял снаружи. Лиходиевский от волнения и напряжения стал совсем красным, как рак:
  - Ты мне скажешь, кто родился? Или я весь твой домик разнесу!
  - Лиходиевский, тебе не положено сюда заходить! Выйди из домика и не угрожай!
  - Я тебе сейчас так выйду, что ты улетишь в Мань-Няйс! - Он взял Колю за грудки.
  - Лиходиевский, не мешай работать! Я не слышу, что говорят в наушниках. Выйди из домика, а не то я прекращу связь.
  Лиходиевский немного успокоился, потому что знал о последствиях, и отошёл от радиста:
  - Вот, тебе пять минут, и чтобы узнал!
  Связь, действительно, была плохой. Кроме того, искали человека, уже второго, потерявшегося в этом сезоне; голоса взволнованные, и в этой обстановке Коля допытывался у диспетчера, кто же родился у Лиходиевского. А в ответ неслось:
  - Да подождите вы, тут человека не могут найти. Я связываюсь с поисковыми вертолётами. Подождите, ваш-то человек уже родился. Радуйтесь пока, потом узнаем: мальчик или девочка. Подождите!
  Микрофон у диспетчера не всегда отключался от Коли, и мы, даже находясь вне домика, слышали чьи-то донесения, ответы диспетчера им, невидимым и незнаемым нами. Лиходиевский постоял ещё какое-то время возле радиста, махнул рукой и вышел из домика-радиорубки. Вечером он, возбуждённый, носился по лагерю, всех извещал: "Сын!" и принимал поздравления. На другой день он сходил за хариусами, угощал всех ухой и рассказывал, как его сын будет расти, и как он будет воспитывать его и всё покупать ему. Я узнал за званой ухой короткую историю знакомства Лиходиевского со своей будущей женой. Другие об этом знали давно, потому Лиходиевский не делал тайн из своего бытия. Непродолжительное время он работал в Хакассии, и там же трудилась скромная девушка. Она ему понравилась. Как-то судьба свела их вместе. Он гаркнул своим необычно громким голосом: "Как тебя зовут?" Она тихонько назвалась. И он вынес решение:
  - Будешь моей женой!
  - Ладно, - робко согласилась она.
  И она стала его женой, поехала с ним "по северам", а он стал ей заботливым мужем. И вот, в районе, приравненном к крайнему северу, она родила ему сына. Как всё просто! И какая это редкость!
  - Сейчас придётся жить здесь, в Саранпауле. Потому что куда полетишь с маленьким сыном? Подрастёт, вот тогда полетим, - рассуждал он за ухой вслух.
  - А куда ты собрался летать, Лиходиевский? - Спросил я.
  - Я каждый отпуск летал в Минск. Я из Белоруссии. Только самолётом. Не пароходом же плавать! Лечу до Берёзово. Дальше - до Тюмени, а потом - куда угодно. Там большой аэропорт. Но билет я всегда покупал в Берёзове, до Минска.
  - Но до Тюмени столько желающих, да и в Тюмени такой наплыв народу! Не всегда улетишь.
  - А я не жду. Нет билета до Тюмени, беру до Салехарда, а дальше - Ленинград, потом - Минск. Северная трасса меньше загружена. Правда, билет дороже, но зато без задержек. Так что... А сейчас тем более - придётся с ребёнком. Зачем эти пристани, вокзалы. Я ими не пользуюсь.
  ПЕРВОЕ АВГУСТА. Август пришёл с солнечной погодой. Начальство всю прошедшую ночь не спали вообще, дулись в карты, а сегодня спят дольше меня. Поздним утром подошли лошади с Итжитляги. Это такой участок работ. Я даже не представляю, где он находится. По-видимому, маленький, но ценный. Всё-таки мы занимаемся ураном, и могут быть утаивания даже от своих сотрудников.
  2 АВГУСТА. По-прежнему солнечно. Из студентов здесь Трухин и Дворников. Трухина заставили собираться на Хапхартуйтумп, а Дворников ушёл на свою буровую. Наконец, прилетел вертолёт с комиссией с Усть-Маньи. Во главе - главный инженер экспедиции, с огромной, как у Карла Маркса, чёрной бородой. А самому не более сорока лет. Среди комиссии женщина - в лёгком платье. Странно здесь её видеть. Да и жаль в какой-то мере. Много "кусачих" насекомых. Могли бы ей подсказать об этом. Комиссия пошла на склад взрывчатых веществ, её сопровождал Лиходиевский, потому что вся взрывчатка в его распоряжении. Одна из странностей Лиходиевского заключалась в том, что в обществе он начинал материться, не взирая ни на кого-либо. Вот, и при встрече комиссии не успел пожать руку главному инженеру, как сразу загнул мат "высокой категории", стоя рядом с этой женщиной. Когда главный инженер попытался его урезонить, он, пересыпая каждое слово матом, ответил: "Что ты хочешь? Я пятнадцать лет на севере работаю".
  А меня, не "подставляя" комиссии, послали показать вертолётчикам дорогу в лагерь на участке Толья-Щугор. Мы слетали - отвезли продукты - за 25 минут. Чтобы показывать дорогу вертолётчикам, надо находиться в их кабине. Мне понравилось в их кабине, но сначала я оробел, смогу ли сверху найти дорогу. Однако сомнения были напрасными. Они выложили передо мной карту и стали рассказывать, где какие горы. Все дороги и тропинки хорошо просматриваются сверху.
  Вернувшись, я ещё не знал о событиях в лагере за истекшие 25 минут. Смотрю, комиссия садится в вертолёт, и он берёт курс на Саранпауль. С ними улетел проходчик Лёня Чухломин. Экзаменов не будет. Мне говорят: "Завтра пойдёшь на Неизвестный". То есть на Толью-Щугор, куда я только что летал. Всем смешно, и мне тоже. Но есть надежда, что завтра-послезавтра будет ГАЗ-47, и я уйду с ним. Одного меня никто не пошлёт. Переходы в одиночку запрещены правилами техники безопасности, это известно всем, и начальство не решится на риск, особенно в обстановке сообщений о пропаже людей.
  3 АВГУСТА. Тепло и солнечно. Вернулось лето. В лагере на Южном участке собралось много народу. У каждого причина пребывания здесь, а не в тайге. Пришёл ГАЗ-47 с рабочими и ушёл на Толью. Пришёл С.С. с четырьмя человеками. Под ночь мне дали работу - что-то копировать. Здесь не смотрят, отработал ты сегодня 8 часов или ещё нет. Здесь говорят: надо.
  4 АВГУСТА. Тепло. Даже жарко. С 7 до 12 копировал. Жара спадёт, и мы с Лиходиевским пойдём на Неизвестный. Ждём вертолёт. Возможно, будут письма. Слава Утробин нашёл свежую газету, за 11 июля. А вообще мы перебираем оставшиеся майские номера. Делать-то нечего. Мы вынужденно бездельничаем.
  5 АВГУСТА. Погода с утра прекрасная. Передали, что вертолёт будет обязательно, и мы ждали его. Так как делать нечего, то я пошёл загорать на вертолётной площадке. Такова организация работ при социализме: в дождь и холод мы прёмся в маршруты, в солнечную погоду загораем, бездельничаем в то время, когда где-то нехватает людей для выполнения плановых работ, которые в течение полевого сезона придётся выполнять в любом случае. Приехали две упряжки оленей. У одного рога в один метр шириной. Мы фотографировались возле него. Потом мы купались, вероятно, последний раз в этом году. Двоих направили на участок Турман: Юру Полтавца и Володю Сугакова. Вчера впервые установили связь с Неизвестным. Там интересовались, когда мы придём. Котельников, начальник нашей партии, ответил, что пятого вечером. Мы хотели прибыть туда вертолётом, но пришлось идти пешком. Коли начальник сказал, в конце дня выходим в маршрут. Нас двое. За плечами по рюкзаку. У Лиходиевского ещё ружьё и собака Муха. Шли ходко. С 5 до 11 вечера прошли все 30 км до лагеря. На перевале заметили, что появляется жёлтый лист у карликовой берёзки. Это признак окончания лета. Хотя оно недавно началось, но, как говорится, хорошего помаленьку. Два месяца для этой широты - достаточно. Иногда по пути собирали чернику и морошку. Комары донимали нас. Оводов после первых дождей не стало. В лагерь пришли затемно. Однако нас ждали, потому что мы принесли не только себя, но и новости.
  6 АВГУСТА. Высоцкий должен лететь вертолётом на базу. Остальные пошли в маршруты по одному. Мне пришлось пройти всего 5 км. Но к вертолёту не подоспел, так как был за горой. Вскоре застрекотал ещё один маленький вертолёт. Он сел и тут же поднялся. Оказывается, привёз взрывчатку, поэтому вертолётчики ввиду напряжёнки со временем не задерживаются ни минуты: сели, открыли дверь при работающем винте, выбросили взрывчатку и, не дожидаясь никого, - снова на взлёт. После полудня облака превратились в тучи, пошёл дождь, и, видимо, не на один день. Все вернулись в лагерь вымокшими.
  Работы проводятся с постоянными нарушениями техники безопасности.
  В маршруты по одному ходить запрещено. Однако, это куда ни шло. Наши маршруты были короткими. Но при проходке геологоразведочных выработок запрещено применять взрывчатку. А комиссия по технике безопасности осматривает, правильно ли хранится взрывчатка на складе. Взрывчатки вообще не должно быть на складе. И, значит, склада не должно быть! А если взрывчатку израсходовали, то должен быть какой-то отчёт о её использовании. В конце сезона отчёт, конечно, будет написан, но с потолка.
  7 АВГУСТА. Дождь, холодно, сыро. Сидим в палатках. Вчера прилетели сюда рабочие Чухломин и Демидов. Они поселились к нам в палатку, в которой мы проживали с Володей Холодновым. Лёня Чухломин в детстве жил в осаждённом Ленинграде и сейчас имеет право на прописку в том городе, но спился, скатился в "бичи", и, видимо, из этой ямы ему уже не выбраться. Гена Демидов - по моей оценке, лучший проходчик, работал здесь после отсидки в Воркутлаге.
  Здесь, на севере, ходит легенда о том, что с Воркутлага лет 10 назад сбежала большая группа, до 1000 человек, под руководством полковника Белова, который тоже тянул срок. Сбежать-то сбежали, но дальнейшая судьба беглецов не известна. Вероятно, всех переловили.
  8 АВГУСТА. Дождь. Мы установили в палатке печку. Стало тепло, и настроение резко поднялось. Сейчас в свободное время все собираются у нас играть в карты. Я не принимаю в этом участия. Все знают, что я читаю учебники. К этому все относятся с пониманием и сожалением, потому что я есть, вот он лежит, и меня нет как партнёра.
  9 АВГУСТА. На ГАЗ-47 приехали топографы и 3 рубщика. Они поставили свою палатку и готовят отдельно от нас. Привезли почту. Мне - вызов на экзаменационную сессию с 4 октября. Значит, дольше 25 сентября здесь задерживаться нельзя. А до этого числа полтора месяца. Осень пока ещё не наступила, но и лета уже не будет. Ещё не опадает лист и не жёлтая трава, но видно, что жёлтые листья у карликовой берёзки, чечевицы и красные у багульника появляются повсеместно.
  Техник-геофизик Барсуков уехал на ГАЗ-47 на Мань-Няйс, на базу. Это хороший парень, окончивший Новосибирский геологический техникум. Наши пути с ним на работе не пересекаются, и мы видимся только в лагере, точнее - в столовой. Под столовой понимается место для приёма пищи: три самодельных неказистых, но функциональных стола, за которыми едоки стоят, а не сидят. Это всех устраивает, потому что приходят голодные. Для таких людей любая пища вкусна, только чтобы была горячей и сытной.
  10 АВГУСТА. Временами идёт дождь. Облака, как будто, стали выше. Саша Коптяев, оставшийся в лагере за старшего, посылает всех в маршруты. Идут три пары. Мы с Володей Холодновым. Берём азимут и идём, измеряя расстояние шагами. ИЗМЕРЕНИЕ РАССТОЯНИЙ ШАГАМИ - целое искусство, которым люди обладают в разной степени. Надо хорошо изучить свой шаг. Потренироваться на ровном месте и точно вымеренной дистанции, чтобы узнать среднюю длину шага. Потом желательно узнать, каков он при движении по уклону вверх и вниз, как он меняется, если ты устал. Шаги подсчитываются парами, иногда по две пары, по четыре. Мастера-шагомеры могут считать по восемь и, говорят, даже по 16 пар. Это "высший пилотаж". Пары шагов подсчитываются под одну, например, под левую ногу. Мой шаг был 70,5 сантиметра. Одна пара шагов 1,41 метра. Количество пар умножается на эту величину, и получается измеряемое расстояние. Подсчёт по две-четыре пары шагов требует большой тренировки. При этом надо привыкнуть к чувству, что ты сделал две пары шагов, чтобы сделать мысленный отсчёт. Дальнейшая тренировка позволяет подсчитывать шаги, ведя разговор с собеседником. Мы с Володей испытали все эти стадии. Но пробный переход на подсчёт шагов по 8 пар окончился неудачно. Главное, конечно, - не подсчёт шагов, а как можно точнее определить расстояние. Для контроля у нас была с собой мерная лента. Пройдя 1200 метров и отойдя под 90 градусов на 200 метров, идём в обратном направлении. На расстоянии 1200 метров я делаю ошибку в 100 метров. Говорят, это вполне допустимо. Когда заканчивали маршрут, пошёл сильный дождь. В это время мы находились на вершине горы Толья-Атольясяхол. Забрав по 15 кг камней (геологические пробы разного назначения), стали спускаться по курумникам (развалам глыб и крупных обломков горных пород на склонах; курумники способны сползать под весом человека), которых здесь предостаточно, утешая себя оптимистическими песнями. Мы были в фуфайках, но промокли насквозь. В лагере отогрелись и стали сушиться. Вчера я закончил философию и начал "Организацию производства". Учусь, не отрываясь от производства.
  11 АВГУСТА. Я почти всю ночь не спал, так как дул очень сильный порывистый ветер и притом задувал прямо в палатку, отчего она, казалось, вот-вот взлетит. Было холодно. Всё гремело и дёргалось от этих порывов холодного ветра. Шёл дождь. Говорят, ветер такого свойства - предвестник снега.
  Мы находимся на территории Печёро-Илычского заповедника. Кругом рога оленей, на которые мало обращают внимания. Мы предлагали их вертолётчикам, они повертели в руках и вернули нам. Эти ребята видят много всего, и удивить их оленьими рогами не возможно.
  12 АВГУСТА. Мы с Володей Холодновым ходили документировать разведочную канаву, длиной 31 м. Дождь, ветер. Собирали морошку. Тут же, рядом с канавой. Крупная, сочная. Вкус мочёной брусники. Очень редкие пятна снега так и не растаяли. И уже не растают. Кстати, здесь вечная мерзлота. За день пройдено 4 км. Мы не изматываемся, но мокнем и мёрзнем.
  Володя - хороший знаток петрографии. Я задаю ему множество мелких вопросов по диагностике горных пород, потому что скоро придётся мне одному здесь документировать горные выработки, консультантов не будет. Володя терпеливо отвечает на все вопросы.
  Канава длинная. Рабочие под руководством Лиходиевского заканчивали её проходку при нас. Рабочие копают, а Лиходиевский ходит над ними по бровке и смешит или просвещает. Он горный мастер. И вот спрашивает их всех сразу: "А знаете, как раньше назывался горный мастер?". Все: "Как?". Лиходиевский: "Раньше он назывался штрейкбрехер! Поняли?" Рабочие кивают, а Володя Холоднов хохочет, Лиходиевский не понимает, над чем смех. Я подхожу к нему и тихонько говорю: "Лиходиевский, раньше горный мастер назывался штейгер". Он переспросил: "Штейгер?" И махнул на рабочих: "А они всё равно не понимают". Володя Холоднов от беззвучного смеха схватился за живот.
  13 АВГУСТА. С утра чистейшее небо. Солнце, но не очень тепло. Меня послали брать металлометрические пробы по трём профилям. В одиночку. Пошёл в фуфайке и шапке и не пожалел. Хорошо на просторе. Спугнул молотком копалуху, которая попалась мне на пути. Разгуливала по земле на просеке. Я вернулся в лагерь первым. Вскоре приехал оленевод-манси договариваться о продаже нам мяса. Дождался старшего, Коптяева, и договорились о 50 килограммах по 60 копеек. С наступлением темноты пришли Высоцкий и Барсуков с базы. Принесли приёмник "Альпинист", но писем нет. За день я прошёл 6 км.
  14 АВГУСТА. Погода хорошая. Солнце, редкая облачность. С К. Высоцким - маршрут на север от лагеря. Всего 15 км, но ходили с 10 утра до 8 вечера. С собой брали банку сгущёнки и сухарей. Набрали много грибов, разных, вплоть до опят. Ким не помнит теорию, хотя окончил институт всего три года назад, но любит и, я бы сказал, чувствует геологию. В обычных, неброских местах он находит интересные вещи, заставляющие задумываться. Там, куда мы сегодня ходили, доцент С.С. Щербин с лёгкой руки показал сланцы. Сланцы - понятие обширное и вместительное, и доцент Щербин, по-видимому, толкает сюда всё непонятное. А Высоцкий быстро разобрался в генезисе этих сланцеватых горных пород, и Щербин на будущий год опять может получить выговор от Охотникова.
  Щербин, по-видимому, не сильный специалист и слабый научник. Он старается замаскировать свой невысокий профессионализм деланностью: То он знает какие-то бытовые тонкости, то проявляет организационный зуд. Но натуру не скроешь.
  Ким - человек застенчивый и пытается скрыть это свойство неуместным командованием. Рокот вертолёта заставил нас поспешить домой. Но идти мешали ягоды. Черника и голубика попадаются большими зарослями. Идёшь по ягодам. За тобой красные, как кровь, следы от раздавленной голубики. Останавливаешься, сгребаешь с верхушек пригоршню спелых ягод и - в рот. Листья практически не попадаются, потому что пока крепко держатся на ветках. Сколько её пропадает! Собирать некому. Несколько пригоршней голубики освежают организм и, по-моему, придают бодрости. Правда, в природе ничего не пропадает. Это я неправильно выразился, весьма субъективно.
  Проголодались. Вертолёт привёз какого-то инженера из геологического управления, из Тюмени, зачем-то. Писем нет. Приехали оленеводы с мясом, о котором вчера договорились.
  За мясо Черняев деньги оленеводам не отдал, а, по согласию сторон, рассчитался сливочным маслом. Неплохой продукт, но у нас его было в избытке. Приблизительно куб с ребром тридцать сантиметров, в упаковке. Мы держали его в ручье, это лучше любого холодильника. Кстати, мясо тоже поместили в ручей. Мяса было пол-оленя.
  15 АВГУСТА. Вчера вечером было чистое небо. А откуда сегодня с утра дождь, не понятно. По случаю плохой погоды никуда не идём, едим оленину. Хороша оленина. То работаем, как "негры", то живём, как в доме отдыха. И никто не знает, что он будет делать завтра. Планы, конечно, есть. И у группы, и у каждого человека. Но, каким конкретным образом они будут претворяться в жизнь, никто не знает. Эта непредсказуемость - вообще элемент жизни человека. Здесь же, в поле, она ощущается постоянно.
  16 АВГУСТА. Ходили на север втроём: Высоцкий, Коптяев и я. Прошли 12 км. Занимались увязкой структур. Они выясняли детали геологического строения на стыках участков, делали записи в своих полевых журналах, я был на подхвате, но для меня работы не нашлось. Я просто наблюдал за тем, что и как делают они. Ким подстрелил копалуху. Если факт "подстреливания" совершается, то, надо подразумевать, мы едим эту "птичку" коллективно. Кто её ощипывает - это другой вопрос, который к делу не относится. А стреляют те, кто имеет ружья. Нас застал дождь и хорошо нахлестал. Утром техник-геофизик Барсуков с каюром и 4-мя лошадьми ушёл за палаткой и продуктами, которые они оставили в лесу в походе с Челноковым и Касаткиным. Куда девался Касаткин, я не знаю. Вероятно, ушёл в одиночку на какой-то участок. Он ходит в одиночку, бесшабашный человек. Носит с собой только вкладыш к спальнику. Это вместо простыни. Спального мешка у него вообще нет. Он считает, что в любом коллективе для него найдётся спальник, миска, ложка. А каждый приём пищи из общего котла, как я упоминал, фиксируется. Так же, как и забор продуктов для личного потребления.
  Территория наших работ как бы принадлежит нам. Воров нет, потому что в окрестностях нет советских людей. Кто-то пошёл в поход, оставил где-то там груз или имущество и уверен, что его никто не потрогает. Будет возможность, этот человек или кто-либо другой сходит за оставленным грузом. Люди тайги: оленеводы и геологи - не потрогают, хотя зафиксируют факт наличия этого "чего-то" где-то и будут передавать из уст в уста. А медведь - хозяин тайги... Эти звери - редкость, летом они уходят от человека, да и следят за мишками внимательно. Шутки-то с ними плохи. А следят все, включая, в первую очередь, вертолётчиков. У каждой геологической партии или группы людей имеется рация. Эфир наполнен разговорами на бытовые темы.
  17 АВГУСТА. Дождь. Очень сильный за последнее время. Вокруг палатки потекли ручейки. Вода выступила в палатке. Грязища. Это так неприятно: ходить по территории лагеря по грязи. И ничего нельзя поделать. Стихия. Я читаю "Организацию производства" - тоже учебная дисциплина. Вечером вернулся Барсуков.
  18 АВГУСТА. С утра внезапно появилось солнце. Мы с Кимом сразу вышли в маршрут на участок Парьяур. Работали на геологических профилях. Морошки тьма. С нами увязался рыженький щенок сибирской лайки Казбек - полноправный член нашего коллектива только в собачьем исполнении. В пути нас застал "хороший" дождь. Вдобавок на горах сильный ветер. Казбек ныл, плакал, как ребёнок. Мы сами замёрзли и вымокли, но потом от ветра и высохли. В конце маршрута удалось найти кое-что интересное по геологии участка. Вернулись поздно вечером. Прошли всего 14 км, но устали.
  19 АВГУСТА. С утра ушли на Мань-Няйс, то есть на базу партии, лошади и с ними Володя Холоднов. Ему ехать на Камчатку, поэтому он отпросился с практики пораньше. У нас ждут вертолёт со дня на день.
  Сегодня состоялся поход туда же, куда и вчера, на Парьяур. Погода хорошая. Прошли 12 км. Взрывали, чтобы обнажить свежие горные породы. В смысле, Ким взрывал. Он поджигал шнур, и мы оба бежали в разные стороны, в какие-нибудь естественные укрытия типа небольших скал. Мне он не доверял взрывчатку. Да и я бы на его месте тоже никому не доверил. Вернулись снова поздно вечером.
  Снова хочу сказать, что применение взрывчатки было запрещено даже на проходке шурфов, а в маршрутах типа нашего - и подавно. Однако её брали у горного мастера Лиходиевского, рассовывали по карманам, а потом по горам звучали единичные небольшие взрывы. Для дела взрывчатка была необходима, хотя и представляла высокую опасность. Официальное разрешение на её применение надо утрясать в разных ведомствах более десяти лет, поэтому все, от мала до велика, идут в обход закона.
  Наша палатка из-за удобного расположения на территории лагеря стала популярной и превратилась в "красный чум": говорит радио, светят три лампады на растительном масле, люди играют в карты до 12 ночи, попутно обсуждая производственные вопросы. Я по-прежнему присутствую в палатке в качестве читателя учебника. К этому все привыкли, и никто не приглашает меня играть в карты. Демократия...
  20 АВГУСТА. Маршрут на Парьяур. 12 км. Ходили с Кимом Высоцким до позднего вечера. С нами Казбек. Погода ветреная, но без дождя. Черники и голубики тьма. Они нас, особенно меня, сильно отвлекали. Высоцкий даже выразил недовольство, что я собираю ягоды и отстаю от него. Но как их пройдёшь мимо, если буквально некуда ступить ногой, чтобы не подавить ягоды!
  Трава краснеет и желтеет. Тундра на горах начинает раскрашиваться в разные цвета, зачаровывая наблюдателя ежедневно сменяющейся феерией. Сегодня вертолёт МИ-1 увёз от нас больного.
  21 АВГУСТА. Маршрут на Парьяур, 16 км. Погода хорошая. Ходили с Высоцким, с утра и дотемна. Заниматься учебниками некогда. Выражаю этим недовольство, а Высоцкому нужен рекорд. Мы его поставили - 4,6 погонных километра профилей. При дотошном изучении горных пород, свойственном Высоцкому, это много. Правда, Высоцкий сказал, что 20 сентября меня отпустят отсюда. Но заниматься-то тоже надо. Устаю физически. После завтрака - в маршрут, из маршрута - в спальник. Вот, таков распорядок.
  Сегодня был вертолёт. Улетели на базу проходчик Никулин и Лиходиевский. Супруги Заляевы ушли туда пешком. Мы остались без повара и, главное, без свежего хлеба. Перешли на сухари. Установили очерёдность в приготовлении пищи. Последнее время у нас есть связь с базой по рации, но она не прибавляет удобств, не улучшает жизнь.
  22 АВГУСТА. Долгожданный приятный солнечный предосенний денёк. Я дежурил по кухне, приводил в порядок пробы и документацию. Освободился только вечером. Прилетал вертолёт из-за какой-то мелочи. Вечером пришли лошади, каюр Алексей. С ними Каялайнен. Привезли письма - давно не было почты. Мне два письма.
  23 АВГУСТА. Нас троих отправили на реку Парья, чтобы мы подготовили лагерь. Мы собрали вещи, погрузили на лошадей и пошли с ними. Ким обогнал нас и ждал в лагере, который уже сделали свердловчане, пришедшие сюда вчера. Прямо у реки Парья - вертолётная площадка, у площадки - палатки. Но Ким, пока шёл сюда, передумал всё. Меня он отправил обратно до конца работ, которые должны закончиться через 2-2,5 недели. Мы поужинали и поехали на лошадях обратно. Я проехал 6 км и дальше пошёл пешком (на лошадь погрузили пробы, облегчив других лошадей). Пешком - 14 км. Я поселился в одноместной палатке Кима. Ему завтра уходить. Палатка без печки. Ким, как и научники, обогревал палатку раскалённым камнем. Камень накалялся в костре докрасна, и потом его полкали жердями в палатку. Опасно из-за пожара и из-за ожога, но зато тепло. Мне некогда раскалять камень, и я мёрзну.
  24 АВГУСТА. Вчера до ухода с лошадьми мы снимали остаток продуктов и рассчитывали стоимость питания, делили имущество. Сегодня Коптяев и Ким ушли с лошадьми в лагерь свердловчан на Парью. До них 10 км. С горы Парьяур виден дым их костра. Они в густом лесу. Мы выше них на 300-400 метров. Пока меня приставили к геологу Соловьёву документировать разведочные траншеи. Приблизительно через неделю эту работу закончим, Соловьёв уйдёт на Парью, а я останусь с проходчиками ещё на 7-10 дней для документирования канав и шурфов. Население нашего лагеря на участке Неизвестный существенно сократилось.
  Соловьёв ещё в прошлом году был старшим геологом партии, но нынче поставили Кима Высоцкого. Почему произошла замена, он не говорит. Он грамотный геолог, и я перенял у него много ценного.
  Сегодня мы вскрыли рудную зону. Радиоактивность приличная. Рабочих заставили надеть рукавицы. Они возражали, потому что жарко. Тогда Соловьёв сказал прямо: "Радиоактивность!". Все послушали. Единицами измерения у нас служили "гаммы". Граниты, которые мне приходилось измерять в большом количестве, имели радиоактивность 30-40 гамм. В районе массива Мань-Хамбо встречались редкие флюоритсодержащие разновидности гранита, в которых зёрна фиолетового флюорита создавали картину, будто горные породы забрызганы кляксами чернил. Эти граниты имели повышенную радиоактивность, до 50-60 гамм. По сравнению с гранитами радиоактивность рудной зоны была больше в 100-200 раз и достигала 6000-6500 гамм. Мы выявили наиболее "богатое" место и произвели детальную зарисовку и замеры. Рабочие отобрали технологическую пробу 500 килограммов.
  Нас осталось 7 человек геологического персонала и каюр. Ещё в лагере отдельно от нас - рубщики и топографы, 4 человека. Мы у себя готовим по очереди. За день сегодня пройдено 4 км - от лагеря до выработки на Толья-Атольясяхоле и обратно.
  25 АВГУСТА. Ночью дождь. Когда встали - всё в тумане. Видимость 150 метров. На работу не идём. Вчера приехали оленеводы - ищут отбившихся от стада оленей. К вечеру выглянуло солнце. Я закончил "Организацию и планирование".
  26 АВГУСТА. Мы с Соловьёвым были на траншее. Не документировали, потому что она пройдена в зоне вечной мерзлоты, и вся мерзлота после обнажения и разогрева дождём превратилась в воду. Требовалось спустить воду. Для этого понадобилось прокопать водоотводную канавку. Поэтому мы только давали указания, наблюдали, кипятили чай и грелись у костра. Холодный ветер. Расстояние, пройденное за день - всего 4 км.
  27 АВГУСТА. Ночь дождливая и ветреная. Днём дождь, холод, ветер, грязь. Сидим, не работаем. Как-то всё нескладно. Я перешёл к следующей учебной дисциплине - "Курсу месторождений полезных ископаемых". Ежедневно связываемся с базой. Завтра обещают вертолёт.
  28 АВГУСТА. Под утро - "зверский" холод. Вышел из палатки - кругом иней. И солнце. Я готовил завтрак на всех "жителей". Берёзы сплошь начали желтеть. Мы с Соловьёвым были на траншее. К нам заходил Ким, совершая какой-то свой маршрут, и оставил мне план окончания полевых работ. Работа предстоит ответственная и интенсивная. Сегодня каюр Алексей ушёл с лошадьми за мясом к оленеводам. Пол-оленя мы уже съели, пока сидим на консервах и сухарях. Вечером я готовил ужин за Соловьёва. Он "утрясал" свои бумаги, документацию разведочной траншеи по рудной зоне, по которой ему предстояло отчитываться в Тюмени. Вертолёта не было. За день пройдено 4 км. Больше сидим, чем ходим. Барсуков ходил к свердловчанам. Барсуков работает техником-геофизиком. У него какие-то свои "геофизические" дела, которыми я даже не интересуюсь. Некогда интересоваться. Впрочем, и он моими делами тоже не интересуется.
  29 АВГУСТА. С утра небольшой иней, днём - ветер, но довольно тепло. Солнце иногда показывается из-за облаков.
  Были с Соловьёвым на траншее. Закончили отбор технологической пробы для Уралмеханобра.
  Приехал Алексей с мясом. Оленеводы дали мясо старого оленя. Но свежее мясо всё равно лучше, чем консервы.
  Ночью на севере сполохи, по-видимому, вдали гроза.
  Около 11 часов вечера подъехал манси-оленевод. Они всё ещё ищут оленей, 6 голов из 50 нашли. Остальных, может быть, съели геологи, может, звери. Скорее, звери, потому что надо иметь в тайге очень много геологов, чтобы съесть 44 оленя. Это не так просто. Если мы коллективом не менее 10-ти человек ели пол-оленя две недели, не страдая отсутствием аппетита, то чтобы съесть 44 оленя за такое же время, потребуется совокупность из 880-ти едоков. Такого количества геологов, конечно, нет, даже с учётом ленинградцев, воркутинцев и прочих. Но мог подключиться неучтённый контингент. Кому проще всего похитить несколько оленей сразу? Я думаю, вертолётчикам. И военным.
  За день пройдено 4 км.
  30 АВГУСТА. Сходил на траншею. Начали перевозку технологической пробы на лошадях. Тепло-тепло. И вдруг с севера - туча с грозой. А с юга - вертолёт. Всё так внезапно. Мне письмо. Вертолётчики пришли в наши палатки. Началась гроза, дождь лил в течение получаса. Грозы не было всё лето. И вот она обрушилась на желтеющие берёзы. В такую погоду вертолёты не летают.
  На вертолёте прилетел Лиходиевский и споил всех рабочих. Я готовил ужин: оленину со свежей нынешней картошкой и свежим луком. Кулинарные блюда максимально упрощены и "адаптированы" к полевым условиям. Куски оленины в виде порций по 300-400 граммов, чтобы душа радовалась. Ели без хлеба или, по желанию, с сухарями, но их, по-моему, никто не употреблял. Кроме оленины с картофелем, подавался сладкий компот вдоволь. Этот рацион был выработан коллективно, и его все одобряли. Утром мы пили горячий чай и грелись, а в обед и ужин - оленина и компот. От такого питания чувствительно прибавляется физическая сила. Вскоре мне пришлось переносить каждый день пробы по 30-40 килограммов в рюкзаке, и такой груз не был для меня запредельным. Я больше переживал за лямки рюкзака, чем за себя.
  В 16 часов - вновь гроза. А в 23.30 - целая грозища, какая-то неимоверно страшная. Перед ней чувствуешь свою полную беззащитность. От грома сотрясается земля, молнии бьют в землю. Гроза пришла с юго-запада.
  За день пройдено 4 км.
  31 АВГУСТА. Ранний подъём. Утро и день тёплые. Почти половина берёз - золотые. Осень - в полных правах. Начинает вырисовываться вертикальная зональность. Мы находимся высоко, и у нас берёзы золотые, а ниже они пока зелёные.
  Соловьёв с лошадьми ушёл на Парью. Затем он будет заниматься съёмкой участка Турман, а лошади будут перевозить свердловчан на базу партии - на участок Южный. Они закончили работу. Трое студентов сегодня заходили к нам по пути на гору Ярута. Привлекла Ярута их внимание, так и западёт в душу навсегда. Это точно. Рабочие подготовили технологическую пробу к отправке. Ждём вертолёт за ней. Работать на шурфы не пошли - решили отдохнуть. Рабочие, безусловно, устали. Начальства сейчас нет. Мы с Лиходиевским два начальника, сходили на место производства работ. Там густой-густой туман.
  Завтра начнётся штурм последних в этом летнем сезоне работ. Мы готовы к нему. Была бы погода.
  ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ. Тёплая осенняя погода. Природа раскрасила горы и леса. Красота! Прошли 8 шурфов. Я успел зарисовать только 6. Носился вдоль по профилю, но много энергии терял зря. Вернулся позднее всех. Лиходиевский дежурил по кухне, начал подкладывать мне мяса, наливать суп, молоко (у нас самообслуживание). Он так обращается со всеми геологами, которые в данный момент работают непосредственно с ним. Тем более, он понимает, что я умотался и что от меня зависят категории крепости горных пород, которые я укажу при документации шурфов. От категорий же зависит зарплата рабочих. Его зарплата к категориям пород никак не привязана.
  Шурфы проходятся с применением взрывчатки. Рабочие сверлят вручную с помощью ломов шпуры по периметру шурфа. Лиходиевский вставляет в шпуры взрывчатку с капсюлем, присоединяет провод от капсюля к общему проводу. Капсюли ото всех шурфов взрываются одновременно с помощью машинки, которая в руках Лиходиевского. Перед взрывом все удаляются в безопасное место. Лиходиевский подаёт сигнал (свисток) - всё по правилам - и крутит ручку машинки. По капсюлям проходит электрический ток, и происходит одновременный взрыв.
  Лиходиевский берёт с собой собаку Муху. В её жизни произошёл случай: её оглушило взрывом, и она навсегда обозлилась на взрывы. Собака - умное существо, и она хорошо понимает, что собирается делать её хозяин. Она готовится броситься на взрыв, принимая его за какое-то зловредное существо. Лиходиевский боится, чтобы она не попала под взрыв, и изо всех сил удерживает её, когда готовится крутнуть ручку взрывной машинки. Как только прогремит взрыв, Муха устремляется к ним (до них более 100 метров) и начинает хватать зубами ещё горячие комья земли, принимая их за злодеев.
  Взрыхленная взрывом горная порода копается легче. Рабочие-проходчики копают до так называемых коренных пород и сообщают об этом мне. Мы вместе замеряем глубину готового шурфа, и я документирую его - зарисовываю стенки. Потом отбираю геологическую пробу коренной породы и перехожу к следующему шурфу, у которого меня ждёт проходчик. После первого дня совместной работы мы рационализировали её. Мы использовали Лиходиевского в качестве посредника. Он замерял глубины шурфов, сообщал мне фамилию проходчика конкретного шурфа и даже иногда приносил мне образцы и рассказывал, как залегают горные породы. Но я этого уже не принимал и шёл смотреть собственными глазами. Мы работали слаженно. Вот тут я заметил, насколько качественно работает Гена Демидов. Его шурфы заслуживали высшей оценки, были идеальными по размерам от устья до дна. Это ведь своего рода искусство. У большинства - стенки кривые и закручивающиеся вокруг вертикальной оси.
  2 СЕНТЯБРЯ. Встал вместе с дежурным. Как можно тщательнее подготовился к работе. Задал ещё 5 шурфов и одну канаву 10 метров. Успел задокументировать всё, в том числе вчерашние два шурфа. Вернулся, когда солнце зашло за горы. Итак, профиль 17 сделали. Выявили и проследили по одной линии железное оруденение. Это явный успех, даже мой личный, который войдёт во все отчёты и будет повторяться при обосновании проектирования последующих разведочных работ. Но, как поётся в песне, "всё это будет потом, когда мы отсюда уйдём". Устал физически за эти два дня, однако на душе светло.
  3 СЕНТЯБРЯ. Вставать очень не хотелось. Это "лирическое отступление". Сегодня сделали профиль 14. Задали 9 шурфов. Успел их задокументировать рано. И хотел поесть ягод - их здесь тьма! - но надвигался дождь, и я побежал домой.
  Это, видимо, неповторимый момент: сидишь у шурфа, рисуешь, берёшь (а не собираешь!) пригоршню голубики прямо с куста и направляешь в рот. Полная горсть ягод, с верхушкой, собирается с квадратного дециметра.
  Вчера пришёл каюр, привёз кое-что из продуктов. Завтра повезёт куда-то топографов, потом, через 2-3 дня - и нас на базу.
  Сегодня подорвалась собака Муха. Лиходиевский не смог удержать её, и она угодила как раз под взрыв. Судьба у собак тоже бывает. Её подбросило на 40 метров вверх. Закопали в один из шурфов. Шурфы, согласно технике безопасности, положено засыпать, но этого никто не делает. Не только у нас, а по всему Уралу и далее - "от Москвы до самых до окраин". Фиксация засыпки шурфа не входит в мои обязанности, поэтому я не причастен к нарушению. За засыпку отвечает горный мастер.
  4 СЕНТЯБРЯ. Сегодня на профиле 6 прокопали разведочную канаву длиной 20 метров и подсекли дайку рудного габбро. Это ещё один плюс нашей работе. Я еле успеваю рисовать. Вечером тащу рюкзак камней (пробы), в котором явно более 30 килограммов. В одном месте тропинка, ведущая к лагерю, пересекает щель шириной 60 сантиметров и глубиной 3 метра. Я боюсь упасть при перешагивании через эту щель с тяжеленным рюкзаком. Лиходиевский видит мои усилия и исключает меня из числа дежурных по кухне. Я всё равно прихожу позднее всех. За меня готовят ужин и дрова другие люди. С Лиходиевским никто не спорит. А он ждёт моего возвращения в лагерь и помогает, в чём может. А в чём может? В основном, показывает готовность помочь и обслуживает в качестве официанта и повара одновременно.
  Ему принесли с базы партии нерадостную весть. Его собака Север снова попалась на воровстве тушёнки, и её пристрелили. Лиходиевский остался без собак. В его положении это всё равно, что крестьянин без коровы. Он уже приглядывался к щенку Казбеку, которому пошёл третий месяц. По-видимому, возьмёт себе "в ученики".
  5 СЕНТЯБРЯ. До обеда закончили профиль 6. Решили перейти на профиль 4 и закончить работы. Так и сделали. В каждой выработке я схватывал главное и бежал дальше. За день задокументировал 9 шурфов и 6,5 метра канавы. Это немало. В честь окончания работы взорвали остатки взрывчатки. Просто так. Как своеобразный салют. Итак, конец работы. Поручение Кима выполнено. Я очень устал, но настроение победителя. Мы вскрыли радиоактивную, по-видимому, уран-ториевую зону и обнаружили железное оруденение. Ура!
  После ужина Лиходиевский подошёл ко мне с бумагами, чего я за ним ранее не наблюдал: "Гена, может, прямо сейчас согласуем объёмы выполненных работ?" Я был готов к этому, и мы засели за таблицы: кто, в каком шурфе, сколько метров горных пород прошёл и по какой категории крепости. К подобной "бухгалтерии" я привык ещё на шахте в Берёзовске, и мы составили баланс довольно быстро. Расценки на проходку горных выработок я не знал, не успел выучить, но их наизусть знал Лиходиевский. Он быстренько подсчитал, потом, вероятно, удивившись чему-то, пересчитал заново и, словно остерегаясь чего-то, спросил: "Гена, ты можешь это подписать?" "Могу", - ответил я. "Они ведь хорошо заработают, если так". - Сказал он о рабочих. - "По 350-380 рублей". "Ну, и хорошо", - говорю я ему. Лиходиевский предложил мне проверить мою "бухгалтерию". Я проверил, потому что его настороженность передалась мне. И когда я ему сказал, что у меня всё в порядке, он заявил: "Тогда пойду извещать трудяг". Его слова о хорошей зарплате на шурфах были встречены ликованием. Все прибежали к моей палатке, чтобы выразить радость и благодарность, застенчиво, неумело, но от души. "Когда вы прилетите в Саранпауль, мы вас встретим и угостим". Мне никакое угощение не было нужно, и я довольствовался их радостным настроением. Когда "трудяги" ушли, Лиходиевский удивил меня фразой: "Не верь ты им. Всё равно всё пропьют". Её смысл я понял позднее, когда увидел этих рабочих в Саранпауле.
  6 СЕНТЯБРЯ. Лиходиевский убежал на базу с Геной Демидовым, а мы ждём лошадей. Погода испортилась. По рации мы запросили срочную отправку к нам всех наличных лошадей: лагерь снимается в связи с окончанием работ. Я целый день разбирал образцы горных пород и пробы. Лошади пришли вечером. Все восемь.
  Наступила осень. Я живу в палатке один, без печки. Мёрзну ужасно, потому что ночами дует сильный холодный ветер. В работе я не заметил, как осень стала хозяйкой положения. Лето ушло в историю. Ежедневно мы наблюдаем изменение окраски растительности на горах. Красные, жёлтые и зелёные полосы разных оттенков меняют ширину и расположение.
  7 СЕНТЯБРЯ. Утром я сходил на канаву. Принёс 2 последние пробы. Моросит дождь. Сильный туман. Что делать? Идти на базу или ждать? Лошади-то все у нас. Значит, идти! Так как, если ждать, то можно дождаться настоящего дождя. Оба каюра согласны со мной. Я ведь, младший по возрасту, остался за старшего на базе. Немного поспорив, со мной соглашаются все. Здесь остаются два геофизика. Они - обособленные люди. Мы вьючим лошадей и отправляемся: "Прощай, Неизвестный!".
  Видимость - максимум 100 метров, она и смущала людей. Я рассудил, что этот туман представляет собой облако, лежащее на земле. Рабочим не нравится моё теоретизирование: туман - и всё тут. Мы фактически находимся в центре облака. Идём, не видя дороги и полагаясь на каюров. Видимость уменьшается. На Мань-Няйсе, как сообщили по рации, погода хорошая. Значит, облака должны кончиться, как только мы спустимся ниже. Так и случилось. Стали подходить к границе леса - сразу кончились облака. И мы увидели их, выйдя из них. Вдруг - навстречу нам вертолёт. Он шёл на Неизвестный. Потом полетел на Мань-Няйс, потом - снова на Неизвестный. Если бы мы знали, что будет вертолёт! Да ещё два рейса.
  По дороге я насобирал в лесу кедровых шишек и перевёл их на орехи. На базе нас ждала баня. Студенты нарядные, приготовились к отбытию. Практика окончена. Их осталось 5 человек, и Шалагинов с ними.
  8 СЕНТЯБРЯ. Прилетел вертолёт с Усть-Маньи и забрал оставшихся студентов. Вот так, в быстром темпе пролетело лето. Только сейчас, с отлётом студентов, я почувствовал это в полной мере. Мы остались. Разбирали с Кимом образцы. Вчера мы немного выпили вина в честь окончания работ. Это была заначка Кима. Он как старший геолог партии доволен результатами нашей работы. Лиходиевский был пьян. Мы его немного разыграли. По рации ему вчера сообщили, что якобы нашли убитого медведя. На-днях он говорил, что стрелял в медведя. И он уже всем рассказывал, как стрелял в медведя, как тот убежал от него. А мы "подлили масла в огонь", подтвердив, что, якобы, слышали рёв издыхающего медведя, находясь в пути. И хотя никто из присутствующих не знал, как звучит такой рёв, захмелевшие люди и, особенно, Лиходиевский поверили. Пройдёт несколько дней, и он узнает правду (да и другие тоже). А пока мы изобразили серьёзный вид и молчим.
  9 СЕНТЯБРЯ. Хороший день. Вновь вертолёт. Привёз гравиков с Саранпауля (гравики - это геофизики по части гравитационной разведки недр; геологический сленг) и увёз Лиходиевского и рабочих на участок Турман. Я туда уйду с лошадьми и оттуда через несколько дней - в Саранпауль. Я "возился" с пробами и с образцами. У нас здесь на базе бензиновый движок и электрический свет. Я уж не говорю о печках в каждом домике. Здесь люди не мёрзнут.
  10 СЕНТЯБРЯ. Продолжаю заниматься с пробами. Утром иней. Мне поручили проводить гравиков к месту их работ. Они пошли со своими тяжеленными гравиметрами. Я попробовал нести гравиметр и откровенно им сказал, что хорошо, что не пошёл учиться на геофизика.
  Шишек в лесу - великое множество! Кругом птицы кедровки. Любопытные. К вечеру пошёл дождичек.
  11 СЕНТЯБРЯ. До обеда каюр Алексей искал лошадей. Они здесь на свободной пастьбе и не стреноживаются. Мы с радистом Николаем собрались идти с ним на Турман. Высоцкий выдворил нас с базы, правда, в последний момент Николай остался. Мы под вечер пошли вдвоём с каюром на буровую, омываемые дождём.
  НА БУРОВОЙ ВЫШКЕ. Здесь много народу. Геологом - жена Соловьёва. Нас поселили в большую палатку, на 8 человек. По середине палатки - печка, которая топится практически беспрестанно. Что ещё надо в пасмурную погоду? Я работал, в общем, на подхвате. Завершение геологического сезона. Ким мне доверял, он меня испытал, поэтому поручал всё подряд. Я не отказывался ни от какой работы. Здешний коллектив имел в своём составе повариху. А это означало не только завтрак, обед и ужин по расписанию, но и свежий хлеб как немаловажный элемент жизни.
  Кого только не встретишь в тайге! На буровой работали молодые парни нормальной нравственности, не ударяющиеся ни в пьянство, ни в курение. Они приехали заработать. Начальнику партии всегда хочется иметь такие кадры. Поэтому, прибыв из Саранпауля в начале сезона, он в первую очередь устремился на буровую вышку. Этот участок работ был особым, потому что подсекалась на глубине какая-то рудная зона. Этот участок не был "моим", и я не очень-то вникал в его геологию.
  Мы до двух часов ночи вели с парнями политические откровенные разговоры. Иногда, может быть, немного опасные, граничащие с антисоветчиной. Как выяснилось, люди, не участвующие в разговорах, не спали до самого окончания наших дебатов. Они заявляли, что мы нисколько не мешаем им спать. Им нравились наши разговоры.
  Я перестал вести дневник, потому что считал дни и прикидывал, успею ли на экзаменационную сессию. Пишу по воспоминанию, которое в деталях стёрлось, но основное память сохранила.
  На этом участке мне запомнилось одно безобразие. В одной из палаток обитала супружеская чета: бурильщик скважин и повариха. Они запасали орехи, но варварским способом: он срубал кедр, и они его обирали. Плодоносящий кедр - это огромное дерево. Этот бурильщик уложил 27 кедров ради шишек, которых они набрали несколько мешков на продажу на большой земле. Я поговорил с начальником участка Терентьевым, потом с начальником партии о том, что это безобразие, но они ухом не повели. Начальник партии ответил, что он не будет заниматься этими делами, некогда. Рубка кедров подсудна, будет разбирательство. Все браконьерничают. Браконьерство вошло в обычай.
  Приблизительно через полторы недели, 21-22 СЕНТЯБРЯ, я, помытый в бане, готовил вещи к отлёту домой и принимал пожелания. Сторож базы на участке Южный, который много лет безвыездно живёт здесь зимой, один, с двумя собаками, имея запас продуктов и два ружья, подозвал меня к себе. Когда я подошёл, он расстегнул рубаху, обнажив грудь, на которой красовались три медвежьих зуба на бечёвке. Отцепив один зуб, он протянул мне:
  - Возьми на память. Только не носи, как я, а пусть лежит.
  Он был медвежатником. По одному зубу от заваленного медведя носил на груди согласно обычаю, принятому у медвежатников. Он объяснил мне, почему мне не надо носить на груди, как он:
  - Так можно делать только тому, кто сам завалил медведя. Охотник сразу поймёт, что ты не медвежатник. Значит, тебе не положено носить. Может сорвать с тебя.
  Я принял с благодарностью подарок, но мне осталось непонятным, почему он преподнёс медвежий зуб именно мне и как он определил, что мы с ним больше не увидимся (он сказал "На память").
  Он был единственным человеком, перед которым проходили абсолютно все, кто сюда прибывал, потому что неотлучно находился на базе. Сколько людей он перевидал! Человек, живущий в размышлениях.
  Перед тем как направиться в салон вертолёта, я окинул прощальным взглядом лагерь на участке Южный, домики, речку Мань-Няйс и провожающих, которых было немного. Впереди всех стоял сторож базы. Он смотрел, как всегда, угрюмо, приподняв руку в знак прощания.
  * * *
  САРАНПАУЛЬ, ОСЕНЬ. Выйдя из вертолёта в Саранпауле, я знакомой дорожкой направился к Васильевне. Её не было дома. И никого в доме не было, но дверь не была заперта. Я вошёл, однако, увидев, что никого нет, вышел и стал ждать возле двери. Она не отказала мне остановиться у неё на две-три ночи, до прихода "Петра Шлеева". Сотрудники Оторьинской партии, с которыми я прибыл весной в Саранпауль, уже окончили полевые работы и уехали в Тюмень, оставив у неё на хранение вещи, которые понадобятся им в следующем году. Жена Бунина по какой-то причине не вернулась в Саранпауль. Она ведь нацеливалась преподавать в местной школе.
  Свои финансовые дела я решил с бухгалтерией в течение одного дня. Фактически всё сводилось к наличию табеля выхода на работу и справки о долге за продукты, которые я потребил в поле, как из общего котла, так и дополнительно, беря их в индивидуальном порядке. Эти документы я приготовил заранее, ещё находясь на базе партии.
  Расчёт этой справки, в общем, несложный, надо только внимательно и добросовестно вести учёт продуктов. Продукты хранятся в палатке, в которой их берёт повар, и может взять любой из сотрудников. Повар, взяв продукты для общего котла, записывает в тетрадь, доступную каждому, что он взял, в каком количестве и на сколько человек. Конкретные люди, которые пользуются столовой, учитываются старшим по лагерю. Лагерь стоит на одном месте, положим, в течение месяца. За это время люди приходят и уходят. Пришли трое на два дня, питались из общего котла 6 раз. Их фамилии будут учтены. Каждый, в том числе пришедший на короткое время, может взять из продуктовой палатки всё, что ему надо для индивидуального потребления сверх столовой или вместо столовой. Он берёт и записывает в ту же тетрадь, указав свою фамилию. Контроль ведётся всеми и каждым. Когда лагерь снимается, то подсчитывается количество потреблённых продуктов, рассчитывается средняя стоимость одного "приёма пищи". Она не бывает высокой. Эта цифра умножается на количество "приёмов пищи" - индивидуально каждым человеком. Подсчитывается, кто и на какую сумму взял продуктов индивидуально, по журналу расхода, находящемуся в продуктовой палатке. За весь сезон каждому выдаётся справка для предъявления в бухгалтерию. Стоимость за потреблённые продукты вычитается из заработной платы. Услуги поварихи не включаются в эту справку, они вообще не рассчитываются, а относятся на дополнительные расходы партии.
  Руководители экспедиции, топографы, геофизики, обслуживающие разные партии, питаются сегодня здесь, завтра там. Но в бухгалтерию экспедиции в конце полевого сезона придут справки на каждого из них. Даже много справок.
  Пока я находился на буровой вышке, рабочие-проходчики улетели в Саранпауль. Они отчаянно заторопились "к людям", стали агрессивными: "Мы целое лето не видели жизни, только работали, не разгибая спины! Вы обязаны предоставлять нам выходные, которые мы могли бы провести в человеческих условиях!" Начальник партии сначала отговаривался, ссылаясь на отсутствие вертолёта и хорошо зная, что они торопятся пропить деньги, но потом, не выдержав их напора, махнул рукой.
  БИЧИ
  И вот мы с ними встретились. Событие - не рядовое и требует подробного описания. Выйдя из административного здания "группы партий", как называлось подразделение нашей экспедиции в Саранпауле, я заметил на проезжей части улицы толпу человек в 40. Мужики просто стояли и даже не разговаривали между собой. Зрелище удивительное и непонятное. Я пошёл к ним. Подойдя, я увидел застывшие лица со стеклянными неподвижными глазами. Люди стояли, как деревья. Мне кто-то помешал, и я попросил позволить пройти, то есть немного отодвинуться в сторону. Человек никак не отреагировал, ни он, ни кто-либо другой не посмотрел в мою сторону. Тогда я сам легонько отодвинул его в сторону. Он поддался. И в такой толпе нет никаких речей, все молчат. Я удивился и слегка толкнул его, чтобы вызвать возмущение, но он снова переместился - на столько, сколько позволяла энергия, вложенная мною. Человек не поворачивал головы, на лице по-прежнему никакой мимики. Полный пассив. Тут я заметил наших рабочих: "Лёня! Гена!". Но они тоже не шелохнулись. Я подошёл к ним вплотную, встал перед Лёней: "Лёня, привет! Ты меня узнаёшь?" Лёня смотрел немного мимо меня и остался в этом положении. Вот это встреча! Тогда я стал ходить между мужиками, заглядывая в их лица. Во взглядах - полное отсутствие жизни. Событие меня поразило, и я вернулся в бухгалтерию, чтобы узнать, что происходит с этими людьми. Мне стали объяснять, и тут как раз вошёл главный бухгалтер:
  - Ты интересуешься, что это за люди? Это ваши рабочие пьют.
  Я сказал ему, что наших там всего пять человек из сорока, и никто не пьёт, они стоят на ногах, но с безжизненными взглядами.
  - Правильно, - продолжил главбух объяснение, - не пьют, потому что уже пропились. Ты знаешь, как я воевал с ними три дня? Вот, сотрудницы не дадут соврать, все видели. Давал я им по пятьдесят рублей, они хватали деньги и сразу бежали в магазин за спиртом. А те, которые с ними, - это бичи. А-а! Ты здесь впервые! Не знаешь бичей? Вот, увидел. Это бичи. Нигде не работают - кто их примет на работу? Вот они и ждут таких, как ваши рабочие, помогают им пропить заработанные деньги.
  - Почему они такие мёртвые? - Поинтересовался я.
  - С перепою.
  - И много они пропили?
  - Я отдал им всё, что они заработали. Старался сдержать, сколько мог. Но я не имею права искусственно задерживать зарплату. Они ведь заработали? Заработали. Я обязан выплатить. Этот закон они знают. По 700-800 рублей пропили.
  - У них ещё остались деньги? Или спустили всё?
  - Я думаю, всё. Судя по их состоянию. Что? Странно? Ну, вот, ты и познакомился с бичами, которые пропились.
  - Что будет дальше? С ними.
  - Дальше они протрезвеют, дня через два. Сейчас в их организме много алкоголя, поэтому они такие, какими ты их видел. Потом прибегут к диспетчеру и будут требовать вертолёт, чтобы снова улететь на участок, в тайгу, работать.
  - И так они проводят всю жизнь?
  - Да. Так. - Улыбнулся главбух. - Познакомился? Хорошо. Но не принимай близко к сердцу. По всему Северу и по всему Дальнему Востоку - бичи.
  Вот, значит, почему Лиходиевский вздохнул: "Всё равно пропьют". В столовой я поинтересовался у нормальных людей, где пьют наши рабочие. Мне показали на дом, который находился в тридцати метрах от столовой. Дом по-сибирски добротный: бревенчатый, пол из досок шириной в полметра и толщиной более пяти сантиметров, но "экстерьер" слабый: ни наличников, ни крыльца. Лишь две ступени. Я открыл дверь и оказался в огромной комнате, соответствующей размерам дома, то есть не было ни сеней, ни тамбура, ни кухни. С улицы - в комнату. Печка стояла в дальнем конце комнаты. Несколько окон. Светло. Стол с несколькими пустыми бутылками и объедками, скамейки, табуретки. Какой-то мужик совершает суетливые движения. Задав ему несколько вопросов, я не получил ни одного ответа и понял, что он отходит от запоя, и к нему подступает похмелье. Я мог свободно ходить по дому и даже делать что угодно, мне бы никто не помешал. Но я поспешил удалиться от такой "экзотики".
  В те годы КПСС провозгласила приближение страны к коммунизму и развернула борьбу с тунеядством. Мероприятие сводилось к тому, что неработающих мужчин и женщин отдавали под суд и по суду ссылали подальше от цивилизации, в частности в районы, приравненные к крайнему северу, к каковым относился и Саранпауль. Из числа женщин под эту статью подпадали, в основном, проститутки, не используемые партократами. Находясь в ссылке, они не забрасывали свою профессию и безбедно жили возле бичей и им подобных представителей "сильного пола". То есть они тоже продвигались к коммунизму, но своим путём, без партийного руководства, хотя и с партийным вмешательством в их судьбу.
  Моё времяпрепровождение в Саранпауле свелось к ожиданию теплохода на Берёзово. Я ходил в столовую, ходил по посёлку, на пристань. Урожай в огороде хозяйка давно сняла. Делать было нечего. Помылся в её бане. Желающих уехать теплоходом было так много, что создалась угроза продолжительной задержки. Я поделился своей заботой с главным бухгалтером, всё тем же мужчиной - грозой пьяниц. Он летел в Берёзово в банк спецрейсом самолёта и взял меня с собой. Так впервые я прокатился на гидросамолёте. Особенность его в том, что нет никакого трапа. Посадочными опорами гидросамолёта служат две продолговатые плавучие бочки особой конструкции - понтоны. Осторожно проходишь по понтону, чтобы не булькнуть в воду, и заносишь ногу в салон. При выходе из салона желательно осознавать, что кругом вода, в которой нетрудно искупаться.
  Я рассчитался с хозяйкой, и мы расстались. Я прожил у неё не две ночи, а четыре. Ленинградские топографы и гидрологи продолжали работы, потому что сын хозяйки, который устроился к ним мотористом, пока не вернулся. У неё за это время остановилась молодая женщина Геля, которая летом работала в какой-то партии на Приполярном Урале поварихой. Она из Барнаула. Я вспомнил, что весной она появлялась в этом доме. Сейчас у неё осуществлялся "план действий", связанный с устройством личной жизни. Это совсем неплохо, если в экспедиции она встретила избранника и ждала его прилёта с полевых работ, чтобы вместе продолжать путь в Сибирь.
  ПОТЕРИ ЛЮДЕЙ. Они, к сожалению, бывают, причём ежегодно. Общеизвестна шахтёрская статистика: добыча одного миллиона тонн угля требует одной шахтёрской жизни. Сколько жизней требует природа за разведку её недр, пока не подсчитано. Но она требует - об этом знают все - и не мало. Как я уже говорил, в 1965 году в Саранпауль не вернулось осенью два человека, знакомых мне. Оба они: Леонид Романов и Стас Орлов - студенты старших курсов геологоразведочного факультета Свердловского горного института.
  Лёня Романов, как к нам дошло по цепочке раций, проявил непокорность по отношению к старшему в маршруте - "Я сам знаю, куда надо идти!" - и ушёл в тайгу в одиночку, в направлении, которое избрал сам. В лагерь он не вернулся. Через сутки начались поиски, которые не дали результатов. По крайней мере, уезжая из Саранпауля домой, я не слышал, что его нашли.
  Причина гибели Стаса Орлова - в его высокомерном отношении к сотрудникам партии, в которой он проходил практику. Дело в том, что Стас был признанным "вождём" туристов института: энергичный, симпатичный, отзывчивый, подвижный. В нём всё привлекало. Вероятно, он раньше времени заболел этим самым "вождизмом", возомнил себя правым во всём.
  Обстоятельства его гибели были такими. Они пошли в маршрут с техником-геологом, который немного превосходил его по возрасту. Надо было переходить неширокий, но очень бурный ручей. В наше время на каждый случай жизни разработаны правила техники безопасности, соблюдение которых, надо признать, спасает от гибели. Бурный ручей положено переходить по переправе, сооружаемой из подручных средств. Чаще всего используют жерди, либо ищут поваленное дерево, которое своими концами лежит на разных берегах и, используя для опоры палку, идут по нему. Техник стал искать жерди, а Стас свысока бросил ему: "Что мы, маленькие что ли?" и приготовился преодолевать ручей, прыгая с камня на камень. Камни были большими, мокрыми и скользкими. Техник стал урезонивать его не делать так, потому что это опасно. Стас бросил ему ещё одну колкость типа: "Если ты маленький, то сооружай переправу!" и сделал первый прыжок. Способ преодоления ручья прыжками не позволяет останавливаться: остановка - это потеря скорости, которая нужна для следующего прыжка. Стас успешно сделал первый прыжок, но поскользнулся на втором и сорвался в воду. Бешеный поток тут же поглотил его, ударил головой о камень и стал крутить уже неуправляемое тело. Он ничего не кричал, вероятно, сразу потеряв сознание. Поток быстро унёс его. Техник, пробежав какое-то расстояние вдоль ручья и потеряв тело Стаса из виду, вернулся на базу и сообщил о происшествии. Длительные поиски с вертолётов и пешие маршруты - более месяца - ничего не дали. Техника допросили, и все вернулись к обычной работе.
  Поскольку Стас сорвался в воду и его тело понесло по ручью на глазах у техника, то ареал поисков был ограничен только этим ручьём. С одной стороны это был "плюс", в смысле поисков - не надо было распыляться и делать ненужные предположения. С другой стороны, поисковиков задевало за живое, что тело будто провалилось сквозь землю.
  Во второй половине сентября, когда древесно-кустарниковая растительность стала сбрасывать листву, с вертолёта было замечено тело утопленника в заводи этого ручья, которое всплыло на поверхность. Говорят, что лицо Стаса прекрасно сохранилось в холодной воде и выглядело почти живым, не считая царапин и ссадин.
  Таким образом, обе жизни были потеряны по вине самих пострадавших. Опасностей в тайге много - я не имею в виду медведей, которые летом уходят от людей, - из природных причин это бурные ручьи, курумники. Остальное, по-моему, зависит от внимательности, осторожности и аккуратности самого человека, даже использование взрывчатки.
  БЕРЁЗОВО. ОСЕНЬ. Попрощавшись с главбухом, - это произошло где-то 26 СЕНТЯБРЯ - я оказался в Берёзове один на один с проблемой возвращения в цивилизованный мир, в Тюмень. Осенью это не просто. Все устремляются с севера на юг, теплоходы и самолёты не резиновые, погода портится, север напоминает, что приближается зима, транспорт ломается. Нервы у всех напрягаются до предела. Это повторяется из года в год, и ничего не меняется. Так устроена советская жизнь.
  Мне повезло, потому что удалось получить койку в 10-местной комнате гостиницы на речной пристани. Появились крыша над головой и люди-единомышленники, с которыми ожидаешь теплоход. Прогулки по Берёзову отставлены в сторону, всё внимание - на разговоры о прибытии теплохода, о билетах. Я, как и многие ожидающие, ходил покупать в магазине хлеба, оленьей колбасы и питался в комнате. Один раз в день - визит в столовую поесть супу и напиться досыта чаю.
  Насчёт теплохода диспетчеры и кассиры стараются говорить поменьше, чтобы никто не смог их "ухватить за язык" и упрекнуть в неправильной информации: "Когда будет теплоход - не известно. Но не раньше, чем через неделю". Кому не повезло с гостиницей - бывает, человек опоздает всего на одну минуту и лишается возможности попасть в комнату, - те маются в коридоре. На улицу не выгоняют никого. Маленький зал ожидания занят пассажирами с детьми.
  Через два дня я "вышел в город". Берёзово осенью мне понравился больше, чем весной, потому что подмерзает земля, выпадает снежок, и нет грязи. Очень уж не нравится грязь. В Берёзове два аэродрома: речной и сухопутный. Речной аэродром - для местных рейсов, потому что все более-менее крупные населённые пункты - в которых проживает более тысячи человек - стоят на реках. Мы ходим на сухопутный аэродром, знакомимся с диспетчерами, но это не прибавляет успеха. Самолёты маленькие, летят, в основном, из Салехарда, садятся по техническим причинам - заправиться топливом - и отправляются дальше, в Ханты, никого не высаживая и не подсаживая.
  Погода ясно говорит, что приближается зима. Сделав обход Берёзова, мы сидим в комнате, судачим, знакомимся. Самый боевой и рослый - старший геолог партии из экспедиции Љ 101. Эта экспедиция занимается разведкой и добычей пьезооптического сырья, конкретно - пьезокварца. От Северного Урала до Ледовитого океана. Пьезокварц - полезное ископаемое, которое отличается крайне неравномерным распределением полезного компонента, можно сказать, самым неравномерным среди всех известных полезных ископаемых. Полезным компонентом являются блоки в кристаллах горного хрусталя, которые обладают пьезооптическими свойствами. Если таких блоков нет, то прекрасные кристаллы идут в отвал как не представляющие промышленной ценности. Поэтому разведка пьезокварца совмещена с его добычей. А места добычи, не рекламируемые нигде, - становятся местом паломничества любителей самоцветов.
  Старший геолог - опытный человек, знает Север, знает Берёзово, видит людей, похоже, насквозь. Был русский писатель Гончаров, известный, например, пьесой "Недоросль". Он плавал на фрегате "Паллада" и написал одноименную книгу, в которой высказал сожаление, что люди не знают о многих интереснейших путешествиях только потому, что эти путешествия никто не описал. Знание Севера находится "внутри" вот таких бывалых людей, как этот старший геолог. Но он не описывает свои знания, и люди судят о Севере по газетным статьям залётных журналистов, которые пишут по указке сверху и только то, что успевают "схватить" за 2-3 дня - а то и всего-навсего за один день - пребывания на "объекте". Наряду с бичами на Севере работает масса интереснейших людей, о которых Большая земля не сможет узнать никогда. Простейший пример, рассказанный старшим геологом: вертолётчик-виртуоз. Он мог посадить свою летающую машину в любом месте, спас многих людей, попавших в беду, пролететь под электрическими проводами ему не составляло труда, но райком запретил журналистам писать о нём в газетах, потому что он был "неуживчивым" по отношению к райкому.
  Вообще о том, что творится на Севере, нам на Большой земле известна одна миллионная часть, не более.
  На середину 1960-х годов выпали дебаты в высоких сферах о судьбе Западно-Сибирской низменности. Одни предлагали построить Обскую ГЭС в районе Салехарда и затопить практически всю низменность. Другие были категорически против. По-моему, первый вариант не прошёл только потому, что разведка нефти и газа имела позитивный результат, в противном случае, быть бы сейчас Обскому морю. В нашей комнате проживали два гидролога с Ленинграда. Именно их "фирма" выдавала правительству сведения об изысканиях и выводы-рекомендации. Эти гидрологи, как и их коллеги, были против затопления. Мне не довелось встречать "живьём" ни одного сторонника строительства Обской ГЭС, но газетные статьи попадались часто. Обская ГЭС не только бы навредила климату Урало-Сибирского региона, но и не могла быть использована как несравнимый ни с чем энергетический гигант. Что стали бы делать с её электроэнергией? Передавать в Центр или на Урал? На этот вопрос никто не мог ответить. Сторонники строительства ГЭС выставляли тот козырь, что появится возможность "напоить" досыта водой Казахстан и Среднюю Азию. Но проектов тоже не было, и всё вертелось на уровне идей. Однако огромная энергетическая потенция Оби с Иртышём и "точечная" потребность электроэнергии в регионе возвращает внимание умов на себя. Возвращает, но остаётся неразрешимой.
  На просторах Западно-Сибирской низменности полыхает много факелов над газовыми скважинами. Пламя от такой скважины поднимается на сотню метров и более. Вместе с горящим газом вылетают полезные компоненты, например, бор. Его можно было бы извлекать из газа, а он сгорает. Приезжал Председатель Совета Министров СССР Н.А. Косыгин. Однако что он мог сказать или сделать? Горение газа, выходящего из скважины - почти стихийное бедствие. Вырываясь из недр под огромным давлением, газ срывает так называемый оголовок скважины, к пламени не подступиться. Его стараются сбить при помощи взрывов, но, по слухам, это никогда не удавалось. Именно по слухам. Потому что газеты молчали. В результате, ждали, когда пламя погаснет само или, по крайней мере, ослабнет настолько, что его всё-таки можно было сбить взрывом. Но такой "успех" достигался на завершающей стадии горения и мог служить для показухи, что "шевелимся", "принимаем меры".
  Почему вспыхивали факелы? Не исключены поджоги из-за разгильдяйства. Но такую причину будет скрывать весь коллектив буровой организации: сидеть в тюрьме никому не охота. Однако более вероятны самовозгорания от электрических явлений, которые происходят при движении газа по скважине и при трении о стенки. Если электрический разряд происходил на глубине, хотя бы 10-20 метров, то воевать с огнём бесполезно. Здесь проявилась банальная неподготовленность промышленности к добыче газа: не изучены процессы, не отработана технология. Только - давай и давай! Вот, и давали. С огромными, невосполнимыми потерями. Впрочем, это обычное советское хозяйствование, основанное на бесхозяйственности.
  Через день моего пребывания в Берёзове в комнату вошёл рабочий-рубщик из группы топографов нашей партии. Я сразу его узнал. Он имел нормальный вид, улыбался. И подошёл ко мне с просьбой дать ему денег на билет до Тюмени: надо якобы там купить баян. Я стал уточнять детали, как он может вернуть мне деньги. Разговор услышал старший геолог и коршуном вклинился между нами. "Не давай!" - Скомандовал он мне и повернулся к моему собеседнику, выбросив руку в сторону двери: "На выход!" Я удивился тому, что тот покорно встал и вышел. На "решение вопроса" ушло не более десяти секунд. Потом старший геолог устроил мне настоящий нагоняй за то, что я веду себя неосмотрительно и "распускаю уши" перед каким-то бичом. Я не возражал ему, потому что признавал его правым. Я, действительно, мог лишиться отданной бичу суммы.
  Моя кровать в гостинице-общежитии стояла рядом с кроватью Сергея из Ленинграда. Он был экскаваторщиком, всё лето проработал где-то на Ямале, и сюда жизнь забросила его из-за необходимости отремонтировать какую-то технику. Его послали в Берёзово, он выполнил задание и сейчас хочет выбраться домой. Он приехал на Север заработать денег на кооперативную квартиру. Свою отдал матери-учительнице, а сам - сюда. Его разговоры не удалялись от зарплаты. Он получал до 600-700 рублей в месяц, и это считалось отличным вариантом. Деньги "текущего лета" он мог внести в качестве первого взноса за квартиру, а на будущий год выкупить квартиру полностью. Похвальное действие. Когда он узнал о моём окладе 90 рублей плюс 40 % полевого довольствия (это 36 рублей) и 20 % районных (18 рублей), он заулыбался: "Стоило ли ехать сюда за такие деньги?" Да, 144 рубля выглядят очень скромно по сравнению с 700 рублями, но я не отношусь к прагматикам и постарался разобраться в цифрах "с карандашом в руках". На Ямале мне бы к окладу 90 рублей добавляли 50 % полевых и 200 % районных, получилось бы 315 рублей. Это уже не 144 рубля. Но Сергей работал в условиях болотистой местности, ремонтировал экскаватор в грязи, не считался со временем. Мы тоже иногда мало считались со временем, но мы и отдыхали предостаточно, а он - нет. Поэтому, если учесть все детали бытия и условий работы, то он, безусловно, должен получать больше, чем я, техник-геолог. Далее, в штатном расписании я значился на самой низкой строчке как новичок и человек без геологического диплома. Что касается рабочих-проходчиков, которые заработали "с моей подачи" не менее 350 рублей в месяц, то индексация их зарплаты на условия Ямала дала бы более 700 рублей. После моих выкладок Сергей задумался: "Так, вот почему я получил здесь, в Берёзове, меньше, чем там!"
  Тема о зарплате была закрыта, и он продиктовал мне свой адрес на Старом Невском проспекте, а также заверил, что если потребуется ленинградская прописка, то подполковник милиции Имярек, сделает её в два счёта. Его благорасположение свидетельствовало, что мои рассуждения о зарплате импонировали ему.
  В Берёзове я сфотографировался с бородой, которая за три месяца стала окладистой, а после этого побрился. В гостинице все заметили "перемену в лице".
  Через 4 дня пришёл теплоход маршрута Салехард-Тобольск. Вроде бы, такой маршрут не значился ни в расписании, ни в изменении к нему. Оказывается, маршрут Салехард-Тюмень урезан в связи с осенним обмелением реки Тура. Значит, добавляется ещё одна забота: как доехать от Тобольска до Тюмени, хотя я пока не еду никуда. Насчёт экзаменационной сессии я свыкся с мыслью, что она пролетела мимо меня, я не успеваю на неё.
  Люди, ожидающие теплоход, всколыхнулись, но ненадолго: на кассе появилось лаконичное объявление "На прибывающий теплоход мест нет". Вообще-то с судна сошёл один пассажир, и был продан один билет до Ханты-Мансийска - народ зорко наблюдал за "телодвижениями" кассира и узнал про это. Билет был продан молодой мамаше с грудным ребёнком, и против такого решения никто даже не пикнул. Разговор прошёл и затих. До отчаливания теплохода пассажиры толпились на пристани - а вдруг что-нибудь! - но чуда не произошло, и все разошлись.
  Теплохода "Тобол" не было в ходу. Он ушёл на стоянку в Тюмень, пока позволяла вода.
  На следующий день после проследования теплохода старший геолог из 101-й экспедиции сумел достать билет на какой-то самолёт, а мы продолжили ждать счастья. Конечно, каждый из ожидающих побывал за эти дни у начальника речной пристани. И я заходил к нему, показывал вызов на сессию, он записал меня, но я посчитал, что это сделано для отвода глаз.
  Ещё через два дня прошёл разговор, что завтра будет теплоход "Комсомолец" маршрута Салехард-Омск, все засуетились. Ближе к вечеру над окошечком кассы появилось объявление, в котором ожидающие извещались, что на прибывающий теплоход "Комсомолец" будет продано десять билетов согласно списку. Я нашёл в списке свою фамилию, но не расслаблялся до самой покупки билета. Я отлучался с пристани, но не более чем на час.
  Билеты продавали на следующее утро, с предъявлением паспортов, чтобы сличить фамилии со значащимися в списке. Толпа ожидающих, которая возрастала ежедневно, молча наблюдала за каждым "счастливчиком". Из нашей мужской комнаты билеты приобрели 5 или 6 человек. Каждый сразу рассчитывался за проживание и освобождал койко-место, которое моментально занималось человеком из зала ожидания или коридора.
  БЕРЁЗОВО - ТОБОЛЬСК
  4 ОКТЯБРЯ. Красив на реке любой теплоход, но особенно на северной реке, где пристань серенькая, и плавсредства серенькие, а он величественно приближается "белым лебедем" и захватывает всеобщее внимание. Они здесь редки, крупные теплоходы, и все люди временно прекращают работу, чтобы полюбоваться ими. Некоторые жители специально за этим приходят на пристань.
  Теплоход "Комсомолец" был сделан в Германской демократической республике. Он чем-то походил на "Тобол", но, как ни странно, уступал ему по комфорту. Мы ведь привыкли, что всё германское лучше нашего. Мне опять досталось место в каюте второго класса. Однако на этом теплоходе второй класс - четырёхместный, как купе в поезде. Я разместился на второй полке. Остальные три места были, естественно, заняты. Все три попутчика плыли до Ханты-Мансийска.
  Знакомство с судном показало, что оно шло с перегрузом за счёт многочисленных "зайцев", пропущенных на палубу по разрешению капитана, его помощников и даже официанток. Сергей из Ленинграда и его молчаливый напарник по работе тоже попали на этот теплоход, мы делали обход совместно - интересно же "узнать жизнь" - и увидели, как в каюте официантки устроился какой-то мужчина, которого мы точно видели в Берёзове. Всепроникающий Сергей, имеющий лёгкий подход к женскому полу, быстро узнал, что этого пассажира официантка пустила не для того, чтобы делить с ним постель, а чтобы оказать ему помощь в переезде, а себе получить мзду. Пока она обслуживает пассажиров в ресторане теплохода, "постоялец" отдыхает. Когда она возвращается в каюту, он идёт "осматривать" теплоход или "дышит воздухом" на палубе. Нынче почему-то принято считать, что предпринимательство пришло вместе с перестройкой. Нет, это не так. Предпринимательство было всегда и будет всегда. Только в условиях зажима оно принимает уродливые формы.
  Мы с Сергеем и его спутником зашли в ресторан. Он подошёл к стойке, поулыбался с официантками, и нас обслуживали вне очереди. Блюда приготовлены отменно. За обедом мы заказали по 100 граммов водки, не так уж и много, но Сергей, к моему удивлению, отказался. Слова отказа он произносил со стеснительной улыбкой - в России все мужчины пьют, как принято считать, - но твёрдо. При его симпатичности и высоком росте отказ от водки красил его ещё больше.
  К Ханты-Мансийску теплоход причалил в густые сумерки. Здесь сошло много пассажиров, и ленинградский Сергей тоже. Я не помню, что повело его в Ханты. Мы пожали друг другу руки, он напомнил о подполковнике милиции (который мог прописать в Ленинграде), и мы расстались. Пока продолжалась посадка, стемнело полностью. Я хотел располагаться на ночлег и забрался на свою полку. В каюту вошли новые пассажиры - тройка задорных, естественно, разговорчивых женщин, приблизительно, 35-летнего возраста:
  - Так. Мужчина. - Зафиксировали они факт, поздоровались и, сняв пальто, почти сразу начали выкладывать на стол разную снедь.
  Из их щебета я понял, что они - из органов власти и поплыли на какое-то совещание в Тобольск. Выяснилось также, что у одной из них сегодня день рождения, который она не могла отметить ни дома, ни на работе в связи с внезапными сборами в командировку. И они собрались отмечать её день рождения несколько экзотично, находясь на палубе судна, но у них не было вина. Я сразу вспомнил, что у меня в чемодане бутылка "Рябины на коньяке", прихваченная в Саранпауле на всякий случай.
  Сообщение об этом они встретили с восторгом:
  - Ой, так спускайтесь к нам. Что вы там лежите?
  Напиток крепкий, 40 градусов (или 38), и после застолья захотелось размяться. Вышли на палубу, а на палубе - танцы. Мужчины на севере преобладают, женщины были молодые, и их буквально расхватывали. День рождения и вечер, я думаю, им запомнился. Мне понравились танцы на ночной освещённой палубе. Приятно, даже экзотично само пребывание на такой палубе. Вода и берег, к которому иногда приближалось судно, выглядели по-особому в слабом свете, который доходил до них. Думаю, не менее своеобразно смотрится с берега и освещённый теплоход в ночи.
  А я готовился к решающему этапу "Тобольск - Тюмень", который неожиданно оказался самым трудным.
  ТОБОЛЬСК - ТЮМЕНЬ
  8 ОКТЯБРЯ. Сошли на берег, и началась спешка, сравнимая с гонками: быстрее добежать до автобусной станции, купить билет, натолкавшись в очереди. Все с чемоданами, с котомками, рюкзаками. Всё происходит в нервном напряжении: обогнать, не пустить, дотянуться, вытребовать. Наконец, садимся в маленький автобус с одной дверью. Все озираются друг на друга, остывают от баталий около кассы, и автобус трогается.
  Раннее пасмурное утро. Едем по асфальту, по сторонам не смотрим, обдумываем, когда приедем в Тюмень и какие действия предпримем там. Я говорю о себе, висящем в воздухе в смысле жилья. Но и многие пассажиры - приблизительно в такой же ситуации. Кажется, 220 километров должны проехать за 11-12 часов. В Тюмени будут уже густые сумерки. "Родная" экспедиция закрыта, и ночевать придётся на вокзале, потому что в гостиницу не попасть. Все места заняты или забронированы организациями.
  Мы проехали порядка двадцати километров, когда гладкая дорога закончилась, и нас стало подкидывать на ямах и буграх. "Вот, это по-советски!" - Раздался чей-то мужской возглас при очередном подбрасывании пассажиров к потолку. Но автор слов получил локтем жены в бок и сменил тон: "Ну, чего ты? Уж и порадоваться нельзя!" Окружающие поняли шутку и встретили её дружным смешком.
  Однако смеяться долго не пришлось. Мы поехали по грунтовой дороге, размокшей от дождей, автобус буксовал, шофёру удавалось какое-то время преодолевать препятствия, но вот он, подёргав автобус вперёд-назад, обратился в салон:
  - Помогайте! Одному мне не выехать.
  Общество понимало подобные слова однозначно: "Мужики, за работу". Все мужчины аккуратно перешагивали через чемоданы, выходя на грязную дорогу. Автобус вытолкнули и, тщательно вытирая обувь, стали рассаживаться по местам.
  Но вскоре событие повторилось. Шофёр, приободрённый первым опытом, теперь командовал:
  - Выходи толкать!
  Деваться некуда. Надо толкать. После третьего толкания поняли, что тщательное очищение обуви всё равно не спасает чемоданы. Они уже грязные. Тем более что местная грязь какая-то особенная. Она окаймляла сапог венцом шириной 10 сантиметров и не отпадала не только при ходьбе, но даже, если ногой делать резкие махательные движения. Мужчины озадачились, но на раздумья не оставалось времени. И на очищение сапог тоже. Стали заходить в автобус с грязью на обуви. Он быстро превратился в хлев.
  А наш транспорт всё останавливался и останавливался. Спрашиваем у шофёра, где можно будет переночевать, ясно, что в Тюмень нам за один день не добраться. Шофёр с готовностью подсказал:
  - Тут одно место, где можно отдохнуть - это Иевлево.
  Шофёр оказался прав. Остальные деревни, которые мы миновали, были настолько убоги, что для их сравнения трудно подобрать какой-либо образец. Огромные тёмные сибирские избы, непролазная грязь, темень на улице. Холод. Электричество, вероятно, отключено. Маячат покосившиеся в разные стороны столбы электролиний. Как там живут люди, кто там живёт? Трудно понять, потому что на улицах деревень никого не видать ни днём, ни, тем более, ночью. По зажиточной при царе Сибири прокатился каток советизма.
  А ведь в то время я был членом КПСС с пятилетним стажем. О подобных вещах бывшие члены КПСС сейчас лицемерно помалкивают. Послушать, так можно подумать, что кто-то неизвестный раньше состоял в КПСС, привёл страну к разрухе и куда-то подевался. Все коммунисты остались у власти, но после перевёртывания через голову. Их теперь зовут перевёртыши. В душе я был уже антикоммунистом, с 1962 года. Об этом отдельный разговор. А пока мы месим грязь на бескрайних просторах Сибири и через каждые 2-3 километра толкаем наше транспортное средство.
  Толкать автобус превратилось в нашу обязанность. Он останавливался, шофёр молча открывал дверку, и мы высыпали через неё в липкую грязь, сразу распределяясь по "своим" местам. Даже иногда спорили: "Ты же не здесь работаешь, а по другую сторону машины".
  Мне запомнились два человека: капитан и младенец на руках у матери, которая сидела передо мной.
  Капитан - невысокого роста, элегантный, приветливый. Он толкал автобус вместе со всеми, но старался не пачкать мундир. В прямом смысле. Оказалось, что он из штаба Уральского военного округа, это в Свердловске. Я спросил, что занесло его так далеко. Он ответил, что едет с Салехарда. Значит, плыл тем же теплоходом "Комсомолец", что и я. А ездил он с инспекцией на побережье Ледовитого океана. "Инспектировать белых медведей?" - Пошутил я. "Да, нет, - говорит, - там есть кое-что поважнее".
  - Песцы, - допытывался я.
  - Радары, - ответил капитан. - Вдоль всего северного побережья густо стоят радары. А сейчас я спешу в Свердловск, получил телеграмму, что родился сын.
  На отрезке дороги от Тобольска до Иевлево нас обогнала всего одна машина - почтовый ГАЗ-469, а навстречу не попадался никто. Капитан выпросил, чтобы "почта" взяла его. И он радостный умчался в Тюмень, обгоняя наше автобусное время.
  Второй человек, вернее, человечек, о котором я хочу сказать, спал у мамы на руках, завёрнутый в одеяльце. Как только автобус останавливался, ребёнок начинал плакать, и он плакал до тех пор, пока мы снова не пускались в путь. Пассажиры заметили закономерность и обратились к маме. Мама ребёнка объяснила, что весь сезон она работала на самоходной барже вместе с мужем. И ребёнок жил там под непрестанную "музыку" мотора, который на самоходной барже работает практически без отключения. Гул мотора встроился в "алгоритм" нормальной жизни этого человечка. "Музыка" автомотора напоминала "родную" музыку, и малыш спал. При остановках автобуса мотор замолкал, малышу чего-то нехватало, он испытывал дискомфорт и начинал плакать.
  Мы притащились в Иевлево затемно, ближе к полуночи. Здесь был пункт для ночлега шофёров рейсовых автобусов. Поэтому наш "водило" стремился в этот населённый пункт, он правильно говорил, что только здесь можно переночевать, но не добавил слово "шофёру". Пассажирам места не нашлось, и мы ночевали в автобусе, в сидячем положении, поругивая советскую систему. Правда, двоих пассажирок с детьми пустили в комнату для "рейсовых шофёров".
  С юридической точки зрения, к шофёру претензий было немного, за исключением, может, его наглости. Доставив нас в Иевлево, он мог закрыть автобус и отогнать на стоянку. Но он нас впустил, и мы спали под крышей, не на ветру, хотя и в холоде.
  Претензии - к советскому бедламу, или "бардаку", как у нас привыкли именовать состояние наплевательства на народ и всеобщего беспорядка. Где-то дрыхнут члены Политбюро ЦК КПСС, где-то - члены обкомов и райкомов, председатели облсоветов и райсоветов, и никому нет дела до порядка в стране. Им хорошо, удобно, а на остальное наплевать. Так было, есть и будет, пока у власти коммунисты или их генетические последыши.
  9 ОКТЯБРЯ. Во время ночёвки в автобусе мы, конечно, продрогли, но надо вставать, как только открыли кассу в 6 часов утра, и компостировать билеты на другой автобус, маршрута Иевлево - Тюмень. Эта операция, правда, прошла без эксцессов, потому что со стороны наших пассажиров стали раздаваться голоса типа "Мы будем жаловаться". На самом деле никто не знал, куда можно жаловаться на советский бедлам, и никто не имел времени для жалоб. Но слова о возможной жалобе возвращают нарушителей к чувству меры. К кассе стали подходить иевлевцы, желающие поехать в Тюмень. Наши, в какой-то мере уже спаянные, оттеснили их. Билет был продан только одному местному жителю вместо капитана, который в это время, по-видимому, садился в поезд до Свердловска.
  Автобус до Тюмени вскоре подошёл, мы его заполнили и, подождав, когда наш предыдущий "водило" обсудит обстоятельства рейса Тобольск - Иевлево с новым "водилом", продолжили свой "большой сибирский" путь, теперь точно в западном направлении.
  Дорога от Иевлево в сторону Тюмени - улучшенная, асфальта нет, но она отсыпана щебнем. Катились без остановок, кроме, кажется, одной, положенной для справления естественных нужд. Питались, кто чем может, кто что припас для себя. В деревнях пустые магазины "Сельпо" и голодные люди. Ближе к вечеру приблизились к Покровке (село Покровское). Здесь родился Григорий Распутин. Спроси сибиряка: "Где родился Ленин?". Он задумается и может не ответить. А где родился Распутин, знают все. Мы попросили водителя проехать мимо "Гришкиного" дома, но встретили отказ. Никакие машины не ходили через село, все объезжали его околицей, потому в населённый пункт на автобусе нельзя въехать из-за состояния дороги. Мы думали, что шофёр отговаривается, но сами убедились в этом, когда он стал делать поворот перед самым въездом в деревню, отворачивая от глубокой и широкой ямы на дороге, заполненной водой. Не каждая машина могла преодолеть "водоёмчик", но утонуть могли многие.
  В Тюмень мы приехали глубоким вечером, к железнодорожному вокзалу. Я поместил чемодан в камеру хранения и направился-таки в экспедицию, чтобы поговорить хотя бы с дежурным или сторожем. Всё же я работник этой экспедиции. Там мне назвали адрес ведомственной гостиницы, в которой нашлось место. Наконец, я мог принять душ и отдохнуть по-человечески. Когда настранствуешься, то особенно остро понимаешь это простое благо.
  10 ОКТЯБРЯ. Я вышел на работу в Тюменской экспедиции, на улице Водопроводной, 36, как полноправный член коллектива. Женщины техники-геологи нашей партии, которые в текущем сезоне не выезжали в поле, обрабатывали мои документационные книжки, попросту говоря, - описания шурфов и разведочных канав. Они чертили планы участков и наносили на них номера проб, которые отбирались мной и студентами. Близилась защита полевых материалов. От партий на таком мероприятии выступают старшие геологи и геофизики. Кима Высоцкого не было, он куда-то уехал по личным делам. Но время терпело.
  Для меня не было работы, поэтому я занялся пояснениями техникам и чертёжницам, а также личными делами. Во-первых, пошёл в местком профсоюза выяснить, как продвинулась моя очередь на квартиру. В коридоре увидел некролог: заместитель начальника экспедиции, которому я подал заявление на выделение мне квартиры осенью, скончался. В месткоме сказали, что увидели моё заявление совсем недавно, они, якобы, не знали о решении зама и поставили меня в конец очереди. Очередь, правда, была небольшой, за год подошла бы. Но я не верил месткому. Подобные правила игры меня не устраивали. Местком знал о решении зама выделить мне квартиру осенью.
  Во-вторых, меня серьёзно озаботила дальнейшая учёба: не могу же я учиться, живя в гостинице. Поэтому следующий мой шаг - к главному геологу экспедиции, в конечном итоге, я - его кадр: или нужен, или не нужен. Я выложил ему всё начистоту. Виталий Николаевич слушал внимательно. Он, безусловно, интересовался у Высоцкого моей работой, спрашивал об отношении к делу. Я - без пяти минут инженер-геолог, с экспедицией успел познакомиться, хотя и в общих чертах, работать в поле готов. По всем "параметрам" я подходил, но мне нужна квартира. Квартира - это якорь. Нет квартиры - нет якоря, я остаюсь наплаву, выбираю курс. Главный геолог не стал мне отвечать, а попросил зайти на следующий день, чтобы предварительно познакомиться с состоянием квартирной очереди и с перспективой получения квартир со стороны: не все ведь они проходят через профсоюз.
  На следующий день секретарша начальника экспедиции пригласила меня зайти к главному геологу. Виталий Николаевич извинился, что не успел подготовиться к разговору и предложил перенести его на несколько дней. Понятно, что у него много дел разного характера, и я предложил отпустить меня в отпуск, который заработан за летние месяцы, чтобы мне съездить в институт отрегулировать отношения: там ведь проходила экзаменационная сессия, на которой я должен присутствовать. Главный геолог быстро сориентировался и подписал мне учебный отпуск, а также на словах разрешил использовать некоторое количество дней очередного отпуска. Короче говоря, мне предоставлялась широкая свобода. Не откладывая вопрос "в долгий ящик", я оформил отпуск и 12 октября поехал в Свердловск. Вызов на экзаменационную сессию давал мне зацепку в общежитии горного института, и я даже сдал два или три экзамена, а потом, оставаясь временно прописанным в общежитии, съездил в Берёзовск. Там моим человеком был Цибин Николай Васильевич, старший геолог шахты "Южная". Он, выслушав мой рассказ о путешествиях, сказал кратко:
  - Приезжай, если рассчитаешься, тебе работа найдётся. Пока горным пробщиком.
  Профессию горного пробщика я освоил на Берёзовском руднике, можно сказать, досконально, и с Цибиным мы быстро договорились и разошлись.
  Начало ноября на Урале и в Западной Сибири - мокрое и грязное. Я ехал в Тюмень после краткосрочного отпуска, сплошь делового. Все позитивы склонялись в сторону Берёзовска: койка в двухместной комнате общежития в 12 километрах от Свердловска, можно ездить на лекции вечерников в институт. Я это уже практиковал. С ними же сдал часть экзаменов. Вообще, учась на заочном отделении, я мало контактировал с заочниками, но успел заметить, как им трудно изучать геологические дисциплины в полном отрыве от института. Правда, я и сам успел почувствовать, что означает постигать науки в палатке. И мне показалось, что некоторые заочники просто ленивы или неорганизованны. На шахте столовая и круглосуточные душ и буфет. Прекрасный знакомый коллектив.
  От Свердловска до Тюмени по железной дороге 300 километров. Местность ровная. Невысокий, совсем не гористый восточный склон Уральских гор незаметно переходит в Западно-Сибирскую низменность. Восточный склон Урала на этом отрезке не называют равниной, хотя он является таковой, а придумали термин "пенеплен", то есть сглаженные до равнинного состояния горы. Учёные любят придумывать термины, и с пенепленом надо держать ухо востро, потому что если местность имеет углы наклона 3-5 градусов, то это будет уже "педиплен".
  Самые крупные станции: Богданович, Камышлов, Талица. Все они относятся к соответствующим районным центрам. Развито колхозное сельское производство. Беднота. Талица ближе к Тюмени, нежели к Свердловску. Возле здания станции - бюст разведчика Николая Ивановича Кузнецова. Большой, чтимый народом человек. Мало таких. Попробуй назвать другого: не сразу и отыщешь. Я могу назвать - ещё Герой Советского Союза Степан Неустроев, родом из этих же мест, с Талицкого района. Но ему памятника нет. А надо бы. Про Ельцина я не говорю: это другой "коленкор". Его чтут жители Кремля, но не народ.
  ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ТЮМЕНИ. В Тюмень я вернулся в первых числах ноября. Проживал в ведомственной гостинице, под которую были отведены квартиры в новом жилом доме. Меня поместили в большую комнату с азербайджанцем инженером-нефтяником, маленькую комнату занимал тоже азербайджанец - человек без образования, работник спортивного и культурного фронтов одновременно. В этой квартире мне предстояло прожить более недели.
  У инженера-нефтяника была русская подруга Маша, пышная молодая женщина. Однажды он привёл её и закатил ужин на всех четверых. Потом встал вопрос, где ночевать мне. Я сказал прямо, что одну ночь я могу проспать в маленькой комнате, если там есть хотя бы раскладушка. Раскладушка нашлась. Для дальнейшего я предложил отрегулировать места проживания всем, но справедливо: инженер переходит в маленькую комнату, а его земляк - в большую, ко мне. Они долго беседовали на азербайджанском языке, но к единому мнению не пришли, потому что его земляк не захотел лишаться отдельной комнаты. Видимо, она представляла для него какой-то престиж. В результате, Маша больше не появлялась.
  Мы окончательно поговорили с главным геологом Охотниковым о моей дальнейшей судьбе. Я снова был с ним максимально открытым. Выложил всю свою ситуацию и предложил поставить себя на моё место. Виталий Николаевич честный порядочный человек. Он согласился с моими доводами, что учёбу заканчивать лучше, работая в Берёзовске, и молча подписал заявление о моём увольнении с 11 ноября 1965 года.
  Впереди оставалось несколько дней, включая праздник 7 ноября. В эти дни на работу я ходил отсиживаться. Делать было нечего. Михаил Васильевич Бунин, начальник Оторьинской партии, куда-то уехал, его сотрудники, знакомые мне, были в отпусках. На месте были только студенты техникума Клава и Коля, которые скоро уедут, сразу после праздничной вечеринки. Я понял, что в период подготовки полевых материалов для защиты в партиях работают, в основном, техники и чертёжницы.
  Геологи Тюменской экспедиции были в массе своей молодые, выпускники Свердловского горного и Московского геологоразведочного институтов, среди них много талантов. Художники организовали прекрасную выставку акварельных картин, которые тянулись сплошной лентой вдоль лестничных пролётов от первого до третьего этажа. На картинах Уральские горы, переливы красок осени, горные речушки, палатки. Сотрудники, идя на рабочие места, так долго и зачарованно разглядывали творения, что начальник экспедиции стал выходить из кабинета и напоминать людям, что надо и работать.
  В советский период в обществе было ходовое слово "снабжение". "Какое снабжение в вашем городе?" или "Как у вас снабжают?" - это были обычные и понятные всем слова, потому что везде всего нехватало. В одном месте нечего есть, в другом - нет никакой одежды, а там не купить постельное бельё. За промтоварами ездили в Москву, за продуктами тоже. Так, вот. В Тюмени снабжение было лучше, чем в Свердловске, "кормёжка" в столовой вкуснее, обмана с порциями меньше. Но, в общем, Советский Союз и там, и тут. Поскольку экспедиция находилась в центре города, сотрудницы успевали отлучаться в магазины и отовариваться в рабочее время, так как после работы можно было "остаться при своих интересах", без продуктов. Однажды наша сотрудница влетает в комнату с огромной сумкой, в которой оказалось более сотни яиц, падает на стул и заходится в хохоте. Когда немного успокоилась, она сняла пальто и рассказала о своей неожиданной встрече с начальником экспедиции.
  Она ходила за яйцами в рабочее время. Начальник всегда был строгим и нахмуренным. Она встретилась с ним на первом этаже. "Попалась", - мелькнуло в её голове.
  - Где вы покупали яйца? - Строго спросил босс.
  - В магазине.
  - Где конкретно?
  Она назвала магазин.
  - Сколько времени вы стояли? - Тот же строгий тон и нахмуренный взгляд.
  Она, уменьшив срок, скала, что около часа.
  - Мне тоже надо купить. Жена велела. - Заключил беседу начальник и направился в свой кабинет за сумкой. А она - в нашу комнату, всё ещё не веря, что её не накажут и что всё обошлось до смешного просто.
  По вечерам в промтоварных магазинах продавали дефицитные в Свердловске кроличьи недорогие шапки по 10-12 рублей, овчинные полушубки по 50-55 рублей. Изделия шли нарасхват. К закрытию не оставалось ничего.
  Среди геологов - радиоактивщиков, оказывается, тоже есть чудаки с вредительским уклоном, как Каялайнен. Неожиданно выяснилось, что к таким относится Касаткин. В нашей комнате была вешалка, обычная, "стандартная". Он снял её с обычного места, прибил повыше, а, чтобы женщинам было удобнее дотягиваться, подставил ящик, в котором находилась урановая руда. Кто-то зашёл в нашу комнату с радиометром. Прибор сразу зажужжал. Вошедший спросил женщин:
  - Зачем это вы урановую руду держите в комнате.
  У женщин - глаза на лоб:
  - Какую руду?
  - Я же говорю - урановую!
  Когда разобрались, то выявили проделку Касаткина, которую он не мог объяснить никак. Женщины обратились в местком профсоюза, и поднялся "шум", который окончился после моего увольнения из экспедиции.
  7 НОЯБРЯ. Сорок восьмая годовщина Октября. На демонстрацию идти обязательно. Списки составлены заранее и поданы в партком. Идёт снег, дует ветер. Ничего интересного. Простая проформа. Надо пройти мимо трибуны, на которой стоят мужики из обкома, прокричать - вот и вся демонстрация. Это называлось "продемонстрировали единство с коммунистической партией". Обкомовцы все, как один, в пыжиковых шапках. Пыжик в те годы был в моде. А народ - в "кролике".
  13 НОЯБРЯ 1965 года я был принят на шахту "Южная" Берёзовского рудника имени С.М. Кирова - горным пробщиком, то есть по рабочим кадрам. Запись Љ 20 в трудовой книжке.
  ЭПИЛОГ
  Пролетело ни много, ни мало - 42 года, по сути, вся жизнь. Но многие картины путешествия по реке и работы в горной тайге прекрасно помнятся.
  СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ ЩЕРБИН продолжил работу в Свердловском горном институте в качестве доцента кафедры редких и радиоактивных элементов, оставаясь кандидатом наук до конца дней. Его жизнь была сокращена, по словам доктора наук Бориса Чеснокова из Ильменского заповедника, увлечением алкоголем - пьянками.
  САША ЧЕРНЯЕВ стал доктором наук, работает в Екатеринбурге. Его фамилия мне встречалась в 1999 году в связи с присвоением ему какой-то американской стипендии.
  ВЛАДИСЛАВ ОСЛОПОВСКИХ - доктор наук, в 1980-х годах заведовал минералогической лабораторией института Уралмеханобр. После того я о нём не имею сведений.
  ЮРА ПОЛТАВЕЦ прямиком ушёл в науку.
  ВОЛОДЯ ХОЛОДНОВ стал доктором наук, работает в Екатеринбурге всю жизнь.
  ЖЕНЯ МАКАГОНОВ - кандидат наук в Ильменском заповеднике (ныне Институт минералогии Уральского отделения РАН). Последний раз я встречался с ним 6 июля 2004 года, в Екатеринбурге, на секции общей минералогии ежегодной Уральской минералогической школы - 2004. Евгений Павлович сделал интересный доклад, показывал присутствующим свои минералы по теме. Он выглядел благообразным степенным учёным уже с седой шевелюрой и седой бородой. Я тоже сделал сообщение на "Уральской школе".
  ЖЕНЯ СЛОБОДЧИКОВ - сотрудник Уральского горно-геологического университета (бывшего Свердловского горного института), на конец 20-го века. Вероятно, кандидат наук.
  Более я никого из сотрудников экспедиции-1965 не встречал и не слышал о них.
  Что касается меня, то я, побывав в науке в течение двух лет, вышел оттуда "неостепенённым", чем горжусь; живу на пенсионную подачку государства и понемногу пишу в Самиздат электронной библиотеки Мошкова.
  ГЕННАДИЙ КИЗИЛОВ,
  25 сентября 2007 года.
Оценка: 7.44*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"