Семён Геннадьевич смотрел на свой обветшалый забор с унынием и фатализмом. В покосившихся досках с трудом угадывалась некогда мощная стена, отгораживавшая от соседских любопытных глаз солидный участок дачной земли, что достался Семёну по наследству. Пятьдесят соток плодородной почвы, на которой могло что-нибудь всходить, расти, колоситься и давать солидный урожай.
Раньше на дачу семья всегда приезжала отдохнуть, что сводилось к шашлыкам и армянскому коньяку. К садовым работам ни у кого из родителей Семёна не лежала душа, а потому плодородная земля родила лишь занесённые случайным ветром подорожник и борщевик. Сеня с братьями, не видевшие в застольях смысла жизни, искали себе занятия на просторном участке. Но как бы ни был просторен двор, который со всех сторон окружала, казалось, неприступная стена дедовского забора, внутренние забавы быстро утратили новизну и привлекательность.
Сначала сам Семён Геннадьевич, будучи кучерявым мальцом, проковырял в том дедовском монолите дырочку, чтоб подглядывать за соседской дочкой Катькой. Когда та ползала между грядками, выдёргивала сорняки, Сеня, прижавшись щекой к забору, носом жадно втягивал смолистый запах, шедший от досок, и мечтал попробовать хоть одну клубничку из тех, что в изобилии росли на чужом участке. Потом они с братьями оторвали пару досок, чтобы лазить в сад других соседей за абрикосами.
Был ещё один случай, когда большой лохматый пёс, любимец семьи, прорыл под дедовским забором подкоп, забрался на смежный участок к Исмаилу Габиловичу и передавил всех кур в курятнике. Довольный собой потомок самоедских лаек, весь облепленный куриными перьями, прибежал к хозяину и принёс в огромной пасти пару тушек. И всё это - прямо на глазах обомлевшего от такой наглости Исмаила, не оставив возможности деду Семёна Геннадьевича отрицать причастность своего пса к гибели пернатых. Исмаил долго громко ругался, махал руками и требовал возместить ущерб.
-Нет денег, - отрезал старик, отвел добродушного кобеля в угол участка и пристрелил. На этом инцидент был исчерпан. А дыра под забором, хоть и заросла скоро крапивой, так и осталась в глазах Семёна символом беспричинной жестокости и невысказанной ненависти к деду.
Теперь же, сквозь зияющие прорехи между досками, Семён Геннадьевич лицезрел объемный зад изрядно подурневшей Катьки, ныне Катерины Исааковны. Соседка в подобающей ситуации позе ощипывала клубничные грядки, укладывая крупные ягоды в цветастое пластиковое ведро, а каждую из десяти непременно съедала причмокивая. Правда, спустя сорок лет, это зрелище уже так не увлекало повзрослевшего Сеню. Напротив, наводило на мысль о необходимости отгородиться от окружающего пейзажа новым забором.
-Вот мегера! И чего это у неё клубника каждый год родится?! - подумал про себя Семён Геннадьевич.
После смерти родителей Семён решил облагородить участок и приобщиться к работам на земле. Посадил кусты малины и облепихи, посеял семена помидоров, огурцов и даже арбуза. В первый год плоды его трудов дали неплохой урожай. Но осознав, что и эта стезя ему подвластна, Семён умерил свой пыл, его энтузиазм угас, и на следующий год он ограничился картошкой. Сажал он картофель несколько лет подряд, но постепенно работа агронома превратилась в постылую рутину. Из года в год урожай мельчал, а потому этой весной Семён даже не стал ничего сажать на участке. Теперь здесь и там зелёными пятнами виднелись листья одуванчиков, и побеги сорной травы пока ещё тонкими стрелками торчали из земли.
Та подняла голову и косо посмотрела в его сторону:
-Корыто верни, охальник!
-Да что ты ко мне пристала? Говорил уже сто раз тебе: "Не брал я корыта"! Ну!
Семён Геннадьевич дул щёки и изо всех сил пытался не покраснеть. И заодно готовился сделать вид, что это - от возмущения, если всё-таки покраснеет. Соседка никак не могла забыть своё оцинкованное корыто, которое без надобности стояло два года назад на краю её участка, прямо рядом с одной из дыр в заборе Семёна Геннадьевича. Однажды ночью в прошлом году корыто бесследно исчезло, и с тех пор Катерина Исааковна винила в пропаже соседа. Сама она исчезновение своего имущества заметила не сразу, но когда заметила, стала требовать от Семёна вернуть корыто. Тот только разводил руками, заметно округлял свои маленькие голубые глазки, лучившиеся искренней честностью, и, как сейчас, надувал щёки.
-Не брал я корыта! Сколько можно?
На самом деле брал. Стащил, сам не зная зачем. Будто какая-то неведомая сила вдруг овладела Семёном бессонной лунной ночью. Вспомнил он, что не то бабка, не то мать за ненадобностью отдала в своё время это корыто родителям Екатерины Исааковны. Вспомнил, как ребенком в жаркие дни любил плескаться в этом корыте, и такая нестерпимая тоска захватила Семёна Геннадьевича, грусть по давно ушедшим годам, а вместе с ними и даже какая-то злость на соседку.
-Чего это оно у неё лежит, ржавеет? Ну не нужно тебе - отдай! - бормотал он себе под нос, лёжа в кровати, всё сильнее распаляясь. - Может, кому другому пригодится. Может, мне оно нужно. Действительно, нужно! - окончательно убедив себя, Семён решился.
Он выбрался из постели, натянул свой камуфляжный костюм, который специально купил для дачных работ, вышел из маленького неказистого домика - единственного строения на всём участке - и, при тусклом свете подёрнутой дымкой луны, провёл спецоперацию по "возвращению" корыта. Аккуратно, с тихим скрипом снял с забора пару обветшавших досок, чтоб проход был пошире, и утянул корыто к себе на участок.
При свете дня Семён пожалел о содеянном, но признаться и вернуть не мог - не позволяла честь. Сожалел не столько даже из-за того, что стащил, а из-за того, что утром обнаружил большую дыру в безнадёжно проржавевшем дне корыта. Спрятал бесполезную оцинкованную лоханку подальше в своём домике, а через месяц, так же ночью, вывез на ближайшую свалку.
Екатерина Исааковна презрительно окинула Семёна взглядом, ухмыльнулась и продолжила собирать клубнику.
-Точно, мегера! Глаза б мои тебя не видели! - подумал про себя Семён, и тут в его голове окончательно сложился план. План, конечно, потребует денег, но результат не посрамит деда. Во всяком случае, так это себе представлял Семён Геннадьевич. Он уже словно видел, как его обветшалый забор вновь обретает былую монументальность. Семён осознал вдруг важность и своевременность своих будущих действий. Он почти ощущал запах свежих сосновых досок, предвкушал, как расстроится соседка, глядя на пожухшие в тени его величественного забора листья её клубничных кустов. Картины, которые ярко рисовало воображение, заставили его решиться.
Он тут же поехал на пилораму и купил достаточно досок, чтобы, по его подсчётам, надёжно отгородиться от всех соседей. Начиная со следующего утра, как только заказ был доставлен, Семён приступил к работе. Три дня без перерыва на отдых он орудовал молотком и ножовкой, подстругивал и подрезал, ровнял и приколачивал. Работа, что временами казалась непосильной, неуклонно близилась к завершению. Час за часом, минута за минутой дыр в заборе становилось всё меньше, пока, пройдя по кругу, хозяин не вернулся туда, откуда начинал.
Семён смахнул крупные капли пота, выступившие на лысеющем черепе, опасливо огляделся по сторонам и, удостоверившись, что его никто не видит, смачно плюнул на клубничную грядку Екатерины Исааковны. После чего быстро приставил последнюю в стене забора доску и тремя-четырьмя размашистыми ударами молотка вогнал гвоздь в смолистую древесину. Сделав несколько шагов назад, Сеня окинул взглядом дело рук своих и остался доволен. Новый забор, хоть и не совпадал в полной мере с детскими воспоминаниями, уступая дедовскому в высоте и крепости, своим видом обещал простоять ещё лет двадцать. Чего, правда, нельзя было сказать о домике, на который вдруг неприятно упал взгляд Семёна.
И то ли оттого, что участок был такой большой, то ли оттого, что дом был такой маленький... На этом визуальном диссонансе размерные характеристики обоих только ещё больше выделялись, подчёркивались и усугублялись: участок казался ещё больше, а дом ещё меньше. Когда был построен домик, Семён Геннадьевич не знал. На его памяти строение лишь периодически кое-где подкрашивали, да приставляли пару новых досок, чтоб не развалился окончательно. Так поступал и дед, и отец. Взгляд Семёна упал на домик и застыл. Сердце защемило: какой же он маленький, какой неказистый; на одной стене облупилась краска, другая покосилась, того и гляди упадёт. Подпереть бы её доской, да досок больше не осталось, только обрезки - все на забор ушли.
-Ладно, - махнул рукой Семён Геннадьевич, - дай бог, ещё годок простоит. А на следующее лето сына пригоню - пусть починит.
С этой мыслью Семён вышел за ворота, запер их на тяжелый замок, завёл старый "Москвич" и, поднимая клубы пыли, покатил прочь.