- Как? Вы не любите кошек?!
Как можно! Если человек,
не любит кошек - это плохой человек!
- Да. Я не люблю кошек...
Мо.
Я валялся в высокой траве, перебрасывал во рту травинку, и рассматривая белые пушистые облака с прожилками голубого, лениво размышлял.
Прохладно сегодня. Уже скоро, начнутся холода. Пойдет снег. Придется опять пыхтеть в тяжелом тулупе, расчищать лопатой двор, и мазать сапоги салом.
Не люблю зиму. Мокрый снег за воротником, глубокий пласт пресного сахара не позволяющий спокойно ходить. Бьющие в лицо хлопья. Пожалуй, только Новый год и День рожденья, хоть, как-то скрашивают это суровое время года. Мне будет шестнадцать...
Трава, в преддверии холодов, уже успела приобрести нежно розовый оттенок осени. Небо с каждым днем все плотнее затягивалось облаками, и лишь робкие попытки солнца заявить о себе, говорили, что оно все же существует.
Кузнечики, устраивали прыжки в высоту, прямо с груди, а две больших, в меру пупырчатых лягушки, общались меж собой, прямо в мое несчастное ухо. Слышно, как в деревне грохочет молот кузнеца, беспрестанно ноют бараны. Доносится запах скошенной травы.
На грудь приземлилось, что-то тяжелое и мягкое.
--
Привет Ал. Отдыхаешь? Мать, между прочим, тебя уже искричалась.
--
Сейчас иду. Мо, посмотри. Облака. Они опять кружатся.
--
Дождь будет...
С этими словами Мо, спрыгнул с груди, и оглушительно мяукнув, умчался, куда-то в направлении леса. Приподнявшись на локте, я посмотрел вслед. Высокое розовое травяное море возглавлял, быстро удаляющийся огромный, пушистый, синий хвост.
Лес с громким чириканьем испустил из себя, облако неистово машущих крыльями листовок.
Мо охотился.
Мо был только у нас. Никто из деревни, не посмел бы, завести Синюю кошку. Никто из деревни, ни за что не захочет, связываться с Золотыми людьми. Но мой папа, маг и прямой наследник Терта, ему можно.
Когда-то, синих кошек было даже больше, чем нас. Они правили на этой земле. Синие кошки могущественные магические существа. Их кровь сравнима по силе, лишь с кровью девственницы, но это стало известно слишком поздно...
Когда наши предки переправились через Аос, самый большой океан в мире, синие кошки встречались везде. Никто тогда не придал им никакого значения. А потом, разразилась Великая Синяя Война. Впрочем, Мо говорит, что только для нас, она стала Великой. Кошки вообще, мягко говоря, странный народ. Смерть для них, не существенна. Ходят слухи, что у синих кошек девять жизней. Еще они говорят.
До сих пор, никто не может понять, что произошло на самом деле. Странные вещи, происходили в те времена. Отряды на лошадях, в полном вооружении, мчались по лесам, вылавливая и уничтожая всех встречающихся, на пути кошек. Самое странное, те не сопротивлялись. Умирая они, кричали, выли, но не причиняли никакого вреда.
И в тоже время, стоило в каком-нибудь захолустном селе, убить, облезлую, старую, синюю кошку, начинался ад. Беспощадный мор уносил всех: женщин, стариков, детей. Сама земля приходила в движение, погребая под собой целые села, выпускала на волю огонь. Ветры еще долго разносили по миру, запах паленого человеческого мяса.
Мо говорит, "любовь, есть мера к мщению", я не понимаю, и он смеется.
--
Вы слишком, молоды, торопливы. Вы, как осы, слетающиеся на мед. Можете укусить, но это совсем не значит, что на вас надо обращать внимание.
Рассказывая о тех временах, отец неизменно повторяет:
"Если та, небольшая, уцелевшая, часть Синих кошек, решит однажды, что люди мешают, мы исчезнем с лица земли".
- Ал! Ал! Иди обедать! - это мама, она сегодня одета, почему-то, празднично. Белое, в мелкий голубой цветочек платье, золотые, заплетенные в три косы волосы, спадают до самой талии. Видно, что в маме борются два желания: первое поскорее найти меня, и загнать на обед, второе, при исполнении первого, не потерять достоинства жены мага. Поэтому, идет она, довольно странно, то небольшими царственными шагами, то забывает обо всем и срывается, чуть ли не на бег. Покрасневшее лицо, обещает основательную выволочку. Поднявшись, я поплелся ей на встречу.
--
Где ты болтаешься, негодник! Быстро в дом! Отец давно за столом ждет.
Придав, ускорение подзатыльником, мама идет сзади, продолжая распекать:
--
Что ж ты делаешь! Гости в доме. Все давно за столом, тебя ждут. Я целый день старалась, готовила, а ты кошачий хвост! Все остыло давно! Знаешь же, что без всех, за стол не садятся.
Опасаясь, маминого гнева влетаю в распахнутую дверь.
В глаза бьет блеск. Сапоги. Позолоченные сапоги.
Сзади, настигает очередной подзатыльник.
--
Чего расстоялся! Давай, руки мыть, и к столу.
Сполоснув для видимости, ладони в тазу, я вошел в просторную столовую. За большим, можно сказать огромным столом, сидит отец. Его длинные, красивые пальцы теребят и выгибают, ни в чем, ни повинную ложку. Стол, по древнему обычаю, строго по середине, разделен на освещенную и темную половины. Поэтому, входя с улицы, я не сразу заметил силуэт незнакомца в темной половине.
Запах тушеных овощей и печеного бараньего мяса, ударил в нос. Я вдруг понял, что жутко голоден.
--
Где ты был Ал? - отец, как всегда говорит очень тихо, лицо закрывает глубокий, темно-синий капюшон, от этого, разговаривая с отцом, я всегда робею. Он никогда не наказывает меня, поступает гораздо хуже. Вот и сейчас, не дождавшись от поникшей головы, с опущенным взглядом, какого-либо вразумительного ответа, тихо говорит:
--
Ты разочаровал меня, я не смогу, так гордиться тобой, как гордился раньше, сы...
--
Ну-ну, пусть садится, - перебил из темной половины стола, густой бас. Я принес, слишком тяжкую весть в ваш дом, что бы обращать внимание на такие мелочи.
Отец, чуть вздрогнул. Не поворачивая головы, произнес:
--
Прости старый друг, но в этом доме хозяин я, а по сему, мне надлежит решать, что мелочи, а что тяжкая весть.
--
Извини Видор. Я не хотел перебивать тебя. Я ду..
--
Мы все устали сегодня Керл - в свою очередь перебил отец.
--
Кушайте. Кушайте! Совсем все остынет - залепетала мама.
В тарелку бухнулся большущий кусок дымящегося, пахнущего специями мяса. Схватившись за кость, я с наслаждением в него впился. Первое, что попало в рот, была чудесная корочка, мягко сползшая с пружинящего мяса. Если б я родился собакой, то заурчал от удовольствия.
Рот наполнился дивными специями. Лук, чеснок, немного листьев смородины... укроп и лавровый лист... Я ценитель маминых блюд.
--
Капустой. Капустой заедай - твердила рядом севшая мама, подкладывая из большой миски, обильно сдобренную клюквой, кислую капусту.
В смысле поглощения стряпни, я на втором месте, после Мо.
Мама всегда испытывает много эмоций во время трапезы. Она получает огромное удовольствие, наблюдая, как мы с Мо, чавкая, уписываем вкуснотищу. Впрочем, чавкал только я.
--
Вот, - сказал гость слегка осипшим голосом, протягивая отцу свиток.
Мне вдруг стало, как-то холодно. Я почувствовал, что в комнате стало не уютно, темнее, что ли.
--
Я вижу, весть действительно тяжкая, коль уж ты отказываешься от приличий - сказал отец, откладывая ложку.
- Что, там?
- Прочти.
Отец взял свиток. Развернул. Пробежал глазами.
Вдруг, из полумрака капюшона ударили два нестерпимо ярких луча, сожгли свиток. Стол задымился.
Протяжный стон - "Г-а-а-д-ы-ы", растянулся и лопнул в воздухе разбившейся кружкой.
Я все так же застыл с куском мяса в руке. Мать, всхлипывая, стала подбирать осколки.
--
Что там Вид? Что там?
Отец молчал, приложив кончики пальцев к вискам. Было видно, как он борется с нахлынувшими на него эмоциями. Наконец, едва шевеля губами, проговорил:
--
Брат. Там смерть нашего Брата. Моего друга. Моего учителя.
Снова повисла тишина. Неожиданно для себя, я осознал, что сегодня кончилась моя жизнь. Понял, что началась совсем другая. Преисполнился печали и одновременно, уверенности, что с этого момента, имею право на слово, за этим столом.
--
Что там отец? Что там такого, чего не выдержат наши с тобой плечи?
Из-под капюшона, в глаза ударил тяжелый взгляд отца. Я встретил этот взгляд, так, как никогда раньше, без дерзкой храбрости, без робости, покорности. Постарался передать своему отцу всю любовь, гордость, которые питаю к нему. Отдать часть своего спокойствия, непоколебимой уверенности в нем.
Отец опять чуть вздрогнув, кивнул.
--
Ты вырос сын. Так рано вырос. Раньше, чем любой из моих учеников. Теперь я, действительно, могу гордиться тобой.
- Что там, папа?
- Мо. Нам придется убить Мо.
Все молчат. Даже мама. Лишь бороздки маленьких ручейков на лице, никак не вяжутся с внезапно возникшей тишиной.
--
А-а-а-а...- это мама... мамочка... мамуля...тихо, протяжно.
Я тоже уже ничего не вижу из-за ручьев хлынувших в глаза. Мо. Если отец говорит: "придется убить", значит... Мой отец, вышедший в одиночку, без посоха, на Огненного льва, говорит, что "придется убить"... Мой отец, прилюдно испепеливший, сборщика императорских налогов, говорит: "придется убить". Идут минуты, вечность в осознании еще не свершившегося, но неумолимо грядущего. Никто не может вымолвить ни слова. Перед моими глазами мелькают картины: Мо в зубах, таскает меня по деревьям, а я визжу от восторга. Мо вылизывает мне плечо, оцарапанное кустом Илы. Мо учит, меня слушать лес. Мо спасает, меня от Зеленой пантеры, а потом недели лежит под отцовским столом, без движения.
Повсюду в моей жизни Мо. В каждой частичке души, бьющегося в груди сердца.
--
Нет! Мы предупредим! Он уйдет! Убежит!
Отец отнимает ладони от лица.
--
Ты плохо учил мои уроки сын, - голос его хоть и тих, но дрожит, как бы потрескивает. - Первая заповедь Большой Власти, быстро!
И тут, я все понимаю.
--
Любой индивидуум управляется малым обществом.
--
Ты понял сын!? Ты понял? Если по указу, через три дня, мы не представим, им труп Мо, за неподчинение, они вырежут все селение. Это не просто угроза они так и сделают, ибо исключение из правила, есть крах правила.
--
Что же нам делать?
--
Не знаю.
--
А если...
--
Нет. Вместе с золотыми людьми, придут маги третьего, четвертого круга, они сразу определят подмену.
Весь вечер мы сидели и обсуждали возможности. И чем больше обсуждали, тем все яснее становилось, что из ловушки не выбраться. С каждым словом, с каждым взглядом в угрюмое лицо отца, я все больше понимал всю трагичность и безысходность ситуации. Во мне зрело чувство, непонятное, непостижимое. Оно колыхалось во мне. Росло как пузырь, распирая мою душу. Вырваться из паутины обстоятельств. Сделать, так как хочется и надо, а не так как нужно. А потом будь, что будет. Я вскочил, бросился вон из дома. Солнце садилось, и заставленная телегами улица, уже начала терять дневные краски.
Побежал через поле к лесу, где днем видел, колышущийся в розовом море хвост.
--
Мо-о-о! Мо-о-о! Мо-о, иди сюда!
Солнце, коснулось умирающими лучами, розового травяного моря. Кровь. Я стоял в море крови.
--
Что случилось Ал? - мягкий синий клубок размером с большую сентябрьскую дыню, приземлился у моих ног. - Почему из глаз твоих, течет вода?
Я нагнулся к большим, излучающим вечность глазам и, всхлипывая, зашептал:
--
Беги Мо. Спасайся Мо. БЕГИ!
--
Сколько времени должно пройти, прежде чем я услышу ответ на свой вопрос? - Ал, Земля и Солнце шептали мне, что ты уже совсем взрослый, а я пока вижу истеричного ребенка.
--
Мо, пришел указ от круга Императора. Все имеющие Синих кошек должны убить их, а трупы предъявить через три дня.
--
Меня ни кто и никогда не имел СМЕРТНЫЙ!
Глаза Мо засветились, синим пламенем.
--
Глупые Смертные, вам никогда не понять, что вы не имеете ничего, даже собственной жизни, ибо позволяете распоряжаться ею, всем, кроме себя самих... Впрочем, ладно. Дай мне подумать.
Я сел в траву, и изо всех сил взял себя в руки. Пусть Мо думает. Главное не мешать. Мо, обязательно, что-нибудь придумает.
Прошел час, потом другой, а Мо свернувшись клубком, лежал не шевелясь.
Солнце, скрылось, и на небе заблестели звезды.
Ко мне повернулась голова Мо, взгляд колючий, пронизывающий. Мне стало страшно.
--
Убьешь меня, ты.
--
Что!?
--
Молчи и слушай, убьешь меня ты, а если не ты то... никто, понял?
--
Как? Я не смогу те...
--
Сможешь. Возьмешь у отца нож Змеи, он знает, просто скажи нож Змеи, и все. Придешь через четыре часа на поляну Сумерек. Помнишь? Там, стоят три больших камня напоминающих... Неважно, с одного ты упал в прошлом году и рассадил щеку.
--
Но я не хочу!
--
Молчи! На одном из камней увидишь меня. Я буду спать. Ножом Змеи, ударишь в ухо.
--
Мо!
--
Так надо младший брат. Так надо. Жизнь такая штука, она либо принадлежит тебе всегда, либо никогда. А я предпочитаю, подарить ее тому, кто чему-то научится, отнимая ее. Не мотай головой, сейчас ты не понял, а может, не поймешь никогда. Иди! Иди Алкис!
--
Но почему я!?
--
Потому что ТЫ, я выбрал тебя и не кого другого. Иди!
Трава цепляла меня за ноги. Я плелся через поле и перебирал в голове все случившееся. Тяжело. Странно, спроси меня еще утром, что бы я сделал в такой ситуации, я бы не задумываясь, ответил. А теперь? Я одновременно знаю, что ни за что не убью Мо и в то же время, гадкий голосок внутри что-то шепчет, что-то пугающее, неотвратимое... Отец! Отец поможет защитит, придумает...
Как же мы все-таки уверенны в завтрашнем дне не смотря, на то что судьба постоянно тычет в нос непостоянством. Как легко уступаем перед обстоятельствами, поступаясь принципами, которые еще вчера объявляли вечными, незыблемыми.
Когда я подошел к дому, было совсем темно. Темные лица окон глядят угрожающе. Они знают, зачем я пришел. Они знают, что я боюсь, что ничего не понимаю, смеются, своими наплывающими отражениями. Открыл калитку. Двор встретил меня знакомым басовитым лаем, это Дерг. Завиляв хвостом, толстый, серо-желтый пес подбежал и, ткнувшись мокрым носом в ладонь, заскулил.
Я так был погружен в невеселые раздумья, что нос Дерга, показался чем-то инородным, неестественным. Все вокруг печальное, мертвое, а нос Дерга живой, холодный, мокрый, присутствующий.
--
Ничего Дерг. Ничего. Как-нибудь. - пробормотал я, почесывая Дерга за большое, безволосое ухо.
Собака согласилась со мной удовлетворенным ворчанием.
В прихожей позолоченных сапог уже не было, а тишина дома давила, отчужденностью и принятым решением.
Папа, все так же сидел за столом, все в той же позе. Капюшон откинут, и ко мне было обращено его волевое, с глубокими морщинами лицо, жили только глаза, то, зажигаясь, то, притухая глубоким голубым светом мага воды...
--
Пап. Мо сказал...
--
Я знаю.
--
Но, я не могу. Не хочу. Не буду!
--
Так надо сын. Мы уже говорили с Мо. Он так решил. Я и ты должны уважать его решение, тем более, что это решение он сделал для нас.
--
Но...
--
Без но. Тебе придется пройти через это. Так сказал Мо, а Мо редко говорит то, чего не будет.
--
Папа.
--
Сын. Я знаю, как тебе тяжело. Поверь, мне тоже очень тяжело, может быть даже тяжелее, чем тебе. Я думаю, это самое тяжелое испытание в твоей жизни, убить того, кого любишь. У меня нет слов для тебя, Ал. Нету. Но мы с тобой должны пройти этот урок жизни, достойно. Иди сын, нож Змеи уже у тебя в кармане. Иди.
Я, как завороженный, развернулся и пошел. На пол дороге к двери, обернулся и хотел сказать папе, что мы с ним одно целое, и что переживем это вместе. Но, не сказав ничего, вышел на двор.
Из прокушенной губы отца, на стол, капала кровь...
Злой ветер шумел в деревьях. Они шумели и бились друг о друга, как рвущиеся в бой великаны. Казалось вся природа вокруг, сейчас взбунтуется, встанет на дыбы и поглотит меня. Трава шелестит " Иди домой Алкис!", гром гремит "Пошел, вон щенок!", деревья негодуют " Что ты собрался делать!?", вода журчит " С-с-т-р-а-ш-но?". В этой непроглядной тьме, серым, освященным пятном выделялась поляна Сумерек. Я шел, ноги мои подгибались, зубы стучали не переставая.
С трудом, превозмогая желание развернуться и бежать, я медленно подошел к трем странно поблескивающим в свете звезд камням. На ближнем ко мне лежал Мо. Я подошел. Мо лежал, свернувшись калачиком. Синюю шерсть во все стороны трепал ветер.
Мое! Родное! Дороже всего!
Нож выпал из моей руки, схватив Мо, прижал к себе. Слезы опять потекли из глаз, и я видел, как ручеек со щеки капает ему на голову. Только тут понял, что Мо холодный...
--
Не бойся терять, бойся потеряться младший брат, я замотал головой ЧТО ЭТО?
--
Я выбрал тебя потому, что ты единственный, кто испытает такую же боль, как и я, убивая меня. Это мой урок, тебе. Последний урок. Его ты осознаешь, лишь спустя годы. Но теперь ты понимаешь, что означали тогда мои слова "Любовь, есть мера к мщению"?
--
Да! Крикнул я в ветер. Да, брат!
--
Делай, то, что должен делать, и помни. В другом мире, в другое время, мы еще быть может, встретимся. А сей час, сделай это.
Положив Мо на камень, я занес нож, над синим пушистым ухом. Нож дрожал и вырывался из рук как живой...
--
СДЕЛАЙ ЭТО! ПОЗЖЕ, МНЕ БУДЕТ ГОРАЗДО БОЛЬНЕЕ!
Нож не желал опускаться, как я не прикладывал свои силы.
--
СДЕЛАЙ!
--
Не могу!
--
СДЕЛАЙ!
Загремел гром. Из неба вырвались струи дождя. Ударила молния. Ударила прямо в меня. В мои руки.
- А-а-а-а... Ноги подкосились и нож мягко, как в масло вошел в ухо Мо.
Во мне что-то порвалось, что-то жизненное. Растерянный, оглушенный, я сполз по камню на землю. Что это? Что это было? Как?
Взрыв тишины, даже ветер и дождь утихли. Я убил Мо. Мо больше нет.
Синее ухо. Струйка крови. Предатель. Смерть. Страх. Боль. Краски на картине художника - чувства. Вкус листьев во рту.
Лицо вместе с телом в судороге уперлись в землю. Перед глазами расплывшийся большой желтый лист.
Весь мир это один большой умирающий желтый лист. Я тот, кто сорвал и убил его. Убийца!
Был. Был! Был выход! Его надо было только найти! А Я! Что я сделал!
Утро, я встретил в кровати. Знахарь уже ушел и мама, перестав суетиться, уснула на лавке.
В комнату протиснулся Дерг. Собака вильнула хвостом, подошла ко мне, принялась вылизывать лицо. Я отвернулся. Долго еще, в тишине комнаты, сквозь всхлипывания раздавался шепот:
--
Я больше не буду любить кошек. Я больше, никогда не буду любить кошек. Не буду любить кошек...
6
6