Джон Шутер
Распродажа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пульсация стала учащаться, словно внутри щупальца жило еще одно существо куда более изощренное в черных деяниях не жале это, использующее щупальце как лоно матери, а, теперь вдоволь напитавшись флюидами страха, истощаемыми всеми порами Мэтта, рвалось наружу, навстречу ночи.
  Билл Мэйберри сидел на ступеньках своего крыльца и покуривал самокрутку, когда из-за пригорка на шоссе ?297 выехал фургон. Биллу было семьдесят три, из них шестьдесят шесть он прожил в Маунфорте, что находился в пяти милях к югу по 297-ой. После выхода на пенсию и потери жены он решил переехать подальше от городской суеты (если можно назвать вялотекущую жизнь в провинциальном городке суетой). Грэг Тиббинс предложивший ему этот участок был членом городского совета, но основным его занятием была скупка недвижимости с целью дальнейшей его продажи. Грэг был моложе его на девять лет, и они знали друг друга на столько хорошо насколько это возможно в маленьком фабричном городке с населением 986 человек, хотя как Биллу подсказывало чутье, ему это не помешало нагреть его, ровно на столько, на сколько позволяло родство уз построенных на тесном взаимоотношении в такой общине как Маунфорт. Билл не мог назвать участок мечтой своей жизни, но он пришелся ему по вкусу, да и условия сделки были приемлемыми.
  На протяжении всего времени после похорон Ронды, окончания сделки с Грэгом и переездом в новый дом (и последний) его не однократно посещала одна мысль, которая имела, как визуальную, так и смысловую основу: он представлял в своем воображении слона, который медленно по старчески брел по поляне усеянной белыми костями. Его кожа, свисая со спины, где проглядывал позвоночник, на уровне туловища образовывала складки, и была цвета высохшей грязи. Ввалившийся живот, выглядел как сморщенная слива, а сквозь кожу проглядывали ребра, словно тесемка, удерживающая его внутренние органы от выпадения на землю. Билл иной раз удивлялся тому, как в его воображении все предметы, рождаемые в нем, имели такую детальную обработку: ввалившиеся глаза, темные мешки под ними, хобот как старая потрепанная петля, свисая, волочащаяся по земле. Когда-то в молодости он даже пробовал себя в писательском деле, но, увы. Эти образы были для него чем-то вроде у пущенного шанса, а может не доработкой творца, который дал ему возможность видеть их, так как многим и не суждено, но забывший наделить его даром их выражения.
  Билл хорошо понимал, что этот умирающий слон, рождаемый электрическими импульсами у него в голове, это он сам, и поэтому не строил никаких иллюзий по поводу переезда, прекрасно понимая, что это не способ начать все заново, а на оборот возможность поставить точку. Старость имела свою прелесть в отличие от всех остальных возрастов, когда за плечами имеешь более полу века жизни, смерть уже не кажется несправедливой блудницей, которая режет все твои ниточки счастливой жизни, а скорее заслуженным отдыхом. По крайней мере, он так считал. Так что Билл не стал переубеждать себя в обратном, а принял все как данное.
  Единственное с чем, ему, было, трудно смерится, так это с мыслью, что Ронда умерла раньше него, которая в жизни не имела вредных привычек, кроме как любви к мыльным операм. Сам же он курил с двадцати лет, последние шесть перешел на самокрутки, относя это к подсознательному стремлению побыстрее уснуть, он не любил слово смерть и всегда заменял более мягким - уснуть; зачем курить сигареты с фильтром, меньшее содержание вредных веществ к черту! и хоть бы сердце заболело или еще что-нибудь. Он даже не помнил, когда последний раз болел простудой или гриппом. Но старость все же давала о себе знать: частые ночные походы в туалет. Надо было бы сходить к доктору проверить простату, но что-то не очень хотелось, Флетчер хороший практик, но это опять же пустое продление и без того скучной и однообразной жизни.
  В свои годы Билл хорошо понимал пословицу: 'отоспишься на том свете', с шестидесяти девяти он начал замечать, что его сон начал постепенно уменьшаться и к семидесяти одному году он спал по три часа в сутки: час поле обеда и два ночью. С тех пор практически ни чего не изменилось за исключением того, что теперь послеобеденный перерыв представляет собой получасовую лежку, во время которой он бесполезно просматривал свои слайды воспоминаний.
  Билл сделал глубокую затяжку, молча, наблюдая за приближающейся машиной. Шоссе находилось от него в тридцати метрах, и на протяжении километров шести было открыто его взору.
   Что было странно, так то, что мгновение назад ее там не было, а после она появилась словной из тумана. Стоило ему убрать взгляд сторону и вернуть обратно, как вот она уже тут. И было еще кое-что, может, ему это и показалось (что не мудрено в его годы), но когда он ее заметил, машина была прозрачна, не совсем, но сквозь нее были видны очертания стволов деревьев, и она не двигалась. Это можно было сказать наверняка, потому что не было видно ее движения относительно окружающего пейзажа. А спустя миг, все встало на свои места: машина медленно, но верно увеличивалась в размерах, приближалась к месту на шоссе, напротив которого он находился.
  Пока машина не приблизилась в половину видимого расстояния, он видел только солнце, отражающееся от его ветрового стекла. Теперь, когда верхушки деревьев загородили желтый диск он смог разглядеть в машине черный фургон. На фоне покрытого желтой и красной бахромой леса он смотрелся как черный мазок, который нанес не аккуратный реставратор на холст живописца. Совсем: совсем не к месту. Фургон несся со скоростью не ниже ста километров, поднимая маленькие завихренья в которых танцевала осенний вальс жухлая листва. Помимо рева двигателя и сливаясь с ним в какое-то многоголосье, ревела музыка. Громкие гитарные аккорды, гулкие басы сильно резали слух Биллу, отдаваясь болью в висках.
  Билл страдал дальнозоркостью, поэтому книжки ему приходилось читать в очках, но надписи на приближающейся машине он смог рассмотреть. Боковая сторона автобуса была изрисована белыми скрещивающими полосами, образующими кресты, а посередине тем же цветом, начинаясь с левого нижнего угла, диагональю в виде морской волны, подымаясь к правому, было написано: ВОЗЛЮБИ ОТЦА НАШЕГО ГОСПОДА. Номерные знаки он разглядеть не смог, но то, что они другого штата было точно.
  Когда машина приблизилась на достаточно короткое расстояние, чтобы он смог разглядеть водителя, его снова ослепил солнечный блик, отскочивший от стекла машины. Билл зажмурился и сморгнул несколько раз. Снова открыл глаза. Но момент был упущен. С ревом подстать Годзилле авто пролетело мимо него и с удивительной живостью стало удаляться, и по мере отдаления становясь меньше и меньше. Старик, испытывая чувство легкой не приязни к маленькой розовой точке - солнечному зайчику, - маячившему перед глазами, проследил за удалявшейся машиной, и заметил про себя, что это все как-то странно. Докурив, он затушил окурок о ступеньку (если бы Ронда была здесь и заметила за ним такое, то тут же задала бы трепу, но ее нет, так что можно), поднялся, слушая легкий хруст в своих суставах, и прошел на кухню готовить обед. Спустя пару минут, открыв холодильник, он совсем забыл о не большой странности увиденной им и полностью сосредоточил внимание на изучении его содержимого.
  
  Подъезжая к мосту через реку черный фургон, скрипнув тормозами, сбросил скорость до шестидесяти, впереди виднелась лесопилка, особенно четко выделялась кирпичная труба, из которой вился серый дымок, и миновал мост.
  Лесопилка, огражденная двух метровым бетонным забором, являлась первым строением в городской черте, мимо которого промчалась машина. В это время на лесопилке работа шла полным ходом, с внутренней стороны двора слышался жалобный вой фрезы, кровожадно вгрызающейся в лакомый ствол дерева. Только один единственный рабочий, отлынивая от работы, покуривал возле въездных ворот. На нем был зеленый рабочий комбинезон, усыпанный опилками, по верх которого, был надет не менее чистый синий фартук. Он с нисходящим с лица выражением скуки рассматривал тлеющий окурок, зажатый между пальцев. При виде проезжающей мимо машины его интерес к выкуриваемой сигарет тут же пропал. Глаза вспыхнули интересом, словно бенгальские огни, не так часто здесь можно увидеть нечто подобное.
  Красный фургон промчался по двух рядной дороге, не снижая скорости, оставляя на каждом метре своего пути, как комета хвост, громкую тяжелую музыку.
  - Возлюби отца нашего Господа, - неразборчиво пробормотал мужчина, с не сходящим с лица интересом, - да, парень совсем того, - заключил он.
  Машина начала взбираться на холм, и добравшись вершины, скрылась за ней. Человек в рабочем комбинезоне, некоторое время постоял, вслушиваясь, в звук затихающей музыке, потом поднес сигарету к губам, затянулся, после чего щелчком отбросил ее в сторону, секунду потоптался и скрылся за воротами.
  С вершины холма открывался великолепный вид на город, если вы хотели бы сделать снимок себя на фоне города, то это место как нельзя лучше подходило для этого. Деревья украшенные осенним золотом, расступались, и вашему взору представал Маунфорт с его прямоугольными крышами жилищ, зелеными ухоженными газончиками, где так приятно посидеть в тени зонтика, попивая свой любимый напиток, а темные полосы асфальта были похожи на швы, которые склеивали между собой это великолепие.
  Мотор черного фургона сбросил обороты до холостых, а тяжелая рок музыка стихла. На половине спуска из машины вновь послышалась музыка, только теперь это быль легкий rock and roll. Подъехав к первому перекрестку, машина остановилась на красный свет. Перекресток был пуст. Конечно, что еще стоило ожидать, ведь на часах было только пол второго, а в это время все население трудится на своих рабочих местах, исключая стариков и ребятню, которая в это самое время протирает штаны за школьными партами.
  Загорелся зеленый. Секунду, постояв, словно задумавшись, машина двинулась влево, предварительно дав сигнал. Поднявшись по Бойт-авеню, фургон повернул на Сивел-стирит и, не превышая режима скорости, двинулся в направлении центра города.
  Внутри водительской кабины стоял запах сигаретного дыма и пива. Дым от сигарет был постоянным путником, впитавшись в оба сиденья и даже в плющевого попугая висящего под зеркалом заднего вида, не покидая кабину даже с раскрытыми настежь стеклами, а пролитое день назад пиво на пассажирское сиденье постепенно выветривалось. На пластмассовой приборной доске синим фломастером было выведено элегантным старинным подчерком: ЕСЛИ ТЫ ВЕРИШЬ В БОГА - ТЫ ВЕРИШЬ В МЕНЯ. Видавший виды аудио проигрыватель, торчавший из приборной доски, был настроен на радио волну и сквозь прыгающие ритмы был слышен король.
  На каждой кочке машина слегка подпрыгивала, и было слышно, как в кузове что-то громыхает и звякает.
  Слева показалась средняя школа Маунфорта. Эти летом, на выделенные деньги городским советом, которые так рьяно добивалась администрация школы, она была перекрашена. Внутренние стены красили ученики школы собранные по средствам добровольных начал и обеспечения их бесплатным завтраком и обедом.
  Прямо сейчас в залитых полуденным солнцем и покрашенных классах (кое-где еще можно было уловить застоявшийся запах краски), ученики сидящие на уроках математики, географии... тайком, чтоб не заметила учительница, и с чувством нетерпения поглядывают на стрелки часов, которые так предательски медленно движутся, не забывая при этом симулировать сосредоточенность на своих лицах, отсчитывая каждую минуту до конца урока. В такие моменты, кажется, что все стрелки часов на свете, во время скучной учебы движутся медленнее, заменяя минуты на часы, особенно когда кажется, что солнце так приветливо улыбается и как бы манит пойти погулять.
  Впереди по правой стороне, стал виден длинный пик церкви, грозно устремленный в небо, словно гигантская рапира в руках великана грозившегося проткнуть в небе черню дыру, сквозь которую будут видны звезды. Преподобного Селвэя приходского отца церкви, народ полюбил за его внятный мелодичный и в тоже время уверенный голос, которым он не говорил, а скорее воспевал, произнося любое слово, будь-то просто разговор или очередная месса. Он был высоким смуглым человеком, которому было за пятьдесят. На вытянутом лице (выражение, которого каждого повергало в сомнение относительно его настроения, оно всегда имело какой-то оттенок грусти и сдержанной веселости, так что сложно было сказать наверняка, шутит он или нет), были видны красные отметины лопнувших сосудов, и каждый житель Маунфорта догадывался, что отец Селвэй не пренебрегает выпивкой, но все закрывали на это глаза, по двум причинам: во-первых, никто ни разу не учуял от него дурного запаха, а во-вторых, если это не вредит его общему настрою во время проповеди, а даже помогает (в городе ходил слушок, что Селвэй иной раз не забывает залить за вороник перед проповедью, так что если вы остались довольны службой вовремя которой вам тут и там мерещились воспевающие ангелы, то отец Селвэй запустил дьявола не в свою душу, но в желудок точно или же вам стоит поубавить дневную норму спиртного), то ничего предрассудительного здесь нет - все мы грешны.
  Как раз сейчас, когда черный фургончик проехал рядом с главным входом церкви, там с правой стороны церкви в пристрочке, окно которой выходило параллельно дороге, отце Селвэй попивал чай с виски и, придавался думам.
  Слева промелькнуло здание, которое представляло трех этажную кирпичную коробку с вырезанными в ней окнами. На сторону дороги выходили окна службы жилищно-коммунальных услуг, рядышком окно, то, что с права принадлежало Джиму Мюррею местному адвокату, который после стольких лет ('великолепной практики в Нью-Йорке', - любил повторять он, придаваясь ностальгии, но все видели наигранную фальшь, звучащую в его голосе и в его выражении лица, которой он пытался подбросить пыли в глаза), вернулся в городок. Что заставило его это сделать, никто не имел ни малейшего понятия. За окном, находившемся точно над окном юридической конторки Джима Роберт Дженкинс - начальник городской пожарной службы, забросив ноги на стол и сложив руки на приличном брюшке, которое после того как ему перевалило за тридцать, стало вываливаться за ремень, напоминая мешок для сбора пыли, разглядывал белый потолок. Городок был маленький всего 986 человек на крохотном островке жизни, поэтому не имело ни какого смысла выделять каждой организации по отдельному строению.
  Дальше черный фургон свернул налево, и не спеша, двинулся под горку, оставив на перекрестке Миссис Тошли одну из старейших жительниц городка. Сейчас ее выражения лица могло вызывать только улыбку: нижняя челюсть слегка отпала, кривясь в правую сторону, от верхней, ровно на столько что бы разомкнув губы выставить на показ желтые прокуренные зубы - это выражение лица было самым последним из ее списка 'неодобрительных'. Оно выказывало искреннюю неприязнь и удивление космического масштаба. Как истинная католичка Миссис Тошли не могла упустить из виду такое богохульство, как-то, что было намалевано, на боку машины. С этой маской отвращения она проводила черный фургон, вплоть до того пока он не скрылся из виду.
  Обогнув парк отдыха, фургон вырулил на парковку и остановился. Джонни Кеш смолк на половине слова. Секунду спустя, открылась дверь со стороны водительского сиденья, плавно отделившись от корпуса машины, теперь более не являя собой неотъемлемую часть монолита корпуса. Водитель легко выпрыгнул на асфальт парковочной площадки и, разминая застывшие кости, осмотрелся вокруг. Потом, удовлетворившись увиденным, кивнул и направился к задним дверцам машины, по пути доставая пачку сигарет. Помедлив у дверей, убирая зажигалку в карман, он одним плавным движением распахнул двери, и дневной свет белым клином проник, захватывая в свои объятия половину имеющегося пространства кузова. Водитель задумчиво осмотрел багаж, который вес все это время, опят удовлетворительно кивнул и, развернувшись, уселся на край багажника.
  Позади машины с начинающейся территории парка слышались радостные возгласы ребятни веселившейся на качелях, горках и тому подобных развлекательных сооружениях. Иногда слышался недовольный голос одной из мамаш, ребенок которой сделал не допустимую оплошность, упав и испачкав одежду. Лай собак возгласы детей и взрослых, пение птиц, сливаясь, образовывали то, что и называется в современной жизни насыщенный день.
  Втягивая в себя серый дым, но настолько нежный и приятный на вкус, мужчина слушал эту сонету бурлящей жизни, ласкающей, словно руки любовницы его ушные перепонки, и после уже в иной форме более понятных импульсов для организма человека, она проникала в каждый сосуд каждую клеточку его существа.
  Водителю на первый взгляд было не более двадцати семи лет. Лицо его было молодо, но черты лица обманчиво говорили, что его обладателю нельзя дать меньше сорока. Челка черных волос постоянно спадала и закрывала его широкий лоб. Кустистые брови, разделенные над переносицей, красиво обрамляли карие глаза, миндалевидной формы. Аккуратный нос свисал над маленькими тонкими губами.
   На нем была синяя джинсовая куртка, скрывающая под собой белую майку, в скором времени понадобится надевать свитер, но пока что этого скромного одеяния хватало, чтоб удерживать тепло тела. На ногах как продолжение куртки были синие потерты джинсы, а увенчивали этот наряд кроссовки.
  Сделав последнюю затяжку, мужчина уронил окурок на асфальт и, затушив его подошвой кроссовка, развернувшись, потянулся к первому предмету в кузове. Достав раскладной стул, он отнес его чуть в сторону и, разложив, поставил на ножки. Вернулся к кузову и вытащил раскладной стол, который установил чуть впереди машины:
  Двадцать минут спустя все было готово, водитель уселся на раскладной стул, который пододвинул к столу и закурил. Теперь осталась основная часть покупатели.
  Первой потенциальной покупательницей оказалась молодая женщина в розовом джемпере, и плотно обтягивающих джинсах, которая, удивленно разглядывая окружающие его вещи, держала за руку маленькую дочку.
  - Ма, мама, пойдем домой, - скулила девочка, пытаясь, раз за разом выпутаться из руки матери. Девочке на взгляд было восемь лет. Ее светлые волосы были заплетены в две аккуратные косички, которые словно ручейки ниспадали на плечи и при каждом ее движении прыгали на ее спине. На девочке была надета куртка, из-под которой высовывался низ голубого платьица. На ногах были желтые колготки, которые, спускаясь по ее ногам, забрались в черные ботиночки, словно маленькие мохнатые зверки в свои норки.
  - Не сейчас, - цыкнула мать.
  - Мне больно, отпусти, - не унималась девочка.
  - Ничего тебе не больно, я же не сильно, - сказала мамаша и бросила виноватый взгляд на мужчину сидящего на стуле, как бы говоря: 'дети, что с них взять'.
  Он улыбнулся ей, и она ответила тем же.
  - Здравствуйте, - сказала она и протянула руку в приветственном жесте, - меня зовут Мери, а вот эту молодую особу Лизи.
  - Очень приятно Мери, - пожав руку, сказал мужчина, - и не менее приятно познакомится с тобой Лизи, - он нагнулся и протянул ей свою ладонь. Но вместо того чтобы ответить тем же Лизи высунула маленький язычок и рассмеялась.
  - Прекрати сейчас же, - дернув за руку, прикрикнула Мери, - и немедленно извинись.
  - Не буду: ой хватит меня дергать.
  - Извинишься, и я перестану, - грозно сказала Мери.
  - Не стоит, - вмешался мужчина, - ничего ведь страшного не случилось, маленькая принцесса просто пошутила, - и сам показал язык. Девочка удивленно уставилась на него, как бы не веря своим глазам, что такое возможно, что бы взрослый снизошел до того, что показал язык.
  Она ответила тем же, но как-то не ловко, нежели прежде. Мужчина улыбнулся и снова показал язык, только теперь сложил его трубочкой. Уже более уверено она попыталась проделать то же самое, но ее постигла неудача.
  - Ничего страшного, - улыбаясь, сказал мужчина, - час в день изнурительных тренировок и у тебя получиться.
  - Простите, раньше такого не было, - извинилась Мери.
  - Я же сказал ничего страшного нет.
  - Хорошо, - сдалась Мери.
  - Ну, вам что-нибудь приглянулось? - поинтересовался он.
  - Что: ах да, можно посмотреть вот эту шкатулку, - она протянула руку, указывая на нее. Ее маленькую ладонь слегка трясло, словно от напряжения, а на ногтях и живого места не осталось - они были искусаны до самого мяса, что не особенно контрастировало с ее милым личиком. Розовый джемпер слегка сполз с ее плеча, и взгляду продавца открылось то, что под ним была белая майка (краешек слегка вылизал за край джемпера) и синяк, края которого были желтые. Мери, увидев, куда он смотрит, замявшись со смущеньем на лице, отдернула руку и поправила свитер.
  Мужчина сделал вид, что он ничего не видел. Взяв шкатулку в свои руки, он демонстративно сдул пыль, которой не было и, улыбаясь, подал ее ей. Любовно, как дитя, Мери приняла шкатулку и принялась ее разглядывать.
  - Она: она очень похожа на шкатулку, которая была у моей мамы, - после секундной паузы сказала Мери. Шкатулка была черного цвета, на который в последствие нанесли разноцветные мазки, образовывающие изящные узоры, красовавшиеся на боках и крышке шкатулки. Она раскрыла ее и принялась разглядывать ее внутри. Внутренняя поверхность шкатулки была покрыта тканью бархатного цвета. Мери нежно провела кончиком пальца по материи, и, почувствовав на себе взгляд продавца, смутилась и робко улыбнулась.
  - Сколько она стоит, - осторожно спросила она, словно охотник боящийся спугнуть свою добычу не аккуратным движением.
  - Мери, но вы не закончили.
  - Что:?
  - Ну, вы сказали, что она напоминает вам шкатулку вашей мамы, - помог ей продавец.
  Она снова перевела взгляд на шкатулку, удерживаемую в руках, и сказала:
  - В моем детстве, когда моя мама была:, - тут она запнулась, словно неосторожный путник, споткнувшийся о корень дерева.
  - Понимаю, - тактично сказал мужчина.
  - Ну, вот у нее была шкатулка, точь в точь, как эта, в ней она хранила свои украшения, а потом она куда-то подевалась:
  - После смерти вашей матери, да, - сказал продавец, и эти слова больно кольнули Мери. На секунду ей показалось, что в глазах незнакомца застыл немой и злобный смех. Но в одно мгновенье все прошло, если что-то и было, то это, скорее всего ей показалось, подумала она. Теперь его глаза выражали только скорбь и участие.
  После паузы Мери продолжила:
  - Ммм, да, и я подумала что, купив эту похожую шкатулку, я как бы:
  - Вернете чуточку тепла и памяти о тех прошлых годах, - закончил за нее продавец.
  - Что-то вроде того, - сказала Мери, благодарно улыбнувшись. - Ну вот, что я наделала, выдала вам все как на духу, теперь мне не удастся сойти за безразличную покупательницу, чтоб сбит цену, - улыбнувшись, сказала она.
  - Это даже не обязательно, потому что я уверен, цена вам понравиться, - уверил ее продавец.
  - Надеюсь.
  - Так вот я предлагаю вам купить ее за пять долларов и девяносто девять центов, не больше и не меньше.
  - Прямо магазин на диване, этот чудесный пылесос вы сможете приобрести у нас за девяносто девять долларов и девяносто центов, - весело проворковала Мери.
  Продавец никак не отреагировал на ее пассаж, что навело ее на мысль о странности продавца, и как ей вспомнилось, он даже не представился. И еще эта надпись на боку машины: сначала ей показалось это хорошей шуткой, а теперь она не знала, что и думать. Она недолюбливала всех этих святош, думающих, что в жизни все так просто, возлюби отца своего: и все вернется, делай все с любовью и правильно и тебе воздастся и тому подобная чушь. Но ничего подобного в этом кошмаре, названном жизнью нет, считала она. Нет, она была уверенна. Они - эти святоши могли верить во всю эту дребедень, да и вообще во что им там охота, но только не она. Разве она не делала все возможное, что бы быть хорошей женой, любящей супругой, и что? Что она получила взамен синяки и упреки и опят же синяки и упреки: Каждый раз она порывалась бросить Ройя, но каждый раз вспоминала, что она теперь не одна, есть еще Лизи - ее дочь. Раньше она могла позволить себе бросить все, уехать в другой город и попробовать начать все сначала, а не получиться можно попытаться снова. Но теперь у нее есть Лизи, да конечно она могла бы бросить Ройя, плюнуть на ту жизнь, которая ее связывала с ним и уехать. Но она боялась, боялась ответственности возросшей перед ней как огромная безликая скала, которую нельзя обойти или закрыть на нее глаза, ты все равно будешь знать о ней, и стоит тебе открыть глаза - как вот она стоит перед тобой. Ведь может произойти что-то не хорошее, говорила она себе, то с чем она не сможет справиться, и тогда она утянет вслед за собой в эту темную пучину Лизи. Нет, для нее все кончено, осталось надеяться, что когда ее дочь вырастет, и ее не постигнет та же участь, что и ее мать:
   И вдруг перед ее мысленным взором, взметнулся фонтан крови, закручиваясь по спирали, столб рванул вверх, и словно вода из специальной насадки для полива, стал разбрасывать в разные стороны, фонтаны красных брызг:
  Она отогнала это видение, мотнув головой, почувствовав внутренний ужас, который, пронзая ее, заморозил ее кости, суставы и сухожилия:
  Переборов себя она выдавила жалкую улыбку, чувствуя, как кожа ее лица болезненно натягивается, достала кошелек и вытащила оттуда нужную сумму.
  - Надеюсь, Рой меня не убьет, - робко произнесла она, пытаясь побороть непонятный по своей природе страх и неловкость положения, протягивая продавцу деньги. Но вместо ожидаемого, слова ее показались ей кубиками льда, выброшенными на мостовую, разбившимися о твердую поверхность дороги, так и не причинив особого вреда полотну.
  Мужчина улыбнулся, и сейчас ей показалось, что это была хищная улыбка, улыбка с которой хищник встречает свою жертву, перед тем как набросится на нее, и отдал ей шкатулку.
  Окончание сделки прошло молча. Мери, забрав шкатулку, дернула Лизи за руку (которую так и не отпустила), на что та ответила не довольным возгласом, но, не став слушать, Мери утянула ее за собой, борясь с мгновенным импульсом, бросится бежать.
  - Еще как убьет, но не до смерти, - еле слышно сказал мужчина, провожая Мери взглядом. Усмехнувшись, он уселся на стул и закурил.
  
  Спустя пол часа он осуществил еще две сделки. И все происходило по строгой схеме: с начало прелюдия - знакомство, налаживание контактов, а потом самое интересное, и что было лучше всего, они не могли понять, что собственно произошло, в считанные секунды они превращались из самоуверенных индюков в жалких пресмыкающихся, каковыми и были. Бен-болтун, он дал ему такую кличку, потому что слова текли, именно текли из его рта, слетая с языка со сверх естественной скоростью. У таких людей отсутствовала своеобразная дамба, которая удерживала в своем чреве, не нужные, не имеющие как смысловой, так и целесообразной потребности слова в данной ситуации, пропуская только прошедшие детальную обработку. Так вот, этой самой дабы, у него, похоже, не было с самого рождения. Слова так и сыпались из его рога изобилия: этот гад Берни - его сослуживец по работе: недоразвитый придурок Ленни - сосед: жена жирная сволочь, которая вечно жрет:
  Заезжие на день в глазах таких людей выглядели как тайна исповедальни, конечно, думали они, он здесь только проездом: И практически в каждом городе находился такой вот Бен-болтун, который считал своим долгом, поделится с ним обыденным днем своей жалкой жизни. Водитель с улыбкой на устах выдержал это испытание, и в конце за его терпение ему воздалось. Бен-болтун присмотрел себе книжку в мягком переплете 'Жребий' автор Стивен Кинг. Не став торопить события, он дождался, когда она оказалась в его руках, а потом слегка пощекотал его нервы.
  Послав ему образ, он внимательно стал наблюдать за его реакцией. На уровне мысленного восприятия перед Беном-болтуном предстал ужасный образ. С начала он приял его за свой. 'Книга ужасов, - подумал он, - что же еще'. Вот и его воображение дало о себе знать: но когда он попытался подумать о другом, образ не покинул его, и более того он зажил своею жизнью. Воображаемая картина достаточно быстро, чтобы не заметит этого, но достаточно медленно, что бы этого воспоминания хватило не на один кошмарный сон, после которого ты, просыпаясь, хватаешь воздух, словно рыба выброшенная на сушу, влился в реальность - смешиваясь с ней, и образуя новою реальность парадоксальную в своем исполнении. Вот тогда он испугался, по-настоящему испугался.
  Черные длинные волосы, развивающиеся по ветру обрамляли восковое лицо, с гладкой, без единой морщины кожей: красные горящие глаза, словно позади них горит адское пламя, языки которого, рвясь наружу, лижут веки: тонкие чувственные губы, словно женские, но темно синие, цвета женой резины, раздвинуты в жутком оскале, открывая белые и ровные зубы: кровь, смешанная со слюной стекая с длинных и острых клыков, тонкими струйками бежит по подбородку:
  Взгляд вампира был направлен в сторону, но мгновение спустя, он заметил его. Его горящие глаза отыскали его, среди черных скал и свинцовых туч, низко нависающих над ними, словно Атлант столетиями выдерживающий их тяжесть не смог противостоять усталости, копившейся в его могучих мускулах, поддавшись ей. Огни его глаз, казалось, пытались, перенося жаркое-тепло на расстояния, выжечь его роговую оболочку и поджарить его мозги.
  Разыгравшаяся не на шутку гроза, посылала к незыблемым черным скалам стрелы молний, ярко вспыхивающие как тысячи огней. Взмыв в воздух, вампир, вытянув руки, полетел к нему, несомый только ему понятной стихией. Жадно раскрыв пасть, обнажая клыки, в которых отражалась каждая вспышка молний, он приближался к нему. Бен уже мог отчетливо слышать хлопанье черного плаща, развевающегося по ветру. Тяжелое прерывистое дыхание. И видеть его взгляд, горящий, словно адским пламенем, злобой и жаждой крови:
  Бен взметнул руки к лицу, закрыв ими глаза, будто бы это могло его спасти от холодных, белых рук, которые схватят его и, отклоняя голову, позволят впиться клыкам в его шею, где бьется, словно птица в клетке кровь:
  Он ждал, но ничего не произошло. Сердце бешено стучало, готовое вот-вот прорвать грудную клетку и, взмахнув крыльями, улететь в черные небеса:
  Он открыл глаза и в страхе посмотрел по сторонам. Никаких скал, нет ни черного неба низкого нависшего над его головой, извергающего из своей пучины молнии, ни воскового лица, пылающего яростью. Он опять стоял там, где и был, около фургона. Он поднял правую руку и удивленно уставился на книжку, не пытаясь понять, как она у него оказалась (это он смутно, но помнил), а скорее цепляясь за первую попавшуюся реальную вещь, анализируя себя через нее, ища понимания того, что с ним произошло. Пытаясь понять, не сошел ли с ума:
  Оторвав взгляд от книжной обложки, он посмотрел на продавца. Тот молча наблюдал за ним, не произнося ни слова. Теперь передним сидел совсем не тот человек - приветливые черты продавца куда-то делись, а вместо них на лице была суровая жестокость. Его холодные глаза казалось, насмехались над ним. В другой бы ситуации это вызвало бы в нем бурное негодование, даже гнев, но сейчас эта могучая часть его сознания забилась в самый темный угол разума.
  Неожиданно глаза продавца вспыхнули красным пламенем, и уголки губ приподнялись в жутком оскале, обнажая белые, как слоновая кость, клыки. Страх стальными кольцами сковал грудь Бена. В глазах у него потемнело, и ему показалось, что сейчас он лишится чувств, но черная завеса отступила. Борясь с подступающей тошнотой, подкатывающей к горлу, он мельком глянул на продавца, который, спокойно восседая на раскладном стуле, холодно взирал на него (если его лицо и менялось, то сейчас проступившие черты растворились), и, развернувшись, с осторожность кошки стал красться в противоположную сторону. Отсчитав примерно тридцать шагов, он кинулся во всю припрыжку, и, перебегая дорожку, ведущую через парк, пролетел перед мужчиной, чуть не сбив с ног. Мужчина, пропустив пару выражений, при которых мамаши закрывают уши детям, нагнулся поднять выпавший пакет.
  
  Вторым покупателем, была старушка, которая, приняла надпись на боку машины, за религиозные убеждения продавца, вылившиеся по ее словам в 'изысканный лозунг'. Дороти - так ее звали, купила у него красный махровый свитер для своей внучки, который она завтра же и подарит, так как на завра она была приглашена своим сыном отцом ее внучки на ужин.
  Как только свитер попал в ее руки, Дороти, замерла, словно статуя. Пухлые потрескавшиеся губы, напомаженные дешевой помадой, скривились в дикой гримасе. Щеки стали белые, так что нанесенные утром румяна, выглядели на ней, как грим, наносимый на лицо клоуну. Зрачки глаз сузились до размера ушка иголки. Только что купленный свитер она прижимала к самой груди, как самое дорогое, что у нее было на свете, словно боясь, что кто-то может отнять его у нее. Находящийся по близости врач мог бы констатировать сей факт как сердечный приступ.
   Но затем, скуля, как перепуганный щенок старушка, выйдя из транса, с ужасом в глазах кинулась бежать. Не оглядываясь и не сбавляя темпа, она бежала до самого дома, словно за ней гналось полчище диких собак. Уже подбегая к дому, она полезла в сумочку, которая болталась у нее на плече, чтоб достать ключи от входной двери.
  Зайдя за порог, Дороти выронила ключи, которые достала из замочной скважины, и они мягко приземлились на коврик, звякнув, друг о дружку, после чего к ним присоединилась, сумочка и красный свитер. Обеими руками она схватилась за грудь в области сердца, внезапно пронзенную болью, и, привалившись к косяку, медленно сползла на пол. И прежде чем умереть, в воздухе она увидела, дикую усмешку, расплывшуюся как дым и полчище огромных тараканов, ползущих гигантской волной заполонившей все комнаты в доме, рвущихся сквозь косяки дверей:
  
  Торговля шла полным ходом, и от покупателей не было отбоя. Улучив свободный момент, продавец, достал сигарету и закурил. Выпуская дым кольцами, он уголком глаза заметил, силуэты, и повернул голову в ту сторону.
  На противоположной стороне, по тротуару, шествовала тройка молодых людей. Идя, они о чем-то вели беседу, но можно было с твердой уверенностью предположить, что она касалась точно не политической стороны жизни. Один из ребят - коротко стриженый, с головой напоминающей металлическую часть молотка, на нем была куртка футбольной команды и джинсы, коротко бросил взгляд в его сторону, потом, повернувшись к товарищам, что-то сказал, и указал пальцем на фургон. Вся тройка устремила свой взгляд в указанную сторону. О чем-то, побеседовав, они сошли с тротуара и двинулись к нему.
  Молодым людям было не больше двадцати двух, верхняя планка составляла двадцать пять. Серьезность лиц говорила о том, что их интерес ни как не касается распродажи. Впереди шел парень длинный и худой как фонарный столб, отчего ветровка смотрелась на нем, как если бы она висела на вешалке, но, не смотря на это, похоже было что запала ему не занимать. По правое плечо держался парень, ткнувший в сторону мужчины пальцем, а левей коренастый черноволосый парень итальянского происхождения.
  Подойдя к нему, они выстроились в прямую линию, и тот, что был левее, искоса поглядывал на бок машины, при этом его физиономию увенчивала кислая мина, будто бы утром он отведал порцию лимонного сока и до сих пор не мог забыть этот неприятный вкус.
  - Что хотите парни, - вежливо поинтересовался продавец.
  Ответил мистер фонарный столб, он стоял из них ближе всех, и с этого расстояния на его лице были заметны воспаленные прыщи, а на носу один был просто огромен:
  - Да как ты смеешь: - вырвалось у него, он попытался добавить еще что-то, но не смог, слова, словно застряли в его горле. Его физиономия раскраснелась как помидор от распирающего негодования. Тогда на выручку ему пришел его приятель. Его голова в близком рассмотрении более не напоминала часть технического оборудования, ближе всего был бы огурец.
  - Мой друг имел в виду, - начал, было, он, выдерживая тон дипломата, - то, что ваша надпись очень оскорбительна, и я бы:
  - А я бы на вашем месте шел бы туда, куда и шел, - так же вежливо сказал мужчина, поднеся сигарету ко рту. В возникшем молчании молодые люди переглянулись. Вид у них был как от пощечины.
  В такой же зыбкой паузе, как ровная поверхность озера перед сильным ветром, мужчина, не спуская глаз с троицы, сложив губы трубочкой, выпустил три кольца и выдохнул оставшийся дым.
  - Мы хотели сказать, что: - продолжил приятель мистера столба. Но теперь говорил он менее сдержано, будто пытался сдерживать крик, - что не хорошо издеваться над религиозными убеждениями людей.
  - Ой, простите, что забыл спросить вашего разрешения для того, что бы покрасить мой собственный фургон, - усмехнулся мужчина.
  - Да он еще издевается! - негодовал фонарный столб. - Да я тебе глаз на жопу натяну, ты: - замолчав на половине фразы, он кинулся на водителя фургона, но парень огуречная голова вовремя схватил его за грудь и удержал. Не смотря на свою худосочность, мистер фонарный столб, оказался неплохим соперником, куда более хорошо компонованному голове огурцу.
  - Марк! Помоги мне!
  Марк, не произнесший не слова за это время, кинулся на подмогу своему товарищу. Вместе они смогли противостоять яростно упирающемуся фонарному столбу.
  - Успокойся! Стив! Стив! Успокойся! - подал голос Марк.
  - Да Стиви успокойся, - улыбаясь, парировал мужчина.
  - Ах ты сволочь! Да пустите меня, я ему покажу! - не унимался Марк. Злость придала ему еще сил, и он попробовал освободиться, сделав усилие на неимоверный рывок. И ему это почти удалось. Вырвавшись из рук товарищей, он, вытянув перед собой руки, попытался ухватить водителя за шею, но был снова схвачен. Его оттаскивали назад, а он продолжал вырываться, выкрикивая не членораздельные ругательства. Эта сцена чем-то напоминала, старое немое кино, где актеры не имея возможности быть услышанными, удерживали публику у экранов, подшучивая, друг над дружкой.
  - Разве ваше святое писание не говорит ни чего о сквернословии, а? - подлил масла в огонь водитель.
  - Да пошел ты на хрен! Я тебе гад покажу!
  - Стив прекрати! Успокойся! - успокаивали в один голос друзья.
  Стив сделал еще несколько попыток вырваться, но потом, видно поняв тщетность своих действий, прекратил какое либо сопротивление.
  - Ладно, отпустите меня.
  - Все успокоился? - спросил его парень с головой огурцом (имя единственного кого не прозвучало в диалоге).
  - Да, все нормально.
  - Ты уверен Стив, потому что мне не хочется провести остаток дня, держа тебя как собаку на поводке.
   На противоположной стороне дороги у тротуара, по которому пару минут назад шла тройка друзей, остановилась машина шерифа.
  - Уверен, уверен! - не сдержавшись, крикнул Стив. Как, видно поняв, что такая интонация очков в его пользу не прибавит, он смягчил голос. - Отпусти. Я же сказал все нормально.
  Дверца машины шерифа открылась. Вылезший мужчина был ростом под два метра и имел крепкое телосложение. На нем была серая униформа, а шляпа с широкими полями, отбрасывала тень на половину лица. Захлопнув дверцу машины, он двинулся к фургону.
  - Ладно, - и они выпустили его из своих объятий, очень похожих на объятья членов команды, которая забила решающий гол.
  - Вот дерьмо! - воскликнул Марк. Религиозные убеждения, которые они так рьяно отстаивали, похоже, ни как им не мешали в употреблении не цензурной лексики.
  - Что еще? - спросил Стив, с лица, которого еще не сошел красный румянец.
  - К нам идет шериф Джонсон, - сказал Марк. В его голосе послышалось, какое-то божественное трепетание, которое мог навеять наравне с папой римский только законно служитель. А может это, был стыд, который нашел в нем выход только при появлении, чего-то правильного и верного, такого как шериф.
  Молча, придав лицам безразличное выражение, тройка друзей - Стив, Марк и огуречная голова, двинулись в противоположную сторону от шерифа.
  - Эй, вы, куда это направились, а? - окликнул их хриплый голос.
  Незаметное исчезновение не получилось.
  - Да мы собирались зайти к Дэвиду :, - стал, было оправдываться Стив.
  -Хорош лапшу мне вешать на уши, - прохрипел шериф.
  Повернувшись к водителю фургона, он протянул руку:
  - Шериф Джонсон.
  Водитель пожал руку.
  - Очень приятно шериф.
  - Вам причинили какие-нибудь не приятности, эти молодые люди? - кивком головы шериф указал на нервно топчущуюся троицу.
  Ни каких округлых линий, лицо шерифа было как не обработанный осколок скалы. Высокий и широкий лоб, как бы нависал над глубоко посаженными глазами, острый нос, не большие, плотно прилегающие друг к другу губы, прямоугольный подбородок, посередине которого была ямочка, которую можно было заметить только при определенно падающем свете. Это могло объяснить его почти божественную фигуру в их глазах, которая вызывала не только страх, но и гордость.
  Водитель смерил их взглядом, выдержав не долгую паузу, вовремя которой они ни раз и ни два закусывали свои губы.
  - Нет.
  - Вы уверенны.
  - Да.
  - Ну, дело ваше. А вам я бы советовал, - обратился он к троице, - побыстрее отсюда сделать ноги. Если этот гражданин, не высказывает ни каких обвинений в вашу сторону, это ни как не влияет на тот факт, что я видел, что здесь происходило. Так что имейте в виду, я буду приглядывать за вами.
  - Хорошо шериф, - все как один они подали голос.
  Откланявшись, тройка покинула их, оставив наедине.
  - Все-таки зря вы, так мягко с ними, - обратился шериф Джонсон, к водителю.
  - Я думаю, справлюсь с этим сам.
  Шериф нахмурил Брови.
  - Надеюсь ничего противозаконного, если вздумаете самоуправством заняться, то думаю, вам придется задержаться у нас в гостях.
  Водитель улыбнулся.
  - Нет, что вы шериф, я имел в виду, что я здесь всего на день, а потом мы с ними вряд ли встретимся.
  - Хорошо если так, - расслабился шериф. - Могу я взглянуть на ваши водительские права.
  - Вы в чем-то меня подозреваете.
  - Нет, просто правила, сами понимаете.
  - А то.
  Водитель поднялся со стула. Шериф отступил чуть в сторону, освобождая проход, и пошел вслед за мужчиной. Мужчина открыл дверцу со стороны водительского сиденья, влез внутрь и потянулся к бардачку, вытянув левую ногу наружу, которая балансировала, словно поплавок по волнам. Потом спустился на асфальт, протянув документы:
  - Вот шериф, держите.
  - Значит мистер Джо Грегсон, - произнес шериф после изучения прав, внимательно сверяя фото и оригинал, - так что вас к нам занесло, - сказал он, протягивая права.
  - Можно просто Джо, - улыбнулся он, - я еду к своей тете, а по пути решил продать пару вещей.
  - Странная затея, - сказал Шериф, одновременно насторожившись и удивившись. Неожиданно Джо посмотрел ему прямо в глаза, и шериф осознал, что не может оторваться от его взгляда, словно бы его притягивало магнитом. В глазах Джо что-то промелькнуло, какая-то вспышка, столь мимолетная, что нельзя было понять, была ли она на самом деле или это только приводилось. Губы Джо беззвучно зашевелились и шериф сам того не зная, проговорил: А в прочем это не мое дело, - в точности повторяя то, что от него хотел Джо.
  Водитель отвел взгляд.
  - Шериф если есть какие-то подозрения, то можете обыскать мою машину, я не буду возражать. В бардачке у меня лежит кило героина, но у меня есть все медицинские справки разрешающие мне использовать его в собственных целях, - пошутил он.
  Шериф улыбнулся и даже позволил себе несколько раз хохотнуть. На мгновение у него появилось странное чувство, словно бы он что-то забыл, но не найдя подходящих объяснений этому он разрешил этой мысли раствориться в потоке обыденных мыслительных процессов.
  - Надеюсь, торговля идет? - поинтересовался он.
  - Будьте уверенны.
  Шериф Джонсон повернулся к борту машины, где было написано баллончиком: ВОЗЛЮБИ ОТЦА НАШЕГО ГОСПОДА. Задумчиво посмотрел, изучая надпись, а потом, улыбнувшись, произнес:
  - Могу спорить, на ящик пива, эта надпись и стала причиной. - Суровость лица, которая подстать должна быть у каждого шерифа города, сменилась на вполне человеческие черты. Можно было только подивиться, что минуту назад перед вами стоял строгий надзиратель, лицо которого как пласты скальной пароды накладываясь, друг на друга, образовывали резкие и угловатые черты, сменилось на холмистую местность.
  - О чем вы?
  - Марк Фландерс, Конор Олдли и Стив Мерилис, особенно Стив, - продолжил шериф, - парочка религиозных фанатов, не подумайте не правильно, но из-за их праведного гнева было столько проблем.
  - Не ужели, - вежливо поинтересовался Джо.
  Шериф еще раз посмотрел на надпись и шагнул в сторону задних дверей фургона, где был разложен товар.
  - Ну, не то что бы, с ружьем в руках они не бегали, прося жителей городка перейти в их веру. Но кое-что было, как на пример, заварушка произошла в баре. Том Хагстром, местный пьянчуга, как-то раз обозвал Стива божественными мощами. Стивен конечно худоват, но парень вспыльчивый, а если он взбешен, то ни как себя не сопоставляет со своим противником, да даже, если бы перед ним был бы борец тяжеловес, это его бы не остановило.
  - Смелый парень, - вставил Джо, слегка улыбаясь.
  - Да, но как бы то ни было, он задал хорошего трепа Тому, может быть, если бы тот был бы не много по моложе, да и потрезвее, то не известно чем бы это кончилось. Религиозность не всем идет на пользу, - заключил Шериф Джонсон.
  - Да, - согласился с ним Джо, усаживаясь на стул. - Шериф может быть и вам что-нибудь приглядится на моей распродаже?
  - Все, может быть, - улыбнулся шериф Джонсон.
  После минутного просмотра он попросил показать ему набор матрешек.
  - Моей жене понравиться, - восторженно сказал шериф, и стал раскладывать матрешки на столе - каждая последующая пряталась в нутрии следующей поменьше.
  - Уверен, на все сто, что вашей супруге это понравится.
  - Да, - почти с мальчишеским энтузиазмом ответил шериф Джонсон, - она просто обожает русские безделушки. У нее есть набор расписных деревянных ложек, музыкальная шкатулка и кукла: забыл, как называется, - он на морщинил лоб, - она еще встает, когда ее опрокидываешь набок? - обратился он к Джо.
  - Ванька встань-ка?
  - Да! Да! Ванька встань-ка! - он посмотрел на шесть матрешек, расставленных по росту. - Сколько они стоят?
  
  Шериф купил деревянные игрушки и, попрощавшись, пошел к машине. Уже открывая дверцу, он совершенно неожиданно почувствовал взгляд на своей спине, и повернулся (довольно резко, как ему показалось), почему-то ожидая увидеть буку, которым в детстве пугал его старший брат. Лет до тринадцати он, перед тем как лечь в постель заглядывал в шкаф, после чего, вставая на коленки, смотрел под кроватью и только потом, убедившись, что в шкафу и под кроватью никто не прячется, ложился в постель, где, укутываясь в одеяло, с замиранием сердца ждал, что дверь шкафа вот-вот откроется и оттуда вылезет, сопровождаемая булькающими звуками, зеленая покрытая слизью рука, оставляя слизкий след на дверце шкафа. Но каждый раз засыпал, так ничего и не дождавшись.
  Неожиданно для себя он обнаружил, что совсем не дышит, поэтому срочно вдохнул воздуха, наполняя им легкие. Ни какого буки здесь не было, да и не могло быть, в него верил только тот маленький Джонсон, так напуганный историями своего старшего брата, что не мог спокойно уснуть. Но теперь брат далеко отсюда, а он уже настолько вырос, что сам прекрасно мог определить, где лож, а где, правда (что являлось непосредственной частью его работы), по крайней мере, он в это верил. Окончательно уверившись, что никто за ним не следит (по крайней мере, бука), он помахал рукой на прощанье Джо, ответившего тем же, сел в машину, захлопнув дверцу, повернул ключ зажигания и поехал.
  - А ты уверен в том, что он не существует? - спросил Джо, смотря в след уезжающей машине, и потянулся за сигаретой.
  
  Как и все в мире, действуя циклами, в отнюдь не обделенном в этом плане Маунфорте, близился вечер. Солнце сменило желтое дневное одеяние на вечернее платье с красной бахромой и начало свой обычный спуск по невидимой небесной лестнице, и уже касаясь западных верхушек деревьев, окрашивало их, в красные и оранжевые краски - любимые тона осени. На полоску горизонта медленно и плавно вылилось красное сияние, отражающееся в пышных облаках отливами красного, оранжевого и желтого. Синие осеннее небо, отличающееся особенной глубиной и прозрачностью, в отличие от остальных времен года было слегка приукрашено отсветами, бросаемыми солнцем, словно щечка уважаемой дамы, тронутая легким румяном.
  Марк и его товарищи, к которым присоединился Дэйвид, медленно брели по направлению к бару, который находился по другую сторону реки. До моста ведущего через реку оставалось метров пятьсот, когда Стив удивленно воскликнул:
  - Смотрите, старый мост восстановили!
  - И вправду, - заворожено произнес Марк.
  - Когда они успели, - подал голос Дэйвид или просто Дэйви - так его звали друзья, - пару дней назад здесь его не было, я точно в этом уверен, мы с отцом:
  - Хрен с ним! - прервав его, воскликнул Стив. - Он вот, перед нами, а я своим глазам верю.
  Старый бревенчатый мост, был в том же порядке что и пятьдесят четыре года назад, протянувшись через реку, как чучело засохшей гусеницы.
  - Слушайте, а почему они сделали его точно так же, то есть, почему опять из дерева, а не из бетона? - высказал свои предположения Дэйви.
  - Может так экономичнее, - вставил Марк, - или подумали и сделали его таким же: ну как памятник, что ли: по тем временам.
  - Тоже мне памятник, - усмехнулся Стив, - ну ты дал.
  - А что, кто его знает? - попытался оправдаться Марк.
  - Нет, я вам точно говорю, что его пару дней назад здесь не было, - не унимался Дэйви, - не могли его построить так быстро.
  - Мне кажетсяяя, - передразнил Стив. - Ты видишь мост? - он указал пальцем на бревенчатое строение, - или нет?
  - Вижу, - отмахнулся Дэйви, - я и не говорю что его нет, я только говорю:
  - Вот и хорошо, а большего нам и не надо. Пошли. - И они двинулись к мосту.
  - Не нравится мне это, - пробормотал себе под нос Конор, и боязливо окинул взглядом другой берег:
  
  Мост через реку, который они сейчас видели перед своим взором, был построен в 1911 году и благополучно простоял до лета 1949. То лето выдалось на удивление жарким, начало июня и практически весь июль температура не падала ниже отметки в тридцать семь градусов, даже в тени она не опускалась ниже тридцати. Дождя как такового не было, разве что изредка моросило, но от этого только хуже становилось. Земля была разогрета до хрустящей корочки, и капля влаги, падающая на нее, сразу же превращалась в пар - еще одно бревно, подброшенное в без того горячую печь, - так и не остудив ее, а лишь добавив проблем, сменяя жару духотой. Сильная гроза, прошедшая в последний июльский день, ознаменовала о конце жаркого зноя. И в этот же день, точнее утро мост прекратил свое существование.
  В то утро Гарри Ньюмэн - водитель бензовоза, обслужив заправку Стэнли, находившуюся на другом конце города, свернул на перекрестке вправо и, направился к мосту через реку, а оттуда добрался бы до шоссе ?35 и прямиком до Стила, но это ему было не суждено.
  С самого утра небо почернело от собравшихся грозовых туч, и в шесть пошел легкий моросящий дождь. К шести двадцати вдалеке уже слышались раскаты грома, напоминающие щелчки электрических разрядов во время замыкания, и в перерывах между ударами грома, из черного неба разрезая утренний воздух, вырывались сверкающие молнии, окрашивая свинцовые тучи в бордовые тона. Без двадцати семь, подрядился сильный ветер, жалобно завывающий в крышах домов, принеся с собой запах озона. Раскаты грома теперь более напоминали звук рвущейся бумаги. В семь пятнадцать яркая вспышка света, вспыхнув в обнесенном тучами небе, подсветив его, словно витринная лампочка, отразилась от окон северной части города и на головы всех спящих обрушилась гробовая тишина. Ни пения птиц, ни дуновения ветра, словно в этот миг время остановилось, так как замирает сердце, предчувствовавшее беду, как задыхается человек, чувствуя на своем плече руку незнакомца, как мать, потерявшая единственное дитя захлебывается в горьком плаче, не в силах произнести ни звука. И нарушая эту царившую меланхолию, прорезая нить реальности, ударил гром, да такой силы, что многие из горожан проснулись от его дикого стона. Словно вулкан, дремлющий безмятежным сном, длившимся веками, проснулся, и в необузданном гневе, выбрасывая из своего чрева, тоны и тоны раскаленной магмы, которая со стоном взметалась вверх, решил покарать людское племя.
  Работающие дворники, двигаясь, наполняли кабину машины мерным, скребущим звуком. Сквозь ветровое стекло, по которому тоненькими ручейками сбегала вода, которую тут же сметала щетка дворника, Гарри видел стальную пелену - барьер, который прорывал ехавший бензовоз, но остававшийся несокрушимым для глаз, в попытке разглядеть что-то дальше тридцати метров. Кое-где были видны испарения, образованные тесной связью воды и разогретого асфальта, которые безнадежно пытались оторваться от поверхности земли, чтоб воспарить к небу, вновь прибиваемые к ней крупными дождевыми каплями. Казалось, что между небом и землей происходила кровопролитная баталия: раскаленная и избалованная земля сопротивлялась, холодному потоку воды, льющемуся из темных туч, пытающемуся охладить ее пыл.
  Насвистывая себе по нос мелодию песни (скорее всего не из тех, что нравятся по настоящему, а ту, что ненавящего звучат в местных барах, запоминаясь отнюдь не приятным звучанием и хорошими вокальными данными певца, а простотой звучания и легкостью текста) Гарри сбросил скорость, потому что приблизился к повороту на мост. Тормоза пронзительно заскрипели. Застопорившиеся колеса заскользили по скользкой и мокрой дороге. Если бы он это не учел, то наверняка пролетел бы поворот, и пришлось бы сдавать задом, но Гарри сделал все вовремя, учтя все условия погоды, которые могли плачевно сказаться на управлении транспортным средством. Сбросив скорость до нужной, он пошел на поворот.
  Сверкающие молнии, касаясь земли, неминуемо увлекались в глубь ее недр, как только освобождали свои сверкающие белые хвосты из материнских объятий туч. И как скорбный плач отца, рвя ушные перепонки, гремел гром.
  Тяжелый бензовоз плавно вошел в поворот, и медленно начал взбираться на мост. Когда он миновал половину расстояния от начала до конца моста в бак, в котором плескался бензин, ударила молния. Отражение в боковых зеркалах вспыхнуло, ярким белым светом и ослепило Гарри. Будь бак полный то, скорее всего ничего бы не произошло, но он не был полон, так как часть бензина перекочевала в бензоколонку Стэнли. Взрыв бензобака и удар грома, многократно усилив друг друга, прозвучали так, словно огромный великан хватил кулаком по земле. Красный столп пламени, разорвал бак и разметал его разорванные части во все стороны, отбросив кабину бензовоза на другую сторону моста, куда при более благоприятных обстоятельствах мог бы доехать целый бензовоз. Бревенчатый мост, годами сносивший все тяготы своего существования, разорвало и бросило его остатки на дно иссушенной реки.
  Гарри Ньюмэн, чудом оставшийся жить, отделавшись вывихом правой руки, несколькими выбитыми зубами, не многочисленными ушибами и синяками, провалялся в бессознательном состоянии в покореженной взрывом кабине до приезда медиков (через два года он вылезет из кабины, чтоб сходить отлить и по возвращению будет размазан по асфальту 'скаутом' за рулем которого сидел упившийся в стельку водитель). Мосту же повезло куда меньше, чем Гарри. Его переломанные и разорванные в щепки сваи и перекрытия были разбросаны по руслу реки. Остатки моста - уцелевшие после взрыва бака бензовоза, выдвигаясь над склоном метров на десять, тянулись с обоих берегов, напоминая сломанные зубы, которые остались и по сей день, а сам мост никогда не возводился вновь и уж тем более в первозданном виде.
  Тот кусок оставшийся от моста, по которому шла четверка закадычных друзей, обрывался над устьем реки, где расстояние от дна до моста было шесть метров. Река, после строительства на ней бумажной фабрики уже никогда не была чистой как прежде, и воды ее ни разу не выходили за край после таянья снега, она теперь всегда оставалось, точно такой же, как в то засушливое лето 1949-го, мелкой, как после долгой и изнурительной жары. А если лето выдавалось очень уж жарким, когда солнце напоминает белую сверкающую жемчужину, плавающую в зыбком мареве, стелющемся словно туман, то она сужается в маленький ручеек, в котором ребятня пускает бумажные кораблики. Только во время схода снегов, она слегка напоминает старожилам ту реку, которая была безвозвратно утеряна в прошлом, как и их молодость.
  Не смотря на то что, сейчас стояла осень, и дождь был частым гостем, уровень воды в реке не подымался выше полутора метров. А сквозь мутноту воды, если приглядеться, можно было увидеть камни мирно покоящиеся на дне, если ненароком упасть на них, можно сломать себе ногу, а то и обе, а при более не удачном приземлении можно разбиться насмерть.
  Стивен видел перед собой мост (как и его друзья шедшие по оба его плеча), тот, что был на старых снимках, сделанных во времена молодости его деда, и про себя подумал, неминуемо приближаясь к краю: 'привет из прошлого'.
  
  Джо с улыбкой на устах встречал закат, в его отсветах, его лицо приняло болезненный оттенок, чем-то напоминающий лицо слегка загорелого человека болеющего желтухой. День прошел как нельзя лучше. И пора было сниматься с места, и двигаться дальше к следующему городу, к следующей распродаже.
  Улица, проложенная между домами, была наводнена тенями, которые, растягиваясь от корней деревьев и фундаментов домов, отвоевывали себе места для ночевки, удобно располагаясь в опавшей листве. Кроны деревьев, шелестя осенней листвой, светящейся в предзакатных лучах солнца, казалось, провожали уходящий день, приветствуя близкие сумерки.
  Вверху улицы, выехав из-за дома, человек на велосипеде, вывернул на улицу, упирающуюся в парк и, крутя педали, скрылся в тени дома.
  Джо собравшийся было паковаться, завидев движущего велосипедиста - то выезжающего на освещенный участок дороги, то вновь ныряющего в тень, - отложил эту затею и снова уселся на раскладной стул.
  - Распродажа продолжается, - улыбаясь, произнес он, и потянулся за сигаретой.
  Человек на велосипеде вынырнул из последней тени дома, и не спеша, покатил в направлении парковочной площадки парка. Велосипедистом оказался мальчуган, одетый в синие джинсы, водолазку поверх которой была надета легкая куртка. На голове задом наперед была надета бейсболка. Парнишке было лет четырнадцать, как раз то время когда начинаешь задумываться о том, как бы умудриться залезть под юбку знакомой девице, а утренняя эрекция является обыденным делом, как-то, что перед сном надо чистить зубы. На передней раме велосипеда была приделана корзина, в которой сейчас лежала бейсбольная перчатка и мяч. К раме куском бельевой веревки была привязана бита.
  Парнишка, приблизившись к парковке, было, повернул направо, но потом, передумав, скатился вниз, туда, где его уже поджидал Джо.
   Он остановился перед раскладным столом, стоящим впереди раскрытых задних дверей фургона, спустив одну ногу на дорожку, разлинованную белыми линиями, отмечающими места для стоянки машин, а другую оставил на педали велосипеда.
  - Едешь с игры? - поинтересовался Джо.
  Парень посмотрел на него каким-то обыденным взглядом, в котором читалось безразличие.
  - Да, - невзрачно ответил он, в голосе слышалась нотка горечи.
  - Ну и кто овладел лаврами победителя? - спросил его Джо, поднеся сигарету ко рту. Серый дымок, в начинающихся сумерках имея голубоватый оттенок, вился не замысловатыми канделябрами, поднимаясь к чернеющему небу, на котором появилась первая звезда.
  - Не та команда, в которой играл я, - теперь в голосе слышалась горечь, перемешанная легкой тенью обиды.
  - Сочувствую.
  - Бывает, - не поднимая головы, ответил парень, рассматривая прилавок - раскладной стол с выложенным на него товаром.
  В его возрасте любое событие даже такое, не значительное, как проигрыш в бейсболе, казалось трагедией вселенского масштаба, после которого жизнь больше не имела ни какого смысла, но переменчивость настроения свойственная всему подрастающему поколению, являлось хорошим балансом сил.
  - Да парень ты прав, бывает всякое, - сказал Джо, - но то, что ты видишь перед собой, бывает только раз в жизни. Я, видишь ли, здесь проездом, так что выбирай и покупай, больше тебе такого шанса не представится.
  Паренек поднял глаза, в которых начал зарождаться огонек, пока не большая искорка, но фортель, проделанный Джо, был не напрасен.
  - Тогда мне не сказано повезло, - уже с большим энтузиазмом ответил он.
  - Вот так держать! Подумаешь, проиграл в бейсбол, - Джо приподнялся со стула и заговорщицки, подмигнул: Знаешь что самое главное? - он вопросительно посмотрел на паренька, вынуждая того спросить.
  - Что?
  - Самое главное не игра в бейсбол, ты сможешь взять матч реванш и завтра, но уже завтра меня здесь не будет и этих замечательных товаров тоже.
  Парень улыбнулся.
  - Тогда мне действительно повезло, - повеселев, ответил он.
  - Вот я вижу, ты все понял. Кстати я Джо, - он протянул свою руку через стол.
  Парень ответил на рукопожатие и представился:
  - Мэтт.
  - Очень приятно Мэтт. Ну, а теперь, когда все формальности позади, ты можешь что-нибудь выбрать, - Джо провел раскрытой ладонью над столом, манипулируя пальцами, словно иллюзионист который показывал фокус с кроликом.
  Парень бросил взгляд на раскладной стол, а потом, замявшись, проговорил:
  - Я не думаю, что содержимого карманов мне может хватить на покупку.
  Джо поднес правую руку к лицу и отрицательно покачал выставленным указательным пальцем, как бы говоря: 'ответ неправильный'.
  - А ты не думай. Выбирай, а о цене мы поговорим позже, глядишь, сойдемся.
  Парень с сомнением посмотрел сначала на Джо, потом на разбросанные по столу вещи, снова посмотрел на Джо (его сильно поразили его карие глаза, они казалось, излучали молодость, но в тоже время что-то в них было: говорившее о мудрости, накопленной не одним прожитым столетием) и кивнул. Он слез с велосипеда, и осторожно опустил его на землю.
  
  - Вот это, - сказал он, после изучения ассортимента, представленного его взору. Он было, потянулся к предмету лежащему на столе, но остановился, оставив вытянутую руку в паре сантиметров от него, вопросительно просмотрев на продавца.
  - Конечно, - улыбнулся Джо, - ты покупатель я продавец. Не уж то, ты думал, что я возьму с тебя с начала деньги, а потом всучу какую-нибудь безделушку.
  Паренек робко помотал головой.
  - Ну, раз нет, так бери и смотри.
  Он повиновался.
  Внутри стеклянного шара наполненного жидкостью была уменьшенная копия города, стоящего на скалистом основании, у подножия которого лежал, укрывая его словно одеялом искусственный снег. К днищу шара крепилась подставка - черный пластмасс был красиво изготовлен в виде куска скальной породы. Мэтт несколько раз приподнял руку, проверяя его на вес. Потом, подняв на уровень глаз, перевернул верх ногами - белые снежинки плавно спикировали вниз, - а затем вернул в исходное положение. Он заворожено уставился на падающий снег, который, лавируя, падал на маленький город, надежно укрытый внутри стеклянного шара.
  - Это 'Готэм', - сказал Джо.
  - Что? - отозвался Мэтт и непонимающе посмотрел на него.
  Джо все еще улыбался, и Мэтту показалось, что эта улыбка ненастоящая, фальшивая, вроде тех масок, которые надеваешь на 'Хэллуин'. От этого ему стало как-то не по себе. Словно кто-то прошелся по его могиле, подумал он.
  - Я говорю этот город внутри шара 'Готэм', он взят из фильма о Бэтмене.
  - Да? - удивился Мэтт и снова посмотрел на шар. Снежинки, все еще падая, кружили в медленном танце.
  - Я надеюсь, ты знаешь, о ком я говорю?
  - Конечно, - возразил Мэтт, - я видел все серии фильмов и почти все мультфильмы о Бэтмене.
  Джо вскинул пятерню и поправил прическу.
  - Могу спорить, что он уделает этого спайдермена.
  - Еще бы, - взорвался Мэтт. - Да если бы не его эти супер силы он вообще бы не стоил и выеденного яйца.
  - В этом ты прав, - кивнул Джо. - Ведь все остальные супер герои наделены сверх человечьей силой, которая им досталась по случайности в результате не удачного эксперимента. А бэтмен такой же человек, как и все, который добился всего сам с помощью силы воли и изнурительных тренировок.
  Мэтт одобрительно кивнул.
  - Так и есть.
  - Тебе нравится? - Джо указал на шар, который Мэтт держал в руке.
  - Да.
  - Тогда бери его, а в качестве оплаты ты поможешь мне загрузить все это барахло в мою машину.
  Мэтт недоверчиво посмотрел на него.
  - Помочь загрузить машину и все? - он не мог поверить этому.
  - Да, но если тебе этого мало в качестве оплаты ты еще можешь сплясать, если хочешь, - усмехнулся Джо. - Ну, так как? - Он поднялся со стула, демонстративно сложил его и закинул в кузов машины. Потом потянулся к следующему предмету, посмотрел на Мэтта и сказал:
  - Мое предложение все еще в силе, но я советовал бы тебе, поторопится с принятием решения, я ведь могу и передумать.
  
  После того как они закончили, Джо предложил выпить: Мэтту Пепси, а себе пиво. Джо отошел за напитками, которые находились в кабине машины, оставив Мэтта наедине со своим приобретением. Вернувшись, он присел на край кузова, протянул Мэтту газировку, сам открыл бутылку пива и бросил пробку в глубь кузова. Пробка, звякнув обо что-то, отлетела, дала еще раз о себе знать, и смолкла.
  - Хороший вечерок, - сказал Джо, прикладываясь к бутылке.
  Мэтт коротко кивнул, выдувая содержимое банки.
  - Приятно вот так просто посидеть в хорошей компании, выпить бодрящий напиток. А ты как считаешь Мэтт?
  Мэтт посмотрел на Джо. Солнце почти скрылось за кромкой горизонта, а луна еще не спешила выглядывать, спрятавшись за темным силуэтом облака. Фонари не горели. Лицо Джо было будто бы соткано из тысяч лоскутков теней, которые словно паутина, оплели его лицо. По спине Мэтта прошел холодок. Он осмотрел улицу и понял, что она пуста. Из парка не доносилось ни звука, а ведь обычно в это время старшеклассники, сидя на скамейках, попивали пиво в пакетах и играли на гитарах.
  Над парком повисла тишина, вязкая как кисель.
  - Да, - ответил он.
  Его тело похолодело, как будто он искупался в прорубе в тридцати градусный мороз.
  Джо глотнул из бутылки, затем обтер губы левой рукой.
  - Скажи-ка мне вот что, Мэтт.
  Мэтт посмотрел на велосипед и понял, что еле сдерживается, что бы сесть на него и уехать.
  - Ты вот, как считаешь, человек обязан платить? Платить за удовольствия?
  - Я не понимаю, - ответил Мэтт. Он не стал поднимать головы, чтобы не встречаться с Джо взглядом, в место этого его взгляд словно прилип к велосипеду, который лежал на боку, касаясь асфальта рулем, седлом и педалью. Сейчас он видел в нем тоже, что и оставшийся в живых после кораблекрушения видя на горизонте появившийся остров - спасение. Почему он испытывал такие чувства, он не знал. Казалось, что над ним тенью нависла неминуемая опасность, и он уловил ее своим шестым чувством, неподвластным ни какой логике.
  - Да брось Мэтт, ты все прекрасно понимаешь, - сказал он это таким тоном, словно спрашивал у него само собою разумеющиеся, как, например: сколько ему лет? - Ну, к примеру, когда ты приходишь в магазин ты ведь платишь за покупку?
  - Конечно, - сказал Мэтт, сглатывая сухой ком застрявшей в горле. Тут его руку, в которой он держал шар, что-то оплело. Слизкая мерзость. Оно медленно обвило его запястье - холодное и мокрое, и стало продвигаться выше, топорща рукав куртки. Мэтт с шумом набрал в легкие воздух. В нос ударил запах разложения, словно перед ним вывалили целый мешок рыбьих потрохов, которые перед этим весь день продержали под солнцем.
  - Что с тобой Мэтт? - спросил Джо, но только в его голосе не слышалось озабоченности, скорее интерес.
  Сердце, молотом стуча в грудную клетку, с силой вбрасывало кровь в сосуды, которые, растягиваясь, пульсировали во всем его теле. Щупальце - а может змея? - продолжало медленно и, смакуя продвигаться по его руке. Мэтт не в силах смотреть на это тихо заскулил. Между тем щупальце приблизилось к изгибу руки, и словно проверяя поверхность, по которой ей предстоит двигаться дальше, слегка коснулось кожи на бицепсе, которая тут же покрылась мурашками. Мэтт в ужасе прищурил глаза и задержал дыхание, готовясь к тому, что сейчас щупальце вонзится в руку, и будет продвигаться уже под кожей, а не над ней, поедая его внутренности по мере продвижения. Но вместо этого оно обвилось вокруг его локтя и продолжило монотонное движение, теперь уже вверх.
  - Не волнуйся ты так Мэтт, - мягко сказал Джо, но Мэтт уловил нежности в этом голосе не больше чем в вое волка, - ни чего с тобой страшного не будет.
  Мэтт не ответил, просто не смог.
  - Понимаешь у каждого свой подход, своя цена, за то, что он предлагает. И я не исключение.
  - Маммма: маммма, - проревел Мэтт. Под глазами набухло, и слезы текли по его щекам. Синие губы, скривившись в гримасе боли, сотрясались в рыданиях.
  - Нет, мама тебе не поможет, потому что это дело касается только меня и тебя. Только меня и тебя, - холодно возразил Джо. - Ты со мной согласен?
  Мэтт быстро замотал головой.
  - Вот и хорошо, - сказал Джо одобрительно, и на его лицо снова выплыла улыбка. - Так, как Мэтт? - Джо ударил ладонью руки свободной от бутылки пива по ноге, так словно услышал непристойную шутку из уст своего приятеля, - Ты мне так и не ответил. Нужно ли платить за удовольствия?
  Что бы там ни было, оно добралось до плеча и подбиралось к шее. Мэтт часто задышал, как человек сидящий на электрическом стуле, ожидающий смерти, только стой лишь разницей, что сквозь него не будут пропускать ток в тысячи вольт, а просто удавят, лишая возможности дышать.
  - Я же заплатил! - сквозь слезы выкрикнул Мэтт. - Я заплатил!
  Щупальце обвилось вокруг его шеи и начало медленно стягиваться. С каждым вздохом и выдохом становилось труднее дышать. Влажный обод, заключивший в смертельные объятия шею начал раздуваться, пульсируя, как артерия.
  - Не наддоо, - проскулил Мэтт.
  Холодная и влажная кожа щупальца, отвратительная на ощупь, уперлась в подбородок и, раздуваясь, продолжала приподнимать его выше и выше, так что теперь Мэтт мог видеть только черный небосвод, раскинувшийся над землей саваном. Пульсация стала учащаться, словно внутри щупальца жило еще одно существо куда более изощренное в черных деяниях не жале это, использующее щупальце как лоно матери, а, теперь вдоволь напитавшись флюидами страха, истощаемыми всеми порами Мэтта, рвалось наружу, навстречу ночи.
  Все это время Мэтт так и не отпускал шар, внутри которого за толстым стеклом прятался 'Готэм' засыпанный белым хлопьями снега, держась за него как за спасительный канат.
  Неожиданно слизкий канат прекратил пульсировать, остановился как сердце тяжело больного не выдержавшее изнурительной борьбы с болезнью. Мэтт зажмурившись, задержал дыхание, ожидая самого худшего. В тот же миг щупальце лопнуло. Раздал влажный хлопок. И его лицо, куртку и руку под рукавом обдало холодной волной, растекающейся слизи. Он вскрикнул.
  Задыхаясь, Мэтт поднял руки к лицу и стал соскабливать с него остатки внутренностей существа, но пальцы лишь хватали воздух, царапая кожу, не находя ничего. Ощущение влажности пропало.
  Продолжая пытаться, стряхнут с себя не существующие остатки щупальца, Мэтт сквозь свои сопли и слезы, не переставая, продолжал повторять:
  - Я заплатил! Я заплатил! Я заплатил!
  - Теперь, да и ты свободен, - услышал Мэтт голос Джо, только он был далеким, как крик птицы в небе, и холодным как дыханье ветра.
  Мэтт вскочил как ошпаренный, словно кандалы, прикованные цепями к земле, удерживаемые его на этом месте, потрескались под действием неведомой силы, и с гулко бьющимся сердцем, держа в руке то, за что, он уплатил сполна, подбежал к велосипеду. Рывком подняв его, он перекинул ногу через раму и, оттолкнувшись другой о землю, закрутил педали как одержимый.
  Удаляясь, он не переставал, повторять одно и тоже, сначала громко, потом тише, пока не опустился до еле слышного тревожного шепота:
  - Я заплатил! Я заплатил: я заплатил: я заплатил:
  Джо встал, выкинул допитую пивную бутылку, швырнув ее в кусты возле парковки, а затем закрыл задние дверцы машины. И лишь на какой-то миг вступающей в свои права ночи, он показал свое истинное лицо: длинные седые волосы, доставали до земли, стелясь по ней как ядовитый плющ. Синяя джинсовая куртка и джинсы исчезли, а вместо них был серый плащ, старый и потрепанный. Поля плаща, волочась по земле, скрывали за собой его ноги. Кисти рук, выглядывающие из рукавов, были ссохшиеся, серые, покрытые черным струпьями, а кожа, обтягивающая кости выглядела как мембрана на крыльях летучих мышей. Он был так стар, что, скорее всего сам не знал, сколько ему лет. Но между тем, он снова стал тем Джо, который очень долго не будет покидать многих жителей этого городка, приходя к ним, тогда, когда день сменит ночь, а с неба выглянут звезды, словно сахарная пудра, посыпанная с верху рукой создателя, прокрадываясь к ним в теплые постели, где они мирно спят, тревожа их сон.
  Джо открыл дверцу машины с водительской стороны и залез в кабину. Спустя секунду заработал двигатель - урча, как довольный котенок. Машина съехала со стоянки, и, не включая фар, двинулась вниз по улице, крадучись словно тень.
  Внутри водительской кабины стоял запах сигаретного дыма и пива. Дым от сигарет был постоянным путником, впитавшись в оба сиденья и даже в плющевого попугая висящего под зеркалом заднего вида, не покидая кабину даже с раскрытыми настежь стеклами, а пролитое день назад пиво на пассажирское сиденье постепенно выветривалось. На пластмассовой приборной доске синим фломастером было выведено элегантным старинным подчерком: ЕСЛИ ТЫ ВЕРИШЬ В БОГА - ТЫ ВЕРИШЬ В МЕНЯ. Видавший виды аудио проигрыватель, торчавший из приборной доски, мочал.
  На каждой кочке машина слегка подпрыгивала, и было слышно, как в кузове что-то громыхает и звякает.
  Выехав за пределы города фургон, стал набирать скорость, из кабины послышались тяжелые ритмы музыки. Опавшая листва мимо, которой проносилась машина, встревожено вскакивала, и по-старчески кудахтала, на сорванца осмелившегося посягнуть на ее покой.
  Фургон, несшийся на встречу ночи, вдруг замер, так словно запечатленный на фото снимке. Звук мотора и музыки еще слышались, но постепенно таяли, удаляясь, словно фургон продолжал свое движение, но уже не в этом мире, а параллельном, оставив после себя этот фрагмент, как старую отслужившую шкуру. Машина стала изменяться. Красная краска, начала обесцвечиваться, и сквозь те места, где она была, стало видно то, что было по другой борт машины. Покрышки колес пропали, оставив голые диски, и создалось впечатление, что машина парит в воздухе, словно на воздушной подушке. Стекла будто плавясь, искажали до неузнаваемости, лунный свет, который, отражаясь, извивался, словно белый змей. Потом когда от машины практически ничего не осталось - только неясный призрачный силуэт, надпись на боку выведенная белым баллончиком: ВОЗЛЮБИ ОТЦА НАШЕГО ГОСПОДА, мгновение паря в воздухе, словно прощальная улыбка чеширского кота, потускнела и пропала.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"