Дмитрий Сергеевич Пупыреев не зрил в корень и напрасно не прислушался к совету кандидата философских наук Алевтина Ивановича Пещерного, застрявшего в сантехническом приспособлении Штопора.
Григорий Андреевич Куликов не засиделся в медитирующей позе лотоса, и пролежни ему не угрожали. Развевался он на собственное усмотрение, с пользой для православной веры и родной хрюпинской епархии.
Зажав под мышкой рулон туалетной бумаги, исписанной до втулки подобающими молитвами и главами из Священного Писания, батюшка вприпрыжку трусил по бережку озера вслед за хвостатым проводником - псом Филимоном, и в его голове звучали торжественные гимны в честь самого себя. И, будучи человеком скромным, изредка нахваливал блохастого. провожатого. Ай да Филька, ай да... собачий сын! Вовремя же ты подвернулся и натолкнул на великолепную идеищу. Воистину, Божий помысел!
Еще какой промысел! Пока хрюпинцы, увлеченные внешними проявлениями гостеприимства, развлекались с посольством, Григорий Андреевич осторожно, точно карманник в час "пик", пару раз потерся о бок вожака аборигенов и незаметно прицепил к его роскошному поясу из шкуры питона примитивный, зато эффективнейший "маячок" - лишнее перышко, предварительно натертое щепоткой ладана. Теперь этот духовитый приборчик работал не хуже лапшовского пеленгатора, посредством филимонова носа вел батюшку к заветной цели - в логовище язычников, закосневших в своих заблуждениях. Было чему порадоваться.
Древнегреческий изобретатель Архимед просил других греков дать ему точку опоры, чтобы перевернуть мир. В ответ прагматичные греки пожимали плечами: мол, ты, уважаемый ученый, намекни, в какой стороне эта точка находится, мы пойдем туда, притащим ее к тебе и тогда, будь добр, переворачивай. Судя по тому, что мир никуда не опрокидывался, Архимеду не удалось воплотить свою грандиозную идею в жизнь.
Настоятель храма Святой Екатерины-великомученицы отец Григорий не собирался покушаться на лавры открывателя закона о правильном погружении тела в ванну или бассейн без затопления соседей с нижнего этажа. Но махонькую точечку приложения собственных сил он отыскал и полагал, что, поднатужившись, опрокинет, повергнет наземь языческие идолища гоминоидов, а их волосатую паству обратит к истинной христовой вере. Мечты получались светлые, лучезарные. Им ласково улыбалось иномирское солнышко и ликовала природа. Скрипел песок под подошвами сандалет, в саване за озером, почти, по-птичьи порхали и курлыкали грифы, ящуры и всякие твари.
"Благочинный, поди, позеленеет от зависти? - размышлял, широко шагая и удерживая в поле зрения, филимонов хвост, Григорий Андреевич. - Больше не пошпыняет за нерадивость в службах. Фигушки! Лоб расшибет в поклонах, каясь за грех гордыни и былые притеснения меня, без пяти минут Святителя Григория. Да что благочинный, рыло фарисейское? Сам архиерей, нет-нет, бери выше - Святейший Патриарх не только благословит, сочтет за честь пойти под благославление и приложиться к руке Первокрестителя нового мира. Ровней себе признает! А то!"
Возвышенные думы о духовно-служебном росте переполняли смиренное батюшкино сердце, заставляя его биться в строгом соответствии с песней о пламенном моторе внутри самолета. Наконец-то ему выпал шанс вырваться из стен хрюпинского прихода, где большинство прихожан озабочены, каким способом уговорить Отца Небесного, поспособствовать в мелких житейских делишках - здоровья подкинуть, детишек в институты пристроить, мужа-алкоголика приструнить, на начальника лихоманку навести. Никакого благочестия в людях. Взять, хотя бы, эту кобылищу, Жанну Пещерную, директрису ЦУМа, лукавую женку.
От некстати возникших воспоминаний батюшку передернуло, словно обосевшей подошвой он наступил на скользкого змия, выскользнувшего из-под копья Георгия-победоносца. Прости мя, господи! Господь проигнорировал суетные мыслишки пастыря, подбросил еще.
...Жанна Сазоновна Пещерная, как помнится, явилась не в добрый час.
Матушка пронюхала, что у незамужней секретарши мэра Любы Козодоевой, которую Григорий Андреич еженедельно исповедывал по месту жительства, ни с того ни с сего округлился животик, и она в ультимативной форме требовала от благочинного по всей строгости разобраться с авторством беспорочного зачатия. Благочинный автора вычислил, но почему-то тянул с карательными мероприятиями. Возможно, не хватало прямых улик, одни косвенные. За прямыми уликами следовало обратиться к мэру, который, поговаривали, брюхатил своих секретарш с регулярностью быка-производителя. Скорее всего, на такой неординарный шаг благочинный не решался. Архиерей мэра уважал за богоугодные дела и солидную помощь в организации приюта для беспризорных детишек.
Пещерная - не явилась, выскочила из "вольво" цвета мокрого асфальта, подаренного ей щедрыми акционерами ко Дню города, в деловом костюмчике, по молве - от Славы Зайцева, и даже, не прикрыв космы, бросилась к отцу Григорию, сидевшему, пригорюнясь, после распитой с Евграфом малой бутыли самогонки, на ступенях храма.
- Помоги, батюшка! - ухватилась она за подол рясы и впилась густо напомаженными губищами в ткань. - На вас уповаю, последнюю мою надежду!
- Чего, тебе, дщерь, надобно? - он с трудом поднял тяжелые очи на просительницу и отобрал заляпанный помадой подол. - Муж загулял? Любовник бросил? Возвратом мужей, любовников и женихов не занимаюсь. Иди с Богом!
- Черт с ним, мужем! Авось заразу венерическую домой не притащит. Он у меня чистюля и за здоровьем следит, козел, медичек институтских пользует, - отмахнулась Жанна Сазоновна, и возвратным движением осенила чело подобием крестного знамения, точно макияж поправила, лацканы пиджака и юбку.
- Я, собственно, по другому вопросу. Но тоже по линии здравоохранения. У меня нервы воспалились от сидячего напряжения на работе. Люмбаго, то есть радикулит по научному поясницу крючит. И остеохандроз в печенках. Все болит - голова, руки, позвоночник, крестец. Шея не поворачивается. Ночами вою!
- Воешь? Волчицей? Луна беспокоит? - кустистые бровищи отца Григория полезли вверх: "Спятила баба? Кабы в бороду не вцепилась. Матушка не поверит исцарапанному лику. Евграфа что ли кликнуть в свидетели?"
- Это не ко мне, это - к психиатру надо.
- Уже была! Он бился-бился, бился-бился, ни хрена не нашел, деньги забрал, и к вам направил. Сказал, что только вы, попы, такие блуждающие нервы лечите. Не знаю, говорит, чего там надобно, молитву прочесть, свечу поставить, водичкой сбрызнуть? Вам, священникам, видней... Помогите!
- Вот, дармоед! Деньги дерет, а пациентов ко мне гонит. Проходу от вас нет. Ладно, приступим. Крещена?
- Ага! Дважды.
- ???
- Первый раз в детстве, по инициативе покойной бабушки, второй, когда моего недотепу координатором назначили. Тогда все городское руководство оптом крестилось. Пришлось нам за компанию, ради имиджу и политического весу принять участие. А что, дважды вредно?
- Важна искренность в вере, а не количество. Давно ли в церкви была после крещения, дочь моя? Когда в последний раз причащалась, постилась, исповедывалась? - делая скучающий вид, спросил батюшка и передвинулся подальше на верхнюю ступеньку. - Десятину церковную исправно жертвуешь?
- И у вас без бабок не обходятся. Десятина это скоко? Десять рублей? Пожалуй, расценки ваши меня устраивают. Доступные. Господи, прямо щас отдам!
-Не рублей, бестолковщина, десятая часть доходов, на...богоугодные дела. У тебя какой доход?
- Это - зачем еще? Вы что, в налоговой работаете? Откуда у меня доходы? Оклад - два МРОТа! Без премиальных. Едва хватает... На жизнь... Скромную... Вегетарианскую... Без излишеств...
Оба покосились на "вольво" цвета мокрого асфальта.
- Тогда жертвуй церкви десятую часть...от скромного.
- А не жирно ли будет? - поразилась Жанна Сазоновна занебесными ценами на оздоровительные услуги и сделала первую попытку поторговаться. - Столько деньжищ за грошовые свечки и воду из крана? Без десятины никак нельзя? В порядке милосердия, например? По расценкам для малоимущих.
- Почему нельзя? Можно. Случай у тебя, голубушка, тяжелый, практически неизлечимый, - поугрюмел батюшка и сердито ткнул указательным пальцем в глубокую ложбину на груди просительницы. Бюст от толчка всколыхнуло. - С блудящими нервами не шутят. Помре, голубушка, скоро. Единственное, чем смогу помочь, это милосердно похоронить по христианскому обряду, с отпеванием.
- Пом...ре...с отпеванием? Я-я ж молодая, пожить еще хочу. У меня семья, муж, ребенок, работа! Согласна, все, все отдам. Дам...сто...долларов! - заголосила Пещерная и, вновь поймав полу рясы, трубно в нее высморкалалась. - Двести устроит?
Григорий Андреевич поморщился. С каким человечьим материалом приходится работать и окормлять пастырскими наставлениями? Новенькую рясу помадой испоганила, матушке трудов подкинула и новую порцию подозрений в неверности.
Пока он бился за освобождение своих обгаженных несмываемой помадой одежд, в дверном проеме храма за его спиной материализовалась темная плешивая фигура с красными вырдалачьими очами, распевающая басом и приплясывающая:
- Со святыми у-у-упокой, у-у-упокой! Я-а и-ду, и-ду домо-о-мой!
-Ой! Кто это? - Пещерную точно сквозняком сдуло с храмовых порожек в салон "Вольво", согласно рекламе обеспечивающий своим пассажирам почти стопроцентную безопасность в любых ДТП, кроме нападения на кузов инфернальных чудовищ.
В голове ее завертелись нечестивые мыслишки. Уж не костлявую старуху с ржавой косой на плече вызвал старый пень, чтоб поспособствовала выманить денежку? У них, попов, всякое случается: то иконы слезами заливаются, то статуи говорят, то девицы без мужиков беременеют. Однако, было заметно, что посланница смерти явилась без полагающего профинструмента - зазубренной косы, зато с пучком свечей в одной руке, с поллитровой бутылкой - другой. От нее за версту разило квашеной капустой, нестиранными носками и сивушными парами. И не старуха это, мужик, пьяненький.
Получивший, наконец, свободу маневра, Григорий Андреевич, уловив знакомый запашок, недовольно пошевелил ноздрями: нужный свидетель Евграф пребывал в несвидетельской кондиции. Чего ему в алтаре не спалось?
- И..ик! Двести маловато будет, сударыня, - деловито заявил пономарь загробным голосом тени отца Гамлета. - Пятьсот - в самый раз! Ну и по мелочи - тыща кирпичей, белила, краска. И машину кровельного железа на починку крыши.
- И это вы называете десятиной? - кукушкой высунулась из салона Пещерная. - Двести налом и банку краски.
- Тады похороним! По-христиански! Бесплатно, - почему-то обрадовался пономарь и подмигнул настоятелю.
- Вымогатели! Рекитеры! Последнее выдираете с мясом... Двести пятьдесят и две банки.
- Окстись, Евграф! - одернул его Григорий Андреевич. - женщына не себе. Поезжайте, милая, поезжайте, я помолюсь о твоем здравии заступнице нашей.
- Вы шо батюшка? В храме крыша худая, дыра на дыре. Осенью по алтарю нырять будем, - жарким басом зашептал тот и постучал пальцем по своему лбу. - А в приходской, сами знаете, кассе...гм...нетути профициту, одни фефициты и разруха. Глебка Титок грозит настучать благочинному.
- Цыц, греховодник! Не поминай имя чер...тьфу...всуе! Думаешь стоит рискнуть?
- А то! Баба в деньгах купается. Не обеднеет.
Пещерная слету уловила заминку: " Еще чуток накину, и спеклись попы. Вылечат!"
-Триста, три банки краски и десять листов оцинковки. Все! Все! Приступаете к лечебным процедурам! И чтоб с гарантией, не то по судам затаскаю.
- У нас гарантия до могилы, со знаком качества! -дал сомнительную гарантию Евграф, пересчитывая зеленые купюры. - Баксы не фальшивые? Не чеченские? Смотри, сударыня, иноверские фальшивки в православном храме недействительны. За них лихоманка трясти будет по ночам.
- Я не враг себе. Грамотная. Доллары наши, подлинные, российские. Без обмана. В банке дали. Скажи, чем лечить станете? Водой? Или руки с биотоком на мозги накладете, как экстрасенсы?
- Бог с тобой! Никаких накладок. Грех! Водичкой святой сбрызнем. Помолимся святому Панелеймону-исцелителю и Богородице. Свечечек вволю дадим.
- Так мало? Лохушку из меня не делайте.
- Ничего себе, мало ей. В самый раз. Даже с запасом. Свечечки-то у нас не простые, святоекатеринские, целебные. Натощак съешь четвертинку заместо огурчика и похм...любая нутряная боль исчезает. На себе испытано. Только учти, не больше четвертинки. А лучше огарок испод икон принимай. Помолясь. Молиться умеешь?
Сделка почти удалась.
Левый профицит в приходскую казну они отработали со всем прилежанием. Воодушевленные остатком когора с добавкой ядреного самогона, Григорий Андреевич с Евграфом дурными голосами, надсаживаясь от усердия, не провели, проорали молебен специально во здравие генерального директора хрюпинского ЦУМа, проинструктировали болящую прихожанку по вопросам молитв и подарили книжечку Нового завета, якобы освященную хрюпинским архиереем исключительно для подобных случаев.
Иногда хмельных хористов заносило, и тогда окрестные бомжи, по теплу проживающие на приходском кладбище, дивились внеурочному светскому пению:
"Врагу-у не сдае-е-е-тся наш гордый "Варя-яг", пощады никто не же-е-л-а-ет!.."
- Во, дают! С бесами что ли дерутся? Видать, бойня у них идет серьезная, без дураков. Но, молодцы, пощады не просют!- делились впечатлениями бомжи под обжигающий чифирок.
Напрасно священнослужители драли глотки во имя прохудившейся крыши. Какой уж там кирпич и кровельное железо, если неприятностей подвалило выше церковной колокольни.
Жанна Сазоновна Пещерная пренебрегла наставлениями Евграфа, решив, что много мало не будет, и вместо рекомендованного огарка натощак умяла пару свечек целиком, чему, естественно, воспротивился капризный организм. Скуповатая гендеректрисса угодила в больницу. Обалдевший хирург, вытряхнув из пациентки перемолотые свечечки, после операции было направился в епархию, чтобы устроить форменный скандал: мол, ваши работники культовыми предметами темных людей кормят, их здоровью вредят. Тогда бы архииерей сердито топнул ножкой: " Ах, поганцы! Выгоним в три шеи за ересь чернокнижную!"
К великой радости Григория Андреевич, ожидавшего со дня на день десант разъяренного благочинного с присными, события развернулись по другому сценарию. Вмешался координатор хрипинского отделения "Единения" Алевтин Иванович Пещерный, которому будущий скандал с участием супруги не сулил политических дивидендов, сплошные убытки. За тысячу долларов он уговорил хирурга чуточку подправить диагноз на пищевое отравление консервами, что, в общем-то, почти соответствовало действительности, а сумма с лихвой компенсировала муки совести. Хирург, приняв мзду, промолчал. Пострадавшая тоже принесла себя жертву на алтарь семейного бизнеса.
"Много дал! Не мог поторговаться, идиот?" - чтобы муж не задавался и знал, кто в доме хозяин, Жанна Сазоновна не больно проутюжила его кулаками, но действия сочла удовлетворительными и для поощрения накапала рюмочку настоящего коньяка "Белый аист". Сама же с устатку хлопнула грамм двести для стабилизации тонуса:
" Не соврал поп. Помогло его лечение. С нервами полный порядок. Ничего не болит. Хорошо в больнице приличной жратвы не давали, похудела от ихней "манки" килограммов на двадцать. И, кажись, помолодела малость. Готовься теперь к исполнению супружества, прохвессор кислых щей. Можешь забыть про своих тощих медичек...до конца финансового года"...
Неизвестно чем реально закончился финансовый период для четы Пещерных. ЦУМ процветал, торгуя европейским товаром китайского происхождения по заоблачным ценам. Мокроасфальтовый "Вольво" документально превратился в реликтовый "Москвич-412", с пробегом, десятикратно превышающим длину земного экватора.
Налоговая же проверка установила, что семья Пещерных приблизилась к грани нищеты и нуждалась в поддержке органов социального обеспечения. Об этом Жанна Сазоновна, злорадствуя, поставила в известность настоятеля церкви Святой Екатерины-великомученицы и вместо обещанного кровельного железа подарила ему копию акта проверки: " Бумага дорогая, мелованная. С оборота - чистенькая. Остронуждающимся раздадите для писем и жалоб властям"
Десятина получилась скудной.
Храмовая крыша осталась без починки и пронырливый гад Титок начал готовить процедуру всенародного импичмента батюшке:
"Деньжищ собрали стоко, что хватило бы и на позолоту купола. Куды Гришка с Евграфом их дели?"
Разумеется, Титок врал не хуже фольклороного сивого мерина. Собранных с прихожан средств едва хватило на самогонный аппарат, модернизированный хрюпинским изобретателем Гелием Федоровичем Лапшой до размеров портфеля модели "дипломат". Но подобные расходы не предусматривались ни в одном из монастырских уставов, и Евграф водил бдительного Титка на смотрины бочки краски, удачно выделенной в минувшем году правлением акционерного общества "Хрюпстальконструция": "Вот они, денежки, мытарь вавилонский. Ваккурат на цинковые белила хватило. А ты - позолота!"
Титок ковырял краску, засохшую до каменной прочности, но продолжал приставать с позолотой, которая придала бы куполу величия и благолепия.
В довершении всех бед обнаружилось, что авансовые доллары, которыми предприимчивые священнослужители собирались сбалансировать дефицит в кассе, даже не фальшивые - сувенирные картинки и пущены в шутейный оборот астрологической фирмой "Астрал" накануне первого апреля. В покойных американских президентах городское управление федеральной службы безопасности легко опознало брыластый лик хрюпинского мэра господина Буркина замаскированного академической ермолкой и галстуком-бабочкой. Баксы тишком конфисковали и передали прототипу изображения для дальнейшей ликвидации полиграфического хулиганства. Благо для настоятеля и пономаря, органы свято блюли муниципальные тайны и посвящать в них епархиальные власти не стали. Потому благочинный остался в стойке нетерпеливого сеттера, провожающего взглядом не подстреленных охотником уток. Слухи о сексуально-медицинских художествах отца Григория вольно гуляли по городу в точном соответствии с конституционным правом граждан на свободу слова, обрастали фривольными подробностями и при всем том, оставались слухами.
На фоне огорчительных событий секретарша мэра Люба Козодоева благополучно родила младенца мужского пола. Ну, ни капельки не похожего на отца Григория. Вылитый мэр!
Филимон не исполнил возложенной на него высокой миссии. Дезертировал куда-то по своим собачьим надобностям, успев довести батюшку, грезившего будущей славой Первокрестителя, только до опушки леса.
- Эх, тварь божья, неразумная! Бросил пастыря на пути к мученическому венцу. Не будет тебе, подлец, памятника из чистой бронзы за поддержку святого дела! Памятник ему? Чтоб тя в кипящей смоле выкупали! - посетовал Григорий Андреевич, пытаясь сориентироваться без проводника в незнакомых дебрях по солнышку, веточкам, травке и наперсному кресту. Следственные пассы выдали нулевой результат. Обстоятельства вынуждали прибегнуть к нестандартным действиям и подменить собой Филимона. -" Укрепи, Господи, мой дух. Или лучше - нюх!"
Батюшка задрал рясу до подмышек так, чтобы полы ее не путались под коленками, завязал края узлом на спине, засучил до локтей рукава, встал на четвереньки и, обнюхивая растительность, неторопливо зарысил на четвереньках вдоль опушки.
Песьи ухватки давались ему не просто, иномирские насекомые, дивясь необычной форме сосуда с теплой и вкусной кровью, атаковали по всем направлениям и яростно впивались в оголенные члены и шею. Отсутствие хвоста сильно осложняло борьбу с ненасытными тварями. Оставалось сожалеть, что Творец сущего не удосужился оснастить человека столь важным приспособлением для борьбы с настырными мухами и комарами.
- Кышь! Кышь! Пиявицы ненасытные. Кышь! Недосуг мне с вами разбираться! Кышь! - увещевал налетчиков батюшка и лягался поочередно то рукой, то ногой. Еще больше досаждала борода из-за низкой стойки, подметающая землю под следопытом. Время от времени волосья попадали под пальцы и приходилось разевать рот, чтобы челюсть не вылетела на дорогу. И тогда окрестности оглашал звук, напоминающий обиженный рев вепря, которому влепили в окорока заряд поваренной соли.
Когда в коленных чашечках заскрипели косточки и от трения на штанах возникли дыры величиной с ладонь гоминоида, он наткнулся органом обоняния на узенькую тропочку, излучавшую еле-еле заметный запашок ладана. Дорога к погрязшим в грехе язычникам выглядела непрезентабельно, устланная грязью, клочьями навоза вкупе с колючками. Тернисты пути твои, господи! Не мог подучить их правилам общественной гигиены и заставить прибраться.
Не меняя позы, отец Григорий сбавил темп с рыси на шаг и преодолел с полкилометра в древесном туннеле, проделанном без сомнений разумными существами. Разумными и весьма разборчивыми в вопросах собственной безопасности.
Алчущий святых подвигов пастырь напрасно отказал Филимону в бронзовом памятнике. Мог бы посулить и чугунный ради справедливости за уроки собачьего мастерства. Шагай Григорий Андреевич в полный рост, озабоченный сохранностью штанов и бородищи, угодил бы под выброшенное самострелом копье и, проткнутый им, отправился бы договариваться с апостолом Петром о подобающем сану местечке в Царствие божьем. Почетно, конечно, очутиться там среди крылатых ангелов раньше положенного времени, но, согласитесь, оттуда затруднительно исполнять миссионерские обязанности среди закоренелых язычников. Как-то не по-христиански обращать их в истинную веру через спиритическое блюдечко. Срамно...
Господь уберег своего верного раба от глупой участи нанизанного на шампур шашлыка и вроде бы помог продлить земную миссию. Копьище толщиной с бревно чвикнуло в метре от позвоночника и, воткнувшись в смесь навоза с колюками, распахало острием целую сажень.
Неведомая сила ухватила тело за подмышки, сдавила ребра, прижала к ближайшему дереву животом и по шершавому стволу, как по монорельсу, потащила на верхотуру, к разлапистой кроне.
" А не рановато ли, Боже? Куда ты меня несешь? Мне же окрестить язычников надобно" - успел подумать Григорий Андреевич, решив, что его все-таки забирают небеса для дальнейшего прохождения службы в рядах апостолов и пророков.
Мягкого торможения не получилось.
Строители ловушки не ставили главной задачей комфортный подъем добычи и не видели существенной разницы между священнослужителем, зубастым ящуром и крысосвиньей. Их инженерные находки не продвинулись дальше веревки с петлей на одном конце и каменюкой-противовесом, перекинутой через сук, послуживший в качестве блока. В этот сукоблок батюшка врезался макушкой и краем гаснущего от удара сознания успел зафиксировать искомое место прописки здешних гоминоидов.
Городище - два десятка шалашей без архитектурных достоинств, огороженных частоколом, располагалось в центре огромной поляны. Между лесом и забором, как положено на стратегически важных объектах, ни травинки, ни кустика, гладко и вылизано, будто катком проутюжили. От стерильного вида чистенькой полосы иноплеменные разведчики-диверсанты загнулись бы от горя - не подберешься, чтобы причинить материальный ущерб или устроить мордобой владельцам фазенд. Вдобавок к этой предосторожности над частоколом там и сям мелькали волосатые часовые, прилежно несшие дозорную службу, а у дыры в заборе, скорее имитирующей ворота, дрыхнул, прислонясь к столбу, самый ответственный караульщик. И хозяева без стеснения предавались безделью, вели отчаянную борьбу со скукой, слонялись вокруг хижин, собирались в компании, ругались, жгли костры, искали в шерсти друг друга блох. Ну, прямо, живая картинка для учебника истории о жизни и быте наших предков-питекантропов, только-только начинающих покорять своей разумной деятельностью окружающую природу.
Последним, что узрел Григорий Андреевич, роскошные черепа различных представителей фауны, напяленные для устрашения на колья забора. Среди выставленных образцов попадались... Впрочем, поручиться за остроту зрения батюшка не мог и счел замеченное предсмертным бредом.