Домой с работы еду в автобусе, даже удалось сесть, к моей остановке пассажиров остаётся немного, смотрю в окно, уже темнеет, а когда выйду, будет совсем темно. Включили фонари, на проспекте они ещё все горят, а у нас в районе - через один, ночью вообще отключат, в целях экономии. Смотрю на своё отражение в стекле - голубая маска прикрывает лицо, только глаза видны. Теперь это привычное моё отражение, нормальный вид. Ну и пусть одни глаза выглядывают, при этом какая-то загадочность появляется. А что, если я там под маской привлекательна? Шучу, конечно, ни без маски, ни под нею ничего привлекательного нет. Большинство пассажиров маски давно не натягивают, но я не могу себе позволить что-либо подцепить и домой принести.
За окном растекается в мутном свете фонарей знакомый пейзаж - многоэтажки, голые деревца и кусты, опустошённые зимой газоны, грязь на них замёрзла ледовой коркой. Лучше, чем лужи. Весь февраль было тепло и пасмурно, моросили дожди, но казалось, что это уже весна, скоро станет светлее и веселее. А недавно ударил морозец, сковал землю и воздух, выйдешь из дома, вдохнёшь и чувствуешь, как холодок протекает в лёгкие. И понимаешь, что это по-прежнему зима.
Еду в автобусе, смотрю ежедневную киноленту за cтеклом: подрагивает, ускоряется, останавливается, снова разбегается в искусственном освещении искажённая реальность - вроде бы то же самое, что и всегда, а вроде бы и совсем не то.
Я живу вместе с мамой, больше никого на свете у нас нет. Приезжаю домой, у мамы ужин для меня готов. Сама бы я не стала ничего готовить - нет ни сил, ни желания после работы. Хорошо, что я живу снова с мамой, она обо мне заботится. Лишь с возрастом я научилась ценить эту заботу.
В молодости я стремилась вырваться из-под маминой опеки, начать самостоятельную жизнь. Но замуж я так и не вышла, так и прожила всю молодость с мамой. Какое тут замуж - толстая некрасивая неинтересная девушка, кому она нужна. Только уже не в молодом возрасте я переехала к Виктору, к большому удивлению мамы, да и своему тоже, если говорить честно. Мама меня даже пыталась остановить: зачем тебе это нужно, он тебя всё равно скоро выставит за дверь. Но я должна была попробовать, а после таких слов - тем более, я должна была доказать, что могу построить что-то своё в этой жизни. Пусть и в таком возрасте, и с мужчиной значительно старше меня, разведённым, и с дочерью, и с внуком, а также обременённым болезнями и внезапными сменами настроения, привыкшим, что все под него подстраиваются. Зато он выглядел солидно, это должна была признать даже мама, которая сразу не приняла его из-за нашей разницы в возрасте, но когда он удостоил нас своим визитом на 8 Марта - с букетом цветов, в дорогой меховой шапке, она сказала мне потом со вздохом:
- Ну, что ж, попробуй, вроде хороший человек.
И я переехала к нему жить, и неплохо мы с ним жили; с работы я вскоре ушла, там начались неприятности, не хотела больше себе нервы трепать, просто так я бы не уволилась, конечно. А потом привыкла не работать, совсем не хотелось куда-то устраиваться, зачем, когда так спокойно и удобно.
Его дочь смотрела на меня, как на иждивенку, откровенно игнорировала меня, они уходили с отцом в другую комнату, чтобы поговорить. Я стала заранее уезжать к матери, когда дочь приходила, чтобы с ней не встречаться. Хотя она появлялась не так часто, только когда у неё были проблемы с сыном, муж её тоже бросил, и она могла кинуться за помощью только к отцу. Я в их проблемы не была посвящена.
Но в последнее время у Виктора пошла чёрная полоса, пришлось закрывать какие-то точки - у него была сеть магазинов "Свет", большинство он открыл при мне, мы вместе ездили, смотрели помещения для аренды, я потом там всё мыла-намывала перед открытием. Он стал нервным, постоянно раздражался, срывался на крик, я вроде бы и не виновата в том, что происходит, но кричал он при мне и на меня. А я не привыкла к этому, на меня никто никогда не кричал, меня охватывал такой страх, просто - убежать и спрятаться.
И я всё яснее понимала, что живу с ним только потому, что он меня обеспечивает, что с ним я не нуждаюсь ни в чём, то есть живу с ним исключительно по расчёту. Браком к тому времени это уже нельзя было назвать, просто совместное проживание.
И я не выдержала, собрала вещи и вернулась к себе домой, то есть к маме. Она мне ничего не сказала, она была к этому готова, она всегда знала, что это у меня с ним не навечно. Конечно, что может быть вечное, если за десять лет так и не расписались! Когда-нибудь он тебя выставит за дверь, ты ему - никто,- так она предрекала. Хорошо, что я сама ушла.
Поэтому мне пришлось искать снова работу, я даже не знала, как это делается, так давно не работала, словно была выключена из этой жизни. По прежней специальности мне совсем не хотелось работать, да я и потеряла квалификацию за эти годы. Тут рада, что вообще устроилась.
Я архивирую личные дела работников, заношу их имена в компьютер, сохраняю от исчезновения. Имя, отчество, фамилия, приказ о зачислении, приказ об увольнении. А что ещё надо от человека? Что ещё остаётся?
Когда приеду домой, единственное желание - лечь на спину и лежать. Так спина устаёт от долгого сидения за компьютером, что еле до дома дотягиваю. Хоть бросай всё и уходи оттуда. Только идти больше некуда. Где я теперь буду работу искать, если всюду увольняют людей?
Выхожу на своей остановке, пытаюсь не думать про ломоту в спине. Быстрей бы добежать до дома, скинуть тяжёлую куртку, лечь на диван. Сразу маску я не снимаю, пригрелась под ней, а на улице лицо замёрзнет. Да и вообще эта маска практична - тепло под ней в мороз. А когда начнутся весенние песочные бури, так я тоже буду маску носить, - чем лёгкие засорять всякой грязью. О лёгких мне только и беспокоиться! Тут вон в животе резь, то ли от голода, то ли ещё от чего-то. Чувствую, нельзя мне на бутербродах целый день сидеть, даже с горячим чаем. Видимо, пора на кашку рисовую переходить.
У мамы телевизор вечно включён на полную громкость, даже если двери закрываю, и то слышно. Она смотрит его постоянно, и я должна весь вечер слушать, чем её нагружают из этого дурацкого ящика. Но я уже ничего не говорю, если она хочет, то пусть смотрит, я не могу и не хочу её расстраивать. Заказала себе беруши, использую, читаю по вечерам книги. Я ведь чувствую себя в чём-то виноватой - пришла снова к ней жить, порушила её устоявшуюся спокойную жизнь.
Ладно, можно маску снимать, подышать немного свежим воздухом. Старая одинокая больная женщина возвращается домой с работы.
Когда ясно и морозно, то хорошо видны звёзды. Иду, поглядываю на небо, выходя из-под света фонарей, изучаю звёзды, уже знаю многие, которые в это время стоят над нашим домом, вернее на моём пути к дому. Не по созвездиям, конечно, в них я ничего не понимаю. Прямо передо мной три большие звезды расположились почти по линейке, я их сразу нахожу. Чуть подальше - мелкие в кучке с хвостиком, я их называю бутончиком. Смотрю на звёзды, это успокаивает, даёт надежду на какое-то постоянство - вот, они всегда были и будут там. И между ними - бесконечный, непостижимый нашим разумом простор.
Ничего не получилось у меня в этом прекрасном божьем и несправедливом человеческом мире.
- Мама, это я,- сообщила я громко, войдя в квартиру, включив свет в прихожей.
Ответа не последовало. Я подумала, что мама не слышит меня, хотя в квартире стояла тишина, телевизор не работал, что странно, а дверь в мамину комнату была закрыта. Я сняла верхнюю одежду, помыла в ванной руки и пошла в мамину комнату. Там было темно, но при свете из прихожей я увидела, что мама лежит на своей кровати, отвернувшись к стене, накрывшись своим пледом, на голове - розовый платочек, который она повязывала зимой, когда голова мёрзла.
Меня охватил страх - в это время мама обычно не спит.
- Мама, что с тобой?- я бросилась к ней, чтобы потрясти её за плечо.
Но она обернулась ко мне сама.
- Ах, Светочка,- проговорила тихо,- что-то мне нехорошо.
- Что с тобой?- спрашивала я, села к ней на кровать.- Что-нибудь болит? Может, "Скорую" вызвать?
- Нет, ничего мне не надо, ничего не болит,- всё так же тихо, безвыразительно говорила мама, лежала на спине, на меня не смотрела.- Что-то у меня такая слабость... Такое уныние нашло, что жить совсем не хочется.
- Мама!- воскликнула я.- Ты что?!
Она помолчала.
- А что я небо копчу? Вот так подумаешь: нет никакого интереса дальше жить. Такие вещи страшные в мире происходят, что невозможно просто. Не хочется жить,- сказала, закрыла глаза.
- Мама, а как же я?- снова воскликнула я.- У меня же никого больше нет!
Тут у меня выступили слёзы, я уткнулась лицом в мамино плечо.
Мама положила ладонь мне на затылок.
- Да, Светочка, одни мы с тобой на свете, некому за нас заступиться.
Я подняла голову, спросила сквозь слёзы:
- Мамочка, да что случилось-то?
- Да вот, стояла за молоком с машины, а там пришла Ирина из пятнадцатого дома, мы с ней встречались всегда в сквере, вместе гуляли. А она в трауре - у неё внук погиб, вчера привезли его в гробу.
При этом мама заплакала, стала отирать слёзы рукой, сложенной в кулачок, по-старушечьи сморщившись. Я гладила её по плечу.
- А я же его знала с малолетства,- продолжала мама, и слёзы текли по лицу.- Она с ним всегда гуляла во дворе, такой приветливый парень, всегда здоровался, улыбался... Только техникум окончил... Купила я молочка, творогу, шла домой и в первый раз в жизни поблагодарила бога, что нет у меня внука. Пришла домой и ничего не могу делать, просто легла и лежала.
- Мама, так ты не ела ничего?- спросила я.
- Какое там ела, ничего не могу.
- Мама, так нельзя. Это у тебя весеннее общее ослабление организма, а ты ещё и не ешь ничего.
- Может,- безвольно проговорила мама.- Я там творожку, молочка купила, поешь.
И она отвернулась к стене.
- Я сейчас нам сделаю что-нибудь поесть,- сказала я, вставая.- Ты поешь, и тебе сразу станет легче.
- Там я мясо достала, но не могла уже варить,- мама повернула в мою сторону голову,- смотри сама...
Снова отвернулась.
- Я нам бульон сварю,- бодро ответила я и пошла на кухню.
На самом деле никакой бодрости во мне не наблюдалось, я пришла на кухню, зажгла светильник над столом, уныло осматривалась и не знала, что делать дальше. Наконец, заметила небольшой кусок мяса в пакете в миске у раковины.
Ладно, надо что-то делать. Я достала суповую кастрюлю с полки, налила в неё воды, опустила мясо, поставила на плиту, зажгла газ. Посмотрела на часы на стене. Сколько оно теперь будет вариться? Часа два, наверное. Хотя кусочек небольшой, но после часа варки бульон ещё слабый, невкусный, насколько хватает моих познаний в варке супов. Я их почти никогда не варила, когда с Виктором жила. Как же он у тебя без супа?- поражалась всегда мама.- Долго без супа он у тебя не протянет.
Ничего, как-то протянул десять лет, не жаловался.
С супом у меня проблема, когда бульон закипает, то он у меня всегда убегает, то есть выкипает, потому что я пропускаю этот момент. Потом приходится плиту мыть, пену собирать. Такая морока. На этот раз я не пропущу, решила я, взяла стул, села у плиты, чтобы наблюдать за кастрюлей. Как только села, так почувствовала, что спина ноет. Лечь бы сейчас, ничего больше не надо. Нет, я не могу, я должна о маме заботиться.
Сидела, прокручивала в уме, что мне сейчас сказала мама. И снова, в какой уже раз, думала: хорошо, что у меня нет сына, его не отправят туда, что называть нельзя. Мне не о чём беспокоиться. Только о маме. До чего довели мою бедную!
И я вспоминала, как зимой, когда у нас отключали из-за прорывов труб отопление, мы грелись с мамой здесь, на кухне, включали конфорки и сидели, грелись.
Ничего, мы с этим справимся, сейчас я приготовлю что-нибудь, сделаю творог со сметаной, поставлю чай. Она поест, и завтра всё будет лучше. Нельзя ей совсем расстраиваться. Нет, мы справимся с этим. Я не позволю им разрушить, что у нас ещё осталось. Сейчас я чайник поставлю.