Кириллов Игорь : другие произведения.

Глава 8 Один не осмелится

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Глава восьмая

Один не осмелится

  

Sic erunt novissimi primi et primi novissimi

multi sunt enim vocati pauci autem electi

(Mat., 20, 16).

   - Мы должны идти дальше, на север. Немедленно. - Филипп де Нуало возвышался надо мной как гора, заставляя инстинктивно отодвигаться в сторону, освобождая немного свободного места хотя бы для дыхания, для глотка свежего воздуха, которого почему-то в его присутствии всегда не хватало. Впрочем, это не удивительно: кроме внушительных размеров он распространял вокруг себя крепкую острую смесь пота - своего и конского, резкий запах табака, трубку с которым он никогда не выпускал изо рта, да и еще вдобавок к этому перечислению, оставался после него какой-то тонкий, почти кошачий душок.
   Филипп прошелся по комнате, задержавшись у окна:
   - Посмотри, лужи покрылись ледком. Через неделю здесь нечего будет делать.
   - Отчего? - Я притворилась, что нахожусь в полном недоумении.
   Оттолкнувшись от косяка, он мгновенно развернулся:
   - Потому что через неделю здесь будет зима и нечего будет жрать. Поля убраны, но амбары - полным-полнехоньки! Но как подступиться к амбарам?
   - Оставим амбары в покое. Причем тут север? - Продолжала юродствовать я.
   - Да как причем? Или морозы тебе совсем голову приморозили, ветер сквозь уши выдул все, то там было умного? - Филипп опустился на застонавшую под его весом скамейку, вытянул ноги, - север - это рай для нас. Понимаешь, рай. Лучший выход!
   - Я не понимаю, почему наш рай должен быть на севере?
   Тяжелый кулак взлетел в воздух, зачарованно я проследила за его движением до той точки, где, набрав полную силу, он двинулся в обратный путь - до досок стола, заставив их возмущенно затрещать. Подпрыгнула кружка, зазвенела ложка в моей миске. Миска! Каша...
   - Прости, я продолжу, она уже начала остывать, - поковырявшись в овсянке, я набрала полную ложку, но не успела донести ее до рта. Толстые пальцы Филиппа легли поверх моих:
   - И как ты можешь есть эту гадость? - Его нижняя губа растянулась и опустилась вниз.
   - Лошади ведь могут, - я попыталась отшутиться, но безрезультатно. - Отпусти ложку, а то я...
   - Что ты сделаешь? - Глаза собеседника зажглись в предвкушении ссоры, но я не позволяла себе этого. Пока.
   - Мне придется ее выбросить. Я не смогу есть холодную кашу
   - А я не могу ее жрать ни горячей, ни холодной! Я хочу мяса, много мяса. И запивать его холодным свежим пивом или теплым вином, сидя в большой зале, где тепло. Да, я хочу сидеть в теплой комнате, а не дрожать у костра, пытаясь заставить свои челюсти не стучать слишком громко!
   - Я, я, я... слишком много местоимений! Если ты считаешь, что я этого не хочу...
   - Так что же ты тогда кочевряжишься? Слышишь, только свистни, немедленно сорвемся и будем в раю! Хочешь - выберешь себе замок, осядешь. Не хочешь - добычи на выбор - детям хватит!
   Добычи? Это слово хлестнуло меня не хуже нагайки. Значит, добычи... сказочка про Робин Гуда закончилась, так и не начавшись. Липкий страх опутал мозг - три с лишним сотни профессионалов перед началом зимы - не шутка. К тому же с юга и юго-запада наступает на пятки Империя - впереди северные графства. Людские графства. Филипп прав - добра там много, а коренных жителей - мало и они практически вне закона.
   - Надо подумать.
   - Хватит думать! - кулак опять треснул по столешнице. - Время уходит. мы выходим сейчас. Бенедикт Кривой сказал, что в Норшвице сейчас нет хозяина. Замок удобно расположен и не слишком мал - уместимся.
   - Подожди- подожди, как это - нет хозяина?
   Лицо гиганта стало плаксивым. Он терпеть не мог объяснять очевидные вещи, даже, если они были очевидны только для него самого.
   - Ну, как это нет хозяина? Старый - помер, осталась молодая вдова и мелкий. Лет, наверно, десять. Вдова, пока делили наследство, спуталась с одним рыцарем, умудрилась рассориться со всеми остальными и сейчас там охраны - человек двадцать солдат, ну и прислуга, рабы конечно!
   Пусть двадцать солдат, но речь идет о замке! Что-то новенькое. До сих пор мне не представлялось (к счастью!) участвовать в захватах замков. И я даже не представляю, что для этого необходимо. Где-то на задворках памяти плавают сведения об осадных башнях, камнеметательных машинах, подкопах, таранах... или как их там?
   - Ты очумел? И как ты собираешься брать замок? На лошадках через стены перелететь?
   На меня посмотрели как на умалишенную, потом сжалились:
   - Я ж сказал - рабы там есть. А какие они в северных графствах? Ну...
   Я мысленно выругалась. Хорошо придумал - не подкопаешься. Но мне не нравилась затея: попахивала она. Но сама мысль о теплом замке в холодную зиму была привлекательной.
   - Хорошо. Насколько удобно расположен этот замок?
   Филипп оглянулся в поисках чего-нибудь рисующего. Не найдя, он забрал у меня миску с холодной кашей и перевернул ее, вывалив содержимое на столешницу:
   - Вот. Это гора.
   Отломил кусок хлеба и водрузил его с краю овсяной горки:
   - Замок.
   Зачерпнул с другой стороны горы немного каши, высыпал возле хлебного замка, черенком ложки сформировал длинную извилистую полоску, перебросив еще один ломтик хлеба через нее:
   - Река и мост.
   Бросил ложку, поставил полураскрытые ладони, словно хотел заграбастать все разом: и реку, и замок, и гору:
   - А вокруг - леса!
   Критически посмотрев на физическое воплощение местности, я закрыла глаза и откинулась на стену. Думааать! Может, податься в наемники? А что - хорошая идея! Деньги - платят, добычи, которой так жаждет Филипп - завались. С другой стороны - кому сейчас требуются наемники? Точнее, против кого сейчас они требуются? Против Империи. Нет. В такие игры я играть не буду.
   Взглянула на собеседника. Он не сводил глаз с хлебного замка, любуясь. Заметив, что я смотрю на него, он произнес мечтательно:
   - А внутри горы - пещеры и ходы. Безопасность. И он будет наш! - Чмокнув, кулак вдавил кусочек хлеба в овсяную горку. - Ну что, выходим?
   Думай, головушка, думай! Ты лишаешься власти. Полтора года - коту под хвост. И я была уже голова сказать - да, но рот раскрылся и вылетело:
   -Нет.
   Филипп вскочил, тряхнул кистью, во все стороны посыпалась прилипшая каша:
   - Тогда я уведу всех...
   Я не стала ему отвечать, сделав вид, что очищение рукава от пресловутой овсянки - как никогда важно в моей жизни.
   Гигант вылетел за дверь, не потрудившись придержать ее. Грохот сотряс хлипкие стены дома, качнулись драные старые занавески на окнах, покрытых бычьими пузырями. А что еще хотеть от давно заброшенного домика лесника? Это - не хоромы, но, проведя месяц-другой возле костров, поневоле будешь рад на краткий миг очутиться среди четырех стен! Впущенный на миг осенний ветер скользнул холодом по коленям, поднял пепел в остывшем очаге. Скоро зима. В лицо заглянула унылость, превращающаяся с каждым мгновением в обреченность: это ее цвет, ее запах и звук.
   Сквозь глинобитные стенки домика был слышен зычный голос Филиппа, раздающего приказания. Кто-то спорил с ним, но я не вслушивалась, пустив на самотек. Не задумываясь над тем, что делаю, провела указательным пальцем по донышку миски. Круг, еще один. Никаких идей. Зачем-то взяла в руки миску и подошла к очагу. Остывший пепел и зола - ни уголька.
   С противным скрежетом в петлях, открылась дверь. Грохнули сапоги и сбивчивый голос, еле переводя дыхание, вылил все слова в одно:
   - Нуалоуводитсотню.
   Все также, стоя спиной к двери, отвечаю:
   - Пусть.
   Молчание, которое длится слишком долго. Так долго, что я не выдерживаю и поворачиваюсь. Майло, мой адъютант, привалившись к косяку, смотрит, даже не пытаясь скрыть изумления. Но молчит, памятуя о субординации.
   Повторяю:
   - Пусть уходят.
   Но тут преданность делу вступает в конфронтацию с субординацией и парень в отчаянии вопит:
   - Но он уводит остальных!
   - И что? Пусть идут те, кто захочет. Я не держу.
   Он хватается за голову и выскакивает, столкнувшись со вторым сотником - Рори О'Киннаном. Тот отвешивает парню подзатыльник, придавая необходимое ускорение для освобождения прохода. Майло вылетает, пытается пригнуться, но не успевает. В отместку он оборачиваясь, совсем по мальчишески показывает язык. Но дверь уже закрывается, снова впустив в домик стылый воздух.
   Сотник делает шаг, не сводя с меня глаз, другой и останавливается, нерешительно покачиваясь с носка на каблук. Его длинные, до подбородка, усы, седые от бед и желтые от табака, сегодня как-то по-особенному уныло обвисли, очерчивая печальную рамочку вокруг поджатых губ. Рори молчит, но его губы все больше и больше поджимаются и начинают собираться в одну точку. Куриная гузка - так говорит моя мама.
   Замечаю, что до сих пор бессмысленно верчу в руках пустую миску. Осторожно ставлю ее на стол. Как дрожат руки! Прикасаюсь пальцами ко лбу: горячий лоб и лед на кончиках пальцев.
   - Выйти бы. Сказать людям. Нуало хочет забрать всех. Сказать надо. - Он говорит, также, как саблей машет - круто, коротко и без раздумий.
   Не отрывая глаз от коричневых, сморщенных на голенищах, сапог, со сбитыми носками, потертыми под шпорами пятками, отвечаю:
   - Нет. Пусть решают сами.
   Качнувшись еще раз, сотник наклоняет голову и молча выходит из домика.
   Что я делаю? Страх сжимает сердце, подводит противную тошноту к горлу.. еще можно было выйти, поговорить, приказать, что-то сделать. Но я отказалась и сижу теперь как сыч в этом маленьком, унылом домике, сама себя запершая, отрезавшая от власти. Власть? Я подскакиваю на месте. Какая к чертовой матери - власть? О чем это я? Но, убеждения не действуют, потому что я понимаю, чего на самом деле я лишила сама себя.
   За стенами голоса становятся громче, слышны отдельные недовольные фразы, за которыми я уже почти не слышу громкого голоса Филиппа. Нет, я ошиблась! Вот и он - скомандовал садиться в седло. Шум усилился,, и вот к нему прибавился топот. Привычное ухо определяет аллюр. Рысь.
   И тишина.
   Все закончилось?
   Неужели, ушли все?
   В отчаянии я зажимаю уши. Я не хочу слышать тишину!
   Только стук собственного сердца, глухо отдающийся в плавающем гуле. Только дыхание, на удивление ровное и глубокое. Но сидеть долго с зажатыми ушами - жутко неудобно и я опускаю руки. Накатывает слабость, пронося с собой детскую обиду.
   Какой-то шорох возле двери и осторожный стук. Еле успеваю пересесть из позы роденовского мыслителя в другую - не менее знаменитую - "бабушка в окошке". Рука, подпирающая подбородок, невыносимо подрагивает, на глаза навертываются непрошеные слезы.
   Дверь осторожно приоткрывается, в щелку просовывается нос, который громко шмыгает. Прекрасно! Осталась с мальчишкой-адъютантом! Но, все же лучше, чем одна.
   - Высморкайся.
   Мне самой тоже бы не помешало. А еще вытереть украдкой глаза. Dabhaile!
   Нос пропадает, раздается звучное гудение, сделавшее бы честь слону на водопое, и снова в щель просовывается половина лица:
   - Можно?
   - Ну, заходи.
   Майло распахивает дверь, пропуская в домик еще двух человек. Сдерживая свою радость, сжимаю челюсти. Оба сотника - и первый, и второй. Оба - здесь! И вдруг льдинкой колет мысль о том, что, может быть, я зря радуюсь. Они просто пришли, чтобы сказать о своем решении уйти вместе с Нуало. Еще крепче прижимаю пальцами локоть правой руки к столу, смотрю, как белеют костяшки на левой. Холодно и зябко. Я их не буду винить.
   Рори откашливается, проводит пальцем по одному усу, потом по другому. Что он тянет? С моих губ готов сорваться вопрос, но я тоже молчу, боясь отказаться обманутой в своих ожиданиях. Наконец, он открывает рот:
   - Значится так, восемьдесят восемь человек ушло. Без самого. Шестьдесят два из его, остальные - помаленьку собрались из других. Вот, значится, такие дела. - И снова замолкает, водя пальцем по усам.
   Разговор перехватывает Оран Моррис, командир первой сотни:
   - Мы тут решили, что по совести надо - нечего по команде людей тащить.
   Ему вторит и О'Киннан:
   - Точно, нечего! Чай, люди - не коровы, а так, воровски, сводить людей со двора - непорядок это.
   Топот копыт, чей-то громкий смех. Майло выныривает за дверь. Через минуту он орет в щель:
   - Тут эти вернулись... - и замолкает. Слышно, как он отбивается, восклицая, - все равно скажу!
   Мы терпеливо ждем.
   И опять дверь распахивается на всю ширину косяка.
   - Дверь, Майло! Небось, коней воровал - двери запирал? - Мой голос мешается с громким:
   - Прошу! - Майло стреляет глазами, корчит гримасу, призванную у него служить молчаливым извинением и ломающимся баском командует:
   - Быстрее, быстрее. Не выстуживайте!
   Поросенок!
   Один за другим, смущаясь и пряча взгляды, входят шесть человек, пытаясь найти убежище за спинами друг друга.
   Я, с трудом отрывая вцепившиеся в локоть пальцы левой руки, жестом приглашаю сотников сесть на противоположную скамью. Куда бы деть руки, чтобы не было видно, как они дрожат?
   Шестеро возвращенцев топчутся, не поднимая голов. Так, двое из сотни О'Киннана. Как же их? Кажется, этот - рыжий - Мартин, а другой? Вот беда с количеством человек! Память отказывается вмещать сразу такое количество информации: приметы, имена, клички. Последние пару месяцев люди вливались в отряд один за другим. Ничего, бог даст, потихоньку выучу всех. Хорошо, а кто остальные? Например, эти двое? Нет, трое... Неужели? Из сотни Нуало сбежали. А кто там спрятался в самый угол?
   - Эй, выходи, что спрятался?
   - И ничего я не спрятался. - Парень недовольно бурчит, но выходит вперед.
   Крякает Моррис. Он быстрее меня узнал эти огненно-рыжие волосы, веснушчатую физиономию. Седрик МакФерроу. Парень, которого мы подобрали прошлой осенью в кабаке в Ингетлинге. Солнце в лохмотьях. Что же его понесло с Нуало? Поиски приключений?
   Рыжая голова повинно показывает мне темечко, острый подбородок вот-вот проткнет грудную клетку.
   - Парень, а тебя-то что понесло? - не выдерживает Оран. - Что, тебя мало кормили-поили? Одели, понимаешь, как человека, а он... в отрепья снова прыгнуть собрался.
   - Ничего не собрался,- басит Седрик. Голос его подрагивает, но парень форсит, - Нуало сказал, что каждому, кто пойдет с ним он даст столько земли, сколько ему надо. Нам замков не надо! Денег бы немного, а что даст деньги? Земля.
   - Да, - подтверждаю его слова я. Выдерживаю паузу, не глядя в глаза присутствующих: удивленные, возмущенные и заинтересованные, одновременно кляня себя за то, что открыла рот - не смогла промолчать, сорока! Откомментировать ей, видишь ли, захотелось! Но, понимая, что больше держать паузу не имеет смысла, продолжаю, - да. Он действительно даст землю каждому столько, сколько тому надо. Три ярда в длину и два в глубину.
   Старая шутка производит тягостное впечатление. Парни опускают головы. Весь их вид говорит о большом желании растаять и стечь куда-нибудь в подвал. Рори опять взялся за усы. Один Моррис украдкой от меня, держа руки под столом, показывает два огромных, красных в золотистых веснушках, кулака Седрику. Тот косится на них как нашкодивший щенок, но раздувает ноздри и вздергивает подбородок. При этом его уши краснеют еще больше. За него мне не страшно - из него сделают человека. Моррис постарается.
   Вновь ловлю себя на применении слова человек. А как еще сказать? Настоящего эльфа? Во-первых, Седрик - полукровка. Даже не полукровка, а так, седьмая вода на киселе - прабабка сходила налево. Да, и, в сущности, какая разница между тем, кто стоит перед тобой? Эльф ли, человек? Главное - какой он.
   Поэтому, еще раз я внимательно присмотрелась к пятерым парням. Почему они вернулись?
   - Можете идти.
   Облегченно завздыхав, шестерка вывалилась за дверь. Очевидно, их с нетерпением ждали - сразу же посыпались заковыристые шутки.
   Я потерла висок, стараясь избегать прямых взглядом сотников:
   - Присмотрите за ними. О'Киннан, возьмешь одного, а Моррис - двоих других. - Палец Рори завис на левом усе. - Сами разделите на досуге.
   Сотники молча кивнули и продолжили рассматривать сапоги. Никто не хотел прерывать вынужденного молчания.
   - Хватит сидеть - дырка на штанах будет. - Хлопнув ладонью по миске, я поднялась. - По коням.
   Дверь, холодный ветер брызнул в лицо мелким дождиком, хлюпнула под ногами объеденная гнилью доска, у самого порога переброшенная через лужу. Осень. А скоро - зима: белые мухи, лед, бескормица и отсутствие легальных способов добычи денег. Брр!
   Я натягивала перчатки медленно, делая вид, что именно это простое действо занимает меня более всего на свете. Расправляла кожу, не обращая внимания на взгляды не одного десятка человек. Кажется, театр одного актера еще не закончился. Боковым зрением отметила Майло, старательно, высунув язык от усердия, подтягивавшего подпруги моего Галли. Тот норовил наступить ординарцу на ногу, но паренек явно был шустрее. И, видя, что его старания не увенчиваются успехом, жеребец изогнул шею и куснул Майло за плечо.
   - Ай! - Обозлившись, парень хлопнул Галли по морде и тут же глянул в мою сторону, задрал брови на середину лба и поднял плечи к ушам, - балует.
   С сожалением, заправив последний шнурок, пришлось отвлечься от перчаток:
   - Зажрался. Подпруги подтянул как следует?
   Майло улыбнулся уже уверенно и, смешной в своей кажущейся взрослости, пробасил:
   - А как же. Сами ж проверять будете? Он поначалу как барабан надулся, но меня не обхитрить.
   Галли дергал головой и утробно фыркал. Его, как впрочем, и других лошадей еще не коснулась голодуха. После того, как нам отказали в Люмбурге, еще были деньги в кошелях, были мелкие заказы. Не сказать, что важные, так, делишки, но за которые худо-бедно платили. В конце-концов, оставались еще лормийские купцы, у которых крутились отданные им под проценты денежки. Сколького труда мне стоило уговорить их на это, но они быстро поняли, что достающиеся им проценты - есть плата за воздух и красивые слова, которыми они обольщали своих клиентов, выдавая кредиты. Но, эти деньги могут и подождать. Ничего, Галли, не отощаешь. Мало ли других способов прокормиться в военное время?
  
   - Господа! Меня, как я думаю и вас, тревожит одна и та же ситуация. А именно - партизанские рейды имперцев. Уже две недели наши передовые полки сталкиваются с проблемой прокорма лошадей, да и собственного питания тоже. Вам также должно быть понятно, что мы не можем предоставить им всем фуражиров, поскольку, как вы понимаете, обозы передвигаются гораздо медленнее, чем идет наш авангард.
   - Господин выборный маршал, вы позволите?
   - Что еще?
   - К сожалению, это не все. Вот только что, перед самым советом, я получил сообщение, что вошедший сегодня утром в Терк полк барона Олсена обнаружил, что деревенские не только не могут предоставить фураж, но были забраны и все деньги, хранившиеся у тамошнего старосты.
   - Какие деньги?
   - Все... сухомельщина, ставщина, роговые... все. Этот идиот под спуд все складывал, сразу не отправлял.
   - А что, барон тоже ничего не смог выяснить?
   - К сожалению, нет. Сценарий нападения такой же, как и во всех предыдущих случаях: деревня окружается глубокой ночью, вычищаются амбары. Все происходит так быстро, что в большинстве случаев деревенские даже пискнуть не успевают. К тому же, как рассказывал сын старосты, когда он попытался проскользнуть в лес, чтобы добраться до ближайшего поста, но ему это не удалось... деревня была плотно обложена. Он утверждает, что даже мышь не проскочила б.
   - А после? Почему староста не послал никого после?
   - Он и послал. Но того отряда уже и след простыл. Олсен прочесал лес - они как в воду канули.
   - След простыл, в воду канули! Сударь, вы обстановку докладываете или сказки мне рассказываете? Чем больше я вас слушаю, тем больше мне кажется, что мы обречены. Вы неспособны сладить даже с тем мелим отрядом, проникшим на нашу территорию. Что же вы будете делать перед лицом всей армии Империи, которая уже перешагнула наши границы и движется нам навстречу? Вот вы, например, Стевенморт?
   - Стоять насмерть.
   - Стоять насмерть. Хорошее предложение. Одно "но" - по вашему трупу пройдут, даже не заметив, а то и использовав как подсыпку в ров при взятии очередных стен. Что вы бледнеете, господа? Не нравится перспектива? Не нравится... но это в возможном будущем. А мы вернемся к делам насущным. Итак, следует признать, что мы имеем дело с профессионалами. Это вам не ополченцы, которых большинство из вас имеет в своих рядах. И не дергайте подбородками, милостивые судари. Что поделать, такова судьба. Мы не воины - мы купцы. Но, если Северный Союз поручил нам защиту своих границ, мы должны нести этот крест до конца, каков бы он ни был! Перед нами грозный враг - Империя, у солдат которой есть и выучка, есть и опыт. Но им мы должны противопоставить наше горячее желание отстоять родную землю и не пустить сюда ни одного из нелюдей. Я еще раз прошу не расслабляться. Удвоить количество людей в патрулях, уменьшить территорию разъездов. Полковник Тасмин, ваше ведомство должны больше внимания обращать на работу с местным населением! Враг шляется по нашей территории как по своей, мне докладывают о грабежах постфактум. Почему?
   - Господину выборному маршалу известно, что мои люди уже измотались, выискивая следы...
   - Следы! Не следы должны быть, не следы. Вы давно должны были мне представить не следы, а, по крайней мере, трупы, если у вас не хватает ума взять их живыми! А вы все следы ищете.
   - Но люди тоже должны когда-то отдыхать! Эта нечисть отдыхает. Причем нагло отдыхает посреди дня, а передвигается исключительно ночами. Мы не можем прочесать все овраги и лога - нам попросту не хватает людей.
   - Говорите, отдыхает днем и передвигается ночью? Значит и вы тоже должны передвигаться ночью. В конце-концов, не мне вас учить! Я не хочу больше слышать о том, что мой авангард в очередной раз лег спать голодным. Я не хочу слышать, что лошади похожи на живые скелеты, а в это время наши враги жрут продовольствие, которое должно принадлежать моей армии!
   - Армии Союза...
   - Нет. Хватит! Уж коли Союз выбрал меня командовать вами, значит, ответственность за армию лежит на мне полностью. А в таком случае, армия - моя. И попрошу не обсуждать.
  
   День клонился к вечеру. Усталые, перемазанные землей, со сбитыми в кровь руками, в лагерь на вершину холма поднимались воины. Валились на землю подле костров, но голодные желудки заставляли их открывать глаза и через силу рыться в котомках, ища ложки.
   - Дядка Керден, а дядька? - Молодой парень с выражением полного недоумения и растерянности хлопал себя по пазухе, по бокам, потом сунулся в сумку, пошарил там. - Дядька!
   - Что тебе, неугомонный! - Откликнулся пожилой воин с сожалением рассматривая свои ладони, - умыться бы не мешало, да где там - не отпустят.
   - Так у тебя фляжка имеется, что ж не помыть-то? - Продолжая что-то искать в сумке, спросил парень. - А ты моей ложки не видал?
   - Так я про что говорю - не отпустят теперь водички налить. А противник, говорят уже на подходе, неровен час, под утро подойдет - как в бою-то за водой ходить? Хоть и река под боком, - Керден ухмыльнулся, покачав головой, - говоришь, ложки нет? Какой же из тебя тогда воин - без ложки-то?
   Парень в отчаянии отбросил сумку:
   - Да была она здесь, была! С утра еще была! Куда подевалась - не под землю ж провалилась! - И вдруг замолчал.
   - Что язык проглотил?
   - Точно. Я вспомнил - под землю провалилась. Как я один кол всаживал, так почуял, что-то выпало из-за пазухи-то. А поднять забыл! Где уж вспомнить-то было - гнали как на пожар: быстрее, быстрее. Пойду, что ли посмотрю.
   - Ну, иди. Только долго не ходи - сейчас костровой позовет, хлебать будем. А то давай я тебе быстро вырежу - кольев-то навалом еще осталось.
   - Не, - замотал головой парень, - та заговоренная мамкой была. Найтить надобно! - Он поднял сумку и перебросил ближе к сумке Кердена, - глянешь?
   - А то? - Отозвался дядька. И, глядя вслед, проворчал, - теленок. Воевать пошел, а все мамку вспоминает.
   Спускаясь до середины холма, где чернели колья засеки, парень несколько раз с силой хлопнул себя по лбу, наказывая за отсутствие смекалки и памяти. Дурак ты, Марк, дурак и есть! Сидел бы дома на крыльце, да семечки лузгал. Нет, славы воинской захотелось, заиграло в груди у него. Чем он хуже старого Кердена - дядька, вон в два раза его старше, а идет. Да и не последнюю роль играла беленькая Эмилька - дочка старосты. Всю дорогу Марк мечтал о том, как вернется он, увенчанный славой, бросит мешок на стол перед старостой. А мешок-то зазвенит и случайно так, очень кстати, завязка на нем распустится и вывалит на скобленые доски столешницы монеты. Чистого золота, из какого, как говорят знающие люди, чеканит деньги Северный Союз. Сам он никогда не видел золотых монет, да и из деревни ни разу не выезжал. Не пришлось. А как пошел на зов вербовщика, будто одурманенный, так до сих пор и не опамятовался! Все перед глазами узенькое личико стоит и звон монет в ушах.
   - Эй, куда прешь?
   Дернулась и уплыла куда-то вбок улыбающаяся в восхищении Эмилька, растворяясь в вечернем сумраке, и вместо лица милой Марк увидел грубую рожу, всю в оспинах и грязи десятника Ганоба.
   - Куда прешь, я тебя спрашиваю? - Вдобавок парня еще и встряхнули.
   - Туда, - Марк показал пальцем справа от себя.
   - А что там делать? Или еще не наработался за день?
   - Ложку я там потерял, - смущенно пробормотал парень.
   - Что? - Наклонился ближе десятник, - что потерял, не слышу?
   - Ложку, - проорал Марк, ненавидя самого себя за все разом: и за потерю ложки, и за то, что он вообще ушел из дома.
   - Ложку говоришь? - Ухмыльнулся Ганоб. - а память ты не потерял? - Он заржал и легко крутнул парня в руках, - иди отсель, покуда не приложил тебе. Ложку он потерял, придурок. - И долго еще кричал вслед поднимавшемуся Марку, - я за тобой еще прослежу! Ты мне только щит потеряй в бою, мать твою всей ярмаркой, с кренделем да под музыку! Сам прибью и зарою!
   Обратная дорога показалась парню длинней чем обычно. Давил стыд, обида на десятника. Даже вкусный запах, круживший над снятым с костра котлом, никак не мог вернуть потерянный аппетит.
   - Ну что, нашел? - Спросил Керден, не оборачиваясь.
   Весь десяток уже окружил котел, дожидаясь команды "Хлебай!". Носы шевелились, втягивая запах похлебки, пальцы сжимали, как рукояти мечей, черенки ложек.
   - Нет. - Марк сел на траву. - Не нашел. Даже не дошел.
   - А то мы не слыхали как будто! - повернулся к нему, оскалясь в белозубой улыбке Мюррей - остряк и запевала. - Хорошо тебя Ганоб почистил. Будешь знать, как первое оружие воинское терять.
   Марк едва не бросился на него, но вдруг возникшая перед носом ложка, которую молча протягивал Керден, заставила плюхнуться обратно на землю.
   - На. - Дядька помахал перед Марком ложкой. - Ну, держи, оглашенный! Я не слишком старался - как получилось, - добавил он чуть виновато.
   - Спасибо, дядь, - совсем по мальчишечьи пискнул Марк, принимая ложку.
   Необструганный черенок, в коре и сучках, колол ладонь, угловатые края черпачка кололи губы, но это не мешало Марку лезть в свою очередь в котел за похлебкой. И даже после того, как криво осклабившийся Ганоб крикнул: "Тащи мясо, не забывайсь!", парень загнал глубоко внутрь вновь появившееся чувство обиды. Умудрился выхватить пару кусков и, кинув их на ладонь, перебрасывал из руки в руку, дуя изо всех сил, словно гнал от себя дурные мысли.
   - Дядька, а, правда, что мы сильнее?
   Засыпавший уже Керден недовольно проворчал:
   - Правда.
   - Тогда для чего мы тут рыли валы, засеку рубили?
   Керден приподнялся на локте:
   - А как ты воевать собрался? Наскоком?
   - Нет. Просто, если мы сильнее, что неприятель, почему бы просто не пойти навстречу и не разбить его?
   - Сосунок. - Керден потянулся шеей. - На марше любого, будь он хоть в сто раз сильнее, могут разбить. А тут встретим, побьемся честь по чести, и дальше пойдем.
   - А почему? - Марку не терпелось выяснить еще один, волновавший его вопрос, - почему именно тут?
   - Сие тайна начальства есть, нам ее знать не надобно. - Керден уже не скрывал раздражения. - Кончай трепаться, парень. Спи. Неровен час, завтра противник подвалит - спать будет некогда. - Дядька повернулся спиной, подложил кулак под голову и вскоре захрапел.
   Марк тоже лег, подложил руки за голову и уставился в черное небо: бархатный стол менялы с рассыпанной по нему мелочью серебрушек. Сбоку выкатывалась, сияя полновесным золотом, желтая луна. Пламя в костре придушили, разбив крупные поленья, но от него все еще сильно тянуло теплом, грея левый бок. Правый же, хоть и прикрыт был кожушком, чуял пронизывающий осенний холод. Да и спина промерзала сквозь лапник. Недолго прокрутившись, парень скорчился и забылся беспокойным сном.
   - Марк, проснись! Да проснись же ты, окаянный! Быстрее!
   Вскочив на ноги, парень долго не мог сообразить, что к чему. Вокруг него все носились, подгоняемые хриплыми, но еще не сорванными голосами десятников. Чуть припрыгивая от переполнявшего его предчувствия скорой битвы, прошел сотник, глянул хмуро:
   - Ганоб! Шевели своих, что они у тебя вяленые такие? Быстро к засеке, черти соленые!
   Десятник огрызнулся куда-то вбок, отвесил полновесную затрещину некстати замешкавшемуся воину:
   - Слышали, мать вашу за ноги? Шевелись, чтоб вас черти на сковородке поджарили.
   - Ты б не ругался зазря, - проворчал Керден, - чертей поминать рановато.
   Ганоб ухмыльнулся:
   - А что - рано? В самый раз. Пришли черти-то.
   - Какие черти? - Марк по-очереди хватался то за суму, то за щит, которые выпадали из его бестолково трясущихся рук.
   Дядька подтолкнул племянника в бок:
   - Не боись! Они сами нас боятся. Вон, глянь - не хотят подходить ближе.
   Парень посмотрел вниз и тут же вскрикнул:
   - Так они тут! А мы - как на ладони.
   - На ладони - это верно, - обернулся десятник, - но вот поди-ка, возьми нас, на ладони-то! - он протянул руку вперед, к носу Марка и резко поджал пальцы в кулак, - вот, где они у нас будут! Марш, марш, что уши развесил!
   Подхватив свои пожитки, Марк побежал, догоняя соратников к кольям засеки. Туда, откуда слышалась привычная брань, устраивавшихся на позициях лучников:
   - Не засти! Щит-то ставь, но не поперек же, голова еловая. Я тебе, что в него стрелять буду?
   Справа и слева глухой топот сказал ему, что на фланги вышли кавалерийские хоругви. Носились с поручениями курьеры из тыла, где, окруженный Желтой хоругвью, стоял военачальник со свитой.
   Марк послушно шагнул на место, полагавшееся ему по строю, упер в землю длинный заостренный книзу щит, и осторожно выглянул. Стоявшие впереди него копейщики заслоняли поле, но все же, Марку удалось увидеть кусочек. Внизу, у самой подошвы, выглядывая из тумана, копошилась пехота, точно также выстраиваясь в четкие линии, между щитами скрывая лучников. Позади них ощетинилась копьями кавалерия.
   Прошел час. За ним еще один. Сошел утренний туман, показав вражеские позиции. Стоять в ожидании, да еще на холме, когда кажется, что на тебя направлены тысячи глаз нападающих было невыносимо.
   - Дядь, а дядь. А когда воевать-то будем?
   Керден не ответил, зато Мюррей не преминул хохотнуть, показывая зубы:
   - А вот сейчас и будем - трава высохла.
   И, словно этого дожидались, взвыли трубы и рожки - вражеская пехота пошла на приступ. Им ответили трубы в стане Империи, глухо заворчали барабаны, перекликаясь с рокотом своих собратьев в боевых порядках Союза. Карабкаясь, выставив вперед щиты, на холм поползла черная лавина. Тут же что-то зашелестело в небе. Подавив в одно мгновение желание узнать - что же это за шорох, Марк поднял щит точно так же, как это сделали Керден и другие, ветераны многих битв. Но, холодея, увидел, что их строй поредел. Многие, большинство из которых были такими же желторотыми, как и он, уже лежали на земле, проткнутые длинными стрелами.
   - Щиты вниз, лучники - пли!
   И теперь со стороны имперцев полетели под холм безразличные смертоносные жала, равно втыкаясь в дерево щитов и в живую плоть.
   Северная пехота была все ближе и ближе, видно было оружие: все сплошь косы и цепни ополченцев. Мечей и вовсе не видать - только на флангах, где были рыцарские и городские отряды. Там были вои в кольчугах и доспешные.
   Вновь с той и другой стороны сыпался дождь стрел, падали на землю убитые и раненые, а наступавшие смыкали ряды и шли по телам, словно не замечая этого. Первые ряды достигли уже засеки, держа наперевес свое бывшее когда-то мирным оружие, пытались прорваться, теряя соратников, обливаясь кровью своей и чужой. Но не было им возможности даже отступить, сзади напирали вторые, третьи ряды. И последними шли воины единственного оставшегося в живых полка провинции Фарбург. Той провинции, которая пала первой. У них не осталось ничего, но была злость и ненависть. И теперь они шли, направляя, как опытные пастухи гонят стадо на бойню, отряды ополченцев на валы, мрачно и непоколебимо.
   Лучники отступили уже давно, стискивая зубы в бессилии. В близкий бой соваться даже и думать было нечего. Кроме луков, конечно, были короткие мечи, но куда им против насаженных на древки кос! Теперь вся надежда подмаршала была на пехоту, растянутую по всей длине засеки. Многотысячные полки северян ползли вверх по холму не кончающейся лестницей. Выстоять, только выстоять, - твердил подмаршал, с тревогой оглядывая позиции. День еще только начинается.
   Впереди Марка упал воин, и парень с ужасом, сжавшим сердце, понял, что он теперь первый в ряду. Вцепившись до боли в пальцах в петлю щита, шагнул и немедленно был атакован северянином. Лезвие косы сверкнуло в двух пальцах от его правого плеча и вонзилось в подставленный щит Мюррея. По не окованному краю брызнула щепа.
   - Бей же! - прохрипел Мюррей, сдерживая напор пехотинца. Под шлемом вздулись синие вены, лицо побагровело.
   Марк машинально взмахнул мечом, не помня, как их учили - просто поднял его и со всей силы ударил по ненавистной руке. Хрустнула кость, перекосилось лицо атаковавшего, которого нерастерявшийся Мюррей отбросил на землю и, присев под щитом, отражая удар другого северянина, прикончил, воткнув бедняге под подбородок свой длинный меч. Марка замутило, но не было времени поддаваться слабости - на него лезли сразу трое. Приняв на щит одного, он, не глядя, ткнул вперед мечом, немедленно почувствовав, как железная полоса, почти не встретив сопротивления, вошла во что-то мягкое. Дернул назад, чтобы успеть отбить смертельный удар огромного цепа, вознамерившегося размозжить ему голову. Увидел изумившееся лицо противника, его ровесника - без шлема, в мягкой войлочной шляпе. Удивился сам, но, не раздумывая, рубанул мечом. На землю упала рука, все еще сжимавшая цеп. Еще удар и обезглавленное тело рухнуло под ноги следующему солдату, лезущему через засеку. Скоро Марку стало казаться, что не было ни Эмильки, ни долгой дороги, ни бессонных тревожных ночей на привалах. Вся его жизнь только и состояла из одних движений щитом и мечом. От рождения стоял он здесь, и до смерти будет стоять. И так Марка эта мысль захватила, что он не выдержал и оглянулся. Справа, уже не отпуская шуточек, стоял Мюррей. Слева бился Керден - огромный как скала, и такой же непоколебимо спокойный перед волнами, накатывавшими на него. А две линии напирали друг на друга, пеной вскипал блеск мечей и снова терялся в черной гуще сражавшихся. Падали трупы бессчетно, но не в силах была северная пехота прорваться сквозь стену из щитов.
  
   - Погоди, не лезь поперек батьки в пекло! Куда ты сейчас будешь соваться? Здрасьте, я - ваша тетя? Что смеешься?
   - Ничего. Но отчего такая уверенность, что они примут нас после?
   - Примут. Посмотри на их порядки - пехота растянута по всему периметру. А кавалерия - только лишь на флангах. А у северян она как на флангах, так и по центру. Нашу пехоту сомнут за здорово живешь сразу, как только она сунется за засеку!
   - Не сунется она.
   - Сунется. И пешие пойдут, и кавалерия поскачет - как миленькие! Им же не землю отстаивать надо, а битву выигрывать. Не будут они сидеть.
  
   Катилось солнце по небу огненным колесом, но не было жарко от него бившимся. Обливались они не потом, а кровью. И, падая, последние взгляды устремляли не в небеса, а в черную землю, взрытую ногами. В землю, которую одни защищали, а другие пришли завоевывать, но которая с одинаковой лаской обнимет и примет их всех после.
   Дважды, подчиняясь сигналам труб, откатывалась пехота северян, и уже трижды менялись защитники холма, и каждый раз Керден силой уводил племянника в тыл, садил на землю, уговаривая как ребенка то попить водицы, то, сняв шлем, просто лил ее на макушку.
   - Охолони чуток. - И хватал Марка за рукав, - успеешь. Дай другим порубиться вволю.
   На втором отдыхе Марк решил утереться рушником, что украдкой передала ему Эмилька. Достал его из сумки, расстелил на колене, да так и остался сидеть, вперив взгляд в вышитый кусок ткани. Не была видна на нем вышивка - коричневой высохшей кровью покрыт был рушник.
   Заметив это, Керден усмехнулся:
   - А что ты, забыл, как утирался в прошлый раз? Не боись - не твоя.
   Но в третий раз отдыха не получилось. Проревели трубы и, северяне в беспорядке ринулись вниз с холма. Рявкнули их имперские сестры, призывая всех воев вдогонку. Перелезая через трупы, завалившее подступы к засеке, ринулась пехота, поджимая фланги, чтобы дать дорогу кавалерии. Застоявшиеся кони храпели, спускаясь по пологим склонам.
   - Давай-давай! Так их раз-эдак. Трусы паршивые - сбежали. Ничего, от нас не побегаешь! - Подгоняли своих подчиненных командиры.
   Разгоряченные погоней пехотинцы как-то сразу не успели заметить, что северяне, заставив их спуститься с холма, резко остановились, пропуская вперед лучников. Неожиданно, так же, как и в первый раз зашелестело синеющее закатное небо. Захрипев, рядом с Марком упал с проткнутым горлом Мюррей. Не петь ему больше, - пронеслось в голове у Марка. Он брякнул на землю щит, чтобы прикрыть своего лучника. Сейчас не было спасительной засеки - голое поле, а впереди - враг.
   Спешно заворачивала коней кавалерия, спасаясь от туч стрел за спинами своей пехоты. Рокотали барабаны, надрывали и без того осипшие голоса командиры, растягивая фронт, но вдруг задрожала земля и пехота северян начала расступаться. Между колоннами появились первые всадники. Они скакали медленно, но с каждым ярдом набирали разгон, чтобы врезаться в первые ряды имперской пехоты как косари в июльскую жару, снимая свою страшную жатву. Сверкала сталь, неумолимо опускавшаяся неутомимыми жнецами - падали как нива, вои. Полки смешали свои ряды в тщетной попытке устоять. А позади них бесновались всадники, запертые своей же пехотой.
  
   Полковник Синей хоругви сидел на липовом пеньке. Грузная, начавшая уже оплывать фигура не помещалась на этом деревянном остатке. Чтобы удержаться де Бар упирался каблуком в мягкую лесную землю, но изредка со вздохом менял позу. Сесть более удобно ему не позволяла еще и выставленная вперед правая нога. Причиной тому была рана, которую полковник получил три месяца назад. На коже остался лишь шрам, но де Бар предпочитал лишний раз ногу в колене не сгибать. Одному богу известно, каково было полковнику в седле!
   Полковник сменил позу, перенеся половину затекшего зада на пенек, машинально потер поясницу. Вот уже несколько минут он не сводил взгляда с воинов, доставленных ему дозорными дальнего поста. Оставленная здесь, в лесу позади холма, хоругвь была секретной и должна была оставаться таковой вплоть до приказа подмаршала. Но менее получаса назад прискакали двое дозорных с вестью, что в лес вошел большой отряд, не менее двух сотен. На известные слова не ответил, но по требованию остановился. Враждебных действий не предпринимал, а его командир требует встречи с де Баром.
   - Ну что ж, - хмыкнул бывалый солдат. - Требует, так требует. Тащи их всех сюда.
   Сидя на пеньке, полковник внимательно рассматривал прибывших, совершенно этого не стесняясь. Добротно одетые, на гладких конях, у иных под куртками кольчуги, на нескольких надеты бехтери. Наплечники, наручи и нагрудники не блестели, но зоркий глаз де Бара заметил царапины и вмятины. Под шлемами - лица зрелых воинов, есть молодежь. Правда, попались пару раз и совсем мальчишки. Особенно эти, двое, что стоят чуть впереди.
   - Ну, кто тут хотел разговора?
   С темно-гнедого коня спрыгнула маленькая фигурка. Стоявший рядом подросток подхватил повод.
   - Я.
   Много повидавший полковник поначалу вздрогнул от неожиданности, услышав женский голос, но натура взяла свое, и он улыбнулся:
   - И что требуется от меня милой даме?
   Подошедшая ближе сняла шлем и оказалась обладательницей вполне миловидного личика в окружении темных волос, забранных сзади в хвост, но сильно растрепавшихся под шлемом. На вкус де Бара, предпочитавшего городских мещаночек, лицо было чересчур породисто: с высокими скулами, четкими крыльями бровей над холодными серыми глазами.
   - Даме - от вас ничего не требуется. Мне кажется, что это вам требуется помощь.
   Тут не выдержал не только де Бар. Смеялись все: от рядового до сотников. Смеялись, хлопая себя по ляжкам, прислоняясь лбами к нервно вздрагивавшим лошадям.
   Однако, переждав бурю хохота, девушка изящно наклонила голову и улыбнулась, чуть поддернув вверх уголки губ:
   - Благодарю вас. Всегда мечтала быть предметом всеобщего внимания, но на такое я даже не могла рассчитывать. Замечательно!
   Хохотнув в последний раз, де Бар остановился. Итак, попался крепкий орешек. Но что, в самом деле, ей понадобилось? Не уловка ли это северян? Но чувством, принадлежавшим с рождения каждому, в чьих жилах текла кровь Старших, он понимал, что перед ними - не люди. Пусть полукровки, квартероны, но кровники. В таком случае загадка становилась еще неразрешимей. Полковник знал, что в северных графствах все нелюди находятся вне закона, тогда перед ним - друзья? Или наемники, продавшиеся за деньги купеческого Союза? Деньги - это оружие, страшнее которого еще ничего не сумели придумать.
   Полковник повозил языком по зубам, цыкнул и пощупал сломанный зуб - больно. Не иначе, придется после боя выдирать. Жалко. Посмотрел на собеседницу - ее глаза прищурились, ноздри слегка дернулись. Ага - задело, - подумал де Бар, но в следующий миг с ошеломлением услышал громкий чих. Девушка медленно стянула перчатку с правой руки, прижав пальцы к носу, и полковник, разглядывая точеную кисть, не смог удержаться от вопроса:
   - Не будете ли вы любезны, все же представить мне вашего предводителя?
   - Простите?
   Де Бар кашлянул в сторону, напоминая самому себе персонажа из рыночной пантомимы:
   - Э-э, не хотите ли вы сказать, что сами, - он позволил себе смешок, - водите, так сказать, вот этих людей.
   Брови девушки изогнулись, глаза широко раскрылись:
   - Какого черта?
   Она смерила взглядом полковника, заставив того невольно зажаться, чтобы не заерзать на пеньке, потом, поднеся руку к носу, еще раз чихнула, но на этот раз не так громко.
   - Простите, кажется, я простыла.
   - Ничего, - машинально ответил де Бар. - Боюсь, что не могу предложить вам платок. - И опять поймав себя на неуместной галантности, разозлился:
   - Действительно, какого черта? Кто вы такие, в самом деле, и что вам надо?
   Девушка развела руками:
   - Повторяю: нам - ничего. Почти ничего. А вот вам нужна наша помощь.
   - А почему вы думаете, что она нам так необходима, что мы примем любую помощь, - съязвил полковник.
   - Я не буду с вами спорить и доказывать необходимость. Не буду заниматься восхвалением наших боевых качеств. Я просто рискну предположить, что в данный момент вы ожидаете курьера или сигнала. Но его не будет. Империя эту битву почти проиграла.
   - Как? - де Бар вскочил, готовый разорвать собственными руками крамольницу.
   - Прошу, - девушка по-хозяйски пригласила полковника следовать за ней. - Посмотрите сами, если не верите.
   - Майло, коня.
   Подросток, державший повод, незаметно тронул бока своей лошади и, сидя чуть боком, красуясь, подвел гнедого к хозяйке. Так легко запрыгнула в седло:
   - Или вы желаете пешком?
   Чертыхаясь, и не глядя на подчиненных, полковник все же заставил себя прохрипеть, - Ансельм, - и тут ощутил молчаливое присутствие оруженосца. Поднял голову - тот стоял, придерживая полковничьего коня за щечные ремни. Огромный, под стать своему седоку, он пританцовывал. Приняв на себя тяжесть полковника, жеребец проскакал несколько шагов боков и приподнял верхнюю губу, тонко заржав.
   Ему немедленно ответил конь незнакомки. Та подобрала строже поводья и отъехала чуть в сторону:
   - Похоже, они тоже горят желанием выяснить отношения.
   Де Бар смолчал, дал шпоры и выехал из леска первым.
   Добравшись почти до вершины холма, спешились, оставив лошадей оруженосцам и, пригибаясь, поднялись выше. Там спутница полковника присела на землю, жестом попросив того последовать ее примеру.
   Кряхтя, де Бар опустился на одно колено - садится на землю он посчитал ненужным. Вгляделся в поле битвы и схватился за голову:
   - Cunlean vaighe!
   Имперская пехота практически наполовину была разбита и рассеяна по полю. Подмаршал в отчаянии, посчитав, битву проигранной, пустил кавалерию по своим же солдатам, которые беспорядочной толпой отступали к подошве холма, оставляя за собой горы трупов. Тщетно взвывали трубы, собирая их, но заглушал все вой наступавших, стоны и вопли погибающих, захлестывал страх и ужас, безумие и растерянность. Хаос воцарился на ратном поле.
   Сея смерть, подмаршал сам повел полки Желтой и Зеленой тяжелых хоругвей. За ним шли панцирные полки провинций, объединенные двумя знаменами Лейфир и Стир, которые ничем не уступали коронным войскам. Железной лавиной они прошли сквозь северян, не смогших им оказать достойного сопротивления и растаявших под натиском, словно масло пред ножом. Храпели лошади, вопили люди, призывая кары небесные и немедленно за этим моля о пощаде. Напрасно иные протягивали руки, заслоняясь - валились тела, летели руки и головы как колосья под серпом. Доскакав до пехоты противника, подмаршал врезался в первые ряды, внося сумятицу, но немедленно же подал сигнал к отступлению и, повернув коней, полки ускакали, дорубая по дороге рассеявшихся по полю всадников центра. Так волк ведет себя в овчарне - безнаказанно и свободно ловя всякого, попавшегося ему на глаза.
   Только на флангах встретились противники, равные друг другу по силе, и, не желая уступать, настолько тесно сжали свои ряды, что не было возможности ни взмахнуть саблей, ни двинуть коня, ибо стояли противники эфес к эфесу, стремя к стремени. Кусались кони, боролись люди и последнее слова было за кинжалами. Ведомые коронными полками легкой кавалерии Красной и Белой хоругвей, полки провинций встали сплошной стеной, давая возможность своей пехоте, которую они, подчиняясь отданному приказу, потоптали, собраться за их спиной и перевести дух.
   - Убедились?
   Де Бар было вскочил, но, застонав, схватился за раненое колено:
   - Чтоб тебя!
   - Не спешите. - Собеседница продолжала сидеть на земле, не сводя глаз с поля, - пусть втянется пехота. Панцирники ее немного расшевелили, центра почти нет - надо немного подождать, и ее бросят туда. А сами будут собирать остатки центра. - Она скептически поджала губы, - если вообще соберут.
   Полковник не мог не признать правоту собеседницы, но его сердце солдата плакало, глядя вниз, на поле боя. Там, срывая голос, командиры имперской пехоты собирали своих солдат. Тех солдат, что остались живы после гибельной атаки северян, тех, кого обошла смерть от копыт своей кавалерии.
   - Но нельзя сидеть вот так!
   - А как можно?
   Де Бар с ненавистью глянул на девушку, спокойно покусывавшую травинку:
   - Никак! - Он понимал, что в эту минуту не было смысла сердиться на кого бы то ни было. Не стоило и бросаться в бой, очертя голову, но он не мог остановиться. Внизу умирали десятки людей, а они беседуют о тактике и стратегии? Он еще раз повторил, - никак.
   - Странно. - Незнакомка откусила травинку, сплюнула и, повертев стебелек в пальцах, сломала его. - Я всегда думала, что... а, впрочем, это не столь важно - что именно я думала. Посмотрите! Они действительно собираются вводить пехоту по центру. Идиоты! Попасться на такую простую уловку.
   - Ну, почему же идиоты, - попытался заступиться за противника полковник. - С одной точки зрения можно их понять - нельзя оставлять прогал посередине. А когда соберешь конницу еще? - Он почесал в затылке и стукнул кулаком по земле, - а все-таки, наши ее неплохо покрошили!
   Боевая линия менялась на глазах. Только что она флангами примыкала к холму, но вот уже изогнулась в обратную сторону, впуская в центре пехоту северян, воодушевленных притворным бегством тяжелых полков Империи. Стрелы посыпались, раздались первые удары в панцири кос, цепов и копий. Но что может поделать ополченская пехота против умелых и ожесточенных имперских конников? Опускались мечи, давили конские груди. И редели, исчезали полки - отряд за отрядом. Не сумев выстоять, кто-то уже кричал: "Боже, помилуйте! Ратуйте, люди. Спасайтесь!", кто-то уже бросил свое оружие и пытался затеряться среди своих рядов, беспорядочно сражающихся, мечущихся по полю в дикой суматохе.
   - Господин полковник, - чуть задыхающийся голос оторвал де Бара от созерцания картины битвы. - Приказ, милсдарь.
   Полковник поднялся, сжал кулак, - Наконец-то! - Уходя с холма, он бросил, не оглядываясь, - пойдете с моего левого фланга...
   За спиной чуть слышно проворчали:
   - Со стороны моста... почему я в ином не сомневалась?
   Хоругвь де Бар вел как заправский воитель: медленно, сберегая силы. Конница шла молча, лишь топотали кони, трепетали флажки на ветру. Обогнув холм, прибавили, выстраиваясь в боевые порядки. Рявкнул рожок Синих, через миг, слева ему уже вторил другой. Де Бар не удержался и глянул через плечо. Не обгоняя и не прячась за спинами его солдат, пришлые уверенно держали строй. Он поискал глазами недавнюю собеседницу и удивился, заметив ее не в первой линии, да еще и окруженную небольшой группой воинов. Покачал головой и хмыкнул: "Даст бог, после встретимся, припомню!"
   Несколько ярдов свободного поля пролетели, вздрогнув от топота, и вот уже кавалерия противника. Там самая, практически разбитая тяжелыми хоругвями Империи. Не оправившаяся, не могущая даже зализать раны, ибо обескровлена была. С разгона врезались имперские всадники, давя и гоня их назад, на свои же линии. Северяне пытались сопротивляться, но кони предавали хозяев, заворачивая.
   - Дави их! Держи линию, сunlean vaighe! Не давай даже морды высунуть. - Полковник не закрывал рта, понимая, что в этом шуме его хриплый голос был слышен лишь адъютантам, но не мог не кричать. Орудуя тяжелой саблей, он искал достойного противника, чтобы рассчитаться за то время вынужденного стояния за холмом. За то время, когда его соратники умирали на поле боя, а он лишь смотрел на это. И он нашел его! Такой же тяжеловесный, в темном нагруднике, украшенном медной насечкой, в шлеме со странным плюмажем, этот всадник сеял смерть вокруг себя. И конь был ему под стать! Он кусал, захватывая полруки, стаскивая с седла, бил ногами, давил грудью. Вот упал Дэмьен О'Клири - достойнейший боец из третьей сотни. Упал, разваленный почти напополам. Полетела в сторону, пугая людей и коней, отрубленная рука следующего бедняги, попавшегося на пути страшного всадника.
   - Ну, погоди, eahaidh pylach!
   Они почуяли друг друга как два льва, судьбой сошедшиеся на одном клочке земли. Сверкнула сталь, и по тому, как задрожала она в руках, оба вмиг поняли, что имеют дело с опытным противником. Вокруг кипел бой, но эти двое сошлись насмерть, словно только от исхода этого поединка зависела победа. Грызлись кони, помогая хозяевам, мелькало оружие. Полковник отразил одни удар, другой, понимая сноровку противника. Впивались взгляды, вздувались вены на лбах, сжимались пальцы. Проходило неумолимо быстрое время в попытках обнаружить замысел раньше, чем он превратится в атаку. И вот, долгожданный момент наступил. Наконец, настало время для наступления. Одним, бесконечно мягким и почти неуловимым обычному глазу движением, де Бар выбил палаш из вражьей руки. Пришпорил коня и, раскрываясь, с полного размаха, ударил. Словно бритва, лезвие разрезало кожаные ремешки - повисли на одном плече доспехи, а лезвие пошло дальше, глубже, обнажая грудь, вспарывая кожу и мясо, ломая хрупкие кости грудины. Минуты назад страшный, всадник покачнулся и упал под ноги своего коня. Не чувствуя сильной руки ведущего, жеребец в панике отпрянул от промчавшегося близи всадника, втаптывая кровавые останки в землю. Пронзительно заржал, вытягивая шею, и понесся прочь, присоединяясь к прочим лошадям, потерявшим в битве своих всадников и с диким ржанием теперь скакавших в красных лучах заката по полю, словно скакуны ада.
   Запели трубы и тяжелые хоругви, перестраиваясь, разделились, приходя на помощь правому и левому флангам, за ними шла пехота, добивая спасшихся от неумолимых железных всадников. Кольцо замыкалось. Со стороны дороги, откуда де Бар привел свою хоругвь, имперцы уже потеснили войска северного Союза. Оставалось лишь одно место, куда могли бежать, ища спасения, проигравшие. Мост.
   Де Бар вырвался из гущи боя, левый фланг не давал ему покоя, будоража сомнениями и опасениями. Он вгляделся в кутерьму на берегу реки и облегченно вздохнул. Пришлые держались. Волнами накатывали на них пытающиеся прорваться к мосту северяне, и также волнами откатывались назад, теряя бойцов. Иные, отчаявшись, искали брода, бросая коней в холодную воду, в глубокие омуты. Но не доплывали даже до середины реки, унося в спине стрелу. Быстрое течение утаскивало их вниз, прибивая к частым хлипким столбикам моста, где множество тел уже не давало воде, как прежде вольно, течь. Бились, сражаясь с неподвластной им водной стихией, и тонко ржали брошенные кони в страхе и тоске, но уже следующие беглецы пытали счастья, находя могилу в бурунах.
   Полковнику не надо было долго искать незнакомку, столь нахально навязавшую свою помощь. Она стояла чуть в отдалении от боевых линий в окружении той же самой небольшой группы. Как опытная ткачиха распутывает узелок и поправляет холстину, выравнивая узор, отдавала приказы и звучали рожки, перестраивая всадников. С немалой сноровкой сотни делились наполовину, загоняя отдельные группы северян в жестокие клещи. Также четко и слаженно, словно заранее зная, когда выпоет рожок, всадники вновь соединяли десятки. Изредка, она срывалась с места, вмешиваясь в общую свалку, но потом вновь возвращалась, словно впитывая глазами поле боя. Де Бар презрительно скривил губы, иного он не ожидал: "Ага. Чужими руками загребать горазда, а как впереди идти - хлипка оказалась." Но все же не мог не признать, что пришлые с отведенной им ролью справлялись неплохо.
   Но как только он это подумал, откуда-то с краю, раскидав наседавших воев, вырвалась пятерка всадников. Не обращая большего внимания, чем волки на окружающих их борзых, они проскакали до болотистого берега реки туда, где был свободный клочок, на минуту обнаженный защитниками моста.
   - Бегут! Уйдут же, черти сопливые! Держите их, сучьи дети! - взревел полковник, бросая коня вслед, не заботясь о том, последует ли кто-нибудь за ним.
   Копыта увязали в заболотине, следы немедленно покрывались водой, но пятерка отчаянно стремилась к мосту. Какой-то смельчак попытался перекрыть им дорогу, скрестив сабли с шедшим впереди всадником, но был опрокинут. Коротко взмахнув руками, он выронил оружие и, схватившись за окровавленную грудь, упал на шею коня.
   - Уйдут ведь, уйдут! - Стонал де Бар, отчаянно погоняя жеребца. Тот храпел под тяжестью, с натугой вырывал копыта из месива грязи и травяных корней, но подчинялся, выкладываясь из последних сил.
   Полковник уже мог саблей достать до крупа коня, шедшего последним, как словно вынырнувшие из ниоткуда, трое всадников кинулись наперерез беглецам. Все закрутилось, задергалось перед его глазами. Кони и люди смешались в короткой схватке. Вот сократилось темно-гнедое тело жеребца, как большая мощная пружина, чтобы в следующий миг ворваться в тесную кучку и разбить ее, откинув в сторону сразу двоих всадников, лошади под которыми не смогли выдержать натиска. Де Бар подскакал вовремя, чтобы, как любили говаривать у него в хоругви "поймать на кончик сабли" этих двух. Впрочем, они и не сопротивлялись. Куда уж! Преданные своими же скакунами, они не успели и дать отпора. Ему осталось лишь занести саблю, и дело было сделано - бедняга валился снопом на землю, так и не поняв, откуда пришла смерть. Краем глаза, полковник замечал, как троица быстро разделывается с оставшимися беглецами. Держась четким треугольником, они окружили северян, холодным белым пламенем блеснула сталь. Кто-то из беглецов успел прокричать короткое: "Спас...", но крик захлебнулся.
   На короткое мгновение для де Бара мир разделился на тишину, воцарившуюся здесь, и стоны, мольбы, хрипы, доносившиеся из-за его спины, с поля боя. Но миг прошел так же быстро, как мимо пролетели трое всадников, возвращавшиеся туда, в общую свалку. Не осознавая, он глянул в лицо среднему, узнавая недавнюю собеседницу, и не выдержал, опустил глаза, когда увидел холод и остроту под чуть прищуренными веками. Отчетливо понял, и устыдился мысли, что он не сможет, не будет в силах даже попробовать заступить дорогу перед ней.
   Они проскакали, а де Бар продолжал стоять как вкопанный, в смятении.
   - Что за черт? Дорого бы я дал, чтобы узнать, какого дьявола они появились здесь? И к чему все это...
   Но не тот был характер у доблестного полковника, скорее воин, нежели философ, он откинул тревожные мысли и вернулся к своим воинам.
   Битва уже закончилась, хотя отдельные стычки на берегу еще продолжались, но темнота начала покрывать поле боя, давая призрачную надежду на спасение тем северянам, которые остались в живых после тяжелой поступи конских хоругвей, утаились от пехоты, шедшей следом, и добивавшей противника, буднично и методично, не вкладывая в это страшное занятие ни ненависти, ни злобы. Так косари утром выходят на покос.
   Союз не смог разорвать кольцо, проиграв свою последнюю битву. Теперь все надежды северных графств обратились на мелкие отряды, не успевшие подтянуться сюда, на возможность подобрать по городам и весям остатки, тех, кто не подошел в прошлый набор ополчения. Стар и млад, калеки. Впрочем, не впервые! Привычно.
   А тем временем по земле, напоенной кровью, а от того чуть причмокивавшей под ногами, шли победители. Обходя лужи крови, они пробирались через завалы недвижных тел, еле слышно ругаясь, натыкаясь в темноте на обломки копий, поскальзываясь и падая в мертвые объятья, оказываясь лицом к лицу с теми, против кого они сражались или узнавая друзей, чьи остановившиеся очи глядели в фиолетовую вышину неба. Крестясь и поминая Богов одновременно, воины добирались до холма, к лагерю. Впрочем, иные, обессиленные, валились здесь же, на поле, среди трупов, чтобы забыться сном. Залитые кровью, они мало чем отличались от убитых, разве что, сон их не был смертным. Ходили по полю поисковые команды, выкликали живых, но скорую осеннюю темь не мог разогнать даже свет факелов, заставив их вернуться в лагерь. Неумолчно плескала вода в реке, пытаясь продавить наваленную под мостом груду тел, где-то, в болотине, бился подстреленный конь. Шуршал в низине ракитником и ивняком ветер, качал ветвями, вызывая к жизни страшные тени. И еще слышался долгий стон, словно рыдала сама земля: глухо, тяжко и безнадежно. Ибо до утра было далеко, а смерть продолжала ходить по ней, собирая свою дань.
  
   Марк очнулся оттого, что чьи-то руки жадно шарили по его телу. Не размыкая слипшихся век, он закричал:
   - А ну пшел! - И было схватился за рукоять меча, но пальцы тщетно цапнули воздух.
   Юноша похолодел - он потерял меч! Но тут же пришла спасительная мысль, что, возможно, оружие лежит где-нибудь рядом. Он сел и попытался открыть глаза. Не получилось. Тогда он сорвал с головы шлем и яростно начал тереть глаза. Было больно, но вот пошли слезы, размывая корку крови и пыли, высвобождая ресницы, и Марк открыл глаза. Но ничего не изменилось - темнота окружала его, словно юноша продолжал сидеть с сомкнутыми веками. Лишь какие-то странные шорохи, глухие стуки слышались вокруг, изредка позвякивало железо.
   - Эй, кто здесь?
   Тишина.
   Раздумывая над тем, не показались ли странные звуки ему, Марк попытал счастье еще раз, повысив голос:
   - Есть кто здесь живой?
   Ответом ему был плеск воды, и поднявшийся ветер пошевелил невидимые в темноте ветви у реки.
   Марк поежился.
   - Неужели я здесь один остался живой? - И осекся, поняв, что разговаривает сам с собой среди сотен мертвых. - Нет, нет, нет!!!
   Он было вскочил на ноги, но что-то мешало ему, держало ноги. Нащупав, он с омерзением скинул с себя чью-то ногу, высовывавшуюся из груды беспорядочно наваленных трупов рядом с ним. Сердце стучало, дыхание прерывалось. Он не помнил, что с ним произошло. Последнее, что видел юноша - это был какой-то всадник. Но он проскакал мимо. Перед его глазами мелькнула картина из прошлого: раздувающиеся ноздри коня, проносящиеся рядом с лицом и оттого кажущиеся огромными, забрызганные кровью, запыленные голенища сапог, потемневший от пота рыжий бок коня. А потом - темнота.
   А кто еще уцелел? Юноша с трудом поднялся на ноги - в глазах кружились звездочки и плавали цветные круги. Он сделал шаг и остановился. Куда идти? Темнота - хоть выколи глаз. Марк постоял, полной грудью вдыхая холодный ночной воздух, вслушиваясь в ночь. Странные шорохи не повторялись, но справа опять послышался плеск воды.
   - Река! Если я буду держать ее позади и немного по левую руку - я смогу выйти к лагерю. - С этими словами юноша шагнул, немедленно же наткнувшись на препятствие. Нагнувшись, едва ощупав пальцами его, он сразу понял, что идти ему придется по трупам. Осенив себя крестным знамением, Марк перешагнул через тело и, поставив ногу, поежился вновь - не было на поле пустого места. Так, переползая через груды, он двигался вперед в темноте, несколько раз он падал, ибо ноги его скользили и путались.
   Упав в очередной раз, он оцарапал щеку о какой-то острый обломок оружия и, шипя, прижал ладонь, останавливая кровь.
   Фонари? Факелы? Или это опять млится уставшим глазам?
   Но желтые огоньки приближались, стали слышны голоса:
   - Где-то здесь последний раз он был.
   - Точно?
   - А кто может сейчас сказать - точно иль нет? Тут такая буча была - самого себя потерять - не велика забота.
   - Так ищите! Переворачивайте всех. Может, где-то под низом, на земле лежит.
   - Вряд ли. По низу - там больше пехотные. А, впрочем, все перемешались!
   Факелы заколыхались на ветру, разошлись по полю, разделяясь на три группы.
   Марк взвыл, боясь, что они уйдут, а он останется один на один с этим полчищем мертвецов:
   - Эй, я здесь! Помогите!
   И немедленно испугался - ведь он не знал, чем закончилась битва! Где-то в глубине души была надежда, что победителем окажется Империя. Ведь она еще не проиграла ни одной битвы. Но кто знает? Слишком многое могло произойти за то время, пока он валялся без чувств.
   Но было поздно каяться, потому что один из факелов начал приближаться к нему, низким басом вопрошая:
   - Кто тут зовет? Где ты? A sС haimit: spЛrosrah, bаedheillach vaighe, ar'h eldvaighe? Coi fauil an boulhk buМ?
   Притвориться мертвым? Ответить? Марк заметался. Что, если это лишь уловка? Но, если действительно победила Империя, а он - промолчит, тогда рискует остаться один. Один, а вокруг - сплошные мертвые!
   Огонь все приближался. Уже можно было разглядеть человека - высокий, широкий в плечах, с объемистым животиком, выставлявшимся из расстегнутой куртки и нависавшим над толстым ремнем. Чуть ближе - и Марк увидел в мечущемся пламени факела лицо: лоснящееся, с носом - картошкой, толстыми мохнатыми бровями, похожими на гусеницы, которые постоянно шевелились как живые, то сдвигаясь вместе, то заползая на лоб.
   - Ну, отзывайсь! Не буду я тут долго ходить. Где ты?
   Горло сдавило, но юноша пискнул:
   - Здесь.
   Человек повернулся намного быстрее, чем можно было ожидать от обладателя подобной комплекции:
   - Где здесь? Ты голос-то подавай, что я шарить в темноте должен. Ну, и где?
   Он шагнул по направлению к Марку, споткнулся и выругался:
   - Buinaich na blienne urd! Парень, ты там как? Ходячий?
   - Да, - признался Марк.
   - Тогда вылазь сам. Я тут подожду. Неохота пачкаться - больно много навалено мертвяков у тебя.
   Юноша решил встать, и положил руку на землю. Пальцы вошли в нее так, как бывает после долгого летнего дождя, когда напоенная земля уже не принимает влагу. Вскинувшись от этой мысли, Марк попытался перешагнуть через лошадиный труп. Сделать это в темноте было достаточно сложно, и тогда он осмелился и попросил:
   - Вы не можете факелом сюда посветить?
   Пришедший на его зов не откликнулся - он был занят перекличкой с другими, безуспешно пытавшимися кого-то найти на поле.
   Тогда Марк оперся о холодный, мокрый лошадиный бок и широко шагнул. Но удача, сохранившая его жизнь в битве, на сей раз миновала - под ногу попалась какая-то острая железяка и проткнула подошву башмака. Юноша тихо ойкнул и сел на труп лошади. Под ним что-то неприятно булькнуло, хрустнуло, но он не обратил на это внимания. Ногу адски ломило, и Марк чувствовал, что вокруг нее становится все теплым и сырым.
   - Ой, мама...
   Возникший шум все-таки приклеек внимание толстяка. Он обернулся, и, повысив голос, договорил ответ, уже вглядываясь в темноту:
   - ..где-где? Не знаю, где он!
   - Здесь я! - Марк пытался перекинуть ногу и скатиться с лошади.
   - Если бы - здесь.
   - Да, здесь я! - Юноша недоумевал, с кем разговаривает таинственный собеседник. Сам с собой, с товарищами по поиску или с ним.
   - Где?
   - Да здесь! Факелом посвети по правую руку.
   Толстяк выдвинул факел чуть вперед и направо:
   - Где? - И тут же заорал, - тут он! Эгей! Я его нашел! Лошадью придавило! Бегом сюда.
   Факелы, разбредшиеся по полю, начали собираться на крик.
   Охая, Марк все-таки слез с лошадиного трупа. Что-то большое и круглое попалось ему под раненую ногу, вызвав прилив адской боли. В сердцах он подопнул эту вещь и недовольно огрызнулся вслух:
   - Руку бы, что ли подал! А то кричишь, что нашел, а помогать не хочешь. - И осекся, оглохнув.
   - Dhair niohs! Do bhИiri an АisceagАdh h'cАiuns tА a fhimsa. - Заорал толстяк, тыкая в Марка факелом. - Уйди немедля, чтоб я твоей поганой хари здесь не видел, pinn!
   Юноша обиделся, на всякий случай прошипел потише, - и вовсе это не так! - Но отошел подальше от толстяка, который в одиночку пытался сдвинуть тяжелое тело животного.
   - Погоди, Бревис! Сейчас поможем, - запыхавшись, подбежали двое челядинцев, воткнули факелы в землю. - Ну-ка, навались!
   Выставив начинающие окостеневать ноги, конь подался в сторону на полфута, фут... и уперся копытами в людские трупы. К толкающим прибавились еще трое, но делать было нечего, надо было разбирать завал из-за которого дальнейшее продвижение стало невозможным.
   - Пошли, раскидаем по-быстрому. Главное, ведь нашли! А то до утра бы провозились. - Переговаривались челядинцы. - Бревис, подхвати этого за ноги.
   Но Бревис не слушал, продолжая упираться ладонями в хребет лошади:
   - Навались, навались...
   - Да не ждите вы его! - Прикрикнул один из пришедших позднее, ухватился за руки какого-то воина, лежавшего поверх кучи, - давай, подхватывай. Да держи крепче, олух! - И одно за другим тела глухо шмякались, освобождая место. Бревис, продолжавший толкать конский труп, уперся уже лбом в широкую лошадиную спину, согнувшись почти вдвое, крякнул и сдвинул, открыв глазам Марка тело, одетое в панцирь с цветами Зеленой хоругви. Тело без головы. Только теперь он понял, почему так кричал на него этот толстяк. Он наклонился, в неясном любопытстве дотронулся до того круглого предмета, попавшегося ему под больную ногу, и вздрогнул, потому что за спиной взревели:
   - Не трожь!
   - Не трогаю. Все. - Марк разогнулся, тем более, что стоять в наклон на одной ноге было неудобно. - Даже ушел. - Он действительно отступил на один шажок назад.
   - Давай, открывай сумку. Черт, если он ее потерял, нам головы-то пообрывают! Ему-то что сейчас, а наши еще дороги,- суетились слуги, обыскивая покойника. - Какие-то бумаги, дай бог, чтобы те самые. Вот, милсдарь, все тут. Вы уж будьте спокойны - ничего не уронили.
   Какой-то человек в длинном плаще забрал бумаги, повертел их в руке, сморщился от отвращения, приподняв верхнюю губу, обнажая редкие длинные зубы, - многие из бумаг были вымокшие в крови. - Все. Клади на место. Уходим. - И первый шагнул в темноту, не дожидаясь слуг, спешно хватавших факелы и бежавших вдогонку.
   - Стойте! Надо ж забрать. Я один не в силах буду, - закричал Бревис.
   Один из уходящих обернулся, помахал факелом:
   - Пошли-пошли. Все завтра. С утра и заберешь, когда всех разбирать будут.
   Второй, с усмешкой продолжил:
   - Заберешь, честь по чести похоронишь, а потом напьешься и попируешь. Подмаршал пир обещал. Победный. Гульнем! Ну, ты идешь или нет?
   - Нет, - твердо ответил толстяк. - Нет.
   - Ну, как хочешь. А то попадешься в лапы Анку - сам взвоешь!
   - Да ну вас, нашли, чем пугать! Проще вас, чертей, встретить. Ишь, словно вороны набросились - как будто я слепой и не видел, что, пока мертвяков лапали, поживились, - горестно вздохнул Бревис и повернулся к Марку. - А ты что, парень не пошел с ними?
   - Так не могу ходить я. Ногу пропорол, - признался юноша, все еще немного побаиваясь толстяка.
   - А, вон оно что! - Сочувственно покивал толстяк и вдруг подозрительно прищурился, - А ты, часом, не вражина уцелевший будешь?
   - Нет-нет! - Замотал головой Марк. - Ополченцы мы. Провинции Гинвильд ополчение.
   - Ладно тебе брехать-то! Сейчас соврешь - недорого возьмешь. - Бревис резко мотнул подбородком в сторону, раздался треск и толстяк удовлетворенно потер шею, - болит что-то. Как свалился с лошади мордой вниз - так все, перед дождем ноет. - Посмотрел исподлобья на юношу и вдруг спросил, - Слушай, а как это мимо тебя лекари-то прошли? С битый час возились по полю, аж до самой темноты. Кричали, ворошили.
   - Не знаю, - печально отозвался Марк. - Честно не знаю, как в темноту провалился, так сейчас и очнулся. Думал, еще, что ослеп, до того страшно стало, что в глазах темно! - Да и сейчас как-то темнее стало, факел потускнел, тухнет что ли? - подумал он и пошатнулся.
   - Да. Ночь-то безлунная. Страшная. Да что ты качаешься как осина?
   - Не качаюсь я.
   - Ну вот, уперся! Что, глаз у меня нет? Вон, как шатает тебя из стороны в сторону. - Для большей убедительности толстяк даже повторил рукой амплитуду.
   Марк не стал запираться, тем более, что собеседник давно уже двоился и расплывался в глазах, - ногу пропорол, кровища хлещет.
   - Ээх, что говорить попусту. Старый пень я! - Бревис потер ладонями ляжки, - чую, что не так что-то - а понять не могу. Стар. Точно стар стал. Ну, - он наклонился над телом, - прости друг. Завтра приду. Кровью клянусь, что сделаю все, как сам наказал.
   - Друг? - Удивился Марк. - По тебе вроде не похоже. Скорее в отцы годишься.
   - А как еще, коли не друг? - Поразился Бревис, - а вот про отцов - это ты верно подметил. Вот с таких малых лет, - толстяк ткнул себя в живот растопыренной рукой, - знал! Еще его папенька, когда богу душу отдавал, наказал мне следить за ним. Сказал: "Будь заместо отца. Учи, мол, Бревис, его всему, что знаешь!" Учил, как не учить-то. И рядом был. Вместе вон столько походов отходили! А судьба-то вот как распорядилась. - Он вытащил из земли факел, протянул его Марку:
   - Держи. А я тебя потащу. Видно, судьба моя такая - юнцов из беды выручать, да на путь истинный наставлять. Лезь на закорки.
   Марк послушно обхватил руками толстые плечи Бревиса. К этому времени он почти перестал ощущать свою ногу, а тело наливалось тяжестью.
   Громко кряхтя и охая, Бревис тащился по полю, то ругаясь на Марка, что тот светит факелом прямо ему в глаза, то кляня судьбу.
   - Сидел бы дома, женку гонял, чтоб не зазнавалась, деток уму-разуму учил.
   - Так что же не сиделось?
   - Не нашлось, да и не сыщется еще такой, чтобы мне подошла. Нынешние девки да бабы - фифы пошли. Все им румяна, да тряпки. А как кастрюлю в руки взять - так и все! Дурь одна в голове. Ты, небось, тоже присмотрел себе кралю какую?
   - Да, - заулыбался в темноту Марк. - Присмотрел. За то и пошел в ополчение. Она из богатеньких, так я подумал - что я буду спину гнуть на поле, когда тебе такое предлагают? Деньги сами в руки прыгают, а потом и налоги платить не надо. Всю жизнь проживешь - забот не зная!
   Бревис хмыкнул:
   - Жалованье, говоришь, налоги. А положим, ежели, убьют тебя?
   - Значит, так и положено. Никуда не убежишь. Сам же сказал - судьба.
   Так разглагольствуя, они добрались до холма. Бревис поймал ха рукав пробегавшего мимо пехотинца:
   - Эй, где тут лекарская палатка?
   Тот мотнул головой куда-то направо, и тут же добавил:
   - Только им некогда. Быстрее помрешь, чем дождешься. Пусти, некогда мне! - И, вырвав ткань из пальцев толстяка, исчез в темноте.
   - Некогда ему! - Проворчал Бревис и, подхватив удобнее ноги Марка, двинулся по указанному направлению.
   В лагере было как днем: горели огромные костры, стояли огненные бочки, светившие бледно-желтым пламенем земляного масла. В иные, видимо, бросили солей и пламя, стреляя искрами, был голубоватым или красным. Изредка со стороны командирских шатров в небо взвивались, оставляя за собой широкий, видный даже в темноте, белесый шлейф, шутихи и разрывались, осыпаясь на землю переливающимися разноцветными звездочками. Все гремело и гудело как в шмелином улье по весне. Между шатрами и кострами было какое-то постоянное брожение, совершенно непохожее на военный лагерь. Откуда-то справа пьяный голос завопил походную песню:
   Сомкнули мы ряды,
   И взяли мы щиты.
   Прощай родной порог
   Храни нас черт и бог!
   Уж враг бежит, боится он.
   Уж враг лежит, для нас смешон.
   Наголову разбит,
   Когда нас бог хранит.
  
   Дав петуха, голос пристыжено смолк, но с другого конца ему ответил другой:
  
   Мы из тех парней, что ищут драк!
   Мы поймем: кто трус, а кто смельчак!
   Под ногами - целый мир,
   В нем устроим нынче пир.
   Впрочем, дело ведь не в том
   Кровью нынче кто зальется, кто - вином.
  
   - Эй! Вы там, двое. Подходи сюда! - навстречу выбежали ополченцы, - что вы тут таскаетесь? Или твой дружок, толстяк, уже до того пьян, что ходить не может?
   - Это кого ты называл толстяком, balЗaire? - Бревис засопел, - ну-ка, малыш, давай посиди тут.
   Он ссадил Марка на камень и весьма убедительно захрустел, разминая кисти рук.
   - Да ладно, не обижайся! Мы ж это так, в шутку, - наперебой загалдели воины. - Все ж тебя знают, личность известная. Не думаешь ли ты, что мы это серьезно?
   - А вот посмотрим - серьезно или нет, - продолжал упорствовать Бревис.
   - Ну, извини, коли обиделся. Мы пошутили. Точно пошутили! - Солдаты еще потоптались, не глядя на толстяка. Потом пошептались и вытолкнули вперед хлипкого на вид, с большой лопоухой головой, паренька, который, смущаясь и заикаясь, проговорил:
   - Дядька Бревис, пошли к нашему костру, а? Выпьем, обиду снимем. У нашего копья командир знатный, нас любит - сразу две бочки выговорил.
   - Две бочки? А не обопьетесь? - Съязвил Бревис.
   - Так вот и просим, пошли к нам? Поможешь. Ты ж знатно гуляешь.
   - Да так, как я гуливал в юности - вам еще жить да жить! - Подбоченился толстяк. - Опять же, как не помочь-то друзьям? Пошли. - И в два шага очутился среди приглашавших.
   - А паренька-то забыл? Эй, пошли с нами, - лопоухий подошел к Марку, вгляделся ему в лицо и обеспокоено повернулся, - а что с ним? Ровно сквозь меня глядит.
   - Эх, дурак старый! - Бревис с силой треснул себя по лбу. - До лекарских палаток дойти нам надобно было. А вы тут смутили, оглоеды.
   - Да брось ты - до лекаришек дойти ему надобно. Не протолкаешься туда! Все равно - иди с нами, у нас свой лекарь есть. Все, что надо завяжет, перевяжет, отрежет, выбросит и скажет - так и было! - Воины заржали, подхватили юношу и потащили к своему костру.
  
  
   - И что же мне прикажете с ними делать? - Подмаршал устало подпер подбородок кулаком.
   Он только что закончил совет, за последним из военачальников, качнувшись, упала занавесь. Моргнуло и затрещало пламя в лампах.
   - Ваше светлость, приказания будут? - В шатер просунулась голова секретаря.
   - Нет. Отдыхай. - Д'Аракреди потер глаза. Что-то под вечер все чаще и чаще было ощущение, что в них насыпали пыли, и оттого тянуло в висках, наливался свинцом затылок.
   Подмаршал еще раз посмотрел на ожидающего секретаря:
   - Хотя, нет. Попроси Фиеско, чтобы дал какого-нибудь порошка.
   Голова секретаря исчезла в мгновение ока, а подмаршал опять потер глаза. Что же делать? Решение никак не приходило на ум, ведь подобных вопросов никогда и не возникало! Дать от ворот - поворот подмаршал не мог, признавая вклад неизвестно откуда появившегося отряда в исход битвы. Опять же, боевые качества были отменными. В конце-концов, как ни крути, даже по расовому признаку пришлые соответствовали своду воинских законов Империи. Д'Аракреди застонал. Куда же, куда их девать, о боги!
   Военная система Империи была проста - всего три уровня: постоянные войска короны, войска провинций, состоящие наполовину из постоянных полков и ополчения, и войска присоединенных провинций. Но, как ни задумывался подмаршал, ни в одну из этих войсковых категорий он не мог определить их. Слишком четко были сформулированы признаки каждого уровня в своде.
   - Чтоб вас мухи задрали! - Д'Аракреди вскочил с походного трехного стульчика. - Свалились на мою голову, черти.
   - Ваше светлость, - опять появилась голова секретаря, - к моему большому сожалению, ничего не вышло. Прощения прошу!
   - За что? - угрюмо отозвался подмаршал. Он уже забыл за чем посылал секретаря.
   - Ди Фиеско занят. Точнее, я его даже не увидел. Я даже до него добраться не сумел. Там столько раненых навалено - страсть господня! Не разберешь даже - мертвый или живой лежит. Но я попытаюсь еще раз, если это очень необходимо вашему сиятельству.
   - Брось, - выдохнул подмаршал. - Я и забыл за всеми этими вопросами, что ему может быть действительно не до моей головы. Ничего, переживу. Вот что, Ронни!
   - Слушаю вас, - склонилась голова.
   - Да зайди ты! Вечно станешь, как не знаю кто! - Вспылил подмаршал. - Терпеть не могу эту твою привычку.
   Секретарь проскользнул в шатер. Маленький и тоненький, словно тростинка, он виновато потупил глаза и надул нижнюю губу. Весь его вид говорил об искреннем раскаянии, но Д'Аракреди не слишком в это верилось. Привычка просовывать одну голову, оставляя тело за шторами, гобеленами, занавесями, дверями и прочими вещами у его секретаря не выветрилась за те три года, которые он служил у подмаршала, и вряд ли она могла пропасть в будущем.
   - Не дуйся. Лучше найди мне Мак Бродиса. Пусть он возьмет пяток солдат - дойдем до де Бара. Хочется мне посмотреть, что за птицы прилетели.
   - Так, может быть, ваше светлость, лучше будет, если вы распорядитесь сюда им явиться? - Подмаршал с каким-то удовлетворением отметил, что виноватый вид секретаря пропал также быстро, как появился.
   - Нет. И знаешь, почему? - Его потянуло пофилососфствовать, - Я отвечу. Чтобы увидеть пардуса, можно зайти в зверинец. Но это будет лишь большая кошка, силою судьбы удерживаемая в клетке жизни. А на воле - это хищник, с которым можно и сразиться, на которого можно полюбоваться и узнать получше.
   - Так вы, не сражаться ли вздумали с пришлыми-то? - Брякнул Ронни.
   Д'Аракреди смерил секретаря удивленным взглядом, протянул:
   - Дурак. Учишь тебя, а ты словно вчера от материнской юбки оторвался. Зови, давай, Мак Бродиса. А то совсем распоясался, сопляк!
   Ронни что-то негромко буркнул себе под нос и, нарочно отодвинул занавесь на всю ширину входа. В шатер ворвался гам, приглушаемый до того толстой тканью. Зашипела, где-то неподалеку, уходя в темноту неба, ракета и разорвалась, осыпав ближайшие шатры огненным дождем.
   - Гуляют, - обернувшись, пояснил Ронни. - Сами ж приказали.
   - Знаю. - Отрезал подмаршал.
   Приказ о выдаче вина, праздничном освещении лагеря он отдал сразу после того, как ему доставили выборного маршала Северного Союза. Петушившийся, тот высокомерно отвечал на все вопросы одним предложением: "Союзу рано вставать на колени. Он вам еще покажет!" Но гордыня быстро сошла с лица, когда он увидел с вершины холма как добивают последних солдат его армии. "Я - всего лишь воин. Всего лишь воин. Мне приказали - я повел их на смерть". Его рука метнулась к кинжалу, но ему не дали убить себя, отобрав оружие и завязав руки за спиной. Завтра утром выборный маршал войск северян направится в столицу. А лагерь, проснувшись, будет хоронить павших.
   И тут подмаршалу пришла в голову замечательная мысль, от которой ему стало легко на душе. Он кликнул секретаря, и, когда тот вынырнул из темноты, прошептал на ухо приказание.
   - Как только будет готово - принесешь. Все понял? Ничего не перепутаешь?
   Ронни обиженно сглотнул:
   - Все будет исполнено в точности. Не сомневайтесь! - И вдруг широко улыбнулся, - Вот ведь как просто все получилось. А вы еще думали, голову ломали.
   Подмаршал усмехнулся в ответ и вышел из шатра к дожидающимся его воинам.
   Лагерь пировал. Воины, разогретые победным чувством, ощущением того, что они остались живы и, наконец, просто вином, бродили в обнимку от одного костра к другому. Виночерпии уже не смотрели - кто подошел к бочке: свой ли, из чужого копья, наливали всем. Пей душа! Веселись. Завтра плакать будешь, зарывая в землю друга. А через день - другой, быть может, зароют и тебя.
   Шестеро рослых воинов во главе с Мак Бродисом прокладывали путь Д'Аракреди. В двух местах вышла небольшая заминка - большая группа солдат остановили подмаршала, громко крича:
   - Да здравствует коронный подмаршал! Пусть живет он, даруя победы!
   В ответ Д'Аракреди утирал непрошенную слезу, склонял голову, памятуя о том, что сегодняшняя битва чуть не превратилась в разгром его армии, и благодарил голосом, осипшим и сорванным:
   - Спасибо и вам, вои.
   Синяя хоругвь, на эти сутки принявшая под свое крыло пришлых, располагалась в дальнем конце лагеря. Половина ее находилась в карауле, как наиболее уцелевшая и менее уставшая. Вторая развлекала себя как могла, ибо пить им было запрещено полковником строго-настрого. Большей частью воины занимались бесцельным блужданием или общением с чужаками. Во втором они преуспели явно больше, поскольку многие нашли земляков и даже дальних родственников, пусть и не в первом колене. При виде подмаршала воины вскочили, но Д'Аракреди, окинув их быстрым взглядом, не задерживаясь, вошел в шатер де Бара.
   - Доброго вечера, милсдарь!
   Находившиеся в шатре встали. Было их немного - всего четверо. Сам хозяин шатра, кажется, один из сотников, и тесть хозяина - полковник Желтых, смутившийся как юноша, которого застали за неприличным его возрасту занятием. За ним стояла девушка, с интересом переводившая взгляд с обоих военачальников на подмаршала. Очевидно, эта та самая, о которой докладывал де Бар, - отметил про себя подмаршал.
   - Как у тебя уютно! Я бы сказал, что слишком уютно. Комфорт! - подмаршал повел рукой, показывая на толстые ковры, брошенные на землю, жаровни по углам шатра и невысокую походную мебель. - Даже я не обустраиваю свой шатер с подобной роскошью.
   - Что вы, ваша милость! Какая это роскошь? - Полковник шустро нагнулся и приподнял уголок ковра, обнажив нижнюю сторону. - Всего лишь циновка. Творение хазров, как и весь шатер.
   - Да я ничего не имею против! - Д'Аракреди подошел ближе, - можешь делать что хочешь, лишь бы воевал как следует. - И, не слушая зардевшегося полковника, наклонился над столиком, - во что играем, милсдари?
   - Да вот, игра интересная. Камни называется, - откликнулся Александр Мак Нами, полковник Желтой хоругви.
   - И как в нее играют? - Полюбопытствовал подмаршал, разглядывая аккуратно расставленные ряды двухцветных камешков на расчерченном песке.
   - А это пусть гостья расскажет, - де Бар заложил руки за спину и хитро улыбнулся.
   Не понравилась эта улыбка Д'Аракреди, но он решил пока промолчать, отложив вертевшийся на языке вопрос. Перевел взгляд на девушку:
   - Ну-с, каковы же правила?
   Не отводя глаз, та улыбнулась:
   - Они просты. Начало на пустом поле. Черные идут первыми, следом белые и так дальше - по очереди. Камень должен ставиться на крестик и более двигаться не может. В игре нужно захватить как можно больше пустого поля. Как только камень оказывается окружении - он снимается. И еще нельзя ставить камни туда, где рядом нет пустых крестиков или своих камней. Правда, можно ставить камень посреди чужих, если при этом у "чужаков" рядом не осталось свободных крестиков - тогда их можно снять с поля. Снимать камень на одном и том же крестике можно только через ход. Игра считается законченно, когда нет свободных крестиков, до которых можно дотянуться и сделать своими. Победил тот, у кого оказалось больше захваченная территория, включая места с пленными камнями и считая снятые камни.
   - Стой-стой! - Замахал рукой подмаршал. - Слишком много всего. - Он понял улыбку де Бара и нахмурился. - Может быть, мы присядем и разберемся?
   - Прошу, ваша милость, - полковник жестом пригласил присутствующих сесть, сам же остался на ногах, сделав знак слуге подать еще один стул.
   - Ваша милость изволит, чтобы я показала правила с самого начала? - Девушка вопросительно приподняла бровь и приготовилась снимать камни.
   - Ну, не так уж я непроходимо туп, чтобы не понять начало. Пустое поле и все ходят по очереди.
   - Черные начинают, - уточнила собеседница.
   - Да. Черные начинают, - согласился подмаршал. - Давайте дальше.
   - Если вы внимательно посмотрите на поле, вы увидите, что здесь еще достаточно пустого места для того, чтобы иметь возможность захватить несколько клеток. Ваш ход, милсдарь Мак Нами!
   Высокий, худощавый словно мерная жердь, полковник почесал шею:
   - Кажется, я имею желание сходить вот так, - он поставил белый камень на пересечение рядом с другим своим камнем.
   - В таком случае, я пойду вот так, - и черный камень очутился неподалеку.
   Несколько минут подмаршал следил за появлявшимися на поле камнями в молчании, находя много общего в этой игре с любимыми им шахматами и настоящими битвами. И, когда не только соперники, но и болельщики были настолько увлечены боем на песчаном поле, что забыли о самом его присутствии, неожиданно спросил:
   - Простите старого вояку, но как же вас зовут, прекрасная незнакомка? Не могу же я, отдавая приказы, оставлять пробел, который на бумаге, может быть и выглядит неплохо, даже оставляя поле для злоупотреблений, но вот в устной речи... согласитесь, напоминает сдерживаемую ругань.
   Девушка подняла голову, оторвавшись от игры, и фыркнула:
   - А разве я принята на службу, ваша милость?
   Подмаршал посуровел:
   - Любые воинские подразделения, оказывающиеся на поле боя, являются официальными противниками. Как только вы присоединились к хоругви де Бара. Вы выказали намерение выступить против войск Северного Союза, а значит, были его противником. Соответственно, следует вывод о принадлежности вашего отряда к нашей армии. Приказ об этом должны принести с минуты на минуту. - Он остановился, наблюдая, как удивленно округляются глаза присутствующих, как их просто распирает от желания разродиться миллионом вопросов. Но, не давая шанса, Д'Аракреди продолжил, спросив, - или я должен был присоединить ваш отряд к хоругви де Бара? Вы согласны принять их под свое крыло, полковник?
   Подмаршал удовольствием пронаблюдал короткий обмен молниями, вылетевшими из глаз де Бара и незнакомки, после чего та опустила глаза, невинно разглядывая камни, а полковник пробормотал:
   - Если будет на то ваш приказ - я спорить не буду, - и отвернулся, глядя в угол шатра.
   - Не беспокойтесь, мой друг! - Подмаршал положил ладонь поверх руки де Бара. - Ваша хоругвь останется неприкосновенной. Вы сами вольны набирать в нее людей. Я этого вопроса трогать не буду. Но! - Он поднял палец, - остается невыясненным два вопроса. Как вас звать - это первый...
   - Уверена, что фамилия моя, достаточно громкая в тех местах, откуда я родом, здесь не будет иметь никакого значения. Поэтому - просто Аль. Этого, я думаю, хватит. Если фортуна будет благосклонна, необходимые приставки появятся сами собой.
   - Хорошо, - наклонил голову подмаршал. - Тогда, следующий вопрос. Цвет.
   - Цвет? - В голос переспросили оба полковника.
   - Да. Цвет. Я взял на себя такую смелость, а...- Д'Аракреди обернулся и принял у секретаря, незаметно для присутствующих пробравшегося в шатер, бумаги, - вот подготовленное письмо к ее императорскому величеству. Конечно, окончательное решение будет принято ею. Итак, мазель Аль - цвет? Решайте быстрее - скоро утро, вам в дорогу. - Он протянул еще одно письмо, незапечатанное.
   - В дорогу? - Девушка приняла бумагу, - разрешите?
   - Конечно. - Подмаршал взял черный камешек, покинул его в руки, делая вид, что не замечает переглядываний между собой двух его подчиненных. Дождавшись, когда Аль закончит чтение, он спросил:
   - Все ясно?
   - Да.
   - Учтите, дорога ведет через Фарбург, а он до сих пор неспокоен. Много мелких рыцарских отрядов, разбойники, мародеры, расплодившиеся за это время. Сколько у вас человек?
   - Считая раненых, двести восемьдесят.
   - Убитые сегодня, точнее, - поправился подмаршал, - вчера?
   - Шестеро. Участок был простым, да и пришли мы под конец битвы, - словно испытывая вину за это, ответила девушка.
   - Ну, уж простым! - Грохнул басом де Бар. - Простым! Сказала тоже. Не болтай, сударыня, глупостей! Не поставил бы я вас... - и осекся, густо покраснев.
   Воцарилась тишина.
   Каждый о чем-то думал, опустив глаза. И ни у кого не было желания быть первым, продолжив разговор. Трудное дело взял на себя подмаршал. Он еще раз покинул камень и поставил его на свободный крестик, взяв камень Мак Нами в плен:
   - Итак, цвет.
   Вполголоса, будто про себя, Аль проговорила:
   - Красный, желтый, голубой - выбирай себе любой!
   - Красный и желтый - уже заняты, - напомнил ей Ронни, выглядывая из-за спины подмаршала.
   - Помню, - огрызнулась она. - красный, желтый, синий, зеленый, белый. Что там еще остается? - И произнесла, выделяя первые буквы, - каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
   Военачальники переглянулись в недоумении, - не тронулась ли она от радости, часом, умом? Но девушка также вполголоса продолжила рассуждать:
   - Остается голубой, фиолетовый. Да, еще забыла оранжевый и брр! Розовый забыла. Розовенький! Бред.
   Она выпрямилась, поглядела на стол, на камень, которым Д'Аракреди закрыл дорогу к отступлению полковнику Желтых:
   - Черный.
   И услышала в ответ, удивившись:
   - А что? Неплохой выбор. Золото имперского солнца будет хорошо видно на нем.Комментарии: 9, последний от 02/11/2009.
  • © Copyright Кириллов Игорь (neva75@mail.ru)
  • Размещен: 01/11/2006, изменен: 17/02/2009. 104k. Статистика.
  • Глава: Фэнтези
     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"