Аннотация: Подвергшись оригинальному наказанию, маленькая девочка затем узнаёт, как познакомились её мама и папа.
За что меня наказывали в детстве, я давно забыла, а вот как наказывали - помню. Врезалось в память. И не больные шлепки по попке или оставление без мороженого, а совсем другие. Когда тело не страдало, а страдать училась душа. Должно быть, это лучший вид наказания, хотя не всякие родители на него решатся и не всякие сумеют осуществить.
Всё началось с того, что мы с папой баловались на кровати, он меня по ней валял и катал, я смеялась, радовалась жизни - не помню уж по какому поводу. Но, верно, шумела ярче допустимого, он то и дело повторял: "мама услышит - обоим достанется", а потом внезапно накрыл мне лицо ладонью.
Носик мой оказался зажат между двумя его пальцами, указательным и средним (наверное), а рот уткнулся в плотную часть ладони. Случись это после вдоха - и я бы пораздувала щёки, пытаясь выдохнуть, и испугалась бы не сразу, что вот не удаётся. Но, как на грех, я перед тем как раз выдохнула, вернее, высмеяла наружу воздух. Почуяв помеху, резко рванула на вдох - и грудная клетка вздрогнула, внутри тиснуло болью, я мигом осознала, что не дохнуть мне.
Что тут было! Из-под меня как будто ушла земля, обуял страх чудовищный. Я забилась, заколотила руками-ногами, заорала... Дурочка, раз ору, значит, воздух уже ходит туда-сюда, значит, папа уже отнял ладонь, мне дышится и удушье не угрожает. Но ору, чтобы выкричать страх, еле утихомирили. А когда унялась, я, к стыду своему, почувствовала, что трусами мокрая, хотя девочка большая уже. Вот как испугалась сильно.
Папа тоже испытал испуг, но мой свободный крик его успокоил. Не хриплю ведь и не обмякаю. Надо же ему так неосторожно затронуть одну из моих струн испуга. Он даже сам трусики мне поменял, только бы до мамы не дошло. А я после испуга и не сообразила, что это вообще-то не папино дело и большой девочке его полагается немного стыдиться.
На другой день или, может, через два дня он мне говорит:
- Ты ведь сильно испугалась, да?
Я краснею и мычу что-то невнятное.
- Я в том смысле, - уточняет он, - а на сколько времени ты можешь задержать дыхание?
- Совсем не могу, - отвечаю честно. - Ни на сколько то есть.
- Даже на "раз-два-три"?
- Ну... если не врасплох, а успею вдохнуть поглубже, то, может, и смогу.
- Так давай попробуем. Только зажимай себе нос теперь сама, я твоим визгом сыт по горло. И двое трусиков в мамину стирку незаметно не подложишь...
Мы попробовали. Я стала вдыхать глубоко-глубоко, но почему-то без паузы прыскала, весело становилось. Может, это как шарик лопается, если его перенадуть? Стала не до упора, а с запасом. Вроде как пошло слегка, но тут папа наладил жулить. То быстро раз-два-трикал, а тут стал медленно выговаривать, почти тянуть. Хорошо хоть, "два с половиной" не говорил, как при "считаю до трёх!" Совершенно невыносимо стало терпеть такое!
В общем, подтвердилось, что задерживать дыхание я не умею совсем.
- Как же ты плавать-то научишься? - удивился папа. - Вот подрастёшь малость, пойдём все на речку, а зимой и в бассейн можно будет. Но вода - штука строгая, в ней не всякий миг вдыхать можно. Пока не наладишь равномерное дыхание, придётся посдерживать себя, попридержать вдох, пока лицо под водой. А ты и не умеешь у нас.
Я не знаю, что ответить, а он продолжает:
- И мы не можем сказать тренеру, что это у нас потомственное. Ведь и мама, и я будем в этом же бассейне тут же плавать. Тренер должен научить тебя, чтобы ты смогла присоединиться к нам. А как учить, если ты такая несдержанная? Бросит в воду, коли выплывешь - плыви дальше, нет - иди ко дну, негодная девчонка!
Я не понимала шуток.
- А-а! - закричала в испуге. - Не хочу ко дну! Не хочу тренера! Головой в воду не желаю! Плавайте с мамой сами, а я годная, очень даже годная на суше девочка. Годовалая... то есть, тьфу, большая уже девочка и ничего такого вашего - не хо-чу!
Папа понял, что переборщил, отстал, но через какое-то время воспользовался случаем, чтобы вернуться к теме.
По телику шёл бокс.
Папа любил его смотреть. Не так сильно, как футбол, но болел. И порой говорил маме, что он не мешает ей наслаждаться фигурным катанием, синхронным плаванием и всякими прочими женскими гимнастиками, но и она не должна мешать ему набираться мужества просмотром мужских видов спорта. Баш на баш, так сказать. Час ей - час ему.
И ещё он хотел, чтобы дочка сидела у него на коленях и "помогала" болеть. Ведь совместное боление за одну команду, за одного спортсмена сплачивает, как никакое другое времяпрепровождение. Даже сердца в такт стучать начинают, а уж вдохи-выдохи - и подавно. А вот сидеть на коленях у мамы и совместно наслаждаться грацией художественных видов спорта - это уже не то немножко. Здесь каждый сам за себя. Вернее - каждая сама за себя. Этим можно и позже заняться.
С футболом моя "помощь" ещё шла. Правда, скажу по секрету: болела я не за команду. А - за мячик. Словно за бабочку, мечущуюся между двумя огромными сачками. Когда забивали "нам", я горевала вместе с папой. Когда же гол был наш, я притихала, а ликовать с папой начинала лишь тогда, когда мяч из ворот доставали и "отпускали на волю". Доликовывать...
Папа этого не замечал и порой хлопал меня по плечу совсем по-мужски.
А вот с боксом это не проходило. Едва я умостилась на папиных надёжных коленях, как такое началось! Два дяденьки вовсю лупили друг друга огромными кулачищами! Испугалась так, что соскочила и убежала. При этом пяткой попала в папино колено, он аж крякнул. Боксёрский нанесла ему удар.
Вернул меня и стал объяснять, что это-де перчатки у боксёров такие. Так я ему и поверила! Будто не знаю, какие перчатки у людей бывают! Вот у мамы - перчатки, так она порой их надеть сама не может, меня на помощь зовёт. Я берусь за каждый перчаточный палец двумя своими ладошками и с трудом натягиваю их на мамин палец. Вот как плотно перчатки сидят! И красиво это после надёва, труда стоит.
Нет, конечно, у боксёров перчатки, вон, вокруг запястий даже завязано, чтоб не слетало, наверное, но ведь под ними - огромные кулаки. И нечего меня успокаивать чем-то другим. Как представлю удар - сердце падает. Если у папы быстрее бьётся - рада за него. Но не на коленках, и вообще от телика подальше.
Хорошо в боксе только одно - дядьки хоть и хлещутся, но не орут, поэтому уши можно не зажимать. Иногда и весело даже становится. Это когда какой-то дядька пытается сосчитать до десяти, и не может. Срывается со счёта. Разучился, что ли? Я, маленькая девочка, то есть не очень большая, и то могу, и не только до десяти, но и дальше, а взрослый дяденька срывается. И не признаётся, что забыл, как дальше, а коротко командует: "Бокс!" То одну цифру этим словом заменит, то другую. А, небось, считается, что он сосчитал до десяти целиком.
Нечестно это!
Так вот, папа посмеялся и принялся мне объяснять, что этот счетовод зовётся судьёй и начинает свой счёт, когда один из боксёров падает на пол ("на ринг", по-папиному).
- И дальше, - объясняли мне, - если лежачий за десять счётов не сделает ни вдоха, ни выдоха, то считается, что сбоксировали вничью. А если не выдержит, сделает - счёт прекращается и ему засчитывается поражение. Это справедливо. Раз не смог превозмочь соперника, а совсем получилось наоборот, то преодолей хотя бы себя, затаи дыхание, добейся равного счёта. Это иной раз потруднее будет, чем повалить на пол другого. Древние говорили: "Самая важная победа - это победа над собой".
Я не понимаю, к чему это он, а папа продолжает:
- Когда услышишь счёт, попробуй, задержи добровольно дыхание. Проверишь себя, а заодно и поймёшь, что я вовсе не тянул слова-слоги, как ты думала, а все так считают. Это только кажется, что затягиваем, а так всё нормально. Вот попробуй!
Но и бокс не помог. Самую малость ещё терпела, но быстро подкатывал страх задохнуться, я обо всём забывала и распахивала лёгкие настежь.
Если вы подумали, что меня поэтому стали наказывать зажиманием рта и носа или, может, противогаз на меня напяливали, то ошибаетесь. Всё происходило сложнее, тоньше и мучительнее.
Вот как.
Купаться у нас было заведено по субботам. Но, удивительно, я совершенно не запомнила папины купанья. Наверное, он шёл в ванную обычным образом, вроде как попользоваться унитазом и помыть руки, лишнего, моясь, не шумел, а выходил одетый, разве что во всём чистом. Обычное, не запоминающееся дело.
Вообще, всё, связанное с папой, с мужским, в нашем доме как бы держалось в тени. Скажем, резвлюсь я по квартире, подбегаю к вешалке, смотрю - незнакомая куртка висит. Как так, что такое, чья это? Неужели гость какой пришёл и где-то сидит, а я и не поздоровалась (меня за это ругали)? Нет, говорят мне, это папина куртка. Да как же папина, нешто я его куртку не знаю! Кстати, где она? А износилась, отвечают, выбросили, а это взамен, новая. На смену. И тихо висит себе. Несколько дней уже висит, а я только сейчас увидела.
Не то совсем с вещами мамиными. Каждая блузка "прописывается" в квартире только после того, как мама покрутится в ней перед зеркалом, попризывает к себе домашних и надоест им вопросами: "Мне идёт?" и "Тебе нравится?" Для меня вопрос имеет особую форму: "Ты в этой блузке маму сильнее любишь?"
Папа в таких случаях тихо ворчал себе под нос: "Казнить нельзя помиловать". Подрастя, я поняла, что они имел в виду. Как и "нельзя", слово "блузка" попало между двумя главными словами во фразе, так что не совсем понятно, кто из нас двоих надел примеряет обновку.
Плюс допокупочные разговоры: мне нужно то, мне нужно это, я жить без этого не могу, ты со мной пойдёшь (это папе) или я одна выберу? В общем, мама как будто задалась намерением не баловать домашних сюрпризами по части одежды. Обо всём известно заранее и наперёд, даже надоедает скорее, чем появляется.
А то и меня брали в магазин "помогать" маме выбирать. Я была гораздо ниже прилавков, и чтобы товар не подносить ко мне, папа брал меня и поднимал к прилавку, бормоча:
- А ну-ка, Магомед в короткой юбочке, подходи к горе!
Опять же, поняла смысл этих слов позже. А в те года воспринимала непонятное как семейные присказки. Пока их надо только знать, а объяснят в своё время.
Иногда я висела в воздухе, иногда стояла ножками на прилавке, а иной раз удавалось и присесть. Тыкала ручонкой в разные вещи, "помогала" маме-покупательнице. Продавцы то хмуро смотрели, то улыбались. И домой потом шла в полной уверенности, что без моей помощи ходила бы мама в старом, некрасивом и немодном, пока не износится и не обтреплется.
Один раз мама даже попросила сказать, кружева на каком лифчике мне больше нравятся. Прикинула и тот, и другой к груди. И я важно выбрала для неё самый подходящий вариант.
Помню старушечий голос за спиной:
- Зачем дитё малое приучаете? Молоко на губах не обсохло! Она теперь для себя будет требовать, грудка её не отдохнёт в детстве, на воле не побудет. Успеет ещё пообтягиваться, имейте жалость к ребёнку!
Старушке что-то ответили, и она больше не возникала.
А что уж говорить о вещах посерьёзнее - шерстяном платье, костюме, пальто - или аж шубе. Шуба вошла к нам с таким "грохотом", с каким, должно быть, и я как новорожденная не входила. Но это отдельный разговор, а я, помнится, обещала о наказании вам рассказать.
Так вот, всё мамино было у нас в доме на первых ролях, всё папино (но не сам папа!) - в тени. Потом, когда подросла, то сочла - правильно! Там, где растёт-подрастает будущая женщина, она ко всему женскому сызмальства должна привыкать. Был бы мальчик - мужским бы всем его окружали, мужчиной воспитывали. А если братик и сестричка? Ну, тут сложнее, но можно и в этом случае найти способ.
Но я начала говорить о купаньях. Папа мыл тело там же незаметно, "не высовываясь", как мыл руки. Мамино купанье обставлялось совсем иначе. Уже с утра в доме все знали, что в такой-то час "царевна Будур проследует в баню". К этому времени им, то есть всем, надлежало закончить дела в этой самой "бане". В крайнем случае, это можно было сделать, пока наливается вода - а лилась она громко, с особым плеском и шипением, почти кипела в кране. У меня спрашивали совета, какое именно ароматное средство следует добавить в воду, чем я хочу, чтобы мама потом пахла. Я с важным видом нюхала бутылки, сравнивала, выбирала. И собственноручно, вернее, собственно-ручоночно отмеряла колпачком, выливала, размешивала. А когда стала большой, мне было поручено следить, чтобы на месте были мыло, шампуни, мочалки, шапочка для волос, халат банный чтоб висел на крючке. И всё остальное.
А ещё более потом я этот халат грела, надевала, пока мама в ванне, а потом ей тёплый подавала в дверь.
Но вот всё готово, пенится, плещется и ожидает. Мама уходит в спальню и раздевается. Выходит оттуда в одном белье, трусах и бюстгальтере, босиком. И вот этот-то выход, вроде бы сугубо "проходной", на самом деле какой-то особый, почти что торжественный, вроде как царевна Будур научилась обходиться без трубачей, ковров и тех, кто тянет её за руку, но внимание привлекаемое сохранила на прежнем уровне.
У нас ведь не было принято расхаживать по дому в одном белье, даже в летнюю жару. И предбанный выход был единственным исключением. Имея право, мама использует его на все сто, не торопится, шествует важно, по-хозяйски. Заглядывает туда и сюда, в кухню, например, что-то доделывает короткими движениями и даёт указания домашним, словно уходит куда-то надолго, я имею в виду, из квартиры, и хочет, чтобы всё было в порядке, когда воротится.
Мне тоже что-нибудь да скажет-укажет. Но во многих случаях просто подзовёт, присядет на корточки и спросит:
- Дочка, ты меня любишь? Покажи как.
И я её крепко-крепко обнимаю и целую. Я люблю обнимать маму, когда чувствую, что обнимаю именно мамино тело, а не блузку, жакет или ещё что толще, как когда при гостях мы обнимаемся порой. И мелькает мыслишка: я-то тоже когда-нибудь стану такой, как вот мама, со всем тем, что прячется в лифчике, таится за трусами, и всем тем, что не прикрыто у неё.
После всего этого наша купальщица скрывается за дверью ванной. Плещется там от души, булькает, даже стоны приглушённые издаёт, приахивает по-особому. Не стесняется показывать, как ей хорошо. Нам всем дома завидно становится.
Я бы даже сравнила это вот с чем. К нам время от времени приезжает мамина сестра из деревни. Она умеет жевать огурцы с таким зажигательным хрумканьем, что всем вокруг становится завидно и аппетитно и они прямо-таки набрасываются на оставшиеся огурчики. Сколько ни будь их в кошёлке, но если тётя Таисия схрумкала хоть один, в кошёлку через полчаса можно не заглядывать. Мы всё хотели купить целый мешок и посмотреть, что с ним будет.
Мама бы и громче блаженствовала, да за тонкой стенкой - ванная соседей. Они могут подумать, что она им что-то через стенку хочет сказать бодрое. А разговаривать с чужими людьми неодетой - плохо, даже если они тебя и не видят.
Мало-помалу в ванной всё затихает, лишь вода из душа пожурчивает. Затем наступает полная тишина, лучше всяких фанфар предвещающая скорый выход "царевны Будур" из "бани". И вот она появляется, в банном халате, с полотенцем вокруг головы и в стареньких резиновых тапках, в которых, по семейному преданию, ходила в бассейн ещё девушкой.
Я не задумывалась, надето ли под халатом бельё, хотя тут тоже были обжимки, поцелуи и пожелания лёгкого пара. Наверное, всё-таки не было его. И последующее одевание не афишировалось, конечно. Просто мама на пять минут закрывалась в спальне и выходила оттуда в домашней своей одежде.
Вот так всё это у нас и было.
Я думаю, в семьях, где мальчики, всё наоборот. Я позже, уже учась в школе, познакомилась с одним... м-м... ну, одноклассником. Нет, глупо звучит, все ведь одноклассники друг с другом знакомы - по определению. Ну, неважно, главное, что я многое узнала о жизни семей с сыновьями.
Взять ту же субботнюю ванну. Наливали её, а кто первым полезет, Вовик и его папа решали путём состязания.
Надев плавки, чтоб не портить воду раньше времени, каждый из них вступал в ванну, становился на колени, садился на пятки. При этом тыльная сторона ступней распластывалась по дну, а пятки расходились, давая попе просесть.
Руками состязающиеся брались за голени, примерно посередине, и откидывались слегка назад, отрывая от дна колени. Так надо было пробалансировать как можно больше, прежде чем колени ткнутся в дно снова. Давалось три попытки, засчитывался лучший результат - семья была спортивная. Кто побеждал, лез мыться первым. А судила мама, честь по чести, с секундомером.
Я не вполне поверила, попробовала дома сама. На ковре не получилось вообще, только лишь качнуться туда-сюда, на мягком диване - тоже. Но вот в ванне тело заметно полегчало и немножко удалось постоять на противоподошвах. Забавное такое ощущение удержания равновесия. Но потом сильно болели голеностопы, я чего-то перегнула, похоже.
А Вовик в классе лучше всех бегал полиметровки (ну, тридцать, шестьдесят, сто мэ). Я думаю, папа тем оригинальным способом просто тренировал ему голеностопы. Гибкость в них позволяет отталкиваться гораздо сильнее, чем обычно, особенно если в кроссовках каблучок подходящей высоты и пятки не проваливаются. Но тренировка эта проходила так, что подчёркивалось преимущество мужской части семьи, а мама купалась последней.
Была бы в семье дочка - последней она купалась бы.
Конечно, если мама сердилась на меня за что-то, что я натворила за неделю, она не присаживалась на корточки и не позволяла себя обнимать. В худшем случае она меня вообще не замечала по пути в ванную. Зато после смягчалась, а я уже знала, что к чему, и охотно обещала, что никогда больше не буду. Взамен мне поручалось время от времени, запуская руку, проверять, высохли ли мамины волосы, и если да, то снять с головы полотенце и расчесать.
Мне вспоминается случай, из-за которого меня наказали, но вот как - обычно или как ещё расскажу - не помню. Может, просто по попе отшлёпали, до первых слёз. То есть, конечно, отшлёпали в любом случае, я имею в виду, что этим и ограничились. А "оригинальное наказание" наложили за что-то другое.
Дело было так. К нам пришли гости, семейная пара с ребёнком. Взрослые все сразу на кухню - якобы приготовить на стол, а на самом деле там секретничали, я слышала. А ребёнка, это был мальчик, конечно же - к своему ребёнку. Ко мне, то есть. Почти ровесники мы. Предполагается, что друг дружке всегда рады.
- Пойди, Серёженька, погуляй с Леночкой...
Так ведь иной раз нечему радоваться! Порой такие нехорошие попадаются, и даже вредные. При взрослых вредность свою скрывают искусно, а наедине - чего скрывать-то, вот она, вредность их!
Этот не знал, чем кичиться, и кичился брюками. Мальчики в его возрасте обычно ходят в коротких штанишках, а тут ему в гости идти, ну, и надели на него взрослоподобные брючки. Он уж и не знал, как их ещё продемонстрировать: нарочито поддёргивал, садясь, закидывал ногу на ногу, проводил ладошками по отутюженным (не им же!) стрелкам. И бросал красноречивые взгляды на мои скромные шортики, короткие и так плотно прилегающие к бёдрам, что никаких стрелок там и быть не могло.
Я позлилась-позлилась и ребром ладошки устроила себе "стрелку наоборот", прямо по серёдке животика, где слабое прилегание позволяло. Как ещё? А что такая складка чем-то напоминает то, что у меня под шортами, я как-то не подумала. Или не думала, что это чем-то постыдно, шорты-то я не снимала, не спускала даже.
Брючный этот Серёжка прямо позеленел и по глазам вижу - рвётся наябедничать. Но не успел, мама сама вошла. И устроила широкие глаза. Оказывается, я поступила очень и очень неправильно, гадко даже, как же мне не стыдно? А я и сама не знала, почему не стыдно. Наверное, потому что "гостю" не было стыдно задаваться, и чем - брючными стрелками!
Но его не наказали, а вот меня - увы.
Теперь перехожу к самому дню памятного наказания. С утра все друг с другом как-то прохладно себя вели, я даже приуныла. Но ничего такого не думала, что, мол, мне готовится моральная казнь, а пока есть время одуматься и раскаяться.
Я надеялась, что после купания мама размякнет, отойдёт и повеселеет, а ежели что за мной помнит - то и простит. Попыталась добавить самостийно в льющуюся воду шампунь, но она меня холодно так отстранила. Ну, ничего, больше навязываться не буду сейчас, а потом посмотрим.
И вот мама, раздевшись в спальне, выходит в одном белье и, как обычно, идёт в ванную. Делает заходы туда и сюда по квартире, на меня внимания не обращает ничуть. Демонстративно, хоть я и "путаюсь в ногах". Ладно, думаю, не смертельно, подожду конца купания.
Подходит папа, родители обмениваются лёгкими поцелуями "в щёчку" вблизи уха, а при таких чмоках у меня всегда впечатление труднопрогоняемое, что на ушко что-то прошепчено, а поцелуи - для отвода глаз. Но, конечно, ничего толком при быстром чмок-чмок не передашь. Папа уже отводит руку, чтобы ласково коснуться маминой попы, напомню, в трусах которая, это тоже часть ритуала, мол, хватит миловаться, пошла давай! И тут оглядывается и как бы замечает меня. То есть как будто бы только что замечает.
- Ленка тебя не провожает... Эй, дочка-дочурка, не хочешь маму в ванную проводить?
- Она меня недавно обидела, - поджимает губы мама.
- Вот и раскаяться время самое. Ленка, не хочешь отречься от шалостей?
- Хороши шалости! - фыркает мама. - Да это целое...
Наверное, сейчас скажет "преступление". На меня что-то накатывает, и я отвечаю, перебивая:
- Нет. Не сейчас. Потом. - Вспоминаю Вячеслава Невинного в весёлом фильме "Не может быть!" и добавляю: - Может быть.
Родители переглядываются.
- Она не представляет, как глубоко меня обидела, - говорит мама.
- Да, не представляет, - согласился папа. - Но ведь она совсем ещё маленькая, не умеет ставить себя на место взрослой. Мы должны ей помочь, представить наглядное сравнение, такое, чтоб и ребёнок понял. Как, поможем? - И тихо так на ухо говорит, но я расслышала: - Тай-брейк.
Он разворачивает её обратно к спальне и прикладывается ладонью к попе - импульс даёт. Мама скрывается за дверью, а у меня есть время объяснить вам, что это за купальник такой.
С тех самых пор, когда я начала себя помнить и примечать близких, мне всегда казалось, что папа и мама всегда такими были. Ну, как когда я начала осознавать, что это вот мама, а это - папа. Если мне не говорить, я сама бы никак не подумала, что они были когда-то моложе, и юны были, и маленькими тоже. Даже такими маленькими, как вот я сейчас. И - совсем, ну совсем крохотными, вроде тех, которых катают во дворе в колясках и держат у груди. И при виде которых я горжусь, что уже большая.
На регулярной основе мне никто не объяснял, что было "до моей эры", и сведения прорывались кусками по случаю, заставляя меня удивляться. Так, на дни рождений к папе и маме приходили их товарищи по институту, и я узнавала, что в жизни родителей был когда-то не очень мне понятный "институт", и что они в нём учились.
Что-то вроде большой школы для больших учеников.
Судя по то и дело звучащему хохоту за столом, учёба была весёлым делом, к тому же разбавленным спортом. Физрой, как его (то есть физическую культуру) называли. И всё вспоминали про разные случаи в бассейне. Послушать их, они из этого бассейна не вылезали. И постепенно всё услышанное сложилось у меня в определённую картину.
Студенты, в их числе моя мама (в смысле - будущая мама) часто ходили на физру в бассейн. Он им очень нравился, особенно после унылых пробежек вокруг институтских корпусов и гимнастирования на снарядах, откуда многие боялись сорваться или даже просто свалиться. На воде же - как летом на пляже, очень похоже. И умение плавать за зиму не пересыхает. Студенты просто уплавались там.
Но вскоре просто плавать на время (сиречь наперегонки) им поднадоело. Тем более что руководил ими вузовский физрук, мастер совсем другого вида спорта, он лишь отдавал команды и засекал время, а, например, сложному виду плавания, типа дельфина или баттерфляя, обучить не мог. И сажёнки до культурного кроля облагородить не в состоянии был, только говорил:
- По-моему, ребята, вы плывёте как-то не так. Неправильно плывёте, кажется.
А тут ещё произошло событие, из-за которого всем ещё больше захотелось перемен. Студентам сильно подняли стипендию, всего на пару месяцев, но они воодушевились чрезвычайно. Девушки наконец-то смогли купить в спортмаге то, к чему долгое время лишь присматривались и украдкой прищупывались - красивые спортивные купальники, можно сказать - профессиональные, они такие только по телику на прыгуньях в воду и видели. Не такие яркие и разноцветные, как для синхронного плавания, те шьются особо и очень много стоят, но и сами по себе красивые, и дающие показать красоту тела. Сплошные, но с голой спиной и косыми крестообразными лямками у лопаток.
"Тот" купальник, что папа сказал надеть маме, как раз из таких, в то время купленных. Но я о нём ещё скажу.
Ну вот, напокупали студентки абалденных купальников, а в бассейне вся эта красота не очень-то и видна, когда плывёшь. На бортике долго не задержишься, в воду надо, а в ней ничего и не видно. Тем, кто рядом, ещё видать что-то, а остальным уже и нет. Обидно прямо. Что делать?
Конечно, девушки уже сразу после покупок стали устраивать вечеринки с одетыми только в купальники, но этого мало. Нужны масштабы зала бассейна, чтобы испытать настоящую радость от своего тела в изящной "упаковке". Посему встал вопрос о разбавлении (или даже замене) плавания на другие водные виды спорта.
Какие именно? Несколько однокурсниц, из тех, что плавали очень неплохо и даже, можно сказать, переросли "линейное" плавание, изъявили желание заняться плаванием синхронным. Но это вид спорта не для широких масс, он дорогой и элитарный, словно теннис. Но, к счастью, в этом бассейне уже тренировалась группа синхронисток, и наши доброволки к ней каким-то образом примкнули. Мама не знала, как именно. Но их физрук регулярно ходил на выступления синхронисток, опознавал своих по головам, аплодировал и ставил зачёты.
Мне очень хотелось поговорить с тётеньками, которые девушками синхронировали, узнать, как им удавалось висеть в воде вниз головой, да ещё не дыша целую минуту, в то время как я и на пять счетов этого не могу. Но они почему-то к нам в гости не заходили. Мама говорит, многие из них стали профессионалками и хотя институт закончили свой, но с однокурсниками не водились, всё время пропадали на сборах, а потом и вовсе исчезли из виду.
Остальным же остались прыжки в воду. Собственно, купальники для них и были предназначены. Но физрук, не руководя фактически плаванием, ещё менее был способен обучать прыжкам. Посему пришлось институту нанимать местного, бассейного тренера.
Нанять-то наняли, да на короткое время - не на всё занятие. Только на начало. Он приходил со своей дочкой, девочкой-подростком в красивом купальнике цвета морской волны, она прыгала по его приказу с вышки, показывала нам, как это делается. Мы пытались повторить, тренер говорил, что так, что не так, как исправить, на что обращать внимание, а чего ни в коем случае не делать. В общем, тренировал. Но только ползанятия или даже треть. Потом уходил, и мы были предоставлены самим себе (дежурный спасатель сидел в своей комнатушке и наблюдал за обстановкой через веб-камеры).
Сперва мы тщательно выполняли советы ушедшего тренера, контролируя друг дружку. Конечно, больше, чем при нём, уделяя внимание выходу на вышку в красивом купальнике (из-за чего всё и затеяли), оправляющими движениями обращая на тело внимание. А также выходу из воды. Научились выходить, низко наклоняясь, чтобы верхняя кромка купальника приотстала от кожи и пустила к груди чужой глаз. Надо было пробыть в таком положении как можно дольше, но чтобы выглядело это естественно. Ну, и передвижения по бортику между прыжками, взбирание на вышку, когда на тебя смотрят снизу, и ты слегка раскорячиваешь ноги... Даже был такой титул "Мисс Взбиручесть", это кто эффектнее всех.
Потом, раз за нами нет глаза, захотелось чего-то своего, придуманного, для разнообразия. Ну, и придумали двоеборье. Всё просто: прыгаешь по команде с вышки, выныриваешь и плывёшь изо всех сил к противоположному бортику, а там судья с секундомером. Щёлк! - время. Ну, словно обычное плавание, но с очень высокой "стартовой тумбочкой".
Несмотря на простоту правил, в этом "виде спорта" были свои подводные камни. Многие под водой теряли ориентировку, разобраться, где низ, где верх, они ещё могли, а вот чтобы всплывать "по курсу", не отклоняясь ни в стороны, ни назад - этого нет. Выныривая, забавно вертели головами. И теряли время, возвращаясь на дорожку.
Пытались прыгать косо, чтоб пройти хоть немного по воздуху. Но вышка - не стартовая тумбочка, а вода жестка и немилосердна. Быстро поняли, что прыгать-таки надо отвесно и руками "разбивать" воду. Заодно ощутили, что "чисто" выполненный прыжок вместе с красотой ещё и быстрее окунает тебя в воду, тело не цепляется за воздух, да и под водой собраться легче.
Некоторые, хитря, пытались косо всплывать, раз уж не получается косо прыгать. Гипотенуза, мол, короче суммы катетов. Но тут важно не переборщить, знать свои пределы. Бывало, вынырнет кто-то уже на полпути к финишу, но с полминуты барахтается и отдышивается, а уже потом вспоминает, что надо бы и до финиша доплыть.
Быстро выявившимся лидерам двоеборья задание было усложнено. Условились прыгать с двумя оборотами, к примеру. Но что, если кто-то умеет пока только один крутить, а второй не выходит у неё? Не беда, второй довернёшь, подплывая к финишу, вроде как поворот подводный хочешь сделать. Но не промахнись, то есть не попади, делай его "пустой ногой" (подобно бесконтактному каратэ - "пустой руке"). Промахнись, а то отскочишь от финиша.
Обо всех таких случаях вспоминали мамины гости, а потом спрашивали, сохранился ли у неё тот купальник, в котором она тогда блистала. Мама отвечала, что да, конечно, лежит себе в дальнем углу комода, но лишь как память, ибо теперь не впору. Располнела она после появления на свет малышки и вообще, спортом потому что заниматься перестала.
Тут все дружно начинали уговаривать сокурсницу всё-таки примерить купальник-ветеран, тряхнуть стариной, вспомнить предметно былое. Мама, поглядывая на папу, уговорить себя позволяла, уходила в спальню, долго там пощёлкивала, затем появлялась в том самом купальнике. И остаток "гостей" проводила в нём, а провожая их, что-нибудь надевала-накидывала сверху.
На мой детский взгляд, купальник был вполне носимым. Он ведь налез на маму? Налез. Ничего не приоткрыл такого? Нет. Правда, верхняя кромка уже не прилегает к коже, верхушки титей выглядывают, но не сильно. В мамином гардеробе декольте и почище есть! Я не понимала, что всё выглядит так, словно вот-вот лопнет, что на животе материю некрасиво пучит жир, да и не только на животе. И вообще, молодёжный это купальник, а мама больше не молодёжь. Молодёжь в семье - это теперь я!
На пляж мама, дополню, ходила в бикини. Как-то объяснила мне, что подобрала такое, чтобы казалось, что жировые складки - это из-за него, купальника, то есть пояска трусов и низка лифчика. На самом же деле эти части мамино тело совсем не сжимали, я сама всё ощупала и проверила. Ну и хитра же у меня мамочка!
Теперь вы поняли, какой именно купальник попросил папа надеть маму, и в котором она уже появилась в дверях спальни, но я не поняла зачем. Гостей же нет. Да и не зовут их у нас в банные дни.
Вышла в центр зала. Попа её осмотрел, даже то ли оправил там и сям, то ли погладил.
- Пойдёт, - одобрил. - Что ж, начнём демонстрировать Ленке, как она тебя обидела. На колени!
Я подумала, что это он мне, и испуганно на него посмотрела - никогда ещё меня на коленки не ставили. А я слышала, что когда-то ставили даже на горох, чтоб долго не выдерживали и ещё дольше болело. Ой-ёй-ёй! Но на колени опустилась мама, а потом и вовсе села на пятки. Папа подошёл сзади и сжал ей плечи у самых ключиц, сильно отвёл назад, так что все руки туда отошли и мамины ладони оказались у пяток.
Потом он достал из секретера одну вещь и протянул мне. У меня душа в пятки ушла, я чуть не описилась, честное слово. Знаете, что это было?
Некоторое время назад нужно было поздравить с днём рождения сына знакомых - того самого, со стрелками на брюках, помните? Папа решил подарить ему игрушечный пистолет - самое то для маленького мужчины. У самого в детстве это любимая игрушка была. Не сохранилась, правда...
Женщин брать на такого рода покупки смысла нет. Папа пошёл в игрушечный магазин один, обошёл несколько, вернулся поздно, хмурый, бросил на диван какой-то пакет, сел и стал ругаться. С оглядкой на меня ругался, обычными словами. Но с большим чувством.
Оказывается, пистолеты одни нигде не продавались. Вернее, продавались кое-где, но - водяные. А это совсем не то, что надо. Вещь несерьёзная, малышовая, даже скорее девчоночья, с их визгами и прыжками. Выглядит бутылочно, да и где у нас водой-то перестреливаться-переструиваться? Разве что летом, когда во дворе малышня бегает в одних трусиках. А этот подросший, у него уже брючки со стрелочками.
Нет, папа хотел купить пистолет по виду почти как настоящий, пистонный или просто щелчковый. А такие продавались только в составе детских полицейских наборов, в паре с наручниками и другой лабудой, типа шерифской звезды и погончиков. Папу очень возмущали эти наручники, но без них пистолет не купишь. Переступить через себя пришлось. Потому и швырнул пакет так зло.
Мама уговорила его изъясняться понятнее для ребёнка (меня). И вот что я узнала.
Если есть наручники, то их надо надевать на чьи-то руки. Дети должны разбиться на полицейских и преступников. Таким образом, уже с детства в подсознание внедряется мысль, что преступники были, есть и будут, что их нельзя искоренить, а можно лишь подавлять. И что ничего плохого нет в том, чтобы играть в преступников. А игры - это не просто так. Скажем, девочки играют в куклы, в дочки-матери, самостийно, без понуканий, готовясь в будущем стать мамами. Ребёнок, играющий в преступника и не находящий в этом ничего плохого, тоже может в будущем кем-то таким стать. Особенно если всё время ему такая роль будет доставаться.
Пистолет, значит, полицейский и выступает как приложение к наручникам. Из него не надо метко стрелять, им надо только нацелиться в "преступника" и заставить подставить для наручников руки. Ребёнок получает опыт подавления чужой воли, причём зная, что его товарищ по игре взаправду ничего плохого не совершил. Просто сейчас его очередь повиноваться.
Есть большой соблазн помучить товарища, повыставлять ему условия, прежде чем отопрёшь замочек ключиком. Он в долгу не останется и в следующий раз, когда наручники будут уже на тебе, воздаст с лихвой. И пошла раскручиваться спираль.
Настоящий полицейский, обнаружив настоящего преступника, знает, что действует в интересах общества, его защиты от плохих людей, он обезвреживает, но не издевается. Для ребёнка же интересы общества - пустой звук, ему видна только игра, по правилам которой один должен мучить другого. А потом - наоборот.
Школа истязаний получается!
В общем, боевой пистолет от полицейского, коему подруги наручники, отличается так же, как солдат от палача, при одинаковом вооружении. И папа подарил имениннику один пистолет, вытащив его из вскрытого с треском пакета. А всё остальное - в мусор, и сейчас же его из дома вынести!
Но мама остановила его. Давай сохраним и всё остальное, выбросить проще всего. Положим в дальний угол шкафа, места много не занимает.
- Зачем? - спросил папа.
- А хотя бы вот Ленка разбалуется донельзя, на неё и надену. Пускай знает, что у нас такая возможность есть. Мы ведь не дети, наоборот, мы - родители, и имеем право наказывать по-всякому, хотя бы и наручниками.
Теперь вы понимаете, почему я испугалась, когда папа мне их протянул. Я ведь не верила, что когда-нибудь их на меня напялят. Дело усугублялось тем, что я в своё время стащила из того пакета, словно сорока ложку, блестящую шерифскую звезду, и теперь боялась, что это заметят.
Но, как оказалось, папа хотел, чтобы я надела наручники на... маму, на её отведённые назад запястья.
- Почему... нет! Не хочу! - почти закричала я.
- Ты хочешь понять, как ты за неделю наобижала маму? Настолько, что на наручники она уже и не обидится больше. Нет? Ну, тогда я тебя заставлю осознать! Надевай, ну!
Я бы, может, ещё покочевряжилась, но тут заметила, что папа стал заглядывать в пакет из-под полицейского набора. А звезды-то шерифской там нет, тю-тю звёздочка оттуда, вдруг вспомнит, что была? Чтобы его отвлечь, я взяла наручники и заодно пакет из его рук, засуетилась сзади мамы (а её пальчики шевелятся, словно подбадривают - давай-давай!). Но оставила последний шанс себе:
- А вдруг они ей малы? Не застегнутся...
- Не твоя забота! Знай пробуй, не сойдутся - твоё счастье.
Для отвода глаз я попробовала. Думала, что надо приложить усилие, нажать сильно, как настоящий полицейский делает. Но вышло по-другому совсем. Как только мамины ладони прошли в кольца и я совсем почти не нажала - всё пошло само, гладко и быстро, словно зашла мышка в мышеловку, тронула приманку и начал работать механизм. Кольца сузились так резво, что выскочили из моих рук. Глухой щелчок означал, что наручники запястьям маловаты, а не то звонким был бы.
Мамы выдохнула, усилив шумность струи лёгким постаныванием. И руки у неё расслабились, а до того напряжены было, заметно. Некоторая обречённость чувствовалась. Зачем это папа устроил? Кстати, а где от этих наручей ключи?
Мама с трудом поднялась на ноги, и папа повёл её в ванную, бросив мне:
- И ты с нами иди, продолжай обижать. Это у тебя хорошо очень получается. И скамеечку захвати.
Я пошла, но, конечно, не чтобы "продолжать обижать", а из любопытства. Что мама будет делать в ванной в наручниках? Мыться они не дадут. И зачем скамеечка?
С трудом удерживая равновесие и удерживаясь от скольжения на гладком фаянсе, скованная вступила в ванну с водой, осторожно села и продвинулась вперёд, пока вода не заколыхалась у её подбородка. Ноги при этом согнулись, а потом она вообще их задрала и положила ступни на уголки ванны, иначе не уместишься. Папа велел мне пододвинуть скамеечку к ванне и встать на неё, чтобы лучше видеть происходящее. Сам он встал со стороны ног.
Мама на протяжении всего этого молчала, но сейчас словно спросила папу о чём-то глазами. Может, не надо?
- Иначе она не осознает, - ответил он ей вслух.
Она кивнула с пониманием и, вдохнув, погрузилась в воду с головой, закрыла глаза. Вода заколыхалась и успокоилась...
- А ты чего стоишь?! - вдруг рыкнул на меня папа. - Задерживай дыхание, затаивай, ощущай на себе, каково ей сейчас.
Я начала "затаиваться", но сразу же срывалась, вспыхивал страх удушья. А мамино лицо такое спокойное-спокойное, но то ли поморщивается, то ли это водяные волны тени на него отбрасывают. Крылья носа сомкнуты, из-под них появляются редкие пузырьки воздуха...
Я, кажется, начала понимать смысл наказания. Маме, стало быть, сейчас без воздуха столь же плохо, как было и тогда, когда я её обидела. Но как плохо без воздуха, я могу на своей шкуре ощутить, а вот как обижает непослушная дочка... Своих-то детей у меня нет, а от кукол какая обида?
Тем временем мама беспокойно зашевелилась под водой, стал подёргиваться живот, туго обтянутый купальником (кстати, на нём после намокания проявился пупок, и вообще, тело словно проступило через материю). Накатывали дыхательные движения. Мамины щёки стали толчками раздуваться, она пыталась втягивать воздух обратно, но скоро он гроздьями пузырей стал вырываться изо рта. Её словно рвало отработанным воздухом, тело содрогалось.
- Видишь, как ей нехорошо? - гудел в ухо папа. - Затаивай, затаивай дыхание, не мне же тебе нос зажимать!
Я пыталась, получалось плохо, но и без того мне было нехорошо, даже дурно от вида маминых страданий. Из меня воздух тоже толчками выходил, но вдох я сдержать не могла.
Но вот булькотение закончилось, а голова из-под воды всё не появляется. Папа говорит:
- Ну-ка, нагнись, подави ей на живот, повыжимай до отказа!
Я растерялась, но нагнулась, дотронулась до маминого тела. Шутит он или вправду решил заставить меня поистязать маму? Сделать вид, что подчиняюсь, или решительно воспротивиться?
Мешкая, я вдруг заметила то, чего не замечала раньше. На мамином носу плотно сидел зажим из прозрачного пластика, маловидимый под водой. Именно он смыкал крылья носа и не пускал в нос воду. Когда же и как мама защитила себе нос, она же руками несвободная? Или это папа позаботился? Ловкость рук и никакого мошенства.
Я вдруг почувствовала себя обманутой почти что. С зажимом - это совсем другое же дело! Мне почему-то показалось, что терпеть удушье с зажимом на носу гораздо легче, чем без, что лёгкие намного слабее обжигает углекислотой, меньше тянет открыть рот и вдохнуть. Чушь, конечно, но я подумала, что маме не так уж и плохо, и что не будет ничего такого, если я немножко... ну, подчинюсь папиному приказу. Пока нет причин противиться, ну, а если что, всегда можно будет это начать делать.
Тем временем папа разозлился на моё мешканье, нагнулся, положил свои ладонищи на мои ладошки и наддал. Помог мне, блин!
Я думала, мамины лёгкие взорвались, так громко из них выбулькнуло и так много. Папа нажал ещё пару раз, послабее, уже почти ничего не выжал, отдельные пузырьки только, отпустил. Я распрямилась, потирая сдавленные, начинающие краснеть ладошки и наблюдая за мамой. Её лицо кривилось, она водила одной губой по другой, прижимая губы к зубам наподобие улыбки, и я поняла, что она хочет поплотнее сомкнуть губы; как раньше уже недостаточно, ведь изнутри давит вдох и воду можно втянуть помимо воли...
Может, хватит? Но тут мамины ноги медленно поднялись вверх и выпрямились.
- Не забывай задерживать вдохи, - напомнил мне папа и взялся руками за мамины ступни.
- Вот как она тебя обидела, - бросил он со злостью и изо всех сил нажал вниз.
Ноги согнулись, бёдра аж прижались к животу, выдавив ещё пузырёк-другой, но, когда папа отпустил, ноги вновь поднялись.
- Она считает, что ты не осознала до конца, - сказал мне папа. - Смотри, как ей плохо. Хоть пальцами нос зажимай, дрянная девчонка!
Он снова сложил мамины ноги, и вновь она нашли силы их поднять. И пошло, и пошло.
Я с ужасом смотрела на мамино лицо, искажённое тенями от волнующейся воды. Оно страдальчески морщилось, закрытые глаза зажмуривались и снова становились просто закрытыми, губы сжимались покрепче, щёки впадали, словно задыхающаяся вдыхала изо рта, что в нём ещё оставалось. Но после каждого прижима неизменно поднимала ноги вверх.
И вот, когда они были вытянуты, а папа ещё не нажал со своей обычной присказкой, я заметила, что живот подёргивается, и как-то необычно. Словно сам человек не хочет ни дёргаться, ни ёжиться, а кто-то внутри его дёргает, животик. Тут мне чуть не стало плохо, я осознала до глубины души, что мама терпит настоящее удушье, последней степени, уже плохо владеет телом, и всё из-за меня - воспитать меня хочет хорошей девочкой.
У меня и самой задёргался истово живот - нервы.
Сколько раз папа прессанул маму - трудно сказать. Наверное, больше десятка раз, так мне показалось. После первых бодрых "ванек-встанек" ноги стали разгибаться и вытягиваться всё медленнее, с трудом, видимое усилие приходилось прилагать, превозмогать себя. Сколько же можно?
Наконец после очередного пресса мамины ноги не поднялись, а безвольно скользнули наискосок и сползли в ванну. Вода успокоилась, и я увидела, что мама лежит с открытыми глазами и даже живот у неё не дёргается.
- Она утонула! - в ужасе закричала я.
Папа тут же вытащил тело из ванны, не дав стечь воде с купальника, понёс в зало, положил на ковёр. Нагнулся и как бы поцеловал в губы, я поняла - чтобы высосать воду, вдруг затекла? И только потом снял зажим с носа. Потом уже пояснил мне: если вперёд раззажимить, то человек, почуяв волю носу, начнёт бессознательно вдыхать, и засосёт ту воду, что у него во рту - вдох-то мощный засвистит. Так что надо постепенно откачивать.
Сняв зажим, стал нажимать на разные места в теле, стараясь привести в чувство. Наконец мамин взгляд наполнился осмысленностью, она как бы икнула, и он тут же перевернул её вниз лицом, что-то вылилось то ли изо рта, то ли из носа. Мама задышала и была уложена на бок.
- Ключ! Где этот чёртов ключ?! - закричал папа и бросился его искать.
Имелся в виду ключ от наручников. Я же прильнула к исстрадавшейся (ради меня!) родной своей мамочке:
- Милая мамочка, прости меня, пожалуйста-пожалуйста, я никогда больше не буду тебя расстраивать! Я всё поняла, как это плохо.
Я её обнимаю, но боясь промокнуть, а она, с руками сзади, сделала какое-то встречное движение, прильнула ко мне грудью, которую уже всю "проявил" мокрый купальник, и на меня это подействовало сильнее, чем самое крепкое объятье со свободными руками.
Примирение состоялось полное.
Вернувшийся папа разомкнул наручники, я проводила маму в ванную и помогла ей снять прилипшую оболочку. Пришлось отлеплять, и очень осторожно, всё казалось, что такая тонюсина в руках порвётся. Только теперь поняла, что купальник и вправду непригоден, как купальник, только и можно, натянув его, вспоминать былое.
Я бы, честное слово, и всё мамино тело с шампунем вымыла, замаливая грехи, но она сказала, что не нужно, а то привыкнет и придётся тогда мне купать её каждую неделю. Помоется сама, как обычно. А я ей вот запястья потри, где рубцы красные.
Вот какое применили ко мне наказание. Вам интересно, держала ли я слово? Да, держала, гораздо дольше, чем такие слова в прошлом. Потом, правда, снова детская бесшабашность взяла верх, пришлось снова наказывать. А когда обычные наказания не помогали, стоило мне на ухо шепнуть волшебные слова "тай-брейк", как я становилась прямо-таки шёлковая.
Но мне не давало покоя любопытство: что же такое означает этот "тай-брейк"? Родители сказали, что объяснят мне, когда подрасту, шестнадцать когда исполнится. И я дала себе зарок не выяснять никакими другими путями, а дождаться обещанного.
В школе один мальчик как-то сказал, в разговоре, что тай-брейк - это лишняя партия в теннис. Я на него рассердилась. Причём тут теннис? И вообще, мне не нужны какие-то теннисные тай-брейки, мне нужен наш семейный, фамильный тай-брейк. Только он. Остальные - тёзки, даже однофамильцы.
Время прошло незаметно, вот мне уже и шестнадцать, несколько недель места себе не находила, не могла дождаться, пока передо мной откроют тайну. Нутром чуяла, что за тайной названия скрывается какая-то другая тайна...
И вот её открыли.
Мама рассказала подробно всё, что я до того слышала в обрывках от её подруг и что пересказала выше. Добавила кое-что, что я или не слышала, или слышала, да по малолетству своему не поняла.
Откуда повышение стипендий (оставившее по себе тот самый купальник), аренда бассейна? А ларчик просто открывался. В институте менялся ректор (понятно, почему мне раньше не объясняли, ребёнок не поймёт, ему каждое слово объяснять нужно, а сейчас я все слова знаю, готова слушать-выслушивать). И не совсем по своей воле менялся, а переизбирали его, вводить же должность президента института вместо пенсии не стали. И он решил на прощание насолить всем.
Распатронил институтскую казну. Поднял студентам стипендии. Расчёт был на то, что останется в их памяти добрым, а новый ректор, который просто вынужден будет ввести снова стипендию в разумные для казны берега, зарекомендует себя скрягой бездушным. Так и вышло, собственно.
Кстати, когда мама покупала себе что-нибудь дорогое, что папа считал нам не по карману, он всегда насмешливо спрашивал:
- Что, Пердюков стипендию поднял? - Это тот самый "добрый" ректор.
Отсюда же дорогущая аренда бассейна, на годы вперёд и без права расторжения договора.
Теперь о тайне волшебных слов.
Весть о том, что в такое и такое-то время в бассейне прыгают в воду красивые девчонки в абалденных купальниках, быстро облетела всех причастных к этому заведению парней. Кто занимался раньше, стали оставаться, кто позже - приходили пораньше, посидеть на трибунах и позырить. Студентки были только рады.
Сама собой возникла идея устроить в конце года состязания.
Аншлаг был полный, а борьба - по-женски ожесточённой. Очень всё было интересно, жаль, я тогда ещё не родилась. Подробности опускаю, но в двоеборье две студентки пришли "нос в нос". Ничейно финишировали.
А ведь уже и бронзовая призёрша на пьедестал взобралась, ждёт награды, перед парнями в купальнике позирует. Ладно, перепрыгали и переплавали, и снова - ничья ну полная. "Бронзовая" зевает, все позы перебрала уже, невмоготу ей ждать награждения.
Что делать? Третий раз переигрывать глупо, да и устали девчонки донельзя. Главный судья замялся, стушевался.
И тут вдруг поднимается на трибунах парень в плавках, студент, плававший тут до женских состязаний и оставшийся полюбоваться. И говорит, что берётся устроить тай-брейк, что означает "разрубить узел". Причём объективный, а не кто больше понравится.
Судья с радостью сбросил с себя ответственность, умыл руки, зачерпнув прямо из бассейна. И отважный паренёк начал действовать.
В любом бассейне всегда есть плавательные доски. Студент выбрал из них самую длинную, на которой малые дети во весь рост лежат. Претендентки встали у стенки бассейна на мелком месте, вдохнув, погрузились в воду и легли спиной на дно, вытянув ноги вверх по стенке бассейна. Норовили тела всплыть, конечно, но парень положил им на ступни доску и, стоя на коленях на бортике, придавил её, прижав девичьи спины ко дну.
А потом начал сильно, наваливаясь всем телом и аж погружая голову в воду, давить, жать на доску, заставляя ножки под ней сгибаться. После снимал нажим, а подводницы должны были выпрямить ноги, тратя силы и кислород.
Трибуны хором считали нажимы, хотя их никто не просил. Но, по логике, если состязанткам засекали секунды, то и тут нужно какое-то число приписать.
Долго ли, коротко ли, но вдруг доска с одной стороны "нырнула", и девушка всплыла на поверхность, кашляя и отплёвываясь. Серебряной призёркой всплыла, кончай кашлять, вылезай и взбирайся на заслуженную ступеньку.
Парень же ещё раза два или три проверил оставшуюся подводницу на прочность, чтобы и все поняли - "золото" заслуживает безусловно. Вдруг, словно почуяв неладное, отбросил доску, тело медленно всплыло, а недвижимо, не дышит, и вообще, дело плохо.
Парень мигом вытащил её из воды, благо раздеваться ему не требовалось. Положил на коврик, начал откачивать, но вдруг понял, что может вкачать в лёгкие воду, успевшую попасть в рот. И принял меру.
Со стороны, а на это смотрел весь бассейн, это выглядело как затяжной поцелуй. И вдруг люди заметили, что его плавки и её купальник - под цвет.
"Золотая" призёрка рыгнула, икнула и вода из неё полилась, задышала она. Подошёл судья, двое мужчин отвели девушку к пьедесталу почёта, помогли взобраться на самую высокую ступеньку. Кстати, "серебрянка" тоже помогла, признав тем самым своё поражение, поцеловала даже и обняла от чистого сердца. Состоялось награждение.
После такого испытания девушку полагается не просто проводить - её надо отвести домой. Доставить, её и медаль. Что парень и сделал - с удовольствием. А перед расставанием... ну, проверил, всю ли воду изо рта тогда высосал, не осталось ли чего...
Потом они стали встречаться. Пароль - "тай-брейк".
Потом... потом поженились.
Через годик появилась пишущая эти строки.
Это были мои мама и папа.