Специально младшекурсников о ремонте, конечно, никто не предупреждал. Не того полёта птицы. Должны делать, что велят, а о будущем старшие думают. Но слухи всё-таки просачивались. Дипломники жаловались, что их заставляют вкалывать "от восьми до восьми", так как в мае лаборатории закроют. Чаще в коридорах стал попадаться озабоченный декан и его замы, сопровождаемые располневшими на трудовом посту вузовскими чиновниками. На практических занятиях в лаборатории заскакивали люди в спецовках и что-то выпытывали у лаборантов, оттаскивая их от наставляемых студентов. Мелькали слова "проводка", "мощность", "перегородки". В некоторых визитёрах без труда угадывались уроженцы бывшей союзной республики, некогда солнечной и виноградной, а ныне бесперебойно поставляющей ударников капиталистического труда в более удачливые соседние страны.
     Ещё один малозаметный признак раскопала Кира.
     — Понимаешь, Ев, — говорила она подружке, — они на всё смотрят, как на то, что хочется видеть, а не на то, что есть и будет дальше. Помнишь, когда нас в общагу вселяли? Почти пустая комната была. И я тогда подметила, как ты в ней оглядывалась. Помнишь, как мы сообща решали, куда что поставим, передвинем, расположим?
     — Это же ты командовала, — слабо улыбнулась та, припомнив.
     — Верно. Но и у тебя глаз был такой, будто смотрела на то, что будет, что хочешь тут увидеть. А потом, когда обустроились мы, никаких изменений не предвиделось — у тебя такого глаза уже не было, нет.
     Ева соглашалась, веря. Сама она была не такой наблюдательной, больше следила за собой — как бы не опростоволоситься, не стать посмешищем, не получить "трояк". И вот эта-то всегдашняя опасливость навела её однажды на мысль: "А не грозит ли чем будущий ремонт им, студентам?" Ведь другие вон какие активные, бесстрашные, развязные даже, что ни случись, вывернутся, а ей как? Сто раз со стыда сгорю, прежде чем у преподавателя чего попрошу! Она избегала такого общения, скрупулёзно выполняя все указания, чтобы ни к чему придраться нельзя было.
     В обыденной жизни срабатывало. Но вот ремонт… Не будет ли каких сюрпризов?
     — Да что ты в голову берёшь? — махала рукой подруга. — Всем и объявят, когда надо, и скажут, что делать. В общей толпе и проскочим. Брось!
     — Да, но ведь… Я тут подумала. Физра-то у нас плавающая.
     — Какая ещё плавающая? Бассейн уже давно не арендуют — денег нет. Вовремя мы тогда "калмыцкие" купальники выудили.
     Ева хотела возразить — мол, зачем они нам без воды-то, но сейчас ею владела другая мысль.
     — Нет, по расписанию плавающая. То там, то тут. В спортзал ходим, кто когда хочет, и…
     — А, ну это понятно. Начальство сдаёт его в аренду за денежки, — тут она понизила голос и опасливо оглянулась, — а мы выбирай клочки времени, урывай, зачётные часы набирай.
     — Вот часы-то меня и беспокоят, — призналась стесняшка-робяшка. — Я пробовала узнавать, кто когда ходит, кто сколько часов уже набрал. Но, знаешь, как-то не очень девчонки делятся. А к парням я боюсь.
     — Дурочка, ну кто ж тебе "грибные места" выдаст! То есть времена.
     — Но почему нас ставят в положение грибников? Почему не составят нормальное расписание, как у всех людей?
     Кира снова оглянулась и, видимо, с неутешительными результатами, потому что буркнула:
     — По дороге домой расскажу, — и перевела разговор на другое.
     На открытом воздухе, без стен, деревьев и прочих объектов, традиционно развешивающих уши, она высказалась откровенно:
     — Расписания нет, потому что они не хотят, чтобы мы знали о масштабах аренды. Мол, заглядывайте, девочки, если свободно — занимайтесь, а занято — другими делами займитесь, опосля снова загляните. Вот и бегай тут.
     — Но если понаблюдать и составить… то есть воспроизвести скрываемое расписание самим? И потом разнести свободное время. Ну, когда аренды нет.
     — Кто ж этим заниматься будет, милая моя? Мы учимся. И мы разрознены. Если бы каждый курс следил в своё свободное время, а потом свести воедино все данные… Нет, индивидуалисты мы. Каждый найдёт кусочек времени для себя и в него вцепляется, от других хоронит. И чего ты волнуешься? Я же тебе такой лоскуток нашла. Ходи со мной, и все дела.
     — Не очень мне удобно с парнями в волейбол играть…
     — Зато Лёшка нас крышует, не даёт переполниться залу в это время. Кого хошь отвадит. Чего тебе ещё нужно-то?
     — Если б не ремонт, то ничего. Но если он начнётся, мы не успеем выполнить план по часам. А другие, может, вперёд нас идут.
     — Тьфу ты! Ничего не будет, не бери в голову. Если мне не веришь, Лёшке поверь. Вообще, из его компании, с кем мы в мяч стучим, никто не беспокоится. А всех нас не отчислят.
     — Кир, — жалобно сказала Ева, — я не хочу без тебя другое время искать. Нечестно это будет. Может, вместе поищем, а?
     — А мне без Лёшки — честно? А вместе с ним и вся компания. Все вместе уж точно никуда не пройдём. Если хочешь, ищи сама, разрешаю.
     — Нет, без тебя я не могу.
     На душе у нашей студенточки было пасмурно. А тут ещё и другие треволнения — из-за прочих предметов. Чёткое расписание не гарантирует успеваемости, так что мысль о физкультуре тревожила лишь время от времени.
     В мае студентов ждал сюрприз. Аккурат после праздников одно крыло корпуса целиком закрылось на ремонт, а в новом расписании из-за недостатка аудиторий занятия простирались аж до ночи.
     Последнее не очень-то обеспокоило наших девчат, ведь общага была под боком. Парней там жило много, возвращаться можно было гурьбой, никого и ничего не опасаясь. А практические занятия в лабораториях закрывшегося крыла уже были отработаны.
     Но плохо было то, что там остался и спортзал.
     Худшие Евины опасения сбылись. Кафедра физкультуры вывесила список с заботливым напоминанием, кто сколько ещё должен. В нём фигурировала вся Лёшкина беззаботная компания с двумя примкнувшими девушками.
     — Как это так?! — чуть не кричал атлетичный Лёшка, наступая на физручку. Девочки с замиранием сердца наблюдали издали. — Нас никто не предупреждал! Мы чётко ходили раз в неделю! Откуда долг? Что теперь делать?
     — План по часам вы знали заранее, — зычным голосом отбивалась та. — Посещение у вас свободное, чей, не тоталитаризм какой. Все остальные норму набрали. Вставить вам часы задним числом не могу — все журналы еженедельно у нас отбираются Антикоррупционной комиссией и покрываются спецлаком. Фиг два чего туда впишешь! А передним числом… Спортзал-то закрыт, в том числе и официально.
     — Что же нам делать? — загудели все вместе.
     — Мы не можем вам арендовать спортзал в другом вузе. — Она хотела добавить "нет денег", но чтобы не спросили, куда делась арендная плата, объяснять не стала. — Но если вы проникнете туда частным путём, по личной договорённости, и возьмёте справки о проведённом там времени, мы их зачтём. Только проверьте сначала, работает ли спортзал и на бумаге тоже. А то ведь есть такие хитрецы — в других, других вузах! — что официально он на ремонте, а реально арендаторы там с утра до ночи. Справку из такого спортзала мы учесть не можем, конечно. Желаю удачи!
     Ева возвращалась в общагу печальная. Если везде "жмут деньгу", то куда их пустят бесплатно, такую-то компанию? Везде откажут.
     Немного развлекли её маленькие девочки, они быстро шли, болтали и жестикулировали, но бросалось в глаза, что ниже пояса у них всё как-то скованно — в контраст развязному верху. Ещё бы, низ сковывали джинсики, маленькие, но, видать, девчужьи ягодички и бёдрышки и такой объём не заполняли. Как-то по-военному жёстко шагали синие ноги, с каким-то трудом работали сгибы под ягодицами и в коленях, что-то напоминало неуклюжих роботов. А по той же дорожке дефилировали потрясные девицы с крупными формами, чуть не лопалась на них джинса, и хоть была сия ткань так же груба, как и на девочках, но спелые ягодицы не скрывали своей счастливой жизни под нею. Под распёртой "бронёй" прослеживалась игра этих деликатных мышц женского тела, игра, усиливающаяся благодаря лёгким поворотам бёдер и таза и ещё каким-то неуловимым признакам зрелой женственности. Сделать брюки "второй кожей", предстать обнажённой, облачившись в толстую одежду — этому женскому умению болтливым девчаткам только предстояло овладеть.
     Назавтра Кира принесла безрадостную весть.
     — Лёшка нас "кинул". Представляешь, договорился в юридическом во дворе в футбол сыграть пару матчей со всей своей компанией. И то за право этого будут там они чего-то разгружать. Кажется, тюки с кодексами. Зато справки у них будут — прокурор носу не подточит.
     Она умолчала, что "предатель" перед ней извинялся, говорил, что обошёл почти все вузы и нигде в спортзал просто так не пускают. Наверное, не скрывал, что находится с друзьями в пиковом положении, ну, ему и заламывали цену. Еле нашёл пустующий дворик в квартале, занимаемом юридическим, еле согласились его пустить за отработку натурой. Если всё это честно передать, злиться вроде бы не на что. А требовалось именно сорвать злость.
     — Им справки, а нам — шиш! Ну почему, почему парням такие привилегии? И в футбол они на любом пустыре сыграют, а плавки дешевле любого купальника. И в туалет им быстрее ходить, и стену опИсать могут круголя, и в общении с девками у них инициатива…
     Напоминать, что она предупреждала, Ева не стала. Только тихо спросила, как им быть теперь.
     — Как быть? — прищурилась Кира. — А ведь баба с… то есть мужики с возу — бабам легче. Двоим-то нам проще будет, чем целой дюжине. Особенно если разделимся и по одиночке куда-нибудь примажемся. Одну-то примазавшуюся и не заметят.
     — А надо, чтобы заметили, — прозвучал резонный довод. — Нам же справки брать, забыла?
     — Ах ты, блин! И впрямь, ради бумажки корячимся, не ради здоровья. Ну ничего, вынырнем в конце занятий из толпы и стребуем себе по справочке.
     — Ты что? — испугалась Ева. — Мы же, выходит, незаконно там до того будем. Кто же нам даст тогда справку? В лучшем случае, придётся заплатить, а в худшем… Кира, — понизила она голос, — ты знаешь, что рассказывают про унтапо? Университетскую тайную полицию? Что там со студентами делают — ужас! Один зам. декана попробовал разъяснить им Пятьдесят первую статью Конституции, ну, что могут не давать показаний против себя, так ему за это выговор объявили! Нет-нет, я и думать о партизанстве не хочу!
     — Ты права, — вздохнула Кира. — Я об этом не подумала. Может даже хуже получиться — пришлют, чего доброго, в нашу бухгалтерию счёт. Тогда нас точно затаскают и живыми не выпустят.
     — Что же делать? — прозвучало уже в который раз.
     — Попробую через знакомых. Через хороших знакомых. Которые справку могут выдать, но в журнале не регистрировать. Конечно, если это вскроется… Но это останется тайной, не бойся. Я сама обе справки предъявлю и прослежу, чтобы зачёт был.
     Выбора у Евы не оставалось. Не с парнями же в футбол играть!
     Дня через три Кира сообщила, что вариант найден. Её подруга Клара, дальняя, правда, была на короткой ноге с физруком из медицинского. Справки он обещал подписать, но только если девчата реально позанимаются.
     — А он того… не будет к нам приставать? Или говорить, чтобы нагими занимались. Зачем ему "реально"? — Вечные Евины опасения.
     — Об этом я подумала. Клара обещала включить нас в чужую группу, ну, где не он ведёт, а ему сказать перед концом занятия. Ну, полюбуется на нас минуту. Но на одетых же! А справки гарантированы.
     — Ну, тогда хорошо.
     Через день Кира назвала и время. Немножко неудобно, ну да выбирать не приходится. Пойдём. А то грозят отчислить уже. Ерунда какая-то — час по физре пропустишь, и уже отчисляют, как какого-то двоечника, что серьёзный экзамен завалил. Справедливо, да?
     Главное, что физра эта другим предметам не помогает. Время занимать — занимает, сбивает режим питания. Однажды Ева хорошо поела в столовой, и тут же её позвали в спортзал — перенесли с какого-то испугу занятия. Так от нагрузок у неё рвота случилась. Думаете, признал кто свою ошибку, наказали кого? Выругали, заставили убрать за собой, да ещё и один час вместо двух засчитали.
     Как тут питаться? Как пионерам — к занятиям всегда готов! На пустой желудок.
     Ладно, мученьям виден конец. Поиграю в последний раз в волейбол или… Во что они там играют?
     Волейбол она почти любила — на фоне нелюбви ко всему остальному. Пусть не всегда поспевала к мячу, пусть падала, вскрикивая и нарываясь на насмешки — зато игра неконтактная, никто тебя не атакует, не отбирает мяч. Только Кира, кажется, говорила что-то о гандболе. Игра непонятная, но потоптаться можно. Авось не засвищет своя команда. Главное — не победа, главное — справка об участии. А форма та же, наверное, что и в волейболе. Майка и трусы, всё не короткое. Тугой лифчик. Кроссовки. И заколка в волосы.

     Клара оказалась низенькой шустрой брюнеткой с короткой стрижкой. Очень спортивная фигура, одета по-волейбольному, что Еву успокоило. Кира звякнула ей по сотовому на подходе к медицинскому. И вот, встречают их.
     Девчата тащили большие спортивные сумки.
     — Пойдёмте скорей, — заговорила Клара, поздоровавшись. — Момент очень удобный. Как раз нескольких нет. Так что проскочите за милую душу.
     Она взяла Евину сумку и потащила внутрь. Вахтёры там сидели умеренно строгие — провожали незнакомых хмурыми пристальными взглядами, а если незнакомец казался подозрительным — то ещё и покашливали. Но Клара была своей в доску, к тому же в форме командной игры, а такие обычно группами ходят.
     Что-то в этой одежде было не так. Белые волейбольные трусы с тёмными полосками и глухая чёрная майка с белым номером на спине. Чёрный цвет обычно скрадывает формы, и неполногрудые женщины крайне неохотно на него соглашаются. Но тут общая для всей команды форма. Мускулистые парни, да вон они стоят, лихо смотрятся в крутых чёрных майках с большими вырезами вокруг ключиц, что оставалось делать девчатам?
     А вот что, как присмотрелась Ева. Во-первых, сделать майки обтягивающими, насколько возможно. Но одного этого мало. Вблизи было хорошо заметно, что чёрный цвет на выпуклостях не совсем однороден — по концентрическим кругам бродили еле различимые оттенки тёмно-серого, да и по блеску эти кольца отличались, гуляли по ним градации блеска вплоть до матовости. И всё вместе на расстоянии это сливалось и создавало замечательный эффект объёмных форм, ещё более объёмных, чем они были на самом деле.
     Собственно, в фотостудии того же можно достичь, покомбинировав со светом, найдя нужный угол его падения, создав систему еле заметных бликов. Но ведь спортзал — не фотостудия, милости от освещения ждать не приходится. И расцветка (лучше сказать — расчернушка) женской майки это компенсировала. При любом падении непредсказуемого света груди у девчат выглядели громадными — для спортсменок.
     Все отмечали какую-то неестественность вида этих "голографических" маек, даже мистичность. Клара потом рассказала, что их парни поставили компьютерный эксперимент: на экран дисплея вывели рядом фотографии девушки в обычной чёрной маечке и её же фото — в лифчике телесного цвета, то есть почти что нагой, когда ничто не мешает обозрению форм. Второе изображение сделали побледнее. Зритель с помощью специальной стереоприставки видел каждым глазом свой портрет, и компьютер начинал с определённой частотой менять их местами.
     Парни просто балдели, не могли оторваться. Вот ведь девица в самом что ни на есть монашеском одеянии, всё своё интересное скрыть хочет, а мы всё-таки каким-то внутренним зрением видим, что у неё там! Какой-то нереальный эффект, "четвёртое" виртуальное измерение. Чёрный цвет, по идее, должен гасить любое другое, тем более бледное, изображение, но из-за разделения в пространстве и времени оно загоняется в подсознание и уже в мозгу накладывается на "чёрную майку". А в мозгу законы другие, там никто никого не гасит, одна информация дополняет другую. И так балдёжно — в этом случае!
     Да и белые трусы, если по правде, не снежно-белые. Что-то тёмное из-под них просвечивает — то ли нижние трусики-плавочки, то ли волосы, то ли просто тени собрались внизу девичьего живота. Пялься, гадай, кайфуй.
     Честно ли это, размышляла потом Ева. Смотрите: рыцарь жмёт коллеге руку, как бы говоря: "Если бы в ней было оружие, ты почуял бы". Врач надевает белый халат, как бы говоря пациенту: "Если бы на мне была грязь, ты сразу увидел бы". А что имеет в виду женщина, обтягивая торс чёрным — словно тушью, заливающей любую двумерную картину? Да то, что если глаз что-то всё-таки видит, то — из-за третьего измерения, славно выдающихся в него форм, да и не только трёх-, но все-мерной женственности. Даже без чётких очертаний, без контуров в профиль. Одетая женщина предстаёт, что называется, "по гамбургскому счёту".
     Потому-то так популярны среди полногрудых кромешно-чёрные водолазки "под горлышко" — полный покров не вводит в искушение поиграть с ложбинкой, декольтироваться, повыпячиваться искусственно. Что есть, то есть, только то и выпирает. Хорошо бы обтягиваемым водолазкой чашкам быть мягкими, повторяющими форму груди, а лучше всего обойтись колпачками на соски. Хорошая водолазка обтягивает весь бюстгальтер, как бы предлагая глазу "пристреляться": вот какая толщина лямочки на ключице, ниже — какие лямочка такой толщины создаёт полутона и блески. А вот как черноту разгоняет, разнообразит, разрывает моя грудь. Понял, какого она размера?
     Но, оказывается, полутона и поблёскивания создаются фабрично. Дёшево и сердито. Намного дешевле силикона, да и поролон отдыхает.
     Так вот, я спрашиваю — честно ли такое?
     С другой стороны, если ты знакомишься с девушкой не для серьёзных отношений, а так, то и упрекать её в обмане не за что. Какое тебе дело до того, что предназначено только для очень близких людей?
     На самом же деле "грудастые" майки придумал и заказал тренер. Вид больших бюстов призван успокаивать и расслаблять команду соперниц, ведь передняя "навороченность" несовместима со спортивными успехами, это у всех в подсознании сидит. Ну, а когда раскусят трюк — команда "блистающих бюстов" ушла на десяток очков вперёд и попробуй её догони! Особенно, если ваши бюсты окажутся побольше "зачернённых".
     Спортивные игры, как гордо заявила Клара, в её вузе очень популярны.
     В коридоре было непривычно много людей в белых халатах. Собственно, эту униформу носили все. Ева заметила только двух-трёх девушек в спортивном — кто читал стенгазету, кто просто стоял у окна. То ли вышли отдохнуть, то ли ожидают своей очереди. Чёрные блестящие трусы, обтягивающие крутые попки, забавно контрастировали с белохалатным окружением.
     Немного поодаль стояла весело болтающая стайка баскетболисток. Вероятно, баскетбол здесь был очень гуманный, спортсменки клялись друг другу не дёргать за одежду и вообще бороться за мяч поаккуратнее. Это позволило резко облегчить снаряжение. Вместо суровых спортивных маек — игривые топики в среднюю треть торса. Спереди на них была намалёвана пара баскетбольных корзин, из противоположных концов площадки они сошлись на девичьем переде, чуть не чокаясь. Будучи обнажены сверху, чашки лифчика полно закрывали содержимое и были раскрашены под баскетбольные мячи, топики едва-едва не срывались с самых выпуклых мест. Тусуясь, девушки оживлённо двигались, "мячи" прыгали в "корзинах", парни улыбались, все были довольны. В баскетбол можно было и не играть.
     Вот снова по бокам замелькало чёрно-белое. Кира вдруг толкнула подружку в бок и тихо спросила:
     — Помнишь: белый верх, чёрный низ?
     — Как же! — прыснула Ева.
     Да, тот физрук был уже немолод. И не учёл, что подросло целое поколение, для которого реалии пионерских лагерей, школьных торжественных линеек стали уже древней историей, если не грамотой за семью печатями. Как им, бедны, понять, что означали его слова, наспех брошенные на инструктаже? Пионеры, те знали бы.
     Нынешняя молодёжь, не сговариваясь, поняла это по-своему. И на линейке физрук с возмущением спрашивал:
     — Почему у вас шорты, юбки, брюки не того цвета?
     — Так вы же велели сверху надеть белое! — слышались ответы. Жаль, не догадались хором проскандировать.
     — Я же сказал: чёрный низ! — упорствовал непонятливый дядька.
     Девочки недоумевали — зря, что ли, они надели всё кисейное, полупрозрачное, что же он, не видит, как темнеет исподу бельишко? Ведь если не проглядывает, какой смысл задавать ему цвет? А-а, может, он думает, что в трусах подкладка не чёрная? Или грудки упираются в запретно-беленькие подкладки?
     Кира, самая смелая, подошла к физруку и выпростала из-под шорт верхушку трусиков, отогнула, показала угольно-чёрную подкладку. Не успел тот запретить, только глаза на лоб полезли. Она уже и бюстгальтер хотела приготовить к инспекции, но тут физрук наконец понял двусмысленность своего указания и рявкнул. Срочно стали искать выход. Поснимали с мальчишек исподние чёрные (а то как же, не лифчики, небось!) майки и понаделали из них импровизированных юбочек. Потом хозяева бывших маек пристрастно выбирали, с кого стребовать юбочку, норовили забрать за помощь что-нибудь из "не того" чёрного, всё равно, мол, больше не пригодится. Как это не пригодится, пищали девочки, это же дурной вкус — надевать чёрную юбку на белые трусы! Оставьте нам наше! И охотно рассувениривали чёрные хранители тепла своей груди.
     В коридоре стояла одна девушка без халата, то двигая бёдрами, то крутясь вокруг своей оси, то резко меняя опорную ногу. В обычной молодёжной униформе, низких джинсиках и высоком топике, все эти выкрутасы были бы естественно-неприметны. Но девица была одета в жакетно-юбочный плотный костюм, который обычно считается строгим. И он таким, действительно, был — все "нестрогие" телодвижения выглядели весьма и весьма вульгарными, неуместными.
     Наверное, думала, что на ней спортивная форма, не специально ведь казалась вульгарной. Всё-таки мало мы думаем, как выглядим со стороны!
     Казалось, халаты призваны скрыть плоть эскулапих, заставить пациента забыть, что у врачихи такая же большая попка, как у всех женщин, такое же интересное тело… Двойная жизнь у врачей, внешняя и внутренняя.
     Две белые вороны… вернее, не-белые на фоне белого окружения быстро прошли за проводницей, которая в конце пути показала им на дверь:
     — Идите туда, я сейчас. — Отдала Еве сумку.
     — Погоди, Кир, — испугалась та. — Тут же написано: "Мужская раздевалка".
     — Клара Сусанина, ты не ошиблась дверью? Женскую мы прошли.
     Брюнетка подбежала к ним, на ходу прижимая палец к губам.
     — Тише, не привлекайте внимание. Именно в мужскую идите. Там сейчас никого нет — день женский.
     — Как в бане, — прыснула Кира.
     — Да тише ты! Внутри запритесь на засов и никому не открывайте. Нельзя вам в женскую — сразу расспросы начнутся, кто да почему. Может, и стукачки есть. Я всё продумала. Переоденетесь здесь, а при выходе в зал и вольётесь. Под команды тренера не очень-то поразговариваешь. А я сейчас принесу амуницию.
     Ева опасливо оглянулась, но Кира уже уверенно входила в дверь — будто была мужчиной, одним из законных пользователей этой переоблачалки. За руку втянула телящуюся подружку, хлопнула дверью. Щёлкнул засов.
     В нос бросилась разница запахов. Здесь не пахло, как в женских укромных уголках, духами и прочими модными ароматами. Лёгкий запашок дезодоранта грубо перекрывался крепким запахом мужского пота. Еве мгновенно вспомнился тот случай, когда на неё рухнул не удержавшийся на ногах парень, от него пахло похоже. Аж передёрнуло.
     Впрочем, искушённый нос уловил бы и еле заметные признаки того, что женщины всё-таки посещали это мужское царство.
     Внутри оно выглядело, как и у них: нумерованные шкафчики, длинные скамейки перед ними, вешалки с полотенцами и забытыми кем-то плавками. Разве что не было зеркал, зато стояли напольные весы, лежали гантели и даже небольшая штанга.
     Прямо напротив той двери, через которую они вошли, находилась другая, из-за которой доносился неясный гул и звуки встреч мяча с ладонями — ага, там спортзал, играют. В дальнем конце виднелась узкая дверка с ненужной здесь буквой "М". И ещё одна дверца была со стороны, как помнилось из коридорных впечатлений, женской раздевалки!
     Ева вздрогнула. Увидев, что подружка с интересом рассматривает мужские принадлежности, трогает гантели, она незаметно подошла к этой непонятно зачем прорубленной здесь двери. Вид у той был нарочито-заброшенный, вместо ручки зияли отверстия от шурупов со следами ржавчины. Наверное, раньше тут были две однополые раздевалки для двух встречающихся команд и через эту дверь что-нибудь по-товарищески передавали или проходил судья с инспекцией.
     На стенах этой мальчишеской раздевалки висели там и сям фотографии, выдранные из глянцевых журналов, и не всегда они были приличными. Опасливо оглянувшись на подружку, Ева прилипла к ним взглядом.
     Гимнастка в бледно-синем купальнике стояла на коленях и радостно выгибала спину. Бретельки атласного лифчика блестели сквозь прозрачный сверху капрон едва ли не сильнее, чем без него, и атласные трусики весело сверкали из-под капроновой юбочки, выбиваясь кое-где. Очень чётко выделялись нижние рёбра, вспучивали материю, живот ниже даже немножко впадал. А сверху… Чёрт возьми, такие чашки косые и узкие, что по выпираемости напоминают очень этот низ, своего рода "верхние рёбра", замыкающие грудную клетку сверху. Даже женственности поубавилось, хотя… Как на это посмотреть. Не только ведь в бюсте она, а во всём теле. Да?
     А вот несколько видов с раскоряченными ногами. Расставленными, разведёнными, раздвинутыми. Но не похабно, а по-гимнастическому. Бёдра напряжены, мышцы идут волнами, паховые складки смазаны, теряются в этих волнах, и теперь уже живот от ног ничем не отделён, единая серёдка тела в отчаянном напряге, и низ купальных трусиков смотрится узеньким "язычком", "лижущим" промежность и резко перегибающимся через лонную косточку. А когда ножки сведены, но назад выгиб дуренный, то подпучивается язычок этот, почти как у мальчика, и если девичьей натуре слабО так взбугрить лобок, то напряг бёдер что-то туда выдавил.
     Особенно Еве понравились фотки, на которых девочки были в светло-светло-серых или коричневатых, кажущихся прозрачными костюмах на белый корсетино. Во-первых, кажется, что на босу кожу, а там всё прилично, то есть раздевание мало что изменит (стесняшкам это важно — ну, чтобы вид девушки не звал раздеть её хотя бы в мыслях). Во-вторых, невеликий бюст не подчёркнут ни шовчиком, ни кантиком, вообще никак, только в профиль видно, что он есть, а если не в профиль, то только слабые-слабые тени (полутени) выдают грудки. И есть, и нет. Вот как надо!
     А вот абсолютная безгрудость для гимнастки некрасива, хотя, может, и полезна. Была там пара фотографий таких девчушек в профиль, так выглядел на них купальник каким-то мешком, в котором внизу что-то болтается (спасибо попе!), а верх какой-то вялый, тощий, будто взят полупустой мешок в кулак и висит. Для гармонии надо что-то и сверху нажить, пусть хоть "мешок", но доверху набитый.
     Перед глазами промелькнуло многое, и Ева вдруг подумала, что расхожая фраза "Остановись, мгновенье — ты прекрасно!" не так уж и верна. Ну, останавливать-то приходится, чтобы не получить размытое пятно вместо изящной фигурки, даже соревнование идёт, кто секунду на больше частей разделит. Резкость и во времени, и в пространстве идеальная просто. Это-то и худо. Все напряжённые в захваченный момент мышцы девичьего тела выписываются настолько чётко, что хоть анатомию изучай, всякие латинские названия. Но точность эта некрасивая, культуристская какая-то. Можно подумать, что всегда… ну, долго достаточно у девочки так напряжено, по-мужски как-то. На самом-то деле, если миг не стопорить, уже в следующий эти мышцы расслабятся и напрягутся другие, и так далее, и тому озорнее. За то и любят зрители гимнастику — именно художественную, где вместо кисти живописца тело тренированное. Смена поз, напрягов и положений тела, крайности смазываются и вливаются в общий рисунок. Нет, снимать надо, но тщательно отбирать снятое, не вывешивать мышечные фотки, стараться подбирать "золотую середину", чтоб у зрителя фотки и зрителя всего выступления впечатления не очень разнились. Игра мышц — не самое ценное для девушки, а средство динамически подчеркнуть её женственность, которую в статике опекает жировая прослойка.
     Может, поэтому некоторые гимнастки предпочитают носить колготки, телесные или черноватые. Конечно, вряд ли слабому капрону по силам стиснуть мышцы, удержать в рамках перманентной эстетики, но визуально сгладить ложбинки и потуги могут. Девичесть сохранить зрительно.
     Ещё Еве не очень нравились складки сзади, у поясницы выгибающейся назад и поворачивающейся в сторону гимнастки, особенно заметные, когда полненькое тело туго облегалось блестящей материей. Сначала она подумала, что это из-за тугого спортивного лифчика, дающего широкую ровную полосу поперёк спины, но потом решила, что не совсем. Позвоночник в грудном отделе практически не гнётся, гибкость ниже начинается, как раз у поясницы, крестца или копчика. Большую кривизну тут можно растренировать, ну, и мягкие ткани не успевают. Складки, полоски, морщинки. Лифчиковая ровная полоса только контраст усиливает.
     Да, пусть гибка девчушка до невозможности, кожа у неё не шагреневая, сократиться не может, отсюда и складки. Смотреть и снимать не надо с некрасивого ракурса, решила про себя наша героиня, вот что. А так амунуция хорошая.
     А это что такое? Стерео, что ли? Нет, но похоже.
     На обоих фотографиях была изображена одна и та же гимнастка; во всяком случае, телосложение и купальник были одинаковы. На одном из них она лежала на спине, видимо, не закончив ещё кувырок, так что ноги парили почти параллельно полу, а попка висела в воздухе, забавно выпячиваясь. Хорошо был виден уходящий в промежность клин материи, перегнутый ложбинкой между ягодицами. Ноги, пожалуй, тонковаты, но бывают же меж гимнасток высокие и стройные.
     На второй фотографии девушка лежала на животе и выгибала спину, так что хвостик волос касался попки. Руки она тянула вверх (выходило — почти параллельно полу), ракурс был такой, что выше груди купальник был виден только клином между руками. И хорошо вырисовывалась обтянутая материей ложбинка между чашками бюстгальтера.
     Ну и ну! Ева переводила взгляд с одного изображения на другое и обратно. Ведь похоже же, о, как похоже! Постарался фотограф, да и гимнасточке довелось попотеть. Лифчик, наверное, взят под размер попки. Естественно-большегрудую не могли ангажировать — спина перегнута профессионально, с кондачка так не сделаешь. Да, но как здорово вышло!
     Ягодицы, как известно, важную роль играют — обеспечивают прямохождение homo sapiens. Это всякий знает. А по фоткам какой-нибудь инопланетянин может понять, что на груди у землянок бугрятся мышцы, помогающие им чёрт те как выгибать спину. Почему этих "мускулов" меньше всего как раз у профессионалок выгибов и раскорячек — инопланетянин перегреет мозги.
     Ещё пара фотографий той же гимнастки. На одной она висит под брусьями, руки вздёрнули вверх бюст, пологое декольте скосилось, таким косым стало, как канты купальника на ягодицах — на втором фото, где девушка на брусьях "стоит" на руках. И декольте, и кромки на попе косые, не покрывают всего содержимого, высовывается оно наискосок толстыми складками. Но в одном случае эти складки обращены друг к другу, а в другом — по бокам находятся. Переводи взгляд и любуйся. Забавно!
     А вот снова пара… да нет, целая серия пар, и она же, похоже, любительница парных фоток. На этот раз минимизирует костюм. В одном случае ограничивается спортивным бюстгальтером, а трусы пришлось усилить ремешком по талии — как мужчины плавки для прыжков в воду. Вех и низ независимы стали, и серия фоток показывает эту независимость в действии. А на второй серии она… она почти голая… нет, в оригинальном плетёно-прозрачном купальнике. Как будто спорола прозрачные бретельки со всех летних лифчиков в доме и оплелась ими, словно косу редкую вокруг себя заплела. И только "заслонки" телесного цвета на местах анатомических заметностей намекали на преднамеренность всего этого сетчатого костюмчика. Гимнастика ведь — это праздник обнажённого тела, усиленного в слабых местах и слегка покрытого для соблюдения приличий. А как мышцы работают — чего же скрывать! И украшается пусть тело ловкими, неповторимыми движениями, на не яркими цветами и изысками покроя.
     Трудно понять, как надевается это чудо. Может, уже на теле склеивают две надетые порознь половинки? Хоть полосочки и непрочны, но вместе они легко выдерживают даже большие нагрузки, держат бюст от заноса, не дают сместиться трусовым заслонкам, хоть что делай. Химик представит, что тело обвивает структурная формула какого-то сложного разветвлённого биополимера с несколькими бензольными кольцами в самых важных местах. Может, это ДНК? Забавно — живое тело внутри символа жизни!
     Пока Ева разглядывала, Кира пооткрывала уже все шкафчики и, если там что-то оставили, оприходовала. Забытых плавок на вешалке тоже не стало.
     — Занимай любой, — сказала она подружке. — И давай переодеваться. Они там уже играют, мы опаздываем. Как тут незаметно вольёшься, если игра уже идёт? Ладно, вливайся к ближайшим от двери, а я проникну к дальним…
     Она вдруг умолкла, заметив, что стук мяча прекратился. Девушки прислушались.
     — Подошвы шуршат, — пробормотала Ева. — Слушай, может, это парни играли? И они сейчас ввалятся сюда? Лучше нам поближе к… — Ноги сами понесли её к выходу.
     — Ерунда, — отмахнулась подружка. — Кларка не стала бы нас так подставлять. И потом — здесь нет мужской одежды, зато есть засов. — Она протянула руку и задвинула его. — Вот так!
     И действительно, никто к ним даже не торкнулся. Шум за одной дверью затих, плавно переместившись за другую. Можно было разобрать девичьи повизгивания и пощёлкивания резинок. Шёл обмен впечатлениями.
     — Закончилась игра. А мы?
     — Минут пять на проветривание и снова начнут. Арендный конвейер. Давай-ка раздеваться.
     — Давай, — согласилась Ева. Может, две раздевалки как раз и нужны для конвейера? В одной одеваются, в другой раздеваются. Тогда сейчас сюда набегут девчонки. А при чужих Еве не очень-то комфортно обнажаться.
     Они быстро выложили из сумок свою нехитрую экипировку, но тут в дверь осторожно постучали. В ту самую, "дружескую" дверь!
     Кира сделала жест — молчи! — и приблизилась к двери. Замерев, подождала. Стук повторился более настойчиво.
     — Занято, — сымитировала наша деваха грубый мужской голос.
     — Отодвинь засов, — разобрала она голос Клары.
     Ура! Свои! Засов мигом отлетел в сторону. Дверь, казавшаяся заброшенной и безработной, без малейшего скрипа отворилась на смазанных, но не афиширующих это петлях, ворвалась Клара с большой сумкой через плечо и первым делом закрыла и заперла дверь. Потом сделала знак отойти подальше.
     — Вы тут потише, — приглушенность голоса смазала сердитость. — Услышат отсюда женские голоса, решат, что тут и мужики есть. А дверь, сами видите, на ходу. Так что перебирайтесь. — И сама решительно пошла в дальний угол.
     Спортивная форма изящно облегала её ладную фигурку. Маечка ли сидела на теле или тело заполняло маечку — но не было ни складочки, только мягкие перепады рельефа. Бюст, если в честный профиль, а не в "голограмму" анфас, для девушки был скромноват, зато для спортсменки — в самый раз, чуток рельефнее развитых грудных мужских мышц. Как будто медовые каплюхи сползали с ключиц и застывали за пазухой.
     А талия… То ли у спортсменок она широковата, то ли бёдра узковаты — не было той изящной крутизны, что составляет гордость любой девушки. Поэтому, наверное, и трусы, не имея естественного союзника, были вынуждены плотно обтягивать низ. Белые спереди и серо-стальные сзади, они аж поблёскивали, особенно на крутой попке и выступающем лобке, даже без особого освещения, как здесь. А при ходьбе, когда задние полушария двигались попеременно, блеск блуждал, молодое, упругое тело как бы рвалось из-под одежды, где могло. А трусы как бы уговаривали: "Мы ж тебя укрываем, блестящая ты наша!"
     Вещи гостьям пришлось перебазировать в дальний угол, к крайним шкафчикам. Там, правда, соседился туалет, но он был нем в смысле запаха. Чувствовалась женская рука. Нет, не зря была прорублена женско-мужская дверь.
     — Я принесла вам костюмы, — тем же приглушенным голосом продолжала Клара, ставя сумку на скамейку.
     — Свои есть, — ответили ей, ещё держа в руках после переноски. Тряхнули для убедительности.
     — Но это… Что там у вас? Майка и трусы? Это ж для спортивных игр. Не пойдёт.
     — Как — не пойдёт? Ты же обещала волейбол или, в крайнем случае, гандбол.
     — Я не начальница, — вздохнула брюнетка. — С утра игры передвинули на час раньше и назначили тренировку запасных детско-юношеской школы. Я уж хотела тебе звонить, отменить встречу, а потом подумала: художественная гимнастика — не спортивная. Может, похудожничаете часок, справитесь. Даже лучше всяких игр, не надо метаться, волноваться.
     — Художественная? Гимнастика? — хором поразились обе студентки, забыв про конспирацию, пришлось напомнить прижатым к губам пальцем. — Да ты что! Мы не умеем. Мы ей никогда не занимались. Даже по телику редко смотрим.
     — Танцевать танцуете? Вот и… Потом, вот тут у вас на майках цифры.
     — Во всякой игре игроки с номерами.
     — Да, но если совпадут? Как вы тогда вольётесь в команду? А в художке — без номеров, зато красиво-то как! Посмотрите только. — Она вжикнула "молнией" и стала выкладывать горки чего-то яркого, блестящего, колышащегося. — Совпадут расцветки, не совпадут — всё в вашу пользу. Раз ни разу не занимались, попробуйте. Даже просто ощущения в этих костюмах — не передать! Жаль, зеркал тут нет. Ну, друг дружку оденете. Полдюжины взяла, ведь туда, откуда лежат, вас на примерку не пустят. Так что давайте. А я физрука со справками приведу перед самым окончанием.
     Она уже хотела уходить, но Кира её притормозила.
     — Евка-то с тобой незнакома ещё. Покажи-ка ей свой "кувшин со сметаной", как мне тогда.
     — Тебя я подловила на внезапности, а если знать заранее…
     — Ну, что ж делать, не шептаться же при подружке. При такой подружке тем более, — Кира обняла её, затормошила. — Да она не видела ничего такого.
     — Точно не видела? — недоверчиво прищурилась спортсменка и даже как-то мышцы напрягла.
     — Нет! — хором сказали обе подружки, но до чего же разным тоном! Кира — уверенно, зная наверняка, Ева — очень неуверенно, почти извиняющимся тоном, как иногда на экзамене.
     — Ну ладно. Представь, что внезапно подходу я к тебе… Только не в таком виде.
     Клара отступила к скамейке и деловито, выдавая профессионалку переодеваний, не торопясь сняла свою затейливую майку. Под ней оказался лифчик, довольно жёсткий, но не спортивный всё же. Чашки не мешали нехилым вложениям общаться. Видимо, рвущие жилы состязания на сегодня не намечены, а на обычной тренировке можно и подрастрястись немножко, некоторые это любят.
     Ева вдруг испугалась, что их провожатая намерена обнажиться полностью, такая в жесте инерция чуется. Зачем? Не потребует ли "костюм Евы" и от неё?
     Между тем Клара смерила глазом расстояние до Евы и одним уверенным шагом отрегулировала его. Подняла руки вверх и вдруг стала наклоняться вперёд, поднимая одну ногу назад. "Ласточка".
     Нет, руки Еву не задели, спортсменка их вовремя и красиво развела, наверное, брассу обучена. Но наша героиня и не уклонялась, кое-что приковало её внимание.
     Стронулись с места большие груди, начали перекатываться в чашках. Как будто что-то вязкое начало перетекать, медленно и торжественно. Да-да, действительно, как густая сметана в наклоняемом кувшине. Такие же горы вздымаются, так же нехотя ползут и не торопятся переливаться.
     Клара словно исторгала что-то из себя, вываливая из-за пазухи. Разведение рук развело немножко и чашки, угол их схода стал тупее — как носик кувшина, если смотреть прямо в букву "V". По обеим сторонам этого носика выкатывались, выпячивались целые валы плоти. Кожа нежная и тонкая, белая-белая, не сметана хотя, но вроде. Всё сомкнулось, стало единой массой, расщелинка перешла в узкую линию — волосок какой-то на сметану попал. А голова-то уже ниже попы и всё опускается! У сметаны корочка сейчас должна лопнуть, огромная капля шмякнуться о блюдце.
     Расширенными глазами Ева наблюдала за "явлением ласточкиного молока". Всё происходило довольно медленно и с небольшой амплитудой, но впечатление производило неслабое, тектоническое какое-то. Ещё и еле заметное покачивание, поводка плечами из стороны в сторону, чтобы наслоилось горизонтальное движение, усилило впечатление вертикального. И вытяжка вперёд, будто хочет дотянуться до того блюдца, в которое вот-вот…
     Взбугривание достигло апогея, кожа напряглась, чашки стали её щемить уже. Что-то должно было решиться. И тут Кира ухватила "ласточку" за поднятую ногу, чья ступня чуть не чиркнула её по носу, и отвела в сторону. Из-под носа у Евы уплыл впечатляющий "носик кувшина", и тут Клара с закрытым ртом издала натуралистичный звук лопанья-шмяканья. Плавно опустила руки и выпрямилась, встала на обе ноги.
     Испуганными глазами Ева посмотрела на пол, потом перевела их на раскрасневшуюся гимнастку. Не отдавая себе отчёта, шагнула к ней, протянула руки оттянуть лифчик, проверить, всё ли на мес… Блин, что это я?! А ладонь уже коснулась жёсткого фетра, намерение не скроешь. Убрала руки и застыдилась, покраснела.
     — Лучше аплодисментов, если проверять лезут, — усмехнулась Клара. — Не робей, Евка! Я, бывало, перед девичьим залом нагой гимнастирую, у "дочек" роль отдельная, будто семья акробаток мы. Приходи как-нибудь, полюбуешься. Кира, обязательно её приведи, не нравится мне, как она краснеет. Довольна, кстати? — Заметив кивок, оправила бюстгальтер и надела майку, придирчиво приладила "голограмму" к переду. — Ну, переодевайтесь и идите в зал.
     Она улыбнулась и вышла в наружную дверь. Кира машинально задвинула засов.
     — Вот так залетели, — пробормотала она. — Кто ж их знал! Кстати, как она сказала — школа детско-юношеская?
     — Вроде. Или девичье-женская.
     — Если ли б спортивная игра была, мы бы их обставили за милую душу. А гимнастика… По гибкости и шустрости мы их вряд ли опередим, даже если они всего лишь гимназистки. Ну, осваивающие азы гимнастики. Клёвое словечко, а? Ну ладно, чего жалеть, попробуем хотя бы. Попытка — не пытка. Ну, сорвётся — я ещё раз договорюсь. Интересно, что за ощущения в этих костюмах!
     — Тогда скорее давай, — попросила Ева. — Сама говоришь — пять минут проветривание.
     — Успеем! По соседству одеться должны и раздеться. Есть быстрые, и есть копуши. Общий темп определяют именно копуши. Погуляет уж ветерок по залу и лобкам.
     — Да, наверное, оделись уже. Пока мы тут шептались.
     — Может быть. Ну, посмотрим, что за костюмы такие.
     Кира вытряхнула остатки купальников из сумки, пошерудила рукой и заглянула внутрь — из чистого любопытства. Даже привывернула её, насколько можно, и девочки уставились внутрь.
     Сумка, видать, была фирменной, для фирменных гимнастических купальников, и на внутренних боках красовались картинки-инструкции по использованию товара, сдобренные надписями на непонятном языке. На одном рисунке нагая девушка накладывала на молочную железу пластиковую розетку и фиксировала растопыривающиеся края полоской чего-то, видно, липучего, типа скотча. Прилегание получалось плотным, но к нежёсткому, розетка довольно тоненькая, почти что хлипкая. На другой картинке обе упакованные груди фиксировались в купальнике, там по выемке для бюста проходила тоже липучая полоска, нарисованные пальцы прижимали в направлении стрелок. Застёжки тоже были на липучке и незаметны глазу. В конце, у самого дна, красовался уже не рисунок, а настоящая фотография — полностью экипированная гимнастка в купальнике, сидящем как "вторая кожа".
     Девочки залюбовались.
     — А что тут написано? — спросила Ева.
     Буквы были латинскими, но с какими-то умляутами и седилями. Восточная Европа? Турция? Потому и картинки более чем понятные, текст-то не разобрать.
     — В языках я не сильна, — усмехнулась Кира, но и так ясно. Наслышана о таких купальниках. Так-то в них ничего такого, а вся фишка в специальной клеящей массе. Это не настоящий клей, не застывает, остаётся липким. Чтобы приклеить, надо прижать покрепче и подержать, чтобы отклеить — очень-очень медленно отодрать. Говорят, когда с груди отлепляешь — ощущения незабываемые.
     — Как?
     — Ну, если неженка, то отклеивай ещё медленнее, по миллиметру в минуту, вообще ничего не почувствуешь. В скорости всё и дело. При резких движениях, рывках, которыми полон спорт, эта масса держат крепко, словно по-настоящему застывший клей. Тело будто в корсете, но довольно мягком, который содержимое повредить не может.
     — Классно!
     — И никаких тебе лямок, бретелек. Видишь — одни розетки. О, да на дне ещё рисунок. Видно тебе? От трусиков берётся передок и приклеивается в нужном месте, а когда запачкается — по-улиточьи отклеивается и выбрасывается. Ягодицам посвободнее и перед фотографами не стрёмно: какую позу ни прими, всё прилично, ничего не высунется, не проступит, один блеск материи. А то, когда руки резко подняты, на брусьях, к примеру, купальник тоже вверх подаётся и трусики могут показаться… О-о, ты посмотри только, с этакой-то грудью!
     На другой стороне они увидели фото ну очень полногрудой девицы, не факт, что гимнастка профи, но фирменный купальник на клею давал возможность заниматься спортом и таким, как влитой на ней сидел. Рядом была изображена розетка типа бадминтонного волана, с полям шариком для соска и разрезанным резиновым бубликом, чтобы внешний обвод упакованной груди был плавным и не мешал закреплять её в купальнике.
     — А в обычном лифчике соски сминаются. Тут же — кормящей матери впору будет. Ну, со спортом им лучше обождать, но вот на дискотеке подёргаться или на тренажёре потрястись — милое дело, бюст прямо влит в тело.
     — Здесь, наверное, нет таких купальников, — Ева поворошила кучу.
     — Вряд ли, дорогая это штука, да и сумка потрёпанная довольно, старая. Ну что ж, придётся перемерить, что есть. А вот, смотри, переводные картинки, это уже позже налеплено. Эх ты!
     Они были не вполне приличные, наоборот даже — гимнастировали полностью обнажённые женщины, и сами упражнения обнажали и разжимали их ещё сильнее, а объектив со своим ракурсом не жалел красок.
     Кира хмыкнула, показала неприличку подруге. Та аж отшатнулась.
     — Ой, это ж позор какой! И лица напоказ, без ретуши. Как же они людям в глаза-то смотрят?
     — Ты бы смогла так лихо? Сейчас, к примеру. Тело наголо, а, гимНЮстика?
     — Ох, что ты! Ещё плотнее одеться хочется.
     — Шучу я, шучу. Я бы вот… — она замялась.
     — Ну, ты-то уж смогла бы! Такая уж ты.
     Кира задумчиво разглядывала фотографии. Потом решительно захлопнула, полусмяв, сумку.
     — Нет! Тоже нет. Не стОит.
     — Из солидарности? — улыбнулась Ева. Краска начала уходить с её щёк.
     — Не только — и не столько. Есть прагматические соображения. Для любой сгодятся. Не все ведь с тобой дружат и солидарность явят. А это — для всех.
     — Скажи, а!
     — Ну, слушай. — Кира уселась на лавку и попыталась вывернуть сумку так, чтобы фотки вылезли наружу, удалось расстеснявить одну только. — Вот представь себе, что в ряд выстроились гимнасточки совсем нагие, а мужчин нет, не для них то есть. Просто решили, что без купальников легче, как тот древний грек, что на бегу плащ потерял. И вот, оглядывая себя и других, видят, что все они разные, и довольно-таки очень. У одной перёд — как у мальчика, можно и в одних трусиках выйти, или костюмчик натянуть без лифчика. У другой сформировались махонькие упругие грудки, но ни поддержки, ни покрытия не требуют, даже так купальник их обляжет. У третьей тоже объёмы малы, но зато соски большие, красные и сморщенные, продавят тонкий капрон, лифчик надо. Тем более нужен он четвёртой, у которой вылезло уже достаточно, карандаш… ну, хотя бы шариковый стержень придавят. Ей придётся эту непрошеную плоть стискивать, укрощать, не мешала чтоб.
     — Непрошеную?
     — Конечно! Когда упражняешься с утра до ночи в поту телес своих, тем самым не просишь появляться лишнему, что соки забирает. Всё — в мышцы, всё — для победы! Ну, связки там и хрящи заодно.
     — Может, у этой, грудастой, аппетит волчий, что на всё хватает?
     — Может быть… но всё равно странно. Это голова знает, что утруждает тело ради, по большому счёту, красования перед людьми, а тело-то не знает и искренне верит, что весь этот постоянный напряг — ради выживания. А ради чего же ещё? Консервативное оно, тело. А раз постоянно приходится выживать, то и дети откладываются до лучших времён. У гимнасток усердных и месячные позже начинаются, не знала? Выходит, нужны, нужны и такие вот "универсалки", чтоб и "к труду", и "к обороне" были "всегда готовы". Минует смертельная опасность, хоть в кавычках, хоть без, что, тебе мужик будет ждать, пока сиськи отрастут? Ему сразу давай! А ребёнку — через девять месяцев.
     — А если и в самом деле долгая смертельная опасность? Тело ведь не знает.
     — Тогда "универсалкам" хана чаще. Придётся мужчинам довольствоваться спортивными, поджарыми фигурками. Гм-м, выходит, тело хоть и глупое, но разные варианты "предусматривает" — просто разнообразием тел. Если забава и выживают все — преимущество у "универсалок", они сразу готовы к постели, если же реальная опасность — выживают "экстремалки", но с шансом иметь детей так-сяк. Все варианты покрыты. Природа!
     Так вот, продолжу. В нашем воображаемом ряду гимнасток верхи у них будут разными, спасибо природе. Низы тоже не отстанут: у одних там практически без волос и всё почти как у новорожденных девочек, у других всё созрело и окурчавилось, у третьих тоже всё славно там, да плюс к тому и охотно размыкается при раскоряке ног, хоть порнуху снимай. И даже сочится немного.
     И так скажу, у одних пустыня с плоскими барханами, у других — целые джунгли. Можно, конечно, условиться выбриваться до корней, но и тогда разница будет. Выбритое норовит раскрыться тому, что должно идти за бритьём…
     В общем, видки самые разнообразные. Мужчин нет, но и женский глаз все эти… детали тоже сильно отвлекают — непроизвольно. Девушки, женщины стремятся сравнивать себя с другими, ничего тут не попишешь, вот глазки и постреливают, видит себя разнокалиберный ряд.
     Да, но они собрались демонстрировать совсем другое! Себя, да, но в другом свете. Чему научились за месяцы напряжённых тренировок, прыгать, вертеться на брусьях, порхать по бревну, "шпагат", сальто-мортале всякие. И отвлекающие моменты, связанные с видом самих тел, им так же ни к чему, как стриптизёрше бельё — побочное мешает разглядеть главное. Надо освободиться. Стриптизёрша стаскивает с себя бельишко, красиво причём это делает, а гимнастка, наоборот, облачается в прикрывающие "разности" купальник, и тоже делает это красиво. Даже максимально красивым делает костюмчик свой, на вкус каждой, значит, мешать восприятию тела все они будут одинаково. Надо бы, по-хорошему, всех в скромное беленькое… ну, одноцветное одеть… да спортивняшки так и носят. Это художницы изощряются, — Кира плюхнула рукой по стопке выложенного, — но у них и музыка, м ленты с обручами, почему бы купальнику лепту в общую красоту не внести? Всё сплавляется в единое ощущение эстетичного.
     Вот поэтому я против нагой гимнастики — как против посторонних разговоров на лекциях, мобиляжа и смеха на семинарах. Для чего собрались, тем и надо заниматься. Да, формы у меня завидные, — она пошлёпала, — но кого-то природа могла и богаче наградить. А мы ведь не готовыми наградами меряться сюда пришли, а…
     — Часы и очки набирать для зачёта, — подсказала Ева.
     — Да, действительно. Я не в том смысле "мы" сказала, а как бы в той шеренге стоя. Мы пришли сюда зарабатывать награды. — Кира вправила сумку и поставила её подальше. — Ну, давай выбирать.
     Они стали разбирать вываленное.
     Кира взяла яркий пластиковый пакет, в котором, как ожидалось, были купальники, а пакет… сам оказался купальником, совершенно особым — блестел, как зверь, и шуршал по-особому, по-пластиковому. Цвета он был белого, вернее, серебристого, и только попка серая, да ещё в груди сбоку виднелись тёмно-серые вставки, оттеняющие формы.
     Восхищённая Ева осторожно пощупала материал. Очень похож на пластик, из которого делают блестящие "фирменные" пакеты для покупок, только потолще. Застёжка "молния" тоже пластмассовая, по середине спины, как-то странно даже видеть такую после привычных металлических. И не во всяком спортивном купальнике вообще есть застёжка — сделай верхний вырез пошире с материалом поэластичнее, и залезть в "скафандр" можно безо всякой застёжки. Или устрой "жерло" во всю спину и застёгивай его пряжкой на шее.
     Но это если материя хоть немного растягивается. А здесь, Ева специально попробовала, а Кира даже посильнее попыталась растянуть, пластик пластиком, никакого растяга. Конечно, нужно широкое "жерло" для залезания и длинная застёжка.
     — М-да, — приговаривала Кира, переминая это чудо дизайна в руках. — Перестаралась Кларка. Такой по размеру надо подгонять, а она наших не знает. Если в груди не то, пиши пропало. Но как блестит, чёрт!
     Да, блеск, яркие цвета в этом спорте ценились. Гимнастка в таком купальнике, по-моему, не должна жаловаться на отвлекающие моменты — ну, там блицы фотографов, объявления через динамик, громкие крики и аплодисменты зрителей. Ведь она сама своим блеском-цветом создаёт не меньшие отвлекающие моменты для судей.
     Особенно сильно блестели животик и попка, если девочка надевала трусики, поверх них — колготки, ножки чтоб подчеркнуть, и поверх — чёрный атласный купальник. Но они-то колготки не взяли, в гандболе-волейболе их разве что рвать.
     Ева потянула купальник к себе верхом, предоставив подруге осматривать низ, и стала щупать перёд. И вдруг увидела, что подмышки-то совсем зеркальные! Не просто серебристые.
     — Знаешь, для чего? — спросила Кира. — Когда руки подняты, а в гимнастике это часто, лопатки выступают и зрительно уширяют плечи, если смотреть анфас или со спины. Иной раз вбок сильнее прут, чем вперёд — груди. И если таз узковат, а у них он обычно такой, то выглядит некрасиво, неженственно. Особенно это чётко видно, когда она вверх раскоряченными ногами. Понимаешь, выступающие по бокам тазовые косточки обычно кажутся частью корпуса, если ноги вместе, и только от паха начинаются бёдра, ноги. А когда их разводишь, это уже их части, ну, тазовые косточки, угол же с телом. И тело, лишившись уширителей, "минус ноги", зрительно сужается. А руки-то обязаны трудиться, чтобы вверх ногами хозяйку держать, лопатки пашут, дай боже, уширяется плечевая часть. Ну, таз не раздашь, а вот сверху можно подубрать ширину с помощью вот этих отражателей. Плечи станут Уже бёдер, фигурка снова девичья во всех отношениях, глянуть приятно. И заснять.
     Еву мало интересовали плечи, больше грудь. Ей так хотелось, чтобы её любимая подружка покрасовалась в такой шикарной одежде! Но если тесно в груди, на Киру не налезет. Тогда только ей надеть, если мешком болтаться не будет. Но хорошо ли — блестеть в окружении скромно одетой подруги?
     — Кир, по-моему, в груди по тебе, — сказала Ева, продолжая щупать. — Здесь не только окрас другой, здесь настоящая вставка и сварной шов. Вон, пальцем чую. На хороший бюст купашка. Тебе подойдёт, а!
     Кира внимательно ощупывала канты отверстий для ног. Они были довольно толстые, внутри прощупывалась резинка.
     — Не то, — вздохнула она. — Не стоит и напяливать. Сама посуди, он же по всей высоте должен быть столь же широким, как и самое широкое место моего тела, — она подвигала тазом, повертела попкой, — иначе не влезешь в него. А у меня перепады толщины нехилые. — Талия и впрямь оттеняла крутизну бёдер, ладошка прошлась по изгибу. — Буду болтаться в этом балахоне, как матрёшка в матрёшке, даром что грудь влитая. Шуршать будет, морщить, куда ни повернись. И ещё — видишь, какая промежность широкая?
     — Но у спортивных купальников и должна быть широкая, — покраснела Ева, почему-то сдвинув ноги. — Как девушкам раскорячиваться приходится — ужас! Надо, чтоб всё прикрыто было.
     — Так-то оно так, но ширина эта должна быть эластичной. Чтоб и собрался мысок в точку, когда ножки вместе, и развернулся по всей ширине, когда их разводишь. Это даже чувствовать приятно. А тут — всё жёстко, да ещё эти резинки. Нужны, конечно, чтобы ножки в дырах не болтались, да уж больно ужесточают материал. В таком купальнике и ноги-то свести трудно, с силой эту перепонку сгибай, чтоб обе части вниз по нутру бёдрышек пошли. А раздвинешь ноги — снова её ломай, только в другую сторону, чтоб распрямилась. Нет, не хочу так!
     Но Ева не желала мириться с таким развенчанием своего кумира. Сколько раз, смотря по телевизору художественную и спортивную гимнастику, она восхищалась блестящими во всех отношениях телами, мечтала сама когда-нибудь надеть такой замечательный купальник и блистать, блистать… Нет, скромность мешает. И вовсе не выглядели неуклюжими девчонки в зеркальных "скафандрах". Кира, наверное, преувеличивает.
     — Почему преувеличиваю? — отозвалась та, аккуратно складывая неподошедшую одежду на лавку. — Я же не говорю, что никто такое носить не должен. У кого тело подобно трубе, грудь, талия, бёдра — всё почти по одной ширине, таким "сосискам" только такую оболочку и напяливать.
     — Таких в гимнастике я не видела, — возразила Ева. — Конечно, талия не всегда тонкая, бёдра не всегда крутые, но не трубы же!
     — Почти тумба — тоже тумба! — фыркнула подруга. — Да не в этом дело. Пойми, на профессионалок эти купальники делают сугубо индивидуально, с компьютерным снятием мерок, почти что томография. Потом, они к этой амуниции специально привыкают, притираются. Сложно, долго, но на то и профессионалки. На что не пойдёшь, только бы пыль в глаза пустить! А к нам этот купальник случайно попал, вероятность, что подогнан под нас… ну, под кого-либо из нас — ноль целых, ноль десятых. Сотые и тысячные нас не спасут. Мы же в нём будем болтаться, как нога в плохом ботинке, мозоли натрём, больше шуршать будем, чем гимнастировать. Я уже вижу, что пах-то точно натрём, по промежности то и дело щёлкать будет. А грудь — это особый вопрос. Частые повороты, дёрганья, натирания — и вот уже проблемы с молочными железами. А я намереваюсь сейчас поплясать — ого-го! Мне очень мягкое и эластичное нужно, чтобы всей отдаться гимнастике. Нет, если хочешь, я не против.
     Но Ева отказалась. Она всё-таки уговорила подружку прикинуть купальник хотя бы на грудь — пришёлся по размеру. Значит, ей самой не подойдёт. Формы выйдут знатными, но пустыми, это и так заметно, а в движении — тем более. В ужас приводила мысль о том, что от случайного толчка пластиковые конусы могут вмяться и прогнуться в обратном направлении, вовнутрь, это же позор! И не исправишь быстро, надо осторожно расстегнуться, подлезть руками, показывая всем, что там у тебя всего ничего, а купальник надут воздухом. Нет-нет! Это в мечтах приятно представлять себя такой сверкающей серебристым слитком, а когда доходит до воплощения, думается о массе возможных "проколов" и желание само испаряется.
     — Интересно, почему блестящее не делают эластичным? — спросила Ева, шерудя остальные купальники, пока Кира переворачивала сумку — не залежались ли на дне.
     — Ну, это понятно. Блистать зеркалом может только ровная гладкая поверхность. Чтоб в глазах сверкало, надо, чтоб лучи света отражались параллельно друг другу, не расходились веером, не рассеивались. А эластичный материал не может "держать" гладкую поверхность. Когда он растягивается, то утоньшается, бывшее внутри выходит на поверхность, "разбавляет" её. Одно зеркало распадается на массу мелких "зеркалышек", разделённых тёмными промежутками. Дифракционная решётка! Нет, не получится никак.
     — Ну да, а без растяга какой же купальник…
     — Это верно. Но блеск может покрыть все недостатки малоэластичности. Важна блестящая однородность поверхности, а обтягивать задницу очень уж нечего. Её и так трусы хорошо обтягивают, не положено им сползать, не поправишь же… да чего там сползать, сдвигаться даже не должны они при любых телодвижениях, иначе дискомфорт отвлечёт гимнастку в самый ответственный момент. Трусы, стало быть, славно сидят, а поверх них чуется такое прилегание верхней одежды, будто юбочка надета. И блестящее только покрывает мускулистую задницу, почти что ниспадает, ни в коем разе не жмёт. Ощущение, как в юбочке или шортах, только бёдрам ничего не мешает. Вообще, ноги свободные целиком. Да и на животе ощущение, будто в шортах ты, не в трусах нижних. В общем, обычная женская одежда, что хочешь в ней делай, хоть гимнастируй на виду у публики, хоть по улице ходи.
     — Почему же не облегает плотно? Самое же широкое место, здесь можно и поуже сделать.
     — Это в неподвижности облегание слабое, а как только начнут напрягаться большие ягодичные мышцы, так тебе весь зазор и выйдет. Чтобы не порвать, делают послабее. Но это малозаметно, особенно объективу, его блеск слепит. Сколько раз я на фотках любовалась прямо-таки литыми ягодицами, животами, плечами! Совсем иначе выглядят, чем когда просто голая кожа. Именно впечатление литого, каучукового, красиво так! Лучше понимаешь красоту тела, завершённость его очертаний, надобность достойного обрамления этой жемчужины плоти. Особенно когда "отливка" единая, нераздельная — как у русалок, честно слово. Только что оправила кромки и на помост вышла. А на других фотках — она же, но уже каждая ягодичка отдельно обёрнута, посерёдке провальчик, морщины, складки разные. Значит, подвигалась девочка, понапрягала свои ягодицы, сводя-разводя ноги, трусики взопрели чуток, прилипли, форму обозначили, а за ними и внешняя материя полезла.
     — Полезла — в попку, да? Я, ох, не люблю этого, стринги вот еле переношу, так и тянет выковыривать. Трусики должны ровно сидеть, покрывать задок, и не лезть, куда не просят.
     — Чудачка, это же естественно выходит. Гораздо хуже, если в задний проход лезет что-то, когда ноги разводишь… А тут ты же напрягала горки мышц, они растянули материю, так? Потом ноги вместе — дрыг! — напряг спадает, объём меньше, быстро причём. Рассосаться до первоначала не успевает ничего. Куда избытку материи деться? Тем более, что сводящиеся ягодицы прямо-таки её затягивают, засасывают.
     — Но всё равно же неудобство. Я, бывало, лезу-лезу пальцами через пояс, чтоб трусики прилипшие поправить…
     — Но это в гимнастике неизбежно, значит, для привычных неощутимо. Неизбежно, потому что попка не затянет себе в серединку только очень гладкие трусы. Но попробуй, надень такие под купальник! Гладкие, значит, плохо держатся на рельефах наших животных, соскальзывать будут норовить, их же большими, до пояса не сделаешь. Нет, трусики должны хорошо сидеть, немножко прилипать даже, чтоб ни миллиметра не сдвинулись, надела — и забыла. Поправлять, в смысле, не надо. А что, облегая, прорисовывают попораздел, в том беды большой нет. Это же твоё тело, а не подделка какая. Впрочем, если хочешь безупречную попку, можешь надеть тонкий блестящий купальник без трусов, такой мы облегом зовём, где-то тут я такой видела.
     — Ой, не надо, я согласна на раздельный зад! Только с трусами.
     Кира вдруг фыркнула, да так, что чуть не выронила скользкий чудо-купальник.
     — Ой, чего я вспомнила, заговорив о литой попке! Как-то в детстве провинилась я по полной, и мама, недолго думая, отшлёпала меня по заднице. А я и не поняла даже, что именно со мной делают, — зажмурилась, напряглась всем телом и приготовилась к самому худшему. Неиспорченной девочкой была, правда. Что больно будет, уж точно понимала.
     Вдруг чую — меня оставили в покое, слышу звуки, будто дует кто-то. Открываю несмело глаза — мама трясёт рукой и дует на неё. И мне так со злостью: "Расслабь попку, распусти сейчас же! Больно должно быть тебе, а не мне!" А я и не напрягала специально, это само так вышло, от страха, я вся в тугой комок сжалась. "Поняла?" — строго спрашиваем мама, ловит моё судорожное дёрганье головой, поворачивает меня другой стороной и хлёстко лупит левой, здоровой ладонью. Я, не будь дурой, напрягаюсь уже нарочно, отверждаю попку свою и встречаю удар невредимой. А мама взвизгнула и затрясла уже обеими руками. Поорала на меня, увидела, что зря выдала тайну задней неуязвимости, и напоследок дала пощёчину. Но на полпути руку затормозила — будто по щеке потрепала. Так я и не узнала, усовестилась она маленькую девочку пощёчить или же просто ладонь болела, о мою попку оббитая.
     С той поры с зада я стала неприступной, а других наказаний мама не знала. Хлестала меня поясом, но и он был бессилен против твёрдых ягодиц. Словно чесали меня там. Так чесоточно и немножко щекотно и проходили для меня все наказания, что я даже пыталась немножко расслабить мышцы и получить небольшую дозу настоящей боли, но не всегда получалось. Инстинкт самосохранения! Мне даже было немножко жалко маму, я же интуитивно чуяла, что она ради меня старается, чтобы я выросла воспитанной, не из безжалостности же лупит! И также интуиция мне подсказывала, что из малой дозы боли можно извлечь удовольствие. Вот только воплотить это удалось по-настоящему, когда подросла я, научилась контролировать своё тело. Правда, мама перестала меня, подростка, лупцевать. Но я придумала. Вентилятор меня бил лопастями по касательной к попе, рисковала я садиться на взведённые мышедавки, а как-то раз надела мотоциклетный шлем брата, его перчатки-краги и полезла на деревья прыгать по веткам, как обезьяна. Слезла, почти упала, вся изодранная, исцарапанная, но счастливая.
     А ещё — полюбила я сама попку напрягать до невозможности, до потемнения в глазах. Уходила в сад, ложилась животом на пенёк и напрягалась. Или полуприсев, руки в колени — и тужусь. Ещё когда меня мама лупила, я задумывалась — сколько смогу продержаться? Если лупить будут долго, настойчиво, упорно — как долго выдюжу? И теперь, самостийно, стараюсь не расслабляться преднамеренно, даже "махнув рукой" — а только когда истощусь, что-то во мне как будто лопнет и заставит обмякнуть, когда уж выбора не останется. Сначала не всегда получалось, но как-то раз удалось, и действительно, такой кайф вышел, когда "лопнула струна". Для меня это тогда было наивысшим наслаждением, с парнями-то не водилась ещё.
     Кстати, всегда ходила вперёд в туалет, чтобы чего не вышло, не вытекло. И после того, первого раза всё чаще и чаще стала удаваться "срываться с края". А потом вообще расшалилась, стала совмещать с ударами. Привязывала над собой всякие чурки, чурбачки, даже кабачки и тыковки, чтоб срывались, когда надо, и прямо по напряжённой попке били, "спускали курок".
     Как срывались? Я привязывала их к верёвке, перекидывала через сук. Сама, как говорила, лежу животом на пеньке, задница вверх. Кабачок повисает над ней, а второй конец верёвки с маленьким узелком (а толстая вервь и без узелка шла) просовываю в промежность и напрягаю ноги. Убираю руки — ага, держится верёвочка, но тянет, едва ослаблю напряг — выскочит. Сую руки в петлю из старого чулка (рубцов боялась, выдадут ведь) и делаю несколько вращательных движений. Всё, руками верёвочку не придержишь, пока будешь их выпрастывать, узелок между ног десять раз выскочит. Остаётся напрягаться до "не могу" и ждать лёгкой порки сверху.
     Она похлопала себя по попе и призналась:
     — Необтягивающее с каких-то пор уже носить не могу. Так и тянет напрячься, чтобы обтянуло.
     — Видишь вон ту фотку, где купальник блестящий?
     — Хм… Хм… Да, впечатление такое, что сначала она вся блестящая была, а потом кое-откуда блеск сошёл и там теперь только матовая кожа. Ты это имела в виду?
     — Нет, мне другое почудилось.
     — Что?
     — Да вот, этот "литой блеск" напоминает мне спрута, который ухватил девушку своим широким склизким щупальцем за попу, все ягодицы покрал и хочет к себе подтянуть, а её мышцы сопротивляются и вот уже частью вывернулись из-под "лапы". Был прямоугольник, остался треугольник. И спрут норовит не упустить, напрягает щупальце, оттого-то и блеск, и "литьё". Даже попкина расщелинка кажется мне рельефом напряжённых мускулов спрута.
     — Сейчас представлю, погодь… — Кира аж прикрыла глаза. — Та-ак. Стало быть, он протянул щупальце со стороны спины. Может, сам на загривке сидит и хочет подтянуть что помясистее. Спина гладкая, за неё не возьмёшься, ищет, где бы обхватить. Нашёл вот рельеф, попку, но она сомкнула. Лезет дальше. Ага, тут можно вниз, завернуть и обхватить. Э-э, лучше можно, тут, похоже, дырочка, раздвигай края, лезь в неё и тем самым человечиху можно ухватить. Но чтобы влезть, щупальце надо утончить, а раньше-то он его распластывал, чтоб всю попу покрыть, неизвестно ведь заранее, где повезёт. Теперь понял и туда устремился. Вот почему с части ягодиц и сошёл — щупальце утоньшать. А не потому, что жертва борется. Ей, может, приятно даже, она сама и ноги прираздвинула, ведь сомкни она их — и никакой спрут не проторкнётся.
     — Это ты слишком, Кир! Просто материя из промежности заворачивает на живот.
     — Сама знаю, но ты просила помечтать, я и мечтаю. Жаль, не светит нам спрут. Давай хоть попки свои "отольём". Растяг и обхват — вот девиз гимнасток!
     — Без растяга какой же купальник, — поддакнула Ева.
     — Да, но если гора не идёт к Магомету, то он идёт к горе.
     — Ты о чём это?
     — Ну, если растяжение недостижимо, можно, наоборот, подогнать содержимое к оболочке. Надев широкий купальник, ваты понатыкать или там воздухом надуть, чтоб не болтался он на фигуре.
     — Но при упражнениях всё же видно будет. Представляешь, на разновысоких брусьях прикладывается надутая девчонка животиком о брус и — взрывается! Летят блестящие клочки, словно конфетти, а гимнастка остаётся, в чём мать родила.
     Кира заулыбалась, представив. А потом громко фыркнула.
     — Можно пикантнее сделать. Я тут придумала.
     — Расскажи, а!
     — Вот скажи — что это такое? — Она взяла блестящую вещицу в руки и встряхнула.
     — Как — что? Купальник. Гимнастический купальник.
     — А разве в нём купаются?
     — Нет, но… Одежда ведь нужна минимальная, верно? Должно быть, гимнастки заимствовали её у пловчих, а название оставили. Оно ведь удобное. Что обычно заставляет оставить на теле минимум одежды? Вода, в которой купаются. Вот и остался "купальник".
     — А купаться-то в нём можно?
     — Наверное, можно, но неудобно. Он же не под воду сделан. Сидеть будет плохо, двигаться отдельно, того и гляди из него выскочишь. Черепаха какая-то в панцире плывёт-чапает.
     — Ну вот, — усмехнулась Кира. — А я вот подумала, что он может стать идеальным купальником наоборот.
     — Как — наоборот?
     — Обычный купальник надевается на тело, а вода — снаружи. А купальник наоборот…
     — Что — вода внутри?
     — Именно! Представь, что ты от страха в нём обдулась.
     — Ой!
     — Ну, так получилось. Представляешь — живот уже мокро-тёплый, но вниз не льётся, ноги сухие ещё. А идёт всё вверх, вверх, вот уже до пояса дошло, хлюпает, вот рёбра погрузились, вот уже низы грудей чуют тёплое, вот уже соски залило. Груди все в моче, всплывать начинают. Представила?
     Ева не могла слова вымолвить.
     — Если канты хорошо пригнать, то всё внутри и останется, равномерно заполнит весь зазор, и будешь ты купаться в собственных помоях, пока не разденешься.
     — Ой! — Ева прижала ладошки к горящим щекам.
     — Да ты представь, что такая "купающаяся", пополневшая гимнастка выполняет сложные упражнения, булькает, переливается, по пластику ходят подспудные волны. А соскакивает со снаряда, закручивается в умопомрачительном сальто в вихре брызг (открылся противоперегрузочный клапан) и приземляется уже похудевшая и стройная, строит невинные глазки мокрым судьям.
     — Ой, да ты что? Вонь и позор!
     — Ну, не обязательно. Залить можно и воду с духами, и что-либо люминесцирующее. Купальник наполовину блестящий, наполовину прозрачный. Где сам блестит, где люминесцирует исподним раствором. Окошки в нём такие, поняла? Какое умопомрачительное зрелище будет! А если ещё не только воду в сальто спускать, но и части купальника отстреливать, ва-аще будет!
     — Ты что? Голой приземляться?! Перед судьями??!
     — Ну, не совсем голой. Снизу оставим стринги, чтоб только-только прикрывали. А сверху… Грудки у них всех маленькие, порой и не разглядишь даже. Каким-нибудь пластырем залепить сосочки, вот и ладно будет. Отсверкают блицы, тренер подбежит и халатом накроет.
     — Ну и фантазии у тебя, Кира!
     — Ладно, если хочешь, сойдёмся на таком блестящем бикини, как в цирке. Да, ты заметила, я сказала только о финальном сальто? В процессе упражнений нельзя, снаряд должен быть сухой, а то сорвёшься с него.
     — Знаешь, Кир, тогда это не купальник выходит, а персональный бассейн.
     И девочки рассмеялись, зашуршали оставшейся одеждой.
     Они ожидали увидеть что-то типа сплошных купальников единым предметом и сначала удивились, когда лифчики легко вынулись.
     Впрочем, удивление быстро испарилось, когда они стали щупать сами костюмы: были те такими тоненькими, просвечивающими, что ни грудь не удержат, ни брызги её цвета не погасят, не сгладят и рельеф, такой ненужный в спорте. И не приделаешь к тонюсине этой изнутри ничего. Так что придётся упаковывать бюст отдельно, как повседневно.
     Вдруг Ева положила лифчики и сказала:
     — Ну зачем ты выдумала про мокроту под купальником? Я вот снова в туалет захотела, хотя только что была в порядке. Теперь всё время буду бояться, что намочу купальник.
     — А я и не придумывала вовсе, со мной такое в жизни приключалось. Я разве не рассказывала? Ну, иди, потужься над унитазом, а я тебе через дверь и расскажу.
     Было мне тогда лет четырнадцать-пятнадцать, я как раз созревала, стеснительной была. Трудно сейчас в это поверить, да? Это я в городе обнаглела, а тогда жила в деревне. И приехал летом к моему старшему брату из города друг — отдохнуть на природе. Интересный молодой человек, импозантный, слово "аспирант" для деревенской девчонки звучало прямо как "принц на белом коне".
     Меня он всерьёз не принимал, насмотрелся в своём городе на вывологрудых голопопых наружепупочниц, вроде меня теперь — это я потом поняла. Обо всём рассказывать не буду, стыдно за наивность, но появился у меня страх — я летом, в жару, во сне разбрасывалась жутко, что, если он вдруг увидит меня разнагишившейся? Случайно заглянет в комнату и увидит. В деревенских домах двери ведь не запираются.
     И я придумала, как показалось, оригинальный выход — спать в купальнике. Простеньком сплошном купальнике, который во сне уж никак не сбросишь, как ни ворочайся. Договорилась с братом — если его дружан меня увидит в такой оригинальной ночнушке и удивится, он ему объяснит, что сестричка привыкла утром выбегать на берег речки и ещё спросонья бросаться в воду, резко в ней просыпаться и плавать до завтрака. Для того и в купальнике ложится.
     На самом деле я резко ограничила купанье, купальник ведь вечером сухим должен быть. А городские спят долго, так что разоблачения мы с братом не боялись.
     Первая ночь прошла беспокойно. Я ведь привыкла, что после резких движений становится прохладнее, а тут нет, вот и вертелась-брыкалась безостановочно, аж подушку сбросила. Потом уже догадалась спать безо всего, купальник стал эдаким спальным мешком, а немножко охлаждаться я научилась, переворачиваясь на живот — со спины ведь вырез большой.
     Да, но когда я так переворачивалась, пластиковые розетки давили мне на груди, защемляли — ох, как нехорошо! Это же не гимнастический купальник, который бюст защищает, а водный, где ничего такого. И вообще, ощущение лифчика вполне дневное, для ночи неподходящее. Ну, я и вынула эти розетки сразу после тяжелого пробуждения. Подпорола материю и вытащила. Тем более, что они грудки зрительно увеличивали, а мне ночью ни к чему это. То ли дело пляж! Ну, потом обратно вставлю.
     Так что попривыкла я. Даже приятно стало немножко, поспокойнее. Ведь если от брыканий не прохладнеет, то и стимула нет. Ночи стали проходить безмятежнее.
     А вот другие привычки, связанные с новой одеждой, не образовались. И опаски никакой не было. Так что в тот вечер напилась я чаю славно, лишь бы подольше из-за стола не выгоняли, от умных речей нашего гостя, от его оригинальной бородки и запаха заморского дезодоранта. Ночного переполнения я не боялась, не впервой выбежать во двор, в закутке сбоку от крылечка поддёрнуть ночнушку, присесть и отпустить низ. Всё, как при лунатизме, вернулась в постель на автомате и снова спи-досыпай себе. Даже подростковая стеснительность туда не проникала, как девочкой приседала за крыльцом, так девушкой и продолжала.
     Да, но в тот раз на мне был купальник! Я нащупала его нижние кромки, приняв их спросонья за подол ночнушки, потянула вверх, они вырвались и стрельнули. Но психологическая инерция в полузабытьи пересилила — ведь лет десять эти автоматические действия "проходили". Присела и расслабилась, как всегда.
     Чую — по животу растекается какое-то странное тепло, а когда оно вытянуло меня из спросонок, то оказалось ещё и мокрым. Снизу вверх оно шло и давало… ну, необычные ощущения. Но вот это состояние полусня мне напомнило старые девочковые ощущения, когда я описывалась. Неужели?… Блин!
     Но поверить в это сразу не могла, тем более — сдержаться. Из меня льётся, сдержанно журчит даже под материей, а я отчаянно протираю глаза — не сон ли, щипала даже себя за руку. И когда глаза открылись окончательно, я увидела, что занимается рассвет — летние ночи коротки. И в неверном, слабом его свете рассмотрела, как вздулся и потемнел мой живот — в смысле, материя купальника. Вспомнила я, что на мне он. Ужас даже немножко парализовал, зажаться я не смогла, зато явственно ощутила, как уровень мочи поднимается на последние миллиметры — уже выше пупка.
     Нет, груди мои в моче не купались, не всплывали тем более, да и нечему там было всплывать, даже если бы доссалась дотуда. Но мне и "выше пупка" хватило опупеть. Нижние кромки не подвели, закупорили пространство между мной и материей, да и она выдюжила, только потемнела да влажной на ощупь стала.
     Я и не подозревала, что купальник так мне верен. Не только взгляды к телу не пускает, но и всё остальное, что может. Или хотя бы задерживает на время. Я ведь ему мешала, будучи малообъёмной в груди. Бултых, бывало, в речку, и вода с той стороны и заливается, а прилегай плотно кромки — минуту бы он её не пускал. Мешала-мешала, а тут, видать, помогла: села на корточки, бёдра напряглись и канты к ним прижались. Со всеми вытекающими последствиями.
     Оторопело стою, всё ниже пояса купается в собственных испражнениях, при дыхании живот "волнуется". Так что я не придумала это сейчас, видела своими собственными, испуганными глазами.
     — И как же ты дальше? — подала голос слушательница. Она справила свои делишки (две-три капельки!) и уже вышла из туалета.
     — Сплоховала я дальше. Не знаю, сколько стояла, застыв, веря-не веря, а и веря — не зная, что делать. Только рассвело побольше, моча начала остывать, и вдруг так противно стало! Да и запах проявился, вырвался из-под материи, того и гляди, жижа попрёт. Захотелось поскорее освободиться, не думая о последствиях. Я оттянула нижние кромки купальника, брезгливо зажав их двумя пальчиками, всё и вылилось. По ногам! Не догадалась расставить их пошире. Ещё противнее стало. И вонючее.
     У нас в саду был летний душ, правда, вода за ночь остыла. Но мне хоть бы какую. Досыпать всё равно не удастся, взбодрюсь уж. И только когда я выкупалась и прополоскала предательский купальник, то вспомнила, что сменной одежды с собой не взяла. А рассвело уже совсем почти!
     Может, привести в действие легенду об утреннем купании? Придётся, видать. Но натягивать на себя мокрый, прополощенный в воде без мыла купальник не хотелось. Я его выжала и пошла в свою комнату нагишом. Если что — прикроюсь им и скажу, что только что из речки. Но городские в такую рань спят. И всё-таки на душе о-очень неспокойно было. Против деревенской морали это — нагишом пусть даже по собственному саду разгуливать. Сердце замирало, конечно, у страха глаза велики.
     Крадусь я так к дому, держа купальник на отлёте — и мокрый он, и в случае чего прикрыться чтоб можно было с нужной стороны. Ступила уже на первую ступеньку крыльца и вдруг вижу сбоку длинную мокрую полосу: кто-то пустил струю, не сходя с крыльца, причём вот только что, моча на глазах в землю впитывается, а моё собственное пятно еле заметно.
     Кто — догадаться нетрудно. У меня прямо душа в пятки, я мигом руки с купальником вниз, шагнула в него одной ногой, как ни противен он мокрый, а надеть придётся. И вдруг в голову мысль: раз он отлил в спешке, значит, спросонья, как и я, вон даже край крыльца задел. Значит, не хотел разгуливаться, раз-два — и бегом досыпать в тёплую постель. Значит, его бояться нечего встретить. Чего тогда мокрое напяливать!
     Я чуть не свистнула от радости, вышагнула ногу из купальника, потёрла грудки, потянула вперёд сосочки, разворошила редкие волосики на лобке — всё чтоб показать, что не боюсь я встречи. И, помахивая небрежно мокрой тряпицей и выставляя вперёд грудь, двинулась в свою комнату.
     С тех пор в меня накрепко вошло: у страха глаза велики, любой страх можно преодолеть, правильно мысля. И стеснительность тоже. А поскольку верная мысль может прийти в голову поздно, то стесняться и страшиться вообще нечего — авансом как бы. Натворю дел, а потом мысль придёт и всё оправдает.
     Тот парень после небрежного утреннего туалета сильно упал в моих глазах. Хотя если б он честно пошёл в будочку — мимо душа, заинтересовался, почему вода льётся, не забыли ли привернуть кран, отворил дверь… Нет уж, лей с крыльца, дорогой, разрешаю, только посмотри сперва, не присела ли внизу девочка. На считанные минуты ведь разминулись. А пятна мочи на земле пересеклись. Но я этому уже значения не придавала.
     Правда, влажный купальник мне-таки пришлось надеть, чтобы высушить своим телом, утром прохладно, сам не высохнет. Я сочла, что лучше чуток подрожать, чем объяснять домашним, чего это я в душ ни свет ни заря попёрлась и облилась в одежде. Воду-то я накачать в бак не могла! И знаешь, мне даже чем-то понравилось, особенно на этапе досыхания, как-то тело с ним даже сроднилось, присохло, да так приятно, что я верхнюю одежду прямо на купальник и надела. И потом всё оттягивала сходить по-маленькому, не сдирать с тела чтоб. Только когда припёрло, помчалась в будочку, понажимала ладошкой на живот, приятно холодея от мысли, что не выдержу. Но душ рядом, а если дорога свободна, никто не видит, то можно и прямо в речку.
     Это ещё одна мысль ценная — из неприятностей можно при должном настрое извлечь удовольствие. Ну, не создавать неприятности самой, но если уж приключилось с тобой — ищи крупинки кайфа хотя бы.
     — А в чём ты потом спала? — спросила Ева, снова нагибаясь за лифчиками.
     — В ночнушке, но на всякий случай пододевала трусики, самые тонкие. И одну пару спрятала в дУше — понятно, для чего. Но много на ночь уже не пила, так что ничего такого больше не случалось. А томление от жажды ночью, когда просыпаешься с пересохшим ртом и думаешь, сколько осталось ещё до подъёма, сколько вре… О-о, сколько времени уже! Давай-ка быстренько!
     Зашуршали в девичьих руках бюстгальтеры.
     От обычных они немного отличались: ну очень тоненькие лямочки через плечи, полоса довольно жёсткой ткани вокруг торса, снизу небольшое утолщение — будто поясок. Со спины поуже, но без застёжки, с переда — будто в жести выбиты два конуса.
     — Кир, а вот лифчик какой-то неровный, — сказала Ева. — Покоробился, что ли? Неужели они так потеют, что сушить приходится?
     Кира взяла вещичку у неё из рук и обратила внимание, что волны по основе идут чересчур уж симметрично.
     — Что-то напоминает… А-а, так это ж рёбра!
     — Рёбра?
     — Ну, то есть повторяют форму рёбер. Как у корсета.
     — Дай-ка прикину… Кажется, да. Но не вполне подходит.
     — Ещё бы! Такие лифчики шьют на заказ, сугубо индивидуально. Интересно, из чего он? Полимер какой-то. Может, фетр? Чёрт его знает! Жёсткий. Неужели у девчонки слепок с груди брали? Помучилась, бедняжка, зато на гимнастике ей лафа — как влитая грудь! Представляешь?
     — Неужели "рёбра" так держат лифчик? А я думала — бретельки, планка сзади.
     — Ну, это дополнительная точка опоры. Главное — ощущение тела. Если уж должно тебя снаряжение давить, сдавливать, чтобы ты в нём не болталась, то распределяй давление по всей площади. А если эта "площадь" неровная, ребристая, то и одежда должна всё это повторять.
     — А-а!
     — Кстати, и поперечную планку можно "заделать" под ребро, заворачивающееся назад, на спину, только бы застёжка не выпирала. Мало того, под ребро можно стилизовать и чашки, если они не широкие и можно их ещё сузить. Вот как у тебя, к примеру, или припухлости ежели у кого. У профессионалок часто здесь не растёт. Глазу предстанут немножко уширенные, немножко более выступающие рёбра. Мне вот так не получится, разве если недуром… Втиснутое хоть и страдает, но лучше защищено, будто пристёгнуто ремнями бехзопасности, только тут они со всех сторон. Главное — общая картина ребристого переда.
     — Но рёбра виднее всего нижние.
     — Ну, тогда можно стилизовать чашки под развитые грудные мышцы по типу мужских, это и не так узко. Равноправие, так сказать, никому не обидно.
     — Да это можно бы…
     — Но, по-моему, главное не в этом. Слишком дорого делать на заказ для мелкого удобства, вон, все остальные лифчики обычные. Я, кажется, поняла. У некоторых гимнасток, особенно совсем молоденьких, юниорок, не оплывших ещё девичьим жирком, грудная клетка очень рельефная. Рёбра даже через купальник проступают, особенно когда прогибаешься в позвоночнике. На мешковатый купальник никто не согласится, только в обтяжку, но там рёбра "ныряют" под нижний поясок лифчика. Ты обратила внимание, что все они с поясками внизу, чтобы чашки не елозили по телу? Это не очень красиво, особенно когда купальник светлый, тонкий, четвертьпрозрачный. А тут рёберный рельеф сохранён вплоть до самих грудок, нижняя кромка лифчика теряется, разве что сзади её уловишь. Даже не её, а всю поперечную планку целиком, как будто купальник там утюжком прогладили. Кто хочет, может вообразить себе, что гимнастка совсем без нижнего белья, шарь по выпуклостям глазами, мечтай! Видишь, сосковые верхушки чашек как выступают? Ровно настоящие соски!
     — А зачем это? Лучше же это всё смазывать, округлым делать. Их же и рассматривают, и снимают!
     — Я тебя понимаю, но это не от бесстыжести. Голая техническая необходимость. Ведь соски искажают округлую форму грудей, они острее. И если ты вгонишь свою реальную грудь в идеально округлые, "нестыдные" чашки, то более острые соски упрутся в эти чашки, а вот вся остальная поверхность конусов даст зазор. Ты лучше у меня посмотри, у меня нагляднее. Лифчик-то не мягкий, он корсетный, с чашками грудки не договорятся. А зазор — это плохо. Во-первых, сзади слабо застегнёшь, а если потуже, то расплющищь соски. Во-вторых, телом гимнастки вертят по-всякому, и то ли купальник, то ли собственная кожа чашки может повлечь с, так сказать, насиженных мест. Трение, да. И кто будет этому противодействовать? Чашки-то опираются только на соски, да на кожу вокруг желёз. Соски вряд ли выдержат сдвиг, а вот чашки их деформировать ой как могут. Пусть на миллиметр-другой, зато часто. Это, как ты понимаешь, не то. Да и бока чашек будут давать лёгкие "пощёчины" грудкам, тоже плохо. Нет, негоже содержимому в форме бултыхаться! Жёсткие чашки должны плотно прилегать к молочным железам, чтоб по всей площади нагрузка рассеивалась. А для этого надо повторить форму тела, "выпустить" соски в закутки. Конечно, слепки с желёз не делают, да у гимнасток больших и не водится, достаточно номеров. Ну, размеров лифчиков.
     — Но ведь можно же…
     — … сделать "закутки" для сосков в толще стенок? Ну, это уже не лифчик получится, а скафандр какой-то. Литые груди, твёрдости неимоверной. Знаешь, есть такое правило: при нештатных ситуациях, перегрузках, одежда спортсмена должна сама выйти из строя, лопнуть или сломаться, но не допустить травм. Поэтому ничего "литого" не делают. Представь, приземляется малышка на грудь неудачно. Что должны чашки сделать: как литое целое протаранить её грудную клетку, или же смяться или там лопнуть, взять на себя часть кинетической энергии падения и устраниться от травмирования тела? Бревно или пол, но только не мы!
     Для Евы ответ был очевиден.
     — Тут, по-моему, ещё один резон есть, — Кира вертела снаряжение в руках. — Выступающие колпачки для сосков удерживают материю купальника лучше, чем гладкие полушария, трение там побольше. Может, это и не так уж и важно, но, думаю, мало приятного, когда по твоему лифчику купальник так и шуршит, пока ты изгибаешься да перекручиваешься. Эдак, чего доброго, и чашка с грудью из-под подмышки выглянет, ну, подмышечной кромки. Да и энергия впустую теряется, изнутри снашивается купальник быстро, ветшает. Он же эластичный, это хорошо, что облегает тело, поджимает даже чуток. Пусть эластичность чувствуется и при кручении. Поворачивается гимнасточка и чует небольшой приятный напряг, он поможет ей вернуться в прежнее положение.
     — А мешать не будет?
     — Так немного же! В том-то и фишка, что лифчик с купальником не сшиты. Если размах будет побольше, материя начнёт скользить даже по острым верхушкам и хозяйку в движении не стеснит. Но это будет гораздо реже, чем при полностью округлых чашках.
     Ева о чём-то размышляла.
     — Что же это такое? — вдруг спросила она с недоумением. — И в плавательном купальнике, и в гимнастическом, как они ни различны, а соски везде видны!
     — Везде — спорт, — тоном наставницы ответила подруга, — а в спорте главная роль у тела. Посмотри вон на те фотки, где гимнастка рядом с одетым тренером, наставляет он её, ругает или просто обнимает. У него что — одно лицо, да ещё кисти рук, обычный человек, тело позади лица и одежды, подразумевается только. А она? Взгляда на одно лицо мало, взгляд всю фигуру обежать должен, схватить, тело так из-под купальника и светится своею пухлостью. Человек — он больше становится, когда всего его глазами обегаешь, интереснее, целостнее. А если и тело совершенное, тогда — вообще! Конечно, не всегда одеваются, чтобы преднамеренно что-то скрыть, но если эффектный купальник кричит, что скрывать тебе нечего, любуйтесь, люди, на меня вот такую — эффект замечательный! Главное, не делаешь вид, что под просторным одеянием что-то такое таится, ты вся спокойно на виду, кто хочет, тоже показывай, что там у тебя, выкладывай свои козыри, не боюсь я. Ага, не показываешь! Тогда уж смотри на меня, разинув рот, я не только открытотелая, но ещё и умелая! Тут тебе и брусья, и бревно, и прыжки всякие-разные, да и просто на ковре, в тайфуне вольных упражнений на меня любо-дорого поглядеть!
     Даже куколкой порой выглядишь в нарисованном на теле белье, но куколкой не статичной, а заводной, со всем, что положено девушке. Положено, придано, развито. Кукла со сжатой внутри пружиной, пока не развернётся в действии, формы изнутри так и пучит. Так и хочется её в ладонях повертеть, была бы она в размер фотки своей, почуять эту налитость энергией, приобщиться к заряженности, умыкнуть чуток даже. И почувствовать, как хочется сбросить обычную одежду, натянуть купальник потеснее, ощутить, как он тебя собирает, сплачивает, прессует даже, выдавливает из собравшегося тела энергию, а руки-ноги голые, туда она и сочится, а потом и наружу из тебя, и ты уже на месте не устоишь, а пошла-поехала!
     Но если не умеешь, то тренируйся в так-себе-облегающем бикини, где свобода полная и можно произвольно регулировать свои движения. Когда выжимаемая энергия несёт тебя безоглядно в пляс, сгоряча можно наломать дров, растянуть связки, ушибить, а то и вывихнуть чего. Сперва потренируйся, растянись… не на полу, в смысле, связки все свои подрастяни, выносливость обрети, прежде чем стискивать себя и отпускать в свободное, безоглядное плавание. И хорошо бы была возможность, скинув тесное, тут же лечь и уснуть. Нутряная опустошённость — самое, что ко сну располагает. Так приятно-приятно в истоме задремливать…
     — А разве обтяг — главное? — наивно спросила Ева. — Я в нём себя, словно бабочкина куколка ощущаю: вся спелёнута, не вздохнуть свободно. Какой уж тут пляс!
     — Это потому что ты худая больно, — не стала церемониться Кира. — Была бы помясистее — то-то было из чего энергию давить! А вообще-то, может, и права ты. Не так уж и туго они обтянуты, видимость одна. Чтобы в худшем случае не было ни морщинки, ни складочки. Тесный купальник нужен, чтобы в лучах "юпитеров" выглядеть облитой глазурью, с плавными и зримыми рельефами девичьими. Когда крутятся в воздухе назад головой, лифчик отстаёт от переда, встают там холмы, где были припухлости только, значит, в груди не очень туг купальник. А может, в неподвижности и туговат чуток, и весь шик, чтобы так яро крутиться, чтобы выдернуть частью груди из чашек, на секунду-другую ощутить спад давления, свободу сосков, пусть отставшие чашки пучат купальник на радость фотографам, сию же секунду на место встанут. Интересно, есть у них во вращении время думать о бюсте? Нет, наверное, особенно ежели на бревне прыжки, тут бы обратно на него попасть. Но на фотках выглядит классно!
     Да, спортсменки стремятся показать своё тело, а не прятать его за одеждой, как… ну, некоторые стесняшечки. Вон, посмотри на той фотке, где гимнастка в купальнике цвета пламени с чёрными прожилками. Эффектно, конечно, но всё затеяно ради скрадывания форм. Бюст, прежде всего, скрадывается, он у неё ого-го, но ведь и формы тела подавляются -все. Где бы тенью или хотя бы полутенью дать намёк о рельефе, так нет — "пламя" всё пожирает.
     И вот на фотке летит мешок или там матрас бесформенный. Если девушка полненькая, мешок будто набит ватой, а если худощавая — он будто с костями. Даже крутая попка кажется чуть плотнее набитым низом такого мешка — не более. Разве это красиво, а?
     А ведь у хорошей гимнастки тело само себя одевает. Зачем большие глаза, ну? Она чувствует своё тело, то есть то, чем она владеет, далеко выходящим за рамки биологического организма. И чтобы "держать" эту переднюю "кожу" такого тела, надо много и умело двигаться. Статически, в неподвижности его не воплотишь. Ходящая вокруг помоста, выходящая на него подобна птице со сложенными крыльями. А вот когда начнётся выступление — о, эта птица с расправленными и машущими крыльями, совсем другое дело. Формальная оболочка остаётся где-то внутри. Пялиться выступающей гимнастке на грудь или в промежность — всё равно что глядеть говорящему человеку на гланды или зубы. Он не поймёт, куда именно ты смотришь, решит, что на лицо. Гимнастку распирает, раздувает энергия, но не во всех направлениях сразу, а попеременно. Потому и смотрится красиво.
     А у кого энергии недостаёт, те чувствуют своё тело где-то внутри формальной оболочки, они своей её не ощущают, потому и отношение, как к некрасивой, случайно доставшейся им одежде, которую не сменишь. Недовольны, стесняются. Энергию надо обретать, милая моя! Если б ты занималась спортом, то сама собой начала бы выставляться на людях. Конечно, если бы достигла каких-никаких успехов. Блистание достижениями, рекордами плавно переходит к выставлению напоказ тела — инструмента успеха. Ничего стыдного в нём нет и быть не может, как нет ничего позорного в самих спортивных достижениях. Многие именитые спортсменки начинают сниматься для "Плейбоя", а там не только соски наружу — всё!
     — Ой!
     — Я не одобряю, не бойся. Сняться обнажённой, показав во всей красе тело-рекордсмена — это да. Но без порно и не в журнале для мужчин, которым и спорт-то пофигу. Типа нудистского профессионально-спортивного журнала, где всё — по гамбургскому счёту. Знаешь это расхожее выражение? В Гамбурге акробаты-силачи-борцы боролись в полную силу, чтобы узнать, кто есть кто, а во всех других городах Европы всего лишь разыгрывали борьбу. И вот в этом журнале, без одежды, косметики и ретуши…
     — Согласна, — подумав, решила Ева. — И всё-таки мне странно думать, что есть девушки, которые добровольно выставляют на обозрение своё тело. Девушка стеснительной быть должна… не как я, конечно, я уж совсем, но хотя бы немножко.
     — А чего им стесняться? В принципе, выше пояса гимнастка одета во всех отношениях прилично. Нет?
     — Да…
     — А ниже — она ощущает голые ноги как элемент спецодежды, что ли. Придись ей лезть в болото, она натянула бы болотные, по самых пах, сапоги, и это нормально. А входя в брюках в воду, штанины подвернёт, а если в юбке, то и до пояса, глубоко где. Ну, и для вольных, просторных движений ног, точно так же костюм обрезан по самый пах и ягодицы. Ты вот, когда идёшь в брюках, чуешь, как ноги "ведут", толкают штанины, а те их тормозят, верно? Ну, и обрезаем понемногу, пока сопротивление не прекратится, а ноги не обретут вольность, то есть по самый пах. Словно рукава засучиваем перед ответственной работой. Ничего стыдного, рабочая обстановка, все понимают.
     — Вот и плохо, что до пояса прилично, даже рукава длинные, хоть и не нужны они, а снизу-то всё голо.
     — Это ты зря, что не нужны. И ещё как нужны! Некрасиво, когда у девушки бицепсы напряжены, вот рукава и скрадывают, смазывают этот напряг, этот неженский рельеф. Иная предпочтёт в полупрозрачном выступить, всё тело показать, только чтоб руки изящные были, потемнее там материя.
     — А ноги?
     — Ну, напряг ног не так заметен, они уже привыкли всю тяжесть тела на себя брать и смотреться при этом мило. Как их перенапрячь? Бывает иногда, когда на шпагат садишься или разводишь бёдра в воздухе, но это отдельные моменты.
     — Нехорошо как! Если бы везде минимум, то не так позорно было бы.
     — Видишь ли, Ев, ты всё думаешь в одном ключе. Для тебя это главное в гимнастике — обнажение тела.
     — Но ведь по-гречески "гимнастика" и означает наготу.
     — Да, что-то в этом роде. — Задумалась. — Ха-ха! Надо бы говорить "голястика" или "телястика". Или даже "нагистика", а то телятина какая-то выходит. Нет, телятина — это кто сгрудился в спортзале или лежит на пляже, одним словом обозначение. Это самое видное, но не самое главное.
     Давай объясню. Тем или иным видом спорта занимаются те, кто к нему больше всего оказался приспособлен, остальные, если даже и начнут, вскоре отсеются. Ты вот худенькая, я хоть и полненькая, но, если по чести, жирку больше, чем мяса. А вот, бывает, подрастает девочка очень плотная в теле, и всё за счёт мышц. Может, тренируется усердно, может, телосложение от природы такое. В какой-то момент объём мышц, пусть и не как у мальчишек, не литые бицепсы, а скорее ягодицы, бёдра, живот, — так вот, этот объём превышает какой-то предел, и наступают чудеса. Мы вот должны прилагать усилия, чтобы двигать ногами-руками, чтобы идти или что-то делать. А у "тельняшечки" всё движется практически само, только слегка направляй движения. Это как на велосипеде ехать, педали крутить — и на мопеде, рулить только, а он сам тебя везёт. Так много мышечной радости брызжет при каждом движении, что мышцы ходят без особых понуждений, понуканий. Девочку тянет бегать, прыгать, танцевать, она непоседлива, весела, жизнерадостна. И вот родители решают направить брызжущую энергию в нужное русло. Отводят к тренеру. Пускай натренирует связки, растянется, овладеет точностью движений. Ну, там, хореография и прочее. Затягивают её теперь в спортивный купальник и выпускают на помост. Если поджатие тела хорошо рассчитано, это добавляет перцу. Тело подраспирает купальник, и хотя видно, как напрягаются мышцы, но чувствуется такая мощь, такая громада плоти, что напряг этот не кажется чересчур уж обременительным, скорее, это фиксируются крайние положения самопроизвольных движений плоти. Как лошадь жокей стопорит или придерживает, чтобы не очень уж разгонялась. Конечно, есть и такие, кого подгоняет жажда результатов, медалей, но они не так выигрышно смотрятся, психуют, когда что-то не удаётся.
     А мы с тобой особой мышечной радости от движений не испытываем, хотя от другой какой телесной радости не откажемся, так надо наши тела стимулировать, прижать маленько в нужных местах. Механизм-то простой. Там, где давит лифчик, трусы или сам купальник, затрудняется кровообращение, и хотя дело не доходит до отчётливой боли, но какой-то неясный дискомфорт чувствуется. Движение "размазывает" это давление, переносит с места на место, кровообращение восстанавливается, и снявшая дискомфорт плоть шлёт сигналы радости в мозг. В такой одежде приятно всё время двигаться, она в движении массирует тело. Снятие дискомфорта с разгона переходит в мышечно-телесную радость. А постоишь в обжимающем купальничке часок-другой неподвижно — и всё тело затечёт, жутко зачешется, посинеть может. Взорвёшься, запляшешь, как сумасшедшая! Жаль только, ноги открыты, их ничто не стимулирует, кроме сознания их красоты, их сама напрягай и подгоняй. Но можно колготки нам, непрофессионалкам, натянуть, всё и сдавится хоть маленько. Особенно если колготки детские. Не догадались вот взять, лето всё-таки, чего париться! Да в волейбол в колготках и не играют. А как хорошо было бы!
     — А для чего стоять в купальнике неподвижно? Он же не плавательный, в шезлонге не полежишь. Надела — двигайся.
     — Это я так, для примера. А вообще-то, неподвижностью с обжатием можно девушку пытать. Привязать к стулу и смотреть, как она мучается, вертится и так, и сяк. Ничего вроде нет такого, а существование становится невыносимым. Что угодно сделаешь, чтобы освободиться.
     — Кира, я не совсем поняла насчёт тела. Поподробнее, а!
     — Ну, вообрази себе девчонку с худыми ногами, ей каждый шаг даётся с трудом. Постоянно приходится напрягаться, подстёгивать свои ножки. А вот ноги потолще. Здесь усилий надо уже меньше. Добавляем мысленно — мысленно, понимаешь? — мышц, ещё и ещё. Вот уже попа вздулась и покрасивела, заматерела. И вот в какой-то момент девушка ощущает, что ей надо только легонько двинуть рукой или ногой, только намекнуть им на движение, и они сами в него, в движение, придут. И с хорошей силой! Это как в спортивной машине — чуть педаль газа прижала — и скорость за сто. Хорошая управляемость, одним словом. У меня вот в школе был приятель, худосочный такой, его учили играть на баяне. Сначала он мехи еле раздвигал, затем, видать, натренировался, налились силой его бицепсы-трицепсы, стал уже увереннее играть, разводить-сводить руки. Один раз пришла к нему уроки учить под музыку — что такое? Совсем другая песня! Оказывается, он уже не тратит столько усилий на движение мехов и весь сосредоточился на клавишах, как их ловчее нажимать.
     Она сделала паузу, решая, рассказывать ли дальше при этого персонажа. История классная, только вот времени мало. Парень был слаб не только бицепсами. Живот у него был настолько дрябл, что плохо чувствовались трусы: резинка ещё чуется, а ниже — провал. Немногим лучше помогали плавки, но он боялся пережать мужские каналы. И вот однажды, еле дотерпев до дома и спустив в туалете брюки, он увидел надутый живот. Слегка отвлёкся от нужды, задержал опорожнение на несколько минут. И в их течение понял, что переполненный мочевой пузырь — это то, что надо. Именно с ним внутри чувствуешь на себе плавки, как на полноценном теле, облегают они тебя отменно, будто мускулистого, даже начало чувствоваться прилегание к низам ягодиц, "велосипедному" месту. Клёво себя чувствуешь, в общем.
     И наш худяк стал исповедовать писсинг, причём какой-то еретический. Его не интересовала жгучая, разрывающая боль в животе, жуткий страх обмокриться на людях, не волновали рекорды продолжительности. Нет, только выпирание живота, а боль — это побочность, которую надо приглушить. Соответственным был и способ практикования. С утра в выходной парень вставал в свободных трусах и выпивал несколько стаканов чистой воды, промывая организм. Спустив всё в унитаз, он надевал эластичные плавки и глотал найденное им в опытах количество чая, тоже опытного состава, чтобы не жёг пузырь. Ум у него был методичный, склонный применять науку в жизни. Чай ухал в пузырь, живот обретал форму, псевдомускулистость, но главное — чувство позывов не нарастало, ощущалась тяжесть в животе — и только. Наш герой прочувствовал, как сидят на нём плавки, и занимался чем-нибудь, позволяющим постоянно или время от времени концентрироваться на теле: читал, выполнял йоговские упражнения, трусил на месте, даже маленькими гантельками махал. А когда подходил к концу расчётный период, пил вторую порцию чая, выпускал заряд мочи и продлевал кайф. Правда, обед отодвигался к вечеру, тут уж выбирай, пить или есть.
     Осмелев, стал выходить в таком состоянии из дому — гулять, вчувствуясь в тело. Однажды так проникся ложным ощущением силы, что чуть не ввязался в склоку с какой-то развесёлой компанией. Опомнившись, бежал, а прибежав, поздравил себя с верным расчётом объёма: прыснул чуть-чуть, в самом начале и исключительно от страха. Стал бегать трусцой, всячески напрягать свои мышцы, чтобы и от них получать упругое ощущение. Мускулистее, правда, не стал, но психологически очень изменился, искоренил порывистость и неуверенность в движениях. Молодец!
     Но рассказывать долго. Поэтому Кира продолжила девичью тему:
     — Конечно, в реальной жизни мяса в мышцы девушке не добавишь, сама должна им обрасти, но девушки делятся на две категории — те, которые должны напрягаться, и те, которые дают своим рукам-ногам намёк и сосредотачиваются на качестве движений. Качестве, точности, а не силе, оттачивают, шлифуют мастерство. Можно сказать, тело у них само двигается, ходит, как лошадь под жокеем, а они всё внимание направляют на управление точностью движений. Энергия прямо-таки рвётся из тела, сядешь спокойно, если усидишь, — через пять минут взорвёшься, движение отводит энергию, доставляет мышечную радость. А если оно ещё и точное, такое, которое мало кто делать умеет, или вообще ты одна, да ещё зрители хлопают, блицы сверкают, музыка-туш, зрители медали на шею вешают — то можешь представить, как возрастает радость! Не всегда улыбки на объективы рассчитаны, и от души, бывало, улыбаются гимнастки. И пойми теперь, Ев, что для них эти детали одежды, вида тела, на которых ты зациклилась, — это нет ничто! "Пипочки", проглядывание, прокантовывание — не главное, мишура. Главное — неуёмная радость тела.
     — Неужели они такие заводные?
     — Ну, не все всегда, но, если хочешь стать первоклассной гимнасткой, должна уметь "завести" себя на разминке, довести до такого состояния, когда разогретые, горячие мышцы сами собой ходят, а ты только лишь отсекаешь лишние, хаотические движения, оставляешь только целенаправленные, точные. Это легче, чем "пропускать" через себя абсолютно всё движение, заряжать его силой, контролировать амплитуду и направление.
     — Да-а, — протянула девочка. — Это мне всё равно не грозит, спортсменка из меня никудышная. И купальник я бы такой не надела.
     — А я бы надела. Знаешь, подо что?
     — Неужели под водолазку? — ужаснулась Ева. Она уже привыкла к смелым выходкам подруги, могла даже их предвидеть.
     — А что, нешто слабО мне под водолазку?! Тот же купальник, только без низа. Да, так и буду поступать. А вот ещё вариант — под грубовязаный шерстяной свитер, да ещё подкрашу пипочки красным. Представляешь — петли свитера раздаются под напором моих могучих форм, свитер тоньшеет, и за ним что-то такое маячит красноватое. Вот уж поизобретают мальчишки способы, чтобы поближе подойти и вглядеться! Так-то просто не подпущу. Я ещё чего придумала: нижний поясок срежу, ни к чему он мне, неспортсменке, и схожу в этом лифчике в баню. Да, не буду снимать, это же не просто помывка. Пусть фетр распарится, размягчится и примет форму бюста, воспроизведёт рёберную волнистость. Потом — тугую водолазку, чтоб прижало всё, и на ветер. Представляешь, как всё по мне станет?
     — А ты отлепишься потом от чашек? — забеспокоилась Ева. — Я как-то под дождь попала, переодеться не смогла и всё на мне высохло. А перед сном я стала лифчик снимать — так чуть с мясом не выдрала, чуть криком не закричала. Капустой рот набила, только тогда и смогла отодрать. И то за окном на моё коровье мычание бык ответил.
     — Отлеплю! Вазелином или маслом смажу, не маленькая. А может, тальком — чтобы не промасливать фетр. Подберу уж чего-нибудь. А потом — ради такой классной вещи и потерпеть можно. Терпим же мы выщипывание бровей! Только вот не позакрывали ли в этом городе бани? Рэ-формы, пань-машь! Ну да пар мы и в нашей общежитской ванной устроим. Устроим, Ев?
     — Устроим! А потом я тебя изо рта обдую, чтоб затвердел твой "дружок" грудной. Но как ты в этом… Бр-р, я и подумать не смею!
     — И чего ты в голову берёшь? — спросила Кира. — Проще надо жить.
     — Но ведь всё-таки…
     — А если без "всё-таки"? Давай помогу. Вот у тебя волосы хорошие, длинные, украшают тебя, так? Ты их и распустить можешь, и в косу заплести, и причёску сделать. И делаешь, верно?
     — Но при чём тут мои волосы?
     — Сейчас увидишь. Ты же не монашенка, чтобы голову под платочек прятать, верно? Раз волосы шикарные, надо ими украшаться. Но что ты делаешь на лабораторке?
     — Что и все — закалываю, подбираю, порой и под косынку прячу. Велят ведь нам лаборанты.
     — Правильно. Велят, потому что волосы могут попасть куда-то не туда, вспыхнуть, намокнуть в кислоте, которая потом брызнет в глаза, или между движущимися частями прибора. Обстоятельства другие, не об украшении думать надо, а о безопасности. И если ты втискиваешь пучок волос в резинку, то не думаешь, что, мол, кончики-то волос на виду, неприлично как.
     — Слушь, Кир, это же всё само собой разумеется! Зачем ты об этом? Лучше давай купальники перебирать.
     — Перехожу к гимнасткам. Для них тело — основной инструмент по жизни. И все его части должны работать на все сто, раз уж выбрала такую дорогу и не хочешь, чтобы тебя обгоняли. Без стеснений и стыда. Бюст для такой — такая же нестыдная часть тела, как для тебя вот волосы. В обычной, "гражданской" жизни он девушку украшает, и она манипулирует им, как ты вот волосами: то в глухой лифчик запрёт, то в открытый небрежно кинет, то вообще на ней маечка на босу грудь. Смотри фотки в Интернете. Но вот наступает время тренировки или состязания. Болтающиеся груди тут такая же помеха, как на лабораторке распущенные волосы, и гимнасточка из соображений тоже безопасности забирает их в тугой, жёсткий лифчик, корсетит, чтобы не мешались. Но чтобы и он не мешался, не давил сильно, не жал, соски не плющил. В конце концов, это всего лишь утолщение материи в верхней части купальника. Ну, как на колготках делают потолще носок и пятку.
     — Это чтобы не рвались быстро там.
     — Ясное дело! Но только носки колготок также мешают пальцам шевелиться. Да знаю я, неактуально это, как там пошевелишься, если на каблуке и всем телом тебя там прижимает! А вот корсетное утолщение купальника в груди как раз мешает местной плоти двигаться, сковывает её, не сдавливая. А для этого надо её форму повторять, значит, соски выпустить. И заботится о виде "пипочек" гимнастка не больше, чем вот ты — о кончиках забранных в пучок волос. Мало того — это единственное теперь для неё украшение со стороны бюста. Ведь теперь с лифчиками не поманипулируешь, больше-меньше, закрыть-открыть, выше-ниже. Груди предстают перед зрителями в их натуральном объёме, в стандартной корсетированной форме, чашки-то фабричные, и потому интереса не вызывают. У всех ведь одно и то же почти. И если через материю продавливаются пипочки, это разнообразит вид, украшает исподтишка. Типа серёжек в ушах. Хотя и выполняют эти колпачки чисто технические функции поддержания комфорта плоти. Но ведь настоящая девушка умеет украшаться чем угодно, что под руку подвернётся. Может пододеть трусики пошире, чтобы из-под купальника игриво ненароком как бы выглядывали то и дело. Не подкопаешься, они же неяркие, тёмно-жёлтого бельевого цвета, приближающегося к телесному. А зрители видят, и всё очень заигрывательно так. Ну, а кто в "пипочках" видит только техническую деталь, ну и пусть его видит. Лишний беспристрастный судья, только и всего. На помосте главное дело у мышц, связок, суставов, координации и спортивного мастерства. Это как кому подаёшь пирожное с посыпкой, а он её не любит, стряхнёт и только потом ест.
     — Волосы и грудь… В этом что-то есть. Я подумаю. И всё-таки как гимнастки в этом выходят?
     — Ну, кто всё полуобнажённое своё тело выставляет под сотни глаз и десятки объективов, тем это нипочём. Удивляют-то они публику движениями тела, а не формами, там свои профессионалки имеются. А мы с тобой — всего лишь любительницы, поневоле причём, и надо нам подобрать на сегодня всего лишь приемлемые костюмчики.
     — А по-моему, ты о гимнастике вполне профессионально рассуждаешь.
     — Об одежде гимнастической, не более. И не знаю точно, а больше догадываюсь. Если бы я со своим телом занялась серьёзными упражнениями, были бы у меня большие проблемы. Так что могу я судить о маленьких проблемках более скромных тел?
     — И всё-таки грудь…
     — Ну что ты заладила: грудь, грудь… Если хочешь знать, вокруг неё все и вертится!
     — Как?!
     — Ну, выходит гимнастка на помост, на снаряд взбирается, начинает бойкие движения. Но это не лёгкая атлетика, здесь всё на ограниченном пространстве. Значит, в основном движения крутящиеся, возвратные, иногда с разбегом. Но когда крутишься, надо создавать себе ясное впечатление, вокруг чего. Пусть не в механическом смысле, а в образном. Вокруг чего телу пристало вертеться? Нужны чёткие ориентиры, а таковых в теле два: ягодицы и бюст. Когда сальто, то вокруг попки, да, она бойчее всех фортеля выписывает. Но это сгруппировавшись. А в разомкнутом состоянии всё тело, конечно, перевешивает одни ноги, и на попке свет клином не сходится. Тут надо брать выше, а выше как раз грудь. И это совпадает с потаёнными желаниями женщины — в повседневной жизни при малейшей угрозе телу она прежде всего защищает бюст, ведь всё остальное глубоко внутри. А в гимнастике собственно защита нужна только в нештатных упадочных ситуациях, а всё остальное время можно имитировать кручение частей тела вокруг груди, как бы защищая и обслуживая её. Гимнастка знает, ради чего она "мельничает". И ради медали тоже, да, но лишний мотив, стимул не помешает. Даже лучше за место бороться, о своём кровном радея. Да и жёсткий лифчик давлением всё время это место тела выделяет, очень удобно по нему ориентироваться. Поняла?
     — Но у них же у всех маленькие бюсты!
     — Не у всех, во-первых, да и не в размерах счастье. Разве худощавый фехтовальщик обречён драться хуже толстого? Ощущение главной оси тела связано с чувством закованности верха грудной клетки, а много ли там в чашки заложено — дело десятое. Ты вон и крохотного бюста стыдишься, откуда столько стыда-то?
     — Ну, я… Не знаю, вообще-то. Просто неловко мне, и всё.
     — Между прочим, бюст у гимнастки по кажущейся жёсткости, твёрдости должен напоминать пятку или, как минимум, напряжённые мужские бицепсы. Тогда всё тело будет смотреться собранным… да она и сама его таким ощутит, то, что надо для выступления. А если будет хоть намёк на колыхание, пышность, отдельную жизнь этой пышности, да ещё купальник цветом нежным обволокнёт… Нет, у некоторых бюст своим колыханием любой лифчик "пробьёт", любой корсет заколышет, хоть из железа его делай и к рёбрам приваривай. Так вот, это женственно, конечно, только женственность эта не та. Неуместная. Когда у гимнастирующей трясутся груди, это так же мешает, как если бы вокруг бегали её дети и хватали мамочку за что только могут. Путались под ногами. Так же и части тела, мешающие целому собраться воедино. Мало того, скажу. Если гимнастка просто стоит, но декольте у неё, как у "штатской" красавицы, и всё там подпучивается, мягким кажется под материей и нежным, она не производит впечатления настоящей спортсменки. Трудно представить её собравшейся и гимнастирующей на чемпионство. Вот получать медали, улыбаться, протягивать руки к зрителям, а потом крадучись идти раздеваться для мужского журнала — это да, на это такая годна. Только вот удастся ли такой полномягкогрудой медали эти завоевать? Бюст мой, враг мой…
     Скажу и о попке. Её величина не мешает, а рыхлой она у тренированной гимнастки просто быть не может. Обтянутая серебристым, блестящим купальником, задница выглядит просто-таки литой. Когда гимнастка стоит или лежит на животе, это придаёт её заду какой-то статуйный вид, здорово просто. И если сфотографировать, то статичность так и выпирает. Не очень верится, что девушка сейчас начнёт активно двигаться. Зачем? Она и так здорово выглядит, а от добра добра не ищут. Ковёр, смазанные рожи зрителей, другие аксессуары гимнастического зала как-то не переубеждают. Главное в "литости", что все мышцы слиты вместе и, не работая динамически, работают на вид. Имидж. А приходят в движение, и всё меняется.
     Вот фотография с раскоряченными ногами и донельзя, до впадинок напряжёнными бёдрами. Тут они действуют, "выходя из строя", напряг проявляет продолинки, ямки, рельефней становится выпуклости-впадинки, всё создаёт впечатление напряжения. Очень тренированная спортсменка с сильными мускулами. Иной раз материя не может достойно облечь мгновенно создающийся рельеф, отстаёт кое-где от тела, такие кадры самые пикантные. Хотя многого не разглядишь, темноту в щелях. А вот ощущение "литой попы" пропадает.
     Моё субъективное впечатление от всех просмотренных фоток: по "литой" попе можно представить гимнастку с напряжёнными рельефными ягодицами-бёдрами, заложен такой потенциал. Что-то такое массивное, ровное и сильное, при напряге пойдёт рельеф. А вот по "раскорячке" представить ту же девушку в спокойной стойке со статуйной задницей много сложнее, так этот рельеф впечатляет. Можно, но сложно. Поди угадай, как улягутся эти бугорки и выровняются впадинки.
     А вообще-то, чем больше фотографий, тем лучше. Меня вот, жаль, редко снимают, а если и снимают, то не в спортивном купальнике. Да на мой бюст и не подберёшь. Ладно, обойдусь инетовскими фотками.
     Для симметрии скажу и о животе. Бывают девушки с мощными бёдрами и выпуклым животом, так что паховые складки довольно резкие и глубокие. Кант купальника может идти прямо по ним, это придаёт какую-то кукольность. Я имею в виду кукол с движущимися ножками. Нога — отдельно, туловище — отдельно и может даже другого цвета (оттенка), и между ними по паху даже зазор. Если ещё и край купальника сделать черным, будто там щёлочка! Но лучше, если кромки отходят от паха, оголяя полумесяцы кожи уже живота. Понимаете, размеры этих полумесяцев должны выдавать глазу зрителя рельеф живота, не просто что-то такое узенькое, а достаточно широкое, чтобы схватывать по голой коже её выпуклость по одетой середине. И тогда создаётся неожиданный эффект: весь живот кажется голым! Глаз, видно, мечется туда-сюда, от одного паха к другому, или это внимание мечется, но как-то при этом теряется из виду покрытость остального живота материей. Только вот трусики должны "молчать", в любом другом случае их краешки из-под кромок симпатичны, но не в этом. Тоже вырезай полумесяцы, да пошире купальниковых, или совсем… "Или" — даже ещё лучше. Ну, постираешь купальник лишний раз, зато живот на свободе.
     — Ну, ты и знаток!
     — Да, разболталась немножко. Ну, нам этот экземпляр не подойдёт, поехали дальше.
     И они "поехали". Шуршала материя, прищуривались критически глаза.
     — А вот ещё какая прелесть, — буквально проворковала Кира, растягивая в руках какой-то купальник.
     Еве он не показался каким-то особенным.
     — Это потому что ты не знаешь, — объяснила подруга.— А я насмотрелась на такие вот застёжки на спине. Видишь — ровный круг с пряжкой на шее. И в детском саду, там платьица у девочек такие были, и в школе — там и платья, и спортивные купальники. Не счесть, сколько раз видела, как этот кружок-дружок оголяет краешки лопаток. И у меня так на спине было, выходит, только я туда не заглядывала.
     — Лопатки — ну и что? Думаешь, мешает это рукам гимнастировать?
     — Вряд ли. Просто как-то раз, в старших классах это было, одна девчонка в раздевалке стащила на моих глазах майку через голову, лифчик и задрался, обнажил нижние края грудок. А мы никогда не упускали случая посмотреть, у кого как растут. Чую — что-то мне напоминают эти краешки "лепёшек", у неё всё скромно ведь было. И как обухом по голове — да лопатки же! Краешки то есть выглядывающие. Главное, у девчонки у этой грудки выросли не настолько, чтобы соприкоснуться и образовать ложбинку, между ними, скорее, долинка пролегла, как и между лопатками. Она не успела лифчик поправить, а я уже поняла, как эротично смотрятся лопатки, выглядывающие из-за кругового заднего выреза. Не всегда, правда, а когда выступают умеренно.
     — Ах, вон ты о чём, — поняла наконец Ева. — По-моему, девчонки с торчащими лопатками выглядят скорее жалко и беспомощно, чем эротично. Я сколько раз замечала.
     — Да, когда видно всё. В том-то и прелесть таких вот вырезов, что они оголяют ровно столько, сколько надо для намёка на витиеватый рельеф, сложную и привлекательную анатомию. Это как верхушка айсберга, а хочешь поглубже заглянуть — не зырь, свербя глазами, а подружись с девочкой, войди в её жизнь, окажись полезным, поухаживай, внуши ей доверие, что, мол, может без опаски при тебе раздеться. Нет, чёрт побери, должно же что-то откуда-то краешком выглядывать и звать за собой в долгий путь по лабиринтам тела противоположного пола! Хотя бы и лопатки. Вот, кстати, для тебя чего я выбрала.
     — Нет, Кир, он очень уж прозрачен, всё же видно через него.
     — А посмотри, какие миленькие трусики и лифчик к нему приложены! Белые и плотные. Что увидит зритель? Что гимнастка укрепила два места своего тела, забандажировала, как и запястья, чтобы беспрепятственно двигать телом. У любого организма есть свои слабые точки, места, всё высокоорганизованное всегда уязвимо, и перед демонстрацией мастерства, сильных сторон своего тела естественно эти слабинки укрепить. И одновременно прикрыть.
     — Но ведь тогда слабина видна всегда, при любом положении тела. Это же не промежность — свела ноги, и нет слабого места.
     — Всегда, согласна. А ты что, предлагаешь сделать и бельё прозрачным?
     — Ой, нет! Я просто за непрозрачный купальник, чтоб поменьше чего видно было.
     — Ну, не все же прозрачнятся, есть и "тёмные лошадки". Не всем и можно. Кожа должна быть не просто хорошей — идеальной, ведь любой прыщик, пупырышек, подпучивая полупрозрачку и создавая тени, станет лучше заметен. Вот он и есть воистину слабое место, болячка. А верх и низ, даже если бельём выделены — нет. Уязвимость есть оборотная сторона силы, преимущества. И это хорошо, что при любом движении, положении тела два "бандажа" видны. Они напоминают о мощи женского тела, о триумфе человека. Вот смотри. Белый перёд трусиков говорит о деторождении… Ну, не красней, не отворачивайся, не буду. Белый их зад, обтягивающий мощную попу, — о прямохождении человека, благодаря чему он и стал человеком. Гордо? Гордо! А мы всё над попой иронизируем, подсмеиваемся. Но ты её не стесняешься, и правильно. Перехожу к обтянутой белым груди, рельефной или не очень. Эти два полушария напоминают о самой тесной в природе связи между матерью и ребёнком, благодаря которой он получает возможность к совершенствованию мозга, не тратя силы и время на поиск и тугое переваривание пропитания. Человеком он может стать, питаясь молоком и чувствуя биение сердца матери, слыша вокруг родную речь и ощущая безопасность. Подчёркнутый бюст девушки-гимнастки напоминает о груди её матери, чьё вскармливание положило начало полноценному развитию детского организма и в конечном итоге позволило овладеть филигранным спортивным мастерством. Любуйтесь все, вот мы какие! Кстати, если бы ты знала, что своей грудью символизируешь грудь своей матери, ты бы даже выпячивать стала норовить, верно?
     — Я об этом никогда не думала. Вон как ты всё повернула! Наверное… Я, когда за кого-то другого хожу куда, такая смелая становлюсь, аж страшно. Всё время мысль свербит — не за себя же!
     — Вот-вот, нет опасений, что тебя заподозрят в корысти, рвачестве или тщеславии. Отсюда и смелость. Но и грудь твоя, если задуматься, не для тебя ведь. Наполовину ты носишь живой символ материнского вскармливания, а наполовину — залог будущей интимной связи… то есть продолжения интимной связи с ребёнком после его рождения. Это же не секс-символ. Хотя некоторые так думают. Ты боишься показаться одной из таких? Но для этого вовсе не надо утягиваться, выглядеть плоскогрудой. Это вообще не объёмом определяется. Нужно быть полной внутреннего достоинства: я такая, какой и должна быть, и никто в мире меня с этого убеждения не столкнёт. Тогда с тобой будут общаться достойные люди. А если то и дело обозначать жестами свою неуверенность, пугливость, привлекать внимание к "не тем" частям тела, тебя быстро примут за простушку или кокетку, вокруг закружатся парни, готовые охмурить простушку и зафлиртовать с кокеткой. Тебе оно надо? Отбивайся потом от них!
     — Я с тобой как-нибудь…
     — Со мной — хорошо, но и сама податливой не будь. Главное, думай, что всё в твоём облике нормально. И если сейчас ты почему-то не считаешь так, то пройдёт время — и будешь считать! А пока просто поверь мне вслепую. Я тогда тебя и заочно поддерживать буду. А, чего ты там нашла?
     Да, тем временем что-то такое Ева выбрала, телесного цвета. Поудивлявшись отсутствию застёжки, попыталась растянуть предмет в руках. Не очень-то поддаётся.
     — Ничего, тебя одену я, — сказала Кира, проделав такой же эксперимент. В её-то ручищах ничто устоять не могло. — Скидывай всё! — И сама зашебуршилась.
     На лавке выросли две горки девичьей одежды.
     Ева зябко повела плечами. Чем меньше одежды, тем больше тревожит запах мужского пота, к которому она с подружкой почти что привыкла. Но это одетой привыкаешь. А чуть раскидаешься — и вспыхивает стоп-сигнал: тут мужчины, куда снимаешь!
     — Погодь, не сымай, — предупредила Кира, видя, как руки пошли за спину, к застёжке. — Прикинем размер по внешним обводам.
     — Может, перемерить на себя всё?
     — Э-э, нет. Сама видишь, как тут всё жёстко и туго. Прихлопнет тебе соски, как мух раздавит. Или намнёт, а с этим не шутят. Так что стой смирно, я прикину.
     Она стала брать лифчики и сравнивать чашки с выпуклостью Евиного бюста. Та стояла смирно и только шарила глазами по стене, по фотографиям. Вдруг перехватило дыхание:
     — Смотри-ка, Кир, чего это дядька её грудь щупает а?
     — Чисто технический вопрос, вот как у нас с тобой, — а сама ловко примерила подруге ещё один экземпляр. — Его же не было при переодевании, верно? А проверить жёсткость оснастки надо. Тренеры знают "на ощупь" порядок силы инерции, включая центробежную, и могут предсказать, как оно в воздухе будет. Вон, видишь, сбоку, на одной фотке собрано несколько девиц в полёте и на приземлении. Заметь, как по-разному заносит их бюсты, вон там аж до подбородка.
     — По-моему, это она в водном купальнике. Помнишь наши калмыцкие? Неужели так пускают в зал?
     — Ну, может, это специально так снято, для предостережения. Надо же правильно подбирать, а то нехорошо.
     — Некрасиво, да.
     — Красота кому как, но тут совершенно лишнее, мешающее ощущение. Как поведёт груди, так и отвлечёт внимание от техники исполнения, а с бревном не шутят! Да и на ковёр с высоты упасть не сладко, особенно на ту же грудь, чья боль тебя сверзила. Но корсет тоже не годится, золотая серёдка нужна. Так что пусть лучше тренер тебя перед стартом ощупает и, может, велит переодеться. Ведь когда начнётся выступление, тебя силы инерции будут со всех сторон "щупать", бросать, заносить. Хотя бы "слабое звено" своё утяни, уведи от их щупалец. И выступай с единым телом.
     Ева, прищурившись, всё смотрела на ту фотографию.
     — Лицо у неё довольное. Слушь, а может, это она для форсу так? Мол, настолько хорошо овладела мастерством, что не боится и отвлечения внимания. И ей в кайф мотающаяся грудь? Да ещё блицы вокруг "пощипывают", не знай, как выйдешь на снимке. Острые ощущения.
     — Может, и так, но мы-то не мастера… мастерицы. Постараемся подобрать, хотя бы размер.
     Клара постаралась принести разные размеры. Были тут прямо-таки девочковые, вмещавшие разве что "ягодки", были и побольше. Но самый большой "художественный" размер был много ниже среднего "гражданского". Кира нахмурилась.
     — Ладно, о себе потом. А тебе, кажется, вот этот подходит. Теперь сымай свой.
     Ева робко расстегнулась и сняла лифчик. Кира взяла его и деловито примерила, повкладывала одни чашки в другие. Задумалась.
     — Пожалуй, чуть больше надо. Вот этот, — она взяла из кипы ещё один экземпляр. — Попробуем его, а уж если не пойдёт… Продевай руки.
     Первая непривычность — обычно руки продевались в стороны, но тут, поскольку застёжки не было и одёжка не разворачивалась, пришлось руки вытянуть вверх. Лифчик скользнул по ним вниз, упёрся в плечи, руки еле-еле смогли согнуться в локтях.
     Видя, как тоненькие пальчики хватаются за нижнюю кромку, пытаются натягивать и ничего не получается, Кира предложила:
     — Давай потяну сзади, а ты спереди оттопыривай и тоже вниз тяни.
     Могла бы и не говорить про оттопыривание. Но оттянуть перёд было не по силам, тем более, что как только Кира взялась за нижнюю кромку сзади, всего на толщину пальца отвела её от тела, передняя так вжалась в кожу, что ой-ёй-ёй!
     — Ну, тяни же! — нетерпеливо велела подружка и сама дёрнула.
     — О-о-о-ой!
     Прижало! Прижало, и не только защемило кожу, но и маленьких достало. А это так болезненно — жирком-то они не оплыты.
     Одна подружья ладонь запечатала рот, вторая быстро дёрнула "обидчика" вверх. Ева всё прекрасно поняла — надо, надо не шуметь, она просто не удержалась.
     — Давай перёд оттяну. — И правда, под сильными Кириными пальцами образовалась щель, достаточная, чтобы прошмыгнули красные комочки. — А ты сзади вниз двигай, а то снова заклинит.
     Рукам пришлось изрядно выгнуться, чтобы достать нижнюю кромку сзади. Локти-то должны были торчать вверх, пока одёжка не сядет. Но удалось-таки.
     — Раз-два, взяли! — шёпотом скомандовала Кира.
     Но изгиб рук всё испортил. Еве никак не удавалось сдвинуть с места вжавшуюся в кожу жёсткую полосу. Подружка напрасно пыхтела, направляя перёд.
     — Эх, горе ты моё луковое, — мягко проворковала она. — Давай смажу.
     Не теряя времени на отход в санузел, она поплевала на ладошки и потёрла ими подружку ниже лопаток. Та благодарно улыбнулась.
     Попытку повторили, и на этот раз "пошло-поехало". Кира очень осторожно отпустила перёд, готовая в любой момент снова отжать его, если защемит.
     Лифчик окружил бюст, давя на грудную клетку так равномерно, что объятья почти не чувствовались. Ева ещё сделала несколько глубоких вдохов — нет, только самую малость пружинит.
     — Подожди, — сказала ей ассистентка. — Надо проверить зазор. Как там, не жмёт, не болтается?
     "Болтаться" там в принципе не могло, но Ева не успела ответить.
     — Дай-ка проверю. — Кира крепко взялась ладонью за передок между двумя выпуклостями, повозила, не отрывая от кожи. Хозяйка не успела и поморщиться, как был вынесен вердикт: — Свободно слишком. Сантиметр-полтора, но прилегания нет. Снимай.
     — Но мне и в нём хорошо, — пробовала протестовать Ева. — Знаешь, это совсем новое ощущение, никогда так не…
     — А я говорю — не то! Не веришь? Мне, с моим, — она обладошила, чуток приподняла свои пышности, — опытом — не веришь? Ладно. Тогда согнись вперёд и прогнись назад, понагибайся влево-вправо. Давай!
     Проделав эти нехитрые упражнения, Ева и впрямь что-то поняла, так как выпрямилась и кивнула головой в знак согласия.
     — Давай я тебе оттяну, а ты берись за лямочки и тащи вверх.
     — А они выдержат? Больно уж тоненькие.
     — Тоненькие — потому что безработные почти, — ворчала Кира, осматривая снаряжение. — Всё делает эта полоса, а лямочки придерживают только её, а не весь бюст на них висит, поняла? Нет, тут крепко. На славу сделано, профессионально. Ну!
     Четвёрка дружных рук быстро уволила великоватый предмет туалета. Кира наклонилась, выбирая новый, бубня себе под нос:
     — Ботинок в таком случае мозоль набьёт, туфля ногу нажмёт. А тут не нога, тут поважнее и понежнее места. Тут девичья гордость, вот тут что. И её пусть вот этот, — она выдернула, встряхнула на протянутых руках, — охраняет. Ну, давай.
     За те недолгие мгновенья, что Кира держала лифчик в руках, Еве резко осознала его отличие от обычных. В тех главное что — чашки, иной раз всё остальное сводится к ниточкам. А тут скорее бондаж или доспех, и в нём вмятины технологического вида — ну, бинты там вместить подбондажные. Даже рельеф какой-то технический, ничто на эротику не смахивает.
     Повторился ритуал с поплёвыванием на ладошки. Ева ощутила, что с ней поступают, как с совсем-совсем родной. И лифчик с чашками чуть поменьше сел очень удачно, легко как-то сел, хотя тянуть его пришлось сильно. Улыбка осветила лицо девочки.
     — Как… как… как будто вывих какой вправился. Как будто он всегда тут был, да вот отлучится. Нет-нет, — предупредила она попытку подружки снова "потереть передок". — Я чую, что в самый раз.
     — А я думала — не мал ли теперь. Но если б был мал, ты бы не улыбалась после щелчка-шлепка, ты бы до потолка подпрыгнула, как Поп от щелчков Балды. И всё же подвигайся-подвигайся, поконформируй-поконформируй, — блеснула она знанием полимерной терминологии.
     — Обязательно! — просияла улыбка. — Заодно и тебе подберём.
     Она начала рыться в кипе. Нарочито согнувшись в три погибели, вытаскивая очередной "бронежилет", вытягивала руки, рассматривая, и прогибалась назад, затем нагибалась в стороны, будто так и сяк играя с куклой.
     Да, в носке "технолог" приятен, и с каждой секундой всё больше и больше. Я в нём обживаюсь, что ли? Частички мои обживаются, мы друг к другу прилаживаемся, да взаимно как! Да-а, а у полных, наверное: подраспластывает он грудки, чтобы ловчее их защищать, чтобы не дёргались во время рывков, сальто-мортале, а были вместе со своим телом. Мягко распластывает, как бы уговаривает шёпотом поплотнее расположиться для пользы дела и не без некоторого удовольствия. Тогда даже приземляться на грудь можно, так там надёжно.
     Кира с затаённой улыбкой следила за подружкой.
     — Поняла теперь, что значит по размеру, впритык? — спросила она. — Давай ещё проверим. Ложись вот сюда, на свободную скамейку. На живот ложись, берись руками за края, подбородок вперёд, а я тебе ещё ножки приподниму. Вот так. Да не бойся, не бойся, не перекувыркну тебя. Ну? Что чуешь?
     Ева чуть не задохнулась от радости. Не сразу и слово смогла вымолвить, когда встала.
     — Ки-и-ира! Это ж такое чудо, такое чудо! Я вниз лицом спать не могу, если во сне случайно перевернусь, сразу просыпаюсь от щемления. Никакой лифчик не помогал. Порой не высыпалась перед ответственным днём. А это… Да в нём не только лежать, в нём, наверное, и в падении приземляться на грудь можно, а?
     — И приземляются. Ну, профессионалки. Если они чувствуют, что могут выполнять такой трюк, а экипировка не соответствует, что они делают? Правильно, напрягают модельеров. Вот и вышло в конце концов такое чудо портняжное. Кстати, вон, видишь фотку — ногами вверх летит.
     — Где? Ой, и правда! Как это она — вниз головой?
     — Почему — вниз головой? Всю жизнь говорили — ногами вверх. Даже — вверх ногами.
     — Но голова же важнее! Мы ведь воспринимаем всё головой, так? Если гимнастка сидя поднимет обе ноги вверх, да они это и вертикально умеют делать, то голова-то не вниз, ничего особенного. Всё видим неперевёрнутым. А если она внизу, то всё перевёрнуто, непривычно, и удариться можно.
     — Так не зависла же она головой вниз! Летит, летит, не сомневайся, и на ноги встанет обязательно. Вечно ты всего опасаешься, даже за других, кто не просит.
     — Но страшно чётко всё! Если б было хоть чуток смазано, движение видно было бы, я бы не обмирала, а то — висит, не шелохнётся.
     — Затвор щёлкнул быстро, вот и вышло всё чётко. Достижение техники, милая моя! И так ясно, что человек в движении, нет, ты детали прорисуй. Удастся — тогда хоть к кинематографу переходи.
     — А какие детали?
     — Вот посмотри. Нижний поясок лифчика должен быть ровным, так? Он же подзатянут, а когда затягиваешь, всё неровное сглаживается, стягивается. А тут видишь, как он выгнулся? Как приличное декольте, настолько груди вниз к голове потянуло.
     — Ой, и правда! А верх… то есть где настоящее декольте, он выровнялся, смотри.
     — Ну, не полностью, чуть-чуть. Серёдка дёрнулась к краям чашек. Видать, очень резкое сальто. Думаешь, тут сила тяжести одна так сработала? Не-эт, ей ещё и центробежка помогла, иначе никак жёсткую амуницию не проймёшь. Ты же сама чувствуешь, как крепко сидит. Вот и вообрази, как тебе надо вертухнуться, чтоб всё так же вот сдвинулось.
     — Неужели так и у меня может? Да нет, мой будто влитой сидит, — Ева ещё раз попробовала. — Тело… ну, будто… единым всё тело чувствую, не боюсь, что задену места слабые. Наверное, так же вот мужчины свою грудь мускулистую ощущают. Я им иногда завидовала, знаешь. — Она перешла на стыдливый шёпот. — Если б у меня здесь было — во! — тогда и чувствительность оправдана. А когда здесь у тебя, как у атлета всего лишь какого, а соски выступают, чуть заденешь — и искры в голове, что же это такое? Зачем вообще только?
     — Ну, это ты брось, — ласково проговорила Кира. — Бюст нужен девушке любой. Одной один по жизни достаётся, другой — другой. И каждая живёт с тем, какой ей достался. Дурочки силикон вшивают, поролоном обкладываются. А есть такие, кто ничего такого — но комплексует, то это тоже дурочка. Чего комплексовать! Если кто и имеет право критиковать, то только грудной младенец. Но как раз малые-то груди и самые молочные. И чувствительность у них выше. Ты только что сама ощущала, так?
     — Болевая чувствительность, — внесла словечко Ева.
     Кира сделала рукой, выставив ладонь, уверенный жест.
     — Раз болевая, то и любовная, в одной связке идут. Жаль, что ты до сих пор парня не завела. Знаешь, как заводит, когда тебе тут ласкают? Ну хоть лифчик пускай тебя порадует. Как он, влился в тело?
     — Влился! — Ей хотелось сказать, что граница между тканью и телом быстрее стёрлась, где прошлись поплёванные ладошки подружкины, но не стала. — И лямочки еле чувствую, и никакой поворот не щемит.
     — Добавь ещё — приятный телесный цвет, сливающийся с цветом тела.
     — Ой, да! Грудная клетка ну как единое целое.
     — Ну-ка, ну-ка…
     Кира положила ладонь на Евину грудь, ощутила, как бьётся сердечко и как смягчает эти толчки упругая броня. Потом провела рукой вверх до шеи.
     — Откинь голову назад, — попросила она. — Ещё, ещё. Эх, жаль, дальше не можешь. — Ладошка повозилась взад-вперёд внизу шеи.
     — А зачем это? — спросила Ева, вернув голову в обычное положение и сама погладила лифчик.
     — Приём такой. Если смотрят в профиль, то бюст виден как сходящиеся верхний и нижний скос, а верхняя кромка у шеи. И если голову откинуть, чтобы шея составляла одну линию с надгрудком, это визуально увеличит бюст. Да вон, посмотри, на фото видно.
     И действительно, грудь у этой гимнастки выглядела ну очень выдающейся. Ещё и выгиб спины подпучил немножко.
     — Гибкость в шейном отделе нужна, — пояснила Кира. — Так просто голову не откинешь, а недуром не надо — поломать можно. Я узнала, некоторые девчонки у нас специально тренировались, просили физрука помочь. Ведь на некоторых занятиях вокруг большого стола сидим, и препод нет-нет, да и позади нас прошвырнётся. Ну, кто его взгляд себе за пазуху ловит, кто в попку сползшеджинсовую утыкает, даже в дырочку втискивает. А самые тренированные с наглухо упакованной грудью откидывают вот так вот голову, и грудь раздувается, как капюшон у кобры. Только надо, чтоб взгляд сбоку падал, а не сверху.
     Ева улыбнулась.
     — Я никого не знаю, у кого попа не обнажалась бы, сиди она прямо. Вперёд нагнувшись — тем более. И голее. Только у стеснительных там трусики выглядывают, а у общительных расщелинка вплоть до дырочки голая.
     — А не наоборот? Стесняешься — нечего трусы показывать!
     — Ну… не знаю. Думаешь, смотрят нам туда?
     — Кто их знает, может, ноги просто разминают. Но готовой надо быть ко всему. Я вот пальцами проверяю, что у меня там наружу, гнусь вперёд и пальчики всё ниже, а то и дырочку — хоп! Клёво! Ладно, тебе это не грозит, ты у нас трусами глухенькая. Ну, бюст о-кей, давай дальше.
     Ева нагнулась над кучей и вдруг прыснула.
     — Я ведь вспомнила, когда голову недуром назад отгибала. Чуть не отвалилась она у меня. Это когда мне купили первый после обычных трикотажных эластичный цельный купальник и я улеглась в саду на матрасе привыкать к новым ощущениям. На речку не сразу решилась выйти в таком, надо было обвыкнуться. Пялилась в небо голубое, ну, и задремала. А мальчишки, видать, меня из-за забора выследили. Чувствую — хватают меня за руки-ноги и рот зажимают. Глаза в ужасе открываю — и вижу толстый поливной шланг, его мне за пазуху суют и кран откручивают. Вмиг купальник раздуло водой. Наверное, они думали, что он лопнет, но нет, просто я от него "отстала", погрузилась в невесомость и из-под всех кантов вода так и засвистела. Незабываемо! Я так удивилась, что аж брыкаться перестала и даже стыдливость куда-то подевалась — это потом поняла. Я превратилась в брызжущий фонтан! Тогда-то голову и пришлось отогнуть назад, до хруста, чтоб водный веер дыхание не прерывал.
     — А-а! Надо будет попробовать. В ванной хотя бы. Подержишь меня за руки? Или лучше свяжи.
     — Только без мальчишек, хорошо? Они прижали меня за талию, и вот тогда-то грудь я меня как встала, как выпятилась! Я аж подумала с испугу, что вот такую-то и хотела бы, если бы стеснительной не была. А может, вырасти у меня такая, то и стесняться было бы поздно, и я бы другая была.
     — Точно!
     — Да, дух у меня захватило. А когда шланг выдернули, купальник выжал остатки воды и мягко сел на тело, облепил. Классно! То как бы скользила голой по водной струе, то вмиг одета стала. Ну, мне рот освободили, я завизжала, вырвалась и убежала. А когда сама попыталась повторить, в одиночку, подпоясавшись тут-то купальник и лопнул. Наверное, я слишком быстро воду включила, она не успела из-под купальника выливаться.
     — Ух ты! Наверное, испытывала пульсации тела. То ты большая, то сжимаешься. А потом — ощущение "второй кожи"?
     — Да! И единого тела.
     — Ева! А ты ведь и в тот раз, когда "калмыцкий" купальник надела, толковала про "единое тело". А чем эти "единые тела" твои различаются — тогда и теперь? К чему мне сейчас готовиться?
     — Ну, понимаешь. — Девушка задумалась, припомнила "те" чудесные ощущения. — Тогда было единство в мягкости и гибкости, а сейчас — единство в жёсткости. Жестковатости то есть. Тогда купальник, став "второй кожей", роднил меня с водой — а она мягкая, поддерживает со всех сторон, если и бьётся, то понарошку. А теперь — он мне тоже родной, но именно для суши, воздуха, который движений не задерживает, но и тело не поддерживает. Свободы движений больше, скорости выше, но поддержки нет. Можно упасть, вольно или нечаянно, защита телу нужна, жёсткость определённая. И ещё — в воде и так двигаться трудно, поэтому купальник должен движений никак не стеснять. А в гимнастике свобода движений должна быть в суставах, а, например, грудную клетку лучше закорсетить, чтоб мышцы там излишне не напрягались, их силу с поддержки осанки пустить на движение, помощь другим, "пашущим" мышцам. Тогда гимнастка сможет больше и ловчее сделать.
     — Понятно. А ведь поддержка и в жизни нужна, верно? Ты могла бы, например, в таком лифчике ходить, словно в топике?
     Ева скосила глаза вниз, пощупала передок, провела руками по кромкам, ощутив еле заметные валики кожи.
     — Знаешь, если бы он был любого другого цвета, но телесный… Нет, не осмелюсь.
     — "Любого другого цвета" нам тут по горло хватит. — Кира намекала на горку ещё нетронутых купальников. — Посмотри вон на ту фотку. Морская волна, да!
     Ева не могла сдержать улыбки. Гимнастка в купальнике цвета морской волны раскачивалась на брусьях. Объектив застал её в момент почти горизонтального положения, со стороны ног. Угол по телу был столь острым, что оно как бы сжалось в длину, явило взору бугры и валы, похожие на волны. Размытые ступни и голени, более чёткие и мускулистые бёдра, вздутый живот в цвете морской волны… На заднем плане красовались два круглых полушария, напоминающие морские волны "в профиль" (впродоль), и вот между ними-то из "морской пучины" выглядывало личико девушки. Глазки настолько сужены ракурсом, что выражения не разберёшь, острый вверх носик и большие в нём ноздри — всё выглядело довольно трогательно и вместе с тем комично. Гимнастка словно плыла на спине в волнах собственной плоти, жадно вдыхая воздух большими ноздрями, а закинутые назад, к брусьям руки с нечёткими ладонями ещё более усиливали впечатление плавания на спине, которое так любят женщины. Паря в воздухе, гимнастка умудрялась быть самой себе Нептуном, создавать волны и утопать в них. Понятно, почему мужчины повесили её фотографию — такая и постелью послужить может.
     Кира прервала Евин смешок:
     — Мне чего-нибудь нашла? Время идёт.
     — Нет, — смутилась Ева. — Вот самый объёмистый. Тебе и на полгруди не налезет.
     — Я так и думала. В гимнастику вообще идут плоскогрудые. Или вырастают такими от усиленных упражнений. Ну да ладно, останусь при своём.
     Она скинула маечку, под которой оказался спортивный лифчик — как у пляжных волейболисток. Натянутая ткань сторожила солидное подрагивающее содержимое.
     — Ой! А разве на это спортивная майка пойдёт? Мы же на волейбол рассчитывали, да?
     — Слушай, Ев, ты когда-нибудь говорила "короче"?
     — Да через фразу почти. Особенно когда смущаюсь.
     — А я вот не смущаюсь и сама себе сказала: "Короче!" И выполнила. Выпукло и сердито.
     — Но ведь…
     — Для пляжного волейбола в самый раз. Сойдёт и для зального. Вот скажи, если в зале не холодно, зачем майки длинные носить?
     Ева не нашлась, что ответить.
     — Ну, может, традиции. Может, удар смягчает, когда падаешь. Песка-то там нет.
     — Падать я не собираюсь и тебе не советую — даже в этой "броне". Когда часы отбываешь, а не играешь на выигрыш — нечего колготиться, напрягаться, да ещё с травмами. Обычай… Ну, его есть смысл нарушить.
     — Как? Зачем?
     — Как будто я тебя к этому толкаю! Вот приведёт Клара своего физрука, будут они нас в толпе высматривать, как она нас укажет?
     — Поняла! Как девушку в самом коротком топике и её подружку.
     — Вот именно! Глаза им надо намозолить, вот что. Пусть только попробует не дать справку!
     — Да, Кира, — робко промолвила розовогрудая. — Но ведь волейбол отпал. Будем гимнастничать. Как тебя укажут? Я боюсь, что…
     — Говори, не бойся. Подруги ведь мы.
     — Я боюсь, что на тебя укажут, как на девушку, у которой яркий лифчик просвечивает через купальник. У них же всех верх очень бледный и прозрачный. Посмотри!
     — Бли-и-ин!
     Девушки зашевырялись в купальниках, стоя с разных сторон их вороха. На них с улыбкой смотрела с фотографии довольно полная гимнастка в купальнике "под шейку", но с ромбовидным вырезом по верху груди. Как только расщелинка не проглядывала? Наверное, лифчик телесного цвета. Сверху от выреза белая материя охватывала плечевой пояс, белыми были и рукава на полных руках, снизу цвет был чёрным, скромным. Как ни странно, купальник смотрелся раздельным, хотя и не был бикини. Разошлись верх и низ. Верх символизировал мощь и силу, низ — зрелые женские формы. Верх подчёркивал свою независимость, отстранённость от низа, а низ ничего не стремился подчеркнуть — он демонстрировал свою самодостаточность. Ну, а глазу предоставлялась возможность любоваться тем, что больше нравится. Или тем и другим попеременно.
     Вдруг в ворохе проглянуло светлое, какое-то родное пятно, и Ева тут же вытянула его наружу, встряхнула. Да, пожалуй, это ей подойдёт.
     Однотонный купальник цвета бледной морской волны, без рукавов и с открытыми подмышками, он напомнил ей простенькие платьица, которые вынырнули вместе с ней из детства и потому были привычными. А вот цветастые платья появились уже на её памяти и сначала вызывали отторжение своей нескромностью, крикливостью расцветки. Позже к этому чувству стали примешиваться стыдливость и стеснительность. Кажется, Еве тогда показалось, что цветастое платье слишком короткое и может показать трусики. Правда, те, однотонные, что были на ней изначально, тоже длиной не отличались, но они-то вошли в привычку, да и с трусиками дружили цветами, а главное — не привлекали особого внимания к девочкиному телу. А в цветастом она чувствовала себя гораздо более "на людях", ощущала их взгляды, тут к опрятности одежды требования высокие.
     Смутно вспоминается, что девочки, одетые не так нарядно, сразу же стали выискивать недостатки в Евиной одежде, обуви, характере… во всём, одним словом, чтобы оправдать свою серость. Виновато, конечно, крикливое платье, от него девочка отказалась наотрез.
     Она помяла купальник в руках. Материя плотная, даром что светлая, не просвечивает, разве что тонковата чуток. Если в обтяжку, то всё бельё на виду. Может, примерить и посмотреть?
     Кира отсоветовала терять время.
     — Светлые однотонные купальники, — авторитетно заявила она, — требуют идеального, без малейших дефектов тела. Видела, как редко их носят гимнастки? Мало кто соответствует. Собственно, они и нужны для подсветки этой идеальности, раз полная нагота неуместна. А ты у нас, правду сказать, худовата и нескладна. Извини, но он твою костлявость проявит, на рёбрах, у лопаток… везде. Тебе нужен рисунчатый, чтобы смазать все выступы, из них и выбирай.
     — Я и не хотела особо, всё бельё из-под него засветит ведь, — как бы оправдывалась Ева. Критику собственной внешности она безболезненно принимала только от Киры, больше ни от кого.
     — Боже мой! Выходить к людям всем телом со всеми его формами и при этом скрывать, что они где-то покрыты лишним слоем материи! Вот ты наденешь шубу, и что — ни шарф, ни воротничок не выгляни, будешь создавать впечатление, что шуба надета на голое тело?
     — Так не шуба же! Как бы тебе объяснить… Понимаешь, вот эти канты, кромки, резинки… они означают, что бельё покрывает не всё тело, и есть места, которые надо скрывать особо. Оно эти места скрывает, да, но и выдаёт тоже. Здесь, мол, есть, что таить. А парни фантазируют! Нет, один слой или два — но только чтоб по всему телу, без проступающих кантов.
     — У-у, ты какая! И на полслоя по всему телу согласна? Шучу-шучу, не красней. Глянь сюда. — Она вдела руку в рукав одного купальника. — Видишь?
     — Ага.
     Материя была светло-светло-коричневая, с микроблёстками тут и там, полное впечатление, что сквозь полупрозрачную ткань просвечивает тело. Но вот Кира распрямила пальчики, прижала к материи ноготки, проступила их форма. Ева поняла: ногти-то красные, а кажутся тоже коричневато-телесными. Всё ясно — всего лишь имитация полупрозрачности, а так всё глухо.
     — А теперь посмотри, где такое. Вот грудь, она тёмная, а подходы к ней со всех сторон светлые. Поняла, для чего?
     — Ну, мол, лямочек не видно сквозь просветку, значит, лифчика нет. А он есть, да?
     — Вот именно! Прямо твоя мечта. Теперь вниз посмотри, на живот.
     — О-о!
     Тёмное начиналось — ниже некуда, а "полупрозрачка" говорила: трусиков нет, это я кожу живота облегаю. Но куда, в таком случае, девался пупок? Недосмотрели модельеры.
     — И фактура такая, что любые канты сглаживаются, не проступают так уж явно. М-да… У топиков наоборот. Там если лямочка продавливается, то выглядит так, словно просвечивает.
     — Ой, у меня такой есть, так я его спрятала и не ношу.
     — Глупая! Я же сказала "словно". Но если беспокоишься, то не надо никаких бретелек. У тебя здесь так, что можно обойтись двуполосным бюстгальтером. Полоска внизу потуже, проходит под грудью и не даёт ей вниз, а сверху — послабее, прикрывает нижнюю полувыпуклость вплоть до сосков. Сидит на грудной клетке упруго, будто бинт эластичный. Сама бы носила, да мне-то без бретелек, сама видишь, никуда. Разве что корсет.
     — Я так не могу. Если через плечи ничего не перекинуто, ничего не натягивает материю снизу, я будто и без лифчика. Привыкла так.
     — Ладно, потом потолкуем. Но здесь всё плотно, и с лифчиком пойдёт. Ну что, напялишь?
     — Но, Кир, вот эти тёмные пятна на груди и животе — это же как проглядывающие лифчик и трусики, пусть и без кантов. Скрывать-скрывают, но и дают знать, что здесь есть что прятать.
     — На тебя не угодишь! Тебе что — полностью ложную полупрозрачку подавай, как кукла целлулоидная чтоб смотрелась? Ведь у девушки по определению есть, что скрывать, и все знают, где это.
     — Давай лучше ещё что подберём.
     — Купальник — не фуфайка, — ворчала Кира, вороша тряпки. — Он тело облегать должен, повторять все контуры, ни в коем случае не болтаться. От его прилегания спортсменка удовольствия ловить должна, ей же недосуг на себя пялиться и радоваться нарядности, пусть кожа ей сигналит. Ну, а как он обтянет там, где бельё, это уж дело десятое. Подумаешь — выступят кромки! Это же твои кромки, элементы упаковки тела. Значит, есть, что упаковывать, этим гордиться нужно. Ну ладно, а вот вообще без низа.
     Да, некоторые из купальников напоминали короткие платьица, трусиков в них не было.
     — Гм, — бормотала Кира, вертя одёжку и так, и сяк. — Действительно, платьице. Без застёжек. Хотя нет, есть одна пряжечка. Надевается… надевается через голову. Ага, голова проходит вот сюда и пряжечка застёгивается на шее сзади. Юбочка садится на бёдра… Трусы, стало быть, свои. Интересно. Поясок платьица, небось, прыгает, когда кувыркаются, трётся о поясок трусиков. Не спадают они у них? Лучше бы цельным. Сидит на теле, и сидит.
     — А может, это такие высокие трусы, — предположила Ева. — До талии, а то и выше. Поясок затягивается и ещё сильнее прижимает трусы к телу. Никак они не свалятся. Наверное, всё продумано.
     — Но где же они, те высокие трусы? Не принесла их Кларка. Догадки одни твои. Давай лучше посмотрим цельные.
     — Трусы должны быть свои — из гигиены.
     Они занялись другой кучкой.
     — Ага, тут трусики есть. Не пойму, они пришиты к платьицу или же юбка — к купальнику. Если юбка, то её можно отодрать, только мешается.
     — Нет, — вполголоса крикнула Ева, — мне только с юбочкой.
     — Чего так? Их недавно ввели, всю жизнь выступали в коротком. Трусы-оунли.
     — Понимаешь… Трусы очень блестящие… и тугие. Я знаю уже, как бывает. Схватит все волосы в тугой слой, лобок выпятится и заблестит. Наверное, юбочки поэтому и ввели.
     — Да уж. — Ироническая усмешка. — Чтобы глаза не привыкали к блестящему выпуклому лобку, а он то появлялся, то скрывался. Они же не стоят стоймя, они крутятся, бегают, прыгают, в шпагат падают, ногами крутят… А если тебя так это беспокоит, брила бы. Блеск тот же, но без выпячивания, поскромнее.
     — Да откуда ж я знала? А под обычными трусами всё хорошо. Я блестящие да тугие и не ношу.
     — Ну, оставь тогда свои, надень "платьице".
     — Нет-нет, одёргивать то и дело буду, лезть руками под-внутрь, к пояску трусов.
     — Да не спадёт с тебя!
     — Не скажи, люди чужие, а я беспокойная. Лучше в цельном купальнике, что тебя хватает и вмещает. Тут всё надёжно.
     — Между прочим, юбочка — это не защитная одежда, а эстетическая. Знаешь, как в лыжах? Сначала научись кататься без палок, а потом уже бери их в руки. Так и тут. Научись сперва выступать с обтянутым низом, а потом уж пускай там что-то болтается. С болтающимся-то труднее выступать, непонятно разве?
     — Но я же не профессионалка. Ой, вот какой, посмотри!
     Пожалуй, это был единственный купальник с прямыми линиями. Чёрно-белый, чёрные клинья по бокам, а вся серёдка белая. Эдакое гимнастическое "домино".
     — Знаешь, почему так, а не наоборот? Потому что лучи "юпитеров" направлены на гимнастку, а всё окружающее тонет во мгле, и эта вот чернота сливается с окружающим, "убирает" плоть, делает талию поуже. Не смотри, что на боках не сходится.
     Ева осмотрела купальник, перепадами цветов чем-то ей напомнивший плюшевого мишку.
     — Мотив геометрический — правильные многоугольники, — приговаривала подруга. — На животе — правильный пятиугольник, слегка выпуклый, как часовое стекло, и только если ноги сильно развести, вынырнет шестая сторона, но с поясом её не сравнишь, короткая. А сверху, учитывая горловину и "реглан", выходит уже почти правильный шестиугольник, с более сложным рельефом. Если от краёв шеи (верхней стороны) провести линии к центру этой фигуры, то они пройдут как раз через вершинки правильных полусфер. — Она прикинула пальцами по своему переду. — Видишь, как всё симметрично получается! Сзади, конечно, низ рельефнее верха, две нижние стороны идут по выпяченным дугам, а широкий поперечник шестиугольника "проглажен" прилеганием к лифчику. Геометрические мотивы. Я, знаешь, чего думаю? Тебе это очень даже подойдёт. Декольте нет, под шейку, а главное, все детали прочно вписаны в единую картину. Теперь тебе незачем стесняться бюста, живота или там попки, они ведь должны быть такими, как есть, иначе нарушится вся картина, исчезнет гармония. За красоту отвечает художник-модельер, а не ты, ты только исполняешь и заполняешь. Ну, как?
     — Непривычно, но попробую надеть. Мне он плюшевого мишку из детства напоминает. Добрый, домашний, родной.
     Но прикидка снаружи показала, что купальник велик. К тому же он больше для спортивной гимнастики, без юбочки ведь.
     — Ну, ищи себе с юбочкой.
     Ева зашевырялась, выбирая юбочку подлиннее, но все они были примерно одинаковыми. И тут среди них мелькнули трусы. Но не внешние, а нижние — телесного цвета, без кантов практически, без поясной резинки. Роль пояса выполняла вся верхняя часть трусов, закрывающая верхнюю, с талии до широкого места таза, часть живота. Прорези для ног были узковаты, жали, должно быть, но для дела ведь. Сидели трусы великолепно, в поправке не нуждались, но под обычную нынешнюю одежду, увы, ненадевабельны — слишком уж тело закрывают.
     — А ведь и у меня такие есть, — сказала вдруг Кира.
     — Что-то я не видела.
     — Я их не афиширую. Видишь, какие, до талии, сейчас такие и не носят. В них я чую себя как земля в цветочном горшке, прочно и неинтересно. Лежат у меня в чемодане.
     — Зачем же покупала?
     — Для особой цели. Понимаешь, мальчишки наши привыкли видеть высовывающиеся трусики. Бывает, цвет глаз девушки, с которой говорит, не приметит, а цвет трусов — наоборот. Пожалуйста, не жалко. Но когда зимой волей-неволей приходится утепляться, так хоть бы очертания трусиков на девичьих попках видеть! Скучают без этого.
     — Ну, эти следов не оставят. Раз под купальником тонком незаметны.
     — Вот поэтому я и устроила небольшую аппликацию. Разрезала на части свои "танги" и налепила на вот такие подкупальнички. Аппликация-то и продавливается наружу, все балдеют — мороз, а девчонка в стрингах почти.
     — Вон оно что!
     — Да, не афиширую я их. Надеваю настоящие стринги, хожу на виду у всех, а зайду в туалет облегчиться перед учёбой — тогда и меняю, в сумочке есть место. Тепло и сердито. А кто из девчонок позавидовал и в мороз настоящие стринги носит, придатки студит — я не виновата. Мы н возмущаемся повадками парней, выставляем им напоказ бельишко — ну и чего теперь?
     — Верно.
     Ева отложила подкупальниковые трусы и вернулась к юбкам. Была там одна типа висячих цыганских лохмотьев, они свисали пониже ровного края остальных, но и размётывать их при движениях должно сильнее.
     — Люди специально голову ломали, — ворчала Кира, — как привлечь внимание зрителей к интересным местам женского тела, а ты хочешь наоборот, избежать взглядов. Тут не юбочка, тут монашеская ряса нужна или паранджа. — Ева улыбалась, ворчливый тон подруги выдавал юмор. — Ну, вот этот примерь. Вроде не такие блестящие тут трусы. Погоди, проверю.
     Кира вывернула купальник и поднесла к глазам что-то на изнанке.
     — Шов, — пояснила она Еве. — Нижний поперечный шовчик, что то в самом низу, то "уезжает" назад, к попке. Привыкла, понимаешь, проверять — после того случая в школе.
     Ага, по глазам вижу, что хочешь узнать. В общем, с первого класса в школе у нас мальчики и девочки на физре мало чем отличались. Белый верх, чёрный низ. Белые плотные майки и чёрные шортики. Мальчики, правда, их трусами называли, но мы-то знаем, что настоящие трусики другого покроя и их пододевают именно под шортики — как мальчики плавки.
     Да и особых различий в упражнениях не было, разве что в интенсивности.
     Время шло, упражнения стали обретать различия, снаряды поделились между полами, и в стане девочек начали появляться особы в новой для зала одежде — купальниках.
     Что? Нет, не я. Не была я первой, кому пришло в голову надеть купальник. Купаться-то я в нём купалась, но там, на речке, и не думала надеть его в школу. Всё-таки, урок, официально и чуть торжественно даже, строимся, вытягиваемся в струнку, столько глаз кругом, и половина мальчишечьих. Физрук глядит строго, оценивающе. Совсем другие требования сама к своей одежде предъявляешь, не то, что на речке, в беззаботной компании сверстниц. Там даже если кто и привлечёт к себе внимание, стилем плавания или глубиной нырка, то тело в воде, на голову одну и смотришь. А когда в зале, да на снарядах, тут все только на себя и глазеют, на всю фигуру, да ещё с ногами порой враскоряк. Мальчишки особенно.
     Мы тогда не очень и понимали, почему враждуем с мальчишками, чего плохого они нам могут сделать, но купались строго отдельно от них, как бы защищая друг друга, ведь купальники, да ещё мокрые, облепившие тело — защита никудышная. Но всё-таки, хоть какая. Раз маленьким девочкам без бюстов положено носить то же, что и большим тётям с бюстами, значит, дело не в поддержке, а в прикрытии слабых мест тела, символической защите — мол, не хватай меня ниже пояса, да и выше, у меня тут слабое место до шеи! Руки-ноги оголены, за них можно.
     На гимнастике же принято демонстрировать силу, вон, некоторые парни так и норовили сбросить "белый верх" и показаться на брусьях, на кольцах во всей красе своих бицепсов-трицепсов. Поэтому как-то не вязался речной купальник со школьным спортзалом.
     Но некоторые стали пробовать, и в сухом виде он ничего даже на них выглядел. Я ведь привыкла видеть на себе и других мокрые, облепляющие, в зал такой вид ну никак не годился. Сухой — совсем другое дело. Это и по-девичьи, и ногам меньше мешает, когда кромки по паху идут, и в движении ничего не слетит, и вообще, так настоящие гимнастки носят — смотрим же телевизор. Но деревня беднее той, "настоящей" жизни, и купальники были одни — и на реку, и в спортзале, и на площадке-лужайке. Благо не созрели ещё девчонки, чтобы трястись их телесам при прыжках-кувырках, требовать стягивания, даже ягодички — и те скромные, мальчишеские. Только покрытие и нужно, да не спадало чтоб при озорных движениях. Ну, а если мокрое в воде держится, то и сухое на суше путём, хоть и без трусиков. Какие в воде трусики, а лифчики носить нам ещё пора не пришла.
     В учебном году держали мы свою спортивную одежду в шкафчиках в раздевалке, чтоб не носить домой-из дому, а на летние каникулы разбирали до домам. В школе, кстати, нас и стирать учили.
     Я тоже стала подумывать, чтобы перейти на купальник, присматривалась к тем, кто уже в нём — нет ли чего неприличного в процессе движений? Нет, ничего скверного, а потом и понравились мне тела в облегающем, а нас купальники плотно облегали, мы ведь подрастали.
     И вот в тот самый день я первый раз появилась в купальнике, который принесла из дома, но шорты и майку в шкафчике всё же оставила — мало ли что.
     Мы, "модницы", поотворачивались к стенке, сбросили с себя всё и быстренько повскакали в свои "купы". Не очень-то нам было уютно среди "шортниц", которые трусики не снимали, переодеваясь. Вот если бы все были в одном положении, то друг от дружки не отворачивались бы. И эту вот быстроту на почве стеснительности кто-то использовал.
     Вообще-то я заметила, когда мы повернулись лицом друг к другу, что "модницы" как-то помарщиваются, но ничего не говорят, стараются вести себя естественно. Ничего особенного, мало ли от чего девочка может поморщиться. Может, соседка пукнула.
     Потом уже они рассказали, что, по ощущениям, в купальник будто песок попал, в низ в самый. На пляже, где все одеты-раздеты одинаково, они бы оттянули материю и потрясли, попрыгали бы, а тут, где многие в шортах — стесняются. Тем более, что уже в зал зовут.
     Когда разминались, я сосредоточилась на своих ощущениях в новой одежде, но заметила, что многим не по себе. Приглушённое мычание, ахи, вскрики, нарушение темпа бега по кругу. Кое-кто стал откровенно почёсывать живот, спускаясь к промежности — раньше при мальчиках себе такого не позволяли. Вид озадаченный, но снова в строй становиться надо — или объяснить, почему дальше не можешь. Но физрук у нас мужчина, объяснять ему не решались. Морщились и снова — бегом по кругу.
     И вот переходим к основной части. Снаряды. Мальчики — туда, девочки — сюда. Смотрю — "купальщицы" совсем без энтузиазма, даже на скамейку не садятся, стоят, переминаются, руки за спиной стискивают. На меня смотрят — а мне-то ничего! Значит, тем, что ты именно в купальнике, не отговоришься, надо на снаряды идти.
     "Шортницы" отзанимались первыми, строй из-за этого несколько рассыпался. Физрук строил всех строго по росту, пресекал всякие попытки сгруппироваться по типу одежды. Все шли вперемешку, и "купальщицам" не удалось пошептаться друг с другом, обменяться впечатлениями. А через одну не пошепчешься — пресекались всякие там "разговорчики в строю".
     И вот им идти на снаряды. Неохота, но что делать? Как объяснить, да ещё физруку-мужчине? Может, пронесёт?
     Тут-то всё и произошло.
     Взлетает одна на брусьях разновысоких, ноги чуть разведены, потом враскоряк, да так, что потеряли они управление, не слушаются. Упали, сомкнулись, пятки звонко стукнули друг о друга. Приглушённый вскрик, и девочка отвесно, "солдатиком" рухает вниз, а маты-то поодаль лежат! На них полагается соскакивать через сальто, а тут…
     Все услышали страшный стук девичьих пяток о твёрдый пол, даже физрук обернулся. Несчастная постояла секунду на прямых ногах, с выражением неслыханного удивления на лице, и рухнула на маты. Первый раз я увидела, как свободно взлетают ноги, расслабленные из-за болевого шока.
     К ней подбежали, мало ли, может, рука подвела, разжалась. Слышу "М-м-м" сквозь зубы и чей-то голос: "Смотрите, кровь!"
     Не успела я испугаться, все ведь девочки при виде крови пугаются, как кто-то рядом заголосил, от бревна.
     Это девочка села на него, как на коня. Не срисовала я только, нечаянно сорвалась, ноги врозь, или это был умышленный спад, потому что так профессиональные гимнастки, бывало, на брёвна усаживаются. И вот истошный вопль, и девичье тело с ногами "ножницами" вертухается вокруг бревна и сильно бьётся боком о пол. Маты-то лежат у конца бревна, где соскакивают, на всю длину не напасёшься. Ноги совершают беспорядочные, конвульсивные движения, высвобождают из-промеж себя бревно, и девочку начинает со страшной силой колбасить, выгибая и сворачивая, под непрекращающиеся крики.
     Сбоку слышится "Ой-ёй-ёй" уже третьим голосом… И у всех этих "купальщиц" в промежности проступают на материи тёмные пятна — кровь.
     Физрук ничего не понимает, мечется от жертвы к жертве, протягивает руки, но раздеть не решается, бормочет не очень понятные слова: "Девочки, вы же маленькие ещё, но если эти… критические дни, сказали бы — я отпущу. Боже мой!"
     Наконец кто-то из "шортниц" догадался позвать врача. Уковыляли в его кабинет, опираясь на мальчишечьи плечи, пострадавшие. В купальнике осталась одна я, как белая ворона, и ко мне сразу же протянулись недоумённые взгляды. А что я, виновата, что ли? Вы вон лучше на оставшихся мальчишек поглядите, чего это они фыркают?
     Незадолго до этого мы праздновали всей школой Новый Год, и ёлку украшала невиданной красоты серебристая сетка. Все любовались, радовались, но, как оказалось, смотрели на эту чудесную вещь и недобрые глаза. Они-то и разглядели, что если выкусить кусачками кусочек и пообкусать боковые ответвления, да ещё и напильничком зачистить, то получится лиллипучья колючая проволока, со всеми её свойствами и последствиями.
     Надо ли удивляться, что ёлочное украшение вскоре пропало из своего хранилища?
     Как мальчишки подобрали ключи к нашим шкафчикам, угадать несложно. У нас всё было устроено на удивление глупо: подходишь к доске с ключами, находишь свою фамилию, снимаешь ключ и идёшь… к противоположной стене, где и отпираешь шкафчик. С собой ключи носить запрещали — в первом классе их многие теряли, ну, и установилось "открытое общество" для всех классов. Так что трудность была только незаметно проникнуть в женскую раздевалку.
     От нижнего шва в промежности идёт вперёд лоскуток прокладки, прикрывающий лобок, вот под него-то и вставили злые руки по отрезку колючей проволоки, продвинули до самого шва, не повреждая сам лоскуток. Аккуратно всё проделали, черти! Когда надеваешь, чуешь что-то неладное в интимном месте, будто песок насыпан, а уж когда начинаешь активно двигаться, колючки прокалывают лоскуток и вонзаются в нежное место. А уж если оседлать в падении бревно…
     Всё учли, мерзавцы! С трусами бы это не прошло. Когда их надеваешь, они просматриваются насквозь, а купальники-то глубокие, с подкладкой, в них трудно рассмотреть подложенное, если не знать заранее. Раздеваясь догола, девочка больше всего хочет натянуть побыстрее одёжку, не до рассматривания и прощупывания тут. И в присутствии всех щупать промежность не будет.
     Конечно, действовали наудачу, могло и сорваться ведь. Но удалось. Раненым лечиться пришлось, здорово себя они там расковыряли. А кто, по выздоровлении, виноват? Я!
     Они говорят: мы почуяли неладное, стащить купальники не можем, смотрим, нет ли ещё морщащихся. И натыкаемся на твою довольную физиономию. А я и вправду была довольна — обновлением ощущений, очень я ладно в своём купе на речке себя чувствовала, и здесь так же предвкушала. Но — помешала им понять, видите ли, что плохо только "купальщицам", а тем, кто в майках и шортах — нормально.
     Если бы мы это поняли, говорят, то остались бы в раздевалке сплошной группой и разобрались бы со своей одеждой. И чего бы тебе за компанию не скорчить было кислую рожу?
     Нет, ну как тебе это нравится! Зло меня взяло от такой несправедливости. И потом, я знала: если не отбрыкаюсь сейчас, потом заклюют. Не хуже мальчишек это девчонки умеют.
     Сейчас или никогда! Отвечаю решительно: раз вы такие смирные, что почесаться меж ног проблема, если вам лидер нужен, то я согласна. Буду каждый раз раздеваться догола, вставать перед вами и тщательно, медленно прощупывать свой купальник. Может, кто захочет мне последовать, а без меня не может. А мне стесняться нечего.
     И перед тобой могу встать так.
     — Да что ты, — засмущалась Ева, — не надо. Только проверь — заперто хорошо?
     — Да, крепко. Ты же сама проверяла.
     Ева сбросила туфельки, сняла джинсы. Немного помедлила, собираясь с духом, и стащила трусики. Нет, подружки она не стеснялась, но что, если тренер-мужчина устанет ждать и захочет узнать, куда запропастились "ученицы"? Стук и мужской голос за дверью — ой, да разве тут подумаешь, что та заперта, тут же со страху опростаешься.
     — Не спеши, — заметила нервозность в жесте скидывания подружка. — Ткань тут очень тонкая, насколько прочная — не проверяла, но порвать запросто. А если боишься, что постучат, давай я совсем разденусь. Пусть на мою голую попу пялятся, и что между полушарий проглядывает, а о тебе никто и не подумает. Хочешь?
     — Да зачем? И так влезу. Отвернусь и влезу.
     Кира подготовила купальник: присборила, выявив два отверстия, куда надлежало шагнуть ногам, изящным голеньким ножкам. Они и шагнули, а подружка начала медленно тянуть одежду вверх, расправляя и приглаживая. Хоть и широка дыра у ворота, а всё же без излишеств, а бёдра девичьи — это бёдра, скажу я вам. Растянуть аккуратненько, равномерно по всему периметру, растопыривая пальцы, потом столь же осторожно отпустить, наволакивая, наволакивая на тело. Погладить севшее, приладить к пухлой девичьей коже, почуять тепло тела сквозь капрон, и снова — вверх, вверх.
     Ева ощутила, как лобок подружился с трусиками. Не так уж и туго, как она думала. Холодок быстро сошёл. А когда упругая ткань мягко охватила её живот, попку, таз, она поразилась удивительно хорошей "ощупи". Правда, Кира мастерски "приправляет" ложащийся капрон теплом своих рук, но и когда одеваешься сама, можно так же.
     Вот прошла талия. Как хорошо упаковалась эта самая узкая часть тела! Собственно, поведение вокруг талии и характеризует купальник. В этом случае характеристики были отменные. Не жмёт, не болтается, "дружит".
     Перед "наездом" капрона на лифчик Кира остановилась.
     — Давай-ка ручки вденем.
     У купальника оказались довольно длинные рукава. Раньше Ева их и не заметила, интересуясь в основном низом. Но Кира быстро насучила рукавчики, и руки быстро оказались в них. Вот так! Оставалось только протягивать руки да начинать любоваться цветом и рисунком.
     Вот рукава, думала обряжаемая, малость подкачали. На фоне чудесного облегания ниже груди и классного лифчика руки, пожалуй, чувствовали себя чересчур свободно, хотя и не болтались. Это понятно, они у гимнасток тренированные, под слоем жирка скрываются неплохие для девушки мышцы. Много приходится рукам всякого делать… да во время выступления всё тело в работе, вот мышцы и… не накачаны, но — натренированы. И в знак благодарности гимнастка дарит им то облегание капроновое, что и всему телу.
     А цвет какой замечательный! На бледно-коричневом (коричневато-жёлтом) фоне — яркий цветной орнамент, ползут, извиваются цветные линии, переходят на торс. Этот фон — окраска самой ткани или же цвет моей кожи, пробивающийся через чуть затеняющую сетку? И не поймёшь сразу. Разве что оттянуть чуток манжет, посмотреть…
     Манжетку удалось оттянуть потому, что Кира снова зашла со спины. Ткань костюма была тонкой и податливой, так что Ева спереди сама натянула её на бюст, а подружка следила, чтобы не разорвался тот проём, в который раньше проходил таз. Положила руки на ключицы, чуть поддёрнула — купальник сел на бюст, вообще, на верхнюю часть туловища. Некая неопределённость, необтянутость осталась только в верхней части спины, но там ещё возятся тёплые заботливые руки…
     Ева и сама немножко помогла, поманипулировала щепотками, но тут же фыркнула:
     — Вспомнила, знаешь, как в детстве наряжала целлулоидных кукол. Так же вот натягиваю платьице на куколку и чувствую, что под пальцами — не мягкая податливая кожа, а твёрдый пластик, хотя и не такой твёрдый, как железо или там камень. Ну, думаю, костлявые у меня куклы до невозможности! А тут — себя одеваю, и такое же чувство. Знать, куколки мои под корсетом целлулоидным зрелые формы имели, только рано было маленькой девочке их показывать. А разбирать их, ломать я не могла — не мальчиком росла ведь. О-о!
     Ева много раз слышала о "последней капле", "последнем штрихе", но всё это были слова, слова. А вот теперь она на собственной шкуре освоила эту метафору. Даже дважды. Первый раз — когда сел и усвоился лифчик, даже впечатление вправленного вывиха кольнуло. И вот теперь — что-то потянуло со сторон обеих лопаток, облегло спину. Послышался слабый щелчок — это Кира застегнула пряжку на шее.
     И тут же её руки стали оглаживать подружкино тело по всему купальнику.
     — Одета, одета! — бормотала она, не находя нужных слов. — Лучше всех ты у меня одета. Вот так, и ещё так. Идеально сидит. Можно я…
     Но Ева сама приподняла юбочку — как маленькая девочка во время танца. Подружка обошла её, пригляделась.
     — Если бы ты только видела, какая у тебя теперь попка! Умеют же шить, дизайнеры-модельеры. И спереди ничего себе. Сама посмотри — не так уж и выпирает. Тебе больше кажется.
     Ева стыдливо погладила лобок.
     — Сама не пойму, обычно кружавятся.
     — Как в полимерии: были хаотические клубки, а стали жидкие кристаллы. Всё легло в одном направлении, упорядоченно, и места мало занимает. Неровностей нет, всё помогает ровно блестеть. Между прочим, в промежности эти трусы много шире любых женских. Ощутила? Им же так раскорячиваться приходится, и на глазах — ой-ёй-ёй!
     Ева стояла такая счастливая, с улыбкой на лице — а она и не хотела улыбаться. Само получилось.
     — Интересно как. — Она чуть не упёрла подбородок в грудь. — Здесь, с пояса, цвет у него такой же, как у лифчика, и лишь чуть-чуть отличается от телесного. А сверху, вот, у плеч — проглядывает настоящая моя кожа. Значит, снизу вверх цвет постепенно переходит в прозрачный капрон. И везде аппликация, разнообразит, покрывает.
     — Да уж. Чувствуешь, как упакована?
     — Ой, это ж так здорово, так здорово! И не жмёт, и не болтается, и не холодит, и не жарко во всём этом. И красиво.
     — Ещё бы! Жаль, что тут нет зеркал. Но мы потом сходим… ну, хотя бы в туалет. В женском должны быть зеркала. Не постесняешься пройти в этом по коридорам? Ты же робкая у меня.
     — Кира… — Слов не хватало и поэтому звучала речь медленно. — Я робкая потому, что с детства знаю — оголяться стыдно, и всё время боялась, что одежда недостаточно хорошо покрывает меня, скрывает мои формы, оставляет место догадкам. Ой, только сейчас так вот сформулировала! А в этом костюме… Как бы это сказать… Он так ладно сидит, такой красивый, такой — мой, одним словом, неразлучный, что… Ну, короче, у нас с ним такое взаимопонимание, что я не боюсь, не могу бояться, обижу насмерть, если забоюсь, что он меня может не так прикрыть, что-то выдать чужому глазу. Нет этого страха. Он… он меня делает, понимаешь, Кир? Лепит, творит, малю-юет. Заставляет гордиться своим телом, не видеть ничего плохого в выставлении его напоказ… Хотя и не собираюсь мозолить кому-то глаза, мне просто хорошо в этом купальнике. Ведь всегда, когда одета, что-то да не так: то резинка тугая, то жмёт где-то, то следи, чтобы где-то не открылось, то ещё что-то, дискомфорт, одним словом. А сейчас… Ну… — Она аж задохнулась, не находя слов.
     — Понимаю, всё понимаю, — отозвалась Кира. — Не жалеешь теперь, что попала на "художку"? Как я теперь тебя отсюда вытащу? Но ты погоди в любви объясняться, испробуй его ещё в деле. В движении. Подвигайся на славу, и так, и эдак. Да не здесь, а там. А здесь огладь себя, проверь, где прикрыто, где голо… Вон видишь, какие на стене фотки? Главное, все гордые, никто своего тела не стесняется.
     Вон там, глянь: соскочила гимнасточка с бревна, вся тянется вверх, и руки первые, улыбка во всё лицо. Спина прогнута, а то, что спереди, тянется к горизонтальности. Становятся грудки, а конкретно сосочки, этакими наковаленками, на которых бог, понравься ему выступление, невидимыми молоточками выковывает радость, которая вливается ы грудь и растекается по всему телу. Вот так-то! А ты думаешь — просто выпучивается, вся из себя? Не-эт, она радости отдаётся. А если натужно лыбиться, это сразу заметно. Так что лицо расслабь и ухай себе в эмоции, заслужила. Так во всех случаях лучше будет. Если что-то не вышло, пусть люди видят, что ты не очень собой довольна. Искренность после искромётности, и гордость своим телом за всё, что оно показало. Такое и не такой купальник заслужило.
     — Ракурсы разные бывают, — бормотала Кира. — Видишь, вон там как снято? Фотограф стоял со спины, а она летит, вращаясь, и в момент съёмки резко отогнула назад голову, открыв объективу всё. Мало того, что груди занесло и лифчик выпучило, так ещё и сверху прикрытие пропало, так что чашки из полушарных стали какими-то трёхчетвертьполушарными. Округлились до невозможности. Прикольно, а?
     — Ой, знаешь, что мне это напоминает? Куриную косточку.
     — У неё на концах по несколько закруглений, ты о них? Это для суставов, кость в кость. Да, как будто отогнулась вторая косточка, и все детали округлого суставного сочленения выглянули наружу. Но только на миг, учти. В следующую секунду бюст догонит отклонившуюся голову, да и всё тело довернётся, последует приземление, корсет смягчит дрыганье бюста, и все увидят, честь по чести, два полушария… То есть что я говорю! Треть, четверть, в спокойном состоянии больше и быть не должно. Гимнастика, не боди-билдинг, чай. А в движении и мало может приличным показаться. Лови только момент. Да не глазом, а объективом и затвором.
     — Больно уж сильно выпирает, — поёжилась Ева. — И у других тоже, кто сальто крутит, погляди. Недуром просто. Будто невидимая рука хватает и оттягивает. Если б у меня так выпучило, я бы со стыда, наверное, не выдержала — сорвалась.
     — Думаешь, они в воздухе зависли? — Кира усмехнулась. — Это же миг-другой, и всё снова хок-кей. Глаз краешком ухватит, но рассмотреть не успеет и снова ждёт момента. Тем-то и хороша гимнастика, а кто хочет другого — иди на стриптиз!
     — Да, насмотревшись такого, и на помост-то выходить боязно. Да и художественно гимнастировать потише буду.
     — Ну-у, ты какая! А знаешь, что Кант говорил? Не знаешь, конечно, по философии у тебя никак.
     — Что же он говорил ну, скажи, будь подругой!
     — Что, мол, каждый поступай с другим так, как хочешь, чтобы с тобой поступали.
     — Разве это он говорил? Я откуда-то иначе знаю. Но сюда-то это каким боком?
     — Припомни, чего бы для себя хочешь. Школьную себя вспомни. Вот приходишь ты, серьёзная да нарядная, на уроки. Эти уроки "подпирают" твой время, из-за них ты ни на речку, ни в сад, ни в лес не можешь пойти, ни даже в постели поваляться. Пупок надёжно прикрыт, юбочка длиной приличная, блузка "под шейку". Так школьницам положено.
     — Ну да, так в точности. Но не пойму я что-то тебя.
     — Не гони. Прошёл первый урок, и вдруг проносится слух — русистка с математиком заболели, уроков больше не будет. А что будет, можешь себе представить? Было так у тебя?
     Ева улыбнулась.
     — А то у тебя не было! Спрашиваешь!
     — Вот я и говорю. Крик, визг, истошные вопли. Подол блузки из-за пояса сам выскочил, пупок на виду, юбка словно короче стала. Блузка сама собой расстегнулась, кое-что выглянуло. Щёки красные, подмышки потные, взгляд ликующий. Время твоё уже ничто не "подпирает", так и рвёшься на отдых.
     — Ну, я-то себя поскромнее вела. Но радовалась, каюсь.
     — Значит, подружки за тебя отдувались, выставляли напоказ попы в нейлоновых трусах. Но вот входит завуч и говорит: урок мы вам заменим, рано радуетесь. И сразу же ручки заправляют блузку в юбку, одёргивают, застёгивают воротник. Всё чинно-благопристойно, взгляд потуплен, чёртики из глаз куда-то улетучились. Пай-девочка готова к уроку. Так всё было?
     — Ну, так примерно, но нечасто.
     — А давай теперь проследим за двумя маленькими "дочками" гимнастки, — Кира обладошила бюст, поясняя, кого имеет в виду. — Вот они перед выступлением затянуты в спортивные костюмы, снизу, куда могут просесть, их подпирает — не просядешь, соски, словно пупки, не проступают, всё чин-чинарём. Словно две девочки на урок пришли. И первое время всё прилично.
     Но вот обстановка резко меняется. Только вместо учительской болезни — резкий поворот тела, вплоть до "вниз головой". И что же оказывается? Что с той стороны, куда "дочек" тянет тяжесть, уже не подпирает так сильно, да и ещё одна сила появилась, радостная, центробежная, и тянет она туда выпятиться-перелиться, куда в обычности и не думаешь. Ну, и радуются "дочки", бузят, бросает их из стороны в сторону, и у "мамы" вид соответствующий. Бывает и хлеще. У вас там коврики из-под ног не выдёргивали? Или стулья из-под попы?
     — Иногда… да, бывало. Если сильно расшалимся. А что?
     — Тут тоже так бывает. Вдруг чувствуют "дочки", что от них отлипают, отходят шляпки, то есть чашки. Это "мама" крутое сальто заложила, вот лифчик и выпятило, вынесло, оторвало от содержимого и не сразу его на место притянешь. Чувство такое, что пол из-под ног ушёл. Тут уж впору крикнуть: "Это не мы такие объёмистые, это наш домик только, мы маленькие и скромные!" Вдруг — бяк! — вспышка, засняли огромный бюст, и тут же "домик" сел на место, вид приличный. Потом, конечно, снова закрутит тело в движении.
     Ева сама уже видела: что творит с телами центробежная сила. На одной фотке сальто-морталистка так воздела и свела руки, что груди сошлись — как это они, ведь жёстко верх упакован? Но вот сумели как-то, и обтянутые блестящей парчой надбюстье формой напомнило крышку маленького (детского?) гробика. Да, с деторождением у гимнасток проблемы, говорят, губят они в себе детей. Бр-р!
     Она отвернулась и на другой фотке не смогла понять, блестит ли купальник на груди или просвечивает лифчик, но напоминало всё лакированные крылья или капот автомашины. Словно краска виднелась из-под лака, подчёркивая красивые округлые формы. Придай такой в технокупальнике подходящую позу и посылай рекламировать мерседесы.
     А вот гимнастка будто в скафандре. Тоже грудь будто машина лакированная, жировая слойка по всему телу, обтяг и неудачно выбранный блеск. Такой бы в матовом выступать, поскромнее. И как только такая неуклюжая гимнастирует?
     — Ой, поняла, кажись. Бузила в детстве сама — дай побузить частям тела теперь, да?
     — Ты правильно сказала — части тела. Мышцы ведь тоже играют, посмотри на фотки, иногда и не очень красивый рельеф выходит. Но ясно же, что мышцы — главные, им посему многое простительно. Они двигают кости, кости вовлекают в движение внутреннее тело, а уж то, что снаружи, мотается и трясётся уже в последнюю очередь. В принципе, всё, что красиво в неподвижности, при общей гармонии движений должно неплохо выглядеть, так что не бери в голову. А то ещё: чего доброго, придумаешь лифчику верхний поясок, в дополнении к нижнему, закуёшь грудь на славу. Бесполезно, кстати. То, что надевается спереди, они и снимается по направлению вперёд, значит, может туда оттягиваться и центробежной силой. Железным не сделаешь — давить будет, дыхание нарушать, рёбра ломать. Попробуй-ка в таком лифчике сложиться вперёд! Да и зачем? Основная некрасивость — это груди вразлёт, а если летают вместе, смотрясь целостным бюстом, это нормально. Красиво даже. Недаром, награждая, на плоские бюсты вешают медали, ведь в неподвижности их иначе и не украсишь.
     — Верхний поясок? Ну, не то чтобы пояс, но проектировать надо лифчики, как для состояния невесомости. Да, да, чего ты смеёшься? А то вся мощь, вся держава внизу, а сверху только прикрытие. Надо, чтоб упруго со всех сторон обтягивало, формовало.
     — Как в водяном сплошном купальнике?
     — Ну, там слабовато будет. В воде же не видно, как мотаются. Гимнасткам пожёстче надо. Но, в принципе, тоже так — со всех сторон чтоб. Круглое и обжимистое по кругу.
     Словно у самой мощные красивости! Но вот она нагнула голову, оглядела перёд. М-да, сюда бы медаль. Только за что? За уклонение от спортивных занятий? За неразвитость грудных мышц? Сколько раз ей подружка говорила — занимайся, развивай, намного лучше смотреться станешь! Тогда, наверное, и отвергнутый лифчик подошёл бы, и хотя и с новым Ева сроднилась, чувство остаточное немножко тревожило. Мышцы бы противодействовали напору бюстгальтера, вот поле для игры, забав.
     Девушка отвела взгляд на стену, и в глаза ей бросились мускулистые зады гимнасток. Никакого сальто не надо, чтобы подчеркнуть. Почудился вдруг некий диалог: "Вот я какая!" — восклицала попа. — "Не меньше! Обойми-ка меня, да хозяйку не стесни, ей это не просто красота, а для движений". И круглилась, напрягаясь. "А вот не буду я тебя всю облегать," — немо отказывался купальник. — "Не буду, выбежав из-под ножек, горизонтально идти, лифчиком служить твоим низам мясистым. Обойму по диагонали, закривлюсь чуток на выпуклостях, луковка перевёрнутая и выйдет. А края наружу выпущу, сами удержатся, не молочные, чай. Блеск — тоже моя забота". Обещание выполнено. "А я тогда ещё и раздвоюсь под твоей блестящей луковкой, впадинку обозначу. Двое тут нас", — был ответ. — "Луковка хорошо, а дольный чесночок лучше. Затейливее," — "Не всегда это у тебя получится, я тебя ведь изо всех сил облегать буду". — "Посмотрим-посмотрим. И зрителям покажем!"
     Прерывая фантазии, Кира вдруг протянула руку и ущипнула подругу за попку. Та ойкнула, больше от неожиданности, чем от боли — щипок обошёлся без длинных ногтей, девушка просто сжала складку кожи там, где ягодица, нависая над бедром, начинает пучить кожу. То есть ущипнула ягодицу, но не через материю, за кожу. Неужели?…
     — Да, — подтвердила Кира. — Низы ягодиц до диагонали почти не прикрыты. Забавно, как клин выныривает из-под плотно сжатых ножек и веером расходится вверх, спешит прикрыть попку. А прикрывает только треть, не половину, ягодичные мышцы, что остаются ниже, пропускает. И толстые диагональные выпучиваемости, вся рельефная граница между бёдрами и ягодицами — наружу.
     — Ой, — ещё раз вскрикнула Ева, на этот раз представив, как оно там у неё, и стала заводить руки назад.
     — Постой-постой, — подруга поймала её ладошки в свои. — Не одёргивай, не надо. Толку не будет, а порвать запросто. Обычные трусы так себя не ведут.
     — Не ведут никогда, да.
     — Это купальник их вверх тянет, верхняя часть. Облегает хорошо, потому и тянет. Так что как ни тяни, а кромки всё равно вверх стрельнут.
     — Но мне теперь неудобно! Как-то не по себе мне.
     Она ещё не могла выразить, что щипок как бы подчеркнул наготу, пускай и остаточную. Это как если бы улитка сочла, что втянула всё своё тело в раковину и оно в безопасности, но почуяла вдруг укус рыбьих челюстей — врёшь, уязвима ты зело! А боль от ущипа удивительно похожа на приступ стыда, когда подводит одежда, оголяет девичье тело. И Ева сказала:
     — Надо, чтоб всё было прикрыто.
     — Теперь, говоришь? Слушай, а пока я тебя не ущипнула, как было?
     — Как? — Ева помедлила, поглаживая попку и ловя канты купальника. — Ты знаешь, ничего такого. Обычное ощущение низа девушки в трусах.
     — И только я… Чёрт, не надо было щипать тебя сейчас. Извини, не удержалась, у тебя же всегда попка плоская в трусах, невыразительная, а теперь, когда облегло и поджало, она у тебя знаешь какая заднястая! Щипнуть бы тебя в конце, перед раздеванием. А теперь у тебя все мысли на заднем месте.
     — Правда… Чую, потому что всё время об этом думаю. Не знаю, почему, но мне неуютно, будто края грудей оголились.
     — Ну, понятно, привыкла, чтобы кромки одежды шли по естественным водоразделам на теле. И тут так считала, пока я не оплошала. Неудобно, говоришь? Но может случиться, когда сильно придётся напрягать ягодицы, что ты возрадуешься, что они не полностью прикрыты. Экстремальные усилия, от "чуть-чуть" многое зависит, а материя, прижимая мышцы, мешает им напрягаться в полную силу. К тому же, когда канты идут не по естественным границам, не по телоразделам, так сказать, им удобнее сползать, обнажать. Побольше, мол, ягодички мои, работайте, я вам мешать не буду, хозяйка потом одёрнет.
     — Лучше бы всегда прилично выглядеть!
     — А чего тут неприличного? Ты же, когда надеваешь, скажем, шапочку, не натягиваешь её на уши, верно? Уши должны наружу быть, а шапочка украшает затылок. Так и с задницей. Её бы вообще наголо пустить, жаль, что не делают у купальников стринговый низ, чтобы все ягодицы открывать, чтобы по внутренним и верхним их краям кромки шли. Нет, нельзя, ноги-то сильно раскорячивать приходится и не будет тогда промежность надёжно прикрыта. Хотя, если хорошо сшить… Чёрт, смотри! — Она вытянула руку в направлении стены.
     Парная фотография. Не любительская, а фирменно-рекламная, профессиональная, чёткая и глянцевая. Слева, как то и полагается по закону, подпись: "Обычный леотард", справа горделивое "НАШ леотард" (это слово переводчик поленился заменить на "гимнастический купальник" или "трико"). На обеих одна и та же гимнастка в одной и той же забавной позе: стоит на бревне, одну ногу задрала чёрт знает куда, объектив чуть на вперился между раскоряченных этих ножек. Весь женский низ на виду, хоть гинекологов обучай! Оба купальника, к их чести, плотно всё это облегали, ни сантиметра от паховых складок не отступали, разве что очень скупым рельефом мог поживиться любопытный глаз. Но обычный купальник был (снизу, во всяком случан) одноцветным, и полоса ткани, уходя спереди в промежность, быстро там раздваивалась, чтобы прикрыть низы пары ягодиц, налезала на внутреннюю поверхность бёдер — какое-то шортовое впечатление. Да, конечно, прикрытие надёжное, не стринги же, но… не очень как-то. Типа нижнего женского белья, старомодного причём покроя, с широкой промежностью. А ведь ракурс-то для гимнасток самый обычный, куда она ни повернись, куда ни раскорячься, целый сектор зрителей так её видит.
     А правый снимок демонстрировал портновское (скорее всего, фотошоповское) хитроумие. Блестящий синий цвет так же стекал с живота в промежность по треугольнику, сбоку намечаемому паховыми кромками. Внизу кромки, конечно, не сходились, но портной просто продлил их по материи — и линии пересеклись аккурат на заднем проходе, чуть-чуть подпучивающем натянутую материю. Этим синий "одёжный" цвет и был ограничен. Он дружил только с туловищем, а за этими линиями, за пределом синего клина, в ход пошёл то ли телесный цвет, то ли матовая полупрозрачность — но раздвоение ягодиц светилось натуральным цветом кожи, еле обозначая материю и кромки. "Шортовое" впечатление исчезало напрочь, и если в наготу ягодиц и не верилось, то рисовалось сплошное всеоблегающее трико. Сколько можно было наблюдать, телесный цвет, отработав своё внизу, сгущался и к выдающимся местам ягодиц переходил в парадно-оранжевый, каковой и поднимался (спускался?) по крутизне к невидимой в этом ракурсе талии. Но если здорово вышло в одном, самом пикантном месте, то и в других должно быть не хуже!
     Кира немножко покачала бёдрами, потёрла живот.
     — Где такой можно купить, интересно? Будто вся попа голая. А лучше, если и в самом деле. Жаль, что я шить не умею, а то бы уж пустила в свет голопопый купальник!
     — Да ты что!
     — Не волнуйся, тут таких нет. И на тебе ведь не такой.
     — Не такой, но вверх подтягивает. Но как же теперь не думать, если я знаю!
     — Не думай о белой обезьяне! — фыркнула Кира. — Сейчас начнём заниматься, и всё как рукой снимет. Подумаешь — наружу тело сзади немножко. Мышцы же, не чего стыдное. И не такая уж толстая у тебя попа, чтобы всерьёз воспринимать. Думай лучше о чём-нибудь другом. Вон, смотри, ещё пара фоток.
     Снова одна и та же девушка, в одном купальнике, в одной позе — "шпагат" на бревне, руки разведены в стороны. Разные только ракурсы — спереди и сзади. И общее бросается в глаза — синие треугольники, которыми заканчиваются туловище.
     Спереди он из материи, обтягивающей выпуклый живот и лонную кость, канты строго по паховым складкам. А вот сзади этот треугольничек, наоборот, вдавленный, вклинивается между буграми ягодиц, и чтобы он был позаметнее, их обтягивает материя телесного цвета. Это же ноги, спереди бёдра обнажены, ну, и сзади цвет тот же, телесный. Граница между ним и синим как раз по верхним границам ягодичных бугров, будто по задним складкам паховым.
     — Классно! А теперь помоги выбрать купальник мне. — Взгляд на часы. — Ой, заболтались мы с тобой. А я ещё не одета! И за дверью чего-то тихо. Если они выйдут и начнут, как мы к ним примажемся? Давай скорее меня наряжай! А если не успеем, иди одна, я уж как-нибудь выкручусь.
     — Ни за что! Ты мне такое подарила, а я тебя брошу? Нет, я тебя одену и вместе пойдём.
     Девичьи руки, красиво мелькая рисунком рукавов, быстро перебрали оставшуюся одежду.
     — Ба, она и ручные накладки положила, — сказала Кира, вытаскивая какие-то ремешки. — Смотри, Ев, вот сюда продеваются руки, просовываются вот сюда пальцы, защелкиваются кнопочки на запястьях. И твои ладошки вооружённые и гладкие, хватка — крепкая, вертись на брусьях до упаду.
     — Неужели на брусьях? — ужаснулась та.
     — Да нет, вряд ли нас на них подсадят, Кларка говорила о художке, не спортняшке. Небось, снаряжение в одной охапке хранится, вот накладки в сумку и попали. Помоги-ка надеть, полюбопытствовать хочу, каково оно в них.
     Ева помогла. Не сразу разобрались девочки, где право, где лево. Наконец накладки облепили Кирины ладони. Она постояла, раскачиваясь, сжимая-разжимая руки — ни дать ни взять гимнастка перед снарядом. Потом внезапно шагнула к подруге, обняла её и захлопала по спине "вооружёнными" руками.
     — Совсем, совсем другие руки у меня стали, — зашептала в ухо. — Кажется, в бараний рог всё что угодно сверну, дай любой силач руку пожать — раздавлю! Тебе уж не буду, а то соблазн силён. Надо же, без пружин и моторчиков, а как руки усиливает!
     Вдруг на глаза нашей героине попался бюстгальтер, лежащий на лавке выпуклым вверх, могучий такой огрудник, даром что пустой внутри. Кира хихикнула, показав пальцем, забавно высовывающимся из белых ремешков:
     — Знаешь, почему девчонки надевают такие тонкие и прозрачные купашки, что лифчики с их чашками и нижними поясками как на ладони видны? Не от бесстыдства, нет. Просто профессионалке нет особой разницы между этими вот накладками и лифчиками, это для них всего лишь техническая насадка на грудную клетку для её укрепления и более успешного выполнения упражнения. Полушария обозначают наиболее слабые участки грудной клетки, более других нуждающиеся в укреплении. Ну, как вот лопатки дают рукам опору сзади, так и насадки — спереди. Как вот эта накладка в середине расширяется, чтобы брусья ловчее захватывать. А нижний поясок лифчика сродни вот этим застёжкам вокруг запястья, закрепляют они снаряжение на теле.
     — А поясок трусиков, — подхватила воодушевлённая Ева, — частенько видимый через купальник, закрепляет на теле нижнюю оснастку, призванную укрепить слабый девичий животик. И если при выгибе назад на лобке что-то вспучивается, то это не иначе как укрепляющая блямба на лонную кость, дабы гимнастические усилия не растащили большой и малый тазы.
     Девочки засмеялись, потом Кира сняла накладки и вместе с подружкой ещё быстрее заперебирала одежду.
     — Побольше, побольше нам… Что такое? — воскликнула Ева.
     А то, что в самый большой костюм оказалась одета она сама!
     Поначалу это как-то не ощущалось. Тряпочки, они и есть тряпочки, капроновые, растянутся, думалось. Теперь же, когда полностью экипированной Еве был ясен предел растяжения, пришлось вспомнить, что примкнуть им предстоит к воспитанницам ДЮСШ.
     — Ну да, ты же как девочка прямо, того же сложения, ну и полезло на тебя. А Кларке голову мало свернуть! Чего же сейчас делать? Может, одна пойдёшь?
     — Кир, купальники с трусами на тебя не налезут, это точно. И не пытайся, разорвёшь. Ты же на полголовы меня выше и гораздо шире. Только платьица, только талия у тебя подмышками будет, — она улыбнулась, — а юбочка дай бог пупок прикроет и лобок затенит.
     — Шутишь — значит, не пропали. Ну-ка, ну-ка… — Они выбрали самое большое платьице. Красивое, чёрт побери, жаль, что смотреться будет комично на нормальной девахе нашей.
     И Кира попыталась натянуть его, даже ещё не сняв джинсы!
     Наверное, не верила в успех. И впрямь, сомнения были оправданы.
     — В груди узко, — проворчала крупнотелая. — Так я и знала! А тянуть боюсь — порвётся ещё. Тонюсина!
     — Дай я, — попросила Ева. — Я теперь с купальниками дружу, подружу и тебя. Да, тянуть дальше рискованно. Посмотрим-посмотрим… Ага, видишь, юбочка к верху пришита, а не составляет одно целое.
     — И что же?
     — А то, что можно вот эту дыру на спине подраспороть вниз, прямо до талии, тогда спереди будет посвободнее, а юбочка цела останется, не порвётся.
     — Евка, ты умница! У меня с собой маникюрный набор. Ага, вот. Ну, держи с этой стороны.
     Тишину прорезал своеобразный стрекот.
     — Так! Ну-ка, ну-ка… Эх! Правда твоя, село.
     — В груди не жмёт?
     — Пожимает чуток, но это даже хорошо. Чтоб не выскочило чего при переворотах, не болталось. А так нормально. Ты пряжку застегнула? И талия не подмышками, а лишь чуть выше обычного.
     — На рёбрах застряла.
     — Меня уважила, так сказать. И юбочка всё интересное, — она нагнулась, — у меня покрывает. И ещё интереснее будет разлетаться и обнажать.
     — Может, раз ножницы есть, распороть край, ниже чтоб было?
     — Да ну, сойдёт.
     — Ты же ещё в джинсах!
     — Да и с ними видно, что нормально висит.
     — Так снять же надо!
     — А-а, ну да. И мы готовы.
     Кира, вздёрнув юбочку вверх, стала расстёгивать пояс, а Ева зашла сзади и обнаружила упущение. Почти вся спина подружки была обнажена, разошёлся капрон под натиском молодой настырной плоти аж до пояса, и сверху отчётливо был виден яркий спортивный лифчик. Спереди он тоже не таился — все костюмы сверху были почти прозрачными.
     Предупредить подругу постеснялась. Знала, что от такой мелочи отмахнётся, да и нет времени что-то исправлять. Трусы-то у неё хоть подходящие под джинсами?
     А там оказались… стринги. Ну да, под джинсы что ещё бывалая наденет?
     Кира одёрнула юбчонку, привычным жестом подпружинила прелести.
     — Готова? Пошли тогда.
     — Кир, — заговорила Ева, — ты же сама говорила, что у купальников этих широкая промежность. Вот. — Она расставила ноги как можно шире. — Ой, развернулось там. Из-под ног выскочило и развернулось. Ну-ка. — Она сомкнула ноги и ощутила, как между ними собралась ткань, сползла по внутренней поверхности бёдер. Пощупала, снова расставила ноги и провела там руками. — Да, избыточная ширина. Смотри, если потянуть, на бёдра наползает, а отпустишь — снова на мысок наскакивает. Им же корячиться и растопыриваться жутко приходится. И они должны быть абсолютно спокойны за промежность, что нигде ничего даже случайно не выглянет.
     — А-а, это ты о стрингах? — Она приняла ту же позу, посмотрела, нагнувшись, руками потрогала. — М-да… Ну, там же одни девчонки. Подумают, мода такая. От зависти умрут.
     — А если тренер — мужчина? Кларин физрук? В чём ты в волейбол играть хотела?
     Кира с явной неохотой выудила из своей сумки спортивные трусы.
     — Они же у тебя под цвет лифчика! — аж выкрикнула Ева. — Вот это и похоже на моду.
     — Ну-ну. Пожалуй.
     Пока подружка натягивала трусы прямо на стринги (она как-то пожаловалась на швы — это всё же верхняя одежда, на бельё рассчитана садиться), Ева горячо развивала свою мысль.
     — Да, новая мода. Девочка в ярком волейбольном бикини, "заламинированном" прозрачным капроновым костюмом с юбочкой. Полностью прозрачным, понимаешь? Гимняшка-ламиняшка.
     — Заламинированная? Подними мне юбочку, я натяну. Вот так. Если так, то и бикини может быть поменьше. Вплоть до самого до мини — полосочки, фигурки, прикрывающие последние бастионы.
     — Но ведь гимнастки много двигаются, а все эти мини-бикини к этому не приспособлены. И груди, и промежность выскочить из-под прикрытий могут. Да и лишнее движение там ни к чему, лишнее трение. Вот как у меня лифчик и трусы — это нормально.
     Видать, модельеры не рассчитывали, что на волейбольные трусы будут надевать ещё и платьице, поэтому оно образовало там малокрасивый непонятный валик вокруг талии.
     — Ну, тогда возьмём всё, как тебе нравится, гимнасточка ты моя юношеская, но в яркий цвет станем красить только серединки, прикрывающие бастионы, а по краям пустим телесный цвет. Как у тебя тут. — Пальчик прошёлся по верху груди и сзади — почти по полоске лифчика. — Мужчины ещё внимательнее будут следить. — Она одёрнулась сзади. — У тебя там как? На попке. Трусы не заворачиваются, не тянет одёрнуть?
     — Есть немножко, — засмеялась Ева и одёрнула. Треугольник из узкого сразу стал широким, полностью закрыл выступающие полушария. — Они же сами дрыгают, туда-сюда ходят и толкают ткань к середине, в межпопье, а сами вылезают из-под задка. Но, в общем, можно и не одёргивать, если руки предметом заняты. Терпимо, в общем.
     Кира покачалась с носков на пятки.
     — А какой это кайф, — мечтательно протянула она. — Вот так стоишь, и если не наклоняешься специально, то не видишь и даже не чувствуешь, сколько у тебя там юбочка закрывает… и закрывает ли вообще. Поясок ещё ощущается, что-то такое по тазу к бёдрам сбегает — и всё, теряется где-то там. Прочувствуй, Ев, тебе это даже ближе. Ни ворсинки по ноге не стукнет, не шелестнёт, не прикосн1ётся, не даст знать, что выше неё всё закрыто. Тут, даже если всё прилично, можно и пофантазировать, вообразить себя гололобковой, смотрите, люди! Представляешь, Ев, вот так стоять, — она даже приподнялась на цыпочки, — ходить, жить.
     — Ой, что ты! Я, если чувство юбки внизу вдруг пропадает, специально руками её оглаживаю, до нижнего края, даже ноготками по коже провожу, чтоб успокоиться.
     — А если ноготок твой по паховой складке царапнет? — хитро прищурилась подруга. — Сразу одёргиваться будешь, натягивать юбку недуром? А если не идёт вниз ничего, даже недуром?
     — Да ты что! — не на шутку всполошилась Ева, забыв, что одета-то она прилично сейчас. — Голая снизу, да? Да я со стыда помру сразу. Или сяду на пол, прикроюсь, чем могу, и буду помощи ждать. Ты поможешь мне, да?
     — Буду рядом — помогу, конечно. Но зачем так нервно реагировать? Я конечно, пошутила, но что если с твоей одёждой и впрямь что непредвиденное случится? Лопнет шов на юбке, сорвёт ветер лёгкое платьице, из купальника в воде выскочишь. От наготы и клеветы не зарекаются. Отреагируешь резко, нервно — и сразу обратишь на себя внимание. Да ещё вызовешь подозрение, что нарочно ты это.
     — А как же надо?
     — Криков, резких жестов вот не надо. Можешь прикрыться или сбежать втихаря — так и сделай. Но если нет, лучшее — это сделать вид, что почти так всё и задумывалось. Особенно если вокруг чужие и никто не знает, что ты вообще по природе скромная и стеснительная. Сыграй роль развязной нагишащейся девицы. Раз только на их глазах сыграй, именно для того, чтобы поменьше на тебя пялились. Если они увидят, что ты специально и бесстыже оголяешься, получаешь удовольствие от осмотра своего тела, то отнесутся спокойно. Не ты первая, не ты последняя. Ну, посмотрят только, но этого не избежишь. Это минимум, с которым смирись. Главное, чтобы этот неминуемо брошенный на тебя взгляд создал зрящему впечатление, что если он посмотрит на тебя чуть пристальнее, то ты к нему пристанешь, привяжешься, чуть не на шею бросишься. И тогда он отведёт глаза и ускорит шаг. И забудет тебя, твою внешность, уж будь уверена. Через несколько шагов ему ещё такая же встретится, но уже такая по-настоящему, потом ещё и ещё — и что, всех запоминать? Мозгов не хватит. Пойми это, Ев, а то ты, верно, считаешь, что раз на тебя, интересную, глянут — и на всю жизнь запомнят. И в каждую свободную минуту вспоминать будут. Да тьфу на них! Вон в квартале от тебя на углу проститутка явная стоит — ты же не думаешь, что её все фотографически запоминают! А про себя почему так думаешь?
     — Всё-таки, своя репутация человеку ближе.
     — Чудачка! Тогда реши, что лучше: создать представление о девице неважной репутации и заслужить минимум внимания, или же криками, визгом, резкими жестами обозначить свою незапятнанную репутацию и заслужить самое пристальное внимание окружающих. Где им теперь полюбоваться на непорочную девушку, не стало что-то таких, вот клёво, что с одной из этих редких экземпляров юбка на улице слетела! Рассмотрят, уж будь уверена, а то и похуже чего. И тогда точно уж запомнят на всю жизнь, если не лицо, то оголённые части тела.
     Ева не знала, что ответить. Умом она понимала, что подруга права, не надо подавать виду, но за себя не ручалась. Визжать, вдруг оголившись, — это автоматическая реакция почти любой девушки. Значит, надо воспитывать волю, самообладание, умение держать себя в руках. И лучше всего делать это, будучи облачённой в такой чудесный купальник, что сейчас на ней — вспомнила наша героиня вдруг, что одета, а слетевшая юбка — это всё Кирины фантазии. И не время им предаваться. Пора на занятия!
     — Да, экипированы мы, — подтвердила подруга. — Выходить надо к людям. Эх, жаль, что телекамер не будет там!
     — Кира, ты бы проверилась здесь. Разные позы, а? Вдруг чего не так.
     Та кивнула и закружилась по раздевалке. Сначала одна, потом с подружкой. Хотели было запеть от полноты чувств, да вовремя вспомнили, что шуметь не стоит.
     Но танцы помешали им зафиксировать момент, когда за дверью заиграла тихая музыка и стал раздаваться шорох тапочек по ковру. И когда девушки остановились, запыхавшиеся и счастливые, этот звуковой фон стал для них привычным — будто радио на стене вполголоса бубнило. Внимание было направлено на другое. Ничего, всё у Киры в норме. Она ничего не говорит — значит, и у меня тоже. Надо отдышаться.
     — Какие же всё-таки физруки гады! Нет, чтобы выяснить, что студентам нравится, так они превращают физическую культуру, КУЛЬТУРУ, заметь, в какую-то тягомотину, обязаловку, набор очков за часы, заполненные неприятными занятиями. А как может всё быть иначе! Я сейчас как будто заново родилась.
     — И я тоже.
     — Да, тебе даже лучше. Знаешь, давай в выходные пойдём по магазинам и подберём мне хороший, по размеру купальник. Этот всё-таки на скорую руку соорудили.
     — И возвращать придётся.
     — Да, но главное мы уловили — в какой одежде у нас душа поёт. — В это время приглушённая музыка за стеной дополнилась пением. — Знаешь, мне даже неловко в этом идти заниматься за часы и очки. Ну… это как любовь продавать за деньги. Нет?
     — Кира. — Ева потупилась. — Я что-то такое почуяла сразу, как только нашла свою оболочку. — Она огладила себя по капрону, чуть-чуть приподняла юбочку. — Только словами не знала, как выразить. А как без слов объяснишь, почему я туда идти не хочу? А ты вот сейчас и за меня как будто сказала, в самую точку попала. Одинаково думаем, одинаково чувствуем. Кира! Мы с тобой… родные подруги!
     — Родная ты моя! — Кира ободряюще улыбнулась и обняла подружку. Они сели на скамейку, продолжая обниматься. — Раз чувствуем одинаково, значит, мы правы. Двое не могут ошибаться одновременно. И гимнастки мы никакие. Ты и вправду "шпагат" хотела сделать — ну, когда промежность показывала?
     — Ну, хотела проверить, как ноги. Дальше они не идут.
     — И у меня тоже. Про гибкость позвоночника вообще молчу. Куда нам даже до этих девчушек!
     Она помолчала, задумавшись.
     — А вообще-то мне их отчасти жаль, — произнесла Кира, глядя куда-то вдаль. — Представь: в них бродят молодые животворящие соки, что могут сделать тело женственным, зрелым, готовым к любви и зарождению новой жизни, надо только подождать и умело процесс подправлять. Но им нужно… внушили, что ли, или сами от природы такие честолюбивые… нужен скороспелый эффект от этих соков. А скоро чего только можно устроить? Не расти, моя грудь, не пухлей, животик, сгинь, жир подкожный красивящий. Хочу мышцы наподобие мужских и умение ловко перемещать части тела в пространстве — за это и похлопают, и блицами посверкают, и медальку, может, дадут. Вот и уходит пар в свисток. Громкий свисток, спору нет, но колёса-то стоят! Я уже не говорю о травмах, перенапряжении, отчаянии поражений. Соперница выступила успешнее — и вот уже девчонка жить не хочет. А радость замужества, материнства никто у тебя не отберёт. И муж, и ребёнок — "самые-самые" по определению, тут и доказывать нечего. Для них ты и в домашнем халате хороша, чего там. Блестящие костюмы, лучи "юпитеров" — какая, право, мишура!
     Она выпрямилась, выпятила грудь.
     — Но и ты ведь занимаешься физкультурой, — робко возразила Ева.
     — По принуждению, в основном, а когда самой хочется — то именно столько, сколько хочется, не пересиливая себя. Это даже хорошо, немножко сочку молодого на озорство пустить, остальное чтоб лучше усвоилось. А профессиональный спорт, через "не могу". Знаешь, как-то бежала я стометровку, что ли, ещё в школе. Принимала слова учителя за чистую монету, выкладывалась. На финише — задыхаюсь, прямо разрывает мне грудь. А я утром, прежде чем затянуться в корсетный физкультурный лифчик, груди свои рассматривала, как растут. Не так быстро, как хотелось бы. Вдруг захотелось, чтобы лёгкие стали большими-большими, раз вдохнуть-выдохнуть, и отдышалась сразу, что толку маленькими напёрсточками воздух глотать! Положила ладони на грудь, ну, на чашки пришлись, и так, знаешь, затрясла вверх-вниз, направо-налево, будто грудная клетка от этого ёмче станет. Раз просто перенапряг дыха не помогает, может, ладони помогут.
     И вдруг чувствую, лишь чуток задыхание схлынуло: чашки скользят по коже так, будто никаких бугорков и нет, только лямки их движение стесняют да маечка, а так хоть полный оборот вокруг тела крути. Почудилось мне, что сильное дыхание при беге отводит на себя все соки, что направляются в мою грудь, лишают растущие железы строительного материала, а то и высасывает их, вот после бега они и съёживаются. Восстановятся ли? Чего ты смеёшься?
     Мне страшновато стало. Может, преувеличила я, потом, когда домой пришла, обмерила — потерь, вроде, нет. Но мысль в голове застряла. И я всё больше и больше убеждалась в её правоте — незачем выкладываться, когда организм, да ещё девичий, растёт и крепнет, что-то не туда попадёт — и потом намучаешься, не наверстаешь. С тех пор стала бегать так, чтобы не задыхаться, не перенапрягаться, а ещё лучше — в охотку чтоб было. Учитель злился — я же пример дурной подавала, многие мне подражать стали, хотя, в основном, от лени. Но если лень помогает формировать девичий организм, то она лучше неуёмного вбитого в голову желания пробежать сто метров быстрее всех. Лучше всех ты за это, как же! Показала рекорд — и веди себя, как хочешь, всё спишется…
     Образно говоря, у тебя есть сливки, из которых при желании можно сбить сметану и масло для лепки женского тела, а ты ими заливаешь огонь чрезмерного честолюбия. Из обугленной жижи уже ничего не получится. Нет, не умеют они получать радость просто от обладания совершенным, развитым женским телом, им подавай сгусток мышц, чтобы здесь и сейчас обставить такие же сгустки, пожиже. Если хочешь знать, это девушки, женщины — только по названию. Лучше уж заняться аэробикой или бегать трусцой. А у тебя как было?
     — Нет, я учителя ослушаться не смела, — возразила Ева. — Беги, говорит, — значит, мчусь. Но у меня само тело слабое, задыхаться начинаю уже после десятка беговых шагов. В глазах мутнело, небо шаталось. Ничего поделать не могла. Сходила с дистанции. Учитель рукой махал и четвёрки ставил.
     — Раз дурная голова ногам покоя не даёт, им не грех её и остудить. Правильно тело тебя остерегало. Куда тебе из груди соки высасывать, она у тебя и так… Ты хоть догадалась дома делать медленные, плавные упражнения на гибкость или под музыку аэробить?
     — Нет, — честно призналась девочка. — Хотя иногда, встав с постели, хотелось размять тело, потягиваться и подпрыгивать от беспричинной радости. Но это нечасто бывало.
     Она вдруг охнула.
     — А когда "женское тело", это что… в смысле, стриптиз? На виду всё?! Ой-ой, я же к этому ни сном, ни духом! Нет-нет, и не говори даже!
     — Дурочка, разве ж я об этом? При стриптиз я бы так и сказала… но не тебе. А женское тело — оно женское под любой одеждой и даже за стеной. Тут главное что — чтобы ты ощущала себя в своей тарелке и осознавала, что любая клеточка твоего тела готова подарить тебе радость, наслаждение, просто так, просто потому, что ты родилась женщиной и не замазываешь этот факт. А когда эти клеточки соберутся в стремлении угодить своей хозяйке — то и дикую радость подарят, вплоть до ор… ладно-ладно, не буду. Думай, ощущай, что этих клеточек — легионы, над всеми ты хозяйка, вот они, мои подданные — можно и выпятить, и гордо пройтись, хотя это не главное. Дань собираешь наслаждением и всегда готова к унии с государством иного пола… нет, это не для тебя пока. Всё есть для ощущения радости жизни, радости дарения и приёма в дар любви. Своих подданных стесняться нечего, надо их выставлять в выгодном свете. Я вот не понимаю, как можно стесняться своего бюста. Он есть у тебя — и баста. Ты такая, какая есть, всё при тебе, всё твоё и на тебя пашет, потому и улыбку скрыть не можешь — только не стеснительную кривую улыбочку, а сродни сладкому кошачьему облизыванию после сметаны. Только "облизывание" это внутреннее, сбор чувственной дани, радость сама стекается в центр и распирает всю тебя. И не надо для этого напрягать мышечных подданных, заставлять их крутить тебя на турнике и чёрт те что вытворять. Ладно, за раз не объяснишь, к этому надо стремиться и постоянно… ну, культивировать. Для начала вспоминай время от времени, проверяй, достаточно ли чувствуешь, прощущаешь тело, не "потеряла" ли каналы сбора дани, повторно входи в обладание, если потеряла, опрашивай все-все части и частички, давно ли дань платили и не пора ли новую порцию в мозг вбрызнуть. Кое-где стоит потереть, помассировать, поразмять — как захочется. Объехала круголя свои владения, подкормилась ощущениями — и снова возвращаешься к &laq uo;государственным" головным делам. Но подданных из виду старайся не выпускать, авось ещё чего преподнесут. Ну, и учись получать удовольствие от движения, только плавного, женственного. Ветерок подует, парень под руку возьмёт, через узкое место протиснешься — всё это телу в кайф, только лучше жизнь становится. И всё потихоньку продвигает к представлению о самом большом наслаждении в жизни женщины. И тебя продвинет, в свой срок.
     — Слушай, а давай займёмся… конторсия, кажется, называется. Что гибкость развивает. — За дверью в это время послышался дружный шорох ног — занимающиеся садились в "шпагат". — Мы же девушки, и молодые, у нас должно получиться. Классно как выгибаются, мы ж в Инете видели.
     — Чтоб было чем в уютных костюмчиках заниматься? Давай. А то и в самом деле, не ходить же в них обыденно, как в домашних халатах. Но сейчас-то то делать? Часы и очки нужны.
     — Не зна-а-а-ю-ю-ю…
     У Евы защипало в носу. Всё сильнее и сильнее защипало. Музыка за дверью, как будто откликаясь, пошла в минор. Телесное счастье внезапно столкнулось с бюрократическим безразличием. Давай справку, и всё тут! А у тебя в душе такое творится…
     И девочка расплакалась, по-прежнему обнимая подружку. Та не осталась в сторону, заревела в унисон. Всё-таки они здорово входили в синхронность. Начни заниматься, скажем, акробатикой с раннего детства, получалось бы у них сейчас замечательно. Даже "наверное" не ставлю, как наяву вот вижу. Кира, повыше и посильнее, — внизу, на поддержках всяких и фигурах. Ева, тоненькая, лёгонькая, воздушная — летает у неё на руках, вытворяя чудеса гибкости. Один организм, биенье сердец в такт, взаимопонимание… Не то слово, казённое какое-то. Одно существо, единое. Да, жаль, что так не получилось, познакомились они, только поступив в вуз.
     И тут произошло нечто необычное. Девушки вдруг одновременно вспомнили схожие эпизоды из своей жизни, причём когда у одной воспоминание начинало блёкнуть, оно вдруг возобновлялось с новой силой — это подружка делилась своей памятью. Их головы — будто две половинки, два полушария одной! Поэтому временно буду говорить в единственном числе — Она.
     Так вот, Она не помнила, когда узнала о существовании спорта вообще и гимнастики в частности. Прямо с Ней это знание выплыло из детства. Разговоры взрослых, радио, телевизор, газеты, книги… Но спорт всегда был для Неё чем-то посторонним, "телевизорным". Иногда даже удивлялась: чего это крохотульки эдакие по бревну ходят, на брусьях крутятся, по ковру скачут? Детствовали бы себе, нет — взросличают.
     Обязательные школьные уроки физкультуры любви к спорту не добавляли.
     Но отношение к гимнастике резко изменилось, когда настало время интересоваться мальчиками, анатомическими различиями. Она узнала, что природа одарила мужчину "внизу" щедрее, чем женщину, так что стало немножечко обидно. Да, девочка стену не описает, сколько бы ни тужилась, как гласит известный анекдот. Что же ей остаётся, бедняжке? Особенно если сверху не пустились ещё у неё в рост "противовесы". Да по-умному распорядиться тем, что есть, не то чтобы "накачивать" мышцы, но — поддерживать в тонусе, в форме, что называется. Гимнастика для этого очень хорошо подходит.
     Но дело не только в банальной тренировке мышц и связок. Когда, красиво двигая ногами, чувствуешь полную подвижность в тазобедренном суставе, подкрепляешь дело гибкостью позвоночника, находит впечатление, что растягиваешь нечто неощутимое, невидимое постороннему взору, типа плёнки или паутины в промежности. А когда смыкаешь ноги и выпрямляешь спину, пронзает иллюзия того, что растягивавшееся съёжилось, сморщилось и создаёт снизу ощущение, подобное мужскому. Не вульгарно-висячее "один к одному", а что-то такое яркое, что расширяет возможности и вселяет уверенность в себе. Может, это своеобразный дар натренированных и разогретых мышц и связок, может, скрещиваются разбуженные энергетические потоки, но если всего лишь работает фантазия, то это тоже неплохо. Замечательно чувствовать себя на равной ноге с мальчишками! А гибкой девочке и стену облить не проблема, не углом испускания возьмёт, так гибкостью. Да хорошие мускулы "низа" и в родах помогут.
     Только вот воплотить мечты в жизнь не удалось. Взрослые объяснили Ей, что для профессиональной гимнастики она уже вышла из возраста, а занятия по-любительски, для себя, дОроги, хотя тренеры из Интернета готовы выехать в любую точку земного шара. Нужных книг в сельпо не достать. А по телику кажут не тренировки, а сразу состязания, и если обезьянничать, то можно запросто растянуть связки или получить травму похуже. И желание, никем не задерживаемое, быстро ушло.
     Осталась только вера в то, что если девушка с возможностями захочет, то сделает — в принципе. Это помогало жить. А средства реального самоутверждения девушек перед парнями скоро сыскались, хотя Ева активным действиям предпочитала замкнутость, а Кира — наоборот.
     Общее воспоминание, объединив, схлынуло, стихший было рёв возобновился.
     Они сидели и ревели, потеряв времени счёт, мало-помалу умолкая. Всхлипывала за дверью музыка, дружно шуршали чем-то занимающиеся.
     В дверь пришлось постучать дважды, прежде чем девушки осознали это. Кларин голос спросил:
     — Вы тут?
     — Ты одна? — в ответ спросила Кира, глотая слёзы.
     Одеты-то они были прилично, только вот лица, носы, глаза…
     — Нет. Как договаривались. Вы что — не вполне?
     — Сейчас, причешемся, а то растрепались.
     Как они сумели собраться за несколько секунд? Только красные припухлости у глаз остались.
     Кира отодвинула засов.
     — Я к вам с Блям-Блямычем, — сказала Клара, входя. — Вы уже отзанимались?
     Вслед за ней и впрямь входил человек средних лет в синем тренировочном костюме и барсеткой в руках.
     Девушки встали "смирно" и, как по команде, взялись пальчиками за юбочки и сделали по реверансу. Эффектное получилось приветствие.
     — Я так и поняла, что вы раньше ушли, — трещала Клара без умолку. — Такую нагрузку с непривычки не выдюжишь. Идём сейчас в зал мимо этой раздевалки, я думаю, заглянуть надо. И верно, тут вы. Что могли, проделали. Слышите, как тяжело дышат, Блям-Блямыч?
     Это было чистой правдой. Слёзный минор расслабил девушек, частые содрогания груди не способствовали полноценному дыханию, опять же известно чем забились носоглотки. Они высморкались прямо перед отодвиганием засова и теперь дышали тяжело — но честно, без имитации.
     — У меня на дыхание слух острый, — болтала брюнетка. — Помните, Блям-Блямыч, как я Белле говорила: всё, на пределе ты, слезай, отдыхай. А ей зачётные очки нужны по поднятию ног под прямым углом.
     Опять эти чёртовы очки! И здесь они.
     — И как она тогда сверзилась! Вы же её еле-еле подхватить успели. Обмокрившейся! Потом рассказывает: вдох у неё на выдох налез, всё в темпе, в темпе, в глазах потемнело, руки разжались. А ведь это не что-нибудь, а шведская стенка! Жуть, когда не знаешь, что делать, вдыхать или выдыхать. Цугцванг. А жить-то надо.
     Блям-Блямыч, видно, был привычен к таким словоизвержениям, кивал, одновременно с интересом рассматривал Киру в её забавном наряде.
     — И дышат они на полные два часа занятий, уж поверьте моему слуху, Блям-Блямыч. Вы как будете справки выписывать — по студбилетам или они сами заполнят, а вы подмахнёте?
     — Лучше я своим почерком. — И физрук сел на скамейку, деловито открыл барсетку. — Давайте документы, как вы пишетесь. Э-э, да ты их одеждой снабдила — выше крыши, сесть некуда. Небось, всё перемерили?
     Наверное, Кира сделала ей какой-то знак, потому что Клара, хитро улыбнувшись, сказала:
     — Ева, что слева, в своём. Своя одежда всегда лучше. Ближе к телу. Вон, Кира всё перемерила, а как плохо лезет. В смысле — налезает. На своё бикини еле-еле чужое платьице натянула. Давай, я тебе помогу снять. А вы пишите, пишите, Блям-Блямыч.
     Разоблачение Киры сопровождалось еле уловимым, губы в губы, шёпотом. Ева, догадавшись передвинуться и перекрыть подружек от мужских ушей, и то улавливала только обрывки слов да общий смысл, а физрук весь ушёл в юридически правильное составление справок.
     — Такие пойдут? — протянул наконец он.
     Ева взяла их и обернулась. Ой, да Кира, сняв верхнее, расстёгивает лифчик! Привычка… Ойкнула, схватила за руки, отвратила.
     Клара едва успела подхватить выпавшие из рук бумажки.
     — Славно, славно, хорошо-то как! — И она чмокнула Блям-Блямыча в обе щеки, как бы давая знать, что больше благодарить его не надо, и стала запихивать одежду в сумку. Кирино платьице с разрезом во всю спину она уложила на дно.
     — Спасибо, Блям-Блямыч! — хором сказали девушки, положив руки друг другу на плечи.
     Он осмотрел Киру — теперь уже в добротном пляжно-волейбольном облачении, прикинул, какая, судя по интересному переду, у неё должна быть попка. Хотел что-то сказать, но не стал. "Летом через Клару приглашу", — подумал он. — "Украсит нашу плоскую команду. И подружка чтоб не обиделась".
     — Ну, желаю удачи, — козырнул он и вышел.
     — Клар, с меня причитается, — успела прошептать Кира вслед брюнетке, которая выходила вслед за физруком.
     Та сделала рукой жест — мол, мелочь всё это, подруги же. Хлопнула дверь.
     — Тебе подарили, выходит, — озвучила молчаливый сговор Кира. — Знаешь, плакать иногда полезно. Как это здорово у нас получилось!
     — Ой, это ж, наверное, дорого. — Ева рассматривала свой наряд, поворачиваясь и выгибаясь, будто только что увидела. Раньше-то она о цене не думала, только об удобстве и красоте. Поистине, несовместимые это вещи — красота и меркантильность.
     — Было б слишком дорого, не подарили бы. И вообще, это моя забота, подружка-то ведь моя личная. Ну, справки на руках. Дай-ка посмотрю.
     Бывалая проверила всё до буквочки. Мало ли, сразу и исправим, если что. Нет, всё верно. Только не указано, академические часы или обычные, гражданские.
     — Порядок. — Справки попрятались в сумки. — Где наши тряпки?
     Но из одежды на скамейке лежали только аккуратно сложенные джинсы. Подняли — под ними ничего. В сумках тоже не было. Как же так?
     — Вот видишь, — назидательным тоном сказала Кира. — Это был не подарок, а обмен. Махнулись, так сказать. У тебя что было? Маечка и лифчик. У меня только майка уплыла. Так что число комплектов не уменьшилось.
     — Шутишь, — улыбнулась Ева. — Наверное, она по ошибке запихнула в свою сумку. Похожи они были. А джинсы непохожи, их оставила. Быстро она уложилась.
     — Для нас же старалась, чтоб мы чего не сболтнули лишнего этому Блям-Блямычу. В жизни-то она не такая болтливая. Но если бы вот тебе явно и открыто предложили такой обмен — согласилась бы?
     — Спрашиваешь! — Девичьи глаза аж заблестели.
     — Ну вот и будь спокойна. Остальное — моя забота.
     — Да, но как домой-то идти? Надо бы разыскать эту Клару, хотя бы майки вернуть.
     — Только майки? — хитро прищурилась Кира. — Подружилась ты с наперсником своим, пригрела на груди, расставаться не хочешь.
     — Да ну тебя! А вообще-то…
     — Нет, искать никого не будем. А вдруг она не одна будет? И тогда придётся всё отыгрывать назад. — Ева вздрогнула. — А если она сумку эту тайком из шкафа взяла? Тайком взяла — тайком вернула, и кто потом разберётся, как туда попала обычная одежда? Кстати, на твоих вещах имя не вышито?
     Большие глаза были ответом.
     — Да, только из романов знаем, что когда-то одежду метили. А криминалистов приглашать не будут, чтоб по группе пота установили владелицу. Так что всё тип-топ.
     Она вдруг фыркнула.
     — Представь себе, откопают эту маечку, а на ней вышито "Ева". Фурор в археологии! И богословии впридачу.
     — Не поняла.
     — Понимаешь, настоящая Ева обходилась фиговым листком…
     Дошло. И так же дружно, как до того рыдали, подружки засмеялись.
     — Как же всё-таки идти домой? — спохватились наконец.
     — Тебе легче, — решила Кира. — У тебя верх приличный. Натяни джинсы, юбочку поверх выпусти — и для улицы сойдёт. Мне вот сложнее. Хотя, кажется, и так ходят.
     — Верх у меня не ахти, — тихо возразила Ева. — На спине круг голой кожи. Всякий поймёт, что это наряд для художественной гимнастики. По улицам так не ходят. Приспичит — и что, вылезать, как линяющая змея?
     — М-да, ты права. Ты — гимнастка, а я — волейболистка… Слушай, может, заманить сюда кого и раздеть… до пояса? Шучу-шучу, не пугайся. Предложим продать майку добровольно. Хотя… Тут на проспекте магазин одёжный есть. У тебя с собой сколько?
     Выяснилось, что денег у них с собой только на одну, самую дешёвую маечку. Они же только на еду брали.
     — Я сбегаю, куплю тебе и вернусь, а сама обойдусь этим вот, — она оттянула и щёлкнула, — топиком.
     Но разве Ева могла на это согласиться? Особенно сейчас, когда они так дружно рыдали и смеялись!
     — Тогда так: я бегу в магазин, покупаю себе топик, надеваю, мчусь в общагу, хватаю твою одежду и снова сюда. Идёт?
     — Кир, — тихо напомнила Ева, косясь на гантели и штангу. — Мы же в мужской раздевалке.
     — Ах ты чёрт! И верно. Ты тут без меня пропадёшь. Может, мужики сейчас набегут. Девки, кажется, кончают заниматься. Тогда так: я сейчас стрельну у медиков пару белых халатов…
     Но Ева испуганно затрясла головой. Неважная это одежда для улицы — белые халаты, потом, объяснять что-то придётся. Запомнят ещё, припомнят, когда обнаружится подмена. Не навредить бы Кларе.
     — Ну что же, все варианты перебрали и отвергли. Давай вот как. — Кира свернула обе пары джинсов и засунула их по сумкам. Поставила на скамейку, отошла на шаг, подняла руки в стороны и плавно опустила. — Пойдём по улице так.
     — Так? — испугалась Ева.
     — Да, так, как мы есть. Вариантов больше нет. Там жарко, многие девчонки ходят в шортиках, мини-юбочках, коротких топиках…
     — Но не бикини же!
     — Нет, но… А ты вспомни "Стариков-разбойников". Ну, где Никулин играл глухонемого иностранца, а Евстигнеев был у него одноглазым переводчиком.
     — Ты хочешь, как они? А кто из нас будет кто? И потом, они же были прилично одеты всё-таки!
     — Мы не будем слепо копировать чужой опыт, мы будем творчески его обогащать, — иронически-напыщенно произнесла Кира. — Они языка не знали, а мы знаем. Кое-как, но можем. Даю вводную: мы — две иностранные спортсменки, гимнастка и пляжная волейболистка, прибывшие в этот город на соревнования. Решили прогуляться по городу, осмотреть его. Красивый у нас… то есть "у них" город. Там, откуда мы приехали, все ходят так, как мы, и даже ещё откровеннее. Выбирай: Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка. Везде жарко, везде гутарят по-аглицки. Внуши себе — и вперёд!
     — Ой! Непривычно как то.
     — С "калмыцким" купальником и своим волнением ты ведь справилась. Помнишь? Обнаглела вовсю — такую струю пустила на подходе, аж мне досталось. Из-под кантов трусов так и свистело, так и свистело, дождь отдыхал.
     — Ведь терпела я. Из последних сил терпела. Могла бы по капельке сливать, но я жалась. Только вот силы иссякли.
     — И тебя опрокинуло. Я же не ругаю, я почти хвалю. И тут справишься. Помни главное: мы и не подозреваем, что тут так не принято. Пока не принято. С купальниками-то прививается мода!
     — Меня ведь не обнажёнка пугает, а… Ну, неуместность, что ли.
     — Ой, они же в лучах яркого света выступают, на глазах тысяч зрителей и десятка объективов, за каждым из которых стоит по миллиону телезрителей. И потом, я главного не сказала. Как прохожие узнают, что мы иностранки? Не по кальсонам же, что на Никулине тогда были.
     — Да, как?
     — А мы с тобой будем трещать по-аглицки без умолку. Этим как бы отстранимся от других, создадим свой узкий мирок, со своими правилами игры. Увидишь, как на нас уважительно поглядывать начнут. А если затопчемся, будто надо нам чего-то, трудность какая, толпа сразу набежит — помогать. У нас с иностранцами так.
     — Ой, толпу не надо!
     — Значит, только болтаем и проблем не имеем. Кстати, и походка должна быть особой, прогуливающейся. Не должно быть заметно, что мы целенаправленно идём в хорошо знакомое место. Иностранки — значит, иностранки.
     — Пожалуй, попробовать можно…
     — Вот увидишь, как тебя болтовня не по-нашему взбодрит. Главное, говори уверенно, не экай, если что забудешь, пори любую чушь — с произношением, уверенно, будто язык этот ты всосала с, — она похлопала себя по пышному бюсту, — молоком матери. Поняла?
     — Поняла. А что говорить?
     — Давай-ка повторим кое-что.
     Несколько минут они выуживали из своей девичьей памяти английские слова и с грехом пополам складывали их во фразы. Заодно обулись, проверили, не забыли ли чего.
     — Сядем на дорожку, — улыбнулась Кира.
     Сидя, ещё кое-что проболтали себе под нос.
     — Не забудь — вплоть до самой общаги болтаем исключительно по-английски. Как дойдём, я тебя толкну и скажу: "Oh, that's a student's hostel, I see. Let's enter and see how Russian students live there". И не торопись, действуй, будто мы тут впервые, но имеем право заходить, куда хотим. Ну, с вахтёром я сама объяснюсь, если удивится… И всё.
     Ева резко выдохнула, напряглась.
     — Go?
     — Let's go! Хотя погоди. Давай скажем напоследок что-нибудь на великом и могучем.
     Ева вздохнула.
     — Спасибо тебе, медицинский, за это занятие, за справки. И за костюмчик. Выручил! А ты? Что ты скажешь?
     Кира усмехнулась.
     — Вслух покаюсь в одном своём заблуждении. Оказывается, не все йогурты… Тьфу ты! Не все физруки одинаково вредны!

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"