Аннотация: Первая школьная любовь может быть и такой.
Размазывая слезы по щекам, яростно заталкиваю учебники в сумку. Пулей вылетаю из класса, краем глаза замечая вопросительно распахнутые клювики одноклассников и твой ошалевший взгляд: "Что случилось, Антонова?"
Несусь по тихой морозной улице. Редкие утренние прохожие шарахаются в сторону: "Куда летишь, сумасшедшая?".
А я, не останавливаясь, поправляю съехавшую на бок шапку. Одной рукой придерживаю готовый вот-вот выскользнуть портфель, другой наматываю шарф до самых бровей.
Долетаю до подъезда, умудрившись нигде не поскользнуться и никого не сшибить. Стряхнув снег со скамейки, плюхаюсь на нее и дрожащими руками вытаскиваю из сумки сигареты. Твои.
В который раз умиляюсь, рассматривая одиноко бредущего верблюда. Вздыхаю: "Бедняга. Совсем как я. Тащимся с тобой по пустыне, ни одной живой душе не нужны".
Пока снова не появились слезы, судорожно втягиваю горький дым.
"Что за мерзость? Лучше совсем не курить, чем такую гадость. Вот с Ленкой мы пробовали тонкие, ароматные, а это? Зато его".
Затягиваюсь и начинаю кашлять. Противная сигарета летит в снег, чуть слышно шипит и гаснет.
Сигареты я утащила, каюсь. Зашла будто по делу в учительскую: "Анна Николаевна, вы наш журнал не находили?". И пока классная, отвернувшись, перерывала бумаги, я, подлетев к твоему столу, схватила то, что первым под руку попалось. Попалась мятая пачка "Кэмела". Ну что ж, и это сойдет. Хотелось бы, конечно, надушенный платок или фотографию с задумчивым профилем на фоне бушующих волн, но сигареты - так сигареты.
Ими пропах весь мой портфель, все тетради и книги. Хорошо хоть, мама не любопытная, иначе бы уже вопрошала дрожащим голосом: "Ты что, куришь, дорогая?"
Нет, мамочка, не курю. Просто влюбилась.
Да, твоя дочь втюрилась в учителя и в своем дневнике ведет учет каждого его слова, взгляда, поворота головы.
И ведь с каждым днем слов все больше, повороты головы все чаще, а взгляд задерживается на мне уже на целых три минуты дольше!
Бессонными ночами представляю его руки, губы, шепот: "Антонова, с тобой мое сердце бьется чаще". Ощущая словно наяву горячие поцелуи, почти задыхаясь, но строго: "До свадьбы ни-ни, дорогой", я приняла решение признаться.
И вот стояла перед ним, пунцовея, почти теряя сознание, и лепетала: "Я люблю вас, Игнатий Борисович. Вы знаете, я так вас люблю!".
Вложив в признание всю страсть, нежность, надежду, я стояла едва дыша. И: "Что случилось, Антонова?!".
Пустой класс заполняется орущими, визжащими одноклассниками, меня толкают, я падаю на него и рыдаю в оттопыренное пылающее ухо: "Люблю!".
Неожиданно вспомнив ошарашенное лицо учителя, дергающееся веко, испуганный взгляд, я начинаю истерично хохотать. Я сгибаюсь пополам и истошно взвизгиваю: "Что случилось, Антонова?! Что случилось, Антонова?!"
Наконец, успокоившись, голосом умудренной жизнью женщины произношу вслух: "Я с тобой случилась. Но не дрейфь, Игнатий, следующее признание я наметила через полгода, а пока привыкай к мысли".
Я достаю из пачки новую сигарету и, морщась, закуриваю: "До конца учебы целых пять лет, так что, дорогой мой учитель, видеться будем часто. А фамилию, я, пожалуй, возьму твою: думаю, моя от слишком частого повторения надоест мне до чертиков!".