Киндулов Лев Николаевич : другие произведения.

Бес

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпиграф был написан в две колонки, они почему-то слились при загрузке, разделить не смог. Читайте как получится:)


Б Е С

  
  
   Эпиграф.
   "КОРРИДА".

   Восторга пьяный трепет На черном сверкает полоса
   Я испытал, (КРАСНОЕ),
   Танцуя с ним на равных. Вздымаются усталые бока
   Он знал! Он чувствовал! (ЧЕРНОЕ),
   Мой гонор, кровь и запах, Копыта бьют в песок
   И поступь с разворотами, (ЖЕЛТОЕ),
   Когда мелькает сталь, И гул над нами замер
   Опасная, как смерть сама. (ГОЛУБОЕ),
   Кричат: я жажду посмотреть И золото костюма -
   На кровь твою, Вот мои цвета!
   Шипящую в песке. Он знал, он чувствовал,
   Я жажду испытать, Свои последние секунды,
   Как ты силен, И вот - несется!
   Зной твоего дыхания, Сабля!
   Когда ты пронесешься мимо. Рвет мясо, режет жилы
   Услышать - И протыкает сердце.
   Грозный топот, Смотрят
   Запах пыли, Багровые глаза быка,
   Радости и смерти. Чьи вспарывают
   Увидеть! Плоть мою рога
   Ага! Ты получил еще! И плачут.
  
  
  
  
   - Что же ты наделал, Боря.
   Шеф грустно смотрел мне в глаза. Он сидел рядом с моей койкой, широко расставив ноги, и медленно перебирал полу белого халата, накинутого поверх его вечного темно-синего костюма.
   - Работа такая, Саня.
   - Какая к чертям работа! Что ж ты, сволочь, ничего мне не сказал? Ни разу... Доктор говорил, если тебя вовремя прооперировать...
   - Доктор говорил, доктор говорил... Ладно, Саня. Дело прошлое. Теперь уже ничего не поделать.
   - Выходит, ты целых полгода терпел эти боли, не лечился, не обращался... А как же медкомиссии?
   - А что медкомиссии? Там сидят такие же люди, как мы с тобой. Надо - значит надо.
   Шеф задумчиво кивал головой.
   - Врач сказал, это были очень сильные боли...
   - Я постоянно принимал аналгетики.
   Саня отвернулся к окну. Его глаза подозрительно блестели, руки автоматически шарили в карманах в поисках пачки сигарет.
   Я по-новому смотрел на него. С удивлением обнаружил пепельные виски, резко контрастировавшие с черной вьющейся шевелюрой, глубокие морщины у рта и на лбу, второй подбородок. Он сильно изменился за последнее время.
   - Сколько тебе осталось, - бесцветным голосом тихо спросил он, продолжая смотреть в окно.
   - Если не будет осложнений - пару месяцев.
   Когда я уговорил наконец своего лечащего врача сказать, сколько я еще протяну, я почувствовал облегчение. Я подозревал, я боялся, я предвкушал все полгода, и, наконец, я узнал это. Не надо было больше бояться. Не было больше неопределенности. Все просто и ясно: два месяца.
   Без малого двадцать лет мы работали с Саней в одном отделе. Он понемногу рос и выбился в начальники. Я не был способен и к малейшему росту. Там, где Саша тактично молчал, я ругался матом. Там, где я стучал кулаком, Саша ловко оправдывался. В результате я до сих пор бегаю по улицам за всякой швалью с пистолетом, а Саша, шеф нашего отдела, говорит по телефону, за кем и когда мне бегать.
   Но я все же свое отбегал. А Саня, похоже, останется на своем посту до пенсии. Претензий на большее у него нет. Не тот возраст.
   Саня, старый друг. Наверное, я поступил не только глупо, но и подло. Я думал только о себе. Что им до моих проблем, думал я тогда, у них хватает своих. Видимо, я ошибался.
   Полгода назад, когда я собирался обследоваться по поводу постоянных болей в животе, убили мою Свету. Я забыл обо всем, кроме своего горя. Я жил горем, я вставал с черными рассветами и не спал черными ночами. Мне было наплевать на все.
   Хорошо, что у вас не было детей, сказал мне кто-то тогда. Я наорал на него. А теперь думаю - да, будь у нас ребенок, все могло быть хуже.
   Я забыл обо всем, кроме своей боли. Рак уже тогда сжирал меня изнутри, прорастал метастазами печень и средостение, а я убивал свою физическую боль силой воли и таблетками, принимая ее как искупление. Вот и сейчас, когда мой друг сидит рядом, зная, что через два месяца я умру, что ничего уже нельзя сделать, она раздирает меня, жует и кусает желудок, разъедает корень легкого и подбирается к аорте.
   Саша молчал и смотрел в окно, за которым ледяной ветер гнал низкие свинцовые облака. Дождь, который шел два дня не переставая, обессилел и стих к сегодняшнему утру. Мерзкая погода. Под стать настроению.
   Шеф задумчиво достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и, спохватившись, спросил:
   - Здесь, наверное, нельзя?
   - Кури. Мне медсестра как-то раз сказала, что каждые восемь минут весь объем воздуха в этой палате полностью обновляется на стерильный.
   Мне и самому разрешили здесь курить. Я выбил себе эту привилегию в долгих спорах с Анатолием Владимировичем - моим лечащим врачом.
   Дым крепких сигарет короткое время плавал в воздухе и затем быстро всасывался в стены через невидимые вентиляционные поры.
   Я перешел в наступление.
   - Саша, выслушай меня внимательно. То дело, которым я занимался в последнее время...
   - Убийство Бестера.
   Николай Бестер, технарь из ЗАСКАа, наш информатор, был застрелен в своей домашней лаборатории месяц назад.
   - Да, так вот: помнишь пальчики на клавиатуре "Макинтоша"? Ты знаешь, чьи это оказались пальцы? Макса Дивана.
   Макс Диван, если вы не знаете, это руки Лазаря (о нем-то вы наверняка слышали - подпольный монополист "хавки"), правая и левая, которыми он творит свои самые грязные дела.
   Отпечатки пальцев Дивана на клавиатуре компьютера Коли Бестера говорит о многом: о том, что в последнее время Бестер копал Лазаря, о том, что Лазарь узнал об этом, о том, что Бестер накопал очень много, потому что его пришил лично Диван, и, наконец, о том, что пришло мое время.
   Именно он, невидимый и неуловимый Макс Диван, повинен в смерти моей жены - я был почти уверен в этом. Я полгода бил морды разной мрази, чтобы это узнать. Еще полгода я безуспешно пытался отыскать его. Это стало моей идеей фикс. Я видел сны о том, как я нахожу его, о том, как убиваю его всеми мыслимыми способами. Я мечтал об этом, я постоянно думал об этом. Не знаю, как я вовсе не подвинулся.
   Наконец Макс прокололся. Прокололся, как двоечник на экзамене, как "Запорожец" на ржавом гвозде. Оставить пальчики на месте преступления! Это что - небрежность мастера своего дела, кураж профессионала (это мой автограф - найдите, если сможете!). Может быть, кусочек сыра в мышеловке (эй, Боря, я здесь!) - ведь я их порядком достал за последний год. Два покушения на мою ничтожную жизнь за последние три недели - надо же! Какая честь!
   - Лазарь вконец обнаглел, Саня. Он мешает всем: нам, ФБР, Интерполу, и даже своим - Сохатому, Сене Бутырскому. С ним надо кончать. А мне осталось два месяца. Ты понял, о чем я прошу?
   - Боря, да ты с ума сошел, - Саня пораженно смотрел на меня.
   - Саша, это как раз тот случай. Ты сам это знаешь. Дай мне умереть красиво. Или ты хочешь смотреть, как я буду бледнеть и сохнуть, лежа в этом гробу?! - Я с силой ударил кулаком в кровать. - Как я буду гадить под себя? Умирать от кровотечения? - Меня аж трясло всего. - Да ты знаешь, что это такое - лежать здесь и знать, что эти скоты стряпают свои дела на чужой крови! Они...
   Я грязно выругался. Перед глазами стояла врезавшаяся навсегда в мельчайших деталях картина: тонкая и хрупкая, ОНА лежала в неестественной позе, закинув одну ногу на стул и неудобно поджав правую руку. Голубое платье было покрыто красными гвоздиками с рваными дырками в середине - в нее всадили двадцать три пули! Двадцать три пули в мою маленькую Свету, которая не умела ругаться, никогда не повышала голоса и любила гладиолусы. Которая так любила жизнь...
   Я закрыл ладонями лицо, потому что по щекам текли слезы, и я не мог их остановить.
   Мне было стыдно, но они текли помимо моей воли. Мне было стыдно, но Саня понимал меня.
   Обида и злость на все, на всех - вот что переполняло меня до краев. Детская обида на этот несправедливый мир, в котором все получается не так, как мне хочется. Злость на ухмыляющиеся морды воров...
   Ведь я поклялся найти ее убийц. Я выворачивался наизнанку - и ничего! Ни-че-го! А Лазарь улыбался с обложек газет и журналов: он купил новый особняк в Монако - как это изысканно! Он финансирует съемки очередного блокбастера - как это мило! Он строит детский дом - как это благородно!
   Саня обнимал меня за плечи, а я плакал ему в жилетку. Такого со мной еще не бывало.
   Я отстранился. Очень неловко.
   - Прости. Сорвался.
   Помолчали. Потом я тихо, но твердо произнес:
   - Я хочу стать Бесом.
  
   * * *
  
   О них знают только из народных легенд - никто ничего не знает точно. Большинство сотрудников ФСБ тоже о них только наслышаны: их было слишком мало.
   Необходимо редкое сочетание условий и обстоятельств, чтобы медики переделали человека в Беса.
   Я спрашивал как-то, откуда взялось это слово. Некоторые склонялись к мысли, что это аббревиатура: Бешеный Солдат, Боевая Единица Страха и подобная комиксная чушь.
   Врачи мне поведали, что это слово- порождение фольклора. Никаких аббревиатур. Научно это называется "Система Временного протезирования жизненно важных функций организма путем искусственной инкреторной стимуляции" - вроде правильно запомнил.
   Бес - пожалуй, единственное, чего боится весь преступный мир. Братва по пьяне обменивается историями о том, как один Бес за три минуты покрошил в винегрет 25 боевиков Коли Белого или как другой Бис, в которого всадили три обоймы из "Босса", оторвал голыми руками голову Профессора Василевского (вы, наверное, слышали об этой смерти: "загадочная смерь в офисе одного из своих банков", "скряга Профессор выплатил наконец своим дружкам по счету").
   Я, сотрудник оперативно-следственного отдела ФСБ, проработавший здесь 18 лет, сам знал о них только из таких легенд.
   Смертельное заболевание или ранение, личная заинтересованность кандидата, особо опасные задания, связанные, как правило, с ликвидацией мафиозных "верхов" - вот некоторые из обязательных условий для создания Беса.
   Да, я мог бы прожить два месяца, возможно, даже больше. Но что это была бы за жизнь?! Я с радостью променяю это медленное затухание на семьдесят два часа жизни, полной действий, чувств и смысла.
  
   * * *
  
   Они решились на это.
   Да, сказали они, взвесив все "да" и "нет".
   Да, сказали они, тщательно просчитав "за" и "против".
   Кому Лазарь дает, у кого берет, кому помогает, кого обирает - наши аналитики подумали обо всем. Лазарь оказался бесполезным человеком. Вдобавок он приносил много зла. Помните взорвавшийся девятисотый "Мерседес" на Обухова? В нем погиб управляющий "Red Bars"-а - он не выплатил Лазарю вовремя стомиллионный долг. Вместе с ним в тот мартовский день погибли пятеро детей из проезжавшего рядом школьного автобуса. Разве окупит эти смерти постройка нового детского дома?
   Помните взрыв в универмаге "Объем"? Нужного Лазарю человека в нем вообще не оказалось. Двенадцать убитых ни в чем не повинных людей.
   Все это дела Лазаря.
   Откуда я это знаю? Это моя работа. И вместе с тем, возьмись я что-нибудь доказывать, все бы осталось на своих местах - только прибавилось бы трупов: исчезнувшие и мертвые свидетели, пропавшие материалы - вы, журналисты, лучше меня знаете, как это происходит. Лазарь кичился своей безнаказанностью. Он зарвался. Его уже ничего не могло остановить.
  
   * * *
  
   - Эта коробочка даст тебе семьдесят два часа жизни, плюс-минус десять часов, - говорил Сергей Михайлович, стуча пальцем по лежащему перед ним на столе хромированному пятиугольному плоскому контейнеру, размером с чайное блюдце.
   Я сидел в его кабинете, уже полчаса, где он знакомил меня с особенностями поведения "спецагента-ликвидатора" (по его же определению Беса).
   Медучреждение, в которое меня перевели два дня назад, не имело названия.
   - Потом будут выраженная слабость, перебои в работе сердца, чувство нехватки воздуха - смерть будет очень мучительной.
   Он сделал паузу и долгим тяжелым взглядом сверлил мне лоб. Я выдержал его взгляд. Сергей Михайлович расслабился.
   - Я не хочу тебя запугать. Ты знал, на что шел.
   Я кивнул. Так оно и было. Не пойму, зачем он со мной с гляделки играл.
   - Поэтому остальные предпочитали это, - Сергей Михайлович щелкнул чем-то на торце контейнера, и ему на ладонь выкатилась горошина красного цвета, - мгновенный летальный исход.
   Далее выяснилось, что эпиблок - так на самом деле называется этот пятиконечный контейнер, похожий на звезду шерифа из вестернов, играет роль искусственного "гормонального сердца", что-то вроде смеси из гипоталамуса, эпифиза, надпочечников, щитовидной железы и прочее. Он жестко соединен с ребрами, грудиной и включен в артериальную кровеносную систему. Микропроцессор эпиблока улавливает изменения в составе паракрови, изменения гемодинамики и корригирует их выбросами в кровь биоактивными агентами: гормонами, эндорфинами, энкефалинами, активинами, модуляторами, простогландинами, и еще черт знает чем - всего около двухсот пятидесяти различных видов активных веществ. Часть из них непосредственно влияет на деятельность органов. Часть опосредованно стимулирует выброс необходимых веществ железами внутренней секреции. Длительность работы эпиблока обусловлена запасом в нем этих активных веществ и скоростью их затрат.
   В моих жилах, оказывается, будет течь паракровь, или "фторуглеродный буферный коллоид SPS-42", способный переносить кислород, углекислый газ, питательные вещества. К особенностям этой паракрови относится свойство забирать кислород из любой "кислородсодержащей субстанции, что обеспечит жизнедеятельность организма при условии постоянного притока свежих объемов этой субстанции". На нормальном языке это означает вот что: если, например, легкие зальет вода, и я буду совершать дыхательные движения под водой, я смогу спокойно прогуливаться по дну любого водоема, как по парку, не замечая разницы.
   Кроме этого, при непосредственном контакте с воздухом паракровь быстро коагулирует, что препятствует ее истечению из поврежденных тканей и сосудов.
   - Психика Беса находится в определенном состоянии, трудно дающемуся описанию, - продолжал Сергей Михайлович, - ты не будешь чувствовать боли. Болевая чувствительность подавлена мощным эндорфинным влиянием и частично хирургическим вмешательством. Проприорецептивная чувствительность, наоборот будет находится в состоянии надпорогового возбуждения... то есть все твои органы чувств будут работать значительно лучше. Общее суммирующее действие биоактивных агентов на психику - наркотикоподобное, вроде как под хмельком. Должно быть, приятное состояние.
   Организм Беса остается боеспособным при условии сохранения целостности костно- суставного аппарата, головного мозга, сердца и эпиблока. Эпиблок не так легко уничтожить. Сердце защищено бронепластиной передней панели эпиблока. В общем, тебе нужно беречь голову и кости.
   Готовься. Завтра операция.
  
   * * *
  
   Я еще когда родился, был готов. Сейчас тем более. Всем сердцем, всей душой и телом я желал быстрее взяться за дело, быстрее совершить то, на что решился. Это было последнее дело в моей жизни и я обязан сделать его как следует.
   Мне сделали какой-то укол перед операцией, и я засыпал в своей палате. Мысли в голове путались, в памяти всплывали давно минувшие события.
   Все было, как в плохом кинофильме. Пустая квартира с включенным светом, работающим телевизором. Полный порядок, если не считать одного опрокинутого стула.
   И записки.
   "Мудила, оставь в покое Лазаря, иначе у твоей суки случится насморк".
   Корявый почерк, но без орфографических ошибок. Записка была прибита отверткой к разделочной доске на кухне.
   ...В тот день я был у Лазаря. Он со своими ребятами и своими шлюхами сидел в "Кактусе" и что-то там праздновал. Разряженный, как новогодняя елка. Ну, вы знаете - строит из себя этакого Джокера: фиолетовый костюм, зеленые волосы, желтые перчатки, белое лицо с веселыми глазами - комиксное воплощение злого гения. Всегда воротило от такой самодельщины.
   Иду прямо к его столику, расталкивая всех с дороги, и метров с двух бросаю дипломат, полный "хавки" прямо ему на стол.
   Посуда вдребезги, крики, визг, его амбалы вскакивают, суетятся, машут жидкостными пушками, его клоунский костюм в салате с креветками, сверх-компактдиски разлетелись во все стороны - смех, да и только.
   Стою, молча жду.
   Лазарь рукой остановил своих дебилов и говорит ласковым голосом, улыбаясь, но со злыми сверкающими глазами:
   - Так не поступают джентльмены, Боря.
   - А я не джентльмен.
   - Зачем швыряться этой гадостью, сели бы и поговорили, как люди.
   - Я что-то не пойму, ты этой гадостью, что, купить меня хотел, что ли?! - Я действительно был очень удивлен, обнаружив у себя в квартире кейс, полный дисков "хавки", да еще плюс сорок тысяч кредиток. На такой "подарок" был способен только Лазарь. Я схватил кейс и тут же пошел его искать.
   Как выяснилось впоследствии, мне здорово повезло: Лазарь меня элементарно подставил. Один из информаторов ФСБ передал, что я фарцую "хавкой". Я, столько лет проработавший здесь!
   Тем не менее едва я вышел из квартиры, ее почти сразу оцепили мои коллеги - доверяй, но проверяй.
   Тогда, в "Кактусе", я ничего этого не знал.
   Направив свой указательный палец прямо в нос Лазарю, я раздельно произнес:
   - Я тебе голову откушу, дьявол ты е..., если еще что-нибудь подобное приключится.
   Развернулся и ушел.
  
   * * *
  
   Прочитав записку, я бросился из дома. Сыграла эта дурацкая привычка: ноги с руками работали быстрее головы. Саня в таких случаях удивлялся, как с такой способностью я вообще попал в оперативники ФСБ.
   Времени, чтобы растеряться, подумать над тем, как правильно поступить, не было. Из меня, наверное, адреналин брызгал во все стороны, когда я, сжав в обеих руках по "пээмэсу", ворвался в апартаменты Лазаря, что в престижном Зеленом Городе.
   Лазарю повезло - его там не было. Как потом выяснилось, он был в этот момент в своей конторе и занимался бизнесом с чертовой кучей свидетелей. Не повезло всем остальным, кто был в этот момент в его огромном Хаусе а-ля "нью модерн".
   За те бабки, которые он огребает, производя и продавая "хавку", Лазарь мог бы нанять и более толковых телохранителей.
   Их было трое. Может быть, это были и не телохранители (что им делать в пустом доме?). Во всяком случае, все они попытались вытащить пушки, когда увидели меня. А мне больше ничего и не надо было.
   Первого почти перерезало пополам моей очередью из ПМС-а, второму отстрелило голову, третий чудом остался жив - тогда я думал, что убил его.
   Я не оставил ни одного целого стекла в доме, поломал мебель. А картины... Бедные картины. В чем провинились Прот, Риман, Шателье? Я разнес в клочья их творенья. Я вел себя как бешеный павиан, у которого отобрали банан и заперли в посудном магазине.
   Что я добился?
   Меня схватила милиция.
   Вот так.
   Если бы у меня остались патроны, я бы перестрелял и их.
   Много позже я думал, зачем ФСБ такие психи, как я? Сколько тогда было возни со мной. Они отмазывали, защищали, покрывали и вытаскивали меня.
   Сотрудник ФСБ напал на дом мирного гражданина, убил двух охранников, тяжело ранил третьего, устроил грандиозный погром. С какой целью? Кто такая Света? Заложница? Не смешите. Записка? Где она? Химическая деструкция через два часа? Значит, ее не было. Бар "Кактус"? Впервые слышу. В тот день я был на деловой встрече. А где свидетели?
   (Действительно, где они?)
   Хавка? А что это такое? Компьютерный наркотик? Надо же.
   Почему меня оставили, ума не приложу.
   А Света... Ее нашли в другом месте при других обстоятельствах.
   Неделей позже.
   Мертвой.
  
   * * *
  
   Смутно помню чьи-то лица, склонявшиеся надо мной, теплые руки, поднимающие мне веки, яркий свет. Потом я спал. Потом медленно просыпался.
   Удивительно радужное чувство. Будто я альпинист, наконец добравшийся до вершины, будто я именинник, которого завалили подарками, будто я прожженный картежник, взявший джек пот.
   Казалось, я порхал над кроватью. Белые стены медленно качались в такт вальсу, который слышали только мои уши.
   - Боря, ты слышишь меня? - Странный голос прямо внутри моей головы.
   Нет, он исходил справа. Я повернул туда голову и увидел полузнакомое лицо.
   Знакомое.
   - А-а, Сергей Михайлович... - мой голос тоже звучал очень странно: буквы этих слов были яркими цветными шариками, которые складывались в цепочки и поочередно лопались, создавая фразу.
   Я смутно понимал, что это все ненормально. Когда-то в молодости я баловался травкой. Просто потому, что хотелось узнать, что это такое.
   Похожее чувство.
   - Попробуй встать.
   "Встать... встать... встать..." - отозвалось эхом в моей голове.
   Я попробовал. Движения давались легко, свободно, почти без усилий. Казалось, я был на Луне. Огромная сила наполняла мои мышцы.
   - Н-не та-ак быс-стро...
   Как он интересно разговаривает.
   Мне стало немного смешно.
   Лицо Сергея Михайловича было зеленого цвета с плавающими по нему синими пятнами.
   Я хихикнул.
   - Как - как де - дела?
   - Я как Карлсон, - ответил мой язык.
   "Просто чума, как весело", - думалось мне.
   Сергей Михайлович улыбнулся большим - большим ртом и похлопал меня по плечу. Ткань моей рубашки под его ладонью шуршала, как двенадцать с половиной тысяч целлофановых пакетов.
   Все мои чувства работали по-другому. Я находился в новом, непривычном мире.
   - Че-через па-ру мин-нут-т будет лег-че-че, - говорил чудно Сергей Михайлович.
   "Мне и так не тяжело", - ответил я мысленно.
   Что-то кольнуло в груди. Я положил руку на сердце и почувствовал под ладонью и тканью рубашки гладкую пластину эпиблока.
   В комнату зашел человек лет сорока и уселся напротив меня. Я видел его раньше, но он мне тогда не представился. Кто-то из "верхов".
   - Слушай и запоминай - начал он мрачным голосом, - Лазарь сейчас находится в яхт-клубе, на своей яхте "Зыбь", регистрационный номер 02712, - его речь воспринималась теперь мною более-менее хорошо, и каждое слово отпечатывалось в моем сознании раскаленным клеймом, - ликвидацию нужно провести по возможности незаметно, тихо и без последствий, - он сделал паузу, - но, конечно, детали - на ваше усмотрение. Вы уже оформили завещание?
   Да, они подходили ко мне: что бы вы хотели сделать со своим имуществом, деньгами?
   Завещание. Мне некому, да, в сущности, и нечего завещать. Родителей уже нет. Близких... тоже. Как-то раз, проходя по Пешковой, я увидел маленькую девочку с небольшим плакатом "Спасите китов: общество Оверэнимэлз" и металлической банкой с щелью в крышке. Вот я и заявил им: переведите все на счет "Общества Оверэнимэлз". Мне тогда казалось, что я здорово пошутил.
   Я кивнул.
   - Через час вы выберете оружие и начнется отсчет вашей жизни. Желаю удачи.
   На его смену пришел Саня. Он встал напротив меня и долго молча смотрел в глаза.
   Я не сказал ему ни слова. А что говорить? Ну что мне говорить?! Что я сожалею о содеянном? Чтобы он мне простил грехи мои?
   Так только в кино бывает. Я все знаю, он все понимает.
   Пусто.
   Тяжело.
  
   * * *
  
   У меня есть цель. Вот он - смысл оставшихся семидесяти двух часов моей жизни: чужая смерть.
   Я всю свою жизнь делал то, что мог делать хорошо - ловил всякую мразь. Я действительно хорошо это делал. Можно сказать... Да, точно: я не завалил ни одного дела. Наверное, этим я заслужил то внимание, которое оказывала наша организация после того погрома в доме Лазаря. Отличный оперативник с отвратительным личным делом.
   Лазарь всю свою жизнь также делал только то, что мог делать хорошо - ставил подножки, обирал партнеров, устранял конкурентов - экономически и физически.
   У нас обоих это хорошо получалось - делать свою работу. Мы трудились от души, самозабвенно и с полной отдачей. Это нас роднило.
   Но на этом наши родственные отношения и заканчивались.
   Он решил, что может распоряжаться чужими судьбами и жизнями, как ему вздумается. За это всегда наказывали. На этот раз мечом Фемиды буду я.
  
   * * *
  
   "Ликвидацию нужно провести по возможности тихо, незаметно и без последствий", - вспоминал я, гремя ботинками по подмосткам яхт-клуба. Сильный ветер гонял по воздуху сухие листья и раскачивал массивные шаровидные фонари. Люди шарахались от меня в стороны и оглядывались - видимо, у меня на лице было написано "всех убью!"
   "Тихо и без последствий..." Так оно и будет, если мне никто не помешает. А вот в том, что мне никто не будет мешать, я не был уверен.
   Тем хуже для них.
   Тот парень, наверное, думал, что я должен Лазарю подсыпать цианида в вино. Или спрятать в его вечернем костюме ядовитую змею. А может, подвести к его стульчаку электричество?
   Нет, я хочу видеть его глаза, когда буду его убивать.
   УБИВАТЬ... Я шел убивать, выполнять свою работу, как палач. Меня всего передернуло от этой мысли. Убивать, как убивали мою Свету...
   К черту такие мысли.
   "Детали - на ваше усмотрение..."
   Вот он, плавно качается в пепельных волнах - катер "Зыбь". Не знаю, как там с водоизмещением - он был просто большим.
   Не останавливаясь, я быстрым шагом направился к трапу, доставая на ходу два ПМС-а - по одному в каждую руку.
   "Сейчас я вам покажу - детали", - думал я, ступая на палубу.
   Первый из них обернулся на звук моих шагов. Я видел, как округлились его глаза. Да, он обернулся и округлил свои глаза - большего он не успел сделать. Я ударил носком ботинка в голень, и почти сразу - рукояткой пистолета по затылку. Затем подхватил обмякшее тело и аккуратно уложил на пластик палубы.
   Второй стоял на мостике и возился с электроникой. Он даже не обернулся, когда я подходил к нему сзади и заносил над головой пистолет (бог ты мой, кому он платит деньги?).
   Третий был в каюте, с Лазарем и двумя стильными красотками, похожими друг на друга, как две чашечки бюстгальтера: прически "сатра", пушистые сверкающие юбки и светофорный макияж.
   Я миновал одним прыжком пять ступенек, что вели в каюту, с грохотом приземлился и, вытянув в их сторону пистолет, громко произнес:
   - Эй, Джокер, Бэтмен пришел!
   Метнувшегося было за своей пушкой мордоворота я остановил одним движением, повернув ствол ПМС-а в его сторону. Тот медленно развел руки.
   Лазарь с досадой ударил ладонью по столу, да так сильно, что с него, покачнувшись, упал и разбился бокал с пойлом.
   - Ну что ты ко мне привязался, Боря? Что я тебе сделал?
   Он вел себя как ребенок, которому не дали досмотреть мультик. На его лице совсем не было страха.
   Та красотка, что сидела у него на коленях, попыталась встать, но Лазарь силой удержал ее на месте.
   - Тебе же просто еще раз влетит на работе. Ну где твой ордер, где твое обвинение? - Продолжал Лазарь недовольным голосом. - Весь смак сбиваешь мне своими корявыми понтами... Бокал из-за тебя разбил... Может, ты ко мне не равнодушен? Может, тебе нравятся мои губки?
   Он призывно чмокнул.
   Меня не надо было заводить. Я и так был заведен до предела, того и гляди пружина лопнет. Во мне все клокотало, кипело и фырчало, но я сдерживал себя, и, пока Лазарь ерничал, знаками уложил телохранителя, забрал его пистолет и в два движения скрутил за спиной руки его же собственной курткой. Потом подошел вплотную к сидящему Лазарю, отпихнув грубо столик на колесиках: с него попадали фужеры, бутылки, закуски.
   Лазарь, вздрогнув, замолчал.
   Я нагнулся, так, чтобы мои глаза встретились с его глазами.
   - Посмотри на меня, Лазарь.
   Тут с ним произошла разительная перемена. Он был нагл, он не был напуган моим приходом. Удивлен - да, но не напуган. Он терялся в догадках, зачем я пришел, но надеялся избавиться он меня, как от назойливой мухи. Потом он услышал мой охрипший от ярости голос, он увидел мои глаза. Теперь он знал, зачем я пришел. Выражение его лица изменилось. Рот приоткрылся, в глазах метался страх.
   Я хотел этого. Он должен был это понять.
   Красотки заволновались, почувствовав смертельную опасность, но они боялись и рта раскрыть.
   - Отпусти телок.
   Девушки испуганно зашевелились, но Лазарь вцепился в них, будто они могли его спасти. Они пытались вырваться, а Лазарь с расширенными от ужаса глазами продолжал хвататься ха юбки и ноги. Одна из проституток завизжала, ее тут же поддержала другая. Тогда я молча приставил срез ствола ко лбу Лазаря, и он перестал дергаться.
   Красотки убежали.
   "Что я тебе сделал, Боря?"
   Он знал, что нас объединяло: смерть Светы. Но прежде чем убить, я должен был узнать еще кое-что.
   - Где Макс Диван?
   - Макс... Макс... , - потрясенно повторял Лазарь, и внезапно закричал, - Боря, ты ведь на будешь меня убивать, а?
   Прямо кино. Мне даже смешно стало.
   - Ну конечно, не будешь, - заметив перемену во мне, обрадовано заговорил он, - ведь ты - рыцарь закона... ты... Бог ты мой, Боря как ты меня напугал...
   Лазарь вытер рукой в атласной лиловой перчатке шею. На ней появилось несколько мокрых пятен.
   - Где. Макс. - Раздельно произнес я, не отнимая пистолета от его головы.
   - Подольская, девять. У него целый взвод охраны, он...
   Я мягко сдвинул большим пальцем предохранитель, и он едва слышно щелкнул.
   Лазарь скосил глаза на ствол. Мне было хорошо видно, как расширились его зрачки, и как пот мелкой росой проступил на его лбу.
   Это был момент, которого я ждал так долго, момент моего триумфа. Я едва мог говорить от переполнявшей меня злобы и ярости.
   - Т-ты, - процедил я, - убил мою любовь. Ты...
   На Лазаря страшно было смотреть - перекошенное лицо, трясущиеся губы - маска смерти.
   Я начал сжимать указательный палец.
   И плотный воздух расколол гром выстрела.
  
   * * *
  
   Что-то с огромной силой ударило меня в правый бок и отбросило в сторону. Я налетел на кресло, и, перевалившись через него, упал. Резкая боль на мгновение накрыла меня и тут же схлынула, побежденная выбросом гормонов эпиблока.
   Это был не мой выстрел.
   Я попытался встать и посмотреть, кто стрелял в мою спину, но с ужасом понял, что тело почти не подчиняется. С головой происходило невообразимое. Мебель вращалась по часовой стрелке, удивительным образом изгибаясь и меняя цвет. Мне было хорошо.
   Вот только я должен был что-то сделать... Кого-то...
   Меня перевернули на спину.
   Надо мной склонилось злобное лицо Лазаря. Чуть позади стоял один из его телохранителей, тот, который был у штурвала катера. На его шее чернели потеки свернувшейся крови - он пришел в себя раньше, чем было нужно.
   Правый бок теперь просто ныл, и эта незначительная боль не отвлекала меня от основных мыслей.
   Что с моим телом? Оно совершенно не слушалось. И мысли... Мысли вяло переваливались, перелезали друг через друга, как большие черепахи, моим вниманием завладевал то потолок, который едва колыхался, словно море в тихую погоду, то чудное лицо Лазаря, которое медленно растягивалось в длину и в ширину, в длину и в ширину... Он что-то говорил, и теперь я начал понимать его:
   - Ты меня слыш-ш-иш-шь? Как был су-у-у... и з-здохнеш-шь су-у... по...
   Он показывал на меня рукой, и продолжением его руки была маленькая черная точка, которая росла, росла, превратилась в глубокую пещеру, потом в черное беззвездное небо, потом оно вспыхнуло, с треском разорвалось, разлетелось красными и желтыми огнями. Одновременно я почувствовал в груди рвущую боль, быстро стихнувшую до ноющей боли...
   Меня куда-то несли, что-то делали с моим телом, а сознание в это время порхало где-то рядом, вокруг, легко и свободно плавало в легком золотом эфире, потом оно упало, упало мое тело, и мы падали и проваливались в густую тьму...
   Я задыхался. Легкие что-то жгло и терзало. Желтый туман, заполнявший сознание, рассеивался и таял. Я мог шевелить руками. Они двигались с трудом, приходилось преодолевать сопротивление... воды.
   Я был под водой.
   Прошло еще много времени, прежде чем я понял это. Голова с каждой секундой работала все лучше. Глаза нечего не видели, кроме мглы, вспыхивающей местами бледными звездами. Ноги не двигались. Я долго ощупывал их, пока не понял, в чем дело: они были связаны дюймовым канатом, на свободном конце которого было что-то массивное и металлическое, неправильной формы. Дно было илистое, и мои руки проваливались почти по локоть, когда я опирался на них.
   Я ДЫШАЛ водой.
   Это было неприятно. Каждый вдох скреб кошачьими когтями глотку и легкие, щекотал бронхи и кусал трахею. Мерзкие ощущения. Хотелось кашлять, но под водой я не мог этого сделать. Корпус, шея, руки двигались совершенно свободно, от былой боли не осталось и следа, и я испытывал некую эйфорию. Немного погодя я принялся освобождать ноги. Это было трудным делом: канат набух водой, и узел поддался с большой неохотой.
   Я всплыл на поверхность.
   Они не потрудились далеко отвозить меня - до причала было от силы метров полтораста.
   Легкие были заполнены водой, и тело держалось на поверхности плохо. Я плыл, продолжая дышать водой и думал о том, что произошло. Два выстрела: в правый бок и куда-то в грудь. Эти ранения никак не отразились на мне. Мне совсем не было больно, тело по-прежнему слушалось. Было радостно и легко. Я не испытывал головокружения, которое сопровождает подобные ощущения после принятия спиртного. Только перед глазами проплывали цветные пятна, какие бывают, когда с силой нажмешь на глазные яблоки.
   Выбравшись на берег водохранилища, я долго вытряхивал из себя воду, согнувшись пополам, кашляя и фыркая, чем сильно напугал какую-то парочку. Потом, задрав футболку, ощупал правый бок. Никакой боли. Небольшая неровность на уровне девятого - десятого ребер, там, куда едва доставала левая рука. И дыра в футболке напротив пластины эпиблока. В темноте не разглядеть.
   Я медленно двинулся к причалу. Холодный воздух жег легкие, осенний ветер рвал на мне мокрый плащ и студил голову, успокаивая скачущие мысли.
   На катере, конечно, никого уже не было. Я устроил небольшой шмон, но не нашел ничего, что бы мне пригодилось - ни оружия, ни адресов. Бортовой компьютер инактивирован, носители информации вынуты.
   Вперед, вперед, к Максу Дивану.
   Лазаря найду позже.
  
   * * *
  
   Добираясь до Подольской на своей "пятидесятке", я клял себя за неосмотрительность и головотяпство, которые чуть не привели к моей смерти. Я дергал руль и жал на акселератор, проскакивая на красный и совершая двойной обгон, пока не понял, что так я тоже могу вляпаться в историю.
   Эмоции, эмоции...
   Традиционно считалось, что люди моей профессии должны иметь чистый разум и холодную голову. Однако именно злость помогала мне все эти восемнадцать лет. Там, где двери не открывались хитрому уму, они ломались от моей ярости. Там, где преступники не попадались в ловко расставленные сети, они гибли от силы моей ненависти.
   Так должно случиться и сейчас, и я не старался совсем себя успокаивать.
   Оставив машину за квартал, я добрался до особняка Макса пешком.
   Особняк представлял собой одноэтажный деревянный дом с красной черепичной крышей. При современной моде и цене на дерево - очень стильно и круто. Большой сад, огороженный высокой стеной, а с западной стороны - живой изгородью.
   Казалось, перебраться через кусты было проще. На это и делается расчет: живая изгородь в таких случаях защищена лучше всего. Следовательно, нужно перебираться через забор.
   Три с небольшим метра. Что с этим делать? Ага - вот. Два платана, растущих рядом со стеной.
   А забрался на один из них удивительно легко, не смотря на высоко расположенные ветви и темноту (было уже около пол-одиннадцатого). В своей прежней форме я не смог бы этого сделать так быстро. Влияние эпиблока, надо полагать. Далее была еще одна неожиданность: хорошо оттолкнувшись от ствола, я перелетел через стену, даже не задев ее верхнего края, как это планировал вначале. Словно я прыгнул с батута. Приземлился тоже относительно удачно - в кусты.
   Полежал, прислушиваясь. Вдали, от самого дома, доносился тихий разговор. Говорили двое.
   Возможно, сад находился под защитой сети автоматической сигнализации "Шумовой вектор" ("Шухер" в просторечии), или "Лазерный дом" или им подобной. В этом случае нужно действовать быстро - ведь я тогда уже замечен.
   Меня не особо смущало отсутствие оружия - оружием может быть все. Мой плащ, спичечный коробок в его кармане, даже монета.
   Да поможет мне Бог.
   Короткие перебежки - от куста к кусту, от дерева к дереву, и вот они - двое: стоят, курят.
   Выхожу из-за ближайшего куста, не спеша направляясь к ним: "Ребята, сигареткой угостите". Один, что пошустрее, уже на второй секунде почуял неладное, бросил бычок и потянулся за пушкой. Ему и досталось первому. Короткий резкий, без размаха, удар костяшками вторых фаланг левой руки сломал ему подъязычную кость и разорвал хрящи гортани. Он рухнул на колени, схватившись за горло руками и выкатив глаза. Второй получил удар носком правого ботинка в незащищенный живот через долю секунды после первого. Прежде чем он упал, я еще дважды ударил его в голову.
   Быстро забрав их оружие - два "Айсберга" 38-го калибра (очень неплохо - стреляю я все-таки лучше, чем дерусь), я заскользил к дому, оставив за собой двух умирающих охранников.
   Мне казалось, что я двигаюсь очень медленно, медленно и плавно, как глубоко под водой, как во сне. Открыл дверь, на заботясь о тишине, и вплыл внутрь.
   Никого нет. Тихо.
   Только странный глухой ритмичный шум - "Бухх-бухх-бухх!" Это сердце гоняло паракровь по напряженным мышцам. Небольшой коридор и четыре двери. За одной из них слышен разговор. Я приоткрыл ее.
   Деревянный пол. Стенные панели из темного дуба. Большие картины в тяжелых золоченых рамах. Небольшой камин красного кирпича. Массивный дубовый стол без скатерти. Собеседники сидели в креслах - мне были видны их ноги.
   - Свидетели?
   - Никаких свидетелей, шеф.
   - Очень неосторожно, Лазарь.
   - Неосторожно?! Я чуть богу душу не отдал! Вот так вот пушку направил, и говорит...
   - Значит, было два выстрела?
   - Да.
   - Девять часов вечера... Довольно людное время в яхт-клубе.
   - Макс, там каждый вечер такой шум...
   Макс?! Интересный у них разговор получается. Но другой...Макс Диван - шеф?! Следовательно, Лазарь на побегушках у Макса, а не наоборот. Ловко!
   - А если он был не один...
   - Один, один, Макс, мы проверили.
   - А ты, значит, сразу ко мне...
   Пауза.
   - Да ты что, Макс! Я б с тобой сейчас не разговаривал, если бы... У него же крыша совсем съехала. Ты его глаз не видел... Макс, меня еще никто в жизни так не пугал, слышишь?
   Макс Диван неожиданно захихикал.
   - Ладно, сказал он наконец, - я пошлю людей на пристань, они наведут тишину.
   И, немного помолчав, добавил:
   - В конце концов там его, суки, настоящее место. На дне.
   Сказать, что мое появление перед ними вызвало глубокое потрясение - значит ничего не сказать.
   Я встал напротив них и направил каждому в лоб по "Айсбергу".
   Макс Диван оказался человеком необъятных размеров. Огромный живот, заплывшее жиром лицо, малоподвижные руки и ноги.
   Надо отдать ему должное - он быстро оправился и вопросительно посмотрел на Лазаря.
   Тот был скован ужасом. Его нижняя губа мелко тряслась, глаза остекленело уставились на меня, руки до побеления пальцев вцепились в подлокотники кресла. Он тихо бормотал что-то малоразборчивое:
   - Я... я же убил его... Ты мертвый! Макс, посмотри, какой он бледный... Он мертвый...
   Правой рукой я разорвал у себя на груди футболку, так что стала видна сверкающая пятиконечная пластина эпиблока с гравировкой "Бес". Лазарь остановил свой взгляд на ней и замолчал.
   - И что теперь?
   Это сказал Макс. Он с интересом и без страха смотрел мне в глаза.
   Я нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и Лазарь осел, опал в кресле с дырой во лбу. Его голова свесилась, и стало видно отверстие в кожаной обивке высокой спинки, омытое кровью.
   Макс вздрогнул от неожиданности. На его лице быстро сменились выражения испуга, неуверенности, и, наконец, спокойной и твердой уверенности.
   Это маска, думал я. Он не может быть спокойным. Он знает, что сейчас будет. Мы не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Я прочитал в его глазах понимание. Я знал - он слышит бег моих мыслей, он чувствует мою кровь, он приемлет мою радость. Он, убийца. И я, рука правосудия и мести.
   Странное единение.
   Потом его зрачки едва заметно дрогнули, и я с опозданием понял, что ощущаю за спиной движение.
  
   * * *
  
   Не понимаю, откуда это взялось во мне и зачем я это сделал. Я должен был убить Макса - и все бы тогда кончилось сразу.
   Меня бы убили тоже - но ведь я обречен. Движущими силами моих поступков последние сутки были эмоциональные всплески, аффективные взрывы, сродные взбалмошным истеричкам - и мне стыдно сейчас за них. Боже мой, зачем я это сделал?
   В тишине резко прозвучал щелчок предохранителя и мне в затылок уперся ствол пистолета.
   - Брось оружие.
   В конце концов, я бы мог использовать Макса как заложника и без шума уйти, но что-то помимо моей воли заставило двигаться мои руки и ноги. Разум моего тела, моих мышц и костей, но не моя душа.
   Я (?) знал твердо, что они не будут стрелять. Во-первых, мой "Айсберг" был направлен в переносицу Макса. Во-вторых, Макс был на линии их огня.
   Я резко наклонил голову, убирая ее от среза ствола, одновременно оценивая обстановку сзади.
   Их было четверо, и они уже ничего не могли со мной сделать.
   Стоящий позади меня плотный брюнет в темно-сером костюме (проклятые темно-серые костюмы) стал опускать руку с пистолетом вниз, на меня, и напрягать указательный палец, расслабленно лежавший на спусковом крючке.
   Это происходило очень медленно, мне казалось, я вижу кожный узор на его указательном пальце, каждую его пору. Я стал падать вправо и вниз, стреляя. Руки слушались плохо, но они двигались гораздо быстрее, чем руки тех, четверых.
   "Бум-м - бум-м!" - Два почти одновременных выстрела из "Айсберга" в привой руке в живот позади стоящего, и из "Айсберга" в левой в грудь его соседа.
   "Бум-м - бум-м!" - Глухо прозвучали еще два выстрела и еще два тела начали валиться назад, роняя оружие. Только тогда мои локти и мое левое плечо коснулись пола - я упал. У меня была еще уйма времени.
   "Бум-м!" - И пуля прошила правую глазницу того, что лежал прямо передо мной, держась за живот, и вышла через темя в фонтане алых брызг.
   "Бум-м!" - Еще одна пуля растерзала шею того, что хватался за правый бок и силился поднять свой никелированный "Силвер киллер".
   Тишина.
   Чей-то последний всхлип.
   Тишина.
   Я с трудом, медленно поднялся (четыре тела в быстрорастущих темных лужах, в неудобных позах с нелепо раскинутыми руками, раскрашенная красным стена с потеками на панелях из мореного дуба) и обернулся.
   Он смотрел на убитых.
   Я схватил его за плечо и потащил за собой. Во входной двери мы буквально столкнулись еще с тремя быками из охраны. Макс шел впереди. Он поднял руки и заорал:
   - Назад! Бросить оружие!
   И, полуобернувшись ко мне, тихо добавил:
   - Боря, не трогай их. Они не имеют к тебе никакого отношения.
   Надо же, какой, оказывается, Макс гуманист. В слух я ничего не сказал. Меня действительно нужно было тормознуть - я был неадекватен, в глазах стоял красный туман, мелькали неясные образы, пальцы дрожали на спусковых крючках "Айсбергов".
   - Бросай оружие, я сказал, назад! - Снова крикнул Макс.
   Не сразу, но эти трое послушались.
   По выложенной светлым камнем дорожке мы прошли до темно-синего БМВ "Атлас" и уселись: Макс под дулом пистолета - за руль, я рядом.
   - Езжай отсюда, и побыстрее.
   Я сам удивился своему голосу - такой он был незнакомый - хриплый и уставший.
   Высокие витые ворота распахнулись, и мы выехали на улицу. Проехав около километра в молчании, Макс спросил:
   - Куда мы едем?
   Черта с два я знал, куда мы едем.
   - В Дубки, - в конце концов решил я.
   Дубки были в пятнадцати километрах от города, дорога к ним проходила через лес.
   Макс Диван набрал на клавиатуре код и отпустил руль. Автомобиль высветил огни автонавигатора и вырулил на улицу Гейнца.
   - Зачем ты перестрелял охрану, Боря? Пришел меня убивать - убивай. При чем здесь они?
   Я молчал.
   - Ведь ты смертник, Боря.
   "Ты теперь тоже", - подумал я.
   - Я видел на твоей груди крестик. Тогда, когда ты рвал на себе рубаху, как грошовый супермен. Зачем ты его носишь, грешник и убийца?
   "Зачем, ... грешник и убийца?" - Эхом отозвалось во мне.
   - Ты веришь в своего Бога, единого и доброго. Пусть так. А я? Я в него не верю. Если он есть, как же он терпит меня, богохульника? Если он позволяет мне убивать, значит, он благословил меня на это?!
   Смешно. Убийца-проповедник.
   - На таких, как ты, козел, он создал таких, как я, - услышал я свой голос.
   - Вот именно, Боря. Ты думаешь так же, как я: если он позволяет мне убивать, значит, он благословил меня на это. Чем же ты тогда от меня отличаешься? Я живу и поступаю согласно своим принципам морали, ты живешь и поступаешь согласно своим...
   - Это общие принципы, которые приняты...
   - Неужели?! А как же принцип твоего Бога - "не убий"? Боря, я видел твое досье. Ты за свою жизнь убил больше людей, чем я. А ведь я старше тебя, - добавил он с улыбкой. - Убийство во имя добра и справедливости? Оно все равно остается убийством. Ты столько раз совершал смертный грех... Боря, ты, наверное, считаешь себя христианином, раз носишь крест?
   Он подождал ответа, пытливо смотря мне в глаза, и, не получив его, продолжал:
   - Не-ет. Ты лицемер. Если ты принял учение Христа, ты должен следовать ему. Каждый раз, когда ты совершаешь грех, ты бросаешь в своего Бога камнем, ты плюешь в его лицо, ты вновь распинаешь его на кресте.
   Он хмыкнул:
   - Ты не одинок. Все грешат. И делают это постоянно. И будут делать. Значит, Христос страдал и страдает каждый день, тысячи, миллионы раз, и продолжает литься Его кровь. И не иссякнет сей источник никогда.
  
   Яркий образ: режущие кромки бензопилы с визгом вгрызаются в древесину стройной сосны, брызгая в стороны белыми, янтарными, охряными опилками, отсекают последние волокна, и дерево начинает валиться, крича и стеная...
   ...Тень птицы, скользящая по камням, прыгающая с куста на куст, касающаяся его лица... моего лица...
  
   - Ты молишься, Боря?
  
   ...Капля меда, текущая по лезвию меча... Капля крови, стекающая с дубового листа...
  
   Я молчу. "Ты молишься, Боря?" Нет, я не молюсь. Но сейчас я готов порвать себе глотку, выкрикивая молитвы, разбить себе колени, ползая перед образами...
  
   - Человек молится, когда душа его неспокойна, когда совесть его нечиста. А моя душа спокойна и совесть меня не тревожит. А как спится тебе? Как тебе спалось после того, как четыре года назад ты застрелил семнадцатилетнего парня?!
  
   ...Раненый лис, истекающий кровью, безуспешно пытающийся забрался на склон крутого лесного оврага и рычащий в бессильной ярости... бегущая по следу охотничья собака, полная азарта, срывающийся от усталости лай... капли горячей слюны, падающие с языка на мох... капли крови, стекающие с рыжего меха, вздымаемого агонирующим дыханием...
  
   Случай... случай... В этом были убеждены все. В этом был убежден я. Убежден?
   - Ты... дьявол.
   - И все? Это все, что ты можешь мне сказать? Ну же, Боря. Я ожидал от тебя большего. Ведь ты профессионал. Ты мастер своего дела. Ты вершитель судеб!
   Голова... Моя голова... Я бредил наяву. Эмоции... Надо взять себя в руки...
   - Что ты молчишь, Боря? У тебя такой вид, будто я отобрал у тебя компас. Можно подумать, ты никогда не задавал себе такие вопросы... Что, в самом деле так?
   Я всегда мучил себя этими вопросами. Просто не получал на них такие ответы.
   - Я говорил с тобой на языке логики, опустив чувства. Ты можешь ответить тем же?
   Его смущало мое молчание. Он постоянно пытался меня разговорить. А я не знал, что ему ответить. Боже мой, неужели ВСЕ ТАК?! Он свободен убивать, и я свободен убивать. Он грешник и я грешник. И даже больший, чем он. Потому что не имел своей идеи, своей морали. Мне было приятно это делать. Я получал удовлетворение от того, что раздавил еще одну гниду. Вот что я всегда чувствовал, и вот чему я сейчас дал определение. Я искал этому оправдание в служении народу, в законах общества, в котором живу. Но ведь это всего лишь удобное объяснение преступлению, греху. При этом я всегда знал, что есть только ОДИН Закон Божий. Который я нарушал, и чувствовал при этом животную радость. Радость тигра, рвущего шею антилопы. Радость Макса Дивана, убивающего мою Свету...
   Все так?! Мы равны? Он, хладнокровно убивающий Свету, и я, хладнокровно убивающий Лазаря??
   - Зачем ты убил Свету? - Подавленно спросил я.
   - У меня были на то свои причины, - спокойно ответил он.
   Я затормозил машину у обочины и вытащил Макса из машины.
   По сторонам дороги шумел сосновый лес. Небо уже светлело.
   Я долго смотрел ему в глаза, направив дуло пистолета в его живот, стискивая рукоять, и с удивлением обнаружил, что не чувствую к нему никаких чувств - ни злости, ни интереса, ни сочувствия. Сосуд, полный горя и ярости, который я бережно носил все это время, был пуст.
   Он молча, не отводя глаз смотрел на меня, и его редкие седые волосы колыхал рассветный ветер. В его лице была такая решимость и ... согласие, что мне оно показалось красивым.
   - Нужно еще заслужить эту честь, - быть убитым из мести, наконец сказал он.
   - Быть убитым противником, который достоин тебя, - продолжил он после паузы.
   - Быть убитым Бесом, - закончил Макс.
   - Что, гангстерских боевиков насмотрелся? - Устало усмехнулся я.
   - Я давно готов к смерти. И она меня не пугает, - его голос был тих и ровен.
   - Лазарь тоже так...
   - Лазаря не надо пугать. Он по природе своей трус.
   "Я должен это сделать, - кричала одна моя половина, - это не человек, это чудовище. Он по горло в крови, он..."
   "Ты такой же убийца, - перебивала другая половина, - и не вправе делать это. Кто ты такой, чтобы судить?"
   Мучительную боль вызывала эта борьба. О, если бы это была только физическая боль... Боль израненной души, готовой изрыгать проклятия в адрес Бога и топтать святыни, поносить Иисуса и... готовой к покаянию.
   Мы стояли на возвышении. Внизу царствовал лес, покрытый дымкой тумана. Воздух был влажный, прохладный и полон запахов осени. Казалось, легкие вдвое увеличили свой объем - так легко и глубоко дышалось.
   Я вдохнул этот воздух, я увидел эти сосны, я почувствовал эту влагу и понял, что должен сделать.
  
   31.01.1998 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"