У него совсем не было времени на мои расспросы. Он был очень занят. На малюсеньком пятачке перед городским домом, в "саду", как он называл этот крохотный клочок земли, отец колдовал над саженцами, шептал и напевал им что-то, ласково поглаживая.
Я подождал немного.
- Отец, ты привил сливу на сливу? - снова спросил я его.
- Да, но эта слива круглая и крупная, - указал он на обмотанную веточку, а само деревце - это обычная чёрная слива.
- И что, теперь на ней будут разные сливы? На одной ветке одна, а на другой совсем другая? - удивился я.
- Да, - подтвердил отец, - так и будет.
- А если на одно дерево сто разных фруктов насадить, то все плоды будут висеть на нём, как игрушки на рождественской ёлке?
- Нет, так нельзя, конечно. Обычно сливу прививают к сливе. Можно и персик к ней привить, но стараются не смешивать. Хотя я видел даже виноград, привитый к тутовнику, - хлопнул отец себе ладонью по груди. - Урожай давал небывалый, но вкус - вкус уже был совсем не тот. Слишком уж водянистым получался виноград. Это от тутовника.
- А если привить виноград к дубу или сосне? - поинтересовался я, на всякий случай улыбнувшись.
- Не-ет, - качнул головой отец, - толку не будет никакого.
- Что, не будет плодоносить?
- Нет, - твёрдо ответил он, - да и не приживётся ветка.
- А помнишь, отец, в деревне черешня была к чинару привита и вроде бы ничего?
- К чинару? Черешня? Ерунда какая-то, - ухмыльнулся отец.
- Быть такого не может, - закачал головой отец. - Я, по крайней мере, не помню. Да и сам подумай: черешня, привитая к чинару. Разве это возможно?
В самом деле, нелепо, - подумал я. Но тут же перед моими глазами возникла картина из детства, как я совсем ещё маленький карабкаюсь на чинар и легонько поглаживаю стебелёк черешенки. Была, была черешня на чинаре, хоть и не помнит отец, - подумал я.
________________
Старенький автобус целых три часа, пыхтя и тужась, тащил меня по горному серпантину. Иногда он, будто нарочно, пугал меня, скользя и спотыкаясь на поворотах или свисая одним боком в пропасть. В эти минуты я вскрикивал и просил небеса о снисхождении, но автобус, улыбаясь в свои раскосые глаза, и дальше продолжал пугать меня.
- Не дрова везёшь! - ставили ему в укор мои попутчики. Но бывалый, видавший всё в своей жизни автобус знал, что ответить.
- Вас бы на моё место, - говорил он. - Тридцать лет без выходных и отпусков. Тут даже человек надломиться может, не то, что я, грешник железный.
В общем, битый оказался товарищ.
Вскоре он довёз меня до моей остановки и, увидев в боковом зеркале моё недовольное лицо, фыркнул мне на прощанье, а затем, обдав чёрной гарью, поспешил уехать.
До моей деревни, если идти по дороге, полтора километра, но если свернуть на тропинку, можно срезать треть пути. Разумеется, тропинка идёт по крутому склону и ногам сильно достанется, да и в голове будет кузня, но оно того стоит. Тропинка выведет меня на самый край деревни, к роднику. Этот родник не простой. Я его очень люблю.
- Здравствуй, родник! Здравствуй, мой хороший. Я вспоминал о тебе много раз. Поверишь? Скажи, вода твоя так же хороша? Чистая, вкусная и так же сводит зубы? Чего смеёшься.
Если не лгут те, кто утверждает, что мы на три четверти состоим из воды. То этот родник, на протяжении веков поивший моих предков, и есть часть меня, или я - его.
- Постой, родник! Может, это ты позвал меня сюда, а я и не понял этого, не осознал, не осмыслил? Опять смеёшься?
...Деревянный домик, будто живой, то скрипнет, то щёлкнет в ночной тишине. Сверчок свербит где-то рядышком. Лежу на веранде и не могу наглядеться на звёзды. Хорошо, что не уехал вечером. Теперь я в этом уверен. Завтра, когда рассветёт, ещё раз пойду к роднику, а затем к ручейку, где растут чинары.
Маленький ручеёк, сбегая откуда-то сверху, делает тут небольшой изгиб, будто отдыхая, чтобы дальше пуститься в свой головокружительный путь. Три чинара выстроились к нему в ряд, словно в очередь. Зовут их просто: Первый, Второй и Третий. Правда, люди всегда всё путают и Первого называют Третьим, а Третьего Первым.
- Это они, как всегда, всё переделывают на свой лад,- объясняет Второй, которого, впрочем, никогда не путают. -Тебя называют Третьим, потому что ты дальше всех от их деревни, а тебя Первым, потому что ближе.
- Да, но ведь я ближе всех к ручью, я - первый, у этих людей всё шиворот на выворот, - возмущался Первый чинар, но приступы злобы проходили быстро. - В самом деле, пусть называют, как хотят, - успокаивал он себя, - я ведь знаю, что я - первый. Мне, а не Третьему достаётся в первую очередь живительная влага ручья, моя крона самая пышная, я выше и, пожалуй, стройней других.
Он, наверно, сильно удивился бы, узнав, что у людей всё абсолютно так же.
Второму чинару, хоть и несравненно меньше, но тоже кое-что перепадало, и поэтому он не очень завидовал Первому. А что касается Третьего, он то и дело сетовал на судьбу.
- Почему бы ручью не протекать вдоль нас, - сокрушался он, - тогда всем было бы хорошо, а то одним всё, а другим совсем ничего.
_____________
Всё началось из-за этого неугомонного дрозда. Надо же ему было влюбиться. Дрозд в самом деле потерял голову от любви, и хотя его возлюбленная отказывалась с ним встречаться, он всё же не терял надежды.
- Я буду ждать тебя каждый вечер, - дрожащим голосом крикнул он ей. И чтоб она точно не перепутала, прибавил, - на Втором чинаре, у ручья.
- Не придёт, - язвительно прошелестел Первый, наверно, из зависти.
- Кто их разберёт, - ответил Второй чинар, пожав ветвями.
Но дрозд так жалобно пел, такие выводил колена, что однажды она всё же пришла. Немного стесняясь, села на ветку, сказав, что всего на секунду, но дрозд так нежно и настойчиво просил её остаться, что та сдалась. Кавалер тут же из-за пазухи вытащил спелую, сочную черешню, которую припас для возлюбленной.
- Ты никогда не пожалеешь, что осталась; со мной ты будешь счастлива. Хочешь, я подарю тебе весь мир, и ту звезду - самую яркую, или ту - самую далёкую, что еле мерцает - всё, что захочешь...
И журчал ручей для них этой ночью, и шелестела листва, а земля заботливо вращалась, будто бы только для того, чтобы предоставить влюблённым на выбор всё новые и новые россыпи звёзд.
Как все влюблённые, дрозды забыли про всё на свете и, улетев, оставили неубранной после себя косточку черешни.
_______________
Под тёплыми солнечными лучами косточка и проросла. Поначалу никто её и не заметил, но вскоре Второй чинар понял, в чём тут дело. Он не знал, радоваться ему или горевать. С одной стороны, лишняя трата питательных соков вроде бы и ни к чему, но с другой стороны, породниться с черешней - это я вам скажу... Второе пересилило, и чинар вскоре объявил о прелестной черешенке. Разумеется, и Первый и Третий чинары были страшно недовольны - по совершенно разным причинам, но хочешь - не хочешь, а смириться пришлось.
За какой-то год черешенка так подросла и окрепла, что все диву давались. Люди, заметившие её, теперь то и дело тыкали пальцем в сторону Второго чинара.
- Глядите! Чудо-то какое. Черешенка прямо из чинара растёт.
- Да, надо же! - восклицали другие.
Второй чинар вместе с черешенкой вскоре стали местной достопримечательностью. Люди даже ориентировались по ним. Нередко можно было услышать, как далеко внизу, на дороге, встретив прохожего, жители деревни, по обычаю гостеприимства приглашая его к себе, говорили:
- Заходи в гости. Тут недалеко. Вон видишь тот чинар, что посередине? Это не простой чинар. Там прямо из него растёт черешня.
- Не может быть, - удивлялся прохожий.
- Точно, говорю. Так вот, от того чинара, если идти к горе, мой дом первый справа. Пойдём, посидим, отдохнём. Поговорим об урожае. Угощу тебя своим вином. Оно у меня лучшее в деревне. Все знают.
И путники шли, всё переспрашивая:
- Неужели прямо из чинара?
- Да, да, - отвечали им, - сейчас сам увидишь.
_________________
- Какие же мы с тобой молодцы, - веселился Второй чинар, - какие же мы с тобой красивые. Погоди, мы ещё с тобой будем плодоносить, - не унимался он.
Черешенка лишь смущённо улыбалась ему в ответ.
- Конечно, будете, - подхватывал дрозд, который теперь выдавал свою неряшливость за прозорливость, - уж если я берусь за дело..., - многозначительно изрекал он, расхаживая взад и вперёд со сложенными за спину крыльями.
Но увы, этим планам не суждено было осуществиться. Вскоре солнце так нещадно стало припекать, что маленький ручеёк почти весь пересох. Питательной влаги еле хватало на Первого. Второй ещё как-то умудрялся ценой неимоверных усилий добывать её немного, но Третий так измучился, что почти засох.
- Ничего, черешенка, - тяжело дыша хрипел Второй, - вот ещё немного, и пойдёт дождик. Он не может не пойти, - с надеждой говорил он.
Но дождик не шёл, а солнце палило с ещё большей силой. К середине лета на Втором чинаре не осталось ни единого зелёного листочка.
- Когда же эта жара спадёт, - стонал Второй, - нет больше сил терпеть.
- А я предупреждал тебя, братец, - злорадно шелестел Первый чинар, - говорил, что это добром не кончится. Одному-то тебе было бы гораздо легче.
- Конечно, - подхватил Третий, - но ты так говоришь, будто он всё это придумал, а не этот напыженный дрозд. Если бы знать раньше, разве же согласился бы сосед породниться с черешней?
- И как только не совестно вот так вот жить на дармовщину, - с ненавистью продолжал Первый чинар. - Свалилась на нашу голову. Паразитка.
- Но я ведь не нарочно, - заливаясь слезами, оправдывалась черешенка.
- А нам от этого не легче, - возражал Третий.
А он промолчал. Про-мол-чал. Ни одна, даже самая дикая, кислая слива не стала бы молчать, а он промолчал. Бедная черешенка, дрожа всем телом, всю ночь напролёт рыдала от обиды. Со следующего утра она молча отказывалась от пищи, протягивая свои тоненькие веточки к небу, будто просила о чём-то.
______________
- Кап..., кап..., кап-кап-кап... Наконец полил долгожданный дождик. Ручеёк ожил и снова зажурчал.
- Спасены, - прохрипел Третий, жадно подставляя свои иссушенные ветки под капельки дождя.
- Теперь не пропадём, - примирительно шептал Второй.
Но казалось, черешенку дождь совсем не интересовал.
- Оставь её, гордая очень, - ядовито советовал Первый.
Но не в гордости было дело. Черешенку больше ничего в этой жизни не радовало. Теперь даже дрозд не в силах был развеселить её.
_______________
Наступила зима. Такого большого снега и трескучих морозов не помнили даже старожилы. Однажды рано утром, когда морозы особенно лютовали, пришли крестьяне и молча, без всякого сожаления, срубили Третий чинар.
- Ох, судьба моя проклятая, - только и успел простонать он.
- Бедный Третий, - сожалели соседи, - ему никогда не везло.
Но ещё через месяц те же люди пришли снова. Они постояли с минуту молча, потом, обойдя Второй чинар, стали рубить Первый.
- Ненормальные! Идиоты! - кричал несчастный чинар. - Меня-то зачем? - сокрушался он. - Вам же меня тащить будет дальше!
Но люди его не слышали или не слушали.
- Радуйся, радуйся, - с ненавистью шипел Первый, - один теперь остаёшься. И всё из-за этого приблудного дрозда, будь он неладен с его треклятой любовью, - негодовал он.
Ошеломлённого Второго, который так неожиданно стал не только первым, но и единственным, долго трясло от страха. Только через несколько дней, когда морозы резко пошли на убыль и снег кое-где начал подтаивать, он тихим голосом прошептал:
- Черешенка, милая, кажется, нас с тобой пронесло.
Но черешенка не ответила.
- Черешенка, родная, ответь, - просил чинар, но тщетно.
Черешенка погибла. Когда это точно случилась, никто не знал. Маленькая замёрзшая веточка - всё, что осталось от неё.
- Милая, милая моя черешенка, - причитал чинар, - если бы не ты, гореть мне в крестьянской печи. Любимая моя, как же я теперь? Не хочу, не хочу и не буду жить без тебя, - повторял он.
Не на шутку перепуганный дрозд что есть силы помчался к дятлу. Тот простукал чинар в разных местах и выдал своё заключение:
- Нужен отдых и покой, - сказал он в нос, - и всё пройдёт.
- А может, мне принести ему ещё одну косточку? - робко предложил дрозд.
Но дятел категорически запретил ему это делать.
- Ну что ж, - подумал дрозд, - ему видней. Всё же доктор, хотя и дятел, конечно.
Доктор оказался прав. Через некоторое время всё так и вышло. Чинар поправился, окреп, даже подтянулся немного. К нему то и дело прилетают в гости птицы, но всё же, говорят, он тоскует. Нередко в вечерней тишине слышен его грустный голос:
- Бедная моя черешенка, где же ты?
И однажды кто-то прокричал ему в ответ:
- Я знаю, где она теперь.
- Кто ты? - вздрогнул чинар, - как можешь ты смеяться над моим горем?
- Я не смеюсь, я видел её. Я - Одуванчик. Мне, как не странно, отпущено несколько жизней. Она там, далеко-далеко... Растёт теперь у ручья с прозрачной голубой водой. На ней много плодов, и соловьи слетаются на её стройные ветки. Она передаёт тебе привет, и ещё просит, чтобы ты её простил за все страдания, что она тебе причинила.
- Ох! - вырвалось у чинара, - виноват я перед тобой, черешенка. Мне тебе прощать нечего. Ты - лучшее, что было в моей никчемной жизни. Ничего, ничего, - вдруг прокричал он с ожесточением, - скоро наступит зима, и тогда, надеюсь, закончатся мои мучения.
_______________
Зима наступила и в тот год, и во все последующие, но люди не рубили чинар. Нередко было слышно, как местный крестьянин говорил прохожему:
- Заходи в гости. Тут недалеко. Вон, видишь тот чинар? Это не просто чинар. Там прямо из неё когда-то росла черешня.
- Не может быть, - удивлялся прохожий.
- Точно, говорю. Так вот, от того чинара, если идти к горе, мой дом последний слева. Пойдём, посидим. Отдохнём, поговорим об урожае, угощу тебя своим вином. Оно у меня лучшее в деревне, все знают.
И путники идут, всё спрашивая:
- Неужели прямо из чинара?
- Да, да, - отвечают им, - сейчас и сам увидишь.
_________________
Я иду медленно по знакомой тропе, осторожно ступая на острые камни. А на вершине горы хохочет родник. Он попрощался со мной и теперь играет с ветром. Он веселится, шалит, не даёт ветру напиться. Тщетно пытается ветер набрать воду в свои ладони. Родник всякий раз отводит в сторону струю. Так и не набрав воды, ветер негодует.
- Прощай, родник, - кричу я что есть силы, - скоро приеду.
- Я тебе совсем не верю, - шепчет родник, но ябеда-ветер доносит мне его слова.
- Н веришь? Что ж, может, ты и прав. Во всяком случае, никто лучше тебя меня не знает.