Часы медленно текли по ветвям, стрелки прорывали циферблат, оплывали, таяо=ли и застывали на земле разноцветными каплями. Послеполуденный воздух дрожал раскаленным добела камертоном, выступал алмазной влагой на ее коже, проделывая крохотные дырочки в укрывавшем ее пологе пыли.
Времени надоело течь, и оно ушло в землю с легким свистом. Этот звук разбудил ее, она рывком села на постели; пригладила волосы, стерла с лица паутину. Осмотрела белый лоскут, служивший ей zat, и с сожалением убедилась, что он истлел, однако стряхнула с него тельца мохнатых ночных бабочек с обугленными крылышками. Ночью они, привлеченные исходившим от нее светом, бились о ее лицо и шею, а ей снилось, что ее целует любимый.
Любимый. Опять это слово, кисло-сладкое на вкус, стальное на ощупь и похожее одновременно на наконечник стрелы и на взмах горящих крыльев. Он часто ей снится, но она его не запоминает. Зато помнит все остальное.
Иногда она была девушкой, беззвучно плачущей на берегу реки и оттирающей песком ладони от смолы и травяного сока; иногда - маленьким сфинксом на привязи возле маленького глиняного домика (а под крышей - ласточкино гнездо); иногда - кем-то с прозрачными кожистыми крыльями, ищущим свою сестру в центре огромного города; иногда - влюбленным без памяти суккубом.
Больше всего она любила сон, где валялась на зеленой траве и ловила ртом капающий с дерева мед. Под касаниями ее нежных пальцев из земли прорастали туберозы, оплетавшие солнечные лучи, и поутру на них вместо росы было вино; звезды по ночам были такими живыми и близкими, что стоило ей засмеяться, как они вздрагивали и осыпали ее пыльцой, отчего тело ее светилось молочно-голубым светом. В ее разметавшихся волосах, свернувшись клубком, спала змея, она ела яблоки сколько хотела и даже не помышляла подчиняться кому-то. А тот - он не был любимым, он был предназначен не ей.
Она любила всех, любила себя, и темное пламя, якобы сжиравшее ее душу. Было на самом деле ничем иным, как неразрешимой загадкой этого короткого слова. Она вытряхнула из волос травинки и змеиные чешуйки.
Она сложила ладонь лодочкой, и упавшая в нее звезда его рождения стала хрустальным шаром. Но, как ни старалась, она видела внутри лишь себя спящую и танец серых бабочек. Это означало лишь, что в тот момент он думал о ней. Со вздохом она подбросила звезду и проследила ее путь.
Она взяла со стола лист бумаги, чтобы написать песню, но знала, что иссякнет, едва дойдя до половины.
Любимый! Мое ожидание слишком затянулось, я устала заглядывать в глаза каждому любовнику, ища тебя там. Да и смогу ли узнать тебя, когда ты появишься, раз даже не могу предсказать?....