Аннотация: Версия рассказа "Там, где сидит фазан" для конкурса Блэк Джек-8.
Привычка подолгу гулять по городу прилипла ко мне довольно давно, с того времени, как я съехал от родственников и стал жить отдельно. Именно тогда я и начал замечать, что каждый день, часов в семь вечера, некая тяжело преодолимая сила выталкивает меня на улицу и заставляет проводить время в бесцельных шатаниях по окрестностям.
Чуть позже я определил эту выталкивающую меня из квартиры силу как равную времени, проведенному в помещении, поделенному на его объем. Получалось, что чем меньше квартира и чем дольше я в ней просидел, тем сила больше, что, согласитесь, вполне логично.
Сила выталкивала меня из дому практически каждый вечер, и я не особенно ей сопротивлялся. Поначалу, оказавшись на улице, я совершал променад по одному из известных маршрутов, но вскоре меня потянуло исследовать новые земли, если вы понимаете, о чем я (а я уверен, что понимаете).
Чтобы все было по-честному, я изобрел такой способ путешествия, который, как мне казалось, мог исключить всякое воздействие на процесс с моей стороны. Я решил прибегнуть к помощи случайных незаинтересованных проводников - "фазанов", метод выбора которых должен был иметь непременно иррациональное зерно, дабы уравновесить естественнонаучные основы моих прогулок, которые я сам себе нагородил.
Короче: "Каждый охотник желает знать" - значит доехать по красной ветке с любой стороны до "Чистых Прудов", перейти на оранжевую, доехать до "Третьяковской", перейти на желтую, далее до "Площади Ильича", там пересесть на зеленую, потом до "Курской", на ней с зеленой на голубую, дальше до "Площади Революции" с голубой на серую (с синей на получается), до "Чеховской", а там на фиолетовую, в смысле, на "Пушкинскую", где и сидел (на самом деле, чаще стоял) "фазан".
"Фазаны" выбирались обычно из соображений внешней привлекательности, но имелись и другие критерии. Например, из нескольких симпатичных предпочтение отдавалось той, чья красота была, так скажем, наиболее необычной (то есть, нешаблонной и, даже, может быть, странной).
Я стал называть это "выходом в свет".
Чаще всего мои подопечные заводили меня в жуткие московские новостройки, но случалось и углубляться в совершенно глухие, по-питерски колодезные дворы в двух шагах от Кремля. Порой меня даже посещали сомнения, нахожусь ли я еще в столице, или же попал в какой-то другой город, настолько диковаты бывали пейзажи, и с каждым новым "фазаном", с каждым новым выходом, я чувствовал, что приближаюсь к цели.
Проблемы начались месяцев через шесть после первого "фазана". Ранней осенью 1999 года я вышел за девушкой с "Пушкинской" к Макдоналдсу. Она мне понравилась сразу, как только я увидел ее на платформе, даже выбирать не пришлось. Одета она была довольно просто, в духе семидесятых. На ней было короткое светлое пальто, темная водолазка, серая плиссированная юбка и невысокие черные сапожки. Волосы были зачесаны назад и перехвачены заколкой в форме полумесяца, обращенного рогами вверх. Девушка пошла от метро направо и вниз, по направлению к Малой Бронной. Я побрел за ней.
Должно быть, она заметила меня на ранней стадии преследования, возможно, даже еще в метро. Когда мы с ней проходили мимо какого-то ресторана с чугунными журавлями у входа, она вдруг резко развернулась и пошла прямо на меня. Я остановился. Девушка уверенно подошла ко мне на расстояние вытянутой руки и спросила закурить. Я достал из кармана пачку "L&M". Она мельком взглянула на нее и сказала, что таких не курит. Извинилась.
- Вы что, не могли просто подойти? - спросила она, глядя мне в глаза.
- Извините, не мог, - выдавил из себя я.
- Не надо извиняться. Что у вас случилось? - спросила она деловито.
Я вкратце (должно быть, очень сбивчиво) рассказал о выталкивающей силе и о моем способе путешествовать. Она внимательно слушала.
- Знаете, я никогда ничего не смыслила в математике и физике, потому что не могла понять, как можно складывать буквы и цифры, - сказала она, когда я закончил, - поэтому, я ровным счетом не поняла, что вы хотели мне сказать. Вас извиняет только то, что вы, скорее всего, не врете.
Я закивал головой.
- Единственное, что я могу сказать совершенно точно, - продолжила она, - вы что-то делаете не так, раз встретили меня.
Затем она резко повернулась на каблуках и пошла дальше, а я остался стоять, где стоял.
А еще через какое-то время произошло вот что:
Я шел за "фазаном" по переходу с "Третьяковской" на "Новокузнецкую". "Фазан" в тот раз был очень странный, будто из другого мира "фазан". И лицо и одежда - все какое-то особенное, необычное, не местное. Шел я за ней спокойно, даже медленно, а у самого внутри все дрожало от предчувствия, что заведет она меня сейчас, куда просто так не попадешь. То есть, туда, куда мне и надо.
Вдруг, откуда-то сбоку молнией выскочила рука в сером и схватила меня за локоть.
- Младший сержант (неразборчиво), ваши документы, - сказал, появившийся вслед за рукой, серый молодой человек в безобразно растянутом головном уборе с белогвардейской кокардой, напоминающем популярные в советское время кепки "Речфлот".
"Ну, на, бери, царь зверей, мои документы, мою краснокожую паспортину, открывай ее на странице с пропиской, читай: "г. Москва" и, приложив грязноватую ладонь к "Речфлоту", верни мне паспорт, будь человеком, и исчезни из моей жизни..." - должно быть, было написано на моем лице.
Но страница с пропиской младшего сержанта не заинтересовала. Он вглядывался в мое фото, потом в меня (я снял очки для верности), потом снова в фото.
- Что-то вы здесь на себя не похожи, Алексей Германович, - медленно проговорил он, стараясь придать своему детскому голосу хоть какую-то значительность.
"Ежу понятно, непохож. Там, в паспортине, мне шестнадцать, а здесь, перед тобой - двадцать пять. И борода. И усы. И ряху наел. Ну, чуть-чуть". Когда сержант в очередной раз углубился в мой паспорт, я встал на цыпочки и посмотрел вслед удаляющемуся "фазану", которого уже почти не было видно в толпе. "Уходят, уходят, золотые погоны... Ну, отдай паспорт, скотина, ну пожалуйста..."
- У вас паспорт просрочен, - наконец вынес приговор царь зверей и хлопнул моим паспортом себе по ляжке - хлоп, - пройдемте со мной, - развернулся и пошел к приоткрытой деревянной двери, рядом с которой висел белый знак с синими кругами. Хлоп, хлоп.
- Так, месяц всего прошел...
- Пройдемте, не задерживайте, - хлоп...
Серые штаны бездарно свисали с его тощего зада; куртка, размера на три больше того, что в ней, была затянута офицерским ремнем и наискось перепоясана портупеей; на ремне висела короткая дубинка с металлической рукояткой; на ногах - черные ботинки со стоптанными внутрь каблуками... и в правой руке мой паспорт.
Я пошел за сержантом в ту дверь в стене, прошел узким коридором до следующей деревянной двери и оказался в небольшой квадратной комнате без окон. Страшно мне не было. Я был уверен, что ничего такого со мной в отделении не произойдет. Ну, отберут последние деньги, ну, поиздеваются, ну, дадут на прощанье дубинкой по заднице... Но вышло иначе.
Младший сержант отдал мой паспорт маленькому плотному человеку, тоже, естественно, милиционеру, который восседал за пустым письменным столом в самом центре комнаты, а мне указал на низкую табуретку с противоположной стороны стола. После чего, закрыв за собой дверь, вышел из комнаты. Я проводил его взглядом и аккуратно приземлился на предложенную им неустойчивую табуретку, которая, видимо, должна была навевать мне мысли о шаткости моего нынешнего положения, и стал изучать этого второго.
То, что он маленького роста, было понятно из размеров его головы и рук - они были у него, как у подростка - спасала черная дерматиновая куртка, которая делала милиционера несколько шире. Звание его я определить не смог, поскольку с моего места нельзя было рассмотреть погоны, но почему-то я был уверен, что передо мной офицер, а не нижний чин.
Заговорил второй милиционер неожиданно низким голосом.
- Представьтесь, пожалуйста, - пробасил он.
Я представился.
- Адрес по прописке?
Я назвал.
- Место работы и род занятий?
Наша беседа длилась минут пятнадцать - двадцать, за время которой он выпытал из меня все, от размера месячного оклада до любимой футбольной команды. При этом он вертел в своих маленьких ладошках мой паспорт и периодически в него заглядывал.
- Что же вы, Алексей Германович, так небрежно к документам относитесь? - сказал он, после того как все отвлеченные темы для разговора со мной были исчерпаны. - Получается, паспорт ваш недействителен, и я имею право задержать вас до выяснения личности. Понимаете, о чем я?
- Понимаю, товарищ...
- Младший лейтенант.
- Понимаю, товарищ младший лейтенант.
- И что мне прикажете с вами теперь делать, Алексей Германович?
- Думаю, отпустить под честное слово, - попытался я обратить происходящее в шутку, - обещаю вам, что завтра же пойду в паспортный стол...
Товарищ младший лейтенант недобро прищурился.
- Не-е-ет, Алексей Германович, так не пойдет. Вы отняли у нас с младшим сержантом наше драгоценное время и теперь хотите уйти безнаказанным?
Я хотел сказать, что это они с младшим сержантом отняли у меня действительно драгоценное время, но промолчал.
- Мы ведь не просто так тут сидим, - продолжал младший лейтенант, - у нас служба, понимаете?
- Понимаю... а давайте, я заплачу штраф? - предложил я. - И инцидент будет исчерпан...
- Нет, не будет! - лейтенант звонко хлопнул по столу ладошкой. - Деньги ваши нам с младшим сержантом не нужны, нам нужно ваше письменное раскаяние, понимаете?
- Письменное раскаяние? - переспросил я.
- Именно что письменное! Вот вам бумага и ручка, пишите. - И он положил передо мной сероватый лист формата А4 и шариковую ручку.
Ручка оказалась старой советской, состоящей из двух половинок, соединяющихся резьбой, такие еще часто ломались именно в месте соединения половинок. Я аккуратно взял ее и пододвинулся к столу.
- Чего писать?
- Пишите: Расписка. Я, Цейслер Алексей Германович, 1974 года рождения, полностью признаю свою вину перед обществом и обязуюсь в течение пяти рабочих дней с момента подписания настоящей расписки продлить действие своего гражданского паспорта. Написали? (я кивнул) Теперь, дальше: одновременно обязуюсь впредь не появляться на станции метро "Пушкинская" московского метрополитена без веских на то причин, таких как: пересадка на другую ветку или выход со станции в город...
От неожиданности я чуть не свалился со своей табуретки.
- Вы что, с ума сошли? Причем тут "Пушкинская"?
- А сами знаете, - прошипел младший лейтенант так, что мне стало страшно.
Расписку я дописывал в состоянии близком к аффекту.
Младший сержант встретил меня на выходе и по-приятельски похлопал по плечу. Я хорошо запомнил его узкое лицо без растительности, пустые светлые глаза, короткий, сомкнутый рот, острый подбородок и тонкую шею с непомерно крупным кадыком. Все это так неестественно торчало из воротника с какими-то непонятными мне петлицами, что я стал сомневаться, живой ли это человек, или же плохо прорисованный персонаж из какой-то компьютерной игры.
После этого случая я перестал исследовать Москву описанным выше способом. Дело не в том, что я чего-то там испугался, просто эти странные менты случайно или нарочно проткнули и тем самым погубили мою фантазию, о существовании которой, по идее, мог знать только я один. До сих пор не понимаю, как они смогли туда влезть.
На "Пушкинской", я, разумеется, появляюсь и каждый раз по привычке ищу глазами "фазана", но, даже если и замечаю его, всякий раз прохожу мимо и не оглядываюсь.