С некоторых пор Пётр Кузьмич Востряков полюбил послеобеденные прогулки. К любви этой Востряков пришёл случайно. Соседка Марья Дмитриевна однажды забыла на кухне журнал то ли "Работница", то ли Крестьянка"(Востряков за давностью и название-то позабыл). А так как среди всяческих любовей Петра Кузьмича была любовь к изучению периодики, он, конечно же и прихватил журнальчик с целью изучения животрепещущих проблем жития противоположного пола. Говорите, как-то не этично чужое брать с кухонного стола? Странный вы человек, однако... Кто ж из рук выпустит то, что само вам в руки и приплыло?
Тем более, что Востряков был человеком совестливым и журнал этот возвернул на прежнее место, чем удивил Марью Дмитриевну до беспамятства. Весь день старуха причитала: "Вот давеча - тута лежал и раз!- и нетути!
А тут - вот те раз! Не было, и вдруг - вот он, тути!"
А периодика Вострякову-то на пользу пошла. Из советов, предназначенных женскому полу вычитал он о пользе прогулок после принятия пищи. Мол, прогулки эти "помогают усвояемости пищи и способствуют улучшению пищеварительного процесса".
Вот с тех пор и полюбил пoслеобеденные прогулки. Он только начал эти прогулки, как однажды мысль искрой в мозгу: "чего же зазря ногами по парку перебирать, надо же и мозгам работу дать!" Вот с этой мысли и приучил он себя во время прогулок философствовать на разные темы. Темы носили характер как глобальные, так и локальные, местные, типа "характер общежития человеков в отдельно взятой комунальной квартире".
Однажды прогуливаясь, он добрёл до любимой скамейки и убедившись, что никто из посторонних не посягнул своими чреслами на неё, присел, настроился на философский лад. В тот день тема философических размышлений явилась какая-то странная:"Тварь ли я дрожащая?" В одну прогулку тема эта не уложилась, а превратилась в трёхсерийную.
Зря он эту тему выбрал, зря. Всякие воспоминания нахлынули, в основном неприятные.
Вспомнился ему 10-й класс, комсомольское собрание, персональное дело Витьки Комарова. Витька сорвал контрольную по математике. Он доску воском намазал, да так, что ничего не написать на ней. Так Витька-то не дурак, он не только в ихнем классе воск употребил, но ещё в нескольких учебных помещениях, чем сорвал в 8-м классе годовое изложение. По совокупности преступлений было принято решение влепить ему строгий выговор по комсомольской линии.
Он, Петя Востряков, проголосовал "ЗА". Вспоминая эпизод этот, Востряков прошептал: "Ну и тварь же ты, Петька... Витька тебя тогда от двойки уберёг, а ты его предал..."
На второй день вспомнилась ему Наденька Поливанова. Вскружил он девке голову, да и у самого голова вскружилась от любовных услад. В пятницу это случилось, 13 числа. И представилось Вострякову, как он зарплату перед женой Надей на стол выкладывает.А в ответ - задыхающийся женин голос:
- Э... это что та..такое?
- Вот, Наденька, зарплату принёс...
- Зааа-рпл - ааатууу? Младшего научного сотрудника? Да на что мне молока дитяте купить? Да ты у меня две недели без питья и хлеба будешь, как Атланты те!
А тут ещё представились ему пелёнки дйтятей подписанные, и надо к колодцу идти воды натаскать...
А тут ещё плач круглосуточный, у дитяти то зубки режутся, то вздутие живота...
И, вот, как представилась Вострякову эта картина маслом, вобщем, слинял он с любовной лодки, чем обрёк Надежду на неутешное психическое расстройство.
"Ох, и тварь же ты,Востряков..." - так подумал про себя Пётр Кузьмич, вынеся себе приговор.
А на третий день пришёл ему оправдательный вердикт. Вспомнил он профсоюзное собрание на заводе, где он выступил с горячей разоблачительной речью. Он нормировщицу Элеонору Георгиевну Крымнашеву разоблачил, та нормы втихомолку завысила, а расценки прежние оставила. Каким нюхом Востряков это учуял, он и сам позже не мог вспомнить. Но учуял. И публично разоблачил. Завод неделю гудел, сговорились митинг устроить перед городской администрацией, а диктатором, как у декабристов, чтобы требования коллектива к администрации зачитал, выбрали Вострякова.
Из Москвы приезжали, из ЦК КПСС, из Верховного Совета приезжали... Уговорили, уломали не бузить.
А Вострякова тогда в местком избрали, ответственным за учёт и контроль над администрацией завода.
На исходе "третьей серии" Востряков пришёл к выводу: "Фиг вам! Я тоже право имею!" С этой мыслью и успокоился, самоутвердившись в этом миpe.
Давно это было, выявление философско-психологического портрета личности. Нынче же...
Нынче Вострякова волновали глобальные вопросы философии бытия. "От частного - к общему!" - любил он повторять, а потому, волновал его философско-психологический портрет человечества.
И сегодня, присев на любимую скамейку, задумался на тему "Что наша жизнь и что есть человечество в ей?"
А тему навеяла фауна. Прямо перед носом Вострякова скакал и чирикал воробушек. Чирикал и скакал...
"Эх, дурашка, - задумался Пётр Кузьмич. - И чего чирикаешь?И сам не знаешь. Ведь от счастья, дурак, чирикаешь... А где оно, твоё счастье? Вот, в чём оно? Поди, сам дурак не соображаешь...
Так и мы, человеки, скачем по жизни, чирикаем от счастья, а в чём оно и не понимаем. Недостижимо это понятие для нашего разума, потому и задаёмся вопросом: Счастье! Ауууу! Где ты?"
Взгляд Вострякова переключился на ворону. Та степенно, важно, с гордо поднятой головой дефилировала мимо воробья, презрительно поглядывая на него.
"Вот! Вот умное создание! - радостно воскликнул про себя Востряков. - И не в пример воробью во фрак одетое, и ум! ум во взгляде просвечивается!"
Ворона степенно огляделась, увидела кучку мусора из веточек, опавших листиков и нескольких бумажек. Такой же степенной походкой с виду равнодушно-гордой, она направилась к мусору. Там, приглядевшись, заметила что-то блестящее, подхватила это блестящее в клюв, взмахнула крылами и улетела.
Сказать, что востряков был раздосован, разочарован, это значит ничего не сказать!
"Дура! Пошлая дура! - воскликнул Востряков, - и на что позарилась? На фантик конфетный... Да, яркий. Да, красивый. Но ведь - пустышка! Пустая оболочка, в которой ничего нет! Небось, интерьер в своём "будуаре"-гнезде полетела обустраивать... Дура, на фантик блестящий позарилась... И в этом и есть еёное счастье... Скучно на этом свете, господа..."
От вороны его философско-психологический взгляд переключился на человечество.
"Так и мы, человеки... "Да здравствует коммунизм во всём мире!" И мы зачирикали! И мы заскакали! "Да здравствует! Коммунизм! Во всём мире!" Чирикали и не понимали, что это - всего лишь фантик, пустышка..."
Машинально мозг его обратился к вопросу "Что наша жизнь?"
"Вот древний мудрец изрёк "Жизнь прожить - не поле перейти..." На каком языке произнёс никто не знает, но все уверяют, что мудрец был ихней нации и произнёс на ихнем языке.
Глупцы! Не понимают, что "Жизнь прожить - это именно поле перейти!" Вот только поле не простое, заминированное...
И ползёшь ты по нему, а тебе из всех репродукторов, что расставлены по периметру поля: "Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом!"...Душевно поют, вроде даже искренне...
И вот, доползаешь ты до края поля, до исхода твоей жизни. Морда вся в синяках, кровоподтёках, нос на бок сдвинут, глаз заплыл... От одёжки одни лохмотья, а сквозь лохмотья ошмётками твоя кожа свисает...Вот она, жизнь... И думаешь про себя: что наша жизнь..."
Вот на такой пессимистеческой ноте и закончил свою философию на сегодня Востряков Пётр Кузьмич.
Уходил он домой грустный, подавленный. Мысль одна сверлила мозг:"Завтра надо философию оптимизмом развести..."
