Идти очень тяжело. Внутренности сжались в области солнечного сплетения. Сердце колотится. Мы, пошатываясь, бредем по дороге на остановку. Черт, как же хочется пить. Я поднимаю взгляд - за каждым объектом тянется шлейф. Такое чувство, что я смотрю слайд-шоу. Или очень быстро моргаю. Или какой-то придурок балуется со светом.
Рядом вышагивает мой брат. Я слышу его сопение. "Походу палимся мы конкретно", - выдавливает он из себя. Да, походу. Но ничего тут не поделаешь. Не обращай внимания на эти ужасные наркотики. Просто дойдем до остановки, сядем в троллейбус и поедем к кучке музыкантов, которые спрятались где-то в старых дворах.
Интересно, как мы выглядим со стороны? Два дурня на деревянных ногах и с остановившимися взглядами. Но это не важно. Важно то, что в голове у меня грохочут "конкрррррррретно", и почему-то "снаррррружи", и еще "целуйу нииииделю". Как будто обрушивается ледник.
Закуриваю сигарету. Нет, не пошла. Выкинул. В троллейбусе хорошо. Есть свободные места, мало народу. Можно спокойно погружаться в глубины сознания и пускать слюни. Никто не заметит.
Троллейбус медленно и величественно оторвался от земли и начал подниматься вверх, к вершинам огромных сверкающих небоскребов. В это время дня движение довольно сильное - антигравитационные машины, обтекаемые, цветастые, похожие на стаю фруктовых эскимо, с гулом и свистом парят почти под самыми облаками. Троллейбус завис на некоторое время, дожидаясь просвета в потоке транспорта, и когда он появился, аккуратно перестроился в поток, и грузная машина полетела в направлении изящного шпиля на горизонте. Черт возьми, это кто, Энакен Скайуокер едет рядом с моим троллейбусом?
- Выходим, - говорит мой чертов брат. Сбивает мне настройку.
Мы идем непонятно куда по узким и до тошноты уютным улочкам. Но идти уже легче. И свет больше не моргает.
Пара поворотов, мимо кинотеатра и "бухого" заплеванного парка. Еще поворот. И за бетонным решетчатым забором на милой желтой скамейке со спинкой разбили бивуак наши "мужыканты". Один с редкими пегими длинными волосами, курносым мелким носом и поросячьими глазками восседал по середине скамейки. Праворуч от него - крупная черноволосая девушка. Королева из лагеря. Я ее так и не вспомнил. Наверное, потому что с тех пор ее значительно раздуло. И она "почернела". Разукрасила глаза и волосы. Ее трубный голос разносился далеко по округе. Рядом с ней - девочка-фотограф. Каре, пухлые щеки, зеркальный фотоаппарат, который она, как ребенка, баюкала на руках.
Леворуч от пегого, центрового, как его назвал один из присутствующих - блондинка с косой и блядским взглядом. Ничего такая. В джинсах в обтяг и кофточке без рукавов. Я ее себе тут же мысленно сфотографировал. И мой брат. Он мастер занимать свободные места на скамейках. Клянусь, никто даже не успел заметить, как он сел.
Затем я перевел взгляд на партию стоячих. Когда я поворачивал голову, я типа помог себе всем телом - невротически дернул корпусом и верхними конечностями, как гребаный Берт из улицы сезам. Осборн. Уже с морщинами. Выдающейся вперед челюстью, нависающими над глазами надбровными дугами и угрюмым взглядом он напоминает Хеллбоя. Сейчас он стоял весь напряженный и не глядел на собеседников. На все вопросы отвечал отрывистыми фразами. Обиделся. Да, Осборна легко обидеть, когда он трезвый. Пьяного его пинают и обсмеивают. А когда Осборн трезвый, он требует уважения, чтобы с него пылинки сдували. Как выяснилось позже, его обманом заставили сожрать пончик из помойки. Мой брат нашел в мусорном ведре пакет пончиков и бутылку кока-колы.
И последний, перкуссионист в шортах, сверкает белесыми пухлыми ляжками (Центровой называет его Ляшечкой). Шумный и наглый. Но "фишак сечет". Первыми его словами, обращенными ко мне, были "Держи руку на пульсе". Недаром врач. Я не держал. И ничего ему не ответил. Только вымучил из себя улыбку.
Королева протрубила мне:
- Будешь вино.
- Нет, спасибо, - не люблю вино, тем более красное.
И она хмыкнула. И отвернулась. Обиделась? Но почему? Им же больше достанется. Хотя, скорее всего, виновата сама фраза. Звучит действительно по-хамски. Надо было протянуть что-то типа "неее, нихачупасиба". Так... народнее что ли. Но, с большего, ее обиды мне по барабану.
А потом начались разговоры. О напасах? Черт, откуда это вообще? Нет, не о напасах. Болтали о репетициях, о концертах и их организации. А потом накатила вторая волна. Я не мог спокойно стоять - я, почувствоывл себя классическим ботаником в очках и с черными глупыми усами под носом, который попал на инязовскую вечеринку - переминался с ноги на ногу, то засовывал руки в карманы, то скрещивал их на груди. Я исподтишка глянул на брата. Он сидел неподвижно, как статуя, уставившись в одну точку. Затем я посмотрел наверх: там, высоко в небе, один за другим летели куда-то космические корабли. Да, вторая волна.
То, что я помню из разговора, так это то, что у перкуссиониста толстые ляжки. И концерты, сейшены, вечерины. Они сбили мне настройку. Я не вижу больше космические корабли. Теперь я в вонючем, потном клубе с множеством крутых лестниц и покатыми стенами. Это что, чердак? И я вижу Центрового, с размазанной по лицу губной помадой и в порванном на плечах узком коротком платье, который орет в микрофон богохульства. И пьяного в драбабан Осборна, топчущего примочку и перебирающего непослушными пальцами струны.
Девочка с косой послала мне один из своих самых блядских взглядов. Был бы я трезвый, я был бы польщен и ответил бы ей тем же. Но вместо страсти, я отправил секси-косе бессмысленный и наркотревожный взгляд. И получил улыбочку. М-м-м. Еще одна фотография в мой мозговой альбом. Замечательно. Вот еще был бы я точно уверен, что моя голова на двери просто сон.
- Дуб-бидуб-бидуб, стрейнджерс ин зэ ку, эксченджин глэнсез, - вертелось у меня в голове, когда в нашем полку прибыло. Престарелый неформал в очках и с бородой на "олдовом" спортивном велосипеде с передачами и какой-то худосочный, явно взрослый, чувак в компании двух безликих девочек. Поздоровались. Тройца уселась на соседнюю скамейку, а престарелый вместо приветствия рассказал бородатый анекдот про Трубача, Борю Моиссева и татуировку "Б". Причем неправильно и не смешно. Он смазал концовку и переборщил с голубизной. Вежливо посмеялись. Он даже не успел закончить анекдот, как уже доедал один из помойных пончиков. Никто не возражал. На здоровье. Жуя пончик, он облокотился на хромированную раму своего велосипеда (рост позволял) и, усмехаясь одними глазами, разглядывал собравшихся сегодня на этой скамейке в этом старом дворе.
А потом появилось чудо, обеспечившее нам тему для разговора на добрый час. Киса-подросток. Серая в полоску. Идеальных пропорций. Любопытная кица сбалансировала по решетчатому бетонному забору, спрыгнула на скамейку, потом на землю и грациозно подбежала к Королеве и девочке-фотографу. Последняя подскочила с места и принялась ползать по земле и фотографировать беззаботное животное с разных углов. Главное, не завали горизонт. Секси-коса с улыбкой наблюдала за этими эволюциями, она сидела бочком, и как очень часто бывает у многих девушек в джинсах в обтяг, ее спина "треснула". Фотоаппарат в моей голове щелкает раз, щелкает два, щелкает три.
И начались ути-пути. Кису попытались сграбастать, но она увернулась и отбежала на безопасное расстояние. Беги, кица. Спасайся. Ты еще молодая и не знаешь, на что способна подпитая одинокая девушка (прости Госоподи, может утащить к себе домой). Я слал ей телепатический сигнал, но жажда наживы как всегда победила. Ее подманили пончиком. Да ты же его даже не съешь! Беги! Поздно. Только слепой бы не заметил, как в алкогольной мути глаз Королевы загорелся нездоровый истеричный огонек. Она поднялась с места. Мне осталось только воздохнуть.
- Знаете что? - протрубила она риторический вопрос,- этот котенок идет со мной домой.
Все разговоры стихли. Мы молча наблюдали, как "пиковая дама" подхватила это нежное существо под брюхо и прижала к своим наливным грудям. Безликая девочка номер один и взрослый чувак состроили умиленные гримасы и обнялись. Ага, значит, они состоят в каких-то отношениях. Ага, проснулись родительские инстинкты. Какая, бля, прелесть. И тут этот чувак начал вещать.
- Да он же совсем домашний, - говорил он, глядя, как королева мнет и теребит отчаянно вырывающегося котенка. А я увидел в котенке ребенка улицы. Она была рождена на улице, выросла на улице, улица ее воспитала. А люди ее просто подкармливали. Вот она к нам и полезла. Во всем виноваты алкоголь и недальновидность.
- Ага, ага, - поддакивала безликая девочка номер один.
Девочка-фотограф без устали щелкала радостную бухую Королеву и бедную кицу, трепещущую в ее медвежьих объятиях.
- Он у меня будет жить, я ему сделаю место, приучу к туалету,- уросила Королева.
А взрослый чувак уже углубился в какие-то невыразимые дебри рассуждений о бездомных животных. Безликие девочки смотрели ему в рот. Первая поддакивала, вторая молчала.
- Видишь, это уже матерый. Смотри, он - хозяин двора, вожак - поучал взрослый чувак, показывая на поджарую, полную сил дворнягу, катающуюся на спине в детской песочнице. Какой вожак?! Вожаки лохматые, большие и ленивые!
Я послал брату телепатический сигнал: "Ты тоже это слышишь?" "Ага, это мы обдолбались или они? Что за херню они говорят?"
Я в звездных войнах, я в звездных войнах. Представь, как бы ты себя чувствовал, окажись ты в далеком будущем в далекой галактике. Скорее всего, как все. Ведь все чудеса будущего кажутся чудесами, если они в будущем. Для настоящего это всего лишь повседневность.
К счастью, кица вырвалась и убежала.
Вино еще оставалось, когда Осборн захотел прокатиться на велосипеде. А девочки - посмотреть фотографии. "А почему бы и нет?" - подумал я, и пристроился аккурат за секси-косой, конечно. Кстати, фотки кицы получились очень милыми и сделаны они были не без чувства и мастерства. Ее шерсть сверкала на солнце, а голубые глазки пробуждали только теплые чувства даже в моей саркастичной душе.
Попа секси-косы касается моего бедра. Запоминай ощущения, запоминай каждый импульс, посылаемый нервными окончаниями в твой мозг, припрячь их на потом.
А фотографии с Королевой внушали ужас и отвращение: улыбка через все лицо, как у джокера, обведенные черной тушью пьяные глаза, лапа с черными ногтями, обхватившая котенка, напуганного и открывшего в немом... крике(?) пасть.
- Ой, как круто, - сказала Королева.
Я решил заговорить:
- Что круто? Смотри, как он орет. Ему хреново.
- Неправда, он счастлив.
- Счастлив? Да он несчастен.
Королева уселась на скамейку:
- Нет.
Я пожал плечами:
- Можно мне вина?
Мне протянули стакан. Треснутый. Я понял это, когда добрый глоток крепленого вылился мне в рукав. Сука.
Осборн вернулся с велосипедной прогулки. Из-за стакана я наблюдал, как олдовый велик перекочевывает из рук Осборна в лапки Ляшечки. Ляшечка оседлал велик и, буксуя, рванул куда-то за деревья. И я заметил какой-то знак. Стало как-то темнее, и ворона где-то тревожно закаркала. Я посмотрел на брата. Он кивнул.
Взрослый чувак показывал безликой девочке номер один одну радужную картинку за другой: как они купят щеночечка или котеночка, как будут его кормить, и купать, и выгуливать, а когда животное вырастет, он лично будет его тренировать и натаскивать... на кого, интересно? На безликих девочек? Да родите вы, бля, ребенка. Безликая девочка номер один повторяла "да, ага, да, ну, точно, да, да". Интересно, она знает, что такое бутират? Безликая девочка номер два молчала.
- Слышал ли ты о Дарте Плегасе Мудром? - спросил у меня Канцлер Палпатин. - Он так хорошо познал Силу, что мог уберечь от смерти тех, кого он любил.
- Глупости, - ответил я, - зачем беречь кого-нибудь от смерти? В этом мире нет ничего, кроме горя, ненависти, неуверенности в завтрашнем дне, страха перед ним. Если кого-то любишь, то не позволишь ему и минуты лишней задерживаться на этой помойке.
Палпатин с изумлением уставился на меня:
- Идиот, ты что, не читал сценарий?
В чувства меня привел звонок мобильного телефона. Это у престарелого неформала. После короткого разговора он бросил что-то типа "там беда какая-то" и убежал прочь.
- Велик принесут,- спророчествовал я, с трудом сдерживая смех.
Так и было. Ляшечка приволок велосипед на собственном горбу. Соорудили полевой госпиталь. И Ляшечка в белом халате, с ног до головы выпачканный в крови, кричал: "Реанимационный набор сюда, срочно! Сестра, тысячу кубиков адреналина. Это нихуя не волчанка!" А родственник велосипеда, дрожащими руками теребил мокрый от слез носовой платочек.
Стряхнуть наваждение. Неформал достал из бардачка какие-то инструменты начал выправлять изогнутое в бараний рог колесо. Ляшечка виновато стоял рядом и пытался помочь, выдумывая на ходу легенду о стае бешеных собак. Они за ним погнались. Ляшечка вильнул и вмазался на полном ходу в дерево. Вранье. Не было никаких собак. Не было слышно лая. А отъехать далеко он не успел. Так что, врет Ляшечка. Но я ему не судья. Черт его знает, как бы я себя повел на его месте. Главное представить все так, чтобы вина пала на форс-мажор. Типа этого нельзя было избежать.
А взрослый любитель животных вцепился в идею бродячей собачьей стаи и изрек гениальнейшую мысль:
- Если ты на велике едешь, и за тобой собаки погнались, не нужно стараться уйти от них. Остановись и посмотри им пристально в глаза.
Ага. Если хочешь, чтоб тебя нахуй на куски разорвали. Как же эта уродина меня бесит. Я не могу спокойно фотографировать секси-косу. Все мои каналы забиты одной картинкой: я хватаю этого чувака за грудки, швыряю об землю, усаживаюсь на него сверху и молочу кулаками по его противной физиономии. Меня зовут Алекс Мерсер, и я не помню, что со мной сделали, но я найду ответственных за этот кошмар... и они заплатят.
Нет, нет. Спокойно. Где-то за моей спиной престарелый неформал орет на Ляшечку, чтоб тот шел к остальным пить пиво и не мешал. Секси-коса сидит нога за ногу и размахивает из стороны в сторону изящной, миниатюрной ступней, туго обтянутой босоножкой. Теперь я включаю мысленную видеокамеру. Королева молчит. Потом резко поднимается, поднимает девочку-фотографа, и говорит, что им пора домой. Девочка-фотограф вздыхает, но подчиняется. Они уходят. Без котенка.
Странный вечер. Пропитанный неловкостью и идиотизмом. То, что я люблю. Поднимается со скамейки взрослый собачник и пара безликих девочек.
- Ну, Осборн, очень рад был повидаться-пообщаться, - обращается он к Осборну и жмет тому руку.
Ага, пообщаться. Они за все время и слова друг другу не сказали. Но реальность сегодня дала течь. Так что, пусть их. Троица растворяется в сгустившихся сумерках.
- В общем, у меня никаких претензий к тебе нет. Всякое бывает, - говорит престарелый неформал Ляшечке и хлопает его по плечу. Велик более менее починен. Колесо крутиться, хоть и восьмеркой.
- Ну да, но чувство вины есть... -говорит Ляшечка.
- На то оно и чувство вины, чтобы есть, - намекает на что-то неформал и отправляет в рот последний из помойных пончиков, - на то оно и чувство вины...
Ага, сказал, как отрезал. Велик унес его мудрость куда-то за придорожные кусты.
Я посмотрел на секси-косу. Закусила губку. Не могу фотографировать. Накатывает третья волна. Последняя. В моих глазах пляшут и приседают барсуки. "Баджер, баджер, баджер, баджер, баджер, баджер, баджер, машрум, машрум!", - доносится откуда-то с задворок моих мозгов.
А-а! снээйк, снээээйк, итс э снэээйк.
- Бля-а-а, змея! - вскрикиваю я.
Чувствую себя Тупаком Шакуром. Ол айз он ми. Все смотрят на меня, как на психа. Я псих. По крайней мере, сегодня и сейчас.
- Ты вообще как? Держишь руку на пульсе? - повторился Ляшечка.
- Ну, - отвечаю я.
- Говори не "ну", а "да", - умничает Ляшечка.
Я только пожимаю плечами.
Пора сваливать. Я беру за руку секси-косу, рывком поднимаю ее со скамейки и притягиваю к себе. Я шепчу ей на ухо:
- Не хочешь поводить тачку на Марсе?
- Да, - дрожащим от нетерпения голосом соглашается она.
Мы садимся в мой новенький Т-65 "Крестокрыл". Вся компания следит полными зависти глазами, как мой блестящий истребитель взмывает в воздух и растворяется в темно-синих небесах. Хм... звучит, как эвфемизм.
Меня зовут Алекс Мерсер, и мою сестру похитили. Я несусь по Таймз-сквер, держа над головой помятый Пассат, расталкивая им обезумевших от ужаса прохожих, морских пехотинцев и полоумных зомби. Воздух трещит по швам от звуков выстрелов, взрывов, рева и чавканья зараженных, жутких криков разрываемых на части людей. "Помогайте раненым", - кричит кто-то. Н-е-е-е-е-е-т. Раненых не будет. Будут только трупы.
Я лежу в какой-то темной комнате. Я не чувствую своего тела. Оно превратилось в беснующийся вихрь отдельных атомов. И перед глазами маячит что-то. Какая-то темная фигура, за спиной которой болтается длинная коса. Она гладет ладоньмнена лицо, и я теряю сознание.
Я проснулся рано. С рассветом. И увидел свою голову на стене. Все-таки это был не сон.