- Храни тебя бог, - говорит Анька всякий раз, когда мы расстаёмся хотя бы на час. Это ужасно глупо и смешно, и она сама знает, что это ужасно глупо и смешно. Но такова Анька. Упрямая и суеверная.

Она могла бы сказать проще:

- Береги себя.

Пафоса меньше, а суть та же.

Анька маленькая и тощая, волосы у неё рыжие, стрижены коротко. Ногти разноцветные, руки исцарапаны. Анька лечит кошек, а кошки отвечают ей взаимностью.

Обычно это пустые слова: никогда прежде я так не любил. Люди набиты пустыми словами, в их головах шумным эхом пляшет пустота.

Я - другое дело.

Любовь странная штука. Из-за неё ты готов делать глупости, зная совершенно точно: это глупости.

- Ты стал бледен, - говорит Анька. - Покажись доктору.

Мне не нужен доктор. Мне нужно найти Башню, которая снова проросла и, кажется, успела глубоко пустить корни в моём мире. Я чувствую, как этаж за этажом тянет она ко мне свои тёмные объятия.

Я должен её уничтожить.

Я должен ехать на Урал. Лететь в Пхеньян. Спуститься на дно Марианской впадины. Где-то там притаилась Башня.

Вместо этого я иду к доктору.

Доктор смотрит на меня слишком серьёзно. Я знаю этот взгляд. Эти попытки заполнить пустоту. Серьёзными намерениями и поступками. Важными вопросами и событиями.

Людям неведомы настоящие проблемы.

Никому из них не приходится нести на плечах целый мир. Никому из них не приходится жить в мире, который сам же несёшь на плечах. Кое-что понимал только сумасшедший старик Гёдель.

На самом деле он понимал слишком много. Мысли его скрутились резными арками и лестничными пролётами, проросли каменными стенами сквозь ткань моего мира, разрушая всё на своём пути.

Я убил Гёделя.

За тысячелетия нашего знакомства Башня сделалась хитра и коварна. Стоит мне ослабить внимание, она пускает корни в самом неожиданном месте. Где-то в Месопотамии до сих пор тлеют глубоко под землёй её руины. В Нью-Йорке и под Москвой, в мёртвом сознании Гёделя, в сожжённых и недописанных книгах. В литографиях Эшера. В токкате и фуге ре-минор Баха.

Доктор смотрит на меня слишком серьёзно.

- Ваше сердце, - говорит он. - Никогда такого не видел. Пожалуй, я напишу диссертацию.

Мой мир полон иронии. Человек встречается с богом, но способен заметить только дефект его митрального клапана.

Доктор протягивает мне снимок МРТ. Руки его дрожат.

Моё сердце белыми линиями прорезает черноту плёнки.

Оно изрыто окнами и бойницами. Путаные лестницы и искажённая перспектива многоярусных залов, ордерные аркады и травертиновые стены.

Всё это сплетается в торжествующую щербатую ухмылку Башни.