Аннотация: - Загляни ей в глаза! - Указала старуха мне на окно. - Скорее!
НОЧНАЯ ПТИЦА
Мы приехали поздно вечером. Я поставил машину в гараж, открыл дверь и, залив прихожую ярким светом, пригласил Лотту войти. Она была здесь впервые, и мне очень хотелось, чтобы ей все понравилось. Старый дом моих родителей вот уже несколько лет пустовал. Он давно нуждался в ремонте, но, к счастью, пока еще был пригоден для проживания. Конечно, я надеялся, что после недавней смерти матери, Лотта немного развеется и, побыв несколько дней со мной наедине, не будет так сильно грустить.
Она осторожно переступила через порог, скинула туфли на потемневший от времени паркет и медленно прошла в гостиную, с интересом оглядываясь вокруг. Сначала ее внимание привлекли длинные книжные полки с подписными изданиями, которые всю жизнь собирал мой отец. Затем она скорчила забавную рожицу огромному, во всю стену, зеркалу, которое так любила мама. Подойдя к старинному дубовому комоду, задумчиво потрогала медные резные колечки его выдвижных ящиков. Ее глаза быстро пробежались по комнате, и тут же вернулись обратно к комоду, остановившись на маленькой запыленной шкатулке.
Открыть ее было непросто; крышку удерживал миниатюрный замочек с потайной кнопкой. Лотта, смешно выпятив нижнюю губу, попыталась решить проблему, ковыряя шкатулку крепким рубиновым ногтем, но из этого ничего не вышло.
Она намеренно грустно вздохнула и, сделав притворно-обидчивое личико, выразительно посмотрела на меня. Я удивленно покачал головой: обычно она не сдавалась так быстро.
- Ну, почему?
- Ну, как хочешь. - Взяв из ее рук шкатулку, я указал на маленькую еле заметную кнопочку.
- Я сама! - Ее быстрые пальцы нащупали механизм, и крышка моментально откинулась. Что-то скрипнуло. Словно аромат нежных, но увядающих цветов, гостиную заполнили тихие печальные звуки полонеза Огинского. Казалось, призрачным облачком они проплыли над нами и испарились где-то под потолком.
- Вот это да! - Лотта восторженно вздохнула, крутанула еле заметный рычажок, захлопнула крышку, вновь нажала на кнопку.
Шкатулка заиграла опять, и пока музыка обволакивала нас своими волнами, я подумал, что вот оно, то счастье, о котором так долго мечтал: стоять вот здесь, рядом с Лоттой, смотреть на нее, прикасаться к ней, любить ее. Пока она, замерев, остановила свой взгляд на узорах ковра, я наслаждался чертами ее лица.
Любовался ее распахнутыми голубыми глазами, тонкими длинными ресницами, бескомпромиссно прямым и точеным профилем. Не удержавшись, я погладил ее по густым и черным, словно сон без сновидений, волосам.
Музыка кончилась, Лотта встретилась со мной взглядом и, с детской непринужденностью улыбнувшись, бесшумно подошла ближе, выставляя вперед тонкие изящные руки. Не в силах противиться такому чудесному соблазну, я обнял ее и крепко поцеловал. Мне невольно вспомнился эпизод из нашей городской жизни, когда однажды я застал Лотту за истреблением литровой банки с вишневым вареньем, какое передали мне родственники из деревни. "Ты так давно не целовал меня, - сказала моя милая сладкоежка, - что я подумала: может, я недостаточно вкусная?"
Мне никогда не забыть того длинного "вишневого" поцелуя, который подарила она мне в подтверждение сказанных слов - его привкус и вязкую сладость до сих пор иногда ощущаю я на своих "сердитых" по ее выражению, губах.
Спать мы легли поздно, я моментально заснул и в скоплении хаотических выдумок сна плавал в блаженной струе все той же мелодии из шкатулки: казалось, она пророчила нам счастье будущей жизни, в которой ни я, ни Лотта не мыслили себя друг без друга, не зная, что нас ждет еще впереди.
И вдруг странная дисгармония звуков влилась в мои мечтательные сновидения. Резко прервав их, она вырвала меня в ночную реальность нашей дремлющей спальни. Кто-то жутко и надсадно кричал под занавешенным окном. То был крик явно живого существа, но не человека. Вопль повторялся раз за разом с удивительным постоянством, чем-то напоминая возгласы выпи. Я включил ночник, повернул голову и посмотрел на Лотту - она лежала навзничь, ресницы ее были приподняты, а губы едва заметно дрожали...
- Что это? - Спросила она испуганно.
- Наверное, какая-то птица. - Мне хотелось успокоить ее, хотя самому все
больше становилось не по себе.
- Никогда не слышала, чтоб птицы так кричали, - она повернулась и,
придвинувшись ко мне, прижалась своей горячей щекой к моей.
- Все хорошо. - Обняв, я ласково погладил ее беспорядочно рассыпавшиеся по подушке волосы. По утрам Лотта всегда вставала растрепанной, но эта путаница в черных блестящих локонах необыкновенно шла ее смугловатому лицу. И, конечно, наблюдать, как она приводит себя перед зеркалом в порядок, было для меня удовольствием особого рода.
Подойдя к окну, я отдернул занавеску и вгляделся в дождливый мрак заоконного пространства. Наглая тварь - большая серая птица - сидела на самом карнизе окна и, глядя куда-то в сторону, раскрывала время от времени свой длинный клюв. Я звонко стукнул ногтем по холодному стеклу, но этого оказалось недостаточно: проклятая птица все так же продолжала сидеть на полюбившемся месте. Зато мой второй, более сильный, не пальцем, а распростертой пятерней - удар - передался гремучей карнизной жести. Почувствовав ее вибрацию, странное серое существо, наконец, встрепенулось, резко взмахнуло крыльями и исчезло.
- Она улетела? - Лотта тревожно посмотрела на меня.
- Конечно.
Тепло одеяла, не успевшее улетучиться в мое отсутствие, вновь приняло меня в свои объятия. Впрочем, объятия Лотты были куда горячей.
Именно в тот момент, покрывая поцелуями ее шею, лицо, губы, я поймал себя на непонятном ощущении повторности происходящих событий: будто все это - и старый родительский дом, и милая девушка, и кровать, и даже улетевшая птица - было уже когда-то в моей жизни. Но где, в каком сне, в каком мире я видел все это? Быть может, отзвуки прошлого бытия доносились до меня, таким образом? Не могу понять этого до сих пор.
Длинные нити липких кошмаров, сплетения птиц, зверей, каких-то абстракций постоянно заставляли меня просыпаться, но к утру я все же забылся крепким здоровым сном.
Когда утренний свет вырвал меня в начало унылого осеннего дня, Лотта еще спала.
Однако моя возня с продуктами разбудила ее. Я не заметил, как она вошла на кухню, но случайно обернувшись, вдруг увидел Лотту, молча стоящую у дверного проема.
- Я слишком сильно шумел?
Она улыбнулась, беспечно откинув со лба нависшую прядку волос.
- Ты же знаешь, что нет.
- Выспалась?
- Да не очень. - Состроив смешную гримаску, Лотта прильнула ко мне и в
блаженной сонливости сомкнула глаза, повиснув у меня на шее.
- Я все-таки разбудил тебя, да?
- Не-а. - Она потянулась. - Лучше скажи, что ты собираешься делать.
- Готовить завтрак, что же еще.
- Может, предоставишь это мне?
- А ты умеешь?
- А то ты не знаешь! - Она с притворной сердитостью взглянула на меня и, отойдя в сторону, сделала вид, что обиделась.
- Я ж пошутил!
За завтраком она постоянно ёрзала, хмурилась, и время от времени оглядывалась на окно. Видимо ночное событие все-таки оставило в ее душе нехороший осадок. Да и самому мне становилось как-то нехорошо каждый раз, когда я думал о том кричащем сером существе. Я говорю "существе", поскольку до сих пор не уверен, что то была обыкновенная птица
Когда мы вышли слегка прогуляться, Лотта по-прежнему сохраняла свое задумчивое выражение лица. Разговорить ее мне не удалось: на все мои вопросы она отвечала нехотя и односложно. Остановившись, я внимательно посмотрел на нее.
- Все не можешь забыть?
- Сама не пойму. Как-то зябко. Может, вернемся?
- Ну, давай. Тебе холодно? - Я накинул на нее свой пиджак, и мы тут же направились к дому.
- Я не хотела портить тебе настроение, - бормотала она по дороге, - это
какая-то ерунда, я сама не знаю, что со мной происходит.
Дома девушка укуталась в плед и присела на диван.
- Она опять прилетит. - Вдруг сказала Лотта.
- Кто? - Удивился я.
- Ты знаешь, кто.
Странно, но мрачные предчувствия возникали и у меня, правда, я не сразу понял, что они были связаны с птицей.
Весь день мы провели в тягостном настроении. Золотой листопад во дворе почему-то не придавал желаемого налета романтики на наше совместное времяпрепровождение. Дом моих родителей, еще вчера такой теплый и родной, сегодня казался угрюмым и недобрым. Вот почему под вечер я предложил Лотте уехать. Но она отказалась.
- Все нормально. Здесь немного мрачновато, но это ненадолго. Зато когда мы затопим камин... Ты ведь обещал? - Ее глаза на мгновение засверкали необыкновенным голубым огнем, и я тоже подумал, что все не так уж и плохо. В конце концов, глупо расстраиваться из-за какой-то нелепицы.
- Да. Завтра же займусь этим. Кажется, в сарае есть дрова, их только надо немного подсушить.
Еще пару месяцев назад, узнав от меня о доме с камином, она сразу же выразила желание приехать сюда. Наверное, ей тут же представилась идиллическая картина, как мы, обнявшись, сидим у мерцающего огня, а за окном тем временем хлещет дождь и гнутся ветки деревьев. Впрочем, об этом же думал и я.
Вечером мне показалось, что Лотта замерзает - ее худенькие плечи часто подергивались, будто от озноба, но руки и лоб ее были влажными и горячими.
Неужели заболела? Я, укрыл ее одеялами и предложил лечь в постель. В старой родительской аптечке мне удалось найти градусник. Уже минут через пять он показал температуру под тридцать восемь.
- Ну вот, - грустно улыбнулась она, - доставила тебе хлопот, что ты теперь будешь со мной делать?
- Как что? Лечить, конечно же! - Я вспомнил, что в машине осталась еще одна аптечка с аспирином и какими-то другими таблетками.
Мы долго разговаривали, прежде чем Лотта уснула. Мои смешные рассказы про разные случаи из жизни несколько подбодрили ее. Особенно история о том, как я впервые увидел ее в автобусе, как потом выследил, где она живет, как долго не решался подойти к ней и спросить ее имя...
Когда она уснула, я задумался о создавшемся положении. Ясно было одно - утром, пока сбитая таблеткой температура не поднимется вновь, следовало уезжать домой. Впрочем,- размышлял я,- возможно, Лотта быстро поправится, и ни к чему пока еще думать об отъезде? Тем более что ей, конечно же, не понравится такое решение.
Она разбудила меня посреди ночи. Прижалась ко мне своим хрупким худеньким телом и горячим лихорадочным шепотом накаляла мне правое ухо.
- Прогони ее, прогони ее! Она здесь! Я не могу ее слышать!
- Что ты? Что случилось? - Спросонья я не сразу сообразил, в чем дело.
- Эта птица! Она кричит!
Я прислушался. То удаляющиеся, то вновь приближающиеся крики с улицы, несомненно, издавало все то же неведомое серое существо. Похоже, эта неугомонная тварь не сидела, как вчера, на карнизе: она летала вокруг нашего дома, оглашая окрестности ужасными замогильными воплями. Я вскочил с кровати и подошел к окну, но ее нигде не было видно: тусклый свет фонаря у дороги едва освещал огороженное пространство двора. Я хотел вернуться в постель, но какая-то быстрая тень мелькнула перед глазами. Раздался дикий животный возглас, и по качнувшейся ветке растущего возле окна дерева, я понял, что она там. Что-то горячее прикоснулось к моему плечу. Я обернулся и увидел незаметно подошедшую сзади Лотту. Она вся пылала. Полусумрак скрывал частично ее лицо, но и в темноте я чувствовал, как жар медленно струится от ее тела к моему.
- Убей ее - шептала она, вновь прижимаясь ко мне.
- Зачем ты встала? Ложись!
- Мне страшно одной... ей что-то нужно от меня...
Я взял ее на руки, поцеловал в горячие губы, осторожно отнес обратно в кровать.
- Подожди, я сейчас вернусь! - Я наспех оделся, накинул куртку и, подхватив стоящую у камина кочергу, выскочил на улицу. Ветер мощным порывом дохнул мне в лицо, зашумел в ушах. Однако дождя, к счастью, не было - под дождем мне было бы гораздо сложнее изловить эту кричащую мерзость. Хотя, ловить ее, в общем-то, и не стоило. Вполне достаточно было лишь только убить...
Птица по-прежнему сидела на том самом дереве, но как только я приблизился
к нему, она замолчала и затаилась. Я осторожно обошел дерево, и, стараясь не делать резких движений, прицелился, и быстро взмахнул рукой.
С треском врезавшись в упругие ветки, кочерга долетела до той, на которой эта тварь сидела. Увы - птицы там уже не было - она кружила над моей головой и кричала так страшно, как будто предвещала конец света. Едва увернувшись от падающей кочерги, я тут же подхватил ее снова, но тварь выбрала себе уже новое пристанище на другом, более высоком и более развесистом дереве.
Мне не удалось ее убить, но, похоже, она все-таки улетела.
Обойдя весь двор и, убедившись, что ее нигде нет, я, вконец измученный, без кочерги (она застряла где-то на ветках), вернулся в дом. Лотта, едва ли не с порога спальни, кинулась мне навстречу.
- Ты прогнал ее?
- Кажется, да.
Она была все такая же горячая и я, вновь осыпая ее поцелуями, поспешил уложить девушку в постель, и лег вместе с ней сам.
- Но ведь ты ее не убил, она прилетит снова! - Твердила Лотта, сжимая потными пальцами мою руку.
- Нет. Мы уедем.
- Уедем? Когда?
- Завтра. - С облегчением сказал я. И вдруг нечеловеческий вопль оборвал
мои слова, Лотта вздрогнула и всхлипнула.
- Она вернулась! Ты не смог прогнать ее!
И это было действительно так.
Птица кричала всю ночь, и не успокоилась даже под утро. Утром, туманным дождливым утром, Лотте стало совсем плохо - ее всю трясло, пот лился с нее градом, она что-то невнятно бормотала, и у меня создавалось впечатление, будто она начинает бредить: ее бессмысленные фразы не оставляли думать ничего другого. Я осторожно одел ее и на руках отнес в машину. Опасно было везти ее на протяжении трех часов в таком состоянии. Я решил добраться до ближайшей поселковой больницы, где ей смогли бы оказать хоть какую-то медицинскую помощь. Пока мы устраивались в машине, проклятая птица продолжала издавать свои истошные вопли - ее невозможно было ни отогнать, ни убить, ни поймать. К моему немалому удивлению, как только мы отъехали - она помчалась за нами, и каждый ее новый вопль выливался в стон или всхлип моей девочки. К счастью, после того, как я прибавил скорость, эта серая мерзость отстала.
Всю дорогу я мысленно ругал себя за болезнь Лотты. Зная, какой холодной и дождливой бывает здесь осень, мне, конечно, не следовало с ней сюда ехать. Но с
другой стороны, ее болезнь совсем не была похожа на обычную простуду. И все же мне не хотелось думать, будто во всем виновата птица, я вообще не любитель мистики. Возможно, слишком впечатлительная Лотта силой невольного самовнушения, сама вызвала такую негативную реакцию организма. И лишь далеко в подсознании я понимал и чувствовал, что здесь что-то нечисто.
Местная санчасть встретила нас облупившимся фасадом и проржавевшей крышей у козырька на входе. Пожилой доктор, который осматривал Лотту в сестринской, быстро развеял все мои сомнения.
- Обычный грипп, - заявил он, - но запускать, конечно, нельзя. Оставить я вас здесь не могу - своих пациентов хватает. Немного посидите - сейчас придет медсестра и сделает укол. А как станет легче - можете ехать. А там уже - к своему врачу.
Лотта устало растянулась на кушетке, положив голову мне на колени.
- Как хорошо, что ты со мной. - Тихо сказала она.
- Я всегда буду с тобой...
- Нет. - Лотта покачала головой, - ты же знаешь, моя мать не хотела
этого... И птица... - она тоже не хочет...
- Ну, что за бред!
Ее мать умерла месяц назад. Она действительно изначально была против наших отношений. Сложно сказать, почему я ей не понравился. Может быть потому, что ей вообще мало, кто нравился. Это была угрюмая и замкнутая женщина, которую сторонились даже соседи. Интерес у нее вызывал лишь один человек - высокий бородатый старик в черных круглых очках. Как рассказывала Лотта, он заходил почти каждую неделю: приносил с собой какие-то старые, пахнувшие плесенью книги, пучки высушенных трав и еще много разного и непонятного барахла.
Девушка считала, что причина всех странностей матери - ее сложная и трудная жизнь, значительную часть которой она провела за тяжелой работой на ткацкой фабрике. Скорее всего, так оно и было. По этой причине я старался не обращать внимания на ее недобрые взгляды, когда приходил к Лотте домой.
- Слушай, - начал я, - ты не должна думать, что эта птица...
- Нет-нет, - она слабо махнула рукой, - не говори ничего. Подожди. Я тебе кое-что покажу. - Лота открыла свою сумку и, порывшись в ней, достала небольшой фотоснимок. - Вот. Это лучшая фотография мамы. Я выпросила ее у дяди, когда он приезжал ко мне. Посмотри с другой стороны.
На фото была изображена симпатичная молодая женщина с распущенными волосами. Надпись на обороте гласила: "Любимому брату на долгую память". Внизу, возле даты в качестве подписи стояла какая-то закорючка. Присмотревшись, я внезапно вспотел: закорючка оказалась не чем иным, как схематичным изображением птичьей головы.
- Но... Наверное, это какая-то шутка? Ну, знаешь, как это бывает между родственниками?
- Это не шутка. - Лотта покачала головой. - Понимаешь, ей почему-то нравилось ассоциировать себя птицей. Я нашла ее письма. Она писала разным людям, которых знала когда-то. Ни одно из них не было отправлено, но дело не в этом. Все они были подписаны так же - таким же рисунком.
- Но, даже если и так, это ведь не значит...
- Тихо! Ты слышишь?
- Что? - Я прислушался. Знакомые пронзительные крики надвигались откуда-то из тумана осеннего дня.
- Это она! Она убьет меня! - Захлебнулась в рыданиях Лотта.
Не зная, что предпринять, растерянный и подавленный, я внезапно услышал сзади чьи-то шаги, и обернулся: в комнату вошла суховатенькая старушка в белом халате со шприцом в руке.
- Кто здесь больной? - Строго осведомилась она. - Кажется, девушка?
- Да, да. - Кивнув, я медленно встал, посмотрев в окно. Как назло, прямо возле него раскинул свои ветви высокий тополь - одну из них заняло большое серое существо: свет в сестринской хорошо обозначал силуэт проклятой твари. Ее первый вопль после того, как она устроилась на дереве, до смерти напугал пожилую медсестру. Вздрогнув, старушка бросила взгляд на улицу - ее перекошенное ужасом лицо до сих пор снится мне неспокойными ночами.
- Это же нежить! - Она перекрестилась и внимательно посмотрела сначала на
меня, потом на задыхающуюся Лотту.
- Загляни ей в глаза! - Указала старуха мне на окно. - Скорее! Не в силах не повиноваться ее неожиданно сильному и властному голосу, я уставился на холку птицы.
- Ну же! - процедил я сквозь зубы, желая, чтобы тварь увидела меня. И вдруг она перестала кричать и повернулась, показав свои глаза - большие темно-карие, почти человеческие глаза.
- Улетай. - Тихо сказал кто-то рядом со мной, и мне стало ясно, что это Лотта. Мы взялись за руки. Она тоже смотрела на птицу.
Та моргнула и крикнула еще раз, надсадно и жалобно, порыв ветра вдруг сбросил ее с дерева, но, падая, она успела расправить крылья, поток воздуха подхватил ее, и она скрылась в сумрачном небе.
Лотта прильнула ко мне и снова расплакалась, однако, это были уже другие слезы.
Старая женщина, которой мы были обязаны своим спасением, глядя на нас, вздохнула, покачав головой. Спустя минуту, сделав укол, она молча вышла из комнаты.
Через неделю Лотта поправилась. Странно, но после всего происшедшего непонятное отчуждение появилось между нею и мной, хотя я по-прежнему любил ее. Дела по работе заставили меня вскоре уехать в длительную командировку, некоторое время мы переписывались, но потом она почему-то замолчала. Лишь вернувшись, я понял, в чем дело. Какой-то дальний родственник из Германии помог оформить ей документы, и забрал ее к себе. Напрасно добивался я у ее тетки адреса этого родственника - женщина даже не захотела со мной разговаривать. Спустя год, совершенно случайно, я узнал, что Лотта (моя Лотта!) вышла замуж за какого-то бизнесмена из Штатов - сейчас, очевидно, она там и живет...
А дом мне пришлось продать. Уж слишком сильно тосковал я в нем по милой голубоглазой девочке с темными, как сон без сновидений, волосами, ее сладким губам и горячему, пылающему телу.
И теперь о родителях мне напоминают лишь книги отца, большое зеркало