Аннотация: Это было уже слишком. Громов захрипел, выпучив от ужаса глаза...
DEAD CAN DANCE
DEAD CAN DANCE
Музыка завораживала и, казалось, манила туда, куда простому смертному человеку вообще не должно быть доступа.
Случайно глянув на часы, Громов неожиданно обнаружил, что уже за полночь. Ну и дела! А ведь он думал, что прошло всего лишь несколько минут...
Вся его жизнь проходила под музыку - представить себе свое существование без нее он даже не мог. Что поделать - он был настоящим меломаном и давно уже смирился с этим, подобно тому, как курильщик смиряется со своей дурной, но приятной привычкой. Сутками напролет Громов не расставался с наушниками, снимая их лишь на работе, да и то по необходимости.
Из года в год его музыкальные пристрастия менялись. Он покупал огромное количество дисков самого разного направления: начиная с саундтреков популярных кинофильмов и заканчивая экспериментальными звуками современного техно.
Впрочем, в последнее время Громов увлекся средневековой инструменталкой, а также редкой этнической музыкой. Он любил вслушиваться то в переливы шотландской волынки, а то - в мелодичный хор тибетских монахов. По утрам он заваривал кофе под переборы индийских гуслей, а вечером - мечтательно закрывал глаза под напевы печальных ацтеков.
Однако, то, что он слушал сейчас, казалось ему уж очень необычным. При всем своем желании Громов не мог представить себе человека или группу людей, которые могли бы сотворить такое. Сказать, что эта музыка вызывала потрясение - значит не сказать ничего. Она шокировала. Она подавляла. Она пугала. Но было в ней что-то такое, что не позволяло Громову остановить ее, не дослушав весь диск до конца.
Он достался ему совершенно случайно. Приехав после работы на Кузнецкий мост, Громов методично, одну за другой, обходил палатки с аудиопродукцией, стараясь найти сборники песен трубадуров. Увы, купить их так и не удалось. Лишь в одном месте ему сообщили, что сборники были, но недавно закончились. В других же павильонах ни о чем подобным даже и не слышали.
Уже возвращаясь к метро, Громов обнаружил, незамеченный им ранее магазин, с лаконичной табличкой "Музыка" на массивной железной двери.
Правее, на штукатурке стены, какой-то остряк изобразил черным грифелем череп и кости и выцарапал неровные буквы: 'Посторонним вход воспрещен'. По нечетким линиям надписи видно было, что ее неоднократно пытались смыть, но, судя по всему - безуспешно.
Пожав плечами, Громов вошел и, спустившись на цокольный этаж по узкой винтовой лестнице, оказался в большом ярко освещенном помещении, заставленном стеллажами с дисками. Навстречу ему вышел неряшливо одетый парень с длинными нечесаными волосами и золотой серьгой в ухе.
Внимательно посмотрев на посетителя, он тихо осведомился:
- Чем интересуетесь?
- Песни трубадуров. - Громов с ожиданием посмотрел на продавца.
- Да, конечно. Трубадуры все здесь. - Парень подвел его к одному из стеллажей. - Какой век интересует? Одиннадцатый, двенадцатый? А может, тринадцатый? Это на нижней полке. А вот Бертран де Борн. Ну, в современной обработке, конечно.
Растерявшись от такого неожиданно богатого выбора, Громов принялся молча изучать корешки многочисленных коробок, читая названия дисков. Какой-то странный сладковато-пряный запах разливался по торговому залу, еще больше сбивая с толку и мешая сосредоточиться. "Похоже, на сандал". - Рассеянно подумал Громов и тут взгляд его, метнувшись на другой стеллаж, невольно остановился. "Мертвые могут танцевать"- было написано прыгающим корявым почерком на одной из коробок. Казалось, рука сама вытянулась по направлению к полке и вытащила диск с необычным названием. Громов открыл коробку. Ни слова о том, где и какой студией была записана эта музыка. Информация о композиторе или композиторах также отсутствовала. Присмотревшись внимательней, Громов понял, что диск был записан не фабричным способом, а в домашних условиях на обычном CD - рекордере. Заинтересовавшись, он вопросительно посмотрел на продавца. Тот, нахмурившись, забрал у него сборник и повертел его в руках.
- Не понимаю, как он сюда попал, - пожал он плечами, - мы записали его по специальному заказу для одного постоянного клиента. Какая-то малоизвестная зарубежная группа. Странно, что его выставили в продажу, видимо, ребята что-то напутали.
- Так значит, он не продается? - Удивился Громов.
- Нет, конечно. Я же говорю - это спецзаказ.
- Но, может быть, хотя бы поставите немного послушать?
Парень задумался, затем кивнул.
- Это можно. - Он подошел к стоящему в углу аппарату и, аккуратно поставил диск в приемное устройство.
С первых же звуков Громов был поражен. Будучи искушенным меломаном, он, тем не менее, никогда не слышал ничего подобного. Возбужденно махнул рукой.
- Продайте! За ним ведь не пришли?
- Пока нет, но... мы так не делаем. Его еще могут забрать.
- Да бросьте! - Громов подскочил к проигрывателю и на глазах продавца вытащил диск. - Вы же можете записать его еще раз. Давайте я заплачу двойную цену?
- Я даже не знаю...
Парень еще долго упирался, говорил, что ему будет очень неудобно перед клиентом, но, в итоге, настырность меломана все-таки победила. Вопрос был решен.
Где-то в половине первого ночи диск, наконец, закончился и Громов, находясь все еще под впечатлением, выключил плейер и приготовился лечь спать. Однако музыка не умолкала, она продолжала играть у него в голове, лишая его покоя. Погасив свет, он улегся в кровать, но, сна не было. Рассеянно глядя на освещенное уличными фонарями окно, он пытался собраться с мыслями и распланировать завтрашний рабочий день. Утром - отправить несколько факсов, потом встречи с представителями фирм-распространителей, подписание договоров, звонок партнерам в Петербург. После обеда - собеседование с кандидатом в менеджеры по подписке. Кажется, ничего не забыл.
Громов крутанул головой и, приподнявшись, удивленно посмотрел по сторонам; откуда, все-таки, звучит эта музыка? Неужели проигрыватель заработал сам собой? Или эти звуки доносятся с улицы? Он снова прислушался, затаив дыхание. Громов готов был присягнуть на чем угодно, что необычная мелодия исходит откуда-то извне. Но вот откуда?
Неожиданно ему стало дурно. Сглотнув, он провел рукой по горячему лбу, смахнув капельки пота и пытаясь понять, что с ним происходит. Перед глазами что-то вспыхнуло и тут же погасло. Протерев их, Громов вновь посмотрел на светлый квадрат окна и окаменел от ужаса. Перед его кроватью стояла человеческая фигура. Он попытался закричать и взмахнуть рукой, но ни того, ни другого не получилось: он больше не чувствовал ни рук, ни языка. Молнией мелькнула мысль о сумасшествии, и тут же за ней - вторая - о конце света. Фигура приблизилась.
Громов по-прежнему не мог шевельнуться, но, проведя языком по пересохшим губам,
понял, что обрел способность говорить.
- Кто ты? - Прохрипел он, выпучив глаза.
- Как много прошло лет, сынок. - Еле слышно прошелестела фигура. - А я думала, ты никогда нас не забудешь.
На улице зажегся еще один фонарь и в его бледном свете Громов с удивлением и с ужасом узнал полузабытые, но такие знакомые черты. Волосы на его затылке медленно зашевелились.
- Мама? - Недоверчиво прошептал он, и перед глазами тут же пронесся далекий день похорон матери; весенний проливной дождь, глинистая грязь под ногами на кладбище, и такой тяжелый гроб, который он нес на правом плече, слегка поддерживая рукой.
- Это я, сынок. - Фигура печально кивнула седой головой: в глазах ее читалась скорбь.
- Но что ты тут делаешь? - Пот градом катился по лицу Громова. - Разве ты не умерла?
- Да, сынок. Надеюсь, ты помнишь, как это случилось? Как твоя жена заявила, что я никчемная старуха и мое место в богадельне? А ты сказал, что она права, и ушел, громко хлопнув дверью?
- Но, мама... Господи, прости меня...
- Все так и было, сынок. А через час у меня случился сердечный приступ.
Все так быстро произошло, мой милый. А тебя не было рядом. Почему? Ты помнишь, как рыдал отец, когда звонил тебе, чтобы сообщить о моей кончине?
- Боже мой, мама, я... - Ему вновь стало плохо, и он решил, что сейчас потеряет сознание. Возможно, это было бы и к лучшему, но дурнота отступила так же внезапно, как и накатила. Громов нервно моргнул. Из глаз почему-то покатились слезы.
- Ты же знаешь, как я жалел обо всем этом! - Закричал он. - Ты не можешь не знать, мама!
- Знаю, сынок, знаю. - Фигура у окна печально качнула головой. - Но что ты сделал с отцом? Или, вернее сказать, чего ты не сделал?
Откуда-то от стены отделился еще один силуэт и медленно подплыл к кровати. Громов узнал морщинистое лицо отца.
- Ну, здравствуй, сын! Как давно мы не виделись. - Он вздохнул. Голос его звучал глухо и задумчиво.
Громов дернулся. Он хотел вскочить и включить свет, надеясь, что лампочка немедленно рассеет все это наваждение, но почувствовал такую невыносимую тяжесть в груди, что едва смог пошевелиться. Отец привычным движением медленно поднес что-то ко рту и тут же опустил руку. Громов с удивлением понял, что это была сигарета. Отец, будучи заядлым курильщиком и тут не изменил своей привычке. Однако, запаха дыма не чувствовалось.
- Тебе нельзя курить, папа. - Прошептал Громов.
- Да, сын. Врачи запретили мне. Удивительно, что ты еще это помнишь. А ты помнишь, как тяжело я болел? Я никогда тебе не жаловался, но мне было очень больно. Операция - вот то, что могло спасти меня. Ты ведь знал, правда? Конечно, на нее нужны были деньги, и немалые. Но у тебя они были. Помнишь, ты тогда еще продал машину? А ты помнишь, что было потом?
Громов помнил. Вместе со своей новой подружкой он укатил в Италию и промотал там практически все деньги, оставшиеся после продажи машины. Когда он вернулся, отца уже не было в живых. Хоронили его соседи...
Я вижу, ты помнишь. - Отец снова вздохнул. - Так почему же ты не помог мне, сынок? А ведь я так просил тебя не уезжать. А ты все равно уехал. Сказал, что со мной ничего не случится, а вот тебе нужно отдохнуть. Вот и со мной тебя тоже не было, когда это случилось. Очень жаль сынок, мы с матерью так любили тебя.
- Папа, я не нарочно! Я не думал, что так получится, неужели ты не понимаешь? - Громов вновь заметался по кровати, пытаясь приподняться. Он не мог больше выносить этой муки. Ему никогда не приходило в голову, что однажды он будет держать ответ перед такими судьями - умершими родными. В то же время, Громов понимал, что все, что сейчас происходит - нереально, этого просто не может быть. Это галлюцинации, страшный сон, но не более того. Отца и матери, стоящих рядом с его кроватью давно уже не было на этом свете. Они привидения, они мертвы. "А мертвые могут танцевать!" - Вдруг яркой кометой мелькнула мысль, и Громов слабо улыбнулся. Проклятая музыка! Он сразу понял, что с ней что-то не то, но, конечно, он и подумать не мог... Эти странные мотивы до сих пор звучали у него в голове. От них необходимо освободиться. Но вот как?
- Вас не существует! - Медленно и четко произнес Громов. - Это все музыка, но она уже закончилась. Уходите!
Отец лукаво и в то же время печально улыбнулся в усы.
- Ты прав, нас не существует. - Он быстро глянул на мать и вновь повернулся к Громову. - И мы сейчас уйдем. Тебе ведь больше нечего нам сказать, не правда ли, сын? Но кое-кто еще хотел поговорить с тобой.
Справа послышался шорох. Громов глянул в сторону зеркала на двери платяного шкафа и почувствовал, как перехватило дыхание: из шкафа медленно выплыла стройная красивая девушка в свадебном платье. Это было уже слишком. Громов захрипел, выпучив от ужаса глаза.
- Нет, не подходи, не надо... Я прошу тебя!
Но она подошла. Ее большие зеленые глаза смотрели ласково и нежно. Только она могла так смотреть на него - его жена...
- Меня тоже нет. - Тихо прошептала она и, вытянув белую прозрачную руку,
провела тоненьким пальчиком по щеке Громова. - Но я так люблю тебя, Лешенька. Если б ты знал, как я люблю тебя! Мне так не хватает тебя, мой родной, наконец, я смогла встретиться с тобой!
Громов хотел что-то сказать, но не смог. Его лицо закаменело от разлившегося по нему холода. Язык затвердел и примерз к небу, а губы покрылись ледяной
коркой. И лишь глаза, не потеряв способности двигаться, метались из стороны в сторону.
Девушка улыбнулась.
- Тебе нельзя говорить. Так что давай говорить буду я, ладно? Я так соскучилась по тебе. Она на минуту задумалась. Лицо ее осунулось и стало грустным.
- Я не хочу, чтобы ты в чем-то винил себя, мой золотой. Не вспоминай больше тот день, хорошо? Не вспоминай ради любви ко мне. Ведь ты меня по-прежнему любишь, правда? Не хочу, чтобы ты считал себя виноватым, ведь это я была очень плохой. Оскорбляла тебя, бросила в тебя швабру... Я была просто сумасшедшей. Выскочила из дома, как ошпаренная, и уселась в машину. Разве можно было в таком состоянии садиться за руль? Неудивительно, что мне не пришло в голову проверить состояние тормозов. А ведь могла догадаться, что они неисправны, о том, что течет тормозная жидкость. Только потом я поняла, почему ты уже неделю не пользуешься машиной. Ты ведь собирался ее ремонтировать? Наверное, хотел отвезти ее в автосервис? Впрочем, какая разница, что ты думал с ней делать? Главное, что ты ничего не сказал мне об этом... Даже, когда понял, что я хочу уехать. Ведь ты видел, как я взяла документы, ты знал, что я сяду за руль, ведь правда?
Громов замычал и задергал головой. Он пытался сказать о том, что тогда, в тот момент он не думал о неисправности машины, он был настолько зол и расстроен ссорой с женой, что испытывал только одно - желание, чтобы она исчезла, растворилась из его жизни, ушла и больше никогда не вернулась... Но мог ли он предположить, что так и случится? Уже потом, через полчаса после того, как она ушла, он вдруг осознал, что она ухала на машине с серьезной поломкой. Впрочем, он надеялся, что жена не успеет сильно разогнаться и быстро поймет, в чем дело. Но когда через пару часов раздался телефонный звонок и казенный официальный голос сухо уточнил его фамилию, он понял, что уже все кончено. Потом было расследование, ему задавали множество вопросов, но в итоге все списали на несчастный случай. Ведь не силой же он посадил ее за руль и заставил выехать
на оживленную автостраду...
- Не надо так волноваться, милый, я знаю, что ты пытаешься мне сказать - что ты не виноват и не думал, что так получится, и я знаю, что это действительно так. - Жена Громова смотрела на него ласковыми зелеными глазами.
Между тем, образы его родителей как-то поблекли и начали постепенно испаряться, хотя
отец все так же пристально смотрел на сына, а мать продолжала печально кивать
головой.
- Как жаль, что ты не со мной, Леша, - вновь зашептала девушка, и взгляд ее затуманился, а лицо становилось все более прозрачным и расплывчатым, - как жаль, что ты не со мной. - Снова простонала она, медленно растворяясь в ночи.
Вокруг все поплыло. Окно смялось и превратилось в узкую щелку-бойницу, потолок вдруг поехал вниз, а стены двинулись навстречу друг другу, сметая все на своем пути.
Он очнулся только лишь утром. Солнце весело заливало комнату теплыми лучами, даря радость начала очередного дня. Громов с наслаждением потянулся, чувствуя себя необыкновенно бодрым и легким, энергично спрыгнул с кровати и подошел к окну, собираясь полюбоваться утренним пейзажем. Он все понял лишь, когда вытянул руку, чтобы отдернуть занавеску. Рука была прозрачной. Он в ужасе обернулся. На скомканной простыне лежало его безжизненное тело. А его самого какая-то неведомая сила вдруг резко потянула вверх, заставляя воспарять все выше