Эта странная для сельского пастуха мечта зародилась несколько лет назад, когда он вместе с женой Симой ездил на свадьбу к родной сестре, жившей в Ленинграде, недалеко от Стрельны.
Совсем близко находился Пулковский аэропорт. Снижаясь, самолёты с грохотом и пронзительным свистом пролетали над домами нового микрорайона, садясь за массивом леска.
Пролетали серебристые лайнеры так низко, что Пётр Тимофеевич Филин - сорокалетний, несколько робкий мужчина с бородавкой на щеке, которого в деревне запросто звали Пекой, - видел обшивку блестящих крыльев, выпущенные шасси, ряд круглых окошек. Что там за этими круглыми окнами - волновало Пеку более всего.
Особенно впечатляющее зрелище было вечером в темноте, когда на крыльях ярко помигивали огни, а окна светились таинственным зеленоватым светом. Наделённый даром воображения, Петр Тимофеевич представлял сидящих у таинственных окон необычных людей: учёных, актеров, иностранных туристов, знаменитых деятелей, спешащих по важным делам. При этом слышалась ему за этими чудными окнами торжественная музыка, какая звучала в загсе, когда выходила замуж сестра.
- Анюта, ты на самолёте летала? - спросил как-то вечером Петр Тимофеевич.
- Нет.
- Вон вчера по телеку показывали - в Америке разбился лайнер. Двести с лихом душ погибло, - вставил шурин. - Поездом, Пека, надёжней...
А у Пеки зародилась мечта - хотя бы однажды слетать. Скопить втихаря от жены сумму, взять несколько дней отгула и слетать.
Вернувшись в родную деревню, за чередой дел и забот он стал подзабывать о своей мечте. Время текло, но однажды летом, когда они с подпаском Митяем лежали в траве возле разморенного жарой и тоже залегшего стада, услыхал Пека в высокой лазоревой вышине звук самолёта. Ладонью заслонив глаза от солнца, он поискал в бледной синеве неба, увидел блестящий крестик, следил за ним, пока тот не растворился вдали.
- Митяй, ты на самолёте летал?
- Не приходилось. Пенсионер Иван Кириллыч, говорят, летал...
И Пека опять размечтался. В ту ночь ему даже приснилось то же поле, та же трава, где они лежали с подпаском Митяем. И тот же крестик самолета вдруг, сделав круг, стал снижаться. Все ниже, ниже, и вот - будто это не самолёт, а вертолёт - огромная серебристая машина садится прямо на поле. Слышится торжественная музыка, открывается широкая дверь, спускается трап, и почему-то по этому трапу гуськом поднимается в самолет его стадо. Пека, испугавшись подсудной пропажи, бежит, размахивая кнутом, тянет назад за хвост последнюю телушку, но самолет вдруг начинает подниматься все выше, выше, исчезает, а на его месте стоят пенсионер Иван Кириллович в железнодорожной фуражке, с самоваром в руке, и - Сима, в шляпе и фуфайке... Пека просыпается, откинув руку, щупает горячее плечо жены, потом встает и долго курит на кухне. "Ну и сон, ё-маковка!" - думает он, и нелепым сном кажется ему не только дурацкая ситуация на поле, но и сама мечта - слетать на самолете...
"А почему, собственно, сон? - возмущается Пека, возвращаясь в постель. - Чего не найти время? Не выпросить пару дней отдыха? Не заработать денег, ё-маковка. Не ленись - работы навалом...". Неделю Митяй пас стадо один, а Пека с дружком, плотником Лёхой, рубили баньку одному дачнику. Сделав дело, Пека отначил сто рублей, но пришел домой в тот вечер такой усталый и слабый, что, не раздеваясь, уснул на диване, а жена Сима, найдя отначку, положила мужнину мечту на сберегательную книжку.
" Ладно, - не унывал Петр Тимофеевич, - наперед будем умней".
Кончив пасти, получил он изрядную сумму и теперь явился домой крепким, отдал жене заработок, утаив сто пятьдесят рубликов...
И вот осенью, когда никого не было в избе, он надел выходной, серый в полоску, костюм, плащ с погонами, кожаную кепку с пуговкой на маковке и скрытно подался на станцию.
В Ленинграде, не заходя к сестре, прямо поехал за билетом. Отстоял очередь в кассу Аэрофлота, как другие, попросил милую девушку в окошечке:
- Один до Москвы.
- На какое число?
- На сегодня.
Милая девушка улыбалась.
- На Москву не раньше чем через две недели.
Петр Тимофеевич этого никак не ожидал. Он скис, хотел уже отойти и вернуться в родную деревню. Но его осенило: почему, собственно, в Москву?
- А куда есть билеты на сегодня?
- Куда же вам надо? - засмеялась молоденькая кассирша. И в очереди засмеялись.
- Мне все одно. Лучше бы не очень далеко.
- В Вологду хотите? - девушка, чтоб не взорваться хохотом, зажала рот ладошкой.
- Хочу...
Подрумянившись от смущения, но с билетом в руке, Петр Тимофеевич отошел от кассы. Сняв кепку, как веером охладил лицо.
Самолет вылетал в половине четвертого. В запасе имелось три часа, но Пека решил немедленно ехать в аэропорт, чтоб без спешки, загодя. В шумном, пестром, каком-то суматошном зале вокзала было трудно что-нибудь понять. Откуда-то с высокого потолка женский голос громко, но невнятно сообщал о рейсах, взлётах, прилётах, задержках. На табло мелькали цифры, люди двигались вверх, вниз, толпились, бежали, спрашивали друг друга, сидели кто где. Опросив несколько человек, Петр Тимофеевич нашел место, откуда будет проводиться посадка на Вологду. За высокими стеклами увидел на взлетном поле огромных серебристых птиц, и не поверилось, что вскоре он - не кто-нибудь, а он - войдет в одну из них и взлетит в небеса. "А может, это страшное дело? Может, возьмет испуг, ё-маковка? Голова закружится, как когда-то на пароходе?" - гадал он.
Изучая аэровокзал, Петр Тимофеевич посидел у телевизора, рассеянно поглядывая на хоккей; поднявшись на второй этаж, выпил в буфете кофе с бутербродом, вышел на воздух. Он долго удивлялся стеклянным дверям, не понимая, каким образом они сами, будто в сказке, открываются перед людьми. Несколько раз вошел, вышел, но секрета не разгадал.
Но вот настала долгожданная минута: объявили о посадке на Вологду. Петр Тимофеевич вплотную пристроился за толстой светловолосой женщиной в белых брюках и черных очках. Сердце его то замирало, то часто постукивало, когда он поднимался по трапу, ничего пока не видя, кроме белых брюк блондинки, и все еще сомневался: вдруг что-нибудь не так в билете, вдруг отменят, не пустят, сорвется полет...
Его место оказалось у самого окошка, а место толстой блондинки - рядом. Он уселся в мягкое, удобное кресло, расслабил тело, вытянул ноги. Улыбка не сходила с лица, он был очарован.
- Гражданин, не откажите в любезности поменяться местами с моим мужем, - попросила соседка. - У нас, понимаете, разные места. Будьте добры.
Высокий пузатый Сема подошел, а Петр Тимофеевич сел на его место. И сразу понял, что проиграл. Теперь смотреть в окошко он не мог: коричневой от загара лысиной иллюминатор загородил мужчина в голубой бобочке. Впереди торчала бритая круглая голова с улыбающимися складками на затылке. Слева что-то вязала старушка в желтой кофте. Где-то впереди пищал ребенок.
С шумом и дрожью самолет тронулся. Пека, вертя головой, силился что-нибудь увидеть за окошком, но видел все ту же лысину, не понимая, в воздухе он или едет по земле.
Наконец бисерная дрожь прекратилась. "Летим", - сообразил Петр Тимофеевич, но никакого ощущения полета не испытал. Так, сидел на мягком, как на сеновале.
Коричневая лысина отодвинулась от окна - там сияла молочная муть облаков. Впереди опять запищал ребенок. Слева слышался разговор о том, как соседи сверху забыли закрыть кран с водой и залило новую квартиру, покоробило дубовый паркет, испортило обои. Сзади кто-то рассказывал о приусадебном участке, о клубнике, редисе, хмеле, выросшем выше крыши. Петр Тимофеевич хотел посоветовать вырвать этот хмель - иначе станет преть стена. Но промолчал...
Ему хотелось покурить. Или хотя бы встать и пошагать между кресел. Монотонно гудели двигатели. "Может, пролетаем в сей момент над нашей деревней, над Козьей поймой, где я пас коров с Митяем? Как-то он там, без меня? Поди, отогнал стадо к озеру, а сам сидит, покуривает, вырезает что-нибудь ножичком по дереву", - подумалось Пеке. Ему почему-то захотелось на землю, в деревню, вниз, к Митяю, к жене Симе, соседке Анне Степановне. Что они сейчас делают? Как они там, невидимые с высоты, маленькие?..
Он огляделся - вокруг начали дремать: и блондинка в черных очках, и ее муж с газетой в руке, и старушка с вязаньем, и коричневая лысина. А может, просто закрыли глаза, летя по небу. И Петр Тимофеевич, поддавшись общему покою, зевнул, закрыл глаза, задремал...
Очнувшись, он увидел потолок - там ползала муха. Обыкновенная комнатная муха, каких летом полно в избе. И эта обычная, земная муха, летящая вместе с людьми на высоте восемь тысяч метров в реактивном лайнере, сильно поразила Петра Тимофеевича. "Выходит, и она летит в Вологду... А может слетать на Дальний Восток. Или в Африку. Или на луну... - стал он представлять. - И ничего особенного. Сидишь, ни шиша не понять, где. За окном сметана или будто белой бумагой заклеено. На потолке муха кверх ногами. Нет, на телеге даже интересней - езду чуешь..."
Впрочем, вернувшись в родную деревню на поездах, Петр Тимофеевич, когда его просили рассказать о небесном путешествии, всегда привирал о торжественной музыке, необычных попутчиках, небывалом ощущении полёта и других чудесах.
- Нет, братцы, хотя бы раз в жизни каждому советую слетать на самолете. Это штука, ё-маковка! - солидно заключал он, покуривая и поглядывая в высокое небо.