То, что день будет неудачным Пашка Огородников понял сразу, как только проснулся: во рту было погано, голова гудела от вчерашнего.
Он осторожно повернул голову и посмотрел на будильник, стоявший рядом с перекидным календарем на телевизоре. Будильник показывал 8 утра, на календаре был четверг, двенадцатое июня.
- Значит сегодня тринадцатое, пятница, - соображал Пашка. Хоть он и не был особо суеверным, но такое сочетание ему не понравилось. От этого голова заболела еще больше и потребовала немедленного лечения.
- Пивка бы холодного, - прошептал он вслух, спустил ноги с дивана, заметив, что первой коснулась пола левая нога.
- Тоже не к добру, - отметил он. Пошарив во всех карманах и не наскребя даже на бутылку пива, медленно добрался до ванной, открыл воду, напился, сполоснул лицо, вытерся и посмотрел в зеркало. Там отразились отечные мешки под глазами, взлохмаченные волосы и рыжеватая щетина. "Побриться что ли", - подумал Пашка. Тут ему показалось, что отражение подмигнуло и показало язык, а в комнате скрипнуло окно.
Он отвел взгляд, прислушался. Подумав, что померещилось с перепоя, снова глянул в зеркало: отражение вообще смотрело не на него, а куда-то вбок! И еще почесывало нос!
По спине Огородникова пополз жуткий холодок: "Крыша поехала" - с ужасом подумал он, а отражение медленно повернулось к нему и успокоило: "С крышей все нормально, Паш, дай-ка закурить".
Огородников пулей вылетел из ванной, захлопнул за собой дверь и, как говорят на Востоке, "положил палец изумления в рот восхищения": в его любимом кресле перед телевизором сидел развалясь какой-то тип с ярко-желтыми как у кота глазами. На нем была шикарная летняя шляпа, сверхмодная рубашка с длинными рукавами, умопомрачительные джинсы и туфли с золочеными подковами. В одной руке дымилась сигарета, в другой была открытая бутылка пива. Вторая бутылка стояла на столе.
- Угощайся, Паш, - сказал он. - Подремонтируй голову холодненьким.
- Ты кто такой! - завизжал Пашка. - Как попал сюда!? - и хотел шагнуть вперед, но ноги почему-то не слушались и на душе стало тоскливо.
- Плохо гостя встречаешь, - укоризненно отозвался тот. - Я к тебе со всей душой и по серьезному делу. А ты визжишь как свинья перед дождем, - он глотнул из бутылки. - Я оттуда, - он показал пальцем вниз.
Внизу на первом этаже был гастроном.
- Из гастронома что ли?- с надеждой спросил Огородников.
- Чего ты перед ним распинаешься, Барон? - запищал кто-то из-за холодильника. - Давай я ему нос откушу или хоть палец.
- А может ему руку оторвать? - проскрипел голос из прихожей.
Дыхание у Пашки перехватило, сердце заколотилось как воробей в кошачьих когтях, потом вообще оторвалось, провалилось вниз и завалилось куда-то за мочевой пузырь. Опираясь о дверь ванной, он стал медленно сползать на пол, глаза закатились.
- Ну, ну, - сказал Барон. - Ишь, какие мы нервные. Ты что, - шуток не понимаешь?
- Шутю я, - пискнули из-за холодильника.
Барон сделал губы трубочкой и дунул в Пашкину сторону. Глаза и сердце Огородникова вернулись на место, он ровно задышал. Тут кто-то начал толкать дверь изнутри. Пашка посторонился. Из ванной, причесываясь новой расческой Огородникова, вышел светловолосый парень лет двадцати пяти в футболке и шортах. Пашка с изумлением узнал хозяина игровых автоматов из бара "Мотылек".
- Привет, Студент, - сказал Барон. - А где Горыныч?
В дверь позвонили.
Пашка разинул рот: Студент открыл двери и впустил капитана Ивана Ивановича Горышника - грозу местных автомобилистов. Именно он два года назад отнял у Пашки права на мотоцикл.
Горыныч сразу устремил взор на пиво, Огородников тоже - голова почти не болела, но пива хотелось.
- Холодное? - спросил Горыныч и не дожидаясь ответа схватил бутылку. Пока подносил ко рту, пробка сама собой отскочила, забулькало.
- Ну и жарища, - сказал он.
- Ты сними сбрую, - посоветовал Студент.
Горыныч кивнул, допил, снял портупею и китель и бросил на Пашкин диван.
- Козодоев прибыл? - поинтересовался он у Студента.
- Давно уж, за холодильником сидит, дурака валяет.
Из за холодильника медленно вылетел надувной шар с нарисованной длинной рожей. Она скалила зубы и кривлялась.
- Хватит, Козодоев, - сказал Барон и затушил сигарету.
Шар опустился на пол, стал вытягиваться, задымился, сверкнула яркая вспышка и запахло серой. Дым рассеялся, рядом с холодильником стоял тощий человечек со злым лицом. Одет он был в мятый костюм "Адидас" и стоптанные кроссовки.
- Ну и вид у тебя, - поморщился Барон. - просто бомж какой-то.
- А мне нравится, - проскрипел голос из прихожей. Оттуда вышел коренастый и усатый мужик.
- Привет, Кузнец, - сказал Барон, - все на месте, можно начинать.
И вся компания посмотрела на Огородникова.
Глава 2.
До прихода Кузнеца гости не обращали на Пашку никакого внимания. Теперь они разглядывали его очень внимательно. Он стоял, не шевелясь и даже не моргая, приготовившись к самому худшему. "Убьют наверное", - решил он, но страха почему-то почти не было и одолевало любопытство. Неожиданно вспомнил о нательном крестике, висевшем на шее. Как им пользоваться в такой ситуации он не представлял, но когда-то слышал, что крестик изгоняет всякую нечисть.
- Выброси эту мысль, - неожиданно сказал Барон. - Размечтался... Крестик твой липовый, неосвященный.
- Он его у цыганки купил, - проблеял Козодоев. - За десятку. А жене сказал - за триста рублей.
Это была чистая правда. Крестик был сначала даже с золотой цепочкой, но через две недели золото облезло, цепочка почернела и пришлось заменить ее шнурком.
- Вот сволочь, - подумал Пашка о Козодоеве, - откуда он знает?
- Попрошу без оскорблений! - завизжал тот, желтые кошачьи глаза покраснели и полыхнули огнем.
Пашка испуганно сжался и понял, что в этой компании думать и говорить надо одинаково.
- Хоть и медленно, но соображаешь, - похвалил его Барон. - Давно бы так... Кстати, друзья, вам не надоело стоять? Студент, организуй что-нибудь.
Сам он по-прежнему сидел в кресле, единственный стул занимал Кузнец, Горыныч своей тушей накрывал весь диван.
Студент повернул голову к окну и подмигнул ему. Оно неторопливо раскрылось. Через несколько секунд в комнату плавно вплыло и бесшумно опустилось на пол несколько табуреток. Последняя встала на ножки неудачно и с грохотом повалилась набок. Задремавший было Горыныч открыл глаза и зевнул, показав полную пасть золотых зубов.
- Чего это ты, Студент? - поинтересовался он. - Форму потерял что ли?
- Извините, друзья, как то не сосредоточился, - оправдываясь сказал Студент.
- Он каждый день девок к себе таскает, коктейли жрет, да выгребает деньги из игральных автоматов, когда же ему тренироваться? - съязвил Козодоев.
- А вчера, - подал голос Кузнец, мимо нашей деревни пролетел на машине. Машина шла больше сотни, водителя за рулем нет, а этот фрукт на заднем сиденье с девкой обнимается.
- Тэ-э-экс, - нахмурился Барон, - это что еще за пацанячьи выходки: днем, да еще при всем народе...Завтра же отправишься обратно в Управление.
- Не надо так сурово, Барон, - вступился Горыныч. - Все-таки пацан он еще, ему и двухсот лет нет...
- Ладно, посмотрим, - сказал Барон.
Он критически оглядел грязный стол, украшенный консервной банкой полной окурков.
- Действительно, жарко сегодня. Я на пять минут под душ, освежусь, а вы стол приберите.
Он быстро разделся и оставшись в одних плавках пошел в ванную. Пашка с завистью разглядывал его спортивную фигуру, украдкой скользнул взглядом туда, где у мужчины бывает самое главное - мужское достоинство - под плавками бугрилось что-то очень серьезное. Ни копыт, ни рогов не было.
Барон скрылся за дверью. Зашумел душ. Через минуту он вышел.
- Тебе тоже невредно, - сказал он Пашке, - ну-ка марш, вымойся и побрейся, да одень что-нибудь. Чего в трусах разгуливаешь?
Огородников покорно зашел в душ и стал приводить себя в порядок. Закончив, немного поразмыслил, снял крестик и положил на полку рядом с мылом. В ту же секунду на полке появилась бутылка пива. Пашка потрогал - холодная. С наслаждением глотая пиво, он подумал, что гости не так уж плохи, надо только не злить их. Потом надел банный халат и вышел в комнату в приподнятом настроении.
Комната неузнаваемо изменилась: вместо оклеенного обоями низкого потолка высоко, метрах в десяти, нависали потемневшие своды из толстых балок; стены были из кирпича, покрытого местами мохом и плесенью; полы - из каменных плит. Это была не комната, а громадный зал древнего замка, какие Огородников не раз видел в кино. Но это было не кино.
На возвышении стоял знакомый Пашке стол, накрытый тяжелой красной скатертью. В центре сидел Барон, справа и слева - остальные. На столе лежала толстая старинная книга. Поодаль стояла одинокая табуретка. Барон жестом указал на нее Огородникову. Пашка сел.
Он давно заметил, что его страшные гости сильно изменились. И стали еще страшнее: все в черных мантиях, головы украшены рогами, с табуреток свисали хвосты, глаза горели огнем.
Услышав за спиной какой-то шорох, Пашка хотел оглянуться, но чья-то тяжелая как камень и раскаленная как утюг рука легла на его голову и сжала ее.
- Сидеть тихо! - зашипел сзади нехороший голос. - А не то... - и голову сжали сильнее.
Барон посмотрел куда-то поверх головы Огородникова, и хватка ослабла.
- Приступай, - сказал он Козодоеву.
Тот поднялся и откашлялся.
- Уважаемые дамы и господа, друзья! - проблеял он.
- Сегодня, - продолжил он, - наш Высокий Суд должен решить окончательно Судьбу этого смертного. Он жил так, что последняя страница его Судьбы была прочитана вчера. Желающие могут убедиться, - он указал на раскрытую книгу.
- Остальное в его Судьбе мы напишем сегодня. Итак, смотрите, будьте свидетелями и судьями.
Он очертил в воздухе квадрат и дунул в него. Тотчас засветилось что-то похожее на телеэкран. Экран быстро увеличился, появилось четкое изображение, но звука не было, стояла полнейшая тишина. На экране бородатый воин в испанском шлеме и доспехах, подняв меч, гнался на лошади за убегающим полуголым индейцем. Догнал, рубанул по голове.
- Пятнадцатый век, - сказал Козодоев. - Завоевание Америки.
Пашка удивленно заметил, что солдат похож на него. Только борода...
- Идем дальше, - прервал его мысли Козодоев. - Африка, семнадцатый век.
На экране загорелый мужик с лицом Огородникова целился из ружья в набегавшего худого негра, нажал курок, ружье дернулось, из дула вылетел дымок. Негр повалился в траву.
Кадры мелькали... На них похожий на Пашку человек резал, стрелял, сжигал, травил газами и топил в воде всех подряд. Огородников не выдержал:
- Причем тут я!? Это ж когда было!? Я тогда еще на свет не родился!
Экран погас.
- Ошибаешься, - сказал Барон. - Это называется реинкарнацией, когда душа одна, а тела разные. Душа вечна, а тела смертны. Вот она и меняет их по неволе. Многие живут даже в телах зверей и птиц. Ты, может, еще до людей жил в теле какого-нибудь ящера. Тогда даже нас еще не было. Впрочем, есть о тебе данные и посвежее.
- Ну и биография, - сказал за спиной Пашки нехороший голос.
- И не говори, - прошамкал другой. - Мы тут за всякую мелочь, а этот.... Да его надо в каждую пятницу съедать и обратно выплевывать!
Глава 3.
За спиной Огородникова прошла волна негромких голосов. Козодоев вновь поднялся.
- Попрошу тишины! - пискнул он. - Сейчас выскажется всем нам известный и уважаемый работник Наземной службы господин Горышник. - Он кивнул рогами в сторону Горыныча. Тот неторопливо поднял свою громадную тушу.
- Два года назад, - заговорил он низким хриплым голосом, - я ехал из деревни Броды. Было холодновато и начинало темнеть. Вижу - на обочине человек лежит и стонет. Остановился - гляжу - у него нога сломана. "Кто тебя?" - спрашиваю. Говорит "Мотоцикл сбил". Я его в машину и скоро догнал эту скотину. Он был в доску пьян и еле сидел за рулем.
Пашка вспомнил: когда милицейский УАЗ подрезал его и прижал к обочине, он чуть не перевернулся, почти протрезвел. Окончательно протрезвел он, увидев идущего к нему Горыныча. Тот ничего не сказал, с минуту смотрел на Пашку, потом порвал на кусочки его мотоправа и уехал.
- Человек тот, - заканчивал Горыныч, - шел домой с заработков, нес деньги, подарки детям. Теперь он инвалид. Семья бедствует.
Я этого, - он ткнул громадной рукой в Огородникова, - хотел сразу взять за ноги и об землю, но я знал, что его скоро будем судить...
Потом встал Кузнец. Его лицо давно казалось Пашке знакомым. Но где...?
- Так это ж кузнец из Бродов! - вспомнил он наконец.
- Ты правильно вспомнил, - Кузнец уставил на него сверлящие зеленые глаза.
- Этот смертный из деревни, где я живу сорок лет. Он при мне родился и вырос. В двадцать лет он соблазнил шестнадцатилетнюю соседку. Она забеременела, он уговорил убить ребенка, аборт сделать. Потом она опять забеременела, он удрал из деревни в город. Родители девушки настояли, чтобы она оставила дите. Сейчас она - моя жена. У нас трое детей. Его ребенок, - он кивнул на Пашку, - мой старший, ему четырнадцать.
Мать подсудимого живет недалеко от меня. Пенсия крохотная и она еще ухитряется посылать сыну в город то продукты, то деньги. Два дня назад дала три куриных тушки и пятьдесят рублей, а подсудимый украл у матери алюминиевый таз, две кастрюли и сковороду.
- У родной матери, - еле слышно прошелестели за Пашкой.
- Дайте я хоть кусочек от него откушу, - упрашивал шамкающий голос.
- И мы, и мы тоже! - хрюкнули сзади.
- Успокойтесь! - Козодоев опять встал. - А свидетеля прошу сесть. Я припоминаю, - продолжил он. - Подсудимый действительно приносил в мой приемный пункт алюминиевую посуду, и я знал откуда она. А через полгода он с дружками обрезали и принесли мне полкилометра проводов. Они оставили без света больницу. Там остановились аппараты, и умерло двое больных.
У меня все. Прошу, Студент.
- Сначала я должен поблагодарить коллег за честь присутствовать здесь, - он поклонился, - я первый раз сижу за этим почетным столом и перед такой аудиторией.
Подсудимого знаю немного, я больше знаю его жену. Она работает посудомойкой в баре "Мотылек", где я служу. Живет тяжело. У нее десятилетняя дочь. Она снимает частную квартиру и не получает от этого человека никакой помощи. Она ушла от него семь лет назад, не выдержав пьянок, матерщины и побоев. Очень странно, что и она и дочь до сих пор любят его и на что-то надеются, особенно дочь любит...
Пашка тоже любил свою маленькую Нинку, но выпивку любил все же больше.
- Уважаемые присяжные! - Козодоев взял со стола заточенное гусиное перо. - Какое решение мы запишем в Книгу Судеб?
За Пашкиной спиной поднялся негромкий шум, он длился всего несколько секунд и затих.
- Я выражаю общее мнение, - сказал нехороший голос, - казнить его каждую пятницу тринадцатого числа первые сто лет. А через сто лет вновь судить, там поглядим.
- Так и запишем.
Козодоев обмакнул перо в каменную чернильницу в виде собачьей головы и стал писать. Стояла полнейшая тишина, слышно было, как перо скрипит.
- Надо что-то делать? - лихорадочно соображал Пашка. - Повиниться надо, как это я сразу не догадался!
Это помогало прежде и не один раз. Он умел разжалобить и постоянно пользовался этим. Он открыл было рот.
- Ничего у тебя не выйдет. - Опередил его Козодоев. - Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Он поднялся.
- Павел Огородников! Твои грехи переполнили чаши терпения на небе, на земле и под землей. Ты приговорен к смерти. Приговор исполняется немедленно.
Он захлопнул Книгу Судеб. И тут же исчез стол со скатертью, стулья и все пятеро судей.
Мощная рука, державшая Пашку за голову, отпустила. Но тут же схватила его за плечо и повернула назад. Он увидел, кто его держал. Это был громадный человек с крокодильей головой. Рядом толпились скелеты, свиньи с собачьими головами, собаки со свиными рылами, прозрачные привидения с горящими красными глазами, коты размером с медведя...
- Давненько я свежего не пробовал, - дохнул на Огородникова крокодил. - Ну-ка очистим его.
Подскочили два привидения, сорвали с Пашки халат и белье.
Одной когтистой лапой крокодил схватил помертвевшего Огородникова за голову, другой - за плечо, крутнул голову, сломав шею, и оторвал голову от туловища. Несмотря на дикую боль, сознание не исчезло. Чудовище подняло голову за волосы и стало жадно ловить пастью струю крови, бившую из разорванных артерий. Бившееся в агонии тело крокодил отпихнул ногой к толпе ожидающих.
Пашкина голова была все еще жива. Она видела, как вся нечисть набросилась на тело, начала торопливо рвать его на куски, глотать прямо с костями, коты дрались из-за внутренностей, приведения лакали кровь с пола. Все это сопровождалось страшной болью, отзывавшейся в оторванной голове.
Потом крокодил сунул голову в пасть. Последним звуком, зафиксированным Пашкиной головой, был хруст ломающегося черепа, затем сознание исчезло.