Утром Шестого Дня Декады после тяжелого, трагического Пятого Дня Реципиенты собрались в гостиной дружно, хотя после вчерашних событий все были подавленные. Они тихо рассаживались, стараясь держаться как можно ближе один к одному. Даже у Маркияна Рахваиловича, похоже, временно исчезло предубеждение против других рас, наций, этносов и народностей и он незаметно примостился между представительницами нацменьшинств - Валерией Александровной и Феней Рюкк-Зак, время от времени искательно заглядывая в глаза то одной, то другой и нервно потирая руки. Семен Никифорович молча переживал впечатления своего кошмарного сна - ему теперь уже не казалось, что это был просто сон - это было нечто другое, для чего он не мог подобрать подходящего определения и для осознания чего было совершенно недостаточно всего его предыдущего жизненного опыта, включая даже память о невероятном успении пана Макогона. И от всего пережитого в его груди разливалась какая-то неизбывная тоска. Утром, вспоминая детали своего сна, он, горько улыбаясь самому себе в зеркало, выбрил наголо безопасною бритвою голову, умудрившись при этом порезаться два раза, и в гостиную явился в новом, оригинальном обличье, что вызвало у всех (а особенно у Петра Кондратовича, который не брил свою голову с начала Декады и уже успел зарасти седым ёжиком) настороженное недоумение. Валерия Александровна вспомнила, что вчера она не назначила себе преемника - не до того было, и сейчас тихо передала свои полномочия Светлане.
О вчерашнем расстреле Человека Бегущего не вспоминали.
Последними в гостиной появились Алена и Вольдемар. За ночь Вольдемару удалось восстановить свое неотразимое оружие - интеллигентное нахальство, хотя события дня вчерашнего произвели чересчур сильное впечатление и на него. Настолько сильное, что после Экспериментальных Исследований, измученный до предела, он все-таки нашел в себе силы и наглость обратиться к дежурной Кураторозаврихе Хаживупе с просьбой разрешить ему небольшое факультативное отправление со Светланою и, что самое изумительное и невероятное, получил "санкцию со знаком плюс согласно Дисциплинарного Мониторинга" (!). Не теряя ни минуты, он "нарисовался" в ее комнате и между ними состоялся следующий разговор.
Вольдемар: Тут-тук-тук, Светик! А как вы смотрите в сторону факультативных отправлений? "Согласно рекомендаций Дисциплинарного Мониторинга", а может и в пику им? А? Только, Светик, умоляю, снимайте не очки!
Светлана: Я вам не Светик, нахал!
Вольдемар: Но я ведь интеллигентный! Я же не как Сократ - по гинекологическим нишам себя не позиционирую.
Светлана (снимая очки): Да идите вы все на хер - и с нишами и без ниш!
Вольдемар: Намек понял. Исчезаю! Но, надеюсь, мы еще вернемся к этой жизненно важной теме?
Светлана (надевая очки): Не знаю, не знаю. Может быть, когда еще кого-нибудь убьют. Уходи, пожалуйста! Ты же видишь, что я сейчас не в форме.
После этого Вольдемару не оставалось ничего другого как возвернуться в свою камеру и под видом самоподготовки заняться написанием некоего текста - его организм был устроен так, что после самых тяжелых испытаний у него возбуждался, как он говорил, "пароксизм творчества". Текст был написан довольно быстро - часа за два, и у Вольдемара осталось еще немного времени для основного обязательного отправления Ночи, которым согласно Дисциплинарному мониторингу, как вы помните, был Cон. Еще одною особенностью Вольдемарова организма была его способность быстро засыпать и прекрасно высыпаться после актов творчества и секса. Вот поэтому-то утром шестого дня он выглядел отдохнувшим - единственный из всех Реципиентов.
Так как все Реципиенты были в сборе, Вольдемар, оглянув грустившее - нет, скорее деморализованное вчерашними событиями общество, усмехнулся про себя, выяснил, кто руководит сегодняшним собранием, с удовлетворением узнал, что это Светлана и взял у нее для себя слово.
Мистерия двадцать первая.
Посвященная законам искусства
- Коллеги! Вчера вечером, совершенно случайно, вопреки настроению и, наверное, пребывая в резком противоречии с объективной реальностью, "да нной нам у ощущениях", я написал некий полухудожественный текст, претендующий я уж и сам не знаю, на что. Наверное, ни на что не претендующий. Сейчас я, с вашего позволения, его прочитаю. Возможно, это нас несколько развлечет. Слушайте же, а потом скажете, насколько он Lege Artis*. Итак:
• LEGE ARTIS - ПО ЗАКОНАМ ИСКУССТВА
"Гамлет, Принц Датский -
Мессия Судьбоносных Событий
(Рецензия)
В преддверии Судьбоносных Событий мы перечитываем бессмертное сочинение и с удивлением и восторгом обнаруживаем в нем день сегодняшний. Содержание пересказывать не имеет смысла - еще живы люди, которые читали великую трагедию. Многие даже видели ее в кино.
Поэтому остановимся на сцене, которая буквально источает из себя все последующие события. Это "стрелка" между Принцем и Призраком его собственного отца. Нам, современникам разных Судьбоносных Событий иногда нелегко бывает проводить исторические аналогии прошлого с днем сегодняшним, сопоставлять и соотносить исторических персонажей прошедшего времени с историческими персонажами времени настоящего. Политика - сложное хитросплетение личных и семейных, а также общественных интересов человечества, в том числе и населения, безусловно, требует компетентных лиц, способных увязать, устроить, согласовать несогласуемое, впихнуть, наконец, невпихуемое. Тех, кто вовремя подставит верное плечо, подаст дружескую руку и даст мудрый совет. Это отнюдь не Президенты, Премьеры, Министры, Заведующие, Управляющие, Принцы, обремененные заботой о Целом. Нет, это также далеко не Серые Кардиналы, и уж подавно не Фонды, ведущие социальные опросы для нас, чье окно в мир занавешено газетами, заставлено голубыми экранами...
Кто же эти люди: герои или мерзкие проныры? И ни то, и ни другое! Автор дает мастерский портрет представителя этой не всегда любимой, но тайно или явно уважаемой касты. Это всесторонне образованный человек, современник, способный на создание ситуации, в рамках которой Президент, Заведующий, Управляющий или в нашем случае - Принц, под давлением контекста, созданного профессионалом, выбирает правильный путь, идет на переговоры, не принимает решения... Но ближе к тексту.
"Горацио (вглядываясь в темень):
Поверьте, Принц, уже который день я
Отсюда вижу, как вокруг дворца
Нетрезвое гуляет привиденье -
Дух Вашего великого отца!.."
Ситуация близка к нереальной! Это просто шок!
"Гамлет (вздрагивает):
Чушь!.. Он же умер!.."
Кажется по реакции Принца развитие ситуации заведомо непредсказуемо. Горацио готов к такому повороту дел. Его аргументы как бы увязывают невозможное с нереальным и приближают действиќтельность к небытию.
"Горацио (со вздохом):
Многим так казалось!..
Но этот слух, как выяснилось, лжив...
Прошло немного лет и оказалось,
Что Ваш отец вполне - представьте! - жив!.."
Этим аргументом как бы перекидывается мост между мистическим опытом Принца и его стремлением к реализму. И правда, если и от живых, вполне осязаемых противников можно каждую минуту ждать каких угодно гадостей, то что уж говорить о привидении! Надо вступать в контакт. Безусловно, в ответе Принца между строк прочитывается доверие к посреднику.
"Гамлет (справившись с испугом):
Ну, ладно. Жив, так жив. Чего он хочет?
Небось, свой курс желает навязать?"
Все! Принятие контекста состоялось. Далее мистическая составляющая, уже преодоленная, не играет эзотерической роли. Горацио здесь использует новейшие технологии в построении контекста. Явно прочитывается "метод путаницы" (Милтон Эриксон. Стратегия психотерапии). Он, так сказать, "лечит" Принца. После введения своего Босса в контекст путем шока, он возвращает его проблемам насущным.
"Горацио:
Он о своих соратниках хлопочет -
Чтоб Вы их не "мочили", так сказать..."
Человек образованный, он понимает, что несмотря на авторитет Принца ("Вы - Всенародный Принц!.. Великий Гамлет!), жесткое противостояние с побежденными несет только проблемы: замедление роста валового продукта, ускорение роста проституток, бомжей и нищих и их влияния в обществе.
Принц уже является действующим лицом на сцене, созданной Горацио, но он все еще полон нерешительности. И это объяснимо - на нем груз ответственности за державу, на него нацелены объективы "папарацци", готовые любой его шаг трактовать как предательство национальных интересов, отступление от высших идеалов, уличить в использовании административного ресурса, злоупотреблении непотизмом и панибратством.
"Гамлет:
Но объясни, Гораций, мне, однако,
Чего он вдруг повадился сюда?"
Ответ Горацио торжественен и прост.
"Горацио:
Он искренне надеется, бедняга,
Что в нем еще не кончилась нужда!"
Принц еще колеблется некоторое время, пытаясь противопоставить неубедительным аргументам незначительные соображения. Но главное он уже начинает понимать - ему искренне хотят помочь или по крайней мере посоветовать.
"Гамлет (артачится):
Нельзя ли, чтоб не ночью, не внезапно?"
Перспектива достижения согласия близится, она уже оптически близка, начинается детализация. И Горацио опять на высоте.
"Горацио:
Мой Принц, Вы что, не знаете отца?
Откажете сейчас - припрется завтра
И будет так шататься без конца!"
Гамлет (решительно):
Что ж, я готов!
Готов к такому повороту и Горацио.
"Горацио (меняет интонацию):
Король, Вы нас не примете ли?"
Во всем дальнейшем уже совершенно нет метафизики, все дальнейшее это разговор двух государственных мужей. Приводим его полностью.
"Тень (ворчливо):
Что во дворце?
Гамлет (с подъемом):
Работаем. Не ропщем.
Тень (ревниво):
Чай, мой еще не выветрился дух?
Гамлет (пожимает плечами ):
Да мы и не проветриваем, в общем...
(Находчиво)
Ведь старый дух дороже новых двух!
Тень (ехидно):
Я побывал в одном дворцовом зале,.
С фонариком полазал в темноте.
Гляжу, а все мои портреты сняли!
Гамлет (конфузится):
Не все. Вернее, все, но не везде!
Тень (грозит кулаком кому-то невидимому):
Я - так и быть! - обиду пересилю.
Мой век еще вернется, дайте срок!"
Забота у Тени отца простая, забота у него такая: жила бы страна родная - и нету других забот. Вопрос первый и единственный, что с державой, сберег ли ее сын в том достойном виде, в каком ее оставил отец?
"Тень (издевательски):
Сберег?
Гамлет:
Частично. Что - сберег, а что - не очень...
Но берегу. Стараюсь, как могу.
Тень (хитро):
Не забывай, сыночек, между прочим -
Ты у меня в пожизненном долгу!
Гамлет (с испугом):
В пожизненном?
Тень (ядовито):
А ты как думал, скромник?
Все сыновья обязаны отцам.
Ты ж мой наёмник... тьфу ты, черт... приёмник!
Гамлет (поправляет):
Преемник.
Тень (сердито):
Не учи меня, пацан!
(После паузы.)
Мне жаловались... эти... олигархи...
Ну что ты, понимаешь, к ним пристал?
Они - народ весьма, конечно, гадкий,
Но я бы их замачивать не стал!
Гамлет (корректно):
Замечу Вам без умысла я злого,
Хоть и не мне Вас грамоте учить...
Замачивать - неправильное слово,
А правильнее было бы - мочить!
Тень (раздраженно):
Вот я и говорю: мочить не надо,
Не то нагрянет в Данию беда!
Отечество подобьем станет ада!
Ты понял, Гамлет?
Гамлет (сдержанно):
Буду краток. Да.
Тень отца Гамлета растворяется в темноте. Снова появляется Горацио"
В беседе отца и сына много интимного, не понятного только им одним. Принц полон сомнений, ноша кажется ему непосильной.
"Гамлет:
Неважно... Не волнуйся, друг Гораций.
Отец очередной мне дал совет.
(Взрывается.)
К работе подхожу я с меркой строгой,
Но лезут все с советами, - хоть плачь!
А тут еще отец: того не трогай,
Того погладь, а этого назначь!
Горацио:
Вам надо побеседовать с народом.
Гамлет:
Беседовал. Что толку, ё-моё!
Народ у нас весьма неоднороден:
На встрече всяк советовал свое.
Один в сердцах кричал: "Даешь порядок!"
Другой: "Свободу!" - яростно кричал.
Горацио (осторожно):
А Вы им - что?
Гамлет (мрачно):
Я был предельно краток.
Горацио (нетерпеливо):
Так что Вы им сказали?!
Гамлет:
Промолчал.
Одни хотят в стране либерализма,
Другим нужна железная рука...
Горацио (успокаивает):
У Вас такая мощная харизма -
Вам то и то простят наверняка!
Гамлет (в отчаянии):
Одни твердят: я слишком осторожен,
Другие - я диктатор и тиран!
Путей - мильён. А выбор невозможен.
Скажи, как быть, дворцовый ветеран?
Горацио:
Советом Вам помочь никто не сможет.
Услышьте голос собственной судьбы!
Всех Принцев лишь один вопрос тревожит..."
Результат произошедшего не замедлит сказаться, мы в этом уверены. И хотя мы оставляем Принца в сомнении, но это оптимистическое сомнение (То be, to be, to be or not to be?!) - следующий шаг предсказуем. Мы уже не сомневаемся, что Бандиты будут сидеть в Тюрьмах, Справедливость уже есть - нужны только Деньги, а если есть Деньги, то нужен только Праздник. Доверимся своему Артектуму безраздельно! и ... спасем Данию вместе - Так или НеТак, Сяк или НеСяк и т.д.
Будем живы Lege Artis, одним словом!"
P.S. Уже после того как номер был подписан к печати, от автора пришло сообщение, в котором он выразил сомнение: кажется, рецензия им написана не на того "Гамлета", которого знает и любит все прогрессивное человечество. Он обещал во всем разобраться и готовит к печати свою следующую работу "Код "Гамлета" или "Код Шекспира" (рабочее название)".
- Все! - завершил чтение Вольдемар, - Это конец. А теперь, коллеги - рецензируйте рецензию.
- Очаровательно, Вольдемар, очаровательно. Совершенно легe артис, - высокомерным генеральшиным тоном прокомментировала услышанное председательствующая ныне Светлана, - Вы это за время факультативных отправлений написали?
- Нет, Светлана Сергеевна, за время самоподготовки, - скромно сказал Вольдемар, - бросив на нее укоризненный, ей одной понятный взгляд.
- Прелестно, друзья, не правда ли? - обратилась Светлана к присутствующим, - Думаю, что нам всем надо брать пример с нашего поэта. Ведь это и есть именно то, что я бы назвала эффективным использованием самоподготовки, - продолжила она свои лукавые месседжи-подтексты Вольдемару. - Советую вам, Вольдемар, и впредь выбор между факультативќными отправлениями и самоподготовкой делать только и только в пользу самоќподготовки. Тогда вы обогатите мировую литературу еще не одной рецензией. И вообще, мне кажется, что рецензия - это ваше призвание. Так что не зарывайте свой талант, наш критик. Продолжайте и дальше соответствовать законам искусства. Рецензируйте Lege Artis.
- Не нужно надо мною иронизировать, дорогая Светлана Сергеевна! - сказал Вольдемар, состроив мину кротости. - Надо мною сама Судьба иронизирует! - И откинув назад голову и подняв горé указательный палец, он горделиво обвел глазами присутствующих, как бы подчеркивая различие между ними и Судьбой.
- Ах, Володенька! - воскликнула Валерия Александровна, - какой вы молодец! А сам говорил, что писать никогда не пробовал! Не знаю, друзья, как вам, и я не очень поняла, что сказала Светлана - она, конечно, лучше меня разбирается в литературе, - но мне очень, очень понравилось. Прекрасная пародия! И знаете? вы чем-то напоминаете мне Сингарда. Тот, правда, был совсем мальчик. Но и вы, Вольдемар, если вдуматься, тоже еще совсем мальчишка. Не обижайтесь, пожалуйста, на старуху!
- Ну, какая вы старуха, Валерия Александровна, - слюбезничал Вольдемар, - Вы совершенно юная девушка!
- Ох, Вольдемар, - снова отозвалась юная девушка-бабушка Валерия, - чувствую я, что вы в ваши юные годы тоже "давали дрозда", как выражается наша милая Феня!
- Шоб вы даже и не сомневалися! - отозвалась из своего угла мадам Рюкк-Зак. - Вы шё - не видите, шё это такой же проходимец, как мой Рюккенштруделблад?
- Вы меня явно переоцениваете, "милая Феня", - улыбнулся Вольдемар. - Вы шё, не видите, шё я - воплощенная скромность?
Светлана пристально взглянула на него и сняла очки. Заметив это движение, Вольдемар воскликнул:
- Светик, умоляю вас, снимайте не очки! Ой, пардон-пардон-пардон! Что же это я несу? Уважаемая Светлана Сергеевна, не соблаговолите ли вы в порядке проявления сдержанности и с целью сохранения общественного спокойствия водрузить ваши уважаемые очки на ваш прелестный носик?
- Нахал - он и есть нахал! - улыбнувшись, сказала Светлана. Но очки все-таки надела.
ИСПОЛЬЗОВАНЫ ОТРЫВКИ ИЗ ТЕКСТА ЛЕОНИДА ФИЛАТОВА. ГАМЛЕТ
Мистерия
двадцать вторая.
Об Артектуме
- Послушайте, Вольдемар, - краснея и хорошея, как это
всегда с нею случалась при контактах с интеллигентным нахалом, обратилась к нему Алена, - Вы там какое-то слово необычное употребили в вашей рецензии - арартектум, кажется, да? Что это такое?
- Ага! Вы заметили! - обрадованно воскликнул Вольдемар, - Вы, оказывается, очень наблюдательны, Аленушка! Артектум ќ - это, с одной стороны, просто курьез, а с другой ќ - целая философия.
И Вольдемар тут же рассказал всем историю "Артектума". Однако и эта история, равно как и некоторые из уже упомянутых, оказалась вымаранной, а в соответствующем месте архива ЕНКОРЗЛОФЕПНЫ* жирным красным фломастером была энергично начертана резолюция следующего содержания:
"Понятие "Артектума" составляет предмет
Абсолютной Державной Тайны. Срок нерассекречивания равен Бесконечности. Разглашение карается Всем и Сразу.
Верховный Провиднык ЕНКОРЗЛОФЕПНЫ
Мыкола Жопюк-Задрыстяный".
Это был единственный фрагмент из всего необъятного архива Комиссии, где явно использовалась ее аббревиатура и упоминалась фамилия ее Верховного Провидныка.
В это время внимание Реципиентов привлек пан Хватанюк, Маркиян Рахваилович, который в продолжение Вольдемаровых декламаций и последующих собеседований сидел нахохлившись и внешне никак не реагируя на происходящее. Его, как и вообще всех галычан, всегда раздраќжала русская речь, а здесь, в Зоне Эксперимента, ему и вовсе довелось вращаться в русскоговорящем
* ЕНКОРЗЛОФЕПНА - напоминаем, что это - крайне редко упоминаемая аббревиатура, означающая: Единая и Неделимая Комиссия по Расследованию Злодеяний Феномена против Народа (Сост.)
обществе, что вызывало у него ощущение горькой несправедливости. Ведь язык, на котором общались Реципиенты, не был официальным языком незалежной и суверенной державы, гражданами которой все они являлись! Если только подпольно они все поголовно не заимели двойное гражданство. По крайней мере, в отношении Фени он не сомневался. Остальные, впрочем, тоже вызывали подозрение. "П"ята колона! П"ята колона! Клятi москалi i клятi жиди! Клятi жиди i клятi москалi!" - раз за разом ёкала Маркиянова печенка. Та часть его существа, которая пребывала в патетически гражданском состоянии (а были и другие части) категорически не принимала того, что даже Персоналодонты, Кураторозавры и Экспериментаторексы не говорят на державной мове. Хотя бы для порядку. Даже Охранопитеки и те... "Ну, як же це так! Воны ж на державний служби! Та ще й у хворми ходять!". Даже этот запроданец-Буряк (после Третьего Дня и дискуссии "О дружбе между народов" Хватанюк затаил к Буряку ненависть в душе) - и тот почти всегда говорил, вызывающе не блюдя чистоты державной мовы, на каком-то "суржике"! А взять этого полудурка-недодепутата Фригодного - ведь совершенно всем понятно, что он, сопля така, есть самый звычайнисинькый селюк! А туды ж - ни слова на ридний мови не скажет! А Шурка?! Прочитала второго Дня какой-то курвский вирш украинською мовою - и на этом всё. Только сракой крутит перед Буряком. Маркиян Рахваилович даже хотел было сгоряча затребовать переводчика, но почему-то, вдруг подумав о возможной Светлаќниной реакции, поостыл.
Мистерия двадцать третья.
"Правда, только Правда
и ничего, кроме Правды!"
или
Пытка под наркозом
Однако в данный момент совсем не это гло-дало душу национально-свидомого Маркияна Рахваиловича, хотя ему и пришлось с от вращением выслушать Вольдемаровы литературные упражнения. Сейчас он остро переживал события суточной давности, утра Пятого Дня Декады, когда он (как объявило Реципиентам говорящее устройство на камине) был привлечен "к неплановым исследованиям в нерегламентированное Дисциплинарным Мониторингом, а именно - в первой половине дня".
А дело было в том, что еще до завтрака за ним, не успевшим даже как следует помолиться за то, "щоб згынулы вси москали", зашло целых трое Охранопитеков во главе с молоденьким лейтенантом - почти пацаном по виду - и очень вежливо попросили побыстрее собраться и проследовать за ними. На вопрос Хватанюка "А куды, панове?" ему ответили, что "Там скажут куды, пан", после чего его повели по длинному коридору к лифту, потом довольно долго ехали в лифте (причем Хватанюк так и не сообразил: вверх или вниз? ему в какой-то момент даже показалось, что лифт свернул куда-то вбок), потом опять долго шли какими-то бесконечными, плохо освещенными коридорами, со множеством поворотов и, наконец, зашли в тупик, где перед ними неожиданно открылась дверь в цельной стене.
Войдя в дверь, они очутились в какой-то караулке, где их ожидали люди в незнакомой униформе. Охранопитеки отдали им честь, повернулись и покинули помещение. Все это они проделали молча. Невысокий, очень плотный, почти квадратный человек в униформе, анфас напоминавший стаффордширского терьера (по-видимому, начальник или командир новых), предложил Хватанюку проследовать за ним и они пошли - снова по каким-то бесконечным коридорам, снова ехали на лифте (причем Маркияну Рахваиловичу и на сей раз не удалось установить направление его движения), а когда лифт остановился и дверь его раскрылась, они, выйдя из него, оказались в огромном помещении без окон. Дверь лифта, сразу же, как только они вышли, закрылась, да так, что на ее месте Хватанюк, обернувшись, обнаружил лишь гладкую стену. На стенах помещения висели какие-то приспособления - не то спортивные тренажеры не очень ясного назначения, не то еще что-то, напоминавшее лебедку или дыбу. На одной из стен, ни к селу, ни к городу, была привешена дверь - она была полуоткрыта и было видно, что за ней находится глухая стена. Посреди "спортзала" (так его сразу окрестил про себя Маркиян Рахваилович) одиноко стоял громадный стол - по виду из красного дерева - с громадным же креслом, на котором восседал миниатюрный и совершенно лысый старичок с морщинистым лицом. Когда охранник подвел Хватанюка к столу, тот поразился тому, какие старичок имел руки - как-будто принадлежащие совсем другому, богатырскому существу: огромные, с мощными, толстыми, корявыми пальцами, которыми он перелистывал какие-то бумаги, терявшиеся в его необъятных ладонях. Перед столом стояла грубо сваренная из металлического уголка табуретка, привинченная к полу ржавыми болтами, и с никелированными кольцами по бокам. Старичок отвлекся от бумаг и бросил взгляд на Маркияна Рахваиловича. Тот оцепенел, ибо старичок имел взгляд василиска.
Если бы тут был товарищ Маузер, то он сразу бы определил, что это есть ничто иное как в точности обстановка его сна - только без червивоголовых канцеляристов, очевидно, задвинутых в подполье с помощью Черной Кнопки. Но, увы, это был не сон, а самая настоящая явь, в фокусе и под прицелом которой находился национально свидомый Реципиент Маркиян Рахваилович Хватанюк.
- Вы находитесь в Тайной Канцелярии Љ шесть с половиной дробь шесть с половиной, - обратился старичок к Хватанюку. Голос он имел очень тихий и какой-то свистящий, похожий на змеиное шипение. - И разговариваете с ее Канцлером. Прошу ко мне так и обращаться: "пан Канцлер". Других обращений не употреблять. Отвечать только на вопросы. Вопросы здесь задаю я. Помещение, где мы с вами сейчас находимся, принадлежит одному из важнейших поразделений нашей Тайной Канцелярии - Инстанции Правды и Истины (сокращенно ИПРИ). И наше с вами время мы посвятим именно исследовательской работе - отысканию правды и истины, что, надеюсь, в конце концов сделает всех нас свободными. Попутно хотел бы предупредить, что ваше поведение здесь и наше обращение с вами регламентируется тринадцатой - совершенно секретной главой Дисциплинарного Мониторинга. Она позволяет применять к вам форсированные методы. Причем в полном соответствии с демократическими принципами и правами человека. Вы меня поняли?
Хватанюк (у него сразу же пересохло в горле) кивнул головой, хотя он не понял ничего. Старичок сверкнул своим цепенящим взором и переспросил еще раз:
- Поняли вы меня?
- Так! - выдавил из себя Хватанюк.
- Хорошо. Садитесь.
Маркиян Рахваилович сел на табуретку и положил руки на колени.
- Мы пригласили вас с тем, - продолжил свое шипение огромнорукий старичок-василиск, - чтобы вы рассказали нам правду - необъятных ладонях. Перед столом стояла грубо сваренная из металлического уголка табуретка, привинченная к полу ржавыми болтами, и с никелированными кольцами по бокам. Старичок отвлекся от бумаг и бросил взгляд на Маркияна Рахваиловича. Тот оцепенел, ибо старичок имел взгляд василиска.
Если бы тут был товарищ Маузер, то он сразу бы определил, что это есть ничто иное как в точности обстановка его сна - только без червивоголовых канцеляристов, очевидно, задвинутых в подполье с помощью Черной Кнопки. Но, увы, это был не сон, а самая настоящая явь, в фокусе и под прицелом которой находился национально свидомый Реципиент Маркиян Рахваилович Хватанюк.
- Вы находитесь в Тайной Канцелярии Љ шесть с половиной дробь шесть с половиной, - обратился старичок к Хватанюку. Голос он имел очень тихий и какой-то свистящий, похожий на змеиное шипение. - И разговариваете с ее Канцлером. Прошу ко мне так и обращаться: "пан Канцлер". Других обращений не употреблять. Отвечать только на вопросы. Вопросы здесь задаю я. Помещение, где мы с вами сейчас находимся, принадлежит одному из важнейших поразделений нашей Тайной Канцелярии - Инстанции Правды и Истины (сокращенно ИПРИ). И наше с вами время мы посвятим именно исследовательской работе - отысканию правды и истины, что, надеюсь, в конце концов сделает всех нас свободными. Попутно хотел бы предупредить, что ваше поведение здесь и наше обращение с вами регламентируется тринадцатой - совершенно секретной главой Дисциплинарного Мониторинга. Она позволяет применять к вам форсированные методы. Причем в полном соответствии с демократическими принципами и правами человека. Вы меня поняли?
Хватанюк (у него сразу же пересохло в горле) кивнул головой, хотя он не понял ничего. Старичок сверкнул своим цепенящим взором и переспросил еще раз:
- Поняли вы меня?
- Так! - выдавил из себя Хватанюк.
- Хорошо. Садитесь.
Маркиян Рахваилович сел на табуретку и положил руки на колени.
- Мы пригласили вас с тем, - продолжил свое шипение огромнорукий старичок-василиск, - чтобы вы рассказали нам правду - всю правду и одну только правду - о том, как вы научились преодолевать Феномен. Итак, я вас слушаю.