Аннотация: Исследование отношений в социуме в момент критических ситуаций. Отправная ситуация - потеря среднестатистической женщиной нагретого и привычного рабочего места.
Пособие для безработной
Очередная эпоха овладения мудростью жизни наступила для меня, по-моему, в тот момент, когда я вдруг, в который уж раз, осталась без работы.
Все вело к тому. Это было неизбежно и ожидаемо, как предчувствие травмы от надвигающейся лавины, так же ужасающе и бесповоротно.
Служебное начальство давно ходило с оскоминой после ряда неприятных стычек со мной, кои надежно закрепили за мной репутацию неудобоваримого продукта. Конечно, особой любви здесь никогда не наблюдалось, и служебное рвение, будь оно хоть трижды свято, никогда не поощрялось ни единым звуком начальственного голоса, ни единым звоном монеты. Бескорыстное служение Музе цифр и фактов обеспечивало лишь относительно меньшее число выпадов и оскорбительных инсинуаций в мой адрес.
Звучит прозаично, но я устала однажды. Устала от бесконечной работы по праздникам и выходным, которую осиливала дома, лишая часто семью простых семейных радостей. Надо было успевать, успевать, успевать...
Микроклимат коллектива тоже не блистал благополучием. Это если одной фразой. А копнуть глубже... Чернота. Так кому же охота туда соваться! Вот и не будем.
Все решило очередное сокращение кадров, после которого мне было объявлено об увеличении объема работ и, соответственно, ощутимом снижении самого главного оценочного показателя всех времен и народов - зарплаты. Можно, конечно, не поверить, можно даже сойти с ума от таких казусов жизни (хотя все это истинная правда, достаточно вспомнить о жутком желании высоких людей сэкономить), но лучше спокойно подчиниться обстоятельствам и принять возможное спасительное решение. Таковым для меня явилось увольнение. Я избавила начальство от головной боли, а коллектив - от вредоносного элемента. Навредила только себе, так что совесть моя спокойна.
Я отработала перед уходом еще целых две недели, великодушно предоставленных мне начальством. Что это было за время... Сотрудницы, те, что ближе, искренне предлагали мировую - поклон начальству со всеми вытекающими положительными моментами. Но я уже видела лавину, ощущала этот жестокий неотвратимый холод. Как! Назад, в ярмо презренной служки?! Никогда!
Если б не поддержка мужа, утомленного готовкой ужинов (и обедов тоже), я, возможно, поступилась бы принципами и безропотно приняла на сердце весь яд предстоящего унижения, поскольку требуется взрастить моих двух сыновей. Однако я все-таки взяла на себя смелость свернуть с проторенной колеи. Очень опасной и тревожной оказалась попытка поиграть с судьбой. Потому что судьба эта, "неотделимая от судеб страны", как говаривали в милую сердцу эпоху социализма, стала строить вдруг такие гримасы, обнажая проявления несгибаемого российского менталитета, что временами аж дух захватывало...
* * *
... Конечно же биржа. Так устроена наша действительность, что обойти этот придаток капитализма не представлялось целесообразным. Кто хоть однажды был там по великой надобности, может понять, где искать отправную точку депрессии.
Именно здесь, в казенном узком коридоре, сидя на стареньком стульчике, начинаешь ощущать понемногу, что отодвинут безжалостной рукой фортуны на задворки общественной суеты. Эта зудящая, могучая сила будет овладевать тобой теперь всякий раз рефлекторно, когда ты станешь приближаться к сему известному заведению.
"Здесь тоже потребуются оправдания и доказательства, как в суде или на трибуне", - поняла я вдруг. Чиновник службы долго не мог войти в курс: причина моего увольнения " по собственному желанию по уходу за ребенком" казалась ему из ряда вон:
- Ведь вы же уволились по собственному желанию?
- Да, конечно.
- Тогда причем здесь ребенок?
- Вы не будете ставить меня на учет?
- Я не могу сказать вам точно, придите попозже, я выясню, как поступить.
Попозже:
-Ведь вы уволились по собственному желанию?
- Да, конечно.
- Тогда причем ребенок? У вас неверная формулировка причины.
- Мне будет отказано?
- Я ничего не могу сказать, придите через месяц, поставим на учет. А еще лучше измените формулировку причины увольнения.
- ???
- Ну, не хотите, поставим и так на учет, но через месяц.
Через месяц :
- Ведь вы уволились по собственному желанию?...
Господи! Вразуми чиновничество!
Я часто молилась Богу, зная в совершенстве лишь "Отче наш". Теперь же, с началом "новой жизни", мне приходилось делать это ежечасно. Надеюсь, Господь простит мне эту бестолковую суетность.
* * *
Меня поставили на учет. Не могли не поставить. Закон обязывал, и я это знала, но не спорила. Иногда попытки спорить с чиновником унизительны по определению, ведь он перед жалким страждущим не чувствует себя ответчиком, и только суд в силах призвать его к ответу. Однако пока суд да дело... Страждущий имеет полное моральное право не тратить жизнь на разборки с царьками и утешить себя мыслью о бренности всего живого.
В этом знакомом тесном коридоре биржи встречались люди разные. В гордой осанке некоторых чувствовалось желание выглядеть независимыми, в отчужденной манере иных читалось стремление покончить поскорее с возникшими формальностями и вновь отправиться по своим делам - надобностям. Иногда казалось, что этот административный коридорчик и не нужен вовсе - все люди грешной земли прекрасно знают, где, как и чем себя занять. Но все-таки у большинства прошедших здесь мимо меня людей читалось что-то одинаковое в глазах.
Однажды, ожидая очередного "прохода", я разговорилась с молодой миловидной женщиной, которая, как и я, сидела, опустив грустный взгляд куда-то под ноги, и невеселые думы угадывались в каждом вздохе и жесте ее.
- Грустновато нам...- пригласила я ее к беседе.
- Да-а-а... - протяжно выдохнула она.
- Скажите, какого чувства бывает больше всего, когда входите сюда? - поинтересовалась я, втайне надеясь, что в силу своей излишней сентиментальности, только я одна трагически воспринимаю так называемую сущность момента.
- Ой, это знаете ли... Это не передать словами, какой-то сумбур в душе, но самое неприятное то, что... то, что... - женщина никак не могла подобрать нужное слово.
- Унизительно, да?
- Да-да, верно. Именно так.
- Это только поначалу. Потом, скорее всего, привыкнем, - пыталась я поддержать собеседницу.
- Может быть...
Нас пригласили в кабинет. Ответственный чиновник очень долго убеждал ходоков, что любая наша "халтурка" на стороне будет жестоко пресечена. Он почти гипнотизировал нас при этом, и мы поверили, что стоим на пороге тягчайших преступлений против Отечества. Да и оконные решетки сего кабинета весьма впечатляли.
* * *
Унижение - вот основной психологический порог-барьер, поджидающий каждого, кто в, силу всевозможных причин, остается без работы. Первую ниточку его, первый узелок следует искать там, в сфере своей былой деятельности, круга взаимоотношений, в той точке времени, когда жизнь четко ставит указатель "Быть или не быть" в сторону выхода из привычных рамок. Гораздо позже осознаешь, что никто тебе выбирать-то и не предлагал. Ведь из двух зол не выбирают, в таком случае просто стараются выжить.
А далее, вся следующая жизнь, будет итогом борьбы с этим унижением. И когда все вернется на круги спирали, когда будет достаточно моральных сил , когда вновь обретешь основу под ногами, тогда можно будет себе сказать: " Все, я выжила! И буду жить дальше!"
Но это все в будущем. А что сейчас?
Депрессия - первый итог и следствие надвигающейся борьбы. Было удивительно. Я никак не ожидала, что это состояние психики может случиться вот так, внезапно и скоро, нахально завладев моей волей и разумом. До сумасшествия, может быть и далеко, но изнуряет, возможно, с той же силой.
Основной мотив переживаний - непроходящая тоска, просто-таки мания тоски. Она потихоньку опутывает своей сетью душу, и в какой-то момент понимаешь, что уже никакие привычно-женские слезы не помогут очистить весьма ранимое нутро. Даже стены родного жилища вдруг начинают давить, таинственная сила гонит из дома вон, а там, на улице сковывает страх : такое обилие людей! Что я среди них? Былинка. Раздавят...
Тут уж не до смеха. Без врача не обойтись. Ультрамодны нынче визиты к психотерапевту. Однако, смею уверить, аура романтики и шика растворяется одномоментно с первым посещением. Лично у меня здесь не все получилось.
Как известно всей просвещенной части человечества, каждый из нас представляет собой набор нескольких комплексов. Мы всю жизнь либо рушим их усердно, либо, против воли, укрепляем. Врач же берет на себя роль духовника со скальпелем в руке. Задача больного - доверительно открыть свой "чемоданчик с секретами". Положа руку на сердце, кому из нас удается честно выложить все на такой, пусть и лечебной, исповеди? А ведь врачевателю надо отыскать первопричину душевной боли там, в самой глубине... А если я не захочу открыть все завесы, хоть режь?
Мой психотерапевт, достаточно опытный, сразу это понял. После нескольких бесед он посоветовал посетить церковь, что я сразу же и сделала.
Это был один из вторников по-весеннему теплого февраля. Церковь оказалась пустынной и умиротворенно-спокойной. Перекрестившись, вошла внутрь. Здесь было сумрачно и тихо. Взяв свечи, осведомилась у матушки, куда их лучше поставить.
- Больна, дочь моя? - сочувственно спросила она. У меня... хлынули слезы. Я не успевала подносить платок к глазам. Едва кивнув, пошла к образам. Долго стояла, обратив свой взор к лику богоматери. Казалось, только она, несмотря на осуждающе-скорбный взгляд, понимает мою муку и простит все излишки такой греховной гордыни. Слезы просто душили меня. Из-за них облик небесной царицы грезился плывущим в каком-то радужном тумане, таким таинственным и недостижимым.
После церкви стало светлее на душе. Я чувствовала : болячка затягивается, хотя и саднит.
Психотерапевт старался помочь. Он по крупицам выстроил здание моих комплексов, пытаясь избавить меня от мучивших страхов. Он не уставал убеждать в том, что я сама определяю свою судьбу и должна, в конце концов, четко себе представить: нет злодеев в подобных ситуациях, а моя задача - научиться демонстрировать волю и самостоятельность. Хорошо звучит, а, главное, убедительно. Если б только не факт, что удача в этом мире благосклонна к людям независимо от того, самоуверен человек или нет, демонстрирует ли он свое сильное эго или мается в сомнениях.
Трудно, но я пришла к положительному выводу: злодеев действительно не надо придумывать. Ненависть и обида разрушительны. И времени на них должно быть очень жалко. Желательно как можно спокойнее поставить точку на этом этапе жизни, набрать побольше воздуху в легкие и начать, с божьей помощью, следующий период биографии.
* * *
Депрессия не отступает сразу. Она мучает, часто подолгу, счет растягивается на месяцы, и даже годы. Она может навестить под маской банальной меланхолии, отрешенности, апатии и даже обычной грусти. В том ее коварство. Поэтому ждать в бездействии, когда незваная гостья уйдет, в высшей степени неразумно. Ведь время - деньги, в том смысле, что богатство. Необходимо обратить свой взгляд на то, что было забыто до недавнего времени, что давно ждет своего исполнения. Занять себя устранением посильных проблем - лучший путь в этот момент.
Мое личное достояние - сыновья семи и тринадцати лет. Я чувствовала, что упускаю их из вида. Постоянная былая занятость на работе не позволяла лишний раз даже побеседовать с ними. Воспитание проводилось второпях и поэтому кое-как. Кожей начала ощущать, как дети становятся чужими, растущими сами по себе. А я, как в страшном сне, не могу дотянуться до них ...
Теперь же я получила золотую возможность вновь выстроить мостики к дорогим мне детским жизням. Добрая четверть века, отделившая меня от чудных школьных лет, не помешала вспоминать теоремы из курса математики и корпеть в компании старшего сына над крепкими задачками заочной физматшколы. Пушкин, Тютчев и Фет опять очаровывали меня, а заодно и моего младшенького. Сыны сопели с усердием, пытаясь ответить на "контрольные" вопросы, взятые из жизни, спорили, доказывали, учились делать выводы.
Я увидела ближе мир детских переживаний и проблем. Поверьте, товарищи взрослые, их у них предостаточно! И если не спуститесь с высоты своей взрослой жизни к ним, если не поддержите, не поможете, то останетесь в будущем только родственниками, но никак не семьей.
* * *
Итак, решение детских проблем. Оно надолго оторвало меня от личных переживаний. Началась всего лишь другая серия непростого семейного фильма.
Старший сын часто вдруг замыкался, не желая никому объяснять причину своего хмурого настроения. Он был на пороге четырнадцатилетия, и я допускала, что будущий юноша испытывает первые сентиментальные фантазии, тревоги и волнения. Вот только вид у него был почти убитый. Предприняв не одну попытку расшевелить подростка лаской и уговорами, я, наконец, докопалась до причины возникшей "меланхолии". На сердце появилась новая рана - моего сына сделали изгоем. Его товарищи, одноклассники. В отместку за отказ демонстративно не явиться на урок физкультуры. Коллектив "вьюношей" объявил официальный бойкот парню. Это был бойкот предателю, который, будучи "самых честных правил", сообщил учителю "самых жестких правил" причину своего опоздания на урок, к которому все же не был допущен. Вслед за этим он понес наказание наравне с остальными "уклонистами" по дисциплинарной линии, а вдобавок получил первый жестокий ответ на вопрос, как появляются отринутые обществом.
В этот день слезы и обида впервые вырвались у сына наружу. Будучи мальчиком неглупым, он прекрасно осознавал, что фатально выдвигается в касту отверженных. Его презрели одноклассники, осудили наставники. Что может быть горше при таком повороте дел? А всего то и нужно было, выходит, ловко соврать учителю или поддержать кампанию с побегом. Вот тогда б он остался "своим в доску" парнем.
Прошло время. Обида перестала быть такой острой. Но никто не мог предвидеть грядущих осложнений. "Классные" ребята ежедневно демонстрировали свою неприязнь. Дело дошло до издевательств исподтишка и оскорблений.
Надо отдать должное упорному характеру сына. Он довольно долгое время сносил все молча, не обращаясь за помощью, пока я сама не почувствовала неладное. В душе поселилась постоянная тревога за мальчика. Каждый день я читала в его глазах, каких-то обреченно-грустных, что легче еще не стало. Так продолжалось изо дня в день. Я наивно полагала, будто ситуация вполне разрешима, стоит только указать мальчишкам на то, как неверно они все воспринимают и реагируют, стоит только поискать и найти выгодную для всех участников стратегию выстраивания отношений. Да мало ли какие заморочки по зубам нынешним психологам! Все надо попробовать! Не тут-то было.
Теперь это уже кажется по меньшей мере странным - то, как мы с классной дамой пытались помирить враждующие стороны, пробовали вразумить отчаянные головы, дескать, ложные принципы у вас, ребята....
Ребята не спешили внемлить увещеваниям взрослых. Прошел месяц, за ним другой, полгода, год... Ситуация оказалась на редкость устойчивой. Я часто пыталась анализировать, искать причину всех этих неприятностей. Постепенно пришла к интересному выводу. Тот отказ сына пойти на поводу у однокашников послужил только поводом для мальчишеских распрей. Истинная подоплека рождалась исподволь. Изо дня в день. "Принципиален до неприличия", - шутливо как-то бросила вслед сыну одна из моих подруг. То, что он не сторонник наглого списывания и бесконечных подсказок, известно, по опыту, всем в классе. Но не всем это могло быть по вкусу. Едва созревшие семена отчуждения посыпались на благодатную почву. Для одной группы одноклассников он стал всего лишь несносным умницей-задавакой, обласканным учительской похвалой, хорошей мишенью для ненависти. Для другой - достойной уважения личностью, но, увы, такой иногда недоступной для общения. Может быть, были и третьи, однако не проявили еще себя.
Дистанция становилась все больше и больше. Мой парень, занятый постоянно дополнительной теоретической и музыкальной подготовкой, не слишком вдавался в тонкую материю человеческих отношений и даже не замечал, кем становится в своем кругу. Пока однажды не нашелся лидер, задумавший указать ему на место в "общественной иерархии". Его негласно поддержало большинство. Даже девочки, памятуя о его былой несговорчивости, демонстрировали шарм нейтралитета.
Не в силах наблюдать каждодневные переживания сына, я стала умолять его перейти в другой класс или школу. Даже я, взрослый человек, не вынесла бы столь долгого неприятия к собственной персоне. Но мой стойкий оловянный солдатик упорно отказывался. "Мам, я потерплю, не бойся за меня. Пусть уходят они. Думаю, что не должен капитулировать, если не считаю себя виноватым", - он повторял это не однажды, и я смирилась.
Весьма неприятна эта живучая, к несчастью, мысль об одиночестве мальчика. Грустно, поскольку биография юного гражданина навсегда запечатлеет столь радостный для остальных кусок воспоминаний, как самое первое тяжелое испытание в жизни. И все же есть надежда, что на пороге расставания со школой, он сбросит одиночество, словно старую кожу, как дань всему пережитому.
Потом, по прошествии времени, после раздумий, ожидания и честных попыток анализа, мне открылось: нет такой силы человеческой, которая смогла бы образумить обстоятельства. Только само время способно воздействовать на людей, меняя их взгляды, привычки, вызывая порой нестерпимое чувство вины и излечивая от самой крутой ненависти. А если утекло воды много за то время, если пришлось кому-то туго слишком, что ж, значит, так тому и быть суждено, а ведь и то правда, что заплечный опыт, "сын ошибок трудных", не самый бесполезный багаж на будущее.
* * *
Эта история надолго отвлекла меня от личных неприятностей. Но эти "стоокие" звери все равно поджидали своего часа. Здоровье вдруг резко заявило о своем отсутствии. Промучившись от боли несколько месяцев и глотая безнадежно таблетки, я поняла, что нового визита к врачу не избежать.
Кто-то из умных заметил однажды в печати, будто в России на рубеже последних веков можно наблюдать интересное явление : нарастает социальная отчужденность. Эта-то отчужденность, как выясняется, глубоко проникла во все слои и прослойки общества, во все сферы занятости людей. Ей массово заболевают дети. Потомкам еще предстоит поразмыслить, назвать ли ее причиной всех бед, либо только последствием. О чем бы ни подумал современный страждущий соотечественник, везде и всюду он должен быть готов встретиться один на один с этой отчужденностью, не обойти ее, не объехать. В жуткой смеси с родной неискореняемой ментальностью она придает всем событиям и фактам окраску безысходности, безнадежности и провала всех попыток обустроить свое бытие.
Помня о жалобах медперсонала наших прославленных поликлиник на постоянную нехватку бумаги и прихватив увесистую стопку тетрадок, я с чувством собственной значимости переступила порог врачебного кабинета. После осмотра и рассказов о нешуточных болячках, я с надеждой просто-таки уставилась на врача: что-то он диагностирует?
- Ой, а это что? - удивленно покосившись на принесенную мной бумагу, спросила медсестра. Мне стало неловко.
- Да бумага это, - с недовольством пояснила врач.
- Так ты ж безработная? - сказала, как заклеймила, сестра. Ей был непонятен глупый ход пациентки.
Безработная.... Сродни прокаженной что ли? А, может, стало жаль меня? Да нет, все в порядке. Никаких церемоний. Врач отчеканила, что болеть у меня ничего не должно, а если и болит, то это не по ее части, хотя лечиться все равно придется. Где же логика, господа-врачеватели? Так, со смешанным чувством неопределенности и сожаления я вышла из кабинета. Все последующие дни таблетки были моими лучшими друзьями. Пока не пришла решимость во второй раз посетить врача. И опять стопка бумаги, ручки, карандаши. Заключение в этот раз было аналогичным. Так продолжалось довольно долгое время. Все не хотелось верить в закон подлости бытия. После шестого или седьмого раза врач просто убила фразой: "Где-то я уже видела тебя, не могу вспомнить..."
Боль терзала мои внутренности сильнее и сильнее. Надо было что-то предпринимать.
Одна из приятельниц в ответ на мои жалобы сообщила мне, что к нам инкогнито приезжает экстрасенс, диагностирующий состояние внутренних органов, и почти силой увела меня на сеанс. О подобном сеансе я мечтала давно, со времен "дикой молодости", будучи не занятой мыслями о самочувствии. Согласитесь, любопытно побывать рядом с чудом, наблюдать феномен, оказаться в центре некоего таинства. Затаенное желание чуда, а еще убедительные восторги прошедших через это, вызвали во мне готовность довериться совершенно случайному поклоннику Парацельса.
Признаюсь, я представляла себе людей этого ремесла совершенно иными, во всяком случае, весьма солидными и амбициозными. Экстрасенс Сергей имел несколько иной имидж. Это был невысокий худощавый брюнет. Возраст его трудно поддавался определению. Не удивилась бы, если б узнала, что ошиблась, по крайней мере, на пятнадцать лет. Он все время чему-то улыбался, загадочно и странно. Я готова была усомниться в его сверхординарности, но память о "влиятельных" рекомендациях все-таки пересилила.
Ожидая встречи с целителем, мы с приятельницей устроились на скамеечке в крохотных сенцах избушки, которую заезжий гость арендовал для проведения лечебных сеансов. В беседе с хозяйкой избушки выяснилось, что он является действующим специалистом-онкологом и практикует в одном из официальных лечебных центров Подмосковья. Ох, и доверчив же русский человек! Особенно, когда у него нет выбора. Вот и в этот раз, поверив на слово местным знатокам, я опять успокоилась и с великой решимостью вошла в каморку, где должны были вершиться чудеса. Одного не могла взять в толк, богоугодное ли это дело - доверяться прохожему врачевателю, не придется ли вскорости раскаяться за неосторожный шаг. Однако стены комнаты были украшены множеством икон, среди которых лик пресвятой Богородицы выглядел самым большим и светлым.
- Тоже умирающий лебедь? - этим вопросом он сразу сбил меня с толку. Потом я сообразила, о чем речь, и стала сбивчиво оправдываться, против воли виновато улыбаясь.
- Ну, вы же понимаете, когда очень долго болит и не лечится, всякое приходит в голову... Приходится и поплакать.
- А что говорят местные врачи? - Я покорно перечислила все то непонятное, что говорили местные врачи, не удержавшись от обвинений в адрес их никудышной диагностики.
- Заплатите им, и диагностика будет приличной, - без обиняков предложил Сергей.
- Так я же и платила, чем могла. Вы не знаете наших провинциальных методов работы людей. Здесь надо быть кровным дядей врача или, как минимум, кумом ему приходиться, чтобы внятно услышать, чем помочь себе, болезному. Тому масса причин, до них ли сейчас. - Он посадил меня на стул и стал "осматривать" руками, совсем не касаясь тела. "Вот оно, таинство", - отметила я. Хотелось запомнить все подробности процесса.
- У вас, конечно же, остеохондроз шейно-плечевого отдела. - " Удивил. Да об этом знает каждый, кому за тридцать. Насморк я как-нибудь сама себе диагностирую", - мой настрой был пессимистичным и не слишком серьезным.
- У вас опущение кишечника, незначительное , но... - "Ну хорошо, хорошо, может и впрямь причина в этом. Нет, мне требуется знать что-то еще, чтоб уж наверняка убедиться ..."
- У- у - у меня мерзнут ноги. Поч-ч-ти всегда, - быстро пролепетала я первое, что вспомнила о свойствах своего здоровья.
- Ждите, сейчас они начнут быстро согреваться. - Он отошел немного назад, вытянув руки в направлении моих ступней. Прошло минуты две. Ноги, словно по волшебству, действительно стали наполняться живительным теплом. Результат уже был, а я все еще сомневалась.
- А если опять будет болеть? - я вела себя просто вызывающе, вклиниваясь, как-бы некстати, со своими репликами. И ждала услышать обычные врачебные рекомендации по устранению пресловутых болевых симптомов.
- Болеть не будет. Теперь не будет. - Слова не мальчика, но экстрасенса. Звучат вполне убедительно.
Что-то еще сказав про будущие встречи, я, как на крыльях, выпорхнула на улицу. Ноги горели огнем, а, значит, появилась надежда. Маленькая, хрупкая, но она самая.
В течение месяца боли сошли почти на нет. Неужели я так легко внушаема? Да черт с этим! Главное - обретенная свобода тела .
* * *
Время экспериментов и проб продолжалось. Так складывалось все в текущей жизни, что предложения испытать себя еще в чем-то подступали с самых неожиданных сторон. Для начала я решила воспользоваться очередной подсказкой добрых знакомых: долечиться в платной клинике и заодно пополнить свой опыт по части хороших и дурных специалистов.
За вполне умеренный взнос я почувствовала себя Пациенткой с правом на надежду и внимание, просто профессиональное внимание. Здесь, в клинике, не столько лечилась моя плоть, сколько затягивались старые раны на душе, нанесенные тупым высокомерием и равнодушием людей от той, "бесплатной", медицины, поправших заповеди Гиппократа. Возможно, устали эти люди от проблем наших общих, возможно дурны их помыслы изначально, от разгадки сиих тайн страждущим не легче. Жаль, что эти люди воспользовались возможностью поставить себя на ступень выше остальных, слишком для них незаметных, чтобы уделять им часть своей души.
Но были и другие экземпляры. В "хождениях по мукам" мне встретился врач от Бога - уролог. В ответ на мои жалобы он с ходу предположил заболевание почек и настоял на госпитализации. Я подверглась всевозможного рода обследованиям, снова мучилась, плакала и вздыхала, втайне надеясь, что истина где-то рядом, и ее вот-вот обнаружат. А потом был легкий шок, когда уважаемый на всю округу человек констатировал отсутствие тяжелых недугов и на третий день выписал меня. "На всякий случай" перед этим купировав боль "блокадой"...Такое же смешанное чувство недоумения и даже оскорбления, вероятно, переживают и брошенные на улицу псы. К этому примешивалась досада: мой круиз по врачам претендовал на продолжение.
В тот же день, так же скоропостижно, выписали еще одну больную женщину. Вот тогда стало понятно, что это не случайно. Женщина была огорошена и даже всплакнула, но так же, в одиночку, боролась с унизительным выпадом судьбы. Моя же амбулаторная карта упорно свидетельствовала, что госучреждение лечило больную от двух болезней сразу в течение целой недели!
В таких случаях непременно приходит на ум фраза моей незабвенной подруги: "Мы боремся сами с собой под одеялом". Действительно, в мечте о спокойном будущем, больные борются с врачами, школьники с учителями, конкуренты между собой, производители с потребителями и проч. Все это превращается в никчемную возню, которая выматывает силы, создавая хрупкую иллюзию кипучей общественной жизни.
* * *
Череда неприятных происшествий отступила, когда на бирже мне предложили пройти курс компьютерной подготовки. Как я попала в число счастливчиков-учащихся, мне до сих пор не известно. По слухам, очутиться там было вовсе не просто. Пришлось несколько раз убеждать чиновников, мол, сие крайне необходимо и насущно.
На моей, уже бывшей, работе существовал целый компьютерный зал. Однако для рядовых работников, вроде меня, доступ к ним ограничивался введением небольших порций документов в базы уже раскрытых операторами программ. Если шагнешь дальше - почти расстрел. Времени на обучение "методом тыка" было слишком мало. Операторы, имевшие доступ к сети, не горели желанием обучать, да и не приветствовалось это начальством. Такая вот продвинутая политика...
Началась моя учеба на курсах. Два часа каждого дня посвящались занятиям на одоление страхов, неуверенности и ошибок. Преподаватель, молодая энергичная дама, нисколько не церемонясь, бросала нас к компьютерам, как котят на амбразуру. А мы, недовольно пища и царапаясь, с грехом пополам одолевали непростую науку электронных таблиц, подолгу варясь в собственном соку. Педагог не терпела повторений...
Многие не смогли принять столь жесткие правила игры. Сдавались. В итоге получили свидетельство с "упрощенным курсом". Мне повезло больше, дипломчик получился адекватным старанию, и это, конечно, радовало.
Компьютер - система сложная, но сговорчивая. По окончании курсов можно было вздохнуть с облегчением: развенчан миф о заскорузлости зрелой женщины. Да и статус мой, согласно, опять же, всеобщим представлениям, должен был несколько вырасти. Вот так мы выбираемся из одного заблуждения, чтобы тут же впасть в другое.
Лето прошло в обычных заботах: дети, дом, огородные дела, заготовки на зиму. Время от времени я садилась за компьютер, проверяла знания, подкрепляла навыки. Попутно долечивала болячки. Но занятость семейными хлопотами не могла отвлечь от грустных мыслей. Часто вспоминала о прежних сотрудниках, о том, как все быстро разрушилось. Депрессия заявляла о своей близости. Чаще мучили головные боли, беспокойным и прерывистым стал сон.
В один из летних дней я решилась отправиться на поиски работы. И не куда-нибудь, а в очень серьезное место - налоговую инспекцию. Чтобы решиться искать именно там, требовалось крепко подумать, оценить свои возможности и умения, оценить даже готовность к потенциальным жертвам: свободного времени, личных планов и так далее. Прикидывала, решалась. Потом передумывала. Опять решалась. Нужда - великое дело! Прослыша о массовом наборе на вакансии, я пошла, словно в никуда... И опоздала. Начальнице налоговой инспекции было явно скучно со мной, "человеком с улицы". Ее нисколько не вдохновили ни мой диплом о высшем экономическом образовании, ни имеющийся стаж, ни мои бухгалтерско-компьютерные заморочки. С чувством исполненного долга я поплелась восвояси...
Через неделю я получила звонок от знакомой, которая уверяла о наличии вакансии в налоговой инспекции и убеждала связаться опять с начальницей, дабы напомнить о себе. Боже мой, о чем я только не передумала, готовя себя, как только не сомневалась! Уговаривала и обнадеживала, настраивалась и вновь передумывала. Нервное напряжение достигло такого накала, что я решила немедленно с этим покончить. Молилась об одном - чтобы не было оскорблений. И взяла трубку. "Что вы, никаких вакансий нет, и не предвидится", - уведомила начальница. Я вдруг ясно осознала свою роль назойливого нищего с протянутой рукой, которую, пусть вежливо, но отталкивают. Репутация непрошенного гостя, вот что остается у безработного, тем паче, если он слишком мнителен. Тогда-то и опускаются руки, и горько от невозможности что-то изменить.
А еще дальше, мимоходом, в перерывах между сентиментальными переживаниями, удается открыть нечто новое для себя, но весьма характерное для социума вообще. Открытие первое: всем нет до тебя никакого дела, если не сказать грубее. Но это еще полбеды. Открытие второе: иные из подруг и добрых знакомых, не говоря уж о врагах, коих каждый из нас приобретает хотя бы в самом малом количестве, умеют тихонько злорадствовать по поводу моих злоключений. Мол, не все коту масленица. Вот это повергает в серьезные раздумья. Результат их - вывод: деление людей на друзей-врагов весьма условно; каждый друг тебе настолько, насколько он способен скрыть свое наплевательское или враждебное к тебе отношение. Может, это и звучит как полный бред сумасшедшего пессимиста, но не однажды выводилось мной. Ах, да, я вспомнила: социальная отчужденность.
Смею предположить, что подобные переживания свойственны и тем, кто не по своей воле потерял работу, оказался не у дел. Итогом этих душевных мук становятся обычно замкнутость, нежелание откровенных разговоров, тем более бесед на ходу. Окружающие же воспринимают это как встречный укор, в свою очередь, уклоняясь от общения. Замкнутый круг.
Я помню этот укоряющий взгляд Антонины, моей бывшей сотрудницы, уволенной по сокращению штатов. Он в свое время вызывал у меня дикое чувство вины. И разговоры с ней при встречах неизменно выпадали тяжелым остатком на дно моей еще безмятежной души. Хотелось понять, когда же, наконец, исчезнет этот укор. Антонина стала работать почтальоном. И была внешне довольна. Только сейчас я смогла понять природу этого взгляда. Дело, по-моему, в том, что ей приходилось не однажды словно оправдываться в глазах окружающих. Она согласилась с подлой шуткой судьбы, воткнувшей бедную женщину в, может быть, не совсем привлекательную нишу. В то время как остальные остались достойными лучшей доли. Я и себя уже не раз представляла в подобной ситуации. Я могла бы, например, со шваброй в руках усердно приводить в порядок офис какого-нибудь преуспевающего бизнесмена. Нормально, в принципе, да и опыт имеется. Опять же, бизнесмену будет льстить высшее образование поломойки. Швабра освободит от чрезмерного умственного и нервного напряжения, все будет просто замечательно. И кому, какое дело до моих моральных издержек по поводу неиспользованного и попросту попранного потенциала? А задумается ли кто, почему у этой уборщицы всегда потуплен взор? Пройдет ли это со временем? Скорее, нет. Встречая знакомую публику, она будет отводить глаза, уходить в тень, не желая слушать сочувственные речи и вздохи. Люди умные, они поймут, что не нужно " щипать фибры" и забудут о ней со временем. Так устроен свет.
* * *
Как известно, спасение утопающих - дело и забота самих утопающих. Так что ничего не остается, придется выныривать из этого болота, надеясь только на силу своих мышц. Для начала можно попробовать не оставлять себе времени на "самофилософию". Можно раствориться в детях, в муже и даже, если хотите в развлечениях, не говоря уж о прочих общеполезных занятиях. Дачный участок был бы спасением, но нужно помнить о тамошнем одиночестве и, по возможности, строго его ограничить.
Общение, так парадоксально-нежелательное иногда, необходимо, пусть даже в чисто визуальном варианте. Поход по магазинам, условно бесцельный, тоже, своего рода занятие для ума. Но как раз там и случаются неприятные встречи. Будьте осторожны, товарищи покупатели. И если не захочется общаться напрямую, смело отводите взгляд и сосредоточьтесь на витринах. Ей, богу, вы имеете на это полное моральное право.
Есть еще телевизор, пресловутый ящик, который с успехом уводит от реальности вот уже не один десяток лет. Иллюзия страстей электронной игрушки хороша уже тем, что заставит иногда задуматься о некоторых вещах. Если при этом появляется желание сформулировать для себя отношение к темам глобальным и не очень, то уже хорошо. Раскачаем себя всеми доступными средствами, в пределах приличия, однако.
А газеты... О! Это такой простор для поиска рационального в людях и себе! Правда, и тут не без разочарований. Что поделаешь... Но способ расшевелить воображение вполне приемлемый. Кстати, о газете. Довольно серьезное, респектабельное издание заинтересовало как-то меня своими игрушками из раздела "Игра ума". Стремясь разнообразить серые будни невостребованной энергии, я набрала указанный телефон и приготовилась в добром порыве мило побеседовать с незнакомкой-москвичкой на том конце провода.
- Алло, это редакция?
- Да, - равнодушно-усталым женским голосом ответили мне.
- Можно сказать ответы на ваши конкурсы в газете?
- На какие конкурсы? - все так же вяло, с холодком, прозвучало в трубке. Я уже начинала предполагать, что вся эта затея легкомысленна, мне даже послышался звон разбитого стекла, но с надеждой в голосе я продолжала:
- Конкурс называется "Игра ума".
- Нет, только с двенадцати до четырнадцати, - в том же духе отвечала Москва.
- А конкурс "Вспышка"? - торопливо, чтоб не бросили трубку, пыталась я отстоять свое право.
- "Вспышку" можно... - наконец-то согласились там со мной, все так же безучастно. Мне уже не хотелось говорить ни о чем. И бросить бы трубку, но воспитанность, мое второе несчастье, не позволила.
- Запишите: "При сей рубахе и при сей папахе ты не пробьешься в Мономахи!" - выпалила я, гордая уже тем, что не отступила.
- При сей ... чего? - вдруг переспросила москвичка. Я повторила.
- Не про-о-бьешься... куда? - дежурно тянул за мной женский голос.
- В Мо-но-ма-хи! - членораздельно гудела я как последняя идиотка.
Тоже поскучнев, я диктовала свой адрес, отчаянно чертыхаясь. Развлеклась, ничего не скажешь. Неужели нам всем так наплевать друг на друга?
В упомянутое "с двенадцати до четырнадцати" номер, единственный на весь земной шар, остался недосягаем. И я ощутила себя песчинкой мироздания. Маленькой такой букашечкой, на которую до сих пор еще никто не наступил.
Дурное расположение духа преследовало меня несколько дней. Приближалась первая годовщина моего "безработного счастья". Однажды, накануне этой трогательной даты, позвонили бывшие сотрудницы. Они были искренне уверены, что отыскали мне работу: местный колледж, по слухам, имел подходящую вакансию то ли бухгалтера, то ли экономиста. Довольно странной казалась эта неизвестность, но я схватилась за эту соломинку. Подкупила, видимо, кулуарность слухов.
Излишне тонкая душевная организация не позволила мне преисполниться благодарности по отношению к людям, якобы участвующим в моей судьбе. Нет. Еще раз стало больно, поскольку жалостливое участие не приемлю никак. В целях же соблюдения этикета требовалось начать очередное хождение по инстанциям. Увы, сотрудницам потребуется отчет о моих изматывающих попытках состояться как специалисту. Прости их, Господи, они не ведают, что творят.
Так и случилось. Охотницы за отчетом дали знать о себе на следующий же день. Что им можно было ответить? Ничего определенного, ибо на мое обращение в колледж была лишь сухая рекомендация немного обождать. До туманно-вожделенного вторника, обещавшего что-то вроде прояснения положения. Опять ожидание. В который уж раз, слепое и до идиотизма унизительное.
Случалось ли вам рисовать в своем воображении эти мрачные картины вечного ожидания? Понятно ли, как магически зависает ощущение жизни в эти моменты, как проваливается в темноту неизвестности подраненная душа, и воображение начинает лихорадочно рисовать картины будущего в совершенно уставшем сознании? Почти как у Сальвадора Дали. Приходит время, и оцепенение спадает. Ценой больших усилий удается успокоиться и продолжить обычный ритм жизни. Но достаточно очередного звонка для того, чтобы екнуло сердце, и вновь началась бессонница от изнуряющего чувства неопределенности.
В понедельник - о радость! - мне позвонили из колледжа. Директор собственной персоной. Обволакивающе приятным тенором он предложил мне работу... преподавателя. Поворот! Мои отнекивания под действием крутого испуга ничуть его не тронули. И я вдруг, подчиняясь какой-то давней мечте, согласилась "на пробы". Директор-оптимист оперативно назначил аудиенцию. А у меня - череда бессонных ночей. "Допрыгалась!" - сверлило в остатках моего соображения.
Богу - богово, кесарю - кесарево. Не следует забывать эту истину, иначе такой камень ляжет на шею, что когда-нибудь окончательно погребет под собой.
В назначенный день я с затаенной тревогой отправилась по ноябрьской слякоти представляться. Ноги не слушались меня. Безраздельная сырость вокруг, казалось, давит на сознание. Талая вода безжалостно просачивалась сквозь обувь, леденя ступни до дрожи... Но вот, наконец, колледж. Дежурный мальчишка-студент проводил с неохотой до главного кабинета. Там секретарша весело щебетала с товаркой.
- Директора нет, - отчеканила жестко.
- Как же так? - у меня все раскололось внутри. - Он ведь встречу назначил, на пятнадцать ноль-ноль?! - Секретарша вытянула в ответ лицо и пожала плечами.
- Передайте, все-таки, что я была, - выдавила из себя последнее и, готовая выругаться, а потом разрыдаться, метнулась вон.
Шла домой с полными слез глазами, с полными холодной воды сапогами, влача груз полученной по плану оплеухи.
Не понимая знаков судьбы, я упорно стремилась сломать обстоятельства. На следующий день, едва дождавшись сиесты, наступая себе на горло, набрала номер пресловутого директора. Он не извинялся, нет. Он желал, чтоб я прониклась пониманием чрезвычайной занятости столь важных особ. И я прониклась. Тут же была назначена новая встреча.
Опять иду представляться. Вот парадное крыльцо. Дверь оказалась запертой. Ничего не понимая, я уже было собралась уходить. Там, внутри, послышалась возня. Лязгнул замок, и дверь распахнулась. Меня коробило. Дежурный, зевая, проводил по лестнице. В приемной выстроилась очередь. Послушно выждав свое, я попала, наконец, за вожделенный стол переговоров. Лучше бы этого не происходило. Все было как на Высшем Совете:
- Марь Иванна, посмотрите документы нашей претендентки и дайте свое заключение, - разрешающим тоном сказал директор вошедшей в кабинет главному бухгалтеру.
- Смотрю, Олег Иваныч. Ну...что.....судя по стажу...экономистом, бухгалтером... пожалуй... нет...
- А преподавать?
- Преподавать, конечно, конечно, - поспешила с ответом женщина.
- Вот и ладно, - директор был явно доволен. Спектакль удался.
Это была талантливая режиссура. Под видом экономиста искали преподавателя. Я в восхищении. Понятно, что все вновь рушилось. Я - педагог? Из злости на такой поворот событий я решилась на отчаянный шаг - дала согласие на преподавательскую работу. Интересно стало, черт возьми, как из рядовых служащих средней руки сильные мира сего лепят преподавателей.
А дальше было сложнее и сложнее. Предлагалось работать в режиме разорванного дня, курировать при этом группу студентов из сорока человек, составлять множество учебных планов, готовить лекционный материал, занятия проводить в разных частях города, куда придется добираться пешком (я тут же вспоминала мокрые, холодные сапоги и проклятую распутицу), уметь строить отношения со студентами и много всего прочего. А как же вы хотели? " А помощь?" - был мой вопрос. "Договаривайтесь", - был мне ответ. То есть, просите, надо понимать. Просящему да воздастся. Долго и много пришлось бы просить, к этому надо быть действительно готовым. Может, я и смалодушничала, но реальная возможность заработать репутацию аферистки совсем не прельщала. Я честно признала это в разговоре с вышеупомянутым директором и ушла в тень...
* * *
Тем временем местная трудовая биржа предлагала работу повара, официантки, маляра, продавца и что-то еще мимо моих способностей. Я стала потихоньку готовиться к самой "черной" неквалифицированной будущности. Но, на удивление, оказалось, эта работа тоже не слишком доступна, в округе были заняты абсолютно все ниши дворничих и уборщиц. Только больница перманентно зазывала кандидатов на неблагодарную "должность" санитарки. Это все, чем должна была закончиться моя мечта?
Я уже была на пороге того, чтоб поверить в это, когда произошла встреча с Мариной, подругой моей семьи. Мы были знакомы около пятнадцати лет. Провели вместе не один праздник, параллельно растили, советуясь, детей. Одинаково воспринимали общезначимые события жизни. Помню, как много зим назад Марина - интересная, неглупая женщина моего же возраста, сотрудница одной из государственных контор - в числе первых познала на себе весь неприглядный комплекс сложностей, связанный с сокращением штатов. Ей, уверена, надолго запало в память ощущение ужасного, холодящего чувства неизвестности, которое в то время ее ожидало. Посетители той госконторы, весьма человеколюбивая гвардия пенсионеров, организовали в ответ беспрецедентную акцию в защиту Марины, в коей и я приняла самое активное участие. И, о чудо! Женщина была спасена.
Работая в том же учреждении, она весьма успешно сумела доказать, что способна к адаптации в любых условиях, и, несколько сменив род деятельности, довольно высоко поднялась по служебной лестнице, возглавив в итоге кадровое направление административного штата.
Для меня же она оставалась все той же Мариной. Как, собственно и для своего мужа. Кто б из нас двоих мог предполагать, что здесь должно было складываться все по-другому? Муж Марины, вполне вероятно, интуитивно чувствовал: по мере карьерного роста жене требовалась констатация ее превосходства, что должно было подтверждаться со стороны мужчины готовностью признать и подчиниться. Но не таков Сергей. При всей скромности своей деятельности и, соответственно, результатов ее, он гордо демонстрировал крайнюю степень нежелания идти под пяту супруги. Я, не понимая сути семейной драмы, то осуждала Сергея, то жалела его.
Вот и встреча с Мариной сулила для меня много неожиданных открытий. Мы мирно беседовали в уютной гостиной моего дома, как вдруг:
- Послушай, - начальственно обратилась она ко мне. Я насторожилась. - Ты деньги считать умеешь? Какое у тебя образование? - Я обомлела. К чему этот тон? Что с ней? Неужели пятнадцать лет знакомства - не повод знать мое образование?
- Инженер-экономист, образование высшее, дневное и так далее... - говорила я, все еще недоумевая, и сбитая с толку таким поведением Марины, совершенно терялась в выборе необходимой реакции на реплики подруги. Маринка шутит? Играет? Нет, она продолжала снисходительно-командным голосом:
- Ладно. Давай, попробуешь к нам. Может и выйдет у тебя. Что ж без работы-то сидеть? - Прозвучало как "Что ж жить - небо зря коптить?"
Я была в настоящем смятении. Да, не прошло и года, как говорится. А именно столько, выходит, Марина ждала, чтобы, надев маску добродетели, заявить о моей никчемности? Ловко. Но зачем? зачем? Затем ли, что на этом выгодном фоне ярче засияет звезда ее неординарности и значимости?
Меня почти лихорадило. Нет, нет, я не могу так скоропостижно ошибиться в человеке! Мне просто предлагают работу, я должна быть счастлива, и нечего придумывать ярлык неискренности, дабы навесить его на невинного человека.
Я конечно не в силах была безмятежно довести разговор до конца. В голове все путалось. Краснея и бледнея, я вновь и вновь с немым вопросом обращала взгляд на Марину, пытаясь отыскать приметы прежних отношений. Там не осталось и тени их... К прискорбию моему, я осознала довольно быстро: эта женщина отныне будет неким средоточием власти над моим ближайшим будущим. И я позволила совершиться этому процессу превращения в своем родном жилище, потому как цель явно оправдывала средства. Слишком дорого я оценила замаячившую, было, надежду на работу. "Подумаю об этом потом", - совсем как легендарная Скарлетт, заключила я.
В первые дни после означенного события размышлялось, в основном на темы непредсказуемости людей и событий. Пришлось заново копаться в прошлом, искать какие-то истоки, первопричины происходящего сегодня. Ярче всего прочего всплывало в памяти постоянное ощущение вины за неудачи в личной жизни Марины. Откуда оно взялось? И почему так угнетало? Вопрос главный - что я делаю не так? Ну, хорошо. Попытаюсь сравнить. Ведь мы обе - хозяйки среднестатистических семей. Вот мой дом, вот ее. Мы регулярно, в пределах приличия, общаемся, делимся достижениями... достижениями, да и неприятностями тоже.
Тут у нас примерно одинаковые возможности, реестр ценностей. Значит, не тут собака зарыта. Иду далее. Вот наши дети. У нее взрослее, мои младше, ее - менее способные к обучению грамматике, мои - успешнее. Ну и что? Что не так? Мужья. Сергей, здоровья ему, мастер - рукоделец. Вот, только... Так может закодироваться, в конце концов. Мой, слава Богу, трезвенник, но... не золотых рук мастер, хотя семью и дом содержит исправно. Я, заслуженно побитая оплеухами судьбы, женщина с больным самолюбием, с катастрофически падающей самооценкой. Она заметное лицо официального истеблишмента, вершительница судеб, как выяснилось. Вот. Вот она, неувязка. Как же так? Мне, никчемной, и мужа трезвого, и детей-отличников, а ей - наоборот? Несправедливо. Фу! Наконец-то, все выстроилось в систему. Так, значит, все дело в банальной зависти? Догадка, прямо скажу, не из приятных.
Тогда к чему эта "сестринская" забота о моем трудоустройстве? Над этим тоже стоило поразмыслить. Но это потом, потом! Жизнь подскажет. А в тот отрезок времени я была просто счастлива ожиданием момента. Интересно, а люди до самого похода в рай способны быть наивными? Наверное, да. И таких всегда жаль до слез. А уж свою-то излишнюю доверчивость как горько осознавать! Ну, это все лирика.
В условленный понедельник я, окрыленная, входила в здание госучреждения. Что-то мне там уготовлено? Сердце стучало в такт моим шагам - так быстро я шла навстречу заветным переменам. Войдя в кабинет Марины и увидев ее, опять озадачилась, правильно ли все делаю. Кажется, процесс развивался по плану. Мне было предложено заполнить массу информационных листков. Вспомнить свою биографию до самых мелочей и тому подобное. Бумаги, наконец, были заполнены. Марина показалась в этот раз мягче, но легкая вуаль высокомерия так и не была отброшена.
Неужели я буду здесь работать? Вот так, без особых усилий попаду в престижный штат? В чем же подвох? Опять меня изводили вопросы. Никак не получалось глупенько и тихенько войти в русло, не баламутя воды.
Подруга пообещала связаться со мной, как только моя кандидатура будет рассмотрена высоким начальством. Все выглядело просто великолепно.
Но она не связалась. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. У меня чесались руки. Конечно, телефон рядом, но каково навязывать себя в такой ситуации? И я ждала каждый день, каждые полдня.
По истечении полутора месяцев положение казалось даже фантастическим. Ну, не может такого быть! Это, как минимум, жестоко - столь долго испытывать меня молчанием. Да бог с ним, с этикетом! Надо расставить все точки. Я набрала ее номер. Нет, она не удивилась, не смутилась, не извинилась. Слишком жирно, надо понимать, для некоторых. Ровно и деловито мне было сообщено, что-де в настоящий момент ответственные работники находятся на Канарах, и, стало быть, все откладывается на неопределенный срок. Вот и все дела. Ни больше, ни меньше. Всего лишь и требуется, что подождать.
После этого ожидание растянулось еще на полтора месяца. Времени оказалось достаточно, чтобы прийти к некоторым выводам и перестать бесполезно томиться. Правда, мне еще раз пришлось побывать в кабинете Марины. Она "пыталась" устроить мне встречу с директором конторы, когда тот был в служебной командировке. Зато мне любезно была предоставлена возможность отсидеть четыре часа в его душной приемной. Достойная похвалы забота! Так, значит, все верно. Добродетельная подружка, на самом деле, взялась рулить моей судьбой. И цель сего - сделать ее хоть на каком-то отрезке весьма непривлекательной. А что? Это довольно-таки изощренно - поманить осла морковкой и не дать ее? Потрясающе. Стратегия и тактика понятны, а вот цель, итог этой, с позволения сказать, борьбы, как-то не улавливается. Разве от такого может петь чья-то душа? Воистину то не душа, а потемки какие-то...
Дунуть, плюнуть и забыть. Действительно, после оценки всех хитросплетений по высшему баллу, они постепенно стали обрастать быльем, отодвигаясь на задворки памяти. Да и то сказать, зачем подолгу обижаться, одаривая чело дополнительными морщинами. Будем сильны выводами.
Прошло еще два месяца. Сильные зимние морозы не давали активно искать работу. И тут опять звонок! Моя героиня! Невинно осведомившись, свободна ли я, вновь пригласила меня на встречу с директором. Значит, кино продолжается. Как и предполагалось мной, к тому времени все серьезные вакансии были уже заняты, и контора подбирала временных кандидатов-"замещателей". Ну, хорошо. Временно, так временно. Однако за Мариной оставалась еще пара выпадов. Для прохождения обучения она направила меня в небольшой практик-центр. Я шла туда, уже готовая к следующему "развороту". Так и случилось. Практик-центр был забит кандидатами. Ничего не оставалось, как пойти к выходу. Сотрудники центра крикнули вдогонку, что через две недели можно попытать счастья в соседнем филиале...
Мораль всей этой истории следует усматривать не в развенчании подлых происков ближнего, которые лишь составили сюжет. И не в оплакивании наивной души; она тем чище, чем наивней. Мораль - в попытке разглядеть работу механизма, разрушающего многолетнюю дружбу людей, которых судьба ставит в неравные условия, проверяя на способность не поддаться низким соблазнам и сохранить собственное "я".
Печален итог моих наблюдений. Подруга уж не та, терзаемая мелкими страстями; ее из списка ближних лиц вычеркиваю я.... Сама же, надо полагать, тоже не осталась образцом православного смирения, ибо греховная гордыня не позволила подставить другую щеку, когда били по первой.
Прошло еще две недели. Я еще могла идти наперекор обстоятельствам и смиренно топала в тот самый филиал с честным намерением постигнуть премудрости предстоящей работы, чтобы оказаться во всеоружии в тот момент, когда вдруг предложится и сама работа. Какая-то поэзия авантюризма чувствовалась вокруг. Возможность хоть каких-то перемен казалась уже нереальной. И это накладывало отпечаток на настроение, которое превратилось в затаившуюся внутри меня тревожную субстанцию. Словно измятый железнодорожный билет, я была готова к самому беспощадному компостированию.
Здесь, в филиале, меня встретили на удивление приветливо. Две недели прошли в трудах по освоению нового поля деятельности, пролетев почти незаметно. Но потом я вновь вернулась в свои четыре семейных угла, и, поскольку не вызывала ничьего интереса, дежурно включилась в работу домохозяйки. Так прошло еще полмесяца.
Как-то в малотиражке наткнулась на новое объявление о конкурсе на замещение вакансий местной налоговой инспекции. И опять в душе затлел огонек надежды: авось повезет на этот раз? Для сомнений времени не оставалось. Я тут же отправилась на разведку.
Инспектор отдела кадров по отлаженной схеме поинтересовалась причиной моего последнего увольнения, сроком домашней "отсидки" и даже предоставила выбор вакансий. Она высоко оценила мои шансы, поскольку претендентов со стажем оказалось мало. И я, впервые вздохнув с облегчением, опять поверила в удачу. До конкурсного дня оставался целый месяц. Надежда на лучшее крепла.
В один из дней того ожидания позвонила совсем уж было забытая Марина. И предложила подменить одну из заболевших сотрудниц фирмы.
- Временно...- разочарованно протянула я.
- Но ведь с чего-то необходимо же начать,- убеждала меня моя правильная подружка (она и не ведала, что я в курсе: таких "временных" образовался целый штат с опытом работы "по вызову" некоторых до пяти лет!).
Гневить судьбу не хотелось, потому я дала согласие, за что мне, в качестве подарка, была отпущена целая неделя работы в уважаемой и известной фирме. Затем Марина посоветовала мне заняться дальнейшим образованием, но тут мое терпение лопнуло и, резко отказав, я осталась при своих интересах.
* * *
Приближался конкурсный день. Накануне, за сутки, мне сообщили, что предвидится аттестация. Это было сюрпризом. Подготовиться не представлялось возможным, так как ни времени, ни литературы необходимой не нашлось. Оставалось надеяться на чудо. Но его не случилось.
Используя память прошлых лет, я пыталась отвечать на вопросы экзаменующих, которые не предусматривали ни минуты подготовки. Очевидно, жалким выглядело это зрелище. Вердикт экзаменаторов был не в мою пользу: плохо знаю налоговую систему. Справедливо, ничего не попишешь.
Вот так я, женщина. с высшим экономическим образованием, с приличным стажем, с компьютерными навыками, вышла на дорогу, ведущую в причт людей не состоявшихся, не имеющих связей, не прошедших сортировку. Такой оказалась моя социальная эволюция.
Самый печальный итог состоит в том, что я уверовала: мое время, время достижений и планов ушло и продолжает уходить на глазах безвозвратно. Пропитанная сознанием своего бессилия, смогу ли я настроить моих сыновей на положительное восприятие мира со всеми его сложностями? Он представляется мне таким чужим и равнодушным. Здесь властвует стихия и не всем будет уготовано место на том заветном ковчеге, который позволит плыть успешно по крутым волнам жизни.
Это еще не вся жизнь, но, пожалуй, уже расцвет ее. Серенький такой, в минорных тонах. Зато теперь есть мечта - научиться смеяться громко, во весь голос, что называется, от души...
Р.S Получила странный конверт по почте. Распечатала. "Приглашаетесь... собеседование"... Иду бороться?