В дверь постучали. Настойчиво, но вместе с тем подчёркнуто вежливо. Дмитрий Петрович закрыл толстую картонную папку, полную исписанных ровным почерком листов дела, и поднял тоскливый взгляд на висевшие под потолком часы - бронзовые, инкрустированные крестообразными вставками (никак подарок самого Столичного Кардинала!), - и с профессиональной беспристрастностью произнес: "Войдите!"
"Не дадут спокойно в отпуск уйти, нехристи!" - по-стариковски пробурчал про себя следователь, которого весь отдел районной инквизиции величал не иначе, как "добрым".
Петли подобострастно заскрипели, явив в темном проеме молодое курносое лицо, с форменной кепкой на коротко остриженной макушке. Над козырьком, в свете настольной лампы, блеснула медью кокарда в форме креста с одной толстой горизонтальной перекладиной.
"Такой юный, а уже в звании старшего послушника! - отметил про себя Дмитрий Петрович, - видать толковый малый, совсем как я, тридцать лет назад..."
- Разрешите? - еще раз на всякий случай поинтересовался патрульный и, удовлетворившись ответным кивком инквизитора, доложил, - Еретичку привезли...
- Одну? - удивленно перебил его следователь, ибо за годы службы знал - эти презренные богохульцы редко справляют свои мессы в одиночку.
- Остальных ищут, - смущенно признался парень, зачем-то уставившись на носки начищенных до зеркального блеска сапог.
"Понятно, задержали, как это у нас водится, по чистой случайности, и ту, что понерасторопнее оказалась..." - будущий отпускник тут же не без удовольствия представил, как прочтет завтра поутру в "Московской Епархии", что "оперативно введенный план-перехват результатов не дал", и, как ни ненавидел он вероотступников, все же не мог мысленно не улыбнуться: на ближайшие сорок пять суток это будет не его головная боль!
- Веди, - скомандовал он, машинально поправляя черную мантию. "Отпуск-отпуском, а чтобы он наступил, все дела следует завершить сегодня"
Послушник проворно шмыгнул за дверь, и в следующую секунду втолкнул в кабинет худенькую рыжеволосую девчонку лет четырнадцати.
"Как моя младшенькая. И когда они успевают этой дури нахвататься?!"
Патрульный без церемоний усадил ведьму на стул, стоящий напротив стола господина инквизитора и поднял на последнего выжидающий взгляд.
- Состав? - уточнил Дмитрий Петрович, как того велело Наставление Церковного Суда. Особой нужды в этом не было, взгляд у него был наметанный, но отточенная за долгое время работы манера делового общения зачастую приводило в ужас даже самых ярых демонослужителей.
- Malicium ("причинение вренда" прим. авт.), - последовал ответ, заключающий в себе весьма обширный набор преступлений, отведенных Властью в группу "наитягчайших". Классическая ведовская статья - как, впрочем, и следовало ожидать. Однако, формально, упрощенный до минимума уголовный процесс все еще требовал некоторых уточнений. Дмитрий Петрович слегка нахмурился.
Парень понял свою ошибку и спешно начал перечислять:
- Участие в запрещенном Его Святейшеством собрании, на котором распевались крамольные песнопения, появление на улице в недопустимой одежде, сопротивление при задержании...
- Довольно! - оборвал его следователь. Тщательной квалификации состава преступления для этих сектантов не требовалось, а перечисленных патрульным error in ratione (ошибка в мышлении) и pertinacia (упорство в этой ошибке) в поведении задержанной и так с лихвой хватало на не одну Печь.
- Подожди за дверью.
Дмитрий Петрович положил сложенные вместе ладони на гладкую обложку кодекса, и, выждав паузу, вздохнул. Внешне этот жест мог бы поведать невольному наблюдателю, о том, как глубоко погружен опытный инквизитор в думы следствия. На деле же, всегда внешне до раздражительного спокойный профессионал, в данный момент занимался ничем иным, как мысленно клял самыми небогоугодными словами и (что греха таить?) чрезмерно мягкий, по его мнению, закон, и, конечно же, всех этих мерзких еретиков вкупе с их идиотской верой, которые, несмотря на все усилия государства ухитряются портить жизнь честным гражданам!
Дело в том, что установленная законом процедура следствия и исполнения наказания требовала, чтобы всех христопродавцев, задержанных ночью, казнили не ранее, но и не позднее, чем на рассвете. Официально - дабы успели покаяться, или, на худой конец, сдать соучастников. А на практике - кто знает, насколько высокопоставленные у этих малолетних ведьмаков окажутся родственнички? Пусть лучше имеют время разыскать свое пропащее дитя и рухнуть в ноги местному Патриарху, чем потом, не приведи Господи, начнут со злости доносить Кардиналу о всех, якобы случайных, "промахах" насолившего им отдела инквизиции...
А все это значит, благодаря поздней "гостье" - долгожданный отпуск откладывается еще минимум на сутки.
Но совершать какие бы то ни было промахи, Дмитрий Петрович давно отвык.
Ведьма молчала, с вызовом уставившись в глаза своему судье. Облаченные в освященную сталь наручников тонкие запястья в непокорном напряжении лежали на острых коленях, пестривших намеренно протёртыми дырками штанов.
Старый следователь брезгливо поморщился. "Тьфу, срам какой! Девица в брюках, да еще полуголая, вся кофта в бесовских надписях - страшно подумать, до чего мог докатиться мир, если бы в свое время Святая Церковь отступила под напором так называемой "Эпохи возрождения"!
- Назови свое имя, дитя, - вкрадчиво обратился он к осужденной.
Девчонка молчала. Тонкие пальцы сцепились друг с другом так, что побелели, и на их фоне особенно выделялись выкрашенные в черный цвет коготки, впившиеся в ладони. Тихая ненависть, обрамляющая ее хрупкую фигурку, наэлектризовала воздух кабинета до такой степени, что казалось, вот-вот послышится характерный треск.
"Фанатичка" - безошибочно определил ее инквизитор. Они не называют имен. Ни имен других членов секты, ни, почему-то, собственного. Никогда. Как бы "пристрастно" ни велся допрос.
- Тебе известно, в чем тебя обвиняют?
Логичнее было бы сказать "уже обвинили", но такие как Дмитрий Петрович, работники старой закалки, блюли формальности уже на подсознательном уровне.
- Вы... вы отобрали у нас свободу! - прорезался звонкий девичий голосок.
Каков вопрос, таков ответ. Инквизитор не взялся бы подсчитать, сколько раз за свою карьеру он выслушивал эту фразу. По сему пускаться в бесполезный спор с подследственной он как всегда посчитал не уместным. Нахалка же только набралась смелости и неожиданно сильным голосом запела:
"Кто сказал - борьба напрасна, зло сильней добра?
Кто сказал - спасайся, вот нора?
Путь тяжел, но цель прекрасна, как огонь костра.
Человек, настал твой час, пора!..." (1)
"Пытается побороть панику, - решил инквизитор, попутно припомнив, что уже слышал от кого-то из смертников похожие слова. - Никак новые "вдохновители" у еретиков объявились. Не забыть переговорить с оперативниками..."
Эту фразу Дмитрий Петрович, разумеется, не стал заносить в протокол: в этот раз он вообще его не заводил.
- Иди с Богом, дитя. - Рука следователя уверенным жестом взяла из соответствующей папки невзрачный бланк и быстро начертала на нем несколько загадочных (для непосвящённого человека) знаков. Затем он привстал и с тем выражением лица, которое для стороннего наблюдателя могло бы сойти за отеческую любовь, вложил листок в щель меж дрожащих ладоней.
Ну не станет же он, в самом деле, отправлять ее до утра в распределитель! Они и так переполнены: получай потом замечания от контролирующих органов за несоблюдение в отстойниках санитарных норм, а патрульный - вроде смышленый малый, не подведет. Так рассудил инквизитор и позвал исправно дежурившего за дверью послушника.
Дмитрия Петровича не зря величали "добрым", то есть толковым следователем. В коридоре еще некоторое время раздавались удаляющиеся шаги, под аккомпанемент радостных всхлипываний. Затем - сдавленный крик и все стихло, лишь лампочка над столом робко мигнула, словно прося прощение за всплеск энергии в негаснущей Печи.
Эти убогие не стоят того, чтобы государство тратило на них дарованные Господом ресурсы, как предлагают политические радикалы, ратующие за более гуманный расстрел. Вед даже создание пуль - требует труда кого-то из верующих, а гостеприимный огонь принимает в свои объятия всех, даже очернивших себя грехом непокорности. Кроме того, благочестивым мирянам всегда будут нужны свет и тепло...
Роскошные часы, памятный дар "За служение вере и долгу", пробили ровно двенадцать. Вот и все, дела завершены, и последний рабочий день приблизился к завершению. Дмитрий Петрович снял мантию, оставшись в безупречном деловом костюме, бережно сложил тяжелую ткань, убрал в кейс.
Покинув духоту помещения ради прохлады летней ночи, он передумал ехать на метро, а решил пройтись пешком, предвкушая праздничный семейный ужин и прочие тихие радости домашнего очага.
У порога жена встретила тревожными новостями. Одна из дочерей не вернулась к вечеру из института, не явилась она и утром. Напрасно её уважаемый отец обзванивал всех своих влиятельных знакомых. Девочка исчезла без следа.
Просто в то самое время, пока Дмитрий Петрович, ведомый предотпускным настроением, прогуливался по знакомому проспекту, в кабинете одного из его коллег незаметно мигнула лампочка.
Они никогда не называют имен...
(1) В тексте рассказа использован фрагмент песни группы "Ария" "Встань, страх преодалей!".)