- Ой! - огорченно воскликнула она, когда бидончик, неловко поставленный
на мшистую кочку, упал, и ягоды высыпались. Спутник ее, оказавшийся рядом,
бросился ей помочь с такой поспешностью, что они столкнулись лбами. Она еще и
не предугадывала (впрочем, кто их, женщин, знает ), что вскоре с уст ее
сорвется еще раз "ой!", но совсем с другой интонацией: не досады, а радости,
испуганного изумления от необычности того, что она почувствует. Но это будет
потом. Хотя и в тот же самый день и на такой же мшистой подстилке. Она не
заметила (не заметила ли?), что он, собирая ей брусничинки, краем глаза видел в
широкий летний вырез ее ворота нечаянно открывшиеся изюминки сосков, когда она
наклонялась над просыпанными ягодами.
Утром, когда они уходили, сидевшие на бревнах у палисадника мужики
сопроводили их взглядами и негромко переговаривались:
- Повё-ёл...- сказал один. Другой продолжил:
- Кто-то подумает, что они бог знает зачем пошли, а они ведь ягоды
собирать...
Дед Алексаха, инвалид войны с замызганной медалью " За оборону Москвы",
которую он, - похоже,- с тех пор никогда не отцеплял, не удовлетворился тонкой
иронией предыдущего высказывания и крикнул вслед громче других:
- Клавдя! Ты, ежели что, на дальних подступах его отражай, не
валандайся! Знаем мы его. Сами такими были!..
Когда все ягоды были собраны в бидончик, оба распрямились, засмеялись и
стали потирать ушибленные места.
- А ведь синяк будет. Вспухнет, - сказала она.
- То ли еще будет, - непонятно промолвил он. Он не суетился возле нее,
но все время был рядом. Странно: это было ей приятно, не мешало ей.
Ее воспоминание прервалось, потому что в коляске возле нее пискнуло.
Достала ребенка и стала его развертывать, приговаривала:
- Ягодиночка ты моя лесная!..
Она знала, что когда она с еще немужем, собирала бруснику, в ее
календарике как раз был день, благоприятный для зачатия. Вот подрастет, можно
будет брать сына, уже ходячего, в лес. На ту поляну. А потом ему будет пять лет
или еще сколько-то. И в который уже раз родители позовут его в лес, а он не
будет понимать, почему они в День его рождения сюда, на эту мшистую поляну,
всегда ходят и там обязательно целуются. Как будто дома места не хватает. И
когда его зовут, он спросит:
- А куда? На ту поляну? Целовальную?
...После ее смерти, бывало, пойду на могилку, посижу возле, подумаю.
Вспоминается она: то как сына грудью кормит, то как белье гладит... Домой надо
бы идти. Соберусь и - только вставать - слышу:
- Посиди еще! Зачем торопишься?
Это она мне " оттуда" говорит. Голос не приказывает и не просит, а как
бы задумчивый. Значит, я о жизни с ней, а она о жизни со мной вспоминает в это
же время. Еще сижу. И только потом она отпускает меня:
- Ладно, иди уж...
Ладно, иду уж. До следующего раза. И домой первое время приходила.
Что-нибудь берусь делать, она советы подает: надо бы вот так делать. Вот так и
делаю. Ее спрашиваю: "Хорошо ли?" "- Хорошо" - молвит. Угодил, значит. Она
так-то любила.
К себе она, нет, не звала. От иных людей слыхивал, что покойники к себе
зовут. От моей не слышал. Да и как же туда идти? Дети-то как же? Двое ведь.
Бывало, посмотрит на меня, как я одет, и головой, невидимая, качает:" -
Обтрепался, ты, Лёкся! Зашить бы надо". Я ей: "- Да ничего, ты не беспокойся,
отдыхай. Сам зашью". И правда, сам зашивал. Неумело, может, но зато сам. С той
поры как из армии вернулся, иголку в руки не брал, всё она исполняла. А вот
пришлось.
Бабы соседские наведывались, предлагали пособить. Отказывал. Не поймешь
ведь, чего они на самом-то деле хочут. Может, помочь, а может, мою Клаву из
моей души вытеснить, рядом со мной возлечь. Не готов был к этому. Тяжело было,
не скрываю. Без нее тяжело. И сейчас.
И надо же было такому случиться! Из дому-то вышла, - как сейчас вижу...
До сих пор не пойму, зачем надо было этому пьяному водиле на педаль газа
жать... На иномарке гнал. Сбил и не остановился.
Сейчас вот по радио автобусному ,- ты слыхал? - пере-дали: Свердловское
правительство распорядилось, - делать им, видать, больше нечего: убрать все
памятнички вдоль дорожных обочин. Мол, омрачают настроение проезжающих.
Родственники погибших в дорожно-транспортных происшествиях сооружают кто
обелиск с фотографией, кто глыбку гранита со словами. Я думаю, наоборот, пусть
они стоят как напоминание, memento mori - помни о смерти, всем, чья нога на
педаль газа жмет.
Читал в газетах: то в Польше, то в Норвегии, а то и в СНГ, портят
могилы, надгробия нашим ,кто погиб в войну, Выходки вандалов, -так это
называют. И наше областное правительство не по указке сверху, а по своей
неумной инициативе вандализмом занялось... Я вот от памятничка Клаве еду...
И на поляну нашу я хожу... Помолчать...
***