Карт Ди : другие произведения.

Скользкая дорога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наши потомки, живущие в неопределенном будущем - насколько сильно они отличны от нас? Конечно, они могут довести технологии до совершенства и превзойти нас интеллектуально, но и через сотни лет любовь, обида, месть и жалость будут предопределять их мотивы и толкать на скользкую дорогу.

Скользкая дорога

2017, D_Kart

  
   Глава 1.
  
   Валерия опаздывала на практикум уже на полчаса - непростительная для нее ситуация.
   Прагматичная и всегда сдержанная, вчера она позволила себе пару бокалов вина, и то лишь потому, что целостность ее тщательно спланированного вечера нарушил неожиданно поздний звонок коллеги, и после изнурительного разговора ей надо было немного успокоиться.
   И вот снова звонок. Валерия приняла вызов.
   - Госпожа Видау, вас беспокоит капитан Тоцци.
   - Здравствуй, Арманду. Слушаю тебя.
   - Доктор, тут у нас как бы... труп, в общем. Мужчина. Возраст пока определить сложно - у него практически каша вместо головы. Я распоряжусь, чтобы тело доставили к вам в "аквариум".
   - Хм! "Аквариум"... - Валерия не любила, когда медицинский лаунж, в котором она работала, называли "аквариумом" (впрочем, название это закрепилось за ним вполне себе обоснованно - огромная сфера из мультистекла с водой и морской живностью между стенками возвышалась над городом почти на 250 метров). - Нет. Я сегодня весь день в университете, отправляй туда.
   - Да, конечно.
   - И хотя бы в этот раз сделай одолжение - не забудь протокол.
   - Да я его раз в жизни всего забывал! Вы мне до самой смерти, что ли, припоминать будете?! Я, между прочим, не студент какой-нибудь!
   - Для меня ты всегда останешься моим студентом. Как и все мои студенты, чего уж там. Отправляй тело, я как раз добралась. Кладу трубку.
   - Хорошего дня!
   - Чао. Не забудьте протокол, сэ-э-эр.
   - Знаете чт... - Но Валерия закончила звонок.
  
   Подлетая к парковке, она увидела впереди скопление висящих в воздухе левиподов.
   "Да чтоб тебя! - пробормотала она еле слышно. - Давайте тут еще постоим..."
   Прошло несколько минут, прежде чем Валерия, оторвав взгляд от планшета, убедилась в том, что пробка не рассасывается. В этот момент на стекле ее левипода отобразилось сообщение парковочного сервиса университета о том, что парковка закрыта по техническим причинам. Голос из динамика продублировал это сообщение и предложил оставить левипод на парковке возле корпуса В, добавив, что перейти в корпус D можно будет по подземной ленте и что переход займет 8 минут.
   "Вообще отлично..." - вздохнула Валерия, и, пока левипод по ее команде разворачивался по направлению к соседней парковке, она уткнулась обратно в планшет, стараясь успеть дочитать работу своего аспиранта.
   На ходу надев белоснежный халат, она подошла к синим затемненным стеклянным дверям университетской прозекторской, через которые проступали силуэты ждавших ее студентов, слонявшихся от безделья, - в халатах они смотрелись как летающие привидения из старых фильмов.
   В очередной раз вспомнив, что университет, в отличие от медицинского лаунжа, так и не удосужился оборудовать двери акцесс-системами считывания чипов роговицы глаза, Валерия недовольно стукнула кулаком по двери секционной и, выдохнув, набрала на сенсорной панели код доступа:"9574". Ошибка. "Да чтоб тебя..." - второй раз за день эта фраза почти неслышно даже для нее самой вылетела из уст. Или 9754? "Чтоб вас! У меня ведь так мало забот - я же еще должна помнить все цифры всех университетских кодов!"
   В этот момент заметившая ее Сабрина, премьер курса, открыла двери изнутри, и студенты расступились перед рассекающей толпу Валерией.
   - Приношу свои извинения, господа, - начала Валерия, которая была уже порядком на взводе, - но по неведомой мне причине крупнейший университет Сан-Паулу считает возможным использовать технологии времен динозавров и заставлять меня помнить эти нелепые цифры для того, чтобы прийти на свой же практикум. Прошу прощения, что заставила вас ждать.
   - Профессор! Нет нужды в извинениях! - раздался голос одного из студентов. - Без всякого преувеличения, для нас честь присутствовать при вскрытии, которое будет проводить сама Валерия Видау.
   - Мда, весьма польщена, конечно, но я предлагаю потратить силы на изучение трупа. Их и так в месяц в Сан-Паулу бывает от силы... Кстати, кто помнит статистику?
   - Можно? - Сабрина подняла руку и, увидев, что Валерия слегка моргнула глазами, продолжила: - В месяц на Сан-Паулу приходится 18-20 умерших, из которых в среднем 6 - это легальные суициды, 5 - нелегальные, 4 - несчастные случаи, а остальные - болезни и естественные причины, в том числе номинально сюда включают одну смерть на случай убийства.
  
   - Верно, спасибо, - кивнула ей Валерия. - Похвально. Инициатива, как ты знаешь, наказуема. Не хочешь ли ассистировать мне?
   - Я?! - смутилась Сабрина. - Д-да, я... Я конечно!
   - Отлично! В таком случае подготовь, пожалуйста, труп к сканированию. Сейчас перешлю тебе протокол полиции - я еще не смотрела его детально, но, судя по всему, на голову несчастному упал фрагмент обшивки Музея Истории. Да-а, сходил на экскурсию... Простите, у меня звонок уже секунд пятнадцать пытается прорваться. - И она переключилась на Дайану Лесса, проректора университета.
   - Госпожа Видау, простите, что отвлекаю от занятия...
   - Что вы, никаких проблем, - ответила Валерия.
   - Я сразу к делу. Вы знаете Стефани Джефферсон? С кафедры исторической литературы?
   - М-м-м, затрудняюсь ответить, госпожа Лесса. Но имя вроде бы мне знакомо...
   - Ее левипод сегодня стал причиной затора на парковке на территории корпусов С и D.
   - А, вон оно что... Я сегодня сама проторчала там минут двадцать. Подождите... Судя по тому, что вы звоните именно мне, стоит предположить...
   - Да. Когда сотрудник парковочного сервиса увидел, что ее левипод завис прямо между стойками терминала, и посмотрел внутрь, госпожа Джефферсон была уже мертва. Во всяком случае, по свидетельствам сотрудника, глаза ее были открыты, а кисти рук прижаты к шее.
   - Латиоид? - вопрос был скорее риторическим.
   - Мы, собственно говоря, как раз хотели попросить вас... Она не наш сотрудник - мы ее пригласили из Сиднейского университета в порядке обмена, но все же считаем ее, скажем так, "своей". Поэтому, если вы не против...
   - Вы про вскрытие? Да, разумеется. Я не была с ней знакома, так что никаких этических... преград для исследования трупа не будет. Отправляйте ко мне в D.
   Валерия поежилась от фразы, которую произнесла. По иронии судьбы сектору патологоанатомической медицины, который она возглавляла в медицинском лаунже, была тоже присвоена литера "D" - прямо как в университете. И всякий раз фраза "отправляйте ко мне в D" означала, что Валерия столкнется с очередной прерванной жизнью.
   - Господа, - сказала Валерия, закончив звонок и вернувшись к группе, - вам, с позволения сказать, повезло. Полагаю, сегодня у нас будет возможность изучить еще одно тело. Два умерших за день - это уже на грани фантастики...
  
   Она поочередно опустила руки в дайтер и извлекла их обратно облаченными в синие перчатки. Студенты последовали ее примеру. Увеличив в масштабе проекцию результатов сканирования трупа, Валерия принялась наглядно объяснять группе процедуру и методику наружного осмотра тела. Ей казалось, студенты улавливают каждое слово, которое она произносит. В этом году на медицинское отделение самого крупного университета Бразилии было набрано больше студентов, чем в прошлом - 22 человека, которые были разбиты на четыре группы. Валерия знала, что из присутствовавших на вскрытии шести студентов не все пойдут по ее стопам - кто-то (как Арманду Тоцци) решит, что медицина - не его призвание, и уйдет в следственное дело или бог весть еще куда, а кто-то посвятит свою жизнь совершенствованию онкотерапии или, быть может, откроет новое в нейротрансплантации, если это вообще возможно. Патологоанатомическая же медицина, как и человеческое тело, по своей сути оставалась неизменной (не считая, конечно, новых методик исследования) и потому не была пределом мечтаний подрастающей смены. И это при том, что, вопреки стереотипу о перманентном копании патологоанатомов в трупах, едва ли не за каждой спасенной в "аквариуме" жизнью стоял сектор патологоанатомический медицины, куда направлялся весь биопсийный материал больных для корректной постановки диагноза и выработки правильной программы лечения.
   Высокое разрешение проекции позволяло изучить каждый миллиметр трупа и хорошо рассмотреть даже микроскопические повреждения кожных покровов. Впрочем, одного взгляда на полностью изувеченную голову было достаточно для того, чтобы легко установить истинную причину смерти, а потому детальный наружный осмотр Валерия провела скорее в образовательных целях. После завершения осмотра она взяла в руки скальпель и сделала Y-образный разрез, который не менялся на протяжении последних столетий - тремя уверенными, достаточно быстрыми движениями она провела скальпелем от передней части плеч до пупка, а затем, аккуратно обнажив грудную клетку, вскрыла ее при помощи лазерного резака и стала демонстрировать студентам внутренние органы, которые, в отличие от головы, прекрасно сохранились.
   - Простите, господа, - она с сожалением посмотрела сквозь спадающую на глаза черную челку на столпившихся вокруг стола студентов, - но вскрыть черепную коробку мы с вами в данный момент не сможем по причине ее отсутствия, как вы видите.
   Один из студентов засмеялся, но моментально замолчал и покраснел, как только поймал на себе непонимающий взгляд профессора.
   - Я сказала что-то смешное?
   - Простите, госпожа Видау. Просто... у вас манера говорить такая...
   - Я могу продолжать, сэ-э-эр?
   - Простите.
   - Сбили меня... А, да. Коробка. Исследование содержимого черепной коробки представляет собой крайне любопытную, хоть и не самую приятную процедуру, которую по очевидным причинам сейчас мы осуществить не сможем. Однако к нам везут еще один труп. Сразу предупреждаю - речь идет о сотруднике Сиднейского университета. Это приглашенный профессор кафедры исторической литературы нашего с вами университета. Ее зовут... звали... Ее звали Стефани Джефферсон. Так что если кто-то из вас знал ее или пересекался, можете не присутствовать.
   Студенты молчали. В этот момент датчики элеватора в дальнем углу прозекторской попеременно замигали синим и зеленым, оповещая о том, что в приемную капсулу-холодильник загружено тело.
   - Ага, а вот как раз и новое поступление! О... Простите... - тут же опомнилась Валерия. - Это было неуместно. Дополнительное подтверждение консервативности моей предметной области - еще в старые времена патологоанатомы шутили, как... Собственно, как патологоанатомы и шутили. Это тот редкий случай, когда с меня не надо брать пример. Кто поможет переместить труп на стол?
   Два высоких парня, одного из которых пять минут назад Валерия заставила покраснеть, переглянулись и синхронно двинулись на выход к темно-синим дверям секционной.
   - Господа! - окрикнула их Валерия, и когда они обернулись, процедила: - Я вроде бы не объявляла перекур.
   - Так мы за телом...
   - И где вы, позвольте спросить, собрались его искать? Тут 70 тысяч квадратных метров. Тело в холодильнике в пяти шагах от вас. Не поленитесь перевезти его сюда и положить вот на этот секционный стол, - она рукой указала на тонкую, обрамленную синеватым светом прямоугольную пластину из мультистекла.
   - Извините. Мы первый раз в морге. Мы просто думали, что тут, ну... Ну как в старых фильмах про морги, когда санитары выкатывают тело на каталке...
   - Во-первых, это не морг, а прозекторская кафедры патологической анатомии, сэ-э-эр. А во-вторых, мало ли что показывают в старых фильмах. В "Пятом элементе" - был такой фильм то ли в двадцатом, то ли в двадцать первом веке - вообще показано, что персонажи будущего все еще говорят по кнопочным мобильным, а ведь даже моя прапрабабка уже не застала телефонов с тачскрином. И да - я все еще жду тело.
   Парни подошли к капсуле-холодильнику, интуитивно отсоединили ее от патрубка и подкатили к секционному столу.
   Валерия приложила палец к сенсору капсулы - боковая крышка отворилась, и нагое тело профессора Джефферсон было аккуратно выгружено на поручнях из капсулы на секционный стол.
   - Господа, - сказала Валерия, - я предлагаю вернуться к предыдущему трупу и закончить с ним, после чего займемся телом госпожи Джефферсон.
  
   - А мы еще не закончили? - удивленно спросила Сабрина.
   - Почти. Несмотря на то, что голова превращена в однородную массу, интерес для нас представляет не столько она, сколько проекция, которую мы получили в результате сканирования. По ней мы сможем определить, есть ли у нас, а точнее - у трупа, чип роговицы глаза.
   - А разве не полиция изучает его содержимое? - послышался вопрос одного из студентов.
   - Безусловно. Но судмедэксперт также имеет право доступа к чипу, поскольку содержащаяся на нем информация может повлиять на результаты аутопсии.
   - А если чипа нет или он поврежден?
   - Поврежден? Ну, это еще надо серьезно постараться. А по поводу его отсутствия - очень маловероятно, но, в принципе, не страшно, - ответила Валерия, внимательно изучая проекцию. - Его содержимое может быть получено из "облака", ведь большинство людей предпочитают постоянный бэкап на случай той же смерти, чтобы все на чипе, до последней доли секунды жизни, было синхронизировано с "облаком", а врачам и полиции было бы легче установить истинную причину смерти и отчитаться перед родственниками покойного. Поэтому, если только наш с вами умерший принудительно не отключил бэкап, отсутствие чипа не будет критичным. Единственное - прочитать чип я могу в режиме реального времени прямо здесь, а вот доступ к "облаку" конкретного человека возможен только в следственном отделе полиции. Нет, вы только гляньте! Вам сегодня везет!
   С этими словами она стукнула пальцем по проекции и, вооружившись ультраскопом, подошла к той части тела покойного, где при жизни находилась его голова, и спустя полминуты подцепила шпателем кусочек изувеченной массы и положила его на предметное стекло. Прибавив зум, она стала методично отделять излишки, пока на стекле, казалось бы, ничего не осталось, после чего капнула туда прозрачный раствор. Студенты следили за происходящим, как дети в цирке за обманчивыми движениями иллюзиониста.
   "Попался!" - послышался голос Валерии. Она подошла к увеличителю и вывела на проекцию изображение.
   - Дамы и господа! Позвольте представить вашему вниманию чип роговицы глаза.
   - Э-э-э... Вот это - чип?! - удивленно распахнув глаза, воскликнул один из студентов.
   - Ты что, не знаешь, как выглядит чип? - с не меньшим удивлением и нескрываемой долей презрения сказала ему Сабрина. - Нет, ну я поражаюсь просто... Тебя что, пинками, что ли, на медицинский загнали?
   - Послушай-ка, умница ты наша, а не пойти бы тебе? В сфинктер ануса!
  
   - Сейчас все у меня пойдут в сфинктер ануса! - строго вмешалась Валерия. - Мы собрались здесь учиться, а не препираться. Если кто-то не обладает знаниями о чипе, самое время их получить. Возражения?
   Студенты покорно молчали. В такие моменты Валерия начинала себя ругать. Когда она только занялась преподаванием, то дала себе зарок, что станет для студентов, особенно для тех, кто действительно выражает неподдельный интерес к профессии, не просто педагогом, но также наставником, другом, помощником. Ее никогда не прельщала мысль держать тактику передачи знаний на принципах власти и подчинения, однако порой сдержаться было трудно. А когда Валерия стала всемирно известной не только как медик, ее абсолютный авторитет уже сам по себе нагонял трепет не только на студентов, но и на коллег.
   - Возражений, видимо, нет, - она слегка улыбнулась, чтобы разрядить обстановку. - Итак, чип. Понимаю твое удивление, Лукас. При слове "чип" ожидаешь увидеть что-то металлическое, что-то среднее между наносхемой и крошечным маячком. Все мы знаем про контактный визуалайзер у нас на роговице левого глаза, но не все знают, что этот визуалайзер, эта линзочка, которую мы помним в себе столько, сколько помним себя - это и есть чип.
   Она еще сильнее увеличила масштаб проекции.
   - Итак, чип представляет собой что-то вроде контактной линзы, которая в силу закона устанавливается каждому человеку на роговицу левого глаза не позднее, чем через месяц после рождения. Его толщина составляет всего 2,8 микрона. Представьте только, да? - восхищенно сказала она и повернулась к ребятам.
   Студенты поджали губы и закивали головами, изображая удивление.
   - Вы же понятия не имеете, что такое 2,8 микрона? - сквозь укоризненную усмешку спросила Валерия, и разоблаченная группа смущенно заулыбалась. - Для сравнения, толщина человеческого волоса составляет около 80 - 100 микрон. Теперь понимаете?
   - Ничего себе... - недоверчиво протянул Лукас. - Как предмет толщиной в пару микрон можно поместить на роговицу глаза...
   - В этом-то вся и прелесть. В неосязаемой толщине чипа, ну и конечно, в его химическом составе и физических особенностях. По большому счету, как только чип накладывают на роговицу, он становится единым органическим целым с глазным яблоком. Организм не может его отторгнуть, его нельзя удалить при жизни. Точнее, можно, конечно, но для этого должны быть основания, да и делать это разрешается только лицензированным айз-тек-сервисам.
   - А какую информацию несет в себе чип? - послышался следующий вопрос Лукаса.
   - Он ее скорее не несет изначально, а собирает. Собирает в течение всей жизни человека. Каждую секунду. Чип выполняет целый ряд функций. Прежде всего, он определяет местонахождение человека, и здесь я не открою вам Америку. Сейчас сложно себе представить, что когда-то существовало понятие "пропавший без вести". Всегда можно узнать, где находится человек. Даже если он мертв, и даже если тело подверглось сильному воздействию. Тут, конечно, важно заметить, что такая всеобъемлющая интеграция технологий в нашу с вами жизнь и буквально - в наши организмы, имеет и обратную сторону, выражающуюся в лишении человека всякой тайны. Чем сильнее развиваются технологии, тем жестче становится законодательство, регулирующее нашу с вами приватность. Например, изначально предполагалось, что помимо прочего чип роговицы глаза будет выполнять функцию видеозаписи, но эта идея была заблокирована, так как в противном случае имело бы место посягательство на личную жизнь - ведь ваш визави может, скажем, не захотеть, чтобы вы его писали. А что касается геолокационной функции чипа, то получить доступ к информации о месте нахождения и истории перемещения человека может только полиция и только в тех случаях, когда имеются обоснованные предположения, что человек стал жертвой несчастного случая или преступления, ну или сам его совершил. Так что если вы сказали своим родителям, что пошли в секционную к Видау, а сами устроили гонки на левиподах, будьте спокойны - такого рода информацию о вас получить не удастся.
   Студенты рассмеялись.
   - Далее. Чип хранит всю персональную информацию о человеке и является универсальным аутентификатором. Одним взглядом в чип-ридер мы оплачиваем покупки, подписываем документы, авторизуем банковские транзакции, открываем дверь к себе домой, запускаем, в конце концов, двигатель своего левипода. Что еще... Да - знакомый нам всем режим визуалайзера. Ну, мы, можно сказать, родились и выросли с картинкой в глазах, которую мы включаем и отключаем по своему усмотрению. Это третья функция чипа. Так называемые физические персональные девайсы по факту выбыли из оборота нашей с вами повседневности. На эту тему я вообще рекомендовала бы послушать лекции профессора Филиппа Мартинеза. Суть в том, что человек испокон веков имел физические персональные девайсы, даже когда не осознавал этого. Да та же бумажная записная книжка в какой-то степени являлась персональным девайсом. По мере того, как человек развивал технологии, количество окружающих его физических девайсов стремительно сокращалось, да и сами они становились все компактнее. А однажды вся жизнь человека стала умещаться в мобильном телефоне - всего лишь в одном аппарате в руке. Или... аж в целом аппарате? Который, к тому же, еще и приходилось брать в руку! Собственно говоря, с повсеместным внедрением чипов роговицы глаза физические девайсы стали отмирать с космической скоростью, как когда-то неожиданно для мира отмерли магнитные кассеты или, я не знаю, флэш-накопители. Нам не нужен физический персональный девайс, чтобы позвонить, отправить контент или посмотреть видео - достаточно дать сигнал чипу, и ваш глаз выполняет функцию экрана, набирает номер, дает команды вашей технике. Не хватает масштаба - мы пальцами чертим перед собой геометрическую фигуру нужной формы и площади, а чип превращает ее в эсэм-пад и проецирует на него изображение. Просмотр кино, чтение книг - все можно сделать в любой момент усилием мысли, выработанным нами естественным образом по мере взросления. И мама ни за что не узнает, читает ли ее сидящий на соседнем сиденье левипода сын конспект по пути в университет на зачет по патологической анатомии, или же смотрит порно. Да?
  
   Несколько парней стояли красные.
   - Ой, да ладно! - приободрила их Валерия. - Я сама мать. Правда, мне повезло, и у меня дочь. Ну, и наконец, наиболее интересующая нас с вами функция чипа заключается в том, что он в течение жизни собирает и синхронизирует с "облаком" всю биологическую информацию о нашем организме. Представьте только, что когда-то способ передачи информации об организме от вас к вашему врачу был, грубо говоря, аналоговым. Терапевта интересовала биохимия крови? В вену вонзалась игла, физически забиралась кровь. Сейчас же терапевт зайдет в личную карту пациента и посмотрит показатели крови в режиме реального времени. Психическое, психологическое состояние человека - все это можно увидеть из данных, которые собирает и несет в себе чип. Сбор этой информации происходит независимо от желания человека, а вот синхронизацию с "облаком" он может, в принципе, захотеть отключить. Это к слову о приватности. Но есть информация, которая передается в "облако" даже в том случае, если человек отключил синхронизацию. Это касается отдельных разновидностей незаконных действий человека. Например, употребление табака или наркотических средств, попытка внести изменения в конструкцию чипа, вживление в роговицу глаза запрещенных законом накладок с функцией видеозаписи - обо всем этом чип немедленно сообщит в органы правопорядка через "облако". Исследуя труп, мы смотрим на последние биопоказатели умершего. Взять, к примеру, этого несчастного, жизнь которого так нелепо оборвалась на ступенях Музея Истории.
   С этими словами Валерия развернула проекцию его чипа, молча посмотрела на нее и сказала группе:
   - Что и следовало доказать. Смотрите. Судя по данным чипа, нет ничего, что привлекло бы наше с вами внимание. Для внезапной смерти, которую умерший не ожидает, характерны показатели пульса, находящиеся в границах нормы для данного конкретного индивидуума. Обратите внимание на последние показатели его пульса, на активность головного мозга за 10 секунд до того, как несчастный его лишится в прямом смысле слова - ничего особенного. Человек живет нормальной жизнью, предвкушая культурное обогащение... Таким образом, мы делаем однозначный вывод о несчастном случае, который сегодня внес свой вклад в статистику, озвученную ранее Сабриной.
   Валерия ровным шагом отступила от секционного стола, на котором лежали останки так и не попавшего на экскурсию господина, и столь же неспешно подошла ко второму столу с телом профессора Джефферсон.
   - Госпожа Стефани Джефферсон. Доктор филологии. Белая. Возраст 48 лет. В самом расцвете... Жаль.
   В скором времени последовал ряд манипуляций, уже совершенных с предыдущим телом, в число которых входило сканирование трупа, извлечение чипа роговицы глаза, вскрытие, исследование внутренних органов.
   - Господи... - расстроенно пробормотала себе под нос Валерия. - Господи...
  
   Студенты обеспокоенно посмотрели на нее, не понимая, в чем дело.
   - Госпожа Джефферсон была беременна, - Валерия кивком пригласила студентов обратить внимание на плод. - Вот, смотрите. Предположу, это была девятая или десятая неделя. Более точный возраст плода определим чуть позже.
   - А от чего она умерла? - спросил один из студентов.
   - Вообще-то мы это и пытаемся установить, - с упреком бросила ему Валерия. - Или вы думаете, что я знаю причину смерти, а вот это все, - она сделала над столом круговое движение рукой с зажатым в ней скальпелем, - мы делаем шутки ради? Исходя из того, как ее обнаружили, это нелегальное самоубийство. Предположительно, она приняла латиоид, но не будем забегать вперед. Как и было обещано, сейчас мы изучим процедуру исследования головного мозга.
   Студенты впали в некоторое оцепенение, когда Валерия спокойно, без лишних эмоций сделала скальпелем разрез по макушке трупа от уха до уха и, стянув отсепарированные лоскуты кожных покровов на череп, обнажила кости черепной коробки и взяла лазерный резак.
   - Я понимаю, процедура очень циничная. Еще несколько часов назад она была жива, а сейчас... Я сама не люблю аутопсию, честно говоря, но это неотъемлемая часть моей профессии - к счастью, не самая большая. При этом должна заметить, что до Отравления мои коллеги-предшественники занимались секцией по-сто-ян-но. Людей было столько, а значит и умерших было столько, что секционные столы можно было превращать в конвейерную ленту... Знаете, всякий раз, когда я приступаю к исследованию головного мозга, я осознаю ценность человеческой жизни. Ладно, закончим лирику.
   Она встала позади головы профессора по левую сторону на небольшом удалении от стола, чтобы не закрывать обзор студентам, включила резак и приступила к распилу.
   - Обратите внимание, как удобно делать распил костей черепа лазерным резаком. Например, раньше, когда для этого использовались вибрационные или циркулярные пилы, процедура была долгой, физически утомительной и кропотливой, ибо существовал риск повредить оболочку головного мозга. Лазерный же резак самостоятельно определяет толщину костей и рассчитывает глубину распила, а сам процесс почти бесшумный.
   Валерия положила резак на место и аккуратно отделила крышку черепа. Когда она стала извлекать содержимое, стоящий дальше всех от стола Лукас позеленел и глубоко задышал.
   - Тебе плохо? - спросила Сабрина.
   - Не твое дело.
   - Дурак, я же помочь хочу!
   Валерия обратилась к студенту:
  
   - Лукас, подойди ближе. Ближе, ближе! Ты стоишь далеко, и перед тобой открывается прямо-таки мясобойня. Сконцентрируйся на конкретных деталях, на головном мозге как на органе и абстрагируйся от того, что это разобранное тело человека. Не замечай остальных органов. В данный момент нас интересует только мозг и только как объект исследования.
   Лукас глубоко вдохнул и подошел к столу.
   - Спасибо, госпожа Видау. Странно... Вроде и впрямь легче стало.
   - А ты как думал, - улыбнулась Валерия.
   После исследования мозга Валерия подвела группу к проекции чипа роговицы глаза Стефани Джефферсон, встала к проекции спиной и продолжила:
   - Госпожу Джефферсон нашли с открытыми глазами и прижатыми к шее кистями рук. Типично для латиоида. Она скончалась прямо в своем левиподе при подлете к одной из парковок нашего университета. Как я уже говорила, с большой долей вероятности мы столкнулись с так называемым нелегальным суицидом. После приема латиоида примерно через 15 - 20 минут наступает быстрая и совершенно безболезненная смерть. Единственное, что чувствует человек в последнюю секунду - это ощущение нехватки кислорода, инстинктивно тянет руки к шее и... умирает. Когда мы имеем дело с суицидом, чип показывает нам совсем иную картину, нежели чем при падении части конструкции музея на голову. Если в последнем случае смерть стала для человека полной неожиданностью, то в ситуации с латиоидом - ну, или при любом другом способе добровольного ухода из жизни - протекающие в организме человека психофизические реакции и биохимические процессы принципиально отличны. Человек переживает, нервничает, у него учащен пульс - вот-вот прервется его жизнь! Может отмечаться усиленная выработка адреналина, кортизола. Тем более что, приняв латиоид, человек знает, когда наступит его смерть, и это, конечно же, создает соответствующий психоэмоциональный фон. Думаю, госпожа Джефферсон немного не рассчитала дорогу до работы, где, очевидно, намеревалась отойти в мир иной, и скончалась на подлете к парковке. Что ж, давайте не будем терять время и внимательно изучим проекцию чипа.
   Валерия повернулась к проекции и стала листать нужные ей вкладки. В секционной стало совсем тихо, если не считать приятного шума, издаваемого вытяжкой и системой аэрообогащения.
   - Это... - наконец послышался голос Валерии, - очень странно...
   Она спешно листала вкладку за вкладкой, масштабировала проекцию и даже вставала с другой стороны картинки - студентам показалось, будто она сделала это для верности, словно это могло бы изменить графики и столбцы на проекции.
   - Я ничего не могу понять! Ни один из ее показателей не свидетельствует о том, что она была хоть в каком-то волнении. Вижу следы латиоида в крови, да... Вижу хорионический гонадотропин, разумеется. Вижу... Да, это тоже вижу... Так-так. Это нормально. Это... это тоже в порядке. А это нам вообще не интересно. А если посмотреть за два часа до смерти? Так... Нет, все тоже в целом в норме.
  
   - Может быть, она такая сильная духом была, что не переживала из-за смерти? - предположил один из учащихся.
   - Да может-то оно, конечно, может... Но чип улавливает все, даже малейшие колебания, которые мы сами не замечаем. А тут - как будто у нее был совершенно обычный день. Ладно. У нас сегодня практикум именно по технике аутопсии, и мы его с вами провели даже продуктивнее, чем я ожидала. На зачете я буду уделять пристальное внимание всей той технике, которую сегодня продемонстрировала. Вы можете быть свободны.
   - А что с профессором Джефферсон? Причина смерти - латиоид?
   - Судя по показателям ее крови, которые мы видим из чипа - да. Но я еще внимательнее посмотрю ее кровь, а также хочу как следует изучить эмбрион. В любом случае мне придется сообщить об этом в полицию, так как пока версия с самоубийством какой-то не очень правдоподобной представляется. Беременная женщина с нормальными на первый взгляд показателями... Смерть наступила в левиподе... Зачем принимать латиоид и отправляться на работу на левиподе? В общем, не мое это дело. Мое дело - сообщить об этих фактах в полицию, что я сейчас и сделаю. Занятие окончено.
   - Удачно вам съездить, профессор! - сказала ей Сабрина, снимая халат.
   - Ты про Париж? - уточнила Валерия.
   - Ну да. В новостях говорили, что в четверг состоится Собрание Палаты.
   - Да, я лечу туда сегодня ночью - хочу завтра поприсутствовать на открытой лекции профессора Мартинеза. Что ж, благодарю.
   Ребята вышли из секционной, и темно-синие двери плавно закрылись за ними, оставив внутри белое размытое пятно - фигуру профессора Видау, продолжившей работу с телом Стефани Джефферсон.
   - Подлиза, - презрительно бросил Сабрине Лукас, когда они спускались на парковку.
   - Неуч, - ответила она, не обернувшись.
   - Выскочка.
   - Хлюпик.
   - "Ой, а можно, а можно я статистику расскажу!"
   - "Помогите! Я увидел матку и блеванул себе на ботинки!"
   - "Удачно вам съездить, профессор!"
  
   - Да пошел ты, урод.
   - Сама катись. В сфинктер ануса.
   - Ребят, вы как дети прям! - вмешался Тони. - В старых фильмах такие обычно в конце женятся.
   - Да я лучше с рукой своей потрахаюсь, - буркнул Лукас.
   - Ты в этом, я смотрю, преуспел, - моментально ответила Сабрина.
  
   Глава 2.
  
   Родители опять ругаются. Семилетняя Дарья проснулась в своей кровати и с силой стала зажмуривать глаза - ей казалось, что это поможет снова заснуть и не слышать доносящихся из родительской спальни всхлипов мамы. Она отодвинулась от мокрого от слез места на подушке, но слезы не останавливались, и вскоре сухая часть подушки стала влажной. Дарья начала думать о том, как завтра она увидит свою лучшую подружку, как после школы они отправятся гулять по любой локации, которую выберут - наверное, будут прятаться друг от друга в Старой Гавани. А может быть, опять попытаются забраться на Башню или, как в прошлый раз, будут ловить черепах в Белой Воде. Скорей бы заснуть. Но сон не приходил.
   "Вадим, я не могу так больше! - мамин дрожащий голос доносился до Дарьи, как бы глубоко та ни старалась зарыться в одеяло. - Я ждала! Ждала тебя весь вечер!"
   "Лада, мы договаривались. И ты сказала, что тебя все устраивает. Чего ты сейчас хочешь от меня?" - устало отвечал отец.
   Дарья лежала и вспоминала, как вроде бы еще недавно мама с папой были другими - они не ругались так часто, а мама выглядела счастливой. Но больше всего изменился папа - он стал какой-то отстраненный, словно уже не любил так сильно маму и даже Дарью. Он почти перестал играть с ней, а книжки если и читал, то монотонным грустным голосом и как будто бы наспех, а не как раньше - изображая персонажей и дурачась.
   Девочка удивлялась, почему ее родители такие наивные? Почему они думают, что Дарья ничего не замечает и не понимает? Неужели папе не приходит в голову, что Дарья чувствует изменившееся к ней отношение, пусть и не подает виду?
   Стало слышно, как мама не сдержалась и разрыдалась:
   - Вадим, ты мог хотя бы позвонить, предупредить, что не придешь домой! Чтобы я не ждала тебя! Как дура! Я приготовила ужин, достала твое любимое вино!
   - Лада...
  
   - В свой же день рождения! Ждала тебя! Надеялась, что мой муж хотя бы в этот день уделит мне внимание! Я не просила подарков, поздравлений... Только тебя. Даже если бы ты молча пришел вчера домой, просто сел бы со мной за стол, ничего не объясняя. Я готовила своими руками! Для тебя... Ты понимаешь, что совсем помешался?
   - И что мне сделать теперь? Встать на колени? Я тебе предлагал: не устраивает - давай расходиться. Тем мужем, которого ты рисуешь в своих мечтах, я не буду. Ты подтвердила, что готова с этим жить, в новом формате. Почему сейчас претензии?
   - Это... - мама немного успокоилась и стала говорить полушепотом. В ее голосе не было злобы, но слышать его Дарье было больно. - Это не претензии. Нет, я не отказываюсь от нашей с тобой... договоренности. Но, понимаешь, ведь это был мой день рождения! Вы могли бы, в конце концов, встретиться в другой день. А ты как будто специально, чтобы мне было вдвойне больнее!
   - Не надо делать из меня монстра. Мы договаривались. Я тебе предлагал варианты, предлагал пожить отдельно, разойтись - все, что угодно. Ты думала, решала и сама сказала, что тебя все устраивает. Себя я все равно не переделаю, я пробовал. Ты знаешь.
   - Знаю... Вадим, я очень тебя люблю. Прошу тебя, давай опять уедем хотя бы на неделю? Вдвоем. Подальше от Киева, от дома! Отвезем Дарью к моим родителям... Разве я многого прошу?
   - Мы так уже делали весной. Как видишь, особого результата это не дало.
   - Неужели то, что у вас есть, так важно для тебя? Важнее меня? Не отвечай. Я знаю, что да. Раньше надеялась, вот до последнего, не поверишь, ждала, что в один прекрасный день проснусь - а ты такой, каким был прежде. Точнее, каким я тебя знала, к какому привыкла, какого полюбила. Полюбила и до сих пор люблю, даже такого! Скажи мне сейчас, глаза в глаза - ты любишь меня?
   - Я уже говорил, что да.
   - Говорил, что да... - Дарья поняла, что мама разочарованно улыбнулась сквозь высыхающие на лице слезы, и хорошо себе представила ее лицо в этот момент. - Ты эгоистичен. Всегда был таким, не спорь. Молчи. Ты настолько потерял голову, что не видишь, как переживает Дарья. Она уже спрашивает, почему папочка стал такой странный. Дарья ведь... она... Дарья...
   Дарья... Дарья! Тарья!
   - Тарья! Эй! Ты чего! Опоздаешь ведь! - муж тормошил ее. Она открыла глаза. Ее муж. Боже, сон... Какое счастье. Какое счастье! Сон!
   Тарья резко приподнялась в кровати и обняла мужа, осыпая его поцелуями.
   - Эй, эй! Полегче! - засмеялся муж. - Ты чего? Давно не виделись, часов шесть! Доброе утро, соня! Нина и Том уже давно встали.
  
   - Который час?
   - Девять доходит. Ты просила тебя в половине девятого разбудить, и я честно пытался, - Рику щелкнул пальцами жене по челке, - но ты вцепилась в подушку. Все в порядке?
   - Да. Просто сон дурной, - ответила Тарья и услышала, как на первом этаже бегают дети. - Ты собрал мне вещи?
   - Еще с вечера. Том ноет, чтобы мама не уезжала. Ума не приложу, чем их занять. Ну, Нина еще ладно. Но этот егоза... Я с ним за эти дни с ума сойду! Уже думал, а что, если...
   - Рику, я очень тебя люблю! Обними меня!
   - Ну-ну! - муж сел к Тарье и крепко сжал ее в объятиях.
   - Мне так страшно!
   - Я знаю. Давай лучше о веселом. Хотя какое тут веселье - ты нас на три дня покидаешь! На погибель с этими разбойниками меня оставляешь! Вон, бегут уже.
   Топот усилился, и в спальню забежали близнецы.
   - Ма-а-м, а чего ты не встаешь?
   - Мамочка, а ты скоро вернешься? - Нина забралась к маме в постель.
   - Через три дня, солнышко, - ласково ответила ей Тарья. - Мамочке надо уехать по работе.
   - Маме нужно ехать на работу, чтобы делать ми... микарабаилогию! - деловито объяснил своей сестренке Том.
   - Микробиологию, зайчик, - улыбнулась Тарья и погладила его по шелковистым светлым волосам. - Микробиологию. Но мамочка поедет по другой работе, не по микробиологии. Вы с Ниной позавтракали?
   - Я позавтракал, а Нина только сок пила. А папа даже и не заметил!
   Рику с Тарьей переглянулись и улыбнулись.
   - Пап, а почему мы живем в Финляндии, но язык у нас называется английский, а не финляндский? - спросил вдруг Том.
   - Потому что раньше, давным-давно, в мире было много разных языков. И на английском говорили в Англии. Поэтому он и называется - английский.
   - А почему его теперь по-другому не называют? - не унимался сын.
  
   - Малыш, так люди задумали. Много-много лет этот язык назывался английским, и люди решили, что для удобства его будут продолжать называть английским.
   - Мамочка, вставай! Пойдем! - тянула ее за руку пятилетняя дочь.
   - Хорошо, хорошо. Встаю. Спускайтесь вниз, я сейчас тоже приду. Бегите! - Тарья сидела в постели, укутавшись в одеяло.
   - Я хочу с тобо-о-ой! - захныкала Нина.
   - Нина, малышка, иди с братом вниз, мы с мамой сейчас придем, - Рику сказал это так, что дочь поняла - сопротивление бесполезно. Она опустила обе руки как можно ниже, ссутулилась, выражая недовольство, так, что ее длинные мягкие светлые волосы коснулись пола, и поплелась из комнаты. Томас последовал за ней.
   - Как же нам повезло с ними... - прошептала Тарья.
   - Семейство блондинчиков! Один я у вас черноволосый, как белая ворона! - ответил Рику, не распознав игры в своих словах.
   Когда супруги удостоверились, что дети спустились на первый этаж, Рику откинул одеяло.
   - Ты сегодня без протезов, что ли, спала?
   - Да. Им скоро два месяца. Я чувствую, что они мне уже не подходят. Надо новую пару.
   - Юбилейная будет.
   Тарья вопросительно посмотрела на мужа.
   - Пара юбилейная будет. Сороковая.
   - Ужас какой. Сколько денег на это уходит. А ведь с каждым разом все дороже и дороже!
   - Денег? Денег?! Смеешься? Хоть куда-то же их надо девать! Я даже слышать ничего не желаю! Ты бы лучше об этих своих судилищах подумала! Забот как будто других мало! Вот ведь! Согласилась на свою голову!
   - Согласилась? Будто у меня были варианты... Это мой гражданский долг. Я не имела права не согласиться - таких, как мы, и без того по всему белому свету ищут!
   - Звезда ты моя! - Рику поцеловал жену, встал с кровати и достал протезы. - На сколько, как думаешь, тебе их еще хватит, пока совсем не впору станут?
   - Думаю, неделю-то я точно в них еще прохожу. Ты закажешь новые?
   - Конечно.
  
   Тарья вытянулась на кровати, и муж сосканировал ее нижние конечности, на которых отсутствовали стопы, щиколотки и небольшая часть голени.
   - Готово. Выслал в лабораторию. К твоему возвращению будет готова новая пара.
   Он передал ей старые протезы. Тарья поднесла каждый протез к культе, и в течение пары секунд они легко соединились с конечностями, образовав на вид полноценные бесшовные ноги. Тарья поднялась с постели, улыбнулась мужу и, почти незаметно прихрамывая, пошла к детям.
   Она много раз бывала в Париже, но, несмотря на восхищенные отзывы о нем, ей там было неуютно. Спустя двадцать пять минут после того, как ее левипод оторвался от домашней парковки в Эспоо и набрал третью скорость, Тарья пыталась разобраться в непонятной для нее системе парковок французской столицы - сначала надо было выбрать сектор парковки и заплатить за нее, и только потом парковаться. Какая глупость!
   Тарья была удивлена тем, с каким вкусом организаторы лекции оформили сцену, где через четыре часа должен выступить профессор Филипп Мартинез - лаконичные черно-белые столбы света имитировали колонны, создавая в сочетании с дрейнером невесомую, но визуально уловимую границу между площадкой и улицей. Улицей, конечно, это можно было назвать с большой натяжкой - скорее, это была пропасть, ибо главный лекционный зал располагался на высоте 350 метров над землей, а стены были заменены невидимым глазу дрейнером. Когда загуститель воздуха был изобретен, в девелоперском бизнесе и индустрии декора случилась настоящая революция. Абсолютно не распознаваемая глазом стена воздуха любого размера и формы стала полноценным строительным материалом - дрейнер использовали и в качестве несущих конструкций, и как средство зонирования помещений, а с добавлением краски в процессе загустения дизайнеры могли буквально рисовать в воздухе любые принты, как бариста рисует узоры на молочной пенке в чашке капучино. Дрейнер успел и побывать законодателем моды, и выйти из нее, и ознаменовать собой дурной вкус, пока, наконец, не стал обычным материалом.
   Тарья неспешно прогуливалась по секторам пустого сорокатысячного зала. "Интересно, заполнится он сегодня? Вот ведь строили раньше... Сорок тысяч!"
   Она прислонилась к стене звукооператорской рубки в центре зала, слегка прикрыла глаза и зашла ради интереса в сеть, чтобы узнать, что население Парижа составляет 204 тысячи человек.
   - Могу я чем-то помочь вам, мэм?
   Тарья открыла глаза и увидела висящую перед собой в воздухе черную сферу величиной с футбольный мяч, через которую на нее смотрела невероятно красивая девушка - вроде бы китаянка.
   - Благодарю, я в порядке, - вежливо ответила Тарья.
   - Мэм, лекция начнется только через четыре часа, - звучащий из динамиков голос девушки был столь же красив, как и его обладательница. - Наш лекторий предоставляет массу возможностей для проведения досуга. Разрешите мне помочь вам сориентироваться в вариантах, чтобы вы могли занять себя на это время?
   - Я вам признательна, но мне хотелось бы просто побыть здесь, в тишине и безлюдности.
   - Прошу прощения, мэм, но сегодня организаторы лекции не приветствуют нахождение посторонних персон при подготовке зала к мероприятию. Мы ожидаем на лекции высших должностных лиц Палаты и высоких судей. Вы окажете любезность, если покинете зал, мэм, - в голосе китаянки прозвучала настойчивость.
   - А профессор Мартинез уже здесь?
   - Мэм, я почту за честь ответить на данный вопрос, но прежде позволю себе напомнить вам, что сегодня организаторы лекции не приветствуют нахождение посторонних...
   - Да-да, я уже это слышала, спасибо.
   - Ближайший к вам выход находится в секторе S, мэм. Я буду благодарна, если вы последуете за мной.
   Черная сфера медленно сделала оборот вокруг Тарьи и неспешно поплыла к дверям сектора S. Тарья хмыкнула и последовала за ней.
   - Мэм, разрешите рассказать вам о лектории "Соо", - продолжила девушка, когда они с Тарьей оказались за пределами лекционного зала. - Наш лекторий состоит из 50 этажей. Главный зал, в котором состоится лекция профессора Мартинеза, занимает этажи с сорок пятого по сорок девятый. На этажах с тридцать второго по сорок четвертый вы можете прекрасно провести время на наших всемирно известных левитационных катке и бассейне - очень расслабляет. После этого я рекомендовала бы вам заглянуть на тридцатый этаж - там расположен лучший китайский ресторан в городе.
   "Ну, точно китаянка", - подумала Тарья.
   - В честь проведения Собрания Палаты наш лекторий обеспечил гостям и всем желающим возможность посетить экспозицию оригиналов картин Третьяковской галереи, которые доставили специально из Москвы. Если вам это интересно, мы будем рады видеть вас на этажах двадцать шестом и двадцать седьмом. Позвольте обратить ваше внимание на то, что на этажах с двадцатого по двадцать пятый располагается знаменитый отель "А", где, кстати, и решил остановиться профессор Мартинез, чему мы несказанно рады. Большинство остальных этажей занимают образовательные учреждения, среди которых есть наш самый респектабельный арендатор - Школа Высокой Науки, в которой обучается в общей сложности 400 лучших учеников Франции. Все они будут присутствовать на лекции господина Мартинеза.
   - А зал-то наберется? - недоверчиво спросила Тарья.
  
   - Мы рассчитываем, что помимо учеников Школы Высокой Науки к числу слушателей присоединится руководящий состав города, а также пресса, студенты наших университетов и ученики из других школ Франции. Кроме того, мы продали 23 тысячи билетов для желающих - это, в основном, будут гости из США, Китая, Англии и России. Для нас очень ценно, что в честь такого поистине знаменательного события, как Собрание Палаты, господин Мартинез согласился выступить именно в нашем лектории.
   Китаянка замолчала, вопросительно посмотрела на Тарью и получила такой же вопросительный взгляд обратно.
   - Я покинула лекционный зал. Чем-то еще вам обязана?
   - Мэм, мы благодарны вам за понимание и кооперацию. Если у вас остались вопросы, я с радостью отвечу на них.
   - Да. Подскажите, в каком номере остановился профессор Мартинез?
   - Мэм, прошу меня извинить, но я не уверена, что вправе предоставлять такую информацию о наших гостях третьим лицам.
   - Я вам не третье лицо. Меня зовут Тарья Экман.
   Девушка из черной сферы неожиданно утратила уверенность, с которой вела диалог все это время, и замолчала. Через мгновение Тарья получила от девушки запрос на подтверждение личности и сию же секунду одобрила его. Убедившись, что перед ней стоит Тарья Экман, девушка испуганно на нее посмотрела и с плохо скрываемым волнением, но тем же поставленным, хотя уже и лишенным корпоративного высокомерия, голосом сказала:
   - Госпожа Экман, от имени лектория "Соо" я прошу принять искренние извинения за то, что предшествующее общение могло показаться вам неуместным. Приоритетом лектория являются безопасность и комфорт наших гостей, чем и обусловлены те меры, которые организаторы предпринимают в ходе подготовки к приему важных персон.
   - Я все же попросила бы вас сообщить мне, в каком номере остановился профессор Мартинез, - сказала Тарья, которая никак не могла избавиться от ощущения комичности из-за того, что разговаривала с куском металла.
   - Мы незамедлительно направим запрос господину Мартинезу, и если он его одобрит, я буду рада предоставить вам номер его апартаментов и карту прохода.
   - Спасибо. Пришлите мне адрес апартаментов, как только получите одобрение профессора. А я пока, пожалуй, воспользуюсь вашим советом и наведаюсь на тридцатый этаж, а то что-то аппетит разыгрался.
   - Конечно, конечно. Ближайший лифт находится за стойкой "McDonald's" слева о вас, время поездки составит 4 секунды. И с вашего позволения, мы загрузим к вам в чип дисконтный код на 50 процентов на все меню ресторана в качестве комплимента и в знак нашего признания.
  
   - Благодарю, но боюсь, что не имею права принять это... это подношение. Удачи.
   Девушка из черной сферы не обманула - еда в китайском ресторане была выше всяких похвал. В промежутке между роллом с уткой и дим-самами с креветками Тарья получила номер апартаментов Филиппа Мартинеза и карту прохода. Она закончила обед и запросила счет через стоящий на столике чип-ридер. На дисплее чип-ридера высветилась сумма "$0.00".
   В этот момент к Тарье подошел высокий худощавый лысый китаец. Тарья посмотрела на него и сказала:
   - Добрый день! Тут какая-то ошибка - я у вас пообедала долларов на 120, а он, - Тарья кивнула головой на дисплей чип-ридера, - пишет мне "ноль".
   - Добрый день! Мы отнесли ваш обед на счет своего заведения, госпожа Экман!
   - Ах, вон оно что... Та милая китайская особа, видимо, уже донесла вам, - улыбнулась Тарья. - Сэр, я не имею права принять ваше предложение. Позвольте мне оплатить свой счет.
   - Как распорядитесь, - поклонился китаец. - С вас 192 доллара. Но я решительно настаиваю на том, чтобы вы не оставляли вознаграждение официанту. Мы сами его отблагодарим за сервис. Могу я рассчитывать на то, что хотя бы этот жест не будет расценен как подношение?
   - Коль скоро я не обязана оставлять на чай - можете.
   Китаец еще раз поклонился и быстро ушел.
   Спустившись на двадцать четвертый этаж лектория, Тарья пошла по видимой только ей зеленой линии на полу к номеру U12 и, отыскав дверь, постучала.
   Дверь открыл худощавый, довольно-таки высокий небритый мужчина в очках в круглой оправе, на которые спадала вьющаяся челка. Он улыбнулся Тарье, а затем шире открыл дверь, приглашая гостью пройти внутрь.
   - Госпожа Экман! - учтиво произнес Филипп. - За прошедшие полгода вы только похорошели!
   - Спасибо, это очень приятно! Рада нашей с вами встрече, профессор Мартинез!
   - Я вас прошу! Просто Филипп. Располагайтесь.
   - Что вы, я к вам лишь на пару минут. Хотела лично вас поприветствовать, поскольку не уверена, что после лекции у меня будет возможность пообщаться с вами. Вас же опять облепят слушатели!
   - Для коллеги у меня всегда найдется время, госпожа Экман!
  
   - Просто Тарья, - сдержанно улыбнулась девушка. - Вы не знаете, госпожа Видау сегодня прилетает или завтра? Хотела бы тоже обменяться с ней приветствиями.
   - Организаторы лекции говорили, что госпожа Видау изъявила желание послушать меня. Видимо, она где-то здесь. Мсье Перре передал через организаторов, что прибудет только завтра - непосредственно на Собрание Палаты.
   - Полагаю, как обычно, что-то с сыном...
   - Похоже на то, - согласился Мартинез.
   - Что ж, профес... Филипп, - улыбнулась Тарья. - Не будем нервировать Палату, иначе, как в прошлый раз, придется объяснять, что наше общение за рамками Квадрата не нарушает установленного порядка. Тем более, что до лекции осталось чуть меньше часа. Пожалуй, пойду потихоньку в зал. С нетерпением жду вашего выступления!
   Мартинез проводил Тарью к выходу, они пожали руки, и Тарья направилась к лифтам, чтобы вернуться в лекционный зал, откуда с такой настойчивостью ее выпроваживала китаянка из черной сферы несколько часов назад.
   Народ понемногу подтягивался. В зале набралось человек двести - в основном, школьники и студенты, о которых ей рассказывала китаянка. Тарья неспешно спустилась вниз и нашла свое место в восьмом ряду этого огромного помещения. До начала лекции оставалось еще целых 45 минут, и хотя ноги уже гудели от долгой ходьбы, Тарья решила, что прогуляться до кофейни будет лучше, чем просиживать время впустую. Выйдя из зала, она увидела в холле возле окна высокую эффектную женщину, стоящую со сложенными на груди руками. Ее совершенная, словно выточенная художником Эпохи Возрождения из мрамора, стройная фигура была обрамлена лучами бьющего из окна света. Женщина щурилась, но казалось, что смотрит она в никуда и находится в глубоких раздумьях. Ее отливающие светом ламп длинные волосы были такими черными, словно их натерли углем. Не так давно Тарья закончила читать близнецам "Мэри Поппинс" и не могла не отметить, что эта женщина напоминает ей главную героиню книги - и внешностью, и самоуверенностью. Между тем Тарье прекрасно было известно, кто стоит перед ней.
   - Госпожа Видау, добрый вечер! Как поживаете? - поприветствовала Тарья Валерию.
   - О, как я рада вас видеть, госпожа Экман! - Валерия тут же будто очнулась от своих дум, протянула Тарье руку, а на лице появилась открытая искренняя улыбка. - Не знала, что вы тоже решили послушать профессора Мартинеза!
   - Да, мне подумалось, что лишний день вдали от этого кавардака у меня дома пойдет только на пользу, если вы понимаете, о чем я, - пошутила Тарья.
   - Еще бы, - с улыбкой ответила Валерия. - Как ваши дети? Все в порядке? Сколько им сейчас?
  
   - Им по пять. В полном порядке, спасибо! Поражаюсь, как в таких маленьких организмах вырабатывается это невероятное количество энергии! А как ваша дочь? Она же у вас на психолога учится?
   - Хорошо, спасибо. Да, Лея учится на психолога. В Сиднее.
   - В Сиднее? Ничего себе, забралась!
   - Ну да. Там научная школа, говорит, хорошая. Тем более, что ее отец там живет. Я до последнего ждала, что она продолжит династию, но, видите, она решила иначе.
   - Что ж, мы должны уважать выбор своих детей, не так ли?
   - Совершенно верно. Как бы там ни было, ни медицина, ни уж тем более патологическая анатомия Лею никогда не влекла, и ее решением я в целом довольна. Уже сейчас вижу, что из нее получится отличный специалист.
   Поговорив еще некоторое время, они решили занять свои места в зале - лекция должна была начаться через 15 минут. Народ тем временем прибывал с каждой минутой. Вернувшись в зал, Тарья подумала, что, наверное, никогда не видела такого скопления людей - их было тысяч двенадцать, если не больше. Люди сновали между рядами, и их количество увеличивалось на глазах. Казалось, будто они появляются из ниоткуда - Тарья словно наблюдала через ультраскоп так хорошо знакомый ей процесс деления клеток.
   Наконец на сцену под аплодисменты вышли Филипп Мартинез и какая-то женщина, которая встала за центральную трибуну, а профессор скромно занял место в сторонке от нее.
   - Дорогие друзья! - начала женщина. Голос ее был добрым и негромким. - От лица нашего лектория хочу сказать огромное спасибо всем и каждому, кто сегодня сумел не упустить шанс и прийти послушать профессора Мартинеза, что называется, из первых уст. - Она обернулась к профессору, улыбнулась, а затем продолжила: - Мы с господином Мартинезом долго думали, в каком формате и на какую тематику сделать это мероприятие, и в итоге решили, что профессор в свободной форме коснется такой темы, как ценность жизни. Все мы знаем, насколько эта тема актуальна для нас, да и, учитывая завтрашнее Собрание Палаты, будет нелишним вспомнить ошибки прошлого и в очередной раз убедиться в том, что мы на правильном пути.
   Ее речь прервали аплодисменты. Когда они стихли, женщина продолжила:
   - Простите, я немного волнуюсь. В зале сегодня беспрецедентное число слушателей из разных стран нашей с вами планеты, а также присутствуют члены Палаты и несколько высоких судей. Что ж, я не буду занимать более ваше время, и так заговорилась. Дамы и господа, прошу поприветствовать профессора Филиппа Мартинеза из университета Кентукки - всемирно известного антрополога, историка, демографа и философа.
   Женщина отошла от трибуны и направилась к выходу со сцены. Профессор улыбнулся аудитории, поправил очки и отхлебнул воды из стоящего на трибуне стакана.
  
   Глава 3.
  
   - Помнится, - начал Филипп Мартинез, - мне было лет, наверное, восемь, когда я узнал, как появляются люди. Нет-нет, я имею в виду не секс. Секс - это лишь механика, лишь способ доставки материала. Конечно, как и положено восьмилетнему пацану, я глупо хихикал, когда мы с ребятами рассказывали друг дружке о сексе, не имея о нем ни малейшего представления. Но уже тогда я интересовался совсем другим. Меня поражала магия, которая начинается, когда две клетки находят друг друга, и длится до тех пор, пока человек не умрет. Мы почти совладали с неизлечимыми и орфанными заболеваниями, приручили магнитное поле, в какой-то мере научились подчинять себе стихию. Мы научились вынашивать детей вне материнской утробы, сделали человеческий организм - живой и, я подчеркну, созданный природой организм - более выносливым и совершенным... Чему мы не научились и, как мне представляется, едва ли научимся - это делать человека с нуля. Его нельзя породить в лабораторных условиях из ничего, нельзя запустить этот непостижимый процесс развития новой человеческой жизни, нажав на кнопку или спровоцировав химическую реакцию. Человека нельзя сделать без другого человека. И чем меньше людей - тем меньше людей, в чем наша история уже один раз убедилась. Она преподала нам хороший урок, заставила по-новому посмотреть на мир, в котором нам посчастливилось появиться на свет, и на нас самих, на ту систему ценностей, которая доминировала еще несколько столетий назад и которая сейчас большинству кажется ошибочной, а кому-то - даже дикой.
   Как показывает история, которую мы знаем, человек никогда не считал себя ценным. Себя конкретно как личность - вне всяких сомнений. Но себя как часть человеческого вида - никогда. Ничтожно низкая степень любви людей к своему роду принципиально не отличалась у кроманьонцев и, скажем, у людей восемнадцатого века. Или двадцатого. Человеку было свойственно пренебрегать не только жизнью ближнего, но и значением людей в более глобальном смысле. Подумаешь - человек! Да таких миллионы. Миллиарды!
   Деньги мы начинаем ценить и вести им настоящий счет лишь тогда, когда они у нас на исходе. Поистине невыносимую тоску по близким мы ощущаем тогда, когда они безвозвратно уходят от нас. А ценность человеческой жизни мы осознаем только тогда, когда наш вид начинает буквально исчезать.
   Сами подумайте. Во второй половине восемнадцатого века на нашей планете проживало менее миллиарда человек, а ведь по меркам истории это было не так уж и давно. В конце двадцатого века - уже без малого 6 миллиардов, а в середине двадцать второго века - 13 миллиардов. Огромное... Да что там - колоссальное количество людей! Ничего удивительного - большая популяция дает большое потомство. Да, во второй половине двадцать второго века начался своего рода спад, но не сильный и, надо заметить, не такой уж и долгий.
  
   Поразительно, что объем усилий, которые тратило человечество на продление своей жизни и улучшение ее качества, был прямо пропорционален количеству изобретаемых этим же человечеством способов изувечить жизнь, уничтожить ее. Нонсенс. Курение табака, прием наркотиков, вторичная пища, трансжиры, мышечные усилители, выхлопные газы... Конечно же, всему при желании можно найти оправдание - это и несовершенство науки, и обусловленный этим низкий уровень технических и технологических решений, в жестких рамках которых человек вынужден был существовать и, например, отравлять окружающий воздух продуктами окисления своего личного транспорта.
   Но это часть нашей истории. И кто знает, что было бы с нами, если бы человечество не прошло этот путь. Трагический путь. Это сейчас современный человек не потребляет табак и не сжигает продукты переработки нефти. Это сейчас умышленное лишение жизни является из ряда вон выходящим и самым осуждаемым в нашей современности действием. А как было еще несколько сотен лет назад? Давайте мысленно перенесемся в то время. Вот, например, был запатентован латиоид. Я не химик, но все же не думаю, что формула латиоида является какой-то уникальной - издревле люди изобретали препараты для прерывания жизни. Символизм латиоида заключается не в его составе и не в его эффекте, а в том, почему он вообще появился тогда и не исчез по сей день. Изначально изобретение латиоида стало логичным и ожидаемым ответом на возросшее число запросов на эвтаназию - все больше государств законодательно разрешали это действие, ибо если раньше концепция добровольного ухода из жизни порождала массу этических и философских вопросов, то когда население Земли перевалило за 18 миллиардов, этическим стал уже вопрос отказа человеку в праве прекратить свою жизнь в ситуации явного перенаселения планеты. Хочешь умереть - да ради бога, зачем мешать! Нам и так себя девать некуда. Но продолжающееся и неконтролируемое перенасыщение Земли людьми подталкивало к новому шагу - сделать латиоид "обычной" таблеткой. Если для санкционирования эвтаназии требовалось заключение медицинского консилиума о том, что уход из жизни будет единственным способом прекратить физические и моральные мучения из-за болезни, то для покупки латиоида в специализированной аптеке достаточно было подтвердить совершеннолетие. Ведь человек - хозяин своей жизни. Есть, как говорится, таблетка для головы, пилюля от живота, капли от аллергии, а тут в домашней аптечке появилась таблетка от жизни. Никого не удивил всплеск суицидов с введением латиоида в свободный оборот - мягкая гигиеничная процедура безболезненного прекращения жизненных процессов подтолкнула к роковому шагу десятки тысяч сомневающихся. Смогло ли это скорректировать население планеты? Да нет, конечно. Что значат, грубо говоря, сто... ну, двести... ну, даже триста тысяч добровольно отправивших себя на тот свет по сравнению с миллиардами продолжающих коптить небо? Но подумайте, насколько человеческая жизнь должна была обесцениться, чтобы препарат для смерти встал на одну полку с пластырями?
   Один из школьников поднял руку. Профессор жестом дал ему слово, и тот встал с места:
   - А что же сейчас? Сейчас латиоид ведь тоже используется?
  
   - Используется, все верно. Одна из составляющих современной системы ценностей заключается в том, что у человека как у существа разумного и свободного должно быть право распоряжаться своей жизнью, включая ее прекращение. Но это право не может быть абсолютным и бесконтрольным, поэтому Палата допускает законный уход из жизни через прием латиоида только при условии, что человек достиг возраста 106 лет. Легальный суицид. Человек приходит в клинику, пишет заявление, подтверждает возраст, приобретает таблетку, уединяется в комнате - и все.
   - А почему именно 106 лет?
   - В расчет бралась актуальная средняя продолжительность жизни, а также период ее активной части. Если мы опять обратимся к истории, то увидим, что, например, в первой половине девятнадцатого века средняя продолжительность жизни составляла около 40 лет. Это очень приблизительно, но в целом люди действительно долго не жили. Поразительно, не так ли? Сейчас она составляет уже примерно 130 лет. Человек активен в среднем до 90 лет - то есть он способен плодотворно работать, заниматься спортом, заниматься сексом, вести насыщенную жизнь. Женщина в 70 лет еще репродуктивна. Человек научился дольше жить и не намерен, как я вижу, останавливаться на достигнутом. Далее. Поскольку мы говорим о законе, то подход к легальному суициду весьма условен. Но, тем не менее, законодатель отталкивался от того, что если в 90 лет человек уходит на покой, то последующих 16 лет ему достаточно, чтобы понять, интересно ли ему продолжать так жить или нет. Отсюда мы имеем порог в 106 лет, когда человек может решить, что с него хватит, и корректно прекратить свою жизнь.
   - А нелегальные суициды - это все остальные самоубийства? - спросил другой школьник, не вставая.
   - Совершенно верно. Все остальные случаи добровольного ухода из жизни - будь то незаконно приобретенный латиоид или повешение, или все что угодно - именуются нелегальными суицидами. На мой взгляд, сомнительный термин - нельзя ведь осудить того, кто уже мертв. Но тем не менее. Здесь бы я хотел коснуться цифр. Сейчас на Земле проживает чуть меньше полутора миллиардов человек. Порог излечения от известных заболеваний составляет 98,3 процента. Еще до Отравления медицина научилась излечивать большинство болезней на клеточном уровне, практически сведя на нет показатели смертности от сердечно-сосудистых, вирусных, инфекционных и онкологических заболеваний - главных убийц человека последних веков. Изобретение чипа роговицы глаза позволило диагностировать не только заболевания на ранней стадии, но и предпосылки к ним. Говоря иными словами, люди научились лечить себя, даже толком не успев заболеть. Конечно, лечение лечению рознь, и за все надо платить. Радует то, что, несмотря на свою недешевизну, медицина сейчас в целом более доступна человеку. Но нет ничего вечного, и 130 лет - этот тот среднестатистический порог, когда риск начала необратимых процессов в организме человека является высоким. Есть, конечно, нередкие случаи дожития и до 160, и до 170 лет. Старейшей женщине планеты сегодня - 199 лет, и мы все надеемся отметить ее юбилей. Однако смерть от естественных причин, а говоря попросту - от старости, находится лишь на четвертом месте в статистике причин смертности. Первое место уверенно держат легальные суициды, а второе - нелегальные. Легче будет на цифрах. Сейчас в течение года на нашей планете случается около 4 миллионов смертей, из которых около двух миллионов - это легальные суициды, чуть меньше миллиона - нелегальные суициды, порядка 400 тысяч - несчастные случаи, аварии, а остальные - старость и болезни, которые по каким-то причинам не удалось либо вовремя выявить, либо вылечить. Убийств на Земле происходит около трехсот в год.
   - Как же можно говорить о ценности человеческой жизни при таком высоком уровне нелегальных суицидов? - послышался вопрос из зала от другого слушателя.
   - Справедливое замечание. Люди почти перестали убивать друг друга. Человечество довело медицину до того уровня, когда она если и не гарантирует, то создает все условия для долгой жизни. Люди действительно начали чаще себя убивать, но, с другой стороны, они стали реже умирать от других причин, что неминуемо вывело суицид на верхние позиции в статистике смертности. Миллион нелегальных самоубийств на почти полтора миллиарда человек населения планеты - это не мало, надо признаться. Основные причины суицида не меняются столетиями. Я говорю, конечно же, о депрессивном состоянии. Но вот что особенно интересно, так это первопричина депрессий, толкающая людей на роковой шаг. Если раньше люди кончали жизнь самоубийством из-за разнообразных личных проблем, то сейчас все чаще они совершают это из-за пресыщения жизнью... Ты не болеешь. Фабрикатор напечатает тебе любую пищу, матрица для него стоит копейки и гарантируется Палатой, а значит, поесть и попить ты сможешь всегда. Что еще... Секс? Отношения? Но ведь люди зачастую предпочитают одиночество. Вот мы и имеем отсутствие цели в жизни, и ее кажущаяся монотонность и скука толкают людей к пропасти.
   - Зажрались! - послышался смешок из зала.
   - Зря смеетесь, - профессор направил палец на слушателя. - Так и есть. И хотя основная масса нелегальных суицидов приходится на пожилых людей, которые не хотят ждать достижения 106-летнего возраста, немалая часть самоубийств совершается молодыми людьми в 50 - 60 лет. Кстати, прошу не забывать о том, что я сказал в самом начале лекции: чем меньше людей, тем меньше людей, и наоборот. Когда Земля была перенаселена, людьми управляли совсем иные потребности и инстинкты, нежели сейчас - конкуренция, оставление своего следа в истории, своего продолжения... А что мы видим сейчас? Выйдите на улицу! Бессчетное количество квадратных метров и этажей зданий, макушки которых мы даже не видим и в которых мы, может быть, никогда и не побываем. К моменту Отравления было построено поистине колоссальное количество объектов, которые сейчас фактически пустуют. Возьмите тот же Центральный госпиталь Парижа на 70 000 человек - это ж по нынешним меркам хором должна слечь треть города! И вся эта рассчитанная на полтора с гаком десятка миллиардов людей инфраструктура сейчас давит на нас своей монументальностью, заставляя чувствовать себя муравьишками. Как вы понимаете, эмоциональный фон склонного к суициду человека это явно не улучшает.
   - А как вы сами относитесь к Отравлению? Не думаете ли вы, что оно было неизбежным?
  
   - Я думаю, что неизбежным было резкое и многократное сокращение популяции человека. Не было бы Отравления - произошло бы что-нибудь другое. Понимаете, люди смогли решить проблему глобального потепления, но не собственного размножения. Использовать контрацептивы человеку оказалось сложнее, чем контролировать парниковый эффект планеты! Мы упорно разрабатывали варианты, как спасти Землю от самих себя: и юридические санкции, и экономические, и латиоид, и начало строительства Орбитального Кольца, рассчитанного на переселение свыше одного миллиарда человек. А что до самого Отравления... Оно было спровоцировано человеком, а точнее - группой людей, которые считали себя лидерами не только своих государств, но и планеты в целом. Они решили сократить население Земли принудительно на три миллиарда человек - эти рукописи из коалиционных файлов хорошо всем известны и хранятся в музейных фондах Лондона. Гипотез относительно того, что же именно в тот судьбоносный для Земли день пошло не так, великое множество, но факт остается фактом - эти достопочтенные господа сами не ожидали такой скорости распространения рамманиума по планете, который они пустили в систему аэрообогащения. Оно и понятно - у них в команде не было ни инженеров, ни химиков, ни вообще хоть каких-нибудь профильных специалистов. Все делали своими руками. Надеюсь, трясущимися. Ибо я не верю, что можно со спокойной душой нажать на кнопку, зная, что отправляешь на тот свет три миллиарда людей ударной дозой смертельного газа. По их схеме умереть (или, как они называли это в своем плане, "подлежать корректировке") должно было население, проживающее преимущественно у береговой линии континентов. Пилотный, ставший и последним, пуск рамманиума в инфраструктуру аэрообогащения произошел по всей береговой линии Южной Америки, а уже через десять часов на Земле буквально не осталось уголка, не пораженного рамманиумом. Это был апокалипсис. В первые сутки после Отравления погибло 11 миллиардов человек. Во вторые, когда концентрация рамманиума в атмосфере снизилась почти в двадцать раз - еще 5 миллиардов. В течение недели после Отравления умерло еще чуть менее миллиарда, и эпидемия смертей на этом глобально прекратилась, хотя и не полностью. Апокалипсис...
   Профессор Мартинез поднес стакан с водой к губам и отпил. В зале стояла тишина. Он слегка прокашлялся, извинился и продолжил:
   - Просто представьте себе: вот на Земле живет более 18 миллиардов человек, а через неделю - всего 900 миллионов счастливчиков, которые смогли относительно быстро сориентироваться в том, что произошло, и переждать в изолированных помещениях. 900 миллионов. Была паника. Потом осознание. Затем попытки выяснить, сколько вообще людей уцелело и как они разбросаны по планете. Недели, месяцы, годы... Лет через 50 после Отравления можно было говорить о том, что люди начали выкарабкиваться из тех экстремальных условий, в которые поневоле пришлось погрузиться. Помог невероятный массив знаний, который накопило человечество за последние столетия и который не пострадал, а также вся та инфраструктура, которой мы, пусть уже и в измененном виде, до сих пор успешно пользуемся. Было похоже, будто родители уехали в долгий отпуск, оставив детям в распоряжение дом, набитый вкусностями, и гараж заряженных левиподов. Бери и пользуйся! И те 900 миллионов пользовались. Благодаря тому огромному технологическому наследию, той, если позволите, машине, рассчитанной на 18 миллиардов людей, они мобилизовались, объединились и смогли мало-помалу избавиться от трупов людей и животных, более-менее наладить экологическую обстановку, разработать алгоритм дальнейших действий и новую систему управления социумом. Я убежден, что именно в те самые первые 50 лет после Отравления и произошло принципиальное переосмысление ценностей. Люди полюбили себя - ведь не напрасно говорят, что беда объединяет. Когда в этот период реабилитации планеты произошло первое убийство, которое всем известно как "дело Паулы Сото", люди были шокированы. Самое подлое действие человека по отношению к ближнему своему, известное еще с библейских хроник, было забыто на годы... Людям было попросту не до этого! У них вылетело из головы, что такое вообще бывает! И вот - на тебе... В один прекрасный день Паула Сото, обнаружив своего мужа с другой женщиной, зарезала их обоих в постели ножницами. Ее судили. Конечно, это был не тот суд, что мы имеем с вами сейчас, но что-то очень приближенное к нему. Ведь если представления о легальности сделок с производными финансовыми инструментами отличались в разных государствах, то в преступности такого действия, как убийство, сомнений не было бы ни в одной стране, а потому суд был неизбежен, а приговор - предсказуем. Паулу казнили: ее заточили в боксе и отрубили кисти рук. Она умерла в муках от потери крови на глазах у публики в назидание другим. К чему я все это? Ценность человеческой жизни начала возрастать. Люди стали относиться уважительнее, терпимее друг к другу. Полагаю, что именно этим была обусловлена глобализация, какой мы ее знаем сейчас. Этим, а еще мизерным - по сравнению с временами до Отравления - количеством людей. У нас на планете сейчас единая система права и система судов, нет границ между территориями, которые ранее именовались государствами, единый язык, единый высший орган власти в лице девяти членов Палаты и ее представительств на местах. Мы живем в глобально унифицированных условиях, когда из барьеров прошлого остались только два - это расстояние между населенными пунктами и разница во времени. И то, и другое легко преодолимо.
   - Вы считаете, что мы живем в идеальном обществе и в идеальных условиях? - послышался еще один вопрос из зала.
   - Да ну что вы! Любая идеальность для меня есть утопия. Что может быть идеального в том, что умерло более 17 миллиардов человек? Со дня Отравления и по настоящий момент прошло ровно 250 лет. Жизнь на Земле изменилась, люди стали другими. Они неохотно живут друг с другом, парами. Семья и рождение детей, конечно, не являются экзотикой, но процент прироста населения ничтожно мал. За 250 лет мы увеличили население планеты с 900 миллионов до 1,4 миллиарда. Это очень мало для такого периода времени. Современный уровень жизни не диктует человеку необходимость создавать семью. Он, человек, и раньше не был обязан этого делать, но сейчас можно прожить долгую счастливую жизнь, не связывая себя обязательствами с кем-либо. В наше время отдельно взятый здоровый человек в возрасте от 30 до 80 лет занимается сексом в среднем три раза в месяц. Это норма, но вместе с тем это существенно реже, чем было до Отравления. Ведь те, пусть и ничтожные, остатки рамманиума в атмосфере, которые сохранились по сей день, вносят свою лепту - они серьезно бьют по либидо человека. Согласно расчетам, наша планета окончательно избавится от следов этого газа - если, конечно, мы его не начнем производить вновь - лет через 350. Видимо, все это время прирост населения Земли будет оставаться на невысоком уровне.
   - Хотелось бы узнать ваше мнение по вопросу, который поднимался в прошлом году одним из членов Палаты. Учитывая, что для нашей планеты вопрос перенаселения вряд ли станет актуальным в ближайшие несколько сотен лет, то, видимо, нам и не следует ожидать продолжения строительства Орбитального Кольца?
   - Мне сложно ответить компетентно, ведь я специализируюсь на прошлом, а не на будущем, - улыбнулся Мартинез, - но в текущих условиях было бы странно тратить невиданное количество денег и людских ресурсов, которые до Отравления выделялись на попытку опоясать нашу планету Орбитальным Кольцом. Вообразите только - длина окружности Кольца по проекту составляла бы 43 тысячи километров, а к моменту консервации строительства было сооружено немногим менее 3 тысяч.
   - Орбитальная Дуга, - послышался тихий комментарий из зала.
   - Совершенно верно. Мизерный фрагмент основной задумки. Возвращаясь к возможному продолжению строительства Орбитального Кольца, я бы сказал, что уважаемым членам Палаты, конечно, виднее, но мы и так расходуем огромные суммы на поддержание этого законсервированного объекта, этой баснословно дорогой оглобли, которая вращается вокруг нашей планеты и лишь радует глаз на ночном небе. А строить дальше? А оборудовать? А поддерживать ее функционирование? Ведь поступления от продажи путевок на Орбитальную Дугу не покрывают даже текущие расходы.
   - Профессор, вот вы говорите: "латиоид". Но ведь, как мне кажется, история знает и другие примеры обесценивания человеческой жизни? Предыдущая версия игры "Скользкая дорога", например.
   - Я очень рад, что вы об этом вспомнили, - с энтузиазмом ответил Мартинез. - Игровое шоу "Скользкая дорога" по степени своей циничности, быть может, еще и заткнет латиоид за пояс... Насколько я помню, это шоу выстрелило лет так за сорок-пятьдесят до Отравления. И вот несколько лет назад его реанимировали. Ведь все новое - это хорошо забытое старое. Сейчас это, конечно, лишь невинная имитация, и от прошлой "Скользкой дороги" осталась только тень. Это, я не знаю, все равно что раньше вы голыми руками шли бы на медведя, а сейчас делаете это не в реальности, а в локации. Имитация, да...
   - А чем можно объяснить то, что человек так подвержен ностальгии? Как бы хорошо ни было, он все равно считает, что раньше было лучше?
   - Ностальгия... Ностальгия - это чувство, которое свойственно человеку независимо от того, насколько хорошо он живет и в какую эпоху родился. Это во-первых. Во-вторых, я вообще не уверен, что то, о чем вы спрашиваете, имеет отношение к ностальгии. Полагаю, это, скорее, дань прошлому, своего рода уважение. Наши корни... Это память о том, что было - мы сохраняем ее не только в культурном наследии, но и в быту. Например, мы все говорим "повесить трубку", в то время как никаких трубок-то у нас и нет, да и большинство людей не имеют представления о том, как она выглядит. Мы носим кольца и браслеты - аксессуары, которые известны человечеству на протяжении тысяч лет. Люди носят очки, - Мартинез рефлекторно коснулся указательным пальцем мостика своих очков, - несмотря на то, что не испытывают в этом никакой объективной необходимости. Мы любим старые фильмы, слушаем старую музыку, потому что музыкальное искусство и кинематограф последнего перед Отравлением времени, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Мы несем в себе память и обычаи прошлого, пусть и сильно измененные со временем. И даже в этом можно увидеть, насколько человек велик и прекрасен.
   - Профессор, а вы женаты? Есть у вас дети? - прозвучал вопрос из зала.
   - Мда... - улыбнулся профессор. - Неожиданно! Не уверен, что это имеет непосредственное отношение к теме лекции, но все же отвечу. Я не женат. Детей у меня нет. Но мне лишь 40 лет, и я ничего не исключаю.
   - Как сейчас оценивается политика Палаты применительно к увеличению численности населения? Палата пропагандирует рождаемость или сдерживает ее?
   - И не пропагандирует, и не сдерживает. Наука исходит из того, что через 700 - 800 лет, вероятнее всего, количество людей вновь станет достигать критической отметки, но это чрезмерно большой срок, чтобы сейчас думать об этом как об актуальной проблеме. Что совершенно точно характеризует политику Палаты - так это попытка снизить количество нелегальных суицидов и если не уменьшить, то хотя бы держать под контролем статистику убийств. Как я говорил, их сейчас в мире совершается примерно триста в год. Это очень мало и очень много одновременно. Мало, потому что до Отравления, по разным данным, было от 1,1 до 1,3 миллиарда случаев ежегодно. Вы только сравните! Много, потому что убийство сейчас - это дикость, это тяжелейшее преступление. За убийство действующим уголовным законом предусмотрена ровно та самая смертная казнь, к которой была приговорена Паула Сото - отсечение кистей рук и оставление человека в таком состоянии в запертом боксе. Это жестоко, но такой вид наказания должен выполнять свою профилактическую и превентивную функцию.
   - Это Суд Прошлого должен решать или как? - послышался следующий вопрос, на этот раз опять от школьника.
   - Нет. Суд Прошлого выполняет роль своеобразной апелляционной инстанции по смертным приговорам, вынесенным обычными судами. В Суде Прошлого правосудие отправляют так называемые "высокие судьи" - выше них никого нет в делах об убийствах, и их решение беспрекословно. Наша лекция как раз приурочена к завтрашнему Собранию Палаты и именно по причине назначения нового высокого судьи. Собрание впервые будет открытым, оно состоится в этом же лектории, поэтому все желающие узнать побольше о правосудии в Суде Прошлого - милости просим. А я позволю себе подвести итоги своего выступления.
   Профессор помолчал с полминуты, вышел из-за трибуны и, медленно шагая по сцене, продолжил:
  
   - Самым мудрым, объективным и суровым учителем является история. Она неразрывно связана с течением времени - этого безжалостного и бессмертного явления, которое переживет не только наш с вами род и нашу планету, но и Вселенную. Современный человек слишком мудр, чтобы пренебрегать уроками, преподнесенными историей. Он не знает, что будет завтра, но совершенно определенно знает, что было вчера. Друзья! История говорит нам не первый век, что мы должны любить и ценить друг друга. Она показывает нам, что за все то время, которое только может охватить наш взгляд, не было следов более развитого, умного существа, чем человек. Мы не знаем, когда наш вид перестанет существовать. Мы не знаем, что было бы, если б те 900 миллионов, которые стали нашими с вами вторыми Адамами и Евами, тоже надышались рамманиумом, а на планете не осталось бы ни одного живого гомо сапиенс. Но мы должны исходить из того, что нечто дало нам второй шанс, который нельзя упустить. Думайте об этом! Помните об этом! Любите и уважайте честь и жизнь своих собратьев. Живите в этом дивном мире, радуясь мысли о том, что в соседнем с вами доме тоже живут люди. Прекрасные, замечательные люди! Ведь не бывает плохих людей от рождения, не так ли? Цените друг друга, ибо ценность человеческой жизни поистине велика!
   Зал зааплодировал. Сидящие недалеко друг от друга Тарья и Валерия переглянулись, обменявшись улыбками, а потом вновь обратили взоры на профессора Мартинеза, к которому, как и предсказывала Тарья, начали стекаться потоки слушателей в попытке лично задать свои вопросы.
  
   Глава 4.
  
   На следующее утро, в 10 часов по местному времени, было назначено начало Собрания Палаты.
   "Только бы не опоздать!" - Винсент Перре жил в некоторой удаленности от лектория, но все же решил предпочесть магнитную ленту своему левиподу. На часах было 9.53, когда он вбежал в здание лектория и направился к лифтам.
   - Простите, мэм! - обратился он к ближайшей черной сфере, выйдя из лифта. - Где проходит Собрание Палаты? На этом этаже?
   - Добрый день, сэр! - черная сфера моментально подлетела к нему ближе, и на экране появилась миленькая темнокожая девушка. - Да, все верно. Вам нужна вторая дверь налево у вас за спиной.
   - Благодарю! - Винсент резко развернулся и с ходу врезался в ойкнувшую от неожиданности Валерию, тоже подходившую к дверям зала.
   - Госпожа Видау! Простите! Простите, я...
  
   - Все в порядке, господин Перре, - Валерия откинула рукой прядь своих волос, одернула костюм и улыбнулась, хотя не заметить проскользнувшего в ее глазах недовольства было сложно.
   - Еще не начали?
   - На моих часах 9.58. Сейчас начнут. Пойдемте?
   Она открыла дверь в зал и пропустила вперед Винсента. Они стали спускаться вниз по длинному затемненному коридору. Неловкая пауза показалась обоим слишком затянувшейся, и они одновременно сказали:
   - Вчера была лекция профессора...
   - Я не смог вчера присутствовать на лекции профессора...
   Они переглянулись и замолчали. Валерия постаралась опередить Винсента:
   - Вчера была лекция профессора Мартинеза...
   - Да-да, я знаю. Я... я смотрел ее по сети краем глаза. Очень жаль, что не смог прийти. У Анри вчера была температура.
   - Конечно, я так и поняла, что с Анри что-то случилось. Как сейчас малыш?
   - В порядке вроде бы. Спасибо. С ним няня, пока я здесь.
   Они дошли до самого конца зала, где на небольшой возвышенности, как на трибуне, стоял длинный, во всю стену, массивный черный стол, за которым одиноко сидела молодая девушка с короткой стрижкой и в очках, японка. Она неловко улыбалась, а ее беспорядочно стучащие по поверхности стола тонкие пальцы выдавали сильное волнение.
   Валерия и Винсент уселись в большие красного цвета мягкие кресла около уже расположившихся там Тарьи Экман и Филиппа Мартинеза.
   Слева от высоких судей находился ряд массивных обитых синей тканью кресел. Из центрального кресла встал низенький полноватый очень смуглый мужчина лет 75. Сакда Нок был самым старшим из членов Палаты. Всегда предельно корректный, на первый взгляд он мог показаться слишком мягким, но за долгие годы председательства в Палате Сакда Нок не раз доказывал стальной характер и абсолютное хладнокровие при решении ключевых для планеты вопросов. Чего стоили одни только переговоры почти тридцать лет назад с предводителем ополчения, когда Главе Палаты без единой капли крови удалось погасить протестное движение.
   Сакда Нок подошел к столу, о чем-то перемолвился с японской девушкой, после чего повернулся к залу и негромко сказал:
   - Уважаемые члены Палаты! Уважаемые высокие судьи! Уважаемые представители прессы и пришедшие сегодня гости! Мы рады начать сегодняшнее Собрание. Впервые оно открыто для прессы и всех желающих, ибо до этого все подобные Собрания всегда шли исключительно за закрытыми дверями. К сожалению, не все 9 членов Палаты смогли обеспечить сегодня свою явку - у господина Кравица в семье случилось несчастье, а потому нас, членов Палаты, только восемь. Тем не менее, учитывая вопрос, который мы сегодня собрались решать, кворум имеется. Напоминаю, что решение принимается двумя третями голосов. Прошло уже более полугода со дня трагической кончины высокого судьи Вернера, а потому Суд Прошлого все это время не функционирует, при том что апелляции дожидается один осужденный... Мы собрались сегодня, чтобы принять во всех смыслах знаменательное и судьбоносное решение - определиться с назначением нового пятого высокого судьи. Не хочу показаться пафосным, но волею случая нам посчастливилось найти госпожу Икуми Мурао, чья проба крови показала ответную реакцию на кровь остальных четырех судей. По протоколу я передаю слово Председателю Суда Прошлого, профессору Валерии Видау.
   Собрание Палаты шло в прямом эфире. Сабрина сидела дома и писала лабораторную работу, поглядывая время от времени на красивое лицо профессора Видау, смотревшее на нее с экрана. В дверь позвонили.
   Сабрина открыла дверь и оторопела - на пороге стоял Лукас.
   - Ты?! Что ты...
   - Слушай, - сказал Лукас, - ты извини меня. Я психанул немного тогда, в секционной. Меня просто реально бесит, когда задирать начинают.
   - Да ладно, чего уж там, - Сабрина посмотрела в пол, наматывая волосы на палец. - Я ж первая начала, если так-то... Хочешь зайти?
   - Вообще да. Я с тобой поговорить хотел.
   Сабрина закрыла дверь за Лукасом и пошла в свою комнату, кивком головы пригласив его за собой. Тот нерешительно потопал за ней, приглаживая торчащие в разные стороны волосы.
   - Классная у тебя комната. О, это Собрание Палаты идет? Смотри, смотри - Видау нашу показывают! Вот ведь круть тётка... Поражаюсь ей. Не женщина - танк!
   - Не то слово! Я на досуге рассказ один пишу, и там главная героиня - это один в один Видау!
   - Ты пишешь? - удивился Лукас. - И о чем?
   - Да так... История любви. Девчачья тема, не бери в голову.
   Ребята увидели, как Валерия без тени волнения на лице встала с кресла и быстрым шагом подошла к Сакде Нок, который кивнул ей и поспешил вернуться к остальным семи членам Палаты.
   "Уважаемые господа! - начала она. - Сегодня, как и сказал господин Нок, важный день. Важный для всего социума и всей планеты. Нам предстоит решить, станет ли госпожа Мурао пятым высоким судьей, заменив безвременно ушедшего от нас высокого судью Вернера".
  
   - Так о чем ты хотел поговорить? - повернулась Сабрина к Лукасу.
   - А, да, поговорить... Я просто после того практикума у Видау в морге окончательно понял, что медицина - не мое. Не лежит у меня душа. Хочу перевестись.
   - Лукас, это из-за того, что я тебе там наговорила? Ты не принимай близко к сердцу! Впереди столько учебы, столько практики. Зачем поспешные выводы?
   - Да при чем тут поспешные. Можно подумать, я когда-то хотел на медицинский. У меня родители врачи, вот я и жил с пониманием, что надо продолжать династию, и все такое. Не буду врачом. Взгляни на меня - какой из меня медик?
   Он развел руки в разные стороны, словно предлагая Сабрине посмотреть на него внимательно и вынести вердикт. Она легонько стукнула Лукаса по руке и улыбнулась:
   - Дурак! Ну и куда ты хочешь перевестись?
   - Хочу в следственное дело. И сразу пойти работать. У меня брат двоюродный в полиции Сан-Паулу служит. Мы, правда, с ним не общались давно, но я уверен, что он мне поможет. Я какое-то время даже готов бесплатно работать, лишь бы практики набираться.
   - Ну-у-у... Хорошо. А я тебе зачем нужна?
   - В смысле? Нет, я не имел в виду, чтобы мы с тобой...
   - Да я не про то! Фу! Дурак!
   - Ой... А я подумал...
   - Зачем ты со мной-то это обсуждаешь?
   - Сам не знаю. Наверное, поддержки хотелось. Не так-то просто дается решение сменить направление в учебе. Родители расстроятся, конечно.
   - Ты не хочешь учиться на медицинском?
   - Не хочу.
   - И хочешь в следственное дело?
   - Хочу.
   - Ну, вот и все. Что тут думать.
   Между тем с экрана продолжал звучать голос Валерии Видау:
   "Мне было всего 37, когда почти 8 лет назад меня назначили. В один день с господином Мартинезом. А спустя пять лет к нашему составу примкнули госпожа Экман и господин Перре. Сейчас нам предстоит сделать выбор еще раз. Это не только поистине важный, но еще и весьма актуальный шаг, ибо нашей апелляции уже несколько месяцев дожидается осужденный, категорически отрицающий свою причастность к убийству. Однако я ни в коей мере не призываю делать поспешных выводов и принимать решение только лишь потому, что работу Суда Прошлого надо возобновить. Решение о назначении госпожи Мурао на должность высокого судьи должно быть беспристрастным и объективным, основанным исключительно на характеристиках ее личности - от этого зависит работа Суда Прошлого и гарантированная защищенность людей от необоснованных обвинений в убийстве".
   - Я тогда, наверное, пойду? - обратился Лукас к Сабрине.
   - Иди. Я провожу тебя. Только знаешь что? - она хитро улыбнулась.
   - Что? - подозрительно спросил Лукас.
   - Как ты будешь следствием заниматься, если ты зеленеешь от вида мертвецов?!
   - И ничего я не зеленею. Просто первый раз на вскрытии был. Подумаешь! В следствии вообще главное не вид кишок переносить, а мозгами работать. А с этим у меня все в порядке. И не только с этим.
   - А с чем же еще?
   - А тебе все скажи! Потом узнаешь.
   Лукас вышел за порог, обернулся к Сабрине и сказал:
   - Спасибо, что поговорила. Я вот тут подумал... Хочешь, сходим куда-нибудь?
   - Какой ты! - улыбнулась ему Сабрина. - Дуй давай!
   Он пошел к лифту, и тут Сабрина его окликнула: "Лукас!"
   Он обернулся и посмотрел на свою почти уже бывшую однокурсницу. В ее глазах читалось смятение, но она все-таки выдавила: "Я согласна. Хочу. Давай сходим".
   Он ухмыльнулся, показал рукой "Пока!" и зашел в лифт.
   "Перед тем, как просить о проведении сегодняшнего Собрания, - говорила Валерия, когда Сабрина вернулась в свою комнату, - мы сделали четыре теста крови госпожи Мурао в разных лабораториях, дабы исключить малейший просчет. Результаты однозначны - во всех четырех случаях проба показала стопроцентную ответную реакцию на нашу с остальными высокими судьями кровь, а значит, с точки зрения работоспособности ядра никаких вопросов нет - совместимость идеальная. Тем не менее лишь от вас, уважаемые члены Палаты, будет зависеть, обретет ли сегодня мир пятого высокого судью".
   Валерия пристально посмотрела на сидящую за столом японскую девушку, от чего та, казалось, заволновалась еще больше, и сказала, обращаясь к присутствующим в зале:
  
   "Как и предписывает протокол, я призываю госпожу Мурао публично подтвердить высокий уровень знаний истории создания и компетенции Суда Прошлого, а также убедить членов Палаты в том, что она действительно знает ценность жизни. Прошу вас, госпожа Мурао!"
   С этими словами Валерия вернулась к своим коллегам и удобно устроилась в красном кресле.
   Японская девушка глубоко вздохнула, выпрямила спину, ладонями пригладила волосы на висках и сказала:
   "Уважаемые господа! Начну я, если не будет возражений, с подтверждения своих знаний о Суде Прошлого, но сначала представлюсь".
   И члены Палаты, и высокие судьи молчали, демонстрируя тем самым отсутствие возражений.
   "Что ж... - еще раз вздохнула девушка и приступила: - Меня зовут Икуми Мурао, мне 32 года. Я живу в Японии и работаю архитектором. Я не замужем, детей у меня нет. Я никогда не помышляла о том, чтобы иметь хоть какое-то отношение к судьбам людей, и о Суде Прошлого знала разве что обрывочные моменты из школьной программы.
   Вчера я внимательно слушала лекцию господина Мартинеза - он подробно говорил про место такого действия, как убийство, в нашей современной жизни и про отношение общества к нему. Еще в детстве, когда я читала истории о дворцовых переворотах, у меня никак не укладывалось в голове, почему на протяжении всей своей многовековой, многотысячной истории человек так легко лишал ближнего жизни. Если я не ошибаюсь, профессор Мартинез говорил, что во второй половине восемнадцатого века на Земле было менее миллиарда человек. Менее миллиарда стало и через неделю после Отравления. Но в восемнадцатом веке, да и ранее, когда, стоит предположить, людей в мире было еще меньше, человеческая жизнь не ценилась так, как сейчас. Видимо, потому что не было того ощущения невосполнимой потери, какое мы пережили 250 лет тому назад. Я пыталась подобрать хоть какую-нибудь аналогию из прошлого, чтобы сравнить с ней убийство по степени неприятия, отрицания и осуждения нашим обществом, но не смогла... Растление малолетних? Избиение беспомощного старика? Я слишком отступила от темы, видимо... Простите. Итак, Суд Прошлого.
   Мы строго наказываем за убийство. Мы живем в условиях физически ощущаемой нехватки людей, но так осуждаем и, чего уж греха таить, так боимся умышленного лишения жизни, что караем за это смертной казнью. У нас нет произвола - есть тщательное расследование, позволяющее до доли секунды реконструировать события преступления, и есть технологии, способные разложить убийство на молекулы. Ошибка, казалось бы, исключена. Есть адвокаты, есть присяжные, которые выносят свой вердикт, и суд, следящий за правильностью ведения процесса. Есть, в конце концов, подсудимые, которые - то ли под гнетом совести, то ли под давлением улик - и сами зачастую не отрицают совершенного ими деяния. Но есть, всегда были и всегда будут неоднозначные ситуации. Чего стоит хрестоматийный случай, о котором написано в любом учебнике по уголовному праву, когда в Испании казнили девятнадцатилетнего мальчишку по обвинению в убийстве старика, за которым этот мальчик ухаживал в надежде заработать себе немного денег на поездку в Уругвай со своей девушкой... Несчастного старика нашли мертвым в наполненной водой ванне, а его племянница хватилась кристаллов своего дяди. Мальчика судили и казнили, а спустя два года совершенно случайно вскрылось, что детектив по невнимательности загрузил в профайл уголовного дела данные из чужого "облака". Спустя еще некоторое время нашлись и кристаллы, которые дедушка, оказывается, просто перепрятал в очередном приступе паранойи. Это был несчастный случай. Члены Палаты пришли к маме мальчика публично просить прощения, а она вышла к ним и, не проронив ни слова, отдала им обручальное кольцо, которое Карлос собирался вручить своей девушке. Она молча закрыла дверь, а член Палаты так и остался стоять на крыльце с кольцом в руках. Тогда вся сеть пестрила этой фотографией. И данный случай нельзя было назвать единичным. Существуй тогда Суд Прошлого, кто знает, может быть, этот мальчик сейчас был бы дряхлым старичком, но жил бы... О, как много он мог бы оставить после себя!
   И вот 110 лет назад благодаря случайности - а ведь так оно всегда и бывает в жизни - начал свою историю Суд Прошлого. Два метеоролога из моей страны путем долгих и упорных экспериментов вывели химический состав так называемого "ядра", которое они хотели использовать для точного прогнозирования сейсмической активности, однако эксперимент с треском провалился. Хотя "провалился" - это неправильное слово, так как ядро неожиданно для всех показало поразительно активную реакцию при соприкосновении с кровью. Еще 20 лет ушло на то, чтобы лучшие гематологи, микробиологи, химики и невропатологи завершили создание эталонного ядра..."
   "Госпожа Мурао, - послышался голос одного из членов Палаты, - я думаю, что вы достаточно рассказали об истории становления Суда Прошлого. Поскольку все мы, тут присутствующие, хорошо ее знаем, предлагаю вам перейти к рассказу о сути работы Суда. Прошу вас".
   "Хорошо, - Икуми еще раз вздохнула, хотя выглядела и вела она себя уже довольно спокойно. - О работе Суда Прошлого. Любой приговоренный к смертной казни по обвинению в убийстве вправе подать апелляцию в Суд Прошлого, чтобы доказать, что убийства он не совершал. Как я помню, всего за всю восьмидесятивосьмилетнюю историю работы Суда было подано 518 апелляций. Но я опять углубляюсь в историю, извините... Если Суд Прошлого подтвердит, что осужденный не совершал убийства, его смертный приговор подлежит автоматической отмене. Если же Суду Прошлого станет ясно, что осужденный действительно является убийцей, то смертный приговор в отношении него приводится в исполнение прямо в Квадрате. Сама суть процесса в Суде Прошлого обусловлена особенностью работы ядра. Для этого должны быть пять человек, обладающих высочайшими моральными качествами, которых называют "высокие судьи". Их кровь имеет особый состав и должна показывать стойкую ответную реакцию на кровь остальных судей. Статистически такой судья - один из 200 миллионов человек. Далее, чтобы быть назначенным на эту должность, кандидат в высокие судьи должен убедить Палату, что он знает ценность человеческой жизни. И еще одно непременное условие - каждый высокий судья должен быть абсолютно беспристрастен к осужденному, иначе, как показывают испытания, реакция с ядром может дать ложный результат. Процесс апелляции происходит в Квадрате - такое название это помещение получило из-за своей геометрической правильности. Судьи уединяются с осужденным, который пристегивается к креслу. Аппарат забирает у каждого судьи 221 миллилитр крови и смешивает с кровью других высоких судей. Из-за своего состава после смешивания кровь судей становится органически единой субстанцией. К ней примешивается кровь осужденного, пропускается через ядро, где происходит контакт с ДНК убитого. В результате устанавливается объективная причинно-следственная связь - был ли осужденный истинной причиной смерти убитого. Если да, ядро окрашивается в красный цвет, если нет - в белый. Как только ядро окрасилось в белый, осужденный отстегивается от кресла и может быть свободен. Если ядро окрасилось в красный цвет, осужденному прямо в кресле отсекаются кисти рук, и он погибает от потери крови, то есть происходит казнь. Если коротко, то вот что представляет собой процесс в Суде Прошлого".
   Один из членов Палаты прокашлялся и спросил:
   "Расскажите нам в порядке проверки ваших знаний, часто ли осужденные к смертной казни подают апелляцию?"
   "Нет, не часто, поскольку, как правило, если осужденный действительно виновен, то он либо признает свою вину, либо после вынесения смертного приговора понимает бессмысленность апелляции, и его казнят экзекьюторы на основании приговора суда. Самая большая часть апелляций была подана в первые годы работы Суда Прошлого - люди пытались ухватиться за это как за соломинку, но как только стало понятно, что в Суде Прошлого никого обмануть нельзя, ибо нельзя обмануть прошлое, количество апелляций убавилось. Но все равно люди не теряют надежды на удачу и порой заявляют апелляции даже тогда, когда прекрасно знают о своей виновности".
   "Может ли теоретически случиться такое, что вместо судьи в заседании примет участие другой человек - тот, один из 200 миллионов, чья кровь оказалась годной?"
   "Нет, поскольку чтобы активировать способность крови давать реакцию при контакте с ядром, официально назначенному высокому судье член Палаты вживляет специальную капсулу с реагентом. На всю жизнь. Случайность исключена".
   "Скажите нам, из 518 апелляций, поданных за годы функционирования Суда Прошлого, сколько было удовлетворено?"
   "Было удовлетворено 44 апелляции. Это 44 жизни, спасенные от незаконного обвинения, и 44 вопиющих ошибки предварительного следствия. Представляете, что они сейчас все были бы казнены..."
   "Что ж, - сказал член Палаты, - полагаю, что госпожа Мурао подтвердила высокий уровень знаний. И раз уж мы логично подобрались к этой части нашего Собрания, то готовы вас выслушать: так почему вы считаете, что знаете ценность жизни?"
   Икуми немного помолчала, положила руки себе на бедра и продолжила:
   "Сколько себя помню, мне всегда нравилось строить. Когда я была маленькой, мне не нужны были никакие игрушки, кроме конструкторов. Мои подружки бегали по локациям, играли там в королев, принцесс, фей. Тянут меня за руку в Среду - а я ни в какую. Я строю. В моей памяти часто всплывает картина, как я, шестилетняя девочка, собираю из конструктора маяк. И до того он мне примитивным показался, что я сама выточила нужные детали и сделала внутри корпуса винтовую лестницу, а в прожектор вставила настоящую лампочку. Сомнений, кем стать, у меня никогда не было.
   Конечно, я прекрасно понимала, что строить какие-нибудь там небоскребы по моим проектам никто не будет - у нас пустуют сотни тысяч квадратных метров зданий и сооружений на любой вкус, любых размеров и цветов. Сейчас вообще строят немного. Но меня это нисколько не сдерживало. Я без остановки рисовала проекты новых корпусов представительства Палаты, театра старой оперы, аэрообогатительных станций, медицинских лаунжей... Я рисовала так много и так, по признанию профессоров нашего университета, недурно, что меня освобождали от практических экзаменов, а я только злилась - да дайте же мне как раз порисовать! Мои работы были не просто рисунками - они были наполнены жизнью. Фигурка человека, который на моем проекте заходил в дверь, была не каким-то рядовым элементом плана типа деревца или кустиков, как у всех - она была его непосредственным участником! Человечек жил в этом проекте. Я придумывала ему имя, представляла, как он сейчас зайдет в построенное по моим чертежам здание, как будет там передвигаться... Комфортно ли ему? Помянет ли он добрым словом архитектора или, напротив, пожелает, чтобы у меня отсохли руки?
   Моя семья жила очень небогато. Мама работала в клининговой зоне нашего токийского представительства Палаты, а папа вообще умер через два года после моего рождения. Он был весьма странным человеком, яростным противником всего технического. Он зачитывался Толкиеном, не пользовался левиподом, ходил только пешком, а за пять лет до смерти принудительно отключил синхронизацию чипа роговицы глаза с "облаком". Из-за отсутствия бэкапов, когда у него диагностировали опухоль в мозгу, было уже поздно.
   13 лет назад мама в попытках заработать нам с ней побольше денег устроилась на работу в клининговый отдел бюро "Кайерс-энд-Мист". Нельзя сказать, что там она стала получать на порядок больше, но семейный бюджет мы все же смогли подправить. Я, как могла, тоже подрабатывала - делала иллюстрации средневековых замков к историческим книгам".
   "Простите мне мое невежество, - послышался голос Валерии Видау, которая утонула в кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, - но не могли бы вы пояснить, что это за бюро - "Кайерс-энд-Мист"? А то вы так о нем говорите, как будто мы знаем".
   "Да, конечно, госпожа Видау, - Икуми напряглась, потому что никак не могла понять, то ли Валерия со всеми разговаривает в такой весьма жесткой манере, то ли она питает к Икуми неприязнь, однако быстро сообразила, что сейчас не время отдаваться этим ненужным мыслям, и сосредоточилась на защите своей кандидатуры. - Компания "Кайерс-энд-Мист" была, да и сейчас является, топовым японским архитектурным бюро. Они делали проекты реконструкций и реноваций не только для крупных заказчиков в Токио, но и по всему Японскому архипелагу. Мама прекрасно себя зарекомендовала на работе, ее повысили до начальника клинингового отдела, а управляющий директор бюро просил, чтобы она лично следила за безупречной чистотой его кабинета. Она потихоньку стала закидывать удочки на предмет стажировки своей доченьки в "Кайерс-энд-Мист", и в один прекрасный момент управляющий директор сдался. Я получила четырехмесячный контракт на стажировку. Никаких денег, конечно, не платили, да мне и не надо было - я стала стажером не где-то, а в "Кайерс-энд-Мист"! Через полгода можно было дослужиться до ассистента, начать получать жалование. Ну а дальше бы я уж позаботилась о своей карьере. Через пару недель после моего чудесного попадания в "Кайерс-энд-Мист" туда взяли еще одного стажера - парня с моего курса. Красивого, как бог... Он был такой высокий, спортивный, глаз не оторвать! Иногда он расстегивал две верхние пуговицы рубашки, когда было жарковато, а я ходила мимо его стола туда-сюда со стаканчиками воды, чтобы хоть краем глаза взглянуть на островок выглядывающей из-под рубашки груди. Я в него влюбилась очень быстро. Он, конечно, это довольно скоро понял, и отказать ему я не смогла, да и не хотела. Он был просто неуемный - мы, наверное, каждую пятницу вечером, когда все уходили, закрывались в туалете и занимались сексом до потери сознания. Рисовал он весьма прилично, но до меня ему было далековато. Техника, скрупулезность - с этим никаких проблем, но вот фантазия явно была его слабым местом.
   Я познакомила его с мамой, стала приводить к себе домой. Да, звали его Эйзо Окада. Я просто летала с ним... Омрачало сказку только одно - каждый из нас был кандидатом на вылет, поскольку нам сразу сказали, что успешно завершит свою стажировку только один - тот, чей проект ветлечебницы более всего впечатлит управляющего директора. Это справедливо: лучшее бюро - лучшие таланты.
   Однажды вечером, накануне дня защиты, мы сидели у меня дома, и Эйзо попросил глянуть его проект. Он принес его с собой в тубусе. Никаких проекций - все должно быть начерчено на бумаге. Что я могу сказать - с листов на меня смотрело идеальное четырехэтажное прямоугольное здание. Такими делали гостиницы веке в двадцать втором в Калифорнии. Практично, красиво и... скучно. Я же для своего проекта позаимствовала структуру шестеренки из старых часов. Все помещения моего двухэтажного здания были равноудалены друг от друга. В центре находились рецепция и приемный покой, от которого можно было моментально добраться до нужного отделения, а закольцованность здания позволяла при необходимости задать для внутренней территории собственные микроклиматические параметры. Я всегда хорошо продумывала не только художественную и техническую части своих проектов, но и сугубо утилитарные свойства объектов. Не буду мучить вас деталями. Когда он увидел мой проект, то протянул: "Мда-а-а". Я тогда сразу и не поняла, то ли ему слишком понравилось, то ли наоборот. В ту ночь я попросила его остаться у меня. В первый раз. У нас даже был хитроумный план - он попрощался с моей мамой, ушел, а потом залез ко мне через окно.
   Утром мы пришли на защиту. Первым выступал Эйзо. Он достал свой проект и начал презентацию. Говорил он красиво и артистично, словно пытался впарить набор лазерных насадок для зубного пера. Потом настала моя очередь. Я открыла тубус и первое, что почувствовала, - это ударивший в нос запах кофе. Я достала оттуда залитые коричневые листы... В общем, вы, конечно же, поняли, что никакой защиты тогда у меня не получилось, и Эйзо прошел в ассистенты. Управляющий директор попросил меня не расстраиваться, а потом сказал мне собрать свои вещи и покинуть офис. Эйзо, кстати, после той защиты мне не позвонил и не написал ни разу. Он довольно быстро дослужился там до позиции специалиста, но дальше не продвинулся.
   Я не стала говорить маме про то, что сделал Эйзо, а просто сказала, что его проект был лучше, чем мой. Она очень расстроилась, пообещала поговорить с управляющим директором, но я ей запретила это делать. И все же она несколько раз ходила к нему, просила, рассказывала, какая ее доченька умница-разумница, чем в итоге так его достала, что через неделю вещи пришлось собрать и ей. Ничего личного - просто менеджмент. Я бы на его месте так же поступила.
   Не буду рассказывать, через что нам с ней тогда пришлось пройти. Тот свой проект я отрисовала заново довольно быстро, и даже нашла в прошлом варианте неточности и устранила их. Кстати, через десять лет после того позорного окончания стажировки "Кайерс-энд-Мист" купили мой проект - эта ветлечебница стоит сейчас в Осаке. Тогда же, после покупки проекта, они предложили мне у себя позицию специалиста, но я им отказала, потому что на моем месте работы условия были не такие уж и плохие. Хотя кого я обманываю. Из-за непрошедшей обиды отказала. Правда, когда через полгода меня позвали уже на позицию ведущего специалиста и за совсем другой гонорар, я согласилась. Управляющий директор был прежний. Много позже мы с ним как-то напились, и я, спрятав гордость, рассказала ему про ту защиту проектов, про поступок Эйзо. Он на удивление ровно к этому отнесся. "А ты бы хотела, чтобы все сложилось иначе?" - спросил он меня. "Нет..." - ответила я, но на самом-то деле, конечно же, я хотела, чтобы все сложилось по-другому! Конечно же, я хотела, чтобы моя мама не повесилась из-за того, что три месяца сидела без работы. И конечно же, я хотела ходить с коллегами в бар после рабочего дня в "Кайерс-энд-Мист", а не мчаться после двенадцатичасовой смены в клининговой зоне представительства Палаты на другой конец города, чтобы в частном порядке натаскать школьника на поступление в архитектурный.
   Каково же было мое потрясение, когда в составе команды, которой я пришла руководить в "Кайерс-энд-Мист", оказался Эйзо. Лицо было все такое же красивое, а вот фигуру годы не пожалели. Перед командой была поставлена задача по реконструкции офиса юридической фирмы "Мари Моррисон ЭлЭлПи" в Токио, который располагался на девяносто восьмом и девяносто девятом этажах башни "Ле". Меня поражало, что Эйзо вел себя со мной как ни в чем не бывало. Знаете, есть такая порода людей, которые могут создать себе миф со своей собственной правдой и свято в него уверовать, и это был его случай. Но во мне кипела злоба! Если бы не его подлая подножка, не десять пропущенных из-за него лет, кто знает, кем бы я была сейчас в "Кайерс-энд-Мист"! Уж точно не каким-то там ведущим специалистом...
   Однажды, на дне рождения бюро, я позволила себе выпить лишнего. Это случилось на глазах у всей фирмы, у всех одиннадцати человек. Я встала из-за стола, чтобы налить себе кофе, и спросила коллег, захватить ли кому-нибудь чашечку. Эйзо попросил. Я взяла чашку, подошла к нему и вылила кофе ему на голову. Конечно, он начал орать - и от возмущения, и от унижения, и от боли, разумеется, тоже. А я на него рявкнула: "Лучше б тогда ты мне вылил кофе на голову, а не в тубус!"
  
   Я видела, как управляющий директор тогда посмотрел на меня, опустил глаза и покачал головой.
   Но я вернусь к реконструкции офиса юридической фирмы. Мы осуществляли и авторский, и технический надзор за реализацией проекта, и постоянно находились на площадке. Я и Эйзо. Проект реконструкции предполагал, помимо прочего, замену стен эркеров дрейнером, чтобы окна эркеров как бы висели в воздухе. Дрейнер - это такой загущенный воздух, сверхпрочный материал, невидимый глазу. Я не инженер, но по опыту знаю, что если происходит установка неокрашенного дрейнера, то на него обязательно наносят такие большие ярко-оранжевые иксы люминесцентной смываемой краской, чтобы бригада знала, что тут стена. Нет иксов - значит, тут пустота. Готовый дрейнер монтируют в специальных очках, позволяющих видеть структуру и контур дрейнерных плит и блоков. Я в свое время тысячу раз уже это говорила, но все равно повторюсь - я была тогда на девяносто девятом этаже, потому что дрейнерные блоки для установки вместо стен эркеров изготавливались по моим чертежам, и мне надо было контролировать их монтаж. Отчетливо помню, как инженеры начали устанавливать дрейнеры в эркеры. Не видела, конечно, самих дрейнеров, но точно видела, что инженеры их монтируют. Видела! Я еще тогда удивилась, спросила их, почему они не наносят иксы на дрейнеры, а они ответили, что установят все блоки сразу, чтобы за один заход закрыть весь контур, а потом сходят за краской. Как только они начали монтаж, я даже надела очки и убедилась - все верно, они действительно устанавливали дрейнерные блоки! Я сняла очки, открыла проект, не помню уже, для чего, и погрузилась в него. Потом они ушли за краской, а на этаж зашел Эйзо, чтобы проверить углы наклона блоков, но сразу стушевался, когда увидел, что стены не помечены люминесцентной краской. А я его успокоила - сказала, что инженеры как раз пошли за краской, и что все дрейнерные блоки установлены. Он начал замерять углы, двигаясь от эркера к эркеру слева направо. Прислонял датчик к блокам и фиксировал значения. Со стороны казалось, будто он замеряет воздух. Я была тогда словно под гипнозом - смотрела на него, вспоминая, как мне было с ним хорошо, как я не могла дождаться уединения с ним, как не могла сосредоточиться на работе, мечтая о его члене у себя во рту... Простите, мы же в эфире... Но ведь я должна быть открытой... И каким дерьмом он оказался! Пока я смотрела на него, то фантазировала, как сейчас он прислонится к очередной дрейнерной стене, а там ничего нет! И мне настолько этого захотелось, что аж стало токать в голове от волнения. Вот он подходит к последнему эркеру, в правой руке у него датчик, он прикасается к стене обеими руками и с криком ныряет в бездну... Да-а-а... Вдруг я опомнилась. От крика. Сердце словно вылетело из груди, когда я не обнаружила Эйзо на этаже. Его не было! Я подбежала к самому левому эркеру и очень осторожно поднесла руку к условной границе стены - там был дрейнер. Я прошла так каждый эркер, пока не добралась до последнего. Там не было стены - я это сразу почувствовала. От осознания того, что подо мной почти 400 метров, и ничто не защищает от этой высоты, у меня закружилась голова. В этот момент на этаж вбежали инженеры и мой ассистент...
   От Эйзо в буквальном смысле слова ничего не осталось. Удар был такой силы, что не нашли даже его чип роговицы глаза. Детектив изъял данные последней синхронизации из его "облака" - они показывали волнение, но по совместному заключению патологоанатомов и психологов это не свидетельствовало о суициде. Эйзо волновался из-за того, что на дрейнерных стенах отсутствовали люминесцентные иксы, и ему психологически было некомфортно. Что касается данных с моего чипа... Меня подставили мои же фантазии - они дали такой мощный психоэмоциональный фон, что детективы, а впоследствии и присяжные, истолковали это как сильное волнение перед тем, как толкнуть человека в пустой проем. А какие тут еще могли быть варианты...Я даже не таю на них зла.
   Инженеры, чтобы себя выгородить, отрицали мои возмущения из-за отсутствия люминесцентной краски на блоках. Напротив, они утверждали, что когда пошли за краской, то якобы предупредили меня, что в последнем эркере не установлен дрейнер, и попросили меня проследить, чтобы никто к этому эркеру не приближался.
   На следствии и в суде против меня дали показания все коллеги. Нет, обо мне они отзывались, конечно, как о прекрасном сотруднике и квалифицированном специалисте, но вот о моем отношении к Эйзо твердили в один голос - ненавидела. Разумеется, все говорили про тот случай на дне рождения бюро. Ключевыми стали показания управляющего директора, которому я рассказывала о том, как Эйзо меня подставил в конкурсе на место стажера. Присяжные сопоставили факты, изучили мою биографию и установили, как им показалось, мотив. Да я и сама на их месте, наверное, подумала бы так же. Кто мне поверил бы? Приговор суда был ожидаемым. Помню, что как только судья его провозгласил, я внимательно посмотрела на свои запястья, представляя, как мне отсекают кисти...
   Я пропустила срок подачи апелляции в Суд Прошлого. Мой адвокат накануне сломал себе позвоночник, а его помощник подал апелляцию на два дня позже. Я просила приговорившего меня судью восстановить мне срок, но получила отказ - по-человечески он был абсолютно убежден в моей виновности. Я писала на имя Председателя Суда Прошлого, госпожи Видау, но ответа тогда не получила.
   Еще помню, как накануне дня казни я сидела в камере и думала только лишь об одном - как бездарно она спроектирована.
   Утром ко мне в камеру зашел экзекьютор и повел на казнь. Он был вежлив, тактичен, и я почему-то даже думала, что сейчас случится чудо, и он выведет меня из тюрьмы на улицу. Когда мы подходили к двери комнаты, в которой приводится в исполнение приговор, ему позвонили - госпожа Видау вернулась из командировки, рассмотрела мое ходатайство о принятии апелляции и оперативно его удовлетворила. Я ей до конца своих дней буду благодарна. Боже, как я тогда рыдала... Это то чувство, когда ты понимаешь, что уже все - надежды нет, но вдруг внезапно она тебя посещает, как в сказке.
   На Суде Прошлого я была спокойна. Я знала, что не убивала, а это означало только одно - ядро окрасится в белый цвет. Хорошо помню всех - госпожу Видау, господ Мартинеза и Вернера, госпожу Экман и господина Перре. Их знает весь мир, и вот - в режиме реального времени моя кровь смешивается с их кровью, чтобы вытащить меня из этого болота... Как только ядро окрасилось в белый цвет, фиксаторы на кресле отстегнулись, и я встала. В голове звенела только одна мысль - какой же мелочью было все до этого в моей жизни... Стажировка, упущенные годы, даже смерть мамы. Я была жива! Я отвоевала это право. И я совершенно определенно знаю ценность жизни. Благодарю вас за внимание".
   С минуту в зале было тихо. После этого пошли вопросы от членов Палаты:
   "Справедливо ли будет утверждать, что у вас была возможность толкнуть вашего бывшего возлюбленного в незакрытый дрейнером проем?"
   "Была, конечно, но разве что теоретическая, - ответила Икуми, глядя в глаза члену Палаты. - Я же не знала, что инженеры ушли, не установив дрейнерные блоки в последнем эркере".
   "А если бы знали?"
   "Я никогда бы этого не сделала".
   "В отношении инженеров было какое-то расследование?"
   "Как только мой приговор был отменен, руководство "Кайерс-энд-Мист" уволило их. Насколько я знаю, полиция возбудила дело о халатности и о даче ложных показаний, но, честно говоря, я за этим не слежу".
   "Госпожа Мурао, - сказал Сакда Нок, - не секрет, что это я обратился к вам с предложением выдвинуть свою кандидатуру на пост высокого судьи, как только стало известно, что ваша кровь подходит. Поясните, что побудило вас принять мое предложение и прийти к нам на Собрание Палаты?"
   "Как я говорила в самом начале, господин Нок, мне и в голову никогда не приходило, что я тут окажусь. И не знаю, как бы отнеслась к вашему предложению, если бы вы подошли ко мне на улице и спросили, а не хочется ли мне стать высоким судьей. Но после того, как я побывала в Квадрате... Пока я сидела в кресле и наблюдала всю эту процедуру - и как у судей забирают кровь, и как ее забирают у меня - то чувствовала кожей запястий то место в фиксаторе, откуда выходит лезвие и пронзает руку с той же легкостью, с какой крыло птицы рассекает воздушную толщу. Я знала, что не виновата, но знала и про небольшое количество оправданных. А вдруг ошибка? Вдруг случайность? Я же ведь такая... "везучая". После того, как процесс закончился, и фиксаторы открылись, я поняла, насколько ценен Суд Прошлого. Как после этого, побывав в шкуре осужденного, можно отказаться от судейства? Это величайшая честь для меня".
   "Кроме чести что-то еще вами движет? Деньги? Статус? Известность? Тщеславие? Ведь ваше имя будет вписано в историю".
   "Тщеславие? Известность? Я вас прошу... Это как раз то, что лежит на другой чаше весов, но, к счастью, не перевешивает в пользу ответа "нет". А деньги..."
   "Да, деньги. Расскажите нам, кстати, про денежное содержание и статус высокого судьи".
  
   "Насколько я знаю, годовое денежное содержание высокого судьи составляет 5 миллионов долларов. Не баснословная, но все же очень большая сумма. При этом судья сохраняет возможность работать по своей основной профессии".
   "Вы зарабатываете такие деньги? В год?"
   "Нет, что вы!"
   "Про статус не рассказали".
   "Ну, высокий судья имеет непререкаемый авторитет в обществе. А еще он наделен абсолютной неприкосновенностью".
   "Как перестать быть высоким судьей? Если не считать смерть".
   "Насколько я помню, статус высокого судьи прекращается либо вследствие собственного заявления о сложении полномочий, либо если высокий судья совершил поступок, который позволил членам Палаты усомниться в его высоких моральных качествах. Тремя четвертями голосов Палата может прекратить полномочия высокого судьи, и тогда ему делается инъекция, которая дезактивирует способность крови давать реакцию при контакте с ядром".
   "Вы обладаете высокими моральными качествами?"
   "Не вижу оснований сказать "нет", - ответила Икуми, пригубив воды.
   "Вы нам полчаса назад рассказывали про член во рту!" - иронично воскликнула Валерия.
   "Да, но я ведь и не высокий судья еще", - улыбнулась ей в ответ Икуми.
   "Что ж, - сказал Сакда Нок, когда убедился в отсутствии других вопросов, - мы с членами Палаты сейчас посовещаемся и огласим решение".
   В зале стало шумно. Корреспонденты в прямом эфире рассказывали своим зрителям о процессе, делали ставки на исход голосования, но особенно активному обсуждению была подвергнута сама Икуми Мурао. Спустя почти час Сакда Нок, держа в руках небольшой полупрозрачный футляр, подошел к столу, за которым сидела кандидат, и произнес:
   "Шесть голосов "за", два - "против". Решение принято. Госпожа Мурао, разрешите вас поздравить: вы - новый высокий судья!"
   Икуми встала с места и улыбнулась. Сакда Нок подал ей руку, и они обменялись рукопожатиями. После этого он открыл футляр, достал оттуда инъектор и приложил его к плечу нового высокого судьи.
  
  
  
   Глава 5.
  
   Валерия летела обратно в Сан-Паулу. Она сидела в своем левиподе почти не двигаясь и завороженно смотрела на синюю гладь раскинувшегося внизу Атлантического океана. В Сан-Паулу накопилась целая гора работы, часть которой можно было бы поделать в дороге, но Валерия была так измотана, что решила отвести все полтора часа пути на отдых.
   Раздался звонок дочери:
   - Мамуль, доброе утро!
   - Здравствуй, родная! Как же я рада, что ты позвонила! А у меня, наоборот, вечер.
   - Мам, я смотрела ваше Собрание! Так интересно! Ты у меня такая крутая, просто слов нет! Аж не верится, что это моя мама!
   - Детка, не смеши меня! - Валерия сидела, подперев голову кулаком. - Я та-а-а-к устала, ты бы только знала... А через две недели обратно лететь - назначено заседание в Квадрате. Как ты там у меня?
   - Я нормально. Сдала сегодня зачет. Вечером с ребятами полетим в Мамонтову пещеру - это на противоположном конце Австралии.
   - Все понятно с тобой. У нас на прошлой неделе, ты не поверишь, умерла преподаватель вашего университета с кафедры литературы. Ужас.
   - А как ее звали?
   - Стефани Джефферсон. Знала ее?
   - Не, мам, первый раз это имя слышу. Я с той кафедры почти никого не знаю.
   - Понятно. Как там отец? Видитесь?
   - Конечно. У него женщина какая-то появилась, он сам говорил. Правда, я ее не видела. А у тебя?
   - А у меня - что?
   - Никого нет на горизонте?
   - Лея, опять ты!
   - Мам, ну ведь нельзя так. Одной. Работа, работа, работа! Ты себя не жалеешь совершенно, мам.
   - Детка, два момента. Первый - мне пока комфортно одной, вот честно тебе говорю. А второй - я не хотела бы обсуждать с тобой свою личную жизнь. Без обид, ладно?
  
   - Да я и не обижаюсь. Просто мне как будущему психологу все это немного в другом свете представляется. Ты сейчас куда? Домой? Или на работу пойдешь?
   - Какая работа - с ног валюсь! Да и время будет начало девятого по местному, когда прилечу, а я все еще по парижскому живу. Отоспаться надо.
   - Ладно, мам, я побежала, сейчас за мной Ник зайдет.
   - Что за Ник?
   - Да парень один. Без ума от меня!
   - Лея, детка...
   - На медицинском учится, - Лея вовремя ввернула в разговор эту информацию.
   - Хм-м... На медицинском? Фото хоть покажешь?
   - Покажу, покажу. Классный парень - 9 баллов по десятибалльной шкале Лее-метра! Все, мамуль, давай! Целую тебя!
   - И я тебя. А на кого он конкретно учится, Ник твой?
   - Ой, мам, я не могу! - расхохоталась дочь. - Ты самый медицинский медик из всех, кого я знаю! Мне правда надо бежать! Чао!
   - Не пропадай, детка.
   Наутро Валерия приехала в "аквариум". Проведя рабочее совещание с персоналом сектора патологоанатомической медицины, она уединилась в кабинете, чтобы разработать вопросы к зачету для своего курса в университете.
   "Вы разрешите?" - послышался голос в дверях. Валерия подняла голову и увидела на пороге Арманду Тоцци.
   - Арманду! Какая неожиданность. Милости прошу. Я арестована?
   - Профессор, каждый божий раз, когда мы с вами встречаемся, вы спрашиваете: "Я арестована?"
   - Арманду, юный мой друг, ты самый занудный парень, которого я знаю! Не удивительно, что ты никак себе девушку не найдешь. Кофе будешь?
   - Вот при чем тут девушка?! Я к вам по другому вопросу вообще-то.
   - Бу-бу-бу! Девушкам, Арманду, нужно чувство юмора в первую очередь. В первую, понимаешь? Поверь мне - я знаю, о чем говорю.
   - И все же я к вам с вопросом.
   - Что ж, располагайся. Кофе-то налить, спрашиваю?
  
   - Не отказался бы.
   - Только не занимай у меня много времени, сделай одолжение, - сказала Валерия, разливая горячий напиток на две чашки. - Мне оно сегодня еще пригодится. Ну, что у тебя?
   Арманду сел напротив Валерии, начертил в воздухе пальцами у нее перед глазами небольшой прямоугольник и на образовавшийся эсэм-пад спроецировал отчет, полученный от нее ранее по результатам исследования трупа профессора Стефани Джефферсон.
   - Госпожа Видау, я изучил ваше заключение и хочу кое-что уточнить. Я правильно понимаю, что, если основываться на данных ее чипа и вашем опыте, Джефферсон совершенно точно не сама приняла латиоид?
   - Совершенно точно? Арманду, друг мой, я не могу быть совершенно точно уверенной даже в том, что ты - Тоцци. Однако... - Валерия замолчала.
   - Однако - что? Вы сказали "однако..." Что "однако"?
   - Однако, - помедлила Валерия, - у меня нет ни одного объективного основания полагать, что госпожа Джефферсон добровольно и осознанно приняла латиоид. Я более чем внимательно изучила ее показатели и считаю, что она этого не делала.
   - Ясно. Убийство.
   - Боюсь, что да. Сама она не принимала, а спутать эту капсулу ни с чем нельзя, то есть по ошибке латиоид не принять - он так и задумывался. Это ж надо приложить усилия, раскусить его, проглотить жидкость, не принять антидот... В общем... Мда.
   - Я все понял, спасибо. Госпожа Видау, поскольку речь идет об убийстве, а значит, есть вероятность, что преступник окажется у вас в Квадрате, я не смогу вас допросить. Вы у нас спецсубъект, лицо беспристрастное и неприкосновенное. Может ли кто-то из "аквариума" дать показания? Такой же компетентный, как вы? Это надо для суда, потому что без суда мы даже задержать не сможем подозреваемого, не говоря уже об аресте.
   - Вот это да... Уже есть подозреваемый?
   - Не могу раскрыть, профессор.
   - Да я ж не прошу имя... И не волнуйся - дам тебе лучшего своего сотрудника. Присылай форму свидетельских показаний. Я проверю и отдам ему на подпись.
   - Спасибо, профессор! - радостно поблагодарил ее капитан.
   - Надо же, мы улыбаться умеем. Все, мое время на тебя иссякло.
   - До свидания, профессор!
  
   - До свидания, до свидания, - Валерия уже не смотрела на Арманду, а вернулась к вопросам для зачета.
   На площади Феррейра, где Лукас, постукивая от волнения пальцами по бедрам, ждал начала свидания, стоял мим и изображал человека, у которого сломался зонтик во время дождя. Лукас ни разу не видел настоящего мима, поэтому смотрел на него, широко улыбаясь и ничего не замечая вокруг.
   - Молодой человек, не подскажете, который час? - послышался рядом с ним задорный девичий голос.
   - Ага, - пробормотал Лукас, не отрывая взгляда от мима, который "бежал" от тучи и изображал ужас из-за невозможности укрыться от ливня.
   - Дурак! - усмехнулась Сабрина.
   Лукас моментально обернулся на голос и улыбнулся. Перед ним стояла Сабрина, а рядом с ней - девушка с букетом цветов. Глаза девушки быстро бегали из стороны в сторону, она нервно улыбалась, иногда поглядывая на свою подругу.
   - Забавно, что на дурака ты откликаешься охотнее, чем на молодого человека! - хихикнула Сабрина.
   - Привет! Классно парень изображает! Смотрите! - он повернулся обратно к миму, который теперь сидел на полу и безучастно "мок" под дождем.
   - Глупый! Он часто здесь выступает! Я уже видела это. Да, познакомься - это моя подруга Марика.
   - Лукас, - протянул он руку девушке, но с ее стороны не последовало никакой реакции.
   Все трое стояли и молчали. Тут Сабрина с энтузиазмом предложила: "А давайте, может, сядем и посидим где-нибудь? Поболтаем?"
   Настроенный на нормальное свидание, а потому порядком разочарованный происходящим Лукас уже собрался из вежливости принять это предложение, как подруга Сабрины вдруг сбивчиво затараторила:
   - Ребят... Ребят, я пойду, да? А то мешать вам буду. Сабрина, мы с тобой в другой раз погуляем. Я пошла, да?
   Не дожидаясь ответа, девушка всучила Сабрине свой букет, развернулась и направилась в сторону обелиска.
   - Это тебе, - засмеялся Лукас, взглядом показывая на цветы в руках Сабрины, когда ее подруга скрылась из виду.
   - Ой, да что ты! Не стоило! - подыграла ему девушка.
  
   - А это кто вообще был? - спросил Лукас.
   - Марика, моя подруга, со школы еще знакомы.
   - А с ней все в порядке? Она как будто какая-то то ли потерянная, то ли... чирик-чирик, - он сделал несколько оборотов пальцем у виска.
   - Есть немного. У нее наплывами бывает. Мне жалко ее - росла без мамы, а с отцом не повезло. Он не просто строгим, а прям реально злым каким-то был. В детстве я думала, что он бьет ее. Марика всегда такая зашуганная была, дикая. Правда, когда мы подросли, с ней стало интересно общаться. Она девочка не глупая, сейчас на страховом деле учится, но иногда пришибленная, что ли... Особенно когда о маме своей начинает думать. Короче, на нее иногда накатывает, так что не обращай внимания.
   - Ясно все. Тяжелое детство. А ты хотела, чтобы мы втроем погуляли? Или что?
   - Вот еще! Я когда сюда шла, встретила ее прямо на улице, и она за мной увязалась. Не прогонять же девчонку.
   - Главное, что сама ушла...
   - Ну что? Пойдем?
   - Пойдем! А куда?
   - Ты у нас мальчик, ты и решай, - она посмотрела на него исподлобья, потом запрокинула голову к небу и машинально стала наматывать волосы на палец.
   - Я даже не знаю... Хочешь, пойдем посмотрим старый фильм какой-нибудь?
   - Конечно. А что смотреть будем?
   - В "Галикарнасе", который за углом, будут "Маску" показывать с Джимом Керри, наверное, - сказал Лукас, листая расписание на визуалайзере. - Это комедия. Уже двенадцать голосов против четырех за "Короля Льва", и осталась минута до окончания аукциона. Щас... тоже голосну. Готово - тринадцать против четырех! Точно "Маска", значит, будет. Ты как?
   - Комедия так комедия. Я не против. Идем?
   "Пятьдесят кусков тому, кто найдет этого зеленомордого сукина сына быстрее копов!" - звучало с экрана. Лукас и Сабрина время от времени переглядывались, и когда их взгляды встречались, они моментально поворачивались к экрану.
   - Блин, ну почему сейчас не снимают такие фильмы! - смеясь, воскликнула Сабрина, когда они выходили из зала.
   - Наверное, потому же, почему никто больше не написал, скажем, "Сто лет одиночества", - заметил Лукас.
  
   - "...она объявила бессрочный траур - без покойника, но по пустым надеждам..."
   - Это об Урсуле же, да?
   - О, да мсье и впрямь знакомы с классикой! - брови Сабрины красиво изогнулись, когда она, щурясь, взглянула на Лукаса, неспешно шедшего позади нее со сцепленными за спиной руками.
   - Ну, я много читаю,- сказал он. - А "Сто лет одиночества" я пробовал даже в оригинале читать. В школе самостоятельно испанский пытался выучить. Красивый был язык. Вообще, многие языки были красивыми. Итальянский, например.
   - А я вот никогда не испытывала тяги учить языки. Смысл какой? Не понимаю, как раньше люди говорили на разных языках. Это очень неудобно.
   - Зато интересно!
   - Какой ты жадный до знаний, - улыбнулась Сабрина.
   - А то! Хоть ты и называешь меня глупым.
   - Глупый и есть.
   - Обоснуй! - он посмотрел на нее, не переставая улыбаться. - Ну-у-у?
   - Отстань. Из тебя точно детектив получше медика выйдет.
   - Ты, кстати, уже определилась со специализацией?
   - Не знаю... Думаю вот, может, стать как Видау...
   - Тебе нравится патологическая анатомия?
   - Вообще мне это, наверное, интересно...
   - Или тебе нравится Видау?
   - Глупый! - она хлопнула его ладонью по руке и смущенно улыбнулась. - Но Видау, и правда, классная! Я бы смогла такой же стать!
   - Да неужели? Высокий судья должен постичь ценность жизни, иначе его кровь не подойдет.
   - А я, может, не про высокого судью? Думаешь, если б она им не стала, то не такой крутой бы была? Думаешь, она восемь лет назад разводила кактусы и читала женские романы? Нет.
   Они потихоньку дошли до парка, в пруду которого отражались окна стоящего на той стороне улицы "аквариума".
  
   - Как символично! - сказал Лукас, кивнув в сторону медицинского лаунжа. - Посидим в парке, отдохнем?
   - Напротив "аквариума"? Шутишь?
   - Хорошо, хорошо...
   - Конечно, посидим! - радостно договорила Сабрина, проходя сквозь старинные кованые ворота.
   Немного погуляв по парку, они уселись в стоящие почти друг напротив друга полусферические кресла из измельченной стружки, которые были расставлены на протяжении всего берега пруда.
   - Можно вопрос? - повернулся к ней Лукас. Его голос был совершенно спокойным. Сабрине подумалось, что именно так разговаривают люди, у которых за душой нет камня.
   - Ну давай, - она посмотрела ему в глаза, но сразу отвела взгляд и по привычке вцепилась пальцами в свои длинные волосы.
   - Почему ты согласилась со мной пойти погулять?
   - А ты где-то специально учился задавать девушкам неудобные вопросы? - вспылила было Сабрина и снова посмотрела ему в глаза.
   Взгляд Лукаса был таким недоуменным и добрым, что вспыхнувшее недовольство моментально ушло незаметно для нее самой. Лукас молчал, словно не понимая ее возмущения, и все еще вопросительно смотрел на девушку.
   - Просто в тебе что-то есть. Ой, что я говорю! - последнюю фразу Сабрина прошептала самой себе.
   - Что во мне есть?
   - Да что с тобой? Это твоя тактика заманивания девушек в свои сети? - попыталась она перевести разговор.
   - Нет, не тактика, - Лукас говорил так спокойно и честно, что Сабрина на какую-то секунду почувствовала к нему необъяснимое доверие. - Я вообще всего с одной девушкой встречался. Хотя толком и не встречался. Просто интересно узнать, почему ты приняла мое предложение. Ведь сначала отказала. Помнишь? Когда я приходил к тебе?
   - Дурак! Ты что, не знаешь, что девушку нельзя такими вот идиотскими вопросами заваливать?
   - В смысле - нельзя говорить как есть? - улыбнулся он ей.
   - Глупый! Я себя сейчас идиоткой чувствовать начну!
  
   - Но ты не идиотка. И я действительно не знаю, какие вопросы можно задавать, - Лукас говорил ровно, хотя и было видно, что он немного волнуется, - а какие нельзя.
   - Не удивлена, что у тебя была всего одна девушка! У меня хотя бы два парня было!
   - Да мне, вообще-то, не очень это и важно. Ты сейчас проводишь время со мной, мне с тобой здорово. Зачем мне знать про твоих парней...
   Сабрина совсем растерялась. Лукас был абсолютно не похож на других молодых людей. Никаких клише, дурацких комплиментов, никакого стандартного набора тем для разговоров, чтобы соблюсти формальности свидания и поскорее сдвинуть дело к телесному контакту. Лишь приятная и не наигранная прямолинейность и непосредственность.
   - А я вот хочу знать про твою девушку! - недовольно бросила она Лукасу, но тут же поняв, что сейчас она выставляет себя не в лучшем свете, попыталась улыбнуться.
   - Ее зовут Карина, мы где-то полгода с ней дружили...
   - Дружили! - рассмеялась Сабрина. - Какой интересный термин для... Прости. Продолжай. Карина. И что Карина? - она выпрямила спину, закинула ногу на ногу и обхватила коленку руками.
   - Да ничего особенного. Наши родители работали вместе. Мы еще со школы были с ней знакомы. Начали гулять вместе, дружить.
   - Это твоя первая девушка, надо полагать? Ну, в том смысле, что вы... ну... как бы...
   - Занимались сексом? - как ни в чем не бывало Лукас договорил эту фразу, чего совершенно не требовалось. - Да, первая. Потом она встретила другого парня, влюбилась в него, и мы перестали общаться. Вот, собственно, и все. Она меня не учила, если что, какие вопросы нельзя задавать девушке.
   Сабрина засмеялась и посмотрела на Лукаса. На улице уже стало темно, и к каждому креслу подлетели сферы, на экранах которых возникли свечи, разбавляя темноту теплым желтоватым светом. В больших глазах Сабрины отражение пламени виднелось настолько отчетливо, что Лукасу на мгновение показалось, будто ее глаза - это и есть сферы, в которых едва подрагивает огонек, такой реалистичный, словно это была не имитация, а настоящее пламя. Ее объемные губы, казалось, сейчас вот-вот разомкнутся, и она что-то скажет ему, но Сабрина лишь молчала, поочередно поглядывая то на сферу, то на рябь пруда, то на своего собеседника. Неожиданно для себя она привстала с кресла, потянулась к нему и поцеловала в губы, почувствовав, как Лукас провел рукой по ее волосам и немного наклонил голову влево, чтобы поцелуй стал более глубоким. Сабрина положила правую ладонь ему на плечо, ощутив сквозь рукав футболки контур бицепса. Поцелуй показался ей настолько нежным и упоительным, что захотелось заморозить эту сцену и побыть в ней подольше.
  
   - Глупый... - чуть отодвинувшись от его головы, Сабрина прошептала это почти неслышно для них обоих, и Лукас не понял, прозвучало ли это слово или он прочитал его по губам.
   Она снова откинулась в своем кресле, взглянула на Лукаса и тут же отвернулась, взяв в рот локон волос.
   - Мне очень понравилось, - услышала она его голос.
   - Ты классно целуешься! Я перецеловалась с миллионом парней! Знаю, что говорю! - она искоса глянула на Лукаса, пытаясь уловить его реакцию на сказанное, но он был все так же спокоен. Он еще чувствовал послевкусие этого нежного, но вместе с тем такого сочного поцелуя.
   Они просто сидели и молчали. У каждого в голове роились мысли, о чем бы начать новый разговор, но ничего путного на ум, как назло, не приходило. Всегда становится заметно, что темы для разговора иссякли, и ты это прекрасно понимаешь, а еще понимаешь, что твой молчащий собеседник тоже это понимает, тщетно пытаясь заговорить хоть о чем-то.
   Тут Сабрина внезапно отпрянула и сказала:
   - Мне мама пишет, куда я подевалась! Все, мне пора!
   - Давай я тебя провожу?
   - Неа, не надо! Мы такого круга дали, что почти пришли в мой район. Сейчас на ленте домчу до дома.
   - Сабрина, спасибо за чудесный вечер, - сказал ей Лукас и поцеловал в щеку.
   - И тебе спасибо! Было здорово! - ответила она, поняв вдруг, что Лукас кажется ей красивым.
   Она махнула ему рукой и исчезла на магнитной ленте.
   "Ма-а-ама! Ма-а-ама-а-а!!!" - близнецы наперегонки побежали к Тарье, когда она зашла в дом и скинула с плеча свой рюкзак. По пути из Парижа обратно в Эспоо она провела еще две незапланированных ночи в Хельсинки, куда ее попросил заехать начальник их лаборатории, чтобы встретиться с руководством головного офиса.
   Она обняла детей и прижала к себе, а потом нагнулась и уткнулась носом в их белокурые волосы. Из соседней комнаты неспешно вышла Луиза Гандос. Эта полноватая женщина слегка за шестьдесят уже четыре года работала няней в семье Экманов.
   - Тарья, здравствуй.
   - Здравствуйте, Луиза! Ну, как они? Не сошли с ума с ними?
  
   - Тарья, они мне как дети! Нина в этот раз устраивала номера покруче, чем Томас, но в целом детки умнички - слушались и меня, и папочку. И очень скучали по маме. Видела тебя по сети. Все? Можно поздравить вас с новой коллегой?
   - Ну да. Почти через две недели будет первое заседание с ней.
   - Она мне понравилась. Внушает доверие своей искренностью. Прямо как ты.
   - Прямо как я... - смущенно улыбнулась Тарья.
   - Я тебе еще нужна? - вопрос был скорее риторический.
   - Вы всегда нужны мне! - обернулась к ней Тарья. - Но сейчас я справлюсь. А вы отдохните. Спасибо!
   - Хорошего вечера, - сказала Луиза на прощание, прикрывая за собой дверь.
   Дети сновали вокруг мамы, заваливая вопросами и не давая на них ответить. Тарья подумала, что как бы она ни уставала от этого галдежа, неделя без него заставляла ее чувствовать себя не в своей тарелке.
   - Луиза сказала, что ты себя неважно вела? - обратилась она к Нине, стараясь сделать свой голос строгим.
   - Нет, хорошо, - попыталась оправдаться дочь, в глазах которой отобразился испуг нашкодившего и разоблаченного ребенка. - Просто Том дразнился "курицей", а я ему говорила, чтобы он не обзывался, а он все равно обзывался, и тогда я пришла к нему в локацию, где он строил Эфиливую башню, и разломала ее. А он стал реветь.
   - Малышка, это нехороший поступок. Ты попросила прощения у Тома?
   - Пусть он первый просит! Он же первый начал!
   - Справедливо, - заметила Тарья, - сейчас мы предложим ему извиниться. Томас! То-о-мас! Подойди к нам!
   Когда Тарья в поисках сына заглянула на кухню, на экране шли новости.
   "...будет проходить в Финской национальной галерее. И срочная новость. В Четвертый окружной суд Сан-Паулу только что доставили Тима Кравица, одного из девяти членов Палаты. С места событий передает наш специальный корреспондент".
   Тарья задержалась у экрана, и все ее внимание переключилось на появившегося на экране журналиста, с которым беседовала ведущая:
   - Эрнани, что сейчас происходит в суде?
   - Информации крайне мало. Пока удалось узнать, что ранее, сегодня утром, федеральный судья Уилма Сальгадо удовлетворила ходатайство следствия и санкционировала привод в суд господина Кравица. В силу своего статуса он обладает неприкосновенностью, и даже задержать его без разрешения федерального суда невозможно.
  
   - Тим Кравиц в чем-то подозревается?
   - Это пока не понятно, но судя по тому, что высшее должностное лицо сейчас предстанет перед судом, действительно можно говорить о каких-то из ряда вон выходящих событиях. Вот, пожалуйста, - корреспондент протянул руку в сторону главных дверей суда, - вы можете прямо сейчас видеть, что полиция заводит в здание Тима Кравица.
   На экране мелькнуло изображение высокого мужчины лет под 50, по обе стороны от которого находились полицейские, деликатно подталкивающие его по ступеням лестницы вверх, ко входу в суд.
   - Эрнани, известно ли, чему сейчас будет посвящено судебное заседание? Будет ли оно открытым для прессы?
   - По полученной от администратора суда информации заседание будет открытым, но какой вопрос там будет рассматриваться, сказать пока сложно. Судя по картотеке, все трое федеральных судей, в том числе Уилма Сальгадо, в данный момент заняты в процессах, поэтому остается только догадываться, когда начнется заседание по Кравицу. Мы будем следить за дальнейшими событиями.
   - Спасибо, Эрнани, - ведущая повернулась к зрителям и пояснила. - Это был наш корреспондент с репортажем из Четвертого окружного суда Сан-Паулу, куда только что доставили члена Палаты Тима Кравица. Не припомню такого в новейшей истории, но не будем гадать, а дождемся начала процесса. В продолжение судейской тематики - первое заседание после более чем полугодового простоя вскоре состоится в Суде Прошлого, где несколько дней назад был назначен новый высокий...
   К Тарье подбежал Томас:
   - Мамочка, ты меня искала?
   - А? Что? - растерянно пробормотала Тарья, еще не отошедшая от услышанных новостей. - Да, милый, конечно можно.
   Том хихикнул - в таком возрасте дети уже замечают ошибки или невнимательность взрослых и вполне себе умеют извлекать из этого выгоду. Воспользовавшись маминым ступором, он поспешил скрыться с ее глаз, чтобы избежать разговора, который, как прекрасно понимал Томас, был бы не из приятных.
   Валерия быстро шла по коридору университета. До начала зачета оставалось около тридцати минут, но ей надо было сначала заглянуть к проректору Дайане Лесса, которая пригласила ее к себе часом ранее.
   Возле кабинета проректора, прислонившись спиной к стене, стоял Лукас. Он оттолкнулся от стены, выпрямился и приветливо кивнул Валерии:
  
   - Здравствуйте, профессор!
   - Здравствуй, Лукас. Ты тоже к проректору?
   - Ну да.
   - И что, закрыто?
   - Вроде бы, да.
   Валерия нажала на сенсор, но дверь не поддалась. Она сделала еще несколько нажатий, но, видимо, внутри никого не было. "Лена! Лена!" - позвала она секретаря Дайаны Лесса, крикнув в открытую дверь соседнего кабинета, но и оттуда ей никто не ответил.
   - Что ж, придется подождать, - обратилась она к Лукасу. - Ну? Готов к зачету?
   - Профессор, тут такое дело, - начал было Лукас, но из-за угла коридора появилась невысокая бойкая старушка - директор отделения следственного дела.
   - Госпожа Видау, - поприветствовала она Валерию писклявым, режущим ухо голосом.
   - Добрый день, госпожа Алмейда, - ответила та.
   Старушка решительно подошла к запертой двери кабинета проректора и нажала на сенсор. Второе нажатие, третье...
   "Так я уже делала", - тихонько шепнула Валерия Лукасу, который прыснул со смеху.
   Поняв, что рваться в кабинет бессмысленно, старушка подошла к противоположному кабинету и стала звать секретаря: "Лена! Лена!!!"
   "Так я уже тоже делала", - снова шепнула Валерия Лукасу, и тот рассмеялся в голос.
   Не понимая, в чем причина такого веселья, старушка подошла к Валерии и Лукасу и сказала:
   - Ну что, слышали уже про Кравица?
   - Нет, - удивленно ответила Валерия. - А что с ним?
   - В суд его привели!
   - В суд? - удивилась Видау. - В какой еще суд?
   - В наш, Четвертого округа!
   - В наш?! - опешила Валерия. - Кравиц же в Австралии вроде живет, нет?
  
   - Не знаю, где он там живет, но я сейчас собственными ушами слышала по новостям.
   - А в чем дело-то? - не переставала удивляться Валерия.
   - Так никто и не знает. Говорят только, что его привели в суд. А что там, почему - молчат.
   В этот момент в коридоре показалась фигура проректора Дайаны Лесса. Поздоровавшись с Видау и Алмейда, она приблизилась к своему кабинету, взглянула на чип-ридер и открыла дверь. "Лучше б вы мне на дверь секционной чип-ридер поставили", - фыркнула про себя Валерия.
   "Прошу всех пройти", - сказала Дайана, пропуская вперед Валерию, Лукаса и старушку.
   - Присаживайтесь, пожалуйста, - она пригласила всех троих занять места напротив своего стола. - Сегодня весь Сан-Паулу на ушах стоит из-за привода в суд Кравица. Вот ведь, да? Дожили! Член Палаты - и в суде!
   - Не могу прокомментировать, мэм, - сдержанно ответила ей Валерия.
   - Ну что ж, - Дайана устроилась за столом и посмотрела на остальных. - Госпожа Видау, вас я пригласила как директора медицинского отделения нашего университета. Мне поступило заявление от Лукаса о переводе на следственное дело. Собственно говоря, я вас всех поэтому тут и собрала.
   Валерия вопросительно посмотрела на Лукаса, и он сказал:
   - Профессор, я понял, что не буду работать врачом. Это определенно не моя профессия.
   - Лукас... Ты взрослый человек, и решать тебе. Если это не сиюминутное решение...
   - Это не просто не сиюминутное решение, это чувство, с которым я поступал на медицинский. Не хотел я сюда. Чего я действительно хочу - это стать детективом.
   - Госпожа Видау, - вмешалась в разговор проректор, - у профессора Алмейда нет недостатка студентов на следственном деле, но она готова взять Лукаса без прохождения формальных процедур, если от вас будет рекомендация.
   - Что ж, - вздохнула Валерия, - я бы, конечно, предпочла давать или не давать рекомендации своим студентам не в их присутствии, но что касается Лукаса, то могу совершенно точно подтвердить, что это старательный и честный ученик. Он уверен в себе, деликатен, умен, его отличает способность к аналитическому мышлению, он стремится к установлению причинно-следственных связей. Я сейчас это говорю, - она взглянула на Лукаса, - и понимаю, что из него, видимо, действительно получится хороший детектив. Госпожа Алмейда, я рекомендую вам зачислить Лукаса на следственное дело. Если детектив из него выйдет лучше, чем врач, то мы все от этого только выиграем.
  
   Присутствующие засмеялись.
   - В таком случае, - подытожила Дайана Лесса, - решение принято. Лукас, в течение завтрашнего дня мы оформим твой перевод документально, и уже послезавтра, я надеюсь, ты сможешь начать посещать свое любимое следственное дело.
   - Правда? Спасибо! Спасибо большое! - обрадовался Лукас. - Я могу быть свободен?
   - Да, - ответила проректор. - Госпожа Видау, я тоже не смею вас больше задерживать, тем более, что у вашего курса сейчас зачет. А с госпожой Алмейда мне надо обговорить некоторые технические моменты.
   Валерия и Лукас вышли из ее кабинета.
   - Профессор, я не знаю, как и благодарить вас! Спасибо огромное за рекомендацию!
   - Ты заслужил ее. Тем более, мне не привыкать отдавать своих студентов в детективы, - улыбнулась она.
   - Ну, я пошел. Спасибо!
   - Куда это ты пошел? А зачет?
   - Так я же...
   - А ну-ка мухой на зачет!
   - Профессор, так мы же...
   - Ты слышал, что сказала госпожа Лесса? К учебе на следственном деле ты приступишь только послезавтра. А сегодня ты еще мой студент. И сегодня у тебя зачет.
   - Но я был уверен, что...
   - Я сказала - на зачет!
   Лукас, конечно, не мог не подчиниться.
  
   Глава 6.
  
   Арманду Тоцци сидел в зале Четвертого окружного суда Сан-Паулу и барабанил ладонями по столу. Первое убийство в городе за последние два с половиной года. И первое в его карьере. Да какое...
   В зале было много представителей прессы. Тим Кравиц сидел на скамье напротив судейской трибуны и о чем-то тихо разговаривал со своим адвокатом. Внешне он был совершенно спокоен и лишь изредка покачивал головой в разные стороны, словно не веря в то, что все это происходит на самом деле.
  
   На судейскую трибуну поднялась федеральный судья Уилма Сальгадо. Это была высокая крупная чернокожая женщина с выпрямленными длинными волосами. Мантия делала ее еще больше, чем та была на самом деле. Как и подобает судье, она не выражала ровным счетом никакого отношения к резонансной составляющей происходящего и создавала полное ощущение того, что, какой бы вопрос ни поставили на рассмотрение, он разрешится честно и беспристрастно.
   "Подозреваемый, встаньте, пожалуйста", - вежливо обратилась судья к Тиму Кравицу. Тот нерешительно поднялся с места.
   В этот момент по залу пронеслось шушуканье, очень быстро переросшее сначала в заметный гул, а потом и вовсе в неуместный шум. За те несколько секунд, которые потребовались судье Сальгадо, чтобы отойти от застигшего ее врасплох возмущения и призвать прессу к порядку, журналисты уже успели сообщить своим студиям первую информацию. "И вот, наконец-то, стало известно - у Кравица уже статус подозреваемого!" - говорил в камеру один из корреспондентов. "Судья только что обратилась к члену Палаты как к подозреваемому!" - шептал его коллега из другого новостного канала. Пронзительный стук молоточка навел тишину. Судье не пришлось даже открывать рта - по возникшему на ее лице свирепому выражению вмиг стало понятно: еще хоть слово - и пресса будет удалена из зала.
   Тим Кравиц внимательно смотрел на судью, будто пытаясь взглядом донести до нее, что не сделал ничего не просто криминального, но даже предосудительного.
   - Прошу вас назвать свои имя, возраст и место жительства, - обратилась к нему судья, лицо которой вновь стало спокойным и перестало выражать эмоции.
   - Тим Кравиц, Ваша честь. 53года. Живу в Сиднее, Австралия, но последнее время нахожусь в Сан-Паулу по семейным причинам.
   - У вас есть адвокат?
   - Да, Ваша честь.
   - Кем вы работаете?
   - Я член Палаты. Один из девяти.
   - Вы знаете, в чем вас подозревают?
   - Нет, Ваша честь.
   - Спасибо, присаживайтесь. Детектив, - обратилась Уилма Сальгадо к Арманду Тоцци, - суд просит вас пояснить суть вашего ходатайства.
   - Ваша честь, - поднялся с места Арманду, - у следствия есть достаточные основания полагать, что господин Тим Кравиц совершил убийство.
  
   - П-п-простите? - едва слышно произнес Кравиц, и глаза его округлились.
   - Детектив, - не обращая внимания на Тима Кравица, сказала судья, посмотрев на Арманду, - вы обратились в суд с заявлением о заключении господина Кравица под стражу на время проведения расследования. Пожалуйста, изложите факты, которые с вашей точки зрения могут убедить суд выдать эту санкцию.
   - Да, Ваша честь, - выдохнул Арманду, упершись выпрямленными пальцами рук в крышку стола. - Согласно имеющимся в материалах уголовного дела данным, двенадцатого февраля этого года, примерно в 10:05 по местному времени, на парковке университета Сан-Паулу было обнаружено тело Стефани Джефферсон, женщины сорока восьми лет, которое находилось в принадлежащем ей левиподе с работающим двигателем. По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть госпожи Джефферсон наступила в результате воздействия на организм компонентов латиоида. Анализ данных чипа роговицы глаза дает все основания полагать, что потерпевшая не принимала латиоид добровольно, то есть в ее организм он попал против воли и без ведома потерпевшей. В результате оперативных мероприятий, которые стали проводиться незамедлительно после получения информации от медицинских экспертов об отсутствии признаков самоубийства, подозрение пало на Тима Кравица, супруга погибшей. Так, на день своей кончины Стефани Джефферсон в течение шестнадцати лет состояла в браке с господином Кравицем. Семья постоянно проживала в Сиднее, в Австралии. Четвертого января прошлого года госпожа Джефферсон по приглашению заведующей кафедры исторической литературы университета Сан-Паулу приехала в порядке обмена в наш город и приступила к выполнению обязанностей приглашенного профессора. Ее супруг, подозреваемый по делу, первоначально остался в Сиднее, однако пять месяцев назад приехал сюда, к своей жене. Данные оперативной разработки позволяют прийти к выводу о том, что супруги испытывали друг к другу резко неприязненные чувства, между ними часто вспыхивали затяжные ссоры. По заключению судебно-медицинской экспертизы, на момент смерти госпожа Джефферсон находилась на десятой неделе беременности, а если быть точным - срок беременности составлял 65 дней с погрешностью не более одного дня в обе стороны. Объективные данные позволяют прийти к обоснованному выводу, что беременность наступила не в результате половых отношений между Стефани Джефферсон и Тимом Кравицем, о чем последний знал, что в том числе служило почвой для непрекращающихся ссор между супругами. По версии следствия, на фоне окончательно сформировавшихся личных неприязненных отношений Тим Кравиц, имея умысел на лишение жизни своей супруги, Стефани Джефферсон, решил сымитировать ее суицид при помощи незаконно приобретенного латиоида. Так, утром двенадцатого февраля Кравиц вскрыл капсулу и подмешал препарат в пищу своей супруге, которую потерпевшая приняла на завтрак. Согласно данным чипов роговицы глаза Кравица и Джефферсон, оба в этот момент находились в своем доме. При таких обстоятельствах следствие намерено сегодня выдвинуть обвинение против господина Кравица в совершении убийства, поскольку мы считаем, что именно этот человек умышленно лишил жизни профессора Джефферсон. Уже сейчас в деле собрано достаточно убедительных доказательств, свидетельствующих о совершении подозреваемым инкриминируемого ему деяния.
  
   - Насколько я понимаю, - судья внимательно посмотрела на детектива, - пока господину Кравицу никто ничего не инкриминирует, поскольку, как вы сами сказали, обвинение еще не предъявлено, и речь идет только о подозрении.
   - Формально обвинение еще действительно не предъявлено, но решение о его предъявлении уже принято. Обвинение будет официально предъявлено Тиму Кравицу в присутствии его адвоката до конца сегодняшнего дня, и это случится независимо от того, санкционирует ли суд заключение Кравица под стражу или нет. Я повторюсь, что в деле собрано достаточно не только косвенных, но и прямых доказательств совершения убийства именно этим человеком.
   - Детектив, - тоном учителя обратилась к нему судья Сальгадо, - мы сейчас не рассматриваем дело об убийстве. Прошу вас, не надо мне рассказывать о том, насколько много или мало у вас доказательств. Я сейчас не намерена предрешать вопрос о виновности или невиновности господина Кравица или давать оценку вашим доказательствам. Вы обратились ко мне за санкцией для заключения Кравица под стражу. Пожалуйста, поясните мне, почему я должна это сделать. Что будет вам мешать предъявить ему обвинение и в дальнейшем расследовать это дело, если суд откажет вам в заключении подозреваемого под стражу и оставит Кравица на свободе на время расследования?
   - Мы полагаем, что в силу своего статуса господин Кравиц может оказывать влияние на органы следствия, а также иным образом будет чинить препятствия в расследовании.
   - Каким "иным образом" и какие препятствия? - была непреклонна судья.
   - Оказывать давление на свидетелей, заметать следы на месте преступления, то есть в своем доме в Сан-Паулу, где подозреваемый проживал с потерпевшей. Тем более, Ваша честь, что сегодня утром вы уже в срочном порядке удовлетворили мое заявление и выдали приказ на привод господина Кравица в суд!
   - И что теперь? Я после этого должна автоматически удовлетворять все ваши дальнейшие ходатайства? Конечно, я выдала вам приказ. А как еще? Речь идет об убийстве! Но одно дело - санкция на привод в суд, пусть она и была выдана против высшего должностного лица, а другое дело - заключение такой персоны под стражу. Ладно, я достаточно услышала для того, чтобы понять, какое решение я, видимо, приму. Ваша позиция суду понятна. Защита? - обратилась судья к адвокату Кравица.
   - Ваша честь! - сказал тот, встав с места. - Все, о чем говорил детектив, это полный вздор. Оставляя в стороне бредовость самих по себе утверждений о совершении моим подзащитным убийства... Убийства, - он театрально поднял палец вверх, - а не какого-то другого, менее тяжкого преступления! Вот, значит, оставляя это все в стороне, я бы хотел сказать, что доводы следствия являются голословными. Единственное, на что они упирают, это на некие обоснованные основания полагать... А что это за основания? Кем или чем они обоснованы?
  
   - Позвольте? - встав с места, обратился к судье Арманду. - Я хотел бы продемонстрировать суду часть полученных в ходе оперативной работы данных. Ни в коем случае не в контексте вины, а просто чтобы сложить мнение о возможных мотивах подсуди... подозреваемого и о его личности, ведь судебная практика говорит нам о том, что мы должны все эти данные оценивать в совокупности.
   - Возражаю, Ваша честь! - послышался голос адвоката.
   - Суд не возражает, - недовольно сказала судья. - Продемонстрируйте то, что, как вам кажется, может иметь непосредственное отношение к решению вопроса о заключении подозреваемого под стражу.
   - Спасибо, - удовлетворенно сказал Арманду. - Но речь может идти о личной жизни, поэтому...
   - Я вас поняла. Суд объявляет эту часть заседания закрытой. Зал должны покинуть все, кроме детектива Тоцци, господина Кравица и его адвоката.
   Когда последний репортер лениво вышел из зала и закрыл за собой дверь, судья кивнула детективу.
   - Помимо косвенных доказательств, - продолжил Тоцци, - следствие располагает записью целого ряда телефонных переговоров супругов. Вот один из них, он состоялся десятого февраля, менее чем за двое суток до случившегося.
   Вмонтированные в стены зала заседания динамики пикнули, и присутствующие услышали голос Стефани:
   "Алло?"
   "Ты где?"
   "А тебе какое дело?"
   "Такое! Я еще пока твой муж. Ты где?"
   "Не твоя забота. Ты только за этим позвонил?"
   "Нет. Я хочу по-человечески все это разрулить".
   "Твое "по-человечески" означает: "Иди и сделай аборт", не так ли?"
   "Слушай, зачем тебе этот ребенок? Чего тебе в жизни не хватает?"
   "Ребенка и не хватает!"
   "Мы с тобой еще в самом начале договорились!"
   "Я тогда еще не знала, что мой муж превратится в старого мерзкого вонючего козла!"
  
   "Сука... опять начинаешь? Катилась бы тогда еще в прошлом году! Кто тебя держал?"
   "Никто не держал! Я и сейчас готова! Десять миллионов - и подпишу тебе "вольную"! Причем не без удовольствия!"
   "Бля, каким же дегенератом надо было быть, чтобы связать свою жизнь с такой редкостной сволочью..."
   "Кто бы вякал! Член Палаты! Таких кусков дерьма поискать - днем с огнем не сыщешь! Все, я кладу трубку! Сегодня не приду. А если и приду, то меня ты не увидишь. Даром, что ли, университет такой домище выделил... Лишь бы рожи твоей не видеть".
   "Сука, ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла, тварь! Вместе со своим отродьем, которое ты носишь! Натрахала ребеночка? Довольна?"
   "Меня хотя бы трахают! Так. Я все сказала. Ребенка оставлю. Не хочешь, чтоб тебя считали его отцом - десять миллионов".
   "Пошла ты к черту, гнида! Пусть его папаша его и содержит! И тебя! Первый же тест покажет, что я не его отец!"
   Тим Кравиц сидел, грызя от волнения ногти и поглядывая время от времени на судью, которая смотрела в стол и старалась не выдать ни единого чувства из тех, что, должно быть, одолевали ее сейчас.
   "Да что ты говоришь? Ну докажет. И что? Жена члена Палаты оказалась блядью, нагулявшей ребенка на стороне! Ниче так перспективка, да?"
   "Я убью тебя, сука! Только попадись мне! Придушу своими руками гниду! И не посмотрю, что беременна! Из такой конченой мрази только выродки вылезать могут!"
   "Не сметь так говорить о моем ребенке, ничтожество! Рассказать бы все про тебя, да язык марать не хочется! Еще раз говорю: хочешь развод - плати десятку. Ни меня, ни ребенка не увидишь. Не заплатишь - сначала скажу, что твой, а потом - что нагуляла. Козел..."
   "Я тебя убью! Клянусь! Ты слышишь? Эй! Ты слышишь? Убью к чертям! Уничтожу! Ты у меня сдохнешь, поганая сучка! Ты слышишь? Сдохнешь! Алло! Слышишь? Алло!"
   - На этом запись завершается, Ваша честь, - сказал Арманду. - По оперативным данным в тот день Стефани Джефферсон действительно не приходила домой, а пришла только под вечер следующего дня. А уже утром... Ну, мы все знаем, что произошло.
   - Ваша честь, - тяжело дыша и раскрасневшись, кое-как поднялся с места Тим Кравиц, - я... я... это... это просто эмоции! Я ее не убивал! Она действительно была редкой сукой!
  
   - Господин Кравиц, что вы себе позволяете! - воскликнула судья Сальгадо.
   - Так и есть! И я рад, что она подохла! - расслабляя галстук, кричал Кравиц. Его адвокат жестами приказал ему замолчать, но тот продолжил. - Но я бы никогда... Это же убийство! Убийство! Я член Палаты! Да неужели бы я не нашел способа совладать с этой обезумевшей бабой!
   - Немедленно успокойтесь! - строго сказала ему судья.
   Тим Кравиц рухнул на скамейку и стал синеть.
   - Позовите медиков! - распорядилась судья. - Перерыв десять минут!
   Подоспевшая к члену Палаты бригада привела его в чувство. Через пятнадцать минут судья вернулась в зал и сказала:
   - Господин Кравиц, разъясняю вам, что суд в данном заседании не исследует доказательств вашей вины или невиновности и не устанавливает фактов совершения вами преступления. Однако суд считает возможным санкционировать ваш арест на срок расследования. Вам это понятно?
   - Да... Я просто... Я не убивал...
   - Господин Кравиц может быть взят под стражу немедленно. Заседание окончено.
   Судья поднялась с места и направилась к выходу. Полицейские подошли к Кравицу, который кричал в спину уходящей судье:
   - Я не убивал ее! Я ее не убивал! Вы слышите? Ваша честь?! Это не я! Я не убивал ее!
   Ответом ему был лишь звук закрывшейся за судьей двери.
   Арманду вышел из здания суда на улицу. Сердце стучало, а стресс от только что закончившегося заседания еще не прошел. К нему волной ринулись журналисты. "Господин Тоцци, Тим Кравиц убил свою жену?", "Какими доказательствами располагает полиция?", "Почему судья внезапно закрыла заседание? Имела место супружеская неверность? Это стало мотивом убийства?", "Кравиц признал свою вину?", "Идет ли речь о приостановке его полномочий как члена Палаты?"
   Отмахнувшись от них, Тоцци вскочил в служебный левипод и отправился на работу. Сослуживец попросил взять на стажировку своего кузена, и сегодня им с новеньким предстояло познакомиться.
   Лукас уже ждал Арманду в отделе полиции. Кузен Лукаса ничего не обещал своему младшему двоюродному брату, кроме возможности устроить знакомство с капитаном Тоцци, и сегодня эта возможность будет реализована. Лукас пытался представить, какие вопросы задаст ему капитан Тоцци, и моделировал свои ответы и уместные шутки.
  
   Арманду Тоцци быстрым шагом подошел к своему офису и открыл дверь. Он словно не замечал молодого человека. Когда дверь закрылась, оставшийся стоять в коридоре Лукас было растерялся, но, взяв себя в руки, нажал на сенсор, и дверь отворилась.
   - Разрешите? - спросил он, глядя на сидящего за столом Тоцци.
   - Ты Лукас? - не поднимая на него взгляда, спросил Арманду.
   - Да, капитан. Маркус сказал, что я сегодня могу подойти к вам.
   - Заходи. У меня куча работы, так что много времени уделить тебе не смогу.
   - Да, я знаю, капитан. В сети только и говорят, что о сегодняшнем аресте Тима Кравица. Ваша фотография с процесса во всех изданиях!
   - Не лучшая слава. Давай ближе к делу. О чем ты хотел со мной поговорить?
   - В общем, мне 20 лет, я учусь на следственном деле. Моя мечта - стать детективом.
   - А я тут при чем?
   - Капитан Тоцци, я уверен, что стажировка у вас позволит мне многому научиться и после окончания университета стать детективом.
   - И почему же я должен взять на стажировку именно тебя? Мне-то зачем это нужно?
   - Ну, я сообразительный, исполнительный, а главное - хочу стать детективом. И я готов исполнять любые ваши поручения! Если надо, готов ночевать на работе!
   - У тебя еще нет никакой работы. Ладно, я тебе позвоню. Может быть. Иди.
   - Капитан, если вы меня возьмете, ручаюсь - вы не пожалеете!
   - Ладно, ладно, иди, - сказал ему Арманду, а потом презрительно буркнул себе под нос, - первокурсник...
   - Я на третьем курсе, - услышав это, поправил его Лукас максимально вежливым тоном, насколько это вообще было возможно.
   - О! Три курса на следственном деле! Это все меняет! Ладно, иди.
   - Нет, не три - я только что начал там обучаться, - сказал Лукас, уже стоя в дверях.
   - Это как? А где ты учился до этого? - Арманду впервые за все время показал живой интерес к разговору.
   - Я учился на медицинском отделении.
   - Да ладно? - удивленно сказал Арманду. - У Видау?
   - Ну конечно. У нее в том числе. Просто понял, что медицина не мое. Всегда хотел в следствие.
  
   Арманду улыбнулся.
   - Ладно, давай, иди, - повторил он. - Я правда тебе позвоню.
   - Спасибо, капитан! Я очень хочу работать с вами!
   - Да понял я, понял.
   Когда дверь за студентом закрылась, Арманду стал вспоминать, на каком курсе он перевелся с медицинского на следственное дело. На третьем. Он набрал номер брата Лукаса:
   - Маркус, это Тоцци.
   - Как жизнь?
   - В порядке. Слушай, я тут с твоим братом говорил. Что ты сам о нем сказать можешь?
   - Дружище, Лукас отличный парень. Спокойный, умный. Как бы тебе сказать... человек без говна, в общем. Не пожалеешь.
   - То, что без говна, мне стало понятно сразу. Ладно, может, и правда подпишу ему стажерское.
   - Дружище, мне, если по-честному, все равно, но подпиши. Он тебе хорошим помощником станет. Он же бесплатно готов гробить себя на следствии!
   - Бесплатно закон не разрешает.
   - Так он-то этого не знает! Представь, как возрастет его и без того не самая низкая мотивация, когда он перед подписанием стажерского увидит, что ему еще и платить будут. Копейки, но за работу. За его работу!
   - Понял тебя. Ладно, давай.
   - Жму руку!
  
   Глава 7
  
   Винсент Перре набирал ванну, чтобы искупать своего маленького сынишку. Завтра он вновь встретится в Квадрате с остальными высокими судьями, чтобы спасти невиновного или покарать лжеца и преступника. Уже почти семь месяцев своей апелляции ждала юная девушка, осужденная на казнь за убийство собственной матери.
   Здание, в котором располагался Квадрат, находилось на Монмартре - в том же районе Парижа, где жил Перре. Винсент вырос в этих краях, ведь на Рю д'Оршам родители привезли его прямо из роддома. Старую, но легендарную и невероятно красивую большую квартиру ему оставил отец несколько лет назад, еще до женитьбы Винсента и до рождения Анри, когда решил переехать в Аргентину.
   Анри после купания сидел на матрасике на полу и, держа в пухленьких ручках синее и зеленое кольца, решал, какое же из них надо следующим нанизать на стержень пирамидки. Его внимание привлекли доносящиеся с экрана лязгающие звуки заставки игрового шоу "Скользкая дорога". Малыш приоткрыл ротик и, забыв про пирамидку, стал внимательно смотреть на изображение.
   "Па-а-па!" - ткнув пальчиком в экран, наконец-то сказал Анри, весело заулыбался и повернулся к отцу.
   "Папа, папа", - ответил ему Винсент, собирая разбросанные на полу игрушки. Перре давно привык видеть себя в записи, и если первые два года он старался не пропускать ни одного эфира "Скользкой дороги", пытаясь заметить со стороны свои недочеты в кадре и проделать эдакую работу над ошибками, то сейчас до очередного выпуска шоу ему не было никакого дела. Между тем он смотрел с экрана на зрителей в роли высокого ведущего, и его в этом образе могла узнать добрая половина планеты - фирменный прищур с дьяволинкой во взгляде в сочетании с застегнутым на две пуговицы черным пиджаком на голое тело и культовым темно-красным галстуком сводил с ума каждую вторую зрительницу игры и, уж если на то пошло, каждого десятого зрителя.
   - С вами "Скользкая дорога! - услышал Анри неожиданно стервозный голос своего отца, не понимая, почему папа и там, и здесь. - Шесть игроков, шесть вопросов и шесть шагов к шести миллионам. Поприветствуем участников!
   На экране была большая черная студия, спроектированная и освещаемая так, что невозможно было понять ее границы и уловить, где у комнаты пол, а где потолок. Игроки словно находились в открытом бескрайнем космосе, стоя шеренгой на слабо подсвечиваемых кругах. Напротив них, в центре студии, парила платформа, на которой располагался прозрачный набитый наличностью куб внушительных размеров, а рядом с кубом стоял эффектный Перре, положив одну руку на хранилище с деньгами. Платформу от каждого игрока отделяла условная тропинка из шести висящих в воздухе слабо мерцающих плиток. По мере приближения к ведущему площадь каждой следующей плиты становилась меньше предыдущей. После того, как игроки представились, ведущий обратился сразу ко всем:
   - Напомню вам правила. Каждого из вас ко мне ведет дорога из шести равномерно убывающих по площади островков, между которыми пропасти длиною немногим более метра. Площадь ближайшего к вам островка 60 квадратных сантиметров, а площадь ближайшего ко мне - всего 10. Тот, кто первый преодолеет свою дорогу и дойдет до меня по островкам не сорвавшись, получит находящиеся у меня под рукой шесть миллионов долларов. Перед тем, как перейти на каждый следующий островок, вам нужно правильно ответить на мой вопрос. Если вы отвечаете верно, между островками появляется узкая дорожка, по которой можно пройти вперед к следующему островку - ближе к цели. Если же вы ошибаетесь, то преодолевать расстояние до следующего островка вам придется не по дорожке, а... в прыжке. И если вы сорветесь - что ж, мягкого падения, вас мы больше тут не увидим! Если вы не прыгнете в течение 10 секунд после неправильного ответа, ваш островок исчезнет, и вы все равно рухнете вниз. Кстати, вы можете прекратить свою игру до того, как я задам вам очередной вопрос, и забрать заработанные деньги, но за каждый правильный ответ вы получаете лишь 10 000 долларов - копейки по сравнению с шестью миллионами! До начала игры мы с помощью простой жеребьевки определили, в какой последовательности игроки будут отвечать на вопросы. Кто же из вас сможет пройти по скользкой дороге? Сейчас узнаем!
   Когда звуковая подводка стихла, Винсент обратился к девушке лет двадцати пяти:
   - Алина, вот ваш первый вопрос из шести. Во время какого периода, давшего название легендарному фильму двадцатого века, на Земле жили динозавры?
   - Юрский! - бойко ответила девушка.
   - И это правильный ответ! - послышался голос Винсента.
   В этот момент между девушкой и первым, самым большим по площади островком возникла тропинка, по которой Алина под аплодисменты прошла уверенным шагом и ступила на островок.
   Тем временем в своей квартире Винсент лежал на ковре рядом с сыном и подавал ему новое кольцо для пирамидки: "Анри, малыш, не отвлекайся!", но Анри упорно смотрел на экран, где полным ходом шло шоу и откуда звучал непривычный голос отца:
   - Себастьян, вот ваш третий вопрос из шести. Какая область медицины в переводе с греческого означает "работа руками"?
   - Хирургия? - неуверенно сказал молодой человек после полуминутного раздумья.
   - И это правильный ответ! - сказал Винсент.
   Игрок очень аккуратно прошел по возникшей из ниоткуда тропинке до своего третьего островка, площадь которого составляла уже 40 квадратных сантиметров, и встал на него, стараясь не делать лишних движений.
   - Мария, вот ваш третий вопрос из шести, - обратился ведущий к другому игроку. - Изобретение чего в восемнадцатом веке приписывается братьям Монгольфье?
   - Кинематограф, - послышался ответ девушки
   - И это неправильный ответ, - с ехидной улыбкой сказал Перре, и студия озарилась красными вспышками. - Правильный ответ - воздушный шар. Мария, поскольку вы ошиблись, тропинка не появится, и вам нужно допрыгнуть до островка, площадь которого всего 40 квадратных сантиметров. У вас лишь 10 секунд. Время пошло!
   Девушка застыла, словно замеряя расстояние, потом, раскачиваясь при помощи рук, вроде бы уже приготовилась к прыжку, но вдруг забормотала:
   - Ой, нет, я не смогу! Он такой крошечный!
  
   - Семь! Шесть! - неумолимо отсчитывал Винсент, сверля девушку взглядом и даже не думая убирать с лица свою фирменную ухмылку. - Четыре! Мария, три!
   Участница игры охнула и, оттолкнувшись ногами от плиты в 50 квадратных сантиметров, на которой она стояла, сделала прыжок. Она легко преодолела расстояние и правой ногой приземлилась прямо на островок. Она расставила руки в разные стороны, чтобы поймать равновесие, и вроде бы уже застыла на месте, как вдруг стала беспорядочно махать руками, закачалась и с криком полетела в черную, кажущуюся бесконечной, пропасть.
   - Вот и все... - цокнув языком, сказал Винсент, обращаясь к оставшимся пяти игрокам. - Что ж, мягкого падения тебе, Мария.
   Анри смотрел то на экран, то на отца. Между тем Винсент собрал за своего сынишку пирамиду и дал ее Анри в руки. Малыш распахнул зеленые глаза и заулыбался, но как только с экрана вновь прозвучал голос папы, все внимание ребенка опять переключилось на игру.
   - И у нас осталось всего два игрока: Жанин на четвертом островке и Себастьян на пятом.
   Жанин стояла уверенно, а вот Себастьян сильно покачивался, стоя на островке площадью 20 квадратных сантиметров лишь правой ногой, а левую держа над пустотой. В его глазах читалось волнение.
   - Жанин, я готов задать вам ваш пятый вопрос. Если вы ответите правильно, то поравняетесь с Себастьяном. Играем?
   - Нет, - ответила вдруг девушка.
   По студии прокатился недовольный гул присутствующей на съемках аудитории.
   - Жанин, - обратился к ней ведущий, - вы на четвертом островке. И если сейчас уйдете, то заберете с собой лишь 40 000 долларов. А ведь еще два шага - и у вас может быть шесть миллионов!
   - Винсент, у меня два аргумента уйти сейчас, - послышался ответ игрока.
   - Расскажите же нам! Не томите! - поддел ее Перре.
   - Ну, первый - это то, что я отстаю от Себастьяна. И у него как минимум в силу этого больше шансов добраться до куба с деньгами быстрее.
   - Но он может не ответить на вопрос и не суметь перепрыгнуть на последний, шестой островок, - попытался переубедить ее Винсент. - Чем ближе цель, тем сложнее вопросы.
   - Себастьян умный парень, - смущенно улыбнулась девушка, обменявшись взглядом с соперником.
  
   - Этого у него не отнять, - согласился Винсент, - но его проблема в координации. Посмотрите на него! Его же колышет из стороны в сторону, словно одуванчик на ветру. На шестом, самом маленьком островке он может просто не устоять! Но давайте вернемся к вашим аргументам.
   - А второй аргумент - 40 000 долларов тоже неплохие деньги. Они нужны мне.
   - На что, если не секрет?
   - На учебу дочери.
   - Сколько сейчас вашей дочери?
   - Шестнадцать.
   - Взрослая девочка... - на секунду показалось, что Винсент проявил человечность и мечтательно позавидовал женщине, но из образа не вышел. - Итак, ваш выбор - деньги?
   - Да, Винсент. Лучше синица в руках. Та сумма, - она кивнула в сторону куба, - для меня все равно находится будто в другом измерении. Я достаточно поиграла и пощекотала себе нервы сегодня.
   - Что ж, ваше право. Друзья! Это была прекрасная Жанин, которая добровольно сходит с дистанции и покидает нас с суммой в 40 000 долларов!
   Под аплодисменты возле островка, на котором стояла Жанин, образовалась лестница вниз. Девушка махнула рукой на прощание и стала медленно спускаться по ней.
   - Ах, Себастьян, Себастья-я-н... - ухмыльнулся ведущий, обращаясь к молодому человеку. - Ну? Что скажете? Или вы тоже струсите и уйдете от нас, прихватив жалкие пятьдесят тысяч?
   - Я буду играть дальше, - решительно ответил парень.
   Зал завопил от радости, и когда возгласы стихли, под мрачную музыку прозвучал голос Перре:
   - Себастьян, вот ваш последний, шестой вопрос. Если вы ответите правильно, то сможете перейти по тропинке к своему шестому островку площадью лишь 10 квадратных сантиметров, а с него - прямиком ко мне за выигрышем. Вы готовы?
   Молодой человек кивнул.
   - Себастьян! Назовите имя жены вавилонского царя Навуходоносора, в честь которой он приказал возвести сады, известные как Висячие сады Семирамиды.
   Себастьян думал почти минуту. Винсенту стало понятно, что молодой человек не знает ответа.
  
   - Себастьян, - медленно повторил ведущий. - Назовите имя жены вавилонского царя Навуходоносора, в честь которой он приказал возвести сады, известные как Висячие сады Семирамиды.
   - Ну, Семирамида и есть?
   - И это неправильный ответ. Правильный ответ - Амитис. Себастьян, поскольку вы ошиблись, тропинка не появится, и вам нужно допрыгнуть до островка, площадь которого всего 10 квадратных сантиметров. У вас лишь 10 секунд. Время пошло!
   Игрок стоял в оцепенении, точно не слыша, как бескомпромиссно звучат цифры из уст ведущего: "Шесть! Пять!"
   - Я не смогу, - шепнул Себастьян то ли себе, то ли ведущему.
   - Четыре! Прыгайте! Три! Прыгайте же!
   Себастьян слегка нагнулся, но вместо того, чтобы прыгнуть, с мольбой во взгляде посмотрел на ведущего, будто во власти Винсента было остановить или замедлить ход таймера.
   - Один! - эта цифра прозвучала как вердикт. Островок, на котором все это время молодой человек стоял одной ногой, потух, и Себастьян, инстинктивно вскинув руки вверх, полетел вниз, мигом исчезнув в темноте.
   - Что ж, мягкого падения тебе, Себастьян, - сказал Винсент в никуда, а затем повернулся к камере и, ухмыльнувшись, обратился к зрителям: - И вновь дорога оказалась скользкой, а мой куб - нетронутым. Приходите и приводите своих друзей! Ступайте на скользкую дорогу! Адьес!
   На следующий день Винсент проснулся раньше будильника. Сегодня апелляция, девятая на его счету на посту высокого судьи. Винсента одолевало сильное волнение - прямо как перед первыми съемками в роли ведущего "Скользкой дороги", когда семь лет назад было решено реанимировать легендарное игровое шоу, исключив из него, конечно же, главный элемент. Даже небольшая нервозность сказывалась на его аппетите, а сейчас, перед началом процесса, его колотило от волнения так, что он вообще не смог позавтракать, ограничившись только чашкой крепкого кофе. Покормив Анри, он поглядывал на часы - с минуты на минуту должна прийти няня.
   Квадрат представлял собой лишенное окон помещение размером десять на десять метров с расставленными полукругом пятью большими, похожими на троны, креслами для высоких судей. Кресла стояли напротив высеченного из каменного монолита невысокого пьедестала, на котором в углублении лежало ядро - настолько черное, что, казалось, оно поглотило всю темноту вокруг, и ему было мало. Рядом была сооружена небольшая прозрачная камера с отдельным входом для осужденного, где стояло громоздкое металлическое кресло с раскрытыми фиксаторами, предназначенными для удержания рук в области кистей, локтей и плеч.
  
   Ровно в 11 утра по местному времени двери Квадрата распахнулись и туда направились Филипп Мартинез, Икуми Мурао, Винсент Перре и Тарья Экман. Облаченные в длинные темно-фиолетовые мантии, они скорее плыли по направлению к своим креслам, нежели просто шли. Когда они заняли свои места, в Квадрат зашла Валерия Видау. Председатель встала лицом к своим коллегам и произнесла:
   - Заседание Суда Прошлого объявляется открытым. Прошу ввести в камеру осужденную.
   Дверь камеры открылась, и в нее ввели молоденькую девушку. "Боже, ребенок ведь совсем..." - подумалось Валерии. Глаза осужденной бегали, она испуганно озиралась, точно не веря, что наконец-то попала в это последнее прибежище. Ее усадили в кресло, и фиксаторы с щелчком захлопнулись, лишив ее руки подвижности. Валерия продолжила:
   - Рассматривается апелляция Алисы Плотниковой, 21 год, город Минск. Признана судом виновной в убийстве своей матери, Галины Плотниковой, и приговорена к смертной казни. Апелляция была подана в срок, однако в связи с отсутствием необходимого числа высоких судей ее рассмотрение было отложено на неопределенный период времени до формирования судейского состава.
   Валерия подняла взгляд на девушку и обратилась к ней:
   - Госпожа Плотникова, вы отрицаете вину в совершении убийства своей матери, Галины Плотниковой?
   - Да, отрицаю, - тихо ответила девушка.
   - Разъясняю вам, что сейчас состоится рассмотрение вашей апелляции. У вас будет забрана кровь в объеме 221 миллилитр. В этом же объеме будет забрана кровь у каждого из высоких судей. Кровь будет смешана и пропущена через ядро, где произойдет контакт с ДНК вашей матери. В результате установится объективная причинно-следственная связь - были ли вы истинной причиной смерти госпожи Плотниковой или нет. Если да, ядро окрасится в красный цвет, если нет - в белый. Как только ядро окрасится в белый, фиксаторы разблокируются, и вы выйдете на свободу, а ваш приговор будет отменен немедленно. Если же ядро окрасится в красный цвет, смертный приговор будет приведен в исполнение прямо здесь через отсечение кистей ваших рук, и вы скончаетесь от потери крови. Вам это понятно?
   - Д-да, - ответила девушка, на лице которой проступили капли пота.
   - В таком случае я прошу вас заявить отвод, если у вас есть обоснованные опасения, что кто-либо из высоких судей может быть небеспристрастен.
   - Нет у меня таких опасений, - было заметно, что девушка проверяет, насколько надежно в кресле ее удерживают фиксаторы. Валерия про себя отметила, что почти каждый осужденный делает в кресле то же самое.
  
   - Я прошу высоких судей взять самоотвод, если кто-либо из них считает себя не способным проявить беспристрастность.
   На ее предложение никто не ответил. Валерия села в пустующее кресло. В этот момент девушка вскрикнула - из фиксатора вышла игла, пронзившая ее вену. Каждый из высоких судей расстегнул клепку на мантии на сгибе руки, куда устремились хромированные манжеты, чтобы забрать у судей кровь, перегнать в коллектор и, смешав там, соединить ее с кровью осужденной. Неожиданно для всех девушка закричала:
   - Стойте!!! Остановите это! Пожалуйста!
   Судьи переглянулись, но неподвижно сидящая в центральном кресле Валерия отрицательно покачала головой.
   - Остановите! - кричала девушка. - Вы слышите?!
   Она стала с силой вырываться из фиксаторов, но вряд ли можно было придумать что-то более бессмысленное. Девушка орала:
   - Это я! Да! Я убила ее! Признаюсь! Только не сейчас, пожалуйста! Я не готова! Пусть меня уведут отсюда! Пусть меня казнят, но не сегодня! Не сейчас! Умоляю вас! Я боюсь умирать! Я не хочу!
   В это время кровавый коктейль добрался по проложенным под полом шлангам к ядру, в котором находилась ДНК Галины Плотниковой, и еще мгновение назад бывшее черным ядро... нет, не просто покраснело - оно перестало быть черным и сделалось ало-красным, точно всегда состояло сплошь из человеческой крови. Судьи встали с мест и повернулись к камере, в которой билась в истерике намертво прикованная к креслу Алиса Плотникова. Валерия спокойным, но строгим голосом произнесла:
   - Госпожа Плотникова, вы совершили убийство, и сейчас будете казнены.
   Судьи не спеша стали покидать Квадрат. Лезвия фиксаторов сработали так тихо и незаметно, что кисти девушки попросту отпали от ее рук, а на их месте образовались два стальных патрубка, в которые потекла кровь и которые увеличивали скорость ее тока.
   Когда они вышли из Квадрата, Тарья, слегка поежившись, сказала:
   - Вот ведь... Первый раз на моей памяти такое... признание.
   - Всему свое время, - сухо ответила Валерия и обратилась к Икуми: - Но везде надо искать плюсы! Госпожа Мурао, хотя сомнений и так не было, сейчас мы все убедились, что вы достойно провели свою первую апелляцию. Конечно, после той сцены, которую устроила несчастная Алиса Плотникова, мы, я думаю, все заранее предполагали, в какой цвет окрасится ядро, однако поскольку чистосердечное признание царствует над остальными доказательствами, сомнений нет. Поздравляю вас с боевым крещением.
   - Спасибо, госпожа Видау, - ответила девушка. - Я даже почти не волновалась. Скорее, мне было интересно, каково это - находиться по ту сторону камеры. Хотя я до последнего надеялась, что ядро окрасится в белый. Как вчера помню ледяной металл фиксаторов у себя на запястьях и то ощущение торжества справедливости, когда видишь, как это неестественно черное ядро вдруг становится совершенно белым.
   Палата никогда не одобряла общения высоких судей за рамками Квадрата, хотя прямого запрета в законе и не содержалось. Всем было понятно, что высокие судьи так или иначе общаются не только по поводу рассмотрения апелляций, но Палата исходила из того, что ограничение общения будет способствовать полной независимости судей, отсутствию общих знакомых и минимизации риска возникновения случая, когда к осужденному может быть проявлен небеспристрастный подход со стороны этих вершителей судеб. Конечно, высокие судьи пользовались таким авторитетом, что даже члены Палаты едва ли решились бы выступить с открытой критикой, но поскольку судьям была хорошо известна позиция Палаты насчет их взаимного общения, они не стали злоупотреблять своим статусом и, спешно попрощавшись, разошлись по домам. Строго говоря, домой пошел один лишь Перре, ибо никто из остальных четырех судей не жил в Париже: профессору Мартинезу надо было скорее возвращаться обратно в Кентукки к студентам, Тарье Экман - к семье и работе в Финляндию, Икуми Мурао - в Японию к своим любимым чертежам, а Валерии Видау на этот раз предстоял трехчасовой перелет в Сидней, чтобы завтра сделать сюрприз Лее.
   В Сан-Паулу была сильнейшая гроза. Лукас с Сабриной договорились встретиться и погулять - Лукас должен был зайти за ней, но Сабрина, глядя на танцующие за стеклом световые разряды, уже не ждала его. Каково же было ее удивление (или, пожалуй, тихая радость), когда мама крикнула ей снизу: "Дочка, Лукас пришел".
   Сабрина бегом спустилась вниз по лестнице, но на последних ступеньках замедлила шаг, чтобы Лукас не заметил, как она несется к нему вприпрыжку. Он стоял в прихожей, промокший до нитки. Мама говорила ему:
   - Снимай, кому говорят! Простынешь еще, чего доброго!
   - Да ну что вы! Неудобно как-то, - отвечал ей Лукас.
   - Я кому говорю - снимай! Иди в ванную и снимай! Все снимай: штаны, рубашку, носки. Я тебе отцовский халат дам!
   - Нет-нет, что вы! Я пойду домой и там переоденусь.
   - Какое еще "домой"! На улицу выходить?! Ты же только что оттуда! Тебя ж там смоет, как какашку в унитаз!
   - Мам! - удивленно бросила ей Сабрина и незаметно для Лукаса выпучила на мать глаза, давая понять, что такие фразы не стоит использовать в присутствии молодого человека.
   - А что "мам"? Что "мам"? А потом кашлять будет! Пусть шурует в ванную, я сказала! Я ему отцовский халат, говорю, дам! - с этими словами мама пошла наверх.
  
   Сабрина закатила глаза и, улыбнувшись Лукасу, кивком указала ему путь в ванную. Тот разулся и покорно поплелся туда, шлепая по полу мокрыми носками, а Сабрина отправилась за ним. В ванной он с трудом снял с себя прилипшую к телу белую тонкую водолазку, а потом не без усилий освободился от синих брюк, оставшись стоять в одних трусах. Сабрина, изо всех сил стараясь скрыть удивление одновременно с восхищением, смотрела на его приятное подкачанное тело и делала все, чтобы ее взгляд не падал на полностью промокшее нижнее белье, сквозь которое хорошо виднелась та часть Лукаса, о которой Сабрина уже давно не могла не думать.
   "Ну, и где же халат?" - наивно спросил Лукас.
   Сабрина направилась к двери ванной, чтобы сходить за мамой, но на полпути замерла, повернулась к Лукасу, подошла к нему и поцеловала в губы. Почувствовав, что он обнял ее, она, не переставая целоваться, прижала его к себе и явственно ощутила, что парень неслабо возбудился. Услышав шаги ее матери, смущенный Лукас отвернулся к раковине, а Сабрина выбежала из ванной и забрала у матери халат. "Мам, давай я сама ему отдам. А то он стесняется. Ну, ты догадалась, конечно! Какашка! Унитаз! Что ты как маленькая-то?"
   Через минуту Сабрина увидела вышедшего из ванной Лукаса в халате отца, в котором он смотрелся не то чтобы нелепо, но как-то очень необычно. Из кухни показалась мама:
   - Ну! Вот это я понимаю! Вот это другое дело! А то "домой", "домой". Ужинать будешь?
   - Да я вроде не голоден, спасибо, - вежливо ответил Лукас. - И вообще, мы с Сабриной в кино собирались.
   - Какое еще кино! Там Ноев ковчег-то не устоит, а вы - кино! Сидите дома и не суйтесь!
   - Мам! - цыкнула на нее Сабрина.
   - Ладно, - сказала мама, - надумаете есть, спускайтесь. Еда вся в фабрикаторе.
   Лукас и Сабрина поднялись в комнату.
   - Ну что? Отменяется сегодня кино? - спросила Сабрина.
   - Да ладно тебе, - сказал Лукас, - такие грозы долго не идут. Может, еще получится сходить. Мама у тебя смешная такая!
   - Ой, да ты не обращай на нее внимания. Она вечно как ляпнет что-нибудь...
   - А кем она работает?
   - Мама? Она учитель химии. А папа занимается путевками на Орбитальную Дугу.
  
   - О-о-о, на Орбитальную Дугу? И что, часто летают?
   - Папа говорит, что хотелось бы чаще.
   - Ну понятно.
   Он улыбнулся, подошел к девушке и пальцами провел по выбившейся у нее пряди волос:
   - Мне очень понравился тот поцелуй в ванной. Это было та-а-ак горячо...
   - И мне, - шепнула ему Сабрина.
   Она снова осторожно поцеловала его в губы. Лукас же крепко прижал ее к себе и коснулся рукой ее ягодиц. Почувствовав, что Лукас уже на взводе, Сабрина, сама того не осознавая, потянула за пояс его халата, распахнула его и продела туда руки:
   - Ого, - сказала она удивленно и посмотрела Лукасу в глаза. Ей больше не хотелось строить из себя недотрогу, а в мыслях было только раствориться в своем влечении к нему. К нему, в котором наивность и прямолинейность так необыкновенно сочетались с сексуальной решимостью.
   - Я очень хочу тебя, - услышала она и поцеловала Лукаса в губы.
   - Я тоже тебя хочу, - шепнула Сабрина.
   Лукас посмотрел на нее таким взглядом, в ответ на который ожидается только одно - единение. "Я волнуюсь, что мама внизу. Может быть, тогда..." - она не договорила, а поцеловала Лукаса еще раз и опустилась перед ним на колени...
   Потом они расположились на ее постели. Лукас, который снова был в халате, уперся спиной в стену, поджав ноги, а Сабрина лежала головой у него на животе.
   - Это было шикарно, - шепнул он ей, гладя по кучерявым волосам.
   - Мне тоже понравилось, - смущаясь и не смотря на него, сказала она в ответ. - Если честно, я это первый раз делала.
   - Значит, те твои два парня были либо дураки, либо неприхотливые, то есть все равно дураки.
   - Ну, - подняв на него взгляд и улыбнувшись, Сабрина сказала: - Если честно, то было не два парня, а один. И мне никогда не хотелось сделать ему то, что я сейчас сделала тебе. А Карина?
   - А что Карина?
   - Она тебе это делала?
   - Делала, - нехотя ответил Лукас, - но пару раз и без особого энтузиазма. Мне вообще порой кажется, что... Ой... Прости, звонок. Я отвечу.
  
   И он, проведя ладонью по щеке Сабрины, заговорил: "Слушаю. Да. Да, конечно! Да вы что?! Серьезно? Спасибо! Конечно, а когда? Да я хоть когда! Завтра? Завтра в девять? Буду! Спасибо! До свидания, до завтра!"
   Лукас повернулся обратно к Сабрине. Его карие глаза светились от радости, и она невольно улыбнулась ему.
   - Судя по всему, что-то хорошее? - спросила она.
   - Да не просто хорошее, а отличное! Капитан из полиции Сан-Паулу готов подписать мне стажерское!
   - Лу-у-укас, я тебя поздравляю! - она уткнулась носом ему в живот сквозь халат.
   - Мне аж не верится! Я буду стажером у самого Тоцци!
   - Подожди... Это он ведет дело Тима Кравица?
   - Ну да! Можешь себе представить?
   - Могу... Просто странно как-то. Ни с того ни с сего, раз - и к Тоцци...
   - Так Маркус, мой двоюродный брат, работает в полиции вместе с ним. По закону я не могу работать с Маркусом, а вот с Тоцци... И он меня взял! Меня! Вообще-е-е! Завтра утром поеду подписывать стажерское.
   - Представляешь, если ты будешь с делом Кравица работать? Это ж в историю войдет!
   - Я даже загадывать не стану. Пусть капитан сам решает. Скажет варить кофе - буду варить кофе. Скажет работать с делом Кравица - значит, буду работать!
   Гроза тем временем прекратилась, и Сабрина с Лукасом все же решили пойти в кино. Мама Сабрины высушила и погладила его одежду, а тот долго извинялся и одновременно благодарил ее.
   "Да ладно, неужто мне тяжело! - сказала довольная мать. - Идите, развейтесь, а то только и делаете, что сидите за своими учебниками".
   Низенькая мама Сабрины погладила Лукаса, который вымахал ввысь еще в школе, по макушке:
   - Ну, ничего себе, какой длинный! - сказала она.
   - О да, действительно длинный... - ответила Сабрина и бросила хитрый взгляд на Лукаса, который покраснел от ее слов.
  
  
  
   Глава 8.
  
   Кампус Сиднейского университета, где училась Лея, был выстроен в форме лепестка клевера. Подлетая ближе, Валерия поразилась красоте этого огромного здания, от зеленых стен которого веяло необыкновенным умиротворением.
   Она запросила пропуск на парковку, поставила на стоянку свой левипод и, подключившись к локальной сети университета, стала искать кратчайший путь к секторам кафедры психологии.
   Напротив дверей аудитории, где сейчас Лея сдавала свой последний в этом сезоне экзамен, стоял светловолосый загорелый парень лет двадцати и смотрел сквозь высокие окна на раскинувшиеся за территорией университета широты парка Ку-Ринг-Гай. Он обернулся на звук каблуков приближающейся Валерии, посмотрел на нее и снова повернулся к окну. Валерия подошла к аудитории и обратилась к нему:
   - Добрый день! Не знаете, здесь еще идет экзамен?
   - Здравствуйте! - ответил ей парень. - Да, сдают вроде. Но вы загляните, если вам надо.
   - Мне не к спеху, спасибо, - улыбнулась ему Валерия и облокотилась на подоконник. - Как красиво за окном...
   - О да! Я как раз вчера был там, - молодой человек взглядом показал на парк, - мы с друзьями поснимать туда выбирались. Было пасмурно - как раз то, что нам надо. Побольше был таких деньков, да?
   - Боюсь, мне сложно оценить, я не в Сиднее живу.
   - Вы гостите тут?
   - В каком-то роде.
   - А откуда вы, если не секрет? Мне почему-то кажется, что я где-то раньше вас видел...
   - Я из Сан-Паулу, - ответила не отрывающая взгляда от пейзажей Валерия, предпочтя не комментировать то, почему парню может быть знакомо ее лицо. В повседневной жизни в ней редко кто признавал ту самую Валерию Видау.
   - Из Сан-Паулу? - удивленно сказал парень. - Вот это класс! Моя девушка тоже из Сан-Паулу, представляете?
   - О, правда? - оживилась Валерия. - Как интересно!
   Вдруг она в одно мгновение изменилась в лице и стала той леди с металлическим голосом, в которую превращалась незаметно для себя всякий раз, когда дело обретало серьезный оборот. Валерия пристально посмотрела на парня и, стараясь сохранить тон светской беседы, спросила:
   - А не могла бы я узнать имя вашей девушки?
   - Лея! - радостно воскликнул молодой человек, но это был не ответ на вопрос, который пролетел мимо его ушей, а обращение к вышедшей в этот момент из дверей аудитории дочери профессора Видау. Лея бросилась в объятья парня: "Отстрелялась!"
   Она поцеловала его в губы и обняла, уткнувшись ему в плечо, и только потом заметила стоящую возле окна университетского коридора Валерию.
   - Мама?! - глаза Леи округлились, в них отобразились и волнение, и радость.
   - Мама?! - удивленно повторил парень, выпустив из объятий девушку и повернувшись к Валерии, но тут же выпрямился, улыбнулся и протянул ей руку: - Госпожа Экман, очень приятно с вами познакомиться! Я Ник.
   - Можно просто Валерия, - она попыталась изобразить улыбку, но у нее это плохо получилось. - Я не Экман, у нас с отцом Леи разные фамилии.
   - Мамуль, что ты тут делаешь? - Лея все еще не отошла от удивления.
   - Решила сделать тебе сюрприз, - улыбнулась ей мать.
   - И тебе это реально удалось, - засмеялась Лея. - Мамуль, это Ник.
   - Да, детка, он уже представился. Что ж, действительно "девять". Лее-метр, видимо, точная штука.
   - Простите? - не понимая, насупил брови парень.
   - Да это так... Не обращай внимания! - поспешила перевести тему Лея. - Мам, а ты где остановишься? Ты надолго вообще?
   - Завтра вечером полечу обратно, у меня дела. Остановилась в Эшвилде, в отеле. А что?
   - Да просто мы с ребятами сейчас собирались кое-куда...
   - На Озеро Нарран, чтобы поснимать наш проект немного, - добавил Ник то, что не решалась сказать его девушка.
   - А-а-а, - протянула Валерия, - то есть вы за город уезжаете. А надолго?
   - Мы завтра утром планировали обратно собираться, - ответила дочь.
   - Что значит "планировали"? Ты же не будешь отменять поездку?!
   - Мамуль, ну а как еще? Ты ко мне в кои-то веки приехала, а я укачу с друзьями?
  
   - Разумеется! - бескомпромиссно сказала Валерия. - Завтра с тобой проведем время. Да это даже к лучшему! Я пока займусь тут кое-какими делами. Отец в городе?
   - Ага. Ты что, хочешь с ним увидеться?
   - А что, ты в этом видишь какую-то проблему?
   - Нет, почему же. Дядя Рику, кстати, тоже тут - я вчера видела его в Дабл-Бэй. Они с папой вроде новую линейку энклоузеров презентовать собираются.
   - Вот и прекрасно, я тогда с ними и увижусь. А вы езжайте и снимайте, что вам надо. Интересно, конечно... Один - будущий врач, другая - психолог, а у вас съемки одни на уме. Ник, ты, кстати, выбрал уже специальность?
   - Да, я буду практиковать в области иммунологии. Вы что, знаете, что я собираюсь стать врачом?
   - Мне Лея говорила.
   - Понятно. А мне она о вас вообще ничего не рассказывала!
   - Ой, да расскажу я тебе, расскажу! - вмешалась в разговор Лея, но поймав взгляд матери, положила парню руки на плечи и сказала: - Иди к левиподу, я сейчас с мамой поболтаю и приду.
   - Конечно, - ответил Ник. - Было очень приятно с вами познакомиться, госпожа Экм... Госпожа... Госпожа...
   - Просто Валерия, - с почти неуловимой улыбкой напомнила ему Видау. - И мне тоже приятно, сэ-э-эр.
   Когда парень скрылся из виду, Валерия сказала Лее:
   - Детка, ты же ему...
   - Нет-нет, мамуль, что ты! Я ничего ему про тебя не говорила. Он, конечно, обязательно спросит меня, кем ты работаешь, и я скажу, что ты медик, но не более. Ма-а-ам, как же я рада, что ты приехала! - она прижалась к матери и прикрыла глаза со сладкой улыбкой, которая обычно появляется на лице ребенка, когда мама наконец-то приходит с работы.
   - Лея, я так по тебе соскучилась! Ты изменилась... Взрослая такая, боже ты мой! А ведь еще вчера играла в Тиграшу-полицейского...
   - Мамуль, да мы ж не виделись-то всего четыре месяца.
   - А как будто четыре года! Ладно, детка, тебе пора, не хочу тебя задерживать. Завтра увидимся. Беги.
   Дочь чмокнула Валерию в щеку и пошла по коридору к лифтам.
  
   Валерия быстро добралась до района Дабл-Бэй, где, как и сказала дочь, под открытым небом начиналась презентация нового поколения энклоузеров, разрабатываемых исследовательской лабораторией Рику и Зака Экманов. Оба брата стояли на открытой площадке и демонстрировали функционал новинки. Валерия не могла не отметить, какими разными могут быть братья, произошедшие от одних родителей: Рику был высоким и мускулистым брюнетом, а ее бывший муж - если и не субтильным, то совсем некрупным мужчиной среднего роста с русыми жидкими волосами. Подумалось почему-то Валерии и о том, что если бы эти двое задумали сколотить преступную шайку и стали убивать людей, то рассмотрение их апелляций на смертный приговор могло бы откладываться годами - отводу подлежала бы и Тарья, и сама Валерия, а найти сразу двух запасных высоких судей более чем сложно, ведь история Суда Прошлого не знала ни единого подобного случая.
   Когда Валерия и Зак Экман разошлись, Лее было всего 4 года. Валерия всегда очень мало общалась с братом мужа, поскольку после развода ее бывших свекра и свекрови мать увезла маленького Рику с собой в Финляндию, а отец отправился вместе с Заком, который был на 13 лет старше брата, на родину, в Австралию. Но она со дня их с Рику знакомства запомнила его артистичность, которая с годами никуда не делась, чему сейчас на площадке Валерия видела живое подтверждение.
   "Дамы и господа! - звучал приятный голос Рику. - Лаборатория "Каллидиум Фридус" рада представить вашему вниманию новую линейку энклоузеров. Лучшие из тех инновационных технических наработок и уникальных программных решений, которых добилась наша лаборатория за последние три с половиной года испытаний, были реализованы во второй версии энклоузера, и мы надеемся, что он полюбится нашим потребителям еще больше, чем первое поколение этих незаменимых помощников. Энклоузер, который вы сейчас видите у меня в руке, имеет столь поразительную работоспособность, что его легко можно использовать не только дома и в быту, но и на любом производстве, так или иначе связанном с необходимостью климатического контроля или зонирования - это может быть и мясоперерабатывающий цех, и фабрика сезонной одежды, и медицинские лаунжи, и все что угодно. Мы отошли от формата клейкой ленты - отныне энклоузер будет выпускаться в виде геля запатентованного светло-зеленого цвета. Его можно нанести на любую поверхность, начиная от бумаги и мультистекла и заканчивая деревом и камнем. При желании его можно нанести даже на поверхность под водой - да хоть на дно реки. Очертите энклоузером на полу любой фрагмент и задайте в этом периметре температуру в диапазоне от - 47®С до + 47®С!"
   Рику открыл колпачок тубы, которую держал в руке, нагнулся и начертил зеленым гелем неровное кольцо вокруг своего брата, и буквально через несколько секунд стало заметно, что Зак, на котором были шорты и футболка, начал мерзнуть и похлопывать себя по плечам.
   "Обратите внимание, - сказал Рику зрителям, - что между мной и Заком нет никаких стен или перегородок - вообще никаких преград! Но температура окружающего воздуха в Сиднее сейчас плюс 31, а у Зака, стоящего в полуметре от меня в начерченном на полу кольце - минус 17!"
  
   После того, как презентация наконец подошла к концу, и публика практически рассосалась, Валерия приблизилась к сцене, на которой все еще находились братья. Заметив ее, Зак оторопел: "Ты?!"
   Он спустился к ней с площадки:
   - Здравствуй...
   - Здравствуй, Зак. Здравствуй, Рику! - помахала она рукой брату бывшего мужа, заметившему ее.
   - Что-то случилось? Меньше всего ожидал тебя увидеть здесь.
   - Нет, почему же. Просто решила навестить Лею.
   - Она со своим парнем должна сегодня уехать на озеро Нарран. Ты успела с ней увидеться?
   - Да, я заглянула к ней в университет. Как ты? Все в порядке? Презентация, кстати, мне очень понравилась.
   - Я тут особо ни при чем, это все брат. Будь моя воля, я б вообще на сцену не выходил. А в целом все нормально. Вот буквально вчера с Рику взяли нового директора в австралийский филиал "Каллидиум Фридус". У нас оптимистичный прогноз по продажам энклоузера второй серии. Первая разлеталась на ура. А ты как?
   - У меня тоже все более-менее. Работаю. Мне Лея сказала, что у тебя кто-то появился...
   - Все не оставляю попыток наладить свою личную жизнь, чего и тебе, кстати, желаю.
   Рику спрыгнул со сцены и бодро подбежал к бывшим супругам:
   - Госпожа Видау, ну надо же! Очень рад вас видеть!
   - Рику, сколько раз я просила - просто Валерия. Какая я тебе госпожа?
   - Что вы, что вы! Я жену-то свою иногда хочу госпожой назвать. И это не то, о чем вы могли бы подумать! - он засмеялся. - Что уж о вас говорить!
   - Я видела ее вчера. У нас наконец-то состоялся... Ладно, это не важно.
   - Знаю, да. Тарья сильно волновалась, когда летела в Париж. Она всегда перед процессами очень переживает, накануне спит плохо. По новостям передавали, что вы какую-то девочку судили, и что ее прям там... Ну, того... - Рику несколькими быстрыми движениями пальцев провел туда-сюда по запястью другой руки.
  
   - Пожалуй, мне пора, - будто игнорируя слова Рику, сказала Валерия. - Была рада с вами повидаться. Зак, Рику, удачи в бизнесе. Очень надеюсь, что продажи будут на самом высоком уровне. Я и сама куплю себе парочку тюбиков - уж очень порой хочется в нашей жаре ощутить себя на Северном полюсе.
   - Что значит "куплю"? - удивленно сказал Рику и протянул Валерии брендированную сумку. - Вот, держите, тут три упаковки! И предвосхищая ваши возражения насчет подарков - это не подарок! Это, считайте, вам на тестирование. Будете нашим подопытным кроликом!
   - Хорошо, хорошо, беру.
   - Мы, кстати, сейчас работаем над тем, чтобы помимо температуры задавать в выделенном энклоузером периметре снег, дождь и ветер. Это будет, я очень надеюсь, третье поколение энклоузеров! Мы вообще-то планировали начать разработки в партнерстве с Фондом Инноваций Тима Кравица. Я лично с ним не знаком, его Зак хорошо знает.
   - У Кравица сейчас такое положение... - добавил Зак. - Впрочем, дураку ясно, что здесь какая-то ошибка! Я с ним по бизнесу общался - отличный человек! И уж совершенно точно он никогда бы никого не убил, ручаюсь!
   - Давайте мы лучше не будем об этом, - вежливо попыталась закрыть эту тему Валерия.
   - Да, конечно, я все понимаю, - замолчал Рику. - Ладно, мне пора домой. До свидания!
   - До свидания, Рику! - ответила ему Валерия и, повернувшись к Заку, сказала: - До свидания, Зак.
   Первые две недели работы Лукаса в полиции пролетели как один день. Они с первого же часа отлично поладили с капитаном Тоцци - тот давал Лукасу бессчетное количество поручений, но у Лукаса, казалось, оставалась энергия еще на столько же заданий.
   Арманду иногда вспоминал слова Маркуса о том, что он никогда не пожалеет, подписав стажерское Лукасу. И он действительно не пожалел ни разу. Лукас умел не только предельно четко и вовремя выдавать результат, но и всегда проявлял инициативу там, где хотел ее проявления Арманду, без назойливости и подхалимства.
   Как-то раз, сидя в кафе за ланчем со своим подчиненным, Арманду спросил Лукаса:
   - У тебя есть девушка?
   - Есть, да.
   - Как зовут?
  
   - Сабрина.
   - Классное имя. Красивая? Давно вместе?
   - Нет, мы только начали встречаться. Месяца два или три, может. Конечно, красивая, - смущенно улыбнулся Лукас.
   - Так какого ж хрена ты до одиннадцати вечера чуть ли не каждый день сидишь в архиве? Вот ведь! Как будто диссертацию пишет!
   - Я просто изучаю видеопротоколы заседаний, которые проводились в Суде Прошлого. Делаю на эту тему проект в университете. О ядре, в частности.
   - И что же именно тебя интересует в ядре?
   - Все интересует! Это же поразительно - выдавать картину того, что было!
   - На то оно и ядро, - сказал Тоцци, доедая последний тыквенный кнодель. - Давай заканчивай уже с ланчем и проваливай.
   - Куда проваливать? - от удивления Лукас даже перестал жевать.
   - К Сабрине своей проваливай! Пятница на дворе! Сходите куда-нибудь, проведите время вместе! Заданий у меня для тебя все равно нет, а в архив я тебя не пущу. Всему надо меру знать. Трудоголизм никого еще до добра не доводил - это я тебе как трудоголик со стажем говорю! Давай при мне прямо сейчас ей позвони и пригласи погулять!
   Лукас вытер губы салфеткой и улыбнулся.
   "Лукас, я не могу сейчас! Я в "аквариуме" у Видау! Перезвоню!" - это было единственное, что услышал молодой человек перед тем, как Сабрина бросила трубку.
   - Ну вот, - сказал он Арманду, - она у Видау в "аквариуме". Позже ей позвоню. А лучше поеду туда и сделаю ей сюрприз.
   - Вот это другое дело! - одобрительно улыбнулся Тоцци, запросив счет. - Беги к ней. Сегодня ланч на мне.
   Сабрина мялась у двери кабинета Валерии. Как же долго она репетировала этот разговор и как долго его откладывала! "Ладно, все. Под лежачий камень вода не течет", - сказала она сама себе, нажала на сенсор двери кабинета профессора и вошла туда.
   - Госпожа Видау, здравствуйте, - Сабрина старалась говорить уверенно, но Валерия, в кабинете у которой находилась ее коллега, сразу поняла, что девушка волнуется.
   - Здравствуй, Сабрина, - приветливо ответила ей Валерия. Она сидела за столом и изучала что-то на предметном стекле через небольшой ультраскоп, а другой врач стояла рядом и будто ожидала вердикта своей старшей коллеги. - Чем обязана?
  
   - Извините, пожалуйста, что без предупреждения. И я не знала, что вы не одна. Как неловко... Мне попозже тогда, наверное, зайти?
   - Зачем же, Анджела не кусается, да и я тоже. Говори.
   Сабрина было открыла рот, но Валерия повернулась к Анджеле и как ни в чем не бывало продолжила с ней диалог:
   - А кто говорил, что это не опухоль?
   - Вы говорили, - виновато улыбаясь, ответила ей женщина.
   - А кто говорил, что это опухоль?
   - Доктор Фишер.
   - Доктор Фишер! - фыркнула Валерия. - При всем моем уважении он чуть дядю моего в могилу не свел! Попал как-то он, дядя мой, к нему в отделение. Дядя - человек пожилой, а работает много. Работа ответственная, тяжелая, он и перенервничал. Фоном немножко зашалил кишечник, ложные позывы пошли. А ваш доктор Фишер, - Валерия опять хмыкнула, - который как раз тогда в инфекции работал, толком пациента не осмотрел, отдал его на откуп ассистенту, а тот поставил дяде токсикоинфекцию. И доктор Фишер назначил дяде лечение! К счастью, дядя мой - человек волевой, и решил все-таки пожить еще немножко, даже несмотря на то, что доктор Фишер усиленно его лечил. Благо дядя мне позвонил, и я, вопреки воплям доктора Фишера, изловчилась, добралась до попы своего дяди и уколола ему спазмолитик. И все. Как рукой сняло. Сабрина! Ну чего ты молчишь-то? Говори уже! Зеленее не будет!
   Сабрина не поняла:
   - Простите, профессор?
   - Ну, зеленее не будет! Как в старинном анекдоте! - и, увидев непонимающий взгляд девушки, она поднялась из-за стола и сказала: - На светофоре стоят автомобили. Горит красный. Когда загорелся зеленый, все поехали, а одна женщина за рулем так и осталась стоять на месте. Потом снова загорелся красный. Когда он сменился зеленым, все машины тронулись, и только она опять осталась стоять. К ней подошел полисмен, нагнулся к окну ее автомобиля и вежливо сказал: "Мадам! Зеленее не будет".
   Доктор Анджела рассмеялась, а потом засмеялась и сама Валерия, и только Сабрина окончательно впала в ступор, поглядывая на обеих.
   - Так о чем ты хотела поговорить со мной?
   - Профессор, - собралась с духом девушка, - прежде всего, я хотела сказать, что вы удивительный педагог и потрясающий специалист, и для меня действительно большая честь обучаться у вас.
  
   - Ну вот... - вздохнула Валерия. - Еще одна... "Я обожаю у вас учиться, но решила перевестись на следственное дело", так?
   - Что?! Нет! Нет, что вы! Да ни за что! Ладно, я прямо скажу: госпожа Видау, я больше всего на свете хочу работать вашим ассистентом. Где угодно, как угодно и сколько угодно.
   - А-а-а, ассистентом... То есть ты не собираешься переводиться?
   - Нет, конечно! С чего бы! Я хочу быть медиком и стану им!
   - Ассистентом, говоришь... - Валерия взглянула на доктора Анджелу. - Что ж, я подумаю и дам тебе знать.
   Валерия поняла, что Сабрина была абсолютно уверена, что услышит ответ именно сейчас. Причем положительный ответ.
   - Да, конечно... Извините, профессор. Я тогда, наверное, пойду.
   - Иди.
   - Я... Я... До свидания, профессор.
   - До свидания.
   - До свидания, - бросила Сабрина второму доктору и услышала то же самое в ответ.
   Она вышла из кабинета своего учителя и быстрым шагом пошла к лифту. В глазах были слезы. Надо позвонить Лукасу. Боже, как же его сейчас не хватает! Он бы точно ее поддержал! Сабрина набрала его номер, но он не взял трубку. "Ну же! Лукас! Ты мне так нужен сейчас! Ответь!" - тихо шептала Сабрина. Как назло, лифт долго не приходил. Наконец его двери открылись, и оттуда вышел Лукас. Он улыбнулся опешившей от неожиданности Сабрине, обнял ее, поцеловал в губы, а потом сказал: "Алло!"
   - Лукас! - она крепко сжала его руками. - Как я рада тебя видеть!
   - И я тоже. А что такое? Откуда слезы в таких красивых глазах?
   Сабрина рассказала про провал попытки устроиться на работу к своему кумиру.
   - Вот ты вечно говоришь мне "глупый" да "глупый", а сама? Она же не отказала тебе!
   - Хотела бы меня взять - взяла! - всхлипывала Сабрина, уткнувшись левой щекой ему в плечо.
   - Глупенькая! Ты лучший студент на курсе. Кто, если не ты!
   Тем временем в кабинете профессора разворачивался похожий диалог между Валерией и ее коллегой:
  
   - Госпожа Видау, вам не показалось, что девочка расстроилась из-за вашего разговора?
   - Показалось.
   - У вас уже есть ассистент?
   - Такого, каким может стать Сабрина - нет.
   - Так вы ее что, не возьмете?
   - Смеетесь? Она лучший студент на курсе! Кто, если не она! Конечно же, возьму! Завтра позвоню ей. А пока пусть немного посидит на иголках - это полезно для дальнейшей мотивации.
   Вечерний пятничный Сан-Паулу располагал к релаксу. Улицы были наполнены сотнями парочек, причем самых разных, даже очень почтенных возрастов. Родители Лукаса на три дня улетели в Италию на медицинский форум, и он был предоставлен сам себе.
   Они с Сабриной гуляли по городу часа два. Набравшись смелости, Лукас пригласил ее к себе, и она сразу согласилась, словно ждала этого предложения.
   Комната Лукаса была просторной и затемненной массивными шторами. Сабрине понравилось, что там было чисто, уютно и приятно пахло. Было видно, что хозяин заботится о своем жилище. Комната ее бывшего парня представляла собой настолько жалкое зрелище, что первым желанием Сабрины, когда она туда приходила, было хорошенько прибраться, а не заниматься тем, для чего парни приводят к себе домой девушек. В комнате же Лукаса ее охватили совершенно другие ощущения, хотя Сабрина отчетливо понимала, что дело было, конечно же, совсем не в комнате. Она подошла к стоящему возле подоконника Лукасу сзади, обняла его и попыталась укусить в спину сквозь водолазку. И почувствовала, как парень улыбнулся.
   - Лукас?
   - А?
   - А ты когда-нибудь проводил ночь с девушкой?
   - Нет. А ты?
   - С девушкой?
   - С парнем! - рассмеялся Лукас.
   - Нет, ни разу.
   Он повернулся к ней, обхватил ее лицо ладонями и нежно поцеловал в губы. Этот поцелуй был настолько чувственным и наполненным чистым сладким влечением, что девушка непроизвольно издала стон. Ее пальцы потянулись к пряжке ремня его брюк и начали судорожно расстегивать замок. Не отрываясь от ее губ, Лукас продел обе руки ей под блузку и проник ими дальше, под бюстгальтер, обнажая нежную упругую грудь. Они сами не заметили, как упали на кровать, не переставая целоваться. Лукас уткнулся носом в ее необыкновенно длинные крупные кудри и втянул в себя прелестный запах ее волос. У Сабрины кружилась голова от того, насколько нежными были его пальцы и горячим - дыхание. В мыслях, казалось, пролетел образ ее бывшего парня, но он настолько не шел ни в какое сравнение с Лукасом, что она даже не вспомнила его лица. Ей нужен был только Лукас - этот красивый, умный, невероятно нежный, но вместе с тем сильный и уверенный в себе молодой человек, который сейчас слегка покусывал ее соски и мелкими поцелуями усыпал ложбинку между грудями.
   "Солнышко мое, я так хочу тебя!" - эти слова слетели с ее губ, как она ни старалась их сдержать.
   В комнате стало еще темнее, чем было. Сабрина не осознавала, действительно ли возле входной двери висит плакат с Грейс Келли или это видение - одно из тех, что сейчас овладевают ей, пока Лукас, прижав к подушке ее руки и не отрываясь от губ девушки, увеличивает темп и уносит ее куда-то высоко-высоко, где ей еще ни разу не доводилось побывать.
   "Лукас! Мальчик мой... Мой хороший... Мой сладкий..." - шептала она, вплетя пальцы в его волосы и прижимая к себе...
   Когда он остановился и рухнул на нее, придавив своим телом, то первой мыслью Сабрины было - что ей невыносимо хочется пить. Она провела правой рукой ему по спине от ягодиц до шеи, сжала своими ногами и шепнула: "У меня это было, Лукас... У меня это было..."
   Лукас слегка приподнялся на руках, посмотрел на ее лицо, поцеловал сначала в нос, потом в губы и тихонько сказал:
   - Я так и понял. По тебе было видно!
   - Что ты имеешь в виду? - удивилась Сабрина.
   - Ты говорила такое... Я не могу это повторить. Просто понял, что у тебя это действительно было, - он еще раз поцеловал ее в губы и вышел из нее.
   - Лукас?
   - Да?
   - Я такого раньше никогда не испытывала.
   - Мне очень приятно это слышать, - ответил он, улыбнулся и пошел в ванную, которая находилась сразу за его комнатой.
   "Глупый, я же люблю тебя", - шепнула ему вслед Сабрина так, чтобы он не услышал.
  
   Глава 9.
  
   К концу подходил пятый месяц, как Сабрина выполняла функции ассистента Валерии Видау. Девушка как губка впитывала все, что показывала ей профессор, научившись понимать Валерию с полуслова. Она самостоятельно вскрывала тела, готовя органы к исследованию профессором и ее коллегами, освоила методику распила костей черепа, составляла проекты отчетов о результатах аутопсии и направляла их Валерии на согласование. Сабрина едва ли не лучше самой Валерии знала ее график на неделю вперед, а в последний месяц взяла на себя поток входящей корреспонденции профессора, связанной с работой Суда Прошлого. Валерия уже не могла представить, как все это время обходилась без такого эффективного помощника. Она лично попросила директора медицинского лаунжа увеличить небольшое жалование девушки на 30 процентов, чему та была невероятно рада, хотя основной зарплатой она, разумеется, считала те знания, которые могла перенимать у своей знаменитой на весь мир начальницы.
   В свой сорок пятый день рождения Валерия организовала небольшую вечеринку для коллектива сектора патологоанатомической медицины. Включая ее саму и Сабрину, набралось 7 человек.
   - Сабрина, - подошла к девушке виновница торжества с двумя бокалами вина в руках и вручила ей один, - ты меня извини, что за всей этой бесконечной рабочей суетой мне толком не удается с тобой пообщаться. Порой кажется, что я сама себе не принадлежу.
   - Профессор, да что вы такое говорите! - удивленно посмотрела на нее Сабрина. - Я даже и помыслить не могу, чтобы вы мне уделяли больше внимания, чем сейчас.
   - Ты мне скажи, - улыбнулась Валерия, присев на краешек стола, - мне кажется, или у вас с Лукасом что-то есть? Он постоянно за тобой заезжает.
   - Что-то действительно есть, - смущенно ответила девушка.
   - Я очень рада за вас! Лукас - замечательный молодой человек. Таких не много.
   - О да! - оживилась Сабрина. - Он чудесный! Такой умный, такой спокойный! Мне с ним так хорошо! Он... Я даже не знаю, как и описать! Он такой... Самый-самый!
   - Девочка моя, ты так сильно его любишь? - Валерия поджала губы, улыбнулась и положила руку ей на плечо.
   - Я очень сильно его люблю, - тихо, но уверенно ответила Сабрина, не глядя на профессора.
   - Замечательно. Что может быть лучше! Вы чудесная пара. Оба умненькие, отлично учитесь, работаете. Он, как я понимаю, теперь не на стажерском контракте?
  
   - Не на стажерском. Он уже сержант. Точнее, всего лишь сержант, но поскольку это мой Лукас...
   - Поскольку это твой Лукас, - ласково добавила Валерия, - то он не "всего лишь", а действительно "уже" сержант.
   - Госпожа Видау...
   - Что такое?
   - Нет... Ничего особенного. Просто... Я, наверное, дура, но...
   - Сабрина! Я тебя прошу!
   - Нет-нет, правда! Я дура, наверное, но мне кажется, что не может быть все так хорошо... Я работаю на лучшей в мире работе для своего возраста, у меня прекрасный любимый человек, он работает на своей лучшей в мире работе, и мы учимся, и мы любим друг друга так сильно во всех смыслах, и все так чудесно, что...
   - Что?
   - Что кажется, будто так не должно быть. Будто случится что-то ужасное. Я даже не знаю, как это объяснить...
   - Зато я знаю. Чистая психология. Хочешь, дам совет?
   - Конечно, хочу! - девушка подняла на нее глаза.
   - Хорошо. Слушай внимательно. Можешь даже не записывать. Непарь-ся. И точка.
   - Вы правда так думаете? - улыбнулась ей Сабрина.
   - Нет. Не думаю. Знаю. Наслаждайся жизнью, детка! Ой, извини, - Валерия опомнилась, - я так дочку называю. Прости, это прозвучало фамильярно.
   - Какие могут быть извинения! Госпожа Видау, я вам так благодарна за этот разговор!
   - Не благодари. И не забивай себе голову всякой дрянью. Знаешь, есть такой роман русского писателя Льва Толстого, называется "Анна Каренина"?
   - Конечно, знаю.
   - Так вот. Когда одной пожилой крестьянке вкратце пересказали проблему Анны Карениной, та подумала с минуту и сказала: "Корову б ей. А лучше две". Так же и у тебя. Живи и радуйся!
   - Наверное, вы правы, - Сабрина повеселела. - Госпожа Видау, я вас обожаю!
   - Сабрина... - опустив глаза в пол, улыбнулась Валерия.
  
   - Нет-нет, правда! Восхищаюсь вами! Я рассказ один пишу, и там есть главная героиня... В общем, для ее литературного образа я очень многое беру от вас.
   - Вот даже как?
   - Да! Ваше чувство юмора, например. Что еще... Вашу невероятную самоуверенность. А еще - абсолютный профессионализм!
   - Сабрина, дорогая... Я просто человек.
   - Нет, не просто! Вы очень классная! И помогаете мне! По работе, по жизни. Советы даете. И я очень за это благодарна. Тут, кстати, дело еще такое...
   - Какое?
   - Мы с Лукасом все чаще думаем о том, чтобы начать жить вместе. Я за все это время, что мы встречаемся, провела с ним какие-то три ночи. Три ночи и три прекрасных утра, когда просыпаешься, уткнувшись носом в его плечо... И я больше не хочу просыпаться одна! Хочу с ним! Всегда! Каждое утро так хочу. С его плечом!
   - Да ты ж моя девочка! - Валерия отставила бокал в сторону и обняла Сабрину, в глазах которой показалась пленочка слез. - Как же ты любишь его! А ведь я помню, как вы повздорили тогда у меня в секционной. На практикуме.
   - Мы с ним часто это вспоминаем. И всегда смеемся.
   - Так съезжайтесь! Кто вам мешает? Родители?
   - Родители... Я еще, конечно же, даже не заикалась на эту тему. Хотя они очень хорошо относятся к Лукасу.
   - Только мой тебе совет, дорогая: ни при каких обстоятельствах не живите у него. У его родителей. Да и у твоих тоже не живите.
   - Да-да, мы думаем именно о том, чтобы жить только вдвоем! Мы все рассчитали - с учетом той прибавки, которую вы для меня попросили, нам вполне хватит! Он же сержант, как-никак! А потом станет лейтенантом!
   - Да-а-а, - протянула Валерия, - сейчас они с Арманду дело Кравица закончат и точно получат по звезде.
   - Завтра дело в суд передают. Лукас особо не распространяется о работе, но насколько я понимаю из обрывков его разговоров с капитаном Тоцци, там прямо железобетонные улики есть. С ума сойти! Член Палаты! И такое обвинение...
   - Посмотрим. Время покажет. Время вообще самый лучший судья. Лучше еще не придумали.
  
   По пути на работу в университет Кентукки профессор Филипп Мартинез открыл новости. Главным событием сегодняшнего дня, по-видимому, станет очередное заседание по делу Тима Кравица. Мартинез вывел на стекло левипода репортаж "Шелл Ньюз":
   "В суде Сан-Паулу проводится пятое по счету слушание по обвинению члена Палаты Тима Кравица в убийстве своей жены, профессора Сиднейского университета Стефани Джефферсон. Напомню, что в рассмотрении дела участвуют присяжные, а председательствует на процессе федеральный судья Уилма Сальгадо. Новейшая история не знает прецедентов, чтобы высшее должностное лицо планеты оказалось на скамье подсудимых. Однако - все равны перед законом, и, по мнению опрошенных нашим изданием экспертов, судья Сальгадо предельно четко ведет процесс, не давая поблажек защите, но и весьма жестко пресекая любые попытки обвинения перетянуть одеяло на себя. К настоящему моменту обвинение предоставило в качестве доказательств внушительное количество записей телефонных разговоров между супругами общей продолжительностью более шести часов, заключение судебно-медицинской экспертизы, аналитику психологических портретов каждого из супругов, геолокационные данные. Если честно, мне очень хотелось бы думать, что речь все еще идет о какой-то ошибке. Не верится, что этот почтенный господин мог пойти на такой шаг, но с каждым новым доказательством моя уверенность тает. Предлагаю послушать, какие улики на этот раз предоставит окружной прокурор".
   Мартинез зашел в кабинет, не переставая следить за ходом процесса через свой визуалайзер. Новостное издание "Шелл Ньюз" крупным планом показало темнокожую судью Уилму Сальгадо. Ее лицо было спокойным, словно она разрешала бракоразводный спор, а не дело, которое еще долго сохранит свой след в истории. Судья повернулась к прокурору:
   - Господин Брасио, прошу вас, если обвинение располагает другими доказательствами причастности подсудимого к совершению преступления, суд готов их исследовать.
   - Ваша честь, - ответил судье низкорослый пожилой мужчина лет восьмидесяти, - мы просим суд вызвать секретного свидетеля обвинения, госпожу Беранжер Пьярд.
   - Что ж, это ваше право, - кивнула судья. - Если вы обеспечили явку свидетеля, я готова ее выслушать.
   В зал зашла неопределенного возраста худощавая женщина. Взгляд ее был диким, словно в помещение выпустили зверька, которого поймали в лесу и впервые показали людям. Она осторожно шла от дверей зала заседаний к свидетельской трибуне, озираясь по сторонам и теребя пальцами шарфик. Когда свидетель заняла свое место, судья мягко сказала ей:
   - Не переживайте, пожалуйста. Вы свидетель, и вас позвали сюда, чтобы вы помогли нам разобраться в данном уголовном деле. Сейчас вы получите от секретаря заседания запрос на подтверждение личности и должны его одобрить. Это закон.
  
   - Здравствуйте, - тихо ответила ей женщина, хотя судья с ней и не здоровалась. - Получила, да. Одобрила.
   - Очень хорошо. Тем не менее я прошу вас под протокол представиться, сообщить свой возраст, а также место рождения и работы.
   - Можно отвечать? - испуганно уточнила женщина.
   - Да, - все так же спокойно ответила ей невозмутимая судья.
   - Хорошо. Меня зовут Беранжер. Фамилия Пьярд. Это от матери фамилия. Отца я не знала, поэтому носила фамилию матери. Мама сама так решила...
   - Возраст, место работы и место рождения, - интонацией специалиста психиатрической службы повторила судья.
   - Мне 41 год. Родилась я в Ницце. Сейчас не работаю, но уже скоро выйду на новое место.
   - А чем занимались до того, как утратили работу?
   - Я работала домработницей у госпожи Джефферсон. И у господина Кравица.
   - Вы хорошо знаете Тима Кравица? И хорошо ли знали погибшую? - спросила судья.
   - Хорошо? Нет, я бы не сказала, что хорошо. Я у них работала домработницей. Общалась с ними только по делам.
   - Этого достаточно. У вас есть какие-то основания оговорить господина Кравица? Может быть, неприязненное отношение, ненависть - что-то такое?
   - Ой, ну что вы! - улыбнулась свидетель, взглянув на Кравица. - Как же можно! Такой уважаемый человек! Какая уж тут ненависть!
   - С моей стороны пока все, спасибо, - удовлетворенно сказала судья, постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла, а потом обратилась к прокурору:
   - Господин Брасио, поскольку это свидетель обвинения, вы можете начать допрос.
   - Благодарю, Ваша честь, - почти неслышно ответил ей прокурор. - Госпожа Пьярд, как долго вы проработали домработницей в семье Кравица-Джефферсон?
   - Мне кажется, - женщина посмотрела в потолок, - месяцев шесть. Да, определенно шесть.
   - Вас нанимала сама покойная?
   - Нанимала госпожа Джефферсон, да. Какая же чудесная была женщина... - губы Беранжер Пьярд затряслись.
  
   - Хорошо. Что входило в ваши служебные обязанности?
   - Госпожа Джефферсон очень много работала. Поэтому все, что так или иначе было связано с домом, я по ее просьбе взяла на себя. И уборка, и корреспонденция, и обновление систем, и готовка - все это мне нужно было обеспечивать. По сути, я делала так, чтобы она приходила к себе домой без ощущения, что ей после работы надо еще чем-то заниматься.
   - Господин Кравиц проживал с ней? - послышался очередной вопрос прокурора.
   - Да. Он к ней приехал незадолго до того, как я туда пришла.
   - Вы знаете, где жил ее супруг до этого?
   - Да, конечно. Она рассказывала, что живут они с мужем в Австралии, что она приехала сюда, в Сан-Паулу, по контракту, и что муж ее сначала остался в Сиднее.
   - Почему муж к ней вдруг приехал? Знали вы?
   - Нет, не знала. Никто со мной на эти темы не разговаривал.
   - Как у них складывались отношения?
   - Могу только свое ощущение сказать...
   - Скажите.
   - У меня было чувство, что они не муж и жена. Холодно общались. Я бы сказала, что почти не общались.
   - Ссоры, ругань? Было такое? - уточнил прокурор.
   - Поначалу не было. А вот через месяц где-то как пошло... Ругались часто, на повышенных тонах разговаривали.
   - О чем?
   - Вы знаете, я не слушала. Я слышала, конечно, но не слушала. Вообще старалась не лезть. Это не мое дело, понимаете?
   - То есть совсем не знаете, из-за чего они ссорились?
   - Можно и так сказать, - ответила свидетель. - Разве что примерно за месяц до того, как госпожа Джефферсон умерла, они говорили о ребенке каком-то.
   - О каком?
   - Да неловко как-то...
   - Отвечайте, - послышался строгий голос судьи.
  
   - Мне по их разговорам показалось, что госпожа Джефферсон была беременна. И как будто отцом был не господин Кравиц. Но это только то, что я слышала! А уж как там у них было...
   - Во время ссоры или при каких-либо других обстоятельствах подсудимый угрожал Стефани Джефферсон убийством? - продолжил допрос прокурор Брасио.
   - Ну, - свидетельница тяжело выдохнула, - да, он говорил такое. Но, понимаете, я же не знаю, правда ли он так думал или просто хотел позлить госпожу Джефферсон. Говорил уверенно, да. Часто говорил.
   - Что конкретно говорил?
   - Ну, я сейчас так уж и не вспомню всего. Но он, прошу прощения, сукой ее называл. Говорил часто, что придушит ее собственными руками, чтобы ее ублюдок, как он говорил, подох в этой мерзкой вонючей сучке. Простите меня! Просто он так говорил часто. Прям так и говорил, вот этими словами! И вы, - она обратилась к Кравицу, - простите меня! Но вы же так говорили!
   - Никаких разговоров с подсудимым, - голос судьи прозвучал приказным тоном. - Прокурор, продолжайте.
   - Скажите, свидетель, - немного подумав, добавил прокурор Брасио, - у супругов был обычай завтракать вместе? Или раз на раз не приходился?
   - Вообще обычно они завтракали вместе. Но мне казалось, это не потому, что у них так было заведено, а просто совпадало, что ли.
   - Завтрак вы готовили?
   - Да там готовки-то никакой и не было особой. Госпожа Джефферсон всегда ела кашу, яичницу и кофе. Кашу и яичницу она сама себе печатала на фабрикаторе, а кофе просила меня варить. Она только свежесваренный кофе пила.
   - Вы знаете, от чего умерла Джефферсон?
   - Только из новостей. Говорили, что будто бы господин Кравиц подмешал ей латиоид.
   - Вы видели у них дома латиоид? В аптечке или в тайнике, может быть?
   - Я не знаю, как мне правильно ответить, - смутилась свидетель, - потому что я, если честно, не представляю, как эта таблетка выглядит. Может, и видела.
   - Это не таблетка. Это капсула.
   - Ну капсула.
   - Капсула такого характерного металлического цвета. Будто из ртути.
  
   - Нет, ничего подобного я, кажется, не видела.
   В кабинет Мартинеза зашел его ассистент:
   - Профессор, через пять минут начинаем.
   - Да-да, иду, - ответил Филипп Мартинез, оторвавшись от трансляции. - Сейчас заседание по делу Тима Кравица идет. Очень печально все это.
   - Как вы думаете, это он убил?
   - Судя по всему, да. Кем бы ты ни был, а человеческая натура в тебе неискоренима.
   - А я считаю, что его просто жена довела. И как можно было жить с такой... Она же шантажировала его!
   - Понимаешь, Нейтан, тут и кроется вся суть конфликта. Любого. Ведь та же самая Джефферсон, она не считала себя плохой! Я убежден, что у нее был целый список аргументов и мотивов, которыми она руководствовалась, и была совершенно уверена в своей правоте. Что это "он плохой", а не она. Понимаешь? Подумай сейчас о себе - как часто в ходе ссоры ты думаешь: "Да, конечно же, это я неправ! Буду-ка я и дальше поступать плохо".
   - Профессор, - улыбнулся Нейтан, - вам надо психологом работать! Вы всегда так искусно оперируете знаниями человеческой души!
   - Это скорее опыт антрополога, историка, а не психолога. Ладно, пойдем. У нас много работы.
   В доме Рику и Тарьи Экманов царил покой: дети спали, а супруги сидели внизу и под легкое южноафриканское вино вспоминали день своего знакомства - они застряли в лифте и провели там почти целую ночь, которую до сих пор называют своей первой брачной ночью, хотя ничего, кроме невинной болтовни двух ранее не знакомых друг с другом людей, в ту ночь не произошло. Сейчас Тарья смотрела на любимого мужа и чувствовала, что в ее жизни присутствует настоящее большое женское счастье. Лишь время от времени она незаметно для себя поглаживала свои ноги - эта привычка у нее появилась сразу, как только Тарья начала носить протезы. Очередная пара сидела как влитая - ее должно хватить на несколько недель.
   Карьера Икуми Мурао после назначения на должность высокого судьи пошла в гору - она стала партнером в "Кайерс-энд-Мист". В момент, когда Икуми подписывала партнерское соглашение, она отчего-то вспомнила свою первую любовь, Эйзо Окада, и все, что так или иначе было с ним связано. Вспомнила она и свой разговор в подпитии с управляющим директором архитектурного бюро, когда солгала ему насчет того, что не жалела о произошедших в ее жизни перипетиях. В данный же момент она о них действительно не сожалела, ведь не налей тогда Эйзо кофе в тубус с ее проектом, она, может, и не была бы сейчас партнером лучшего архитектурного бюро Восточного Света и одновременно высоким судьей, обеспечив себе не только безбедную старость, но и место в мировой истории.
  
   Сабрина ждала с работы своего любимого. Ее мама неустанно пилила дочь насчет свадьбы, но Сабрине было так хорошо с Лукасом, что маминой мечты о белом платье она предпочитала не замечать. К приходу Лукаса со службы она напечатала его любимые суши и загрузила "Маску" с Джимом Керри, чтобы сделать сюрприз. Иногда Сабрина ловила себя на мысли, что даже когда она ничего не чувствовала к Лукасу и, более того, когда он откровенно ее бесил, Лукас все же всегда притягивал к себе ее внимание. Будучи честной с собой, Сабрина хорошо знала, что если бы и решила с кем-то серьезно связать свою жизнь, то только с таким уравновешенным и самостоятельным парнем, чтобы он мог и носить ее на руках, и задвигать на место, если того требуют обстоятельства или ее порой слишком эмоциональное поведение. Девушке доставляло огромное удовлетворение, что в жизни появился человек, которого она согласилась поставить выше себя.
   Перре строил с Анри башенку из разноцветных кубиков. На этой неделе отсняли сразу три выпуска "Скользкой дороги", и теперь в его распоряжении были десять дней отдыха. Винсент втайне всегда болел за игроков - за все семь лет существования игры в новом формате до куба с шестью миллионами добрались только пятеро. Он отчетливо помнил тот день, когда его брат, входивший в правление "Олл-ин-Олл Энтертейнмент", выдвинул Винсента на роль ведущего, и она принесла ему такой успех, о котором никому тогда не известный тридцатидвухлетний журналист утренних новостей не мог и мечтать. Успех, а еще Ее. И Анри.
   А Валерии никак не удавалось уснуть. Она почти никогда не испытывала с этим трудностей, но хорошо знала, что если в голове останется хоть одна-единственная мыслишка, то она увлечет Валерию за собой в настоящий водоворот нерешенных вопросов. Еще готовясь ко сну, Валерия заприметила эту подлую заразу, предательски затаившуюся в глубинах сознания. И вот Валерия погасила свет, положила голову на подушку, закрыла глаза и-и-и...
   "Откуда же все-таки у него столько патогенных кокков? В условиях стационара-то! Чья была ошибка? Нет, нет, не думай! Это не твоя забота. С другой стороны, это не иммунное. Я же говорила! А они спорили, доказывали ведь еще. Мне! Я же говорила, что не иммунное! Иммунолог, говоришь? Неплохо, неплохо... И действительно хорош собой. Может, Лее и впрямь повезло? Наверняка они спят друг с другом. Ну ей же не тринадцать лет, в конце концов. Конечно, спят. А значит, она любит. Как она побежала к нему тогда, после экзамена! Как кинулась на шею! Мать родную даже не сразу заметила. А он как сильно ей обрадовался! Зак никогда со мной таким не был. А я сама хотела? Не очень-то и хотела. Я всегда на самом деле чувствовала, что у нас с ним не получится семьи. Ему нужна другая. Безынициативная? Да не обязательно. Но не лидер. Определенно, не лидер. Рику какой стал! Красавчик просто, глаз не оторвать. Я же так и не попробовала энклоузер, а ведь сколько времени уже прошло! Вспомнить бы, куда я его положила! Завтра после работы попробую. А может, и хорошо, что Лея с Ником встречаются? Интересно, если поженятся, то где жить будут... Хоть бы не там! Что-то я его ни про родных, ни про родителей не спросила. Завтра спрошу у Леи аккуратненько. Хоть бы в Сан-Паулу перебрались! Я бы внуком занялась, а они пусть работают. Я б подняла его! Ты мой маленький! Или внучка? Нет, ну не сейчас, конечно, но годика через три-четыре - пожалуйста! Я только за. Деньги есть, все равно же все им оставлю. Работу вот только бросать не хочется. Как же я много работаю... Нет, серьезно, как все успеваю? То ли я так быстро работаю, то ли время вокруг меня слишком медленно тянется. Сорок пять лет. Я еще молодая. Спать..."
  
   Глава 10.
  
   Спустя два месяца подошел к концу процесс по делу Тима Кравица. Присяжные удалились выносить вердикт, и прогнозы того, каким будет их решение, стали главной темой сегодняшнего дня.
   - И у нас в студии профессор юриспруденции, доктор Джеймс Уорнхолл. Добрый день, господин Уорнхолл! - поприветствовала юриста ведущая.
   - Добрый день.
   - Я хотела бы начать со своего наблюдения, так как не пропускала ни одного эфира. Как мне показалось, даже сам Тим Кравиц ожидает обвинительного приговора. Вы как считаете?
   - Мне сложно сказать, ведь это будет весьма субъективное суждение. Но если оперировать фактами, то позиция защиты действительно выглядела очень неубедительной.
   - Расскажите вкратце, пожалуйста, нашим зрителям, в чем заключалась линия защиты?
   - Если вкратце, то защита настаивала на отсутствии прямых доказательств. Однако, учитывая факты, я не думаю, что у них была реальная возможность избрать какую-то другую тактику.
   - То есть если говорить о состязательности сторон, то аргументы обвинения выглядели более убедительно?
   - Более чем убедительно, я бы сказал. Помимо показаний домработницы, сообщившей о ссорах между супругами, обвинение предоставило данные судебно-медицинской экспертизы. Из ее результатов усматривается, что убитая не ждала смерти, а значит, не принимала латиоид. Учитывая время и обстоятельства ее смерти, единственное место, где латиоид мог попасть к ней в организм, был дом, в котором она проживала совместно с господином Кравицем. Она была беременна от другого мужчины и шантажировала подсудимого, желая получить деньги в обмен на свое исчезновение из его жизни, о чем свидетельствуют многочисленные записи разговоров супругов. И этим доказательства обвинения не исчерпываются.
   - Каким, как вы полагаете, будет приговор?
  
   - Я нисколько не удивлюсь обвинительному приговору. Во-первых, в суд никогда бы не передали дело в отношении такой персоны, как Тим Кравиц, не будь у следствия абсолютной уверенности в его виновности и не располагай оно серьезными доказательствами, изобличающими обвиняемого. А во-вторых, на присяжных может повлиять и то обстоятельство, что ни у кого больше не было мотива убивать госпожу Джефферсон.
   - Присяжные должны прийти к единогласному решению?
   - Нет, по закону достаточно девяти голосов из двенадцати.
   - Большое спасибо, господин Уорнхолл. А теперь я предлагаю посмотреть фрагмент интервью с защитой Тима Кравица. Пожалуйста, внимание на экран.
   В кадре показался седой мужчина, который, стараясь не смотреть в камеру, неуверенно пробормотал: "По большому счету нам неважно, какой вердикт вынесут присяжные. Мой подзащитный не убивал свою жену, и это факт. Это факт независимо от того, какое итоговое решение примет председательствующий судья, Ее честь Сальгадо, которая, я напомню, по закону не вправе отвергнуть оправдательный вердикт присяжных, но может не принять обвинительный вердикт. Мы надеемся, что даже если присяжные признают господина Кравица виновным, судья Сальгадо взвесит факты и провозгласит оправдательный приговор. А если нет - что ж... К счастью, есть Суд Прошлого. Там и будет поставлена точка. И под точкой я имею в виду белое ядро, разумеется".
   "Это был фрагмент интервью адвоката господина Кравица, - обратилась к зрителям ведущая. - Напомню, что в Четвертом окружном суде Сан-Паулу идет совещание присяжных, которые должны определить судьбу Тима Кравица".
   Вещание всех каналов время от времени прерывалось на последние известия из суда - присяжные все еще не вышли из своей совещательной комнаты, хотя отведенное им на вынесение вердикта время давно истекло. "Интересно, вызвана ли такая задержка большим количеством фактов, или же между присяжными разгорелся спор о виновности Тима Кравица? Мы будем держать вас в курсе событий!" - звучало по новостям.
   В девять вечера по местному времени дверь совещательной комнаты открылась, и оттуда вышли присяжные. Эфир сети моментально переключился на этих 12 героев сегодняшнего дня. Клерк суда уведомил судью о том, что присяжные снова в зале, и спустя минут пятнадцать Уилма Сальгадо взошла на свою трибуну и первым делом обратилась к старшине жюри присяжных:
   - Господин старшина, присяжные вынесли вердикт?
   - Да, Ваша честь, - послышался ответ старшины.
   - Пожалуйста, сообщите, пришли ли присяжные к выводу о том, что действительно имело место убийство человека?
   - Да, Ваша честь.
  
   - Установили ли присяжные, что убийство совершил подсудимый, господин Тим Кравиц?
   - Да, Ваша честь. Установили. Убийство Стефани Джефферсон совершил господин Тим Кравиц.
   - Пожалуйста, сообщите, каким числом голосов был принят обвинительный вердикт?
   - Единогласно, Ваша честь.
   - Благодарю вас. Присяжные могут быть свободны.
   Присяжные сошли со своей трибуны и заняли место в зале, битком набитом журналистами и простыми слушателями. Уилма Сальгадо была готова к тому, что первые несколько минут после провозглашения вердикта присяжных зал будет бесполезно останавливать - корреспонденты, не стесняясь судьи и игнорируя регламент, наперебой сообщали о том, что присяжные признали Кравица виновным. Постепенно накал страстей угас, в зале стало тише, а пронзительный стук молоточка окончательно навел порядок.
   - Уважаемые господа, - сказала судья, - присяжные заседатели единогласно признали господина Кравица виновным. Все то время, что они совещались, я внимательно читала дело и исследовала доказательства, которые были получены в ходе процесса. Как судья я связана оправдательным вердиктом, но обвинительный вердикт не является для меня обязательным, если я приду к выводу о непричастности подсудимого к совершению преступления. Господин Кравиц, - обратилась она к члену Палаты, - в этой связи я хотела бы сказать, что мне не остается ничего, кроме как выразить полную солидарность с вердиктом жюри присяжных. У меня нет никаких сомнений в том, что именно вы убили свою супругу, госпожу Стефани Джефферсон. Я признаю вас виновным в совершении убийства и приговариваю к смертной казни. Вам разъясняется право подать апелляцию в Суд Прошлого в течение двух месяцев. На этом заседание окончено.
   Стукнув молоточком, судья встала и не спеша удалилась в свой кабинет. Зал буквально прорвало - к Тиму Кравицу ринулись все присутствовавшие на процессе журналисты, сбивая друг друга с ног: "Господин Кравиц, вы признаете себя виновным?", "Вы ожидали обвинительного приговора?", "Вы будете подавать апелляцию?", "Если подтвердится ваша невиновность, будете ли вы взыскивать компенсацию за незаконное преследование?"
   Тим Кравиц стоял не шевелясь. Он был спокоен и даже несколько умиротворен. Казалось, что он испытал сильное облегчение от того, что все это наконец закончилось.
   "Господин Кравиц", - робко сказал конвоир, подойдя к осужденному. Кравиц взглянул на него, крепко сжал губы, слегка улыбнулся и сказал: "Да-да, я готов. Пойдемте".
   Решившие прийти на это заседание суда Арманду Тоцци и Лукас после оглашения приговора сидели неподвижно, лишь раз переглянувшись.
  
   - Ну, вот и все, - сказал наконец Лукас, - даже немного жалко, что все закончилось.
   - Жалко? Нет уж, спасибо. Не надо нам больше таких дел, - возразил капитан.
   - Ты прав, конечно. Но я еще своим внукам буду рассказывать, как работал над этим делом!
   - Ты детей сначала нарожай, - усмехнулся Арманду. - Пойдем, уже поздно. Завтра у нас с тобой много интересного.
   - Арманду, а о допросе какого тайного свидетеля говорил прокурор в своем слове? Почему я о ней ничего не знаю?
   - Беранжер Пьярд. Она была домработницей у Джефферсон и Кравица. О ней ты ничего не знал, потому что она была засекречена постановлением прокурора, чтобы исключить возможность Кравица давить на нее. Поэтому в деле нет ни слова об этом свидетеле - она появилась только в суде. Я ее сам первый раз увидел только в зале заседаний. В ходе следствия прокурор допрашивал ее лично, в закрытом режиме.
   Перед тем, как пойти с работы домой, Лукас слонялся по улицам города. Время было уже за полночь, но он, сказав Сабрине, чтобы та не ждала его и ложилась, не спешил к ней. Лукаса почему-то охватил страх, а вдруг они все ошиблись... Что, если Тим Кравиц действительно не убивал свою жену? Ведь может же быть такое, что его попросту подставили? А кто? Он сам на суде говорил, что у него нет явных недоброжелателей. К тому же мотив налицо! Интересно, отчего позиция защиты была столь нейтральной, что и защиты-то толком никакой не было? Ни тебе громких заявлений о провокации, ни попыток придать делу политическую окраску - ничего. Да и не заступался за Кравица никто, не считая пары-тройки друзей по бизнесу. Нет-нет, все верно. Перегорел человек, и где-то его можно даже понять. После прослушивания всех его разговоров с женой удивительно становится, как таких мерзких теток только земля носит. Нет, не могли все так ошибиться: и полиция, и прокурор, и 12 присяжных разом, да еще и судья, которая была так категорична в своем решении приговорить Кравица к смерти. Интересно, когда он подмешивал своей жене латиоид, то действительно рассчитывал избежать наказания? Так наивно... И глупо. И ведь это один из девяти самых уважаемых людей на земле, решения которых обязательны для всех! Которые творят закон! Это все очень странно... Люди прожили друг с другом без малого 16 лет в браке! Вдруг их с Сабриной ждет та же участь? Нет, ни за что! Он любит Сабрину. Да дело тут даже не в любви, просто для каждой проблемы можно найти свое решение, не прибегая к крайностям. Странно, что такой умный и опытный человек его не подобрал, отдав предпочтение нелепой пилюле. Лукасу сейчас особенно сильно захотелось к Сабрине в постель - она всегда так нежно обнимала его сзади рукой и немножко обвивала ногу своей ногой... Вовек бы не просыпаться!
   Рику сильно переживал, как приговор отразится на проекте по разработке энклоузера третьего поколения. Его брат более года вел переговоры с Фондом Инноваций Тима Кравица на предмет предоставления финансирования в обмен на долю в прибыли от продажи новинки. И хотя сам член Палаты в силу своего статуса не принимал участия в деятельности Фонда и всегда позиционировал себя лишь в качестве его учредителя и попечителя, после возбуждения уголовного дела Фонд анонсировал введение моратория на предоставление любых инвестиций. Зак, в отличие от брата, больших проблем не видел. Личное знакомство с Кравицем хотя и не давало ему преференций по сравнению с другими соискателями денег, но позволяло хорошо знать структуру Фонда и принципы его функционирования. "Мораторий истечет быстро, а пока в испытания мы реинвестируем нераспределенную прибыль, - успокаивал Зак брата. - Продержимся, не переживай. Им же надо будет зарабатывать независимо от того, что там решится с Тимом. А зарабатывать - значит, делать вложения в перспективные стоящие проекты типа нашего. Кравиц отдельно, а бизнес отдельно. Вот увидишь, все будет нормально. Мы же всегда с тобой получали от них инвестиции и возвращали с хорошей прибылью. И в этот раз получим".
   До истечения двухмесячного срока, отведенного на подачу апелляции, оставшиеся восемь членов Палаты приняли решение номинально сохранить полномочия Тима Кравица; но до тех пор, пока окончательно не разрешится его судьба, они постановили, что Палата будет полноценно функционировать в усеченном составе.
   Через три недели после вынесения приговора защита Тима Кравица публично объявила о том, что апелляция была подана. Сабрина, отвечавшая у Валерии за корреспонденцию, связанную с деятельностью Суда Прошлого, сообщила ей об этом после окончания врачебного консилиума в "аквариуме", созданного директором медицинского лаунжа по одному из пациентов. С консилиума Валерия вернулась на взводе. "Сборище неучей", - прошипела она, зайдя в кабинет и направившись к своему столу. Проходя мимо Сабрины, Валерия бросила ей:
   - Ты все еще пишешь книжку про меня?
   - Эм-м... - оторопела девушка. - Да, а что?
   - Напиши там про то, что я работаю с кучей дебилов!
   - Что произошло? - сдерживая смех, спросила Сабрина.
   - Ай, ничего. Даже вспоминать не хочу. Ладно, оставим. Есть что-то интересное на сегодня? Только умоляю, не говори, что от меня требуется провести урок в младшей школе на тему "Двадцать способов заклеить пластырем ранку на пальчике" - я только что читала примерно такую лекцию докторам с десятилетним стажем работы! - Валерия все еще была на взводе.
   - Нет, - улыбнувшись, ответила начальнице девушка, - тут другое. Апелляция от адвоката Кравица только что пришла. На ваше имя. Я проверила, там все верно, так что ее можно принимать к производству. Если вы дадите отмашку, я направлю им уведомление от вашего имени.
   - Хорошо, спасибо. Отсчитай 31 день, начиная с завтрашнего дня - это и будет дата заседания в Квадрате. И отправь им уведомление. Время поставь стандартное - 11 утра. У нас почему-то так повелось... Копию уведомления обязательно направь судьям для сведения.
  
   - Поняла, сделаю.
   - Сабрина!
   - Да, профессор?
   - Спасибо, моя хорошая. Ты у меня сокровище.
   - И вы тоже сокровище, - смущенно улыбнулась в ответ девушка.
   - Ты еще не собираешься домой? А то время уже позднее.
   - Да, я только отчет один доделаю. Проект отчета, точнее.
   - Не припомню, чтобы я тебя просила о чем-то подобном.
   - Нет, это не вы. Это доктор Реис меня попросила помочь.
   - Но ты не ассистент доктора Реис!
   - Да-да, просто у нее ребенок в школе... В общем, там у нее что-то случилось, я сама не особо поняла. Мне же ведь не сложно!
   - Сабрина, детка, причем тут "не сложно"! Надо уметь говорить "нет". Иначе на тебе они будут ездить! И не только доктор Реис, но и весь медицинский лаунж в полном составе вплоть до охраны!
   - Ну как же я скажу ей "нет", если она так меня просила! Было бы неловко ей отказать! У нее ребенок...
   - А у тебя Лукас! Ничего с ней не случилось бы. Сидела бы в ночи и сама писала свой отчет, все мы через это проходили. Никто еще не умер. Учись говорить "нет". И если в следующий раз она или кто-то еще подойдет к тебе с такой просьбой, то тебе достаточно вежливо ответить: "Извините, я не могу".
   - Но я...
   - Еще раз: "Извините, я не могу". Повтори.
   - Извините, я не могу, - пробубнила Сабрина, улыбаясь.
   - Прекрасно. Могу дать списать слова.
   День заседания в Квадрате наступил быстро. Журналисты с ночи облепили невысокую постройку, как мотыльки лампочку, поджидая полицейский бело-красный левипод, который должен привезти осужденного к месту, где либо начнется его новая жизнь, либо прервется нынешняя. В начале девятого утра левипод приземлился на крышу здания, через которую осужденных по традиции спускали по лестницам и коридорам в камеру. Появления высоких судей ждать было бесполезно - чтобы исключить малейшую вероятность форс-мажора, судьи попадали в помещение Квадрата по подземному ходу через цепочку соседних зданий.
  
   Один из журналистов держал внимание аудитории своего канала, проводя исторический экскурс и рассказывая о том, что Париж был выбран местом размещения Квадрата путем простой жеребьевки. Изначально для него планировалось возвести новое здание, и комиссия даже приняла решение отдать под строительство площадку, на которой раньше стояла Эйфелева башня, но в итоге члены Палаты не одобрили эту идею, сочтя, что при наличии огромного количества пустующей площади тратить несколько миллионов на новое здание было бы совершенно неразумно.
   Когда наступило 11 часов, все пятеро высоких судей направились по коридору к массивным глухим дверям Квадрата. По традиции до начала заседания они не общались, даже не здоровались. Лишь изредка молча переглядывались друг с другом, и то старались этого не делать. Винсент Перре, самый высокий из пятерых, всегда ощущал себя глупо в темно-фиолетовой мантии, считая это излишним атрибутом для такого циничного действия. Однажды он даже обратился к Валерии и к членам Палаты с инициативой отменить, как он выразился, "маскарад", но его позиция на этот счет так и осталась в статусе инициативы. Отклоненной. "Веками судьи облачались в мантию, чтобы скрыть в себе человеческое, - сказала ему тогда Видау. - Осужденному совсем не обязательно видеть, надета ли на вас сейчас рубашка или водолазка и какого цвета ваши брюки. Ему не до этого".
   После того, как последний из пяти судей, Филипп Мартинез, взглянул в чип-ридер, послышался щелчок замка, и механизмы открыли тяжелые двери. В третий раз Икуми Мурао находилась в этом помещении, и в третий раз ей казалось, что по запаху Квадрат напоминает передние ряды партера в зрительном зале театра, прямо возле сцены, где пыль декораций и плотных кулис смешивается с упоительным ароматом ожидания спектакля.
   Когда Мартинез, Экман, Перре и Мурао заняли свои кресла, Валерия, встав к ним лицом, произнесла стандартную фразу: "Заседание Суда Прошлого объявляется открытым. Прошу ввести в камеру осужденного".
   В прозрачную камеру зашел Тим Кравиц. По нему не было видно, чтобы он хоть сколько-нибудь волновался. "Такая крошечная? - очень негромко, но удивленно произнес он. - На видео она кажется гораздо больше. Это ж не камера, а кабинка туалета какая-то! Надо обсудить это с остальными членами. Тут очень некомфортно. Хотя... в кресле своего стоматолога мне куда более неуютно". Валерия уже хотела сделать ему замечание за шутки не к месту, но Кравиц замолчал, решительно сел в кресло, и тотчас фиксаторы защелкнулись, намертво сковав его запястья, локти и плечи.
   "Рассматривается апелляция Тима Кравица, 53 года, город Сидней, - продолжила Валерия. - Признан судом виновным в убийстве своей супруги, Стефани Джефферсон, и приговорен к смертной казни. Апелляция была подана в срок".
   Валерия посмотрела на осужденного:
  
   - Господин Кравиц, вы отрицаете вину в совершении убийства своей супруги, Стефани Джефферсон?
   - Конечно, отрицаю, - спокойно и уверенно ответил Кравиц.
   - Разъясняю вам, что сейчас состоится рассмотрение вашей апелляции. У вас будет забрана кровь в объеме 221 миллилитр. В этом же объеме будет забрана кровь у каждого из высоких судей. Кровь будет смешана и пропущена через ядро, где произойдет контакт с ДНК вашей супруги. В результате установится объективная причинно-следственная связь - были ли вы истинной причиной смерти госпожи Джефферсон или нет. Если да, ядро окрасится в красный цвет, если нет - в белый. Как только ядро окрасится в белый, фиксаторы разблокируются, и вы выйдете на свободу, а ваш приговор будет отменен немедленно. Если ядро окрасится в красный цвет, смертный приговор будет приведен в исполнение прямо здесь через отсечение кистей ваших рук, и вы скончаетесь от потери крови. Вам это понятно?
   - Как никому, - сказал Кравиц, улыбнувшись.
   - В таком случае я прошу вас заявить отвод, если у вас есть обоснованные опасения, что кто-либо из высоких судей может быть небеспристрастен.
   - Доверяю суду, - послышался ответ.
   - Я прошу высоких судей взять самоотвод, если кто-либо из них считает себя не способным проявить беспристрастность.
   Отсутствие ответа судей не удивило Валерию, и она, выдохнув, заняла свое место, после чего началась процедура забора крови. "Нет, у стоматолога определенно страшнее!" - послышалась шутливая реплика осужденного в момент, когда игла фиксатора проткнула ему вену.
   В течение следующей пары минут, пока кровь Кравица и судей преодолевала свой путь к истине, профессор Мартинез и Тарья Экман не сводили взгляда с лежащего на пьедестале черного ядра. Не сводила взгляда с ядра и Валерия. Сам же осужденный, казалось, не проявлял к происходящему интереса, хотя за несколько секунд до реакции ядра он все же напрягся, да так, что лоб его покрыли капельки пота. Наконец кровь достигла своей цели. "Нет..." - казалось, шепнула Тарья. "Красное? - послышался удивленный голос Кравица. - Красное? Но почему?"
   Высокие судьи встали с кресел. Валерия повернулась к камере и, переведя дыхание, произнесла: "Господин Кравиц, вы совершили убийство, и сейчас будете казнены. Мне очень жаль".
   Она направилась к выходу, и остальные высокие судьи неуверенным шагом последовали за ней, поглядывая, хоть это и было не принято, на прозрачные стены камеры и на массивное металлическое кресло, в котором извивался изо всех сил пытавшийся вырваться из оков кричащий Кравиц. Те места на его руках, где еще мгновение назад были кисти, объяли два стальных патрубка, буквально высасывающих из мужчины остатки его жизни.
  
   Ближайшие несколько дней новостные сводки о свершившемся над Тимом Кравицем правосудии не сходили с топ-листов сети. Политологи, юристы, макроэкономисты, философы, общественники - кто только ни выразил свое мнение насчет произошедшего. Одни призывали относиться ко всему без ажиотажа, напоминая, что члены Палаты лишь люди, а не роботы и не ангелы; другие не верили в торжество справедливости, выдвигая одну за другой теории заговора - и что все это было спланировано, и что высокие судьи получили заказ устранить таким экзотическим способом неугодного кому-то политического соперника; третьи ставили под сомнение сам институт Палаты, возмущаясь тем, как вообще можно доверять ее членам, если один из них был казнен в Квадрате. Высказывалась и такая точка зрения, что на самом деле это было самоубийство, причем не Стефани Джефферсон, а Кравица, который убил сначала жену, оказавшуюся девушкой с гнильцой, а затем и себя, намеренно попав в легендарное кресло с фиксаторами. К слову, больше всего сторонников было именно у последней теории, ведь истории и криминологии известно предостаточное количество случаев, когда супруг опускался до убийства второй половины, а потом и сам накладывал на себя руки.
   Члены Палаты выразили позицию этого органа управления планеты лаконично, но четко: они попросили не драматизировать момент, напомнив, что ничто человеческое не чуждо даже высшим должностным лицам. "Это прецедент, причем прецедент неприятный, - звучало из уст Сакды Нок, - но мы должны принять его, записать в историю и стараться не допускать подобных происшествий впредь. Анализ чипа роговицы глаза господина Кравица за месяц до убийства показал сильнейшую депрессию и стресс, но ни он сам, ни его врач, ни мы не придали его состоянию должного внимания. А ведь попробуй мы вмешаться, вполне возможно, что оба супруга сейчас были бы живы. Это урок".
   Закон отводил Палате полгода на то, чтобы отобрать нового девятого члена в свои ряды, и спустя несколько недель после трагической развязки дела Кравица внимание прессы и людей переключилось на прогнозы того, кто же станет девятым. Кандидатом номер один поначалу называли Валерию Видау не только как человека, чья репутация не имела ни единого изъяна, но и как опытного и грамотного управленца. Сама же Валерия недвусмысленно заявила, что не видит себя в статусе члена Палаты, и попросила медиа впредь не спекулировать высказываниями насчет ее возможной работы в высшем органе управления миром.
   Через пару месяцев был сформирован шорт-лист кандидатов на должность девятого члена Палаты. Туда попали четверо: глава португальского представительства Палаты, адвокат из России, директор знаменитой на весь мир парижской Школы Высокой Науки и известный писатель и колумнист из Индонезии. По закону по этим кандидатурам должны состояться прямые выборы, которые определят победителя простым большинством голосов.
   - Ты сегодня опять поздно? - написала Сабрина Лукасу.
  
   - Уже заканчиваю с работой, но еще в архив собираюсь. Так что, видимо, да.
   - Ладно. Очень соскучилась по тебе. Скорей бы ты уже заканчивал этот свой проект! Ты, наверное, все записи заседаний Суда Прошлого по пять раз пересмотрел...
   - По пять раз? Я тебя прошу! Гораздо больше. Есть кое-какие интересные факты. Потом тебе расскажу - хочу сначала с Тоцци поговорить.
   - Лукас, милый, мне правда тебя не хватает.
   - И мне тебя! Я постараюсь недолго!
   В дверь позвонили. Сабрина сфокусировала взгляд на визуалайзере и увидела, что это Марика.
   - Привет! - улыбнулась Сабрина подруге, открыв дверь.
   - Привет, - монотонно ответила Марика. - Можно к тебе?
   - Конечно, проходи.
   - Я пробегала мимо и решила, что если ты дома, то загляну к тебе. А Лукаса нет? - спросила Марика, взглядом ища жениха подруги в комнате.
   - Он проект пишет в университете, поэтому каждый вечер после работы тащится в архив полиции и изучает там что-то про ядро.
   - Что за ядро? Которое в Суде Прошлого?
   - Да, про это ядро. Неужели тебе это интересно? - улыбнулась Сабрина девушке.
   - Да, - все так же ровно, немного безучастно говорила Марика. - А я бы хотела умереть в Квадрате.
   - Марика, ты чего? - уставилась на нее Сабрина.
   - Это же так красиво...
   - Давай-ка, прекращай эти мысли! Антидепрессанты пьешь?
   - Ты в кресле, перед тобой высокие судьи в своих мантиях... Настоящая магия. Завидую Кравицу.
   - Антидепрессанты пьешь? - строго повторила свой вопрос Сабрина.
   - Пью, пью. Ты никогда не читала книг из "Белого следа"? - казалось, что мысли девушки скачут в разные стороны, как выпущенные на волю дикие лошади.
   - Марика, прости, но ты не в себе. Когда последний раз принимала риптолептик? Только честно.
  
   - Позавчера. Кажется... Так вот, во всех книгах из "Белого следа" очень красиво описана смерть! Настоящая леди! Я когда читаю, то представляю, будто это моя мама. Моя мамочка. Отец говорил, что она умерла, но я знаю, что мама жива.
   - Марика, - безнадежно выдохнув, пододвинулась к ней Сабрина, - можешь мне обещать, что не бросишь пить риптолептики? Без них тебя начинает нести, ты уж прости меня...
   - Да пью я их, говорю же. Дать тебе почитать?
   - Из "Белого следа"?
   - Ага!
   - Нет, я не люблю про смерть читать.
   - Там не просто про смерть...
   - Даже знать не хочу! Чушь. И тебе не советую. Ты давай бросай это дело. Мы же с тобой не будем делать вид, что у тебя все чудесно в эмоциональном плане? Тебе как никому противопоказаны глупые книжки про красивую смерть.
  
   Глава 11.
  
   Рабочий день в полиции Сан-Паулу начинался ровно в 8:30, когда весь штатный состав должен быть уже на месте, готовый к службе.
   После того, как утренний брифинг закончился, Лукас, выждав момент, когда его наставник останется один, подошел к нему и сказал:
   - Арманду, есть что обсудить. Но лучше наедине.
   - У тебя что, тайны от остального состава?
   - Не-а, не тайны, а скорее боязнь сойти за психа.
   - Да будет тебе! А мы кто, по-твоему? Ладно, в обед сходим на ланч, там и поставим тебе диагноз.
   После полудня Лукас вновь подошел к Арманду, который сидел за своим столом и рисовал схемку, что-то бубня себе под нос.
   - О, а вот и ты! Ты-то мне как раз и нужен, - бросил Арманду Лукасу, заметив парня. - Хотел попросить тебя подобрать мне файлы по составу бенефициаров траста, под которым "ЭфЭлПи Партнершип" висело до ликвидации. Я почти уверен, что через него потоки и шли под видом выплат партнерам. Сто процентов!
  
   - Понял, сделаю. Ты на ланч-то не собираешься?
   - А-а-а, ланч, да... Слушай, дружище, у меня тут запара такая, что я, наверное, прямо здесь поем. Помню, что ты хотел поговорить, но сегодня никак. Или, если хочешь, давай присоединяйся ко мне. Сейчас что-нибудь сообразим с едой. Стол большой, места хватит.
   - Для любовных утех, - усмехнулся парень.
   - Сейчас только с едой что-нибудь придумаем, - не обращая внимания на шутку, сказал Тоцци, встав из-за стола и направившись к стоящему на полке фабрикатору. Он достал из открытой упаковки новый лист матрицы и вставил в аппарат. Безрезультатно. "В чем дело-то? Не понимаю, - пробормотал Тоцци себе под нос и пару раз стукнул по корпусу фабрикатора, - он даже звуков никаких не издает!"
   Арманду начал вытаскивать матрицу, но та не поддавалась. "Да это что такое! Застряла, что ли". Он открыл боковую крышку фабрикатора, аккуратно вынул процессор, затем вытащил сердцевину и, просунув ладонь в корпус, стал пытаться пальцами подцепить обратный конец листа матрицы. Вдруг индикатор загорелся, и Арманду закричал: "А-а-а! Выруби его!"
   Он отчаянно дернул руку, но та застряла в механизме. Лукас было подбежал к капитану, как Арманду наконец-то вырвал руку из фабрикатора.
   - У тебя вся рука в крови! - испуганно сказал парень.
   - Твою мать, как больно! - шипел Арманду. - Открой дверь в туалет и включи воду!
   Пока Арманду смывал кровь, Лукас отыскал в своей сумке тюбик и подбежал к капитану:
   - На, помажь!
   - Кожа?
   - Да. Чем быстрее, тем лучше.
   Арманду стал обильно смазывать пальцы. Кровь быстро остановилась, а раны затянулись тонкой, почти незаметно пульсирующей кожицей.
   - Меня мама с детства приучила тюбик с кожей с собой носить, - объяснил Лукас. - Как ты? В порядке?
   - В порядке, в порядке. Перекусили, называется... Теперь придется фабрикатор на дезинфекцию отправлять. Ладно, мелочи. О чем ты хотел поговорить?
   - Но только обещай не сдавать меня в дурку, - начал парень.
   - Обещать не обещаю, но лучшую палату тебе выбью. Давай. Говори.
  
   - Арманду, как ты помнишь, у меня на следственном деле большой проект. Пишу про ядро: про историю создания, про первые опыты в сейсмологии, про все, в общем. Так вот, в процессе подготовки проекта я отсмотрел все без исключения записи заседаний Суда Прошлого. Все, понимаешь?
   - Ну ты и извращенец! И? Что дальше?
   - Я обратил внимание на процесс окрашивания ядра, когда до него добирается кровь высоких судей и осужденного.
   - И?
   - Нельзя проследить, что вот сейчас ядро пока черное, а через долю секунды начинает краснеть. Оно просто - хоп! - и перестает быть черным и становится красным!
   - Допустим. Так и есть. Этому способствует состав ядра, все верно. Вот такое оно, ядро, у нас загадочное. Это, что ли, суть твоего проекта? - с ухмылкой спросил Тоцци.
   - Нет, конечно, не это. Смотри, до Тима Кравица было 519 апелляций за весь период существования Суда Прошлого. И во всех 519 случаях независимо от того, в какой цвет окрашивалось ядро, эта смена цвета была неуловимой. Я все внимательно проверил - не было исключений!
   - Дружище, давай-ка ближе к теме.
   - Да-да. Но в случае с Кравицем... Смотри, - и Лукас открыл для Тоцци доступ к своему файлу с проектом, - что произошло с ядром. Прошло почти две секунды, прежде чем оно стало красным. Причем не внезапно, а постепенно. Если посмотреть на все остальные видео, то даже при самом сильном замедлении в потоковом файле нельзя уловить смены цвета. А в случае с Тимом Кравицем, обрати внимание, вот оно сначала черное, - Лукас задал самую низкую скорость видеопотока, - и потихонечку краснеет. Постепенно, неуверенно. Но главное, если посмотреть на сердцевину ядра, то там отчетливо виднеются белые пятна! Мне кажется, что сначала оно собиралось стать белым, но потом словно передумало и стало красным.
   - Хм-м-м, - задумчиво произнес Арманду, - допустим. Но что, если эти белые пятна - просто оптический обман на видео?
   - Нет, не обман. Я проверил у наших экспертов. Они разложили видео. Это не блики - ядро действительно сначала забелело, но потом как будто что-то сбилось, и оно стало красным. Это только на разобранном видео заметно. Невооруженным глазом не уловишь.
   - Дружище, я пока все равно не вкурил, о чем ты хочешь сказать. Ну да, это странно, если все так и есть, как ты говоришь. С другой стороны, мы с тобой не специалисты в области ядра. В крайнем случае надо запрашивать мнение Малены Миллер - она руководит группой...
  
   - Да знаю я, чем она руководит. Конечно, надо. Я даже проект запроса набросал, покажу тебе потом. Если дашь добро.
   - Дать добро - дело нехитрое. Ладно, я прямым текстом спрошу: к чему ты клонишь в итоге?
   - Я клоню к тому, что Кравиц, может, и не убивал свою жену вовсе. Он таким спокойным был перед началом заседания в Квадрате, да и в ходе заседания особо не нервничал. Потому что был абсолютно уверен в том, что ядро окрасится в белый. А когда оно стало красным, он такую истерику закатил в камере, что даже высокие судьи на него оборачивались, выходя из Квадрата.
   - Лукас... Без обид только, ладно? Ты сам говорил, что просмотрел все видео заседаний в Квадрате. Значит, я не открою тебе секрета, если напомню, что осужденные каких только фокусов в камере не вытворяли, видя, что ядро показало красный результат. И молились, и плакали, и клялись. Когда человек понимает, что ему сейчас придет конец, он себя не контролирует.
   - Именно! Люди так себя ведут после того, как ядро окрасилось в красный. После, а не до! А ты посмотри на его поведение в камере! Он сравнил ее с туалетом и собирался обсудить это с остальными членами Палаты! Будет так себя вести человек, зная, что через минуту останется без кистей, а через три - без крови? Кравиц не стал бы играть на публику! Кого это впечатлит? Ядро, что ли? Ядру все равно, хоть на голову перед ним встань и лазерными резаками жонглируй! Но главное, почему 519 раз подряд ядро вело себя одним образом, а в случае именно с Кравицем - иначе?
   - Не знаю я, дружище. Ладно. Это, в конце концов, твой проект, и если мы наполним его живыми фактами, то приведем в восторг твоего куратора. У кого, кстати, ты проект пишешь?
   - У самой Алмейда!
   - Вот и чудно. Она любит, чтобы все по существу было. А тут у тебя целая теория будет, да еще и с официальным ответом Малены Миллер. Присылай мне драфт запроса, я проверю, подпишу и вышлю ей.
   Реакция Малены Миллер на запрос полиции Сан-Паулу оказалась быстрее, чем того ожидал Арманду. Когда сидящий за соседним столом Лукас услышал, как капитан принял вызов и произнес: "Слушаю, госпожа Миллер!", то чуть не грохнулся со стула. "Один момент, госпожа Миллер, я с вашего позволения подключу своего коллегу, который как раз и обратил внимание на это обстоятельство".
   Через миг Лукас уже был на линии с Маленой и Арманду:
   - Добрый день, госпожа Миллер! - поприветствовал ее Лукас. - Как погода в Париже?
  
   - Добрый день, господа, - ответила Малена. - У нас сегодня весь день дожди, а в остальном не жалуюсь. Я сразу к делу. Внимательно изучила раскладку видео, которую вы прислали.
   - Хорошо, - ответил Лукас, - и каково ваше мнение?
   - Если коротко, то я в замешательстве. Совершенно точно могу сказать, что ядро не должно давать такой реакции, какая была в этот раз.
   - Э-э-э, - протянул Тоцци, - означает ли это, что есть сомнения в исходе апелляции?
   - Мне не хотелось бы делать преждевременных выводов, - ответила Миллер, - но с нашей стороны отсутствует понимание, почему так произошло и чем это могло быть обусловлено.
   - А от человека уже горстка пепла осталась, - выдал Лукас.
   - Ну, как я понимаю, мы не можем сейчас взять и счесть, что имела место ошибка, - Арманду строго взглянул на Лукаса, хотя голос его звучал деликатно.
   - Нет, не можем, - поддержала его Малена, - но если смотреть на всю ситуацию, скажем так, академически, то ядро не должно было давать такую реакцию.
   - Госпожа Миллер, - встрял Лукас, - а чем может быть вызвано такое странное поведение ядра?
   - О, факторов может быть несколько. Например, в крови кого-то из высоких судей не было реагента, который делает ее способной вызывать реакцию ядра. Или, допустим, кровь сама по себе не способна контактировать с ядром. Это я так, навскидку говорю. Понятное дело, что к нашим высоким судьям данные гипотезы не имеют отношения. Их кровь проверена, а капсула с реагентом вживлялась каждому.
   - Только два фактора? - уточнил Арманду.
   - Нет. Есть еще заинтересованность высоких судей в исходе дела. Биохимический состав крови в таком случае не позволяет обеспечить корректную реакцию с ядром.
   - То есть судья должен испытывать какие-то чувства к осужденному? - спросил Лукас.
   - Нет, что вы. Высокие судьи ведь тоже люди, у них есть чувства, в том числе и сожаление, и переживание за того, кто в камере. Если бы я, к примеру, была высоким судьей, то мне, бесспорно, хотелось, чтобы все осужденные выходили на волю - я люблю и ценю людей. Но это совершенно не означает, что я была бы заинтересована, пристрастна. А вот если бы к креслу был прикован мой отец или, скажем, мой сын, моя жена, мой враг, то моя кровь, коснувшись ядра, вела бы себя совсем не так, как надо.
   - Хорошо, спасибо, госпожа Миллер, - сказал Арманду.
  
   - А кроме того, неправильная реакция ядра может быть обусловлена тем, что в ходе процесса была использована не ДНК убитого, а чья-то другая.
   - Это маловероятно, - парировал Арманду.
   - Господа, - продолжила Малена, - только я прошу иметь в виду, что пусть ядро и повело себя не вполне адекватно в плане произошедших в нем химических процессов, это не является свидетельством неправильного приговора. Я это к тому, что даже при такой неожиданной реакции ядра нельзя говорить о том, что человек невиновен.
   - Мы учтем это, - ответил Арманду.
   - Капитан, я прошу сориентировать меня по дальнейшим действиям.
   - Госпожа Миллер, я сейчас беседую с вами вне процессуального поля. У нас нет дела, нет даже предварительной проверки. Но боюсь, что по результатам нашего с вами разговора мне нужно будет пообщаться с прокурором и понять, как нам действовать дальше, если вообще действовать.
   - Конечно, действовать, - послышался уверенный голос Малены. - Это экстраординарное событие, и если вы решите не давать делу ход, то я на основании полученных от вас файлов все равно сделаю официальное заявление в наш местный отдел полиции.
   - Я вас понял, - коротко ответил Арманду. - Тогда уведомлю вас о результатах разговора с прокурором.
   - Замечательно. Хорошего дня, господа! Хотя у нас уже вечер.
   - Хорошего вечера, - хором ответили Арманду и Лукас.
   Окружной прокурор был более категоричен, чем Арманду. Он санкционировал начало предварительной проверки в режиме секретности и взял ее под личный контроль.
   Всю следующую неделю капитан Тоцци и Лукас провели в разговорах с Маленой Миллер и ее коллегами. Они изучили протоколы вживления реагентов каждому из высоких судей, опросили сотрудников Квадрата, готовивших ядро к процессу Кравица и вложивших ДНК профессора Джефферсон в ядро. Они раз за разом отсматривали запись заседания в Квадрате, вертя отдельные кадры буквально пальцами. Отвергнув благодаря экспертному мнению Малены Миллер неактуальные версии, они пришли к выводу о том, что если вся эта история с ядром и имеет под собой какое-то основание, то единственное направление, в котором им остается копать дальше, это небеспристрастность судей. С трудом убедив прокурора санкционировать возбуждение дела, детективы направили в Четвертый окружной суд Сан-Паулу ходатайство о даче разрешения на общение с высокими судьями, поставив на исходящую корреспонденцию гриф "Секретно".
   Ходатайства Арманду Тоцци в отношении Филиппа Мартинеза, Тарьи Экман и Икуми Мурао были распределены судье Уилме Сальгадо, в отношении Валерии Видау - судье Крису Джей Оливеру, а ходатайство по поводу Винсента Перре пока не было назначено.
  
   - Да вы с ума сошли! - воскликнула федеральный судья Сальгадо, когда детективы явились в назначенное время к ней в кабинет. - По-вашему, я должна удовлетворить это ходатайство только потому, что молодому человеку почудились белые пятнышки на видео?!
   - Ваша честь, - осторожно начал Тоцци, - дело как раз в том, что молодому человеку ничего не чудилось. Эти, как вы выразились, белые пятнышки - не плод его воображения, а нечто возникшее в реальности в момент рассмотрения апелляции казненного.
   - Вы не слышите меня! - продолжила судья. - Вы просите, чтобы я поступилась священным принципом неприкосновенности высоких судей и фактически вынудила их общаться с вами на предмет каких-то абсурдных домыслов!
   - Я обращаю ваше внимание, - парировал Арманду, - что эксперты официально подтвердили неадекватность поведения ядра. Наше ходатайство основано не на домыслах, а на фактах. При всем уважении.
   - Капитан, если мне не изменяет память, не далее чем неделю назад я удовлетворила ваше ходатайство и санкционировала арест помощника вице-премьера в деле о мошенничестве. Не считаете ли вы более продуктивным и для себя, и для общества заниматься именно этим, настоящим делом? А не за сказкой гоняться!
   - Ваша честь, я...
   - Подождите. Я включу запись. Мы пока с вами неофициально общаемся. Секундочку, - судья запустила запись и ровным вежливым тоном обратилась к капитану: - Детектив, перед тем, как федеральный суд приступит к рассмотрению вашего ходатайства, прошу сообщить, имеются ли у вас какие-либо заявления процессуального характера?
   - Имеются, Ваша честь. В данном заседании мы рассматриваем вопрос о даче следствию разрешения на разговор с высокими судьями Мартинезом, Мурао и Экман. А ходатайство относительно высокого судьи Видау рассматривает ваш коллега, федеральный судья Крис Джей Оливер. В целях правовой определенности я прошу вас объединить эти ходатайства в одно производство и рассмотреть под вашим председательством. Я ссылаюсь на сорок третью статью Кодекса.
   - Вот спасибо, детектив, за дополнительную нагрузку, - язвительно ответила судья. - Надеюсь, вы знаете, что эта статья не императивна, но я соглашусь, что раз уж мне выпало несчастье рассматривать ваши ходатайства в отношении троих судей, почему бы не разрешить четвертое. Я объединяю дела в одно производство и буду их рассматривать сама. Суд объявляет перерыв на 10 минут - нам нужно это время, чтобы мой ассистент выгрузил материалы дела судьи Джей Оливера в мой аккаунт.
   После окончания перерыва Уилма Сальгадо продолжила:
  
   - Дела объединены. Господин детектив, поясните суду, какую конкретно информацию вы хотите получить от высоких судей, коль скоро обратились в федеральный суд с таким специфическим и, без преувеличения, смелым ходатайством?
   - Ваша честь, у следствия есть основания полагать, что сомнительная реакция ядра - беспрецедентная по меркам истории существования Суда Прошлого - может свидетельствовать об ошибочном решении по апелляции Тима Кравица.
   - Но принципы функционирования ядра научно обоснованы, и ошибки быть не может, - возразила судья.
   - Хорошо, Ваша честь, пусть не ошибка. Допустим, ядро действительно не может ошибиться, потому что это наука. Но его можно обмануть.
   - Кому?!
   - Высокому судье, который является небеспристрастным.
   - Простите, детектив, но вы вообще в своем уме?! Не падали на днях головой вниз?
   - Ваша честь, следствие пока ничего не может ни утверждать, ни отрицать. Для этого мы и хотим пообщаться с высокими судьями и убедиться в отсутствии какой-либо заинтересованности между ними и господином Кравицем.
   - Оставляя вопрос об обоснованности ваших ходатайств в стороне, я хочу уточнить конкретно по высокому судье Икуми Мурао. Она была назначена относительно недавно, и впервые назначение было открытым и транслировалось по сети. Госпожа Мурао, по моему глубокому убеждению, очень подробно, где-то даже слишком, поведала о своей биографии. Вы полагаете, у нее есть что-то, о чем она должна вам рассказать дополнительно?
   - Ваша честь, как я и сказал, мы пока лишь просим разрешения на общение с высокими судьями. Мы еще не знаем, какие конкретно вопросы будем им задавать. Что касается госпожи Мурао, то вполне возможно, что у нас действительно не возникнет необходимости беседовать с ней. Но если все же возникнет, то на этот случай нам нужна ваша санкция.
   - Один момент. Мне ассистент пишет, что федеральный судья, которому система распределила ваше ходатайство по господину Винсенту Перре, направил свое дело тоже ко мне. Да вы издеваетесь! - воскликнула она, глядя в монитор. - Я что, по-вашему, за весь окружной суд горбатиться должна? Безобразие! Ладно, принимаю его дело к себе. Не возражаете против того, что я все пять ваших ходатайств рассмотрю?
   - Не возражаю, Ваша честь.
   - Вот и отлично, - ответила судья Сальгадо. - Значит, решим все за один заход. Какие-то новые аргументы в отношении пятого ходатайства по высокому судье Перре у вас будут?
  
   - Нет, Ваша честь.
   - Рада это слышать. Господин детектив, я благодарю вас за сообщенную информацию. Я ее оценила, изучила и выношу решение отказать вам во всех ваших ходатайствах.
   - Но...
   - Я же сказала: отказать! Никаких "но" после такого быть не может.
   - Слушаюсь, Ваша честь.
   - Заседание окончено. Можете быть свободны.
   Арманду Тоцци быстро покинул небольшой кабинет судьи. Лукас, боязливо попрощавшись с Уилмой Сальгадо, поспешил за ним: "Арманду! Арманду!"
   Капитан замедлил ход и обернулся. Лицо его было напряженным. Очевидно, Тоцци не ожидал столько быстрого и разгромного проигрыша.
   - Сейчас сообщу прокурору, что отказано. Ничего, ничего. Если он решит, мы не будем закрывать дело и соберем побольше фактов.
   - Чтобы подать повторное ходатайство?
   - Конечно. Я идиот. Нельзя было класть все яйца в одну корзину и позволять, чтобы Сальгадо все пять ходатайств рассмотрела. Она тетка умная, опытная, всегда зрит в корень. Странно, что отказала. Побоялась шумихи, что ли...
   Зайдя в отдел полиции, Тоцци и Лукас заметили, что там как-то подозрительно тихо: в помещении вместо привычного гула с примесью мата слышались только шепот и редкие негромкие разговоры, будто отделение посетило высокое начальство.
   - Что-то случилось? - спросил Арманду проходящую мимо него коллегу.
   - Тоцци, у тебя там в кабинете... Она.
   - Кто "она"?!
   - Видау. Вроде бы. Я так поняла...
   - Видау?!
   Арманду ускорил шаг и открыл дверь своего кабинета. За его столом сидела Валерия Видау. На ней были белая рубашка и черная юбка - в таком сочетании Валерия одновременно походила на ученицу старинного пансионата и на топ-менеджера консалтинговой фирмы. Скорее, на топ-менеджера, так как вряд ли ученицы пансионата застегивают рукава сорочек запонками, инкрустированными темно-синими флюминами. Она так внимательно разглядывала стоящую у Арманду на столе коллекцию миниатюрных саксофонов, что не заметила появления хозяина.
  
   - Профессор?
   - Не знала, что ты собираешь саксофоны, - не отрываясь от коллекции, промолвила Валерия.
   - Я даже играю на них. Госпожа Видау... Профессор...
   - Арманду, друг мой, я пришла сюда не как госпожа. И не как профессор. Я пришла как высокий судья и Председатель Суда Прошлого. Думаю, ты в курсе, почему я здесь.
   - Вам Малена Миллер позвонила?
   - Кто? Малена? Нет, что ты, не она. Здравствуй, Лукас! - выглядывая из-за все еще стоящего возле своего стола капитана, Валерия поприветствовала своего бывшего студента, показавшегося в дверях.
   - Здр... Здравствуйте, профессор, - удивленно пробормотал Лукас.
   - Мне позвонила не Малена, - продолжила Видау свой разговор с капитаном, - а прокурор. Он сказал о том, что ты обращался в суд с просьбой санкционировать общение с высокими судьями и получил отказ.
   - Да, так и есть, - Тоцци стоял у своего стола, не решаясь даже намекнуть Валерии на то, что вообще-то она сейчас занимает его место. Но Валерия не относилась к числу тех людей, кто заставлял других чувствовать себя неловко, а потому поднялась с кресла, всем видом показывая, что уступает место законному владельцу.
   - Знаешь, Арманду, у меня в этой связи очень радостное чувство. Принцип неприкосновенности высоких судей в действии! Нельзя это не приветствовать. Как ты считаешь?
   - Я не спорю с решениями судов, профессор. В любом случае, ни вам, ни вашим коллегам не о чем беспокоиться.
   - Беспокоиться? - удивилась Валерия. - Неужели ты думаешь, что после отказа суда в твоих ходатайствах мы все вздохнули с облегчением? Я была в абсолютном шоке, когда прокурор рассказал мне о том, что увидел Лукас, изучая запись заседания по Кравицу. В этом надо разобраться! Уверена, что найдется разумное объяснение, поскольку я могу ручаться в том, что ни один высокий судья даже на пять процентов не был и не мог быть пристрастен к казненному. Дело, я уверена, в чем-то другом.
   - Это уже неважно, госпожа Видау. Суд отказал мне в праве общаться с высокими судьями. Как вы верно заметили, принцип их неприкосновенности перевесил наши с Лукасом наблюдения.
   - Да, он отказал тебе в этом праве, но, друг мой, он не запретил нам общаться с полицией по своей доброй воле.
  
   - Не понял... - глаза капитана округлились. - Вы согласны говорить с полицией по этому делу?
   - А как еще! - воскликнула Валерия. - У меня и мыслей в голове не было игнорировать те факты, которые обнаружил Лукас. Перед тем, как прийти к тебе, я пообщалась с остальными четырьмя высокими судьями. Не переживай, все в режиме строгой конфиденциальности. Каждый из них и глазом не моргнул - они готовы приехать к тебе в отделение и предоставить всю информацию, которую ты сочтешь необходимым от них получить.
   - Госпожа Видау! - Арманду подошел к ней и застыл, не зная, можно ли ему обнять Валерию или это будет чересчур. - Это... Это просто шикарно!
   - Можно подумать, я денег тебе в долг дала. Какие дальнейшие действия?
   - Думаю, мне надо будет составить график разговоров с высокими судьями, чтобы задать интересующие меня вопросы... Видимо, это и есть следующий шаг.
   - Тогда держи меня в курсе. Можешь свой график мне выслать, а я его доведу до сведения остальных.
   - Госпожа Видау, еще раз спасибо. Я, если честно, и не удивлен. Ожидал от вас такого.
   - Не удивлен, а сам чуть на шею мне не бросился. Ага, рассказывай. Все, ладно. Я и так потратила на тебя больше времени, чем рассчитывала.
   Валерия направилась к выходу.
   - До свидания, профессор! - услышала она вслед голос Лукаса, который затем ни с того ни с сего ляпнул: - Привет Сабрине!
   - Можно подумать, это я с ней сегодня спать буду, - не оборачиваясь, усмехнулась Валерия и скрылась из виду.
   - Что это было? - спросил Лукас сам себя. - "Привет Сабрине"? Что за хрень?
   - Вот это было сильно, - не слушая парня, задумчиво сказал Тоцци. - Вот это было сильно... Какая умная женщина.
   - Арманду, если тебе нужна будет моя помощь, я весь твой!
   - Конечно, нужна. Но не сегодня. Сегодня я больше ничем не буду заниматься. Пойду домой и подумаю, как лучше спланировать дальнейшие шаги. До завтра!
   Он взял со спинки стула свой пиджак и вышел из кабинета.
  
  
  
   Глава 12.
  
   Звонок Луизы Гандос, няни семьи Экманов, застал Тарью в разгар рабочего дня. Головной офис их лаборатории в Хельсинки был одним из шести подрядчиков, нанятых от имени Палаты для разработки нового состава, который будет использоваться айз-тек-сервисами для легального временного снятия чипа роговицы глаза. В последнее время участились случаи установки на роговицу глаза видеозаписывающих накладок, которые были запрещены законом, и новый состав должен был безболезненно удалять и их.
   - Тарья, дорогая, я по делу звоню, - с ходу начала Луиза, как только девушка приняла звонок.
   - Слушаю вас, Луиза, - медленно и тихо ответила Тарья, чье внимание было целиком сосредоточено на картинке под ультраскопом.
   - Я просто уже не знаю, что делать. Томас второй час с горшка не слезает. Я ему уже и "Бипиллара" давала ложечку, и отвара гранатового!
   - Этого еще мне не хватало, - оторвалась от ультраскопа Тарья. - А на животик не жалуется?
   - Нет, не жалуется, ты понимаешь!
   - А ему есть, чем ходить? Может, ложные позывы?
   - Да я что-то и не смотрела. В следующий раз посмотрю.
   - Ладно, я сейчас доделаю скрининг и тогда мчу к вам. Дайте ему пока сладкого крепкого чаю. Папа наш не дома?
   - Нет. Как с утра уехал, так не приезжал.
   - Поняла. Ладно, держитесь, я скоро.
   Когда Тарья зашла домой, то обнаружила сына лежащим на диване в гостиной. Укрытый одеялом, мальчишка посапывал, свесив ножку, а рядом сидела Луиза, положив на него руку, будто ему необходим был дополнительный источник тепла.
   "Спит уже полчаса", - шепнула Луиза.
   Тарья кивнула и тихонько прошла на кухню. К ней подбежала заплаканная Нина:
   - Мамочка! Ты пришла!
   - Конечно, солнышко! Потише - Томас спит. Как ты?
   - Мамочка, а Том умрет?
  
   - Да ну что ты говоришь! - Тарья не смогла сдержать умилительного смеха. - Он сейчас чуточку поспит, и животик у него перестанет болеть. Пойдем, я тебе покушать приготовлю.
   - У него еще в садике живот заболел!
   - Ну ничего. Такое бывает. Сейчас, малыш, маме звонят.
   На этот звонок нельзя было не ответить.
   - Госпожа Видау, здравствуйте!
   - Добрый вечер, госпожа Экман. Я не вовремя? Простите...
   - Нет-нет, никаких проблем. Слушаю вас.
   - Госпожа Экман, я хотела бы вернуться к тому разговору, который у нас в конце прошлой недели состоялся.
   - Да, конечно. Слушаю.
   - Капитан полиции Сан-Паулу прислал мне график бесед с высокими судьями. Он хотел бы с вами пообщаться в пятницу или субботу.
   - Пятница или суббота... - Тарья быстро пыталась понять, что будет легче: отпроситься с работы или оставить Рику на весь день с детьми. - Ладно, давайте субботу. Лететь мне туда часа полтора... Ну, пусть даже два с учетом всего - пока доберусь, пока все дела. Я в пятницу вечером поздно прилечу, переночую, и часов в девять могу быть у них в отделе.
   - Спасибо, поняла. Передам капитану. У вас все хорошо? Как дети?
   - Все в полном порядке, спасибо, профессор.
   Без десяти девять утра Тарья зашла в отдел полиции Сан-Паулу и попросила дежурного секретаря подсказать, как пройти к капитану Арманду Тоцци.
   - Доброе утро! - бодро поприветствовала она капитана и сидящего за соседним столом Лукаса.
   - Госпожа Экман! - оба вскочили с мест.
   - Я чуть пораньше пришла, если можно. Рано встала. Разница во времени, сами понимаете, - улыбнулась полицейским Тарья.
   - Что вы! - сказал Арманду. - Значит, раньше закончим. Госпожа Экман, мне будет ассистировать Лукас. Он проведет вас в свободную переговорную комнату.
   - С зеркалом во всю стену? - пошутила Тарья.
  
   - Ни в коем случае! Высокий судья не может находиться в таком депрессивном помещении! Просторная светлая переговорная - вот что нам нужно!
   Когда Арманду, Тарья и Лукас зашли в комнату, Арманду предложил девушке выбрать удобное кресло, после чего они с Лукасом сели напротив.
   - Госпожа Экман, - немного волнуясь, начал капитан Тоцци, - я полагаю, что нет необходимости разъяснять, по какому вопросу мы сейчас будем разговаривать?
   - Нет такой необходимости, - подтвердила Тарья. - Госпожа Видау мне в общих чертах рассказала, и потому я здесь.
   - Хорошо, понятно. И я должен сразу сказать, что федеральный суд отказался давать мне разрешение на общение с вами и с остальными высокими судьями, а поэтому довожу до вашего сведения, что вы в любой момент можете прекратить этот разговор и удалиться. Все, что сейчас будет происходить, - это исключительно ваша добрая воля, за проявление которой позвольте вас поблагодарить.
   - В любой момент прекратить разговор и удалиться? Не думаю, что до этого дойдет, но спасибо, что сообщили. Что ж, я в вашем распоряжении. Чем могу быть полезна?
   - Госпожа Экман, - Тоцци сначала по привычке сцепил руки в замок, но потом сразу положил их ладонями вниз на стол, чтобы исключить ощущение допроса, - я сразу скажу, что мы с согласия прокурора проводим проверку на предмет того, были ли у кого-то из высоких судей какие-либо связи с казненным, членом Палаты Тимом Кравицем.
   - Нет, не было. Я имею в виду, что конкретно у меня - не было.
   - Спасибо. Я думаю, - он бросил взгляд на Лукаса, - мы поступим следующим образом: вы нам в режиме свободного рассказа поведаете свою биографию и расскажете о том, как, когда и при каких обстоятельствах вы виделись или иным образом общались с господином Кравицем, если вообще общались. Наш разговор будет записан.
   - Я поняла, хорошо. Мне начинать?
   - Да, пожалуйста.
   "Итак...
   Меня зовут Тарья Экман. Мне недавно исполнилось 29 лет. Я замужем. Моего мужа зовут Рику Экман, а наших с ним детей, шестилетних близнецов, - Томас Экман и Нина Экман. Мы живем в Эспоо, в Финляндии.
   Я родилась в Киеве. Меня назвали Дарьей. Мои родители - Лада Витман и Вадим Трапицын. Мама, Лада Витман, была чистокровной еврейкой, а отец - смесь русского и украинца. По-моему, у него еще и казахская кровь как-то примешана была, но я не уверена. Незадолго до того, как мне исполнилось девять лет, моя мама погибла в аварии. Ее левипод по неустановленной причине потерял связь с мозгом, и одновременно с этим по случайности от днища отвалилась полоса магнитатора. Она летела в Киев из Осло и разбилась в водах Балтийского моря. Я ее никогда не забуду. Очень любила маму. Мой папа, Вадим Трапицын, был убит через год после смерти мамы. До сих пор достоверно не известно, что тогда произошло. Его сильно обгоревшее тело нашли где-то в районе Белой Церкви в канаве. Он не пришел за мной в школу, учительница не могла до него дозвониться, и я даже два дня прожила у нее, пока папино тело по чипу роговицы глаза не нашла полиция.
   После смерти папы я попала в детский дом в Киеве, но уже месяцев через пять или, может, семь - все-таки почти 20 лет прошло - меня забрала приемная семья из Эспоо. Никто не спрашивал, хочу я ехать или нет, да я и не противилась особо. Людьми они мне показались хорошими, не злыми. И я их люблю как родителей. Они назвали меня Тарья - на финский манер. К имени я недолго привыкала, а сейчас и представить не могу, что раньше оно с другой буквы начиналось. Сколько тепла, сколько заботы мне досталось от приемных родителей! Я их до сих пор называю "мама Анна" и "папа Матти". Просто "мама" или "папа" не могу.
   Родители мои (я имею в виду приемных родителей, хотя и не люблю эту холодную фразу) всегда были людьми если не состоятельными, то не бедными. Мама Анна работает стоматологом в Эспоо, а папа Матти в данный момент живет в США и читает лекции по высшей математике в Нью-Йорке. А еще он пять лет занимал должность главы финского представительства Палаты, когда я школьницей была, а до этого был директором филиала Единого Архива в Хельсинки. Анна и Матти долго не могли завести детей, потому что вроде бы как не приживались эмбрионы, а мама Анна всегда хотела сама родить ребенка и не соглашалась завести малыша другими способами. В итоге они с папой Матти решились на усыновление. Через несколько лет после того, как они стали моими новыми родителями, мама Анна все же забеременела и родила мне братика. Ему сейчас 17, замечательный парень растет. Рождение брата никак не отразилось на отношении Анны и Матти ко мне.
   В школе я показывала хорошие результаты по химии и биологии, стала ходить на дополнительные занятия. Увлеклась микологией, а потом мой кругозор в этой области стал расширяться. Это и предопределило выбор профессии.
   Я училась в Хельсинки. На последних курсах начала подрабатывать - по конкурсу прошла в операторы черной сферы и в этом качестве обслуживала гостей Финской национальной оперы. Платили не очень большие деньги, но мне всегда помогали родители, даже когда я просила их не тратиться на мою финансовую поддержку. Однажды, в день открытия сезона, у нас в опере был такой наплыв гостей, что посетителей обслуживали целых шесть черных сфер. Ко мне (точнее, к моей черной сфере) подошел парень:
   - Извините, вы не подскажете, где тут у вас комната для джентльменов? - спросил он.
   - Конечно, сэр, - приветливо ответила я этому высокому привлекательному брюнету, - вам следует пройти примерно двадцать пять шагов по направлению вон к тем двум колоннам, между которыми лестница. Подниметесь по ней, и слева будет дверь в интересующую вас комнату.
  
   - Спасибо! Пока я хожу, вас не затруднит побыть с моей прабабушкой? Я ее привел на "Онегина".
   - Безусловно, сэр, - ответила я, кое-как сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Это было так трогательно! Этот красавчик привел в оперу... свою прабабушку!
   Я вела беседу с этой пожилой женщиной, пока ее правнук пудрил носик. Прабабушка поведала мне о том, какой расчудесный у нее внук, что привел никому не нужную, как она сказала, старуху в "этот дворец музыки", и что после концерта он обещал сводить ее в театральный буфет. Вдруг парень вновь предстал перед моим монитором.
   - Прошу прощения... - сказал он.
   - Сэр, разрешите передать эту милую леди обратно в ваши руки. С вашей прабабушкой все в порядке, - кокетливо ответила я.
   - Спасибо, но вот со мной все не совсем в порядке. Это была женская комната.
   - Простите? - оторопела я. - Вы повернули направо?
   - Нет! Налево, как вы и сказали!
   - Должно быть, я ошиблась. Прошу прощения, сэр! Надеюсь, это не доставило вам много неудобств?
   - Мне нет, но тем бедным девушкам... - парень улыбнулся, и я поняла, что он не злится.
   - Еще раз прошу принять мои извинения! Могу я чем-то помочь?
   - Конечно! Подскажите, как пройти в мужскую комнату, иначе я описаюсь прямо при прабабушке!
   - Можно подумать, я этого не видела, Рику! - усмехнулась старушка.
   Позже, когда шел концерт, и мы с другими девушками из черных сфер могли перевести дух, я просматривала запись своего разговора с парнем. Действительно, я его дезориентировала и отправила в женский туалет. Вообще, такой конфуз считался непростительной ошибкой, за которую точно последовало бы быстрое увольнение, но я была спокойна - знала, что Рику не пожалуется. По нему видно было, что он не из тех людей. Ну, вы понимаете.
   Когда после концерта гости разошлись, нас с коллегами отпустили по домам. Точнее, физически в опере нас было всего двое, потому что остальные четыре черные сферы управлялись девушками дистанционно. Я зашла в лифт и поехала вниз. На следующем этаже кабина остановилась, и туда зашли Рику со своей прабабушкой. Старушка светилась от счастья и была немножко нетрезва после театрального буфета. "Ой, какая вы на самом деле большая!" - пошутил Рику, когда узнал меня. Не помню, ответила я ему тогда что-то или нет, потому что внезапно лифт остановился. Я, сохраняя спокойствие и невозмутимость и делая вид, что ничего не произошло, связалась с технической службой оперы, но там никто не ответил - у оператора поддержки накануне была веселая ночка, и он просто спал, не слыша моих тщетных попыток дозвониться. В итоге я, конечно, дозвонилась до него, но к тому моменту мы проторчали в лифте часа, наверное, четыре. Удивительно, но это время пролетело очень быстро - Рику развлекал нас анекдотами, шутками, историями из своей студенческой жизни. Я так смеялась, что порой даже становилось неловко перед его прабабкой, но, к моей удаче, состояние легкого опьянения этой старой женщины делало меня в ее глазах чуть ли не будущей невестой внука.
   В ходе разговора Рику узнал, что я будущий микробиолог. Оказалось, он учился в том же университете, что и я, только курсом старше, на отделении геофизики. Рику предложил мне пройти интервью в лаборатории, которую учредили его старшие друзья и у которых он сам работал. Так я попрощалась с черными сферами и начала свой профессиональный путь.
   Менее чем через полгода мы уже жили вместе. Я влюбилась быстро, а потом чувство окрепло. Вообще не могу представить, как люди, имея возможность создавать семьи и заводить детей, предпочитают праздное одиночество. Рику для меня самый важный и главный человек. Иногда мне кажется, что он даже главнее детей. Это не так, разумеется, но мысли такие часто меня посещают. Я не умею не скучать по нему, не умею не хотеть его. Кто бы мог подумать, что девочка, у которой было такое невнятное детство, в итоге получит крепкую семью.
   Мы с Рику переехали в Эспоо. Я обожаю этот город. Хельсинки - замечательное место, но только в Эспоо я чувствую себя как дома. Рику не возражал против того, чтобы уехать из родной столицы - у них с его старшим братом, Заком Экманом, бывшим мужем госпожи Валерии Видау, запускался совместный бизнес, и Рику не был привязан к конкретному месту. Они с братом учредили лабораторию "Каллидиум Фридус" - ту самую, которая изобрела энклоузер. Забегая немного вперед, скажу, что когда по моей кандидатуре на пост высокого судьи проводилось голосование, я прошла с минимально возможным количеством голосов - шесть из девяти. Все остальные судьи были назначены единогласно или с одним голосом против. В моем же случае аж трое членов Палаты не поддержали мою кандидатуру, потому что видели потенциальный конфликт интересов из-за родственной связи моего мужа и супруга госпожи Видау. Но остальные члены рассудили, что Зак и Валерия уже давно не состояли в браке, а с ней я вообще никогда не была знакома, да и никакой кровной связи у нас не имелось. Хотя, думается мне, немаловажным фактором было и то, что каждый человек с подходящей кровью - на вес золота, и было бы неразумно дать ему от ворот поворот по сомнительному основанию.
   Моей радости не было предела, когда я забеременела. И я ждала беды, ведь не может быть все идеально в жизни человека. До сих пор корю себя за такое настроение, потому что уверена: мысли материальны, и я сама накликала беду.
  
   На шестнадцатой неделе беременности у Томаса обнаружили порок сердца. Я тогда проревела всю ночь - плакала тихонечко, чтобы не разбудить Рику. Наутро сказала ему. Рику отреагировал на это настолько спокойно, что я даже сама на какое-то время перестала переживать. После комплексного скрининга врачебный консилиум предложил вариант извлечь плоды - Нину и Томаса - и доносить их в инкубаторе, прооперировав Томаса, чтобы не подвергать Нину никакому медицинскому вмешательству. Нас с Рику пугала эта идея - он переживал за меня и за то, что при таком способе лечения я, видимо, уже не смогу больше иметь детей. В итоге врачи разработали план операции таким образом, чтобы ликвидировать порок сердца малыша прямо в моей утробе. Операцию сделали при помощи низкодозированного холодного облучения, и ее результаты оказались успешными. Для Томаса. Моя же жизнь в тот день изменилась безвозвратно.
   Врач, который руководил операцией, после завершения ее основной фазы положил перо облучателя в специальный лоток, который стоял у меня в ногах, но оно оттуда скатилось, и луч стал бить мне в пятки. Я ничего не чувствовала, хотя и была в сознании. И это продолжалось до конца операции. Когда врач заметил перо, он аж вскрикнул и велел ассистенту немедленно опустить уровень до нуля. Тот подбежал к пульту и нажал на сенсор, но не вниз, а вверх, тем самым подняв уровень до максимума: 4,7. Я закричала от боли и задрыгала ногами. Началась паника - ассистент лупил пальцами по сенсору, врач пытался выхватить перо у меня из-под ног, а я в неадекватном состоянии молотила ногами, не давая доктору схватить перо. Позже, когда был суд, доктора приговорили к двум годам тюрьмы, его ассистента - к одному году условно и к штрафу. Обоих лишили лицензии. Я тогда, на суде, никак не могла взять в толк - для чего сажать врача? Ну да, он испортил мне жизнь, но что мне даст его срок? Даст он мне ту жизнь, которая у меня могла бы быть?
   Несколько дней после операции я не могла ходить - не чувствовала ступней. Вообще не чувствовала, словно их не было как части моего тела. Потом потихоньку чувствительность вернулась, я начала вставать, а затем и ходить. Еще где-то через неделю я стояла в душе... Как вспомню это... Сначала подумала, что мне чудится или что это просто пена укрыла мои пальцы. Но нет... Я заметила, что у меня исчез краешек пальцев на ногах. Ровно, геометрически идеально - как будто мои пальцы были нарисованы на компьютере, а их в графическом редакторе просто подтерли, как пиксели.
   Рику я тогда ничего не сказала. И врачу не сказала. Решила понаблюдать. День прошел, второй - вроде бы все на месте. Тогда я сосканировала свои ступни и решила, чтобы себя не терзать, забыть обо всем этом на пару недель. Через две недели я сделала еще одно сканирование, размасштабировала оба результата и сравнила линейкой. Длина моих пальцев уменьшилась. Я поняла, что очень медленно, миллиметр за миллиметром, исчезаю.
   Рику пытался реагировать на это в своем обычном ключе - без истерик и даже с юмором, но я хорошо видела, что он боится за меня. И от этого мне становилось страшнее. За прошедшее с тех пор время меня не пробовали лечить разве что, наверное, врачи-трихологи. Результата никакого, равно как и никакого понимания, почему со мной все это происходит.
  
   Сейчас, в процессе разговора с вами, в эти самые секунды я исчезаю. Медленно и незаметно. Мне не больно, у меня нет повышенной температуры или хотя бы одного признака, отличающего меня от любого другого нормального человека. А я исчезаю.
   Современная ортопедия помогает мне вести полноценную жизнь - протезы не отличишь от органических конечностей - плоть, кости, кровь. Безусловно, поскольку процесс моего... исчезновения не прекращается, мне время от времени приходится обновлять протезы. В среднем - раз в два-три месяца. К настоящему моменту у меня исчезли ступни, щиколотки и половина голени. Я умру через 16 лет. Врачи посчитали. Это случится, когда процесс моего исчезновения затронет внутренние органы. Конечно, Рику убеждает меня в том, что через такое огромное (ха-ха!) количество лет медицина выйдет на новый уровень, и мы что-нибудь придумаем, но я всегда умею отличить его настоящую уверенность от показного оптимизма.
   Я живу зная, что умру через каких-то 16 лет. И еще 4 месяца, если быть точной. Я не испытаю счастья состариться, увидеть внуков, любить своего поседевшего Рику. Вы все останетесь, а я умру. Мое тело пожрет пустота. Очень часто думаю, а если бы сейчас людей хоронили по старинке, закапывая в землю, исчезли бы мои останки? Как в старых фильмах - раскапывают могилу, вытаскивают гроб, открывают его, а там пусто!
   Знаете, что самое циничное во всем этом? Когда я оформляю страховку на случай ухода из жизни, мне выдают ее с оговоркой, что она не распространяется на тот календарный год, в котором случится моя смерть. Видимо, чтобы получить страховое возмещение, мне надо постараться помереть раньше".
   Тарья засмеялась, но в глазах ее были слезы. Тоцци и Лукас сидели, не решаясь заговорить. Наконец Арманду аккуратно сказал:
   - Госпожа Экман, не знаю, как и выразить, насколько мне жалко... Я даже и подумать не смел, что такое возможно.
   - Как и я, капитан, - ответила Тарья.
   - Видимо, именно это событие в вашей жизни и было расценено Палатой как то, что вы знаете ценность жизни?
   - О, капитан, я не могу словами передать, насколько хорошо мне известна эта ценность! - ответила девушка, но не было понятно, иронизирует ли она.
   - Если вы позволите, я задам вопрос о господине Тиме Кравице.
   - Пожалуйста, задавайте.
   - Вы были с ним знакомы?
   - Да, поверхностно. Первый раз я увидела его, когда пришла на Собрание Палаты, где решался вопрос о моем назначении. До этого мне проводили очередной из сотни анализов крови, тогда и была выявлена ответная реакция моей крови. Кстати, с тех пор я с ним не виделась. Не припомню, во всяком случае.
   - Это понятно, спасибо, - сказал Тоцци. - Поправьте меня, если я оперирую неверными данными, но, насколько мне известно, лаборатория, учрежденная вашим супругом и Заком Экманом, "Каллидиум Фридус", получала инвестиции из Фонда Инноваций Тима Кравица. Это так?
   - Это так, но я узнала об этом, только когда господина Кравица казнили. Очень странно... Похоже, будто я оправдываюсь.
   - Ни в коем случае, что вы! - ответил Арманду.
   - В общем, да. Рику часто обсуждал инвестиции с Заком, когда дело господина Кравица закончилось с таким печальным исходом - тогда я и поняла, что в финансировании разработки энклоузера участвовал этот фонд.
   - И, думаю, последний вопрос. Для протокола, так сказать. Были ли у вас основания желать смерти или, наоборот, освобождения господину Кравицу?
   - Нет, что вы, - улыбнулась Тарья, - у меня не было таких желаний даже по отношению к врачу, который оперировал меня во время беременности, а ведь этот человек так оплошно подрезал мою линию жизни.
   - Госпожа Экман, я еще раз хотел сказать, совершенно искренне, что очень сожалею. Врагу не пожелаешь такой судьбы... Знать дату своей смерти... Это ужасно.
   - Это ужасно, капитан. Это ужасно.
   - Что ж, я очень благодарен, что вы не пожалели времени и, не будучи обязанной это делать, уделили нам внимание.
   - Господин Тоцци, судейство в Суде Прошлого для меня и честь, и долг. Такой же долг - сохранить репутацию этого органа. И у меня нет сомнений в том, что ни один мой коллега из судейского корпуса не мог даже теоретически повлиять на исход процесса над Тимом Кравицем - ни в силу предубеждений, ни из-за пристрастности.
   - Да, госпожа Экман. У нас в настоящий момент нет проверенных оснований говорить, что Кравиц был казнен незаконно. Но сомнительная реакция ядра не может быть оставлена без внимания. Еще раз спасибо за ваше время.
   Тарья сделала глоток воды, попрощалась с полицейскими и вышла из комнаты.
   - Что думаешь? - спросил Лукас капитана, когда они остались одни.
   - Надо осмыслить все, что она сказала. Но на первый взгляд искать с ней нечего. Несчастная женщина...
   - А мне она показалась вполне счастливой. Для ее-то состояния.
  
   - Она оптимист, Лукас. Жизнь каких только сюрпризов не преподносит.
   - Так забавно, конечно...
   - Что забавно? - спросил Арманду.
   - Я некоторое время назад начал играть в "Иннер-брейкер". Игра такая по сети.
   - Стрелялка, что ли?
   - Нет, не стрелялка. Это что-то типа интеллектуальной викторины, когда находишь по сети случайного соперника и можешь с ним сыграть сет раундов на разные темы - история, наука, лингвистика и все такое. Кто на большее число вопросов отвечает правильно, тот и выигрывает. Да аналогов куча в сети!
   - Ну, допустим. А причем тут твоя игра?
   - Там я с одной женщиной играю. Она неважно играет, но дело не в этом. Игроки не видят друг друга, могут только переписываться. И как-то раз я долго не заходил в свой профайл, а когда зашел, увидел от нее сообщение: "Ну что, играем?"
   - Рассказ ребенка младшей школы...
   - Ну подожди! Дай дорассказать. А я же в школе по самоучителю испанский пытался выучить, чтобы "Сто лет одиночества" в оригинале почитать. Так вот, я ей отвечаю по-испански: "ђSМ!", то есть "да", а она мне пишет: "NoHablas espaЯol?", то есть "Ты говоришь по-испански?"
   - А ты прям реально говоришь?
   - Ну, как говорю... Говорить-то не с кем, но на каком-то элементарном уровне могу переписываться. Короче, слово за слово, и мы с ней каждый раз, как сыграем очередной раунд, переписываемся по-испански. Она прям очень неплохо пишет на нем. И кроме ее той первой фразы мы друг другу ни слова по-английски больше не написали. Самое смешное, что только через неделю она поняла, что я парень, а не девушка. Так вот, у нее, прикинь, рак крови, терминальная стадия. Причем когда болезнь поддавалась лечению, она ее не лечила. Намеренно.
   - Это как? Жить надоело?!
   - Говорит, что сильно согрешила в молодости и восприняла болезнь как воздаяние. Если я правильно понимаю смысл.
   - Больная...
   - А когда здравый смысл, видимо, возобладал, и она стала лечиться, то было уже поздно. Сейчас у нее активная стадия терапии, но она говорит, что прогнозы неоднозначные. Как раз после разговора с Тарьей Экман я о ней вспомнил. У одной есть болезнь, которую она не может вылечить, хотя многое бы отдала за то, чтобы исцелиться. У второй - был какой-то хронический лейкоз, который лечится на раз-два, а она целенаправленно хотела довести ситуацию до крайности, чтобы быть наказанной за непонятно какие грехи.
   - Может, она фанатичка какая?
   - По общению не похожа. Вполне нормальная.
   - А все потому, Лукас, что глупость человеческая не знает пределов. И мировая история - лучшее тому свидетельство. Пойдем, у нас еще с тобой работа. Надо подготовить протокол по результатам беседы с Экман и загрузить его в матрицу дела. Прокурор будет интересоваться.
   - Сделаем. А кто у нас следующий?
  
   Глава 13.
  
   - Мамуль, привет! Как ты? - весело звучал голос Леи.
   - Привет, детка! Я хорошо. А ты? С учебой все в порядке?
   - Да, все отлично! И в плане оценок тоже! Сейчас вообще самое интересное началось - у нас пошли практикумы, и мы работаем с настоящими пациентами! Это ужасно захватывает! Я общаюсь с женщиной, которую стали посещать суицидальные мысли. Провожу с ней терапию под руководством своего научного куратора.
   - Лея, дочка, ты сейчас сказала "пациенты", и у меня прямо сердце сжалось. Пусть и не медицина в ее классическом выражении, но хотя бы так! Пациенты! У моей дочери будут пациенты!
   - Ой, мамуль, да даже если б я пошла в ветеринары, ты тоже была бы счастлива! Главное, что лечит. А кого - дело десятое! Ты такая смешная у меня. Как там ваш суд? Как Сабрина? Она все еще работает у тебя ассистентом?
   - Работает, да. Она чем-то мне тебя напоминает, детка, и мне становится легче. Очень скучаю по тебе. Иной раз такая тоска возьмет, что ни работа, ни домашние дела отвлечься не помогают.
   - Мамуль, я тоже по тебе скучаю. Сейчас сессия закончится, и я к тебе приеду.
   - Скорей бы! Как Ник твой?
   - С ним все хорошо. И у нас с ним тоже все хорошо. Я его люблю, мам.
   - Конечно, любишь. Я рада за тебя.
  
   - Ладно, мамуль, я побегу. Надо проект один закончить, а еще в магазин заскочить. Мы с Ником решили на выходных генеральную уборку сделать, а у нас дома, кроме бумажных полотенец, ничего нету. Целую, мамуль!
   - Пока, детка.
   Не прошло и полминуты после окончания разговора, как Валерия перезвонила дочери. Когда Лея приняла вызов, то вид у нее был такой, будто за прошедшие секунды она осознала свой прокол. Лицо ее горело от волнения.
   - Лея... Я просто переспросить... Где, ты сказала, нет ничего, кроме бумажных полотенец? У вас дома?! У вас? Дома?
   - Мамуль, ну подожди. Да, мы живем вместе. Что тут такого?
   - Живут вместе... - растерянно прошептала себе Валерия. - А почему мне не сказала?
   - Мамуль, ты сама была в моем возрасте. Чем меньше родители знают о своих взрослых (я подчеркну - взрослых!) детях, тем лучше всем.
   - И давно?
   - Нет, не очень.
   - Это сколько в цифрах?
   - Это не очень давно, мамуль. Теперь ты знаешь. Видишь, мир не стал вращаться в другую сторону!
   - Не мир, а земной шар. Нет, я, конечно, не какая-то наивная курица, поэтому внутренне была готова, но не думала, что это будет так неожиданно для меня.
   - Мамулечка-курочка, мне правда надо бежать!
   - Иди, детка. И передай привет Нику от тещи.
   - Хорошо, теща! - засмеялась Лея и окончила звонок.
   В планах Валерии было позвонить профессору Мартинезу, но она тут же погрузилась в себя: "Лея... Когда же ты успела вырасти? А ведь пройдет мгновение, и тебе будет сорок пять, как и мне. А мне-то..." Валерии подумалось о том, что у дочери никогда не было парня. Нет, молодые люди всегда вились вокруг стройной нежной Леи, как змеи, но она их будто не замечала. Валерия ни разу не слышала фразы: "Мама, познакомься, это Джон", а тут... Она вспомнила, как впервые увидела Ника в холле Сиднейского университета. Что ни говори, но он не вызвал у нее ни одной негативной эмоции. Скорее, наоборот. А ведь первое впечатление почти никогда не подводило профессора. Ей всегда было сложно представить, что какой-то непонятный парень лапает ее дочь за грудь, за бедра, расстегивает ей блузку - блузку ее девочки, ее детки! И что он, дорвавшись до цели, срывает ту преграду, которая тысячелетиями отделяла девушек от момента, когда детство безвозвратно заканчивается. И что Лея в эту секунду, может быть, и сама не понимает, хочется ли ей этого перерождения. Валерия вспомнила свой первый раз. Она, семнадцатилетняя студентка, до беспамятства влюбилась в старшего лаборанта. Он был не красавец, но харизма и юмор неслабо зацепили будущего профессора. Он ее не уламывал, не бегал за ней - скорее, именно Валерия, решив, что с этой любовью всей ее жизни все и случится, ходила за ним хвостиком. И в один из вечеров, когда она помогала ему приводить в порядок лабораторию, все случилось прямо там, на диванчике. Не зная, что и как делать, Валерия оседлала его, неуклюже целуя, а руками пытаясь снять с него брюки, а с себя - колготки. Как же нелепо, должно быть, она тогда смотрелась со стороны! Роман продлился несколько месяцев, но дальше редкого секса на кушетке лаборант двигаться не собирался, так как, по его собственному выражению, он был "немножечко женат". Валерия всегда это знала, но была уверена в том, что уход ее возлюбленного из семьи - дело времени. В действительности же делом времени был его уход из университета на другую работу и вычеркивание влюбленной дурочки из своей жизни. Как ни странно, мысль о том, что Ник вовсю наслаждается телом ее дочери, Валерию совершенно не напрягала, хотя она для порядка даже старалась намеренно возбудить к нему неприязнь на этой почве.
   "Так! Работать!" - прервала она свои размышления и, позвонив Мартинезу, услышала мягкое баритональное звучание его голоса:
   - Госпожа Видау, рад вашему звонку! Как вы поживаете?
   - Не жалуюсь, профессор Мартинез. Я не займу у вас много времени. Мой звонок связан с тем разговором, который у нас состоялся некоторое время назад.
   - По поводу бразильских детективов?
   - Совершенно верно. Если вы еще не передумали с ними общаться...
   - Я готов, конечно. Могу во вторник или в среду.
   - Спасибо, профессор! Детектива зовут Арманду Тоцци, я передам ему информацию о вашей доступности для разговора.
   С Филиппом Мартинезом детективы решили беседовать в той же комнате, где они говорили с Тарьей. Профессор немного задерживался. Арманду сидел, закинув ногу на ногу, и в очередной раз читал протокол беседы с высоким судьей Экман. Лукас же был погружен в игру "Иннер-брейкер".
   - Как там поживает твоя сумасшедшая? - послышался голос капитана.
   - Из игры?
   - Ага. Как ее успехи? Лечится?
   - Лечится вроде. Но я как-то предпочитаю не затрагивать с ней эту тему. Просто играем и болтаем по-испански.
  
   - Что же это за грехи такие, если человек отказывался лечить рак, не пойму. Она точно не на религиозной почве с катушек съехала?
   - Не знаю, Арманду. Про бога она ничего никогда не писала. Думаю, нет. И вообще, не кажется мне, что она съехала с катушек. Человек сам себя хотел наказать. Имеет право. Ладно хоть опомнилась.
   - А как зовут ее? Сколько лет?
   - В игре - Пекадора Лимпия. А так - не знаю. Возраст не спрашивал.
   - Это что за имя? Испанское?
   - Да это и не имя вовсе. С испанского переводится как что-то типа "чистая грешница".
   В этот момент в комнату зашел профессор Мартинез. Поздоровавшись с детективами, он занял кресло у противоположного края стола. Арманду поблагодарил его за визит и попросил, как и в случае с Тарьей, в формате свободной беседы поведать свою биографию и рассказать о любых связях с казненным.
   Профессор Мартинез посмотрел в окно, призадумался на мгновение и начал:
   "Меня зовут Филипп Мартинез. Мне 41 год, живу в Кентукки, США. Я родился в семье Тоби и Селест Мартинезов и был вторым ребенком в семье. У меня есть старший брат, Мэтью. Он сейчас работает начальником управления логистики курьерского сервиса "Де-Лив". Я не женат и никогда не был женат. Детей нет.
   На свет я появился на Шри-Ланке. Мои родители были известными на весь мир циркачами. Я и родился даже в цирке. Спасибо, что не на арене. Моя мама, Селест, не выступала всю беременность, и от этого ей было не по себе, ведь величайшим удовольствием и лучшим наркотиком для обоих родителей был адреналин, которым их кровь наполнялась всякий раз, что они выходили на арену. Матушка вообще не могла без цирка. Летать не летала беременной, разумеется, но ей было в тягость не ощущать запаха циркового реквизита. День моего рождения пришелся на ту пору, когда родители были с двухнедельными гастролями на Шри-Ланке. Мама пришла в цирк к отцу, где он ежедневно репетировал непривычный для него одиночный номер - без мамы. Она наведалась, чтобы посмотреть, как ее любимый парит в воздухе. Надо сказать, что на выступлениях родителей я был всего два раза, и благодаря второму вы сейчас видите у меня на голове седые волосы. Одиночный номер папы я смотрел только в записи, и то почти всю ее перематывал, чтобы сердце не разорвало от ужаса, когда он подлетал к тросу с ручкой. Папа поднимался на самый верх шестисотметровой башни, специально сконструированной под его номер. Это была легкая, быстро собираемая на любой площадке прочная конструкция, чем-то напоминающая старинные винтажные телебашни. У него не было ни страховки, ни парашютов - ничего. Он просто прыгал вниз и летел вдоль башни, как самоубийца, обреченный на неизбежную смертоносную встречу с земной поверхностью. Но где-то метров за двести до земли он успевал заметить и схватить ядовито-красного цвета ручку троса, прикрепленного к специальному спиралевидному механизму снаружи башни, и умудрялся раскрутиться вокруг ее корпуса, замедлив за счет возникшей центробежной силы свое стремительное падение. Держась всего одной рукой за ручку троса, папа нарезал круги вокруг башни, все более и более плавно опускаясь на землю, пока его ноги наконец не касались земли, где он, пробежав по инерции еще несколько метров, останавливался под восторженные крики публики. Он разрабатывал этот номер почти полгода, рассчитывая все до мелочей. Малейшее замешательство - и он либо не успеет схватить ручку троса, либо возьмется за нее так неудачно, что ему сразу же оторвет руку.
   Пока папа в тот день готовился к номеру и проводил его, у мамы начались схватки, и она родила меня в гримерной цирка. Роды были быстрыми и легкими. Ей помог сотрудник цирка, которого звали Филипп. Когда папа закончил номер и отбился от фанатов, то застал маму со мной на руках, и в благодарность Филиппу за помощь назвал меня в его честь.
   Ни я, ни Мэтью не переняли от родителей, как мне кажется, и половины этой необъяснимой, завладевающей разумом жажды экстрима. Уж насколько я спокойный и где-то даже нудный человек, но Мэтью в своей феноменальной флегматичности даст фору даже мне.
   В школе я учился на отлично. Меня в равной степени привлекали и точные науки, и естественные, хотя потом я начал замечать, что особенно сильно меня завораживает история. Никогда я не интересовался тем, что будет. Какой смысл знать это? А вот постичь то, что похоронено под толщей веков, значит быть готовым к будущему. В старших классах мы ездили на раскопки в Китай и Монголию, и из этой экспедиции я вернулся с твердым пониманием, что хочу посвятить свою жизнь изучению прошлого.
   Когда мне было 23, я закончил исторический факультет в Оксфорде, а еще через несколько лет получил квалификацию антрополога в университете Кентукки, где по сей день работаю.
   Как я говорил, своей семьи у меня не было - мне не хотелось ни жены, ни детей. Вообще я люблю женщин и детей, но только тогда, когда они абстрактные и не обременяют меня своим ежедневным присутствием. Я не загадываю на будущее, и вполне возможно, что через какое-то время моя позиция изменится, но пока я один. И собираюсь продолжать жить в этом режиме.
   По большому счету, детективы, это и есть краткое изложение моей биографии. Покойному Тиму Кравицу не нашлось в ней особенного места, как видите. Моя жизнь - это работа, и наоборот.
   Ах, да... Наверное, я должен рассказать вам про то, как я стал высоким судьей, ведь именно в этой связи я как-то пересекся с Кравицем.
   Это случилось почти 9 лет назад. У моего брата, Мэтью, родился сын, и мама с папой решили, что настала пора променять свою кочевую жизнь на помощь в воспитании внука, которого они любили несказанно. Как историку, антропологу и философу мне было занятно наблюдать, что мои родители относятся к той испокон веков известной категории бабушек и дедушек, у которых реальные родительские инстинкты просыпаются только с рождением внуков. Таким людям надо созреть для этого. Когда мы с Мэтью были маленькими, маму и папу совсем не смущало, что каждый их выход на арену может оставить детей сиротами. Когда же родился внук, то риск, который всю жизнь был для них сродни оргазму, вдруг стал их пугать. Но продюсер родителей смотрел на ситуацию совершенно другими глазами. Как только отец заикнулся об окончании карьеры, тот напомнил ему про контракт, до истечения которого оставалось еще два года, и про штраф в миллион долларов с каждого за досрочное расторжение договора. Ничего удивительного - цирковые номера родителей генерировали такие денежные обороты, что ни один продюсер в здравом уме не отпустил бы столь востребованных артистов.
   Я не знаю, какие аргументы использовали родители, но в итоге компромисс был достигнут - продюсер согласился прекратить контракт досрочно без штрафных санкций в обмен на двухнедельное шоу в Нью-Йорке, в котором родители каждый вечер должны принимать участие в качестве "гвоздя программы" со своим прощальным номером. Родителям к тому моменту было уже слегка за шестьдесят. В таком возрасте цирковая карьера обычно несколько лет как закончена, но мои родители были в такой прекрасной физической форме, что при желании могли бы качественно работать еще не один год. Они долго думали над тем, какой номер презентовать продюсеру в качестве прощального, и выбор их пал на тот самый папин трюк со свободным падением с башни.
   Я не пошел на премьеру их номера. Не мог видеть, как мои родители подвергают себя огромному риску только лишь потому, что контракт обязывает их щекотать нервы достопочтенной публике. Высоту башни увеличили до семисот метров и установили ее на Острове Свободы, где когда-то стояла Статуя Свободы, а зрители располагались вокруг острова на паромах.
   В тот вечер я зашел в бар выпить. И, черт побери, на экране шел эфир этого шоу! Вот мои родители, все еще красивые и сильные, стоят у подножия башни и беззаботно улыбаются зрителям. Поцеловав маму, папа подал ей руку и жестом пригласил в кабину элеватора, которая вмиг домчала их до макушки башни. Я не мог смотреть, но смотрел. И плакал, как маленький ребенок, который боится смерти своих родителей. Вот они оказались наверху в ярком пятне прожектора и помахали руками в камеру. Мама так красиво улыбалась! Она все-таки еще такая молодая... Наконец музыка стихла, послышалась барабанная дробь, звук которой пугал меня с самого детства, и папа прыгнул вниз. Боже, как же быстро он стал падать! Оставшаяся стоять наверху мама, все еще широко улыбаясь, подмигнула в камеру и бросилась за ним. Меня затошнило от волнения... Папа к тому моменту долетел до ярко-красной ручки троса и, схватившись за нее правой рукой, будто совладал с законами физики и начал раскручиваться вокруг башни, замедлив падение. Я не заметил, как это произошло, но левой рукой он коснулся руки проносившейся мимо него вниз мамы и крепко схватил ее... Все экраны показали, как Тоби и Селест Мартинезы без всякой страховки, один на один с силой тяжести, легко и непринужденно крутятся вокруг башни. Мама, держащая отца за руку, все так же широко улыбалась, словно она еще секунду назад не рисковала оставить от себя лишь мокрое пятно. Улыбался и отец, держа за руку свою жену, изящно подогнувшую ножку в этом сумасшедшем полете. Центробежная сила помогла родителям плавно опуститься на поверхность острова. Первой земли коснулась мама, отцепив руку отца, а затем и папа, отпустив ручку троса, почувствовал ногами остров. Номер был просчитан вплоть до каждой доли секунды, до каждого миллиметра. Родители учли все - и свой вес, и разницу во времени между прыжками, чтобы момент, когда мама проносится мимо отца вниз навстречу смерти, приходился именно на ту фазу папиного оборота вокруг башни, когда он мог схватить ее за руку.
   Их номер произвел фурор. Все две недели, что шло представление, свободное падение родителей неизменно вызывало у публики настоящий ураган эмоций. Наконец наступил последний день шоу, после которого мама с папой получали свободу от контракта и круглую сумму с шестью нулями на свой счет. В последний раз в своей карьере папа прыгнул с вышки и после продолжительного падения под возгласы зрителей ухватился за красную ручку троса, начав раскручиваться вокруг башни, пока мама летела вниз. Еще секунда - и она схватила руку делающего очередной оборот вокруг вышки отца, и вот они вдвоем описывают круг. Мама в блестящем костюме... Вот камеры сфокусировались на ее лице, чтобы в последний раз показать обворожительную открытую улыбку, но вместо нее зрители видят напряженное лицо и страх. Никто не успел моргнуть и глазом - настолько быстро и непонятно это произошло...Мама как бы отделилась от отца и с огромной скоростью, набранной за время вращения вокруг башни, полетела в сторону. Единственное, что успели заснять камеры, это как блестящее пятнышко исчезает в пучине воды. Отец, потеряв от шока ощущение пространства и судорожно ища глазами маму, врезался в корпус башни. Всего какой-то сантиметр, какой-то непонятно с чего образовавшийся просчет не позволил им схватить друг друга той самой хваткой, которая соединяла их в единый организм в этом номере. По признанию папы, он тогда почувствовал неладное сразу, как понял, что они держатся друг за друга лишь согнутыми кончиками пальцев, и как пальцы мамы, миллиметр за миллиметром, выскальзывают из его руки.
   Мамино тело извлекли из воды только на второй день поисков. Отец пролежал в коме два месяца. Он до сих пор не восстановился, несмотря на огромное количество операций: говорит он более-менее сносно, но травма позвоночника лишила его нормального сна, измотав нервную систему. В день, когда это произошло, я приехал в реанимацию, чтобы сдать кровь для отца. Этого не понадобилось, но я все же решил сдать ее, просто на будущее. Когда тебя настигает подобная беда, ты будто проникаешься состраданием ко всем гипотетическим жертвам - готов быть и донором, и спонсором, и волонтером. В общем, именно после этого случая и была выявлена возможность моей крови давать ответную реакцию. А через некоторое время я стал высоким судьей.
   На предмет моей кандидатуры со мной связывался как раз Тим Кравиц. Не думаю, что произошедшее с моими родителями дало ему основание считать меня человеком, знающим ценность жизни, ведь каждый рано или поздно теряет близкого человека - вопрос лишь в степени драматичности, которая окружает эту потерю. Скорее, определяющим фактором в данном случае была моя профессия - ценность жизни я осознаю именно благодаря глубоким знаниям истории. Кстати, когда назначали последнего высокого судью, госпожу Икуми Мурао, я выступал с открытой лекцией, в ходе которой, я надеюсь, мне удалось напомнить об этой ценности, апеллируя как раз к истории".
  
   - Да, господин Мартинез, я смотрел запись вашей лекции, - сказал Тоцци.
   - Думаю, на этом у меня все, детективы.
   - Профессор, - продолжил капитан, - правильно ли я понимаю, что ваше общение с Тимом Кравицем ограничилось только тем, что он номинировал вашу кандидатуру на пост высокого судьи?
   - Именно так. Я получил единогласное одобрение - все девять членов Палаты проголосовали за меня. После этого я виделся с Кравицем лишь дважды - сначала, когда назначали Винсента Перре, а затем - когда принимали решение по Тарье Экман.
   - А известно ли вам что-либо о супруге господина Кравица, Стефани Джефферсон?
   - Ровным счетом ничего. О ее существовании я узнал, как и все, - из новостей, когда он ее убил.
   - Имелись ли у вас основания желать ему смерти или, наоборот, оправдания?
   - По-человечески, конечно, каждому высокому судье хочется, чтобы ядро окрасилось в белый. Но это теоретически. По факту у меня не было интереса в исходе рассмотрения апелляции господина Кравица.
   - Профессор, есть ли у вас еще что-то, о чем вы считаете нужным нам рассказать?
   - Рассказать я могу о многом, детективы, но к предмету нашего разговора это не имеет отношения.
   - Что же, - Арманду переглянулся с Лукасом и обратился к Мартинезу, - в таком случае мне остается только поблагодарить вас за уделенное время и проделанный к нам путь.
   - Нет нужды благодарить меня. Я пытаюсь помочь, хотя и понимаю, что толку от моего рассказа никакого, - профессор улыбнулся.
   - Мы это решим после, - учтиво ответил ему капитан.
   - Тогда, если ко мне больше нет вопросов, я оставлю вас?
   - Да, конечно. Для меня было честью познакомиться с вами.
   Мартинез встал, пожал руку сначала Арманду, потом Лукасу, а затем, еще раз попрощавшись, покинул переговорную комнату.
   - Да-а-а, - протянул Лукас, - чем больше мы общаемся с высокими судьями, тем сильнее мои сомнения в том, что мы с тобой копаем в правильном направлении.
   - Мы с тобой копаем туда, куда можем копать. Честно скажу, что не ожидал и не ожидаю от всех этих разговоров реального результата. И внутренне я готов к тому, чтобы закрыть дело. Пусть Малена Миллер сама решает, почему ядро повело себя странно. Пристрастность судей - не более чем версия. Наша задача - не уличить их в недобросовестности, а просто грамотно и по закону отработать эту версию, чтобы отмести ее со спокойной душой. Сечешь?
   - Секу.
   Лукас вернулся домой раньше Сабрины, как и планировал. Он навел порядок и накормил Титуса - пса, которого они завели месяц назад после долгих уговоров Сабрины. Открыв бутылку вина, чтобы дать напитку надышаться, он стал ждать девушку с работы и зашел в игру "Иннер-брейкер", где увидел сообщение на испанском от соперницы, Пекадоры Лимпии:
   "Привет, Мечтатель! Как дела? Все в порядке?"
   "Привет, Грешница! У меня все хорошо, большое спасибо! Как прошел твой день?"
   "Более или менее. Я ходила на собеседование в один отель. Как твоя девушка?"
   "Она сейчас на работе. Я жду ее с Титусом, нашей собакой. Кем ты собираешься работать в отеле?"
   "Надеюсь, что меня возьмут туда администратором. У меня не так много опыта, как хотелось бы управляющему, но мне кажется, что я ему понравилась".
   "Тогда я желаю тебе успехов!"
   "Спасибо, Мечтатель! Мне очень нравится с тобой общаться. Это большое удовольствие - говорить по-испански!"
   "Могу я задать личный вопрос?"
   "Ты, наверное, хочешь спросить, за что я себя приговорила?"
   "Да. Мы с тобой никогда не увидимся, и ты можешь мне рассказать. Возможно, тебе станет легче, и мы обсудим это".
   "Много лет назад я плохо поступила со своим ребенком. Очень плохо. Была молодая и ветреная. За это себя потом и наказала".
   "Ты била своего ребенка?"
   "Хуже. Мне не было до него вообще никакого дела. Я предпочла беззаботную жизнь".
   "А почему же тогда ты в итоге решила бороться с болезнью?"
   "Мне показалось, что мой ребенок меня простил".
   "Грешница, я очень надеюсь, что ты выздоровеешь. Пусть у тебя и твоего ребенка все будет хорошо".
  
   "Спасибо, дорогой Мечтатель! Хорошо уже не будет. Просто надеюсь, что не станет хуже. Ну что? Сыграем еще один раунд?"
   "Непременно!"
   Через полчаса пришла Сабрина. Титус пулей метнулся к ней и стал крутиться в ногах, довольно рыча.
   - Ого, вино! - улыбнулась Сабрина, целуя Лукаса. - Что за повод?
   - Никакого повода. Просто подумал, что мы с тобой давно не проводили тихий вечер под джаз и под сухое красное.
   Они сидели до полуночи и болтали, как два друга, которые встретились после долгой разлуки и ударились в воспоминания из детства.
   - Лукас...
   - Да?
   - Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.
   - И я тебя, - улыбнулся Лукас и нагнулся поцеловать лежащую у него на бедрах Сабрину.
   Затем она всем телом скользнула с дивана на пол, провела ладонями по ногам оставшегося сидеть перед ней Лукаса и добралась до его ремня. Она стала медленно расстегивать пряжку, не отводя взгляда от глаз своего любимого, который, хищно улыбаясь, поглаживал Сабрину по волосам, глядя, как она нежно кусает бугорок ширинки.
  
   Глава 14.
  
   Сабрина проснулась, когда не было еще и шести. Сама, без будильника. Для такой сони, как она, раннее добровольное пробуждение в будний день было чем-то вроде подвига. Взглянув на часы, она закрыла глаза, чтобы доспать свои законные 40 минут, но сон так и не пришел. Сабрина лежала и пыталась сосчитать, сколько же часов ей удалось поспать сегодняшней ночью после того, как Лукас, оставив ее без сил, уснул. Впрочем, какая разница. Если бы ей предложили долгий крепкий сон или еще одну ночь с неутомимым Лукасом, она бы, не колеблясь, выбрала второе. Сейчас он лежал позади нее, крепко обняв Сабрину рукой, и громко сопел. Она поглаживала пальцами его ладонь и целовала ее, наслаждаясь теплом своего любимого. Девушка зевнула, немного потянулась, и вот ее накрыло сладкое ощущение падения в сон... И ведь именно сейчас надо было этому будильнику зазвонить!
  
   Утро было спокойным и дождливым. Сабрина обрабатывала корреспонденцию в кабинете своей начальницы и напевала себе под нос какую-то детскую мелодию.
   - Чего это ты сегодня прям светишься? - она поймала на себе острый взгляд Валерии Видау.
   - А? Чего? - обернулась к ней девушка.
   - Ничего, - улыбнулась в ответ Валерия. - Подготовь мне биопсию той вчерашней пациентки из двести четырнадцатого. Хочу еще раз взглянуть.
   - А я уже подготовила.
   - Ты меня балуешь, Сабрина! Ведь ты уже на четвертом курсе. Еще немного, и начнешь свою практику, а мне придется искать себе нового ассистента.
   - Я вам и с поиском ассистента помогу, - Сабрина по-товарищески погладила Валерию по плечу. - Да, чуть не забыла. Сейчас проверяла корреспонденцию и увидела апелляцию от осужденного на казнь. Из Тбилиси. Там все в порядке и по форме, и по срокам. Я тогда назначаю?
   - Назначай. А я сегодня еду разговаривать с детективами.
   - Ого... Ваша очередь?
   - Да. Они уже пообщались с госпожой Экман и с профессором Мартинезом. А сегодня вот я.
   - Волнуетесь?
   - За себя-то не волнуюсь, конечно. А вот за ситуацию - весьма. Тебе Лукас ничего не рассказывает о деле?
   - Да что вы! Это ж следственная тайна. Я бы даже если захотела, ни за что не смогла его раскрутить на подробности - ни постелью, ни слезами, ни едой! Молчит как сыч. А вообще, это правильно, я считаю. И рада, что он у меня такой!
   - Лукас умница, - согласилась с ней Валерия.
   После обеда профессор Видау направилась в полицию.
   От главного входа на проходной до корпуса, в котором находилось управление, надо было пройти по внутреннему дворику. Дождь усилился, и Валерия, прикрыв голову ладонью, ускорила шаг, думая о том, что дорожку до корпуса могли бы сделать крытой. Свежая утренняя укладка, тем не менее, не пострадала, и когда она вошла в переговорную комнату, капли дождя все еще виднелись у нее в волосах.
   - Добрый день, профессор! - поприветствовал ее Лукас, сидевший в переговорной комнате.
  
   - Здравствуй, Лукас. А где Арманду?
   В этот момент в переговорную зашел Арманду и поздоровался с Валерией.
   - Госпожа Видау! Прекрасно выглядите.
   - А что бы мне не выглядеть прекрасно? Давайте сразу приступим, у меня еще водопад дел.
   - Хорошо. У нас выработался неплохой формат в ходе беседы с двумя предыдущими высокими судьями: лучше всего в виде свободного рассказа изложить свою биографию, чтобы мы смогли оценить глубину ваших связей с Тимом Кравицем.
   - Глубину? Ну вы даете! Ладно. Приступаем?
   - Да, - ответил Арманду. - Все в порядке?
   - За исключением того, что два моих бывших студента сейчас будут меня экзаменовать - да. Только списать не получится. Да, Арманду?
   - Профессор... - смущенно улыбнулся ей детектив.
   - А пересдать можно будет, если что? - не унималась Валерия.
   - Вам - можно, - засмеялся Тоцци.
   - Так! Начинаем! - скомандовала Валерия.
   "Меня зовут Валерия Видау, мне 45 лет. Я в разводе. Есть дочь, Лея. Ей 20 лет. Она в настоящий момент живет в Сиднее и учится там на психолога.
   Я родилась здесь, в Сан-Паулу, и всю жизнь живу тут. Здесь же живут мои родители, а еще старшая сестра - у нее небольшой японский бар в Пинейросе.
   Мне никогда не хотелось стать патологоанатомом. Сложно себе вообразить ребенка, который не наряжает кукол, а представляет их мертвыми, не так ли? Смерть если и не пугала, то, во всяком случае, настораживала меня. Даже сейчас, спустя столько лет практики, и несмотря на выработанный за годы работы цинизм, я с опаской отношусь к идее ухода человека из жизни. Неприятно осознавать, что и меня постигнет эта участь. К телам умерших, с которыми мне пришлось работать, я никогда не относилась и не отношусь как к вещи. Хорошо помню, как, будучи студенткой, посетила свой самый первый практикум в прозекторской кафедры патологической анатомии на медицинском отделении университета, которое я сейчас возглавляю. Тогда я в первый раз увидела мертвого человека. Это была старая женщина. Меня потрясло, с каким пренебрежением профессор, который у нас преподавал, обращался с ее телом - швырял конечности из стороны в сторону, давил пальцами на глазные яблоки. Но вскрытие... Это было не посмертное исследование в моем представлении, а акт потрошения - резкие неровные движения инструментами, грубое бросание органов на весы. Я тогда еще подумала, что, может быть, это простительно - ведь профессор занимался исследованием трупов более двадцати лет. Я теперь тоже занимаюсь этой работой более двадцати лет, но с умершими обращаюсь очень аккуратно - они не перестали быть людьми после смерти, а просто изменили формат своего существования. И своим студентам прививаю этот подход. Мы все рано или поздно окажемся на секционном столе, и я уверена, что никому не захотелось бы знать, что с ним будут обращаться, как с тушей.
   Как это ни парадоксально, но патологическая анатомия имеет самое непосредственное отношение к жизни - гораздо большее, чем, например, такие области медицины, как онкология или глубокая хирургия, которые вырывают пациентов из рук смерти, сражаются с ней. Я же с ней не сражаюсь. Я инспектирую ее работу, помогая выявить ошибки и учесть их в будущем, чтобы другие люди прожили дольше и лучше. По этой причине я считаю свою специализацию благородной и социально значимой. Вы можете удивиться, но основная часть моей работы заключается именно в помощи лечащим врачам вовремя выявить патологию у их пациентов и дать человеку шанс на качественную и долгую жизнь.
   Еще будучи студенткой, я сильно влюбилась в старшего лаборанта одной из кафедр отделения медицины. Он был женат, но меня это не останавливало. Мы с ним очень недолго встречались - точнее, он-то со мной вообще не встречался. Это я с ним встречалась. Односторонний роман. Строила себе в мечтах совместную жизнь с ним, представляла наших детей. Он говорил, что сильных чувств к жене не испытывал, но ему было жалко ее оставлять. В общем, очень быстро наша с ним связь была прервана - он уехал в США.
   Потом у меня появился парень, который полюбил меня очень сильно. Красиво ухаживал, постоянно твердил, что озолотит меня. Он был в целом нормальный человек, но не скажу, что меня в нем что-то зацепило - просто хотела забыться. В отличие от лаборанта, он был моложе, красивее и, как я люблю шутить, не такой женатый. Казалось бы, владей, пользуйся и распоряжайся! И я пыталась, честно. Несмотря на то, что этого парня было слишком много в моей жизни, я все же приняла его предложение съехаться, и мы даже прожили почти полтора года. Аж самой не верится сейчас. Мне было его жалко, ведь я понимала, что огромное количество любви тратится на меня впустую - я его не любила нисколько, а он не хотел этого видеть. Из него получился бы превосходный муж, но не для меня. В день нашей с ним годовщины он пригласил меня в кино, а потом обещал устроить дома романтический ужин. "Ну, раз тебе это так надо..." - подумала я. В то время я уже работала на кафедре. И где-то за два часа до сеанса в кино, когда я была еще на работе, раздался звонок. Это был он. Тот лаборант. Я чуть не упала.
   - Ты? - только и смогла выдавить я из себя.
   - Привет. Как жизнь?
   - Нормально. Не ожидала...
   - Я сейчас в Сан-Паулу по делам. Давай встретимся?
   - Давай, - я сама не верила в то, что говорила.
  
   И мы встретились. У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда я его увидела, нисколько не изменившегося. Я написала своему парню, что начальство заставило меня задержаться на работе и что кино, видимо, отменяется.
   Мы прогулялись с ним всего минут пятнадцать, дойдя до гостиницы, где он остановился. Он мне рассказал, что вместе с двумя друзьями запустил бизнес по изготовлению реагентов. Рассказал и про жену - что так и не горит к ней любовью, но ему жалко от нее уйти. Все то время, что мы гуляли, я не могла поверить в то, что снова испытываю эти почти забытые ощущения - нехватку воздуха, учащенное сердцебиение и какую-то неописуемую сладость, разливающуюся то ли по организму, то ли по душе от того, что с тобой рука об руку идет человек, которого безответно любишь. Мы с ним ни о чем не договаривались, и с его стороны не было даже косвенных намеков - мы просто очутились у него в номере. После быстрого душа мы набросились друг на друга и начали целоваться. "Пусть без взаимности! Пусть для него это просто возможность получить разрядку. Да и пожалуйста!" - твердила я себе, когда мои губы горели от страстных поцелуев. Во время оргазма я на секунду задумалась о своем парне - о том, как он, должно быть, расстроился из-за того, что я отменила кино, а сейчас сидит дома с ужином и свечами и ждет свою любимую в надежде хотя бы немного обратить на себя ее внимание, не говоря уже о любви или хотя бы серьезной симпатии.
   Домой я вернулась за полночь. Сослалась на работу. Он поверил, я это поняла. Поверил и принял как истину, безоговорочно. Мы ужинали, он о чем-то рассказывал, а я, иногда кивая ему, кончиком языка облизывала верхнюю губу, все еще полыхающую от щетины лаборанта. Потом у нас был секс. Я бы даже сказала, что секс был не у нас, а у него. Со мной. Видимо, это было завершением его плана по созданию для любимой женщины волшебного вечера в день годовщины. А на следующее утро я ушла, ничего особо не объяснив. Даже не стала утруждать себя тем, чтобы подсластить пилюлю и сделать из нас двоих плохой именно себя. Просто взяла некоторые свои вещи, сказала ему, что не люблю его и не хочу быть с ним, пожелала удачи и ушла. А после первой же попытки со мной связаться заблокировала его аккаунт.
   Когда после того проведенного с лаборантом в гостинице вечера я пришла домой на романтический ужин, у меня возникло ощущение, что мне дали покататься на левиподе, а потом пересадили обратно на старую кобылу. А ведь я никогда не была человеком, который довольствовался компромиссными или временными вариантами. Помню, что когда в студенчестве у меня был роман с лаборантом, денег особых я не имела, и он повел меня в самый настоящий тайский ресторан. О, какая там была восхитительная еда! Сколько раз я потом пробовала тайскую еду, напечатанную на фабрикаторе, и мне неизменно казалось, что, несмотря на вкус и внешнюю схожесть, эта биомасса никогда не сможет вызвать того фонтана переживаний, который я испытала тогда, в ресторане. И я отказалась от тайской кухни. Потому что либо я ем настоящую тайскую еду, либо не ем никакую. Половинчатые решения мне не нужны. И относилось это, конечно же, не только к кухне. Либо лаборант, либо не лаборант. С ним, кстати, после того вечера у него в номере мне больше не удалось увидеться - он улетел обратно в США.
  
   Однажды мы с подругой пошли в бар немного отдохнуть. Мне было, наверное, года 23 - 24. Сцепились языками, и шот за шотом, шот за шотом... Я направилась в дамскую комнату и, проходя вдоль барной стойки, нехило так навернулась на ровной поверхности и чуть было не грохнулась на спину. Меня подхватил молодой мужчина, и я буквально повисла у него на руках.
   - Ой, простите... Как неловко! По-моему, я пьяная, - это было первое, что я ему сказала.
   - Здесь все такие, - улыбнулся он. - Не переживайте.
   Я встала на ноги и посмотрела на него. Он показался мне привлекательным. Надо было срочно привести себя в порядок. "Не уходите, я скоро!" - жестом я приказала ему оставаться на месте, а сама продолжила преодолевать свой путь в уборную. На мое счастье, там висел автомат по продаже детоксикатора. Я сразу выпила бутылочку.
   Когда вернулась, он все еще сидел за стойкой. Я села рядом, обернулась, взглядом ища подругу, но не увидела ее. В голове стало покалывать, возникла сильная жажда - верные признаки того, что детоксикатор активно действует.
   - Валерия, - я протянула ему руку.
   - Валерия... - повторил он. - Какое красивое имя! Как и его обладательница. А меня зовут Зак.
   - Зак? Зак... Ну, у вас тоже имя... ничего так.
   - Могу я чем-нибудь вас угостить?
   - Чашку крепкого кофе и стакан холодной воды, пожалуй.
   Мы с ним стали болтать о чем-то. Он рассказал, что живет в Сиднее и что в Сан-Паулу приехал по бизнесу. По мере моего освобождения от алкогольной дымки его образ становился все более четким - Зак не был красавцем. Вполне средней внешности невысокий худощавый мужчина, нормальный такой. Не в моих привычках плакаться, но я рассказала ему про расставание с парнем. Как он правильно заметил, это было не расставание, а освобождение. Интересно, что хотя Зак и не вызвал, конечно, такого вихря эмоций, как лаборант, но интерес к нему я испытала сразу. А это очень важно для меня.
   Мы начали встречаться - он часто прилетал в Сан-Паулу. Мне с ним было неплохо. Я его даже немножко любила. Мне самой сложно поверить в то, что я, профессор и Председатель Суда Прошлого, сейчас скажу, но за Зака я вышла замуж по залету. Не знаю, хотел ли он жениться на мне. Он предложил - я согласилась.
   Мы с Заком жили нейтрально. У нас не было ссор - ни разу за все четыре года жизни мы не поругались. Он был занят своими делами, я - своими. Мы были скорее партнеры, чем супруги. Зака часто не было в Сан-Паулу, и я по нему не скучала. Тем не менее та жизнь меня, уравновешенную и прагматичную особу, устраивала гораздо больше, чем отношения с бывшим парнем - там вообще, на мой взгляд, было болото.
  
   Когда Лее исполнилось полгода, снова позвонил он. Лаборант. Все было так же неожиданно и непонятно, как и в прошлый раз - я не успела моргнуть глазом, как очутилась с ним в постели в его гостиничном номере. Зак был в Сиднее, а дочь я оставила с родителями. И снова то сладкое чувство - колотящееся в груди сердце, нехватка воздуха и необъяснимая животная тяга к нему.
   Самое интересное, что Зак и лаборант, оказывается, были немного знакомы - предприятие Зака закупало реагенты у поставщиков, от имени которых выступал мой любовник. Но до сих пор Зак этого не знает.
   По иронии судьбы приезды лаборанта в Сан-Паулу приходились ровно на те периоды, когда Зак уезжал в Сидней. Мои чувства к лаборанту окрепли и обрели понятные мне очертания. У нас не было совместных детей, мы состояли в браке с другими людьми, нас не связывало серьезное прошлое, но я его по-настоящему любила. И сейчас, наверное, люблю. Уверена, что и он меня любил. Зака я уважала - он был и остался хорошим, надежным человеком и исключительным отцом. И при всем моем к нему уважении... Предложи мне лаборант совместную жизнь... Да гори оно все! Но он не предлагал, потому что жалел свою жену. Он считал, что его уход сломает ее - так сильно эта женщина любила своего мужа. Мне это было непонятно - ни детей, ни совместной цели у них не было. Их брак держался, с одной стороны, на ее тяге к нему, а с другой - на его жалости. Может, это была и не жалость, а своего рода преданность... Ага, как же! Преданность! Преданный муж не стал бы шептать мне в постели все то, что я слышала от лаборанта, пьянея от одной только мысли, что эти горячие, страстные, грязные слова адресуются мне. И исходят от него.
   Три года, что мы с ним урывками встречались, пролетели с космической скоростью. И вот как гром среди ясного неба ко мне на работу явилась она. Его жена. Первое, что меня потрясло, было внешнее сходство между нами. "Джентльмен предпочитает брюнеток", - подумалось мне тогда. Она с каменным лицом подошла к моему столу:
   - Ты Валерия?
   - Да.
   - Я его жена.
   - Я поняла.
   - Пошла прочь!
   Я оторопела. Она приблизилась, и мне показалось, что она сейчас воткнет что-нибудь острое мне прямо в глаз.
   - Пошла прочь! - она кричала и плакала.
   - Вы хотите, чтобы я вышла из кабинета? - аккуратно уточнила я.
  
   - Пошла прочь из моей жизни! И из его тоже! Прочь! Убирайся из нашей с ним жизни!
   - Прошу вас...
   - Прочь! Про-о-о-чь! Пошла! - она орала сквозь слезы. - Я покрасилась в брюнетку! Сделала прическу, как у тебя! Сделала нос, как у тебя! Глаза твоего цвета! Знаю, как он мечтает о тебе, разговаривает с тобой во сне! Но он мой муж! И только я могу быть с ним! Ты поняла?!
   Я ничего ей не ответила. Просто схватила ее за плечо, с силой вытолкала из своего кабинета и захлопнула дверь.
   В нашу последнюю с ним встречу лаборант сказал, что единственная причина, по которой он продолжает приезжать в Сан-Паулу, это я. Его бизнес больше не диктовал необходимость бывать в этом городе. Потом он что-то говорил про жену и про то, что не против был бы уйти от нее ко мне, но не может. Я поняла, к чему он клонит, и сказала, что можно не суметь взмахнуть крыльями и взлететь, а все остальное сделать можно. Было бы желание.
   Вскоре после этого мы с Заком развелись. Так интересно... Мой роман с лаборантом служил поддержкой нашего с Заком брака - я была счастливой, довольной жизнью дамой, и статус замужней женщины не доставлял никаких хлопот. Когда же роман подошел к концу, в душе образовалась огромная дыра, которая стала засасывать в себя все хорошее, что у меня было. Следуя своей жизненной концепции "все или ничего", я предложила Заку расторгнуть брак, рассказав о том, что у меня несколько лет был любовник, с которым я недавно рассталась. "Если я одинока, то хочу быть такой во всех смыслах, - сказала я ему тогда, - и мне не нужен этот брак. Прости меня". Мы очень мирно разошлись. Отчетливо помню, как в день развода ко мне пришло понимание, что пару я смогу создать только с лаборантом.
   Когда Лея пошла в младшую школу, годы стали проноситься мимо меня одинаковыми хронометрическими отрезками. Я сконцентрировалась на карьере. В медицинском лаунже я дослужилась до начальника сектора патологоанатомической медицины, а в университете сначала стала заведующей кафедрой, а потом ректорат назначил меня директором всего медицинского отделения в университете.
   Наверное, именно из-за карьерной гонки я не заметила, как изменилась Лея. Ей тогда было, наверное, одиннадцать. Эта послушная умничка, которая никогда не доставляла мне ни бед, ни тревог, стала какой-то отстраненной. Не могу сказать, что Лея закрылась от меня, но стало казаться, будто со мной живет незнакомый мне ребенок. Она все так же хорошо себя вела, отлично училась, мы с ней не ругались, но у нее словно заменили душу - она перестала смеяться от каждого пустяка, всегда ходила с таким ровным лицом, точно на ней была надета маска.
   - Мама, - спросила меня как-то Лея, - а что будет после смерти?
  
   - После смерти? - переспросила я. - Почему ты спрашиваешь?
   - Хочу знать, что там, после смерти. Там свобода?
   - Лея, детка, - повернулась я к ней, чувствуя, что у меня по спине пробегает холодок от этого разговора и от индифферентного голоса дочери, - какая еще свобода?
   - Ты постоянно сталкиваешься со смертью. Неужели ты никогда не обращала внимание на свободу, которая наступает после того, как смерть забирает человека?
   - Лея, - я постаралась придать своему голосу строгости, - после смерти нет ничего хорошего. И никакой свободы. Человек не может испытать свободу, будучи мертвым. После смерти, как я считаю, вообще ничего нет. Ни в каком смысле. Единственное, что оставляет человек после своей смерти - это память. И только при жизни он может сделать так, чтобы эта память была доброй.
   - А мне смерть представляется красивой высокой леди в черном длинном платье и в белых перчатках, - сказала она, словно не слыша моих доводов.
   - Ты книг каких-то начиталась? Или что?
   - Я бы хотела с ней увидеться. Хоть на чуть-чуть, - дочь говорила монотонно.
   - Лея, - мой голос дрогнул, - чтобы я больше никогда не слышала про смерть в белых перчатках! Что за ерунда?
   - А я и не говорю ерунду, - так же тихо и ровно ответила она.
   Я подошла к ней и посмотрела в глаза. Зрачки в норме, на медикаментозное воздействие не похоже. На гипноз вроде тоже. Я стала воспроизводить в памяти последние полгода, но не смогла припомнить ничего в поведении Леи, что вызвало бы мое подозрение. На правах родительского доступа я запросила в "облаке" Леи аналитику чипа роговицы глаза за год, предшествующий нашему с ней разговору о смерти, и стала изучать. И даже тут я не нашла чего-то явно бросающегося в глаза.
   Но через пару недель я поняла, что проблема существует. За ужином Лея сказала мне: "Мама, когда я умру, не кремируй меня, а то я не освобожусь, - а потом добавила, - но я рада, что попаду к тебе". Я не выдержала и накричала на нее: "Чтоб бросила мне эту чертову хрень про "умру"! Ни слова больше! Ты поняла меня?!"
   Я связалась с учительницей Леи и спросила, не замечала ли та чего-то подозрительного в поведении моей дочери. Но и у учительницы не было даже мысли о том, что с Леей происходит что-то ненормальное. Она сказала, что нарадоваться Леей не может - примерная ученица, активно занимается внеклассной работой с другими учениками и состоит в клубе на базе школьной студии.
   - Детка, - спросила я у нее как-то после школы, - я тут случайно узнала, что ты состоишь в клубе при школьной студии? Расскажешь?
  
   - Это литературный клуб, - впервые за последнее время оживилась дочь, - который называется "Белый след".
   - Надо же, как интересно! И что делают члены этого клуба?
   - Мы с некоторыми девочками из нашей и из двух других параллелей пишем рассказы, а потом делимся ими, комментируем, обсуждаем. Это важно для моего аттестата - школьный совет поощряет учеников, которые занимаются внеклассной деятельностью. И у всех членов клуба улучшились оценки по письму и литературе. Руку набиваем.
   - Я бы тоже с удовольствием почитала, - аккуратно намекнула я ей.
   - Мам, - стушевалась Лея, - это только для нас. Наши правила запрещают нам давать читать тому, кто не в клубе. А в клубе никто не может быть старше 13 лет. Так что извини.
   Я старалась сохранять бдительность и постоянно наблюдала за дочерью, но так, чтобы она этого не замечала. В таком возрасте, а уж тем более в таком непонятном состоянии нельзя пережимать подростка, ломать его. Лея была все так же нейтральна в поведении и манере говорить. Иногда мне казалось, что она всегда такой была. Часто, когда нам снятся родные или просто знакомые, они предстают в сновидениях не такими, как в жизни. И с Леей было примерно так же - вроде мой ребенок, а вроде и не мой... Меня бесило, что я никак не могу разобраться в состоянии собственной дочери! Я!
   Его звонок раздался как всегда неожиданно. Когда я увидела, что звонит он, в ушах стало звенеть, как будто на голову надели кастрюлю и долбанули по ней молотком. О, как часто я представляла наш с лаборантом разговор и репетировала все, что выскажу ему. Я решительно приняла вызов, открыла рот, но услышала это тихое, приятное и родное "Привет".
   - Привет, - ответила я так же тихо.
   - Я так рад тебя слышать! Завтра приеду в Сан-Паулу на два дня. Давай встретимся?
   "Знаешь что? Я тебе не девка на ночь!" - говорила моя голова, но язык произносил совершенно другие слова:
   - Давай. Возле той же гостиницы?
   - Да. В восемь вечера по вашему времени. Столько всего хочу рассказать! И услышать.
   - Как интересно, - сказала я, коснулась рукой щеки и только тогда заметила, что она мокрая от слез.
   - Тогда до завтра?
   - До завтра, - ответила я.
  
   Слезы еще долго текли, не переставая. Завтра я увижу его. Его! Завтра я буду гладить его по волосам, шее и спине... Завтра...
   - Мам! - окликнула меня Лея.
   - Да, детка, - отозвалась я, не оборачиваясь и делая вид, что готовлюсь печатать ужин.
   - А люди, которые умирают и попадают к тебе в морг, красивые?
   - Чт... Что?! - у меня аж дыхание перехватило. - Ты опять?!
   - Да я просто спросить, красиво ли они выглядят, когда мертвые.
   - Знаешь что? - крикнула я, но не дождалась ответа дочери и вышла в другую комнату.
   Позвонив ее учительнице, я сказала, что мне нужно ознакомиться с тем, что пишут ученики в клубе "Белый след". Она начала говорить о том, что это касается личной жизни ребят, но, видимо, тон моего голоса заменял собой любые аргументы.
   - Вы же не хотите сказать, что школа не осуществляет никакого контроля за внеклассной активностью своих учеников и не оценивает безопасность этой активности? - я старалась подбирать слова так, чтобы при всем желании учительница не могла бы дать не устраивающий меня ответ.
   - Конечно, осуществляет, - неуверенно сказала она.
   - Я уже не первый раз замечаю, что этот клуб негативно влияет на мою дочь, и не исключено, что на других учеников тоже. И уж если на то пошло, меня никто не спросил, как я отношусь к тому, что мой ребенок вступает в не пойми какой клуб!
   - Госпожа Видау, но Лея как раз и учредила этот клуб.
   - Лея? - моя уверенность и напористость быстро улетучились.
   - Конечно. Простите, но я была уверена, что вы в курсе.
   - Мне срочно нужен доступ к тому, что они пишут!
   - Хорошо, хорошо. Все, что пишут ученики в контуре школьной территории, попадает в нашу информационную среду. Можете прийти завтра ко мне в 14 часов, и я выгружу для вас все содержимое "Белого следа".
   Я не могла поверить в то, что прочитала, придя в школу. Если коротко, то моя дочь фактически учредила культ смерти. Все рассказы, которые писали ученики, состоящие в "Белом следе", были посвящены уходу из жизни - ребята, которым было от 10 до 13 лет, с упоением описывали свою смерть - как в них останавливается жизнь, что они при этом чувствуют и как обретают свободу. Что ни рассказ, то соревнование в мастерстве описать свой труп так, чтобы он показался эффектным и стильным. А главное, все умершие ребята проходили через руки Леди Смерть - красивой высокой дамы в черном длинном платье и в белых перчатках. Эта Леди радушно встречала их, была с ними обходительна и приветлива, от нее веяло надежностью и доверием, она была как их лучшая подруга. И почти каждый рассказ содержал иллюстрацию этой загадочной особы. Мне стало не по себе, когда, рассмотрев рисунки, я поняла, что Леди Смерть - это я. Дочь сделала меня прообразом этой их героини.
   Когда учительница стала читать это после меня, на ее лице проступил пот - очевидно, она осознала последствия того, что внеклассная деятельность подопечных контролировалась спустя рукава. Я уже собиралась идти, как взгляд мой упал на файл с названием "Свобода". Господи... Это был план коллективного самоубийства. Сегодня. Именно сегодня! Место - крыша гостиницы "Аста Абахо", где вечером мы должны были встречаться с лаборантом. На последней странице файла были нарисованы мертвые ученики, умиротворенно лежащие на секционных столах, а над ними стояла я, приподняв над телами руки и загадочно улыбаясь.
   Минут через десять я была уже там. Подлетая на левиподе к гостинице, я увидела детей на крыше и собралась опустить левипод прямо туда, к ним, но магнитный контур здания не подпускал меня ближе чем на 15 метров к стенам отеля. Я спикировала вниз, бросила левипод прямо у входа в отель и кинулась к лифтам, но уже находившаяся там полиция меня не пустила.
   Я включила зум и стала приглядываться к ребятам, стоявшим на крыше этого стодвадцатиметрового здания. "Хоть бы тебя там не было! Пожалуйста!" - молила я кого-то. Но нет... Моя милая худенькая девочка была в середине, держась за руки с другими ребятами. А это кто? Между детьми и краем крыши стоял высокий человек, широко расставив руки, словно готовясь поймать любого, кто решит прыгать. Я сделала несколько шагов вправо, чтобы рассмотреть его лицо. Это был он. Мой лаборант. Я видела, как он разговаривает с детьми, что-то кричит им. По выражению его напуганного лица мне стало понятно, что он пытается занять их беседой, пока полиция поднимается на крышу, а спецслужбы начинают расстилать аэроматы у подножия гостиницы.
   Вдруг Лея вырвалась из рук друзей и слегка нагнулась, готовясь рвануть к краю крыши. Я заорала, побежала к тому месту, куда она могла приземлиться, и инстинктивно расставила руки. Аэроматов там еще не было. "Мэм, вы мешаете расстилать! Уйдите!" - крикнул мне кто-то, но я не слышала. Мое внимание было приковано к крыше. Лея побежала и сделала прыжок, но лаборант, стоявший на самом краю, успел схватить ее за одежду. Он развернулся всем своим корпусом, пронес мою дочь над этой многометровой высотой и вернул ее обратно, швырнув на крышу с такой силой, что Лея кубарем покатилась и стукнулась о какую-то стоявшую на крыше постройку. Лаборант же, отчаянно размахивая руками, покачнулся и камнем полетел вниз. Прямо туда, где стояла я. Сотрудник спецслужбы резко оттолкнул меня в сторону и подал воздух в аэроматы, которые начали стремительно расправляться, но в этот же момент раздался глухой хлопок - лаборант упал рядом со мной. Он умер мгновенно, не превратившись благодаря надувающимся аэроматам в бесформенную массу. Мне показалось, что я тогда потеряла сознание, но стояла на ногах и смотрела, как бездыханное тело моего любимого поднимается на аэроматах все выше и выше.
  
   Просмотрев записи, полиции удалось установить, что лаборант, по традиции снявший люкс на верхнем этаже, как раз подходил к своему номеру, когда взявшиеся за руки ребята прошагали мимо него и вошли в служебную дверь, за которой находилась лестница на крышу. Мама одного из мальчиков работала в этой гостинице, и он подготовил проход заранее. В таком возрасте дети удивительно изобретательны там, где не надо. На записи было видно, как лаборант зашел к себе в номер, но, видимо, обеспокоенный подозрительным поведением детей, через несколько секунд вышел обратно в коридор и пошел за ними. Больше от записи не было никакого толка.
   Глубокой ночью нам, родителям, полиция вернула детей, и я повезла своего ребенка домой. Лея находилась в шоке, но в ней я легко узнала ту свою дочь, какой Лея была всегда. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе и долго-долго целовать и плакать. Каких усилий мне стоило справиться с этим желанием! На полпути я развернулась и поехала к себе на работу. Лея поняла это, только когда левипод прошел сквозь парковочный терминал медицинского лаунжа. Я грубо схватила ее за руку, стащила с сиденья и поволокла к себе. "Мам?" - испуганно сказала она, но от меня не последовало никакой реакции. "Мам, мне больно!" - захныкала Лея. Я молчала.
   Не отпуская ее руки, я включила нижний свет в коридоре и подошла к дверям секционной. Лея была напугана. Войдя внутрь и врубив основное освещение прозекторской на полную, я подтолкнула дочь к холодильному модулю и коснулась сенсора капсулы N 4. Дверца открылась, и из капсулы на пластине из мультистекла выехал труп пожилого мужчины, совершившего нелегальный суицид. Один его глаз был закрыт, второй чуть приоткрыт, и из-под века виднелся мутный зрачок. "Красиво?" - сквозь зубы спросила я дочь. Она плакала. Затем я открыла капсулу N 2 - там было тело молодой девушки, пролежавшее в ванне, по моим предварительным оценкам, не менее двух суток. "Красиво?- крикнула я дочери, приподняв сморщенную руку трупа, кожа на которой была похожа на резиновую перчатку. - Это называется мацерация". Лея ревела. "Где тут ты видишь красивое гладкое бледное лицо, как на ваших идиотских рисунках? Где у этой девушки прическа? А запах? Чувствуешь? Вкусно пахнет? Это парфюм? Нет! Это следы гнилостных газов!"
   Я подошла к капсуле N 1. На ней высвечивалось время загрузки - 22:58. Я знала, кто там. И открыла ее. У меня не получилось долго смотреть на него. Единственный мужчина, которого я любила, лежал у меня в холодильной капсуле в ожидании утра, когда придет мой коллега и спокойно и безучастно исследует его труп.
   - Он умер из-за тебя.
   - Мамочка... - всхлипывала Лея.
   - Я не говорила тебе... Это был человек, которого я очень любила. Очень сильно любила. А теперь его нет.
  
   Лея бросилась ко мне, обняла и заскулила. Я рыдала вместе с ней. Конечно же, я понимала, что прямой вины Леи нет. Конечно же, я понимала, что если бы он сейчас был жив, а на его месте лежала моя дочь, то это, возможно, было последнее, что я увидела бы в своей жизни. И конечно же, я отдавала себе отчет в том, что Лее всего одиннадцать.
   Через месяц Лея оклемалась, а через полгода от ее былого состояния не осталось и следа. Когда я сейчас смотрю на свою взрослую дочь, мне не верится, что почти 10 лет назад этого разумного чудесного человека так накрыло... И порой кажется, что Лея не помнит произошедшего - ее психика будто стерла тот день из памяти.
   Мою кандидатуру на пост высокого судьи номинировал Глава Палаты, господин Сакда Нок. Члены Палаты не объясняют мотивов своего голосования, но я уверена, что ни у кого из них не было сомнений: ценность жизни хорошо мне известна и в силу профессии, и в силу изложенных мной печальных событий.
   Да, Кравиц... Господин Кравиц... Мое общение с ним ограничивалось Собраниями Палаты, на которых назначались высокие судьи. Первый раз я увидела его, когда назначали меня. Ни к нему, ни к его делам, ни к чему, что с ним связано, я не имела совершенно никакого отношения".
   - Госпожа Видау, - сказал Арманду, когда Валерия закончила и пригубила воды, - у вас были основания желать ему смерти или оправдания?
   - Конечно же, нет, - послышался ответ.
   - Что и следовало доказать, - тихо сказал капитан, а потом добавил уже громче. - Ну, что я могу сказать... Отлично!
   - Это моя оценка за экзамен? - покосилась на него Валерия.
   - Именно так! - улыбнулся он в ответ.
   Валерия была расстроена. Видимо, она редко вспоминала эту историю. А может, вообще не вспоминала.
   - Госпожа Видау, а можно вопрос? - вдруг послышался голос Лукаса, который, не дожидаясь реакции, продолжил: - Когда вы еще находились замужем за Заком Экманом, он уже был знаком с Тимом Кравицем?
   - Хороший вопрос, Лукас, - снисходительно ответила Валерия. - Предположу, что был.
   - А общались ли вы со своим бывшим супругом после того, как Кравица задержали?
   - Общалась, кажется. А ты считаешь, что это имеет значение? - скептическим тоном спросила Валерия.
  
   - Я лишь хочу понять, могло ли дело против Кравица коснуться бизнеса вашего бывшего мужа. Ну и ваших доходов, если муж обязан был вам что-то выплачивать после развода.
   - Лукас, друг мой, - с плохо скрываемым недовольством ответила Валерия, - я не знаю, насколько Зак Экман состоятельный человек. Предположу, что небедный. Но у вашей покорной слуги на счету несколько миллионов долларов. Ты, надеюсь, в курсе, что годовое содержание одного высокого судьи составляет пять миллионов? А я еще работаю на двух работах. Неужели ты думаешь, что банкротство или, напротив, денежный дождь, обрушившийся на Зака, могут как-то повлиять на мою жизнь? Мы очень давно с ним чужие люди без каких-либо взаимных обязательств - как моральных, так и финансовых.
   - Спасибо, ясно, - немного смущаясь, сказал Лукас, стараясь не смотреть на профессора.
   - Госпожа Видау, - вмешался Тоцци, - не имею права больше держать вас здесь. Разрешите поблагодарить за уделенное время!
   - Вот уж чего не стоит, так это благодарностей, - фыркнула Валерия. - Главное, разберитесь в том, что произошло.
   Профессор попрощалась с детективами и покинула переговорную комнату, а Лукас и Арманду остались сидеть на своих местах, не говоря друг другу ни слова и раздумывая над рассказом Валерии.
  
   Глава 15.
  
   "Привет, Мечтатель! - увидел Лукас сообщение на испанском от своей соперницы, когда после долгого перерыва зашел в игру. - Куда пропал? Как поживаешь?"
   "Привет, Грешница! Я в порядке, спасибо. Было много работы. Как ты себя чувствуешь? И устроилась ли ты в гостиницу?"
   "Спасибо, что спрашиваешь обо мне. Меня взяли на работу. Но я не смогу ходить туда, потому что мой лечащий врач сказал, что мне надо ложиться в больницу".
   "Почему? Что-то не так?"
   "Он говорит, что в моей крови слишком много лейкозных клеток, и что здоровые клетки быстро погибают из-за них и не успевают созревать".
   "Боже! Но ведь это можно остановить?"
  
   "Мой врач говорит, что можно. Но проблема в том, что из-за большой задержки с началом лечения лейкозные клетки научились блокировать что-то там и стали невосприимчивы к терапии".
   "Грешница, я уверен, что все будет в порядке! От лейкоза все выздоравливают!"
   "Спасибо, мой дорогой Мечтатель! Как насчет того, чтобы сыграть еще одну партию?"
   Прокурор вызвал к себе детективов, чтобы проанализировать ход дела.
   - Я так понимаю, что на сегодняшний день основная версия нежизнеспособна? - спросил прокурор капитана.
   - Исходя из того, что мы пока услышали, - Арманду почесал нос и сделал паузу, оттягивая ответ, - ни один из высоких судей не считает, что у него были основания относиться к Кравицу с предубеждением.
   - Остался только Винсент Перре?
   - Да, господин Брасио. Мы успели поговорить с Тарьей Экман, Филиппом Мартинезом, Валерией Видау и Икуми Мурао. С последней разговор длился от силы минут пять, потому что ничего нового в дополнение к тому, о чем говорилось в день ее назначения, она не сказала.
   - Какие еще версии в работе?
   - Мы постоянно контактируем с Маленой Миллер, и на основании ее мнения прорабатываем версию о ненадлежащим качестве крови высоких судей и об ошибочной ДНК Стефани Джефферсон.
   - И как успехи? - спросил прокурор, зная, что услышит в ответ.
   - Да пока никаких, - вздохнул Тоцци.
   - Если после беседы с Перре ничего не всплывет на поверхность, я склонен закрыть это дело. Мы занимаемся следствием, а не химией всякой. Если у них с ядром проблемы, мы тут ни при чем. Вы свободны.
   Арманду и Лукас неспешно шли к левиподу и молчали. Наконец Арманду спросил:
   - Когда у нас Перре?
   - В следующий вторник.
   - Понятно. Пойдем выпьем?
   - Сейчас?
   - А что? Шестой час уже. У меня нет настроения работать. Пойдем посидим.
  
   - Ну пойдем.
   - Мне через "ну" не надо.
   - Хорошо! Просто "пойдем", - улыбнулся Лукас.
   В баре в это время было немноголюдно. Молодые люди сели за барной стойкой и взяли по лагеру.
   - Как у тебя жизнь вообще? - спросил Арманду, отхлебнув пива. - За этой работой поговорить нормально даже не получается.
   - У меня все отлично. Вот собираюсь Сабрине предложение сделать.
   - Предложение?! Оно тебе так надо?
   - Я люблю ее и хочу всю жизнь прожить с ней.
   - Такие мысли всех посещают. Ладно, не буду же я тебя отговаривать.
   - Мы с ней и так фактически семьей живем. И мне хотелось бы стать ее мужем.
   - Да ты не оправдывайся передо мной! Хочешь жениться - замечательно! Вы просто дети еще. Молчу, ладно. Как там грешница твоя поживает?
   - Грешница... - Лукас вздохнул. - У меня ощущение, что у нее не все хорошо. Вовремя не начала лечиться, и теперь раковые клетки то ли мутировали, то ли еще что-то с ними произошло, и на них перестала действовать терапия.
   - Вот ведь чокнутая тетка. Сама виновата.
   - Конечно, сама. Думаю, она это понимает.
   В назначенный день Винсент Перре вместе со своим сыном и его няней прилетели в Сан-Паулу. Винсент был в этом городе лишь однажды, много лет назад, но обратил внимание на то, что со времен его последнего визита Сан-Паулу совсем не изменился.
   Оставив Анри и няню в номере отеля, Винсент, уже весьма прилично опаздывающий, рванул в отделение полиции. "Неужели нельзя было все это организовать по сети", - ворчал он про себя, выходя из левипода.
   В коридоре отделения его встретил Лукас:
   - Ой! Господин Перре!
   - Здравствуйте, - сказал ему Винсент.
   - А вы в жизни совершенно не так выглядите, как в игре!
   - Спасибо, - бросил ему Перре тоном, которым обычно уставшие от однотипных комплиментов селебрити отвечают на очередное восхищение поклонника.
  
   - Прошу вас пройти со мной в переговорную комнату, где мы общались с остальными четырьмя высокими судьями.
   - Четырьмя? То есть я последний?
   - Выходит, так, - ответил Лукас и, нажав на сенсор, открыл дверь в переговорную и пропустил Винсента впереди себя. - Заходите, располагайтесь. Капитан Тоцци сейчас подойдет.
   Спустя минуту в комнату зашел Арманду.
   - Господин Перре, - поприветствовал он Винсента и протянул руку, - рад вас видеть.
   - Здравствуйте, детектив, - кивнул ему высокий судья.
   - Если честно, то когда сейчас шел сюда, ожидал вас увидеть в пиджаке на голое тело и красном галстуке, - засмеялся Арманду, - а вы вон в кофте и джинсах!
   - Надеюсь, это приемлемый внешний вид? - Винсент озабоченно опустил взгляд себе на грудь.
   - Даже не думайте переживать! Чем комфортнее вы себя чувствуете, тем лучше. Я обязан уведомить вас о том, что никто не вправе требовать вашего нахождения в этой комнате, поэтому вы в любой момент можете встать и уйти, если захотите.
   - Уверяю вас, что после проделанной к вам дороги встать и уйти было бы верхом глупости. Я готов рассказать вам обо всем. Это личная просьба госпожи Видау, и я ее с удовольствием выполню. Итак, о чем вы хотите меня спросить?
   Арманду, не изобретая ничего нового, описал Винсенту примерный формат их беседы, после чего тот, соединив пальцы рук, приступил к рассказу.
   "Меня зовут Винсент Перре, мне 40 лет. Я родился в Париже и сейчас живу там же.
   Мой отец, Доминик Перре, известный архитектор. В данный момент он живет в Аргентине, а до этого много лет провел в Японии, где был частью команды архитектурного бюро "Кайерс-энд-Мист" - там сейчас работает высокий судья Икуми Мурао. Но это не суть. В общем, отца постоянно не было дома, и мной занимался старший брат Кристиан. Мама наша - натура ветреная, немного не от мира сего. Конечно, я ее очень люблю, но нам с братом она мать скорее биологически. В юности мама была супермоделью и особую известность получила после того, как стала лицом классики левиподов "Ди-Ньен". То обстоятельство, что все в этой жизни, включая красоту и обожание публики, дается на время, мама принимать не хотела и всячески его опровергала. Я нисколько ее не обвиняю, но факт остается фактом - мы с братом были предоставлены сами себе. Если маленький Кристиан получил от матери хоть какую-то долю заботы и ухода, то до меня маме не было никакого дела. Она предпочла праздную жизнь. Порой ужасаюсь от мысли, что бы со мной стало, не будь у меня Кристиана. Пока он помогал мне с практикой после школы, мама, если выражаться ее словами, неустанно "латала внешку", и долатала ее до такой степени, что стала выглядеть как ученица средних классов. Серьезное злоупотребление омолаживающими процедурами не прошло без последствий - сейчас мама очень тяжело болеет. У родителей были так называемые свободные отношения - когда папа получал очередной контракт от архитектурного бюро и уезжал на несколько месяцев, а то и лет, мама жила с другими мужчинами, что отца особо не расстраивало. Мужчин этих было немного и, к счастью, жила она с ними не в нашем доме, а потому Кристиан мне был и братом, и отцом, и матерью. Я всегда смеялся, когда он в шутку называл себя гермафродитом.
   Кристиан старше меня на 9 лет. Он абсолютный гений: помимо того, что у него действительно глубокие познания и острый ум, Кристиан настоящий созидатель. С самого детства одни говорили, что он талантлив, другие - что посредственен, но никто не мог упрекнуть Кристиана в недостаточном приложении усилий. А сам он не слушал ни тех, ни других - просто шел свой дорожкой к цели. Он всегда хорошо знал, как должен выглядеть результат, и всегда его добивался. То есть не часто, не как правило, а всегда. Он рано понял, что на маму рассчитывать нельзя. Отец же, пусть и являвшийся основным источником доходов нашей семьи, за что ему огромное спасибо, видел своих сыновей не чаще, чем бабушка видит внуков, живущих на другом конце планеты. И Кристиан начал ставить цели. Закончить Школу Высокой Науки - сделано. Воспитать младшего брата и помочь ему тоже закончить Школу Высокой Науки - сделано. И так во всем. Ему хотелось работать в индустрии развлечений, поэтому когда подвернулась возможность попробовать себя в филиале медиагиганта "Олл-ин-Олл Энтертейнмент" в Париже, Кристиан ее не упустил. За год до моего окончания Школы Высокой Науки Кристиану предложили перевод в штаб-квартиру "Олл-ин-Олл Энтертейнмент" в Амстердаме, на который тот, не думая, согласился - он ждал шанса стать ближе к топ-менеджменту этой компании. Я, тогда еще сопляк, конечно же, увязался за ним. Там, в Амстердаме, я заочно окончил Школу Высокой Науки и, поскольку постоянно ошивался в коридорах штаб-квартиры и пропитывался витающим в воздухе ароматом эфира, у меня не стояло выбора, в каком направлении продолжить свой путь. Я поступил в школу дикторов.
   Мы с Кристианом принципиально разные: у меня никогда не было того коммерческого чутья, которым обладал мой брат, и я не умел прошибать лбом стены, а он на своем пути их снес с десяток. Моим неоспоримым преимуществом была внешность, которая досталась от мамы. Гены - это самое ценное, что я получил от нее. Именно матери я обязан утонченными чертами лица, аккуратным носом, упругой и словно немного загорелой на южном солнце кожей, идеально ровными зубами, темно-песочными крупными густыми завитками на голове и своим прищуром. Кристиан же, который пошел в отцовскую породу, - парень крупный, напрочь лишенный хоть какой-нибудь слащавости.
   Карьера Кристиана шла в гору, он запускал проект за проектом, и правление "Олл-ин-Олл Энтертейнмент", видя, какую высокую маржинальность показывают все его продукты, безоговорочно выделяло ему бюджеты на новые шоу. Кристиан одинаково хорошо себя показывал и в проектах для сети, и в оффлайне, где особый его фокус был направлен на цирк. Благодаря ему этот вид развлечений обрел второе дыхание и вылился в солидную прибавку и к состоянию брата, и к гонорарам артистов - чего только стоил культовый дуэт Тоби и Селест Мартинезов, которых продюсировал Кристиан. Надо сказать, что их трагедию Кристиан воспринял, как личную. Они просили его расторгнуть контракт, но он не согласился, а потом решил освободить их от обязательств после серии шоу со свободным падением, последнее из которых закончилось фатальной гибелью Селест и серьезными травмами Тоби. Кристиан после того случая долго не мог оклематься - винил в произошедшем себя. Он полностью оплатил похороны госпожи Мартинез, лечение ее мужа, и до сих пор добровольно выплачивает ему содержание из своего кармана, хотя по закону господин Мартинез мог подать в суд на "Олл-ин-Олл Энтертейнмент".
   А вот я реальными успехами похвастаться не мог: жил сегодняшним днем, не задумываясь о том, какой я хочу видеть свою жизнь через условные 10 лет. У меня не было много денег, но я всегда знал, что могу рассчитывать на брата. Мой обычный день представлял собой позднее пробуждение с очередной девушкой, спорт, написание обзоров о нем же, спорте, на работе, и беззаботный вечер в прогулках по Амстердаму.
   Когда мне было лет тридцать, у нас с братом произошла первая крупная ссора из-за денежного вопроса. Как вспомню сейчас, так готов со стыда под землю провалиться, но тогда я жил с уверенностью в том, что брат мне должен. Он же меня поднял, значит, несет за меня ответственность. Кристиан не один раз предлагал мне начать работать у них в штаб-квартире, но перекладывание бумажек не входило в мои планы. У меня не было стимула думать о нормальной работе - зачем, если есть Кристиан. В районе, где я жил, в соседнем доме продавалась шикарная трехуровневая квартира. Я давно на нее заглядывался, и когда прочитал, что апартаменты выставлены на продажу, стал постепенно сверлить в мозгу Кристиана дырочку, через которую заливал ему ненавязчивые мысли о том, что цены на недвижимость низкие, спрос упал, и за относительно небольшие деньги можно купить практически все, что душе угодно. Сначала он вежливо уклонялся от разговоров на эту тему, но я действовал все настойчивее. В конце концов, однажды я перегнул палку и выдал ему:
   - Да у тебя денег море! Ну что тебе эти полтора миллиона?
   - Винс, ты мои деньги не считай. Я не покупаю ее не потому что у меня нет денег, а потому что это не более, чем твоя прихоть.
   - Это не прихоть! Это вклад! Инвестиции! Она через пять лет, может, будет в два раза дороже стоить!
   - Или не будет. А инвестиции я тебе предлагал, только не деньгами, а учебой, работой, практикой. Все возможности у тебя были! И если б ты подумал головой, а не задницей, и стал работать у нас, то сейчас смог бы две таких квартиры легко купить. Балда.
   - Ты ведешь себя, как фригидная мамаша! - крикнул я, психанув.
   - Что? Что ты сказал?
   Я понял, что сболтнул лишнего. Хотел извиниться, но не стал.
  
   - Знаешь что? - сказал он тихо. - Вот именно, что я тебе не мамаша. А ты этого не понимаешь. Почему я тебя содержу, а ты меня - нет?
   - Потому что ты мне старший брат.
   - Ключевое слово - "брат". Давай так: в течение года ты будешь предоставлен сам себе. Тебе тридцать, а не тринадцать. Если тебя устраивает твоя нынешняя жизнь, твоя текущая работа - да на здоровье! Живи на свою половинчатую зарплату.
   - Кристиан... Прости, я был не прав.
   - Я знаю. И не извиняйся. Просто попробуй сам. Представь, что я умер, и ничего тебе не оставил. И попробуй.
   - Кристиан, я правда готов начать нормально работать, - в голове у меня за секунду сработал калькулятор, показавший, что моих копеечных доходов не хватит даже на полмесяца. - Серьезно! Но на первое время мне понадобится твоя помощь!
   - Винс, пока у тебя будет оглядка на меня и надежда на то, что в крайнем случае возникнет Кристиан и оплатит любой счет, ты ни к чему не придешь. Ну не умрешь же ты с голоду, правда ведь?
   Я проклинал себя за то, что вообще завел речь об этих идиотских апартаментах. Включил бы башку да промолчал. Я Кристиана знаю от и до, и всегда точно могу определить, стоит ли продолжать с ним спорить или же он все сказал. В данном случае было "он все сказал".
   Первые полгода прошли ужасно. Я каждый день считал, сколько дней осталось до истечения этой годовой финансовой диеты, на которую меня посадил Кристиан. За эти полгода я сменил три места - из одного ушел сам, из двух других меня уволили. Я обратился к Кристиану за деньгами, но сразу сказал, что это в долг и что я буду их возвращать потихоньку с зарплаты, каждый месяц. Деньги мне нужны были на поступление в университет на отделение журналистики. Он согласился помочь, его даже не пришлось уговаривать.
   Я начал работать в утренних новостях одной независимой компании - понравился продюсеру. Учеба много времени не занимала, в отличие от работы - чтобы получать больше денег, я не только вел две рубрики в эфире, но и занимался подготовкой материала к выпускам. Отдавал себе отчет в том, что аудитория небольшая, но мне было важно набраться практики. Урезал все лишние расходы, и денег стало вполне хватать и на жизнь, и на то, чтобы выплачивать брату долг.
   Так и прошел год без поддержки Кристиана. После той ссоры отношения между нами наладились, мы нормально общались. Как братья.
   - Винс, - сказал брат, улыбнувшись, - год прошел. И как оно?
   - Отлично, - ответил я.
  
   - Жалею, что не снял тебя с долларовой иглы раньше. Кстати, ты имей в виду, что если тебе нужна помощь, я готов.
   - Спасибо, Кристиан, но пока справляюсь.
   - Тогда разреши мне хотя бы простить тебе кредит на учебу? Не такие уж и большие деньги. Это же были мои инвестиции в тебя, а в качестве дохода я готов принять твою самостоятельность.
   - Давай так: не прощай мне этот долг, и я тебе его все равно верну, но когда смогу. Я уже почти треть выплатил.
   - Как скажешь, это твое решение.
   - В чем мне действительно нужна твоя помощь, так это в трудоустройстве в "Олл-ин-Олл Энтертейнмент".
   - Серьезно? И кем ты себя там видишь? - улыбнулся Кристиан.
   - Я? Не думал об этом. Просто мне уже скоро 32, и не буду же я всю жизнь выходить в эфир утренних новостей. Нет, мне нравится эфир, я люблю осознавать, что меня слушают и смотрят, внимают мне... Но я хочу расти.
   - И все же, что ты мог бы делать у нас в компании?
   - Я хорошо пишу.
   - Секретарем, что ли, тебя взять?
   - У меня грамотная устная речь, дикция.
   - Персональным ассистентом?
   - Уверенно держусь перед камерой.
   - Ну, вакансии модели у нас нет, прости.
   - Могу в случае заминки быстро сориентироваться, переключиться... - не успокаивался я.
   - Винс, ты человек экрана. У нас в правлении "Олл-ин-Олл Энтертейнмент" для таких мест нет. И это даже к лучшему, ведь я вижу, что ты хочешь на корпоративную позицию только потому, что я тебе когда-то вбил в голову, что это настоящая, взрослая работа. Но не факт, что я был прав. Есть у меня одна идея.
   Кристиан рассказал, что, руководствуясь принципом "все новое - хорошо забытое старое", уже давно раздумывал на тем, чтобы возродить игровое шоу, которое в свое время наделало в мире много шуму и кануло в лету вместе со всем, что Отравление унесло с собой в бездну истории.
  
   Впервые "Скользкая дорога" вышла в эфир за сорок лет до Отравления. Ее снимали как раз в Амстердаме. Говорили, что сценарий игры показывали нидерландскому правительству, и оно дало добро на создание шоу.
   Одна половина мира обожала это зрелище, вторая - ненавидела, однако смотрели его и те, и другие. Представить только... Аудитория "Скользкой дороги" составляла 11 миллиардов человек, а ведущий был богатейшим селебрити в мире! От нынешней версии игры ту, старую "Скользкую дорогу", отличало только одно - съемки проходили не в студии, а между крышами небоскребов "Уэйви Каплс". Это были два здания высотой под 350 метров каждое, которые стояли почти вплотную друг к другу. Сейчас мы снимаем игру в студии, на высоте каких-то семи метров, и когда проигравший участник срывается, он падает на мягкие аэроматы. Но тогда... Ведущий с кубом денег находился на одной крыше небоскреба, а игроки - на другой. Суть игры была абсолютно такой же, как и сейчас: по мере того, как участники правильно отвечали на вопросы, они могли переходить от островка к островку по тоненьким дорожкам, пока кому-то не посчастливится добраться до крыши второго небоскреба, не сорвавшись, и получить заветный куб. Но если ответ был неверный, расстояние между островками они должны преодолеть в прыжке. На время съемок специально нанятый отряд экстренных служб оцеплял внизу проход между небоскребами, куда падали проигравшие и от столкновения с поверхностью превращались в фарш. После завершения съемок стены и окна первых этажей небоскребов очищались от ошметков трупов, чтобы на следующее утро клерки могли прийти туда и спокойно продолжить свою рутинную работу.
   И люди это смотрели. А некоторые - участвовали. Любителей пощекотать себе нервы было столько, что очередь на участие в игре нужно было занимать за 3-4 месяца до дня съемок. За время, пока игра выходила в эфир, на ней погибло более 11 тысяч человек, при том что до цели добралось не более 30. К тому моменту на Земле жило такое невероятное количество людей, что властям было все равно, чем человек себя развлекает и как играет со смертью. На возмущения инициативных групп и отдельных церквей с просьбами закрыть эту циничную игру власти предпочитали не реагировать, ведь это был способ снизить население планеты, хоть и на единицы. И руки у всех чисты.
   Предложение Кристиана осуществить перезапуск "Скользкой дороги" правление "Олл-ин-Олл Энтертейнмент" восприняло в штыки. Но то был Кристиан! Он продумал в концепте новой версии игры каждую деталь и выставил проект таким выгодным для себя образом, чтобы от презентации не исходило привкуса смерти. Особый акцент был сделан на то, что игроки будут падать на аэроматы, и зрители в этой связи не почувствуют того цинизма, той жестокости, которые были присущи старой "Скользкой дороге". Но главным элементом игры был я. Имидж красивого рокового стервеца в пиджаке на обнаженное тело и красным галстуком придумал Кристиан. Непосредственно на заседание правления, члены которого собрались, чтобы отклонить неудачную идею своего коллеги, я пришел уже в образе. Кристиан убедил коллег сыграть пробный раунд. Никто, конечно, никуда не прыгал - я просто задавал им вопросы, а в промежутке между ответами вел диалоги, иногда деликатно подшучивая и уместно высмеивая "игроков". Важно было не перейти грань там, где заканчиваются допустимые колкости и начинаются обидные издевки. Несколько раз незаметно для них я даже робко переступал эту грань, но не позволял себе полностью за ней очутиться.
  
   В результате очередная стена была пробита Кристианом - на этот раз это была стена предубеждений и заранее сделанных выводов его коллег по правлению "Олл-ин-Олл Энтертейнмент". Они не сказали "да", но и "нет" от них тоже не прозвучало. Ими было принято решение снять постановочный "пилот", выделив небольшой бюджет для создания проекта декораций. Мы провели пробную игру с шестью нанятыми компанией статистами и предоставили ее запись на суд правлению. После того, как они посмотрели пилотную постановку, в зале наступила тишина - было видно, что им действительно понравилось. И чтобы бросить камешек на нужную чашу весов, Кристиан, воспользовавшись своим уникальным чутьем, прямо там внес финальный штрих: "Да, кстати, господа... Игру мы предлагаем снимать в Париже - это прекрасным образом создаст правильную эмоциональную ауру вокруг шоу". И решение было принято. А через четыре месяца прошел первый эфир, наутро после которого я проснулся знаменитым.
   И на съемках одного из выпусков я встретил ее.
   - Линда! Настала пора задать вам третий вопрос из шести. Вы готовы?
   - Как никогда, - тряхнув челкой, уверенно ответила она и улыбнулась мне. Ее платиновые густые волосы так нежно обрамляли лицо, что всю игру я мечтал только об одном - подойти к ней, указательным пальцем провести по линии бровей, убирая сексуально спадающие на глаза волосы, и поцеловать.
   - Напоминаю, что вы ответили на два вопроса, и если хотите, можете прервать игру и забрать свои 20 тысяч, - обратился я к ней, а внутри сгорал от желания, чтобы она играла как можно дольше.
   - Прервать игру? - послышался ответ Линды. - Я не из тех, кто любит что-то прерванное, если вы меня понимаете.
   Зрители в зале засмеялись, я тоже не смог удержаться. Из эфирной версии этот фрагмент был вырезан, поскольку концепция игры не предполагала обратных колкостей игроков в мою сторону.
   В итоге девушка дошла до пятого островка и решила играть дальше.
   - Линда, вот ваш последний, шестой вопрос. Если вы ответите правильно, то сможете перейти по тропинке к своему шестому островку площадью лишь 10 квадратных сантиметров, а с него - прямиком ко мне за выигрышем. Вы готовы?
   - Да, - твердо ответила она.
   - Линда, - я начал зачитывать вопрос, волнуясь не меньше участницы, - назовите французского писателя, ярого противника строительства Эйфелевой башни, который после ее возведения часто обедал в ресторане на первом уровне башни, объясняя свое предпочтение тем, что это было единственным местом во всем огромном Париже, откуда башню не видно.
  
   - Я не знаю. Нет ответа, - разочарованно сказала девушка.
   - Вы даже не подумали, Линда, - удивился я тому, что эта сильная и уверенная девушка так быстро сдалась.
   - Я определенно не знаю. Готова прыгать.
   - О да! Вам придется это сделать, - ехидно заметил я, а у самого сердце колотилось от волнения за нее. - Но сначала - правильный ответ! Этого писателя звали Ги де Мопассан. Линда, поскольку вы не ответили, тропинка не появится, и вам нужно допрыгнуть до островка, площадь которого всего 10 квадратных сантиметров. У вас лишь 10 секунд. Время пошло!
   Лицо Линды стало серьезным, она внимательно посмотрела на свою цель, на этот крошечный, окруженный тьмой и пустотой, шестой островок, мерцающий перед ней, и прыгнула. Прыжок был неудачным. Ее ступня лишь задела островок, и девушка с визгом упала в бездну.
   - Что ж, мягкого падения тебе, Линда, - ухмыльнулся я, хотя в душе все почернело от обиды за нее, но, не подавая виду, я повернулся к камере и сказал: - И вновь дорога оказалась скользкой, а мой куб - нетронутым. Приходите и приводите своих друзей! Ступайте на скользкую дорогу! Адьес!
   Как только режиссер объявил об окончании съемки, я подбежал к ассистенту:
   - Где финалистка?!
   - Наверное, в комнате для интервью. А что?
   Ничего не ответив, я побежал на первый этаж, в ту самую комнату, и столкнулся в дверях с Линдой. Она не показалась мне расстроенной, и, боже, какой очаровательной она была...
   - О, Винсент! - приветливо сказала она мне. - Вы, оказывается, такой высокий!
   - Я... - волнение меня наверняка выдавало. - Я... Нам... То есть не нам, а мне... Мне запрещается общаться с участниками до и после записи, но мне так понравилась ваша игра, что я решил вам сказать... Тот вопрос, про Ги де Мопассана...
   Линда внимательно смотрела мне в глаза с таким интересом, словно ждала, к чему же приведут мои сбивчивые слова.
   - Линда, - взял себя в руки я, - вы мне очень понравились. Не откажите мне в удовольствии выпить с вами чашку кофе!
   - Не откажу! - она откинула челку с глаз и широко улыбнулась.
   - Серьезно? - переспросил я. - Тогда, может, прямо сейчас?
   - Ну хорошо! - рассмеялась она в ответ. - Пойдемте сейчас!
  
   За кофе Линда рассказала, что работает инструктором по йоге, занимается боксом и поет, а мои аккуратные наводящие вопросы показали, что у нее нет парня. Она еще много о чем рассказывала, но я не слушал, а просто смотрел на то, как сладко ее полные губы танцуют в разговоре, как левый глаз то и дело исчезает под спадающей на него челкой, и влюблялся в Линду с каждой секундой все сильнее.
   Мы встречались три месяца. Я познакомил ее с Кристианом. "Ну? Как тебе она?" - спросил я его после знакомства. Брат внимательно посмотрел на меня, а потом обнял: "Ты сам-то понимаешь, что это первая девушка, с которой ты меня знакомишь? Первая! Ты любишь ее, и это настолько заметно, что могу сказать только одно - она твой человек!"
   Линда никогда не видела во мне звезду. Порой мне даже хотелось уточнить у нее, понимает ли она, что я вообще-то известный на весь мир ведущий, но она, конечно же, была в курсе, и ей до этого не было совершенно никакого дела.
   Довольно быстро мы стали жить вместе, и это была белая полоса. Я осознавал, что люблю ее гораздо больше, чем она меня, но моих чувств хватало на двоих. Известность, деньги, любимый человек и отсутствие проблем - мечта, а не жизнь. В скором времени рейтинг "Скользкой дороги" оставил далеко позади даже самые смелые ожидания "Олл-ин-Олл Энтертейнмент", благодаря чему репутация моего брата как расчетливого и талантливого продюсера стала недосягаемой, а мои гонорары - беспрецедентными.
   Новость о том, что я скоро стану отцом, была приятным бонусом к остальным элементам счастливой жизни. Беременность протекала без проблем, и вот наконец мы стали родителями очаровательного малыша. Имя сыну выбрала Линда. "В детстве у меня был младший братик, его звали Анри. Он утонул, когда ему был годик. Я хочу, чтобы нашего сына звали Анри. Пусть мой брат продолжит жить хотя бы так". Я не мог отказать любимой, тем более что имя отлично подходило мальчишке.
   В сыне мы не чаяли души. Малыш не доставлял нам больших хлопот, охотно кушал и давал родителям спать по ночам. Линда посвящала Анри все свое время.
   Когда сыну исполнился 1 год и 4 месяца, Линда повела его к педиатру, потому что Анри неважно ходил - сделает несколько шагов и падает на попу.
   - Доктор, ну что? - спросила жена врача после того, как он осмотрел Анри.
   - Госпожа Перре, я пока не могу сказать. Меня в целом, если честно, несколько озадачило скорее не то, что мальчик плохо ходит, а его социально-эмоциональное состояние. Оно немного запаздывает. Давайте поступим следующим образом: мы с коллегами посмотрим данные из его облака более подробно, а вы приходите через неделю.
   Неделя тянулась как месяц. На прием к врачу мы с женой пошли вместе. Доктор был приветлив, но я понял, что он не собирался сообщить нам ничего хорошего.
   - Что с нашим сыном? - спросил я. - Говорите сразу. Что-то не так?
  
   - Понимаете, - начал врач, - мы с коллегами все еще не можем сказать чего-то определенного, но по всем параметрам Анри соответствует ребенку возрастом один год.
   - И? - не понимал я. - Ему и есть год.
   - Господин Перре, мальчику год и 4 месяца. В таком возрасте развитие детей протекает не так стремительно, как в первый год жизни, но все же оно заметное, и прогресс виден практически каждый месяц. И те 4 месяца, которые прошли с того дня, как вашему сыну исполнился год, для нас неочевидны. Это касается не только речевого развития малыша или каких-то его бытовых навыков, но даже таких объективных критериев, как рост и вес ребенка.
   - Он не развивается? Не растет? - испуганно спросила Линда.
   - Похоже на то. Нужно еще немного понаблюдать в динамике. Приходите к нам через месяц, чтобы было с чем сравнить.
   Но месяца не понадобилось, чтобы и я, и Линда заметили, что наш мальчик не растет. Он не прибавлял в весе, все так же нелепо ходил и резко выделялся на фоне своих сверстников.
   К моменту, когда ему исполнилось два года, мы побывали в медицинских лаунжах Москвы, Нью-Йорка, Рима, но специалисты лишь разводили руками. Анри был здоров, у него не выявили никаких генетических отклонений. Он просто не рос - его развитие остановилось на отметке в один год.
   Линду было не узнать. Вместо заводной, уверенной в себе милой девушки по комнате ходила осунувшаяся женщина с пространным взглядом, что-то бормоча себе под нос. Она была рассеянна, нерасторопна, не всегда реагировала на мои слова. Со времени их с Анри первого визита к врачу у нас ни разу не было секса. Вы не можете себе представить, каково это - растить ребенка, который не растет. Дни похожи один на другой, и это при том, что я-то ходил на работу, где мог отвлечься от домашней обстановки хоть на те несколько часов, что пишется игра. А Линда была приговорена к бессрочному декрету.
   Однажды ночью она разбудила меня:
   - Винсент! Винсент, проснись.
   - Что такое? - пробормотал я спросонья.
   - Винсент, как ты себе представляешь нашу жизнь через пять лет? Или через десять?
   - Почему такие вопросы? - я повернулся на бок и посмотрел на нее.
   - Винсент, я просто долго думала о том, что будет дальше. Мы будем стареть, а Анри останется таким же, как есть. Когда мне стукнет пятьдесят, я все еще буду несколько раз в день менять ему подгузники и следить, чтобы он ничего не разбил. Я не хочу так...
  
   - Линда, хорошая моя, ты слишком драматизируешь. Он же наш сын!
   - Он ошибка, Винсент.
   - Да что ты такое говоришь? Это Анри!
   - Это несчастный мальчик. Я люблю его, моего сына, но он... Он ненормальный! Как можно будет его любить через 15 лет? Любовь должна развиваться, взрослеть и меняться вместе с человеком.
   - Линда, я считаю, что нам нужен еще один ребенок.
   - Мне страшно заводить второго ребенка. Вдруг он будет таким же?
   - Нет. Точно нет! Врачи говорили, что за всю историю медицинских наблюдений было всего четыре таких случая. Анри пятый. За всю историю, понимаешь? Теория вероятности не так работает!
   - Ему исполнится двадцать лет, - Линда не замечала моих слов, - а он так и будет есть детское питание. Он не испытает ничего, что переживают настоящие люди, нормальные! Ни первой хорошей оценки, ни первой плохой... Ни внимания девочки, ни поцелуя, ни любви. За что все это? - она обхватила руками колени, уткнулась в них головой и заплакала.
   - Милая, это надо принять. Есть дети с душевными болезнями, и поверь мне, их родителям ничуть не легче, чем нам с тобой. И при сложных формах такие дети тоже никогда не получат оценку и не подарят маме с папой внуков. Это называется судьбой.
   - Бедный мой мальчик, - нечетко сказала Линда, кусая колени сквозь тонкое одеяло. - Ты же мучаешься. Не знаешь этого, а мучаешься...
   - Вот именно, что не знает! И не мучается!
   - Это неправильно, несправедливо, что из всех детей на земле, кто мог бы подхватить это... эту... болезнь? Проклятье? Из всех... именно он! Так не должно быть!
   - Линда, нам нужен еще один ребенок. Вот увидишь, он принесет в нашу жизнь столько красок и счастья, что ты будешь светиться! А еще я думаю, что нужно взять няню, чтобы ты снова начала работать. Это приведет тебя в тонус.
   Линда ничего не ответила. Она резко легла, выключила свет и замолчала.
   Кристиан, который переживал историю с Анри так же тяжело, как и я, приехал на несколько дней в Париж по работе. Я пригласил его зайти к нам с Линдой домой вечером на бокал вина.
   "Линда, сегодня вечером к нам заглянет Кристиан", - сказал я жене, вернувшись домой со съемок. Она никак не отреагировала. Последние дни Линда молчала, изредка передвигаясь по дому, как тень, и не обращала на меня внимания. Это был не бойкот, не обида, что расстраивало меня еще сильнее.
  
   - Ты слышишь? Сегодня к нам придет Кристиан. Я пригласил его вечером поужинать с нами.
   - А, Кристиан... - озадаченно ответила Линда. - Хорошо. Я накрою на стол. Давайте поедим.
   - Сейчас?
   - А ты не голоден?
   - Вообще-то, да, я бы не отказался перекусить. Только немного, а то сейчас брат придет.
   Мы сели за стол: я, жена и наш сын в своем стульчике. Линда положила мне салата и налила бокал вина. "Я бы воды лучше пока попил", - аккуратно сказал я жене. Линда поставила мне стакан воды, себе тоже, а заодно налила попить малышу, и он жадно вцепился ручками в свой зеленый поильничек.
   - Все в порядке? - спросил я у жены, потому что мне показалось, что она неспокойна.
   - Да, - неуверенно ответила Линда, - просто немного волнуюсь, что Кристиан придет.
   - Вот еще! Из-за Кристиана волноваться, - воскликнул я, отпил воды и приступил к еде.
   Вдруг Линда заплакала. Я уже привык к слезам жены, но спросил:
   - Линда? В чем дело?
   - Винсент, я люблю тебя.
   - И я тебя люблю! Очень! Это ли повод реветь?
   - И Анри люблю! Я люблю вас! - она смотрела на меня умоляющим взглядом.
   - Милая моя, не надо. Успокойся. У нас все образуется!
   - Уже нет, Винсент.
   - В каком смысле?
   - Винсент, прости меня!
   - Да за что? - недоумевал я.
   Линда встала из-за стола, подошла к сидящему в стульчике Анри и обняла его: "Прости меня, мой сладенький! Крошечка моя!"
  
   Анри весело улыбался маме. Мое сердце заколотилось, и меня накрыла сильная тревога.
   - Я очень вас люблю! - всхлипывала Линда. - Но так будет лучше!
   - Как "так"? В чем дело?
   - Винсент... Я подмешала тебе латиоид в воду.
   - Что?!
   - И себе.
   - Линда! - я вскочил с места.
   - И Анри, - Линда села на пол, закрыла лицо руками и закричала.
   - Латиоид? Откуда? - растерянно пробормотал я, сам удивившись этому вопросу. Можно подумать, ответ на него сейчас имел бы какой-то смысл.
   Я подбежал к сыну, инстинктивно протянул к нему руки, не зная, как помочь. У меня началась паника. Сколько времени обычно проходит, прежде чем он начинает действовать? Вроде около 15 минут? А когда я пил воду? А Анри? Сколько прошло времени? Минут пять? Семь? Может, вызвать рвоту?
   - Где антидот? - я тряс жену за плечи. Она рыдала. - Есть антидот?
   - Я не знаю, что это такое, - доносились ее всхлипы.
   Усилием воли я собрал мысли воедино. "Антидот... Его действующий компонент - кровь. Кровь! Надо дать Анри! Нет, сначала себе, иначе я бессмысленно умру на глазах у сына". Я схватил со стола первый попавшийся предмет - вилку. Метнулся в поисках ножа - вот он! Я начал рассекать себе запястье. Никак - просто царапины. Тогда я стал изо всех сил лупить себе по коже лезвием. Бесполезно. "Да что это такое?"
   Мой взгляд упал на висящий у холодильника кухонный тесак. Я схватил его и рубанул по запястью. Боли не было, но хлынула кровь. Я поднес руку ко рту и стал жадно пить. Кровь хлестала ручьем. У меня закружилась голова и стало тошнить. "Наверное, хватит пить. Анри! Надо..."
   И тут меня вырвало красной массой, потом еще раз. Я подполз к стулу, на котором сидел напуганный Анри. Поднявшись на ноги, я поднес раненую руку к его лицу, и мальчик заплакал. Мне пришлось вставить ложку ему в рот ребром. "Малыш, тихо... Тихо, тихо! Тс-с-с! Пей. Умоляю, пей". Анри орал, моя кровь пузырилась у него во рту, он ей захлебывался, но на секунду плач прекратился - природные рефлексы помогли ему сделать глоток. Потом еще один.
   Линда! Любимая, что же ты наделала! Зачем?
  
   Она лежала на полу без движений, но еще дышала. Я подполз к ней, выкарабкиваясь из той волны усталости и дикого желания спать, которая уносила меня в бессознательную даль. Линда...
   Я очнулся в палате медицинского лаунжа. Рядом со мной находились врач и Кристиан.
   - Анри жив? - хрипло спросил я.
   - Да, - Кристиан кивнул.
   - А Линда?
   Брат отрицательно покачал головой.
   - Нет? Нет? Не жива? - неестественно высоким голосом спросил я.
   - Винсент, мне очень жаль.
   - Я не успел? Я не успел... - растерянно прошептал я.
   - Ты выбрал, Анри. Винсент, брат, ты спас себя и сына. Это гораздо больше, чем можно было сделать. Когда я пришел к вам, то сначала подумал, что это разбойное нападение - вы с Линдой лежите на полу в луже крови, а в стульчике сидит мой племянник с окровавленным лицом и издает какой-то животный рык. Первым делом я перевязал тебе руку своим галстуком и вызвал спецслужбы. Только потом заметил, что Линда лежит, прижав руки к шее. Тогда все и понял. Ты спас Анри.
   - А ты спас меня. В который раз.
   После проведенной проверки полиция сдала материалы дела в архив в связи со смертью подозреваемой.
   Сейчас, спустя годы, я не представляю своей жизни без сына. И, если честно, не представляю, как он может вырасти. Семилетний Анри предсказуем, как и все дети одного года от роду. Но он каждый день разный. Я не ощущаю этой цикличности, на которую он обречен. Осознаю ее, но не чувствую.
   Ваша собака или кошка тоже никогда не пойдет в университет, но от этого вы не любите ее меньше, и она не кажется вам скучной. Не подумайте, что я сравниваю сына с собакой, но это первая аналогия, которая пришла мне в голову.
   Через несколько месяцев после выписки со мной связались члены Палаты на предмет судейства. Вот, видимо, и все".
   - Вижу шрам на вашей руке, - Лукас кивнул на запястье Перре.
   - Да, я решил его не убирать. Пусть остается. Этот шрам, я думаю, как раз и является для меня символом ценности жизни.
  
   - Господин Перре, - сказал Тоцци, - с Тимом Кравицем вас что-то связывало?
   - Меня - нет. Мой брат, Кристиан, неплохо его знал, но лично мое общение с Кравицем ограничивалось собраниями Палаты, на которых назначались высокие судьи.
   - Ваш брат в какой-либо форме контактировал с вами в связи с апелляцией казненного?
   - Нет, мы с братом вообще этой темы никогда не касались. Да мне и не думается, что там у них была какая-то дружба или еще что-то, выходящее за рамки бизнеса. Просто знакомы были, не более того.
   - У вас были основания желать ему смерти или оправдания?
   - Никаких. Во время заседания в Квадрате я был совершенно к нему беспристрастен, если вы об этом.
   - Об этом, да, - сказал Тоцци. - Что ж, на этом, пожалуй, все.
   - И что дальше? У вас есть какие-то соображения? Я же вроде как последний из судей...
   - Господин Перре, мы должны будем изучить ваши показания. Простите... Не показания, конечно, а ваш рассказ, я имел в виду. И только после того, как мы его проанализируем и оценим в совокупности с информацией, полученной от предыдущих высоких судей, сделаем соответствующие выводы.
   - Я даже немного волнуюсь, - поежился Винсент.
   - В этом нет никакой нужды.
   - Так что, я могу идти?
   - Разумеется. Вы же находились здесь добровольно. И я выражаю вам благодарность за визит.
  
   Глава 16.
  
   - Лукас! Ты шутишь? - ошарашенно смотрела на него Сабрина.
   - Ты же знаешь, что нет, - улыбаясь, ответил парень.
   - Лукас... - Сабрине не хватало воздуха. - Лукас! Мальчик мой любимый!
   - Так что ты скажешь?
   - Глупый! Неужели ты думаешь, что я что-то кроме "да" могу сказать? Лукас!
  
   Она кинулась к нему на шею, обняла и стала целовать его лоб, глаза и губы. Он засмеялся и прижал невесту к себе.
   - Надо родителям еще сказать, - задумчиво произнес он.
   - Моя мама обрадуется больше меня, вот увидишь! Я хочу всем рассказать! Прям представляю, как мама будет визжать! И еще хочу госпоже Видау рассказать! Она ко мне совсем как к дочери относится, и тебя она любит, спрашивает каждый раз, все ли у нас хорошо! Муж мой!
   - Будущий, - поправил ее Лукас, улыбаясь.
   Когда на следующее утро Валерия увидела порхающую по секционной Сабрину, напевающую какие-то мелодии, то решила понаблюдать за ней некоторое время, а затем громко сказала:
   - Это что за выездной концерт в морге?
   - О, Госпожа Видау... Простите! - обернулась Сабрина, спохватившись.
   - Я тебе поражаюсь, детка! В тебе столько позитива порой бывает, что того и гляди тела в холодильных капсулах в пляс пустятся! Никак мсье Лукас опять постарались?
   - И еще как! Вы не представляете себе даже!
   - Нет, ну я всегда была уверена в его... в его удали, - Валерия не смогла сдержаться и рассмеялась.
   - Нет-нет, я не про это! Госпожа Видау, вы не представляете!
   - Да что там у вас случилось, говори же! Замуж, что ли, выходишь?
   - Замуж! Да!
   - Серьезно?!
   Валерия обняла девушку и долго не отпускала. Они стояли в объятьях в этом сильно освещенном помещении, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
   - Сабрина, девочка моя, я так рада! Очень рада за тебя! Ты хочешь этого, верно?
   - Очень хочу! Лукас самый лучший парень на земле! И я всю жизнь с ним прожить готова.
   - Я буду рада, если так и получится. Вы с Лукасом такие милые... Слов не подобрать! Давай-ка знаешь что? После работы сегодня пойдем к моей сестре. У нее совершенно потрясающий японский бар в Пинейросе. Ты как?
   - С огромным удовольствием! Обожаю японскую кухню! Пойти в японский бар с самой вами - это же так круто! Я всю-всю работу готова переделать!
  
   - Да ты всегда готова, - снисходительно улыбнулась Валерия.
   Арманду и Лукас сидели возле кабинета прокурора Брасио, ожидая его возвращения из суда. Беседы со всеми высокими судьями остались позади, полученная от них информация была изучена, и теперь они смогли подготовиться к разговору с прокурором.
   - И когда свадьба? - спросил Тоцци.
   - Через два месяца. И для меня будет честь, если ты придешь!
   - Да неужели я пропущу день, когда мой напарник загонит себя в могилу обязательств! Приду, можешь даже не сомневаться! О, а вот и Брасио.
   Подойдя к своему кабинету, прокурор кивком головы молчаливо поприветствовал детективов и жестом разрешил проследовать за ним.
   - Господа, - обратился он к ним, устраиваясь за своим столом, - чем можете порадовать?
   - Господин Брасио, - тихо, но уверенно начал Тоцци, - после бесед с высокими судьями мы с аналитическим отделом изучили все их показания: и автономно, и системно. У нас, к сожалению, нет оснований полагать, что имела место пристрастность судей к Тиму Кравицу. Надо копать где-то еще.
   - К сожалению? С чего так? По мне, так это к счастью! Или вы ожидали обнаружить что-то в разговорах с ними? Неприкосновенные особы, пользующиеся безграничным уважением в обществе, расскажут вам о том, как они желали смерти Кравицу... Так по-вашему?
   - Мы лишь сделали свою работу, господин прокурор, - вмешался Лукас.
   - А я и не спорю. Дайте мне пару дней, я изучу ваши выводы, и если не приду к своим, тогда закрою дело. Вопросы?
   - Никак нет.
   - Свободны.
   Звонок подруги застал Сабрину в дверях, когда она только заходила домой:
   - Привет, Марика! Как ты?
   - Сабрина...
   - Да?
   - Я... - девушка не говорила, а едва-едва шептала.
   - Марика! Говори!
  
   - Я... Сабрина, я звоню попросить у тебя прощения, - медленно сказала Марика угасающим голосом, будто ей было чрезвычайно тяжело произносить слова.
   - За что просить прощения? - удивилась девушка. - Ты мне ничего плохого не сделала. И что у тебя с голосом? Ты засыпаешь?
   - Прости за неудобства, которые доставлю тебе.
   - И какие же неудобства ты собираешься мне доставить? - Сабрина начала терять терпение из-за этого бесполезного разговора.
   - Пожалуйста, проследи, чтобы меня не кремировали. Сделай это! Обещаешь?
   - Марика...
   - Я не хочу этого. Огонь меня погубит. Лучше мороз.
   - Марика! Даже не смей! - Сабрина крикнула так громко, что сама вздрогнула.
   - Обещай мне, пожалуйста. Мне некого больше попросить. Все равно же я к вам туда попаду, да? Как же хочется спать...
   - Я сказала - не смей! Ты слышишь? Марика? Алло! Марика! - звонок прервался уже на лестничной клетке, куда выбежала Сабрина, поняв, что эта сумасшедшая, должно быть, совершает фатальную ошибку.
   Через каких-то десять минут Сабрина звонила и лупила кулаками в дверь апартаментов, где жила подруга, но безрезультатно. "Неужели не дома?" - испугалась Сабрина. Отец Марики не ответил на звонок, и девушка ощутила свою полную бесполезность. Она оглядела коридор в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было попытаться взломать дверь, хотя и понимала, что это глупая затея. К счастью, перезвонил отец Марики. "Господин Хубергер! Мне кажется, Марика в опасности! Да-да! Нет, она мне позвонила, какие-то глупости начала говорить про смерть, а сейчас не открывает дверь! Да! Нет, я прямо при вас буду набирать! Ну так вспомните, чего вы как маленький! Восемь или восемьдесят? Дальше! Быстрее, чего медлите?! Какая последняя? Тридцать четыре, двенадцать. Да, открылась!"
   Толкнув дверь, девушка вбежала в апартаменты. В квартире было тихо - лишь через открытое окно с улицы доносился стук капель начавшегося ливня. Ноги понесли Сабрину в ванную...
   Марика с закрытыми глазами полулежала в ванне голая, обхватив себя руками. Кожа бледная, на белье виднелся иней. Сабрина заметила зеленую пасту, которая была нанесена на бортики ванной, по всему ее периметру. Она закинула ногу в ванну, протянула руки к подруге и оторопела от сковавшего тело мороза, из-за которого стало сжимать голову в области висков. Ее легкие охватил спазм, но она, не дыша, сделала усилие, взяла Марику за руки и стала вытаскивать подругу за пределы этой морозилки. Так, так... Первым делом надо укрыть чем-нибудь. Где же у них одеяла? Валерия, ну что же вы не отвечаете...
  
   - Алло, - наконец услышала Сабрина голос босса.
   - Госпожа Видау! Тут обморожение, мне кажется!
   - Где "тут"? С тобой все в порядке? - взволнованно спросила Валерия.
   - У моей подруги! Ее укрыть? Она жива!
   - Стоп-стоп! Спокойно! Вы где? Рядом есть тепло?
   - Я у нее дома! Она в ванну забралась и очертила себя энклоузером! И выставила мороз!
   - Так, ладно. Вытащила ее в тепло?
   - Да! Кожа у нее бледная такая... Одеялом укрыть?
   - Естественно! И дай горячее питье. Главное - не паникуй. Службы вызвала?
   - Ой! Нет. Сейчас...
   - Ну как это "нет"?! Ты ее сама, что ли, повезешь в лаунж? На горбушке?
   Сабрина настояла, чтобы прибывшая бригада медиков разрешила ей сопроводить подругу в лаунж.
   Ближе к вечеру Марика открыла глаза. Рядом с ней, склонив голову набок, сидела Сабрина и дремала. Марика тихо заплакала, и девушка, встрепенувшись на кушетке, открыла глаза.
   - Сабрина, - жалобно посмотрела на нее Марика.
   - Глупая! Зачем ты это сделала?
   - Я сама не знаю...
   - А если бы я не пришла к тебе? Можешь представить, что сейчас ты была бы мертва? И лежала бы не в палате, а тремя этажами ниже, у нас в морге! Это все твои идиотские рассказики! Говорила же, не читай эту дрянь!
   - Не кричи на меня, пожалуйста, - тихо попросила Марика.
   - А я буду кричать! Потому что ты не девочка, чтобы морозить себя только потому, что в каких-то тупых книжках тебе втюхали идею о посмертной красоте! Я свожу тебя к себе на работу, покажу, какие красавцы лежат у нас в холодильниках!
   - Мне очень плохо, Сабрина... Мне одиноко. Я хочу к маме...
  
   - Марика, - тон девушки изменился, она погладила подругу по голове, - ты же сама говорила, что уверена, будто твоя мама жива. Отправив себя на тот свет, ты ее не увидишь, пойми!
   - Я убеждаю себя в том, что она жива. А на самом деле... Как я могу быть уверена? У всех детей были мамы! А мне даже незнакомо это чувство, когда тебя касается ее тепло, когда ты ловишь ее улыбку, ощущаешь нежность, слышишь свое имя из уст мамы...
   - Но ты не единственный человек в мире, кто вырос и живет без матери. Разве не так?
   - Легко говорить, когда у тебя есть мама. Чего проще - сидеть в зрительном зале и комментировать со знанием дела все то, что происходит на сцене. А ты на этой сцене никогда не была! Ты не знаешь, каково это - с самого детства жить только с отцом, как в казарме.
   - Дорогая, милая моя, - Сабрина наклонилась к ней и поцеловала в лоб, - прости. Ты права - я не знаю, что значит жить без мамы. Но наложить на себя руки - это в любом случае не вариант. И вообще... Что, если посмотреть на ситуацию с другой стороны? Ты молодая, красивая, у тебя впереди целая жизнь! У тебя родится ребенок, и ему ты подаришь все любовь и заботу, которых тебе не хватало! Надо жить для этого ребенка! У тебя не было мамы, но ты сама можешь ей стать! Это так ценно!
   Марика уперлась руками в постель и, сделав усилие, присела:
   - Я чокнутая. Дурочка. Неуравновешенная. Посмотри вокруг - много парней меня захотят?
   - Глупости! Не бросай принимать риптолептики, а остальное придет. Ну а по поводу мамы - давай я попробую что-нибудь через Лукаса узнать? Вдруг про нее есть какие-то записи в Едином Архиве или в полицейских файлах.
   - Правда? Ты сделаешь это?
   - Конечно, сделаю. Давай не кисни! А я побежала - скоро муж с работы придет.
   - Сабрина!
   - Да? - обернулась девушка уже на выходе из палаты.
   - Пожалуйста, не рассказывай никому, что я сегодня натворила. Ладно?
   - Могла бы и не говорить. Целую!
   Домой Лукас пришел хмурым, но как только к нему подбежал ликующий от радости Титус и стал пытаться своими передними лапами достать до колен хозяина, настроение парня заметно улучшилось.
   - Привет! - подошла к нему и Сабрина.
  
   - Привет.
   - Все в порядке? Ты какой-то неспокойный.
   - Прокурор дело закрывать, видимо, будет.
   - И разве это повод расстраиваться? Наоборот же, это хорошо! Никто не виноват. Если честно, я хоть и была уверена, что этим все закончится, немного переживала за госпожу Видау. Давай не кисни!
   - Понимаешь, по большому счету это все из-за меня началось. Ведь я всех на уши поднял с записями заседаний, с этим ядром... А оказалось, что все зря. И был неправ.
   - Вот ты совсем не то говоришь. Главное было отработать версию и исключить ее. А еще не надо забывать, что это не какая-то твоя хотелка! Тебя поддержал сначала капитан, а потом и прокурор. Не занимайся самокопанием там, где не надо.
   После ужина Лукас зашел в свой профайл игры "Иннер-брейкер", чтобы немного размять мозги, и увидел сообщение на испанском от своей любимой соперницы:
   "Привет, друг мой! Как дела?"
   "Привет, Грешница! Немного грустный из-за работы, а в остальном все хорошо. Как твое лечение?"
   "Лечение идет своим ходом. Я в больнице. Не расстраивайся из-за работы! Жизнь слишком коротка для этого".
   "Прости меня! Каждый раз, когда я думаю о тебе, то осознаю, что любые мои проблемы - это мелочи! Я не имею в виду, что у тебя все так плохо, но ты понимаешь, о чем я. Как бы мне хотелось помочь!"
   "Дорогой Мечтатель! Ты играешь со мной! Мы общаемся на испанском! Это большее, что ты можешь сделать для меня. Я захожу в эту игру, чтобы поговорить с тобой и исправить твои ошибки в испанском. Спасибо тебе".
   "Я помню, что мы договаривались не узнавать ничего друг о друге, но скажи, тебя навещают родные?"
   "Нет. У меня никого нет, я одна. И поэтому очень благодарна тебе за общение со мной".
   "Я живу в Сан-Паулу. А где находится твоя больница?"
   "В Сан-Паулу? Ну надо же! Это против наших правил, но раз ты сказал, то я тоже скажу - в Марселе, это на побережье Франции".
   "Как здорово! Мы с невестой собираемся провести медовый месяц на Лазурном берегу!"
  
   "О, ты женишься? Какой же ты чудесный, Мечтатель! Прими мои поздравления с обручением! Я никогда не была замужем, а сейчас поздно".
   "Выйти замуж никогда не поздно, если есть любимый человек!"
   "И если есть в запасе немного времени. Мы слишком много говорим о грустном! Давай лучше сыграем партию? Ты выигрывал у меня три раза подряд, и я жажду реванша!"
   Свадебная церемония была очень скромной. Лукас и Сабрина принципиально решили организовать ее за свой счет, отказавшись от помощи родителей. На свадьбу были приглашены капитан Тоцци и Валерия Видау, а еще трое однокурсников и родители жениха и невесты.
   - Девочка моя, как же я рада за тебя! - Валерия подошла к Сабрине после завершения церемонии и нежно обняла ее.
   - Госпожа Видау, спасибо! - смущенно ответила девушка.
   - Надеюсь в ближайшие пару недель тебя не увидеть на работе.
   - Да, мы с Лукасом решили провести медовый месяц на Лазурном берегу.
   - Мы? - усмехнулся подошедший к ним Лукас.
   - Конечно! Теперь все, что решено мной, считается решенным нами! - обняла его Сабрина.
   - Лукас, - сказала парню Валерия, - передаю в твои руки настоящее сокровище! Цени ее и люби. Такие девушки раз в сто лет рождаются.
   - Слушаюсь! И да - спасибо огромное, что смогли прийти к нам на свадьбу! Для нас с Сабриной это честь!
   - Уж прям такая честь, - недоверчиво посмотрела на него Валерия. - Что ж, мне пора. Я вас только поздравить забежала. Вы удивительная пара! Умнички мои!
   На следующее утро молодые налегке отправились в Монако, чтобы исколесить побережье по направлению к югу и завершить свое путешествие в испанской Валенсии.
   Мягкий климат Лазурного берега действовал умиротворяюще и помогал избавиться от накопившихся за месяцы рутины ненужных мыслей и тревог и приготовиться к новому этапу в жизни. Хорошо сохранившаяся старинная архитектура Ниццы и Канн поразила Сабрину, выросшую среди устремившихся к небу сотен метров коммерческой недвижимости крупнейшей агломерации планеты.
   Когда они расположились в отеле в Сен-Тропе и прилегли отдохнуть с дороги, Лукас получил сообщение от Арманду: "Прости, что отвлекаю, дружище. Просто чтобы ты был в курсе: прокурор закрыл дело в связи с отсутствием доказательств. А теперь выдохни, расслабься, и чтоб ни мысли о работе! Адьес!"
  
   Потратив минуту на осознание сообщения, Лукас решил последовать совету старшего товарища и не думать о работе. Все это осталось по ту сторону океана и не коснется Лукаса до тех пор, пока они с женой не вернутся домой. Уставшая Сабрина уснула, кажется, еще до того, как ее голова в панаме коснулась подушки, и теперь сладко спала, но у ее мужа сон прошел, и он заглянул в "Иннер-брейкер". Сообщений там не было.
   "Привет, Грешница! Как ты себя чувствуешь?"
   "Привет, Мечтатель! - пришло в ответ на испанском минут через двадцать. - Для своей ситуации чувствую себя нормально. Сейчас лежу в больнице. Ты женился?"
   "Женился! Мы с женой сейчас у вас, во Франции! В Сен-Тропе! А через 4 дня будем в Марселе! Знаешь что, а я навещу тебя! Я хочу это сделать. И уверен, что тебе это будет на пользу!"
   "Дорогой Мечтатель, ты такой замечательный! Я боюсь напугать тебя - из-за агрессивной терапии я скорее похожа на скелет, чем на человека. Такая же костлявая и гладкая, без единого волосочка".
   "Грешница, что ты такое говоришь? Все так серьезно? Пожалуйста, позволь мне навестить тебя! Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то тебе привез?"
   "Спасибо, дорогой Мечтатель! Ничего не нужно. На самом деле, я была бы очень рада встрече с тобой, но не хочется остаться в твоей памяти живым иссохшим трупиком".
   "Назови мне лаунж, в котором ты лежишь, и я приду".
   Путь в Марсель показался Лукасу необычайно длинным. Он испытывал и интерес, и волнение от того, что увидит свою любимую соперницу, к которой сильно привык за время игры в "Иннер-брейкер".
   Оставив Сабрину в номере, Лукас быстро добрался до медицинского лаунжа и стал искать палату, в которой лежала Грешница.
   Дверь в палату была приоткрыта, и молодой человек увидел краешек кровати. Он постучал и, услышав произнесенное слабым голосом "Войдите", открыл дверь шире. На кровати лежал неестественно худой пациент, лысая голова которого казалась непропорционально большой. Кожа лица, шеи и рук отсвечивала бледной синевой и была скорее похожа на рисовую бумагу. Человек на кровати с трудом повернулся к стоящему в проходе Лукасу и сказал уставшим женским голосом:
   - Это ты, Мечтатель?
   - Да, Грешница, - с волнением ответил он.
  
   - У тебя такой взгляд, будто ты увидел привидение, - улыбнулась женщина, - но это ожидаемо. На самом деле я выгляжу по-другому, но мой организм отравлен терапией.
   - Грешница, все так плохо?
   - Доктор говорит, что сейчас раковые клетки постепенно погибают, но мне кажется, что я погибаю вместе с ними.
   - Я уверен, что когда терапия закончится, ты начнешь приходить в порядок, - Лукас сел на край кровати. - Знаешь, так непривычно говорить с тобой по-английски! Но я сейчас нисколько не хочу разговаривать на испанском.
   - Расскажи мне, как твое путешествие? Где твоя жена?
   - Она в отеле. Путешествие отличное! Но я уже соскучился по дому.
   - Мечтатель, я могу обратиться к тебе с просьбой? Это не составит тебе большого труда.
   - Конечно! Все, что угодно!
   - Знаю, что только ты сможешь мне помочь. Больше некому. Помнишь, я тебе говорила, что у меня есть ребенок, с которым я в молодости очень плохо поступила?
   - Да, помню.
   - Я думаю, что скоро умру...
   - Грешница!
   - Нет-нет, послушай. Есть одна вещь, которую я хочу, чтобы ты передал моему ребенку. Это будет нетрудно, - и она протянула ему крошечную коробочку.
   - Хорошо! Конечно, передам.
   - В этом футляре игла, на которой записано видео. Если я перестану тебе отвечать в "Иннер-брейкере", значит, я умерла, и ты можешь передать видео моему ребенку. Адрес там же, в игле. Но прошу тебя не смотреть это видео.
   - Что ты! Я не буду.
   - С другой стороны, даже если ты и посмотришь... Мне уже неважно.
   В палату зашел доктор и недовольно взглянул на Лукаса: "Молодой человек, у нас все визиты к больным согласовываются заблаговременно с администрацией!"
   Женщина на кровати умильно посмотрела на доктора и, с трудом переведя взгляд обратно на Лукаса, сказала парню:
  
   - Дорогой Мечтатель, не трать на меня время! Иди к жене, она ждет тебя там, в гостинице, одна, в свой медовый месяц. Наслаждайся жизнью, мой милый Мечтатель! Она такая короткая.
   - Спасибо! А ты поправляйся! - Лукас оглянулся на врача, потом чмокнул женщину в щеку, махнул ей рукой и вышел из палаты.
   Они с Сабриной провели остаток медового месяца, наслаждаясь каждой секундой вместе. В последний перед отлетом домой вечер они устроили себе ужин в маленьком валенсийском ресторанчике под открытым небом. Официант, узнав, что молодые люди заканчивают в Валенсии свое свадебное путешествие, сделал им комплимент от заведения - вкуснейшую паэлью с морепродуктами.
   - О-о-о-о, а вот и несчастный к нам пожаловал! - с улыбкой встретил своего напарника Арманду. - Ну, рассказывай, как мучаешься?
   - Да сам ты мучаешься! - отшутился Лукас. - Ты мне лучше про дело расскажи. Его прям совсем закрыли?
   - Нет, наполовину только... Ну конечно же, совсем! Чему я рад, признаться, ведь это дело занозой у меня было. Пусть Миллер сама со своими ядрами разбирается. Давай лучше к нормальным делам. Пока ты был в отпуске, мне спустили большой материал по признакам уклонения от уплаты налогов бенефициара "Канала Два". Ты хорошо делаешь аналитику. Я тебе переслал всю первичку. Через неделю нужно твое мнение.
   - Понял. Все сделаю. Слушай, я понимаю, что с делом уже все, но я тут в отпуске все пытался мозгами пораскинуть...
   - Тоже мне, удивил! Будто я тебя плохо знаю! Но дело закрыто. Смирись.
   - Нет, ты послушай! Палата усиленно следит за тем, чтобы судьи друг с другом не общались, поддерживая тем самым в них абсолютную беспристрастность к работе. Но если так подумать, то они все друг с другом связаны! У Видау и Тарьи Экман мужья - родные братья.
   - У Видау нет мужа. Она же пояснила, что сто лет с ним в разводе!
   - Так это не меняет положения дел! Отец Перре работал в том же архитектурном бюро, в котором сейчас работает высокий судья Мурао. Брат Перре - продюсер родителей Филиппа Мартинеза! Сплошные переплетения!
   - Дружище, ты сам присутствовал на встречах с нашими аналитиками. Все это не новости. Эти обстоятельства были предметом проверки, которая ни к чему не привела. Если копнуть глубже, то уверен, что и мы с тобой в каком-то поколении повязаны были. Людей мало, мир тесен. Ничего удивительного. Тебе надо успокоиться. Решение принято.
   - Ладно, - вздохнул Лукас. - Мне тут иглу надо прочитать, а у меня дома даже разъема под нее нет. Можно я в наш экспертный отдел схожу, их попрошу?
  
   - Сходи, в чем проблема. Не пойму, зачем некоторые продолжают на иглах информацию хранить...
   Когда Лукас пришел домой, он кинулся к жене и крепко прижал ее к себе.
   - Лукас! - глухо сказала Сабрина, уткнувшаяся лицом в его грудь. - Что такое?
   - Я просто очень соскучился по тебе! Весь день ждал, чтобы прийти домой и обнять тебя! Сабрина, я так сильно тебя люблю...
   - Мой родной, я тоже по тебе соскучилась! Раздевайся и пойдем ужинать. Я сама еще не ела - тебя с работы ждала.
   Сабрина и Лукас быстро вошли в рабочий ритм. Недели через полторы после возвращения из медового месяца оба были уже по горло в делах.
   - Лукас, - спросила как-то за ужином Сабрина, - ты последние дни какой-то унылый. Все в порядке? На работе все хорошо?
   - В целом, да. Знаешь, я думаю, мне надо будет на пару дней в командировку съездить.
   - А надолго? И куда?
   - Не надолго. В Париж. Обещаешь не скучать?
   - Еще чего!
   - Звучит двусмысленно!
   Когда Лукас вернулся из командировки, то, не заезжая домой, прямиком отправился на работу.
   "Арманду, - сказал он, войдя в кабинет, - мне срочно надо поговорить с тобой".
  
   Глава 17.
  
   - Подождите, подождите, - с неуверенностью в голосе сказала федеральный судья Уилма Сальгадо, когда сидящий напротив нее прокурор Брасио завершил свой доклад, - вы это все серьезно?
   - Ваша честь, - ответил прокурор, - я отдаю себе отчет в том, насколько смело это звучит, но факты никуда не денешь, согласитесь! У следствия нет иных вариантов. Безусловно, мы идем на определенный риск. И я обратился к вам за ордером в качестве крайней меры.
  
   - Не могу не согласиться, прокурор, что факты налицо. Но то, о чем вы просите меня... Не уверена, что это в полной мере соответствует букве закона.
   - Да, но это соответствует его духу! Ваша честь, у нас нет другого выхода.
   - Прокурор, - тяжело вздохнув, сказала судья, - я удовлетворю ваше ходатайство. Но! Все, что сейчас звучало, не должно покинуть стены моего кабинета. Надеюсь, нет нужды объяснять, что на кону не только соблюдение закона, но и моя мантия.
   - Нет нужды, совершенно верно, Ваша честь.
   Через два дня все новостные издания охватила информационная лихорадка. Каждый канал считал своим долгом пригласить эксперта, чтобы прокомментировать произошедшее, и те с упоением выдвигали гипотезу за гипотезой, одну авторитетнее другой, несмотря на то, что следствие предоставило общественности минимум данных. "Если сообщенная органами следствия информация верна, - говорил один из экспертов, - то мы всерьез должны задуматься о судьбе самого института Суда Прошлого".
   Полиция Сан-Паулу была атакована журналистами. Когда один из майоров получил вывих, пытаясь прорваться в отделение через армию облепивших проход репортеров, начальник полиции по согласованию с прокуратурой распорядился организовать пресс-конференцию, чтобы предоставить прессе тот объем информации, который не угрожал ходу дела.
   - Капитан Тоцци! - услышал Арманду голос одного из журналистов, едва разобрав его во всеобщем галдеже. - Идет ли речь о предъявлении обвинения?
   - Нет, никаких обвинений не предъявлено. Это сложная процедура, возможная только по санкции федерального суда.
   - Но высокого судью задержали на основании ордера, выданного судом?
   - Да, Четвертый окружной суд Сан-Паулу выдал следствию соответствующий ордер. Но я хочу еще раз подчеркнуть - высокому судье пока никаких обвинений не предъявляется.
   - Откуда у следствия появилась информация о том, что высокий судья может быть причастен к неправосудной апелляции по делу Тима Кравица?
   - Прежде всего, я должен повториться - никакой неправосудности апелляций никто пока не устанавливал. Речь идет лишь о фактах, которые следствие должно проверить. Отвечая на ваш вопрос, могу пояснить, что информацию нам предоставил свидетель.
   - Может ли следствие назвать свидетеля?
   - Персона свидетеля не составляет тайну. Речь идет о домработнице семьи Кравица и Джефферсон, госпоже Беранжер Пьярд.
  
   - Какие именно показания этого свидетеля послужили основанием для задержания Филиппа Мартинеза?
   - Госпожа Пьярд сообщила нам, что примерно за три недели до убийства с ней на связь вышел высокий судья Мартинез, который заплатил ей три миллиона долларов за то, чтобы та растворила латиоид в пище Тима Кравица.
   - Как это связано со смертью жены Кравица, госпожи Стефани Джефферсон?
   - По предварительной версии имела место ошибка - госпожа Джефферсон выпила кофе, предназначенный своему мужу.
   - Какова судьба Беранжер Пьярд? Ей предъявлено обвинение в пособничестве или в совершении другого преступления?
   - К госпоже Пьярд приставлена стража. Это все, что следствие может разгласить на данный момент.
   - Известны ли мотивы поступка высокого судьи Мартинеза?
   - По имеющейся у нас информации, которая в данный момент подвергается тщательной проверке, незадолго до всего произошедшего господину Мартинезу стало известно о том, что Тим Кравиц участвовал в формировании бюджетов медиакорпорации "Олл-ин-Олл Энтертейнмент" по цирковому направлению и что именно он вынудил Кристиана Перре, продюсера Тоби и Селест Мартинезов, поставить артистам условие о расторжении контракта только в обмен на серию шоу, последнее из которых закончилось трагической гибелью матери высокого судьи Мартинеза и тяжелой инвалидностью его отца. По предварительным данным, господин Кравиц высказывал недовольство запланированным бюджетом, утверждая, что сооружение башни по проекту неоправданно дорого, и через своих поставщиков обеспечил более дешевый аналог строительных материалов, в результате чего к последнему шоу башня просела, что шло вразрез с четкими расчетами артистов. Назначен ряд экспертиз, чтобы подтвердить или опровергнуть данное предположение. В этой связи следствие полагает, что Филипп Мартинез, руководствуясь мотивом мести, установил контакт с домработницей Стефани Джефферсон и убедил ее вступить с ним в преступный сговор. Когда высокий судья Мартинез понял, что его задумка пошла не по плану, и что латиоид приняла супруга Кравица, а не он сам, Филипп Мартинез заставил госпожу Пьярд свидетельствовать о том, что между супругами имели место ссоры, чтобы именно этот факт был впоследствии оценен как якобы мотив Кравица в совершении убийства своей жены. Господин Мартинез рассчитывал на то, что показания Пьярд приведут Тима Кравица сначала на скамью подсудимых, а затем, что вполне логично, и в Квадрат. Так и случилось. Дать нужные ему показания свидетелю не составило никакого труда, поскольку ссоры действительно были. Небеспристрастность Филиппа Мартинеза и, более того, откровенное желание смерти Тиму Кравицу, как полагает следствие, и послужили причиной того, что апелляция на смертный приговор господину Кравицу была проведена некорректно, что повлекло ошибочное окрашивание ядра и, соответственно, необоснованное приведение приговора в незамедлительное исполнение. На этом все, господа.
  
   Арманду Тоцци кивком головы показал, что пресс-конференция окончена, но журналисты продолжали сыпать вопросами.
   "В чем конкретно будет предъявлено обвинение Филиппу Мартинезу?"
   "По какой причине домработница вдруг дала признательные показания?"
   "Повлечет ли произошедшее прекращение полномочий высокого судьи Мартинеза?"
   Вопросы журналистов звучали еще несколько минут, пока толпа не начала рассасываться, смирившись с тем, что конференция действительно окончена.
   - Да я сама никак не отойду от шока! - говорила Тарья Экман. - Я не верю в то, что это может быть правдой!
   - Как бы я хотела, чтобы вы были правы! - слышался в ответ голос Валерии. - Мне с утра все высокие судьи позвонили. Я пыталась связаться с Мартинезом, но его аккаунт неактивен. Видимо, в полиции его заблокировали.
   - Что теперь с нами будет?
   - Госпожа Экман, я не знаю. Не знаю... Единственное, что могу сказать - надо дождаться окончания дела. Оно только началось. Не исключено, что в процессе расследования всплывут какие-то детали.
   - Очень хочется в это верить. Хорошо, госпожа Видау, нам лучше прервать разговор. Ситуация вокруг Суда Прошлого и без того обострилась. Не хватало еще, чтобы мы с вами получили претензии от членов Палаты из-за внепроцессуального общения.
   Сабрина сидела на диване и играла с Титусом. На экране заканчивался очередной выпуск игры "Скользкая дорога".
   "Итак, Джиллиан, вот ваш пятый вопрос из шести. Назовите имя главного архитектора первой орбитальной станции, пригодной для постоянного проживания человека".
   Сидящий у нее в ногах Титус тихонько рычал, покусывая ступни своей хозяйки, как вдруг вскинул голову, навострил уши, взглянул на Сабрину и пулей кинулся в коридор - он всегда загодя чувствовал, что Лукас вот-вот подойдет к двери и откроет ее. Вслед за Титусом с дивана встала Сабрина, чтобы встретить мужа.
   - Привет! - она поцеловала его в губы. - Сегодня только и разговоров, что о задержании Филиппа Мартинеза.
   - Да-а-а, пресса с ума посходила. Можно подумать, это главное событие в жизни планеты.
  
   - Конечно, главное! Шутка ли, сам высокий судья подозревается в... Я даже не знаю, в чем он там у вас подозревается, но ясное дело, что в чем-то плохом.
   - Не буду тебя грузить этим, - Сабрине стало заметно, что ее муж немного не в своей тарелке.
   - Лукас, и что будет дальше? Его посадят? Казнят?
   - Этого я не знаю. Ему же даже обвинение еще не предъявлено. Расследование только начинается.
   На следующий день новостные издания продолжили сообщать о деталях расследования.
   "По полученной от пресс-службы полиции Сан-Паулу информации, допрос основного свидетеля, Беранжер Пьярд, которая была домработницей в семье Тима Кравица и Стефани Джефферсон, продолжается. При этом, как стало известно нашему изданию, следствие столкнулось с проблемой. Как сказала госпожа Пьярд, по первоначальной задумке высокий судья Филипп Мартинез планировал сделать подозреваемой жену Кравица, Стефани Джефферсон, и поручил Беранжер Пьярд подбросить использованную капсулу латиоида в ночной крем, которым пользовалась профессор Джефферсон, что свидетельница и сделала в день убийства. Однако осмотр дома, в котором проживала семейная пара, не подтвердил эти обстоятельства - никаких баночек с кремом в спальне госпожи Джефферсон обнаружено не было. Как сообщила пресс-служба полиции, в ближайшее время будет проведено сканирование дома, где проживали супруги, с целью выявления емкости с кремом, в которой, предположительно, находится капсула смертоносного препарата".
   Прокурор Брасио держал постоянный контакт с членами Палаты. Девятый член Палаты, избранный взамен казненного Тима Кравица, официально вступил в должность несколько месяцев назад. Им стал колумнист из Индонезии, чья кандидатура набрала абсолютное большинство голосов.
   - Господин Нок, - уверял прокурор Главу Палаты, - я убежден, что следствие идет по правильному пути. Мы собрали внушительное число доказательств.
   - То же самое следствие говорило, когда велось уголовное дело по обвинению Тима Кравица. И вот вам, пожалуйста, человека невинно казнили, - ворчливо парировал Сакда Нок.
   - Мы в равной степени отрабатываем все версии, господин Нок.
   - Ладно. Лучше скажите мне, что там с этими кремами, капсулами и латиоидами?
   - Сканирование дома, в котором проживала семейная пара, помогло найти капсулу. Полиция обнаружила баночку с ночным кремом, в котором была использованная оболочка препарата.
  
   - То есть показания домработницы правдивы?
   - Похоже на то.
   - И вы всерьез полагаете, что такой уважаемый человек, как Филипп Мартинез, мог опуститься до столь низкого поступка?
   - Господин Нок, все они уважаемые люди. Но уголовное преследование не смотрит на репутацию. Оно смотрит на мотивы, поступки, последствия и причинные связи.
   - Вы можете мне рассказать о ближайших запланированных следствием действиях?
   - У нас в планах собрать остальных высоких судей и еще раз с ними побеседовать в свете открывшихся обстоятельств. Полиция предложит судьям сделать это добровольно, без санкции федерального суда.
   Когда Валерия пришла рано утром на работу, Сабрина была уже там. Она сидела за столом профессора и сортировала корреспонденцию.
   - Госпожа Видау, - обратилась к Валерии девушка, - вам пришло письмо из полиции. В копии стоят господа Перре, Экман и Мурао. Полиция просит вас и остальных высоких судей в следующий вторник приехать в Париж в помещение Квадрата.
   - Вот как? Интересно. Что ж, раз просят, значит, приедем.
   - Вы полетите своим ходом? Вам нужна какая-то моя помощь в организации поездки?
   - Естественно, нужна. А знаешь что? Поезжай-ка со мной.
   - С вами?! Вы это не в шутку?
   - Конечно нет. Ты же мой ассистент. Вот и ассистируй! - улыбнулась Валерия.
   Впервые высокие судьи собрались в помещении Квадрата не с целью рассмотрения апелляции. И впервые их было не пять человек, как полагается, а лишь четверо. Они расположились в просторной комнате на первом этаже этого легендарного здания, без фотографии которого не обходился ни один учебник истории.
   - Капитан, - не выдержал Винсент Перре, - нам пояснят, с какой целью мы сегодня здесь собрались? Мы уже минут сорок торчим в этой комнате, и ничего не происходит.
   - Господин Перре, - успокаивающе посмотрела на него Тарья, - госпожа Видау задерживается. Видимо, поэтому и не начинаем.
   - А у меня такое чувство, будто нас специально тут маринуют, чтобы вывести из равновесия и спровоцировать! Мы и так пошли им навстречу, бросили все дела и притащились сюда. У меня ребенок дома с няней!
  
   - Господин Перре, - встал с места Арманду, - у нас нет ни желания, ни необходимости выводить вас из равновесия. Госпожа Видау вот-вот появится. Полиция сочла правильным собрать высоких судей вместе, чтобы прояснить имеющиеся у следствия вопросы в связи с задержанием господина Мартинеза.
   - Мы все рассказали вам! Все, что могли! И заметьте, капитан, что это были очень личные истории! - не успокаивался Винсент. - Или вы хотите, чтобы мы еще раз обнажили свои души? Мы высокие судьи, а к нам относятся, как к малолетним воришкам!
   - Абсолютно нет, господин Перре! - воскликнул Арманду. - Уверяю вас, мы начнем с минуты на минуту!
   Из коридора послышались шаги. Дверь открылась, и в комнату зашли Валерия и Сабрина. Заметив стоявшего рядом с Тоцци мужа, девушка невольно улыбнулась ему и получила смущенную улыбку в ответ.
   - Вот! - радостно произнес капитан. - Я же говорил, что сейчас начнем!
   Если бы личности высоких судей не были известны присутствующим в комнате, их легко можно было принять за компанию друзей, наконец-то собравшихся вместе поболтать о жизни. Все еще не отошедший от возмущения Винсент Перре подошел к окну и уселся на массивный подоконник. Одетая в черные свободные брюки и черную же рубашку Икуми Мурао опустилась на расстеленные на полу мягкие маты, почти исчезнув на темном фоне стены. Тарья неспешно покачивалась влево и вправо в глубоком зеленом кресле на ножке - она заприметила его сразу, как только зашла в комнату. Валерия, которая в светло-синих джинсах, белоснежной футболке и с ободком на голове выглядела совсем не как Председатель Суда Прошлого, окинула комнату взглядом и присела на стул рядом с Лукасом. Сабрина прошмыгнула к своей начальнице и расположилась рядом с ней, не переставая поглядывать на своего любимого.
   - Господа, - начал Тоцци, - я благодарю вас за время, которое вы нам уделяете. Хорошо понимая уровень вашей загруженности, мы, тем не менее, решили собрать всех вместе, чтобы работа была более быстрой и продуктивной. Как вы знаете, мир всколыхнули показания, которые дала домработница семьи Кравица и Джефферсон, госпожа Пьярд. Сейчас шумиха более-менее улеглась, а мы получили возможность оценить все те моменты, о которых нам рассказала эта свидетельница. Я не думаю, что сейчас мы должны касаться этих показаний. Дело в другом. Лукас, включи! Господа, прошу внимания на экран.
   Лукас запустил видео. На экране появился молодой парень, на вид лет двадцати шести, который сидел напротив объектива и записывал свое обращение. Чем-то отдаленно он напомнил находящимся в комнате людям Винсента Перре - такие же правильные, модельные, с налетом лоска черты лица, ухоженная кожа, большие зеленые глаза. Молодой человек на видео заметно нервничал. Он несколько раз посмотрел в сторону, улыбнулся, потом вновь стал серьезным, приоткрыл рот, помедлил секунду, выдохнул и начал:
  
   "Привет, моя хорошая. Это я. Сейчас я записываю это видео и заранее ненавижу и презираю себя за то, что собираюсь сделать. Мне сложно передать, насколько сильно я люблю тебя. Всегда, что бы ни случилось, куда бы я ни попал, где бы ни оказалась ты, знай, что я люблю тебя, моя девочка. Пожалуйста, знай это. Осуждай меня, испытывай ко мне отвращение, отрекайся от меня, если хочешь, но знай, прошу тебя!
   Не имею понятия, когда именно ты посмотришь это видео. Забавно, если ты будешь дряхленькой старушкой, когда впервые его увидишь. Тебе уже будет не до меня и, возможно, даже не до себя.
   Сейчас мне кажется, что во всем, что со мной произошло, виноват я один. Это все мои нерешительность, неуверенность, в какой-то степени глупость... Вместо того, чтобы нормально учиться, набираться знаний, я рисовал эскизы шмоток, причем делал это не так уж и плохо. Но в Новой Зеландии... Кому я такой там был нужен? Мать постоянно шпыняла меня из-за того, что я, как она выражалась, словно баба, рисую платьица, хотя мог бы пойти заняться спортом. Она была богатой и властной женщиной и не принимала ничего, что не вписывалось в систему ее ценностей и представлений о том, как надо. Как вспомню тот вечер, так до сих пор холодок по коже пробегает! Она уезжала по делам в Россию на целую неделю, а я оставался один. Наконец-то один! Без нее! И именно ту ночь мы решили провести у меня. И именно тогда моей милой мамочке приспичило вернуться в неурочный час. В комнату мою она всегда входила без стука, объясняя это тем, что я живу в ее доме, и если меня что-то не устраивает, то могу катиться на все четыре стороны. Помню, как проснулся - мать сорвала одеяло, вцепилась в нас ногтями и свалила с кровати на пол, а потом начала хлестать меня по лицу и орать: "Ах ты, дрянь! Только мать за порог, как он кувыркаться!"
   Конечно, в ту минуту, когда она меня лупила, я сообразил, что это мой последний день в ее доме, и был рад этому. Думаю, мне нужен был такой пинок, чтобы хоть как-то, хоть куда-то начать двигаться. А куда? Конечно, туда, где мои задатки могут пригодиться. Я попросил у матери денег, чтобы арендовать левипод на пару суток, и она дала мне один доллар, сказав, что ровно столько я стою. Пока она не успела ничего растрезвонить отцу, я быстренько добрался до него, наплел какой-то ерунды про то, что собираюсь на несколько дней съездить в Европу и присмотреть себе университет для перевода, и папа подкинул мне деньжат, а уже вечером я был в Европе.
   Как надо искать работу, у меня не было даже отдаленного представления. Но дуракам везет, и меня сразу же взяли в "Дикий цвет". Я стал мальчиком на побегушках у Клариссы, толстой женщины, которая работала, кажется, технологом. Труд мой оплачивался соответственно квалификации и опыту, то есть почти никак. Ночевать было негде. Ума не приложу, куда бы я пошел в первую же свою ночь в городе, если б меня не приняли на работу... Целую неделю, а то и дольше, мне удавалось мыкаться по подсобкам - благо фабрика работала круглосуточно, и я всегда мог соврать, что сегодня моя смена. Естественно, очень быстро за мной стала наблюдать охрана, которая просекла, что помещение фабрики я использую не только в качестве места работы. Мне доходчиво объяснили разницу между рабочим местом и гостиницей и намекнули, что бездомным не место в их коллективе. На мое счастье, Кларисса предложила снять у нее комнату за небольшую плату. Нас с ней ничего не связывало, кроме общей работы - мы не были друзьями и не стали ими, когда она подселила меня к себе. Кларисса была человеком необщительным, эгоистичным и одиноким - про таких людей можно подумать, что они вылупились из яйца и выросли сами по себе, не имея ни родителей, ни братьев с сестрами, никого.
   Несколько раз я заводил с начальством разговор о том, что готов работать больше за прибавку к зарплате, но результата эти просьбы не давали. И тут - о чудо! Видимо, какая-то часть души Клариссы, отвечающая за жалость и понимание, внезапно проснулась, и она ни с того ни с сего вдруг однажды заявила:
   - Эрик, я могу посодействовать тому, чтобы тебя перевели в специалисты.
   - Правда? А что мне для этого надо сделать?
   - Мне завтра с утра сдавать крупную партию ткани на аппретуру, а она еще не покрашена, потому что заказчик гаммы только вчера утвердил. Надо покрасить в "Черное солнце" - это новый цвет, но в нашу систему он уже внесен. Процесс ты знаешь, так что за дело. Получится - попрошу господина Дирбала перевести тебя специалистом к нам, а сама возьму нового помощника.
   - Я с радостью! А ты будешь на всякий случай контролировать, как я делаю? Чтобы уж наверняка?
   - Контролировать? Вот еще! Ты останешься за меня, а мне уйти надо. И никому не говори, что я тебе перепоручила. Заказ дорогой, и мне влетит, если узнают, что я на помощника свалила. Так что, берешься?
   - Берусь!
   И я взялся. Результат превзошел мои ожидания - цвет получился насыщенный, что-то среднее между шафрановым и алым с сиреневыми проблесками на свету. Спать хотелось ну просто безумно! На часах уже было 8 утра, и должна была прийти Кларисса, но она задерживалась. Пока я ее ждал, стал подсчитывать будущую зарплату и решил, что смогу снять свое жилье и наконец съехать от Клариссы. В полдевятого она влетела, бросила свой рюкзачок на полку рядом со шкафчиками и подбежала ко мне: "Ну что? Показывай". Я с гордостью открыл двери цеха и пропустил ее вперед.
   - Это... что?! - она побледнела.
   - Т-ткани... - у меня аж сердце остановилось. - Что-то не так?
   - Это что?! - закричала она, подбежала к тканям и стала щупать их своими ручищами. - Ты охренел?!
   - Кларисса, да в чем дело? - недоумевал я.
   - Где ткани, мать твою? Ткани где, а?!
  
   - Да в руках у тебя! - крикнул я в ответ, взбесившись из-за того, что эта толстуха орет на меня после бессонной ночи.
   - Ты во что их покрасил, урод?!
   - В "Черное солнце", как ты и просила!
   - В какое, на хрен, "Черное солнце"? Они должны быть черными!
   Она подбежала к установке, обливаясь потом, и вывела проекцию на эсэм-пад: "Смотри, дурья твоя башка! Читай, что написано! Это выгрузка твоей ночной работы! Читай, урод!"
   И я прочитал. Трекинг процесса окраски был подробным и длинным, но в глаза сразу бросились слова "Черное сердце".
   - Ты покрасил в "Черное сердце"! А надо было в "Черное солнце", идиот!
   - Да зачем же они два таких похожих названия в список друг за другом-то поставили, - пытался оправдаться я.
   - Тупой козел! Рукожопая свинья! Что я теперь Дирбалу скажу? - орала раскрасневшаяся женщина, от истерики ставшая, казалось, в два раза толще.
   - Ну давай я быстренько сейчас покрашу...
   - Быстренько? - она стукнула меня прямо в грудь. - У нас нет времени! Заказчик в обед придет, а на это часов семь нужно! Да хрен бы с ним, со временем! Ткань-то где взять? Мы ее неделю ткали по его формуле, море денег наверняка угрохали! У тебя есть такие деньги? Есть, я спрашиваю? Чего молчишь?
   Мне нечего было ответить. Я думал только о том, где мне сегодня ночевать.
   В обед пришел заказчик и закатил такой скандал, что к вечеру из "Дикого цвета" вылетели и я, и Кларисса. Когда мы вышли на улицу, она приблизилась ко мне, сняла с плеча рюкзачок и заехала мне им по лицу: "Пропади ты пропадом, урод!"
   Было начало апреля. Не холодно, конечно, но и совсем не тепло. У меня в кармане было 11 долларов. Ближе к полуночи я подошел к дверям медицинского лаунжа и упал как бы в обморок. Минут через пять подбежал охранник, а потом подъехала каталка. "Парень! Парень! Эй! Молчит", - я слышал женский голос и старался не подавать признаков жизни. Что ж, хотя бы одну ночь я проведу в тепле и комфорте. А если повезет, то и не одну. Но мне не повезло. Как я ни жаловался на общую слабость и головокружение, через сутки меня выписали, и я вновь очутился на улице.
   Следующие два дня я откровенно бомжевал. Нет, моя жизнь не была под угрозой - ничего не стоило позвонить матери или отцу. Конечно, отцу. Хорошо знал, что такие матери, как моя, своих сыновей прощают, но очень нескоро. Нет, лучше умереть с голоду, чем обратно к ней! Да и вообще, Новая Зеландия у меня прочно ассоциировалась с унынием и необходимостью в этой постоянной изнурительной конспирации, от которой я смертельно устал. Эх, знать бы, где в этом городе расположены точки с бесплатными фабрикаторами... Денег не хватало даже на продление подписки на сеть.
   В поисках места для ночлега я слонялся по городу. Проходя мимо какой-то то ли фабрики, то ли склада, я увидел проем между стенами этого здания и соседнего строения и зашел туда. Пройдя вдоль стены, я очутился на заднем дворе - огромном, хорошо освещенном пространстве с ангарами. И ни души. Без особой надежды я подошел к одной из дверей, замок на которой не горел красным, и толкнул ее - она отворилась. Я стал спускаться по длинному коридору, затем прошел мимо огромной установки, похожей на компрессор системы аэрообогащения. Я бродил по этим бесконечным катакомбам несколько минут, прежде чем наткнулся на дверь со значком подземного паркинга и вышел к запаркованным там левиподам. У меня так сильно урчало в животе от голода, что этот звук громким эхом разносился по парковке. Может быть, переночевать прямо здесь, на полу? Ноги меня почти не держали, и я сел между двумя левиподами, прислонился к стене и стал убеждать свой организм в том, что он лежит на мягкой кровати. Через какое-то время я сквозь сон услышал звук открывшейся двери паркинга, а затем шаги, которые становились все громче. Дверь левипода, слева от которого я сидел, отворилась, и высокий парень бросил туда сумку, а затем поставил ногу на подножку и хотел было сесть на сиденье, но, будто вспомнив что-то, пошел обратно, оставив левипод открытым. Недолго думая, я забрался туда, взгромоздился на пассажирское сиденье, откинул спинку и лег. Спроси меня сейчас, чего я хотел добиться и был ли у меня какой-нибудь план - в жизни не вспомню. Уверен, что я тогда этого и сам не знал, но охваченному отчаянием человеку всегда сложно рассуждать рационально.
   Через какое-то время противоположная дверь открылась, и на водительское кресло сел хозяин. Сначала я услышал, как завелся двигатель, а затем и удивленный голос: "Вы кто?"
   Не зная точно, что делать, я поднялся, сел и сказал:
   - Деньги есть?
   - Вообще? Или с собой?
   - Конечно, с собой, - удивленно пробормотал я в ответ. Хотелось рассмеяться.
   - Что ты делаешь в моем левиподе?
   - Мне нужны деньги!
   - Ничего удивительного. Всем нужны деньги. Что ты в моем левиподе-то делаешь?
   - Я... Не знаю. Наверное, собираюсь тебя ограбить.
   - Да неужели? Ну давай, грабь, - в темноте я не мог разглядеть, улыбается ли моя жертва, а голос ее звучал вполне уверенно.
   - Отдавай все деньги, которые есть с собой!
  
   - А не то что?
   - Убью.
   - Да ладно? Чем? Взглядом? Слушай, парень, у тебя что-то стряслось?
   - Нет, я просто так залез к тебе в левипод и отбираю деньги, - буркнул я. В этот момент мой живот издал такое громкое и продолжительное урчание, что как только оно закончилось, мы оба рассмеялись.
   - Отбираешь у меня деньги? - переспросил мой собеседник, когда мы закончили смеяться. - Ой, да не льсти себе. У меня план. Давай-ка мы с тобой съездим перекусим. Я, признаться, тоже не сытый. А такие важные вопросы, как грабеж, нормальные люди на пустой желудок, знаешь ли, не решают.
   Не дожидаясь моего ответа, он отчалил с парковки. Мы молчали. Пару раз за всю поездку тишину нарушал лишь мой возмущенный от голода живот. Я прижался к окну и смотрел на пустынные улицы весеннего ночного города. Внезапно левипод остановился, и сквозь стекло пассажирской двери я увидел отделение полиции. "Да, конечно, можно было сразу догадаться", - подумалось мне. Но, к моему удивлению, левипод продолжил движение, обогнул полицейское отделение справа и, оставив его позади, прибавил скорость, а через несколько минут опустился на паркинг на набережной и отключился.
   В кафе, куда меня привел мой попутчик, кроме нас не было ни одного посетителя. Из всего многообразия меню мне больше всего захотелось горячих желтых вафель с карамелью и кофе. Тарелку ароматных свежеиспеченных вафель я умял не прожевывая. "Ты в курсе ведь, что у меня нет денег, и тебе придется за все это платить?" - с набитым ртом спросил я его. Он улыбнулся и ничего не ответил. Себе он заказал закуску из креветок и зеленый чай.
   Когда с едой было покончено, жизнь показалась не такой уж и подлой. Я смотрел на визави и испытывал стыд от своей дерзости - залезть в левипод к постороннему человеку, потребовать денег, а потом за его же счет сожрать тарелку вкуснейших вафель - ну что я за тип?
   - Давай выкладывай, как ты докатился до такой жизни, - допивая чай, сказал он. Я, не долго думая, вывалил ему все, что со мной произошло.
   - "Дикий цвет", говоришь? Наше агентство с ними работает.
   - А что за агентство? Модельное?
   - Не только. Все, что связано в талантами, если вкратце. А уж кто - модели или писатели - не имеет большого значения. С "Диким цветом" работаем в качестве посредника.
   - Кем ты работаешь в агентстве? - уточнил я.
  
   - В данный момент я вице-президент по кадрам. И могу ответственно заявить, что тебя незаконно уволили. Клариссу твою - вполне обоснованно, а тебя - нет.
   - Но я же на самом деле спутал цвета! - удивился я.
   - И что? В твои обязанности входила покраска тканей?
   - Ну, не входила как бы...
   - Вот и все. Компания не обеспечила должного контроля за работой, которая была перепоручена сотруднику, в чьи обязанности покраска не входила. Кто у вас несет ответственность за эту работу?
   - Кларисса.
   - Кларисса, - повторил он. - А уж почему она не сделала свою работу - потому что проспала, напилась или пошла вечером с подружками есть пиццу, взвалив работу на своего помощника - неважно. Тебя должны восстановить и выплатить компенсацию.
   - Я за вафли-то расплатиться не могу, какие уж тут восстановления и компенсации! Для этого юрист нужен, а у меня на него денег нет. Хотя даже если б и были - как мне потом продолжать работать? Дирбал - редкий ублюдок! Он меня после восстановления сгноит там, заклюет.
   - Не исключено, да...
   - А вот в ваше агентство не нужны такие, как я?
   - Несостоявшиеся воришки? - засмеялся он. - Неа, не нужны.
   - Да я же на полном серьезе! Я хорошо придумываю одежду, особенно женскую. И вообще, у меня все в порядке со вкусом. Мне любая работа подойдет, которая не требует какой-то особенной квалификации.
   - А ты нигде не учился?
   - Учился. На юридическом. Только я его не окончил, мне неинтересно это все было. Как второй курс начался, я на учебу и забил.
   - Родители, что ль, богатые?
   - Да. Мама, точнее.
   - Это многое объясняет! А лет-то тебе сколько?
   - Скоро 22 будет. А что?
   - Ну, ты не мальчик уже. Обычно к этому времени молодые люди более-менее определяются с тем, какой видят свою жизнь в будущем. Мне вот скоро 30, а я до вице-президента дослужился.
  
   - Тридцать?! Ты выглядишь гораздо моложе!
   - Спасибо, спасибо, цветы в машину. Ладно, я подумаю, куда тебя можно пристроить. По кадрам я, в конце концов, вице-президент или где?
   - Ты только учти, что я на любую работу согласен! Лишь бы хватило на съем жилья.
   - Мать прогнала или сам ушел? - прищурившись, спросил он.
   - Как бы... все вместе.
   - Понял. Оно и к лучшему, ведь пока дно не нащупаешь, так и будешь плыть куском пластика по течению.
   - Вот только мне одно непонятно - какой тебе интерес мне помогать?
   - Так я тебе еще не помог! Помогу - будем об этом говорить. А сейчас пора спать. Тебе есть где ночевать?
   - Если ты о таком прямоугольном предмете, который называется кровать, то нет.
   - Вот ведь дикость какая! - присвистнул мой собеседник. - Нет, я отказываюсь узнавать себя сегодня! Какой-то парень залез в мой левипод, потом слопал целое блюдо вафель за мой счет, а я ему еще и помогаю! Ладно, на, держи, - и он протянул мне карточку.
   - Ой, а что это?
   - Это ключ от нашего корпоративного номера в "Холидей Инн". Только не пей алкоголь, а то доплачивать придется. А в остальном номер в твоем распоряжении. Особенно ванная, а то от тебя немного пованивает.
   - От... номера? С кроватью? - залепетал я.
   - С ней самой. А завтра я с тобой свяжусь. Оставаться в номере можно не дольше, чем на 3 дня. Надеюсь, к тому моменту найду тебе работенку. Поехали, подкину тебя до отеля. Мне как раз по пути.
   - Даже не знаю, что и сказать! Ты мой ангел-хранитель!
   Мы встали из-за стола и направились к выходу. Спустя некоторое время левипод остановился напротив высоченного здания отеля.
   - Давай, беги. Завтра поговорим, - сказал он.
   - Спасибо тебе еще раз! - улыбнулся я, открыл дверь и вышел.
   Номер был шикарным. Нет, ничего экстраординарного в нем не было, но по сравнению со скамейкой в парке это был суперлюкс. Не меньше получаса я нежился в ванне, потом добрался до кровати и утонул в ней всем телом. А на следующий день он действительно позвонил.
  
   - Привет! - услышал я его бодрый голос.
   - Привет!
   - Есть, короче, возможность устроить тебя персональным ассистентом. Только не в агентство, а к одному нашему клиенту. Надо будет организовывать всю его жизнь - и работу, и личную. Он человек старый, требовательный, но если понравишься ему, с ним можно легко сработаться. Платят четыре штуки в месяц.
   - Четыре тысячи?! - крикнул я. - Да я в "Диком цвете" тысячу шестьсот получал! Согласен! Готов хоть сейчас!
   - Прекрасно. Тогда кину тебе адрес и контактное лицо. Собеседование сегодня в три. Все, мне пора.
   Господин Блатт проводил собеседование лично. Почему-то я ожидал увидеть парализованного сварливого старика в кислородной маске, но Блатт находился в неплохой физической форме. Поприветствовав меня крепким рукопожатием, он бодро проследовал к своему столу и предложил мне сесть. Он рассказал, что успешный кандидат должен знать рабочий график и вообще всю структуру его жизни лучше самого Блатта, беспрекословно и безупречно выполнять поручения и иметь возможность поехать с ним в любую точку мира без заблаговременного предупреждения. Я кивал головой, стараясь продемонстрировать ту самую беспрекословность, которая ему требовалась. Блатт спросил, был ли у меня опыт работы ассистентом, и я честно признался, что мои функции помощника до этого ограничивались заправкой матриц окраски тканей, но мне нужны деньги, и поэтому я готов все свое время посвятить тому, чтобы вживить себя в мир Блатта и доказать, что лучшего ассистента ему не найти.
   - Эрик, да? - спросил он после долгого раздумья.
   - Да, господин Блатт.
   - Я склонен дать тебе эту работу. На тебя поступила хорошая рекомендация, а я доверяю рекомендациям проверенных людей.
   - Господин Блатт, уверяю вас, что вы не пожалеете! - ответил я, подумав, что если меня возьмут, то я просто обязан буду пригласить своего ангела-хранителя на ужин.
   Так и случилось. Блатт подписал со мной контракт с испытательным сроком на один месяц, заплатил аванс и поручил начать подготовку к празднованию его юбилея - в сентябре ему исполнялось 100 лет.
   - Привет, воришка! Что, тебя можно поздравить? - прозвучал задорный голос, когда мы созвонились.
   - Можно! Я получил контракт! Не знаю, как тебя и благодарить! Разреши пригласить тебя на ужин сегодня? Мне заплатили за первый месяц, так что ужинать будем за мой счет.
  
   - Я за. Только учти, что одними вафлями не отделаешься! Уж сегодня я оторвусь на славу!
   За ужином мы болтали без умолку. Он рассказывал о себе: о том, где учился, кем работал до того, как стать вице-президентом по кадрам, как женился, где бывал. Я не мог ни насмотреться на него, ни наслушаться. Чтобы не выдать себя, я поднял бокал:
   - Спасибо тебе! Еще вчера я ночевал на скамейке, а сегодня работаю личным помощником самого Блатта и ем эту вкусную рыбу здесь, с тобой.
   - Не буду отрицать, что я большой молодец, - ухмыльнулся он. - Ты нашел уже, где жить?
   - Ищу. Господин Блатт распорядился, чтобы я неделю жил в его особняке, вникал в курс дел и вообще узнавал все его привычки и повадки. Но варианты апартаментов я рассматриваю, да. Реально хорошие апартаменты в центре тыщи полторы в месяц стоят.
   - Твоей зарплаты хватит.
   - Еще бы! Тем более Блатт и за еду платит, когда работаешь с ним.
   - Вот и отлично. У тебя будет куча сэкономленных денег - на веселье, отдых и девушек. Уже одиннадцать доходит, пора закругляться, а то меня, наверно, жена ищет.
   Я расплатился, и мы вышли на улицу. Он предложил подбросить меня до резиденции Блатта, и минут через десять мы подлетели к воротам особняка.
   - Ну давай, беги, - сказал он.
   - Да, я пошел. Спасибо еще раз.
   Я протянул ему руку и широко улыбнулся. Он пожал ее и пристально посмотрел мне в глаза. Мы смотрели так друг на друга, сначала немного улыбались, а потом улыбки пропали. Я приблизился к нему и легонько коснулся губами его губ, не зная, как он отреагирует. Не поцеловать его я просто не мог - какая-то неведомая сила словно подтолкнула меня к нему. Он приоткрыл рот, и я обхватил его нижнюю губу, показавшуюся мне такой нежной и сладкой, что хотелось заморозить этот момент. Наконец я отодвинулся от него, посмотрел в его красивые синие глаза и шепнул: "Прости, я не удержался". Он ничего не ответил, а только улыбнулся. Я вышел из левипода и направился к воротам особняка.
   Следующая неделя показала цену тем 4 тысячам, которые мне полагались. От недосыпа я находился в постоянной прострации, иногда не понимая, утро сейчас или вечер. Если бы мне в 22 года иметь хоть половину той энергии, которой Блатт обладал в свои 100... За это время я выучил меню Блатта и черный список клубов и ресторанов, а еще запомнил всех его ближайших родственников и друзей в порядке понижения приоритета. Мы сразу сдружились с его кухаркой Евой, которая называла меня не иначе как "сынуля".
  
   Как мне казалось, Блатт был доволен моей работой: я не допустил ни одного прокола в его поручениях, всегда был у него под рукой, вел себя учтиво и ненавязчиво. Спустя неделю он дал мне отгул, вспомнив, как я ему между делом говорил, что не успел снять себе жилье в городе. Апартаменты я нашел в тот же вечер - они располагались не очень далеко от особняка Блатта. Хозяйка объявила тысячу семьсот в месяц, я попытался торговаться, но тщетно. В итоге мы ударили по рукам, и я стал обладателем контракта на аренду замечательной квартиры с балконом и видом на реку.
   Помню, как я лежал на кровати, наверное, полчаса и смотрел в потолок, наслаждаясь мыслью о том, что жизнь начинает складываться так, как мне хотелось - никакого родительского вмешательства, финансовая независимость, укромный уголок, где я могу быть самим собой. Не хватало только одного...
   - Привет, воришка! - услышал я его голос, когда позвонил. - Никак Блатт дал тебе отдышаться?
   - Привет! Да, сегодня мой первый выходной. Очень много работал всю неделю! И мне понравилось!
   - Добро пожаловать во взрослый мир, детка! Квартиру-то снял?
   - Да, сегодня как раз и снял! Я тебе из нее звоню. Она классная! Шикарная!
   - Конечно, ты же сам ее оплачиваешь. И она тебе будет казаться самой-самой.
   Возникла пауза. Я никак не решался сказать то, что хотел. Открыл рот, но будто что-то держало слова внутри меня.
   - А... - выдавил я.
   - Бэ, - ответил он и засмеялся.
   - А как твоя жена?
   - Ты хочешь вести светскую беседу? Жена в порядке, сегодня она в ночную смену, а я пока...
   - Приезжай ко мне, - перебил его я, и от волнения стало не хватать воздуха, как будто в горле постепенно надувался резиновый мячик. Он не отвечал, и мне показалось, что прошел час, прежде чем я услышал ответ.
   - Хорошо. Сейчас? - в его голосе улавливалось волнение.
   - Да.
   - Хорошо, через полчаса буду выдвигаться.
   Я бросился в душ, хотя принимал его недавно, больно ударился обо что-то коленкой и выругался. Прошло полчаса, затем еще полчаса, но его не было. Наконец раздался звонок, и монитор показал стоящего за дверью человека. Это был он. Я открыл дверь, он вошел и смущенно улыбнулся мне. Мы с ним прошли в комнату, не говоря друг другу ни слова, и встали возле открытой балконной двери, откуда в квартиру задувал теплый ароматный речной воздух, вызывая у меня легкое головокружение. Впрочем, не исключено, что причиной был вовсе не свежий весенний ветер. Я смотрел на него и понимал, что мы с ним хотим одного и того же. И тогда я приблизился к нему вплотную, обнял и прижался к груди, а потом почувствовал его руки у себя на спине. Мы стояли так, прижимаясь друг к другу все плотнее и плотнее, и затем я его поцеловал. Сначала, как тогда, в левиподе - едва-едва, аккуратно, но через мгновение наши губы уже не знали ни кротости, ни робости. Он кинул меня на кровать, снимая с себя футболку. Я помог ему раздеться, не переставая целовать... Сейчас вспоминаю это и осознаю: это был самый сексуальный, самый чувственный момент в моей жизни, когда все предыдущие парни, с которыми у меня что-то было, беспощадно меркли по сравнению с ним. От него исходила невероятная энергетика физического наслаждения, и я навсегда запомнил испытанный тогда страх умереть из-за того, что попросту не смогу выдержать всего объема удовольствия, которым была объята моя спальня.
   После мы долго валялись в постели. Мы оба лежали на спине, глядя на слабое свечение вмонтированных в потолок ламп. Он дышал мне в макушку и водил пальцем по моему животу снизу вверх и обратно.
   - Тебя из-за этого мать выгнала? - тихо спросил он.
   - Да. Мы с парнем остались ночевать у меня, а она приехала раньше, чем надо было.
   - Классика.
   - А твоя жена в курсе насчет тебя?
   - Честно - не знаю. Во всяком случае, ничто не говорит о том, что она в курсе. Я не думаю об этом.
   - Ты давно... ну... в теме?
   - В самой теме, может, и давно, но все мои разы с парнями можно на пальцах одной руки пересчитать.
   - Ты поэтому мне помог?
   - Почему "поэтому"?
   - Потому что я парень?
   - Не потому что ты парень, а потому что сразу увидел в тебе что-то, что меня зацепило.Ты так трогательно и вежливо пытался меня ограбить... Я смотрел на тебя и думал: "Надо же, какой красавчик". И когда ты меня поцеловал в левиподе, для меня это не было шоком. Я про тебя еще в кафе понял.
   - Как же ты живешь со своей женой, если тебя тянет на мальчиков?
  
   - Нормально живу. Мальчиков у меня очень давно не было, а когда чего-то давно нет, то начинает помаленьку забываться.
   - И тут на тебя свалился я, - повернулся я к нему и поцеловал в нос.
   - Свалился, да...
   - Знаешь, а меня бисексуалы почему-то всегда больше привлекали. Я им завидовал, что у них, как бы сказать, кругозор шире. Если ты понимаешь, о чем я.
   - Понимаю. Только не думаю, что я бисексуал.
   - А кто же? Гей?
   - Думаю, да. Гей. С небольшими вкраплениями гетеро. В виде жены и ребенка, - рассмеялся он.
   - Мне бы тоже очень хотелось иметь ребенка, - сказал я.
   - Это осуществимо. Если ты этого действительно захочешь, это реально.
   - Ты думаешь?
   - Абсолютно!
   И у нас закрутилось... Видеться часто не получалось - у меня все время забирал Блатт, у него - семья и работа. Но каждая встреча была для меня праздником, фонтаном эмоций, вихрем экстаза. Редко нам удавалось выбраться погулять или посидеть в баре, и много времени мы на это не тратили - его было так мало, что хотелось посвятить любую минуту только друг другу, чтобы ни одной живой души вокруг. Никогда не знали, когда встретимся в следующий раз.
   Где-то через полгода Блатт поднял мне зарплату. Сам. Ева говорила, что это немыслимо, чтобы он по своей инициативе увеличивал сумму счета. Правда, всего на 700 долларов, но, во-первых, это тоже деньги, а во-вторых, то был акт благодарности и доверия. Похвала от начальника, отменное настроение, да еще и вечером я должен был с ним встретиться... Жизнь била ключом, а я не мог нарадоваться. Тем вечером я ему признался. Не хотел, чтобы он знал, долго ему не говорил, хотя испытывал к нему чувства уже давно, но после второго оргазма он, не сбавляя темпа движений, целовал меня так страстно, и от него пахло настолько вкусно, что у меня вырвалось против воли: "Я люблю тебя! Люблю тебя!"
   Когда он лег рядом и отдышался, я услышал в ответ: "Я знаю. И тоже люблю тебя, как бы мне ни хотелось этого отрицать. Воришка. Деньги украсть не получилось, но ты заполучил мое сердце".
   Подходил к концу год, как я бежал из дома. Однажды мне впервые за все это время позвонила мать. Сначала голос ее отдавал пренебрежением, как будто этим звонком она оказала мне великую честь, однако к концу разговора она вела себя уже совершенно иначе - как человек, осознавший утрату своей власти и влияния над бывшим подопечным.
  
   К тому моменту его жена все узнала. Ну, может быть, не все, хотя о моем существовании ей стало известно. Как он потом мне рассказывал, жена заподозрила неладное сразу, как только у нас с ним начался роман. Я никогда ничего не понимал в женщинах, но чутья им не занимать, это точно! Насколько я знаю, он особо и не отпирался, когда она надавила. Бросить жену и ребенка он не мог, и я с этим не смел спорить. Конечно, я готов был руку отдать за то, чтобы жить со своим любимым, но, с другой стороны, мне не хотелось гневить судьбу, ведь свобода, работа и наличие любимого человека превосходили все мои самые смелые ожидания. Жена не хотела его отпускать не из-за вредности, а потому что сильно любила, и в этом я ее прекрасно понимал.
   Они с женой достигли компромисса: он остается ее супругом, живет в семье, участвует в воспитании ребенка, а она принимает как данность его роман со мной. Так было лучше, ведь ему больше не нужно придумывать глупых оправданий для наших с ним встреч. После этого он изменился, и мне это понравилось - стал более открытый и спокойный, между нами появилась настоящая нежность, которой мне так сильно не хватало, а его взгляд стал таким родным и мягким, что когда он смотрел на меня, хотелось плакать от счастья. Мы стали много времени проводить вместе, подолгу разговаривать. Он не просто превратился для меня в идеал парня, он стал идеалом человека. В нем все было на уровне: внешность, телосложение, чувство юмора, ум, находчивость, надежность. Два-три дня без него, без его голоса и проникновенного взгляда - и я ощущал физическое истощение, упадок сил. Он был не просто нужен мне - он стал смыслом моей жизни. Только мой. К наличию жены я относился более чем спокойно, ведь, в конце концов, она его законная супруга, в отличие от меня. Главное, что он любит меня, и я у него один. Для меня казалось очевидным, что если этого человека со мной больше не будет, моя жизнь закончится.
   Однажды Блатт предупредил меня о предстоящей недельной командировке вместе с ним в Берлин. У меня чуть сердце не выпрыгнуло, когда я узнал, что мой любимый тоже едет в этот город по работе. Целая неделя вместе! Мы были как настоящая пара - с утра до вечера дела, а потом ночь вместе. Мы жили в корпоративной квартире, которую ему снимало агентство. Впервые за полтора года он с приближением полуночи не вставал с постели, не одевался и не уходил. У меня щемило где-то в позвоночнике от невероятного тепла, которое я испытывал каждое утро, когда просыпался в его объятиях.
   Через некоторое время, когда мы уже вернулись обратно, и дни стали идти своим, привычным нам чередом, мы оба поняли, что не хотим жить отдельно. Это было неправильно ни по каким параметрам. Он уехал с семьей в отпуск на две недели, а когда вернулся, то сообщил мне, что объявил жене о разводе.
   Милая моя, не буду даже пытаться описать, насколько я был счастлив, когда мы с ним стали жить вместе. Я и раньше-то не переживал из-за необходимости делить его с супругой, а теперь... Сказка. Конечно, какое-то время он все же проводил с бывшей женой и с ребенком, но для меня это были пустяки. Я даже находил какую-то пикантность в том, что мой любимый - папа, и что после него на планете останется генетическое продолжение.
   - Я тоже очень хотел бы иметь ребенка, - как-то завел я старую тему.
   - Почему? Что заставляет человека, тем более парня, тем более гея, хотеть ребенка?
   - А какая разница, гей или не гей? Вот ты сам раньше не знал, гей ты или нет, а ребенка родил.
   - Родил, но я-то как раз никогда не горел идеей иметь детей. Так получилось. Конечно, это прекрасно, и я люблю ее, но вот чтобы прям хотеть - нет, такого не было. И потом, представь себе практическую сторону вопроса.
   - Зачатие? Секс?
   - Да нет, конечно! Вот представь, что у тебя родился ребенок. Как ты будешь его воспитывать? Бросать работу? Нанимать няню? Мы с тобой живем вместе. Ребенок будет с нами находиться? Не могу сказать, что я категорически против, но это не то, чего я ожидал, когда мы с тобой принимали решение жить вместе.
   - Нет, не обязательно, чтобы ребенок со мной жил. Будет с матерью. Мне достаточно того, что на земле есть кровь от крови моей, мой ребеночек! Я буду любить его больше всего на свете! Его и тебя!
   - Романтик! - он взъерошил мне волосы на голове.
   И я всерьез занялся этим вопросом. Найти маму для своего гипотетического ребенка, которая готова была родить от гея и воспитывать ребенка сама, было нелегко. Эта тема пользовалась популярностью у лесбиянок, но, несмотря на весьма легкую реализуемость, именно этот вариант меня почему-то больше всего отталкивал. В конечном счете я подружился с одной лесбийской парой, которая воспитывала рожденного от гея сына - эти девушки познакомили меня со своей подругой, которая хотела родить ребенка непременно от нестандартного отца. Она, правда, жила далеко, но проблемы в этом я никакой не видел. Мы с ней списались, и через несколько дней она прилетела ко мне. Девушкой она мне показалась весьма ветреной - никак не мог представить ее добропорядочной мамашей. Но я сразу напомнил себе, что добропорядочные матери растят детей в обыкновенных семьях и что для нестандартной задачи решение будет тоже оригинальным. После знакомства мы с ней договорились взять паузу на неделю-другую, чтобы все хорошенько обдумать и решить, готовы ли мы стать родителями нашего общего ребенка. В итоге решение было принято положительное. Худо-бедно акт любви состоялся (да-да, мне хотелось, чтобы все, включая зачатие, было максимально естественным), и через три недели она сообщила, что беременна.
   За этой суетой с ребенком я упустил из виду своего любимого. Он был все так же внимателен и любвеобилен, но я чувствовал, что он изменился. Думаю, как раз с таких ощущений в свое время стали закрадываться подозрения у его жены. Первое, о чем я подумал, был любовник. И что дальше? Следить за ним? Ловить его проколы? Подслушивать разговоры? Я твердо решил, что даже если у него появился любовник, для меня это не будет иметь значения. Он все равно мой! Мой родной... Именно со мной он ложится в постель, обнимает меня, любит. Я это чувствовал!
   На известие о том, что скоро я стану отцом, он отреагировал холодно: "Что ж, ты парень взрослый, все решения принимаешь самостоятельно. Если считаешь, что это правильно, пусть будет так". Я объяснил ему, что появление ребенка никак не изменит нашу жизнь, потому что малыш будет жить с мамой, а на меня ляжет лишь финансовая помощь.
   Помню, как первый раз тебя увидел. Ты была такая маленькая... Я знал, что дети маленькие, но не думал, что они такие крошки. И такие легкие. Тебе было три дня, когда ты попала ко мне на руки. Я втягивал носом твой запах, касался губами миниатюрных сморщенных пальчиков, легонько проводил пальцем по губам, когда ты открывала малюсенький беззубый ротик, и никак не мог выпустить тебя из рук. Не подумай, что я сейчас пытаюсь что-то наговорить на маму, но я был неприятно удивлен, когда увидел, что она к тебе относится спустя рукава. Медсестра рассказывала, что стоило тебе начать плакать, как мама включала соник, и ты засыпала. Она не пыталась тебя убаюкать, укачать, накормить. Соник - и точка. Лишь бы не орала. Кормили тебя медсестры. На четвертый день вас с мамой выписывали. Как раз тогда я собирался улететь обратно домой. Перед выпиской твоя мама подошла ко мне и сказала: "Эрик, послушай. Забери ее с собой. Я не буду ее воспитывать, не хочу. Не люблю ее, она меня раздражает". Я попытался объяснить ей, что это чувство нормально для некоторых матерей, но она и слушать ничего не хотела: "Забирай ее или оставляй тут, в лаунже. С собой я ее не возьму".
   Надо было видеть выражение его лица, когда я заявился домой с люлькой. Он был черный как туча. Но оказалось, это было не только из-за тебя. Умерла его бывшая жена. Я был шокирован этой новостью.
   - Мне передали дочь, - мрачно сказал он.
   - Что ж, хорошо, конечно, - засуетился я. - Куда же ее еще! Разумеется, к нам!
   - К нам... - со злобой прошипел он. - Я столько лет прожил в мечтах быть с парнем, как мы с тобой живем, а тут - пожалуйста! То не было никаких детей, а теперь сразу двое, одной из которых пять дней от роду!
   - Да мы справимся! У нас хороший бюджет, наймем нянь! Вот увидишь, что все будет в порядке!
   Его дочь оказалась паинькой. Я полюбил ее, как свою. Девочке не стали говорить, что мама умерла, - наплели какой-то ерунды про больницу, операцию и сон. Разумеется, она не поверила, ведь ей вот-вот исполнялось восемь лет, большая девочка. Тебя ей представили в качестве сестренки. Она понимала, что ты ей не кровная родня, но она так долго просила у родителей братика или сестричку, что появление крошки в доме стало для нее большой радостью. Я не мог насмотреться, как она играла с тобой, брала тебя на руки, целовала... Чего нельзя было сказать о нем - он стал раздражительным, огрызался на меня, между нами почти исчез секс.
  
   Примерно в то же время меня настигла еще одна беда - умер Блатт. Я восхищался им и где-то даже любил, а потому переживал его кончину тяжело. Старик завещал мне миллион долларов в качестве благодарности за безупречную службу.
   - Представляешь, - ликовал я, - целый миллион! Я теперь смогу взять отпуск на год-другой и полностью посвятить себя девочкам! Как думаешь?
   - Хорошая идея, - без особого интереса ответил он. - Дети тебя любят, и ты не идешь ни в какое сравнение даже с самой лучшей няней.
   Первые полгода, что ты жила с нами, были самыми тяжелыми. Мне очень помогала твоя сестренка, но не он. Он приходил с работы за полночь каждый день, но у меня и в мыслях не было высказать ему хотя бы одну претензию, ведь именно я твой отец, и по моей инициативе ты появилась на свет. Никаких вопросов и обид. А где-то месяца через полтора я узнал, что поздние возвращения домой были связаны не только с желанием покоя от непрекращающегося детского плача.
   Был августовский вечер, когда я гулял с вами по набережной. Мы с твоей сестренкой по очереди катали коляску, в которой ты лежала, посапывая, и играли в названия городов. Я решил пройтись до кафе, где в день нашего знакомства он заплатил за мои вафли. Меня одолевали странные чувства. С одной стороны, он так сильно отстранился от меня, что я готов был отдать половину отведенного мне на этой земле срока, лишь бы снова ощутить его заботу, увидеть ту ухмылку на лице, когда он в очередной раз надо мной подшучивал - не обидно, а нежно, как может себе позволить шутить только любимый человек. С другой стороны, мне было ясно, что его угасшие чувства - это цена, которую мне пришлось заплатить за то, что жизнь подарила мне тебя. Что ж, пусть так, я согласен. Белые полосы имеют свойство заканчиваться. В крайнем случае, он же все равно мой, мы вместе живем, спим в одной кровати. Он давно не занимался со мной любовью, но я довольствуюсь и тем, что просыпаюсь не один в постели. С этими мыслями я дошел до кафе, от которого в реку уходил небольшой уставленный столиками пирс, а за ними сидели парочки... Как бы мне хотелось сейчас очутиться за одним столом с ним! Нет... Нет! Кто это? Кто это сидит напротив него? Женщина... Или это не он? Я стал всматриваться. Любимого человека нельзя не узнать в толпе, даже если смотришь одним глазом в ночи сквозь темное стекло. Это был он. В другой раз у меня бы и мысли в голове не мелькнуло - работа, деловой ужин. Но не в кафе на пирсе! И не в девять вечера. И не в выходной день, когда он сказал, что пошел пить пиво с друзьями! Господи, нет, пожалуйста! Он целует ее. Я слышу ее смех...Я развернул коляску и быстрым шагом пошел прочь. Слезы застилали глаза, я старался не моргать, чтобы твоя сестренка не заметила этих капель...
   Он пришел домой во втором часу ночи, сходил в душ и лег спать.
   Через три дня я подошел к нему, обнял сзади и уткнулся носом в спину. Он коснулся моих рук. "На выходных я видел тебя с женщиной в кафе на пирсе", - шепнул я спокойно.
  
   - Ты за мной следил?
   - Ты же знаешь, что нет. Просто гуляли с девочками по набережной.
   - И все это время ты молчал? - удивился он. - Как еще не лопнул, зная тебя-то!
   - Я был уверен, что ничего серьезного. Просто интрижка.
   - А зачем тогда завел этот разговор?
   - Чтобы не было недосказанности.
   - Ты прав в том, что это интрижка.
   - А почему женщина? Ты что, планируешь брак по расчету?
   - А тебя не смущает, что я много лет прожил с женщиной?
   - Нет, не смущает. Но ты же сам говорил, что ты гей, пусть даже с небольшими вкраплениями гетеро.
   - Ну, вот и считай, что ты видел реализацию этих вкраплений.
   - А то, что между нами пропал интим? А то, что ты меня целуешь раз в неделю в щечку? Дома не бываешь?
   - Эрик, я не твой муж...
   - Да знаю я! Я и не претендую!
   - Тогда и не веди себя, как жена.
   - Я хочу только одно узнать.
   - Спал ли я с ней?
   - Нет. Хотя это тоже... Но нет. Ты не уйдешь от меня?
   - Не уйду.
   Но на следующую ночь он не пришел домой вовсе. Я делал вид, что ничего не происходит, а он делал вид, будто не понимает, что я только и думаю о том, где его носило. Когда его отсутствие по ночам стало систематическим, я вызвал няню, чтобы она посидела с тобой и сестрой, и занялся слежкой. Естественно, он проводил время с ней. Когда они заходили к ней домой, он заметил меня. Шепнув что-то ей и поцеловав в губы, он оставил ее у дверей дома, а сам пошел ко мне таким быстрым шагом, от которого не стоило ждать ничего хорошего.
   - Ты совсем идиот? - прошипел он.
   - Ты с ней собираешься жить? - сквозь слезы вымолвил я, и голос был таким слабым, что я даже себя толком не услышал.
  
   - Быстро пошел домой!
   - Пожалуйста!
   - Я сказал - быстро! Возьми себя в руки и будь мужиком, в какое бы место ты ни давал!
   Он развернулся и таким же быстрым шагом пошел за ней. Девочка моя, как бы я хотел, чтобы ты ничего подобного не испытала... Это нельзя передать словами. Это не просто тяжелое переживание измены. Кажется, как будто все силы земли восстали против тебя и беспощадно, с треском и искрами, ломают и корежат твою жизнь. Тебе хочется кричать, но голоса нет. Хочется плакать, но степень неприятия происходящего так велика, что даже слезы не текут...
   Через несколько дней он вернулся. Позвал меня в спальню и закрыл за нами дверь.
   - Эрик, кем ты стал?
   - Отцом...
   - Нет. Ты стал неврастеничкой. Ты стал бабой, от которой я в свое время сбежал. Где тот задорный Эрик, который сел ко мне в левипод и попросил денег? Когда он успел превратиться в наседку?
   - Ты меня больше не любишь?
   - Где тот Эрик, который отдал мне всего себя?
   - У меня есть дочь, я не могу отдавать тебе всего себя...
   - А она может. Ей не нужны ни дети, ни сопли. Она готова жить для себя и для меня.
   - Да я только для тебя и живу! - разревелся я. - Я с ума без тебя схожу, скулю каждый вечер в ванной, чтобы девочки не слышали!
   - "Чтобы девочки не слышали", - передразнил он меня. - Ты даже говоришь, как наседка. Ко-ко-ко!
   - Ответь, ты любишь меня?
   - Я не могу сказать "нет". Но, думаю, нет смысла говорить, что нам нужен перерыв.
   - Скажи сразу, что уходишь от меня. Не нужно мне перерывов!
   - А ты хочешь это услышать? И уверен, что не пожалеешь?
   - Уверен, что пожалею.
   - Месяц. Пока так.
   Он вышел из спальни, а через полминуты я услышал, как хлопнула входная дверь.
  
   Первые две недели прошли как в дымке. Я не ел, изредка пил, машинально кормил тебя, играл по инерции и плакал. Плакал постоянно. Сойти с ума мне не давали воспоминания о том времени, когда мы с ним были счастливы. Или, может быть, как раз они стали сводить меня с ума? Он был лучшим, что случилось в моей жизни. У меня раньше были молодые люди, но это все равно, что сравнивать спичку с огнеметом...
   За это время он не позвонил, не написал. Жизнью твоей сестренки он тоже не интересовался. Наверное, постоянное нахождение в состоянии стресса и болезненных фантазиях о том, как было бы здорово повернуть время вспять, сделали свое дело - я запутался в мыслях и потерял над собой контроль. Помнишь, как в начале я рассказывал про попытку ограбить его? Я был в отчаянии, а в таком состоянии руководствуешься чем угодно, только не здравым смыслом. И сейчас случилось то же самое. Я пошел к ним. Дверь открыла она. Симпатичная женщина. Или девушка? Неважно.
   - Добрый вечер! Вы к кому? - приветливо спросила она, приоткрыв дверь.
   - Я... Мне...
   - Боюсь, вы ошиблись, - все так же игриво звучал ее голос.
   "Кто там?"
   В дверях показался он.
   - Эрик?! - он округлил глаза, а потом нахмурил брови.
   - Вы знакомы? - удивилась женщина и шире открыла дверь, приглашая меня войти.
   - Да, - растерянно ответил он, - это мой... Это...
   - Я его муж, - сказал я четко.
   Она уставилась на меня, а затем громко рассмеялась.
   -А тут нет ничего смешного, - продолжил я. - Мы живем вместе уже довольно давно и воспитываем двоих детей. Двух девочек.
   Она замолчала. Я ожидал, что она вот-вот развернется и заедет ему по морде, но она посмотрела на меня и сказала:
   - А-а-а, так вот ты какой? Не знала, что тебя зовут Эрик. Да, я в курсе и про прошлый брак, и про детей, и про мальчика. А ты ничего так! Симпатичный!
   Я был раздавлен... Она знала! Все знала! Ноги сами понесли меня к нему, и я вцепился в него, обнял и разрыдался: "Не уходи от меня! Умоляю! Я не буду без тебя жить!"
   Он стоял не двигаясь и не зная, как себя вести.
  
   - Я все сделаю! На все пойду ради тебя! Только не уходи! Мой хороший, мой любимый! Мой единственный! Мой самый лучший мужчина! Только скажи, чего тебе нужно, и я все сделаю! Все!
   - И даже сдашь детей в приют?
   Я оторопел и отодвинулся от него. Неужели он серьезно?
   - Нет, - я был в растерянности, - детей в приют я не отдам...
   - В этом и есть проблема. Мне не нужны они. И плаксивая кухарка вместо молодого страстного парня тоже не нужна. Без обид.
   - Я не кухарка! - заорал я.
   - И к тому же истеричка, - добавил он.
   - Я воспитываю твою дочь! Свою и твою!
   - А я тебя просил?
   - Пожалуйста, умоляю тебя, ну пойдем домой! Там нас ждут наши девочки, наши дочери! Там наш дом! Пойдем? А? Ну пожалуйста?
   Я смотрел на него, не веря, что человек, которого я люблю во много раз сильнее себя, сейчас стоит и ухмыляется мне в лицо.
   - Ну пожалуйста, любимый мой... Ни она, ни один другой человек не будет тебя любить так, как я! Ну пожалуйста, - всхлипывая, бормотал я, когда он стал тихонько подталкивать меня к двери. - Ну пожалуйста... Ты мне очень нужен...
   - А ты мне - нет, - сказал он, и в его голосе прозвучала решимость. - Извини меня. Прости. Мне жаль, что это все вот так закончилось. Я не хотел. Будь счастлив. Насчет дочери свяжусь с тобой потом.
   - Ну пожалуйста... Пожалуйста, - шептал я, когда за мной захлопнулась дверь.
   Какое-то время я просидел у закрытой двери, что-то бормоча себе под нос, а потом поднялся и на словно не принадлежащих мне ногах захромал к выходу. Когда я вышел на крыльцо, то заорал. Я орал так громко и пронзительно, что люди выглядывали из соседних окон. А я орал до боли в горле, до напряжения в глазах. Орал, сползая по каменной колонне, подпирающей козырек входной группы, пока не очутился на земле, сотрясаясь от плача и не обращая внимания на собравшихся вокруг меня людей.
   Последний раз я видел его на прошлой неделе, моя милая. Я знаю, что все закончилось. Весь вчерашний день вы провели с няней, пока я провалялся в спальне, купаясь в воспоминаниях и зарываясь в них все глубже и глубже, будто это помогло бы прорыть ход с той стороны реальности и попасть в зазеркалье, где все по-моему. Я не мог вернуться обратно в действительность. Она мне стала не нужна. Моя жизнь навечно осталась в прошлом.
  
   Я люблю тебя, моя милая, и записал это, чтобы ты хоть немного могла понять мотив моего поступка, пусть это и не оправдание. Будь счастлива, моя девочка. Люблю, очень люблю тебя!"
   Молодой человек в кадре замолчал, вытирая слезы. Потом он встал из-за стола, подошел к разобранной кровати, разулся, забрался на нее, захватив с собой прикроватный пуфик, поставил его прямо на простыни, залез на него, так что голова вышла за пределы видимости в кадре, и спустя несколько секунд оттолкнул пуфик ногой, повиснув в судорогах.
  
   Глава 18.
  
   Экран потух, и в комнате стало безмолвно. Валерия недоуменно покачивала головой, по лицу Тарьи Экман ручьями текли слезы, а Винсент Перре сидел на подоконнике, скрестив свесившиеся ноги, и смотрел в одну точку. Первой тишину нарушила Икуми Мурао:
   - Что это было?
   - Это была первая зацепка, которая позволила нам нащупать истину, госпожа Мурао, - ответил ей Арманду Тоцци.
   - А что с этим парнем? Неужели никто не мог ему помочь? Когда была сделана эта запись? - не успокаивалась девушка.
   - Предположу, - задумчиво произнес капитан, - что в таких ситуациях помочь может только трезвое мышление и вера в будущее. Очевидно, что молодой человек лишился и того, и другого. Запись была сделана давно, много лет назад, госпожа Мурао.
   - А какое отношение это имеет к нам? И к мотивам поступка профессора Мартинеза?
   - Можно сказать, что никакого, - послышался знакомый голос, и из отворившейся двери показалась фигура Филиппа Мартинеза.
   Валерия приоткрыла рот от удивления, и то же самое сделали Сабрина и Перре.
   - Профессор? Я ничего не понимаю, - тихо сказала Валерия, боязливо улыбаясь.
   - Капитан, - обратился к Арманду Филипп Мартинез, - надеюсь, что моя функция выполнена?
   - Да, профессор, спасибо, - обернувшись к нему, сказал Тоцци.
  
   - Вы обещали публичные разъяснения и восстановление моей репутации!
   - Несомненно, это первое, чем я займусь, когда мы выйдем отсюда, - заверил его капитан.
   - А что случилось с госпожой Экман? - встревоженно спросил Перре. - Госпожа Экман, с вами все в порядке? Вы плачете?
   - На госпожу Экман нахлынули воспоминания, - решительно ответил Тоцци за Тарью, - не так ли?
   - Что вы имеете в виду? - удивилась Икуми Мурао. - К ней каким-то образом относится то, что мы сейчас видели?
   - Думаю, об этом лучше спросить саму госпожу Экман, - сказал Арманду, и все посмотрели на Тарью.
   Она провела пальцами по щекам, легонько утерев слезы, потом горько улыбнулась, но глаза ее снова заблестели, и она тихо заплакала. Остальные наблюдали за ней в растерянности. Едва Валерия привстала с места, чтобы подойти и успокоить Тарью, как та подняла глаза, посмотрела на присутствующих в комнате, положила руки на подлокотники, сделала глубокий вдох и заговорила:
   "Да, это видео имеет ко мне отношение. Эрик... Я таким его и запомнила. Сколько лет я не видела этого красивого лица, этих наивных больших зеленых глаз...Мне больше не встречалось человека более милого и беззащитного, чем Эрик. Помню, как первый раз увидела его. Умерла моя мама, и я осталась с отцом, а через несколько дней в нашем доме появился Эрик с люлькой, в которой была новорожденная девочка. Он мне сразу понравился - к таким людям сложно испытывать негативные эмоции. До сих пор не знаю, в какую именно часть его безгранично доброй души влюбился в свое время мой отец, но думаю, что если бы папа узнал его получше... Хотя... Наверное, нет. Я вообще не уверена, что такой человек, как отец, способен на настоящее большое чувство. Я плохо помню это ощущение, что тебя любит твой папа. То, что я запомнила из детства, это осознание своей для него ненужности, обременительности. Уже после смерти мамы я несколько раз слышала, как Эрик осторожно намекал отцу: "Вадим, ты, может быть, сегодня побольше времени проведешь с Дарьей? Она так скучает по тебе! Сама мне говорила". А папа даже не удостаивал его ответом.
   Отец довел мою маму до нервного истощения. Она так сильно любила его, что готова была простить этот роман с Эриком. Думаю, что я бы на ее месте никогда так не поступила. Мы втроем - мама, папа и я - поехали в отпуск в Болгарию. Родители любили кататься на лыжах. Тогда у папы и Эрика был пик романтических отношений, но отец, выполняя свою часть договоренностей, весь отпуск посвятил матери. Они смеялись, шутили, валялись в снегу, он щекотал ее, и каждый вечер они отправляли меня из номера погулять... А в последний день отпуска он объявил ей о своем решении развестись. Я это подслушала. Как так можно? Нет, развод, конечно, стал правильным решением - тот формат жизни, на который мама уговорила отца, был утопией. Но так жестоко и подло сказать об этом маме после двух недель сплошного счастья в горах? Отказываюсь принимать это. Чтобы немного прийти в себя, мама решила сменить обстановку и провести несколько дней у своих родителей в Осло. А полет обратно в Киев стал для нее последним.
   Я не видела и не знала ту женщину, на которую папа променял Эрика, и мой детский разум не мог постичь, почему отца так носит из стороны в сторону: сначала мама, семья и ребенок, потом Эрик и вроде бы тоже семья, а в конце - просто женщина. Сейчас, после просмотра видео, мне становится ясно, что папе было неважно - с кем. Лишь бы без детей, без суеты. Только он. Он, а еще человек рядом, который не имеет никакого багажа и согласен на праздное прожигание жизни. Понимаете, каким был отец? Его жена мертва, любимый человек сходит с ума от непонимания, как себя вести, до дочери нет совершенно никакого дела, зато наш папа неплохо проводит время в компании такой же беззаботной особы, питающей отвращение к спиногрызам.
   Я доставала няню расспросами, почему Эрик заперся в их с отцом спальне и не выходит. Он же голодный! Она говорила, что ему надо побыть одному, отдохнуть, и тогда он выйдет. На третий день забеспокоилась и она и вызвала спецслужбы. А что было дальше, помню плохо. Первую ночь я провела в доме у няни, потом несколько дней ночевала в распределителе, где очень вкусно кормили, ну а потом меня повезли в детский дом, где я провела несколько месяцев. Отец отказался от меня по упрощенной процедуре, а через некоторое время меня забрала приемная семья из Эспоо, о которой я уже рассказывала детективам. Их звали Анна и Матти. Я называла их "мама Анна" и "папа Матти". Мне было известно, что отец жив, но уже тогда я понимала, что меня скорее приютят чужие дядя и тетя, чем родной папа.
   Помните, детективы, я рассказывала, что Матти, мой приемный отец, почти пять лет возглавлял финское представительство Палаты? Занять эту должность ему помог Тим Кравиц, который тогда еще не являлся членом Палаты, но был вхож в их круги и активно лоббировал свою кандидатуру. Кравиц объяснил моему приемному отцу, что успешному прохождению кандидатуры Матти мешала биография, причем не его, а моя. Мне об этом рассказал сам Матти. Мы как-то вечером сидели, ужинали, а папа Матти говорит: "Тарья, дочка, папочка сейчас устраивается на новую работу, и ему понадобится твоя помощь". Он рассказал, что об Эрике, о его жизни с отцом, о папином уходе к женщине и вообще обо всем, что я пережила, никому ничего нельзя рассказывать. Мол, все равно родного отца ты больше никогда не увидишь, вот и пусть будет, словно Вадима Трапицына убили. До того, как возглавить финское представительство Палаты, Матти был директором филиала Единого Архива в Хельсинки, поэтому внести соответствующие изменения в личное дело моего отца и мое в том числе ему не составило труда.
   По мере моего взросления детали прошлого тускнели и путались в голове, мешая отличить реальность прошлого от вымысла и детского воображения. Я была поглощена сначала учебой в школе, потом работой, а затем, с появлением Рику, и вовсе стало казаться, что кошмарное прошлое мне просто приснилось.
   Мой муж - человек увлекающийся. Ему постоянно надо чем-то заниматься! Он даже присяжным в уголовном деле однажды был! И вот пару лет назад Рику загорелся очередной идеей - сделать проект генеалогического древа нашей семьи, начиная от близнецов, и дальше по сучкам и веточкам вниз. Работал он над ним долго, чуть ли не год, наверное, посвящая этому занятию всякую свободную минутку, зато результат того стоил! У каждого члена семьи был свой профайл с биографией, деталями, фото из детства, видео каких-то судьбоносных моментов. Это как книга, которую можно было листать бесконечно! Свои ветви меня не особо интересовали - куда более захватывающим было посмотреть древо рода Рику! Я там видела и госпожу Видау, и Лею, ее дочь, и, разумеется, ту замечательную бабулю, которую Рику притащил на оперный концерт в день нашего с ним знакомства. Степень детализации проекта была просто потрясающая! Когда я листала профайл его брата, Зака Экмана, мой взгляд упал на одну фотографию... Аж в ушах зазвенело! На ней был изображен молодой Зак, какие-то мужчины и женщины - и он. Я долго вглядывалась в лицо, пытаясь вытащить из памяти его образ, но понимала, что сомнений быть не может. С фотографии на меня смотрел папа. Вены набухли от волнения, заболела голова.
   - Эй! Все в порядке? - подошел ко мне Рику.
   - Да, - улыбнулась я. - Скажи, а что это за человек?
   - Ты что, не узнала? Брат мой! Зак! Просто фото столетней давности.
   - Нет-нет, его-то я узнала. Я про вот этого, который слева! - и я ткнула пальцем в отца.
   - Ой, понятия не имею. Ты собралась? Через час выдвигаемся!
   - Рику, а ты можешь спросить у Зака? Пожалуйста!
   - Могу, а тебе зачем? - недоуменно посмотрел на меня муж.
   - Да просто он похож на кое-кого. Вот и хочу понять, это просто совпадение или нет.
   Через какое-то время я напомнила Рику о своей просьбе.
   - А, так я уточнил у брата! Просто забыл тебе сказать, - ответил муж.
   - И? - нетерпеливо спросила я и представила, как сейчас прозвучат слова мужа: "Это какой-то Вадим Трапицын".
   - Представляешь, это, оказывается, молодой Тим Кравиц!
   - Что?! - обескураженно протянула я. - Тим Кр...
   И тут я рухнула в воспоминания. Вот мое назначение высоким судьей три года назад. Вот девять членов Палаты, включая Кравица... Боже праведный, а ведь действительно! Он установил себе новый цвет глаз, но не сумел поменять взгляда. Он изменил контур губ, но голос остался прежним. У него другая прическа, но прежняя жестикуляция. Аккуратная бородка, но не новая манера изъясняться. Лаконичное "Тим" вместо "Вадим", но не иная душа. Разумеется, тогда я не могла его узнать, но он-то меня не узнать не мог... Я же подробно рассказала на собрании Палаты про свое детство и про то, что раньше меня звали Дарья Трапицына, и вообще про все, кроме того, о чем мне давным-давно запретил говорить папа Матти. И ведь после собрания Палаты отец не подошел ко мне, к своей родной дочери, которую не видел много лет. Я даже уверена, что он был в числе тех членов Палаты, которые голосовали против моей кандидатуры на должность высокого судьи - лишь бы свести на нет возможность пересечься со мной еще раз!
   Понимаете, когда пазл сложился, и я поняла, что Тим Кравиц - это мой отец, то не могла поступить иначе. Его так называемая помощь папе Матти в получении должности главы финского представительства Палаты была не случайной - изменив в Едином Архиве биографию своей приемной дочери, папа Матти, сам того не ведая, одновременно изменил и биографию Вадима Трапицына, оставив его персону навсегда в прошлом. Этот ублюдок коптил небо, наслаждался жизнью, купался в деньгах со своей женушкой, в то время как из-за него погибла моя мать, свел счеты с жизнью Эрик, а я, единственная дочь, была выброшена на улицу, как щенок! Мне посчастливилось попасть к маме Анне и папе Матти, но ведь меня могли и не удочерить, и я бы не получила ни образования, ни шанса на счастливую жизнь! А ему не было до этого никакого дела...
   Эта беззаботная женщина, к которой Тим... Вадим... или кто уж он там... Это была Стефани Джефферсон. Она родилась, выросла и отучилась в Штатах, потом ее черти носили по всему миру, и вот с каким-то ветром она попала к нам, в Киев. Потом они с отцом, я так понимаю, переехали в Сидней, ну а под конец своего никчемного существования она была приглашена работать в университет Сан-Паулу. Я все это узнала в Едином Архиве - папа Матти хотя и не работал там уже много лет, но друзья у него остались, а разве он мог отказать любимой дочке в небольшой секретной просьбе покопаться в файлах школьной подружки, чтобы устроить ей ко дню рождения сюрприз...
   Да, это я вышла на Беранжер Пьярд и заплатила ей за помощь мне.
   Мне жалко близнецов, моих крошек, потому что они останутся без мамы. Меня же казнят за убийство, верно? Я в любом случае гарантированно исчезну менее чем через 16 лет, но это время я могла бы провести со своими детьми. Казни не боюсь. Совсем не боюсь. Жалею ли я о том, что сделала? Жалею. Этот кусок говна не стоил того, чтобы обрекать моих детей на жизнь без матери. Простите".
   Когда Тарья Экман закончила, Валерия, в глазах которой стояли слезы, умоляюще сказала:
   - Тарья! Ну зачем же ты так? Неужели просто месть?
   - Просто месть, госпожа Видау. Упоительная, удивительно сладкая на вкус, облегчающая душу месть...
   - Госпожа Экман, - обратился к ней Арманду Тоцци, - прошу вас, поясните мне для протокола одну вещь. Я правильно понимаю, что в то утро латиоид предназначался именно Стефани Джефферсон?
  
   - Правильно, капитан. Я должна была увидеть, как мой отец умирает, истекая кровью. И попросила домработницу, Беранжер Пьярд, подбросить латиоид в кофе этой суки, чтобы она его выпила и сдохла, а подозрение пало на отца. Я пошла ва-банк и выиграла. Как я и ожидала, отца осудили, он подал апелляцию и попал к нам в Квадрат. Я искоса поглядывала на него, уверенного, что сейчас ядро окрасится в белый... Вы бы знали, как сильно я желала ему смерти, как хотела видеть его, орущего в кресле, шокированного, раздавленного! И от удивления и радости даже тихонько шепнула: "Нет...", когда ядро действительно окрасилось в красный. А ведь госпожа Видау спрашивала его, не хочет ли он заявить отвод высоким судьям, и он не заявил, хотя знал, что среди судей находится его дочь, но не мог и подумать, что она пришла не честно судить его, а казнить. Можете себе представить, насколько он был уверен в исходе апелляции в его пользу, что пошел на такой риск! Какая дилемма - заявить отвод и остаться в живых, но взамен признать, что я его дочь, и вытащить на поверхность все те грехи, которые остались далеко в его молодости!
   Одним выстрелом я убила двух зайцев - зайца по имени Джефферсон за то, что разбила Эрику жизнь, и зайца по имени Кравиц за все остальное. Молодец, мальчик, - обратилась Тарья к Лукасу, - если бы не твой острый взгляд, никто и ухом бы не повел. Подумаешь, очередная казнь в Квадрате...
   - Я могу уточнить? - послышался голос Винсента Перре. - К чему в таком случае был весь этот маскарад с задержанием господина Мартинеза?
   - Хороший вопрос, господин Перре, - кивнул ему Арманду Тоцци. - Это была провокация следствия.
   - Для чего? Кого вы провоцировали?
   - У нас было недостаточно улик, - пояснил Лукас, - и мы получили согласие профессора Мартинеза помочь нам, а потом заручились формальной санкцией федерального судьи Уилмы Сальгадо. Нам необходимо было создать правильный публичный информационный фон, чтобы обеспечить себя бесспорными доказательствами, а еще чтобы у госпожи Экман не возникло подозрений, что под нее копают. И мы пустили по всей сети "утку" о том, что якобы следствие не может найти баночку с кремом, куда Филипп Мартинез будто бы попросил Беранжер Пьярд подбросить использованную капсулу латиоида. Никаких подобных поручений господин Мартинез домработнице, конечно же, не давал, он и знать-то ее не знал. Но в итоге мы получили то, что хотели - появилась баночка крема с оболочкой латиоида в ней. И появилась запись, как в тот же день, когда по сети разлетелась "утка", в дом убитых пробралась девушка, чтобы подбросить баночку крема.
   - Этой девушкой была госпожа Экман? - испуганно спросила Икуми Мурао.
   - Нет, - ответил Лукас, - это была не Тарья Экман. Это был человек, без которого госпожа Экман вряд ли реализовала бы свою задумку. Прости меня. Но работа есть работа.
  
   Последние слова Лукаса были адресованы жене. Присутствующие обернулись на Сабрину, которая смотрела в пол и молчала. Затем она подняла на мужа испуганные глаза и то ли со стыдом, то ли с обидой в голосе сказала: "То есть ты все это время знал?"
   "Нет, - ответил ей Лукас, - не все время. Когда в Марселе я навестил свою соперницу по игре в "Иннер-брейкер", она дала мне иглу с файлами, которую попросила передать своему ребенку. Когда я открыл иглу, чтобы узнать имя и адрес этого ребенка... Сабрина, ты можешь представить себе, что я испытал? Помнишь, вскоре после этого я ездил в командировку в Париж? Я слукавил. Я еще раз ездил в больницу к твоей матери, к Беранжер Пьярд. Мне даже не пришлось на нее давить - стоило только сказать, что я твой муж и что именно я веду дело Кравица, и она сама все выложила.
   Перед своим самоубийством твой папа записал то видео, которое мы все сейчас видели, на иглу и отправил Беранжер, чтобы та передала ее тебе, когда сочтет нужным. Как мне рассказала твоя мать, к моменту, когда у нее диагностировали рак, она уже давно думала о тебе, каялась, что так опрометчиво отказалась от своей дочери, оставив ее на Эрика, этого молодого неопытного парня. Беранжер действительно восприняла болезнь как кару, и вместо того, чтобы начать лечение, стала разыскивать тебя, и поиски привели ее в Сан-Паулу. Она рассказала мне, что к моменту вашей с ней первой встречи с тобой уже связалась госпожа Экман, от которой ты узнала и о том, что твои мама и папа тебе не родные, и об Эрике, и о Вадиме. Ты долго не хотела идти на контакт с Беранжер, но в итоге вы с госпожой Экман, одержимые идеей мести Кравицу и его жене, поняли, как можно использовать чувство вины твоей настоящей мамы. Ты предложила Беранжер заслужить твое прощение и доказать раскаяние - устроиться на работу в дом Кравица и Джефферсон и подбросить латиоид Стефани, реализовав задумку госпожи Экман.
   Твоя мать умоляла меня помочь тебе избежать тюрьмы. Конечно, для меня было очевидным, что она скорее умрет, чем на допросах официально подтвердит все то, о чем рассказала мне. Тогда я немного подыграл ей:
   - Беранжер, единственный способ уберечь Сабрину от следствия - это отвести подозрение от Тарьи Экман, бросив его на другого судью. Ты поможешь мне?
   - Да! Все, что угодно, пока еще у меня есть время! - взмолилась она.
   - Но поклянись, что Сабрина ничего не узнает! Поверь мне, она человек импульсивный и если хотя бы о чем-то догадается, все наша помощь пойдет насмарку.
   - Я клянусь, Мечтатель! ђPalabra de honor!
   Голова работала, как компьютер. Цейтнот мобилизует! Я сказал твоей матери, что ей нужно будет дать показания против Филиппа Мартинеза, и она, уверенная в том, что спасает дочь от тюрьмы, согласилась. Человеку, которого от смерти отделяют несколько лейкозных клеток, нечего терять. Ну а дальше дело оставалось за тем, чтобы убедить профессора Мартинеза побыть некоторое время подозреваемым. Сложнее всего было получить формальную санкцию на его псевдозадержание у федерального судьи Уилмы Сальгадо, но прокурору удалось ее уговорить - слишком много догадок против госпожи Экман было к тому моменту, и судья Сальгадо, понимая, что выдает заведомо незаконную санкцию, все же уступила нам. Ее несколько успокоили слова прокурора Брасио о том, что сам Филипп Мартинез выразил готовность помочь следствию.
   Идея с провокацией и баночкой крема принадлежала, кстати, самой судье Сальгадо. Что ни говори, а женщина она невероятно умная и опытная, да и психолог отменный.
   "На следующем допросе скажи, что Мартинез попросил тебя подбросить использованную капсулу латиоида в крем Стефани Джефферсон", - написал я твоей матери через "Иннер-брейкер".
   "Хорошо, Мечтатель! Так надо?"
   "Надо, да. Если детективы найдут эту баночку с капсулой, Мартинезу будет не отвертеться. Это ради Сабрины!"
   "Но не было же никакой баночки..."
   "Уверен, что-нибудь придумается".
   План сработал - в один момент все медиа сообщили, что дело против Мартинеза может развалиться из-за того, что ключевой свидетель недвусмысленно пояснила, как она по просьбе профессора подложила оболочку препарата в баночку крема, а баночки и след простыл. А уже вечером камеры засняли, как Сабрина пробралась в дом, чтобы подбросить туда недостающую улику. Ловушка захлопнулась".
   Тарья засмеялась, и все присутствующие посмотрели на нее. Она бросила недовольный взгляд на Сабрину:
   - Говорила же я тебе, что это провокация! Не могла твоя тупая мамаша сама своими куриными мозгами дойти до того, чтобы отвести подозрение от дочки и бросить его на Мартинеза!
   - Я... я... - Сабрина в растерянности смотрела на Тарью. - Мама мне написала, что ей осталось жить считанные дни, и что перед смертью она хочет обезопасить меня... Она же не знала, что это все...
   - Она была идиоткой, Сабрина, - со злостью сказала Тарья.
   На мгновение в комнате стало совсем тихо.
   - Я вас прошу, - Тарья поднялась с кресла и посмотрела на капитана, - девочка тут ни при чем! Это я все спланировала и просчитала! И это я ее взбаламутила! Умоляю, не трогайте ее!
   - А я не жалею, - сказала вдруг Сабрина. - Мир стал чище без этих двух. И их жизней все равно недостаточно, чтобы окупить смерть моего отца.
   - Помолчи! - крикнула ей Тарья. - Пожалуйста... Вина только моя! Только я должна отвечать!
  
   - Госпожа Экман, - подошел к ней Арманду, - это уже суд решит, чья тут вина. Я официально объявляю вас подозреваемой в убийстве Стефани Джефферсон и последующем убийстве Тима Кравица. У меня нет санкции федерального суда, поэтому задержать я вас не могу, но...
   - Неужели вы думаете, что я куда-то сбегу? - усмехнулась Тарья. - Позвольте мне попрощаться с коллегами. Не уверена, смогу ли я их еще увидеть.
   Она подошла к Винсенту: "Господин Перре, вы чудесный человек! Любите своего сына, малыша Анри! Он у вас уже такой... взрослый".
   "Госпожа Мурао, - Тарья обратилась к Икуми, - у нас не было возможности как следует познакомиться. Я помню вашу апелляцию, как вы сидели у нас в камере в Квадрате. Кто бы мог подумать, что когда-то и вам придется вершить высокое правосудие! Будьте счастливы".
   "Господин Мартинез! Удивительно, какие судьбоносные роли люди могут играть в жизни других, даже не подозревая об этом! Но я не держу на вас обиды. Всего вам хорошего".
   "Госпожа Видау! Вы всегда были для меня примером для подражания. Уверена, что вы бы не поступили так глупо, как сделала я. Мне будет вас не хватать!" - и они обнялись с Валерией.
   - Пойдемте? - вежливо сказал Тарье Арманду.
   - Пойдемте, капитан, - ответила та, а потом обернулась к Сабрине и сказала: - Я люблю тебя, сестренка!
   - Я люблю тебя, сестренка! - послышалось в ответ.
   - Ну все, идемте, - Тоцци аккуратно взял Тарью под руку и вывел за дверь, после чего в комнату вошли двое полицейских, которые надели наручники на Сабрину и тоже повели к выходу.
   - Лукас! - крикнула Сабрина. - Лукас!
   Муж не смотрел на нее. Он стоял возле Валерии и ценой огромных усилий сдерживал себя, чтобы не подбежать к коллегам и не вырвать свою жену из их рук. "Да уведите же вы ее скорей!" - не выдержав, крикнул он полицейским, и как только те с Сабриной скрылись в коридоре, он дал волю эмоциям. Дождавшись, когда первая волна горечи утихнет и парень немного успокоится, Валерия приобняла его: "А я говорила, что детектив из тебя выйдет лучше, чем врач!"
   Он поднял на нее мокрые глаза, и она, мягко, по-матерински улыбнувшись ему, шепнула: "Извини. Поплачь, поплачь".
  
  
   Глава 19.
  
   Спустя две недели Валерия отправилась в Сидней. Целый месяц отпуска! Она стала вспоминать, когда в последний раз позволяла себе такой огромный перерыв в работе. Что? Неужели никогда? Глупости. Просто это было так давно, что уже и не вспомнить.
   За несколько дней до того, как Лея пригласила ее в Сидней, у Валерии состоялся сложный, хотя и предсказуемый разговор с Сакдой Нок. Он долго говорил ей о случившемся с Тарьей, о справедливости, об огромной ответственности Палаты перед людьми, обрекаемыми судом на смерть. Можно подумать, Валерия всего этого не знала...
   - Господин Нок, я очень ценю внимание, которое вы сейчас мне уделяете этим разговором, но не могли бы вы сразу сообщить мне результаты голосования Собрания Палаты?
   - Да, госпожа Видау. Значение Суда Прошлого трудно было переоценить, но даже такие институты, как показал случай с Тарьей Экман, используются во вред. Ни один человек теперь не может быть уверен, что его апелляция рассмотрена справедливо, а истина - установлена.
   - Значит, все?
   - Да. Мне очень жаль. Сегодня единогласным решением Суд Прошлого ликвидирован. В качестве выходной компенсации принято решение выплатить всем высоким судьям годовое жалование.
   - Я вас поняла.
   - Кроме того, Палата решила объявить глобальный референдум по вопросу отмены смертной казни. Если несправедливое наказание имело место аж в Квадрате, то что можно говорить про обычный государственный суд... Нам теперь нечего предложить людям в качестве гарантии правомерности приговора. Так имеем ли право забирать жизнь?
   - Справедливое замечание, господин Нок. Я надеюсь, что если решение об отмене смертной казни будет принято, то это случится до вынесения приговора Сабрине. Девочка не заслуживает смерти.
   - О, госпожа Видау, я не вправе вторгаться в компетенцию органов следствия и суда. Эта юная леди жестоко ошиблась. Возможно, она и впрямь не заслужила такого сурового наказания. В отличие от госпожи Экман.
   - Госпожа Экман уже вынесла себе приговор. Давайте не будем говорить о ней плохо.
   - А я и не говорю плохо. О мертвых, как известно, плохо не говорят. Что ж, не буду вас больше задерживать. И поздравляю с отставкой, пусть и недобровольной.
  
   "Интересно, а что, если мне вообще бросить работу?" - подумала Валерия, глядя сквозь стекло на темно-синюю поверхность океана. Транжирой Валерия никогда не была, а за годы судейства и параллельной работы в университете и в медицинском лаунже у нее на счете накопилось без малого 40 миллионов. Ее мысли прервал звонок капитана Тоцци.
   - Слушаю тебя, Арманду.
   - Госпожа Видау, только что узнал про вашу отставку. Вы в порядке?
   - А с чего бы это мне быть не в порядке? Ничего не сделала, а пять миллионов получила.
   - Профессор, я серьезно! Мы же все видели, как много для вас значил Суд Прошлого.
   - Да все в порядке, Арманду. Правда. Как там Лукас?
   - Парню тяжело. Все в толк не возьму, как у него хватило сил подвести жену под статью, не солгать... Думаю, наш Лукас еще сделает карьеру.
   - Лукас-то? Еще бы. А я говорила!
   - Что за гудение? Вы в левиподе?
   - Да. Направляюсь к дочке в Сидней.
   - Тогда хорошего полета!
   - Спасибо, Арманду. Поддержи Лукаса, не бросай его. Он нуждается в друге.
   - Так же, как госпожа Экман нуждалась в вас?
   - О чем ты?
   - Да ладно вам, - засмеялся капитан, - я же не совсем идиот! Перед тем, как я ее задержал в Квадрате, у вас были такие долгие объятия... Это же вы передали ей латиоид, который она приняла в камере?
   - Арманду, ты большой мальчик.
   - Большой, большой. Вы всегда, что ли, его с собой в сумочке носите?
   - Да. Если бы ты столкнулся с таким количеством жизней, судеб и смертей, как я, то тоже носил бы латиоид с собой.
   - То есть вы сейчас летите, а у вас в сумочке латиоид?!
   - Разумеется. Как только я отдала его Тарье, раздобыла другой. Это как последняя пуля для себя - всегда в заначке.
  
   - Да-а-а, хотя бы в этом вы закон не соблюдаете! А то вечно вся из себя такая правильная!
   - Подумаешь! Ну, найдут его у меня. Ну, отсижу я месяц в тюрьме - велика беда! Ты лучше язык за зубами держи.
   - Не переживайте, я вас не выдам. Долго там пробудете, в Сиднее?
   - Не больше недели.
   - По дочери соскучились, наверное?
   - Еще бы! Она замуж выходит. Собственно, поэтому и еду туда.
   - Поздравляю! Еще немного - и станете бабушкой!
   - Еще раз услышу "бабушка" в свой адрес - стукну больно!
   - Удачной дороги! - улыбнулся капитан.
  
   ***
   "Скользкая дорога"
   2017, D_Kart
   Особая благодарность wal
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   219
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"