Около полуночи я вышел покурить. Захотелось, знаете ли, глотнуть свежего воздуха. Заодно сторожка проветривается, а то уже синяя от дыма, телевизора не видать. Стою, дышу через сигаретку, прислушиваюсь. Ночь совсем тихая, только собака где-то далеко-далеко лает.
Забыл сказать, надрываюсь я в автопарке ночным директором, сторожем то бишь. Работёнка не ахти какая, но не в мои годы харчами перебирать. Опять-таки, не тяжело, только тоскливо. Все развлечения--курево да телек.
Между нами говоря, парку настояшая охрана положена. Да только где денег взять; вот и держат таких, как я. И на том спасибо. Хотели собак завести, но я воспротивился; не люблю их с детства, сам хуже собаки. И вообще: заборы высокие, не всякий перелезет, если машиной подъехать--видно будет.
Уже докурил, собрался возвращаться, вдруг слышу: что-то вроде звякнуло в том углу, где наши "Вольво" рядком стоят. Через минуту ещё раз, тихонько так. Ситуация: и пойти проверить страшно, и здесь ждать тоже страшно. Постоял немного, зашел в сторожку, взял монтировку. Она у нас постоянно в углу стоит вместо оружия. Пошёл осторожненько через двор. Темень ужасная, ничего не видать. Меня, однако же, тоже не видно. Молю Бога, чтоб никакая косточка не хруснула. К темноте попривык и вижу: у автобуса, который утром в Крым отправляется, багажник открыт и кто-то копошится внутри. Стаю так, чтобы путь к отступлению перекрыть и говорю посуровее:
--Ты чего это там?
Дернулся он с перепугу, головой о крышку, аж звон пошёл.
--Ты что делаешь?
Он идёт прямо на меня--высокий, худой, перегаром разит, сюда слышно.
--Я...ничего.
Дрожь его бьет, то ли от страха, то ли ещё чего. Озирается по сторонам: справа забор почти вплотную, слева я проход перекрыл.
--Зачем багажник открыл?--спрашиваю уже уверенее и с места не схожу.
Вдруг он как заорёт.
--Пусть! Да! Они на море катаются, а я... А у меня... Из чего было, собрал... Пусть их, сволочей, разнесёт!
Он махнул рукой и ринулся прямо на меня.
--Ану-ка, пусти меня, дядя, покуда цел!
Он много моложе меня и проворнее, да только, наверное, монтировки в темноте не разглядел. Поднял я её и опустил прямо на голову.
--Эх, дядя,--выдохнул он и упал ничком.
Стою над ним ошалело, закурил А тот не шевелится. Переворачиваю на спину: мать родная, глаза закатились уже. Во, думаю, влип. За что ж такое наказанье...
Делать нечего, дай, хоть погляжу, что он в багажнике начудить успел. Вот ключ на асфальте валяется, должно быть, покойник его с собой притащил. А вот что-то вроде мины, лежит себе на дне, тряпкой прикрытая. Здорово пришлось повозиться, спичками пальцы пообжигал пока рассмотрел. Ничего вещь, нормальная, добротная. Я в армии с минами дело имел, представление какое-никакое осталось. Покойничек-то, по всему видать, с головой был. Что же это его так... К мине часовой механизм приделан, на четверть восьмого выставлен. Всё привильно: в это время автобус подъезжает на погрузку. А раньше в багажник никто заглядывать не станет. Только народ начнёт рассаживаться, она и сработала бы. Вместо солнечного пляжа гуляй Вася поближе к Солнцу.
Посмотрел на мину ещё разок, прикрыл тряпкой; чуток посидел, перевёл дух. А затем начал того парня в багажник запихивать. Замучился совсем, пока затолкал всего и запер на ключ. В самом деле, до четверти восьмого никто сюда не глянет. Осталось лишь на рассвете оглядеть хорошенько--не закровил ли чего.