Дочкины джинсы протерлись в самом таком месте. Вот в самом таком, понятно? Сначала было как будто незаметно, но после стирки мама рассмотрела внимательно, просунув по пальцу в каждую дырку.
- Ты что, жуешь их, что ли? - спросила с прищуром. - Как ты так ходишь, что - вот такое, да в таком месте?
- Хочешь сказать, что у меня толстая жопа? - тут же огрызнулась Машка.
Мама на явную грубость не ответила, только тяжело вздохнула. Специально очень тяжело вздохнула. И сказала:
- Теперь придется ставить заплатки.
- Какие заплатки, какие заплатки? - снова взвилась Машка. - Тут не ставят заплатки! Это же натирать будет! Неудобно же, блин! Никаких заплаток, ты чего! Я лучше так ходить буду!
- Так? - мама пошевелила пальцем, торчащим из дыры. - И это ведь совсем новые джинсы...
А Машка виновата, что ли, что такие стали делать хлипкие джинсы? Что чуть походишь - и вон, две дырки сразу. Слева и справа. Да в таком месте. Она, правда, что ли, толстая такая? Лодыжки, вроде, худые. Сухие такие лодыжки. Сапоги нормальные просто никак не купить. Пока все перемеряешь... И все равно потом нога, как пестик в ступе. И краем сапог натирает ногу и рвет напрочь все колготки, которые надеваются под штаны в холодное время.
- С заплатками не надену, что хочешь делай, - сказала она и закрылась в своей комнате, громко хлопнув дверью.
Мать, прямо как дура какая-то... Вот кто сейчас ходит с заплатками? Как вообще можно ходить с заплатками? Как подумать даже можно, чтобы ходить с заплатками? Это раньше делали всякие заплатки, потому что джинсов на всех не хватало. А теперь этих джинсов - завались. Иди и покупай. И никаких тебе проблем. И любые фасоны, цвета и размеры.
Она закрыла уши большими черными наушниками и пустила музыку со случайным выбором. В наушниках то глухо бумкала бас-гитара и сипел про смерть всем на свете рок-певец, то вдруг играли аккордеон и флейта, а Хелависа пела какую-то ирландщину, то откуда-то прорывался одинокий голос давно умершего барда, то вдруг, до мурашек по коже, до сладкого томления в животе нежно-нежно "О-о-о, гёрл"...
Очнулась от того, что мать стаскивала наушники и что-то кричала ей в лицо. А-а-а... Батя, блин, приехал. Сейчас снова будет внушение и всяческое моральное давление.
Отец с серым усталым лицом поставил посреди комнаты стул и сказал строго:
- Садись, Мария.
Потом полистал дневник, вздохнул, прямо как мать, и начал говорить. Он говорил, что она уже должна понимать свой возраст и свое время. Что скоро конец школы, и уже надо как-то определяться. И пусть она не думает, что ее оценки школьные что-то ей дают, вроде знаний или бонусов при поступлении. На самом деле, говорил отец, она сама по себе никто, и звать ее пока никак. То есть, звать ее его дочкой. Вот за это, за уважение лично к нему, ставят ей терпимые оценки и не дергают родителей на ковер к директору школы.
- Ты хочешь сказать, что я дура, что ли? - насторожилась Машка. - Ты это вот мне прямо так и говоришь, да?
- Ну-у... Не то, чтобы совсем дура. Но, скажем так, не очень умный пока ребенок, - осторожно ответил отец.
- Спасибочки за науку, - заверещала по-дурному Машка, поклонилась в пояс и снова хлопнула дверью, услышав только вдогонку удивленное отцовское:
- Чего это она?
А она уже нажимала кнопки на телефоне. Вот сейчас она сделает все, что давно хотела. Вот сейчас. Она звонила Ваське из их класса, который на переменах всегда смотрел на ее грудь. В глаза не смотрел, паршивец. Все они козлы и паршивцы...
- Васечка, миленький, а что ты делаешь? - затараторила Машка, дождавшись ответа. - А пойдем сейчас со мной гулять?
Васька был какой-то злой. Наверное, уроки делал, как дурак последний. Он угрюмо сказал:
- Не пойду. У тебя изо рта воняет, - и отключил свой телефон.
- Да, - сказала Машка стене напротив. - Да, я дура с жирной жопой. И у меня воняет изо рта.
И ей стало так саму себя жалко, так нестерпимо жалко, что она распахнула окно, встала на подоконник, поглядела на тротуар далеко внизу...
И прыгнула.
Столбиком.
Солдатиком.
С визгом, сразу оборвавшимся.
Это сверху тротуар выглядел очень и очень далеким, как почти из иллюминатора космического корабля. А снизу если смотреть - всего-то третий этаж.
Машка сломала ногу. Это было так больно, что кричать она уже не могла. Горло перехватывало. И еще, опрокинувшись навзничь, она стукнулась головой. И получила оттого легкое сотрясение головного мозга.
И вот пусть это звучит смешно, но все у нее сразу в жизни наладилось. Наверное, все же, в голове что-то щелкнуло и перемкнуло. Или еще как.
Ногу замотали и заклеили белым тяжелым гипсом. Джинсы на такое не лезли. Она теперь носила юбки.
- Какие у тебя ноги спортивные, - восхищался Сашка из соседнего класса, который, оказалось, жил в том же самом доме.
И как они раньше-то не познакомились - вот что странно!
Мама нашила ей юбок самых разных, потому что было из чего.
Отец сидел возле ее кровати, молча похлопывал по руке. Весь такой потерянный, жалкий. Машка плакала от жалости к нему. И говорила, что любит его и маму. И он тоже плакал.
И все плакали.
И было им от этого хорошо.
А Васька пришел в гости самым первым из всего класса. Это когда она еще лежала в больнице. В первую же неделю. Он пробурчал, что был дурак, что его просто заманали своими звонками всякие истерички, что он просто вот не узнал по голосу, кто звонит. А на самом деле она классная девчонка, и музыку она слушает просто отпадную. Про ноги он тогда ничего не говорил, потому что она еще не вставала. А на грудь смотрел. В глаза-то стыдился, паршивец.
...
Через много лет Мария Афанасьевна спрашивала себя: а вот если бы не прыгнула она тогда из окна - получилось бы все, как получилось? То есть, нормальное окончание школы - бегать по лесам и дискотекам с ноющей от нагрузок ногой было трудно, пришлось сидеть дома и читать учебники.
Поступление в ВУЗ. В тот самый, кстати, куда и Васька поступил. На соседний факультет, на юридический.
Карьера. Семья. Не с Васькой, ну, так никто же никому ничего и не обещал.
Дочка вот у нее - красавица.
Кстати, о дочке.
Мария Афанасьевна поправила очки, рассматривая дочкины джинсы, протертые ровнехонько между ногами. Сунула палец в дырку, пошевелила им показательно:
- Ты, что, жуешь их, что ли? Ну, кто же так ходит?