Работа приносила Артуру настоящее удовлетворение. Потому что, с одной стороны, это было нужное дело, которое нужно. Вот именно так - нужное, потому что нужно. А с другой, ему просто самому нравилось делать это дело. Всегда казались странными эти страдающие новые Вертеры и Вертерши, которые жаловались, как они устают от работы, какая она у них бесцельная и никому не нужная, их работа, как они ждут с нетерпением каждой пятницы, а особенно - отпуска, чтобы хоть на несколько дней, хоть на совсем немного вырваться, уехать от это проклятой никому не нужной своей работы.
Ему же работа нравилась.
После работы он писал фантастические рассказы. У него даже были публикации. Рецензенты говорили о яркости и образности, а также о живом языке.
"Еще бы не образность!" - думал он. - "Почти все с натуры. Или из снов".
В рассказах стаи хищных кошек охотились на собак. Или одна кошка, но очень большая - тигр, например. Этот тигр таскал собак прямо из лагеря путешественников, в котором пахло оружейной смазкой, и горел костер. Ну, понарошку, конечно... Все написанное было его фантазией.
У самого Артура животных не было. Кошку он не заводил, говоря, что просто жалко животное, которое будет ждать его целыми днями с работы. Ну, а собаку - по той самой причине, по которой писал такие рассказы.
Понимая, что это может быть не совсем нормальным, он стал сам для себя психотерапевтом, внимательно изучая собственное прошлое, и разыскивая в нем корни причин. Не ходить же к этим шарлатанам на беседы? Чем он хуже их, если прочитает те же книги?
Ему было восемь, когда поздно вечером зимой он возвращался домой от друга. Снег был белый-белый. Небо - черное. Под фонарными столбами светились падающими снежинками круги света, вокруг которых, казалось, было еще темнее, чем во всем остальном поселке. Рычание за спиной остановило и заморозило. Он тогда был маленьким, и очень боялся больших собак, которые головой своей почти доставали ему до плеча. Собака снова зарычала где-то на границе темного и светлого. Наверняка, это была соседская овчарка. Наверняка, она вырвалась, сорвалась с цепи. И теперь просто так, сама по себе бегала по улице, облаивая редких прохожих. Если собака рычит, надо остановиться, замереть на месте, и даже не дышать, чтобы не раздражать ее. Вот он и стоял, ждал, когда собака уйдет. Но она бегала все время где-то рядом, и начинала рычать на любое движение. Напряжение нарастало. Наконец, поняв, что переждать опасность нельзя, он закричал от бессилия и страха и кинулся со всех ног вдоль улицы к своему дому. Он бежал, топал подшитыми тяжелыми валенками, с трудом и громко дышал. Казалось, вот сейчас, вот уже прямо сейчас на плечи обрушится тяжесть, огромная овчарка уронит его на снег, а потом будет валять, рвать одежду, кусать за руки, которыми он будет прикрывать лицо. Наконец, вцепится в лицо, прокусывая щеку...
Артур уже чувствовал вкус крови во рту. Это все равно, как разбить нос и ходить, задрав лицо кверху. Тогда тоже во рту вкус крови. И еще если поцарапаешь руку, то языком слижешь кровь, чтобы... А для чего слизывают кровь?
Ноги не выдерживали, и Артур, обернувшись, упал спиной вперед в высокий сугроб, выставив руки вперед и крепко зажмурившись. Потом были долгие минуты, в ходе которых он боялся открыть глаза. Он понимал, что овчарка где-то рядом. Она притворяется, просто играет с добычей. И она ждет, когда он откроет глаза, чтобы показать ему свои зубы, свою пасть, напугать еще больше перед первым укусом.
Потом он открыл глаза и опустил руки. Никакой овчарки не было. И никого не было - то есть, никто не видел, как он бежал. И никто не догадается, как он боялся большой страшной овчарки. Домой Артурчик, как называла его бабушка, тогда пришел почти вовремя.
И еще был случай. Но это уже лет в двенадцать, что ли. Соседи держали собаку в сарае. В сарае, который одной стеной выходил на улицу. Вот по этой стене, как и по забору, стучали, пробегая, мальчишки. Было смешно слышать, как беснуется какая-то большая псина, надежно и крепко запертая внутри.
А однажды они бежали, тарахтя палками по доскам забора, и именно в тот момент сосед выпустил огромную рыжую псину побегать по двору. Пес прыгнул с места, перелетев забор и грузно встав на все лапы прямо перед компанией "партизан" - они как раз в войну играли. Все кинулись врассыпную, а на Артура напал какой-то столбняк. Ноги совершенно не хотели двигаться. Он только и успел, что вытянуть вперед руки, защищаясь. Рыжий солнечный пес дернул головой и тут же отскочил назад, а потом, услышав голос хозяина, потрусил во двор, оглядываясь на ходу. Как бы удивляясь тому, что сделал. Из руки, из трех глубоких ран текла кровь. Она часто капала прямо на пыль под ногами, сворачиваясь в черные шарики. Артур поднял руку повыше и пошел домой. Он не плакал, был как замороженный. Дома мама, дав для порядка подзатыльник, залила раны йодом, держа руку над ванной. Даже больно не было, вспоминал позже Артур. А она тогда завязала какой-то тряпкой и сказала, что можно гулять дальше.
Это уже потом стало модно и правильно делать уколы от столбняка, ходить на сорок уколов в живот от бешенства. Иногда Артур думал, что сорок уколов в живот - это ведь гораздо страшнее, чем один укус. И что ему, выходит, даже в чем-то повезло. Только шрамы остались небольшие. И большой палец теперь чувствовал хуже, чем остальные.
Вот до этих воспоминаний Артур дошел в своих собственных изысканиях. То есть, выходит так, что все его рассказы и фантазии о том, как кошки убивают собак - это все из детских ярких впечатлений и страхов.
Теперь он уже не боялся больших собак. А чего их бояться? Он, по существу, работал с ними. У него было такое специальное ружье, в которое он заряжал шприц. Потом подбирался метров на пятьдесят, прицеливался, медленно тянул спусковой крючок, затаив дыхание. Выстрел, взвизг, а потом надо просто немного подождать, пока собака успокоится. Совсем немного подождать. Это была гуманная смерть - ни страшных болей, ни раздробленных конечностей - ничего, что бывает от простой пули.
Напарник Артура рассказывал, что раньше они стреляли из мелкашки, стараясь попасть в глаз или под ухо. Иногда на одну собаку приходилось тратить пять и более патронов. Все это время она старалась убежать. Лаяла, выла, визжала, отбегала, а напарник, уже пожилой Саныч, должен был ехать за ней, выжидать момент, и снова и снова стрелять.
Каждую собачью тушку Артур аккуратно заворачивал в специальный черный пакет. Правда, обязательно отрезал правое ухо. По этим ушам он вел учет, и по их предъявлению с ним расплачивались.
Это была нужная работа. Если бы не Артур и не Саныч, собаки просто вытеснили бы людей из города. Эти собаки... Они же бегают стаями, лают, охраняют "свою" территорию, роются в помойках, переносят бешенство, пугают всех, могут наброситься. Могут, пока не приезжают Артур с Санычем. Обычно всю стаю отстрелять сразу не удается, потому что городские собаки очень хитрые. Они разбегаются после первых же выстрелов, оставив два тела на дороге. Приходится отмечать на карте место встречи со стаей, а потом не раз и не два "навещать", чтобы закончить свою работу.
Артур на кухне вечером рассказывал другу, как пришел к этой работе и откуда все идет. Что с детства, оказывается, был напуган и обижен собаками. И надо, мол, так сделать, чтобы дети теперь никогда такого страха больше не испытывали.
Друг выслушал внимательно, подливая водку, и спросил вдруг:
- Слушай, Артур, а люди тебя в детстве не обижали? Вот - никогда-никогда? И просто - в жизни?
Артур неторопливо обдумал вопрос, вспомнил некоторые случаи из детства и уже из взрослой жизни и солидно ответил:
- Было дело. Обижали.
- Так, выходит, если тебе дать сейчас такую работу - в людей стрелять, то...
Артур пожал плечами:
- А что такого? Работа есть работа. Тем более, если она полезная для города и общества.
- Ну, вообще-то - да, - согласился друг и налил по пятой. - Раз платят - это, значит, нужная работа...