Карманов Константин Николаевич : другие произведения.

Современный производственный роман с прологом и эпилогом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Нацпроект - Столичный политтехнолог берётся руководить сельскохозяйственным инвестиционным проектом в глубинке. Прекрасная фактура. Местами смешно, местами грустно, но точно не скучно.

  Константин Николаевич Карманов
  
  
  НАЦПРОЕКТ
  Современный производственный
   роман с прологом и эпилогом
  
  Всё описанное в этой повести является абсолютным вымыслом автора. Все совпадения с реальными людьми и событиями случайны. Автор убедительно просит читателей не искать никаких параллелей с реальной жизнью.
  
  Прямая речь и размышления персонажей повести иногда содержат ненормативную лексику. Если уважаемому читателю это непереносимо, уважаемый читатель может книгу отложить и не читать. По-другому автор не мог. Как писал Булат Окуджава,
  каждый пишет, как он слышит,
  каждый слышит, как он дышит,
  как он дышит, так и пишет,
  не стараясь угодить...
  Так природа захотела,
  почему - не наше дело,
  для чего - не нам судить.
  Посвящается светлой памяти моего покойного отца Николая Владимировича Карманова, который всегда был и остаётся для меня недостижимым образцом человеческой порядочности и трудолюбия.
  
  
  Сначала шумиха, потом неразбериха, потом поиски виновных, затем наказание невиновных и, наконец, награждение непричастных.
  
  Научный фольклор (приписывается академику В. М. Глушкову)
  
  Пролог
  
  Весна 2007 года не была ни ранней, ни поздней. Всё происходило ровно в положенные календарные сроки.
  На душе было славно и спокойно. Вчера Костя договорился с хозяином компании о своём уходе на приемлемых для себя условиях. Разговор с Хорьковым прошёл неожиданно легко. Возникло ощущение, что хозяин, которого за глаза все, естественно, называли Хорьком, испытал некоторое облегчение и тихую радость, когда услышал, что Костя хочет уйти. Единственное, что немного портило картину, это нежелание хитрого Хорька отпустить Костю совсем и сразу. Наговорив айсберги лживых слов, хозяин добился согласия не выпускать информацию о Костином уходе в окружающее пространство, освободил его практически ото всех обязанностей, в том числе и от обязательного ежедневного присутствия в офисе, и оставил только осуществление внешних связей, которых в силу абсолютной закрытости компании было чертовски мало. Платить за эту имитацию деятельности он предложил три тысячи долларов в месяц и оставил в Костином пользовании недорогой, но вполне приличный корпоративный седан бизнес-класса. За это в глазах бизнес- и пиар-сообществ Костя должен был закрывать в компании позицию директора по корпоративным связям.
  Попридуриваться у Хорька ещё какое-то время было вполне
  допустимо, поскольку никаких идей или предложений другой работы всё равно не было, уходил в никуда. Можно было спокойно, не торопясь привести мысли в порядок и решить, чем дальше заниматься или уже ничем не заниматься и устроить себе ранний выход на пенсию. Однако и засиживаться у Хорькова больше чем два-три месяца было нельзя, можно было докатиться до унизительного положения приживалки.
  Думать о ранней пенсии не хотелось. Всего сорок пять лет, ещё молодой, здоровый и активный во всех отношениях мужик. Хотя возможность не работать при некоторой минимизации своих потребностей и введении ограничений в семейном бюджете уже была. Нора на старость лет в виде хорошего дома на берегу водохранилища в ста семидесяти километрах от столицы была построена, да и кормушка из сети маленьких магазинчиков в районе той самой норы и небольшого рекламного агентства не пустовала.
  С рекламы когда-то всё и начиналось, хотя, если быть точным, всё начиналось с частного авторемонта. Когда Костина жена Светка родила двойняшек, авторемонт пришлось бросить и по вечерам заниматься частным извозом, чтобы добыть денег на еду, витамины и массажисток, необходимых семье. В рекламный бизнес Костю затянуло в непонятном девяностом.
  По образованию инженер-механик, перспектив в профессии он не видел никаких. Против возврата в частный авторемонт категорически возражала жена, да Костя и сам понимал, что постоянно общаясь со слесарями, сварщиками, кузовщиками, малярами и прочими нужными людьми, включая клиентов, которые были чем богаче, тем бескультурнее, он скоро полюбит русский шансон и для связки слов станет, сам не замечая этого, постоянно употреблять известные русские артикли "бля" и "нах". Поэтому когда старые Светкины приятели по студенческим гулянкам, выпускники столичного архитектурного института, люди в равной степени креативные и сумасшедшие, предложили Косте место водителя в недавно созданной при одной молодой бизнес-структуре рекламной службе, он не думая согласился.
  Водителем Костя проработал месяца два, а потом начальник рекламной службы предложил ему сразу возглавить отдел по связям с телевидением и радио. Было страшно браться за совершенно незнакомое дело, но Костя благодаря моральной поддержке жены решился, и как-то оно всё получилось.
  Это были забавные времена, когда никто толком не понимал, что происходит и как надо работать в новых экономических условиях. Профессионалов не было нигде и ни в чём. Те, кто добивался успеха, добивались его исключительно за счёт своей энергии и сообразительности, активно набивая шишки и по ходу дела обучаясь азам профессии за счёт своих клиентов. Вот и Костя прошёл курс молодого бойца за счёт той бизнес-структуры, резвился на их деньги и кое-чему научился.
  Теперь этой бизнес-структуры уже нет. Хозяин её, бывший олигарх, осуждён на длительный срок заключения, и вряд ли его скоро выпустят, активы отобраны и переданы в государственную корпорацию, а начальник рекламной службы теперь большой человек в команде президента, отвечает за внутреннюю политику. Что ж - молодец, хорошо учился, пока тратил заработанные зеком-олигархом денежки.
  Начальником отдела по связям с телевидением и радио Костя проработал около полугода, чему-то научился, оброс кое-какими связями и решился создать с теми самыми креативно-сумасшедшими дизайнерами-архитекторами своё частное рекламное агентство, которое быстро стало одним из первых на рынке и по номеру, и по мастерству. Кроме того, за командой тянулся шлейф - "те самые ребята, которые сделали ту самую первую масштабную рекламную кампанию в этой стране", так что от клиентов отбоя не было. Сейчас, после семнадцати лет в рекламном и пиар-деле, Костя с тёплой улыбкой вспоминал, что они тогда вытворяли, как они резвились за счёт ничего не понимающего отечественного клиента. Это был настоящий пир духа. Щенячий визг и брызги шампанского.
  Агентство активно развивалось вместе с общим развитием рынка, работать было интересно, доходы позволяли быть гордым. Костя даже отказался от многочисленных предложений по перепродаже эфирного времени на телевидении и рекламных площадей в печатных средствах массовой информации. Это казалось тупым торгашеством. Ничего интересного: оптом купил - в розницу распродал, с телевизионными и газетно-журнальными функционерами поделился. Интересен был креатив, интересно было управление массовым сознанием, когда после их рекламных кампаний народ выстраивался в огромные очереди за какими-нибудь акциями или бросался открывать счета в новых коммерческих банках.
  Профессиональная усталость пришла через семь лет, стало вдруг скучно. Чем профессиональнее становились сам Костя и его бойцы, тем меньше творчества оставалось в работе, оставалось одно ремесло. Спасательный круг в виде старого университетского товарища, который пришёл и попросил сделать ему выборы, Господь послал в девяносто седьмом. Костя подумал и решил, что если рассматривать акт голосования как акт покупки светлого будущего, как избиратель его себе представляет, то выборная кампания ничем не отличается от рекламной, и согласился. Так начался новый этап жизни под названием "выборные технологии", или, как метко сказал кто- то из коллег, "политический маркетинг".
  Выборы приятеля, несмотря на его низкие стартовые позиции, Костино агентство выиграло оглушительно, и пошло-поехало на следующие девять лет. Жизнь текла сытно, интересно и динамично. В отличие от рекламы, избирательные кампании давали больше морального, да и материального удовлетворения потому, что имели чёткие временные рамки и ясный результат, не подлежащий расширенным толкованиям. У заказчиков, как правило, не было возможности обесценить Костину профессиональную победу, как это часто бывало в рекламном бизнесе, когда при подведении итогов проведенных кампаний начинали звучать самодовольные заявления, что полученный результат - это не заслуга рекламщиков, а это потому, что наш банк, наш товар или наша услуга самые лучшие.
  Однако рано или поздно всё заканчивается, закончились и выборные баталии, и отнюдь не по Костиному желанию. Новый президент и его команда, выстраивая в стране вертикаль власти как они её понимали, тихо удавили институт выборов до приплинтусного состояния назначения на выборные должности своих людей, лично им преданных и начисто лишённых собственного мнения. Участвовать дальше в этом псевдополитическом балагане было неинтересно; денег политтехнологам, от которых по большому счёту перестало что-либо зависеть, стали платить гораздо меньше. Возвращаться к обрыдлому рекламному ремеслу не хотелось, но и на пенсию было идти рановато.
  Первое, что Костя сделал, считая себя толковым менеджером, это распустил среди знакомых более-менее крупных предпринимателей информацию о том, что он свободен и ищет себе применение в каком-нибудь масштабном, достойном себя проекте. Все без исключения знакомые бизнесмены непрерывно ныли по поводу удушающего кадрового голода: кругом, мол, одни дураки и воры, совершенно не на кого опереться. Это вселяло надежду, что Костю станут рвать на части, а он будет гордо выбирать самое лучшее, интересное и выгодное предложение.
  Однако почему-то так не случилось. Не получив за полгода ни одного предложения, он с тоской осознал, что он со всеми своими способностями и энергией никому не нужен. Почему не нужен - он не понимал. Складывающаяся картина сильно не соответствовала нытью про кадровый голод, банальной логике и здравому смыслу. Начала подкрадываться депрессия, Косте стало казаться, что, видимо, есть в нем некая, незаметная ему самому ущербность, эдакая дефективность, которую окружающие прекрасно видят, а сам он не осознаёт. Других объяснений своей не востребованности в голову не приходило, и началась депрессивная интеллигентская рефлексия четвёртой степени.
  Выдернул Костю из этого полуобморочного состояния тот самый Хорёк, от которого теперь Костя уходил. Позвонил на мобильный, пригласил поужинать в модный итальянский ресторан и предложил место директора по корпоративным связям в своей компании. Еда была дерьмо, а вот предложение - вполне приличное. Хорьков вдохновенно рассказал, что собирается акционироваться, выводить акции на биржу и ему позарез надо сделать компанию по западному типу: прозрачной, публичной и очень лояльной к окружающей среде. Задача была интересной, условия - достойными, и Костя, потянув для приличия недельку, согласился.
  Что касается условий, Хорёк выполнил свои обещания полностью, а что касается задачи - обманул. Вместо открытости и лояльности потребовалась самая тупая и чёрная пиар-работа - сбор негатива на основных конкурентов, подготовка сделанных на грани клеветы порочащих материалов и размещение их в средствах массовой информации, за наличные, разумеется. В профессиональном плане это было скучное продолжение весёлых девяностых, приличные люди давно уже без крайней нужды такими вещами не занимались.
  Хорьков Костиными руками выплёскивал в информационное пространство ушаты помоев, а конкуренты дружно отвечали заказными уголовными делами и обращениями в разновсяческие комиссии по корпоративной этике. Поскольку больше ничего делать Косте не разрешалось, решение уходить быстро стало твёрдым и окончательным. Никаких идей о том, чем заниматься дальше, не было. Возвращаться в своё съёжившееся, но продолжающее приносить довольно стабильный доход рекламное агентство не хотелось, там вполне успешно справлялась жена Светка, подхватившая дело после Костиного ухода к Хорьку.
  Для начала надо было себя чем-нибудь побаловать. Отлежавшись несколько дней на любимой даче, нагулявшись и отоспавшись, Костя, усадив жену в корпоративное авто, поехал по автосалонам покупать себе новую машину. Процесс выбора, покупки, дооборудования и постановки на учёт силами проходимца, рекомендованного автосалоном, занял ровно неделю. Никаких здравых мыслей за это время в голову не пришло.
  Загрузив в свой новенький кроссовер жену, собак и кошек, которых было по две, Костя не торопясь, стараясь не насиловать новую машину, ехал на дачу. Шла вторая неделя марта, яркое солнышко приятно грело салон, вытапливало грязные ручейки из-под сугробов на обочинах. Внутри царила тёплая, спокойная пустота.
  Мобильный зазвонил, когда от столицы отъехали километров на сто. Давно знакомая девочка из приёмной Папарота голосом, которым обычно сообщают о выигрыше большого приза, сообщила, что Андрей Шулимович приглашает встретиться и побеседовать. Задав вопрос о предмете встречи и не получив вразумительного ответа, Костя уточнил дату, время и согласился. Отключившись, закурил, мысли побежали в разные стороны. Интересно, что будет предлагать. Ясно, что предлагать что-то будет, а вот что? Работу в государственной корпорации, которую он возглавляет, или что-нибудь в своих личных бизнес-проектах.
  Андрея Шулимовича Папарота Костя знал давно. Знакомство их состоялось при довольно забавных обстоятельствах, которые, впрочем, тогда, в начале девяностых, забавными не казались. Костино рекламное агентство вело полное рекламное и пиар-обслуживание молодой, но очень динамично развивающейся группы предприятий, объединённых в некий консорциум, главным акционером которого и, естественно, его главой был Михаил Фрид - молодой, талантливый и активный бизнесмен. В те времена Костя общался с ним часто и на ты. Теперь, когда Фрид стал великим "олигархом", входящим в пятёрку самых богатых людей страны, связь, естественно, прервалась.
  Во время одной из таких регулярных встреч Михаил вдруг поставил Косте неординарную задачу - консорциум решил создать свой частный банк, срочно нужен был толковый человек на должность председателя правления. Требовалось разместить в центральных газетах объявление о вакансии председателя правления банка. Костя сильно удивился: ему в те времена и в голову не могло прийти, что на такую ответственную должность можно брать незнакомого, непроверенного человека с улицы по объявлению. В ответ на высказанные Фриду сомнения услышал:
  - Ты ни хрена не понимаешь. Делай, что я говорю. Только объявление составьте так, чтобы всякие придурки не лезли, а толковые заинтересовались.
  По одному из тех объявлений в столицу и приехал молодой Андрюша Папарот, показался Фриду лучше других и возглавил недавно созданный "Бетта-банк", получив печать, завёрнутую в бумажку, и ключи от арендованного помещения бывшей почты с провалившимися полами и крысами. Костя же со своим агентством получил задачу срочно сформировать новому банку имидж надёжного, солидного, богатого и уважаемого.
  С Андрюшей они тогда практически подружились. Не имея в столице ни родных, ни знакомых, Андрей тянулся к людям, которые казались ему интересными. В Костиных же глазах Папарот выгодно отличался от прочих людей бизнеса своей человечностью. Не раз, бывало, за рюмкой водки он говорил Косте:
  - Ты не думай, я не такой, как Фрид.
  Потом было три года ударного труда. Банк постепенно стал одним из крупнейших и известнейших в стране. Находясь на самом гребне волны, Андрей вдруг рассорился с Фридом и ушёл. Ушёл в никуда, за это Костя зауважал его ещё больше. Вот ведь мужик! Не поступился своим человеческим достоинством ради денег и положения.
  Выплыл Папарот через некоторое время в команде Рыжего Приватизатора и долгих десять лет соучаствовал с ним в реструктуризации государственной энергетической системы. Задача была нелёгкая, но они с ней справились. Монополию раздробили, растащив при этом всё что смогли, сделались все лично очень богатыми людьми, а Андрюша ещё и остался руководить Государственной сетевой компанией, в которую выделили все транспортные энергосети по всей стране. Сделался руководителем огромной корпорации - жутко важным и вечно занятым чиновником. Отношения с Костей остались на уровне "один раз в год встретиться в каком-нибудь ресторане, выпить водки и поболтать за жизнь".
  От разных общих знакомых и от самого Папарота Костя не раз слышал, что Андрей активно ищет перспективные направления, куда можно было бы выгодно вложить свои деньги и сделать хороший бизнес. Работа на государство была не вечна, сильно зависела от политической конъюнктуры и благорасположения кланов, находящихся на вершине власти. Всем было очевидно, что рано или поздно Андрюшу оттуда попрут, он и сам это понимал и мечтал к этому времени стать хозяином некоторого количества стабильных и прибыльных предприятий, дабы на старости лет не спеша объезжать свои владения, проводить совещания и корректировать работу управляющих топ-менеджеров. Три дня до назначенной встречи пролетели незаметно.
  Дача, солнышко, весна, разнообразные догадки и предположения. Папарот принял Костю в своём кабинете, в офисе Государственной сетевой компании. После обычной вводной части - как семья, как дети, как дела - перешёл к сути вопроса:
  - Мне тут губернатор Соколовской области два года назад подарил конезавод. Оформили за копейки, через банкротство. Разгром там был жуткий, всё развалено, лошади отощавшие. Нанял я туда управляющего, начал порядок наводить - лошадок кормить, конюшни чинить, а перспективы финансовой от лошадок не видно. Рысаки сейчас не в моде, бега и ипподромы в загоне. Получается, содержание конезавода мне обходится где-то тысяч в четыреста долларов в год. Деньги не очень большие, да мне и не жалко, чтобы лошадки кушали, но поскольку там при конезаводе ещё пять тысяч гектаров отличного чернозёма, возникла идея сделать там сельхозпредприятие. Такое, понимаешь, образцовое кулацкое хозяйство, чтобы зарабатывало достаточно для прокормления конезавода, ну и чтоб прибыль оставалась.
  Костя внутренне напрягся. Не таков был соколовский губернатор, чтобы дарить или дёшево отдавать хорошие вещи. Егор Сергеевич был известной сволочью ещё старой коммунистической школы, для него обмануть такого нувориша, как Папарот, было делом чести, доблести и геройства. Недаром народ дал ему ёмкую кличку Удав - за жадность, корыстолюбие и холодное безразличие к жертвам.
  Андрюша тем временем продолжал:
  - Вот губернатор мне и предложил построить новый современный молочный комплекс. Утверждает, что дело верное и прибыльное, тем более - государство затеяло нацпроект, субсидирует процентную ставку по кредиту на строительство и ввод в эксплуатацию таких объектов, а ГосАгроБанку выделили кучу денег на финансирование таких проектов.
  Костино напряжение нарастало. Чтобы унять эмоции, он не торопясь закурил, откинулся на спинку кресла, напустил на себя равнодушный вид и спокойно сказал:
  - Погоди, Андрей, вообще-то в бизнесе бытует общее мнение, что сельское хозяйство - это глухая жопа.
  - Ерунда! Я абсолютно уверен, что в долгосрочной перспективе дело прибыльное. Производство молока в постсоветское время упало в разы, а народ его пьёт и будет пить. Транспортировка цельного молока на дальние расстояния невозможна. Но главное, конечно, - дармовые и долгие кредитные деньги. Я вкладываю своих тридцать процентов, а семьдесят мне даёт государство через ГосАгроБанк, и за эти семьдесят с учётом субсидирования процентной ставки я плачу всего полтора процента годовых, а инфляция всяко восемь-десять.
  Костя глубоко затянулся вкусным дымком швейцарской сигаретки и подумал: "Интересно, ты сам-то веришь в то, что мне говоришь, или врёшь, как комиссар перед атакой? Неужели губернатор тебе так мозги засрал, что очевидного не замечаешь? Народ по бедности и серости жрёт порошковые молочные продукты и всем доволен, а что касается помощи от государства, то тут внимательно посмотреть надо, где тебя обмануть пытаются и как обобрать".
  Тем временем Андрюша продолжал:
  - Одним словом, начали мы год назад строить такой комплекс, но произошла кадровая ошибка. Ребята, которых я взял на этот проект, не справились. Главное, не смогли в нужном объёме получить кредитные деньги в ГосАгроБанке. Когда я стал разбираться, в чём проблема, руководитель проекта просто взял и сбежал, всё бросив. В общем, нужно срочно подхватывать это дело, восстанавливать управляемость, наводить порядок.
  - Андрюша, ты же знаешь: я ментально - частный предприниматель, мне за зарплату скучно, мне интерес нужен. А здесь, в сельхозтеме, у меня большие сомнения в нормальной доходности.
  - Да, это, конечно, не быстрое дело, да и очень много здесь не заработаешь, но я уверен: миллионов сто точно заработать можно. А насчёт твоего интереса давай так: ты сначала вникни в дело, разберись, а потом поговорим, обсудим систему мотивации.
  - Ладно, я посмотрю. Мне нужно пару недель, все бизнес-планы, которые старая команда рисовала для тебя и для банка, и крайне желательно человечка, который был в процессе с самого начала. Он бы сопроводил меня на место и ответил бы на мои вопросы, желательно честно. Есть у тебя такой?
  - Конечно, Коля Зуделкин. Хороший парень.
  - А что же ты его на это дело не поставишь?
  - Да он не потянет. Тут менеджер нужен, а он просто хороший парень. Тут нужен мужик с хозяйским взглядом.
  - Ладно; думаю, две недели мне хватит. Через две недели я у тебя. Обсудим условия и всё порешаем.
  От Папарота Костя вышел в приподнятом настроении. Конечно, сельхозбизнес оптимизма не внушал, говнецом попахивало от сельхозбизнеса, но было интересно. Ничем подобным раньше заниматься не доводилось, не считая копания картошки у бабушки в подмосковной деревне и вкалывания по выходным до хруста в суставах у родителей на их шестисоточной дачке.
  Первым делом надо было срочно найти себе на это дело толкового напарника. Все старые кадры из рекламных и пиар-цехов не годились. Нужен был цепкий парень с менеджерскими способностями, обязательно соображающий в экономике и финансах.
  Среди людей, с которыми Косте было бы не противно иметь дело, единственным относительно свободным человеком, обладающим этими качествами, был Игорь Бузин - огромный, шкафообразный детина, до сих пор играющий в волейбол за команду ветеранов столичного института международных отношений, экономический факультет которого он когда-то окончил. Костя называл его маленьким братом.
  У Игоря был весьма приличный опыт реального бизнеса, была когда-то своя довольно крупная оптовая компания и богатый опыт кредитования в разных банках. К сожалению, его бизнес сгубили его собственные честность и порядочность. После известного дефолта конца девяностых он уже не поднялся, поскольку вместо того чтобы как все кинуть своих западных поставщиков, неся огромные убытки, несколько лет гасил им долги. Наивный Игорь думал, что западники оценят его порядочность, а западники, как только Игорь рассчитался полностью, выкатили ему такие условия, что его уже полудохлая на тот момент компания издохла окончательно. С тех пор Бузин мыкался наёмным директором. Отношения с хозяевами у него не складывались, видимо слишком он привык к самостоятельности. Кроме того, он категорически не мог воровать и поэтому везде требовал себе достойной официальной зарплаты. Хозяева этого понимать не хотели или не могли. На Костино предложение посмотреть хозяйство и оценить ситуацию маленький брат согласился сразу. Следующие три дня прошли в бурных обсуждениях и сборе информации, потом решили выдвигаться на место. Поехали на Костином кроссовере, Коля Зуделкин - хороший парень - ждал их на своём джипе на первой после столичной кольцевой дороги автозаправке. От столицы до места было триста семьдесят километров. Дорога была дрянная, ехали четыре с половиной часа.
  Первым впечатлением от хозяйства были грязь, унылость и страх встречающих людей. Директор оказался щупленьким вёртким мужичишкой по фамилии Шманьков. Папарот почему-то за глаза окрестил его комсомольцем, хотя ничего комсомольского в его мимически актив- ной обезьяньей мордашке не было. Костя беседовал с ним долго. Выяснилось, что директор раньше был начальником районной машинно-тракторной станции. Потом, когда от этой конторы остались только полуразвалившиеся ангары, он перепрыгнул в чиновники районной администрации, где быстро дослужился до зама главы района. Когда кресло главы района освободилось, Шманьков нацелил в него свою задницу, но случилось страшное: губернатор-Удав решил его судьбу иначе. В результате хитрой операции главой района стал некий Данилкин, а Шманьков оказался на улице. Карьера рухнула, знакомые перестали здороваться, строительство нового дома остановилось - воровать стало негде.
  Убедившись, что Шманьков полностью осознал свою ничтожность, губернатор смилостивился и настоятельно порекомендовал его Папароту, руководить подаренным хозяйством. Андрей, понимая, что на губернаторского ставленника всерьёз рассчитывать не приходится, формально сделал его генеральным директором, но при этом прислал из столицы команду ребятишек для реального управления проектом. Ребятишки через год, по непонятным пока причинам, разбежались, а Шманьков остался руководить.
  Поскольку хороший парень Коля Зуделкин, поставленный Папаротом на этот проект смотрящим, предпочитал проводить время в столице с молодой женой и маленьким сынишкой и в хозяйстве появлялся не чаще одного раза в две недели, да и то часа на два-три, Шманьков воцарился, обставился своими людьми и сделался абсолютно счастлив. Единственным, что отравляло его счастливую жизнь, была тягостная, патологическая, иррациональная ненависть к действующему главе района.
  Костин приезд, естественно, вызвал у него сильное беспокойство и страх: заканчивалось благостное время бесконтрольности. Главные специалисты хозяйства, явно подобранные по принципу личной преданности, на контакт шли неохотно, сопели, таращили глаза и судорожно пытались угадать правильные ответы. Самым печальным оказалось полное отсутствие у них каких бы то ни было представлений об экономической эффективности хозяйствования. Услышав слова "себестоимость произведенной продукции", команда впадала в ступор, явно не понимая, о чём речь. Понимали они только "вал" и "план", а то, что произведённая продукция по себестоимости оказывалась в полтора раза дороже своей рыночной стоимости, никого не волновало.
  В их размягчённых мозгах намертво сидело, что Папарот, которого они уважительно называли инвестором, должен давать им денег на покупку техники, на запчасти, на семена, на удобрения, на солярку, на зарплату, на налоги и, конечно, на строительство нового животноводческого комплекса. Он же для того и есть, инвестор, чтобы давать. А они: агрономы, инженеры, зоотехники и директор - будут красть всё что только смогут и слать инвестору героические отчёты о тысячах гектаров обработанной земли, тысячах тонн собранного зерна, сахарной свёклы и о том, что денег, вырученных от продаж всей этой продукции, хватит им на зарплату аж месяцев на пять. А потом инвестор опять должен им давать.
  Но зато когда инвестор захочет посетить свои угодья маркиза Карабаса, он обалдеет от красоты возделанных полей, его упоят водкой, обкормят ягнятиной-поросятиной, спляшут ему камаринского и барыню, искупают в пруду и всю задницу ему расцелуют в кровь. Главное, чтоб давал не переставая. Костя с ужасом понял, что эти люди навсегда остались в развитом социализме. Только теперь вместо государства, которое давало, был инвестор. На строительстве комплекса дела обстояли не лучше.
  Был произведен строймонтаж приблизительно половины объектов, внесённых в проект, но оказалось, что в проект внесена только половина объектов, необходимых для функционирования комплекса. Ошибкой это быть не могло. Правда выяснилась, когда Игорь притащил бизнес-план, обнаруженный им где-то в бухгалтерии хозяйства. Пяти минут хватило, чтобы понять, что орлы, которые его рисовали, сознательно скрыли две трети инвестиционных затрат, добиваясь рекордных сроков окупаемости. По их писулькам получалось, что проект полностью окупится через три года после начала инвестирования. Выходило, что Папарота просто обманули, развели как мальчишку. Это было странно: Андрюша вроде давно не мальчик в бизнесе, как же он мог позволить себя так примитивно надуть?
  Дальше пошло ещё веселее. Выяснилось, что проектировщик, заказчик-застройщик и генеральный подрядчик - это всё одно и то же лицо, имеющее три фирмы с соответствующими лицензиями. То есть он сам проектировал, сам составлял сметы, сам проверял, сам строил и сам себя контролировал по цене, качеству и соответствию проекту. Естественно, при таком раскладе цена строительства оказалась завышенной как минимум в два раза. На момент Костиного приезда строители старательно изображали обиженных, бубнили, что денег им не дают, авансы кончились и строить не на что. На стройплощадке в режиме сонных мух ковырялась бригада армян-гастарбайтеров, человек десять-двенадцать.
  Более всего странным Косте показалось, что стройка шла уже почти год, а государственная экспертиза проекта до сих пор не была пройдена и не было получено разрешение на строительство. Именно этот факт с удовольствием использовали работники соколовского ГосАгроБанка, что-бы не давать хозяйству кредитных денег. В итоге в проекте было нарушено главное. Соотношение денег инвестора и долгосрочно-дармовых кредитных было не тридцать на семьдесят, как предусматривал нацпроект, а ровно наоборот - семьдесят на тридцать.
  Этот перекос, делающий проект абсолютно экономически бессмысленным, и послужил причиной скандала между Папаротом и руководителем предыдущей управляющей команды, неизвестным Косте человеком с забавной фамилией Спесивый. Андрюша вызвал Спесивого к себе и в жёсткой форме наехал на него по поводу происходящей "фигни". Результат беседы оказался неожиданным даже для многоопытного Папарота: Спесивый просто сбежал. Бросил дело, сменил съёмную квартиру и номер мобильного телефона и растворился яко дым.
  Доверенное лицо смотрящий Коля на Костины вопросы отвечал толково, было видно, что парень весьма неглуп и наблюдателен. Однако когда разговор неизбежно выходил на вопрос "А ты, смотрящий, куда смотрел?", Коля только дружелюбно улыбался и молча разводил руками.
  Общая ситуация получалась очень грустная. Практически полный развал. Проект нужно было начинать с чистого листа, но чистого листа уже не было. Ситуация была отягощена большим количеством уже потерянных денег и изрядным числом заинтересованных в расхищении лиц, втянувшихся в этот проект. С каждым из этих лиц теперь предстояло разбираться новой команде.
  Переночевать в хозяйстве оказалось негде, пришлось на ночь тащиться в Соколовск. Тридцать пять вёрст разбитого асфальта. Слава богу, хоть гостиница оказалась приличной. Поужинав в неожиданно неплохом ресторане в центре города и выкушав там с Игорем и смотрящим Колей бутылку водки, Костя принял душ и отключился.
  Наутро, выпив кофейку и преодолев ямы и колдобины между областным центром и хозяйством, кряхтя и охая, продолжили погружение в пучину агробизнеса. Каждый новый нюанс, каждый новый факт делали картинку всё безрадостней и безрадостней. В столицу выехали поздно вечером. За ужином в придорожном кафе Игорь вытребовал себе стакан водки, после чего сообщил, что за много лет в бизнесе ни разу не видел столько мерзости и идиотизма одновременно в одном проекте.
  Андрюшу-инвестора было просто жалко. Две группы лиц, не имея сговора, а имея простое совпадение интересов, втянули его в агрозадницу, и явно не с целью что-то создать и построить, а с целью просто использовать и обокрасть. Первым его обманул Удав-губернатор, которому нужно было показывать федеральному центру реализацию нацпроекта, но при этом федеральные деньги, выделенные ГосАгроБанку, тратить не хотелось. Эти деньги гораздо приятнее было давать своим подбрюшным хозяйствам, где они благополучно отмывались, после чего поступали в личный доход губернаторского семейства. Руководитель соколовского отделения ГосАгроБанка, чьё назначение полностью зависело от воли губернатора, естественно, играл по его правилам и долю в этой воровской схеме явно имел не обидную. Потому и дал для затравки Андрюшиному хозяйству небольшую часть денег, предусмотренных кредитным договором, а потом краник перекрыл.
  А куда ты денешься, милый наш инвестор? Ты ведь постепенно, капля за каплей, вложил в эту срань пять миллионов долларов, и теперь у тебя, милый, выхода нету. Нет, можно, конечно, зафиксировать убытки и бросить всё к чёртовой матери, но тогда ты, выходит, сам дурак, и как же тогда твой имидж великого бизнесмена? И нечего твоим людишкам лезть к нам со своими двумя процентами отката, как это принято при кредитовании в других банках: тут у нас нацпроект, нам тут нам и двадцати процентов маловато будет. Ты что, дурашка, не понимаешь, что всё это вовсе не для того, чтобы молочное животноводство развивать? Это нам на прокормление, так что давай, красавец, финансируй всё дальше своими деньгами и не вякай.
  Вторая группа была гораздо многочисленнее и разнообразнее, в неё входили все исполнители, на которых легла тяжёлая ноша расходования инвестиционного бюджета. Эта публика втягивала Андрюшу в процесс с целью украсть как можно больше на этапе инвестиций. В будущее они не верили, от этой глупости их давно отучили. Зачем трудиться и ждать? Лучше украсть сразу и побольше, а там трава не расти!
  Такая модель поведения была в народе наиболее распространённой, практически национальной идеей. Всю жизнь людей уговаривали поверить в светлое будущее, чтобы заставить работать, а потом нагибали и засовывали хрен в задницу со словами: "А кому сейчас легко?!" Потом опять предлагали очередной вариант счастливого завтра: "Вы давайте сейчас потрудитесь на славу в грязи, в говне и за копейки, а ужо потом вам всем станет хорошо".
  Вот этого "хорошо" и не смогли дождаться уже несколько поколений Костиных соотечественников. Никто и не пытался поверить, что Папарот лучше, чем государство. Всем было совершенно безразлично, как называется тот, кто пытается их в очередной раз обмануть. Никого не интересовало будущее проекта и то, какими соображениями руководствуется Папарот, вкладывая деньги в сельское хозяйство. Вот и нарисовали инвестору фальшивый бизнес-план, втянули его в процесс, обманули и обокрали. Костя остановил машину, вышел размяться, протёр фары влажной салфеткой. Игорь мирно спал на пассажирском сиденье. Ночью подмораживало, на обочине похрустывал ледок. Закурив очередную сигарету, снова сел за руль. Во всей этой ситуации оставались совершенно непонятными две вещи.
  Первое - непонятно, как опытный, битый фраер Андрюша Папарот купился на это фуфло. Объяснить это можно было только какими-то неведомыми соображениями высшего порядка, недоступными Костиному пониманию. Мысль о том, что Андрюша просто спятил, что его скушала мания величия, развившаяся на почве сознания собственной исключительности, подпитываемая многими годами работы на высоких руководящих постах и сверхбыстрым личным обогащением, отметалась сразу. Костя слишком хорошо по-человечески относился к Андрею, чтобы в это поверить. Оставалось только тешить себя надеждами на какие-то иные, скрытые мотивации, о которых, видимо, ему пока знать не следовало. Второй вопрос, на который ответ никак не придумывался: что же это всё-таки за фрукт такой - хороший парень, смотрящий Коля Зуделкин? С одной стороны, он явно был неглуп и весьма наблюдателен, то есть не мог не видеть, как Андрюшу тотально обманывают и обворовывают, но при этом молчал, скрывая от Андрея масштабы бедствия, и трудился, мягко говоря, с ленцой.
  Ладно, бог с ним, война план покажет. Проехали столичную кольцевую дорогу, пора было будить Игоря.
  Оставшиеся до оговорённой встречи с Папаротом полторы недели прошли в расчётах, обсуждении вариантов и поисках информации, необходимой для получения ответов на вопросы, возникшие при посещении хозяйства. Коля Зуделкин всё это время отирался вокруг, демонстративно старался быть полезным, непрерывно улыбался, являя миру образцы лояльности и дружелюбия. Однако быо в его поведении что-то такое, что мешало Косте поверить в его искренность.
  В конце концов план действий был формализован, и Костя двинулся к Папароту, сам до конца не понимая, хочется ему заниматься этим проектом или нет. Все эксперты, которых удалось найти, в один голос утверждали, что сроки окупаемости таких проектов находятся в интервале от восьми до десяти лет, да и то при условии увеличения поголовья дойного стада до двух тысяч четырёхсот голов. То, что на сегодняшний день проект был всего на тысячу двести голов, и то, сколько денег уже было просрано и разворовано, увеличивало срок окупаемости лет до пятнадцати. Следовательно, ни о каких "заработать миллионов сто", как болтал Андрюша, и речи быть не могло, да и планировать на пятнадцатилетний срок Костя был не готов. Для этой нестабильной страны и для Костиного сорокапятилетнего возраста это было многовато, так что запаха денег он не чувствовал. С другой стороны, было очень интересно. Новое дело, абсолютно незнакомая сфера деятельности, масса новой информации. Застоявшийся, полусонный мозг, уставший от вынужденного отдыха, рвался в бой. Дело было явно живое, динамичное, требующее переработки больших объёмов информации и оперативного принятия решений. Кроме того, Папарота было жалко чисто по-человечески. Обидно было видеть, как хорошего мужика обворовывает спонтанно образовавшаяся вокруг него стая шакалов, хотелось ему помочь.
  В разговоре на этот раз принимал участие Вова Овечкин, который был у Папарота самым доверенным лицом, кем-то вроде финансового директора. В его руках были все деньги, все активы, все финансовые потоки. Пока Андрюша трудился на ниве государственной энергетики, Вова рулил его личными финансами, старательно пытаясь их если не преумножить, то хотя бы не растерять. Костя знал Овечкина давно, даже не помнил, где, как и зачем они познакомились - просто знал, и всё. Поскольку их с Вовой интересы никогда и ни в чём не пересекались, отношений никаких не было.
  Андрей был чрезвычайно ласков, желание, чтобы Костя взялся за этот проект и навёл в нём порядок, было очевидно, но когда услышал о необходимости начинать с разработки и просчёта нового, реального бизнес-плана, его явно захлестнула ярость. Повисла тягостная предгрозовая тишина, Овечкин втянул голову в плечи, воздух в кабинете сгустился и замер, в глазах Папарота сверкали бесовские молнии. Однако ему удалось сдержаться и продолжить разговор доброжелательным, даже несколько наигранно-весёлым тоном.
  "Молодец мужик, - подумал Костя. - И энергетика мощная, и удар хорошо держит. Как говорит молодёжь, респект и уважуха!"
  Структуру будущей управляющей компании, бюджет её содержания и план первоочередных мероприятий Андрей утвердил сразу, не торгуясь и не пытаясь вникать в мелкие детали. Овечкин тут же получил указание без капризов и задержек финансировать деятельность хозяйства и Костиной команды в рамках ежемесячно формируемых бюджетных планов. К вопросу о Костиной мотивации решили вернуться после разработки и утверждения нового честного бизнес-плана, который новой команде предстояло сделать. Попытку открутиться от управления конезаводом Папарот пресёк:
  - Раз уж ты там будешь рулить всем хозяйством и инвестиционной программой, заодно и за конезаводом присмотришь. Логика была понятна, возразить было нечего. Выйдя из офиса и сев в машину, Костя подумал: "Молодец Андрюха! Ни единого повода мне не дал, ни единой зацепки, чтобы отказаться от участия в проекте. Ну что ж, значит, так тому и быть".
  
  
  
  Погружение
  
  Первое апреля стало официальной датой начала работы новой управляющей команды, состоящей пока всего из трёх человек: Кости, Игоря Бузина и хорошего парня Коли Зуделкина. Для разгребания образовавшихся завалов срочно нужны были толковые люди. Прежде всего - финансовый директор и директор по строительству.
  Финансового Игорь нашёл довольно быстро. Звали его Паша, пересекался он с Игорем в нескольких проектах, где Игорь пытался зарабатывать на жизнь после банкротства своей компании, а до этого довольно долго работал на сенатора Лисичкина в его куроводческой империи. Сельско-хозяйственную практику Паша знал вполне прилично и вообще производил впечатление нормального, порядочного мужика.
  Со строителем всё оказалось сложнее. Видимо, эта профессия, как и некоторые другие, врача психиатра например, накладывала на людей сильный отпечаток, вызывала так называемую профессиональную деформацию. Все известные Косте, Игорю и другим членам команды строители к моменту достижения профессиональной зрелости превращались в отвратительных, наглых, вороватых хамов, иметь дело с которыми не хотелось категорически, а без своего профессионального строителя победить зарвавшуюся банду, захватившую в хозяйстве стройплощадку, не представлялось возможным. Костя отчётливо понимал, что как только они прижмут жуликам хвост, их тут же попытаются коррумпировать или, попросту говоря, подкупить. Следовательно, на должность заместителя директора по строительству надо было найти мужика честного, твёрдого, не склонного к крысятничеству.
  Чем больше и глубже Костя и его ребята вникали в сложившуюся в проекте ситуацию, тем тоскливее им становилось. Осколки прежней команды целиком состояли из хитрожопых жуликов, по большей части совершенно некомпетентных в том, чем они занимались. Эта вопиющая некомпетентность в совокупности с желанием поживиться, украсть или как минимум просто максимально продлить сроки получения своей высокой зарплаты превращала их деятельность в какой-то абсурдный балаган. Опереться было совершенно не на кого.
  Офис для создаваемой управляющей компании арендовали в своём же рекламном агентстве. Это было удобно и выгодно всем с точки зрения совместного использования инфраструктуры и обслуги, давно уже отлично отлаженной. Для морального комфорта и чтобы избежать подозрений в чрезмерной жадности, арендную плату Костя установил ниже существующей рыночной планки.
  Прежде чем приниматься за разработку нового бизнес- плана, надо было разобраться с технологией содержания скота, предусмотренной проектом строящегося комплекса. Костя попросил разыскать и представить ему специалистов, которые разрабатывали технологическую часть проекта. Зуделкин привёл двух солидных дядек пенсионного возраста с лицами провинциальных коммунистических деятелей. В визитных карточках животноводов было безумное количество научных степеней, профессорских званий, а один из них даже оказался академиком какой-то академии неведомых наук. Профессор и Академик, как про себя назвал их Костя, вели себя наигранно-обиженно. Они, дескать, великие гении животноводческой науки, оказались непоняты и недооценены заказчиком, заплатившим им за компиляцию вырезок из зарубежных журналов, которую теоретики пытались выдать за первый том проекта, всего половину от оговорённых тридцати тысяч евро. Теперь, для продолжения разговора, они хотели получить ещё хотя бы тысяч пять. Костя не моргнув глазом попросил их выписать соответствующий счёт на безналичную оплату, а пока предложил разъяснить ему, дилетанту, некоторые особенности проекта и в целом этой самой технологии "холодного беспривязного содержания скота".
  Общее описание технологии великие животноводы выдали весьма бойко - видимо, чтение зарубежных журналов и интернета не прошло даром. Оказалось, что в отличие от традиционной нашей, она вовсе не предусматривала ни выпасов на зелёной травке, ни привязывания на зиму коров цепями к стойлу, а предполагала их постоянное круглогодичное проживание в неотапливаемом и хорошо ветилируемом помещении. Перемещение по коровнику было совершенно свободным. Коровы прекрасно самоорганизовывались, сами ходили жрать, пить, чесать спинку и доиться в доильный зал. Рацион кормления был круглый год приблизительно одинаковым, лишь слегка корректировался в зависимости от температуры окружающей среды. Таким образом, равномерно распределяя осеменения и растёлы и используя это самое "монокормление", можно было избежать обычной для старой технологии сезонности. Комплекс должен был круглый год ежедневно выдавать одинаковое количество молока высшего качества, что особо ценили покупатели - производители молочных продуктов.
  С описательной частью животноводы справились вполне прилично, а вот когда пошло обсуждение конкретных вопросов, стало грустно. Ни на один вопрос Костя внятного ответа не получил. Ни о схемах движения стада, ни о графиках прироста молодняка для замещения выбракованных животных, ни о потребных объёмах хранилищ для кормов, ни о конструктивных особенностях стойломест, поилок, систем навозоудаления, резиновых ковриков либо иных видов подстилки, на которых коровы должны лежать, Профессор и Академик ничего внятного сказать не смогли.
  Больше всего Костю интересовало полное отсутствие в проекте помещений для так называемого шлейфа, то есть для рождающихся телят, которых надо было дальше растить до репродуктивного возраста, потом осеменять и после растёла заменять ими выбракованных дойных коров. Неужели господа учёные животноводы собирались всех новорождённых тёлочек душить, а ремонт стада производить, постоянно докупая молодых осеменённых нетелей за границей? Это было бы совершенно неразумно с точки зрения экономки процесса. Учёные в ответ сопели, пыхтели и невразумительно бубнили, что они, мол, говорили, но их, мол, не слышали. Кому говорили и кто не слышал, было непонятно. Костя понял - жулики. Наглые, непрофессиональные, с ярко выраженным партийно-академическим прошлым. Технологию не знают, в лучшем случае видели один раз, случайно прорвавшись в заграничную командировку с сотрудниками Минсельхоза или академии сельхознаук. Этих надо гнать, толку от них никакого. А где взять других?
  Напустив на себя угрожающую мрачность, Костя быстренько разъяснил животноводам, что благодаря их кастрированному проекту инвестора втянули в процесс, развели на большие деньги и теперь надо бы повесить их на их собственных кишках, но сначала выбить из них пятнадцать тысяч евро, которые они уже получили. Однако, поскольку он большой гуманист, добряк и человеколюб, пускай столпы животноводческой науки быстренько подписывают акт об отсутствии претензий, закрытии договора и катятся к чёртовой матери. Мигом вспотевшие учёные всё подписали и исчезли. Костя, скорбно матерясь, поставил команде задачу по поиску новых, нормальных технологов.
  С проектировщиками и строителями дело обстояло не лучше. Возглавлял эту строительную банду лихой мужик с боевым афганским прошлым по фамилии Косоротов, который оказался единоличным хозяином проектной конторы, фирмы, осуществлявшей функции заказчика-застройщика, и фирмы генерального подрядчика. Роль главного проектировщика при нём исполнял хитроватый человек по фамилии Лабудзинский, на лбу которого буквально горела надпись: "За рубль Родину продам!"
  Паша с Игорем в течение двух недель разобрались со сметами и уже выплаченными авансами и с изумлением выяснили, что нытьё строителей по поводу недофинансирования - наглый блеф. На самом деле авансов они получили на полмиллиона долларов больше, чем выполнили работ. Кроме того, расценки на работы и материалы оказались значительно завышены.
  Когда Костя душевно пообщался с разными подчинёнными Косоротова, выяснилось, что денег, скорее всего, действительно не осталось, ибо ветеран-афганец, получив авансы, купил себе хорошую большую квартиру в столице, огромный чёрный джип и новую молодую любовницу. Было очевидно, что этих строителей надо гнать и искать других, но сначала нужно было заставить их отработать полученные авансы: папаротовских денег было жалко.
  Началась долгая, нервная, тягостная борьба. Костя упорно добивался, чтобы строители отработали уже полученное, причём по вменяемым, а не по завышенным расценкам, а Косоротов упрямо вымогал ещё денег, шантажируя тем, что без новых авансов он не сможет отработать старые. Переговорщиком строитель оказался матёрым, наглость и упрямство превосходили все разумные пределы. Спасала только поддержка Игоря: Косоротов бился один, а Костя с Игорем вдвоём.
  Несколько раз строителю удавалось доводить Костю буквально до кипения; если бы не спокойствие и рассудительность Игоря, точно дошло бы до драки. Один из таких случаев произошёл в середине лета. На стройплощадке были назначены очередные решающие переговоры, к которым тщательно готовили аргументы и документы. Какова же была Костина ярость, когда, проехав от столицы до хозяйства триста семьдесят километров, они обнаружили Косоротова с каким-то незнакомым мужиком совершенно пьяными, а вместо переговоров получили предложение продолжить веселье вместе.
  Слава богу, к июлю наконец удалось найти приличного человека на должность директора по строительству. Это был отставной военный строитель подполковник Владимир Васильевич Сергиян, человек очень твёрдый и высокопрофессиональный. С его появлением процесс удавления Косоротова пошёл куда веселее, лихой строитель всё-таки согласился отработать полученные авансы, правда, при условии выделения дополнительного финансирования, но строго на покупку строительных материалов и строго под неусыпным контролем бдительного Сергияна.
  Само сельхозпредприятие тоже отнимало кучу времени и нервов. Шманьков и его подчинённые агрикультурные придурки и жулики старательно врали, пытаясь скрыть от Костиной команды всё, что только можно было скрыть. Их главными целями было как можно меньше работать и при этом хоть что-нибудь украсть. Заменить их пока было, к сожалению, некем. Кругом царило тотальное вырождение и деградация, все более-менее активные люди давно перебрались жить в города, в доступности остались только ленивые идиоты и вороватая пьянь. Чтобы хоть как-то заставить эту публику шевелиться, Костя взял за правило выезжать в хозяйство еженедельно дня на два, на три. Приезжая в хозяйство, проводил планёрки со всеми специалистами, разъяснял цели, ставил задачи, пытался контролировать исполнение, лез во все щели.
  Новый финансовый директор Паша ввёл жестокую бюджетную дисциплину. Без согласования с управляющей компанией не мог пройти ни один платёж, ни одна копейка. Игорь вместе с Костей воевал со строителями и гонял колхозников, при этом рожая в муках новый бизнес-план, варианты которого Паша судорожно обсчитывал.
  Чтобы прекратить утомительную практику ночёвок в гостиницах областного центра, на скорую руку, силами каких-то местных шабашников, отремонтировали трёхкомнатную квартиру в одном из двух многоквартирных домов барачного типа в центре посёлка. После появления в команде подполковника Сергияна купили в посёлке старенький частный домик с садиком и начали его реконструкцию под себя, чтобы был душ, тёплый сортир, кухня и нужное количество спален.
  Для покатушек в хозяйство Костя на деньги управляющей компании купил недорогой, но достаточно комфортный корейский минивэн с тремя рядами сидений, мягкой подвеской и неожиданно резвым дизельным мотором.
  Жизнь потихоньку входила в колею. Система выстраивалась, процессы налаживались. Прошла посевная, началась уборочная. Костя упрямо продолжал мотаться в хозяйство каждую неделю. Игорь и Паша ездили с ним по очереди. Сергиян, душитель Косоротова, жил в хозяйстве постоянно, появляясь в столице не чаще одного раза в месяц. Точнее сказать, жил он не в хозяйстве, а на стройплощадке.
  Хороший парень Коля Зуделкин выполнял разные мелкие Костины поручения, но по большей части, пользуясь положением приятеля Папарота и его доверенного лица, ничего не делал, вызывая своей радостной улыбочкой и патологическим любопытством раздражение всех членов команды.
  Найти в стране путных консультантов по животноводству так и не удалось. Точнее, удалось одного, но у него было своё довольно большое хозяйство в двадцати километрах от столицы, масса забот и никакого желания связываться с Костиным проектом. Спасибо, что согласился пдоброму поделиться своими связями по покупке племенного поголовья, семенного материала - замороженной бычьей спермы и прочих важных вещей, от качества которых напрямую зависел успех дела.
  Консультантами в итоге наняли очень приличную немецкую фирму, услуги которой были недёшевы, но это всё равно было выгоднее, чем позволять соотечественникам закапывать деньги в землю. Консультировали немцы и по животноводству, и по растениеводству. Особенно ценно было то, что приезжали от них не только учёные умники, но и настоящие практики - живые немецкие фермеры.
  
  Хождение по дну
  
  Заставить крестьян выполнять указания консультантов оказалось невероятно трудно. Даже Костя и его команда, ничего не понимая в сельском хозяйстве, слушали удивительно подробные, логичные и понятные пояснения немецких специалистов и понимали их абсолютную правоту. Но не крестьяне, которые, пряча глаза и бубня себе под нос что-то про Сталинград и Курскую дугу, старательно саботировали всё, что не соответствовало их представлениям. Заставить их выполнять указания немцев удавалось только матерными воплями, угрозами увольнения и стоянием над душой в процессе работы. Если над душой никто не стоял, крестьяне делали всё по-своему. На гневный Костин вопрос: "Почему не сделали, как немец сказал?" обычно следовал поражающий своей тупостью ответ: "У нас так не делают!"
  Костя, сделавшийся несколько нервным от перманентной борьбы с дураками и жуликами, стал частенько срываться и орать:
  - У вас, обезьяны безмозглые, за семнадцать центнеров с гектара ордена давали, а у них фермерам за семьдесят центнеров с гектара стыдно! Засуньте свою самость себе в жопу и делайте, что вам умные люди говорят!
  Крестьяне слушали Костины вопли философски, думали про себя: "Блажишь, барин! Ну поори, поори, мы и не такое слыхали. Ты, барин, покричишь да уедешь, а мы всё равно по-своему сделаем".
  Почётное место главарей антинемецкого заговора радостно заняли директор Шманьков и его приятель главный агроном Вениаминыч. Костю буквально изводило непонимание их логики. Казалось бы - старайтесь, делайте, что вам умные люди говорят, вам же выгодно! Если хозяйство станет экономически успешным, будете при работе, при зарплате, при премиях до конца жизни, если сможете научиться чему-нибудь у немцев - ваша ценность как специалистов сильно вырастет. Так совершенствуйтесь же, придурки! Но нет, в ответ только тупое сопение и судорожные попытки воровства и саботажа.
  В очередной приезд Володя Сергиян, посмеиваясь, рассказал, что обычно после того как Костя уезжает в столицу, жизнь в хозяйстве замирает полностью, все всё бросают и расползаются по щелям. Единственное, что происходит, - это поспешные отгрузки налево, за наличные, зерна, сена, соломы и металлолома. За день до Костиного приезда все просыпаются и начинают судорожно заметать следы, а уж в день приезда начинается работа. Так дальше жить было нельзя, надо было срочно разгонять эту деревенскую шайку-лейку, ставить на место директора нового человека, желательно какого-нибудь отставного офицера с чёткими понятиями о порядке и дисциплине и с мозгами, не сломанными отечественной сельскохозяйственной практикой.
  Параллельно всему своим чередом шла борьба с ГосАгроБанком за получение кредитных денег. Руководитель соколовского отделения Толя Капитанов был человеком хорошо образованным и очень приятным в общении. Как-никак кандидат исторических наук. Всякий раз, когда Костя с Пашей приезжали в его солидный офис в центре города, Толя искренне радовался, поил их зелёным чаем и обещал буквально всё и буквально завтра. Было видно, что общение с двумя столичными жителями доставляет Капитанову большое удовольствие. Костя каждый раз выходил от него с уверенностью, что теперь-то наконец всё стронется с мёртвой точки. Уж больно искренне Толя хотел помочь осуществлению хорошего дела, уж больно радел он за хороших ребят и за реализацию нацпроекта.
  Потом опять выяснялось, что в документах не хватает парочки запятых, или истёк срок действия какой-нибудь справочки, или пора предоставить свежий бухгалтерский баланс поручителя, или Юпитер не встал насупротив Сатурна, и поэтому денег ГосАгроБанк дать никак не может. И вовсе не потому что денег нет. Деньги есть, и дать их милый Толя Капитанов ну очень, очень хочет, но инструкция Центробанка не позволяет. Вот как только дооформите документы, обновите балансы и справки, поставите Юпитер относительно Сатурна в правильную позицию, так сразу всё и получите.
  Костя в какой-то момент предложил Капитанову откат в два процента от суммы кредита, Толя очень обрадовался и согласился, но дело с мёртвой точки так и не сдвинулось. Ясность наступила в случайном разговоре с одним из чиновников областной администрации, куда Костя периодически обращался за помощью для ускорения решения всяких вопросов по оформлению покупаемой земли и за защитой от рыщущих в поисках поживы шакалов из всяких госсельхознадзоров, ветеринарных инспекций, природозащитных прокуратур и прочей государевой сволочи.
  Чиновник хитро взглянул на Костю и ехидно сказал:
  - Ну вы ж у нас уникальные!
  - В каком смысле? - удивился Костя.
  - А вы у нас единственная в области фирма, в которой у губернатора, любимого нашего Егора Сергеевича, и у членов его семейства нет доли, интересу нет, так сказать.
  Приблизительно в это же время Костя получил информацию о том, что весь лимит кредитных средств, выделенных центром соколовскому ГосАгроБанку, давно распихан по подбрюшным фирмам губернатора. И мало того, весь лимит следующего года уже расписан таким же образом. Выходило, что милейший Толя Капитанов просто морочил Косте голову. Было очень жалко потраченного времени и куч исписанной бумаги.
  Позлившись и успокоившись, Костя переориентировал Пашу на крупные столичные банки, тоже участвующие в программе кредитования по нацпроекту, тихо надеясь, что туда жадные лапы Удава-губернатора не дотянулись.
  С Папаротом встречались редко, не чаще одного раза в три месяца. Андрюша был сильно занят руководством Государственной сетевой компанией, во время встреч сетовал на перегрузку, мечтательно обещал как-нибудь выбраться в хозяйство и обязательно выпить там с Костей водки на берегу пруда. В дела особо не вникал, денег выделял столько, сколько потребно.
  Было очевидно, что в его системе приоритетов сельхозпроект стоял где-то в самом конце списка и что Косте он доверял полностью. Это доверие и сформировало окончательное отношение Кости к проекту как к своему личному, к давнему человеческому уважению и симпатии прибавилось чувство благодарности. Люди, обманывающие и обкрадывающие Папарота, превратились в личных врагов, война за спасение хозяйства превратилась в личную войну.
  Светка, видя, как Костя всё больше и больше эмоционально втягивается в процесс, как он вкладывает в дело всё больше нервов и души, попыталась его немного успокоить и урезонить. Мол, не надо, любимый, так нервничать, это не твоё хозяйство, это не тебя развели и обобрали, постарайся просто делать свою работу честно, но спокойно, с холодным сердцем. Но Костя уже вошёл в пике и ничего не слышал. Он воевал, ходил в лобовые атаки, совершал лихие рейды по тылам противника, вёл хитрую разведывательную и контрразведывательную работу, мало спал, много ездил, жрал как придётся, бился за каждую папаротовскую копейку. Одним словом, горел на работе.
  Светка, понимая, что муж всегда был таким, что и прежде любой проект поглощал его с головой, плюнула и взялась Косте помогать. Прежде всего наладила нормальный быт для членов команды во время выездов в хозяйство. Костя, пользуясь тем, что Светка стала ездить с ним практически постоянно, спихнул на неё ведение так называемой чёрной кассы - наличных денег, не учитываемых бухгалтерией, без которых оперативное ведение бизнеса было невозможно. Это было очень удобно. Светку не надо было проверять и контролировать, да и условия проживания в поездках резко улучшились.
  Где-то в середине лета, ближе к концу июля, во время очередной встречи Папарот навесил на Костю ещё две задачи, два полноценных и довольно сложных проекта. Первый - проект переработки будущего молока в некий конечный продукт, который ещё предстояло выбрать, изучив рынок и возможности реализации. Андрюша мечтал таким образом иметь у себя полный цикл производства: растениеводство и заготовка кормов, потом через коровок переработка их в молоко, а потом переработка молока в конечный продукт и продажа его оптовым и розничным сетям. Дело было очень непростое, требовало тщательного изучения рынка молочных продуктов и каналов их реализации. Требовалась разработка самостоятельного бизнес-плана с нуля, то есть отдельный самостоятельный проект, связанный с существующим хозяйством и строящимся молочным комплексом только планируемыми объёмами перерабатываемого сырья и общей территорией.
  Вторым дополнительным геморроем, изящно сброшенным Андрюшей на Костину команду, стало строительство его личной усадьбы за конезаводом на берегу пруда. Когда Андрюша озвучивал Косте эту задачу, звучала она как просьба о строительстве некой дачки, рыбацкого домика, куда Андрей сможет приехать пару раз в год с друзьями, половить рыбки и выпить водки. Велико же было Костино изумление, когда он увидел проект. Дачка оказалась огромной усадьбой, включающей несколько строительных объектов и по размерам больше похожей не на рыбацкий домик, а на профсоюзный дом отдыха советских времён. Ситуация отягощалась тем, что из коммуникаций по берегу пруда, где Андрей хотел построить усадьбу, проходила только линия электропередач, то есть надо было бурить скважину на воду, а дорогу и газ тянуть больше двух километров.
  Проектировали это великолепие придворные архитекторы-дизайнеры Андрюшиной жены. Эти милые творцы довольно ловко насобачились ей манипулировать и до такой степени зализали мадам Папарот задницу, что её, бедную, сильно пучило сознание собственного величия и она совершенно не пыталась хоть как-то адекватно оценивать расходы. В результате архитекторы бессовестно драли с Папаротов три шкуры и ко всем прочим участникам процесса относились демонстративно снисходительно-пренебрежительно. Для Кости и Володи Сергияна, взявших за правило экономить Андрюшины деньги, добиваясь максимального качества по разумной цене, всё это означало появление ещё одной линии фронта, ещё одной геморроидальной шишки, причём без дополнительной оплаты их труда.
  К обсуждению системы мотивации Кости и его команды Андрей приступить так и не дал. То ему было некогда, то он торопился, то ему казалось, что Костя ещё недостаточно разобрался в ситуации. Разговор о Костином интересе всё время откладывался на неопределённое время, и Костя, как и вся его команда, сидел на голой, правда довольно высокой, зарплате. Старые товарищи по бизнесу, которым Костя описывал ситуацию, говорили прямо:
  - Костя, ты дурак, Папарот хитрит, обманывает тебя. Сейчас ты порвёшь себе жопу на немецкий крест, всё ему построишь и наладишь, а он при расставании пожмёт тебе руку и скажет спасибо. Или, наоборот, докопается до чего- нибудь, устроит блатную истерику и выпрет со скандалом, чтобы денег не платить.
  Костя в такую подлость Папарота верить не хотел, считал его мужиком порядочным, думал: надо просто честно и с полной отдачей делать свою работу, и Андрюха оценит. Требовать сейчас себе каких-то бонусов было неловко, Папарот и так попал на очень большие деньги, вляпавшись в этот сельхозпроект, его было по-человечески жалко.
  Эта Костина позиция и стала яблоком раздора между ним и Игорем Бузиным. Игорь категорически требовал срочно документально оформить с Папаротом свою и Костину систему мотивации, желая на этапе строительства и запуска получать кроме зарплаты фиксированную премию, а после вывода хозяйства на прибыль процентов двадцать - двадцать пять от так называемой ебитды, то есть прибыли без учёта затрат на налоги и обслуживание заёмных средств. Косте такие требования казались слишком нахальными и жадными, он искренне считал, что Папарот должен сам оценить их добросовестный труд и предложить систему мотивации. Требовать сейчас денег у и так обворованного кругом Андрюши язык не поворачивался. В конце концов и от Игоря прозвучало:
  - Дурак ты, и подход у тебя абсолютно детский, небизнесовый, Папарот в итоге нас использует и просто вышвырнет.
  Появление в работе нового проекта по переработке молока в некий конечный продукт естественным образом потребовало дополнительного человеческого ресурса. Костя решил привлечь к этому делу Серёгу Панасюка, исполнявшего функцию Костиного зама, точнее правой руки, уже много лет: сначала в рекламном агентстве, потом в корпорации у Хорька, куда он пришёл сразу вслед за Костей.
  Панасюку было уже за пятьдесят, за свою трудовую жизнь он успел окончить авиационный институт, поработать в разных общественно-политических журналах, отстажироваться в одном из заокеанских университетов, помыкаться в качестве главного редактора разных изданий, потрудиться генеральным директором довольно известного рекламного агентства и в конце концов прибиться к Косте в качестве верного зама. Прежде всего Костя ценил в Серёге его великолепные аналитические способности.
  Объясняя окружающим успешность их тандема, он обычно несколько кокетливо шутил:
  - Вот Сергей Борисович - он у нас умный, а я просто решительный.
  Шутка людям нравилась.
  Теперь Панасюку предстояло проанализировать отечественный рынок молочных продуктов и найти какую-нибудь нишу, предполагающую относительно небольшие объёмы производства, высокую маржинальность и стабильную востребованность. Брендинг и выведение продукта на рынок были Серёгиным коньком, а с остальным с помощью Бузина, Кости и собственной аналитической башки разберётся, в этом сомнений не было.
  В хозяйстве тем временем всё шло своим чередом, механизаторы под управлением агронома Вениаминыча приступили к уборке зерновых. В целом "битва за урожай" началась ещё раньше, с сенокоса, и шла яростно, но безуспешно. Сено в тюки запрессовали сыроватое, было большое опасение, что может сгнить. Шманьков с агрономом, правда, били себя в грудь и голосили, что всё отлично, но крестьяне тихо ябедничали, что вовсе нет.
  После того как Костя пресёк попытки под шум уборочной обеспечить всех окрестных фермеров дешёвой соляркой за счёт Папарота, Шманьков как-то сник, потерял интерес к работе. Блеск в его глазёнках появился только вместе с появлением зерна нового урожая. Тут они с агроном продемонстрировали всё, на что были способны, и, несмотря на все старания Кости, Игоря и всей службы охраны, умудрились-таки при участии в воровской схеме директора соколовского элеватора украсть около трети убранного зерна. Однако даже несмотря на воровство результат уборки был неплохой - урожайность оказалась выше, чем в среднем по области, а благодаря жестокому контролю над расходами и себестоимость оказалась чуть ниже, чем продажная цена.
  Прибавив к полученным результатам приблизительные объёмы украденного и помножив их на приобретённый опыт, Костя испытал даже некоторый прилив оптимизма, пожалуй первый раз с начала работы в проекте. Получалось, что в будущем, исправив ошибки этого года, вполне можно будет добиться действительно неплохих финансовых результатов. То есть миф о патологической убыточности сельского хозяйства оказался именно мифом. Если работать с умом и настойчивостью, и здесь можно было денег заработать.
  Строительство комплекса тоже, слава богу, удалось сдвинуть с мёртвой точки. Опереточный мерзавец Косоротов осознал, что Костю ему не сломать, и взялся наконец-то достраивать начатые объекты нормальными темпами и за разумные деньги. Сергиян вился над ним коршуном, строго контролируя объёмы и цены на материалы. Служба охраны зорко следила за количеством рабочих на стройплощадках и за каждым их шагом. Нескольких гастарбайтеров не то узбекского, не то таджикского происхождения пришлось уволить и выслать на родину за употребление и распространение наркотиков.
  Косоротов, пытаясь заслужить Костино расположение, раскрыл все воровские схемы старой команды, заложенные в смету строительства. Выяснилось, что при участии хорошего парня Коли Зуделкина, а точнее по его прямому требованию, в цену строительства было заложено около шестисот тысяч долларов откатов. Около трёхсот тысяч Коля уже успел получить и теперь судорожно пытался выдавить из Косоротова вторую половину. Поскольку к войне со строителями Костя Зуделкина не допускал, Коле оставалось только названивать Косоротову и нудить:
  - Ты не вздумай меня кинуть. Ты должен понимать: меня из проекта не уберут. Я тут смотрящий. Я доверенное лицо Папарота. Никуда тебе от меня не деться.
  По Костиным представлениям о жизни, мерзость была вопиющая. Полагая, что единственная нормальная форма общения с воришками - гнать взашей, Костя пошёл с этой информацией к Андрюшиной правой руке Овечкину. Володя, с которым у Кости установились отличные уважительные отношения, понял всё с полуслова, но отреагировал странно: вдруг испугался и, подумав минуту, попросил Костю самого доложить всё Папароту. Встреча с вечно занятым Андрюшей в ближайшее время не планировалась, поэтому решили волну не гнать, а подождать плановой аудиенции.
  Вернувшись от Овечкина, Костя собрал доверенную часть команды, объяснил ситуацию и категорически потребовал не допускать Зуделкина ни к каким финансовым вопросам, а кроме того - придумать, как крысу использовать, чтобы зарплату отрабатывала и вреда не наносила. Решение нашлось быстро: Колю приспособили заниматься различными околоюридическими вопросами, дооформлять права собственности на уже приобретённое Папаротом имущество и контролировать процесс оформления прикупаемой вокруг хозяйства земли. Заодно радостно спихнули на него всякие мелкие дела, не имеющие отношения к бизнесу, а скорее относящиеся к исполнению папаротовских прихотей типа зарыбления пруда разными карпами, сомами и прочими толстолобиками и надзора за функционированием конезавода, но исключительно только надзора.
  В хозяйстве тем временем начался последний этап уборочной - заготовка кукурузного силоса. По рекомендации немецких консультантов успели купить два шикарных кормоуборочных комбайна, которые делали всё: косили, рубили, плющили массу и замешивали её с консервантом. Вот с консервантом-то и обгадились.
  Агроном Вениаминыч по ошибке закупил не химический консервант, а биологический, который при разбавлении водой в неправильной пропорции превратился в желе и намертво забил форсунки, через которые должен был поступать в барабан комбайна для смешивания с нарубленной массой. Форсунки чистить не стали, от Кости это всё скрыли. Чтобы силос не сгнил сразу, на силосную кучу загнали полупьяного крестьянина с ведром разведённого консерванта, который, шатаясь и распевая народные песни, бродил по корму в резиновых сапогах и поплёскивал консервантом из ведра в разные стороны. Слава богу, немец-консультант к этому времени уже из хозяйства уехал и не был свидетелем этого праздника нашей самобытности. Когда Костя увидел вышеописанную картину и дознался о причинах происходящего, из него буквально пошла пена, но было поздно.
  Следующим актом позора стала уборка сахарной свёклы, которая была самой любимой культурой Шманькова. Видимо, у него с директором соколовского сахарного завода была отлажена воровская схема, аналогичная схеме воровства при отгрузке зерна на элеватор. Ещё до прихода Костиной команды он через Зуделкина убедил Папарота, что выгоднее выращивания сахарной свёклы только торговля наркотиками, оружием и шлюхами. В результате поля подготовили с осени, закупили семена, внесли удобрения и посеяли.
  Костя с Игорем, придя в проект, посчитали экономику и поняли, что по сахарной свёкле порог рентабельности преодолевается при урожайности в двести пятьдесят тонн с гектара. Шманьков с агрономом Вениаминычем, не приходя в сознание, всё лето били себя в грудь и орали, что урожай будет никак не меньше трёхсот, в результате собрали двести. Когда урожайность выяснилась, Шманьков, сообразив, что чаша его подвигов переполнилась, решил отвести от себя удар и публично объявил агронома идиотом. Не помогло, было уже поздно.
  Больше всего в шманьковской деятельности изумляло не его рутинное воровство, а количество денег, потерянных по банальной бесхозяйственности. По всем прикидкам получалось, что теряет и разбазаривает он в несколько раз больше, чем крадёт. Ущерб, наносимый его деятельностью, просто не позволял терпеть его дальше, но замену пока найти не удавалось.
  Костя закинул удочки везде, где только можно: и в областной администрации, и в районной, и среди друзей и знакомых, и на сайтах кадровых агентств, - толку не было. Единственной призрачной надеждой был старый камчатский сослуживец Сергияна, отставной начальник ракетного полигона, военный пенсионер полковник Смирнюк, который, получив соответствующее предложение, пока молчал, думал.
  На ближайшей расширенной планёрке подводили итоги полевой кампании. Шманьковские подпевалы по очереди, пряча глаза, врали, что на самом деле всё не плохо, а местами даже хорошо, что сено затюковали вполне сухое, что силос консервантом обработали хорошо, даже лучше, чем в немецком комбайне, а за урожай зерновых им вообще всем надо грамоты раздать и всех на доску почёта повесить. А если, мол, и были в работе отдельные упущения, так в этом виновата погода, Господь Бог и особенные агротехнологические бесы, которые вечно путают бедного крестьянина.
  Костя молча слушал, попивал чаёк, покуривал сигаретку и параллельно вспоминал, как оно всё было на самом деле. Когда в мозгу всплыл образ полупьяной обезьяны с ведром консерванта на силосной траншее, его прорвало. Первым был уволен агроном, следом главный инженер. Потом Костя долго разъяснял оставшимся, что такое план-фактный анализ, он же разбор полётов, или работа над ошибками, в тысячный раз говорил про цели и задачи, рисовал образы светлого будущего, которое обязательно настанет практически сразу после того, как уважаемые крестьяне прекратят массово маяться дурью и начнут нормально работать. Крестьяне сопели, делали вид, что слушают.
  Под конец, изрядно утомившись, заметил в углу тихо улыбавшегося чему-то своему директора конезавода старика Бухвостина, который был великим коневодом, но не просто специалистом по племенному разведению: он был учёным. Когда-то предметом его научной деятельности было влияние радиации на организм лошади. С группой таких же бездельников он по заказу Министерства обороны облучал подопытных лошадок радиацией, потом умерщвлял их, вскрывал и смотрел, как же эта радиация влияет на их внутренние органы. Конной тяги в армии давно уже не осталось совсем, но заказ на эти исследования Научно-исследовательскому институту коневодства почему то не отменили вплоть до самого развала коммунистического режима. Как потом этому вивисектору удалось переквалифицироваться в коневоды, история умалчивала.
  Ворюгой Бухвостин был первостатейным, от Шманькова его отличала только манера поведения. Шманьков всё время, непрерывно что-то говорил, причём в основном врал, а Бухвостин всё время молчал, даже на прямые вопросы не отвечал, только мечтательно улыбался и хлопал глазами. Костя оценил по достоинству его твёрдость, когда пытался выяснить точное поголовье имеющихся на конезаводе лошадей. Продолжались эти попытки месяца три, в ответ на каждое требование немедленно пересчитать лошадей Бухвостин молча кивал, задумчиво глядя куда-то вдаль, и улыбался. В конце концов Костя плюнул и поручил пересчитать поголовье начальнику службы охраны, который справился за один вечер, когда лошадей из левад развели по конюшням. Выяснилось, что по документам лошадок должно быть несколько больше, чем имелось реально в наличии.
  Объявив о немедленном увольнении тихого и задумчивого старика Бухвостина, Костя закончил карательные мероприятия и перешёл к проповеди: ещё раз объяснил крестьянам про план-фактный анализ, про то, что не научившись анализировать свои ошибки, от них не избавишься, что если не беречь деньги инвестора, хозяйство никогда не станет прибыльным, а вечно убыточное хозяйство инвестору рано или поздно надоест и он его прикроет или продаст, если сможет. Но тогда все они останутся без работы и без зарплаты, так как другой работы в округе нет и не предвидится. Крестьяне молчали, сопели, слушали.
  Закончив планёрку и отпустив напуганный персонал, поехал в реконструированный дом, который теперь называли "дом управляющей компании", поужинал, попил чайку, переоделся в дорожное и выехал в столицу.
  В этот приезд Костя сам за руль не сел, ехал с водителем, что позволяло максимально продуктивно использовать время пребывания в хозяйстве, работать до упора, не оставляя запас сил на дорогу домой. Развалившись на мягком кожаном сиденье минивэна, прикрыв глаза, прокручивал в голове результаты поездки. Получалось неплохо, неделя прошла довольно продуктивно. Огорчало только вязкое, тупое упорство местного населения, которое полностью сломить пока не удавалось. Было полное ощущение, что управляющая команда на аркане тащит крестьян в светлое завтра, а они задыхаются, хрипят, но яростно упираются всеми четырьмя конечностями.
  Несколько добавил грусти отсмотренный за чаем перед выездом телерепортаж, в котором журналист радостно-торжественно стрекотал про то, как наш президент и правительство сильно озаботились повышением рождаемости, как они волнуются по поводу сокращения населения, как они сильно хотят, чтобы населения стало больше. Так хотят, что даже станут выплачивать какие-то деньги родителям, родившим второго ребёнка. То есть живых денег давать, конечно, не будут, чтобы родители их сразу не пропили, а заплатят лет через несколько при улучшении семьёй жилищных условий или при оплате образования новорождённого.
  Весь этот бред вызывал глухое раздражение: Костя был глубоко убеждён, что население страны, как, впрочем, и всей планеты, надо было систематически и последовательно сокращать. Развитие научно-технического прогресса однозначно снижало необходимость увеличения поголовья населения. Если раньше много людей было нужно для войн, то теперь для их предотвращения достаточно было нескольких боевых расчётов ракетных установок. Если раньше для копания канавы надо было сто человек с лопатами и тачками, то теперь их с успехом заменял один небольшой экскаватор. То же происходило и в прочих видах человеческой деятельности. Огромные толпы людей постепенно заменялись всё более производительными машинами.
  При социализме в хозяйстве работало человек пятьсот, одних агрономов было штук семь. Когда Костя принял дела, в хозяйстве числилось сто семьдесят человек. За первые три месяца персонал легко сократили до ста двадцати работников, и теперь он всерьёз подумывал о дальнейшем сокращении человек до ста.
  Ну ладно, пусть пример других стран нам не указ, пусть нас трудно сравнивать, хотя сравнить было с чем. Схожая с нами по климату и вторая по территории страна мира Канада была населена в пять раз меньше, чем наша, а экономику и жизненный уровень имела многократно более высокие.
  Непонимание смысла заботы власти об увеличении населения вызывало раздражение. Мы что, и вправду намереваемся заселить территории, реально непригодные для проживания? А зачем? Народ ведь на самом деле ничего не может, а главное - не хочет. Так называемое сырьевое проклятие нас вполне устраивает, страна по большому счёту фактически ничего не производит. Продаём помаленьку сырьё за границу, а часть вырученных денег правящая элита раздает населению, всем по чуть-чуть, чтоб не бунтовали. И всех всё устраивает. Элита богатеет, народец вырождается. А может, оно и хорошо, что вырождается. Если посмотреть на него внимательно и вспомнить науку генетику - продажную девку мирового империализма, - неприятная получается картинка.
  Восемьдесят лет назад в стране начали проводить чудовищные эксперименты. Сначала, играя на самых низменных инстинктах, ленивым и бедным разрешили грабить богатых и трудолюбивых. Интеллектуальную и духовную элиту буквально пинками выгоняли из страны, изрядно обогащая тем самым культуру и науку других государств. Тех, кто особенно любил родину и уезжать не захотел, поубивали в Гражданскую войну или уморили военным коммунизмом.
  Покончив с элитой, взялись за народ, назвали это индустриализацией и раскулачиванием в процессе коллективизации. Самых трудолюбивых и порядочных крестьян грабили, отбирали всё и ссылали на каторжный труд и верную погибель в северные и восточные регионы. Заодно вычистили и прочие социально чуждые элементы - торговцев, служащих и остатки интеллигенции.
  Когда покончили с социально чуждыми, взялись за своих социально близких; начались годы великих репрессий, в ходе которых расстреляли и уморили в лагерях миллионы мало-мальски приличных людей, включая и наиболее толковых и энергичных собственных выдвиженцев. Потом грянула Великая война, убивавшая всех без разбора, и унесла ещё десятки миллионов людей, но вождям клана коммунистов-людоедов и этого оказалось мало. После войны поднялась новая волна репрессий.
  Это безумное людоедство продолжалось до тех пор, пока не сдох главный коммунистический царь - усатый людоед, - то есть без перерыва целых тридцать шесть лет. Успехов достигли колоссальных. Население сильно сократилось и отупело, страна превратилась в царство тотального страха и лжи.
  Преемники усатого людей жрать перестали, миллионами не убивали, нужды в этом уже не было. Те, кто выжил в первой половине века, и так сидели тихо, не вякали, старались соблюдать установленные правила. Начались сорок с лишним лет душной, вязкой жизни, которую кто-то метко назвал застоем. Основную массу населения уже составляли генетические уроды, потомки ленивых бездельников, воров и убийц, а также садистов-вертухаев и прочих преданных прислужников власти.
  Когда коммунистический режим наконец зашатался, в основном из-за своей абсолютной экономической неэффективности, открыли границы, убрали так называемый железный занавес, отделявший нашу страну от остального мира, и остатки случайно уцелевших генетически нормальных, активных людей тут же хлынули вон из страны пополнять собою население других стран, с нормальной системой ценностей и менее кровавой историей. В результате всех этих процессов в стране сформировалось устойчивое большинство, никакого оптимизма не внушавшее. Сам Костя относил себя к тем самым случайно уцелевшим остаткам. Из четверых его прадедов своей смертью не умер никто. Один был православным священником, детей у него было то ли десять, то ли одиннадцать. Его расстреляли лет за пять до Великой войны. Второго раскулачили, выслали с семьёй ближе к Полярному кругу и там уморили. Двое других, оба торговцы, сгинули на лесоповале где-то в северной тайге. Слава богу, хоть потомство успели оставить.
  Дедам тоже досталось. Первый, сын раскулаченного, бежал с места поселения и всю жизнь прожил под чужой фамилией, добыв себе липовую справку сельсовета. Паспортов тогда не было, дед под чужой фамилией провоевал всю войну и умудрился вырастить троих детей. Второй, сын священника, выучился на агронома, женился, сделал двоих сыновей. Когда его арестовали, судили и отправили отбывать срок в один из северных лагерей, Костиному отцу было меньше года. Семью сразу после ареста деда вышвырнули из дома на улицу. Из имущества, не считая детей, бабка смогла увезти только то, что поместилось в одну телегу. Потом были война, голод, эвакуация и воссоединение с дедом, который чудом выжил, оттрубив в северных лагерях все свои восемь лет срока.
  Как ни крути, получалось, что Кости на свете не должно было быть, что только благодаря случайности или Божьей воле деда, бежавшего с места поселения, не расстреляли, как его старшего брата, и он смог зачать Костину маму, а грудной отец, которого старший брат кормил толчёной картошкой, завёрнутой в тряпочку, не помер от голода и болезней.
  Потом его родители встретились в столичном горном институте, куда отец поступил вовсе не потому, что хотел стать горным инженером, а потому, что в военно-морскую академию, о которой он мечтал, его как сына врага народа не приняли, даже до вступительных экзаменов не допустили.
  Вот и рос Костя, как и многие в этой стране, испытывая патологическое отвращение к лживым коммунистическим теориям, но при этом помалкивая. От предков ему достались потомственное чувство собственного достоинства, уважение к своему и чужому труду и способность выживать в любых условиях. Последняя особенно пригодилась, когда пришлось два долгих года служить в советской армии, больше похожей на тюрьму или каторгу.
  Самой трудно выполнимой для Кости заповедью была "Возлюби ближнего своего, как себя самого", с остальными девятью особых проблем не возникало. Большинство из них он, конечно, время от времени, к стыду своему, нарушал, но как-то в меру, без перехлёста. Не воровать, почитать родителей, не желать чужих жён и имущества, не клеветать, не творить себе кумиров и прочее чаще получалось, чем не получалось, убить, слава богу, не довелось, а вот возлюбить людей не получалось совсем. Единственное, чего удалось добиться с помощью долгих размышлений и самоанализа, - это не гадить окружающим без нужды, не давить вертухайских потомков, используя свою силу и повинуясь чувству справедливости.
  Как пел Александр Дольский:
  
  Я лишил себя права на месть,
  На презренье оставил право.
  
  Вертухаево семя должно было само постепенно вымереть. Для этого им просто нельзя было позволять жрать других людей, а других способностей, другого способа существования и кормления они не унаследовали. Всё должно было идти естественным, эволюционным путём. Толковые и жизнеспособные должны были выживать, а тупые и ленивые - вымирать. Если не вмешиваться в этот процесс, пихая в слюнявые пасти халявную еду, то через несколько поколений можно было надеяться на формирование нормального народа, нормальной нации, которая сможет создать нормальное государство.
  Главной проблемой, тормозящей развитие общества, были потомки людоедов и вертухаев, плотно оккупировавшие все уровни власти, и силовые структуры, где, прикрываясь погонами, удостоверениями и путаницей в законах, душили любые ростки свободы, занимались грабежом и вымогательством. Общество для них превратилось в питательную среду, в объект охоты, государство превратилось в кормушку. Заставлять людей уважать права личности и права собственности было некому. Не зря один из известных рок-музыкантов метко назвал существующий в стране режим "ментовской властью с мигалками в башке"!
  С этими мыслями и задремал. Снилась всякая чушь в стиле фэнтези. Водитель разбудил уже около дома. С трудом проглотив корм в горле и прокашлявшись, Костя поблагодарил его за хорошую дорогу и пошёл домой принимать душ и досыпать.
  Игорь Бузин с финдиректором Пашей наконец закончили расчёт бизнес-плана молочного комплекса и всего хозяйства в целом. Картина получалась не очень радужной: срок окупаемости проекта при поголовье дойного стада в тысячу двести голов, с учётом уже просранных и разворованных на первом этапе денег, выходил больше одиннадцати лет.
  При увеличении дойного стада до двух тысяч четырёхсот голов срок окупаемости снижался до девяти лет, но это требовало значительного увеличения объёмов инвестиций, а взять их можно было только из кармана Папарота. Из-за таких долгих сроков окупаемости и больших сомнений в возврате денег банки по нацпроекту кредитовать не хотели.
  Кроме того, кредитованию сильно мешали инструкции Центробанка, которые требовали, чтобы получатель кредита обязательно предоставлял банку залоги и поручительства на всю сумму кредита, причём при оценке залогов с учётом дисконтирования получалось, что стоимость закладываемого имущества должна была превышать сумму кредита минимум процентов на сорок. Это делало кредитование обычных сельскохозяйственных предприятий совершенно невозможным. Ну где наши развалившиеся колхозы и совхозы, переименованные в сельскохозяйственные кооперативы и унитарные предприятия, могли найти столько залогового имущества, да ещё и богатых поручителей?
  Кредитование по нацпроекту производилось по большей части только в тех областях, где областные администрации сами предоставляли банкам залоговое обеспечение и сами выступали поручителями. В Соколовской области, куда угораздило вляпаться Папарота, всё это делалось только для хозяйств, контролируемых губернатором, объёмы инвестиций, а следовательно, и кредитов в этих хозяйствах завышались в разы, а полученные средства губернатором и его подбрюшьем разворовывались.
  Поскольку кредиты выдавались сроком на восемь лет, губернатор понимал, что разбираться с поручительствами, залогами и возвратами денег придётся уже не ему, а тем, кто придёт на его место, а на них ему было глубоко наплевать. Кроме того, у жуликов была надежда, что когда пирамида рухнет, государство, деньгами которого и оперировал ГосАгроБанк, опять все долги простит. Такие прецеденты в новейшей истории страны были уже не раз.
  Одним словом, на кредиты реально рассчитывать не приходилось, инвестиции были возможны только из личного кармана Папарота, но и здесь возникала проблема. Андрюша, как и абсолютное большинство других стремительно разбогатевших в период мутной воды соотечественников, ментально абсолютно не был готов к долгосрочным инвестициям, слишком сильна была привычка к быстрым деньгам.
  Процветавшие в стране рейдерство и бандитизм силовых структур, одобряемые на самом высоком государственном уровне, тоже не добавляли предпринимателям уверенности в завтрашнем дне. Спусковым крючком такого рейдерства стали арест и отправка в лагерь того самого олигарха, у которого в рекламной службе когда-то Костя начинал свою трудовую деятельность. Олигарха посадили, его империю бессовестно разграбили, растащив активы по разным окологосударственным структурам. Силовики в кооперации с жуликами однозначно восприняли эти действия лидера нации как разрешение на всё, как сигнал к атаке и повсеместно начали грабить предпринимателей на всех уровнях. Если лидеру нации можно отобрать у олигарха нефтяную компанию, то почему нам нельзя отобрать у какого-то придурка какой-нибудь заводик, или ресторанчик, или ещё что-нибудь?
  Напуганные предприниматели, повинуясь инстинкту самосохранения, стали относиться к инвестированию в отечественную экономику с большой опаской, а к долгосрочным инвестициям особенно. Никто не знал, когда на него обратят внимание, придут и отнимут или под угрозой тюрьмы заставят продать за копейки. Абсолютное большинство активных людей старались зарабатывать быстро, а заработанные деньги переправлять за границу. Бизнес и экономика в таких условиях развивались плохо, но народу ситуация нравилась. Население ненавидело богатых и радовалось их несчастьям, богатые, не вкладывая деньги в развитие экономики, пробавлялись короткими спекулятивными операциями. Когда-нибудь это должно было плохо закончиться.
  Костя отчётливо понимал, что свои личные деньги в этой стране и в этой ситуации он в подобный проект не вложил бы ни в коем случае. Папарота, который уже увяз в проекте по уши, было жалко. Единственное, что можно было для него сделать, чтобы сохранить свою совесть чистой, это честно обрисовать ситуацию и предложить нелёгкий выбор - либо останавливать всё это сельскохозяйственное безобразие и фиксировать убытки, либо продолжать проект, инвестируя собственные средства и трезво осознавая, что это очень надолго и что там будет через девять-одиннадцать лет, никому неизвестно.
  Очередная плановая встреча с Папаротом была назначена, как обычно, в его офисе в Сетевой компании. Костя приехал минут на пятнадцать пораньше, а Папарот, как это часто с ним бывало, выбился из графика, поэтому сидение в приёмной в ожидании встречи растянулось почти на час. Хорошо, что приёмная выходила в большой холл, где стояли мягкие кресла и столики с пепельницами. Можно было ожидать с комфортом, покуривая и попивая чаёк- кофеёк.
  Ожидание скрашивал Вова Овечкин, который то сидел и общался с Костей, то забегал к Папароту с очередным посетителем. Костя уже давно заметил в поведении папаротовских посетителей одну странность. Сталкиваясь в приёмной, знакомые между собой люди не только обменивались обычными приветствиями, но ожидающий ещё обязательно спрашивал выходящего, в каком настроении пребывает Андрюша, а иногда выходящий сам первый доверительно сообщал ожидающим, что Андрюша сегодня "нормально" или "сильно не в духе".
  Поначалу Костю удивляло такое внимание посетителей к настроению и состоянию Папарота. Проработав много лет в бизнесе и поимев удовольствие лично общаться со многими крупными предпринимателями, политиками и большими чиновниками, Костя с таким интересом к настроению хозяина, или начальника, никогда не сталкивался. Обычно везде и всегда царил сдержанно-деловой стиль общения, настроения и эмоции наружу не выпускались и, как правило, на дело не влияли.
  Первый раз Костя увидел другую сторону давно знакомого Андрюши, когда во время одной из предыдущих встреч Папарот вдруг по какому-то пустячному, малозначимому поводу сорвался на своего верного Овечкина. Повод был совершенно ничтожным, точнее, в Костином понимании, его вообще не было. Овечкин в очень мягкой, даже робкой форме успел только намекнуть Андрею, что у него есть какое-то собственное мнение. В ответ Андрюша взорвался так, что Костю чуть не вынесло взрывной волной из кабинета, орал совершенно гнусно, по-хамски, осыпая бедного Вову разнообразными оскорбительными эпитетами. Овечкин при этом весь покраснел, но молчал, слушал, опустив глаза и втянув голову в плечи. Костя растерялся, совершенно не понимая, как реагировать на происходящее. Хотелось просто встать и уйти. Вопли Андрюша тогда закончил обобщением, что все кругом абсолютные кретины, потом зыркнул исподлобья на Костю и буркнул:
  - К тебе это не относится.
  Преобладающей эмоцией от этой безобразной сцены было изумление. Костя никак не ожидал от Папарота тако- го омерзительного красножопо-вертухайского хамства, но ещё меньше он ожидал такого смиренного принятия унижений от Овечкина, казавшегося вполне достойным, уважающим себя мужиком.
  Костя отчётливо понимал, что если бы на него вылили хотя бы треть той грязи, что досталась Овечкину, реакция и последствия могли были быть непредсказуемы и носить фатальный характер. В лучшем случае Андрюша был бы послан, а в худшем мог бы получить в морду пепельницей или ещё чем-нибудь из стоящего на столе. Вова же всё стерпел молча, и только общее покраснение физиономии свидетельствовало о том, что оскорбления были им услышаны.
  Логика тут же начала услужливо подсказывать Косте варианты оправдания овечкинского поведения. Придумалось, что, возможно, он наделал больших ошибок в каком-нибудь из проектов, потерял много денег и теперь чувство вины подавило его чувство собственного достоинства. Как-то не хотелось думать, что Вова относился к категории людишек, которые за деньги готовы терпеть любое дерьмо, у которых понятия выгоды и сытости полностью заменили понятия чести и достоинства. Такую публику Костя презирал. Приятнее было убедить себя, что это всё- таки вариант с чувством вины и Вову надо пожалеть.
  Андрюшино скотское поведение Костя оправдал переутомлением и нервным срывом. Такое с каждым могло случиться, особенно учитывая его перегрузки и уровень ответственности. Однако постоянный обмен информацией об Андрюшином настроении в приёмной свидетельствовал о том, что такие срывы редкостью не были и происходили весьма регулярно, что наводило на грустные мысли о некоторой его распущенности.
  Вот Овечкин опять выскочил от Папарота с очередным посетителем, совершенно красный и нервно моргающий. В ответ на участливый Костин вопрос скупо бросил:
  - Поспорили. Поругались. Я ведь парень такой, могу и в морду дать. Андрюха вообще в бизнесе ни хуя не понимает, совсем в чиновника превратился.
  Косте вдруг стало смешно. Вспомнилось Вовино покраснение и молчание, когда Андрюша поносил его в Костином присутствии, да и заявление об Андрюшиной некомпетентности в бизнесе доверия не внушало - богатство и положение Андрея никак не совмещалось с его небизнесовостью, а вот сам Овечкин в этой ситуации выглядел как минимум забавно. Пожав плечами, Костя подумал: "Да, Вова, похоже, плохо ты справляешься со своими обязанностями, раз Андрюха вынужден так тебя трахать". В холл выглянула папаротовская секретарша и сделала Овечкину и Косте ручкой приглашающий жест в сторону кабинета хозяина. Андрюша встретил спокойно и доброжелательно. Первая часть разговора прошла конструктивно, по-деловому. Костя рассказывал о положении дел, о срочных и среднесрочных мерах. Андрюша слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, Овечкин помалкивал. Когда дело дошло до предварительного обсуждения нового реального бизнес-плана, Андрюша, услышав сроки окупаемости проекта, явно сильно напрягся, но эмоции наружу не выпустил, только хмуро спросил:
  - А тебя не наёбывают?
  Костя в ответ максимально внятно и просто, используя все доступные аргументы, объяснил происхождение этих цифр. Заодно обсудили, какую динамику роста цен на сырьё и продукцию закладывать в окончательные расчёты. Андрюша успокоился, говорил внятно и конструктивно, было очевидно, что в целом Костин подход и Костины действия его устраивают.
  Когда стало ясно, что всё основное, что хотели донести друг до друга, уже сказано, Костя очень сжато, стараясь убрать любую эмоциональную окраску, доложил всё, что ему стало известно о воровстве хорошего парня Коли Зуделкина. Неожиданно для Кости первой реакцией стало полное отрицание услышанного. Андрей, резко оттолкнувшись от края стола, откинулся на спинку кресла и заявил:
  - Это полная хуйня! Этого не может быть!
  Костя вынужден был более подробно изложить доказательства зуделкинского крысятничества и даже предъявить собственноручно написанную Косоротовым бумажку, содержащую все уже отданные и запланированные суммы откатов и сроки их передачи. Андрюша выслушал стиснув зубы и распорядился:
  - Овечкин, разберись. Потом расскажете результаты.
  Хотя я в это и не верю.
  "Странная реакция, - подумал Костя. - Полное ощущение, что Андрюша больше злится не на Зуделкина, а на меня - за то, что я ему об этом сказал".
  Овечкин собрал свои бумажки и встал из-за стола, Костя тоже собрал принесённые расчёты, но вставать не стал, а попросил Андрея уделить ему несколько минут для разговора с глазу на глаз. Когда остались вдвоём, Костя достал из кармана сигареты и зажигалку и, хитро глядя на Андрюшу, спросил разрешения закурить. Обычно Папарот курить у себя в кабинете никому не разрешал, хотя сам курил. Объяснял это тем, что вы, мол, тут надымите и уйдёте, а мне в этом во всём дальше работать. Костя в своё время проявил настойчивость и на правах старого знакомого себе разрешение курить вытребовал, объясняя это тем, что если встречи растягиваются больше чем на тридцать минут, он начинает больше думать о куреве, чем о предмете разговора.
  Разрешение курить и в этот раз было получено. Глубоко и с удовольствием затянувшись, Костя предельно честно заявил Андрею, что перспектив в этом бизнесе не видит, что ситуация с привлечением кредитных ресурсов патовая и что проект надо замораживать до лучших времен, когда государство прекратит своё неуклюжее вмешательство в рынок и идиотские попытки регулировать цены на продукты питания, одновременно поддерживая неэффективных производителей и позволяя чиновникам разворовывать выделяемые на развитие агробизнеса деньги.
  Предложил заморозить строительство животноводческого комплекса сразу, как только косоротовская строительная банда отработает полученные авансы, а это произойдёт буквально через пару недель, и перевести хозяйство в ждущий режим. Сеять только зерновые, используя при этом исключительно экстенсивные технологии с чистыми парами и минимальными затратами. Это позволит быстро вывести хозяйство на самофинансирование. Земли при этом зарастать не будут, а будут поддерживаться в рабочем состоянии, следовательно, не будет претензий со стороны государства и легко будет в любой момент перейти к интенсивному развитию, как только сложится благоприятная рыночная конъюнктура.
  Что касалось конезавода, то тут, по мнению Кости, бизнеса вообще не было и быть не могло, и подтверждением тому служил весь мировой опыт. Нигде в мире разведение лошадей бизнесом не являлось. В тех странах, где были широко распространены бега и тотализатор и народ имел крепкую историческую привычку на нём играть, конезаводчики более-менее себя кормили, во всех остальных случаях коневодство являлось исключительно дорогой игрушкой для очень богатых людей, как, например, британские королевские конюшни или конезаводы арабских шейхов.
  Так как в нашей стране закон о тотализаторе отсутствует и неизвестно когда появится, ипподромы практически везде пребывают в разваленном состоянии, а их территории постоянно подвергаются попыткам захвата разными застройщиками и прочими девелоперами, говорить о конезаводе как о бизнесе смысла не имеет. Конезавод можно рассматривать как затратный имиджевый проект, как способ Андрею на законных основаниях оказаться в одной ложе с премьером или президентом страны на каких-нибудь скачках, которые те время от времени посещали.
  Ещё одним отягчающим обстоятельством было то, что в стране разведением и тренингом лошадей всерьёз перестали заниматься ещё когда пересаживали армию с конной тяги на автомобили и прочую технику, и теперь уже практически не осталось людей, которые бы хоть что-нибудь в коневодстве понимали. Панасюк нашёл вроде бы приличную заокеанскую консалтинговую компанию, готовую взяться за разработку бизнес-плана реконструкции и развития папаротовского конезавода, но Костя в успех и перспективы этого предприятия категорически не верил.
  Андрюша выслушал Костин монолог очень спокойно и внимательно, вопреки обыкновению даже не перебил ни разу, потом очень убедительно и ласково, приблизительно как врач больному ребёнку, начал объяснять всю глубину его заблуждений.
  По его глубокому убеждению, замораживать строительство молочного комплекса нельзя было ни в коем случае: в долгосрочной перспективе производство молока не могло не быть выгодным. Традиции потребления молочных продуктов в нашей стране очень сильны, а государство рано или поздно будет вынуждено прекратить регулирование цен и даст поднять голову производителю. Хрен с ними, с кредитами и с нацпроектом, у Андрюши достаточно денег, чтобы полностью профинансировать этот проект самостоятельно, поэтому надо собраться и упорно двигаться вперёд, достраивать и запускать в эксплуатацию молочный комплекс, развивать собственное производство кормов и перерабатывать молоко в некий конечный продукт. А что касается конезавода - пускай заокеанские консультанты разрабатывают бизнес-план, денег на это не жалко. Посмотрим, что они наработают, тогда и будем решать, делать что-то или нет.
  Костя вышел от Папарота в очень добром расположении духа, было чертовски приятно, что Андрей ведёт себя не как хапуга-временщик, ищущий халявы и быстрых барышей, а как правильный долгосрочный инвестор. Для успешной, продуктивной работы необходимо было верить в общий успех предприятия, и Андрей эту веру дал, гарантировав, что даже если не будет кредитов, процесс можно будет довести до конца за его личные деньги. Появилось ощущение стабильности, перспективы проекта прояснились, можно было спокойно работать дальше.
  В хозяйстве тем временем всё как-то затихло, все полевые работы и закладка урожая на хранение закончились. Шманьков после Костиных кадровых репрессий притих, затаился, украсть стало нечего. Володя Сергиян продолжал успешно душить Косоротова и его подручных, параллельно подыскивая на их место других, более вменяемых подрядчиков. Некоторые виды работ уже выполняли разные соколовские строительные фирмы. Косоротов, понимая, что его дни на стройплощадке сочтены, похоже, смирился, спокойно доделывал начатые объёмы и готовился к подведению итогов и расставанию.
  Для того чтобы Сергиян мог исполнять функции заказчика-застройщика не только фактически, но и юридически, создали и зарегистрировали свою строительную компанию. Костины знакомые стряпчие сделали это быстро и недорого, даже оформили новой фирме все необходимые строительные лицензии. В помощь Сергияну взяли на работу ещё двух отставных военных строителей - Василия и Бориса. Василий, невысокий, щуплый и весьма шустрый, занялся закупками всяческого оборудования для молочного комплекса, которое хозяйство должно было приобретать напрямую у производителей, а также постоянно контролировал закупочные цены на все стройматериалы, используемые строителями-подрядчиками.
  Борис, высокий, крепкий, всегда весёлый и доброжелательный, взял на себя все доработки и изменения проекта, согласования во всяких госстройэкспертизах и получение всех необходимых разрешений. Фамилия его - Баранов - совершенно не соответствовала сущности: он был умён, упорен и великолепно разбирался во всех строительных нормах и правилах, чем и обезоруживал чиновников государственных надзорных органов.
  Кадровый вопрос стоял очень остро. Надо было срочно-срочно убирать Шманькова, искать кого-то на его место и на место уволенных из хозяйства специалистов, а людей не было. В головной команде управляющей компании тоже было не всё ладно. Финансовый директор Паша, приведённый в своё время Игорем Бузиным, оказался хорошим специалистом, но слабым менеджером, на финансового директора он определённо не тянул. Когда дело касалось кабинетных расчетов, например бюджетирования или просчётов вариантов бизнес-планов, вполне справлялся, а вот когда надо было строить экономиста и бухгалтеров в хозяйстве, Паша пасовал. Не хватало ему менеджерской хватки и жёсткости.
  Особенно ярко это проявилось после того, как на место главного бухгалтера в хозяйство взяли Наталью Ивановну - грамотную и опытную тётку лет сорока пяти из Соколовска. Главной задачей, поставленной Костей перед бухгалтерией, было в кратчайшие сроки перейти на общеизвестные компьютерные программы. Учёт в хозяйстве до сих пор ввели вручную на старых бумажных бланках, что делало бухгалтерию абсолютно непрозрачной. В столице так никто не работал уже лет десять, Костя даже не ожидал, что так может быть.
  Наталья Ивановна, как и большинство состоявшихся в профессии старых опытных главных бухгалтеров, была хитрой, жёсткой, волевой стервой с развалившейся личной жизнью, приученной лавировать между задачами, поставленными руководством, и Уголовным кодексом в той его части, где содержались кары за уклонение от уплаты налогов. По Костиным правилам подчиняться она должна была непосредственно финансовому директору управляющей компании, но из этого ничего не вышло. Наталья Ивановна быстро разобралась с Пашиной мягкостью и скушала своего начальника, не выплюнув пуговиц. Кроме того, выяснилось, что экономист Паша неплохой, а вот бухгалтерский учёт знает слабо, что дало возможность Наталь Ивановне играть в свои игры и вертеть им, как марионеткой. Такого положения вещей Костя допустить не мог и начал активный поиск человека на Пашино место.
  Ещё хуже дела обстояли с Костиной правой рукой Игорем Бузиным. Отношения с ним постепенно превратились в тихий, постоянно тлеющий конфликт, эдакое перманентное противостояние. Игорь, освоившись в новом коллективе, вдруг утратил свой внешний лоск и воспитанность, начал демонстрировать непозволительные самоуверенность и высокомерие, которые в сочетании со склонностью к принятию быстрых, скоропалительных и непродуманных решений создавали проблемы. Костя вдруг, совершенно для себя неожиданно, увидел, что Игорь пытается с ним конкурировать; это глупое детское соперничество отнимало силы и вредило делу.
  У остальных членов команды нормальные рабочие отношения с Бузиным тоже не сложились. Светка злилась из-за его некорректных отчётов о расходовании наличных денег. Особенно неприятно ей было то, что своё нежелание отчитываться Игорь прикрывал хамским пренебрежением - что вы, мол, пристаёте с вашими копеечными отчётами, у меня, великого, более масштабные задачи. Панасюка раздражала поверхностность Игоря, особенно в сочетании с его поспешностью в принятии решений. Сергиян просто вошёл с Бузиным в жёсткий клинч, и после нескольких откровенных конфликтов они общались только через Костю. В конце концов всё это сделалось непереносимым, атмосфера в коллективе стала, мягко говоря, нетворческой, пришлось просить Игоря написать заявление "по собственному желанию".
  На место уволенного вивисектора Бухвостина Костя с огромным трудом уговорил прийти Светлану Владимировну Гусеву - человека, известного в коневодческих кругах и весьма уважаемого. Всю свою жизнь после окончания института она проработала на том самом конезаводе, знала каждый уголок, каждую травинку и каждую пробирку в конезаводской ветлечебнице. Когда в стране начался переход от социализма к капитализму и госфинансирование конезавода прекратилось, Светлана Владимировна устроилась в район участковым ветеринаром и открыла в посёлке маленький продуктовый магазинчик.
  Главным препятствием для возвращения Гусевой на конезавод было её категорическое нежелание взаимодействовать с действующим генеральным директором хозяйства Шманьковым, которого она открыто называла придурком и жуликом. Согласилась Светлана Владимировна на Костино предложение только после того, как узнала о твёрдом намерении разделить хозяйство и конезавод на два отдельных, независимых друг от друга юридических лица и вывести таким образом конезавод в прямое непосредственное подчинение управляющей компании. Костя таким образом пытался спасти баланс хозяйства, который из-за вечной чёрной дыры затрат на содержание конезавода грозил навсегда превратиться в убыточный, во всяком случае по текущей деятельности, а этого допускать было нельзя. С таким балансом ни один банк никогда бы кредита хозяйству не дал.
  Хозяйство и конезавод никакой логикой бизнеса связаны не были; даже корма, выращиваемые для конезавода, Костя хотел покупать у хозяйства на абсолютно рыночных условиях, стимулируя тем самым его нормальную эффективную деятельность. Как только Гусева согласилась, Костя немедленно дал команду Зуделкину организовать через местных соколовских юристов срочную регистрацию самостоятельной фирмы "Конезавод" со Светланой Владимировной в качестве генерального директора.
  История с крысятничеством Коли Зуделкина так ничем и не кончилась. Папарот поручил Овечкину провести расследование, Овечкин, дождавшись в приёмной Костиного выхода, попытался переложить эту задачу на Костю, но Костя в резкой форме отказался, заявив:
  - Я вам что, следователь гестапо? Я кражонку вскрыл, а в деталях сами ковыряйтесь, - и вручил Овечкину письменные показания Косоротова.
  После этого Овечкин вызывал к себе Колю, который невразумительно блеял, что эти деньги должны были пойти на зарплату предыдущей, разбежавшейся управляющей команде Спесивого и что-то он им якобы выплачивал. Цифры при этом не сходились в разы, и объяснить, почему Коля пытался скрыть, что должен получить с Косоротова ещё триста тысяч долларов, он не смог никак. Когда Костя сам в лоб спросил его об этом, Зуделкин покраснел, опустил глаза и промямлил, что он, мол, хотел сказать об этих деньгах, но почему-то не сказал, а почему - сам не знает. Что там Овечкин докладывал Папароту о результатах расследования, Косте было неведомо. Ни Овечкин, ни сам Андрюша никогда больше к этой теме не возвращались. Так хороший парень Коля Зуделкин и остался в Костиной команде, то ли в качестве смотрящего от Папарота, то ли в качестве приживалки на Андрюшином содержании.
  Ничего серьёзного, связанного с деньгами, Костя ему поручить не мог, но и уволить без санкций Папарота не мог, так как знал, что Коля как доверенное лицо фигурирует в качестве номинального совладельца или генерального директора в нескольких Андрюшиных конторах, в которых по каким-то причинам Андрюша сам светиться не мог. Оставалось только терпеть Колино присутствие, спихивать на него всякую ерунду вроде зарыбления пруда и стараться тратить на него как можно меньше времени, имея в виду его патологическую лень и вороватость.
  На место уволенного с треском шманьковского агронома решили взять местного молодого парня Ваню Корнилова, который два года назад довольно успешно закончил Соколовский аграрный университет по специальности "растениеводство", получил диплом агронома, вернулся в родное село и с удивлением обнаружил, что его знания и молодой задор никому не нужны.
  Проблема была в том, что у Вани была вредная привычка по любому вопросу иметь собственное мнение и высказывать его, к месту и не к месту. Шманьков таких людей не переваривал органически, поэтому агрономом Ваню не взял. Чтобы добыть себе пропитание, пришлось Ване идти к менту Славику в службу охраны, где он придуривался и спал на посту, пока Костя случайно не узнал о его агрономическом образовании и не услышал его тихое бормотание о том, что Шманьков и его дружок агроном не просто делали всё не так, а буквально издевались над агротехнологиями и просто над здравым смыслом.
  Поговорив с Ваней и порасспросив о нём окружающих, Костя убедился, что парень он твёрдый и настойчивый, а полученные им в аграрном университете академические знания ещё не утонули и не растворились в дерьме отечественной сельскохозяйственной практики. Кроме того, Ваня был местный, следовательно не надо было заморачиваться с предоставлением ему жилья. Всё сошлось в одну точку, и Костя, прекратив искания, отвёл Ваню к Шманькову и жёстко, тоном, не терпящим возражений, сказал:
  - Вот тебе новый главный агроном. Оформляй бумаги, и приступайте к работе.
  Шманьков открыл рот, вытаращил глаза, но возразить не посмел.
  Старинный знакомец Сергияна, отставной полковник Смирнюк, приехавший наконец на собеседование, Косте очень понравился. Звали его Александр Рафаилович, и производил он впечатление человека порядочного, достаточно жёсткого, с твёрдыми представлениями о дисциплине, порядке и своём личном достоинстве. Кроме того, выяснилось, что у Смирнюка после увольнения в запас был более чем двухлетний опыт управления довольно большим новым сельскохозяйственным предприятием в одной из соседних с Соколовской областей, включавшим в себя около пятидесяти тысяч гектаров пашни, используемой под зерновые, и какое-то молочное животноводство в полуразвалившихся коровниках со старой технологией содержания. Эти молочные фермы были убыточны, но их не могли ликвидировать, так как продолжение их существования было одним из условий, выставленных местным губернатором при продаже земли.
  На самый главный Костин вопрос "Почему же вы оттуда ушли?" Смирнюк коротко и внятно изложил довольно обычную для нашего времени историю. Хозяев у проекта было пять, каждый из них имел свой, не зависящий от других бизнес, и никто из них не имел никакого отношения к сельскому хозяйству. Они объединились и пошли в проект с абсолютно спекулятивными целями - скупить побольше земли, объединить её в единый пай, кое-как создать видимость функционирования нового большого хозяйства и сразу его выгодно продать.
  Инвесторов-спекулянтов, как это часто бывает, подвели излишняя самоуверенность и нежелание тратить время и деньги на тщательную проработку проекта. Объёмы инвестиций, необходимых для того, чтобы это хозяйство начало более-менее нормально функционировать, оказались в разы больше, чем изначально планируемые. Инвесторы переругались между собой и стали по очереди давать генеральному директору противоречащие друг другу указания. Получились лебедь, рак и щука в количестве пяти. Работать в таких условиях Смирнюк не смог и ушёл.
  Про агротехнологии Александр Рафаилович говорил уверенно, да и по человечески он Косте понравился, поэтому, обсудив условия найма, быстро договорились о переезде Смирнюка в хозяйство.
  Наконец без всяких знакомств, через сайт какого-то кадрового агентства нашёлся человек на место финансового директора Паши. Звали его Сергей Воронин, и, что особенно позабавило Костю, он тоже оказался отставным офицером, подполковником финансовой службы. За спиной Воронина было элитное военное финансовое училище, служба в армейских финансовых структурах и какое-то дополнительное гражданское образование по профилю. Уволившись из армии в тридцать четыре года, Сергей успел поработать финансовым директором управляющей компании, очень похожей на Костину по объёму и виду деятельности, но хозяева той компании, в отличие от Папарота, поняв, что с нацпроектом их жестоко обманули, проект заморозили и финансирование прекратили.
  Было немного странно, как это Сергей умудрился к тридцати четырём годам дослужиться до подполковника. Во времена Костиной срочной службы в армии такого быть просто не могло; большинство офицеров, не прошедших обучения в академии, выходили на пенсию майорами. Однако, подумав, что в современных условиях эта странность скорее плюс, чем минус, Костя Воронина на работу взял.
  Договариваясь с Пашей о его уходе "по-хорошему", Костя как мог постарался смягчить удар и подсластить пилюлю - всё-таки Паша был неплохой парень. Его ошибка была в том, что он полез в руководители, а с его характером в первые лица лезть не следовало, о чём Костя ему честно и сказал, посоветовав при поиске работы на директора не претендовать, лучше идти в замы.
  Воронин приступил к работе буквально через два дня после собеседования и уже в течение первой недели показал себя грамотным профессионалом, а при первом же выезде в хозяйство ещё и твёрдым руководителем. Во всяком случае, Наталья Ивановна и её бухгалтерский коллектив, почувствовав на холках его железную хватку, построились мгновенно.
  Осень закончилась, пришла зима. Костя продолжал мотаться в хозяйство еженедельно, иногда с одной, иногда с двумя ночёвками, таким образом удавалось полностью продуктивно отработать в хозяйстве два или три рабочих дня. Большая часть сил и времени уходили на решение разных строительных вопросов и, конечно, на воспитание и вразумление крестьян, которые так и не проанализировали свои ошибки, совершённые в период предыдущей полевой кампании, пребывали в состоянии зимнего расслабления и о планировании сева и подготовке техники к весне думать совершенно не хотели. Это пугало. В следующем году планировалось завозить импортный скот и ставить его в новые коровники, для этого необходимо было в достаточном количестве заготовить качественные корма. Импортные, высокопродуктивные коровки, в отличие от наших, гнилую солому жрать не могли, они от неё дохли. Богоносцы же даже приблизительно не могли посчитать, какое количество кормов потребно заготовить, что и на каких площадях для этого надо посеять. Выручали немецкие консультанты, которые думали, планировали и объясняли, а Костя продолжал пытаться заставить крестьян выполнять указания немцев и как манны небесной ждал приезда в хозяйство Смирнюка.
  Наконец Александр Рафаилович приехал. Костя тут же собрал расширенную планёрку, представил его в качестве нового генерального директора хозяйства, предложил Шманькову сдавать дела и велел бухгалтерам срочно заменить банковские карточки. Потом посадил в машину нового генерального директора и Сергияна и устроил полный объезд хозяйства. Проехали по всем строительным объектам, обошли мехдвор, осмотрели все склады зерна и грубых кормов, напоследок заехали к Гусевой, которая в соответствии с новой структурой Смирнюку не подчинялась, но Костя попросил его просто по-человечески взять конезавод под опеку и помочь начинающему директору. Вечером все, кто считал себя членом Костиной команды, собрались в доме управляющей компании. Костя привёз из столицы хорошей водки, Светка приготовила разных закусок, а во дворе, возле уютной беседки, два армянина-гастарбайтера варили шурпу из барашка, зарезанного пару часов назад.
  Армяне остались Володе Сергияну в наследство от Косоротова. Их бригадир давно работал на косоротовских объектах, имел устойчивые связи с родиной и возможность оперативно менять количественный и качественный состав бригады в зависимости от объёмов и характера выполняемых работ. Когда Косоротова выдавили из хозяйства окончательно, выяснилось, что других объектов у армянской бригады нет и переезжать им некуда. Костя с Сергияном решили их оставить и использовать на объектах, не требующих мощной специальной техники, а также на всяких мелких ремонтных работах, на которые не имело смысла привлекать серьёзные строительные организации.
  Армянский бригадир, которого Костя наградил кличкой Ара, был мужик в меру хитрый и довольно общительный, отношения быстро стали вполне приятельскими. Абсолютное большинство его бригады по-русски не говорило и не понимало, но шурпу из барашка они варили отменную, чем Костя время от времени с удовольствием пользовался.
  Вечер прошел стандартно: вкусно пожрали, в меру выпили, говорили исключительно о работе. Смирнюк вроде бы всем понравился.
  На следующее утро Костя поехал к директору местной средней школы Надежде. Папарот уже давно разрешил в пределах разумного школе помогать и выделил для этого соответствующие деньги. Костя делал это с удовольствием. В некоторых случаях, когда выделенных Папоротом денег не хватало, добавлял свои. Жена Светка его в этом полностью поддерживала и даже несколько раз порывалась потратить на школьные и детсадовские нужды больше, чем они могли себе позволить.
  Старый детский садик в посёлке давно развалился, и детишек переселили в здание школы, благо места хватало. Детей в селе стало мало, в школе учились всего пятьдесят шесть учеников во всех одиннадцати классах. В первое лето в хозяйстве Костя организовал ремонт школьной крыши, ремонт крыльца, обустройство тёплых полов в комнатах, занимаемых детским садом, и покупку детям кое-какого спортивного инвентаря. Но эта была капля в море. Здание и прилегающая территория находились в отвратительном состоянии, государство не выделяло денег на ремонт и содержание уже лет двадцать.
  Следующим летом Костя собирался отремонтировать школьную котельную и систему отопления. Ещё надо было срочно что-то делать со старым зданием мехмастерских, стоящим в двадцати метрах от школы. Здание было очень ветхим, практически разваливалось, могло рухнуть в любой момент. Хозяйство его давно не использовало, а дети, остававшиеся после уроков без присмотра, приспособились в нём играть. Здание решили снести, а на его месте построить школе хорошую спортивную площадку. Володя Сергиян как раз заканчивал составление предварительных смет и искал достойного подрядчика.
  Зайдя к Надежде и согласовав с ней условия найма за счёт Папарота тренера по кикбоксингу из райцентра для организации при школе соответствующей секции, Костя отмахнулся от её потока благодарностей и в отличном настроении поехал с Сергияном инспектировать строительство папаротовской усадьбы на пруду.
  Усадьба строилась ударными темпами. Все строители, с которыми Костя консультировался по этому поводу, утверждали, что объект такого объёма с учётом полного отсутствия коммуникаций будет строиться три года, ну минимум два с половиной, и это будет рекордно короткий срок. Папарот требовал, чтобы усадьбу полностью построили и сдали в эксплуатацию через год. Когда Костя с Сергияном пытались ему объяснить, что это невозможно, впадал в ересь и начинал верещать про то, что надо нанять тысячу таджиков, и про то, как один наш богатей в Турции за девять месяцев построил пятизвёздочный отель. Все объяснения о том, что в Турции весна и осень вовсе не такие, как у нас, а зимы нет совсем, что там все коммуникации проходили по границе стройплощадки, а нам одной дороги надо построить больше двух километров, столько же надо тянуть газ, бурить свои скважины для водоснабжения и строить свою, довольно сложную систему канализации, чтобы застраховаться от попадания Андрюшиного ядовитого говна в пруд, Папарот не слушал.
  Вдобавок под местом, которое Андрей выбрал для усадьбы, оказался плывун. Все предложения о переносе усадьбы на другой берег пруда Андрей отмёл категорически, так что теперь надо было менять проект фундамента, делать железобетонную моноплиту на буронабивных сваях, что тоже требовало немало дополнительного времени и денег. Барин ничего этого слышать не хотел, требовал всё построить за один год, и точка.
  Сергиян долго кряхтел над детальным планом-графиком производства работ, долго пытался всё совместить, чтобы побольше разных работ делать одновременно, и наконец уместился в полтора года, но такие сроки тянули за собой значительное увеличение стоимости строительства за счёт срочности и производства многих работ в холодный зимний период.
  Андрюша остался этими сроками очень недоволен. Требуемый бюджет выделил, но при этом при каждой встрече ворчал и, блестя глазами, бубнил про тысячу таджиков и про Турцию. Косте начало казаться, что его постоянное недовольство - это вовсе не недовольство, а такой стиль управления. Видимо, Папарот считал, что начальник должен быть всегда раздражённым и агрессивным, тогда подчинённые будут бодрее ходить и эффективнее работать.
  Может, это было и правильно, но сам Костя всегда работал с полной отдачей или не работал вовсе, поэтому больше привык слышать от заказчиков благодарности и выражения всяческого уважения. Постоянные Андрюшины наскоки его здорово раздражали, но поскольку кроме строительства усадьбы Папарот больше практически никуда не лез и ничем не интересовался, работать всё равно было комфортно. Костиной самореализации никто не мешал и в свободе принятия решений не ограничивал. На таких же условиях Костя всегда работал на выборах - клиенты платили деньги и делали всё, что им говорили, а команда работала и выдавала результат. В папаротокском сельхозпроекте пока всё шло по той же конструктивной схеме.
  На стройплощадке жизнь била ключом: суетились рабочие, рычала техника. Внизу, у самого берега пруда, в грязи ползали бульдозер и экскаватор, готовили площадку под свайное поле. Костя, Сергиян и Краснов - хозяин соколовской строительной фирмы, выступающей на строительстве усадьбы генеральным подрядчиком, - быстренько обсудили, как максимально сохранить существующие старые деревья вокруг строящихся объектов и где строить бетонные подпорные стенки для предотвращения сползания грунта вниз к пруду, согласовали решения и разбежались.
  Сергиян поехал на стройплощадку молочного комплекса, а Костя в контору - посмотреть, как там Смирнюк входит в курс дела, и при необходимости помочь. Смирнюк вполне справлялся, выдёргивал специалистов хозяйства поодиночке к себе в переговорную и с пристрастием допрашивал. На Костин вопрос "Как процесс?" Александр Рафаилович уверенно ответил:
  - Не беспокойтесь, Константин Николаевич, мы тут всё организуем и наладим как надо.
  Спокойная уверенность Смирнюка понравилась, растерянности не наблюдалось. Подумав: "Похоже, Рафаилыч и вправду знает, что делать", - Костя заглянул к Шманькову, тихо сидевшему в собственном кабинете и разглядывавшему настольный календарь с маской всепоглощающей скорби на физиономии. Говорить было не о чем, прикрыл дверь и пошёл искать Воронина. Серёга обнаружился в бухгалтерии. Судя по выражениям лиц Натальи Ивановны и её бухгалтерского бабья, он был окончательно признан главным бабуином, великим вождём и учителем.
  Велев финансисту через пятнадцать минут быть с вещами у машины, Костя пошёл инспектировать мехмастерские, где по идее должна была кипеть работа по подготовке техники к полевым работам. Работа не кипела, главный инженер как раз был на допросе у Смирнюка. Пройдясь по помещениям, решил во что бы то ни стало выкроить деньги на обустройство бытовок для слесарей и механизаторов. Люди работали в совершенно собачьих условиях, негде было погреться, помыться, переодеться и попить чайку. Прикинув, как расположить раздевалку, комнату отдыха, душевые и сортир, вышел к машине, забрал поджидающего Воронина и поехал на строительство комплекса.
  Сергиян возвышался посреди стройплощадки бронзовым монументом. Грудь вместе с животом выставлены вперёд, взор орлиный, попка отклячена. Убедившись, что строительство идёт в полном соответствии с планом и сроками, поставили Владимиру Васильевичу задачу по составлению сметы на оборудование бытовых удобств в мехмастерских и поехали в дом управляющей компании перекусить, забрать Светку и собираться домой в столицу.
  К долгим и тяжёлым покатушкам из дома в хозяйство и обратно Костя постепенно привык и даже начал получать от них некоторое удовольствие. Пять часов вынужденного безделья в дороге были идеальным временем для размышлений. В обычной жизни всё время надо было что-то решать, что-то обсуждать, куда-то бежать, кому-то звонить или отвечать на звонки. Остановиться и подумать времени всегда не хватало, если, конечно, не считать приступов нервной бессонницы, но это было другое. Бессонница всегда была реакцией на какую-нибудь личную обиду, на подлость или несправедливость, и поскольку всё, чем Костя занимался, он воспринимал как личное, - обид хватало.
  Теоретически Костя понимал, что так относиться к делу нельзя, просто вредно для здоровья, но изменить себя не мог. Примеры мужиков, умерших от инфарктов, не дожив до пятидесяти пяти лет, конечно, пугали, но на отношение к жизни, к сожалению, не влияли. Сделаться более спокойным и равнодушным не удавалось. Столкнувшись с какой-нибудь очередной гнусностью, каждый раз разрушался, а потом злился на себя за свою излишнюю эмоциональность. В таких случаях на память всегда приходила одна и та же фраза из Галича:
  Быть бы мне поспокойней.
  Не казаться, а быть!
  Расслабленно развалившись на заднем сиденье и глядя на проплывающие за окном пейзажи, Костя неторопливо размышлял о том, о чём в обычной жизни подумать было некогда. Толчком к размышлениям послужил телерепортаж, отсмотренный за чаем перед выездом, в котором журналист с видом гордого и счастливого идиота рассказывал, как наш лидер нации топал ножкой на мировое сообщество.
  Чем, собственно, было гордиться? У Кости Родина-мать твёрдо ассоциировалась с деградировавшей бабой-алкоголичкой, которая когда-то была сильна и красива, но постепенно опустилась до состояния полного свинства. Когда её трясло и колотило с похмелья, она ползала на брюхе, выпрашивая у прохожих денежку на бутылку пива или стакан бормотухи. Когда денежка находилась и вожделенный алкоголь растекался по жилам, в бабе просыпалась пьяная гордость, она занимала позицию в центре села, держась одной рукой за забор, а другой рукой замахивалась на всех проходящих мимо пустой бутылкой и орала:
  - Щас как ёбну, блядь!
  Конечно, ударить ей никого не удавалось. Близко к ней никто не старался подходить, а сама она от забора оторваться не могла - ноги не держали. Самым глупым в поведении бабы было то, что она совершенно не думала о завтрашнем дне, когда кончится выпивка, накатит горькое похмелье и придется снова ползать на брюхе перед теми, кого она хотела ёбнуть.
  Страна находилась, конечно, не в алкогольной, а в финансовой зависимости от мирового рынка энергоносителей, экспорт которых составлял основу национальной экономики. Состояния похмелья и опьянения чередовались не каждый день, а гораздо реже, вместе со взлётами и падениями мировых цен на нефть и газ. Последние несколько лет цены на углеводороды постоянно росли. Родина опохмелилась, умыла личико, приоделась и продолжила радостно пьянствовать, но уже не под забором, а в дорогих кабаках под хорошую закуску.
  Этот период сытого благополучного пития совпал с периодом сияния на политическом олимпе лидера нации - бывшего офицера спецслужб, психика которого, как и система ценностей, были навсегда искалечены этими самыми спецслужбами. Наверное, он по-своему любил Родину, желал ей добра и процветания, но идти к этому пытался очень своими, спецслужбистскими путями, разделяя всех и вся на своих и чужих.
  По Костиному глубокому убеждению, делить мир на своих и чужих было никак нельзя, это размывало все базовые понятия, на которых всё должно было держаться, убивало понятия добра и зла, правды и лжи, греха и праведности. При таком разделении воры и подонки прощались и поощрялись потому, что были своими, а действительно полезные и порядочные люди выбрасывались за борт, если своими не считались. Любая объективность исключалась полностью, главенствовал принцип личной преданности.
  История учила, что заканчивается это всегда печально. Изображающие преданность подонки рано или поздно предавали своего хозяина, ибо по-настоящему они могли быть преданными только собственной заднице. У народа не осталось духовных ценностей, не было идеалов, не было, да и не могло быть, национальной идеи, которую успешно заменила едкая фраза одного писателя-современника: "Чем унижаться и просить - лучше спиздить и молчать!"
  За окном проплыла очередная деревенька. Почерневшие домишки, покосившиеся сараи, обшарпанный магазинчик, на окраине полуразвалившиеся фермы и мехдвор, больше похожий на пункт сбора металлолома. Мерзость и запустение. Неужели лидер нации на самом деле не знает, в каком состоянии страна? Неужели, топая ножкой и грозя пальчиком мировому сообществу, он искренне верит, что за спиной могучая держава? Неужели не догадывается, что все два новых боевых вертолета и новая ракетка, которые ему и журналистам гордо показывали генералы, сразу после демонстрации этими верными сынами своего народа украдены, проданы и пропиты?
  Или это просто циничная попытка понравится избирателям, отвлечение на ложный объект? Сидите по уши в дерьме, зато можете гордиться, как ваш лидер всему миру пипиську показывает. Кладовка золотовалютных резервов забита вином под завязку, о похмелье можно пока не думать. Пей спокойно, гордись собой и думай о высоком.
  Мировому сообществу, однако, пиписька лидера нации не нравилась, мировое сообщество ей брезговало, потому и остались во всём мире у страны только два друга - два правителя малюсеньких датиноамериканских стран, которые тоже развлекали своих граждан показыванием цивилизованному человечеству своих гениталий и голых зад- ниц.
  Будущее представлялось Косте весьма печальным. Молодёжь перестала стремиться в бизнес, все мечтали стать чиновниками или силовиками. У новой элиты стремление хоть что-то созидать отсутствовало полностью, только отнимать и делить. За детей было страшно. Растить их на- сильниками и ворами, адаптированными к этой среде, Костя не хотел, но и эмигрировать не мог. Просто не мог представить себя живущим где-то в другой стране. Оставалось только "стоять в истине", как говорили православные, делать что должен, и будь что будет.
  Наконец показалась развязка столичной кольцевой дороги. Впереди ждало целование детей, ужин в кругу семьи, душ и баиньки.
  Воронин с Панасюком при Костином непосредственном участии наконец окончательно досчитали варианты бизнес-плана, начатые ещё финдиректором Пашей и Игорем Бузиным. Бизнес-план получился правильный, хоть в учебники помещай. Весь процесс был рассчитан помесячно на одиннадцать лет вперёд. Учли всё. И динамику прироста поголовья, и динамику роста надоев, и динамику снижения затрат на кормопроизводство. Единственное, чего не могли спрогнозировать, это рост закупочных цен на молоко, поэтому их посчитали, привязав к среднему коэффициенту инфляции, хотя Костя был глубоко убеждён, что цены на молоко должны расти быстрее и сдерживает этот рост исключительно недальновидное вмешательство государства в механизмы рынка.
  Хитрое государство, опасаясь социальных взрывов, всеми силами сдерживало рост цен на так называемые продукты первой необходимости, в том числе на молоко и традиционные молочные продукты, в результате закупочные цены колебались на уровне рентабельности его производства, и то только в хозяйствах с хорошим менеджментом, а это в стране было большой редкостью. В подавляющем большинстве хозяйств менеджмент был шманьковский, а то и хуже, и производство молока приносило чистые убытки, так что пока ни о каком реальном развитии молочного животноводства в стране речи быть не могло.
  Крестьяне коров повсеместно потихоньку вырезали и сдавали на мясо. Статистические данные о постоянном снижении поголовья по всей стране были ужасающие, но вслух об этом не говорили. По телевизору показывали, как лидер нации из рук кормит морковкой маленькую тёлочку на вновь построенной мегаферме в одной из более-менее зажиточных губерний и радостно трещали: "Нацпроект! Нацпроект!"
  Генеральный директор этой мегафермы, которого Костя хорошо знал лично, жаловался, что у него себестоимость молока почти равна цене реализации и как отдавать полученные на строительство кредиты, он себе не представляет. Чтобы не болтал лишнего, его наградили какой-то медалькой и сделали председателем союза производителей молока.
  Смирнюк, принимая дела, развернул в хозяйстве бурную, кипучую деятельность. Первым делом для оценки последствий шманьковского правления затеял полную, тотальную инвентаризацию. Потом как-то умудрился найти в райцентре нового главного инженера, производящего весьма приличное впечатление. Слесарей и механизаторов ему каким-то образом удалось построить так, что работа по подготовке техники к весенним полевым работам закипела и эти достойные граждане даже начали тащить из дома и сдавать на склад ранее украденные на всякий случай запчасти. Крестьяне, правда, за глаза прозвали Смирнюка Берией, что явно свидетельствовало о его холодной бесчеловечности, но Костю на данном этапе развития такой расклад вполне устраивал. Для наведения в хозяйстве элементарного порядка такой Берия был нужен как воздух.
  Прочие процессы тоже потихоньку налаживались. Воронин активно помогал правильно организовать проведение инвентаризации и продолжал колотиться о ГосАгроБанк, пытаясь выбить хоть какие-нибудь кредитные деньги. Агроном Ваня, под бдительным оком Смирнюка и немцев, рисовал планы посевов. Сергиян со своими офицерами гонял по стройплощадкам новых соколовских подрядчиков и трудолюбивых армян.
  Серёга Панасюк старательно пыхтел в поисках подходящего продукта переработки молока, всячески пытаясь вытащить нужную информацию из разных иностранных фирм и наших научно-исследовательских институтов молочной промышленности и прочего масло-сыроделания. Кроме того, на Серёге как на единственном в команде человеке, свободно говорящем по-английски, лежала почётная задача постоянного изнасилования заокеанских консультантов, рожающих план реконструкции и развития конезавода, на котором новый директор Гусева с настойчивостью маньяка наводила должный порядок.
  По плану развития хозяйства, необходимо было закупать большое количество разной техники и оборудования, и Костя, посоветовавшись с мужиками, ввёл в управляющей компании должность менеджера по закупкам. Человек на это место нужен был исключительно порядочный и проверенный, так как любые закупки где-либо и чего-либо были самым простым и распространённым способом воровства.
  Делалось это очень просто: покупатель договаривался с продавцом о завышении цены товара или сокрытии скидок, а после оплаты продавец отдавал часть переплаченных денег наличными или переводил их на счёт какой-нибудь подставной конторы предоставленный покупателем. Поскольку схема подразумевала полную конфиденциальность и с обеих сторон, как правило, выступали не хозяева, а наёмники, получалось выгодно всем, кроме хозяина фирмы-покупателя. Хозяину фирмы-продавца было наплевать, так как он свою цену товара получал.
  Доля наёмника со стороны покупателя в обиходе называлась откатом, размер которого зависел только от степени контроля в организации и от степени наглости и и жадности сотрудников. Когда Костя входил в курс дела по хозяйству, он проверил несколько старых сделок команды Шманькова и Спесивого с Зуделкиным. Цены по этим сделкам оказались завышены процентов на тридцать - пятьдесят. Выходило, что степень наглости и жадности этих бойцов была весьма высока.
  При такой сложившейся практике отдавать организацию закупок в руки непроверенного Смирнюка и его подчинённых было нельзя, но и лично контролировать всё не имелось физической возможности. Нужен был честный, проверенный человек. Поиск такого сотрудника осложнялся тем, что абсолютное большинство людей мечтали иметь стабильную постоянную работу до конца жизни, а Костя этого предложить не мог и, считая себя человеком порядочным, не предлагал. Напротив, нанимая людей на работу, честно говорил им, когда, по его мнению, по мере реализации бизнес-плана надобность в них отпадёт. В основном это, конечно, касалось не специалистов хозяйства, которые будут нужны всегда, а сотрудников управляющей компании, у которой после ввода молочного комплекса в эксплуатацию и отладки производственных процессов останутся только контрольные функции.
  Единственной стимулирующей морковкой, которую Костя позволял себе повесить перед носом сотрудников, были его размышления о логике бизнеса, о том, что если мы все докажем Папароту свою эффективность, то будет какой-нибудь другой проект, другая работа. Андрюша же не идиот, обязательно постарается и дальше использовать хорошую команду людей, на деле показавших свою трудоспособность и деловые качества.
  Той же политики Костя придерживался и со строителями, с Володей Сергияном и его офицерами, добавив к общим рассуждениям материальный стимул. Побуждая их к экономии расходов на строительство, под свою ответственность пообещал хорошие премии в виде небольшого процента от сэкономленного, но при условии, что экономия будет получена без ущерба качеству строительства и что она не искусственно выдуманная. В том, что Папарот не станет против этого возражать, Костя не сомневался ни секунды.
  На должность менеджера по закупкам взяли одного из старейших сотрудников рекламного агентства Илью Якушева, который работал у Кости уже лет двенадцать, придя в агентство совсем зелёным пацаном сразу после службы в армии, и вырос за эти годы во вполне уверенного в себе, спокойного и рассудительного мужика.
  В связи с тем что Костя полностью погрузился в папаротовский сельхозпроект, работы в агентстве стало меньше, и Илюха вполне мог совмещать выполнение своих рекламных обязанностей с организацией процесса закупок. Менеджер по закупкам нужен был управляющей компании года на полтора-два. Илюха таким образом получал возможность дополнительного заработка и перспективу вернуться в агентство, а Костя получал проверенного, честного бойца на важном направлении.
  Для постижения сути процесса закупок Илье оплатили учёбу на соответствующих двухнедельных курсах, после чего он довольно быстро разобрался в качестве и способностях поставщиков всякой всячины, необходимой для функционирования и развития хозяйства. Поставки техники, оборудования, семян, удобрений, ядохимикатов и прочего необходимого пошли ритмично и по вменяемым ценам. Несколько раз Илья приносил и сдавал Светке в чёрную кассу наличные, полученные в тех конторах, где откаты были обязательным условием получения хороших скидок на товар. Работать стало легче, меньше приходилось отвлекаться на проверки и контроль сделок.
  Инвентаризация, проводимая Смирнюком и Ворониным, каждый день вскрывала новые факты воровства и бесхозяйственности Шманькова и его специалистов. С каждым новым выявленным фактом недостачи нарастало раздражение. Чаша терпения переполнилась, когда Косте доложили, что Шманьков куда-то сплавил два стареньких, но вполне рабочих трактора, доставшихся хозяйству ещё в процессе банкротства конезавода, видимо тихо продал по дешёвке соседям-фермерам в надежде, что их не хватятся. Сам Шманьков при этом изворачивался, врал и старательно делал вид, что ничего не знает и не понимает, чего от него хотят.
  Костино терпение, наконец, лопнуло, и начальник службы охраны отставной мент Слава получил указание вступить в переговоры с районной прокуратурой и ментами на предмет возбуждения уголовного дела о хищениях и отдачи гражданина Шманькова под суд. Шманьков в хозяйстве появляться перестал, сидел дома, трясся и ждал, когда за ним придут.
  Соседи-фермеры сильно загрустили: у них настали трудные времена, халява закончилась. Пока хозяйством управлял вороватый Шманьков, у них всегда была возможность по дешёвке, вполцены добыть краденую солярку, семена или удобрения, а теперь нужно было покупать всё это по рыночным ценам и за живые деньги. Экономика фермерских хозяйств, с их старенькой техникой и плохой организацией труда, таких затрат не выдерживала.
  Ярким примером подобного хозяйствования был председатель сельсовета и по совместительству местный фермер. При разворовывании конезавода ему удалось урвать приличный кусок пашни и один зерноуборочный комбайн, а вот пахать и сеять было нечем. Пока Шманьков был у руля, у них образовался воровской симбиоз. Шманьков, за счёт Папарота, разумеется, его семенами и техникой председательское поле засевал, а председатель своим комбайном убирал урожай. Деньги за проданное зерно делили пополам. Шманьков все эти свои воровские схемы гордо называл: "помощь соседям".
  Когда Смирнюк и Костя эту практику прекратили, фермеры сначала взвыли, потом задумались, а потом самые сообразительные потянулись к Косте с предложениями о продаже своих полей.
  Однако, как вскоре выяснилось, Шманьков не только сидел дома и трясся, но и активно искал себе защиту от уголовного преследования и, что было для Кости крайне удивительно, нашёл её в лице губернатора.
  Несколько месяцев назад в районе проходили выборы нового главы, на которых ставленник губернатора Данилкин с треском провалился. Новым главой района избрали директора местного профессионально-технического училища - тщедушного, лысенького, пугливого очкастого мужичишку, выдавшего себя за верного коммуниста-ленинца, последователя красножопых людоедов. Причина победы была вовсе не в том, что к народу вдруг вернулись любовь и доверие к коммунистам, просто предыдущий глава района - ставленник Удава-губернатора - воровал так нагло, яростно и беззастенчиво, что народец готов был голосовать хоть за жабу рогатую, лишь бы против этого жулика.
  Когда губернатору кто-то доложил, что Шманькова собираются сажать, Удав решил, что эту пешку можно использовать ещё разок, и к Косте потянулись разные чиновники из областной администрации, каждый из которых доверительным шепотом от имени Удава-губернатора просил отпустить Шманькова с миром, так как Егор Сергеевич хочет поставить его первым замом к новому главе района. Костя упорно сопротивлялся до тех пор, пока за Шманькова не попросил первый зам губернатора.
  За сговорчивость Косте было обещано решение нескольких административно-геморройных вопросов и, в качестве дополнительного бонуса, поездка в Америку на всемирную сельскохозяйственную выставку с посещением нескольких крупных молочных ферм в составе делегации аграриев от Соколовской области. Поездка планировалась на март, и с собой можно было взять одного сотрудника. Костя прикинул, что посевная в эту пору ещё не начнется, подготовка к ней уже закончится и десять дней выкроить будет можно. Кроме того, близилось время закупки скота для строящегося комплекса и очень хотелось на всемирной выставке подпитаться информацией по этому вопросу.
  Подошло время очень важной встречи с Папаротом, на которой планировалось рассмотреть подготовленный командой бизнес-план и, в случае его принятия, согласовать бюджет проекта на следующий год. Встретились, как обычно, в Андрюшиной приёмной в Государственной сетевой компании. На этот раз Костя взял с собой Воронина, так как многими аспектами презентуемых расчётов Серёга владел лучше как финансист, лично их производивший. Со стороны Папарота во встрече, как обычно, участвовал Володя Овечкин. Папарот выглядел пугающе. Был бледен. На лице застыла маска какой-то отрешённой нездешности. В глазах поблескивали злые бесовские огоньки. У Кости даже на какие-то секунды возникло ощущение, что это не Андрей, во всяком случае не тот Андрей, которого Костя знал много лет. Почудилось, что перед ним восковая фигура, абсолютно неживая, но при этом почему-то очень опасная.
  Папарот вместо приветствия буркнул себе под нос что-то невразумительное и уставился куда-то под стол. Костя представил присутствующим Воронина, сказал короткую вступительную речь и, не услышав вопросов и возражений, вручил Овечкину и Андрею по экземпляру бизнес-плана и начал излагать его суть, поясняя детали и расчёты.
  Папарот лениво перелистывал свой экземпляр, слушал молча. Костя говорил спокойно и внятно, объясняя содержание бизнес-плана, иногда давая Воронину возможность пояснить какие-то детали расчётов. Не получая никакой реакции от слушателей и не понимая, что ещё говорить, какие детали бизнес-плана были Андрею понятны, а какие требовали дополнительных разъяснений, минут через десять закончил свой монолог и попросил уточняющих вопросов.
  В кабинете повисла тягостная тишина. Взглянув на Овечкина, Костя увидел в его глазах страх. И тут Папарот заорал без всяких прелюдий и предупреждений:
  - Что вы мне принесли! Что за хуйню вы мне сюда принесли! На хуй мне ваши цифры! Сделайте мне презентацию! На хуй мне такой бизнес-план? Я не собираюсь из своего кармана финансировать развитие сельского хозяйства в этой стране. Где обещанные кредиты?! Всё это имеет смысл только в случае получения долгосрочного кредита с субсидируемой государством процентной ставкой. На хуй мне вы все вместе с вашими коровами, навозом и прочим говном?! На хуй... ... ... блядь... ... ёб вашу мать ... ... ...! Как вы работаете с банками? Хуёво вы работаете! На хуй... и так далее, и так далее...
  От неожиданности Костя совершенно растерялся. В голове молотком стучало: "Сука! Как же так?! Я же сам тебе всё это говорил на предыдущих встречах. Я же говорил, что проект надо останавливать, фиксировать убытки и возобновлять его только в случае получения кредита. Ты же, падла, сам мне сладко пел о долгосрочных перспективах. Что ж ты, гнида, теперь орёшь на меня так, будто это я втянул тебя в это дерьмо? И какую презентацию ты от нас хочешь? А кредитов нам не дают в том числе и из-за того, что у тебя, сука, нет залогов, из-за того, что ты попрятал все свои деньги в офшорах и предъявить в этой стране ни хуя не можешь. А мы теперь во всём виноваты?!"
  Папарот тем временем продолжал злобно орать:
  - ... ни хуя себе срок окупаемости десять лет! Да вы охуели! Хуйли вы мне ваши циферки принесли! Какого хуя я должен в них ковыряться?! Сделайте мне презентацию, как я привык, чтобы я мог понять!
  Костина растерянность начала вытесняться яростью, руки задрожали, кровь в висках закипела. В глубине организма начала формироваться длинная и витиеватая ответная матерная тирада, но сформироваться не успела. Папарот вдруг совершенно неожиданно перешел на спокойный деловой и почти дружелюбный тон:
  - Значит, так, ребята, приходите через две недели. Сделайте мне нормальную презентацию, а заодно принесите структуру, численный состав и функционал. Да, и систему мотивации персонала, включая и вас самих. Всё, привет! Удачи! Извините, я тороплюсь.
  Матерная тирада, рвущаяся наружу из Костиной груди, застряла где-то на уровне кадыка. Воронин, красный как рак, опустив глаза, собирал со стола варианты бизнес-плана. Овечкин уже выскочил в приёмную, а Папарот быстро ушёл в комнату отдыха, дверь в которую была сразу за его письменным столом.
  Во рту сделалось отвратительно сухо. Сглотнув комок в горле, Костя вышел в холл, примыкающий к приёмной, выпил стакан воды из стоящего в углу кулера, закурил, прокашлялся и поинтересовался у Овечкина, часто ли с Андрюшей случаются такие припадки и где можно получить образец формы презентации, к которой Папарот привык.
  В ответ Овечкин, грустно улыбаясь, поведал, что последние несколько лет Андрюша такой психованный практически постоянно, что его свинское хамство по отношению к подчинённым стало уже привычным и что все вообще удивляются, почему до сих пор он ни разу ещё не наезжал на Костю в своей обычной манере.
  - Вот теперь и ты видел Андрюшу во всей красе. А бывает ещё хуже.
  - Да куда хуже-то? - спросил Костя.
  Овечкин ухмыльнулся и добавил, что никакого стандартного образца формы презентации в команде Папарота не существует, так что соображайте, мужики, сами - цифр поменьше, цветных картинок, диаграмм и графиков побольше.
  - А чем ему этот бизнес-план не хорош? - удивился Костя.
  - Да нормальный у вас бизнес-план, просто захотел вас выебать и выебал. Не переживайте. Это у него обычное дело, - успокоил Овечкин и пошёл куда-то по своим делам.
  Овечкинский совет, к сожалению, уже был невыполним. Захлестнула обида. Костя старался в этом проекте как мог, что называется рвал жилы, берёг Андрюшины деньги, не воровал сам и другим не давал. Успехи команды уже были всем очевидны, и вдруг такая хамская блатная истерика, куча несправедливых, незаслуженных оскорблений.
  Больше всего, пожалуй, угнетало то, что растерялся и не смог сразу достойно ответить на хамство, не успел послать Андрюшу до того, как тот шмыгнул в свою комнату отдыха. Никаких оправданий себе Костя найти не мог, просто оказался не готов к неожиданной агрессии. Получился мучительный незавершённый гештальт, обида требовала выхода.
  Следующие две недели Костя потихоньку разрушался. Накатила бессонница, в голове постоянно крутились разные варианты объяснения с Андреем. Из-за бессонницы повысилась утомляемость, ходил мрачный и раздражительный. Жена Светка, с которой Костя, естественно, поделился своим состоянием и настроением, обиделась за Костю и озверела на Папарота так, что казалось: окажись Андрюша рядом, точно выцарапала бы ему глаза.
  Серёга Воронин сцену у Папарота вообще никак не комментировал, только на следующий день в кабинете у Кости, оставшись с глазу на глаз, сказал, что если такое ещё раз произойдёт, он сразу напишет заявление по собственному и уйдёт, пусть Костя имеет это в виду и не обижается. Костя на это задумчиво ответил, что ещё неизвестно, кто из них первый уйдёт, и что при таком к себе отношении он не то что работать на Папарота не будет, а на одном квадратном километре с ним срать не сядет.
  Презентацию, о которой визжал Андрюша, слепили общими усилиями, использовав в полной мере многоопытного Панасюка. От нормального внятного бизнес-плана оставили только несколько таблиц с самыми главными базовыми показателями, остальное сделали в виде красивых цветных графиков, на которых каждый вариант расчётов выделялся своим цветом. Документ получился забавным - как будто учебник по высшей математике перевели на язык букваря, не хватало только рисунков коровок, цветочков и пастушка.
  Дополнительно сделали развёрнутую справку о работе с банками по вышибанию кредитов, остальное, что требовал Андрюша, и так давно уже было разработано. В качестве системы мотивации для себя и управляющей компании Костя написал коротенькую записку о ежегодном премировании в зависимости от уровня и значимости сотрудников. При условии выполнения инвестиционных и производственных планов менеджеры высшего звена должны были получать премию до пятидесяти процентов годового фонда оплаты труда, а обслуживающий персонал - до тридцати. Что касалось обиды, Костя принял твёрдое решение высказать её Андрею лично в глаза и уже в зависимости от его реакции либо работать дальше, либо послать всё и уходить. Верный друг Светка его в этом полностью поддерживала, твёрдо заявляя, что никакие деньги не стоят Костиных нервов и здоровья. Приняв это решение, Костя успокоился, ходил мрачный, полный решимости, ситуация требовала однозначного разрешения.
  Встреча состоялась точно в назначенное Папаротом время, в том же месте и в том же составе. Андрей выглядел свежим и бодрым, встретил очень доброжелательно, с Костей вообще поздоровался как со старым другом. Возникло странное ощущение, что две недели назад их принимал какой-то другой человек.
  Дальше всё пошло по прежнему сценарию. Костя докладывал суть бизнес-плана, Серёга Воронин давал пояснения по расчётам. Сценарий был прежний, а Папарот другой, его как будто подменили. Бесноватый, злобный орущий мерзавец превратился в старого доброго Андрюху, которого Костя знал двенадцать лет назад, который был предельно конструктивен и доброжелателен, слушал очень внимательно, задавал толковые уточняющие вопросы, иногда шутил, весьма удачно и к месту.
  Обсуждение бизнес-плана заняло минут двадцать. Приняли решение в отсутствие кредитных денег идти на тысячу двести голов дойного стада, плюс шлейф, разумеется, но при этом коммуникации и инфраструктуру делать сразу под две тысячи четыреста и докупить у фермеров ещё земли, чтобы потом, в случае получения кредита или изменения конъюнктуры, можно было быстро и с меньшими затратами развернуться. Папарот, как и Костя, был уверен, что дешеветь земля точно не будет, и рисков в этом не усматривал.
  Бюджет расходов на год утвердили быстро, и Овечкин тут же получил указание открыть финансирование. Остальные принесённые Костей документы тоже проскочили без особых замечаний. Остался последний вопрос - система мотивации. Костя достал из папочки свою записку и протянул по экземпляру Андрею и Овечкину. Папарот записку не взял, резко встал из-за стола, вышел на середину кабинета и весело сказал:
  - Так, на сегодня всё. Извините, ребята, опаздываю, ждут в правительстве, всё остальное потом.
  Воронин и Овечкин быстро собрали бумаги, попрощались и двинулись к выходу. Костя, продолжая сидеть за столом, сказал:
  - Андрей, у меня к тебе ещё пара слов.
  Воронин с Овечкиным вышли. Папарот дружелюбно улыбнулся и спросил:
  - Ну, что у тебя?
  При этом к Косте не подошёл, а, наоборот, двинулся в сторону приёмной, Костя вынужден был встать и пойти следом. Догнав Андрея у выхода из кабинета, поймал его взгляд и сказал:
  - Андрей, в прошлый раз ты меня оскорбил.
  - Да ладно, перестань, какие оскорбления?! Мы же о бизнесе разговаривали.
  - Нет, Андрей, я не о бизнесе. В прошлый раз ты оскорбил моё человеческое достоинство.
  - А, ну вот мы с тобой по этому поводу и выпьем как-нибудь водки, там, на усадьбе, на берегу пруда.
  Папарот широко улыбнулся, дружески хлопнул Костю по плечу и выскользнул в приёмную. Костя вынужден был выйти следом. Андрей деловито давал своим секретарям какие-то указания. Костя попрощался, махнул рукой сидящему в холле Овечкину, прошёл во двор к машине, сел за руль, закурил и спросил сам себя:
  - Интересно, блядь, это можно расценивать как извинения и сожаление или нет?
  Ясно было одно: на большее Андрюшина гордыня ему пойти не даст. С одной стороны, поведение и слова можно было бы зачесть как извинения, а с другой стороны, мучили сомнения: уж больно это было похоже на хитрый маневр. Папароту определённо было невыгодно допускать Костин уход, а в случае не погашения конфликта уход был неизбежен, Костин характер Андрей знал давно. Прямых и ясных извинений от него ждать точно не следовало. Гордыня у Папарота и раньше временами зашкаливала, проскакивали проявления мании величия, а после десятка лет в руководстве огромнейшей государственной монополией, похоже, победила его окончательно. Как говорится, "Я князь тьмы! Всем сосать!"
  Понимание ситуации было полным и ясным, но легче от этого не становилось. Надо было либо уговорить себя и принять папаротовский пассаж как извинения, либо, проявив твёрдость, послать всё в жопу и отваливать. На грустные мысли наводило и то, что Андрюша опять увернулся от обсуждения системы мотивации.
  "Неужели всё-таки хочет наебать? - думал Костя. - При его уровне и положении это как-то мелко и пошло".
  По факту выходило, что Бузин и все старые Костины товарищи по бизнесу были правы. Андрюша однозначно намеревался Костю обмануть, использовать по максимуму, потом устроить истерику и выгнать. Как выглядит Андрюшина истерика, Костя теперь знал, видел своими глазами.
  Следующая встреча с Папаротом должна была состояться в рабочем порядке, месяца через два-три, где-то в середине весны; времени на то, чтобы всё спокойно обдумать и взвесить, было предостаточно. Костя вспомнил Скарлетт О"Хара: "Я подумаю об этом завтра". Усмехнувшись, завёл машину и не спеша покатил к себе в офис. Сидящий рядом Серёга Воронин выглядел вполне довольным.
  Включился привычный механизм существования - делай что должен, и будь что будет. Проект ждал. Проект был живой. Проект рос. В конце концов, там были живые люди: и в столице в офисе, и на месте в хозяйстве. Проект требовал беспрестанной заботы и управления, как дурной пацан-подросток - только отвернёшься, а он уже триппер подцепил или анашу курит.
  Хрен с ним, с Папаротом, деньги даёт, и ладно. Об остальном подумаем завтра, сейчас некогда. Сейчас надо работать. Стиснуть зубы и работать, сельское хозяйство из говна вытаскивать. Хотя в успех мероприятия верилось всё меньше и меньше. Слишком глубока была колея, слишком тяжёл был воз, слишком много кругом было разной сволочи, пытающейся обобрать, обмануть, украсть или просто нагадить. А помогать желающих совсем не было, враньё государевых людишек всерьёз принимать не приходилось. В активе были только папаротовские деньги и своя, тщательно подобранная команда.
  Очередная поездка в хозяйство даже доставила некоторое удовольствие. Смирнюк в целом взял ситуацию под контроль, все поставленные задачи выполнялись. Подготовку к севу закончили, даже успели закупить у французов семена гибрида кукурузы, подходящего для нашей климатической зоны, план посевов составили, с немцами согласовали.
  По Костиному поручению Александр Рафаилович проработал структуру хозяйства, функционал и штатное расписание, в результате чего удалось без ущерба для дела сократить ещё человек пятнадцать. Оставшиеся крестьяне как-то подтянулись, в глазах появились проблески осмысленности. На лицах вместо тупого равнодушия появилась озабоченность, даже одеваться стали как-то почище.
  Всякие областные, районные и федеральные чиновники разных уровней временно особо не беспокоили, в хозяйство лезли мало и взяток почти не клянчили. Смирнюк сам время от времени катался в областной центр на разные совершенно бессмысленные совещания по сельскому хозяйству, которые обожали устраивать Удав-губернатор и его замы.
  На этих совещаниях чинуши с серьёзными лицами пытались руководить директорами хозяйств, командовали, кому, когда и сколько пахать, сеять и убирать, несли прочую ахинею, не имеющую никакого отношения к рынку и рыночным отношениям. Было полное ощущение, что эти люди отстали от жизни лет на тридцать и до сих пор ощущали себя представителями власти при коммунистическом режиме, секретарями райкомов и обкомов. Директора хозяйств злились на них за напрасно потраченное время, посмеивались над их глупостью, но игнорировать не могли: от чиновников зависело получение из бюджета разных субсидий и дотаций. По Костиному глубокому убеждению, минимум три четверти этой публики надо было безжалостно сокращать, а всем их сельхозуправлениям оставить исключительно статистические и контрольные функции.
  Однако главным врагом каждого работающего хозяйства, безусловно, был Госсельхознадзор - федеральная структура, инспекторы которой коршунами кидались на любого, кто реально начинал на земле хоть что-то делать. Поскольку большинство хозяйств практически разорились и влачили жалкое существование, земли зарастали бурьяном, скот откочёвывал на бойни, а крестьяне потянулись работать охранниками в городских супермаркетах, объектов кормления Госсельхознадзору не хватало, а жить на зарплату было скучно. Когда среди мёртвого поля вдруг появлялось какое-нибудь живое хозяйство, инспекторы начинали ездить туда каждую неделю и, потрясая разными правилами и инструкциями пятидесятилетней давности, пугали и вымогали, пугали и вымогали, доводя специалистов и руководителей хозяйств до белого каления.
  В этот приезд Костя застал в кабинете Смирнюка какого-то пустоглазого мерзавца, приехавшего проверять правильность условий хранения ядов и их использования для протравки семян перед севом. По какому-то пункту какого-то параграфа помещение для этого должно было находиться не ближе чем в километре от границ населённого пункта. В хозяйстве таких помещений просто не было, самый дальний сарай находился метрах в пятистах от крайнего дома посёлка, в нём яды и хранили, там же стояла протравочная машина для семян.
  Когда Костя понял, о чём идёт речь, ему захотелось по придуриваться. Усевшись напротив пустоглазого, он напустил на себя исключительно скорбный вид и жалобным голосом заныл:
  - Денег на постройку специального удалённого сарая нет и не предвидится. Инвестор, сука, жадный, всю кровушку выпил. Ни про какие параграфы слышать не хочет. Тока требует, мол, давай, давай. А мы, конечно, люди законопослушные, поэтому мы сейчас яды вывезем обратно на склад поставщикам и станем сеять непротравленными семенами. Семена, конечно, в земле сгниют, и посевы будут загублены. Но делать нечего, пункт параграфа соблюдать надо. Мы понимаем, закон порядка требует. А потом, когда Удав-губернатор увидит загубленные посевы, он, конечно, расстроится, а мы, к сожалению, будем вынуждены ему рассказать про вас и ваш параграф. Нам с вами, конечно, тогда пиздец, но это не важно. Главное, мы правила соблюдём. Нас с вами от этого будет распирать гордость, и наш с вами пиздец мы примем с достоинством.
  Пустоглазый сидел молча с видом обосравшегося идиота. Костя улыбнулся ему своей самой широкой и дружелюбной улыбкой, попрощался и вышел.
  На строительных площадках всё шло более-менее по графику, Сергиян и его офицеры мотались с объекта на объект, разбирались с проектами, строили исполнителей. Боря Баранов непрерывно катался по всяким архитектурно-строительным комитетам, комиссиям и прочим стройнадзорам, проталкивая экспертизу проектов и добывая всяческие разрешения на строительство и прочие согласования. Его напор и знания строительного кодекса были так сильны, что привыкшие к окружающему их идиотизму архитектурно-строительные чиновники, как правило, не выдерживали, ломались и подписывали ему всё необходимое практически без взяток и проволочек.
  На усадьбе подходила к своему логическому завершению война с зажравшимися архитекторами, любимчиками мадам Папарот. Эти великие творцы, как выяснилось, проектировать на самом деле не умели, а умели только лизать клиенту жопу с причмокиваниями и демонстрацией красивых картинок, а потому действительно важные части проекта, такие, например, как проектирование и расчёт фундаментов, отдавали на подряд каким-то архитектурно-конструкторским неграм. При этом, видимо по жадности, сильно экономили, нанимая самых дешёвых. Негры выдавали такую хрень, что у Сергияна и его мужиков волосы стояли дыбом.
  Когда Костя и Сергиян брали их за горло и пытались добиться нормальных рабочих чертежей, архитекторы бегом бежали к Папаротам домой и гнусно ябедничали, обзывая всех вокруг дураками и непрофессионалами, Папароты им почему-то верили. Главный вопрос, который беспокоил архитекторов, - когда же им, наконец, закажут дизайн интерьеров, за которые они хотели космических денег.
  В этот свой приезд архитекторы пытались в очередной раз сдать раздел "Фундаменты". Сергиян работу принимать отказывался. Эти инвалиды, узнав о плывущих под усадьбой грунтах, напихали туда столько буронабивных свай, причём неоправданно большого диаметра, чтобы возникало ощущение, будто фундамент готовится не под трёхэтажное строение, а под тридцатиэтажный небоскрёб или под стартовую площадку космических ракет, и стоимость выходила соответствующая.
  Костя вызвал Владимира Васильевича из строительного вагончика на улицу и спросил, сможет ли он построить усадьбу без этих кровососов. Сергиян расправил плечи и с надеждой в голосе заявил, что безусловно, причём быстрее, дешевле и качественнее. Костя кивнул, Сергияну хотелось верить. Придворные архитекторы своей ленью, подлостью и жадностью достали уже до печёнок.
  По возвращении в контору обнаружилось, что Смирнюк уже отмотался от пустоглазого госсельхознадзоровца и можно спокойно заняться делами. Прежде всего надо было закончить согласование списка новой техники, подлежащей закупке в рамках принятого Папаротом бизнес-плана. Позиционные бои со Смирнюком и его специалистами по этому вопросу шли уже около трёх недель. Рафаилович и его бойцы всё время пытались вставить в этот список что подороже, покруче и максимальной производительности, пытаясь создать себе таким образом некие резервы. Кроме того, они, не доверяя Папароту и опасаясь, что финансирование может прекратиться в любой момент, пытались уговорить Костю купить сразу всё. Костя же добивался соблюдения принципа разумной достаточности и соответствия графика закупок графику потребностей хозяйства. Какой смысл сейчас покупать дорогостоящую технику, если надобность в ней возникнет только через полгода? Зачем платить сейчас и омертвлять деньги, которые будут стоять в виде неиспользуемой техники лишних шесть месяцев, когда они должны работать и приносить хозяину доход?
  Крестьяне этого понимать не хотели, Рафаилович, к сожалению, тоже, вот и хитрили, пытаясь впихнуть в список лишние трактора, грузовики и сложное высокотехнологичное навесное оборудование. Высшим проявлением их хитрости стала попытка заказать навесное, которое должно было агрегатироваться с тракторами большей мощности, чем были те, что заявлены в списке. Расчёт был на то, что когда выяснится, что купленные сеялку и культиватор этот трактор таскать не может, Костя с Папаротом никуда не денутся и купят ещё один, помощнее.
  Крестьянская запасливость в сочетании с наплевательским отношениям к деньгам инвестора требовали постоянного контроля, проверять приходилось буквально каждый чих, иначе хозяйство могло превратиться в склад сельхозтехники, сельхозхимии и семян. Хорошо ещё, что Рафаилыч вроде пока не воровал. При Шманькове все излишки мгновенно уходили налево, и не только излишки. Пропрепиравшись со Смирнюком и его бойцами добрых три часа, Костя утвердил переделанные списки и графики закупок, распорядился переслать их Илюше Якушеву и, прихватив с собой главного агронома Ваню, отправился по складам проверять, как хранятся приготовленные к севу удобрения и семена.
  Вернувшись в контору, провёл собеседование с двумя претендентами на должность начальника молочного комплекса. Претенденты оказались слабенькие, доверять таким людям комплекс и дорогой импортный скот было нельзя. Получалось, что на данном этапе развития самой главной проблемой были кадры. Совершенно не на кого было опереться, более-менее толковых специалистов приходилось выискивать по всей стране.
  Чтобы иметь возможность привлечь людей из других регионов, Костя на свой страх и риск, тайно от Папарота, распорядился начать достройку четырёх коттеджей для специалистов, которые начинал строить ещё Косоротов при управляющей команде Спесивого. Когда Костя принял дела, выяснилось, что смета на их строительство, как, впрочем, и на остальные косоротовские объекты, завышена почти вдвое. Кроме того, никто не удосужился ни оформить землю под застройку, ни получить какие-либо разрешения и согласования. Районный архитектор поднял по этому поводу жуткий визг и строительство остановил. Успели только возвести коробки и накрыть их крышами.
  Папарот, в очередной раз психанув по поводу отказа в кредите от очередного банка, вообще запретил их достраивать. Когда жильё для специалистов стало нужно как воздух, Костя принял самостоятельное решение коттеджи достроить, пустив на это деньги, сэкономленные Сергияном и его офицерами на строительстве комплекса, а Боря Баранов быстро оформил все необходимые разрешения. Теперь до сдачи коттеджей в эксплуатацию оставалось месяца полтора. В один из них должен был заселиться Смирнюк, в другой - сергияновские офицеры-строители, в третий - молодые специалисты-ветеринары и зоотехник, а в четвёртый - начальник молочного комплекса, найти которого пока никак не удавалось.
  Светка с Панасюком, правда, нашли через сайты кадровых агентств какого-то мужика, который руководил молочным комплексом в подсобном хозяйстве северного флота и мечтал перебраться куда-нибудь поюжнее, но это всё было вилами по воде писано. Анализы у мужика вроде были подходящие, но лично с ним побеседовать пока не удавалось.
  Панасюк активно обсуждал со скототорговцами условия договора на поставку первой партии скота, и скоро нужно было отправлять на отбор специалиста, а специалиста не было. В процессе последнего обсуждения этой проблемы Костя злобно заявил Панасюку, что если специалиста не будет, Серёга поедет отбирать скот сам, со всей вытекающей из этого ответственностью. Панасюк надулся и грустно пошёл дозваниваться североморскому мужику. Результаты Костя должен был узнать по возвращении в столицу.
  Попив с Рафаилычем чайку и заглянув в мехмастерские, Костя отправился в дом управляющей компании, где с ужином ждала жена.
  Казалось, всё было неплохо, но Костю мучило, что он никак не может окончательно определиться в своём отношении к Смирнюку. Рафаилыч вроде производил впечатление человека достаточно честного и надёжного, хотя честность уже была под сомнением: воровать пока не пытался, но враньё по мелочам проскакивало, особенно когда докладывал о выполнении поставленных задач. Костя пока относился к этому спокойно, расценивая это как отрыжку многолетней армейской службы. Надеялся, что Рафаилыч в конце концов осознает, что Костя не какой-нибудь красномордый генерал, которому надо на всякий случай врать о выполнении любого идиотского приказа, и встанет в более открытую позицию.
  Главной настораживающей Костю чертой смирнюковского характера всё-таки было равнодушие и безжалостность к подчинённым людям. В некоторых ситуациях даже казалось, что он гнобит людей не ради дела, а больше для собственного удовольствия. Картина прояснилась, когда Рафаилыч с гордостью в голосе рассказал, что его отец был кадровым вертухаем-энкавэдэшником, принимал непосредственное участие во всех депортациях и переселениях народов, которые так любил устраивать главный Усатый Людоед, и был неоднократно удостоен наград за рвение.
  Когда Костя об этом услышал, внутри всё сжалось, захотелось схватить Смирнюка за горло и приложить затылком о стену, но поскольку давить в себе подобные желания давно стало делом привычным, Костя виду не показал. Смирнюк нужен был для дела, да и сам великий Усатый Людоед в своё время говорил, что сын за отца не отвечает. Однако то, с какой гордостью Рафаилыч об этом рассказывал, было Косте крайне неприятно.
  Несколько успокаивало, что, похоже, вертухайский род Смирнюков шёл к вымиранию. Сам Рафаилыч был у папы- вертухая единственным ребёнком, а единственная дочь Рафаилыча, дожив до среднего возраста, замуж не вышла и детей не имела. То ли была лесбиянкой, то ли идиоткой. Костя усматривал в этом Божий промысел. Это давало ощущение, что справедливость на свете всё-таки существует.
  Одним словом, доверять Смирнюку полностью не получалось, и Костя всерьёз обдумывал введение в управляющей компании должности смотрящего, который был бы полностью независим от местных, подчинялся бы только Косте, находился в хозяйстве безвылазно и выполнял функцию государева ока. Во всех аналогичных компаниях такие сотрудники были обязательно, должность их так и называлась - представитель управляющей компании, или сокращённо ПУК.
  Имелся у Кости на примете и хороший человек, вполне соответствующий задаче и должности. Был он военным пенсионером, подполковником в отставке, звали его Анатолий Александрович Лебедь, или коротко Саныч.
  Старшая дочь Саныча работала в Костином рекламном агентстве Светкиным замом по всем вопросам. Сам Саныч, выйдя в отставку, какое-то время трудился в охранных структурах, потом его занесло руководить службой охраны какого-то казино, а потом хитрые и лживые хозяева казино уговорили доверчивого Саныча временно занять в этом казино должность генерального директора. Буквально через пару месяцев на ничего не понимающего Лебедя завели уголовное дело за некие неизвестные и непонятные ему экономические преступления. Хозяева казино дали ему адвоката и гарантировали, что вопрос закроют, но вместо этого через несколько месяцев прямо в зале суда Саныча арестовали. Военный пенсионер вдруг оказался лютым экономическим преступником и получил приговор - четыре года зоны общего режима.
  Саныч при этом до последнего верил своим подлым казиношникам и ни к кому за советом и помощью не обращался. Приговор стал для всех полной неожиданностью. Санычева дочка в истерике пришла к Светке, Светка к Косте, Костя подтянул проверенного адвоката - специалиста по уголовным делам, дал Санычевой дочке каких-то денег, и начался обратный процесс.
  Адвокат довольно быстро разобрался в ситуации и сообщил, что казиношники просто кинули судью на обещанную взятку, в последний момент решив, что лопух Лебедь таких денег не стоит. Санычева дочка продала папину машину, назанимала денег у Светки, друзей и родственников, собрала необходимую сумму и вручила её адвокату, который отнёс деньги кому надо в прокуратуру, и начался процесс превращения Саныча из преступника в честного гражданина.
  Теперь Лебедь был уже на свободе и работал у Кости со Светкой сторожем в офисе. В хозяйстве Костя пока его использовать не мог, так как формально Лебедь ещё находился под подпиской о невыезде. Адвокат обещал окончательно закрыть дело недельки через две, после чего вполне можно было бы отправить старого вояку смотрящим в хозяйство.
  Лебедь явно был человеком честным, за всю свою службу Родине умудрился нажить только малюсенькую двухкомнатную квартирку в одном из военных городков рядом со столицей, да и то не в собственность, а по социальному найму, так как дом стоял на территории военной части. Дачи у него никакой не было, а старенькую машину продали, когда собирали деньги на взятку за освобождение. К Косте Саныч относился с доверием и благодарностью. Дочка его, правду сказать, не стала папе разъяснять Костину и Светкину роль в его спасении, но Костю это вполне устраивало, лишний груз благодарности был совершенно ни к чему.
  Чтобы уменьшить Папароту расходы, Костя придумал использовать Лебедя сразу в двух направлениях: как смотрящего в хозяйстве и как управляющего папаротовской усадьбой, куда тоже был нужен честный, работящий человек. Как говорил сам Андрюша, с хозяйским взглядом. Санычу предложение должно было понравиться. Поди плохо военному пенсионеру - хорошо оплачиваемая работа в нормальных условиях и на свежем воздухе.
  Поскольку дом для обслуживающего персонала в папаротовской усадьбе строить ещё даже не начинали, Костя придумал переоборудовать под жильё Лебедю старую баньку, которая стояла при доме управляющей компании. По Костиным прикидкам, из неё могла получиться вполне приличная маленькая однокомнатная квартирка, Санычу должно было хватить.
  Возвращение в столицу порадовало информацией о том, что североморский животновод на следующей неделе приедет в хозяйство посмотреть комплекс и себя показать, и тем, что Папарот решил спуститься с небес на землю и показать всем, как надо работать.
  Андрюша решил, что с получением кредита все уже достаточно обосрались и что уже пора показать придуркам, как он велик и как по его звонку легко и быстро решится этот коренной и самый наболевший вопрос. Он позвонил председателю правления Бетта-банка - того самого, в котором когда-то начинал свою столичную карьеру и где его до сих пор помнили и уважали как одного из создателей и отцов-основателей, и зампреду ПромГазБанка - третьего по величине банка страны, где Андрюшина Государственная сетевая компания держала огромные деньги на депозитах и где Андрюшу за это очень любили. Высокие руководители выслушали Андрюшины просьбы о кредитовании сельхозпроекта благосклонно, обещали помочь и попросили, чтобы Андрюшины ребята, то есть Костя и его команда, побыстрее предоставили их ребятам бизнес-планы и прочие бумаги, необходимые для изучения проекта и выхода на кредитный комитет.
  Костю Андрюшин пассаж очень удивил и даже несколько напугал. Было очевидно, что скорее всего ни тот ни другой банк денег не дадут. Бетта-банк по-прежнему принадлежал Мише Фриду, а Миша в бизнесе никогда никаких старых заслуг, знакомств и связей не учитывал. Миша в этом смысле мужик был правильный, железный был мужик, личные симпатии с бизнесом никогда не смешивал. Руководство ПромГазБанка Костя лично не знал, но, по слухам, там люди тоже в работе предпочитали руководствоваться логикой бизнеса и рынка, а не симпатиями-антипатиями. Логика же говорила, что ни один вменяемый банк этот долгосрочный сельхоз-навоз кредитовать не станет. Это безобразие могли кредитовать только особенные банки, типа ГосАгроБанка, да и то исключительно специально влитыми в них государственными деньгами, но там размеры откатов были таковы, что ни один реальный бизнес-план их не выдерживал. Там можно было только украсть, поделить и разбежаться.
  Обращаясь с такой просьбой к своим друзьям-банкирам, Папарот заранее обрекал себя на вежливый отказ, а отказ был бы для него потерей лица. Костю удивляло, что Андрюша этого не понимает, не просчитывает. Видимо, прав был Вова Овечкин: долгое пребывание в чиновничьей элите, помноженное на прогрессирующую манию величия, всё-таки превратило Папарота в опухшего зажравшегося вора, переставшего ориентироваться в рынке и в бизнесе. Если принять такое допущение, то многое становилось понятным и вставало на свои места, но думать так не хотелось, хотелось думать, что это всё ещё тот старый добрый Андрюха, что он просто закрутился, просто переутомился, бедолага.
  Поскольку поручение надо было выполнять, Воронин быстро собрал комплект документов и сопроводил Костю на переговоры в Бетта-банк. В ПромГазБанк ехать нужды не было, там пакет документов бродил по кабинетам уже месяца полтора. Достаточно было по телефону выяснить, где он находится, и сориентировать исполнителя, назначенного зампредом после разговора с Андреем. Банкиры информацию приняли, взяли пару недель на изучение вопроса и вежливо пообещали звонить, если что.
  В понедельник после обеда, проведя очередную планёрку в управляющей компании, выехали в хозяйство. Поездка была последней перед командировкой в Штаты, нужно было постараться загрузить колхозников и строителей как минимум на две с половиной недели вперёд. Проскочили два бурных дня совещаний, планёрок и мотания по объектам. Цели были определены, задачи поставлены. Крестьяне таращили глаза, старательно изображали понимание и готовность. Строители радовали чёткой организацией работ и слаженностью действий. Приехавший наконец североморский мужик Косте в целом понравился, и ему вроде комплекс понравился. Во всяком случае, на все условия он согласился и отбыл к себе на Север за своим барахлишком.
  "Вот и славно, - думал Костя, задрёмывая на мягком сиденье минивэна по дороге в столицу. - Хоть есть теперь кому на отбор скота поехать, и в хозяйстве вроде процессы налаживаются. Прорвёмся. Сукой мне быть, товарищи, прорвёмся".
  Командировка в Штаты получилась очень тяжёлой, но продуктивной. Тяжёлой потому, что из десяти ночей только две провели в одном отеле - остальные все в разных, умудрившись пересечь весь континент. Кроме всемирной сельскохозяйственной выставки побывали на десятке крупных молочных ферм, причём в разных климатических зонах.
  Американские мегафермы поражали своей простотой и разумной достаточностью. Всё было организовано удивительно логично и правильно и при этом максимально экономно и дёшево. Хозяева ферм были доброжелательны и с удовольствием отвечали на любые вопросы. Благодаря тому, что Панасюк свободно болтал на их языке и тому, что кроме Кости и Серёги больше никто фермерам вопросов не задавал, удалось узнать много интересного.
  У соколовских аграриев вопросов не было, они в основном смотрели вокруг себя как-то критически и с явным томлением ждали, когда можно будет вернуться к автобусу и приложиться к своим бутылочкам из-под питьевой воды, в которые они переливали привезённую из дома водку. За коллег было стыдно. Особенно было стыдно, когда они устроили безобразный скандал в ресторане из-за одиннадцати долларов, которых не хватило для оплаты счёта. Видимо, когда скидывались, кто-то из них дал меньше, чем было нужно. Раскрасневшиеся, выпучившие глаза директора орали друг на друга матом так, что в ресторане дрожал потолок.
  Надо сказать, что приключения, связанные с их глупостью и невоспитанностью, начались ещё в момент прилёта, прямо в аэропорту. Дома, когда их всех строем водили в посольство для получения виз, всем популярно и подробно объяснили, что можно с собой везти, а что нельзя. Например, категорически запрещено провозить продукты питания, такие уж там у них санитарные правила, можно только купленные в магазине беспошлинной торговли и отдельно упакованные, а домашнее сало и колбасу, завёрнутые в чистую портянку и спрятанные на дно чемодана, - нельзя.
  На таможне в аэропорту прибытия служебная собака сделала стойку на чемодан одного из аграриев, и началась нервная суета, откуда-то тут же сбежалась толпа сотрудников службы безопасности. Собака ведь не сказала, чем пахнет - наркотиками там, колбасой или, к примеру, взрывчаткой, просто сделала стойку, и всё. Когда чемодан вскрыли - со всеми соответствующими мерами предосторожности, разумеется, - колбасу обнаружили и отобрали. Попытки выяснить, зачем этот странный человек её сюда припёр, успехом не увенчались. Делегат таращил глаза, потел лицом и невразумительно бормотал что-то на тему "жена положила!". Видимо, эта святая женщина думала, что её мужу в самой богатой стране мира будет голодно, или посчитала, что у него не хватит ума в случае чего купить себе какой-нибудь гамбургер. В результате делегация получила заряд положительных эмоций, хотя и потеряла лишних минут сорок.
  Один из директоров изводил Костю тем, что постоянно клянчил сигареты, при этом этом каждую взятую сигарету он сопровождал текстом:
  - Ну ты представляешь, у них тут пачка сигарет аж по восемь баксов стоит!
  И на лице его при этом появлялось выражение искреннего ужаса и возмущения. Костя злился, но сигареты давал. На третий день, когда во время очередной остановки коллега опять, заглядывая в глаза, заныл: "Ну ты представляешь...", Костя протянул ему купюру в десять долларов и указал на магазин при заправке. Коллега деньги не взял, но и сигареты себе покупать не пошёл, переключился на других курящих членов делегации.
  Молоденькая пухленькая американка - представительница принимающей компании, выполнявшая функции водителя, сопровождающего и гида одновременно, - никак не могла понять, почему эти странные мужчины утром выходят из отеля тихие и мрачные и, молча сев в микроавтобус, сразу начинают пить минеральную воду. Один только соколовский агробанкир-интеллигент Толя Капитанов был не как все. Он пил не воду, а холодный чай, то есть виски, перелитый в бутылочку из-под холодного чая. Видимо, водку утром и без закуски Толина интеллигентская душа не принимала, а виски принимала. Минут через пятнадцать на лицах мужчин появлялся румянец, речь их становилась громкой и возбуждённой, а движения хаотичными. Ещё через пятнадцать минут стёкла в микроавтобусе запотевали, а мужчины начинали нестройным хором петь свои народные песни. При этом в салоне кроме водочного аромата начинало сильно пахнуть потом. Соколовские аграрии твёрдо считали, что мыться достаточно один раз в неделю, а о существовании дезодорантов и антиперспирантов просто не подозревали.
  В день отъезда привезённая из дома водка у них наконец закончилась, поэтому до аэропорта добрались вполне пристойно. Сдав багаж, директора рысью понеслись в магазин беспошлинной торговли, накупили какого-то алкоголя и впёрлись в бар, где, оккупировав крайний столик, стали жрать своё пойло из пластиковых стаканчиков. На лице сильно татуированного мексиканца бармена было такое удивлённо-брезгливое выражение, будто он у себя в ванной обнаружил обосравшегося бегемота. Панасюк, отхлебнув из своего бокала пивка, задумчиво сказал, что всё-таки они скоты. Костя ехидно заявил, что он запрещает Серёге обзывать скотами элиту соколовского агробизнеса, а примазавшийся к ним агробанкир-интеллигент Толя Капитанов жалобно проскулил, что это ещё не худшие - вы, мол, других моих клиентов не видели.
  - И слава богу! - изрёк Панасюк и поставил на стойку пустой бокал.
  Было совершенно непонятно, зачем эти люди вообще сюда приехали. Попить водки можно было и дома, обошлось бы дешевле и удивлённых взглядов вокруг было бы меньше. Один из аграриев до самолёта так и не дошёл, умудрился потерять свой посадочный талон и вообще ушел куда-то, куда было нельзя. Последний раз его видели где-то в зоне прилёта в окружении изумлённых сотрудников службы безопасности, которые никак не могли понять, что этот квадратный пьяный красномордый человек в дешёвом костюме вообще здесь делает. Говорили, что он вроде бы вернулся на родину позже, следующим рейсом. Дома ждало вполне ожидаемое известие о том, что оба банка в кредите отказали. Предвидя Андрюшину реакцию, Костя попросил банковских клерков прислать письменные отказы, которые отправил Папароту в приёмную. Через пару дней Андрей позвонил и потребовал притащить спецов из Бетта-банка к нему лично на разговорчик.
  "Интересно, - подумал Костя, - что ему за радость непременно быть посланным лично? Ну сказал бы кому-нибудь из своих, мол, ребята, пошлите меня на хуй, а то я забыл, как это бывает. Зачем же для этого посторонних привлекать?"
  Бетта-банкиры согласились на встречу легко, в любое удобное для уважаемого Андрея Шулимовича время, которое нашлось через три дня. Костя на это мероприятие взял с собой Воронина, и не потому что Серёга был там сильно нужен, а для того чтобы он мог получить сатисфакцию за хамство Папарота на памятной предпоследней встрече. Беседа с банкирами пошла именно так, как Костя себе и представлял. Папарот сопел, пыхтел, делал страшные глаза, подпускал в голос рычащие ноты, тужился, пыжился, но на двух пришедших сотрудников Бетта-банка это никакого впечатления не производило. Безукоризненно вежливые молодые люди слушали Андрюшино рычание равнодушно. Когда Андрюша замолкал, чтобы перевести дух, спокойно объясняли ему, по каким параметрам проект не соответствует требованиям банка. Было очевидно, что Папарота ребята не боятся, а боятся только персональной ответственности за выданные кредиты, которую мудрый Фрид ввёл для своих сотрудников.
  Разговор пошёл по кругу, как заезженная пластика. Наконец до Андрея дошло, что его позы на ребят никакого впечатления не производят, и начали прощаться. Ребята напоследок ещё раз выразили Андрею Шулимовичу своё полное почтение и заявили, что в случае если господин Фрид даст личное указание, они привезут Папароту броневик денег вообще без кредитного договора, наличными, но только если господин Фрид такое указание даст. Папарот буркнул что-то, отдалённо похожее на прощание, и выскочил из переговорной. Воронин цвёл, как майская роза, сатисфакция удалась.
  В хозяйстве полным ходом шла посевная. Смирнюк, с которым у Кости в конце концов установились вполне уважительные рабочие отношения, со своими обязанностями справлялся отлично. Немножко портило Рафаилыча его постоянное привирание, постоянное преувеличение производственных показателей, но Костя начал к этой особенности потихоньку привыкать, просто автоматически отнимал процентов двадцать от всех объёмов выполненных работ, декларируемых Смирнюком. Например, если Рафаилыч говорил, что на сегодняшний день засеяно полторы тысячи гектаров, Костя понимал, что на самом деле засеяли где-то тысячу двести.
  Чтобы как-то препятствовать обвальному нарастанию смирнюковских преувеличений, Костя ввёл постоянную практику личного объезда всех полей в каждый свой приезд в хозяйство. Вот и в этот раз, проведя планёрки со специалистами и строителями, объехав стройплощадки и прочесав мехмастерские, Костя взял агронома Ваню и Смирнюка, затолкал их в агрономовскую ниву и поехал по полям, методично стараясь не пропустить ни единого. Порядок был следующий. На каждом поле машина останавливалась там, где Костя говорил "стоп", агроном рассказывал, что, как и почему здесь делается или планируется делать, Смирнюк агроному помогал. Костя задавал вопросы, просил объяснить то, чего не понимал. Если мужики внятно и чётко свои действия и планы объяснить не могли, сразу вставал вопрос об их глупости или о попытке затуманивания Костиных мозгов с целью хищения. Этому приёмчику Костю научил ещё покойный отец, который утверждал, что любой профессионал отличается от шарлатана прежде всего тем, что может быстро, простым и понятным языком объяснить любому дилетанту суть и смысл своих действий. То есть если человек объясняет так, что понять ничего невозможно - значит, жулик и хочет обмануть, а если вообще свои действия объяснить не может - значит, дурак и сам не понимает, что делает.
  Заехав на край очередного поля, остановились, вылезли из машины. Внутри всё радовалось теплу, солнышку, прозрачному воздуху и запаху сырой земли. Костя с удовольствием, не торопясь закурил. Над полем кружили чибисы, в вышине ещё какие-то большие чёрные птицы.
  "Интересно, грачи или вороны?" - лениво подумал Костя.
  Агроном засунул руки в землю, выковырнул несколько уже проросших зерён и, похотливо щупая их грязными пальцами, начал бубнить про влагу и азот. На предыдущем поле он пугал Костю какой-то белой плесенью.
  "Бубни, бубни, милый. Всё равно я тебе поверю, только когда урожай уберём. Или поверю, или уволю", - подумал Костя.
  Агроном вытер руки о штаны и вступил с Рафаилычем в дискуссию о технологии уничтожения сорняков. Когда речь зашла о пырейных почках, выстреливающих с тридцати сантиметровой глубины, Костя тихо отошёл в сторонку, отвернулся и вдруг заметил косулю, которая спокойно трусила вдоль лесополосы, идущей по краю поля. Метрах в ста пятидесяти от машины и галдящих людей косуля остановилась, стала присматриваться и прислушиваться. Агроном, рассказывая о каком-то импортном самоходном опрыскивателе, возбудился и взмахнул руками, косуля дёрнула головой, развернулась и рванула через поле бодрой рысью. Глядя на её удаляющуюся белую задницу, Костя подумал: "Господи! Хорошо-то как! Господи, спасибо тебе за всё!"
  Объезд полей закончили уже в сумерках. На ужин в дом управляющей компании, как обычно, пришли офицеры-строители во главе с Сергияном, Смирнюк и мент Слава, которого никогда не приглашали. Он приходил сам и каждый раз радостно сообщал, что человек его профессии просто обязан использовать каждую возможность по-человечески пожрать. При этом и от водки никогда не отказывался. Слава, ментовская душа, старательно собирал все события и слухи окрестных деревень и за ужином развлекал ими собравшихся. Остальные использовали ужины в доме управляющей компании в основном как продолжение производственных совещаний, старались обсудить с Костей то, что не успели или не смогли из-за присутствия подчинённых, подрядчиков и прочих лишних ушей. В этот раз Слава поведал весёлую, с его точки зрения, историю о том, как два идиота крестьянина допились до того, что устроили дуэль из-за бабы, которая с одним из них жила, а с другим спала. Стрелялись из охотничьих ружей двенадцатого калибра. Баба была толстая, страшная и вечно полупьяная, как можно было с этим спать, Костя не понимал. Дуэль закончилась благополучно. Сначала пьяные идиоты по очереди промахнулись, а потом приехал дежурный наряд охранников и отобрал у них ружья. Всё это напомнило Косте фразу из какой-то старой бардовской песни про декабристов:
  Повесить - и то в России
  Не могут, как следует! Стыд!..
  Утро началось с посещения подшефной школы. Директриса Надежда первым делом взялась уговаривать Костю оплатить установку какого-то пожарного крана, за отсутствие которого пожарные грозили ей лютыми карами. Костя никак не мог взять в толк, как же бедная школа существовала без этого крана предыдущие тридцать лет. Надежда на этот вопрос внятно ответить не смогла. Денег на эти чудачества пожарных в бюджете школы, естественно, предусмотрено не было. Костя на этот раз Надежде отказал, посоветовав ей, если пожарные её оштрафуют, подать на них в суд, где будет легко доказать, что их предписание не выполнено не из-за разгильдяйства, а по объективным причинам финансовой несостоятельности. Подобные разговоры с руководителями детских учреждений, которым Косте доводилось помогать, были не в новинку, везде происходило приблизительно одно и то же. На стандартный вопрос "Чем я могу вам помочь?" директора первым делом выкладывали просьбы о том, чем их на этот момент больше всего достали вышестоящие чиновники. Например, директриса детского дома, находящегося в райцентре рядом с Костиной дачей, первым делом попросила плавучие ограждения типа буйков или бонов, которыми можно было бы оградить зону для купания на пляже, где детдомовские детишки и так вполне успешно купались многие годы без всяких ограждений. Понятно, что директриса на самом деле вовсе не считала покупку этих ограждений таким уж важным делом, но на совещании в области, откуда она только что вернулась, ей так оттрахали мозги этими буйками, что ни о чём другом в тот момент она думать не могла.
  Тратить деньги на всякую чушь, придуманную чиновниками и, как правило, не имеющую к жизни и образованию детей никакого отношения, Косте не хотелось. Он завёл себе правило вежливо выслушивать директрис, а потом шёл к учителям, воспитателям, завхозам и самим детям и у них аккуратненько выяснял, что же нужно на самом деле. Так, например, тому детскому дому вместо идиотских буйков Костя со Светкой на все деньги, которые могли тогда потратить на благотворительность, купили спортивную форму, обувь, мячики, моющие средства, расчёски, ватные палочки для ушей и ещё кучу реально необходимых мелочей, вплоть до нескольких коробок туалетной бумаги, о которых беспредельно задёрганная чиновниками директриса и думать забыла.
  Чиновники являли собой какую-то особую породу людей. Их почему-то не волновало, что детдомовскому ребёнку по их нормам полагается одна пара кроссовок на пять лет жизни, а на сто девять рублей в сутки невозможно обеспечить в рационе питания достаточное количество витаминов. Они об этом не думали, они думали исключительно о высоком и глобальном, поэтому непрерывно трясли директрис, заставляя их изыскивать возможности для установки каких-то сигнализаций, тревожных кнопок, ограждать зону для купания или, хрен знает зачем, устанавливать какие-то дополнительные пожарные краны. Директрис было жалко, у них просто не хватало сил сопротивляться напору этой буйной орды выше- стоящих мерзавцев.
  Костя посмотрел ход ремонтных работ, происходивших в школе и детском садике на папаротовские деньги, указал пролетариям на несколько глупых ошибок и в состоянии изрядного раздражения поехал в контору. Раздражение было не столько из-за школы и пролетариев, сколько из-за предстоящей поездки в областной центр к первому заму губернатора. Инициатором встречи был Удав-губернатор, поэтому ничего хорошего Костя не ждал. Скорее всего, опять будет выклянчивать какую-нибудь персональную халяву или подбивать на участие в какой-нибудь гнусности.
  Быстренько обсудив со Смирнюком текущие дела, повязал галстук и двинулся в областную администрацию. По дороге остановился у съезда на папаротовскую усадьбу. Армянский бригадир, добыв где-то в аренду дешёвый экскаватор и самосвалы, всё-таки выпросил у Сергияна подряд на строительство дороги. Армяне уже забетонировали дренажную трубу под съездом с трассы и теперь яростно копали траншею под основание дороги. Бригадир был очень горд собой, прокопали уже метров пятьсот, а всего надо было два с небольшим километра. У Кости были большие сомнения, что они справятся. Траншею, может, и выкопают, а вот грамотно засыпать её песком и щебнем, правильно утрамбовать и заасфальтировать смогут вряд ли. Для этого нужны были большие объёмы материалов и специальная техника. Ни того ни другого у армян не было, было только природное нахальство и горячее желание захватить большой финансово ёмкий объект.
  Бригадир хорохорился, рвал на себе рубаху и давал любые гарантии, что выдержит сроки и уложится в деньги. Ара был забавный, толстый, круглый, как мячик, хитрый, жадный, горластый и очень подвижный. Врал он так же легко и постоянно, как дышал. Раздражение потихоньку прошло. Можно было двигаться дальше.
  Первый зам губернатора, плотный брутальный вальяжный дядечка по фамилии Кочумаев, встретил радушно, как дорогого гостя. После обязательного формального разговора о том о сём перешёл к делу. Оказалось, что Удав построил себе или своей дочери, кто их там разберёт, дачу в самом крутом и престижном районе около столицы и теперь этот "замок людоеда" надо было подключить к электроснабжению по постоянной схеме. Местные энергетики выкатили ему за это дело двести тысяч долларов. Замок был оформлен на дочку, область была чужая, открутить энергетикам яйца у Удава руки не дотягивались, а платить Егор Сергеич не привык. Он привык, что ему как большому государственному человеку всё должно доставаться на халяву, безвозмездно, то есть даром, и придумал подключить к этому вопросу Папарота, справедливо полагая, что его должность и связи позволят решить вопрос бесплатно.
  Первый зам таращил глаза и врал, что Удав, мол, честный человек, двести тысяч для него огромные деньги и Андрей Шулимович, которого губернатор любит практически как родного сына, просто обязан организовать бесплатное подключение. Костя сидел, слушал всю эту бодрую брехню и думал, что по совести после того как Удав Папарота обманул, втянул в этот безумный сельхозпроект, а потом ещё и кинул с кредитованием, надо было бы слупить с него за подключение не двести тысяч, а миллион или, к примеру, два. Губернатор наворовал не много, а очень много, двести тысяч для него были копейки, изумляли его наглость и жадность.
  Когда первый зам наконец устал брехать и образовалась пауза, Костя сказал, что сам он такие вопросы не решает и обязательно доложит Папароту ситуацию при ближайшей встрече. Кочумаев воспринял Костины слова как положительное решение, обрадовался, вскочил, схватил Костю под руку и поволок на верхний этаж лично к губернатору.
  Вбежав в губернаторский кабинет, зам радостно доложил Удаву, что всё обсудили, вопрос будет решаться. В кабинете кроме губернатора оказался известный сенатор-куровод Лисичкин. На столе для переговоров был разложен общий план проекта небольшой молочной фермы голов на восемьсот дойного стада. Егор Сергеевич представил куровода и Костю друг другу и начал доброжелательно журчать, что сенатор вот зашёл в область, взял земли и строит, но зашёл не своим великим Курсельпромом, а новым Свинсельпромом. Теперь Удав уговаривал сенатора строить в области не только свинокомплексы, но и поучаствовать в реализации нацпроекта по развитию молочного животноводства, а Костя уже практически вводит в эксплуатацию мегаферму, стал уже великим специалистом и грех, мол, не воспользоваться случаем и не посмотреть проект вместе.
  Костя посмотрел разложенные схемы повнимательнее и с изумлением обнаружил, что в них совершенно отсутствуют помещения для содержания шлейфа, то есть для доращивания до репродуктивного возраста родившихся телят. Похоже, сенатора пытались обмануть ровно тем же способом, каким обманули Папарота, когда втягивали того в проект. Губернатор закончил своё словоблудие и ласково поинтересовался Костиным мнением. Костя сделал наивное лицо и спросил:
  - А где помещения для содержания шлейфа?
  Удав злобно зыркнул и заявил, что шлейф сенатору не нужен.
  - Ну раз не нужен, тогда всё отлично, - сказал Костя.
  Сенатор сидел с непроницаемым лицом, было вообще непонятно, понимает он, о чём идёт речь, или нет. Когда возникла пауза, куровод открыл рот и начал монотонно рассказывать Удаву грустную историю о том, что как местный ГосАгроБанк не даёт его предприятию денег, даже несмотря на уже подписанный кредитный договор. Что это просто катастрофа. Что они закупили большое количество семян, технику и удобрения. Технику поставщики завозили по лизинговой схеме под договор с ГосАгроБанком, и теперь, когда банк тянет с оплатой договоров, поставщики ничего со своих складов не выдают. То есть сеять сенатору нечем, срывается сев на пятнадцати тысячах гектаров подготовленной земли.
  На совершенно непроницаемом лице сенатора оловянными пуговицами проблёскивали глаза. Похоже, он не понимал, что происходит, или просто прикидывался наивным. Костя сидел, внимательно слушал и удивлялся. По слухам, Удав засунул кого-то из своих родственничков Лисичкину в долю за право поработать в области. Если это было правдой, тогда непонятно, почему куроводу врубили динамо. Разве что губернатор придумал какое-то более для себя выгодное применение этим деньгам и теперь, явно обманув сенатора с кредитами на покупку сельхозтехники, не приходя в сознание пытался втянуть его ещё и в строительство молочных комплексов.
  Косте в какой-то момент даже стало приятно, что Папарот оказался не единственной жертвой Удава, что опытный куровод-сенатор, имеющий крупные сельхозпредприятия в разных областях страны и опыт работы с разными губернаторами, тоже попался. Конечно, Удав был мерзавец талантливый, но и нувориши были хороши, все демонстрировали схожую модель поведения. Быстро заработав большие деньги и создав что-нибудь успешное, они вдруг обретали уверенность в собственной непогрешимости. Им вдруг начинало казаться, что их мнение единственное правильное, что кроме них самих никто ни в чём ничего не понимает, что только они знают, что и как делать.
  Куровод как раз был классическим нуворишем. Быстро заработав первоначальный капитал на перепродаже рекламного эфирного времени на центральных телеканалах, купил несколько старых птицефабрик, переоборудовал их, навёл порядок и стал одним из крупнейших производителей мяса птицы в стране. Проект оказался успешным, Лисичкин пролез в сенаторы, и его понесло, начал агрессивное расширение своей сельскохозяйственной империи. На кредитные деньги, получаемые под залог уже имеющихся предприятий, покупал другие, старые, дышащие на ладан, зато дёшево. Кроме того, скупал земли, старался наладить снабжение своих предприятий собственным зерном. Потом закладывал купленные предприятия под кредиты и покупал другие, ещё и ещё. Империя пухла, как на дрожжах.
  Вдохновившись успехами с курами, сенатор решил заняться свиноводством, но тут случилась незадача. Свинюшки до товарного веса вырастали в несколько раз медленнее, чем бройлеры, скорость оборачиваемости денег была другая. В это же время как на грех родное правительство взяло и сохранило без сокращений квоты на беспошлинный импорт мяса, а цена азиатской свинины почему-то, даже с учётом транспортных расходов, была сильно ниже, чем себестоимость её производства на предприятиях куровода.
  На вновь купленных предприятиях не всегда удавалось быстро выйти на прибыль, а кредиты и проценты надо было гасить. Пришлось брать новые кредиты, чтобы погасить старые, получилась кредитная пирамида. Жить сенатору стало как-то неуютно, а поскольку по рынку ходили упорные слухи о том, что Лисичкин, мягко говоря, не всегда честен со своими партнёрами, особенно при разводах и расставаниях, найти желающих делать с ним бизнес и инвестировать свои деньги не представлялось возможным. Теперь вот выяснилось, что ГосАгроБанк, который уже надавал сенатору огромное количество кредитов, начал бедолагу динамить. Было любопытно: это началось только в области, где правил Удав, или по всей стране? Во всяком случае, становилось понятно, почему в послед- нее время куровод и свинолюб сделался постоянным героем разных телепередач, где он тоскливо ныл, что государство его плохо любит и мало ему помогает.
  Егор Сергеевич дождался, когда сенатор иссякнет, сказал несколько ничего не значащих оптимистических фраз и начал процедуру прощания. Рукопожатие Удава для его семидесяти с лишним лет было удивительно крепким.
  Костя сел в машину, закурил, потихоньку тронулся в сторону хозяйства. На случай если Папарот решит помочь с подключением к электроснабжению удавовской дачи, надо было придумать, что бы такого полезного с губернатора за это поиметь. Услуга за услугу. Первая идея пришла быстро: надо заставить Удава за бюджетные деньги отремонтировать десять километров дороги от трассы до хозяйства. Дорога была в отвратительном состоянии, а по ней предстояло возить молоко большими молоковозами. Вторая идея появилась уже по дороге из хозяйства в столицу. В случае если Папарот пойдёт на проект в две тысячи четыреста голов дойного стада, для полного обеспечения хозяйства собственными зерновыми и грубыми кормами не хватало пары тысяч гектаров земли - вот и надо будет добиться от Удава, чтобы нагнул своих помощников, чтобы не мешали, а, наоборот, помогли прикупить соседние земли.
  Всё-таки было интересно, станет Андрюша в этой ситуации помогать губернатору или нет и когда, наконец, у него лопнет терпение. Костю давно удивляло отношение Папарота к Удаву. Андрей был человеком неглупым и не мог не понимать, что губернатор его обманул и использовал. Исходя из банальной логики, никаких симпатий к губернатору у Папарота быть не могло. Однако всякий раз, когда речь заходила о Егоре Сергеевиче, у Папарота вдруг как-то теплел голос, в глазах появлялось эдакое собачье восторженное поблёскивание и Андрей обязательно заявлял, что у них очень хорошие отношения. Что он при этом имел в виду, было совершенно непонятно. Если это были хорошие отношения, то что же тогда плохие? Китайские пытки или расстрел на месте?
  Приехав в хозяйство, Костя закрылся со Смирнюком в его кабинете, выпил чайку, выкурил пару сигарет, надавал заданий на неделю вперёд и, забрав из дома управляющей компании Светку, с чистой совестью отбыл в столицу.
  Очередная плановая встреча с Папаротом состоялась через два дня после возвращения из хозяйства. Андрюша был бодр, деловит и энергичен. Выслушал Костин доклад, задал несколько уточняющих вопросов и, получив на них ответы, вдруг, без предварительной подготовки и разминки, начал фонтанировать идеями о переработке молока в конечный продукт и о выходе на розничный рынок. Идеи свои он высказывал очень напористо, даже, пожалуй, немного агрессивно. Костя даже немного растерялся, причём не столько от напора, сколько от глупости и неконструктивности высказываемых предложений, от их детской наивности.
  Первым делом Папарот предложил организовать торговлю молоком из бочек в разлив во дворах и подворотнях ближайших к хозяйству городов. Аргументировал он свою блестящую бизнес-идею тем, что там "до хуя бабушек, которые с удовольствием будут молоко раскупать, особенно если оно будет сильно дешевле, чем порошковое в магазине".
  Костя, придя в себя и подавив растерянность, спокойно и внятно объяснил, что при выходе на тысячу двести голов дойного стада молока будет около двадцати пяти тонн в сутки. Поскольку в одном дворе четыре-пять тонн молока не продашь, столько людям просто не нужно, придётся покупать самые маленькие молоковозы и к ним ещё прицепные бочки, чтобы можно было бочку с продавцом поставить в одном квартале, а с молоковоза торговать в соседнем. Таким образом, придётся покупать шестнадцать маленьких молоковозов и к ним шестнадцать прицепных бочек, тридцать два кассовых аппарата, платить зарплату тридцати двум продавцам, шестнадцати водителям и паре бухгалтеров-кассиров, которые станут принимать и учитывать выручку в ежедневном режиме, ставить мощный парогенератор для ежедневного мытья ёмкостей, получать кучу разрешений от санэпидстанций и департаментов розничной торговли. Кроме того, высококачественное цельное молоко в любом случае будет сильно дороже, чем восстановленное порошковое. Короче, геморрой жуткий, а рентабельность сомнительная.
  Картина Папароту явно не понравилась, но и сдаваться он не собирался. Набычился, засопел и, громко заявив:
  "Ни хуя сложного! До хуя бабушек натуральное покупать будут", перешёл к идее о создании производства и расфасовки сметаны в пластиковые стаканчики. Кто-то из знакомых сказал ему, что "помещение для этого нужно размером с его кабинет, а стоит эта хуйня всего каких-нибудь сраных пятьдесят штук баксов".
  Костя спорить не стал, однако высказал сомнения, что эту сметану удастся успешно продавать. Вряд ли магазины станут брать её на реализацию, поскольку товар не эксклюзивный, да ещё и безбрендовый. Торгашам гораздо удобнее и выгоднее работать с крупными переработчиками, которые предоставляют им всю линейку молочных и кисломолочных продуктов в ассортименте, известных марок и стабильного качества. Папарот явно начал заводиться, видно, совсем отвык, бедолага, от того, что кто-то из нижестоящих позволяет себе с ним не соглашаться. На скулах заиграли желваки, в глазах замельтешили бесовские огоньки. Повторив свой гениальный тезис, что "при желании продать можно всё и до хуя бабушек натуральное покупать будут", Андрюша вытащил из рукава главный козырь - производство глазированных сырков.
  Оказалось, что совладельцем предприятия, которое поставляло на столичный рынок около половины потребляемых глазированных сырков, был какой-то старый Андрюшин приятель по имени Петя. Кроме сырков предприятие производило сметану, плавленый сыр и творог. Одна технологическая линия по производству и упаковке сырков стоила около семидесяти тысяч долларов.
  Чтобы как-то прервать поток Андрюшиных бизнес идей, Костя попросил помочь организовать экскурсию на предприятие и соответствующие консультации. Папарот тут же созвонился с приятелем, договорился и дал Косте координаты генерального директора.
  Костя и раньше довольно много слышал и читал об этом предприятии и в успешность идеи по производству глазированных сырков совершенно не верил, но слушать дальше агрессивные бредни сил не было. Вдруг навалилась усталость, захотелось побыстрее закончить разговор и отвалить. Начали прощаться, было видно, что Андрей в целом собой доволен. А как же - опять оказался самым умным, показал всем, как надо работать, куда двигаться, пускай теперь суетятся.
  По дороге в офис Костя вспоминал всё, что слышал об этом предприятии, и пытался составить для себя более-менее целостную картину. Главным мотором и создателем этого производства был вовсе не папаротовский дружок Петя, а генеральный директор предприятия, уже весьма пожилой, но до сих пор активный мужик, который в молодости окончил какой-то медицинский институт и отмотал срок, кажется за подпольную торговлю водкой или ещё какую-то спекуляцию. Когда в стране началась перестройка и народец потянул кверху хоботок инициативы, мужик практически с нуля, на голом месте создал это самое молокоперерабатывающее предприятие. За почти пятнадцать лет упорной работы предприятие выросло и теперь действительно имело заметную долю на столичном рынке молочных продуктов. Последние несколько лет, после того как рынок уплотнился и конкуренция усилилась, мужик начал экспансию в регионы, открыл в паре областей свои представительства и там же наладил какое-то производство.
  Как Андрюшин дружок Петя оказался его совладельцем, Костя не знал. Учитывая сложившуюся в стране практику, предполагал либо кредитно-бандитский, либо административно-силовой вариант. Витриной Петиного бизнеса было производство водки, которую он в своей рекламе глумливо предлагал кушать с огурчиком.
  Генеральный директор, с которым Косте предстояло встречаться, явно был личностью цельной и сильной, обладал недюжинными организаторскими способностями. Портила общую картину только его глуповатая амбициозность. При каждом общении с журналистами он зачем-то старательно перечислял все свои регалии, почётные звания и обязательно упирал на то, что он аж академик какой-то академии каких-то неведомых наук. Вся эта блестящая мишура продавалась на рынке соответствующих услуг весьма недорого, и каждый самовлюблённый болван при желании за весьма умеренную плату легко мог стать академиком, лауреатом чего-нибудь или получить какую-нибудь медальку. Апофеозом его гордыни стал вывод на рынок премиального бренда глазированных сырков имени себя любимого. На картонной коробочке, в которую сырки упаковывались, крупно была написана его фамилия и инициалы, а на другой стороне мелко перечислены все его покупные регалии и звания. У нормальных людей всё это, естественно, кроме усмешки ничего не вызывало. Для краткости Костя его так для себя и окрестил - Человек-сырок.
  Человек-сырок согласился принять посетителей через три дня. На встречу с ним Костя поехал с Панасюком, который к этому времени успел довольно прилично разобраться и в технологиях производства молочных продуктов, и в структуре их реализации. Все эксперты, которых Серёга успел найти и опросить за последние три месяца, единодушно утверждали, что любая переработка молока объёмом менее пятидесяти тонн в сутки совершенно не может быть рентабельной, а дорогое высококачественное молоко при любом раскладе не даст возможности производить из него дешёвый ординарный продукт. Все специалисты говорили приблизительно одно и то же: если вы планируете производить молоко высшего стандарта качества, то и производить из него имеет смысл только премиальный продукт, дорогой, эксклюзивный и с высокой маржинальностью. Если полезете в дешёвый сегмент, в любом случае проиграете тем, кто разводит порошок в больших объёмах, себестоимость продукта у них всегда будет ниже вашей.
  Ничего хорошего от встречи с Человеком-сырком Костя не ждал, результат был более-менее понятен заранее. Однако, поскольку сам Папарот звонил самому Пете, ехать было надо. Надо было отбыть номер, поставить галочку.
  Человек-сырок, заставив себя ждать минут двадцать, широко улыбаясь, почти вбежал в приёмную откуда-то из темноты коридора. Был он мал ростом, весьма лыс и изрядно пьян. Небрежно извинившись за своё состояние и объяснив его чьим-то днём рождения, лысый Сырок пригласил Костю с Серёгой в свой кабинет и вызвал своего финансового директора. Расселись, представились. Костя коротко изложил мечты Папарота о собственной переработке молока. Человек-сырок лениво выслушал, упёрся в Костю тяжёлым взглядом и, брезгливо кривя губы, в лоб спросил:
  - А он что, этот ваш Папарот, не понимает, что создать пищевое производство гораздо сложнее, чем пиздить электричество?
  Костя честно ответил, что он не понимает. Поболтали ещё минут десять о жизни и проблемах отрасли, после чего Человек-сырок попрощался и удалился, оставив посетителей на попечение финансового директора. Разговор сразу перешёл в конструктивное русло. Финансовый в ответ на Костин прямой вопрос честно сознался, что рынок сырков затоварен, провинциалы их не жрут, жрут только в столице. Объяснял он это тем, что в провинции их сроду не видели и не имеют привычки потребления и потому две технологические линии, которые Человек-сырок поставил в двух областных центрах, загружены где-то процентов на тридцать от их производственной мощности. Кроме того, финансовый честно сознался, что из цельного молока они делают только премиальные сырки имени генерального директора, а на остальные полтора десятка сортов идёт творог, полученный из восстановленного порошкового.
  Попрощавшись, Костя с Серёгой зашли в маленький фирменный магазинчик около проходной, купили всех видов сырков, какие оказались в наличии, и поехали назад в столицу. К огромному удивлению, премиальные сырки имени лысого оказались самыми кислыми и невкусными. Подключением дачи Удава-губернатора, которое Папарот всё-таки согласился организовать, Костя поручил заниматься хорошему парню Коле Зуделкину, который старательно ничего не делал, постоянно сидел в интернете, в хозяйство старался ездить как можно реже и всё время проявлял какое-то болезненное любопытство. Его любимым занятием было заходить за спину работающих сотрудников и высматривать у них через плечо содержание их рабочих документов. Ещё со временем выяснилось, что в Колины обязанности входят обязательные пьянки с Папаротом. Два раза в год Зуделкин составлял компанию Андрею на так называемых рыбалках, то есть пьянках у водоёмов, и один раз в год собутыльничал с ним на День десантника. Костя каждый раз безропотно и без сожаления отпускал Колю с работы и потом ещё давал ему день отдыха для лечения тяжёлой алкогольной интоксикации.
  Костя как-то спросил у Зуделкина, кто ещё обычно составляет Папароту компанию. Выяснилось, что это всегда приблизительно один и тот же состав - люди абсолютно от Андрюши зависимые и потому готовые смотреть ему в рот и исполнять любые его капризы. Именно их Папарот и называл своими друзьями. По-человечески Андрюшу было жалко. Казалось, что трудно жить человеку, окружённому исключительно прислугой и подхалимами, когда вокруг только страх и тщательно скрываемая ненависть. Если человек утрачивает связь с реальностью и начинает мнить себя самым умным и вообще самым-самым, хорошо бы ему отдавать себе отчёт в том, что большинство окружающих неизбежно станет воспринимать его как опасную больную зверушку.
  В хозяйстве жизнь кипела и пузырилась. Серёга Панасюк наконец согласовал с фирмой импортёром договор на поставку первых шестисот нетелей, молодых, осеменённых, но ещё ни разу не телившихся коров. Быстренько заплатили аванс, и североморский мужик отбыл за кордон на отбор скотинки.
  Смирнюк всем телом колотился об областную ветеринарную службу и местное отделение Госсельхознадзора, пытаясь получить все необходимые для ввоза скота разрешения и согласования. Ветеринарное законодательство было настолько бездарным и запутанным, что давало чиновникам широчайшие возможности для саботажа и вымогательства. Например, в одном из пунктов правил ввоза скота на территорию страны было прописано, что карантинирование ввезённых животных должно осуществляться в помещениях, недоступных для проникновения кровососущих насекомых, то есть комаров, а в следующем пункте сообщалось, что скот можно карантинировать на открытых площадках.
  В любом случае для карантина нельзя было использовать коровники, в которых потом скот должен был содержаться постоянно. Это влекло за собой большие дополнительные затраты: пришлось огораживать в чистом поле отдельную карантинную площадку, тянуть туда летний водопровод и строить там навесы с кормушками и поилками.
  Кроме того, чиновникам сыграла на руку эпидемия блутанга в нескольких западных странах, по поводу которой они радостно объявили большую часть земного шара неблагополучной зоной, и Госсельхознадзор разработал для импорта скота из этой зоны отдельные правила, по которым любое хозяйство должно было за свой счёт провакцинировать весь скот - и крупный, и мелкий - в радиусе двадцати километров вокруг хозяйства, включая всех коров, коз и овец, находящихся в частной собственности деревенских жителей, и в период проведения карантина обязано было гарантировать отсутствие перемещения любого скота за пределы этой самой зоны. То есть, по мнению государевых людей, это придумавших, Смирнюк и Костя каким-то образом должны были гарантировать, что какой-нибудь Вася из деревни Жоповка, находящейся от хозяйства километрах в пятнадцати, не продаст свою коровёнку или козу какой-нибудь тёте Нюре в соседний район.
  Сам блутанг, или, в дословном переводе, "голубой язык", для коров был неопасен, они лишь являлись его переносчиками, опасен он был исключительно для овец и коз. И хотя эпидемию за кордоном давно победили, у нас все эти идиотские карантинные правила продолжали действовать.
  В разговоре с заместителем начальника местного отделения Госсельхознадзора Костя заявил, что согласится выполнить эти условия, только если ему официально разрешат за отказ от вакцинирования или за перемещение скота расстреливать крестьян на месте без суда и следствия или, к примеру, травить их всех газом, как это делал красный герой Тухачевский при подавлении тамбовского крестьянского восстания.
  Госсельхознадзорцам, принявшим Костин сарказм за добрую шутку, идея явно понравилась, посмеялись от души. Они вообще были добрыми ребятами. Авторы правил ввоза скота на территорию страны им негодяями вовсе не казались. По их мнению, это были умнейшие и профессиональнейшие люди, умудрившиеся разработать и утвердить правила, не нарушив которые, завезти скот было невозможно, и тем самым обеспечившие весь низовой Госсельхознадзор и все областные и районные ветеринарные службы инструментом для вымогательства взяток у тружеников села.
  Обирать крестьян чиновникам было легко и приятно, селяне были глупы и пугливы. Огорчало сотрудников государственных ветеринарных органов только, что с каждым годом кормовая база становилась всё скуднее и меньше, хозяйства разорялись, скот откочёвывал на бойни, поля зарастали, грабить становилось некого. Было даже интересно, как будет кормиться эта орда кровососов, когда сельское хозяйство в стране загнётся окончательно. Костя предполагал, что когда обирать станет некого, чиновники начнут жрать друг друга. Другой модели поведения их генотип, унаследованный от коммунистов-людоедов, предложить не мог.
  Однажды, приехав в хозяйство, Костя неожиданно обнаружил в кабинете Смирнюка целую делегацию ветеринарных надзирателей, возглавляемую аж самим начальником ветеринарной службы области. В ответ на Костино стандартное приветствие "Здравствуйте, господа!" главный областной ветеринар вдруг заявил, что у них тут господ нет, одни товарищи труженики! Гордый взгляд его свинячьих глаз буквально кричал: "Я здесь главный бабуин! Я всех ебу! Тут мне жопу лижут!"
  Костя усмехнулся и со словами "А-а-а, ну тогда я пошёл" развернулся и вышел.
  Главный областной ветеринар почему-то напомнил Косте прапорщика Ахметку, с которым его свела судьба во время службы в армии. Ахметке было всего лет тридцать пять, но он был уже совершенно законченным алкоголиком и асоциальным типом. Его периодически пытались выгнать из армии, но каждый раз оставляли с очередным последним предупреждением, жалели его двоих малолетних детей.
  Как-то раз, распив с ребятами пару бутылок спирта, украденного ночью из спиртохранилища, и опохмелив заодно вечно больного Ахметку, Костя размягчился и спросил его, что он будет делать, когда его из армии всё-таки выпрут. Ахметка всерьёз задумался, наморщил лоб и глубокомысленно изрёк:
  - В милицию пойду. Всё равно работать не буду!
  В этой фразе содержалась квинтэссенция народной мудрости и смекалки. Народ, который придумывал поговорки вроде "Без труда не выловишь и рыбку из пруда", давно прекратил своё существование, новая популяция жила и мыслила категориями Ахметки. Костя считал, что пора это честно признать и в учебниках для начальной школы заменить архаичные мудрости на Ахметкины сентенции. В конце концов, разрешили же учёные-филологи говорить, что кофе - оно, теперь можно двигаться дальше. Например, заменить глагол "класть" на глагол "ложить", глагол "трудиться" глаголом "красть", а выражение "служить своей стране" можно заменить выражением "разворовывать бюджет".
  И тексты присяг все надо переписать. Для сотрудников правоохраны это могло бы звучать так: "Клянусь крышеванием и вымогательством обеспечить своим детишкам безбедную жизнь, а себе достойную старость". А кто такую присягу приносить не захочет, тот дурак. А дураки, они для того и существуют, чтобы нормальные пацаны с них кормились. Хватит уже врать, от этого только путаница.
  Социально одобряемые образцы поведения давно поменялись. Пристрастие служивого люда к дорогим особнякам, автомобилям и горнолыжным курортам никого не раздражает. Государственный служащий или народный избранник с зарплатой в две тысячи долларов, разъезжающий на машине за сто пятьдесят тысяч, никого не удивляет. Никакие статьи или телерепортажи с конкретными примерами коррупции никого не возбуждают и не влекут за собой никаких последствий для коррупционеров. Стайки тринадцатилетних детей, разговаривающих матом, распивающих пиво и алкогольные коктейли на ходу посреди улицы и закусывающих их сигареткой, никого не возмущают. Такое впечатление, что все ослепли и оглохли. Украсть, сподличать, подставить, обмануть, обобрать, предать с выгодой для себя стало называться умением жить, а люди, которых раньше называли честными и порядочными, теперь в глазах общества просто прекраснодушные придурки.
  Народ настолько измельчал и оскудел умишком, что найти собеседника, с которым интересно и приятно было бы поговорить о чём-нибудь кроме девок, тачек, шмоток и загородной недвижимости, стало крайне сложно. Приходилось всё больше окукливаться, замыкаться в кругу семьи, любимых книг и очень небольшого количества близких по духу людей, умудрившихся сохранить человеческий облик несмотря на стремительное оскотинивание окружающего социума.
  Покинув ритуальные посиделки товарищей "не господ" с главным областным бабуином-ветеринаром во главе, Костя пошёл в комнату к строителям. Сергиян и Боря Баранов были на месте. Владимир Васильевич доделывал план-график строительных работ на следующий месяц, а Борис готовился к поездке в Соколовск за очередными согласованиями с областными чиновниками от строительства.
  Приняв от мужиков краткий доклад о текущем состоянии дел и выпив у них чайку с сигареткой, двинулся дальше. Главной целью этого приезда в хозяйство было разобраться, что происходит с молодым агрономом Ваней.
  В последнее время при проведении полевых работ всё чаще и чаще стали происходить разные нарушения технологии и вообще всякие ошибки и недоразумения. Попытки выяснить причины появления этих ошибок и нарушений пока результатов не давали. Смирнюк ничего внятного объяснить не мог, кивал на Ваню и на немцев-консультантов. Ваня во время объездов полей и на планёрках упорно твердил, что всё делается хорошо и правильно, а с немцами Костя последние два месяца не пересекался.
  Сигналом к тому, что в ситуацию надо срочно вмешиваться, послужили слова немца Рихарда, сказанные им Панасюку неделю назад. Рихард тогда отвел Серёгу в сторону и очень спокойно и вежливо сказал, что он не понимает, почему молодой агроном Иван не выполняет его рекомендации, что такое упорное непослушание нанесёт хозяйству большой ущерб и что он, Рихард, не хочет за это отвечать. Особенно немец подчеркнул, что не понимает мотивов поведения Ивана.
  Немцев и Ваню Костя обнаружил в комнате агрономов. Рихард через переводчика Юру объяснял Ване, что такое регуляторы роста растений и почему нам обязательно надо обработать поля, засеянные новым для нас высокоурожайным сортом ячменя "вакула", этими самыми регуляторами. Всё, что говорил Рихард, было логично, просто и понятно даже неспециалисту. Высокоурожайный "вакула" в отличие от привычного для этих мест "суздальца" имел более длинный стебель и гораздо более тяжёлый колос, а следовательно, и большую склонность к полеганию от дождя и ветра. Если вовремя не обработать его регулятором роста, то появлялся риск, что за неделю-две до уборки ячмень поляжет, а комбайн, как известно, не бритва: с земли подбирать не может. То есть можно, конечно, брить жаткой землю, но она тогда очень быстро сломается, так как будет цеплять грунт и камешки.
  Ванина помощница Дашка, молоденькая отличница, вчерашняя выпускница Соколовского аграрного университета, сидела за своим столом и слушала Рихарда, приоткрыв рот. В её глазёнках светилось безмерное уважение, почти обожание. Косте показалось, что всё идёт нормально, так, как и должно идти, но тут Ваня открыл рот и с апломбом министра изрёк:
  - Мы не будем применять регуляторы роста!
  Юра перевёл. Рихард посмотрел на Ваню как на сумасшедшего, потом посмотрел на Костю. В его глазах стоял вопрос: "Господи, что я вообще здесь делаю?"
  Костю сильно покоробил Ванин тон и апломб, но он сдержался и спокойно попросил подробно и понятно объяснить, почему он настаивает на таком решении. Ваня расправил плечи и, глядя куда-то в пустоту, монотонно забубнил:
  - Во-первых, опрыскивать ячмень регуляторами - это лишние затраты на сами регуляторы, на технику, солярку и зарплаты, а во-вторых, у нас вообще так не делают.
  - Как не делают? - уточнил Костя.
  - Регуляторами не пользуются.
  - Так у вас и "вакулу" сроду не сеяли.
  - Да ничего ему не будет, не поляжет он.
  - А ты откуда знаешь?
  - Я так думаю.
  Костино раздражение полезло наружу.
  - Ты так думаешь? А на каком основании ты так думаешь? Ты кто есть, великий специалист? Я зачем тебе немцев нанял? Чтобы ты у них учился! Их компетентность у меня сомнений не вызывает, а твоя вызывает. Твоё дело - ходить за ними хвостом и впитывать знания. Причём не просто тупо выполнять их указания, а просить, чтобы тебе, дураку, объяснили всё, чего ты не понимаешь. И запоминать! И записывать! Тогда, может, годика через два ты и станешь специалистом, с их немецкой помощью. А пока ты никто. Пока ты ученик агронома, прокладка между Рихардом и нашими механизаторами.
  Юра тихо переводил Рихарду Костины слова. Немец смотрел в пол и время от времени согласно кивал. Свернув себе кулёк для пепла из валявшегося на столе обрывка бумаги, Костя закурил и продолжил:
  - А ты, Ваня, друг мой ситный, можешь подтвердить мне расчётами экономическую неэффективность этих регуляторов? Сколько стоит их внесение? На какой урожай мы рассчитываем? Какую его часть мы можем потерять из-за полегания? Сколько это будет в деньгах, если считать по сегодняшним ценам на фуражный ячмень? А?
  - Нет, сейчас не могу.
  - А почему не можешь?
  - Мне надо посчитать.
  - Так ты не считал? А какого же хрена ты тогда, как Шариков, делаешь заявления космического масштаба и космической же глупости? Сколько тебе надо времени, чтобы посчитать?
  - Часа полтора.
  - Считай, Ваня! Юра, переведи, пожалуйста, Рихарду, что я прошу его помочь Ивану и Даше в этих расчётах. И что через полтора часа я всех вас жду в переговорной с результатами. А потом вместе поедем по полям. Возьмём Смирнюка и поедем. Очную ставку проводить будем. Затушив окурок в бумажном кульке, Костя встал и пошёл в кабинет Смирнюка, тихо надеясь, что ветеринарные чиновники уже уехали. Смирнюк с главным инженером бурно обсуждали идею переноса топливозаправочного пункта на площадку для хранения техники, примыкающую к мехмастерским и офису. Идея, безусловно, была здравая. Топливозаправочный пункт всё равно надо было модернизировать, иначе невозможно было нормально наладить учёт расходуемого топлива, да и нахождение запасов топлива на постоянно охраняемой территории казалось полезным для пресечения воровства.
  Воровали крестьяне самозабвенно и постоянно, практически как дышали. Тащили буквально всё, что могли утащить - сено, солому, зерно, любую случайно оставленную без присмотра доску или железку. Один красавец по кличке Буржуй непонятно зачем спёр со строительства комплекса железную двухсотлитровую бочку, в которой оставалось литров тридцать машинного масла. Мент Слава Буржуя выследил и во время обыска в Буржуйском сарае обнаружил ещё две такие же бочки, никак хозяином не используемые.
  На прямые Костины вопросы "Зачем ты это сделал? Зачем тебе третья бочка?" Буржуй честно ответил:
  - На всякий случай.
  Костя почувствовал бессмысленность дальнейших разговоров и велел Славе подключить местных ментов, завести дело и проследить, чтобы его обязательно довели до суда. Пусть этому уроду впаяют год или два условно, карьеру ему это не испортит, а остальным неповадно будет. Главное, чтобы у крестьян не было ощущения безнаказанности: если сознание не работает, остаётся только давить на страх.
  По словам главного инженера и Смирнюка, операция по переносу и модернизации топливозаправочного пункта получалась довольно быстрой и недорогой, всего около десяти тысяч долларов. Костя представил себе объём работ, посмотрел список необходимого оборудования и понял - опять врут, занижают объём затрат с целью втянуть в процесс. То же самое ощущение у него возникло, когда перешли к обсуждению оборудования пункта санитарного забоя скота, который планировали разместить в помещении бывшего кормоцеха. Пункт санитарного забоя был злом неизбежным. В проекте строительства комплекса он почему-то отсутствовал, но при этом было понятно, что его отсутствие - гарантия атаки на хозяйство со стороны природозащитной прокуратуры, так что пункт надо было оборудовать: и само место забоя, и место для разделки туш, и морозильник для хранения мяса, и ёмкости для утилизации отходов.
  Выслушав убедительные речи Смирнюка и инженера, Костя потребовал подробные сметы на оба объекта и закончил разговор фразой:
  - Пока не будет детализированных смет и пока их не проверят офицеры Сергияна и Илья Якушев, к работам приступать запрещаю.
  Попросив у пугливой и довольно бессмысленной секретарши Смирнюка чаю, Костя уединился в переговорной, закурил, достал свой ежедневник и сверился с заранее составленным планом поездки. Пока вроде всё получалось как надо. А вот и чай пришёл, очень хорошо.
  Но расслабиться не получилось: вслед за чаем в переговорную со скорбными лицами вошли Ваня-агроном, Даша, немец Рихард и переводчик Юра. Услышав короткую команду "Докладывай!", Ваня упёр глазки в стол и забормотал, что, мол, действительно, по их с Рихардом подсчетам получалось, что убытки в случае полегания ячменя многократно превышают затраты на обработку посевов регулятором роста.
  Костя изобразил профессора Преображенского. Вальяжно откинулся в кресле, хлопнул ладонью по столу и сказал: "Так я и знал! Именно это я и полагал!" Переводчик Юра хихикнул. Остальные присутствующие Булгакова явно не читали.
  - Ладно, красавцы, идите, скажите Рафаилычу, чтобы седлал свой дивный китайский джип, и ждите внизу, - сказал Костя, снял туфли и начал натягивать резиновые сапоги специально для таких случаев, стоящие под его столом.
  Перемещались двумя машинами. Смирнюковским китайцем и Ваниной нивой. На каждом поле, где Рихард просил остановиться, повторялась приблизительно одна и та же сцена. Рихард коротко и ясно рассказывал, что здесь сделано неправильно, потом объяснял, почему неправильно, а потом говорил, что надо делать дальше. После этого Ваня твёрдо, но бездоказательно заявлял, что всё, что говорит Рихард, делать не надо. Костя каждый раз спокойно просил сначала Ваню, а потом Рихарда аргументировать свои позиции, после чего Рихард чётко, внятно и убедительно излагал свои резоны, а Ваня тужился, пыжился, но кроме фраз "Я так не считаю" и "У нас так не делают" ничего умного сказать не мог.
  Отстаивание своего "Я" Ване явно давалось непросто. Его тощая спина от поля к полю всё больше сутулилась, реденькие волосики на угловатом черепе слиплись от пота, в глазах светился панический страх загнанного в угол зверька, но было видно, что агроном будет стоять до конца и ни за что не признает свои ошибки.
  "Да, твёрдый парень, только, похоже, эта твёрдость от тупости!" - подумал Костя.
  Больше всего удивляла злобная, бессмысленная ненависть Вани к Рихарду и всем его правильным рекомендациям. Костя никак не мог понять, что мешало этому недоучке, просидевшему после университета два года в охранниках, нормально воспринимать рекомендации немца, человека явно высокопрофессионального и весьма доброжелательно настроенного.
  Регулярно повторяемый на каждом поле спектакль начал всем надоедать. Ванин идиотизм и упёртая тупость были всем участникам процесса совершенно очевидны. Даже переводчик Юра, который, кстати, по базовому образованию тоже был агрономом, явно начал испытывать за Ваню какой-то стыд и неловкость. Даша прятала глаза, Смирнюк старательно держался в сторонке, как будто его это всё не касалось. Один Ваня был непоколебим, как противотанковый бетонный надолб.
  Остановились на поле, засеянном кукурузой на силос. Посеян здесь был какой-то французский гибрид, идеально подходящий для этой климатической зоны. Семена этого гибрида Илюша Якушев буквально с боем умудрился добыть у поставщиков в самом конце зимы. Кукуруза была хорошая, практически в два раза выше и сочнее, чем у соседей. На каждом стебле красовались два-три крупных початка. Рихард грустно поведал, что если бы Иван выполнил его рекомендации и опрыскал поле специальным ядом от сорняков, не действующим на саму кукурузу, она была бы ещё крепче и выше.
  Костино терпение лопнуло:
  - Ваня! Когда я брал тебя на эту должность, ты мне что обещал? Ты обещал, что будешь учиться у немцев. Учиться изо всех сил. И через пару лет ты станешь настоящим специалистом. И когда мы в этом удостоверимся, мы перестанем платить немцам деньги и ты будешь сам рулить. Так, Ваня? А ты что делаешь? Ты ни хрена не учишься. Ты саботируешь все немецкие рекомендации. Ты что, не понимаешь, что наносишь этим прямой финансовый ущерб хозяйству? Во-первых, из-за твоего упрямства урожаи явно будут меньше, чем могли бы быть, а во-вторых, деньги, которые мы платим немцам, идут просто псу под хвост. Я не понимаю, Ваня, почему ты так делаешь. Объясни мне, Ваня: почему?!
  - Потому, что я здесь главный агроном! - глухо сказал Ваня и гордо выпрямил сутулую спину.
  "Пиздец, приехали", - подумал Костя.
  Агроном Иван Корнилов вдруг открылся Косте совершенно в новом свете. Костя увидел перед собой не взрослого здравомыслящего мужика, а больного ребёнка с задержкой в развитии и нестабильной психикой. Ребёнка понарошку одели в царские одежды, посадили на игрушечный трон, а он и поверил и теперь топает ножкой на родителей и воспитателей и дурным голосом орёт: "Я царь!"
  Костя повернулся к Ивану спиной и жёстким тоном заявил Смирнюку и остальным присутствующим:
  - Значит, так, Александр Рафалович. С этого момента ты лично следишь за тем, чтобы наш недоделанный главный агроном скрупулёзно выполнял все рекомендации наших немецких консультантов. Все, блядь! До единой, блядь! А не то всех поувольняю к ёбаной матери! И ещё, вменяю тебе в обязанности обязательное участие в объездах полей во время всех посещений хозяйства консультантами. Всех без исключения! А ты, Ваня, делай, что тебе умные люди говорят, и учись. А то я тебе такого "главного агронома" покажу, что ты у меня будешь лететь, пердеть и радоваться. Вы, Шариков, должны молчать и слушать! Молчать и слушать! И тогда, возможно, впоследствии вы и станете хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества. А теперь по машинам. Drang nach Büro verfluchte Scheiße! (Вперёд в контору, проклятое дерьмо! - нем.) К вам, Рихард, последние слова не относятся.
  Переводчик Юра тихо хихикнул. Остальные Булгакова не только не читали, но и кино явно не смотрели, да и по-немецки явно не разумели.
  По дороге в контору, трясясь на заднем сиденье китайского внедорожника, Костя мысленно разговаривал сам с собой: "Опять кадровый вопрос. Надо искать замену этому идиоту. К сожалению, в бизнесе другого способа сформировать эффективную команду нету. Попробовали - мудак - пошёл вон - следующий".
  Перед конторой коротко попрощались. Рихард с Юрой подались в Соколовск в гостиницу. Ваня с Дашей поползли по домам. Костя попросил Смирнюка отвезти себя в дом управляющей компании.
  Светка в этот раз с Костей в хозяйство не поехала. Ужин готовил Костин водитель Олег, кулинарных талантов которого обычно хватало только на вермишель и сосиски. Серёга Воронин, провоевавший весь день со строителями и бухгалтерией, а в конце дня ещё успевший смотаться в Соколовск в ГосАгроБанк, заканчивал резать салат.
  Костя умылся, переоделся в домашнее и прилёг на диван. Навалилась какая-то нехорошая, мёртвая, давящая усталость с привкусом безысходности. Угнетало неравенство сил. На Костиной стороне было очень небольшое количество нормальных людей: Светка, Воронин, Панасюк, Сергиян с Барановым, ну и Смирнюк наполовину, - а врагов были тьмы и тьмы: чиновники всех мастей, проходимцы, жулики, вымогатели, воры и совершенно выродившееся местное население с его ленью, дебилизмом, алкоголизмом и наркоманией среди молодёжи. Силы были явно неравны. Костя вдруг подумал: "А вот интересно, если на секундочку чисто гипотетически, так сказать в порядке бреда, предположить, что наш "лидер нации" приличный человек, или, к примеру, представить себя на его месте? Это же леденящий душу ужас. Ты один, а вокруг тебя плотное кольцо бессовестных, пустоглазых проходимцев, а то и вовсе людоедов. Хотя нет, это, конечно, невозможно. Лидером нации у нас может стать только человек из этого самого кольца, а там чужие не ходят, они там не выживают. А здесь, в соколовской глубинке, что будет? Сможем мы победить эту орду обезьян? Сможем мы заставить их нормально работать? Хватит у нас сил преодолеть их тупое сопротивление или они нас раздавят, сожрут всё, что мы им принесли, и, сыто рыгая, заснут на наших трупах?"
  Мужики закончили накрывать на стол. Серёга Воронин, смущённо улыбаясь, выставил на середину бутылку хорошей водки, привезённую из столицы. Сели, налили, выпили
  "За всё хорошее!", начали закусывать, и тут, как обычно через три минуты после начала трапезы, явился мент Слава. Славе поставили тарелку и рюмку, он выпил, закусил и стал рассказывать об интересных с его точки зрения событиях. На этот раз речь пошла о местной молодёжи и её способах существования. Поводом к рассказу послужило очередное ограбление семьи стариков-пенсионеров из соседней деревни. Банда молодых отморозков, закрыв морды тряпками, ночью вломилась к пенсионерам в дом. Стариков связали, били и пытали до тех пор, пока они не отдали добрым молодцам все деньги, которые копили себе на по- хороны, - так называемые гробовые. В последнее время такие преступления стали самыми массовыми и распространёнными в сельской местности потому, что регулярно получающие пенсии старики стали в деревнях самой состоятельной социальной группой.
  Деревенская молодёжь превзошла своих родителей. Если родители просто беспробудно пили, то дети раздвинули горизонты и сели на наркотики. Местная правоохрана такие преступления не расследовала, им на пенсионеров было просто наплевать. Какой смысл защищать стариков, если с них не получишь никакой выгоды? Гораздо выгоднее прижать и раздоить какого-нибудь коммерсанта или, к примеру, мелкого наркодилера.
  Охота за "гробовыми" превратилась для местной молодёжи в самый простой способ добычи денег на самогон и наркотики и, кроме того, в молодецкую забаву. Если в момент нападения добрые молодцы были сильно под кайфом, они бедных старух ещё и насиловали. Эх, размахнись рука, раззудись плечо! Красота! И пожрали, и дедушку избили, и бабушку изнасиловали, и денег на наркоту добыли. Славно время провели.
  Мента Славу поведение молодёжи возмущало не очень, гораздо больше его возмущала тупость стариков, которые, несмотря на уговоры ментов и побои с изнасилованиями, деньги в банк не клали, а упорно продолжали держать "гробовые" дома за иконами или в комоде под бельём. Некоторых пенсионеров грабили уже по второму и по третьему разу. Иногда где-нибудь около деревенского магазина старики по голосу и повадкам узнавали кого-нибудь из своих обидчиков, но виду не показывали, молчали, поскольку боялись.
  Слава изо всех сил старался, чтобы рассказ получился смешным или хотя бы забавным:
  - Ха-ха-ха, какие старые дураки, не несут деньги в банк. Идиоты. Хоть им сто раз говорили...
  Почему-то не было ни смешно, ни забавно. Когда Слава выдохся, Костя спросил:
  - Скажи, дружище, в пяти окрестных деревнях наверняка найдётся человек шесть-семь более-менее нормальных мужиков? Так почему же они не соберутся и не перевешают этих ублюдков или хотя бы ноги им не переломают?
  - А на хуй надо?! - удивлённо ответил Слава.
  Ответ показался Косте исчерпывающим. Ощущение безнадёжности и безысходности так и осталось до утра. Лучше бы этот сучок ментовский вообще молчал.
  Утром на приведение себя в состояние душевного равновесия ушёл почти час и четыре чашки крепкого кофе. Все, кто был знаком с Костей не первый день, знали, что утренний кофейный ритуал - это святое время углублённых размышлений, во время которых его категорически нельзя было беспокоить. В этот раз ритуал занял почти час. Дальше всё пошло по ранее намеченному плану. Контора, планёрка со Смирнюком и специалистами, объезд строительных объектов с Сергияном, обед и отъезд домой в столицу.
  В офисе управляющей компании работа кипела, активнее всех суетился Панасюк. Во-первых, во время Костиных поездок в хозяйство Серёга оставался за старшего, следовательно, посоветоваться все начинали бегать к нему. Во- вторых, заокеанские консультанты наконец родили бизнес-план по конезаводу и теперь надо было его срочно переводить, изучать, прояснять непонятности и уточнять неточности. А в-третьих, неожиданно возникли проблемы с отправкой отобранного скота.
  Благодаря мудрой заботе отечественных ветеринарных чиновников, судорожно пытающихся спасти страну от блутанга, из всех европейских стран - экспортёров крупного рогатого скота в блутанговую зону не попали только Ирландия и Венгрия. По общему мнению специалистов, в Венгрии скот был похуже и жульничали венгры чаще и охотнее, чем ирландцы.
  Теоретически можно было, конечно, закупить скот за океаном, но при условии покупки сразу очень большой партии, чтобы полностью забить судно-скотовоз. Получить фрахт этого самого скотовоза тоже было непросто: таких судов всего в мире было десятка полтора, и половина из них почему-то ходила под ливанским флагом, а доблестная береговая охрана Соединённых Штатов взяла и запретила на неопределённый срок судам с такой припиской заходить в их порты. Если же возить коров самолётами, то затраты взлетали процентов на тридцать, а это было недопустимо, этого не выдерживал никакой бизнес-план.
  Исходя из всей совокупности несчастий, было принято решение закупаться в Ирландии. Представитель фирмы скототорговцев и североморский мужик отбыли к ирландцам, три недели катались по фермам и наконец отбирали всё самое лучшее. Желаемые шестьсот голов нетелей были свезены в одно место и поставлены на карантин. Североморский мужик был счастлив, торговцы скотом ринулись оформлять документы, и тут выяснилось, что ирландские чинуши ничуть не лучше наших. Оказалось, что в течение предыдущих двадцати пяти лет экспорт скота из Ирландии был категорически запрещён, они таким образом наращивали себе племенное поголовье. Теперь, когда экспорт разрешили, выяснилось, что их госслужащие разучились за эти двадцать пять лет оформлять документы на вывоз. Ирландское ветеринарное ведомство впало в кому и потребовало от нашей отчизны какого-то письма на государственном уровне. Скототорговцы побежали в наше соответствующее профильное министерство, где их ласково послали в жопу, то есть назад в Ирландию, заявив, что у них с Ирландией давно всё в порядке и никаких дополнительных межгосударственных сношений для разрешения ввоза-вывоза скота не требуется. Процесс встал.
  Теперь бедолага Панасюк, одновременно крича по-английски сразу в два телефона и тараща ошалелые глаза в компьютерный монитор, судорожно пытался выяснить, кто же из двух вышеперечисленных участников процесса всё-таки идиот и что же делать дальше. Межгосударственно-скотский коллапс продолжался уже неделю. Срок ирландского карантина истекал, голландские скотовозы-дальнобойщики уже подтягивались к карантинной площадке, а решения всё не было. Серёга явно приближался к нервному срыву.
  Костя посоветовал ему для успокоения нервов почаще смотреть на Колю Зуделкина, который, как обычно, ничего не делал, сидел в интернете и олицетворял собой островок довольства и покоя в бурной реке жизни. Серёга, посмотрев на Костю поверх очков, прочувствованно ответил:
  - Костя, иди в жопу! - и снова начал что-то орать сразу в два телефона. Видимо, это была такая конференцсвязь по-панасюковски.
  Костя велел всем сотрудникам Панасюка не беспокоить, во всяком случае до тех пор, пока он вместе со скототорговцами не выклюет опухоль из мозгов ирландских государственных служащих, взял предварительный перевод конезаводского бизнес-плана и уединился в своём кабинете.
  Проект был хорош, всё было стройно, умно и красиво, но при этом совершенно нереально. В своих расчётах американцы делали слишком вольные допущения по поводу цены на будущий племенной молодняк, который должен был, по плану, начать продаваться через четыре-пять лет после старта проекта. По Костиному мнению, перспектива продаж жеребят, выращенных и заезженных в стране, которая ушла с мирового коневодческого рынка так давно, что уже не осталось живых свидетелей её былых успехов и достижений, была, мягко говоря, невысока. Костя отчётливо понимал, что конкурировать с американскими и французскими коневодами, у которых, собственно, и придётся изначально закупать маточное поголовье, почти нереально, вряд ли они продадут нам самое лучшее. Кроме того, их конезаводы находятся в гораздо лучших климатических зонах, чем папаротовское хозяйство. В Калифорнии и на юге Франции нет долгой холодной зимы, лошадки больше двигаются и лучше развиваются. В Европе, правда, имелось несколько приличных конезаводов - в Швеции и в Финляндии. Выращенные там лошадки выглядели вполне прилично и всё же звёзд с неба не хватали. Чтобы получить более-менее равные условия, надо было переносить конезавод на полторы тысячи километров южнее и начинать всё с нуля в чистом поле, а это было нереально.
  И ещё выяснилось, что наши, отечественные коневоды безнадёжно отстали в технологиях выращивания и тренинга лошадей. Следовательно, предстояли большие затраты на обучение персонала за границей, а этот процесс мог затянуться на неопределённое время и его результат был непредсказуем. Живой пример Вани-агронома и его обучения наводил на грустные мысли.
  Получалось, что мечты о мировом рынке несбыточны. Оставался рынок родной, отечественный, вялый, полудохлый, с неработающей системой тотализаторов и полуразвалившимися ипподромами, на которые перестали ходить игроки и болельщики. Правда, в последние годы среди отечественной элиты стало модно увлекаться конным спортом и просто верховыми прогулками, но для того что-бы попасть в этот сегмент, надо было переводить конезавод на другие породы лошадей, переходить с рысаков на верховых, а это требовало огромных инвестиций, новых кадров, и перспективы были весьма туманны. Красивый, стройный и логичный бизнес-план с нереальными финансовыми результатами в конце только подтверждал, что конезаводство - это не бизнес, это либо стиль жизни фанатиков-лошадников, либо игрушка для очень богатых людей.
  Можно было расслабиться, отредактировать окончательный перевод бизнес-плана и презентовать его Папароту с честными комментариями. Пускай Андрюша сам решает, стоит ли финансировать такое дорогостоящее развлечение или сократить это безобразие до одной конюшни с десятком спокойных неспортивных лошадок, на которых он и его гости смогут кататься пьяными во время посещений усадьбы.
  С таким вариантом плана легко могла справиться и нынешняя директриса Света Гусева. При этом и её фанатичные лошаднические потребности удовлетворялись, и время на свой магазинчик и ветеринарную практику оставалось. И Папароту хорошо, сильно пьяный - тебя в саночках или в коляске покатают, более-менее трезвый - извольте верхом. Тогда бы и затраты получились божеские: реконструировать всего одну конюшню и сенохранилище, а остальное сократить к чертям собачьим. Правда, при таком раскладе Андрюше и выпендриться будет особо нечем. Усадьбы с конюшнями есть у всех уважающих себя нуворишей, а собственные конезаводы - не у всех, только у самых отъявленных, конкурирующих с арабскими шейхами.
  "Ладно, посмотрим, кем себя наш инвестор считает", - подумал Костя, убрал конезаводские бумаги в отдельную папочку, снял телефонную трубку и попросил зайти сидевшего на рецепции Анатолия Александровича Лебедя.
  Саныч вошёл в кабинет бодрой пружинистой походкой, по нему было видно, что здоровье, изрядно подорванное несколькими месяцами пребывания в общей камере городской тюрьмы, почти восстановлено, витамины, правильное питание, спокойный сон и размеренный образ жизни сделали своё дело. Единственное, что выдавало в нём недавнего без вины виноватого заключённого, это некоторая затравленная растерянность во взгляде, эдакий немой вопрос: "Господи! Где я? Кто я? И вообще, всё, что было, было со мной или это был сон?"
  Первым делом Костя поздравил Лебедя с окончательным прекращением уголовного преследования и вручил ему полученное от адвоката по факсу постановление o прекращении дела. Потом переждал проявления радости и кратко изложил идею о внедрении Саныча в хозяйство в качестве "государева ока", с перспективой стать не только ПУКом, но и управляющим папаротовской усадьбой.
  По Костиному мнению, нормальный, активный и толковый мужик просто обязан был справиться с этими двумя задачами, а уж кадровый офицер, имеющий правильные, намертво вбитые представления о порядке и дисциплине, должен был справиться легко. Саныч долго думать не стал, согласился быстро. По гарнизонам жизнь помотала его изрядно, так что к переездам ему было не привыкать, а просиживание задницы в качестве сторожа-вахтёра в Костином офисе ему уже явно надоело. Ударив по рукам и назначив конкретную дату переезда в хозяйство, поболтали ещё минут десять "за жизнь, за детей" и попрощались. Лебедь поехал готовиться и собирать вещички, а Костя начал продумывать план своего следующего посещения хозяйства.
  Предстоящая поездка получалась длиннее обычной из- за того, что надо было принять участие в так называемой ярмарке инвестиций Соколовской области. Это мероприятие было одним из любимых развлечений Удава-губернатора. Таким образом он показывал народу и федеральному центру свою работу по превращению региона в инвестиционный рай. Проходила она регулярно, ежегодно и практически по одному и тому же сценарию. Сначала подготовительный период и отбор разных бизнесменов, которых Егор Сергеевич решил обмануть и обобрать. Потом бизнесменов обрабатывали, обещали им золотые горы и добивались от них предварительного согласия на финансирование каких-нибудь проектов. Когда набирался внушительный пакет предварительных договорённостей, назначалась дата самого спектакля, который из года в год проходил приблизительно одинаково. Сначала охмуряемых бизнесменов в окружении толпы чиновников и журналистов возили по любимым Удавом образцово-показательным потёмкинским деревням. Потом сгоняли в какой-нибудь зал, где долго усыпляли пустыми речами о том, что Соколовская область - инвестиционный рай, и заставляли публично на сцене подписывать протоколы о намерениях, которые на самом деле никого ни к чему не обязывали. После этого самых жирных объектов дойки в сопровождении узкого круга главных чиновников областной администрации везли в соколовское полесье на любимую губернаторскую заимку с шикарной гостиницей, ручными глухарями и кабанами и отличным рестораном, где им давали возможность выпить водки лично с Егором Сергеевичем и при желании полизать губернаторскую задницу.
  Великий Папарот, ясное дело, такими мероприятиями брезговал, так что отдуваться приходилось Косте. Ничего не поделаешь, правила игры надо было соблюдать, благорасположение Удава надо было отрабатывать. В конце концов, подумаешь, бизнесмены денёк помучаются, зато губернатору хорошо. Можно лишний раз с удобствами провести контрольное изнасилование кого надо, и прессе будет что написать про великую заботу Удава о развитии экономики области.
  Костина память услужливо выпихнула из глубин сознания слова из Екклесиаста: "Всё суета сует и томление духа".
  - Да, блядь, суета! - сказал он вслух, закурил, попросил у секретарши чашку кофе и с треском захлопнул ежедневник. - Ну ничего, как говорят православные, терпением спасёте душу свою.
  Дорога в хозяйство показалась короче, чем обычно. Саныч, занявший собой и своим немудрёным барахлишком заднюю часть минивэна, непрерывно крутил головой, охал, ахал, хмыкал и периодически пытался втянуть попутчиков в беседу. Проплывающие за окном пейзажи после нескольких месяцев в камере и последующего вынужденного безвылазного сидения в столице действовали на него возбуждающе. В хозяйство приехали ближе к вечеру. Пока Светка готовила ужин, Костя выяснял у Смирнюка текущее положение дел, а Лебедь осваивал своё новое жилище - бывшую баньку, переоборудованную во вполне приличную однокомнатную квартирку.
  Ужинали, как обычно, со Смирнюком и сергияновскими офицерами, заодно представили народу Саныча. Александр Рафаилович, узнав, зачем Лебедь приехал и каковы его функции, сильно напрягся. Весь вечер сидел мрачный, бросал на Костю и Саныча злобные взгляды и в основном молчал. После первой рюмки, как обычно, нарисовался мент Славик с пустым брюхом и обычным набором своих ментовских баек, весь смысл которых сводился к тому, что он, Славик, молодец.
  Утром, обрядившись в костюм и галстук, Костя с водителем, лениво позёвывая, выдвинулся в Соколовск на "ярмарку инвестиций" жопой трясти. Началось всё, как обычно, размеренно и чинно, в круглом зале здания Соколовской администрации. Удав сказал бодрящую приветственную речь минут на сорок, в основном о том, как соколовский народ любит и уважает инвесторов, после чего толпа уважаемых людей переместилась в автобусы и длиннющая процессия двинулась по соколовским потёмкинским деревням.
  Зачем их загнали в автобусы, Костя так и не понял: у всех участников были персональные машины с водителями, которые ехали сзади и образовывали собой хвост длиной почти в километр. Во главе колонны, сразу за машиной ГАИ с мигалками, везли Удава на его большом чёрном мерседесе, за удавом следовал серебристый мерседес поменьше его первого зама, потом автобусы, потом остальные персоналки. Движение по пути следования колонны, как водится, перекрыли, на каждом перекрёстке стояли полицейские с кирпичными мордами и браво отдавали честь губернаторскому мерседесу. Находиться внутри этой кичливой, мигающей и гудящей колбасы Косте было как-то странно и неуютно, неловко было перед людьми, стоящими из-за этого безобразия в пробках, которых в нормальной ситуации в городе практически не бывало. Кроме того, хотелось курить, а в автобусе было нельзя.
  Сначала посетили бывшую макаронную фабрику, которую какие-то ребятишки переоборудовали в цех по производству мясных деликатесов. Пока Удав что-то бубнил, Костя аккуратно расспросил одного из местных технологов и выяснил, что отечественного сырья цех не закупает, работает исключительно на импортном мясе, в основном на китайском и бразильском глубоко замороженном. Впрочем, после разморозки и накачки мяса правильной химией деликатесы получаются вполне вкусные.
  Потом был огромный свинокомплекс, построенный старейшим и крупнейшим столичным мясокомбинатом. Комплекс был новенький, свиней ещё не завозили, поэтому было приятно, чисто и тихо. Руководила проектом суетливая дамочка с повадками состарившейся комсомольской прошмандовки, Удав ласково называл её "нашей соколовской свинарочкой".
  Следующим объектом оказался молочный комплекс на тысячу двести голов дойного стада, построенный любимой подбрюшной фирмой губернатора, называвшейся "Соколовская нива". Всё было здорово. Коровники утеплённые, доильное оборудование самое современное, сэндвичпанели, металлоконструкции, стойловое оборудование - в общем, всё до последнего болта и гайки было заказано и привезено из Голландии. Когда озвучили общий объём инвестиций, Косте стало совсем весело. Объём вложенных в проект денег минимум в два с половиной раза превышал все разумно допустимые пределы. Изумляли масштабы хищения и наглость, с которой Удав это делал, хотелось спросить губернатора и его опухшее окружение: "Вы что, суки, совсем страх потеряли? Должно же у вас быть хоть какое-то элементарное чувство меры?"
  Насладившись осмотром голландского чуда изнутри, Костя тихо отделился от толпы, слушающей очередную болтовню губернатора, и прошёл за коровники к силосным траншеям. Силос был отвратительный, гнилой, крупно порубленный и плохо утрамбованный. Было очевидно, что на таких кормах нежные высокоудойные коровки, завезённые из Венгрии, долго не протянут. Среди чиновников областного сельхозуправления и директоров хозяйств давно ходили разговоры об очень высоких показателях падежа скота в "Соколовской ниве". Её совладелец и по совместительству генеральный директор открыто говорил, что возня с молочным животноводством ему осточертела. Что ничего с коровками не получается и была бы его воля - давно бы он этот комплекс закрыл, скот сдал бы на мясо и занимался бы себе спокойненько зерновыми. Но Удав этого пока позволить не мог. Комплекс был нужен для демонстрации центру реализации национального проекта по развитию молочного животноводства.
  Возвращаясь к толпе, окружающей губернатора, Костя подумал: "Ну и хер с вами. Зато теперь я своими глазами видел, куда ушли все лимиты ГосАгроБанка, выделенные на кредитование по нацпроекту. Эх, забыли вы, суки, заповедь Петра Первого. Он ведь почти триста лет назад своим боярам говорил: "Воруй, но дело разумей!" Жаль, что у народа в подкорке осталась только первая часть наказа".
  После молочного комплекса посетили ещё парочку менее значительных и интересных объектов и очнулись уже в большом зале какого-то районного Дома культуры. Костю вместе с другими объектами губернаторской охоты затолкали в президиум, видимо чтобы не сбежали и чтобы ближе было выходить на подписание протоколов о намерениях.
  Удав говорить устал, поэтому слово дали начальнику областного управления сельского хозяйства. Выйдя на трибуну, чиновник вытаращил глаза и монотонно забубнил какую-то глупую нудную ересь, каждый абзац которой заканчивался словами "Спасибо дорогому Егору Сергеевичу!" Косте почему-то вспомнился любимый Галич:
  
  ... Свесив рыжие кудри, Гость завёл "Ермака".
  Пой, Лягавый, не жалко! Я и сам поддержу,
  Я подвою, как шавка, Подскулю, подвизжу!..
  Где-то через полчаса Удаву надоело блеяние собственного подчинённого. Оборвав выступающего на полуслове, Егор Сергеевич предложил перейти к подписанию протоколов. Наподписывали бессмысленных, никого ни к чему не обязывающих бумаг миллиарда на два долларов.
  Вышедшего в фойе по окончании спектакля Костю догнал один из замов губернатора, взял за пуговицу и с ласковой угрозой в голосе сообщил, что губернатор настоятельно приглашает к себе в Полесье, отметить, так сказать, в узком кругу. Отказывать губернатору у них, мол, не принято, так что будьте любезны, пристраивайтесь к губернаторскому кортежу, а если вы без машины, мы вас к кому-нибудь подсадим. Костя, слава богу, был при машине, до губернаторской заимки с сиреной и мигалками долетели за полчаса.
  В узком кругу оказалось человек пятьдесят. Банкетный зал был уютный, жратвы и водки было много. Атмосфера была довольно натянутая, видимо потому, что большинство гостей друг с другом знакомы не были, а среди незнакомых и малознакомых людей всегда как-то неуютно, пока не захмелеешь. Первый тост сказал сам губернатор, поприветствовал всех присутствующих. Потом пошла череда практически одинаковых ответных тостов, прославляющих величие и мудрость дорогого Егора Сергеевича. Какой-то отставной генерал польской армии, представляющий компанию, строящую в области завод по производству инсулина, заставил всех встать и орать в честь губернатора троекратное ура. Где-то после десятого тоста начали петь хором любимые песни Удава. Начальник областного финансового управления, сильно деградировавший алкоголик, упал мордой в тарелку и уснул.
  Сначала Косте было немного противно, потом пришло спокойное безразличие. Сидел, монотонно и апатично опрокидывал рюмку за рюмкой, следил за нарастающим алкогольным отравлением собственного организма. В голове не было ни одной мысли, только звонкая усталая пустота.
  Утро в хозяйстве началось, как обычно, с планёрки с участием всех специалистов. Смирнюк за прошедшие сутки сумел взять себя в руки, успокоился и с появлением Саныча в качестве надзирателя вроде бы смирился. Костя представил Лебедя присутствующим, коротко разъяснил его полномочия и объявил о переходе в его полное и непосредственное подчинение службы охраны с ментом Славой во главе. Слава явно не понял, зачем его переподчинили, но виду не подал и огорчения не выказал. Смирнюк всё понял. Теперь, когда присутствующие на всех объектах охранники будут подчиняться и докладывать не ему, трудно будет скрывать свои недоработки и завышать производственные показатели будет сложнее. Но это было правильно. Как говорил первый великий вождь коммунистов-людоедов, социализм - это учёт и контроль.
  Главной темой планёрки была подготовка карантинной площадки и коровников к приёму первой партии коров. Утром на мобильный позвонил Панасюк и, с трудом сдерживая радость, сообщил, что ирландская ветеринарная служба очнулась и дала-таки разрешение на вывоз отобранного скота. На окончательное оформление документов требовалось ещё два дня, после чего первая колонна скотовозов должна была стартовать и ещё через пять дней появиться на соколовской таможне, где её встретят представители фирмы скототорговца и верный зам Смирнюка по всем вопросам.
  К приёму коров вроде всё было готово. Разрешение на ввоз животных Госсельхознадзором подписано, с областной ветеринарной службой всё согласовано, бумажки, печати, подписи, всё чин чином. Оставалось только дождаться. Специалисты молочного комплекса пребывали в радостном возбуждении. Наконец-то у них начиналась непосредственная работа и они становились действительно важными и нужными, наконец у них появлялись живые объекты приложения их знаний и навыков, которых надо было доить, кормить, лечить и помогать им телиться.
  Закончив с молочным комплексом, Костя отпустил животноводов и попросил агронома Ваню и инженера доложить о ходе подготовки техники к уборке зерновых, время которой неумолимо приближалось. Ваня выпятил тощую грудь и, глядя куда-то вдаль, поверх голов сидящих за столом, сообщил, что два новеньких, месяц назад купленных американских зерноуборочных комбайна расконсервированы и к жатве готовы.
  Костя спросил, как господа собираются вывозить зерно из-под комбайнов и готовы ли зерноток и сортировка. Повисло тягостное молчание. Стало понятно, что к этим делам крестьяне ещё не приступали. Ситуацию спас Рафаилыч, включил привычный механизм бравого доклада вышестоящему начальству и уверенно заявил, что подготовительные работы идут полным ходом. Костя понимал, что это враньё, но спорить не стал, отсчитал десять рабочих дней, назначил дату отчёта о выполнении и попросил не забыть рассчитать максимально точно количество грузовиков, которые придётся нанимать со стороны для вывоза зерна с полей и перевалки его на элеватор, а так- же время их работы.
  Выдержав многозначительную паузу, лениво глядя в окно на копошащихся около новых коттеджей для специалистов гастарбайтеров-строителей, спросил, как выполняются агрономические рекомендации немецких консультантов. Агроном Ваня продолжал молчать, тараща пустые глаза. Косте вспомнился старый армейский анекдот про рядового Иванова, который на вопрос офицера
  "О чём вы думаете, глядя на полковое знамя?" сообщил, что думает он о пизде. А на удивленный вопрос "А почему?" браво отрапортовал, что он завсегда о ней думает.
  Наконец, Смирнюк прервал неловкую тишину, толково и быстро доложил, что теперь все рекомендации немцев выполняются скрупулёзно, ячмень "вакула" регуляторами роста обработан полностью и вообще кругом всё отлично. Ваня продолжал играть в молчанку. Костя вычеркнул соответствующий пункт из повестки дня в своем ежедневнике и ехидно сказал:
  - Слушай, Рафаилыч, если ты теперь докладываешь вместо Ивана, может, ты и зарплату за него будешь получать? Ладно, ступайте уже, работайте, землепашцы вы мои скорбные.
  Аграрии удалились. Костя встал, потянулся, вышел из переговорной, попросил секретаршу Симрнюка сделать кофе и пригласить строителей. Сергиян и его офицеры собрались минут через пять, зашли дружной командой, разложили на столе план комплекса и прочие свои документы и, толково дополняя друг друга, обрисовали текущую ситуацию. Получалось, что, в общем и целом, комплекс к приёму скота готов. Оставались небольшие недоделки в системе отопления доильного зала, но это можно было устранить в процессе работы, времени до наступления холодов было больше чем достаточно.
  Коттеджи для специалистов тоже были практически готовы к заселению. Костя быстро согласовал проверенные Сергияном сметы на перенос топливозаправочного пункта, оборудование пункта санитарного забоя скота и строительство подъездной дороги к новым коттеджам. С дорогами всё получалось очень экономно. Строители нашли где-то большой запас бывших в употреблении бетонных дорожных плит, которыми теперь мостили всё, что было нужно хозяйству. Кто-то из умных соколовских мародёров собирал эти плиты по всей области в развалившихся колхозах и совхозах, уничтожая старые силосные траншеи, подъезды к фермам и прочую неиспользуемую инфраструктуру, свозил на склад и продавал по дешёвке. За счёт этого внутрихозяйственные дороги получались у Сергияна дёшево и достаточно прилично. Ездить по ним, конечно, можно было только медленно, но зато в любой сезон и в любую погоду. Такими же плитами строители вымостили все временные дороги и технологические подъезды на папаротовской усадьбе.
  Со строительством двух с лишним километров основной подъездной дороги на усадьбу, как Костя и предполагал, армяне не справились. Траншею под дорогу с грехом пополам выкопали, и на этом дело встало. Оказалось, что найти в Соколовской области по разумной цене достаточные для засыпки дороги объёмы песка и щебня - дело непростое. Большинство песчаных карьеров разрабатывались неофициально, без соответствующей разрешительной документации. По следам завезённого оттуда песка быстро приезжали государевы рэкетиры из управления по борьбе с экономическими преступлениями и пытались пить заказчику кровь. Немногочисленные официально разрабатываемые карьеры все были под крылом Соколовскдорстроя, где на Ару смотрели как на наглого мелкого выскочку-конкурента и сотрудничать отказывались. В результате строительство дороги встало. Смирнюк отписывался от ментов - мол, знать не знаем, где наш армянский подрядчик, а точнее его зарегистрированная в столице фирма, берёт песок. Мы, мол, подрядчику платим, а остальное нас не касается; а толстый армянин-бригадир изо всех сил старался не попадаться Косте на глаза.
  В конце концов Сергиян провёл с Соколовскдорстроем соответствующие переговоры, умял их до минимально разумной цены и передал им достройку дороги. Ара попытался обидеться, но Сергиян и Костя по очереди обложили его трёхэтажным матом, упирая в основном на лживость и профессиональную несостоятельность, и бригадир успокоился. Позже выяснилось, что Соколовскдорстрой тоже активно таскает песок из незаконных карьеров, но поскольку их крышевал лично Удав-губернатор, менты к ним не приставали, трясли других, обеспечивая губернаторской конторе дополнительные конкурентные преимущества.
  Так как в областном бюджете, стараниями вороватого и жадного Удава, оставались только "шиш в кармане да вошь на аркане", соколовские дорожники бросились на папаротовскую дорогу всей своей мощью. Другой подходящей для них работы на данный момент в области всё равно не было. Дорогу отсыпали и утрамбовали месяца за полтора, и теперь по ней спокойно можно было возить бетон для заливки фундаментов и цокольных этажей, тяжёлую технику и всё прочее, что невозможно было перетащить по старым колеям в раскисшем чернозёме. Теперь дорожники ждали, когда на усадьбу перестанет ездить тяжёлая техника и можно будет положить первый слой асфальта. Второй слой предлагалось положить к моменту окончания строительства. При таком раскладе Андрюша к новенькой усадьбе получал новенькую ровную дорогу, а не набор ям и выбоин.
  В целом у строителей всё шло более-менее по плану. Мелкие срывы, конечно, были, но в основном не по вине сергияновской команды. Бывало, гадили соколовские строители-подрядчики, а бывало - чиновники, тормозившие выдачу разрешений. Строителей душил Сергиян, а чиновников - Боря Баранов. Боря душил их снизу, а Костя помогал ему сверху, через первого зама губернатора.
  После обеда устроили полный объезд всех объектов и полей с участием нового ПУКа Лебедя. Для Саныча объезд был первый. Было видно, как ему всё интересно, как его радуют и воодушевляют масштабы работы. Наблюдая, как он рьяно пытается получить максимум информации, как можно больше понять и разобраться, Костя думал:
  "Давай, давай, подполковник. Надеюсь, я в тебе не ошибся".
  Вечером за ужином в доме управляющей компании выяснилось, что Светка тоже даром времени не теряла. После обеда взяла за кадык вернувшегося из Ирландии начальника комплекса - североморского мужика - и произвела обход всех бытовых помещений, туалетов, раздевалок, душевых для дояров и прочих скотников-телятников. В процессе обхода выяснилось, что никому из руководящих мужиков почему-то не пришло в голову, что санузлы и душевые нужно оборудовать всякими вешалками, бачками для жидкого мыла, сушилками для рук, ящиками для бумажных салфеток и прочей необходимой мелочью. В результате североморский мужик под её диктовку составил список необходимого, а Костя его завизировал и отдал Смирнюку на исполнение. Светка была довольна собой, а Костя благодарен жене за своевременную подсказку.
  После ужина выдвинулись в столицу, оставив Саныча обживать его новую квартирку и вникать в дела и производственные процессы.
  Приехав на очередной плановый доклад к Папароту, Костя обнаружил на диванах в холле перед приёмной Володю Овечкина с какой-то незнакомой молодой женщиной, которую Володя представил как Наташу Шеину. Женщина была довольно крупная, явно склонная к полноте, из тех, кто постоянно думает о снижении веса и заботится о своём здоровье. Типичный образ дополнялся настороженно-ищущим взглядом кругленьких глазёнок. Любому опытному и наблюдательному человеку после трёх минут разговора становилось очевидно, что стабильность в личной жизни у Наташи отсутствует, но она её очень хочет и искренне не понимает, почему не получается.
  Косте подумалось, что по окончании рабочего дня Наташа обязательно потащится в какой-нибудь дорогущий элитный фитнес-центр, где будет долго изнурять свою тушку всякими упражнениями и пропариваниями. Потом запьёт всё это кислородным коктейлем и поедет домой в свою дорогую, модно отделанную и лаконично обставленную пустую квартиру, а перед сном, изнывая от стыда и жалости к себе, прошлёпает босиком на свою кухню, сверкающую хромом и никелем, и сожрёт здоровый кусок торта, или стопку блинов с вареньем, или что-нибудь ещё, чего категорически перед сном нельзя. Когда-нибудь позже, когда желание пересилит стыд, у неё обязательно появится какой-нибудь водитель или охранник с куриными мозгами и отменной эрекцией. Он будет добрым малым, но Наташа будет его стесняться и скрывать от своих коллег и знакомых по работе и бизнесу.
  Овечкин, кивая на Наташу и пытаясь скрывать проскакивающее в голосе ехидство, сообщил, что Андрюша опять созрел и решил создать головную управляющую компанию, которая будет рулить всеми проектами, им финансируемыми, а также следить, чтобы везде было всё правильно юридически, финансово и управленчески. Вовино ехидство Костя разделял полностью. Подобные структуры Андрюша создавал уже третий или четвёртый раз, и почему-то каждый раз ничего не получалось. Сформированные команды сидели тихо, панически боялись принимать какие-либо решения, собирали с людей, непосредственно ведущих проекты, всякую статистическую информацию и регулярно получали свои огромные зарплаты.
  По большому счёту, каждая Андрюшина попытка создать управляющую компанию заканчивалась одинаково: собиралась абсолютно бессмысленная, но весьма дорогостоящая бригада непрерывно стучащих и клевещущих друг на друга людей, для бизнеса бесполезная, но создающая на какое-то время иллюзию управляемости и порядка. Директор последней такой компании, которого Костя помнил ещё мелким клерком на заре Бетта-банка, сбежал месяца два назад, напоследок украв у Андрюши двести пятьдесят тысяч долларов. Костя был уверен, что на самом деле украл он больше, остальное Овечкин просто не заметил.
  Пока ждали приглашения к Папароту, Костя, для заполнения паузы, коротко рассказал Наташе о хозяйстве и конезаводе. Наташа старательно изображала внимательное и заинтересованное слушание, охала, ахала, но ни одного уточняющего вопроса не задала.
  Папарот встретил нейтрально-вежливо. Костя, как обычно, коротко доложил о состоянии дел в хозяйстве, на комплексе и конезаводе. Овечкин с Наташей делали умные лица и помалкивали. Раздав всем по экземпляру американского бизнес-плана развития конезавода, Костя минут за десять своими словами изложил его содержание и честно выложил свои сомнения в его корректности и реалистичности. Андрей выдержал небольшую паузу и с плохо скрываемым раздражением буркнул:
  - Ладно, я буду думать.
  "Ну что ж, это тоже вариант ответа", - подумал Костя и, протянув Андрею список обещаний Удава-губернатора, сообщил, что Егорий Сергеевич, сука подлая, из всего списка ни одного пункта так и не выполнил. По всем пунктам одна ложь, увёртки и отговорки.
  - А мы его дачку подключили? - спросил Андрюша.
  - Ещё нет, но документы все оформлены. Можем подключить в течение недели.
  - Подождите. Дай команду моим, чтобы без моего личного распоряжения не подключали ни в коем случае, а я попробую лично с Егором переговорить.
  - О"кей, сделаем. А переговорить с Удавом лично - это правильно. Моего веса на него не хватает.
  - Слушай, а давай я к вам приеду. С Егором пообщаюсь, а заодно и хозяйство посмотрю. Сколько я там не был? Года два, три? Вы там, наверное, много наворотили?
  - Конечно, приезжай. Мне приятно будет живьём показать тебе нашу работу.
  - Хорошо. Готовьтесь. Договаривайся с губернатором, дату согласуйте с моей приёмной. А, кстати, как там строительство моей усадьбы?
  Костя откинулся на спинку кресла и, испытывая ощущение удовлетворения от честно и хорошо сделанной работы, начал рассказывать про домокомплект из финского клеёного бруса, про газ, про канализацию, про водоснабжение, про свайное поле и фундаменты, про дорогу. Вообще-то, он был доволен собой и Сергияном с его офицерами, на усадьбе всё шло по графику и качественно, ничего кроме похвалы и благодарности Костя не ждал. Однако реакция Папарота была неожиданно противоположной. Услышав про дорогу, Андрюша впал в озлобление и заверещал:
  - Какая такая дорога? На хера мне там дорога? Что вы там мои деньги хуй знает на что тратите?
  Нападение было неожиданным и совершенно безосновательным.
  - Подожди, Андрей. Во-первых, строительство дороги есть в смете усадьбы, и ты её согласовал. Во-вторых, без дороги там ничего просто не построишь, потому что через поле - два с лишним километра чернозёма - ни материалы, ни технику не протащишь.
  - Ни хуя! Не мог я вам строительство дороги согласовать!
  - Да вот же Овечкин живой сидит. Андрюша, ты согласовал, а он после этого открыл финансирование.
  - Блядь! А почему вы вообще там всё до сих пор не закончили? Я вот был на презентации открытия пятизвёздочного отеля в Турции, друг пригласил. Так вот они его за восемь месяцев построили. А вы мне усадьбу построить не можете. Пригоните туда тысячу таджиков! Ни хуя работать не умеете!
  Папаротовская агрессивная некомпетентность выглядела так смешно и глупо, что Костя даже не смог ни разозлиться, ни обидеться. Просто сидел и молча пережидал, когда прекратится этот поток ахинеи. Овечкин с Наташей, опустив головы, внимательно разглядывали столешницу. Андрюша продолжал руководить:
  - А где дизайнеры, блядь? Почему никто не разрабатывает дизайн интерьеров? Почему никто мебель не закупает? Мне там дорогая итальянская на хуй не нужна! Вон у белорусов есть охуительная мебель! Меня вполне устраивает! Пусть мне покажут каталоги и закупают. Хочу, чтобы всё делалось параллельно. Чтобы время не терять! Чтобы к моменту окончания строительства всё было готово. Да, кстати, у меня после ремонта дома и квартиры там осталось до хуя всего. Свяжитесь с моей женой, заберите и используйте на усадьбе.
  Костя вклинился в Андрюшин визг и спокойно уточнил:
  - Подожди. Я правильно понимаю, что ты хочешь, чтобы я нашёл хороших дизайнеров и проконтролировал не только строительство, но и всё остальное, от дизайна до мебели и постельного белья?
  - Ну конечно! А кто же ещё?! Ты же там всё менеджеришь!
  На этом и закончили, Наташа и Овечкин за всю встречу так ртов и не открыли. Когда оказались в холле, Костя спросил Володю:
  - Часто у Андрея такие агрессивные приступы?
  - Да, последнее время почти постоянно. Он вообще лет пять как начал сильно меняться. И чем дальше, тем пиздоватее.
  Выйдя во двор, Костя сел в машину, прикурил сигаретку и не торопясь поехал в сторону своего офиса. Остановившись на перекрёстке, увидел, как на крыше новенького здания на другой стороне проспекта рабочие в ярких спецовках монтируют огромные красные буквы, сообщающие миру название этого самого офисного центра - "Удалецкого Плаза".
  Абсолютно идиотская мода выдумывать названия, компилируя слова из разных языков, раздражала. От неё за версту пахло стремлением из грязи в князи. Костя понятия не имел, кто был этот самый Удалецкий, именем которого коммунисты назвали улицу, но отсутствие какой-либо связи между фамилией Удалецкий и итальянским словом "плаза" было вполне очевидным.
  "Пустите Дуньку в Европу! "Сиськин Плаза", "Пиписькин Плаза". Скрипкины-Присыпкины сраные. Плохи дела у этой страны, раз у её новой элиты ни мозгов, ни вкуса, ни чувства меры, ни такта", - грустно подумал Костя.
  В офисе первым Косте на глаза попался ласковый бездельник Зуделкин. Как обычно лучисто улыбаясь, Коля отирался на рецепции около стола секретарей и пытался разнюхать содержание входящей и исходящей корреспонденции. Увидев Костю, Коля изобразил радость и участие, бросившись под ноги с вопросом:
  - Ну как там всё прошло?
  - Отлично, - ответил Костя. - Пошли ко мне. Для тебя есть срочное и важное задание, практически личная просьба Андрея Шулимовича.
  Попросив себе кофе, поднявшись в кабинет и усевшись в своё кресло, продолжил:
  - Значит, так, после всяких ремонтов у Андрея осталось, как он сказал, до хуя всего. Твоя задача - связаться с его женой, ты ведь с ней лично хорошо знаком, выяснить, где всё это "до хуя всего" находится, принять это строго по описи, перевезти всё в хозяйство и сгрузить в старый телятник, который реконструировали под склад запчастей и техники. Там более-менее чисто и сухо. Заставишь смирнюковских кладовщиков принять всё это по описи на ответственное хранение и передашь Сергияну боевой приказ: использовать всё это при отделочных работах на усадьбе. Если "до хуя всего" окажется действительно много - возьми у Смирнюка в хозяйстве грузовики с водителями и бойцами для погрузки.
  Коля удалился в глубокой задумчивости. Он, бедолага, никак не мог для себя решить, можно ему обижаться на Костю за то, что его грузят разной ерундой, или лучше на всякий случай не обижаться. С одной стороны, ясное дело, было бы лучше, если бы его вообще никто не трогал, не напрягал, ходил бы он себе тихонечко в свободном режиме, вынюхивал, подсматривал, подслушивал, удовлетворял бы своё гипертрофированное природное любопытство. Однако тогда хрен чего можно украсть. Если тебе не поручают никаких дел, требующих расходования средств, то как ты украдёшь? А украсть Коле хотелось постоянно, и он постоянно пытался это сделать, даже на тех мелочах, которые ему поручались. То пытался завысить стоимость малька для зарыбления папаротовского пруда, то заложить себе откат в стоимость автомобиля - коневозки, которую ему было поручено заказать и купить для конезавода. Костя всё это видел и потому держал Зуделкина на административных вопросах, не связанных напрямую с расходованием денег, если что и поручал, то старался жёстко контролировать. Колино соглядатайское любопытство Костю не беспокоило. Работал он от души, денег у Папарота не воровал, скрывать было нечего, совесть была чиста.
  Бедный Коля и не мог никак для себя решить, стоит ему Костю ненавидеть или нет. С одной стороны, Костя вроде относился к нему лояльно и дружелюбно, не унижал, не оскорблял и работать особенно не заставлял, а с другой стороны - украсть, сука, не давал. Такой дуализм явлений расслаивал Колину душу, мучил, лишал определённости.
  Проводив Зуделкина устало-равнодушным взглядом, Костя рассеянно закурил, открыл ежедневник и попытался осмыслить и систематизировать результаты похода к Папароту. Получалось всё как-то не очень весело.
  Во-первых, не радовало появление Наташи Шеиной и новой головной управляющей компании. Хорошо, если это опять окажется очередной бессмысленный статистический коллектив, как их называл Воронин - "статисты". Хуже, если Наташа под руководством Папарота соберёт банду активных, боевых пидорасов, которые будут стараться прыгнуть в светлое завтра, отталкиваясь от голов и костей тех, кто занимался непосредственной реализацией проектов. Тогда беда, тогда Костю и его людей начнут жрать не в интересах дела, а исключительно ради того, чтобы показать хозяину свою заинтересованность и преданность.
  Во-вторых, глухое раздражение вызывал ненужный Косте дополнительный геморрой с дизайном интерьеров Андрюшиной усадьбы. Дел и так было по горло, и отвлекаться на всякую хрень, не имеющую отношения к бизнесу, не хотелось.
  В-третьих, пугали полусумасшедшие Андрюшины визги по поводу сроков строительства и нужности дороги. Прокрутив в голове папаротовские бредни, Костя вдруг вспомнил историю сошедшего с ума Батюшкова, лицейского друга Пушкина. Батюшков ходил по своему дому в ночной сорочке и твёрдо заявлял, что он и "сам на Пинде царь", Пушкин же по этому поводу с горечью писал: "Пишут мне, что Батюшков помешался. Быть нельзя!!!"
  "Да, - подумал Костя, - быть нельзя! Трудно работать на сумасшедшего, даже если когда-то считал его почти другом. Может, уже пора потихоньку отваливать? Отползать? Может, уже ну его с его усадьбой, прудом, рыбой, садом, дорогой, Овечкиным, Зуделкиным, Шеиной, хамским апломбом и вопиющей некомпетентностью? В конце концов, жить есть на что, дети почти взрослые, а всех денег, как известно, не заработаешь, может, бог даст, и дело какое-нибудь интересное появится. Как говорится, была бы шея, хомут найдётся!"
  Послать Папарота было бы можно и даже приятно, Костино отношение к нему за последнее время сильно поменялось, но вместе с Андреем пришлось бы бросить и проект, ставший для Кости родным, и собранную команду хороших людей, которые старались и которых он как мог оберегал от огня Андрюшиных психозов. Бросать было жалко. Только-только удалось навести хоть какой-то порядок. Более-менее отладить организацию, расставить людей, запустить правильные процессы. Очень хотелось дождаться результатов своего труда. Вдруг проснувшийся внутренний голос ехидно сказал: "Результаты увидеть хочешь, созидатель долбаный? Тогда терпи. Засунь себе в жопу своё недовольство и терпи".
  "Ладно, я долбаный созидатель. Потерплю сколько смогу", - грустно подумал Костя.
  Допив залпом остывший кофе и машинально прикурив новую сигарету, переключился на мысли о дизайне интерьеров. Ассоциативный ряд выстроился быстро. Дизайн интерьеров - мебель - кресло - жирный кот с сигарой, вальяжно развалившийся в кресле - Илья Машкот. Память услужливо воспроизвела интеллигентное Илюшино лицо, очки и некую кошачью мягкость в поведении, за которой явственно чувствовался железный стержень.
  Костя знал Машкота ещё со времён своего активного сотрудничества с Бетта-банком. Бизнес-империя Михаила Фрида помимо банка включала ещё массу фирм, каждая из которых вела своё направление бизнеса. Названия всех этих фирм и фондов начиналось со слова "бетта", а все вместе они образовывали консорциум под название "Бетта-групп". Илья был тогда ещё совсем молоденьким парнишкой и начинал свою бизнес-карьеру с должности менеджера в компании "Бетта-эстейт", активно работавшей на рынке недвижимости.
  Бетта-эстейтовцы гордо именовали себя девелоперами и думали, что занимаются девелопментом. Получив у родственного Бетта-банка довольно большой кредит, орлы-девелоперы построили сразу за столичной кольцевой дорогой коттеджный посёлок, состоящий в основном из скучных длинных рядных домов. Планировки самого посёлка и находящегося в нём жилья получились посредственные, качество строительства оставляло желать лучшего, народ это покупать не хотел. Тогда ребята пришли в Костино агентство и попросили сделать посёлку хорошую рекламу. Ввиду слабой вменяемости и низких моральных качеств бетта-эстейтовских руководителей сотрудничество с ними Костя прекратил быстро, а с Ильёй Машкотом, который, кстати, оттуда довольно скоро уволился, остались добрые, взаимно уважительные человеческие отношения.
  Илья, уйдя на вольные хлеба, создал свою фирму и начал активно торговать мебелью, для этой фирмы Костины дизайнеры и разработали эмблему в виде развалившегося в кресле огромного жирного кота с дымящейся сигарой в лапе. Бизнес Машкота развивался весьма успешно, он не полез на полубандитский рынок крупных контрабандных поставок мебельного ширпотреба, а занял нишу обслуживания элитных VIP-клиентов. Суть бизнеса была в психологически грамотном потрошении обезумевших от свалившегося на них богатства жён отечественных нуворишей. Специально обученные Илюшины девочки, ловко играя на комплексах вчерашних секретарш или в лучшем случае студенток провинциальных вузов, продавали им за безумные деньги неплохие, но далеко не эксклюзивные вещи.
  Через несколько лет для закрепления успеха Машкот грамотно расширил свой бизнес, создав у себя подразделения дизайнеров и архитекторов, назвал себя "Эдифис-проектом" и занялся не только потрошением нуворишек, но и разработкой больших серьёзных архитектурных проектов.
  Костя подумал: "Супер! Профессионализм машкотовской команды сомнений не вызывает. Заодно посмотрим, к какой категории относится мадам Папарот, удастся Илюшиным девочкам продать ей карнизы для штор по три тысячи евро за штучку или она ещё в разуме".
  Позвонив Машкоту на мобильный, Костя обрисовал ситуацию и договорился о встрече, после чего вызвал Зуделкина и поручил ему полную координацию взаимодействия Илюшиных хищниц с Папаротшей и контроль за исполнением самого дизайн-проекта, включая все закупки мебели и аксессуаров. Когда Коля осознал объёмы предстоящих расходов, его глазёнки хищно заблестели.
  "Рано радуешься, - подумал Костя. - Если ты, сучок, попробуешь себе склянчить откат, я об этом узнаю вторым после Машкота, а Папарот - третьим. За зарплату тоже работать надо. Она у тебя немаленькая, бездельничек ты наш хитрожопенький".
  Мысль о том, что всякую непроизводственную ерунду удалось удачно распихать, вызывала удовлетворение. Некогда было ерундой заниматься, завтра в хозяйство должна была приехать первая партия ирландских коров. Надо было проследить, чтобы крестьяне, категорически не желающие признавать новую для них технологию содержания скота, ослабленных после транспортировки коровёнок не уморили окончательно.
  Встречать вожделенных ирландок вместе с Костей поехал Панасюк. Колонну из четырёх скотовозов они нагнали километрах в десяти от хозяйства. В каждом скотовозе томилось по тридцать шесть голов утомлённых переездом животных, проехавших за неполные пять суток практически всю Европу.
  Около карантинной площади стояло несколько легковых машин и небольшая толпа любопытных крестьян во главе со Смирнюком и североморским мужиком - начальником комплекса. Чуть поодаль в гордом одиночестве стоял представитель Госсельхознадзора, а с другой стороны от толпы - представитель областной ветеринарной службы. Оба ветеринарных чиновника стояли с каменными мордами и делали вид, что друг друга не замечают.
  Подъехавшие скотовозы загнали на карантинную площадку, чиновники в сопровождении Смирнюка и североморского мужика неторопливо начали осмотр. Время от времени кто-нибудь из них задавал какой-нибудь глупый вопрос, Смирнюк браво отвечал. Между собой чиновники демонстративно не общались.
  Наконец приступили к разгрузке. Обалдевшие от долгой дороги, коровы галопом носились по карантинной площадке, большинство сразу бросилось к поилкам и кормушкам, некоторые почему-то начали жрать землю. Коро- вы были явно счастливы. Земля, небо, вода, еда, просторный загон. Видеть счастливых животных было приятно.
  Крестьяне многозначительно гыкали и отпускали короткие замечания, состоящие из матерных слов и непонятных междометий. Ветеринарные чиновники сели каждый в свою машину и укатили. Костя спросил крестьян, нравятся ли им импортные коровы. Крестьяне долго молча сопели, повисла смешная пауза; наконец толстая пожилая тётка - бригадир телятниц - многозначительно заявила:
  - Там видно будет.
  Подошедший Смирнюк объяснил Косте и Панасюку причину странного поведения представителей Госсельхознадзора и соколовской ветслужбы. Оказывается, несколько дней назад руководители этих двух структур взялись выяснять, кто из них главный, кто из них важнее, у кого пися толще. Из этого выяснения проистёк безобразный скандал. Чиновные бабуины рассорились насмерть, и теперь между родственными по сути структурами начиналась война лютая и беспощадная, не на жизнь, а на смерть.
  Новость была крайне неприятная. Поскольку в области животноводство тихо загибалось и папаротовское хозяйство было почти единственным, где реально что-то происходило, эти уроды вполне могли развернуть свои военные действия именно на Костиной территории, а это ничего хорошего не сулило. Если две контролирующие организации затеют всерьёз воевать между собой, хуже всего будет тому хозяйству, на территории которого развернутся боевые действия. Для доказательства некомпетентности друг друга надзиратели станут выискивать все мыслимые и немыслимые недостатки в работе хозяйства и пытаться обвинить друг друга в недогляде и недосмотре, а само хозяйство при этом будет утирать кровавые сопли, платить штрафы и считать убытки.
  "Пронеси, Господи!" - подумал Костя.
  Оставалось только тихо надеяться, что к окончанию срока карантина бабуины успеют помириться и их собачьи свадьбы не повлияют на перевод коров в основные коровники и на получение разрешения на реализацию молока, которое к тому времени неизбежно появится.
  Толпа у ворот карантинной площадки потихоньку рассосалась. Остались только североморский мужик, зоотехник, два молодых ветеринара и директор конезавода Света Гусева. Североморский мужик гордо вышагивал вдоль кормушек, наблюдал, как коровы жадно жрут смесь силоса с комбикормом, и убедительным тоном отдавал какие-то распоряжения. Зоотехник и ветеринары не сводили восторженных глаз с жующих коров и выглядели совершенно счастливыми. Гусева подошла к стоящим в сторонке Косте, Панасюку и Смирнюку и тихо сказала:
  - Отличные коровки. Крепкие. И хорошо, что не суперрекордистки. Эти и морозы выдержат, и мелкие ошиб- ки в технологии содержания простят, и надои вам хорошие дадут. Вы молодцы, мужики!
  - Да мы-то что. За всё спасибо великому Андрею Шулимовичу! - глумливо ответил Костя.
  - Бросьте! Папарот только деньги даёт. Он их и до вас давал, а был один бардак, - серьёзно сказала Гусева.
  Слова Светланы Владимировны были Косте приятны. Ощущение хорошо сделанной работы вызывало чувство удовлетворения.
  - Ладно. Хватит грязь месить. Пошли в контору. Чайку попьём, дела обсудим, - сказал Костя, щелчком отправил не докуренную сигарету за дорогу и пошёл к машине.
  Главным текущим делом, помимо завоза скота, был сенокос. Для составления правильного рациона кормления скота планировалось заготавливать три вида грубых кормов, и первым шло сено. Правду сказать, иностранные консультанты к сену относились весьма скептически. У них там, в их германиях и америках, коров сеном давно никто не кормил. Земли у них было мало, и они старались использовать её максимально эффективно, а поскольку силос давал гораздо большую фуражную массу с единицы посевной площади, от сена почти отказались.
  Наши специалисты это воспринимать отказывались. Услышав слова "сено нам не нужно", начинали трястись мелкой дрожью и производили самопроизвольную, неконтролируемую дефекацию. Сено было для них привычной главной составляющей рациона. Правильно заготавливать силос они не умели, а сено умели, его было труднее сгноить, и, поскольку для конезавода оно всё равно было необходимо, Костя разрешил крестьянам засеять многолетними травами достаточно большие площади, рассматривая излишки сена как резерв ставки главного командования. Правда, предыдущий агроном со Шманьковым и сено умудрились сгноить, так что резерва пока не получилось. Следующим после сена по срокам уборки был сенаж, или, как его назвали немцы, силаж. На сенаж сеяли смеси зерновых и бобовых культур и косили их в период молочно-восковой спелости. Костины крестьяне для заготовки сенажа засеяли несколько полей вика-овсяной смесью, и теперь всё это безобразие ярко зеленело и колосилось.
  Однако самой главной составляющей рациона должен был стать кукурузный силос. Наши специалисты почему-то поголовно считали, что кукурузу на силос надо косить, рубить и закладывать во второй половине августа. Немцы смотрели на них как на слабоумных и утверждали, что убирать силос раньше десятого сентября просто преступление. Какой смысл заготавливать корм, в котором одна вода и клетчатка? Если подождать, когда нальются початки, корм будет иметь совершенно другую питательную и энергетическую ценность.
  Уборка силажа и силоса были ещё впереди, а пока в хозяйстве полным ходом происходил сенокос. Ездить по полям и смотреть, как крестьяне косят, как ворошат, как собирают сено в валки и прессуют пресс-подборщиками в тюки, Костя не считал нужным. В конце концов, эту нехитрую последовательность операций они выполняли уже много веков, когда-то вручную, а теперь с помощью машин. Была тихая надежда, что веками вбитая в спинной мозг генная память не позволит им что-нибудь изгадить. Поэтому, попивши чаю, Костя со Смирнюком по полям не поехали, а по- ехали сразу на конезаводское сенохранилище смотреть, как укладывают на хранение готовый продукт - аккуратненькие тюки прессованного сена. Серёга Панасюк тем временем, прихватив несколько ошалевшего от радости североморского мужика, пошёл на комплекс разбираться с племенными карточками и прочими коровьими документами. Около ворот сенохранилища обнаружился агроном Ваня, яростно ругающийся со Светой Гусевой. Заметив вылупившихся из машины Костю и Смирнюка, все резко замолчали. Ваня, как обычно, уставился куда-то вдаль и натянул на лицо отсутствующее выражение. Гусева стояла красная от злости.
  - Ну и?! - с угрозой в голосе спросил Костя.
  - Я такое сено не приму! - заявила Гусева. - Они закатали недосушенное, теперь оно у меня сгниёт, а я буду отвечать. А чем я лошадей кормить буду? На хрена мне это надо?! Пусть везёт куда хочет.
  - Света, спокойно! Объясни толком, в чём проблема. Гусева подошла к ближайшему тюку и, выдернув из середины пучок травы, начала мять её пальцами и объяснять, что сено сыроватое, что с прессовкой надо было денёк подождать, а это через месяц всё сгниет.
  "Может, капризничает? Цену себе набивает?" - подумал Костя, тихо отделился от группы и пошёл к пожилому механизатору, притащившему с поля телегу со спорными тюками.
  Угрюмый механизатор занимался заготовкой сена всю свою сознательную жизнь и правду точно знал.
  - Что, правда сгниёт? - спросил Костя.
  - Сгниёт, - мрачно подтвердил механизатор.
  - А какого же хрена вы сырое сено тюковали?
  - Я сказал агроному, что рано, а он говорит: "Тюкуй, не твоё дело!"
  - Но ты же видел, что рано! Что ж ты его, сопляка, на хуй не послал? В конце концов, к Смирнюку бы пошёл. Что ж вы дурную работу-то делаете? И не просто дурную, а вредную. Сеяли, косили, ворошили, кучу денег потратили, а теперь сгниёт.
  - Нам сказали, мы делаем.
  - Тьфу, блядь!
  Костя отвернулся, сделал глубокий вдох, достал сигарету, прикурил и пошёл к воротам сенохранилища. Закипало бешенство. Самыми приличными из крутящихся на языке слов были слова "обезьяны" и "вредители". Подойдя к Ване, спросил:
  - Тебе мужики говорили, что тюковать рано? Что сено сырое?
  - Говорили.
  - Почему начал прессовать?
  - Я так решил!
  - Опять?! Опять?! Ты решил?! Су-у-ка! Сопли вытри! Ты решил! А отвечать за свои решения готов? Если сено сгниёт, ты мне готов выплатить деньги, которые на это сено потратили?! Точнее, не мне, а Андрею Шулимовичу! Ты готов, падла, за свои решения своими деньгами отвечать?! Или ты, сука, думаешь, что ты тут будешь резвиться, самоутверждаться, а Папарот будет тупо оплачивать твои блядские выкрутасы?! Да я лично с тебя всё получу! Всё до копейки выжму. Последние штаны с тебя, выблядка, сниму. Правда, с тебя взять-то особо нечего. Ну ничего, будешь у меня сперму за деньги сдавать. Дрочить будешь в пробирку, пока не сдохнешь. Надеюсь, дрочить-то ты хоть умеешь?
  Увидев округлившиеся глаза Светланы Владимировны, Костя резко оборвал описание светлого Ваниного будущего и уже спокойным тоном распорядился:
  - Так, Рафаилыч, поскольку конезавод у нас основной заказчик сена, впредь прессуете только после того, как Гусева лично выедет на поле и даст отмашку. Гусева скажет "можно" - прессуете. Скажет "ещё сушить" - ждёте. Ты понял меня?
  Повисла пауза.
  - Не слышу. Ты меня понял?!
  - Понял. Всё сделаем, - мрачно ответил Смирнюк. Настроение было безнадёжно испорчено. Всё хорошее, что делали Костя и его команда, вдребезги разбивалось об идиотизм специалистов, помноженный на тупость и равнодушие исполнителей. Вспомнилось из раннего Жванецкого: "Там обезьяны собираются в стаи и уничтожают посевы. Это же страшно, если все вместе - обезьяны!" Дальнейший объезд объектов проходил в мрачном молчании, изредка прерываемом короткими докладами ответственных за производимые работы. Костя в основном слушал, кивал, задавал короткие уточняющие вопросы. Про себя размышлял: "Господи, как это точно! Страшно, если все вместе - обезьяны! А где взять других? Других нет. Кругом пьянь, ворьё, идиоты, бездельники, и всем всё по хуй! Завезти, что ли, каких-нибудь узбеков-таджиков? Или, к примеру, киргизов? Эти хотя бы первое время стараются, работают. Правда, как только осваиваются и осознают свою нужность, наглеют и пытаются сесть на шею. Тогда их приходится гнать и брать новых, а новых опять надо обучать. Наши-то уроды, похоже, совсем выродились, спасибо коммунистам, сгенерировали-таки новую историческую общность людей, человека новой формации - помесь вора с вертухаем. Хорошо бы китайцев завезти, только не наших, а настоящих, китайских. Говорят, они дико трудолюбивые и дисциплинированные. А где их взять? Да, хорошо бы, хорошо бы нам сома поймать большого.
  Вот так живёшь всю жизнь в столице, вращаешься в кругу приличных людей, не видишь реального положения дел и пребываешь в плену иллюзий относительно собственного народа. А как въедешь мордой в реальность, так аж выть хочется. Получается, что они народ-богоносец, они большинство, они норма, а ты - отклонение от нормы, ты выродок. И как только сделаешь неосторожное движение, как только выдашь себя, они тебя сожрут. Разорвут на куски и сожрут просто за то, что ты не такой, как они. И никуда ты не денешься! Их много, а ты один. И войско твоё редеет день ото дня. И товарищи твои ломаются. Появляется у них жадный блеск в глазах и тупое равнодушие к беде ближнего. А друзья твои бегут из страны, мучимые страхом, один за другим. Стыдятся своей слабости, но всё равно бегут. Страх сильнее. Рано или поздно и ты сломаешься и побежишь. Будешь галопировать, высоко вскидывая зад, поддерживая обеими руками спадающие обосранные штанишки и искренне веруя, что впереди Царствие Божие. А его там нет. Его и здесь нет. Его для тебя нигде нет потому, что ты недостоин!"
  В голове самопроизвольно зазвучал любимый Галич:
  
  Но когда ты один и ночь за окном
  От чёрной пурги хмельна,
  Тогда ты один, и тогда беги.
  Ибо дело твоё - хана!
  
  В конторе ждал сюрприз. Секретарша Смирнюка, принеся чай, вдруг, пряча глаза, сообщила, что к Косте просится батюшка. Костя удивился:
  - Чей батюшка? Ваш?
  - Ну этот, значит, священник из Борилково. Новый, значит.
  - А старый куда делся?
  - А старый куда-то уехал. Теперь этот, новый, значит. Старый был откуда-то с Западной Украины. Хороший был. Машины людям за деньги ремонтировал. Храм потихоньку начал восстанавливать. А потом собрал с народа деньги на газификацию храма, ну чтоб, значит, отопление сделать, и с этими деньгами исчез. Теперь вот новый вместо него.
  - То есть газа в храме так и нет?
  - Дык нет, деньги собрал и уехал.
  - А новый что из себя представляет?
  - Дык не знаем. Он недавно приехал. Из себя, значит, чернявый такой.
  - Дык они все чернявые. Это у них форма одежды такая, - пошутил Костя.
  - Да нет. Я в смысле - нерусский он. А там кто его знает.
  - Ладно, приглашай. Посмотрим.
  В переговорную вошёл довольно молодой, лет тридцати, невысокий квадратный священник в чёрной рясе, с обычным священническим крестом, какие выдают при рукоположении, и в грязных больших бесформенных ботинках. Поискал глазами, на что перекреститься, икон не нашёл и растерянно остановился посреди комнаты. Костин карманный складень, размером с пачку сигарет, стоял на письменном столе ликами к хозяину и вошедшему был не виден. На секунду растерявшегося попа стало жалко, захотелось поднять складень повыше и сказать: "Ну, крестись уже, батюшка, да не бойся, тут свои".
  Однако с порога фамильярничать с незнакомым, возможно искренним и хорошим человеком было негоже. Костя встал, вышел из-за стола, указал священнику на стул и сказал:
  - Здравствуйте, батюшка. Садитесь, пожалуйста.
  Под благословение не пошёл, почему-то не захотелось. Священник поздоровался, сел, стал оглядываться и осторожно изучать хозяина кабинета. Косте показалось, что в его взгляде сквозят некоторый испуг и надежда.
  "Да не бзди, проси уже, зачем пришел. Сказано же: просите, и вам воздастся", - хотел сказать Костя. Но вместо этого формально-вежливо спросил:
  - Что у вас, батюшка? Какие проблемы? Чем могу быть полезен? Кстати, меня зовут Константин, а вас?
  - А меня - отец Рафаил. Я настоятель храма в Борилково. Вот прихожане сказали, что у вас тут большое хозяйство, строительство большое. Вот я и решил познакомиться. А вы сами-то, простите, православный?
  - У нас в стране, батюшка, по социологическим опросам, почти семьдесят процентов населения считают себя православными. А вот вы мне скажите: вы пока шли к конторе и на второй этаж поднимались, вам сколько людей встретилось? Человек десять - пятнадцать? А сколько из них под благословение подошло? Наверняка ни одного. Будем считать, что я вам ответил.
  Поп заметно скис. Видимо, решил, что его в такой малопонятной форме послали в жопу. Повисла неловкая пауза.
  - Ладно, батюшка, не пугайтесь. На самом деле я человек искренне верующий. Просто не очень воцерковленный. Но к церкви отношусь с огромным почтением. Считаю, что в нынешнее бесовское время церковь осталась единственным институтом, продолжающим говорить людям, а особенно детям, простые и правильные вещи. Ведь со всех сторон несётся: "Укради! Обмани! Оболги! Собери все удовольствия!", и только церковь одна твердит:
  "Не убий! Не укради! Не прелюбодействуй! Не клевещи!" Так что правильно пришли. По адресу. Я церкви давно помогаю по мере сил. Бог даст, и вашему храму смогу чем-нибудь помочь. Рассказывайте сразу о самом важном. Что вам надо прежде всего? Кстати, может, вам чайку?
  Отец Рафаил, слушая Костину короткую речь, явно расслабился, устроился на стуле поудобней и, отказавшись от чая, начал своё скорбное повествование о том, как он подвизался в известном древнем монастыре, как его духовник-старец благословил его на принятие борилковского прихода и восстановление храма, как он приехал сюда из монастыря с тремя хорошими православными рабочими-строителями и в какое говно он, бедолага, попал.
  Живут они теперь из милости в сарае у богатого столичного дачника, который сам родом из этих мест. Денег на восстановление храма владелец сарая, правда, не даёт. Раньше, говорят, давал. Ну, спаси его Господи за то, что хоть пожить пустил. Немножко денег подбрасывает его духовник - монастырский старец, но этого катастрофически не хватает. А они начали восстанавливать левый придел храма, в котором при коммунистах было устроено зернохранилище.
  - А что же прихожане? - спросил Костя.
  - Бедно люди живут, - грустно ответил отец Рафаил.
  - На службы-то ходят?
  - На службы ходят. Но живут бедно. Помочь мало чем могут.
  Костя задумался. Картина была типичная, во всяком случае для провинциальной глубинки. Хитрые и корыстные попы в такие сельские приходы не ехали, старались устраиваться в больших городах, где было много прихожан, люди жили побогаче и было легче выдавливать из них пожертвования. В такие маленькие сельские приходы к еле живым бабушкам и полуразвалившимся храмам ехали только истинные подвижники, светильники веры, которых не пугали нищета и бытовая неустроенность, которые смыслом своей жизни видели не сытость и богатство, а служение Господу. Именно Служение, с большой буквы.
  Жизнь уже не раз сводила Костю с такими подвижниками, и он относился к ним с искренним уважением. Не было среди них пузатых и красномордых, хоть от рожи прикуривай, попов, какими изобиловала столичная епархия. Эти сельские бедолаги жрали мало, зато молились и трудились много и искренне. Восстанавливали свои полуразрушенные, осквернённые церквушки, вкладывая каждую добытую копейку в лишний кирпич, лист железа, мешок цемента или банку краски, мотались по окрестным деревням, совершая требы, организовывали воскресные школы, где учили деревенских детишек азам добра. Одним словом, спали мало, делали много. Грех было таким не помогать.
  Якобы православное население редко являлось в храм чаще одного раза в год - как правило, на Пасху. Покупало горсть самых дешёвых свечек, стыдливо пихало мелочь в церковную кружку и с чувством выполненного долга удалялось на год развратничать и пить дальше как ни в чём не бывало. Основными прихожанами сельских храмов были обессилевшие, практически брошенные собственными детьми старушки, замаливающие перед смертью грехи своей комсомольской юности и партийной зрелости. Бабушки священника и его семью, как правило, прокормить не могли, поэтому в таких приходах часто служили иеромонахи. Это было экономнее и проще. Одному монаху прокормиться было легче, чем православной семье с кучей ребятишек.
  Костя прервал свои грустные размышления, попросил у батюшки номер телефона и сказал, что заедет к нему в Борилково завтра к вечеру, по дороге в столицу, когда закончит здесь все дела. Заедет, посмотрит всё своими глазами и после этого будет решать, чем и как сможет помочь. Отец Рафаил, грустно улыбаясь, попрощался. По нему было видно, что в Костин приезд и помощь он не верит.
  Следующий день начался с объезда полей и объектов. В общем и целом всё шло по плану, хотя и всяких безобразий хватало. Например, сильно раздражали брошенные в полях и на обочинах дорог отдельные тюки прессованного сена, не поместившиеся в тракторную телегу или свалившиеся по дороге. Крестьяне явно не намеревались их собирать. Ну выпали, и хрен с ними. А может, наоборот, собирались, но втихаря, подобрать и утащить в свои личные сараи, своим овечкам и козочкам. Обеспечивать личные подсобные хозяйства сеном за счёт Папарота в Костины планы никак не входило, поэтому Смирнюк получил строгое указание все валяющиеся тюки собрать и перевезти на склад.
  Остальное шло более-менее неплохо. Пшеница, ячмень и овёс бурно колосились, французская гибридная кукуруза пёрла в рост как сумасшедшая, на строительных объектах работа кипела. Вернувшись в контору, Костя пообедал в рабочей столовке. Качество пищи нареканий не вызвало. После обеда в кабинете Смирнюка собралось спонтанное совещание. Вопросов и проблем было много, но Костю заинтересовала идея реконструировать три старых коровника, оставшихся в хозяйстве от прошлой жизни, под зернохранилища. Проблема была в том, что хозяева соколовского элеватора с каждым годом вели себя всё более нагло. Постоянно поднимали цены за обработку, приёмку и хранение зерна и при анализах занижали его качество, а следовательно, и цену. Поскольку зерно, в основном ячмень, было необходимо коровам постоянно, для хозяйства стоимость его хранения становилась проблемой.
  Из старых коровников, находящихся в разной степени разрушения и запущенности, вполне можно было сделать приличные зерносклады напольного хранения. Для этого необходимо было залить полы бетонной стяжкой, заделать окна и починить крыши. Правда, в одном из них крышу надо было не чинить, а переделывать, поднимать, что-бы внутри могли нормально разгружаться самосвалы с зерном. Идея показалась Косте здравой и интересной, и Сергиян тут же получил указание просчитать сметы на эти работы. Избавиться от зависимости от элеваторных жуликов было бы здорово.
  Памятуя о своём обещании заехать к отцу Рафаилу, Костя выехал домой часа на полтора раньше обычного. Борилково находилось от хозяйства километрах в десяти в сторону райцентра. Храм стоял в центре села, на высоком берегу красивой речки и являл собой памятник коммунистическим бесчинствам. Колокольня и боковые крыльца были разрушены начисто. В центре сохранился купол с крестом, а по бокам с четырёх сторон всё было обрублено.
  "Прямоугольный кусок торта с розочкой посредине, грубо вырезанный из целого", - подумал Костя.
  Священник и трое сильно бородатых православных строителей были на месте. На крыше храма пятнами выделялись свежие следы ремонтных работ. Когда коммунисты-богоборцы переделывали храм в зернохранилище, они демонтировали полы, и теперь землю внутри здания покрывал метровый слой плотно слежавшейся смеси гнилого зерна, грязи и мусора. Бородатые грузили эту дрянь в тачки и засыпали ей ямы на ухабистом просёлке, ведущем от храма к главной дороге.
  На этот раз Костя решил правила соблюдать: подошёл к батюшке, поклонился и попросил благословить. Отец Рафаил выглядел довольным. Подошёл бригадир бородатых строителей, и началось бурное обсуждение, что нужно делать в первую очередь, а что может и подождать. Препирались минут сорок. Главный православный строитель оказался довольно толковым.
  Батюшка в разговор особо не лез, посматривал на Костю с некоторым испугом и уважением. Серёга Панасюк стоял в сторонке, внимательно разглядывал остатки старой росписи на стенах и куполе и старательно делал вид, что ему всё это безразлично. Он считал себя убеждённым атеистом, а верующих людей - немного ущербными и недалёкими и вовсе не собирался это скрывать. Костя отлично знал, что внутри себя Серёга человек честный, добрый и порядочный, а его показной снобизм не более чем форма защиты, иногда выглядящая довольно забавно.
  В конце концов Косте удалось убедить бородатого и батюшку, что деревянные полы в храме делать не надо, а надо поднять уровень песчаной подушкой и залить бетонную стяжку, а окна по кругу в барабан под куполом надо заказать пластиковые со стеклопакетами. На том и порешили. На прощание Костя твёрдо сказал, что на большее денег пока нет, чтобы не обнадёживались. Дай бог это до зимы сделать, а дальше видно будет, дальше как Господь управит. Когда попрощались и сели в машину, связался по мобильному с Сергияном и попросил его завтра съездить в борилковский храм и обсчитать оговорённые объёмы работ, потребные материалы и их стоимость. Владимир Васильевич явно удивился, но твёрдо пообещал, что всё сделает к следующему Костиному приезду.
  По дороге в столицу Панасюк вдруг начал расспрашивать о правилах жизни православных приходов. Сначала, почему-то стесняясь своего интереса, спрашивал как бы нехотя, лениво, как бы от нечего делать. Потом вошёл во вкус, забыл о своём защитном снобизме, и вопросы посыпались как из рога изобилия. Особенно его интересовало, получают ли приходы финансирование из епархий и кто сидит на управлении и распределении финансовых потоков, а также как распределяются доходы от всяких околоцерковных коммерческих структур, например паломнических служб или всяких предприятий по производству церковной утвари.
  Узнав от Кости, что епархии приходам никаких денег не дают, а, наоборот, приходы сами должны ежемесячно отстёгивать взносы на епархиальные нужды, Серёга сильно удивился. Как и большинство незнакомых с православной жизнью людей, он считал, что приходские батюшки имеют от епархий приличную зарплату, да ещё и дополнительно зарабатывают на всяких крещениях-отпеваниях.
  Костя не торопясь и с удовольствием разъяснил Панасюку всю глубину его заблуждений и как мог рассказал, что знал о структуре и источниках финансирования православной церкви. В том числе и о том, что по идее священник вообще не должен заниматься финансовыми вопросами прихода. Ведением церковной кассы должен заниматься кто-либо из уважаемых прихожан, например церковный староста или его помощник. Они, собственно, и должны из доходов храма платить священнику зарплату, а остальные деньги, за вычетом обязательных ежемесячных взносов в казну епархии, расходовать на ремонт, благоукрашение и содержание храма, воскресной школы, если таковая имелась, и на помощь одиноким немощным или сильно бедным, к примеру многодетным прихожанам. Но поскольку деревенские приходы бедны, а среди постоянных прихожан, как правило, таких людей не находилось, священники вынуждены брать исполнение этих функций на себя.
  Беседа с Панасюком постепенно сошла на нет, а направление размышлений осталось. Развалившись на мягком сиденье, неторопливо покуривая и провожая взглядом проплывающие за окном пейзажи, Костя с удовольствием вспоминал историю своего прихода в православную церковь.
  Началось всё со школьного друга Васьки. Когда в начале девяностых для потомков репрессированных открыли доступ к архивам НКВД и стали давать им почитать дела предков, Васька разыскал дело своего деда - главного инженера какого-то завода в Белоруссии, которого в тридцать седьмом арестовали, перевезли в столицу, долго мучили и в тридцать восьмом расстреляли. В этом самом деле Васька нашёл отметку, что приговор приведён в исполнение и тело захоронено на специальном объекте НКВД, носящем название расположенного рядом посёлка. Спецобъект и посёлок назывались одинаково зловеще - Коммунарка - и находились всего в двух километрах от теперешней столичной кольцевой дороги.
  Васька поехал в этот посёлок, долго искал спецобъект, опрашивал местных жителей, пока, наконец, один дряхлый старичок не указал ему на малозаметную узенькую дорожку, уходящую в лес. Съезд с трассы на эту дорожку был украшен знаком "Въезд запрещён", метко называемым в народе "кирпич". В глубине леса оказался большой сильно заросший участок, огороженный полусгнившим забором, опутанным поверху колючей проволокой.
  Преемники энкавэдэшных людоедов, несмотря на то что расстрелы и захоронения на этом объекте прекратились в сороковых годах, до самого начала девяностых продолжали его охранять, держали там постоянного коменданта и соблюдали режим особой секретности. Когда их людоедскую контору в очередной раз реформировали, гэбэшнички радостно взялись избавляться от подобных мест массовых захоронений, как правило передавая их православной церкви. И вовсе не потому, что испытывали к церкви любовь и уважение, а потому, что больше никто не брал. Новорождённые общественные организации, взявшие на себя миссию сохранения памяти о миллионах репрессированных, были слабы и не верили в свои силы, а церковь и люди, из которых она состояла, верили. Не в себя, конечно, а в то, что Господь всё управит, что даст, когда Ему будет угодно, и силы, и денег, и возможности привести эти массовые тайные кладбища в порядок, построить там часовни и храмы и открыть всё это людям.
  Приехавший в Коммунарку Васька обнаружил, что теперь это подворье монастыря и подвизается там иеромонах Стефан с тремя послушниками, занятыми творением круглосуточной поминальной молитвы по невинно убиенным. Для молений православные оборудовали домовую церковь в разваливающемся домике охраны. В свободное от молитвы время потихоньку пытались приводить территорию в порядок, а чтобы не протянуть с голоду ноги, завели двух коз.
  Место было страшное. На небольшом участке, заросшем молодым лесом, во рвах и ямах покоилось, по разным данным, более шести тысяч невинных замученных и расстрелянных людей. Полную правду о своих подвигах гэбэшники так и не раскрыли, видимо считали, что православным всё равно, за сколько тысяч душ молиться. Настоящим покаянием в стране и не пахло. Оставшиеся в живых садисты - вертухаи и прочие людоеды - получали все свои особые блага, льготы и персональные пенсии, а их детишки и внучки продолжали править страной. Васька приехал из этого страшного места совершенно разрушенный и при ближайшей встрече рассказал обо всём Косте. Могилы Костиных предков, загубленных где- то в архангельской тайге и на Полярном Урале, разыскать было уже невозможно, а короткая историческая память выродившегося народа пугала. Какой-то поддонок уже умудрился написать детям в новом школьном учебнике истории, что главный усатый людоед был на самом деле вовсе не людоед, а эффективный менеджер. Очень хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы люди помнили страшные подвиги коммунистов, чтобы не верили лживым бредням их наследников, чтобы возврат в это говно стал абсолютно невозможен. Костя съездил в Коммунарку, познакомился с отцом Стефаном, всё осмотрел, всей своей кожей ощутил ужас мрачной истории этого места и понял, что просто обязан помочь чем может.
  Первым делом установили на трассе, на повороте к спецобъекту, большой щит-указатель, из которого все проезжающие могли узнать, что здесь не дачи и не свалка, а место массовых захоронений жертв репрессий. Потом с отцом Стефаном создали попечительский совет, который на правах сопредседателей возглавили старый Костин университетский приятель, возглавлявший в ту пору столичный парламент, и епископ тамошней епархии, и началось строительство церкви. Вокруг оказалось неожиданно много хороших людей, взявшихся помогать доброму делу, которые жертвовали деньги, оплачивали счета на стройматериалы, строители давали бесплатно людей и технику. Те, у кого средств не было, просто приезжали в свои выходные поработать во славу Божию. Поскольку отец Стефан, как многие настоящие монахи, был хорошим человеком, но слабым менеджером, Костя помимо постоянного выбивания денег из всех своих знакомых бизнесменов активно помогал ему в решении организационных проблем. Вёл переговоры со строителями, помогал в организации работ, подключил своего адвоката для окончательного оформления земли и по возможности, используя свои связи, освещал происходящее в средствах массовой информации.
  Строительство и благоукрашение храма уложилось в пять лет. За это время не раз опускались руки, накатывало безнадёжное ощущение, что ничего не получится, что деньги кончились, помощники разбежались и вот сейчас всё встанет, но в последний момент Бог посылал новых спонсоров, новых помощников и дело двигалось. Кстати, Андрюша Папарот, к которому Костя несколько раз обращался за деньгами в самые трудные моменты, никогда не отказывал, всегда выручал и в итоге оказался одним из главных, по количеству денег, жертвователей. В частности, оба иконостаса - и главный, и малый - в крестильне были полностью сделаны на его деньги.
  Костино лицо расплылось в непроизвольной улыбке. Вспомнился забавный эпизод из его бесед с отцом Стефаном, с которым у Кости установились добрые отношения. Часто во время своих приездов на подворье, разрулив все строительные и организационные вопросы, Костя за чаем подолгу беседовал с монахом о жизни, о добре и зле, о душе и вере. В одной из таких бесед Стефан стал убеждать Костю в том, что евреям доверять нельзя. Мол, нация нечестная, лживая, паскудная. Костя, любой национализм не переваривавший, считавший его признаком тупости, не удержался и съехидничал, имея в виду Папарота:
  - А что, батюшка, красивые у нас с вами вышли иконостасы на еврейские денежки?!
  Стефан съёжился и ничего не ответил, но к национальному вопросу больше никогда не возвращался.
  Когда храм достроили, благоукрасили и освятили полным чином, бедолагу Стефана наградили церковным орденом, повысили в звании, то есть вручили игуменский посох и отправили восстанавливать сильно бедный и разрушенный монастырь в ста с лишним километрах от столицы. С тех пор Костя с ним не встречался. Общие знакомые болтали, что на новом месте службы отца игумена условия были совершенно собачьи. Не хватало тёплых помещений, не было горячей воды, а главное - не было хороших верных прихожан и добрых жертвователей.
  Стефана было жалко. Несмотря на разногласия по национальному вопросу, Костя относился к нему с глубоким уважением. Монах был настоящим подвижником. Человеком искренней веры и абсолютным нестяжателем. Ходил круглый год в одних ботинках, постился гораздо строже, чем того требовал монастырский устав, и имел ярко выраженную тягу к молитвенному уединению, а епархиальное начальство, мучимое дефицитом кадров, в хвост и в гриву использовало его в качестве менеджера. Стефан стремился к углублённому, уединённому общению с Богом, а его заставляли что-то строить, финансировать, суетиться и много общаться с разными, далеко не всегда хорошими и приятными людьми.
  Второй точкой Костиного соприкосновения с православной церковью было строительство маленького деревянного храма в довольно большом селе по соседству с его дачей, в котором находилась местная средняя школа, куда ходили и ездили детишки из всех окрестных деревень. Как и везде в сельской местности, работы для людей почти не было, население благополучно спивалось, дети росли сами по себе, как трава у забора. У Кости возникла иллюзия, что если построить в селе храм, поселить хорошего батюшку, помочь ему организовать воскресную школу, чтоб с детишками побольше занимался, то жизнь потихоньку будет улучшаться, во всяком случае в смысле духовном.
  Но этот план пока удался только наполовину. Церквушку построили и освятили. Слава богу, нашлось несколько добрых людей, поучаствовали деньгами, а священника епархия не давала. Отец благочинный каждый год, приезжая на престольный праздник, убеждал бабушек-прихожанок, что свой батюшка им не нужен, что им его не прокормить, что это для них тяготы великие, что им вполне хватит священника соседнего прихода, который раз в две недели приезжал служить литургию. Костя впрямую говорил отцу благочинному - мол, дайте молодого образованного священника. Я вам гарантирую: прокормлю, машину куплю, зарплату положу и с жильём помогу. Лишь бы с детишками занимался. Благочинный прятал глаза и уворачивался. Ситуация прояснилась, когда священник из соседнего прихода по-доброму подсказал, что для решения вопроса надо сделать благочинному хорошее большое пожертвование, то есть на самом деле дать взятку.
  Перспектива давать взятку за возможность сделать доброе дело Костю взбесила. На престольные праздники он ездить перестал, с благочинным больше не общался, но храм не бросил, каждый год что-нибудь делал. Пристроил к церквушке колоколенку, поставил забор и красивые ворота, отсыпал подъезд к церкви и площадку для парковки машин, выкопал колодец, построил сарай для дров и туалет. Живых денег окормляющему приход попу Костя не давал принципиально, сам закупал материалы, сам организовывал работы и расплачивался с рабочими. Так продолжалось уже около пяти лет.
  Сейчас Костя, привыкший доводить любое начатое дело до конца, собирался начать строительство приходского дома, в котором под одной крышей была бы квартира для священника, его кабинет, библиотека, класс для занятий с детишками и приходских собраний. Потихоньку обдумывал проект и подыскивал жертвователей: одному такой объём финансирования было не потянуть.
  Впереди показался мост столичной кольцевой автодороги.
  "Что-то я много стал о прошлом думать, в воспоминания погружаться. Старею, что ли?!" - с грустью подумал Костя.
  Оставшиеся три партии скота благополучно, без происшествий прибыли в хозяйство. Теперь на карантинной площадке мычали все закупленные шестьсот голов. Начался отсчёт положенного по закону карантинного срока. Получившие изрядный стресс во время перевозки коровёнки приходили в себя. Две особо впечатлительные неожиданно отелились вполне здоровыми телятами, и дело, скорее всего, было даже не в их впечатлительности, а в хитрожопости ирландских фермеров, которые в нарушение условий договора подсунули глубоко стельных животных, а североморский мужик это проморгал.
  Отелившихся коров доили вручную прямо на карантинной площадке, телятам там же отгородили маленький загончик. Оба телёнка оказались бычками и были просто очаровательны. Глазастые, лопоухие, с плюшевой шёрсткой и удивительно длинными языками. Через несколько дней после рождения они уже вполне бодро перемещались по загончику и радостно бросались сосать любой палец, просунутый за загородку. Правила содержания этот аттракцион категорически запрещали, но мало кто мог отказать себе в таком удовольствии.
  Сенокос с грехом пополам закончили, собранное сено убрали в крытые хранилища. Оставалось только ждать и гадать, сколько процентов от общего объёма окажется сырым и сгниёт раньше срока. Агроном Ваня, которого Костя стал величать не иначе как идиотом, ходил с мрачным, отрешённым видом и пытался изображать подготовку к уборке зерновых. Костя активно прессовал Смирнюка по поводу Ваниного увольнения. Рафаилыч отбрыкивался, утверждая, что везде, где можно было нагадить, Иван уже нагадил и увольнять его сейчас бессмысленно. Хорошего специалиста на его место быстро найти вряд ли удастся, так что лучше такой, чем никакого. Как говорится, коней на переправе не меняют.
  Костя дважды пытался прорваться к Удаву-губернатору, передать ему папаротовское пожелание встретиться на Соколовской земле, но из этой затеи ничего не получалось, дальше первого зама прорваться не удавалось. Кочумаев всячески изображал дружелюбие, обещал согласовать всё с Удавом, но дело с мёртвой точки не сдвигалось. Складывалось впечатление, что губернатор по каким-то причинам с Андрюшей встречаться не хочет.
  В конце концов Костя пустился на хитрость. Связался с девушками из папаротовской приёмной и договорился, чтобы они официально позвонили в приёмную губернатора и объявили о намерениях Андрея, а заодно сразу сообщили губернаторским помощникам, в каких числах Андрею было бы удобно. Девушки позвонили. Губернаторские помощники информацию приняли и затихли. Ни ответа ни привета. Ситуация становилась идиотической. Папарот ждал приглашения, а губернатор молчал. Костя решил ещё раз лично съездить к первому заму и попытаться, наконец, прояснить ситуацию, понять, намерен ли Егор Сергеевич выполнять свои обещания по поводу ремонта дороги, знают ли в областной администрации о полыхающем конфликте Госсельхознадзора с областной ветеринарной службой, и если знают, то собираются ли его как-то гасить.
  Конфликт ветеринаров уже начал серьёзно сказываться на работе хозяйства. Эти бравые зоофилы приезжали на карантинную площадку по очереди, обзывали друг друга за глаза нехорошими словами, давали противоречащие друг другу указания и требовали от специалистов хозяйства, чтобы те не выполняли указаний противной стороны. Костя вынужден был строго-настрого запретить начальнику комплекса реагировать на любые устные команды ветеринарных чиновников и требовать, чтобы они оформляли свои требования исключительно официально, в письменном виде. Чиновники бесились, визжали, грозили небесными карами и прочими штрафами и неприятностями.
  Последним примером противостояния стал безобразный скандал с антибиотиками. Представитель одной из противоборствующих сторон, заподозрив у коров признаки некой болезни, категорически потребовал немедленно проколоть всё поголовье довольно дорогостоящим лекарством. Ни много ни мало два захода по шестьсот доз с интервалом в десять дней. Представители другого ведомства, узнав об этом, подняли дикий визг и колоть коров антибиотиками запретили, а для дискредитации соперников поведали Косте, что хозяином фирмы, в которой придётся покупать препараты, является жена того самого чиновника, который их назначил. Это, мол, у них такой маленький семейный бизнес. Представитель семейного бизнеса обиделся и заявил, что справку о прекращении карантина хозяйство никогда и ни за что не получит.
  Чиновники из Госсельхознадзора тем временем потребовали, чтобы у всех коров взяли кровь из вены и сделали какие-то анализы в конкретной, указанной ими аккредитованной лаборатории. Представитель областной ветслужбы тут же нашептал Косте, что эта лаборатория принадлежит самому Госсельхознадзору и у них просто нет денег на зарплату, вот они и хотят получить с хозяйства за ненужные анализы.
  Костя пришёл к однозначному выводу, что и те и другие конченые мерзавцы, и распорядился вообще ничего не делать. Для прояснения ситуации Серёга Панасюк через фирму скототорговцев вышел на самого великого в стране ветеринарного учёного, который мирно трудился в головном отраслевом научно-исследовательском институте в одном из областных центров к северу от столицы. Великий учёный кочевряжиться не стал и за вполне разумные деньги согласился выехать на место и разобраться в ситуации.
  Костя не торопясь ехал из хозяйства на встречу с первым замом губернатора. Погода стояла отличная, настроение было благодушное, и только наскоки ветеринарных чиновников тревожили, не давали расслабиться. Жалко было бедных, ни в чём не повинных коров и сотрудников хозяйства.
  Первый зам Удава встретил Костю как родного, разве что целовать не стал, поспрашивал о здоровье и настроении глубоко уважаемого Андрея Шулимовича и вдруг поинтересовался, к какой политической партии Папарот испытывает симпатию. Костя удивился, но виду не подал и честно ответил, что никаких сексуальных предпочтений в области политики за Андрюшей не замечал.
  - Вот и хорошо! - обрадовался Кочумаев. - Егору Сергеевичу тоже все эти партии по фигу. Однако, как вы знаете, скоро у нас выборы. Центр требует от губернатора, чтобы правящая партия получила в области нужный процент. Мне поручено передать через вас просьбу Андрею Шулимовичу. Вы не думайте, мы всех наших инвесторов и предпринимателей просим нам на выборах помочь.
  - Сколько? - коротко спросил Костя.
  - Да ерунда! Всего-то каких-то тридцать тысяч долларов вот на этот счёт.
  Первый зам протянул Косте листочек с реквизитами какой-то невнятной общественной организации.
  - Сам я не уполномочен принимать такие решения, как вы понимаете, напрямую к инвестиционным расходам это не относится; однако обещаю, что в ближайшее время доложу Андрею Шулимовичу просьбу губернатора. Со своей стороны, как бывший политтехнолог, гарантирую вам, что на избирательном участке, находящемся на территории нашего хозяйства, победа правящей партии будет оглушительной.
  - Вот и отлично! Вот и спасибо вам огромное. Что у вас ещё хорошего? Как дела? Как развиваетесь? Есть ли какие-нибудь проблемы?
  - Да, проблемы есть. И мы очень надеемся на вашу помощь.
  Костя коротко рассказал о конфликте Госсельхознадзора с областной ветеринарной службой и о том, к каким проблемам он уже привёл и ещё приведёт, если мудрый губернатор его своевременно не погасит. Ответ Кочумаева больше напоминал размышления вслух:
  - Вообще-то, Госсельхознадзор структура федеральная и нам формально не подчиняется, мы на него особо повлиять не можем. Конечно, начальник нашего регионального отделения чересчур о себе возомнил, лезет куда ему не следует, власть свою хочет показать. Ну ничего. Я думаю, мы его на место поставим. Всё-таки в области мы хозяева. Так что не переживайте, работайте спокойно.
  - Хотелось бы. Сами понимаете: если его не угомонить, у нас будут большие проблемы. Вся надежда на вас.
  - Ладно, разбёремся. Что у вас ещё?
  - Да вот хотел уточнить по поводу приезда Андрея Шулимовича и его встречи с губернатором. Вы же помните, Егор Сергеевич весьма настойчиво приглашал его в гости. Мы предложили губернатору две возможные даты. Хотелось бы как-то согласовать.
  - А-а, ну это понятно. Тут дело вот какое. Первая дата попадает на открытие нашей сельскохозяйственной выставки, и губернатор будет занят. А вторая дата попадает на день рождения одного из замов, Егор Сергеевич будет его поздравлять. Ну, вы сами понимаете. Так что пока не получится.
  - Ясно. Большое вам спасибо за помощь, заботу и поддержку.
  Попрощались по-дружески. Кочумаев вылез из-за стола и проводил Костю до дверей кабинета, около которых учинил прощальное объятие. Спустившись вниз, Костя уселся в машину, закурил, смачно плюнул в открытое окно и подумал: "Опаньки! Удав в циничной форме Андрюшу послал. К чему бы это? Ежу понятно, что озвученные первым замом поводы несерьёзны. Часовая речь на открытии выставки и пьянка на дне рождения какого-то там пятого зама - это полная ерунда. Это, пожалуй, даже ерунда демонстративная, чтобы даже тупой понял: Удав просто не хочет тратить на Андрюшу время. Интересно, почему Удав себе это так открыто позволяет? Может быть, решил, что всё, что было возможно, он с этого болвана уже выдоил, а может, наконец решился вопрос изгнания Папарота с поста председателя Государственной сетевой компании?"
  О своём желании покинуть это жирное, салом намазанное кресло Папарот вдруг заявил уже год назад и даже организовал утечку в средства массовой информации, однако ухода не случилось. Сам Андрюша объяснял это тем, что ему якобы никак не могут найти адекватную замену. Костя в это не верил. Было больше похоже на то, что Папароту дают время одуматься и остаться.
  В доверительном разговоре на эту тему, состоявшемся больше чем полгода назад, ещё до того как из Андрюши полезло говно, Костя прямо сказал ему, что категорически не советует уходить в никуда, что в случае такого ухода Андрюша превратится из великого управленца-чиновника в просто богатого парня, а таких парней много, и его позиции станут совсем другими. Казалось разумным сначала добиться предложения о занятии другого кресла, а уж потом визжать в прессе о своём уходе. Позже, после одной из их рабочих встреч, они ненадолго остались с Папаротом наедине и Андрюша поведал, что его приглашали в администрацию президента и предлагали стать губернатором какой-нибудь области, например занять место старого пердуна Егора Сергеевича. Андрей якобы отказался, а Косте показалось, что он врёт, ничего ему никто не предлагал.
  Косте казалось, что Папарот, выкрикнув год назад о своём уходе, ждал, что ему сделают какое-нибудь сильно лестное предложение, но так не дождался. Предложений не последовало, а чем дольше Папарот ждал, тем сильнее у него портилось настроение и гаже становился характер, тем больше он хамил подчинённым и прочим зависимым людям. Возникало ощущение, что если в итоге Андрюшу из Сетевой компании отправят в никуда, он от расстройства скурвится окончательно и находиться рядом с ним станет совсем невозможно.
  Вся папаротовская обслуга боялась, что после того как Андрюша останется без места, он от нечего делать полезет в свои так называемые бизнесы, а там его ждёт много больших разочарований, которые определённо обозлят его окончательно, сделают его окончательно непереносимым. Костя очень надеялся, что ситуация повисит ещё какое-то время и ему всё-таки удастся завершить основную часть начатой работы, достроить комплекс, заполнить его скотом и ввести в эксплуатацию, на что было необходимо ещё года полтора. На этом инвестиционная часть проекта заканчивалась, хозяйство могло выйти на самофинансирование и при правильном управлении существовать без папаротовских дотаций и даже потихонечку развиваться дальше. Хотя, конечно, полтора года - это долго, терпения могло и не хватить.
  Воссозданная под руководством Наташи Шеиной головная управляющая компания, получившая довольно странное на Костин взгляд название "Свинвест", начала подавать какие-то признаки жизни. Сначала от неё по электронной почте стали приходить разные бессмысленные вопросы статистического характера, а потом появились два персонажа - бессмысленный мужчинка и бессмысленная женщинка. Костя недолго думая замкнул их на не менее бессмысленного хорошего парня Колю Зуделкина и успокоился.
  По поводу появления "Свинвеста" больше всех занервничал Серёга Воронин - испугался, что новые управленцы станут проявлять активность и лезть куда им не следует, что придётся согласовывать с ними каждый чих, а это будет сильно затягивать время принятия решений, что придётся тратить много сил и времени на убеждение этих статистов в правильности действий команды.
  Костя как мог успокоил Серёгу, объяснив, что людишки этого типа больше всего на свете боятся принимать решения, поэтому лезть ни во что не будут. Будут вести себя по принципу "меньше знаешь - лучше спишь". Даже их руководительница Наташа, принимая у Кости бюджетные планы и отчёты, ни разу не задала ни одного вопроса по существу, из чего Костя сделал вывод, что она только делала вид, что их внимательно изучает.
  С восстановительными работами у отца Рафаила в борилковском храме всё складывалось как нельзя лучше. Строители оперативно посчитали потребные объёмы песка, бетона, арматуры и прочего необходимого для исполнения Костиных планов. В Соколовске нашлась контора, готовая за минимальные деньги изготовить пластиковые окна со стеклопакетами в барабан под куполом. Хозяева ближайшего карьера во славу Божию разрешили бесплатно взять необходимое количество песка и даже не стали брать деньги за погрузку. Костя велел Смирнюку отрядить на эту операцию временно простаивающие без дела самосвалы, и процесс пошёл.
  Поскольку три бородатых православных строителя с таким объёмом работ справиться не могли, решили привлечь армянскую бригаду. Костя вызвал к себе толстого бригадира и убедил его быстренько подключиться и выполнить необходимые работы. В качестве аргумента, подкрепляющего просьбу, была использована угроза потери уважения. Толстый Ара угрозу понял правильно, поклялся сделать всё быстро и по себестоимости и действительно сделал всё за две недели, ни разу не попытавшись обмануть или выпросить лишних денег, чем доказал, что и у строителей иногда просыпается совесть.
  Сергиян со своими офицерами наконец посчитал все сметы на переделку старых коровников в зернохранилища, сумма получилась вполне подъёмная. В результате грамотной работы сергияновской команды удалось сэкономить на строительстве комплекса довольно значительные средства, из которых Костя сформировал свой резерв. На реконструкцию коровников его хватало с лихвой, и ещё оставалось. Можно было даже не трепать себе нервы и не согласовывать эти затраты с бесноватым Папаротом, бессмысленный "Свинвест" всё равно ситуацию не контролировал. Костя неделю поколебался, плюнул и дал команду Сергияну заключать договоры с подрядчиками и начинать работы. Одно зернохранилище досталось соколовским строителям Краснова, а два других - бодрым армянам.
  Каждый свой приезд в хозяйство Костя нещадно гонял Смирнюка, его зама, агронома и инженера по вопросам подготовки людей и техники к уборке зерновых. На последний этап даже вызвал немца-консультанта Рихарда с его переводчиком. Слюны и нервов было израсходовано немерено, но в конце концов всё-таки появилось ощущение, что техника готова и люди понимают стоящие перед ними задачи.
  За несколько дней до начала уборки зерновых из хозяйства позвонил смотрящий Саныч и скорбно сообщил, что после двух ветреных дней половина ячменя полегла, причём полёг именно высокоурожайный сорт, который должны были обработать регуляторами роста и на урожай которого Костя возлагал большие надежды. Всю дорогу до хозяйства Костя рефлексировал, додумался даже до того, что немцу Рихарду тоже доверять нельзя, что он такой же дебил, как все агрономы, только немецкий. Свернув с трассы и въехав на свою территорию, минуя контору, прямиком отправился к ячменным полям.
  На первом большом поле, расположенном между дорогой и папаротовской усадьбой, натужно рычали два новеньких американских комбайна. У обочины стоял самосвал с прицепом, ожидая, когда потребуется выгружать зерно из бункеров. Ячмень лежал. Поле, ещё неделю назад своей красотой напоминавшее море, теперь походило на грязную спутанную шкуру лишайного животного.
  Костя вышел из машины и, перейдя сжатую полосу, встал на пути ближайшего комбайна. Комбайнер остановился метрах в пяти, повинуясь приглашающему жесту, отключил жатку, вылез из кабины и подошёл. Был он мрачен, по сторонам и на Костю не смотрел, смотрел под ноги. Костя поздоровался с ним за руку, не торопясь закурил и максимально доброжелательным тоном спросил:
  - А чего жатку так низко опускаешь? Землю ведь цепляешь. Слышно же, как камешки по ножам щёлкают, и пыль столбом. Угробишь американскую технику.
  - Дык его иначе не поднять. Свалялся, как пакля. Вот и приходится землю брить.
  - Интересно, а чего он так сильно полёг? Вы ведь его регуляторами роста обрабатывали.
  - Не-е-е, этот не обрабатывали. Регуляторами вон те поля прыскали, за той посадкой.
  - Подожди, не понял. На тех полях ведь у нас "суздалец", его опрыскивать было не надо. Надо было как раз здесь, где "вакула". А "суздалец" и так низкорослый, с крепким стеблем.
  - А я почём знаю?! Агроном сказал те поля обрабатывать, мы и обработали.
  Комбайнер из второго комбайна и водитель грузовика вылезли из кабин и потихоньку подошли к беседующим. Им явно было крайне любопытно, чего это столичный начальник тут вынюхивает.
  - Мужики, я правильно понял? Вы что, правда вместо "вакулы" регуляторами "суздалец" обработали? На хера?! Его ведь и так хрен положишь. У "вакулы" же колос тяжелее вдвое, стебель длинный. Вы что, мужики?!
  - А мы что, мы ничего! Мы-то почём знаем? Нам агроном сказал - мы делаем.
  - Ладно, может, вы мне мне тогда скажете, почему вообще уборку с ячменя начали? Почему не с пшеницы? Она же чуть раньше поспевает и потом осыпается быстрее. Надо же было с пшеницы начинать.
  Повисла пауза. Мужики затягивались своими сигаретками, сплёвывали, на Костю старались не смотреть.
  - Почему?! Я вас спрашиваю! - угрожающе прорычал Костя.
  - А потому, - грустно ухмыльнувшись, сказал водитель самосвала. - Александр Рафаилыч-то знал о вашем приезде, вот и велел быстренько это безобразие скосить. Ну, хотя бы метров двести от дороги, чтобы, значить, глаза вам не мозолило, не раздражало, значить. Да мы, вишь, не успели.
  - Как так? Не понял!
  - Дык чего тут понимать?! Так и сказал: мол, уберите быстренько, чтоб видно не было, а то Константин Николаич приедет, увидит, расстроится и всех на хуй порвёт.
  - Да-а, точно порву, но не всех. На всех мне жизни не хватит! Хотя было бы здорово! Охуительно бы было... - Костя замолчал, пытаясь успокоиться. Частыми затяжками добил сигарету, втоптал окурок в землю, сплюнул горькую никотиновую слюну и спокойным голосом спросил:
  - А пшеница-то готова? Убирать можно?
  - Дык давно готова, - ответил второй комбайнер, - надо бы убирать, пока осыпаться не начала. А этому спутанному войлоку один хрен уже хуже не будет. Да и влажность зерна получается высокая. Сгорит зерно, если через сушилку не пропустить. Лежит ведь всё, плохо проветривается. И жатки мы тут поубиваем.
  Костя молчал. В голове мелькали простые хозяйские мысли: "Зерносушилки в хозяйстве нет. Придётся возить на элеватор. Опять дополнительные затраты. А если убьют жатки - вообще пиздец! Чем тогда убирать пшеницу, овёс и оставшийся нормальный ячмень? Просить у соседей их старенькие отечественные развалюхи? Так они не дадут. Точнее, дадут, но только после того, как у себя всё уберут. А у нас тем временем половина зерна из колосьев на землю высыпется. А не дай бог дожди?! Полный пиздец! А эти гниды, Смирнюк с Ваней-агрономом, нагадили, а теперь готовы и оставшееся изгадить, только бы скрыть свои огрехи и жопы свои спасти. Ну, жопы спасти им, конечно, не удастся, но это потом, это после, сейчас надо уцелевшие поля спасать".
  Костя прикурил новую сигарету и твёрдо сказал:
  - Значит, так, мужики. Прекращайте это безобразие. Не хуй новую дорогую технику зазря уродовать. Сворачивайтесь и валите на базу. Я сейчас тоже туда поеду, ваше начальство в чувство буду приводить, а завтра с утреца на пшеницу поедете, если Господь погоду пошлёт.
  Мужики, удовлетворённо улыбаясь и бормоча себе под нос что-то одобрительно-малопонятное, типа: "Дык бля! Ну. Ёпть-ить! Гы-ы!" - побросали окурки и бодро пошагали к своим комбайнам. Костя сел в машину и задумался. Почему Смирнюк дал распоряжение срочно убирать полёгший ячмень, было более-менее понятно. Хотя скотство было вопиющее. Ради спасения своей и Ваниной задницы мог потерять весь остальной урожай. А вот как получилось, что вместо одного сорта ячменя регуляторами обработали другой - совсем непонятно. Ладно если бы совсем ничего не сделали, ведь сделали, но наоборот. Что это, глупость или подлость? Поди разберись в их загадочной душе. Да и попытка спасения жопы была какой-то недальновидной, ведь могли сделать ещё хуже, а тогда и последствия были бы страшнее и наказание могло быть суровее. Какая-то убогая логика пятилетнего ребенка - наврать что-то, спрятать сломанное, чтобы сейчас не отшлёпали, а дальше как-нибудь. Нелогичность решения была на уровне "поджечь дом, чтобы скрыть от родителей изрисованные обои".
  Косте вспомнился один из старых знакомых, успешный бизнесмен, старше Кости лет на пятнадцать, который в таких случаях говорил: "Не ищите мозги в заднице, их там нет!"
  "Ну хорошо. Мозгов, конечно, в жопе нет, но ведь и других людей нет, одни только жопоголовые. Что ж мне делать- то, с кем работать? - подумал Костя. - Не можем мы втроём с Панасюком и Ворониным всё проконтролировать, для этого надо сюда на постоянное жительство переселяться. А я не готов, да и ребята не готовы. Смотрящий Саныч ещё полностью в курс дела не вошёл, а Смирнюк, хоть вроде и деловой, говном оказался. Лживый, сука, ни одному слову верить нельзя. А где замену взять? Этого-то еле нашли. Предыдущий-то ещё хуже был. Господи, тоска какая! Господи, сохрани ты меня от этого жуткого ощущения бессилия, ведь выть хочется. Вот строители вроде нормальные мужики, Сергиян с Борей Барановым. Но они ведь ненадолго, достроят всё и уедут. Тогда вообще поговорить не с кем будет. Рюмку водки не с кем будет выпить. Одни подлые обезьяны кругом. Господи, успокой, Господи, вразуми!"
  Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. От солнечного сплетения начала подниматься волна глухой звериной злобы, поднялась и вытеснила собой тоску.
  - Других нет, значит, этих ебать станем! - прорычал Костя и поехал в контору, Смирнюка с Ваней искать.
  Смирнюк восседал в своём кабинете, что-то обсуждал со своим любимым замом. Костя вошёл, поздоровался и в лоб спросил:
  - Рафаилыч, какого хера у тебя люди вместо пшеницы полёгший ячмень убирают?
  - Чтобы это поле спасти, пока он совсем не отсырел, - браво отрапортовал Смирнюк.
  - Да, блядь, рапортовать ты научился, а вот думать - нет. Убьёшь жатки - потеряешь весь урожай! Немедленно прекрати эту херню. С завтрашнего дня ставь технику на пшеницу.
  - Сейчас распоряжусь, - Смирнюк встал из-за стола.
  - Сиди уже на хуй! Я технику с поля снял. Скоро приедут на базу, будешь ставить им задачу на завтра. А где твой любимый агроном? Где этот выблядок тупорылый?!
  - Не знаю. Был здесь. Может, на зерноток поехал? А вы к ним в агрономическую заходили?
  - Заходил. Нет там никого.
  - Наверно, скоро будет.
  - Ладно. Тогда ты мне объясни, почему у вас ячмень так дружно полёг?
  - Да не знаю я. Я ведь на агронома не учился. Наверно, немцы ошиблись. Напутали чего-нибудь.
  - Значит, немцы виноваты? А вы их указания чётко выполняли? Всё делали, что Рихард сказал?
  - Абсолютно. Всё в точности. Что говорил, то мы и делали. У меня вот тут всё записано, - Смирнюк поднял со стола пухлый блокнот.
  Костя вперился в переносицу Смирнюка тяжёлым взглядом и подумал: "Качественно врёт, уверенно. Недоносок вертухайский". Потом встал, выглянул в приёмную и попросил себе чаю. Вернувшись за стол, ехидно-ласковым тоном спросил:
  - А покажи мне, пожалуйста, любезный сердцу моему Рафаилыч, где тут у тебя записано, что Рихард велел регуляторами "суздалец" обрабатывать? Где, милый ты мой, у тебя записано, что "вакулу" обрабатывать не надо, а "суздалец" надо? Где, мой родной? Где, мой золотой? Показывай, на хуй! Показывай, блядь! А то я сейчас взорвусь к ёбаной матери и говном своим весь твой красивый кабинет забрызгаю!
  Последние фразы Костя уже орал во всю мощь своих лёгких и глотки. Зам Смирнюка начал медленно сползать по стулу вниз, явно пытаясь сделаться меньше и незаметней.
  "Как бы не обоссался, бедолага", - подумал Костя. Смирнюк молчал около минуты. Наконец, справившись с растерянностью, посмотрел Косте прямо в глаза и твёрдо сказал:
  - Это Иван просто поля перепутал.
  - Как это перепутал?
  - Просто перепутал, и всё. Решил, что "суздалец" - где "вакула", а "вакула" - где "суздалец", и дал механизаторам неверную команду.
  - А ты куда смотрел? А зам твой любимый?!
  Повисло тягостное молчание. Наконец Смирнюк продолжил:
  - Я когда узнал, поздно было. Уже все регуляторы израсходовали.
  - А почему от меня скрыл? Может, я бы нашёл деньги. Ещё бы купили. Да и Ваню, мудака сраного, ещё тогда бы уволили. Меньше ущерба хозяйству было бы.
  Смирнюк и зам угрюмо молчали. В кабинете повисло почти физическое ощущение страха.
  - Значит, так, соколы вы мои каркающие, берите свои поминальники и записывайте боевой приказ. Первое - уборку зерновых вернуть с головы на ноги. Показуху и сокрытие предыдущих обсёров прекратить. Просиживание штанов по кабинетам прекратить. Пока не вывезете последнее зёрнышко, ваше место в поле и на току. Нечего тут из себя великих начальников строить. Второе - на место идиота Вани срочно найти вменяемого агронома. Даю две недели на поиски и две недели на передачу дел. Чтобы через месяц этим уродом здесь не смердело! Сорвёте уборку - уволю к ёбаной матери! Увижу посиделки в конторе - уволю! Не найдёте замену идиоту - туда же! Попытаетесь мне дальше врать, скроете что-нибудь - расстанемся без сожалений. Вопросы есть? Нет? Отлично! Работайте! Через час доложите мне план действий на завтра. Что и где убирать будете, куда и чем возить, где складировать. Вперёд!
  Агроном Иван Корнилов попался Косте только на следующий день утром, случайно нос к носу столкнулись на крыльце конторы. Ваня вёл себя уверенно, видимо, понимал, что судьба его уже решена и терять ему нечего. Костя руки Ивану не подал, ухмыльнулся, смачно сплюнул через перила и ехидно спросил:
  - Ну, Ваня, рассказывай: как дошёл ты до жизни такой?
  - А чо? - равнодушно отреагировал Иван.
  - А ничо! Ты же у нас умнее немцев! Они же, по-твоему, мудаки, ни хера не понимают. Вот ты мне и объясни, почему всё, что Рихард говорит, абсолютно точно потом сбывается? А заодно скажи мне, Ваня, как тебе удалось поля перепутать? Ты же севом руководил. Ты что, забыл, где какой ячмень сеял?
  Иван почесал угреватую переносицу и, преисполненный чувством собственного достоинства, твёрдо заявил:
  - На войне без потерь не бывает!
  Подошедший следом за Костей Панасюк, услышав Ванины слова, аж икнул.
  - На войне, говоришь? - мрачно спросил Костя. - А с кем у нас война? С немцами? Со здравым смыслом? С матушкой природой? Или, может быть, с Господом Богом?
  Ваня молчал, как обычно глядя поверх голов собеседников.
  - Я тебе скажу, Ваня, я тебе разъясню. Не знаю как у тебя, а у нас война с мудаками! Раз у нас, Ваня, война, я как командир по законам военного времени сейчас тебя, сучару тупорылую, расстреляю! Пошли, Ваня, за угол. Не хочу твоей гнилой кровью крыльцо поганить.
  Костя сунул правую руку в карман куртки, сжал её в кулак, оттопырив указательный палец, сделал зверскую морду и потихоньку начал надвигаться на агронома. Равнодушие и самоуверенность в глазах Ивана сменились животным страхом. Вдоволь насладившись произведённым эффектом, Костя продолжил:
  - Хотя нет, расстреливать не стану. Лучше я тебя, ублюдка, покалечу. Будешь, падла, ковыряться в инвалидной колясочке и думать о своём вредительском поведении. Чем бы мне, Ваня, тебя уебать? Железяку бы какую, ломик, например. Нету? Ладно, я тебя рукой уебу, правой. Давай, Ваня, поспорим на твоё выходное пособие, что я с правой, с одного удара тебе челюсть в двух местах сломаю. Спорим, Ваня?
  Иван молча пятился, пока не упёрся тощей жопой в перила противоположной стороны крыльца. Спектакль Косте надоел. Обосравшийся агроном кроме брезгливости никаких эмоций не вызывал. Сделав шаг назад, Костя достал из кармана сигареты и зажигалку, закурил и устало сказал:
  - Пошёл вон, урод! И на глаза мне больше не попадайся, а то согрешу. Ей-богу, согрешу!
  Ваня просочился боком к лестнице и быстро, втянув голову в плечи, зашагал в сторону деревни. Серёга Панасюк, ухмыляясь, сказал:
  - Слушай, а насчёт войны и потерь это он мощно задвинул. Это супер!
  - Да пошёл бы он на хер, обезьяна ёбаная, - мрачно прорычал Костя.
  Нового агронома Смирнюк представил Косте ровно через две недели. Был он невысок, коренаст и круглолиц. Звали его Сан Саныч. До прихода в хозяйство трудился он в районном сельхозуправлении, где в его обязанности входили сбор статистической информации о деятельности районных сельхозпроизводителей, отслеживание правильности расхищения всяческих государственных субсидий и дотаций и психотерапевтическое выслушивание рыданий местных фермеров. Зарплата там была нищенская, низкое положение в аппарате много украсть не позволяло, дома рос сын. Как жить дальше, Сан Саныч не понимал, а жить хотелось, и потому должность главного агронома воспринималась им как подарок судьбы.
  Костя максимально подробно объяснил ему цели и задачи, стоящие перед хозяйством, и свою позицию по взаимодействию с немецкими консультантами. Сан Саныч, тараща круглые глаза, поклялся не своевольничать и учиться у немцев правильным агротехнологиям изо всей своей дурацкой мочи.
  Возвращаясь из очередной поездки в хозяйство по дороге в столицу, Костя неожиданно, без предупреждения, заехал в борилковскую церковь. Армяне копошились под куполом, заштукатуривая откосы вокруг новеньких пластиковых окон. Ошалевший батюшка ходил туда-сюда по идеально ровному, ещё сыроватому бетонному полу и, похоже, не верил своему счастью.
  Увидев Костю, отец Рафаил бросился к нему и начал долго, сбивчиво и путано благодарить. Когда поток благодарности иссяк, поп принялся уговаривать гостя поехать с ним в монастырь к старцу:
  - Поедемте, поедемте! Я вам устрою беседу со старцем без всякой очереди.
  - Это, батюшка, значит - по блату, что ль?
  - Что вы, что вы, знаете, как много страждущих мечтают к нему попасть? А это бывает очень непросто. Старец бывает то в затворе, то болеет.
  - Спаси Господи, батюшка. Честно говоря, мы с супругой давно мечтали посетить этот монастырь. Обязательно воспользуемся вашим приглашением, но не сейчас. Сейчас работы очень много. Нет на себя сил и времени.
  Тем временем в храме появился бородатый бригадир православных строителей. Увидел Костю, подошёл и завёл разговор о ремонте потолка в левом приделе. Для полного счастья бородатому не хватало несколько хороших балок и кубометра полтора обычной обрезной доски. О недостающих балках бородатый говорил с некоторой сладострастной мечтательностью, как о сверхвкусном деликатесе или о вожделенной бабе. Костю это так развеселило, что он тут же позвонил Сергияну и попросил обеспечить православных потребными материалами, тем более что в масштабах строительства комплекса это была сущая мелочь.
  Отец Рафаил стоял с выражением изумления и счастья на физиономии, как будто ему неожиданно явили чудо, оживили покойника, сделали слепого зрячим или смастерили из воды вино. Костя представил себе, как батюшка тихонько под рясой щиплет себя за задницу, чтобы убедиться, что это не сон, и развеселился ещё больше. Хорошее настроение не покинуло его до самого утра следующего дня, до планёрки в управляющей компании.
  Сукоеды из Госсельхознадзора и областной ветеринарной службы, убедившись, что на их вопли без официальных бумаг никто не реагирует, неожиданно затихли, даже в хозяйство ездить перестали. Когда подошёл к концу срок карантина, госсельхознадзоровцы вообще пропали, словно вымерли, а областная ветслужба без вопросов подписала хозяйству справку о снятии карантина и разрешение на продажу молока. Коров перевели в основные коровники, на постоянное место жительства. Уборку зерновых закончили более-менее успешно. Погода благоволила. Если бы не последствия бурной деятельности идиота Вани, было бы совсем хорошо.
  Наконец подоспела уборка кукурузного силоса - основного ингредиента необходимой кормосмеси. На этот раз Костя перестраховался и вызвал Рихарда с его переводчиком за неделю до начала битвы. Обстановка в хозяйстве к этому времени была накалена до предела. Каждый божий день приезжал какой-нибудь горластый хам из областного или районного управления сельского хозяйства, верещал, что кукуруза уже перестояла, что косить надо начинать немедленно, лучше ещё вчера, и пугал небесными карами от любимого губернатора.
  Крестьяне от чиновников не отставали. Каждый второй считал своим долгом пошептать Косте на ухо, что немцы ошибаются и что если дальше их слушать, хозяйство останется на зиму без кормов. Последней каплей стало выступление на эту тему начальника охраны мента Славы, который не приходя в сознание заявил, что немцы готовят диверсию, хотят таким образом отомстить нам за Сталинград и Курскую дугу. Этого Костина психика уже не выдержала. Слава был матерно облаян и послан принародно во дворе мехмастерских, после чего крестьяне притихли, затаились.
  Рихард с переводчиком Юрой по приезду первым делом объехали все кукурузные поля. На каждом поле забирались вглубь, очищали несколько початков, выковыривали кукурузные зёрна, давили их пальцами и пробовали на вкус. В конце концов немец принял решение начинать косить через три дня и потребовал, чтобы ему предоставили возможность провести учёбу механизаторов и всего прочего персонала, который будет участвовать в уборке и в закладке силоса в траншеи. Костя немедленно отдал Смирнюку и новому агроному соответствующие распоряжения и без сожалений выделил под учёбу переговорную, которую, приезжая в хозяйство, обычно использовал как свой кабинет.
  Следующие три дня Рихард и переводчик Юра от зари до зари учили крестьян уму-разуму. Сначала, собрав их в переговорной, Рихард нарисовал маркером на пластиковой доске поле и долго вдалбливал им, как должны ходить комбайны. Оказалось, что челноком убирать глупо, лучше идти концентрическими кругами, тогда не будет лишних потерь времени и топлива на ненужные развороты. Самосвалы с прицепами, как оказалось, должны идти только справа от комбайнов. Таким образом между комбайнером и водителем устанавливается визуальный контакт и комбайнер, которому лучше виден процесс загрузки, мог знаками корректировать работу водителя. Комбайны должны были работать вместе, один за другим, а не расползаться по разным концам поля, тогда легче будет организовать бесперебойную подачу машин под загрузку. И так далее, и тому подобное.
  Всё, что говорил Рихард, было очень логично и понятно. Было видно, что это не наукообразные умствования, а просто опыт многих поколений аккуратных немецких фермеров, сконцентрированный в Рихардовой голове до абсолюта. Мелочей не было, каждая деталь, каждая маленькая операция были просчитаны и отшлифованы до блеска, всё было подчинено логике и здравому смыслу, всё делалось так, чтобы добиться максимально возможного качества с минимальными затратами горючего, труда и времени.
  Костя слушал Рихарда и с тоской думал о том, что нам, наверное, их уже никогда не догнать. Тупые сонные лица механизаторов подтверждали грустные размышления. Мужикам явно было неинтересно. Они были уверены, что и сами с усами, что всяко не хуже немца знают, как силос заготавливать. Однако Рихард проявил адское терпение и вдалбливал крестьянам свою немецкую азбуку до тех пор, пока не убедился, что даже самые сонные и самоуверенные его всё-таки услышали и поняли. На это ушло полтора дня.
  Покончив с теоретической частью, немец перебрался на мехдвор, где взялся лично проверять правильность настроек комбайнов, в результате оба клаасовских "ягуара" были перенастроены заново. Последними дрессировке подвергались два тракториста, которые должны были трамбовать и ровнять силосную массу в траншеях. Когда Рихард потребовал от них устранить все течи масла из двигателей и трансмиссии тракторов и мыть колёса перед заездом на траншеи, механизаторы посмотрели на него как на забавного сумасшедшего, переглянулись и захихикали. Костя сразу понял: эти мыть не будут, придётся ставить надсмотрщика.
  Вечером в последний день перед началом уборки все участники процесса собрались в кабинете у Смирнюка и в последний раз проговорили схемы контроля и взаимодействия. В конце разговора опытный немец сказал:
  - Господа, прошу вас, не надейтесь, что всё пойдёт гладко. Это у вас первая такая уборка, а с первого раза гладко не бывает.
  - Мы всё сделаем как надо! - браво заявил Смирнюк.
  - Бросьте! Я уверен, что ваши люди даже на поле вовремя по графику выехать не смогут.
  Из-за стола, сверкая глазёнками, вскочил смирнюковский зам:
  - Спорим? Спорим, что наши все будут на поле ровно в семь утра?! Все с комбайнами и самосвалами. Давайте на бутылку текилы, а то я её никогда не пробовал.
  Рихард устало усмехнулся и согласился.
  Контроль за мытьём тракторных колёс при въезде на силосную траншею Костя повесил на Смирнюка лично, понадеялся на его правильную вертухайскую наследственность и армейский опыт.
  На следующее утро на краю кукурузного поля в семь утра были все, кроме Рихарда. Немец проспал и приехал только к восьми. Зам Смирнюка был абсолютно счастлив и сиял, как новенький самовар, предвкушая удовольствие от проспоренной Рихардом текилы. Немец собрал вокруг себя комбайнеров и водителей и ещё раз коротко объяснил всем, как и что им следует делать. Крестьяне молча курили и согласно кивали головами. Наконец все расселись по кабинам и начали. Первый комбайн вгрызся в зелёную стену кукурузы. Справа к нему приклеился грузовик, в кузов которого посыпался поток измельчённой силосной массы. Второй комбайн со своим самосвалом пошли следом за первой парой, отпустив их вперёд метров на двадцать. Третий грузовик потихоньку ехал за ними, ожидая, когда пора будет сменить одну из загруженных машин.
  Зрелище было захватывающее. Синхронное движение техники ассоциировалось одновременно с танковой атакой и танцем девочек из кордебалета. Костя, Смирнюк и Рихард молча, заворожённо смотрели на происходящее. После того как комбайны закончили первый круг, Рихард очнулся и предложил поехать на силосные траншеи, проверить, всё ли подготовлено к закладке. На поле решили оставить нового главного агронома Сан Саныча, строго-настрого наказав ему следить, чтобы крестьяне выполняли все немецкие инструкции.
  Костя отделился от инспекторской группы и поехал в контору выпить кофейку. По дороге внутренний голос неожиданно завернул его в мехмастерские, где в углу у входа ему на глаза попался ярко-жёлтый моечный аппарат высокого давления, который, по логике вещей, в этот момент должен был находиться на силосных траншеях и вовсю использоваться для мытья тракторных колес.
  "Интересно", - подумал Костя, отбросил мечты о кофе, развернулся и поехал на траншеи.
  Около трактора, предназначенного для трамбовки силосной массы, подпрыгивал красный от злости Рихард, тыкал пальцем в засохшие комья грязи на крыльях и колёсах и что-то возбуждённо стрекотал. Тракторист, благосклонно поглядывая на нервного немчика, старательно делал вид, что не понимает, чего от него хотят. Смирнюк, стоя в сторонке, самодовольно улыбался. Происходящее его явно забавляло.
  "Сейчас я тебя позабавлю, вертухаево семя!" - злобно подумал Костя, вылезая из машины.
  Рафаилыч увидел Костю, сделал серьёзное озабоченное лицо и, пятясь к своему джипу, деловито сказал:
  - Еду за моечной машинкой. Сейчас всё будет. Семь секунд!
  Костя сел обратно в машину, закурил, рассеянно посмотрел вслед смирнюковскому автомобилю и грустно подумал: "Интересно, почему они все так сопротивляются простым, понятным и логичным требованиям? Почему они так упираются? А Смирнюк чего добивается? Хочет показать, что без него тут ничего не получится? Что кроме него с крестьянами никто не справится? Справимся. В цирке вон медведей обучают на велосипеде кататься, а крестьяне вроде как должны быть сообразительнее медведей. Или нет? Ладно, поглядим. Как говорится, вскрытие покажет".
  На краю силосной траншеи первый самосвал вывалил кучу силосной массы. Сначала из кузова, потом из прицепа. Водитель вылез из кабины, обошёл вокруг свой тяжеловоз, удовлетворённо посмотрел на выгруженный силос, радостно крякнул, пнул ногой заднее колесо, залез обратно и поехал назад на поле. В траншею тем временем заехал второй автопоезд.
  "Поеду-ка я тоже на поле. Посмотрим, как там новый агроном справляется", - подумал Костя.
  Нового агронома на месте не оказалось, его машины тоже видно не было. На поле всё происходило совсем не так, как должно было быть, всё делалось ровно наоборот. Комбайны ходили не по кругу, а челноком поперёк поля, самосвалы двигались не справа, как учил Рихард, а слева от комбайнов.
  Костя вылез из машины, дождался, когда ближайший комбайн подойдёт к краю поля, и жестами позвал к себе комбайнера. Когда крестьянин подошёл, велел ему всё остановить и собрать народ. Пока механизаторы и водители собирались, безуспешно пытался подавить вспыхнувшее бешенство. Получалось плохо, не помогала даже привычная сигарета. Наконец крестьяне собрались в кучку. Глядя на их равнодушные лица, Костя спросил:
  - Мужики, почему вы всё делаете наоборот? Вам же Рихард десять раз объяснял, как надо убирать. Вы же вроде всё поняли, а делаете всё наоборот.
  Мужики угрюмо молчали. Костя начал заводиться:
  - Я не слышу! Мужики, я вас спрашиваю! Почему? Отвечайте, я жду!
  Стоявший ближе других механизатор выплюнул окурок, улыбнулся счастливой улыбкой и сказал:
  - А-а, немец-то? Ну да. Прыгал тут утром перед нами, как обезьяна.
  Костя тоскливо вздохнул и подумал: "Немец, оказывается, им ничего не объяснял, а просто прыгал перед ними, как обезьяна. Это гениально, это просто пир духа, прелесть что за люди!"
  До самых сумерек Костя и Рихард со своим переводчиком метались между полями и силосными траншеями. Костя от ругани охрип. Немец трижды лично садился за штурвал комбайна, показывая богоносцам, как надо работать. В результате силоса за день убрали на двести тонн меньше, чем планировали. Кофейку Косте попить так и не удалось. Новый агроном Сан Саныч появился откуда-то только после обеда. Один Смирнюк, похоже, был абсолютно удовлетворён происходящим.
  Уборка кукурузы продолжалась семь долгих дней. Всего на два дня дольше, чем рассчитывал немец. Когда, наконец, всё закончилось, силосные траншеи укрыли плёнкой и придавили её старыми автомобильными покрышками, которые перед этим собирали по всем окрестным шиномонтажкам. Костя хмуро оглядел результаты труда и подумал: "Слава богу! До следующей осени коровам жратвы хватит. А ведь могло быть и хуже".
  Смотрящий Анатолий Александрович Лебедь в хозяйстве постепенно освоился. Перезнакомился с народом, сдружился с офицерами-строителями и директором конезавода Светой Гусевой, которая стала частенько захаживать к нему в гости то чайку попить, то пивка. Поскольку Гусеву почти всегда сопровождал её тихий муж Серёга, Костю эти отношения не напрягали, а скорее радовали.
  Со Смирнюком отношения у Саныча выстраивались гораздо сложнее и кучерявее. Рафаилыч, видя в Лебеде конкурента, сначала попытался его подмять под себя. Саботировал все его нужды и просьбы, добиваясь, чтобы Саныч за ним бегал и упрашивал. То прекращал выдавать охране бензин, то тянул с покупкой запчастей для охранных уазиков, то придумывал ещё какую-нибудь пакость. Лебедь стойко переносил все смирнюковские штучки, но в конце концов устал и красочно изложил всё Косте. Костя озверел, Смирнюк был примерно и принародно облаян, после чего авторитет Лебедя в хозяйстве изрядно вырос.
  Получив под командование службу охраны с ментом Славой во главе, Саныч поначалу взялся проверять посты по два раза за ночь, в результате чего за две недели было уволено около тридцати процентов личного состава, в основном за распитие спиртного на постах во время дежурства. Крестьяне быстро поняли, что Лебедь мужик серьёзный, и соответствующим образом скорректировали своё поведение. Костя, убедившись, что народ Саныча уважает, то есть боится, стал всё сильнее и сильнее загружать его разными контрольными функциями. Работники хозяйства всех уровней, убедившись, что Лебедь работает не на Смирнюка и его приближённых, а на Костю и управляющую компанию, потянулись к Санычу наушничать, тихонько ябедничать и сливать информацию о всяких безобразиях. Саныч, осознав свою миссию и полномочия, почувствовал себя большим и важным человеком.
  Неожиданно для Кости возникла угроза потери собранного урожая уже на этапе хранения. Собственно, ничего специального крестьяне для этого не предпринимали, они просто не делали то, что нужно было для его сохранения. Первой начала бить тревогу Света Гусева: на её конезаводском зернохранилище в овсе обнаружился клещ. Она сообщила об этом Смирнюку раз, потом второй, потом третий. Когда до неё дошло, что с клещом бороться никто не собирается, Света поделилась своими проблемами с Костей.
  Костя велел Санычу проверить порядок на всех зернохранилищах, Саныч взял за жопу главного агронома и проверил с ним всё зерно. На всех зерноскладах проверили влажность, везде отобрали пробы и сделали анализы на паразитов. Результат получился удручающий, нигде порядка не было. Помимо паразитов обнаружилась масса разных технических проблем. Где-то текла крыша, где-то во время дождей вода ручьём затекала под ворота и мочила хранящееся зерно. Но самой большой проблемой было то, что всем было наплевать. Почему-то никто, включая Смирнюка, не хотел подумать, что лучше сейчас распихать в зерно ядовитые таблетки от клещей, починить крыши и ворота и прокопать отводные канавы для воды, чем потом среди зимы, вылупив глаза, клянчить у управляющей компании деньги на незапланированные закупки фуражного зерна для прокормления скотинки, а весной вывозить своё сгнившее и сожранное паразитами в ближайший овраг.
  Хотя, с другой стороны, если кормить коров своим зерном, то пропадёт сладкая возможность украсть на закупках чужого. Если смотреть на проблему с точки зрения обеспечения себе потенциальной возможности обогатиться, позиция Смирнюка выглядела правильной. Однако поскольку в воровстве Рафаилыч пока замечен не был, Костя старался лишний раз о нём плохо не думать, не оскорблять его подозрениями.
  Саныч с агрономом составили подробный список недостатков и проблем на зернохранилищах, и агроном, в зону ответственности которого входило хранение зерна, написав соответствующую официальную служебную записку, торжественно вручил её Смирнюку. Недели через две после этого Костя, в очередной раз приехав в хозяйство и обнаружив в своём ежедневнике соответствующее напоминание, поинтересовался у Лебедя, устранены ли недостатки.
  Саныч побагровел, выпучил глаза и рявкнул:
  - А ни хрена не сделано!
  - Как так? - удивился Костя.
  - А вот так. Сначала Смирнюк сказал, что за пять дней всё устранят. Я подождал. Потом поехал посмотрел. Ничего не сделано.
  - Я к нему: как так?
  Он говорит, что завтра, мол, сделаем. Завтра опять ни хрена. Я опять к нему. Он опять говорит - завтра. И так каждый день. Потом, дней через пять, вообще меня обманул. Всё, говорит, всё сделали. Я поехал проверил. Там вообще никто не появлялся. Наврал, сволочь.
  - А агроном при этом как себя ведёт?
  - Да не пойму я его. Молчит и улыбается, а только от него отвернёшься, так он уже к себе домой обедать уехал.
  - Ладно, Саныч, успокаивайся давай, садись и пиши мне по этому поводу служебку на Смирнюка и агронома. Будем их ебать не просто на горло, а официально. Будем их денег лишать. Не расстраивайся, Саныч! Если у них совести нет, мы им на жадность надавим.
  Саныч напустил на себя суровый и мудрый вид, пропыхтел за столом минут сорок и, наконец, выродил довольно внятную бумагу о злостном саботаже обеспечения сохранности ценного фуража. Костя внимательно прочитал документ, удовлетворённо хмыкнул и попросил секретаршу разыскать и пригласить к себе в переговорную Смирнюка и главного агронома. Саботажники явились минут через десять, расселись и уставились на Костю, всем своим видом изображая рвение и преданность делу.
  "Вот, блядь, клоуны хитрожопые! - устало подумал Костя. - Сейчас опять что-нибудь врать станут. Рафаилыч, сука, хоть бы разок для разнообразия сразу правду сказал".
  Саныч молчал. Уткнулся носом в какую-то бумажку на своём столе и старательно делал вид, что его здесь нет. Костя вмял окурок в пепельницу, откинулся на спинку кресла и вслух, громко и чётко зачитал саботажникам служебную записку. Закончив читать, поднял глаза и с угрозой в голосе спросил:
  - Ну и что мне с вами делать?
  Повисла тягостная пауза. Костя взял ручку и в левом верхнем углу записки написал резолюцию о лишении Смирнюка и главного агронома переменной части зарплаты за текущий месяц. Поставив число и подпись, передал бумагу Смирнюку и спросил:
  - Что ты, Рафаилыч, мне по этому поводу скажешь?
  - Скажу, что это правильно, - серьёзно ответил Смирнюк.
  - Тогда ступайте. Подготовьте соответствующий приказ для бухгалтерии и имейте в виду: срок вам неделя. Если за неделю не наведёте порядок с хранением зерна, продолжу карательные меры. Я вам точно говорю: я не забуду и не отстану. Лучше сделайте всё как положено и не испытывайте мое терпение. Всё, теперь ступайте.
  Смирнюк и агроном удалились. Костя с облегчением подумал, что в этот раз, слава богу, обошлось без лишнего вранья и орать не пришлось. Из глубины памяти неожиданно всплыла дурацкая фраза из чьего-то школьного сочинения. Костя сделал оловянные глаза и громко продекламировал:
  - "Беда, барин, буран!" - сказала лошадь и бодрой охлюпкой умчалась прочь.
  По дороге из хозяйства в столицу, глядя на проплывающие за окном тоскливые картины разрухи, Костя грустно размышлял о перспективах. Ситуация в экономике осенью резко изменилась, грянул мировой экономический кризис. Первым лопнул перегретый пузырь кредитования американской недвижимости, следом посыпались фондовые рынки, вся экономика и финансовая система в целом. Во всём мире начал обвально падать спрос на все виды сырья и продукции, в том числе и на сельскохозяйственную, особенно на зерно. Вслед за американской экономикой посыпались все остальные. Углеводороды, составлявшие основу благополучия Родины, подешевели в разы, спрос на товары, услуги и рабочую силу резко сократился, безработица стремительно росла. Крупные предприятия сокращались, мелкие - закрывались совсем. Банки окончательно прекратили кредитовать что бы то ни было, сидели на деньгах и судорожно пытались выцарапать из клиентов ранее выданные кредиты. Народ впал в депрессивно-летаргическое состояние.
  Было понятно, что всё плохо, и при этом непонятно, что делать. Во всех направлениях возможного движения просматривались тупики. Родное правительство с лидером нации во главе несло по телевидению успокаивающую ахинею о том, какие они молодцы, как благодаря их неустанной и мудрой заботе страна наша останется единственной тихой гаванью в бушующем океане мировой экономики, как кризис пройдёт мимо и нас не тронет.
  Больше всего пугали их громкие заявления, что законы мировой экономики - это всё чушь и нам они не подходят. У нас дважды два - шесть. Ну иногда пять, и мы нашу экономику из кризиса будем выводить в ручном режиме, как осла на верёвке. И вообще, чужой опыт нам не указ, экономические законы нам не указ, у нас свой особенный путь и в гробу мы всех видали! А кто не верит - сам дурак! А кто не любит лидера нации, тому дубинкой по башке и ментовским ботинком по почкам. А кто и после этого не полюбит, тот псих ненормальный и надо изолировать его от общества. Что, у нас следственных изоляторов, что ли, мало? Что, тюремных больниц мало? Да мы любого умника до смерти вылечим! Нечего нас демократии учить! Нас усатый людоед научил, до сих пор жопа помнит.
  Изумлённый народ, теряя работу и зарплату, искренне недоумевал. Самые удивлённые кое-где стали устраивать митинги и перекрывать дороги. Лидер нации съездил в один такой посёлок и в ручном режиме снял там напряжение, заставив владельца единственного в тех местах крупного предприятия что-то там народу заплатить. Этот балаган показали по всем телеканалам. Прочие удивлённые, вдохновившись увиденным, стали тоже выходить на улицы, перекрывать разные трассы и просить, чтобы лидер нации и их облагодетельствовал. Однако поскольку продолжать показательные выступления лидеру нации было скучно и некогда, менты начали людей просто бить, задерживать и загонять обратно в дома. По телевизору этого, конечно, не показывали.
  Костя отчётливо понимал, что у инвестора Папарота тоже дела не сахар. Ранее украденные деньги, размещённые в различных финансовых инструментах, сжимались под общим прессом кризиса, приток новых денег сокращался, потому что Андрюшу начали оттирать от кормушки после его громких заявлений о намерении покинуть великую Государственную сетевую компанию, а никаких бизнесов, реально генерирующих прибыль, Андрюша себе так и не создал.
  "Если в создавшейся ситуации Папарот прекратит инвестировать в наше долгосрочное сельскохозяйственное безобразие, его, пожалуй, можно будет понять, - подумал Костя. - Кредитов теперь точно никто не даст, а до выхода хозяйства на самофинансирование ещё минимум год и несколько миллионов долларов инвестиций. Жалко, конечно, будет и обидно до соплей, уж больно хочется довести дело до логического завершения".
  Встреча с Папаротом состоялась на следующий день после возвращения из хозяйства. Андрей пребывал в наихудшем из возможных своих состояний. Бледный, отрешённый, с безумным огнём в глазах. На внешние раздражители реагировал слабо и довольно неадекватно. Володя Овечкин выглядел совершенно измотанным. Судя по его состоянию, периоды отрешённости у Андрея чередовались с периодами буйной агрессии, львиная доля которой обрушивалась на бедного Вову, который всегда был под рукой.
  Во время ожидания приёма Костя спросил Овечкина в лоб:
  - Что, Володя, у Андрюши истерика, а у тебя от его нервов попка болит?
  - Да заебало! - злобно ответил Овечкин. - Ушёл бы от него с радостью, если б не кризис.
  - А что тебе кризис?
  - Да денег маловато. А так ушёл бы не задумываясь. Костя сочувственно покивал головой, про себя подумал:
  "Ну раз тебе денег мало, тогда терпи. Жопу вазелином мажь, глазки закрывай и думай о чём-нибудь приятном. Деньги - это важно. А попка, бог даст, заживёт когда-нибудь".
  Костин доклад о положении дел Андрей слушал невнимательно. Явно думал о чём-то своём, о великом, о миллиардерском. Когда речь зашла о строительстве его усадьбы и дороги к ней, Папарот очнулся, встрепенулся и устроил короткую, но яркую истерику, секунд на сорок. Вытаращил глаза и, брызгая слюной, проорал уже привычный текст о сроках строительства отеля в Турции, тысяче таджиков и о том, что дорога ему не нужна.
  Костя, пережидая Андрюшин визг, развлекал себя психологическими наблюдениями: "Значит, так: слова "дорога" и "сроки строительства усадьбы" - это у нас триггеры. Говоришь слово "дорога" - Андрюша визжит десять - пятнадцать секунд. Говоришь слово "сроки" - визжит секунд тридцать. Теперь бы ещё вычислить слова, от которых он расслабляется и засыпает. Хотя ну его! Пусть об этом Овечкин с Шеиной думают. Им нужнее, они каждый день его терпят".
  Андрюша проорался и затих. Сидел, сверкал глазами из-под бровей. Костя шкурой почувствовал, что Папарот пытается понять, удалось ему произвести впечатление или нет, испугался Костя или не очень. Овечкин, как обычно, молча разглядывал столешницу. Костя скроил постную физиономию, достал из папочки справку о количестве денег, сэкономленных Сергияном и его офицерами на строительстве, и начал подробно разъяснять её содержание присутствующим. Из документа ясно следовало, что строители за последний год только на строительстве животноводческого комплекса сэкономили Папароту порядка двух миллионов долларов. Остальные объекты Костя принципиально в расчёт не брал, считал, что усадьба и конезавод - это не бизнес и говорить там не о чем. Тем более что и затраты там по сравнению с комплексом были копеечные.
  Андрюша внимательно выслушал Костину речь, потом злобно спросил:
  - Ну и что?
  - Андрей, я считаю, что нужно наших строителей обязательно премировать. Нам ещё много нужно построить, а материальное стимулирование никто не отменял. Мужики очень старались. Предлагаю выделить на их премирование процента три от сэкономленной суммы. Они тебе в дальнейшем больше денег сберегут.
  В ответ из Андрюши полетела слюна вперемешку с матом:
  - Что?! Премировать?! Блядь! Кризис! Все вообще должны радоваться, что у них работа есть! На хуй, блядь! Всем сосать за одну зарплату!!! Всё! Свободны!
  Папарот вскочил и, не прощаясь, быстро убежал в свою комнату отдыха.
  Костя с Володей вышли через приёмную в холл. Овечкин грустно вздохнул и спросил:
  - Кость, ну зачем ты вообще полез с этими премиями?
  - Дык люди же работали, - тупо ответил Костя.
  В машине по дороге в свой офис тоскливо размышлял о том, как грамотно донести позицию Папарота до офицеров-строителей. Мужики отлично делали свою работу и определённо заслуживали благодарности и поощрения. Главное, чего Костя никак не мог придумать, - это как объяснить, что на строительство бессмысленной усадьбы у Андрюши десять миллионов долларов есть и кризис ему не мешает, а на премию мужикам шестидесяти тысяч нет - кризис скушал!
  А может, и не надо им ничего объяснять? Зачем выгораживать этого утратившего чувство реальности нувориша? Может, процитировать им Андрюшу дословно? Но тогда велик риск, что мужики озвереют, обидятся и попытаются компенсировать себе моральный ущерб самым простым и доступным способом - начнут у Андрюши воровать. Учитывая их профессионализм, если они зарываться не станут и будут красть процентов десять от общего объёма строительных затрат, никто их поймает.
  Но этот путь был очень опасен. Практика показывала, что если люди начинали воровать, остановиться в пределах разумного им, как правило, не удавалось, стяжательство всегда оказывалось сильнее разума. Сначала десять процентов, потом двадцать, потом тридцать. Потом воровство становилось очевидным для всех окружающих и для тех, у кого воровали, в том числе; тогда начинался скандал и летели головы. Допускать такое развитие событий не хотелось категорически. Будучи руководителем проекта в целом, Костя отчётливо понимал, что в конечном итоге перед Папаротом за всё отвечает именно он. Подставляться за чужие подвиги было глупо, а соучаствовать в воровстве не хотелось. Паркуясь около дверей своего офиса, вслух закончил свои размышления:
  - Он же опытный управленец. Неужели он не понимает, что рискует тем, что у него в итоге украдут в десятки раз больше, чем он сейчас зажал?
  Наконец пришли холода, снега ещё почти не было, а мороз уже ударил, замёрзшая грязь звенела под ногами. В хозяйстве центр активности окончательно переместился на животноводческий комплекс, начался массовый растёл привезённого ирландского скота. Под родилку переоборудовали единственный оказавшийся на территории комплекса старый коровник. Соорудили вентиляционный продых вдоль всего конька крыши, в середине боковой стены прорубили проход и пристроили помещение под ветеринарную аптеку, ветеринарный кабинет, раздевалки, душевые и сортир.
  Массовый растёл, как, собственно, любое новое дело, традиционно начался с массового обсёра: из первых появившихся на свет десяти телят сразу сдохли шесть. Североморский мужик со своими ветеринарами и зоотехником ходили с кирпичными мордами и старательно делали вид, что всё так и должно быть. Смирнюк всячески изображал обеспокоенность, но ничего при этом не предпринимал. Костя срочно вызвал немецкого консультанта по животноводству. Приехала пухлая очкастая тётка средних лет, улыбчивая и пугливая. У неё, как выяснилось, была своя средних размеров молочная ферма в Германии, но поскольку там все процессы были отлажены, она могла себе позволить дополнительный заработок на консультациях для слаборазвитых коллег. Костя про себя окрестил тетку - Фрау и озадачил Панасюка с Лебедем организацией взаимодействия Фрау с местными специалистами.
  Через сутки выяснилось, что конструктивно и технологически в родилке всё построено и обставлено правильно. Проблема оказалась в тупости, разгильдяйстве и своеволии персонала. Ветеринары и скотники с телятниками просто не желали нормально выполнять свои прямые обязанности, предпочитали сидеть в комнате отдыха, пить чай и развлекать себя пустой болтовнёй. Североморский мужик с персоналом практически не работал. Наверное, специалистом он был неплохим, а вот организатором оказался паршивым, бродил по комплексу, как тень отца Гамлета, с отсутствующим выражением на лице, на вопросы отвечал невнятно, обещал, что всё наладит и организует, но при этом на деле ровным счётом ничего не происходило.
  Телята дохли в основном от того, что персонал родилки упорно и категорически не желал соблюдать правила новой технологии содержания. Камнем преткновения оказался холод. Животноводы всего мира давно поняли, что низкие температуры коровам не страшны, новорождённого телёнка через два часа после растёла надо было переводить на мороз, на улицу, в отдельный маленький пластиковый домик на площадке молодняка. Тогда у него включалась иммунная система и телёнок рос удивительно крепким и здоровым. Наши консерваторы, наоборот, считали, что телёнка надо держать в тепле, поэтому старательно закрыли и законопатили всю вентиляционную систему, в результате в родилке стоял отвратительный вонючий туман с недопустимым содержанием азотных испарений от продуктов коровьей жизнедеятельности. Находясь в этой газовой камере, телята заболевали лёгочными заболеваниями, что в сочетании с отсутствием должного ухода со стороны ленивых скотников вело к их гибели.
  Лебедь с Панасюком начали войну с персоналом. Сначала долго и упорно разъясняли народу смысл и суть новой технологии. Народ кивал головой и делал вид, что слушает. Потом уговорами и угрозами начали заставлять их делать всё, что положено. В родилке на всех столбах и углах развесили бумажки с перечнями необходимых действий. Вентиляцию откупорили, падёж телят сразу прекратился.
  Фрау написала четыре страницы рекомендаций по содержанию и две страницы по рационам кормления, после чего, лучезарно улыбаясь, отбыла в свой фатерланд. Североморский мужик продолжил своё бесцельное брожение по комплексу, ничего не решая и ни на что не влияя. Серёга Панасюк вручил Косте копии немкиных рекомендаций и с чувством выполненного долга заявил:
  - Ну, всё. Дело сделано. Порядок навели, технологию народу разъяснили. Можно ехать домой в столицу.
  - Рано радуешься, дружище, - хмуро ответил Костя. - Могу поспорить: как только мы уедем, эти уроды опять перекроют вентиляцию и перестанут ухаживать за телятами.
  - Да нет, не может быть. Вроде все всё поняли.
  - Наивный ты. До седых мудей дожил, а психологию собственного народа так и не понял. Это они только вид сделали, а на самом деле срать они хотели и на тебя, и на Лебедя, и на Фрау с её технологиями.
  - Брось! В конце концов, не можем же мы тут торчать постоянно. Мы им всё объяснили, дальше пусть сами.
  - Да не могут они сами! Сами они могут только примитивные витальные потребности справлять. Жрать, срать и трахаться. А для всего остального им надсмотрщик с дубиной нужен. Североморский мужик на погонщика не тянет, затиношный какой-то. Лебедя они разведут. Это тебе не служба охраны, на этой поляне Саныч себя чувствует неуверенно, а у Смирнюка своих забот хватает. Так что не надейся, быстро это не кончится.
  - И что делать будем?
  - А ничего. Ебать их будем. Работа у нас такая. А ты давай потихоньку ищи человека на должность начальника комплекса.
  - А североморский?
  - Менять его надо. Не тянет он, вялый больно. Тут активный нужен, бодрый такой, ебливый, злой на работу.
  - Знаешь, мне тоже его поведение кажется странным.
  Похоже, не доверяет он новой технологии.
  - Серёнь, ну это же естественно. Всю его заскорузлую жизнь ему вдалбливали, что телята должны находиться в тепле, а теперь приходит Фрау и заставляет вышвыривать их на мороз. В его башку это не укладывается. Ему кажется, что это садизм. Коровы у него всегда стояли в тёплых непроветриваемых коровниках, азотом дышали и телились сезонно раз в год в апреле, когда уже тепло. А немцы, да и голландцы с американцами, утверждают, что для коров свежий воздух важнее, чем тепло. Беда, Серёга: наше мудачьё, находясь в плену своих старых стереотипов, будет упираться до последнего. Ты сам вспомни: каждый отечественный мудозвон-специалист, приехав посмотреть наш комплекс, первым делом заявлял, что коровники надо утеплять и отапливать.
  - Это точно. Хотя в Детройте мы с тобой своими глазами видели: коровы на морозе отлично себя чувствуют. Отапливается только доильный зал, куда они два раза в сутки доиться ходят.
  - Мы с Бузиным когда только начали в эту тему вникать, нам все умные люди говорили, что проще взять толкового человека и научить его этой технологии с нуля, чем переламывать старые стереотипы наших специалистов. Ты посмотри, они же все как один внимательно читают описание технологии, в названии которой уже содержится вся суть и смысл "холодного беспривязного содержания", а потом таращат глаза и талдычат: утеплять и отапливать.
  - Тогда получается, что для нас было бы идеальным вариантом в качестве специалиста взять иностранца, ну, например, кого-нибудь вроде этой Фрау, а в качестве начальника - просто злоебучего мужика с психологией прапорщика. Фрау будет говорить, что и как надо делать, а начальник будет заставлять обезьян чётко выполнять её указания, с дубиной в одной руке и секундомером в другой.
  - Да, это было бы правильно. Только тут надо будет продумать финансовую составляющую. Иностранцу ведь условия нужны. Коттедж, машина, зарплата раз в пять больше, чем нашему. Бюджет-то у нас не резиновый.
  - Оно конечно. Но кажется мне, что если мы этого не сделаем, наши обезьяны ущерба нанесут гораздо больше, чем расходы на содержание иностранного специалиста.
  - Хорошо, вернёмся в столицу - изучи вопрос. Выясни, во что нам обойдётся содержание иностранца, тогда и будем думать. Ты же меня не первый год знаешь. Я без конкретных цифр думать и принимать решения не умею.
  - А североморского всё равно менять будем?
  - Без базара! По-любому менять. Засунь ты себе свою жалость сам знаешь куда. Не тянет он. Так он парень неплохой, но мы же здесь не семьями дружить собрались. Это бизнес, ничего личного. Нам с тобой тут не соплежуй нужен, а жёсткий, требовательный, сильно организованный мужик. Чтобы наших придурков работать заставить, надо внутри железный стержень иметь. Или давай переведём его в зоотехники. Обидится - сам уйдёт.
  Панасюк снял с переносицы очки, достал чистую тряпочку и начал старательно протирать стёкла. Было видно, что увольнять с трудом найденного североморского мужика ему было чертовски жалко, но и возразить Косте было нечего.
  Как аккуратно объяснить строителям отказ Папарота платить премии, Костя придумать так и не смог, промучился неделю, но ничего умного в голову не пришло. Сергиян, который отлично знал, что Костя с этой темой к Андрюше ходил, терпеливо ждал, сам с расспросами не лез. Пауза начала затягиваться. Костя злился на себя и дурацкую ситуацию, в конце концов озверел окончательно и про себя решил: "Надо говорить всё как есть. Нет, дословно цитировать Андрюшино указание насчет сосать за зарплату, конечно, не надо. Незачем хороших людей зазря оскорблять. Надо наплести про кризис. Сказать, что у Андрюши истерика. А дальше видно будет".
  "В конце концов, чем это грозит? - рассуждал сам с собой Костя. - Ну начнут офицеры приворовывать. Придётся больше сил и времени тратить на контролирование их бурной деятельности. Много украсть я им по-любому не дам. А если смогут что-то стянуть так, что я не замечу, так тогда никто не заметит. А раз никто не заметит, то и бог с ними. В конце концов, Андрюша сам мудак. Что я могу в этой ситуации? Конечно, если разум потеряют и начнут красть так, что это будет заметно, придётся докладывать Папароту и разгонять их к чёртовой матери. А не хотелось бы. Ребята профессиональные, да и строить ещё много. Впереди вторая очередь молочного комплекса, и на Андрюшиной усадьбе всё только начинается. Ещё пахать и пахать. Этих разгонишь - где новых брать? Нормальных людей в этой несчастной стране не найдёшь. Кругом жульё и придурки. Всё-таки сука Папарот, устроил геморрой. Тоже мне, управленец великий - истеричка злобная".
  В ближайший свой приезд в хозяйство, объезжая с Сергияном строительные объекты, Костя набрал полную грудь воздуха и выложил Владимиру Васильевичу всё как есть, только, разумеется, без папаротовских предложений о минете за зарплату. Сергиян некоторое время молчал, потом пожал плечами, грустно улыбнулся и сказал:
  - Ну ладно.
  "Да, - подумал Костя, - понимай как хочешь. Хотя не верится, что Сергиян это так проглотит. Не похож он на толстовца, вторую щёку подставлять не будет. Надо держать ухо востро. Особенно внимательно теперь придётся следить за расходованием денег на усадьбу. Усадьба - это не бизнес, там Сергияну украсть морально легче будет. Ориентировочный бюджет там больше десяти миллионов долларов, при желании есть чем поживиться".
  В отношении модели поведения ветеринаров, зоотехников и прочих скотников-телятников, к большому Костиному сожалению, подтвердились все его наихудшие предположения. Богоносцы усердно саботировали соблюдение правил новой технологии содержания. Как только Панасюк или Костя покидали территорию комплекса, сразу задраивали все окна и вентиляционные отверстия в коньке крыши и шли пить чай в ветеринарскую. Падёж телят сократился, но исключительно за счёт того, что Костя, Панасюк или Саныч заставляли сразу переселять новорождённых в индивидуальные домики на площадку молодняка. Это получалось только с телятами, рождающимися во время Костиного присутствия в хозяйстве. Когда Костя уезжал в столицу, новорождённых держали в азотном тумане родилки, пока они не начинали кашлять и не дохли.
  Североморский мужик продолжал бродить по комплексу с задумчивым выражением лица и на поведение трудового коллектива не влиял никак. Костя орал, хрипел, сипел, но ситуацию переломить пока не получалось. Смотрящий Саныч вдруг занял неопределённую промежуточную позицию. Вроде как и нашим, и вашим. В Костином присутствии был строг и принципиален, а оставаясь с крестьянами один, становился вдруг доброжелателен и шутлив. Скотники-телятники радостно гоготали над его шуточками и распоряжения его обязательными для исполнения не считали. Саныч был весёлым и брутальным, крестьянам это нравилось. Правда, пользы для дела от его весёлости не было никакой, и это сильно не нравилось Косте.
  Панасюк со Светкой увязли в поисках кандидатур на должность начальника комплекса. Пока попадались одни придурки, разговаривать было не с кем. Костя ходил вымотанный, раздражённый. Сломать хребет тупому консерватизму персонала в одиночку не получалось, сил и времени не хватало, а опереться было не на кого. Как-то раз, неожиданно заглянув в родилку, Костя с изумлением обнаружил там двоих скотников в состоянии довольно сильного алкогольного опьянения. Понимая, что с пьяными разговаривать бессмысленно, потребовал позвать бригадира. Через три минуты явилась толстая тётка и с полной ответственностью объяснила, что мужики в абсолютно нормальном состоянии. По её убеждению, пьяные - это когда ходить не могут, а эти ходят, значит нормальные.
  Костя орал, тётка равнодушно слушала, пьяные скотники молчали и идиотически улыбались, подполковник Лебедь сопел и таращил глаза. Приехавший на комплекс Смирнюк сообщил, что увольнять этих уродов нельзя, работать и так некому. Местные люди на комплексе работать не хотят, им и без работы хорошо. Прооравшись и смачно плюнув себе под ноги, Костя вышел из родилки на свежий воздух, закурил и подумал: "Господи! Тоска-то какая! Не победить мне их, жизни не хватит".
  Вторым узким местом в функционировании комплекса оказалось доильное отделение. Сама доильная установка была карусельного типа. Коровы, пришедшие на дойку, заходили на медленно движущуюся карусель и ехали по кругу до точки выхода, стоя жопами к центру круга. Прочные металлические ограждения не давали коровам двигаться и поворачиваться до самого момента схода с карусели. Бригада дояров, находящаяся внутри карусели, за это время должна была успеть сделать все необходимые манипуляции и гигиенические процедуры. Работа была конвейерного типа. Первый дояр мыл коровам вымя специальным пистолетом и протирал соски тряпочкой. Второй надевал присоски установки машинного доения и следил, чтобы они не отваливались раньше времени. После того как корова выдаивалась, присоски отскакивали автоматически. Если они отваливались раньше времени, компьютерная система управления подавала сигнал тревоги и их надо было быстренько опять надеть на соски. Третий дояр протирал соски после дойки и обрабатывал их специальным дезинфицирующим составом. Четвёртый дояр был на подхвате, помогал остальным, если они чего-нибудь не успевали.
  Карусель двигалась равномерно и безостановочно и, как всякий конвейер, никаких ошибок и задержек не допускала. Костя с Панасюком, во время той памятной командировки с соколовскими аграриями, на одной заокеанской мегаферме наблюдали работу аналогичной доильной установки, правда, та была почти вдвое больше, чем установленная на их комплексе. Тогда Костю поразили скорость и автоматизм четырёх дояров-мексиканцев, мечущихся внутри карусели, и тогда же возникли первые сомнения в том, что наши развращённые богоносцы смогут работать так же быстро и слаженно.
  К сожалению, теперь опасения полностью подтверждались. Несмотря на то, что фирма - поставщик карусели специально присылала своих инструкторов и они две недели обучали наших дояров азам работы, богоносцы не справлялись. Карусель приходилось крутить в разы медленнее, чем было необходимо, и останавливать каждые пять минут для устранения всяких оплошностей и неуспеваний. Самой главной бедой были так называемые недодои. Несмотря на низкую скорость движения и постоянные остановки, значительная часть коров уходила с карусели недодоенной, и от этого у них начинались маститы. Маститы приходилось лечить антибиотиками, следы которых потом оказывались в молоке. Молоко с антибиотиками молокозаводы не принимали, приходилось сливать его в канализацию, а это было равносильно сливанию туда живых денег.
  Поскольку признаться в собственной несостоятельности и неумении работать крестьянам было не под силу, они придумали оправдательную легенду о том, что маститы - это не от недодаивания, а оттого, что коровники холодные. Началась старая хоровая песня на новый лад:
  "Коровники надо утеплять и отапливать!" Ветеринары и зоотехники поддержали классово близких крестьян и, надеясь улучшить себе любимым условия труда, полностью встали на их сторону. Таким образом, на комплексе образовалось два противоборствующих лагеря. С одной стороны - Костя и Панасюк, с другой - все сотрудники комплекса от скотников до специалистов и начальника. Между ними, как цветок в проруби, болтался так и не сформировавший своего мнения смотрящий Саныч. Достойной кандидатуры на место начальника комплекса найти никак не удавалось. Телята кашляли и дохли, значительная часть произведённого молока из-за содержания в нём антибиотиков сливалась в канализацию.
  Проведя на комплексе очередной бессмысленно тяжёлый день, Костя расслабленно сидел на диване в гостиной дома управляющей компании. В желудке блаженно переваривался приготовленный женой ужин, по телу разливалось приятное тепло. На журнальном столике рядом с пепельницей дымилась большая кружка отличного чая. По телевизору шла какая-то новостная передача. Среди сладковато-глупеньких репортажей о том, как чертовски хорош наш лидер нации и какие орлы его высшие чиновники, промелькнул довольно большой репортаж об искусственно созданном несколько лет назад проправительственном молодёжном движении, главной задачей которого была демонстрация народной любви к главе государства и правящей партии. Поскольку Костя чувство любви испытывал только к жене и детям, повинуясь старой привычке давать всему происходящему вокруг свои собственные определения, он окрестил эту молодую стаю названием "Ихние".
  Во времена Костиной молодости коммунисты содержали аналогичный молодёжный союз, членство в котором было обязательно для всех юношей и девушек от четырнадцати до двадцати семи лет. Молодые люди, не являвшиеся членами этого союза, считались асоциальными типами и не могли сделать никакой карьеры, их не принимали в высшие учебные заведения, не брали на работу в приличные по тем временам места. Их уделом были места дворников, грузчиков, сторожей и кочегаров. Нынешние власти такой мощи, как прежние, не имели, поэтому загнать в "Ихних" всю отечественную молодёжь не могли, да и задачи такой, похоже, перед собой не ставили. Им было достаточно иметь под рукой небольшую управляемую свору шакалят, готовых в любую секунду выступить за что угодно или против чего угодно. Костяк этой сопливой банды составляли корыстные и беспринципные молодые карьеристы, рассчитывавшие в процессе взросления выпрыгнуть из этого говна во власть, чтобы воровать, жировать и благоденствовать.
  Каждое лето власть на бюджетные народные деньги вывозила эту молодую поросль в палаточный лагерь на берег красивейшего озера в самом центре страны, где будущая властная элита пьянствовала, трахалась, яростно лизала жопы руководителям и гнуснейшим образом обсирала всех, кого эти самые руководители изволили назначить врагами. К большому сожалению, среди назначенных врагов всё чаще и чаще оказывались весьма достойные люди - журналисты, политики, писатели, юристы и правозащитники. Всех их объединяло вредное, по мнению власти, стремление к свободе и демократии и неправильная тяга к защите законности и прав человека.
  В телерепортаже, привлёкшем Костино внимание, как раз рассказывалось о том, как группа "Ихних" пикетировала подъезд жилого дома, в котором жила семья журналиста, позволившего себе опубликовать статью, содержащую критику лидера нации и общего безобразия, творящегося в стране. Сопливые ублюдки с глупыми, хамскими плакатиками орали непристойности и упивались собственной безнаказанностью. Органы охраны правопорядка старательно делали вид, что никакого нарушения этого самого правопорядка не происходит. Когда мимо "Ихних" вынуждены были проходить члены семьи опального журналиста или он сам, активисты переходили на визг и выдавали в их адрес все свои похабные фантазии. Одна особенно влюблённая в лидера нации малолетняя сучка даже ударила журналиста своим плакатиком по голове.
  Смотреть на всё это безобразие Косте было как-то стыдно и мерзко. Представилась толпа, орущая на центральной площади Иершалаима: "Распни его! Распни!" Отхлебнув чайку и прикурив новую сигарету, Костя с грустной усмешкой сказал:
  - Свет, а я их больше "Ихними" называть не буду. Теперь они у меня будут называться Гитлерюгендом, а их кураторы - офицерами по национал-социалистическому воспитанию.
  Жена улыбнулась, проходя мимо дивана, сочувственно погладила Костю по плечу и ушла в спальню почитать книжечку на сон грядущий. Костины мысли потекли от частного к общему: "Интересно, почему слабые духом, трусливые и злобные имеют такую ярко выраженную тягу сбиваться в стаи? Наверно, именно потому, что трусливые. Видимо, когда трус ощущает себя частичкой чего-то большого, ему не так страшно жить. Наверно, ему жизненно необходимо чувствовать одобрение и поддержку окружающих и делить с ними ответственность за совершаемые мерзости. В старые времена по этому поводу была хорошая поговорка: гуртом и батьку бить хорошо!"
  Сам Костя борцом за правду и справедливость себя не считал, скорее ощущал себя рядовым приспособленцем, однако хотя бы пытался придерживаться принципа отстранённого невмешательства и неучастия в подлости. Если жизнь предлагала ситуацию, противоречащую его представлениям о порядочности, просто старался увильнуть, отстраниться и в этом не участвовать. Получалось, к сожалению, далеко не всегда. Иногда мешал страх, иногда - алчность. На разных полочках памяти хранилось довольно много засохших уже кусков говна, за которые было стыдно. Однако по собственной инициативе ни к каким стаям никогда не примыкал, гулял сам по себе. Задумчиво глядя в экран что-то бубнящего телевизора, грустно и зло подумал: "По большому счёту, я ведь такая же дрянь, как они. Господь просто дал мне силы, разум и возможность зарабатывать себе и семье на безбедную жизнь, не особо торгуя при этом своей жопой и совестью. А если бы не дал? Вот не пришлось мне, к примеру, никого убить. Моя заслуга? Нет! Просто Бог ни разу не привёл меня в такую ситуацию. Или вот горжусь я тем, что никогда не делал выборов коммунистам, националистам и прочим откровенным ублюдкам. А чем гордиться-то? На самом деле они просто ни разу не пытались меня нанять. А если бы попытались и цену хорошую предложили, я бы смог отказаться или жадность победила бы? Скорее всего, уговорил бы сам себя, что профессионализм аполитичен, и срубил бы денег. Опять Господь отвёл, не попустил мне такого испытания, не пришлось со своей совестью договариваться. Совесть, как сказал кто-то из православных, - это же голос Бога внутри каждого из нас. Но со мной же Господь далеко не каждый день разговаривает. Вот был бы я голодным, я бы его услышал или попытался бы между ёбаных проскочить? Наверняка попытался бы. Я же и будучи сытым проскакивал много раз. Вон сколько мерзавцев разных через выборы во власть пропихнул. Если честно, из всех кандидатов только одного можно более-менее приличным человеком считать, а остальных и вспоминать-то противно. Так что всё благодаря Господу, а самому-то, выходит, годиться и нечем".
  Вдруг вспомнился покойный отец. Костя тогда вернулся со срочной службы в армии, дома собрались друзья, сели пить водку, говорили разные тосты. Отец весь вечер молчал и в самом конце застолья, когда народ уже собирался расходиться, налил всем рюмки, поднял свою и обратился к молодёжи:
  - Давайте выпьем за то, чтобы вам удалось сохранить элементарную порядочность.
  "Странно: почему чем больше времени проходит с его смерти, тем чаще я его вспоминаю? И можно ли считать, что я исполнил то его пожелание?" - подумал Костя.
  Чай допит. Сигарета докурена. Пора выключать бубнящий телевизор, чистить зубы и спать. Завтра снова битва с дураками.
  К огромному Костиному сожалению, его худшие ожидания по поводу реакции Сергияна на отказ Папарота премировать строителей за экономию и качество полностью подтвердились. Владимир Васильевич всё-таки решился украсть то, что Андрей не выплатил его команде по доброй воле. И в том, что воровать он начнёт не на строительстве комплекса, где управляющая компания тряслась над каждой инвестируемой копейкой, а на папаротовской усадьбе и её инфраструктуре, Костя тоже не ошибся.
  Первый звонок прозвенел на очередной планёрке со строителями недели через две после того, как Костя сообщил Сергияну, что премий не будет. Неожиданно выяснилось, что прокладка под дорогой нескольких дренажных труб и отсыпка обочины в сметах учтены не были и теперь надо доплатить за это Соколовскдорстрою ещё какие-то деньги. Дождавшись окончания совещания и оставшись с Сергияном один на один, Костя без всяких сложных заходов в лоб спросил:
  - Скажи, пожалуйста, Василич, а у тебя после отказа Папарота идеи украсть не возникало?
  Сергиян несколько секунд молчал. Потом прямо и твёрдо посмотрел Косте в глаза и грустно, улыбаясь в свои седые усы, сказал:
  - Нет. Не возникало. Ребята мои после того, как я им озвучил позицию инвестора, предложили мне это дело. Даже какие-то конкретные варианты придумали.
  - Ну и?..
  - Ну я им и объяснил, что в такие игры не играю. Жаль, конечно, что Папарот так решил. Но я не вор. А если кого такое положение не устраивает, может писать заявление и уходить.
  - А тебя самого устраивает?
  - Я же говорю, что жаль. Да и обидно мне, врать не буду. Но и уходить не буду. В моём возрасте работу найти ой как непросто. Зарплату ты мне платишь большую, условия создал достойные, так что буду работать дальше.
  Костя взял паузу, прикурил сигарету и подумал: "Убедительно врёшь, подполковник".
  Вслух при этом сказал:
  - Ну и слава богу! Да, ты прости меня, Василич. Получилось, что я тебя невольно обманул. Вроде как ложные посулы сулил, морковку у тебя перед носом подвешивал. Честное слово, не по подлости. Сам был уверен, что всё будет как обещал.
  - Ладно, брось. Я же вижу, что ты хотел как лучше. Просто, к сожалению, не от нас всё зависит.
  - Да, это уж точно. Как говорится, будем подметать свою сторону улицы. Ну что, работаем дальше?
  - Работаем!
  Сергиян крепко пожал Косте руку и вышел из переговорной. Костя позвонил смирнюковской секретарше, попросил сделать чаю, вернулся за свой стол, закурил, откинулся на спинку кресла, глубоко затянулся, выпустил дым через нос и начал прокручивать в голове прошедшую планёрку и свой разговор с Владимиром Васильевичем. Перед мысленным взором появилась усатая физиономия Сергияна, его усталые серо-голубые глаза, потом привиделось, как он, сутулясь сильнее обычного, встаёт и выходит. На душе было тоскливо и противно.
  Сергияновскую историю жизни и его нужду в деньгах Костя знал и понимал, и от этого было ещё гаже. Володя трижды был женат. Каждая бывшая жена родила ему по дочке, и ни одна из них после развода не смогла дальше устроить свою личную жизнь. В результате все три девчонки росли без отца при своих матерях-одиночках. От всех своих бывших жён Володя уходил с одним чемоданчиком, благородно оставляя им нажитые квартиры и имущество. В результате своего жилья на старость лет у него не оказалось, мыкался по съёмным квартирам.
  Дочек своих Владимир Васильевич обожал и изо всех сил старался им помогать, хотя бы материально. Это было непросто, так как на его шее камнем висел сильно задержавшийся на этом свете девяностолетний, вдребезги больной, почти невменяемый отец и сестра-инвалид. У сестры отказали не то почки, не то печень. Чтобы оплатить операцию по пересадке нужного органа, она вынуждена была продать свою квартиру, в результате после операции оказалась в квартире отца. Её дочь, Вовина племянница, больную маму радостно бросила на произвол судьбы, и Володя вынужден был оплачивать этим двум инвалидам одну на двоих сиделку и вообще практически полностью их содержать.
  Самой главной, заветной и практически несбыточной мечтой Сергияна была мечта о собственной квартирке. Следующей мечтой было обеспечение подрастающих доченек отдельным жильём. Костя отчётливо понимал, что если бы Володя решился на воровство, а Костя бы ему это позволил, то при таких объёмах строительных работ Сергиян за год-два мог бы спокойно реализовать все свои мечты на украденные у Папарота деньги.
  По-человечески Володю было чертовски жалко. Он очень старался и на папаротовскую премию справедливо рассчитывал. Но на нарушение собственных принципов идти было нельзя. Расхожая поговорочка "Один раз - не пидорас, вжик - и опять мужик" Костю не убеждала.
  И вот лёд тронулся. Сергиян не смог совладать с собой и явно решился украсть. Хотя врал о своих принципах хорошо, качественно врал, убедительно. Давным-давно было замечено, что когда человек идёт на сделку со своей совестью, его начинает пучить и он к месту и не к месту разглагольствует о высоком. Ещё в позапрошлом веке кто-то из классиков метко сказал: "Что-то больно на патриотизм нажимает. Того и гляди проворуется". Володя нажимал не на патриотизм, а на честь офицера, но сути дела это не меняло. Да и откуда было взяться чести у офицера Рабоче-крестьянской армии, прошедшего селекционный отбор коммунистов?
  Костя мучительно обдумывал создавшуюся ситуацию. С одной стороны, хотелось сделать вид, что попытка украсть через дорожников прошла незамеченной. Запрошенное увеличение финансирования составляло чуть меньше десяти процентов от первоначальной стоимости строительства дороги. В конце концов, пусть мужик украдёт себе то, что честно заработал. Наверное, это будет справедливо, а Папарот не обеднеет. С другой стороны, Костя отчётливо понимал, что если позволить этому случиться, скорее всего работе конец, вряд ли Володя сможет остановиться. Если дать ему благополучно украсть один раз, он обязательно станет воровать и дальше. При этом чувство меры и ощущение опасности будут в нём постепенно затухать, а жадность и наглость станут неизменно крепнуть.
  Спасение сергияновской души в Костины планы не входило, у православных была мудрая поговорочка:
  "Спаси себя, и хватит с тебя". Костя больше рассматривал сложившуюся ситуацию с точки зрения собственного имиджа и собственной безопасности. Было очевидно, что если Володю понесёт и воровство станет разнузданным, у Папарота возникнут неприятные вопросы к Косте как к генеральному менеджеру проекта, а среди бизнес-знакомых поползут разговорчики типа "Плохо там всё, строители у него сильно проворовались". Отдуваться за сергияновские подвиги никакого резона не было.
  В переговорную вошёл вернувшийся с комплекса Серёга Панасюк, повесил куртку в шкаф, стоящий у двери, достал из сумки свой походный ноутбук и какие-то бумаги и начал устраиваться на противоположном конце стола для совещаний. Костя смял в пепельнице окурок и подумал: "Ладно, я подумаю об этом завтра! Сегодня опять побуду Скарлет О"Хара в штанах".
  Панасюк автоматическим движением снял очки, убрал в футляр, достал другие, для чтения, и начал сосредоточенно протирать их специальной тряпочкой. Костя ехидно усмехнулся и спросил:
  - Что, дружище, убедил крестьян соблюдать современные технологии? Обратил их в правильную веру? Повернул их мордами к свету и научно-техническому прогрессу?
  - Не совсем, - сказал Серёга, надел очки и уставился в монитор своего ноутбука.
  - Жаль. А я тут сижу и надеюсь. Думаю, вот придёт Серёга и скажет, что у нас всё хорошо. Что кругом единомышленники. Что никто больше не гадит, все стараются.
  - Не дождёшься, - мрачно ухмыльнулся Панасюк.
  - Ну я и говорю - жаль.
  В столице Костю ждали аж три хорошие новости. Светка на каком-то сайте среди страждущих, наконец, нашла подходящую кандидатуру на должность начальника комплекса. Мужик подходил по всем анкетным данным. Молодой, кандидат ветеринарных наук, с опытом руководства небольшим молочным комплексом, срочную отслужил в воздушно-десантных войсках, побывал на Кавказской войне, не сломался, занимался боксом, а значит, мог при необходимости двинуть крестьянину в живот или в челюсть. И кроме того проживал в Соколовске, следовательно не нуждался в предоставлении жилья. Панасюк немедленно с ним созвонился и договорился об осмотре хозяйства и личном собеседовании в середине следующей недели.
  Воронин окончательно сверстал общие бюджеты хозяйства и инвестиционных расходов на следующий год. В результате сведения этих двух документов получился внятный график финансирования на год. Можно было смело ехать с этим к Папароту.
  Машкотовские хищницы из "Эдифис-проекта" закончили разработку нескольких вариантов концепции дизайна интерьеров папаротовской усадьбы и, явно гордясь собой, предложили Косте с ними ознакомиться. Костя отказался, прямо заявив, что красотища - это не его собачье дело, его собачье дело - организовывать процесс и вовремя оплачивать работу, после чего пообещал хищницам устроить им в ближайшее время личную встречу с самим барином.
  Полистав свой ежедневник и придя к выводу, что к встрече с Андреем Шулимовичем всё готово, позвонил секретарю и попросил сделать кофе, а потом соединить себя с папаротовской приёмной. Равнодушно-любезная секретарша Андрея приняла Костину заявку на встречу с шефом и, перезвонив через пару часов, назначила дату и время.
  Серёга Воронин тем временем разослал бюджеты Овечкину и Наташе Шеиной по электронной почте. Кроме подтверждения получения никакой реакции от них, как обычно, не последовало. Костю это не удивило: их нежелание во что-либо вмешиваться стало уже привычным.
  Позвонив машкотовским хищницам и сообщив им дату, время и место встречи с Папаротом, Костя вызвал к себе привычно бездельничающего хорошего парня Зуделкина. Коля вошёл в кабинет лёгкой пружинистой походкой. На его физиономии сияла дежурная доброжелательная улыбка. Усевшись за стол напротив Кости, сделал улыбочку ещё лучистее и всем своим видом изобразил готовность к восприятию руководящих указаний. Костя откинулся на спинку кресла и начал:
  - Значит, так. Послезавтра едем к Папароту. Ты едешь со мной. Встреча будет состоять из двух частей. В первой части дизайнеры должны будут обсудить с Андреем концепцию дизайна его усадьбы. Во второй - обсудим бюджет следующего года, график и объёмы инвестиций.
  В светлых Колиных глазах промелькнули искры удивления и страха.
  - Подожди, а я-то тебе там зачем?
  - Коля, ты что, забыл? Ты же у нас главный менеджер по всем Андрюшиным хотелкам. Дизайн - тоже твоя поляна. Чем мог, я тебе помог. Дизайнеров классных подогнал, процесс запустил. Дальше давай сам. А я помогу, если что.
  - Ну да, понял.
  Коля задумчиво почесал переносицу, достал сигареты и потянулся за Костиной зажигалкой.
  - Слушай, Коля, внимательно. Какой результат мы хотим получить от этой встречи? Мы хотим, чтобы Андрюша выбрал одну из предлагаемых концепций дизайна. Если нам удастся этого добиться, у дизайнеров будет чёткое направление дальнейшего движения и они смогут приступить уже к детальному проектированию. Понятно?
  - Не совсем.
  - Ладно. Вообще-то я хотел, чтобы первую часть встречи вёл ты. Я бы просто посидел рядом, так, для мебели. Ну и поддержал бы вас, если необходимость возникнет. Ну, видимо, не получится. Наша главная задача, Коля, - не давать Андрею сваливаться в детали. Какой пуфик, какие карнизы, какие потолки или там светильники. Эту фигню дизайнеры потом проработают. Нам важно аккуратненько добиться от него, чтобы определил стилевое направление и наговорил побольше пожеланий.
  - А-а, теперь понял.
  Внимательно посмотрев на перепуганного Зуделкина, Костя про себя подумал: "Ни хера ты не понял. Ладно, бог даст, разберёшься по ходу пьесы", - а вслух сказал:
  - Вот и хорошо. Связывайся с дизайнерами и с приёмной Папарота и организуй их явление к месту встречи, всякие там пропуска и прочее. Я поеду сам по себе, вы сами по себе. Встретимся в холле около Андрюшиной приёмной за пять минут до назначенного времени.
  Зуделкин несколько раз хлопнул своими белёсыми ресницами и с выражением глубокой задумчивости удалился. Костя дождался, пока затихнут его шаги на лестнице, и ехидно сказал:
  - Давай, сладенький мой, делай уже хоть что-нибудь. На встречу с Папаротом Костя поехал с Ворониным, обсуждать без него финансовые вопросы было бы нерационально. В холле перед приёмной их встретила привычная компания Овечкина - Шеиной, разбавленная Зуделкиным и "Эдифис-проектом" с самим Машкотом во главе. Появление Ильи было для Кости неожиданным. Оказалось, что Машкот принял решение лично поучаствовать в первой встрече с Папаротом буквально за несколько часов до назначенного времени. Зуделкин успел заказать ему пропуск, но Косте сообщать об этом, видимо, не счёл нужным.
  Рядом с Ильёй на широком кожаном диване сидели две женщины. Одну из них он представил как дизайнера, вторую как архитектора. Архитекторша была довольно молодой стройной голубоглазой блондинкой. По тому, как она хлопала глазами и жалась в угол дивана, было понятно, что большого опыта общения с сильными мира сего у неё не было.
  "Экая ты пугливая", - подумал Костя.
  Дизайнерша была полной противоположностью - уже взрослой невысокой плотной тёткой, крашенной в цвет красной меди и одетой неярко, но с очень большим вкусом. Держалась она спокойно и с достоинством.
  "Матёрая, - отметил про себя Костя. - Илюха молодец, такая от кого хочешь своего добьётся. Бог даст, и бесноватого Андрюшу укатает".
  Поскольку гостей оказалось аж восемь человек, секретари пригласили пройти не в кабинет, а в соседствующую с приёмной переговорную. Зашли, расселись. Машкотовские сотрудницы разложили свои картинки. Через несколько минут резко распахнулась вторая дверь. Быстрым шагом, глядя себе под ноги, вошёл Папарот, буркнул невнятное приветствие и уселся во главе стола.
  Повисла пауза. Присутствующие смотрели на Папарота и всем своим видом изображали готовность к беседе. Андрей Шулимович смотрел в стол и молчал. Первым не выдержал Костя. Представил Машкота и его сотрудниц, кратко изложил суть предмета встречи и её предполагаемый результат, после чего передал слово Илье. Илюша уверенным тоном выжал из себя несколько общих фраз и передал инициативу матёрой дизайнерше. Далее всё пошло именно так, как Костя и предполагал. Тётка грамотно втирала Андрею своё видение и выпытывала его склонности и вкусовые предпочтения, он вяло упирался, блеял что-то лениво-снисходительное. Минут через двадцать Костя почувствовал, что разговор буксует. Андрюшина душа рвалась к нарциссической демонстрации своего величия, хотела доминировать, кричала: "Я главный! Я так хочу! Я сказал!!!"
  Матёрая тетка не давала Папароту повода разрядиться. Хитро обходила острые углы и аккуратно вынуждала Андрея ей не очень противоречить. В результате Папарот начал злиться. Костя решил сработать громоотводом и предпринял маленькую провокацию:
  - Андрей, извини, но я вообще не понимаю, зачем тебе подиум с аппаратурой в гостиной зоне. Ты чего, артистов туда приглашать будешь? Эту часть помещения можно сделать значительно проще и дешевле.
  Провокация удалась. Андрей тут же бросился давить инакомыслие, вылупил глаза и заорал дурным голосом:
  - Ничего ты не понимаешь! Я так хочу! Мы же там отрываться будем. Я сказал!
  Костя сделал внимательное лицо и подумал: "Супер. Хорошо, хоть матом при малознакомых бабах не орёт. Сейчас пар выпустит, а потом дизайнерша его спокойно доделает".
  Дальше всё пошло в полном соответствии с Костиными размышлениями. Андрюша, прооравшись, сдулся и притих, матёрая тетка аккуратно пообхаживала его ещё минут тридцать, после чего гордо сообщила, что стилевое направление определено, всё необходимое на данном этапе она выяснила и пока больше вопросов не имеет.
  Костя попросил сделать пятиминутный перерыв. Папарот скупо попрощался с Машкотом и его дамами и ушёл в свой кабинет, остальные вывалились в холл покурить. Илья со своими сотрудницами договорились с Зуделкиным о дальнейшем взаимодействии и откланялись.
  Костя молча курил и думал: "Странно, почему Андрюша не дал команду обсуждать все дальнейшие дизайнерские дела со своей женой? По логике, должен был. Ладно, жизнь покажет".
  Из переговорной высунулась некурящая Наташа Шеина и сделала страшные глаза, все быстренько бросили недокуренные сигареты и пошли обратно. Папарот уже восседал во главе стола, мрачный, как гранитное надгробие. Воронин раздал присутствующим по экземпляру своих расчётов. Костя начал в общих чертах рассказывать их содержание. Андрей слушал молча, вопросов не задавал. Остальные тоже помалкивали. Когда дело дошло до расходов на оборудование для извлечения навозной жижи из лагуны, транспортировки её на поля и внесения в почву, Папарот очнулся, вскинул голову, расправил плечи и завопил:
  - Вы что, блядь, охуели?! Техники на двести тысяч! Какие на хуй насосы с мешалками?! Какой, блядь, трактор?! Какая бочка с разбрызгивателями?! Денег не дам! Вычёркивайте это! Ишь ты, технику им. Обойдётесь!
  Костя попробовал возразить:
  - Без этой техники мы обойтись никак не можем. Те шестьсот голов, которые мы уже завезли, дают больше тридцати кубов испражнений в сутки. Прибавьте к этому стоки воды из накопителя и доильного зала. Запретить коровам гадить мы не можем. Не мыть доилку и накопитель - тоже. Когда поголовье достигнет проектной величины, стоков станет в четыре раза больше. Мы и так пытаемся всех обмануть и сэкономить. По проекту у нас три лагуны, обеспечивающие полугодовой запас хранения навоза, а мы построили только одну, на двух сэкономили. Но раз мы втрое уменьшили ёмкость хранения, нам позарез нужна эффективная техника для её опорожнения. Иначе в говне утонем.
  - Хуйня! Обходятся же другие крестьяне без такой техники. Как ваши соседи у себя на фермах навоз убирают?
  - У наших соседей другая технология содержания. У них навоз смешивается с соломой. Получается густая масса, в которой коровы всю зиму и стоят. К весне уровень этого дерьма им почти по брюхо делается. Когда коров весной выгоняют на свободный выпас, эту массу убирают механически. Тракторами выталкивают на специальные площадки, потом грузят в телеги и вывозят на поля. У нас это невозможно. У нас масса получается жидкая и перекачивается в лагуну насосами.
  - Вычёркивайте на хуй. Я сказал! А то я вам, блядь, устрою весёлую жизнь.
  - Вот без этой техники у нас как раз месяцев через пять весёлая жизнь и начнётся.
  - Вы что, не поняли?! Вы меня не слышите?! Вычёркивайте!
  Костя почувствовал, что наполняется смесью злости, усталости и равнодушия и, скорее уже по инерции, сказал:
  - Хорошо. Мы вычеркнем. Но, может быть, ты тогда нам объяснишь, как нам эту жижу из лагуны на поля отправить?
  - Ничего, придумаете что-нибудь. В конце концов, наймёте тысячу таджиков, они вёдрами вычерпают. В общем, выкрутитесь. Придумаешь что-нибудь, ты же техник.
  - Я не техник, я инженер. И то в прошлой жизни.
  - Это без разницы. Делайте, что я говорю!
  Повисла пауза. Папарот окинул орлиным взором присутствующих. Видимо, ему показалось, что они ещё недостаточно подавлены, и он продолжил:
  - И вообще, говённый у вас бизнес-план. Переделывать его надо. Пересчитывать. Не нравится он мне.
  - И в какой же части он у нас говённый? Что ты хочешь, чтобы мы в нём пересчитали?
  - А вот окупаемость одиннадцать лет. Это полная хуйня! Пересчитывайте! Мне это не нравится!
  - А как пересчитывать? Что изменить?
  - А так, чтобы мне понравилось! Всё, свободны. Придёте через неделю с новым бизнес-планом и с новым бюджетом. Да, кстати, дизайнеры эти пусть дальше с моей женой общаются. Всё. Всем пока.
  Папарот встал и вышел из переговорной. Овечкин с Шеиной суетливо засобирались и, пряча глаза, откланялись. Костя с минуту помолчал, потом устало вздохнул и спросил Воронина:
  - Серёга, ты что-нибудь понял?
  - Ничего я не понял.
  - Жаль. Бизнес-план-то тебе пересчитывать.
  - А как?
  - Ты что, не слышал? Так, чтобы Андрею Шулимовичу понравилось.
  Воронин таращился на Костю, как на марсианина. Костя тяжело вздохнул и обратился к Зуделкину:
  - А скажи мне, друг Коля. Предыдущий директор управляющей компании месье Спесивый случайно не после такого вот совещания сбежал?
  Коля ненадолго задумался и серьёзно ответил:
  - Да, пожалуй, после такого. То есть после похожего.
  А что?
  - Да мне вот тоже захотелось. Ладно, разъезжаемся. Ты выводи, Коля, дизайнеров на Андрюшину бабу и рули дальше сам. Я в этом больше участвовать не буду. Сами справитесь. Всё. Будь здоров. Завтра в конторе увидимся.
  Костя с Ворониным спустились во двор, сели в машину и не торопясь покатили в сторону офиса. Половину дороги молчали, переваривали. Потом Серёга не выдержал и спросил:
  - Ну что, пора себе другую работу искать?
  - Да хрен ты сейчас работу найдёшь. Посмотри, что вокруг творится. Самая нижняя точка кризиса. А у тебя семья, дочка. Я бы тебе советовал не дёргаться. Сиди тихо, может и удастся хотя бы самую яму пересидеть.
  - А как же этот бизнес-план? Как его пересчитывать? И как ты думаешь без техники для навозоудаления выкручиваться?
  - Хрен его знает. До момента затопления говном у нас месяцев пять есть. Может, и придумаем что-нибудь. И по поводу бизнес-плана не переживай, нарисуем ему ка- кое-нибудь фуфло, чтобы ему понравилось.
  - Какое? Я не понимаю.
  - Расслабься, Серёга. Завтра придумаем. Сейчас я устал.
  Остаток пути проехали молча. Перед самым офисом Костя вдруг громко вслух сказал сам себе:
  - Да пошёл он в жопу! В конце концов, это его хозяйство, а не наше. При самом паршивом раскладе мы просто уйдём и всё, а ему с этим всем разъёбываться. Он, дурак, даже продать это всё сейчас не сможет. Кризис. Хрен кто купит. Мы честно старались делать всё по уму и с минимальными затратами. Если ему так не надо, а надо, чтобы понравилось, так и ебись он конём.
  Ночью Костя почти не спал, было обидно и противно. В голове прокручивались разные варианты вразумления бесноватого Андрюши. На ум запоздало приходило много правильных и умных слов, и при этом не покидало ощущение, что это всё совершенно бессмысленно. Как-то само собой пришло понимание, что интересы дела в данной ситуации для Папарота не важны, важнее для него было ощущать себя великим. Видимо, обладание тысячами гектаров земли, хозяйством и конезаводом, а ещё строящаяся усадьба, похожая на профсоюзный дом отдыха, просто придавали Папароту ощущение собственной значимости, и в этом был весь смысл их существования.
  Особенно отвратительна была Андрюшина манера унижать зависящих от него людей. Костя не понимал, то ли это нарциссизм высшей пробы, то ли злые комплексы и обиды щупленького еврейского мальчика, которого в детстве постоянно били и унижали во дворе крупные румяные украинские хлопцы, и теперь, когда мальчик вырос и набрал силы, он мстил за свои детские обиды. Вспомнился даже один эпизод двенадцатилетней давности, когда он как-то раз возил Андрея на свою только что построенную дачу на берегу водохранилища. Они тогда хорошо выпили и неторопливо беседовали у камина. Вдруг Андрюша ни к селу ни к городу огласил странное воспоминание:
  - У меня в университете было много друзей. А потом я стал этим, как его, зав учебным сектором. Это такая комсомольская работа была. Я за посещаемостью и успеваемостью следил. Как я начал их ебать! Они: мол, ты чё, Андрюха, мы же друзья, сколько выпито вместе, то-сё. Дураки. Ах, как я их ебал!
  Костя тогда внутренне передёрнулся, но поскольку общаться с Андреем было приятно и интересно, постарался не обращать внимание на услышанное. Мало ли чего человек с пьяных глаз сболтнёт. Может, он имел в виду совсем не то, о чём сказал.
  Потом вспомнилось, как однажды Папарот проявил интерес к Костиному стилю отношений с партнёрами по рекламному агентству. Прямо так в лоб и спросил:
  - Костя, а как ты их ебёшь? - и в глазах запрыгали чёртики.
  Костя не помнил, что тогда ответил, помнил только, что растерялся. Ему и в голову не приходило воевать с партнёрами. Ребята были людьми умными и интеллигентными, всегда удавалось договариваться с ними по-хорошему.
  Теперь Андрюша с каким-то садистским удовольствием трахал всех, кого мог, и, похоже, ему нравилось, когда окружающие его боялись. Костя лежал рядом со сладко посапывающей женой, таращился в темноту и думал, разговаривал сам с собой: "Ну что, милый, похоже, Андрюша не успокоится. Похоже, он так устроен. Ему нужно, чтобы и ты его боялся. А ты согласен его бояться? Как Овечкин, Шеина, Зуделкин? Как всё его окружение? Трястись и справляться в приёмной, в каком барин сегодня настроении. Как там говорят православные, кто кого боится, тот того и раб. Ты согласен стать его рабом? Рабская жизнь, конечно, будет сытая, с деньгами будет всё в порядке. Правда, за это Андрюша будет тебя "ебать", как он любит выражаться, но это ведь не каждый день. Это иногда. На каждый день его не хватит. У него таких, как ты, много, да и отдыхать иногда надо".
  На этой мысли наконец пришёл тревожный неглуб кий сон.
  Всплытие
  
  Утром, приехав в офис, Костя первым делом пригласил к себе в кабинет Панасюка и Воронина, тщательно прикрыл дверь, отсекая большие уши Зуделкина и других любопытных, и сказал:
  - Значит, так, мужики, довожу до вашего сведения, что я решение принял. Я на Папарота работать не буду. Не хочу. Не пугайтесь. Резких движений делать не собираюсь. Потяну ещё какое-то время, насколько сил хватит. Может, до весны хватит, может, до лета. Но предупреждаю честно: может так случиться, что психану и напишу заявление через неделю. Вашу ситуацию я понимаю. Для вас эта работа - единственный источник дохода. Мне, слава богу, в этом смысле проще. Поэтому постараюсь потянуть с моим уходом подольше, сколько смогу. Проект бросать жалко. Хотелось бы обставить мой уход так, чтобы дело осталось в ваших руках. Панасюк бы сел в моё кресло. Ты, Серёга, к нему замом. Я бы вам советами помогал. Думайте, мужики.
  Воронин молча курил, глядя в одну точку перед собой. Панасюк внимательно посмотрел на Костю поверх очков и сказал:
  - Я, конечно, подумаю, но кажется мне, что это бесполезно. Скорее всего, в случае твоего ухода Папарот и его подбрюшье от нашей управляющей компании камня на камне не оставят.
  - Ну не знаю. Вообще-то, глупо было бы с их стороны. Вы же полностью владеете ситуацией. Пока новые люди войдут в курс дела, процесс неизбежно приостановится, а это потеря времени и денег. С точки зрения бизнеса это было бы неразумно.
  - А почему, собственно, ты думаешь, что Папарот смотрит на это всё как на бизнес? Судя по его поведению, это скорее развлекательный процесс. Как в баню с девками сходить. Обходится, конечно, дороговато, но он может себе это позволить. Мы-то смотрим на суммы со своей ступеньки, а для него миллион баксов, как для тебя тысяча. Думаю, он просто играется, развлекается, потому и об эффективности инвестиций особо не заботится.
  - То есть ты полагаешь, для него это такая игрушка, дрочилка долгоиграющая? Это он так себя развлекает?
  - А ты можешь предложить другое, более разумное объяснение его идиотским инвестициям? По животноводству - одиннадцать лет срок окупаемости, конезавод - чёрная дыра, усадьба всяко больше десяти миллионов баксов обойдётся, а приезжать и отдыхать в ней он дай бог один-два раза в год будет. Ну и где ты видишь разумный бизнес-подход?
  - Ну, может, ты и прав. Если всё как ты говоришь, то, действительно, нелогичность многих его действий становится понятной.
  Воронин затушил в пепельнице окурок, внимательно посмотрел на Костю и сказал:
  - Слышь, начальник, ты когда соберёшься заявление писать, ты меня предупреди, пожалуйста. Я тоже сразу напишу. Без тебя тут делать нечего. Ни на минуту не останусь.
  - Ты бы не горячился, Серёга. Не торопись, не принимай скоропалительных решений, подумай. Это всё-таки заработок. Где ты себе в кризис работу найдёшь?
  - Нет. Ты меня всё-таки предупреди. Пока ты между нами и Папаротом в качестве прокладки, это ещё ничего. А если тебя не будет - я не согласен. Не хочу.
  - Ладно, мужики, время подумать у вас есть. Я в любом случае постараюсь сделать, как вам будет лучше. О моём решении пока не болтайте никому. Не стоит сотрудников пугать. Пока работаем дальше.
  Панасюк снял очки, покрутил их перед глазами, надел обратно и, вопросительно глядя на Костю, поинтересовался:
  - А что ты думаешь с бизнес-планом делать? А с навозоудалением? Или ты думаешь свалить до того, как комплекс в говне утонет?
  - Ну, это как раз просто. Бизнес-план пересчитаем. Увеличьте предположительную динамику роста цен на молоко, таким образом увеличится доход. Рост затрат на закупку и производство кормов, наоборот, уменьшим. В общем, поиграйте там с цифрами так, чтобы срок окупаемости снизился лет до восьми.
  Воронин весь напрягся, глаза засверкали:
  - Но это же будет фуфло!
  - Конечно, милый, именно фуфло. Но барин хочет! Он же тебе прямо сказал: "Посчитайте так, чтобы мне понравилось". Вот и делай, что тебе велено. Если Андрюше восемь лет не понравится, пересчитаешь на шесть. Хотя я постараюсь преподнести так, чтобы понравилось. А технику для навозоудаления покупать будем. Либо из денег, сэкономленных на строительстве, либо сэкономим на другой технике, либо еще на чём-нибудь. Овечкин и свинвестовские придурки нас всё равно практически не контролируют. Перекинем деньги с одной статьи бюджета на другую, никто и не заметит. А заметят - тоже не страшно. Чем больше будет скандал, тем быстрее уволюсь. А если повезёт поймать Папарота в добром расположении духа, попробую выклянчить дополнительное финансирование. Время пока есть. Ладно, мужики, вижу, вы меня поняли. Идите работайте.
  Воронин хмыкнул, пожал плечами, всем своим видом, показывая, как ему противно делать липовые расчёты, и сказал, обращаясь к Панасюку:
  - Пошли, Сергей Борисыч, поможешь мне правильные коэффициенты подобрать.
  Костя позвонил секретарю, попросил себе кофе, расслабленно откинулся на спинку кресла, положил ноги на стоящую рядом тумбочку и погрузился в светлую прострацию бездействия. Полулежал и смотрел на проплывающие за окном облака. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться. В голове не было ни одной оформленной мысли, только отстранённое безразличие.
  Неожиданно вспомнилась забавная история, рассказанная как-то старым приятелем - коллегой по пиар-цеху. Коллега тогда работал главным редактором одной из ведущих информационных программ центрального телевидения. Нелёгкая телевизионная судьба занесла его со съёмочной группой в столицу Северной Кореи. Там, как положено, к ним прикрепили в качестве гида опытного сотрудника местной госбезопасности, который таскал их по столице и показывал победы и достижения народа и его правителей. На одной из станций местного метрополитена сотрудник сделал окончательно оловянные глаза и заявил:
  - Эта станция построена под личным руководством Великого Отца и Учителя.
  - А Великий Отец, он что, архитектор или строитель? - ехидно поинтересовался кто-то из съёмочной группы.
  Сотрудник на некоторое время впал в тягостную задумчивость, потом выпятил грудь колесом и пролаял:
  - Нет. Он гений!
  Прикурив сигарету и отхлебнув кофе, Костя подумал:
  "Вот и Папарот, наверно, у нас гений. Во всяком случае, уверенность, что он лучше всех разбирается буквально во всех областях человеческой деятельности, от строительства дорог до содержания коров, можно объяснить только его искренней верой в собственную гениальность".
  Следующие пять дней до встречи с Папаротом пролетели незаметно. Андрюша и его говённый коровий бизнес как-то отдалились и стали почти безразличны. Костя больше не чувствовал себя непосредственным центральным участником событий, на котором полностью лежит ответственность за успех мероприятия, скорее ощущал себя неким сторонним наблюдателем, взирающим на происходящее с юмором и сарказмом. Груз ответственности больше не давил, отпустило.
  Воронин ходил злой и раздражённый. Для того чтобы подогнать бизнес-план под заданные Костей параметры, пересчитывать его пришлось трижды. Панасюк помогал всем, чем мог, Костя же от процесса отстранился, по большей части развлекал себя ехидными советами и глумливыми комментариями. Уже по дороге на встречу с Папаротом посоветовал Воронину помалкивать, делать глупое лицо советского офицера и пускать слюни пузырями. Ещё сказал, что в случае возникновения пауз в разговоре можно издавать тихое идиотическое мычание, Папароту это должно понравиться.
  Состав участников встречи не изменился. Овечкин, Шеина и Костя с Ворониным. Андрей принял без задержек, практически в назначенное время. Прошли в кабинет, Воронин раздал всем по экземпляру расчётов. Костя в последний раз напомнил сам себе свои установки на разговор и свою внутреннюю позу: "Значит, так: ты осознал свои ошибки, и теперь ты рад и благодарен начальнику за то, что тебе открыли глаза и указали правильное направление движения".
  После чего откашлялся и начал:
  - Андрей, ты оказался прав. Мы пересчитали бизнес-план с учётом твоих замечаний. Убрали технику для навозоудаления, пересмотрели динамику роста цен на молоко и концентрированные корма. В результате всё получилось именно так, как ты предполагал. Объём инвестиций уменьшился. Срок окупаемости проекта сократился до восьми лет. Теперь всё правильно.
  Папарот таращился с явным удивлением и недоверием. Костя твёрдо и прямо посмотрел ему в глаза и изобразил на лице благодарную, почти счастливую улыбку. Слава богу, навык общения с идиотами-прапорщиками во время срочной службы в армии даром не пропал.
  - И как же вы будете обходиться без техники для навозоудаления? - недоверчиво спросил Андрей.
  - Выкрутимся как-нибудь. Ты был прав. Баловство это. Есть у меня кое-какие идеи. Я же всё-таки техник, как ты помнишь, - благодушно ответил Костя.
  - Ладно, а что там у вас с проектом по переработке молока в конечный продукт? Решили что-нибудь? Глазированные сырки будете делать?
  - Наши исследования показывают, что выгоднее производить элитный плесневый сыр. Это будет в чистом виде импортозамещение. А сырков у нас и так уже много производят. Рынок ими забит. Сейчас получим с таможни данные по общим объёмам ввоза такого сыра за год, тогда сделаем окончательные расчёты. По предварительным прикидкам, строительство небольшого сырзаводика сократит общий срок окупаемости проекта ещё года на два. И название продукта уже есть готовое - сыр "Папарот с плесенью", ну или, к примеру, "Мэтр Андрэ", эдак на альпийский манер. Проект полностью окупится лет за шесть. В общем, практически всё как ты говорил.
  - Вот почему так получается? Когда вы делаете всё как я вам говорю, всё нормально, а когда пытаетесь думать самостоятельно, выходит хуйня.
  - Потому что ты гений! - твёрдо заявил Костя, а про себя подумал: "Сука! Главное, не расколоться, не заржать. Держись! Держись, милый!"
  Папарот затих. Повисла пауза. По лицу было видно, как его терзают смутные сомнения. Андрюша никак не мог понять: над ним издеваются или он правда гений. В конце концов решил, что правда, широко улыбнулся и объявил:
  - Хорошо. Бюджет утверждаю. Работайте. А когда у вас будет готов бизнес-план по сырзаводу?
  Костя незаметно подмигнул сидящему с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами Воронину и браво отрапортовал:
  - К началу лета будет. Раньше никак.
  - Долго, блядь! Быстрее надо. Ни хуя работать не умеете!
  - Хорошо, мы постараемся побыстрее.
  - Всё, идите. Всем пока.
  Когда сели в машину и выехали с охраняемого двора Сетевой компании, Серёга нервно закурил, покосился с опаской на Костю и сказал:
  - Ну ты даёшь, начальник. Жванецкий отдыхает! Ты сам-то понимал, чего несёшь? Какой сыр "Папарот с плесенью"? Я еле сдержался - думал, обоссусь.
  Костя не торопясь, со вкусом затянулся, стряхнул пепел в окно и ехидно ответил:
  - Серёнь, а мне показалось, что тебе было больше страшно, чем смешно.
  - Да нет, что мне его бояться. Я же тебе уже говорил - готов уйти в любой момент.
  - Момент ещё не настал. Видишь, бюджет нам утвердили. На сырзавод барин почти согласился, свои бредни про фасовку сметаны и торговлю молоком в разлив во дворах, слава богу, больше не вспоминает, бизнес-план ему теперь нравится. А то, что он липовый, выяснится годика эдак через три. К этому времени, глядишь, и кризис закончится, и ты себе другую работу найдёшь. Так что, помоему, Серёга, всё нормально. Вроде я правильно всё сделал. Единственное, что смущает - не привык я придуриваться. Либо работать, как положено, либо пошло всё на хер. Боюсь, не выдержу долго в таком режиме, расхохочусь ему в лицо или пошлю куда подальше. А это будет конец совместной работы.
  - Держись, начальник! Коровки осиротеют, жалко будет.
  - Да ну вас! - добродушно ухмыльнулся Костя.
  Из-за того что встречи с Папаротом прошли одна за другой, собеседование с кандидатом на должность начальника молочного комплекса пришлось перенести на неделю. В хозяйство поехали вдвоём с Панасюком. За руль посадили водителя, по дороге в магазинчике при заправке Костя позволил себе бутылку пива и пакет солёных орешков. Расслабленно сидел рядом с водителем, смотрел вперёд невидящим взглядом, попивал пивко, грыз орешки и вяло обсуждал с Сергеем порядок действий по созданию бизнес-плана производства сыра с плесенью на собственном сырзаводе.
  Панасюк успел собрать по этой теме массу интересной и ценной информации, пообщался с учёными и технологами-сыроделами из двух профильных научно-исследовательских институтов и пришёл к выводу, что с нашими специалистами хороший сыр с плесенью не сваришь. Именно поэтому у нас его практически и не производят. Малюсенькие пробно-экспериментальные партии, которые делали на опытном производстве при институте маслосыроделания в маленьком старинном городке к северу от столицы, брать в расчёт было нельзя. Наши сыровары умели делать только массовые, дешёвые, ординарные полутвёрдые сыры. Элитные голубые сыры, а плесневые назывались именно так, производились исключительно на Западе. В основном во Франции, Германии и Швейцарии.
  Костя разжевал очередной орешек, запил его хорошим глотком пива и задумчиво сказал:
  - Понимаешь, Серёга, оборудование для производства сыра практически везде и у всех одинаковое, как и технология. Плесень ведь вносится уже после формировки, перед этапом созревания. Следовательно, можно и наше использовать. Какая разница? Нержавейка, она и в Африке нержавейка, а наше всяко дешевле получится. От иностранцев нам потребуются рецептура, технология, обучение наших специалистов и, возможно, максимальная автоматизация процесса для исключения человеческого фактора, защита от дурака.
  - Ну в общем-то, конечно. Однако проблема в том, что у нас фирмы, которые этим занимаются, совершенно не представлены. Заводов, которые готовы сделать любые трубы, ванны и ёмкости, навалом, а когда заводишь речь о рецептуре, все как-то скисают.
  - И что, ты не можешь найти какую-нибудь швейцарскую или французскую контору? Интернетом, что ль, разучился пользоваться?
  - Я-то не разучился. Просто эти европейские снобы английский язык в упор не хотят видеть. Сайты у них все на французском да на немецком. На письма на английском просто не отвечают, а я, как ты знаешь, на их птичьих языках не парлекаю.
  - То есть не шпрехаешь. Экий ты у нас недоразвитый.
  Я-то думал, ты у нас мозг, а ты так, погулять вышел.
  - Ты, что ль, доразвитый? Вот сам и найди. Ты же в университете французский учил.
  - Это давно было. Я уже забыл всё к чертям. А на нашем рынке что, из иностранцев вообще никто не представлен?
  - Есть у нас представительство одной крупной испанской компании, но они, похоже, с элитными сырами не очень-то знакомы. В основном лепят линии по полутвёрдым. Вроде уже несколько наших крупных сырзаводов в провинции своим оборудованием и технологией унавозили.
  - И что? Ты на них выходил?
  - Да, дважды посылал им запросы. Пока молчат. Такое ощущение, что не особо хотят деньги зарабатывать. Хотя странно. Кризис кругом.
  - Нда-с, темна вода в облацех. Ладно. Бог даст, придумаем что-нибудь.
  Костя допил пиво, сунул пустую бутылку в пакет для мусора и не торопясь, с удовольствием закурил. Панасюк некоторое время молчал, потом неожиданно сменил тему разговора:
  - Слушай, а что ты думаешь с Сергияном делать?
  - Ничего не думаю. Сексуальную ориентацию я пока не менял. А если бы и поменял - вряд ли меня старенький, усатенький, пузатенький Сергиян заинтересовал бы. А ты, собственно, что имел в виду?
  - Я про деньги. Сам же говорил, что он явно на дороге украсть собирается.
  - Это да. Вова точно себе откат в дополнительную смету на дорогу заложил. Точнее, вся дополнительная смета практически и есть его откат плюс процент за обналичку. Надо бы, конечно, расследование провести, сметы проаудировать, дорожников допросить.
  Костя замолчал, задумчиво смотрел невидящим взглядом на дорогу, машинально затягивался сигаретным дымком. Серёга некоторое время терпеливо ждал, потом решил вывести Костю из задумчивости:
  - Ну и что тебя смущает?
  - Смущает меня, дружище, что я сам сулил ему бонусы за ударную работу, а потом кинул. То есть кинул его, конечно, не я, а Папарот. Я был просто проводником, инструментом. Но всё равно противно. Это во-первых. Во-вторых, уж больно похабно Андрюша себя ведёт. Уж больно по-хамски. И отношение моё к нему в итоге сильно поменялось. Практически кардинально. Хотя Сергиян, конечно, не прав. Знаешь, если честно, мне просто неохота этим говном заниматься.
  - Это что, будет твоя маленькая месть Андрею? Кость, это плохо кончится. Володя пойдёт вразнос, а виноват в итоге будешь ты.
  - Хрен его знает. Может, и месть, а может, и нет. Я ещё самоанализом по этому поводу не занимался. Знаешь, просто с какого-то момента вдруг стало по фигу. Старался, старался, жопу рвал, вас пинал, всё хотел как лучше, а потом тромбик стрельнул, и всё, апатия какая-то накатила, безразличие.
  - Ты это брось. Заставлять себя надо. Альтернативы то всё равно никакой пока нет.
  - Да понимаю я. Посмотрим, может пройдёт. Это всё эмоциональность моя проклятая. Это у меня всегда было.
  Помнишь, когда выборами занимались, основная масса наших клиентов были кончеными мерзавцами. А мне позарез надо было каждый раз себя убедить, хотя бы ненадолго, что наш клиент лучше других кандидатов. Иначе я не мог полностью в работу вкладываться и команду увлечь не мог. Это, видимо, у меня такой индивидуальный недостаток конструкции.
  - Экий ты у нас тонкий и впечатлительный, - съехидничал Панасюк.
  - Ну, какой есть. Не всем же быть такими дохлыми бесчувственными рыбами, как ты, вона глазёнки-то как у мороженого судака. Сразу видно - "нам всё равно, любить иль наслаждаться"!
  - Да. Я такой! - гордо заявил Серёга. Остаток пути до хозяйства проехали молча.
  Кандидат на должность начальника молочного комплекса оказался крепким, высоким, широкоплечим мужиком. Короткая стрижка и перебитый нос подтверждали его регулярные посещения спортивного зала и занятия боксом. Степень кандидата ветеринарных наук подтверждали только очки, которые смотрелись на его крепкой ушастой башке довольно забавно. Ещё, пожалуй, внимательный взгляд серо-голубых глаз и правильная речь. Звали его Александром Пензиным.
  "Занятый тип, - подумал Костя. - С виду типичный гоблин-рэкетир, а глаза добрые. Может, и сработаемся".
  Панасюк повёл Пензина знакомиться с комплексом, Костя занялся текущими делами. Первым делом заслушал доклад смотрящего Саныча. Потом пообщался со Смирнюком, потом с ментом Славиком. Выяснилось, что ничего экстраординарного за истекшие две недели в хозяйстве не случилось. Всё шло более-менее в штатном режиме. Механизаторы ремонтировали технику, животноводы продолжали саботировать новые технологии, агрономы делали вид, что следят за сохранностью зерна, сена и прочей соломы и потихоньку готовили планы посевов на весну. Строители наконец сдали в эксплуатацию достроенные втайне от Папарота коттеджи и теперь возились с бетоном на его усадьбе, заливали фундаменты и цокольные этажи. Боря Баранов каким-то непостижимым образом без всяких взяток добился согласования всех проектов в Гос- стройнадзоре и умудрился получить все официальные разрешения на строительные работы. Газовщики и сантехники наконец запустили систему отопления офиса и бытовых помещений, оборудованных по Костиному указанию в мехмастерских. Одним словом, всё было неплохо.
  Сергиян обнаружился в своём кабинете. Сидел, курил и задумчиво изучал какие-то документы. Костя попросил его помощницу сметчицу Алису сделать чаю, уселся напротив и спокойно сказал:
  - Докладывай, Владимир Васильевич. Как процесс? Чего нового? Какие проблемы? Нужна ли какая-нибудь помощь?
  Володя отложил бумаги, чётко и внятно рассказал, что происходит на каждом объекте и что планируется в ближайшее время. Костя внимательно слушал, иногда одобрительно кивал. Когда Сергиян иссяк, отхлебнул чайку, одобрительно улыбнулся и выдохнул:
  - Хорошо, Володя. Я в целом доволен. Продолжайте в том же духе.
  Владимир Васильевич посмотрел на Костю поверх очков, потом опустил глаза и глухо спросил:
  - А когда вы оплатите дополнительный счёт дорожников?
  - Не могу точно сказать. В бюджете этого месяца у меня дополнительных расходов не предусмотрено. Сам понимаешь, я деньги не печатаю. Может, в следующем месяце что-нибудь выкроим или сэкономим на чём-нибудь, - схитрил Костя.
  Сергиян мрачно кивнул и стал рассказывать об уникальной системе прогрева свежезалитого бетона, которую они придумали для ускорения работ на усадьбе. Костя рассеянно слушал, покуривая и попивая чай. Про себя размышлял:
  "Чёрт его знает. Может, всё-таки дать ему маленько украсть? Жалко мужика: трахается тут, колотится, как муха о стекло, по чужим углам мыкается, по съёмным хатам. Может, хоть квартирку себе на старость прикупит какую-никакую, маленькую, однокомнатную, километрах в пятидесяти от столицы. Хоть будет куда старые кости бросить, когда работать не сможет. Да и дорога эта на усадьбу к бизнесу никакого отношения не имеет. Это цацки Андрюшины, игрушечки, к делу не относятся. На свои удовольствия Андрей Шулимович, однако, денег не жалеет, и кризис его не останавливает. Вот ведь незадача. И Сергияну потворствовать не хочется, и Папароту содействовать в лишении мужиков законной премии. Хотя, конечно, проще и легче всего сейчас сделать вид, что ничего не заметил. Мол, я не я и корова не моя. Деньги в резерве есть. Дополнительный счёт - меньше десяти процентов от общей сметы на дорогу. Хрен кто заметит. А если и заметят - хрен докажут. Сергиян - мужик грамотный. Да пошло оно всё в жопу!"
  Костя смял в пепельнице окурок и сказал:
  - Володя, я прикинул, мы оплатим этот счёт сразу после новогодних каникул, - хитро посмотрел на Сергияна и добавил: - Так что скажи дорожникам, чтобы не дёргались. К середине января деньги будут.
  - Хорошо, я понял, - серьёзно ответил Владимир Васильевич, встал из-за стола и пошёл провожать Костю до выхода из кабинета.
  В переговорной вернувшиеся с комплекса Пензин и Панасюк живо обсуждали увиденное.
  Костя вызвал Серёгу в коридор и тихо спросил:
  - Ну и как он тебе?
  - Ты знаешь, мне он понравился. Я бы его взял. Впрочем, поговори с ним сам.
  - Ладно, сейчас поговорю. А то тебе и североморский нравился. Может, у тебя с головой чего? Говно всякое стало нравиться.
  - Да ну тебя! Ты сам, между прочим, с ним тоже беседовал.
  - Дык, может, и у меня чего с головой? Я ж за собой не замечаю, а подсказать некому. Кругом трусы одни. "Начальник, ты умный. Начальник, ты хороший". Одна только жена - честный человек. А вы бздунишки все.
  - Я тоже честный. Начальник, ты хам! Ну что, тебе легче стало?
  - Вот, начинаешь отдалённо походить на человека!
  Пошли, поговорю с твоим кандидатом.
  Беседа заняла минут тридцать. Существенных изъянов не обнаружилось. В процессе разговора, глядя в честные голубые глаза Пензина, на его очки и оттопыренные уши, Костя про себя окрестил его Шуриком. Выяснив всё, что считал нужным, обратился к Панасюку:
  - Серёга, пожалуйста, сходи к Смирнюку и распорядись, чтобы вызвал с комплекса североморскую тень отца Гамлета, и когда "оно" явится, чтобы вместе зашли сюда к нам. Пензина мы берём.
  Явно обрадованный Панасюк быстро вышел. Костя прикурил очередную сигарету, задумчиво посмотрел на Александра и ласково сказал:
  - Может, чаю хочешь, Шурик?
  - Да нет, спасибо.
  - Не понял - да или нет?
  - Нет, спасибо.
  - Ну, на здоровье. Не возражаешь, если я тебя Шуриком буду звать?
  - Нет.
  - А знаешь ли ты, Шурик, что главное в танке?
  Шурик смотрел удивлённо-вопросительно. Костя глубоко затянулся и продолжил:
  - В танке, Шурик, главное - не обосраться! Ты не обсирайся, пожалуйста, я на тебя очень надеюсь.
  Пензин весь напрягся, потом расправил свои широкие плечи, набрал в грудь воздуха и ответственно заявил:
  - Не беспокойтесь! Всё будет как надо.
  - Ты обращайся ко мне на "ты". Если тебе это не противно, конечно. Я вроде ещё не очень старый.
  - Хорошо. Понял.
  В переговорную чётким, почти строевым шагом вошёл Смирнюк. Следом за ним боком, сутулясь, просочился североморский мужик. Костя улыбнулся счастливой улыбкой, широким жестом указал на Шурика и радостно объявил:
  - Рафаилыч, вот тебе новый начальник комплекса. Прошу любить и жаловать. Надеюсь, сработаетесь. Очень тебя прошу, помоги ему побыстрее войти в курс дела, - потом повернулся к североморскому и добавил: - А вам, любезный, даю две недели на передачу дел. Надеюсь, уложитесь. Если пожелаете, предлагаю вам остаться работать главным зоотехником. Специалист вы грамотный, но с должностью начальника, к сожалению, не справляетесь. Так что не торопитесь. Подумайте.
  Костя потушил окурок, медленно поднялся из-за стола, обвёл всех тяжёлым взглядом и тоном, не допускающим возражений, тихо спросил:
  - Вопросы, предложения, просьбы есть? Нет? Тогда всем спасибо. Все свободны. Александр Рафаилович, оформите с новым начальником комплекса все формальности. Всё. До свидания.
  Народ потянулся к выходу. Костя хитро посмотрел на Панасюка и сказал:
  - А вас, Сергей Борисыч, я попрошу остаться, - потом, выдержав небольшую паузу, продолжил: - Поехали, Серёга, ужинать. Хватит на сегодня. Устал я что-то.
  Как-то незаметно и неожиданно для закрутившегося Кости подошли новогодние праздники. Основная масса населения, как обычно, прекратила трудиться начиная с католического Рождества, хотя никакого отношения к этому празднику не имела. Кто побогаче - разъехались по заграницам на так называемые рождественские каникулы. Кто победнее - встали в глухие предновогодние автомобильные пробки, судорожно пытаясь успеть купить близким подарки. Столица украсилась новогодними ёлками и осветлилась праздничными гирляндами. Пока ещё относительно трезвые граждане с шальными глазами метались от магазина к магазину, судорожно готовясь к десятидневному оздоровительному новогоднему запою.
  Костя возвращался из последней в уходящем году поездки в хозяйство. Расслабленно развалившись на заднем сиденье минивэна, полузакрыв глаза, как обычно размышлял на отвлечённые темы: "Какая же всё-таки гадость эти новогодние каникулы. Целых две недели вынужденного безделья. Вот народ! Лишь бы не работать! Ведь такого безобразия ни в одной нормальной стране нет. Да и у нас раньше не было. При коммунистах и то через день после Нового года на работу выходили, хотя они человеколюбием точно не отличались. Хотя при чём тут человеколюбие? Что-то я брежу! Мысли путаются. Всё равно непонятно, зачем новая власть эти длинные праздники устроила. Нет, бездельникам, конечно, радость, именины сердца. Но ведь убытки экономике колоссальные, бизнесу прямой ущерб, особенно тем, у кого непрерывное производство, как, например, у нас на молочном комплексе. Коровке ведь не скажешь: мол, извини, подруга, мы тебя после одиннадцатого января подоим. Всё равно работать придётся, только по нашим законам придётся за время праздников платить людям в двойном размере. Мы что, самые богатые? Нет, если верить статистике, мы бедные. Наверное, мы самые добрые. Парадокс: страна нищая, экономика в говне, а отдыхаем больше всех в мире. Вон друг детства Васька в Израиле анестезиологом работает в государственном госпитале, между прочим, так у него отпуск дней десять или одиннадцать в году. А Светкина школьная подруга в Нью-Йорке на каком-то местном телеканале вообще в год всего пять рабочих дней отпуска имеет. И ничего живут, не ноют. А у нас у народа отпуска почти по месяцу, да плюс к ним ещё на Новый год по две недели. В общей сложности дней по сорок бездельничаем. Вот это социалка! И при этом мы ещё жалуемся, что плохо живём. Нет, мы хорошо живём. Правда, бедно, но хорошо. А они, капиталисты развитые, выходит, живут плохо, но богато. Тьфу, бред какой-то, видать сельхозбизнес мне совсем мозги размягчил, чушь всякая в голову лезет.
  Ещё одно занятное наблюдение - почему мы всё делаем не как все? Постоянно совершаем всякие глупости и при этом, гордо выпятив грудь, заявляем, что у нас какой-то свой, особый путь. Потом обычно жидко обсираемся и недоумеваем, почему же это мы такие бедные, грязные и несчастные, мы же такие умные и хорошие. Никого не слушаем, идём своим особым путём, а приходим почему-то всегда в задницу. Нет, в истории, конечно, были постыдные примеры принятия чужого положительного опыта. Тогда страна и общество совершали в своём развитии стремительные рывки, как, например, при Петре Первом. Но это редко. В основном мы чужой опыт не приемлем. Мы сами с усами!
  Вот в бизнесе есть такое понятие - бенчмаркинг. Ни один разумный предприниматель не станет тратить силы, время и деньги на придумывание того, что уже придумано его более крупными и успешными коллегами. Он всегда возьмёт за основу чужой успешный опыт и немножко адаптирует его к своим условиям. Почему же в масштабах страны мы всё время пытаемся изобретать велосипед? Пляшем на граблях, ручка лупит нас по морде, мы размазываем кровавые сопли и орём: идите, мол, все на хер, у нас свой особый путь! Дурдом какой-то.
  Вот, например, президент маленькой Грузии взял и реорганизовал свою полицию строго по американскому образцу. А ведь грузинские менты были, пожалуй, самыми наглыми и коррумпированными на всём постсоветском пространстве. Теперь грузинские полицейские взяток не берут, гордятся своей работой, и народ относится к ним с большим уважением. Ещё бы - защитники! Ведь ничего сложного! Взял чужой положительный опыт и успешно у себя применил. И получилось хорошо. А мы всё идем своим путём, поэтому нашу правоохрану народ называет ментобандитами, боится её и ненавидит. И так во всём, куда ни глянь".
  Костя прокашлялся, приподнял спинку сиденья, уселся повыше, достал сигареты и закурил. На душе было муторно. Вспомнились рожи отечественных государственных деятелей и их псевдоинтеллектуальных советников. Ведь все они как один дружно убеждали народ, что у нас как у них нельзя. Все врали и врут про какой-то наш особый путь.
  Из глубины памяти всплыл любимый Галич:
  Толстомордый подонок
  С глазами обманщика...
  "Нет, теперь это, пожалуй, неактуально. Теперь подонки пошли худощавые, спортивные. Плаванием занимаются, конными прогулками себя в форме поддерживают. Правда, глаза остались всё те же. Паскудные такие глаза, людоедские. Эх, принять бы такой закон: как только кто-нибудь вякнет публично про особый путь, так ему сразу по морде, по морде, по морде..."
  С этой светлой мыслью Костя выронил погасший окурок и задремал.
  Новый год вся семья встречала на даче. Традиция сформировалась после гибели Светкиного брата, когда тёща со Светкиным отчимом остались в этом мире одни. Стариков было безумно жалко, и Костя со Светкой стали настойчиво вытаскивать их на Новый год к себе. После смерти Костиного отца к ним присоединилась и Костина мама. Сын и дочь, студенты последних курсов, тоже с удовольствием приезжали в компанию родителей и бабушек с дедушкой.
  Сын, правда, всегда пытался притащить с собой кого- нибудь из своих приятелей. Юноша был весьма настойчивый, поэтому обычно это ему удавалось. Перед каждой такой коллективной поездкой у Светки с Костей происходили с сыном позиционные бои, в результате которых количество приглашённых приятелей удавалось отрегулировать до одного-двух. Если бы не гранитная твёрдость родителей, приятелей было бы по шесть - по восемь за раз.
  Под предводительством трудолюбивой Светки женская часть семьи общими усилиями организовала на праздничном столе совершенно изумительное, разнообразное кулинарное изобилие, благо доходы позволяли ни в чём себе не отказывать. Чтобы не морить себя голодом, за стол сели за несколько часов до Нового года. Проводили старый, выпили, закусили, поговорили, выпили, поели, повспоминали, выпили, поели, обсудили планы на будущее.
  Вот и куранты бьют. Встретили Новый год. Выпили, опять поели, ещё выпили, попили чайку с тортиками. Встали, оделись, понесли выгуливать на улицу свои переполненные, раздутые животы. На улице красота. Кругом всякие салюты-фейерверки. Весёлые. пьяные соседи со своими гостями носятся вокруг на снегоходах и квадроциклах. Визги, вопли, хохот, снежная пыль столбом. Дети оделись, оседлали снегоход, взяли с собой выпивку и закуски и укатили в лес на коллективный костёр.
  Традиция устраивать в новогоднюю ночь веселье и пляски вокруг костра в лесу появилась давно, Костя даже не помнил, когда. Обычно там собиралось большинство столичных дачников из нескольких окрестных деревень, человек тридцать - сорок. Было всегда шумно и весело.
  Светка с Костей на костёр практически никогда не ездили, не хотели бросать родителей, а вот дети ездили регулярно. Каждый раз гудели там до утра, возвращались сильно пьяными, спали потом до вечера, а проснувшись, пряча глаза, сообщали, что ничего особо интересного там не было. Процедура новогодних гуляний с завидным постоянством повторялась из года в год. Это давало приятное ощущение уверенности и стабильности.
  Проводив детей на гулянку, вернулись домой, сделали ещё чайку. Светка с отчимом затеяла какой-то добродушно-беспредметный, типично интеллигентский спор обо всём на свете, или, скорее, диспут. Костя расслабленно развалился на большом мягком диване, невидящим взглядом уставился в экран беззвучно работающего телевизора, вполуха слушал семейный галдёж. Мысли в голове текли лениво и плавно, как свежий мёд с ложки.
  На телеэкране, сменяя одна другую, мелькали звёзды отечественной эстрады. Переключать каналы смысла не было: программы везде были разные, а рожи в них одни и те же. Вот что-то сипит, кривляется и приплясывает главный эстрадный гомосексуалист. Публика, ведущие и коллеги дружно реагируют на него как на гения, хотя на самом деле к какому жанру относятся его кривляния - непонятно. То ли он певец, то ли танцор, то ли просто погулять вышел.
  После гомосексуалиста на экране появилась окончательно забронзовевшая примадонна. Когда-то она действительно хорошо пела, теперь превратилась в припухшую, раздутую манией величия хамоватую старую барыню и развлекала себя покровительством разным молодым дарованиям, время от времени из этих же молодых дарований подбирая себе нового молодого геронтофила-сожителя. Тяга к публичности у неё явно превалировала над здравым смыслом, поэтому о том, какой новый мальчонка теперь с ней живёт, знала вся страна.
  Следом за великой бабушкой отечественной эстрады завертелся мутный калейдоскоп плохо опознаваемых звездочек, визжащих, мяукающих, дёргающих попками. Тексты песнопений были все приблизительно об одном и том же. "Ты моя зайка, киська, писька, сиська. Ты мой котик, животик, питаться, совокупляться, жить красиво. Море, пальмы, яхты. Отдамся на содержание богатенькому или очень богатенькому. Пол и возраст значения не имеют. Жрите, спите, наслаждайтесь. Думать вредно, да и некогда. Не теряйте время даром. Только наслаждения, причём плотские, могут быть целью вашей жизни и вашей коллективной мечтой. Пейте, совокупляйтесь, употребляйте наркотики, главное - не думайте".
  Костя взял пульт от телевизора и с удовольствием нажатием кнопочки выключил этот бессмысленный пёстрый, румяный, мутный, педерастическо-лесбиянский поток полупереваренной блевотины. Отхлебнув чайку, подумал:
  "А ведь народу это нравится, народ это любит. Не зря же правительственные политтехнологи затащили две трети этих ряженых зверушек в партию власти и используют их в качестве лидеров общественного мнения. Господи, какие из них лидеры?! Впрочем, всё правильно. Какое общество, такие и лидеры. Быдло тупое и подлое, трусливое и вороватое. Ну вот опять я впал в грех осуждения. Прости меня, Господи, за всё!"
  Светка с бабушками затеялись закрывать и убирать оставшиеся от праздничного ужина салаты и прочую снедь. Костя лениво следил за их суетой и думал: "Хорошо! Жизнь продолжается. К завтрашнему дню эти салаты настоятся, пропитаются и сделаются особенно вкусными. И жрать их можно будет варварски, прямо ложкой из общей миски, а это особый кайф. Всякий нормальный человек знает: нет ничего вкуснее, чем "чёрствый праздник". Жить всё-таки удивительно хорошо!"
  Новогодние каникулы прошли, Костя отдохнул, отоспался, привёл в порядок и организм, и мысли в голове. Смирнюк разделил праздничные дни поровну между главными специалистами, собой и своим замом, дежурили по очереди. Также по очереди дежурили на стройплощадках сергияновские офицеры-строители. Один только смотрящий Саныч просидел в хозяйстве все праздники безвылазно, зато к нему приехала жена и у него появилась возможность отпраздновать с каждым дежурящим по очереди. Саныч был всем доволен, ничего экстраординарного за это время в хозяйстве, слава богу, не произошло.
  Главной посленовогодней новостью стала отставка глубоко уважаемого губернатора Соколовской области, великого и ужасного Егора Сергеевича. На самом деле его отставки ждали уже несколько лет, всем было понятно, что ресурс свой он давно исчерпал и вреда от него гораздо больше, чем пользы. Ждали, ждали, а отставки всё не было. Видимо, у новых властителей страны скамейка запасных оказалась весьма короткой, а Соколовская область не числилась среди особо важных регионов, поэтому центр терпел Удава в губернаторском кресле лишних лет семь, а то и восемь.
  Соколовское губернаторское подбрюшье, подобранное хозяином исключительно по принципу личной преданности, тоже ждало отставки хозяина, ждало и тряслось от страха. Но человеческая психика так устроена, что долго в остром состоянии страха индивид находиться не может. Срабатывает естественный механизм защиты, и страх притупляется, становится естественным привычным фоном, и люди потихонечку расслабляются.
  И вот наконец свершилось. Удава вызвали в столицу и вынудили под угрозой уголовного преследования написать главе государства заявление об отставке по состоянию здоровья. Егор Сергеевич ломаться не стал, заявление написал, и оно тут же было удовлетворено. За такую ангельскую сговорчивость его сделали сенатором, сделали представителем Соколовской области в верхней палате парламента. По странному стечению обстоятельств до него это кресло много лет занимала его же собственная родная дочь, прославившаяся в сенате тем, что за всё время своей парламентской деятельности ни разу не выступила ни по одному вопросу и ни разу ни в чём не участвовала.
  С главным Костиным контактёром в областной администрации, первым заместителем губернатора гражданином Кочумаевым, поступили менее гуманно. Против него возбудили серьёзное уголовное дело о хищении с использованием служебного положения и превышением должностных полномочий. Бедолага Кочумаев спрятал подальше дорогой костюм и богатую боярскую шапку, оделся попроще, покрыл голову засаленной кепочкой и стал каждый день как на работу ходить в прокуратуру на допросы. В общении со знакомыми сделался вежлив, тих и задумчив, обниматься не лез, по плечам не хлопал и громко не разговаривал.
  Прочее губернаторское окружение в полной мере испытало на себе все прелести медвежьей болезни и впало в совершенный ступор. Жидко-жидко обосрались и замерли, не понимая, что дальше делать и как себя вести. С одной стороны, всем было очень страшно, что потянут к ответу за ранее содеянное, а с другой - очень хотелось и дальше быть при власти, жить хорошо и сытно.
  Работать при этом чиновники прекратили совершенно. Никто ничего не решал и ничего не делал. В глазах у них ясно светилось всепоглощающее желание вылизать новому, назначенному из столицы губернатору задницу, а также все другие места, которые он вылизывать дозволит. Однако беда была в том, что новый к себе, к своей попке и к другим частям тела никого пока не допускал, глядел грозно, разговаривал с местной элитой рычащими собачьими интонациями. Чиновнички тряслись и не понимали, как им жить дальше.
  Был он моложе Удава лет на двадцать пять и всю свою сознательную жизнь провёл на государевой службе. Начинал в каких-то контрольно-ревизионных структурах, потом сменил несколько разных ведомств, а последним перед назначением губернатором местом было кресло заместителя министра сельского хозяйства. Звали его красиво и звучно - Иван Петрович Козлищев.
  С собой из столицы Козлищев привез всего двух доверенных бойцов. Один, молодой мужчинка, гладкий и безликий, как недорогая корейская легковушка, был финансистом и сразу занял должность заместителя по финансам и экономике.
  Второй, гораздо более выпуклый и примечательный, никакой официальной должности не занял, а просто расположился в небольшом кабинете, выходящем в губернаторскую приёмную, и наглухо перекрыл доступ кого бы то ни было к ушам и телу губернатора. Был он могуч и харизматичен, от слова "харя". Росту среднего, телосложения плотного, похож на кряжистый пень, несколько обросший жирком. Шеи не было, прямо из пня торчала круглая и явно очень крепкая голова, покрытая коротким ёжиком седых волос. Передняя часть головы, обычно называемая лицом, представляла собой совершенно бульдожью морду, только розовую, чисто выбритую и с серо-голубыми глазами. Рыкающие звуки, заменявшие ему речь, дополняли образ старого вояки. По слухам, был он отставным полковником морской пехоты, а после перехода к мирной жизни руководил каким-то частным охранным агентством. Глядя на него, легко можно было предположить, что этот закалённый индивид может одним глотком всосать трёхлитровую банку спирта, на закуску разгрызть зубами боевую гранату-лимонку, а уж об открывании любых дверей головой и говорить нечего.
  Костя выждал пару недель и решил начать знакомство с новым областным руководством с посещения гладенького финансиста. Пробиться к мужчинке оказалось довольно просто. Костя легко вышел на него через совладельца и по совместительству генерального директора юридической конторы, ведущей все папаротовские дела на Соколовской земле.
  Приехав в назначенное время и блуждая в поисках нужного кабинета по длинным коридорам здания соколовской администрации, Костя изрядно позабавился, наблюдая чиновников из команды бывшего губернатора. Некогда вальяжные служащие семенили по коридорам как-то боком, жались к стенам, прятали глаза, изо всех сил старались быть как можно незаметнее. Похоже, банальный поход из рабочего кабинета в сортир и обратно превратился для них в большой стресс.
  "Можно подумать, что Козлищев и его красномордый морпех их ловят и жрут, а кто не спрятался - я не виноват", - весело подумал Костя.
  Мужчинка финансист обнаружился в кабинете бывшего зама Удава по финансам, про которого предводитель соколовских юристов, грустно улыбаясь, рассказал весьма забавную байку. Верный финансист Егора Сергеевича к моменту смены власти спился и деградировал настолько, что просто не заметил, как его уволили. Он, бедолага, решил, что добрый дедушка Удав наконец учёл его великие финансовые заслуги и разрешил пить дома, не тратя время на поездки в администрацию.
  Новый козлищевский финансист принял Костю точно в назначенное время, минута в минуту. Был он гладок, очкаст и монотонно вежлив. Основной исходящей от него эмоцией было равнодушие. На третьей минуте беседы Костя про себя окрестил финансиста Автоответчиком. Глядя прямо перед собой, Автоответчик спокойно выслушал Костин грустный рассказ о том, как ГосСельхозБанк динамит с кредитами, и, не меняя позы и выражения лица, сообщил:
  - Я не знаю. Банкиры говорят мне, что у них нет денег. Будем разбираться.
  Выговорившись и попрощавшись, Костя вышел из кабинета Автоответчика с полным ощущением напрасно потраченного времени.
  В хозяйстве всё шло своим чередом, продолжалась перманентная война Костиной команды с крестьянами и специалистами за соблюдение технологии содержания скота. Богоносцы упорно продолжали саботировать и гадить. Неожиданно сдохли две взрослые, уже растелившиеся коровы. При вскрытии выяснилось, что бедные животные сожрали вместе с кормом по несколько гвоздей, проткнувших им желудки. Костя был очень удивлён. Откуда в корме взялись гвозди, ему было непонятно. Опытный Шурик Пензин, грустно улыбаясь, объяснил, что это давно известный способ нагадить хозяину или начальнику. Когда крестьяне сильно обижались на руководство, кто-нибудь из них тихонько подбрасывал в корм гвозди, саморезы или ещё какие-нибудь мелкие острые железки. Коровы глотали их вместе с кормом и дохли, начальство расстраивалось, подлые богоносцы получали удовольствие.
  Изучая перечень повреждений внутренних органов в протоколе вскрытия, Костя подумал: "Видимо, крепко мы их достали, раз они от саботажа к диверсиям перешли".
  Мент Слава получил строгое распоряжение о проведении оперативно-разыскных мероприятий по выявлению вредителей; выявить, естественно, никого не смог, на том всё и закончилось.
  И всё же, несмотря на потери, в главном победа была за Костиной командой. Крестьяне, испытывая постоянное неослабевающее давление и подвергаясь регулярным изнасилованиям, постепенно сдавали свои позиции. Порядка на комплексе стало значительно больше. Смотрящий Саныч своими глазами увидел, что телята, которых выставили на мороз через два часа после растёла, растут и набирают вес в два раза быстрее, чем оставленные в родилке, и поверил в новую технологию, после чего стал гонять скотников и телятников с удвоенной энергией. Пензин оказался мужиком активным и настойчивым. Ветеринары и зоотехники быстро убедились в его твёрдости и профессионализме и старались открыто ему не перечить. Шурик полностью проникся идеями новой технологии содержания и стал настойчиво вдалбливать её в мозг крестьян. Косте и Панасюку жить стало значительно легче, падёж телят прекратился, жизнь налаживалась.
  Единственное, чего никак не удавалось добиться, это нормальной работы дояров на карусели. Дояры работали отвратительно. Коровы выходили из доильного зала недодоенными, в результате массово страдали маститами. Крестьяне и специалисты плохое качество дойки признавать категорически не желали. Таращили глаза и бубнили, что причина маститов - низкая температура в коровниках. Их хитровато-тупое упорство временами доводило Костю до белого каления. Завывания богоносцев о том, что коровники надо утеплять и отапливать, бесили. Кроме того, удивляла их недальновидность. Непонятно было, что они станут врать, когда придёт лето и в коровниках станет тепло само по себе. Однако ждать прихода лета для вразумления сотрудников было нельзя. Было очевидно, что в этом случае осознание к улучшению качества работы не приведёт - эта публика просто была неспособна к систематическому, ритмичному труду.
  После долгих колебаний и размышлений Костя всё-таки принял решение о привлечении на комплекс гастарбайтеров, каких-нибудь трудолюбивых узбеков, таджиков или киргизов, и озаботился поиском помещения для их расселения. Решение нашлось быстро: в ста пятидесяти метрах от конторы хозяйства стояло здание бывшей конезаводской столовой. Дом был довольно большой и крепкий, стены кирпичные, перекрытия железобетонные, отсутствовали крыша, окна и двери. В переходный период запасливые крестьяне всё это разворовали и растащили по домам, в результате дом производил впечатление руин после бомбёжки.
  Костя позвал Смирнюка, Сергияна и Борю Баранова и вместе с ними внимательно осмотрел будущее общежитие, после чего разъяснил мужикам ход своих мыслей и поставил строителям задачу по осмечиванию приведения здания в состояние, пригодное для жилья. Кстати, выяснился забавный факт. Оказалось, что в процессе нескольких переходов хозяйства из одной юридической формы в другую и последующего банкротства здание столовой как-то потерялось и теперь за хозяйством не числилось. Оно теперь вообще ни за кем не числилось. То есть по документам его как бы и не существовало. Смирнюк получил задание изыскать способ восстановить документы и вернуть здание в собственность хозяйства. Сергиян с Барановым - составить план помещения, решить вместе со Смирнюком, где расположить туалеты, душевые, спальни, кухню и прочие подсобки-раздевалки-постирочные, после чего составить детальную смету на ремонт и определить подрядчика.
  Дополнительный счёт на строительство дороги на усадьбу Костя, как и обещал, оплатил. Сергиян, видимо получив от дорожников деньги, ходил довольный. Настораживало только некоторое изменение его отношения к Косте. Прежнее уважение куда-то пропало. Во взгляде и повадках Владимира Васильевича начало проскальзывать некое превосходство и ехидство. Видимо, подполковник-строитель искренне поверил, что ему удалось дурачка Костю обмануть, и теперь его распирало ощущение собственного величия.
  Костя Сергияна разубеждать и расстраивать не стал. Просто плюнул и старался на его хитрые взгляды и гордые позы не обращать внимания. В конце концов, если человеку так сильно хочется думать, что он умнее и хитрее своего начальника, - бог с ним, пускай думает. Если это заблуждение подтолкнёт его к дальнейшему воровству и если размеры этого воровства превысят допустимые, будет ему сюрприз, но тогда уже будет поздно, будут позор и карательные меры.
  Светка в очередной раз явила миру чудеса ума и сообразительности. Слушая краем уха нытьё многомудрого Панасюка о том, как ему не удаётся найти достойных партнёров по производству сыра с плесенью, сделала кругленькие глазки и наивно спросила:
  - Серёнь, а почему бы тебе не обратиться официально напрямую во французское посольство? Там наверняка есть какой-нибудь чиновник по экономическим связям, вот и пускай свою французскую зарплату отрабатывает.
  Панасюк весь распрямился, словно в него кол вонзили, сделал оловянные глаза, с минуту молчал, потом буркнул что-то невразумительное и ушёл к себе. Серёге явно сделалось крайне неловко, что такая простая мысль не пришла в голову ему самому. Через неделю он уже вёл переговоры с фирмой, представляющей на отечественном рынке французских производителей оборудования, разработчиков рецептур и процессов сыроварения. Ещё через две недели получил от французов принципиальную схему, описание необходимого оборудования и описание процесса, показал всё это Косте и передал документы Боре Баранову, который, в свою очередь, предъявил их проектировщикам. Проектировщики, учуяв хороший заказ, засуетились, забегали.
  Неожиданно с новой силой и ожесточением вспыхнуло продолжение войны областной ветеринарной службы с Госсельхознадзором. Оказалось, что федеральные зоофилы вовсе не успокоились, а просто затаились, выждали подходящий момент и впились зубами областным зоофилам в мошонку. Госсельхознадзоровцы придумали, что привезённый ирландский скот поголовно болен лептоспирозом, и тихо-тихо, никому ничего не говоря, написали в природозащитную прокуратуру заявление о незаконном снятии карантина. Прокуратура подала соответствующий иск в суд, который иск удовлетворил и снятие карантина отменил.
  Из этого всего следовало, что сдавать молоко на переработку хозяйство больше права не имеет и должно сливать его в канализацию. Препятствовать случившемуся Костя не мог, поскольку узнал о происходящем из судебной повестки, пришедшей в хозяйство буквально за день до самого заседания. Единственное, что удалось сделать, это договориться о продолжении сдачи молока на соколовский гормолзавод, который просто согласился сделать вид, что об отмене снятия карантина ничего не знает.
  Сами госсельхознадзоровцы вели себя высокомерно и пренебрежительно. В кулуарах, правда, тихо признавали, что к хозяйству у них особых претензий нет, просто их начальнику очень хочется добиться снятия с должности главного областного ветеринара, а для этого нужно доказать его тупость и некомпетентность. Именно с этой целью хозяйству придётся теперь пустить к себе большую комиссию, состоящую из представителей всяких, якобы независимых, институтов и лабораторий, которые на самом деле абсолютно от Госсельхознадзора зависели, получая от него бюджетное финансирование. Эта самая комиссия, безусловно, найдёт и лептоспироз, и триппер с сифилисом, и бубонную чуму, и сибирскую язву, лишь бы угодить своим федеральным кормильцам. Невинное хозяйство при этом втопчут в говно по самую лысину, но на это наплевать, главное - толстомордый обладатель свинячьих глазок, главный областной ветеринар будет повержен.
  Такой расклад Костю, безусловно, никак не устраивал, и пока он несколько дней судорожно искал выход из сложившейся ситуации, комиссия в хозяйство таки припёрлась, причём без предупреждения, совершенно неожиданно. Возглавлял комиссию заместитель руководителя регионального отделения Госсельхознадзора по фамилии Гаерский. В Соколовской и двух соседних областях, окормляемых этим подразделением федерального ведомства, сей муж был известен всем животноводам как редкостный подлец и садист. Издевательства над людьми и животными доставляли ему одинаковое удовольствие. Сопровождали товарища Гаерского какието безликие глуповато-толстые тетки, представляющие разные ветеринарные лаборатории и научно-исследовательские институты. Некоторые из них называли себя кандидатами ветеринарных наук, другие скромно помалкивали.
  У Кости при виде этой бригады почему-то возникла ассоциация с консилиумом тюремных врачей, собравшимся для актирования смерти забитого охранниками заключённого. Вот стоят, смотрят на искалеченное, истерзанное тело, на проломленный череп и обсуждают:
  - От чего же бедолага помер? От гриппа? От язвы? Или, может, от сердечной недостаточности? Нет, скорее всё-таки от переедания. Смотрите, коллеги, типичный заворот кишок-с! Ну что ж, так и запишем-с.
  Гаерский гордо предъявил столичное предписание о проверке, Смирнюк прибежал с ним к Косте. Костя вызвал Пензина и велел показать государевым зоофилам животноводческий комплекс. Показать всё, до последней подсобки. Пусть хоть в навозную лагуну ныряют, нам скрывать нечего. Через два часа Шурик позвонил Косте по местному телефону и замогильным голосом сказал:
  - Константин Николаевич, они всё осмотрели. Теперь требуют, чтобы мы отобрали для них анализы крови из вены у всех коров.
  - Что, у всех?
  - Да.
  - И у глубокостельных тоже?
  - Да!
  - Но это же грубое нарушение их собственных ветеринарных правил! У глубокостельных коров кровь из вены брать нельзя. Это же стресс и верный выкидыш!
  - Но они настаивают.
  - Кто конкретно?
  - Гаерский.
  - А остальные?
  - Говорят, что в этом нет необходимости, а Гаерский настаивает категорически.
  - Тьфу, блядь, садист ёбаный! Шурик, веди их сюда, в контору. Разговаривать будем.
  Через пять минут вся зондеркоманда ветеринаров-карателей вползла к Косте в переговорную. Учёные тётки выглядели притихшими и задумчивыми, по большей части помалкивали и прятали глаза. Гаерский, напротив, был чрезвычайно возбуждён, горласт и злобен. Таращил глаза, хаотично дёргал головой и конечностями и сбивчиво выкрикивал что-то о срыве работы комиссии. Костя предложил всем рассаживаться и спросил:
  - Гости дорогие, не хотите ли чайку? Небось замёрзли, пока комплекс осматривали?
  Тихие учёные тётки дружно согласно закивали головами. Гаерский подпрыгнул на стуле и истерически выкрикнул:
  - Вы саботируете! Вы препятствуете работе комиссии!
  - Вы срываете!
  Костя снял телефонную трубку, попросил секретаршу Смирнюка организовать всем чаю, упёрся в Гаерского тяжёлым взглядом и тихо заговорил:
  - Успокойтесь, товарищ Гаерский. Не надо так нервничать. И на стуле не надо подпрыгивать, стул, он тоже денег стоит. Сейчас чайку принесут. Согреетесь. А когда успокоитесь, объясните, в чём же мы вам препятствуем. На комплекс мы вас пустили, всё вам показали, все пояснения дали. Если хотите, идите смотрите ещё. Делайте всё, что считаете нужным.
  - У нас конкретное задание - отобрать анализы у всех ваших животных.
  - И кто вам мешает? Вот попьёте чаю и идите отбирайте.
  - Это должны делать ваши ветеринары. Ваши скотники должны коров загонять, а ветеринары - брать анализ! А мы должны наблюдать и контролировать. Вы должны всё организовать и сделать!
  - Ну, положим, я вам, товарищ, ничего не должен. Вовсе наоборот. Это вы как специалист должны были понимать, что отобрать кровь из вены у шестисот коров - мероприятие непростое. Это дней пять-шесть напряжённой работы, к которой надо заранее подготовиться: иглы запасти, пробирки, людей на сверхурочную работу собрать. А вы сваливаетесь мне как снег на голову, без предупреждения, и орёте как потерпевший. Вы приезжайте через недельку. Мы подготовимся и спокойно всё сделаем. Но сперва выдайте мне официальное письменное требование о поголовном отборе крови у всего поголовья, на основании которого мы и начнём готовиться.
  - Вас должны были уведомить о нашем приезде!
  - Однако не уведомили.
  В переговорную медленно вошла секретарша. На подносе в её руках празднично позвякивали чашки с чаем, ложечки и вазочки с сахаром и печеньем. Учёные тётки зашевелились и начали разбирать чашки. Гаерский сидел, открыв рот. На его худощавой, чисто выбритой физиономии застыло растерянное выражение. Наконец, он жалобно проблеял:
  - А как же нам быть? Мы не можем столько времени здесь комиссию держать. Люди в командировку приехали из столицы, из других городов.
  Костя, с трудом скрывая ехидство, максимально доброжелательным и заботливым тоном ответил:
  - Ох, любезный, даже не знаю, чем вам помочь. Хотя Соколовск - город красивый. Сводите женщин в кино, в ресторацию или там, к примеру, на танцы. Вы мужчина видный. Женщины от домашних забот отдохнут, развеются. А мы, грешные, тем временем подготовимся. Вы приезжайте через недельку. Всё сделаем. Вот только одно меня беспокоит. Вы правда хотите брать анализы у глубокостельных коров тоже или мой начальник комплекса что-то напутал?
  Гаерский вновь перешёл на визг:
  - Прекратите издеваться! У меня приказ! Всех коров!
  - Всех - значит, всех!
  Костя откинулся на спинку кресла и, внимательно разглядывая дёргающегося чиновника, грустно подумал: "Вот сучара! Хочет не просто задание руководства выполнить, а ещё и своё личное, персональное удовольствие получить. Над бедными коровками поиздеваться и нам посильней нагадить. Носит же земля таких ублюдков". Вслух, однако, сказал ласковым голосом:
  - Ну что вы, милейший, мне и в голову не приходило над вами издеваться. Меня, знаете ли, вот что беспокоит. Вы ведь ветеринар по образованию? То есть вы должны знать, что кровь из вены у глубокостельных коров брать нельзя. Это для них большой стресс, который в абсолютном большинстве случаев приводит к выкидышу. Ладно, морально-этическую сторону дела я с вами обсуждать не буду. Эти категории, похоже, вам недоступны. Давайте обсудим понятную вам сторону вопроса. Скажите, кто мне компенсирует убытки от появления двух-трёх десятков скинутых нежизнеспособных телят? Да и сами коровки при этом могут повредиться, а мы за каждую по три с половиной тысячи евро, между прочим, заплатили. Может, вы в следующий приезд привезёте мне от вашей конторы гарантийное письмо, что, мол, бюджет мне эти убытки готов компенсировать?
  Гаерский снова подпрыгнул на стуле, взмахнул руками, вытаращил глаза и, дёргая головой, завизжал ещё яростнее:
  - Вы ещё пожалеете! Вы очень пожалеете! Мы вам устроим! Мы вам покажем! Вы к нам придёте за новым разрешением на ввоз скота. Не будет у ваших коров выкидышей! Мы вас вообще закроем!
  - Спокойнее! Спокойнее, товарищ! А как же нацпроект? Как же мы с вами молочное животноводство в стране поднимать будем? Как мы с вами продовольственную безопасность державы обеспечивать станем? Вы поосторожней! Мне, знаете ли, кажется, что у вас большое будущее, если, конечно, горячиться не будете. Я думаю, вы больших высот на государственной службы достигнете, в большие начальники выйдете. У вас, на мой взгляд, для этого все необходимые качества имеются. И напор, и твёрдость, и целеустремлённость. Вот только поспокойнее бы вам. Эвона стульчик-то совсем расшатали. Вы пейте чаёк-то, пейте. А то не приведи Господи тромбик стрельнет, и ага! Жалко будет. Вы ведь можете до замминистра дорасти, в столицу переехать.
  - Прекратите! - взвизгнул Гаерский неожиданно тонким голосом. Изо рта его при этом брызнули белые капельки слюны.
  Костя кивнул головой и удовлетворенно подумал:
  "О как! Ну чисто собака бешеная".
  В переговорной повисла неловкая гнетущая тишина. Учёные тётки, опустив головы, уткнулись глазами в свои чашки. Костя, сделав доброжелательно-сочувствующее лицо, пристально смотрел на Гаерского. Пензин тихо и бессмысленно улыбался. Гаерский, сгорбившись на своём стуле, пытался испепелить Костю гневным взглядом и при этом явно судорожно пытался сообразить, как выйти из создавшейся ситуации. Неожиданно одна из тёток подняла голову и твёрдым, не допускающим возражений голосом заявила:
  - Гаерский, я не понимаю, зачем меня вообще сюда пригласили. Мне сказали, что здесь кошмар и ужас, а я вижу нормальное хозяйство. Я посмотрела ветеринарные журналы. Всё что надо делается, специалисты достаточно грамотные, скот в хорошем состоянии. Если есть подозрение на лептоспироз, нужно спокойно отобрать анализы. Если диагноз подтвердится - проколоть скот антибиотиками. А у глубокостельных коров анализы брать нельзя. Это каждый выпускник ветеринарного техникума знает. И никаких актов я вам подписывать не буду. Отвезите меня в Соколовск. Я домой поеду.
  Костя ошалело посмотрел на тётку и подумал: "Ух ты! Вот это да! Какое достоинство! Какая твёрдость! Прости, родная, я плохо о тебе подумал. А ты супер! Прямо королева английская".
  Гаерский вскочил и заметался по комнате. Косте показалось, что он начал задыхаться. Воздух в комнате вздрагивал от его нечленораздельных выкриков:
  - Как же! Я же! Вы же! Нам же! Это же! Всё, я всех жду в машине!
  В спину убегающего Гаерского Костя выстрелил ехидным вопросом:
  - Минуточку, дружище. Я не понял, вы через недельку на отбор анализов приедете или как?
  Учёные тётки попрощались и удалились. Костя повернулся к Пензину и спросил:
  - Шурик, кто была эта царственная особа?
  - Это главный специалист по лептоспирозу ведущего отраслевого института страны.
  - О как! Достойная женщина! Всем бы такими быть.
  Ни через неделю, ни позже на отбор анализов от Госсельхознадзора так никто и не приехал. Один из лояльно настроенных подчинённых товарища Гаерского по секрету рассказал, что акт о безобразиях, творящихся в Костином хозяйстве, заранее придуманный и подготовленный, несколько членов приезжавшей комиссии подписывать категорически отказались. По этому поводу произошёл скандал, и ситуация зашла в тупик.
  Однако всем было очевидно, что этим дело не кончится. Подходило время получения разрешения на ввоз второй партии скота, да и с отменённым постановлением о снятии карантина надо было что-то делать, продавать молоко полулегально было опасно. Как угомонить разбушевавшихся ветеринарных чиновников, Костя пока не представлял. Слава богу, возникшая пауза позволяла собраться с мыслями и поискать решение.
  Панасюк начал переговоры с фирмой-скототорговцем по поводу закупки второй партии коров, пора было приступать к поиску и отбору ещё шестисот голов. Доблестные строители наконец закончили устранение недоделок во втором коровнике. Смирнюк, инженер и Пензин проверили работу механизмов и объект приняли.
  На этот раз, после долгих консультаций со скототорговцами, коров решили закупать в Венгрии. Поскольку по рынку ходили упорные слухи, что венгры любят жульничать, Костя с Панасюком придумали привлечь на контроль отобранного Пензиным и его ветеринаром скота немецкого консультанта, благо от Германии до Венгрии было недалеко. Костя полагал, что дополнительные расходы на оплату работы немца будут всяко меньше, чем убытки от выбраковки подсунутых венграми некачественных бурёнок.
  По планам, всё должно было получиться хорошо. Пока специалист из фирмы-скототорговца подберёт венгерские фермы, где скот отбирать, пока Пензин с ветеринаром осуществят отбор, пока скотинка отстоит своё в венгерском карантине - как раз будет начало лета. Можно будет спокойно завозить коров и размещать их на открытой карантинной площадке, которую соорудили ещё для предыдущей партии. План был хороший, но теперь на пути его реализации скалой стояли Госсельхознадзор со своим разрешением на ввоз животных, а Костя никак не мог придумать, как их сломать. Поколебавшись несколько дней и несколько раз обсудив с Панасюком варианты развития событий, Костя решил рискнуть и всё-таки дал команду заплатить скототорговцам аванс и запускать процесс.
  Неожиданно вынырнул из своих макроэкономических государственных дел Папарот. Косте позвонили из его приёмной и вызвали к Андрею Шулимовичу на внеплановую встречу, пришлось отменять очередную поездку в хозяйство. В кабинете Папарота кроме привычного Овечкина с Шеиной обнаружился незнакомый Косте невысокий круглолицый мужичок в чёрном свитере и джинсах. На его плохо выбритой физиономии под узеньким лбом бегали кругленькие карие глазки. Вместе с фальшивой приклеенной улыбочкой всё это создавало ощущение лживой хитрости и настораживало. Пахло от мужичка поездом дальнего следования.
  Костя уселся напротив него за приставной стол для посетителей и подумал: "Экий ты затхлый. Не моешься, что ли?"
  Папарот поздоровался и, радостно улыбаясь, сообщил:
  - Знакомьтесь. Это мой старый товарищ Юра Куличок. Он отличный строитель. Мы с ним много чего делали. Вы что-то очень долго возитесь со строительством моей усадьбы. Я хочу, чтобы Юра подключился и разобрался, правильно ли вы там всё делаете и можно ли там минимизировать затраты и ускорить процесс.
  Костя посмотрел на Куличка повнимательнее и спокойно ответил:
  - Конечно. Без проблем. Мы готовы предоставить все сметы и планы-графики, строителям я команду дам.
  - Вот и хорошо. Я хочу ускорить строительство, а расходы уменьшить. Я, вообще-то, тороплюсь жить. Люди вон в Турции за восемь месяцев пятизвёздочный отель построили, а вы ничего не можете. Дорогу какую-то строите, которая мне на хер не нужна.
  Костя тоскливо посмотрел в окно и про себя подумал:
  "Как же ты заебал, мудак!"
   Папарот повернулся к Овечкину и продолжил:
  - А ты реши с Юрой финансовый вопрос.
   Володя вынырнул из оцепенения и браво отрапортовал:
  - Да, три штуки баксов в месяц, всё сделаем.
  Андрей снова повернулся к Косте и поинтересовался общим положением дел в хозяйстве. Костя спокойно и не торопясь обрисовал ситуацию. Папарот, казалось, не слушал, пропускал всё мимо ушей и думал о чём-то своём, но когда речь зашла о кадровых проблемах и гастарбайтерах, Андрюша вдруг вскинулся и заявил:
  - Я попрошу моего друга в Таджикистане, он пришлёт тебе хороших отборных людей.
  После чего схватил телефонную трубку и попросил секретаря соединить его с неким Сыздыком Бабаевым.
  Пока ждали соединения с таджикским другом, Костя рассказал присутствующим о ходе подготовки к весеннему севу и о процессе работы над бизнес-планом сырзавода. Папароту было явно неинтересно, остальным тоже. Наконец соединение произошло. После стандартного набора приветствий Андрей изложил Сыздыку суть проблемы и поинтересовался, может ли Костя связаться с ним для её решения. Хитрый азиат от общения с Костей уклонился и напросился на встречу с Папаротом через два дня, когда он прилетит в столицу лично. Папарот, вымученно улыбаясь, согласился. На этом встреча и закончилась, попрощались, разошлись.
  Выйдя в приёмную, Костя договорился с Куличком о встрече у себя в офисе на следующий день, после чего позвонил Сергияну и вызвал его к этому времени со всеми проектами, сметами, расчётами и планами. Куличок как бы невзначай сообщил, что ночевать он будет у Андрюши дома. Говорил он с ярко выраженным украинским акцентом, фальшивой улыбочки с лица не снимал. Попрощавшись с ним, Костя подумал: "Так, ещё один местечковый дружок детства. Только не тянешь ты, Юра, на великого строителя. Для великого строителя Андрюша что-то тебе больно маленькую зарплату положил. Сожрёт тебя Сергиян и пуговиц не выплюнет, хоть ты и думаешь, что хитрый".
  На следующий день Костя подробно рассказал приехавшему пораньше Сергияну всё, что думал о роли и значении новоявленного Куличка-строителя. Владимир Васильевич отреагировал неожиданно спокойно, из чего Костя сделал вывод, что большого воровства на усадьбе пока не было. Куличок появился вовремя, получил вежливое приветствие и чашку кофе, после чего попал в железные лапы Сергияна, который разложил перед Юрой целый ворох бумаг и начал грузить его по полной программе. Костя спокойно занялся своими делами. Юра сломался часа через четыре, попросил скопировать ему некоторые документы и жалобно сообщил, что поработает спокойно дома.
  Следующую встречу назначили в хозяйстве, непосредственно на стройплощадке. Костя позвонил Смирнюку и распорядился для проживания Куличка подготовить освободившийся после отъезда североморского мужика коттедж. Бывший начальник комплекса в зоотехниках оставаться не пожелал, тихо сдал дела и отвалил, не попрощавшись ни с кем кроме Александра Рафаиловича.
  Пока Сергиян копировал для Куличка нужные бумаги, Костя затащил Юру к себе попить чайку и поговорить "за жизнь". В процессе беседы выяснилось, что заявление Папарота о том, что они с Юрой много чего делали, - это большое преувеличение. Свои таланты великого строителя Куличок показал Андрею, построив беседку в садике у родителей папаротовской жены и удешевив процентов на тридцать смету на ремонт приёмной и кабинета ректора украинского университета, который Андрюша когда-то закончил и которому теперь немного помогал. Впрочем, своя маленькая строительная фирма у Куличка всё- таки когда-то была, и ему даже удалось продать в Германию несколько домокомплектов небольших деревянных домиков. Однако бизнес Юрин довольно быстро сдох и осталось только высокое мнение о собственной хитрости и друг детства Папарот, сделавшийся большим человеком. Вот на эту самую дружбу с Андрюшей Юра при собственном позиционировании постоянно и напирал. Всё время к месту и не к месту упоминал, что знает родителей, жену Ирку и её родителей и вообще близкий он Папароту человек.
  Костя внимательно слушал, аккуратно вытаскивал из красующегося Юры побольше информации и старательно составлял себе психологический портрет Андрюшиного друга-неудачника. Под конец беседы Куличок разошёлся окончательно и выдал:
  - О, кстати, мы тут с Андрюхой отдыхать в Трускавец ездили. Это у нас традиция такая, каждый год ездим. Так вот мы там над анекдотом угорали, сейчас расскажу, слушай.
  После чего, блестя своими круглыми бегающими глазёнками, рассказал удивительно тупой анекдот и сам же громко захохотал. Костя вежливо хихикнул и подумал:
  "Ну, хватит, пожалуй, с тобой всё ясно. Умишком тебя Господь наделил скудно. Хитришь помаленьку, Папароту жопу лижешь и с этого кормиться пытаешься. Хороший парень Коля Зуделкин номер два, только, пожалуй, поглупее и поподлее. Зуделкин хоть не стучит без нужды, спросят - докладывает, а сам инициативу не проявляет. А ты, Юрик, будешь Андрюше без мыла в задницу лезть. Стучать будешь по поводу и без повода, дабы нужность свою продемонстрировать. Андрюша, шу-шу-шу, Андрюша, шу-шу- шу. Ну да ладно, хрен с тобой, мне особо скрывать нечего. А против меня ты, Юрик, не потянешь, забздишь. Такие, как ты, меня всегда побаивались. И это правильно".
  Наконец договорились о дате приезда Куличка в хозяйство и попрощались. Когда дверь за Юрой закрылась, Костя испытал облегчение. Никаких эмоций кроме брезгливости Куличок не вызывал.
  Встреча Папарота с таджикским баем случилась через четыре дня. Когда приглашённый Костя приехал, Сыздык Бабаевич - великий энергетик всея Азии и окрестностей - уже сидел у Андрюши в кабинете. Костю сразу пригласили присоединиться. Таджик оказался казахом по национальности, его круглая плоская морда светилась важностью и хитростью. По довольному блеску раскосых глазёнок было очевидно, что Бабаич до Костиного появления успел успешно загрузить Папарота какой-то своей личной просьбой и Андрюша не смог ему отказать.
  Костя быстренько рассказал, сколько и каких людей хозяйству надобно, на всякий случай предупредил, что, возможно, впоследствии понадобится ещё несколько человек для обслуживания папаротовской усадьбы, и твёрдо пообещал, что все они будут оформлены официально, с соблюдением всех формальностей и прочих разрешений на работу. Сыздык Бабаевич в ответ с важным видом поведал, что его люди хоть и граждане Таджикистана, но по национальности узбеки и в Таджикистане им живётся неуютно. Кстати, один из них - тот самый повар, который кормил уважаемого Андрея Шулимовича во время его достопамятной поездки в Таджикистан.
  Получив у Бабаича координаты его помощника, с которым предстояло решать все организационно-технические вопросы, и выйдя из кабинета Папарота, Костя подумал:
  "Во блин, казахо-таджико-узбеки какие-то, да ещё и повар. Ну и на хрен мне вся эта лишняя информация? Полная каша, а мне шустрые дояры нужны".
  Дело потихоньку шло к весне, день становился длиннее, морозы отступали. Шурик Пензин со смотрящим Санычем навели на комплексе должный порядок, надои постепенно росли. Молоко, сдаваемое на Соколовский гормолзавод, шло исключительно высшего стандарта качества и по максимальной цене. Госсельхознадзоровцы затаились, временно отстали, в хозяйстве больше не появлялись и вообще, слава богу, не беспокоили. Однако Костя отчётливо понимал, что это затишье временное, государевы зоофилы определённо сели в засаду и ждали, когда к ним приедут за следующим разрешением на ввоз скота. Вот тогда-то и начнётся второй акт драмы под названием "Битва ветеринарных ведомств на костях невинного хозяйства".
  Хитренький дружок Папарота Куличок-строитель обкакался по полной программе. Три недели бедолага лазил по стройплощадке, внимательнейшим образом изучал проект, по три раза пересчитал все сметы и перепроверил цены на стройматериалы, но способов существенно сократить стоимость и сроки строительства так и не нашёл. Время его доклада Папароту неумолимо приближалось, а докладывать было нечего.
  Конечно, можно было доложить, что Сергиян с Костей молодцы и Юре тут делать нечего, но тогда бедному Куличку пришлось бы возвращаться домой и плакали его три тысячи долларов в месяц. На это Юрино нутро пойти не могло, но и придумать, как ускорить и сэкономить, у бедолаги не получалось. Куличок начал впадать в депрессию, на стройплощадке появляться перестал, в основном отсиживался в коттедже, даже на улицу почти не выходил. На его круглой физиономии появилось постоянное скорбно-плаксивое выражение, голова опускалась всё ниже и ниже, бедный Юра пал духом. Костя с удовольствием наблюдал куличковские мучения, радовался, что не ошибся в профессионализме Сергияна, и рассуждал про себя:
  "Да, Куличок, конечно, полное говно. Хитренький, подленький и глупый. Дать ему окончательно обосраться в глазах Папарота было бы весьма и весьма приятно, но это будет неправильно. Велика опасность, что Андрюша на этом не успокоится и пришлёт вместо Юры другого инспектора-надзирателя, а тот окажется умнее и подлее. Кризис кругом, много толковых людей осталось без работы. Нет, так не пойдёт, это опасно. Пожалуй, надо этому придурку помочь, а потом аккуратненько держать его под контролем, так будет спокойнее. И, кстати, надо будет на него спихнуть отделку интерьеров и прочую хрень со светильниками, мебелью и коврами. Машкотовские хищницы с применением папаротовской жены раскрутят этого деревенского дурачка на полную катушку, счета наверняка будут космические, а мы к этому отношения иметь не будем. Это будет Юрина зона ответственности. Вот и ладно, поможем убогому".
  Приехав в очередной раз в хозяйство, проинспектировав комплекс и проведя планёрку со специалистами, Костя вечером без предупреждения заявился к Куличку в коттедж. По пояс голый, Юра встретил с удивлением, плаксивое выражение с его физиономии так и не сошло. Поздоровавшись и пройдя в гостиную, Костя бодро заявил:
  - Юр, угостил бы ты меня чаем, что-то я устал сегодня. Усевшись на диван, достал сигареты и подумал про себя: "Пахнет у тебя плацкартным вагоном. Точно не моешься, сука. Ладно, перетерпим для пользы дела".
  Куличок притащил грязноватые чашки, включил чайник и уселся напротив Кости, старательно пытаясь справиться со своим страхом и недоумением. Костя с удовольствием закурил и начал:
  - Ну что, Юра, удалось тебе у Сергияна ошибки найти? Можно там чего-нибудь сэкономить и сроки сократить?
  - Если по-честному, то нет. Так, мелочёвка кое-какая, которая на общий результат практически не влияет. Даже не знаю, что делать. Пытался Андрею сказать, что сильно сроки сократить не удастся, так он бесится, слушать не хочет, сразу орать начинает. Он вообще в последнее время какой-то странный стал. Костя, я правда не знаю, что делать. Вот хотел сам к тебе прийти посоветоваться, да как- то неловко было.
  Костя не торопясь затянулся вкусным дымком и максимально доброжелательным тоном ответил:
  - Ну что ты, Юра, какие неудобства? Одно дело делаем, а Андрюша в последнее время действительно нервный стал. Так ты не думай, это к тебе непосредственно отношения не имеет, это раздражение не на тебя лично, просто устал он сильно. Ему посочувствовать можно.
  Юра вздрогнул, как-то съёжился, явно испугавшись, не сболтнул ли про хозяина чего непозволительного, и плаксиво продолжил:
  - Это конечно, а мне-то что делать? Что мне ему сказать?
  - А скажи, Юра, правильно ли я понимаю, что Андрюша на самом деле ждёт от тебя короткого и ясного доклада, что ты придумал, как сократить сроки на столько-то, а затраты на столько-то? При этом в подробности он вдаваться не будет. Его ведь на самом деле детали не интересуют.
  - Ну, в общем, да. Только я не знаю, что ему говорить.
  - Знаешь, я, когда изучал проект, обратил внимание на некоторые явные излишества. Например, зачем ему трёхэтажный дом для обслуги и охраны? Ты сам посмотри, сколько там гостевых комнат. Даже если все его гости приедут с водителями и охранниками, вся эта банда легко разместится на первом и втором этажах. А третий легко можно срезать, вот тебе и экономия. Кроме того, многие заложенные в проект дорогие импортные материалы можно заменить отечественными. Наши по западной технологии делают их ничуть не хуже, а цены вдвое ниже, и таких нюансов можно много найти.
  Куличок испуганно вытаращил глаза и забормотал:
  - Андрюха не согласится. Он считает, что для него всё должно быть самым лучшим.
  - А ты ему всего-то не говори, а по поводу материалов можно вообще ничего не говорить. Ты же сам понимаешь, что в детали он не полезет, а по поводу изменений в проекте - ты раздели разговор на два этапа. Сначала изложи ему идею убрать один этаж, мол, смысла нет и всё такое. Про деньги и сроки при этом не говори, посмотри, какая будет реакция. Вот если он согласится, - а я думаю, он согласится, поскольку дом обслуги ему в принципе по фигу, - тогда через недельку надо идти к нему с расширенной сметой и браво докладывать, что затраты сократили на столько-то, а сроки на столько-то.
  Юра затих, впал в тягостную задумчивость, на хитрой физиономии отражалась борьба страха с надеждой, ему и хотелось, и кололось.
  - Ну ты подумай спокойно, не торопясь. Если что, я всегда к твоим услугам, - сказал Костя. Встал и пошёл в прихожую одеваться.
  На следующее утро в конторе хозяйства у дверей переговорной обнаружился переминающийся с ноги на ногу Корнилов-старший - отец того самого агронома Вани, который своим ударным трудом почти окончательно подорвал в Косте веру в способности собственного народа. Корнилов-папа был персонажем ярким, почти мультипликационным, буйным, активным дураком. Главной его чертой, помимо глупости и агрессивной моторности, была неприкрытая наглая хитрость. Раньше, при коммунистах, его время от времени выдвигали на разные мелкие руководящие должности - видимо, начальству импонировала его активная жизненная позиция. Однако задержаться на захваченных позициях у старика не получилось. Заняв должность, он тут же начинал делать такие вопиющие глупости и в таких неимоверных количествах, что власть предержащие пугались и задвигали его обратно. Когда-то ему даже довелось целых полгода побыть председателем местного сельсовета, о чём население до сих пор вспоминало с ужасом. Теперь Корнилов-папа благополучно трудился у мента Славика в службе охраны. Трудился в целом нормально, на посту не спал, вина не пил. Если бы ещё не лез к начальству с глупостями, цены бы ему не было.
  Костино внимание деятельность старика привлекла только однажды, во время уборки зерновых. Корнилов-старший тогда охранял зерноток, а Костя, проезжая мимо, вдруг решил туда заехать и посмотреть, как идут дела. В целом всё оказалось в порядке, кроме одного. Под навесом, радостно толпясь, пожирало папаротовское зерно целое семейство коз с огромным вонючим козлом во главе. Козлятки были миленькие, но зерна было жалко. Корнилов-старший, увидев Костю, замахал руками, как ветряная мельница, и с жуткими воплями бросился коз от зерна отгонять.
  "Интересно, а до моего приезда он что, их не видел, что ли?" - подумал Костя и подозвал изображающего праведный гнев старика к себе.
  Корнилов-папа подбежал резвой мелкой трусцой и бодренько, злобно пролаял:
  - Ходют, бляди, и ходют!
  - А скажите, милейший: вы наверняка знаете, чьи это козы? Ведь в деревне все всё друг про друга знают. Так чьи же они? Кто хозяин?
  Старик вытянулся в струнку, побледнел, вытаращил на Костю свои оловянные глаза и затих. Возникла томительная пауза. Первым не выдержал случайно оказавшийся рядом водитель грузовика, привёзший с поля очередную порцию зерна:
  - Ха-ха-ха, Константин Николаевич, это же его собственные козы, корниловские. Он и есть хозяин.
  Косте стало весело, однако, справившись с эмоциями, он тогда напустил на себя строгий мрачный вид и грозно старика предупредил:
  - Увижу ещё раз - перестреляю всех коз на шашлык. Угроза подействовала. Крестьяне к тому времени уже убедились, что Костя слов на ветер не бросает. Окончательное доверие к его словам появилось у богоносцев после показательного отстрела нескольких овец, которых по весне хитрые крестьяне втихаря стали выгонять пастись на озимые. Уговоры и предупреждения не действовали, и тогда Костя дал команду менту Славику выбрать из охранников несколько охотников и произвести отстрел. Установка была следующая: раз овца дальше двухсот метров от деревни - значит, дикая. Добывшему овцу полагалась пачка патронов и половина мяса, из остальной половины варили шурпу во дворе дома управляющей компании. После съедения третьей овцы потравы папаротовских озимых прекратились полностью.
  И вот теперь тот самый Корнилов-папа твёрдым взглядом смотрел в глаза и заявлял о желании побеседовать наедине. Костя открыл дверь, пропустил старика вперёд, вошёл сам, снял куртку, уселся за стол и, приветливо улыбнувшись, молвил:
  - Слушаю вас.
  Старик достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо, изрядно потёртую на сгибах бумагу, аккуратно развернул, протянул Косте и, заговорщицки улыбаясь, прошелестел:
  - Константин Николаевич, прошу вас внимательно ознакомиться с этим документом.
  Заинтригованный Костя осторожно взял бумагу и погрузился в чтение. Документ оказался грамотой за первое место на каких-то межколхозных соревнованиях по пулевой стрельбе, добытой стариком Корниловым в каком-то лохматом году. Костя закончил чтение, поднял на старика глаза и спросил:
  - Ну и зачем вы мне это принесли? Если бы я не знал о вашем добром сердце, я бы подумал, что вы пытаетесь меня напугать.
  - Ну что вы, Константин Николаевич. Я просто хотел сказать, что мог бы вам пригодиться не только как охранник. Я способен на большее, на гораздо большее. Вы можете меня использовать.
  - Как использовать? А-а, постойте, я, кажется, понимаю. Но знаете, к отстрелу местного населения я пока морально не готов. Хотя кто знает, может, скоро решусь. Да- да, решусь. Тогда, пожалуй, с вас и начну, а пока ступайте. Ступайте, я буду иметь вас в виду.
  Корнилов-папа сложил свою грамотку, засунул её в карман и, гордо неся голову, удалился. Костя закурил, встряхнул головой и спросил сам себя: "Интересно, что этот старый мудак имел в виду? Вряд ли он мог предположить, что я устрою массовый отстрел крестьян. Скорее всего, что-то другое, просто сформулировать не может, обезьяна, молью траченная".
  В переговорную бодро вошёл Смирнюк в сопровождении инженера и главного агронома, вывалил на стол кучу каких-то ярких рекламных буклетов и завёл речь о закупке специальных GPS-навигаторов, которые устанавливались на трактора и позволяли механизаторам во время посевной работать не только днём, но и ночью. Без этих навигаторов в тёмное время суток работать было нельзя, так как в свете фар невозможно было отличить уже обработанную землю от необработанной и в результате получались либо огрехи, либо полосы, засеянные дважды. Навигатор фиксировал обработанную полосу и после разворота позволял проходить следующую точно по краю предыдущей, с точностью плюс-минус два сантиметра. Дело было стоящее. Костя всё внимательно выслушал, посмотрел рекламные буклеты и прайсы и распорядился поставить навигаторы в план закупок на следующий месяц, потом, секунду подумав, добавил:
  - Сами вы покупать их не будете. Перешлите всю информацию Илье Якушеву, пусть найдёт оптимальные по соотношению цены и качества.
  Смирнюк закивал головой, а инженер с агрономом откровенно загрустили.
  "Ничего, в другой раз украдёте", - ехидно подумал Костя.
  По возвращении в столицу выяснилось, что самые худшие прогнозы поведения Госсельхознадзора полностью подтвердились: государевы зоофилы категорически отказались подписывать хозяйству разрешение на ввоз скота. Генеральный директор фирмы-скототорговца даже сходил по этому поводу к первому заму председателя центрального Госсельхознадзора, самому великому господину Власкину, который, несмотря на давнюю историю коррупционных отношений, твёрдо заявил, что хозяйство дрянь, неблагополучно по лептоспирозу и что он, честный фраер Власкин, не подпишет это разрешение ни за что и никогда. Панасюк так разнервничался, что с дури сам дозвонился до власкинской приёмной и потребовал соединить его с самим. Неожиданно для всех Власкин с Серёгой соединился, но при этом обдал Панасюка таким ледяным презрением, что Серёга два дня ходил сам не свой.
  Ситуация складывалась патовая, в Венгрии уже начали свозить отобранных коров на карантинную площадку, надо было срочно что-то делать. Костя, понимая, что последняя надежда - это новый соколовский губернатор Козлищев, плотно сел на телефон, пытаясь найти к нему хоть какие-нибудь подходы. Всё-таки бывший заместитель министра сельского хозяйства, а Госсельхознадзор был структурным подразделением этого ведомства. Строго говоря, губернатор был заинтересован, чтобы на территории его области нацпроект хоть как-то продвигался, следовательно, была надежда, что поможет.
  В результате двухдневного обзвона всех мало-мальски приличных людей, с которыми Костю когда-либо сводила судьба, на Козлищева выйти так и не удалось, но удалось выйти на его верного помощника - красномордого морпеха. Человек, знавший его давно, провёл предварительные переговоры, после чего позвонил Косте, дал номер телефона и добро на звонок. Морпех, после того как Костя представился и сказал, по чьей рекомендации звонит, отрывисто пролаял дату и время встречи у себя в областной администрации и не прощаясь отключился.
  "Однако везёт нам в последнее время на милых людей", - подумал Костя и принялся готовить для губернатора короткую справку о сложившейся ситуации.
  Встреча состоялась через два дня. Морпех принял Костю точно в назначенное время, минута в минуту, усадил на стул напротив своего письменного стола и, вперившись в Костю ничего не выражающим взглядом своих прозрачных серо-голубых глаз, в лоб со всей возможной армейской вежливостью спросил:
  - Кто вы и что вам надо?
  Костя, сидя на стуле по стойке смирно, коротко и чётко, звучным голосом отрапортовал о хозяйстве, о нацпроекте, о молочном комплексе, не забыв озвучить объём инвестиций как уже сделанных, так и планируемых, о предстоящем завозе второй партии импортных, дорогих и высокопродуктивных коров и о войне Госсельхознадзора с начальником областной ветеринарной службы, которая поставила все красивые планы под угрозу.
  По окончании рапорта вынул из папочки справку и положил её на стол перед хозяином кабинета. Морпех накрыл справку могучей ладонью и прорычал:
  - Понятно. Я переговорю с губернатором. Оставьте ваши координаты, я сам с вами свяжусь.
  После чего перевёл взгляд с Костиной переносицы на дверь, видимо, это означало конец аудиенции. Костя встал, положил сверху справки свою визитную карточку, попрощался, исполнил команду "кругом" через левое плечо, вышел почти строевым шагом, спустился вниз, сел в машину закурил и подумал: "Господи, что это было?"
  Прошло томительных четыре дня. Наконец в трубке Костиного мобильного телефона раздалось знакомое рычание морпеха, показавшееся Косте пением райской птицы:
  - Константин Николаевич, приезжайте ко мне завтра в четырнадцать ноль-ноль. Жду.
  После чего раздались короткие гудки.
  Когда Костя вошёл в его кабинет, морпех жестом указал на стул, скривил лицо, что, видимо, означало доброжелательную улыбку, и начал рубить:
  - Губернатор приехал из столицы вчера. Он решил ваш вопрос, всё будет нормально. Разрешение на ввоз скота и новую бумагу о снятии карантина вам дадут. Чтоб вы могли молоко сдавать, вам надо пустить в хозяйство ещё одну комиссию. Дайте им анализы всех коров. Сделайте всё как они хотят.
  - Так они же в этих анализах всё что угодно найдут, - испугался Костя.
  - Нет. Это формальность. Власкин не мог просто так на всё согласиться. Ему надо было хоть в чём-то на своём настоять. Работайте спокойно. Новая комиссия напишет, что у вас всё в порядке. До свидания.
  Морпех встал, протянул руку для прощания и опять скривил лицо в улыбке.
  - Большое вам спасибо! - браво гаркнул Костя, пожал протянутую руку и исполнил команду "кругом марш".
  Очнувшись уже в машине с привычной сигаретой в зубах, подумал: "Неужели и вправду пронесёт? Страшно, блядь. А ну как власкинские нукеры всё-таки нарисуют в анализах какую-нибудь сибирскую язву, а Козлищеву по- том скажут: мол, извиняйте, Иван Петрович, мы очень хотели твою просьбу выполнить, но тут такой пиздец, что на это мы никак пойтить не могём. Страшно, сука!"
  С этими тревожными мыслями и поехал в хозяйство давать ветеринарам указания о подготовке отбора анализов крови у всего поголовья.
  Комиссия приехала через неделю, товарища Гаерского в её составе на этот раз не было, как не было и царственной тётки - специалиста по лептоспирозу. Возглавлял комиссию какой-то вежливый худощавый очкарик из столицы. Суетливая дамочка, представлявшая собой местное отделение Госсельхознадзора, быстренько нашептала Косте, что в центральном аппарате этот персонаж появился недавно, до этого трудился в каком-то ветеринарном научно-исследовательском институте.
  Очкарик говорил тихо, вёл себя предельно корректно и вообще производил приличное впечатление, которое портили только дорогущие швейцарские часы на его тонком запястье.
  "Интересно, научным трудом заработал или на госслужбе уже успел добыть?" - усмехнулся про себя Костя.
  На этот раз комиссия спокойно осмотрела комплекс, никаких замечаний никто не высказал, начальник госсельхознадзоровской лаборатории забрал пробирки с анализами крови уже растелившихся коров, потом попили у Кости чаю и благополучно отбыли. На отборе крови у глубокостельных коров никто не настаивал. Вежливый очкарик удовлетворился устным обещанием Кости взять у них анализы сразу после отёла, да и осталось таких коров всего около пятидесяти. Когда прощались на крыльце офиса, очкарик крепко пожал Косте руку и тихо, так чтобы не слышали окружающие, сказал:
  - Не беспокойтесь, заключение комиссии будет положительное.
  Через неделю директор фирмы-скототорговца притащился к великому господину Власкину подписывать разрешение на ввоз скота. Главный государственный ветеринар подписал разрешение молча, без каких-либо задержек и комментариев, как будто ничего и не было.
  Неумолимо приближалось начало посевной кампании. Илья Якушев благополучно успел закупить на все трактора хорошие GPS-навигаторы, так что теперь сеять можно было круглосуточно. Немец Рихард добился от агронома Сан Саныча окончательного плана посевной. Техника была подготовлена, удобрения и семена закуплены и отгружены на склады хозяйства.
  Анатолий Саныч Лебедь активно готовился к разбивке и посадке сада в папаротовской усадьбе. О своём категорическом желании иметь в усадьбе большой красивый сад Папарот заявлял уже раз несколько и даже грозно наезжал:
  - Вы что, сад мне ещё не посадили???
  При этом никаких конкретных пожеланий ни по планировке, ни по сортам растений не высказывал, рычал, сверкал глазами и требовал, чтобы было быстро, но красиво. В конце концов Костя решил использовать эту ситуацию к лучшему и поставил Лебедю задачу:
  - В Соколовске находится известный научно-исследовательский институт садоводства. Найди, Саныч, туда заход, найди приличных учёных-садоводов и договорись с ними, чтоб сад под ключ заделали. Чего там сажать и где брать саженцы, меня не касается, пускай сами решают. Мне бы хотелось, чтобы это мероприятие стоило более-менее разумных денег и чтобы в итоге было красиво. Когда станешь подбирать исполнителей, наводить о них справки, обязательно съезди в гости на их личные дачные участки. Если у них собственные сады хорошие, значит, с ними можно иметь дело. А когда будешь по деньгам с ними торговаться, дави на то, что им предоставляется уникальная возможность реализовать свой профессиональный и творческий потенциал. Это ведь не часто бывает, когда профессионалам не приходится плясать под дудку дурака заказчика и удаётся сделать всё по уму. В сущности, им и нам повезло, что у Андрюши руки до всего не доходят, а то видел я, что бывает, когда нувориши материализуют свои представления о прекрасном. Каждый раз Ремарка вспоминал. Как там у него в "Трёх товарищах": "Педераст Кики обладал чувством прекрасного в меру своих наклонностей".
  Саныч к поставленной задаче отнёсся по-армейски ответственно, дисциплинированно и теперь метался между усадьбой и Соколовском с вариантами планировки сада и списками посадочного материала.
  Помощник великого таджикского друга Сыздыка Бабаевича позвонил и сообщил, что требуемое количество проверенных пролетариев-гастарбайтеров тщательно отобрано и люди готовы выезжать на новое место работы. После чего сделал хитрый заезд, чтобы Костя оплатил работягам билеты на самолёт. Получив разъяснения о том, что так не бывает, хитрый азиат, награждённый почётной кличкой Подсыздык, согласился на вычет стоимости билетов из первой зарплаты пролетариев, но при этом стал клянчить деньги на проезд какого-то бая-сопровождающего, эдакого Подподсыздыка, который привезёт рабочих и останется с ними жить. При этом выяснилось, что сам Подподсыздык работать не будет, а будет кушать плов в общаге и посредничать между руководством хозяйства и рабочими. Кроме того, Подсыздык выкатил категорическое условие: зарплату лично работягам не выдавать, а отдавать все заработанные ими деньги исключительно лично в руки Подподсыздыку.
  На этом Костино терпение кончилось, дипломатичность испарилась вместе с толерантностью, и Подсыздык получил твёрдое разъяснение, что здесь не Азия, не Восток, который, как известно, "дело тонкое", что все работяги будут оформлены официально и зарплату каждый б дет получать в кассе, строго лично в руки. А всякие баи-бабаи тут не нужны. Своих придурков девать некуда. Всё просто: нет работы - нет зарплаты. Единственная непроизводственная трата, на которую Костя согласен, это зарплата поварихе, которую таджико-узбеки могут привезти с собой, чтобы правильный дастархан им накрывала. А если Сыздыку, Подсыздыку и прочим "под-под-под" чего-то не нравится, так мы не навязываемся. Слава богу, в столице достаточно агентств, занимающихся вербовкой и поставкой рабочей силы, и, в общем, за очень небольшие деньги. Если что не так - извиняйте, других работорговцев найдём и Папароту, если что, свою позицию сможем объяснить, думаем, поймёт. Подсыздык на несколько дней затих, а потом перезвонил и на всё согласился.
  Строители к этому времени, усилиями бодрых армян, ремонт общежития закончили. Илюша Якушев умудрился где-то закупить удивительно дешёвые кровати, матрасы, тумбочки, стол и табуретки. К приёму рабочих всё было готово. Костя дал Подсыздыку отмашку на выезд первой партии. В душе, однако, осталось нехорошее ощущение засады, предчувствие, что связка "рабочие - Сыздык, друг Папарота" ни к чему хорошему не приведёт, что будет ещё геморрой с неприятностями.
  Французские производители сыроваренного оборудования изо всех сил уговаривали Панасюка поехать в ознакомительную командировку к ним во Французские Альпы, посмотреть своими глазами их производственную базу и прокатиться по местным сырзаводам, где можно лично убедиться, как славно их оборудование работает. Костя понимал, что познакомиться и пообщаться с настоящими французскими сыроварами для понимания процесса было бы здорово, но надвигающаяся посевная времени на командировку не оставляла. Приходилось отделываться туманными обещаниями - потом, мол, как-нибудь.
  Хитренький псевдостроитель Юра Куличок всё-таки решился и исполнил все Костины рекомендации. Сначала аккуратно предложил Папароту сократить объёмы, а потом, когда Андрюша милостиво согласился, нарисовал вместе с Сергияном новую уточнённую смету на достройку усадьбы. Папарот, однако, смету рассматривать отказался и потребовал по этому поводу отдельного совещания с участием Кости и Сергияна. Костя, почуяв неладное, потребовал, чтобы на подготовленной для Андрея смете обязательно стояли подписи Куличка и Сергияна, причём на каждой странице, и, подумав, решил в этот процесс не вмешиваться вообще. На совещании присутствовать, но по возможности молча. Попытаться занять позицию Овечкина - Шеиной.
  К Папароту поехали, как обычно, в офис Государственной сетевой компании. Состав участников, не считая Куличка и Сергияна, был обычный. В этот раз Андрей принял почти в назначенное время, в приёмной не мариновал, встретил спокойно, доброжелательно, поздоровался, расселись по местам. Костя достал из папки и раздал присутствующим по экземпляру подписанной Куличком укрупнённой сметы, выдержал небольшую паузу и начал:
  - Вот, Андрей, господа строители, как ты велел, изыскали возможность сокращения сроков строительства и снижения стоимости. Таким образом, на достройку усадебного комплекса требуется ещё пять с половиной миллионов долларов. Это без учёта дизайна интерьеров, мебели, оборудования и прочих светильничков-карнизиков. И, конечно, без учёта приведения в порядок территории. Без ландшафтного дизайна и сада.
  Папарот, радостно блестя глазами, заявил:
  - Вот, я же говорил, что можно быстрее и дешевле! А ты - "нельзя, нельзя". Всё можно, если захотеть! А что со сроками?
  - А вот сроки сильно сократить не удастся. Экономия получается в основном за счёт дома для прислуги, а сроки держит не он, а главный дом, то есть твой. Да вот Юра как специалист тебе лучше расскажет.
  Костя откинулся на спинку кресла и сделал рукой широкий жест в Юрину сторону. Юра вдруг испугался, побледнел, пригнулся к столу, вытянул шею и, снизу вверх глядя на Папарота, начал сбивчиво блеять:
  - Ну да, Андрей, это, ну, м-м-ммм, как его....
  Глаза Папарота начали наливаться кровью. Раздался тихий рык:
  - Не понял. Почему быстрее нельзя? Люди вон в Турции пятизвёздочный отель за восемь месяцев....
  Куличок сделался бледным как мел. На физиономии застыло смешанное выражение угодливости и священного ужаса. Костя взял из стоящей на столе вазочки орешек, засунул в рот и подумал: "Тьфу, блядь, мерзость какая!"
  Андрюша зыркнул исподлобья на обосравшегося друга детства и, видимо, решив, что с него хватит, сменил гнев на милость.
  - Ладно, раз лучше ни хуя не можете, делайте как можете. А что стоимость сократили, это хорошо. Ведь говорили, что дешевле нельзя. Говорили?!
  Косте вдруг захотелось поменять план действий, расхотелось быть умным и вести себя правильно. Сел прямо, поднял глаза на Папарота и спокойно, но твёрдо сказал:
  - Андрей, я должен обратить твоё внимание, что удешевление достигнуто исключительно за счёт сокращения объёмов. То есть не потому, что мы с Сергияном плохо работали, а потому, что ты согласился проект сократить.
  Папарот на секунду задумался, потом уставился на Куличка и спросил:
  - Это правда?
  Тут Юра не только обосрался, но ещё и обоссался. Глаза его заметались с Андрея на Костю, с Кости на Андрея.
  - Ну-у-у?! - угрожающе выдохнул Папарот.
  - Да-а, - жалобно мяукнул Юра.
  Андрей молчал секунд тридцать. Потом сказал, обращаясь к Овечкину:
  - Смету утверждаю. Финансируйте. Всё. Свободны. Работайте. Всем пока.
  Когда выходили из кабинета, Костя поймал полный благодарности взгляд Сергияна, но никакого чувства удовлетворения не ощутил. Почему-то было всё равно.
  Посевная в хозяйстве прошла более-менее благополучно. Ярких происшествий, слава богу, не случилось, удобрения, семена и дизельное топливо благополучно израсходовали, при этом никто не покалечился и ничего особо ценного не сломали. Нового главного агронома Сан Саныча Костя так и не понял. Был он молчалив, улыбчив и неуловим, постоянно куда-то пропадал. Только что был здесь, глядь - уже нет, и куда делся - никто не знает. Костя какое-то время раздражался, а потом плюнул. В конце концов, пускай Смирнюк с ним разбирается, пасёт и выслеживает своего подчинённого.
  Очередной приезд в хозяйство начался, как обычно, с осмотра молочного комплекса. Дело шло относительно неплохо, не считая отвратительного качества дойки. Богоносцы-дояры двигались как сонные мухи, скорость движения карусели пришлось установить в два раза медленнее, чем было необходимо, и при этом всё равно движение регулярно останавливали. Растёл к этому времени закончился полностью, доились уже все завезённые коровы.
  Не считая двух нетелей, убитых крестьянами с помощью гвоздей в корме, выбраковать пришлось только одну - бедняжка сильно покалечилась при преждевременных родах. Ветеринары заявили, что осеменить её больше не удастся, а молока она практически не давала. Выбраковали, забили, сожрали в рабочей столовой.
  Несмотря на маститы, молока сдавали девять - десять тонн в день, и всё по высшему стандарту качества. Общий падёж телят за весь период растёла благодаря стараниям Шурика Пензина и смотрящего Саныча уместился в пять процентов. По немецким меркам результаты деятельности были плохонькими, по отечественным - великолепными. Можно было начинать потихоньку собой гордиться, но только так, чтобы никто не заметил. Подъезжая к конторе, Костя злорадно думал: "Ну, богоносцы, недолго вам осталось. Таджико-узбеки, слава богу, прилетели, отсыпаются с дороги. Завтра инструктор с фирмы, которая нам карусель поставила, приедет. Будет их учить работать. Мы из них две бригады дояров сформируем и устроим вам соцсоревнование. У кого карусель быстрее двигаться будет. Я вам покажу "утеплять и отапливать", блядюги ленивые".
  Попив в конторе чаю с Рафаилычем, его замом, инженером и Санычем и выслушав доклады об оперативной обстановке, Костя неохотно потащился в районный центр, в гости к районному прокурору. Это был очередной регулярный визит вежливости с заносом небольшой взятки. Причём не за что-то конкретное, а просто так, с уважением. Началось это через полгода после того, как народ избрал на должность главы района мелкого лысого коммуниста - директора профтехучилища. Костя вдруг почувствовал со стороны районной администрации глухую ватную стену. Ни один нужный вопрос решить не удавалось. Глава района только таращил глаза и дрожал коленками.
  Провели разведку, собрали информацию. Выяснилось, что во всём мёртвом поле, называемом район, остался только один относительно вменяемый человек - прокурор. Это была хитрая толстая тётка с манерами простонародной доброжелательности и ледяным блеском в глазах. Муж тётки был фермером и иногда где-то чего-то пахал и сеял, но в основном строил новый дом в деревне рядом с райцентром. На строительство были нужны деньги, а грабить в районе было практически некого. Ничего не работало. Только несколько магазинчиков, где бабушки проедали свои пенсии.
  Хитрая прокурорша умудрилась запугать нового главу района до такой степени, что он полностью потерял самостоятельность. По любому вопросу этот верный последователь Ленина - Сталина теперь бегал к ней и спрашивал: ему можно или нельзя? Когда Костя попытался аккуратно выяснить у него, а не дурак ли он и зачем он это делает, глава мелко затрясся и прошептал:
  - Дык она же меня посадит!
  Костя понял и пошёл к прокурорше сам. Тётка оказалась сговорчивой и не сильно жадной. Сторговались всего на тысячу долларов в месяц. Навещал её Костя раз в квартал и отстёгивал сразу за три месяца. Получать деньги через Смирнюка законница категорически отказалась, желала иметь дело только с Костей лично. Зато теперь, когда плюгавенький глава прибегал к прокурорше и спрашивал, можно ли ему выполнить какую-либо просьбу со стороны Кости и вообще папаротовского хозяйства, тётка надувала щёки и благосклонно изрекала:
  - Это можно.
  В результате все вопросы решались легко, а расходы для папаротовской мошны были невеликие. Встреча с прокуроршей и в этот раз прошла в тёплой дружественной обстановке. Посидели, посплетничали, конверт с деньгами уютно улёгся в верхнем ящике прокурорского стола, попрощались, разошлись.
  Первой новостью, которой порадовали вернувшегося в хозяйство Костю, был телефонный доклад из Венгрии о том, что Шурик Пензин с новым молодым ветеринаром закончили отбор нетелей. Венгры благополучно свезли животных в общий карантин, пора было вызывать туда немецкого консультанта, чтобы проверил пензинскую деятельность и вынес качеству отобранного скота окончательный приговор.
  Связались с немцами, поставили задачу. Немцы перезвонили через три часа и отрапортовали, что их эксперт будет в Будапеште через два дня утром. Панасюк позвонил генеральному директору фирмы-скототорговца и попросил организовать встречу эксперта и осмотр отобранного скота, торговец твёрдо пообещал всё сделать.
  Костя попросил у смирнюковской секретарши чаю, закурил, откинулся в кресле и принялся неторопливо просматривать свой ежедневник, проверяя, не забыл ли чего важного. Дверь в комнату переговоров тихо скрипнула. На пороге замаячил Смирнюк, из-за спины которого испуганно выглядывал его верный зам. Костя захлопнул блокнот, сделал рукой приглашающий жест и, дружелюбно улыбнувшись, сказал:
  - Ну заходите, православные, не стойте в дверях.
  Смирнюк с замом закрыли за собой дверь, уселись за стол, и Рафаилыч начал с места в карьер:
  - Сегодня были в нашем Госсельхознадзоре. Ездили визировать разрешение на ввоз скота, то, которое Власкин всё не хотел подписывать.
  - И что? Неужели после того как сам главный государственный зоофил подписал, у местной шушеры ещё есть вопросы?
  - Да, к сожалению. Специалист, что нами занимается, отправила нас к Гаерскому. Ну, к тому самому.
  - Да помню я эту гниду.
  - Так вот, Гаерский, оказывается, к нашему приезду подготовился заранее. Ни хера нам, естественно, не подписал и сказал, что не подпишет.
  - Это почему?
  - А он утверждает, что наша карантинная площадка не соответствует их требованиям.
  - Как это? Когда первую партию из Ирландии завозили - соответствовала. А теперь нет?
  - Он считает, что мы плохо санитарную обработку сделали.
  - Не понял? Мы же всё там обработали. Специально машину в райцентре нанимали. Всё дезинфицирующими растворами пролили: дорогу вдоль кормушек, сами кормушки, поилки, навесы и ограждения. Территорию всю вычистили. Что ему ещё надо?
  - Дорога вдоль кормушек у нас выложена бетонными плитами, бывшими в употреблении. Ну, теми, которые Сергиян в Соколовске по дешёвке покупал.
  - И что? Мы их тоже хорошо продезинфицировали.
  - Так вот, Гаерский утверждает, что неизвестно где эти плиты использовались раньше, их надо обработать не только сверху, но и с обратной стороны.
  - Как это? Под плитой? То есть между плитой и песчаной подсыпкой, в которую плита уже вросла?
  - Ну да. Нанимайте, говорит, кран. Поднимайте, мойте и дезинфицируйте. И сам желает при этом присутствовать. А иначе говорит, что акт о готовности карантинной площадки не подпишет, следовательно, и разрешение на ввоз не завизирует.
  - Он что, блядь, издевается? Это же сколько времени и денег! Кран найми, дезинфекционную машину найми, химию оплати, рабочим заплати.
  - Не-ет. Он не издевается.
  - Что, сука, денег хочет? А то давай, Рафаилыч, обставим этого вымогателя. Накатаешь заяву в прокуратуру. Пусть берут его тёпленьким, в момент передачи меченых купюр.
  На лице Смирнюка появилось смиренно-скорбное выражение.
  - Николаич, ради бога, не надо. Мы, конечно, можем его засадить, но нам потом совсем работать не дадут. Все чиновники нас возненавидят. Ни одного вопроса решить не сможем. Заебут ведь потом.
  - Ладно, ладно. Я всё понимаю. Не боись, шутка. А вообще здорово бы было. Мы б ещё мента Славика напрягли, чтобы поднял свои старые связи и организовал, чтоб Гаерского опидорасили ещё в следственном изоляторе. На такое святое дело и денег не жалко. Ну, бог с ним. Если серьёзно - сколько эта сволочь хочет?
  - Он денег не хочет. У него в Соколовске образовалась однокомнатная квартирка, убитая совершенно. То ли прикупил по случаю, то ли в наследство получил. Так он хочет, чтобы мы там ему поменяли всю сантехнику и трубы от стояков.
  Костя не торопясь прикурил очередную сигарету, расслабленно откинулся на спинку кресла и начал размышлять вслух:
  - Ну, санузлы в старых однушках обычно малюсенькие. Что там? Ванна маленькая, раковина, унитаз, смеситель, трубы, краны. Если не выёбываться и обойтись Китаем-Чехией-Турцией, то в штуку баксов с работой легко поместимся. Ладно, хер с ним. Это терпимо. Скажи Сергияну, чтобы отправил к этому уроду сантехников. Пускай посмотрят, посчитают, сделают точную смету. Смету проверишь и профинансируешь это говно из чёрной кассы.
  - Понял. Константин Николаевич, а как мне это документально оформить?
  - Ты что, Рафаилыч, спятил? Что оформить? Я же сказал, что из чёрной кассы.
  - Ну, я в смысле, что не сам такое решение принял. Что это ваше распоряжение.
  - Ах, лиса ты хитрая! Ладно. Когда смета будет готова, напишешь мне служебную записку. Только не вздумай её регистрировать и в документооборот включать. Я подпишу, а ты будешь её дома под подушкой хранить. Всё. Ещё вопросы есть? Нет? Хорошо. Идите работайте.
  Когда дверь за Смирнюком и неразлучным с ним замом закрылась, Костя встал из-за стола, прошёлся по кабинету и вслух подумал:
  - Что-то ты крутишь, Рафаилыч. Зачем тебе эта бумажка? Хитришь ты что-то, душонка твоя вертухайская.
  Отшумели майские праздники. Народ отсажался, отсеялся, отпился, опохмелился и вернулся, наконец, к обычной жизни. На засеянных полях вылезли дружные всходы.
  Окружающий буро-коричневый пейзаж стал нежно-зелёным, но, к сожалению, не везде. Огромное поле справа от дороги из райцентра в хозяйство в нескольких местах прорезали широкие бурые полосы вспаханной земли, на которой почему-то ничего не взошло. Когда Костя спросил об этом поле агронома Сан Саныча, тот радостно улыбнулся и доложил:
  - А-а, это. Ну, это механизатор просто сеялку забыл включить. Да ничего, мы потом подсеем. Всё нормально будет.
  - Как это подсеем? - удивился Костя. - Уже больше двух недель прошло. Что там у нас? Ячмень? То, что вы подсеете, поспеет на три недели позже, чем всё поле. Как потом убирать будете?
  - Да ничего. Всё нормально будет.
  Агроном продолжал улыбаться и вообще держался так, словно разгильдяй механизатор его любимый сын, сделавший что-то сильно хорошее, чем вполне можно гордиться.
  - Хорошо бы, если нормально, - грустно сказал Костя. - И зачем я вам GPS-навигаторы купил? Зачем кучу денег потратил? Что в них проку, если обезьяна-механизатор просто забывает сеялку включать?
  Агроном Сан Саныч в ответ заулыбался ещё лучистее.
  - Подготовь приказ о лишении механизатора переменной части зарплаты. Блядь, что бы такого хорошего вам ещё сделать? Чем бы вас ещё порадовать? Может, и вправду пиздить вас начать? Все опытные сельхозруководители говорят, что без этого никак нельзя. Ладно. Иди с глаз моих.
  Агроном удалился, продолжая улыбаться.
  На строительстве папаротовской усадьбы работы шли ударными темпами. Специальная бригада плотников закончила собирать из специального финского бруса стены барского дома и теперь ставила стропила. Дом для прислуги, укороченный на один этаж, тоже подвели под крышу. Куличок на стройплощадке появлялся редко и ненадолго, всё больше отсиживался в своём коттедже и частенько уезжал на несколько дней домой на свою малую родину. Из трудовых подвигов Юра пока совершил только один - разыскал и купил какую-то довольно дешёвую печку для папаротовской бани. Деньги на покупку склянчил у Кости из бюджета на строительство.
  Дав команду оплатить дурацкую Юрину печку, Костя подумал: "Так, пора тебе свою зону ответственности выделять, чтобы ты сам на всякое оборудование сметы составлял, сам финансирование получал и сам за всё отвечал. На хера мне твои печки?"
  Отношения с Сергияном у Куличка сложились своеобразные. Владимир Васильевич относился к Юре с откровенным презрением и при каждом удобном случае издевался над его профессиональной некомпетентностью. Куличок терпел. Делал вид, что издёвок не замечает. Сергиян на усадьбе стал появляться значительно реже, больше был занят на животноводческом комплексе, где вскоре должно было начаться строительство третьего коровника. Разбирался с проектом и готовил сметы.
  Узбеко-таджикские гастарбайтеры успешно прошли обучение дойке на карусели и приступили к работе, таким образом образовалось три бригады дояров - две узбекские и одна из местных. Скорость и качество дойки возросли, маститов стало меньше. Пензин, благополучно вернувшийся из Венгрии, ходил довольный. Сергияновские сантехники переоборудовали сортир и ванную в квартире Гаерского, после чего акт приёма карантинной площадки и разрешение на ввоз были благополучно подписаны. Сам Гаерский в хозяйстве даже не появился, чему все были несказанно рады.
  Папароту наконец нашлась замена на посту руководителя Государственной сетевой компании. Он собирал вещи и сдавал дела. Поскольку новых предложений ему так никто и не сделал, Андрюша планировал себе на ближайшее будущее всяческие развлечения. Собирался в поездку на джипах по степям Монголии, потом с женой на греческие острова, а потом - он и сам не знал, что потом.
  От папаротовской секретарши Костя, к своему удивлению, узнал, что тот самый офисный центр "Удалецкого Плаза", названием которого он забавлялся каждый раз, когда проезжал мимо, построен на деньги Андрея Шулимовича и, естественно, ему же и принадлежит. Оказалось, что это один из Андрюшиных частных бизнес-проектов. Теперь, когда Папароту нужно было освобождать от себя и своей прислуги помещение Сетевой компании, в этой самой "Плазе" срочно оборудовали под его нужды целый этаж: кабинет, приёмную, переговорную и комнату отдыха с сауной.
  Когда Костя услышал про сауну, понял, что активно трудиться Андрюша, видимо, уже не собирается и что лучше бы он всё-таки дал возможность премировать строителей. Деньги-то у него явно были, на себе мужик не экономил. Однако, как говорится, что выросло - то выросло. Плохо было то, что Сергиян психологически явно дрейфовал в сторону крупного хищения, Костя всё сильнее и сильнее чувствовал это по нарастающему между ними отчуждению и другим мелким поведенческим признакам. Подошло время очередной встречи с Папаротом, видимо последней в офисе государственной компании. Состав участников был прежним, в приёмной на этот раз долго сидеть не пришлось. Костя, как обычно, коротко доложил о ходе работ и общей ситуации в хозяйстве. Андрей слушал невнимательно, явно пребывал в благодушном настроении, думал о чём-то своём, о приятном.
  Когда речь зашла о новом губернаторе и о счастливом избавлении от наезда Госсельхознадзора, Папарот вынырнул из своей благостной задумчивости и распорядился:
  - Устройте мне с ним встречу. Хочу наконец приехать к вам в хозяйство. Времени у меня теперь свободного много. Давайте так, чтобы мы с губернатором встретились прямо там, у вас. Вы нам всё покажете, расскажете. Обед хороший организуйте. Посмотрим всё, заодно и познакомимся.
  Костя кивнул головой и перешёл к рассказу о строительстве барской усадьбы. На удивление, даже эта горячо любимая тема не вывела Папарота из благостного состояния, видимо введение в процесс Юры Куличка создало у него устойчивую иллюзию, что меры приняты и всё идёт как надо. Закончив рассказ Юрой и банной печкой, Костя осторожно перешёл к важному:
  - Скажи Андрей, а какие функции ты возлагаешь на Куличка? Что, по-твоему, он всё-таки должен делать?
  - Ну, я представлял себе Юру неким супервайзером.
  - Андрей, я не очень понимаю, что такое в нашем конкретном случае супервайзер. У меня к тебе предложение. Пусть Юра полностью возьмёт на себя отделку и обстановку усадьбы, а Сергиян, его офицеры и я ему во всём поможем. Дело в том, что у наших строителей нет опыта высококачественной отделки. Сам понимаешь, это не шахты ракетные строить и не коровники. Юра - парень грамотный и отлично с этим справится. Я замкну его на дизайнеров и буду ему помогать. И отдельный бюджет на отделку и обстановку тогда он будет формировать и согласовывать с тобой напрямую. Мне кажется, что так будет правильно. Он и вкусы твои лучше знает. Как ты считаешь?
  - Ну да. Я тут мебель белорусскую видел, отличная и по деньгам вполне приличная. Мне дорогая итальянская там на хуй не нужна.
  - Да-да, конечно, - закивал Костя. - Так я подключаю Юру к этому делу?
  Папарот на секунду задумался, потом откинулся на спинку кресла и милостиво молвил:
  - Ну да. Пусть занимается.
  Костя закрыл свою папочку и подумал: "Слава богу, приставили мудака к делу. Ну, теперь машкотовские хищницы в Андрюшиной мошне славно пошуруют, а я здесь ни при чём!".
  Андрюша тем временем булькал что-то о своих планах на поездку с хорошей компанией на джипах по степям и пустыням Монголии. Дождавшись паузы, Костя натянул на лицо доброжелательную маску и спросил:
  - А скажи, Андрей, вот ты всё-таки уходишь отсюда, как я понял, окончательно. Дальше-то чем будешь заниматься? Планы-то какие? Госслужба опять или бизнес какой замутишь? Помещения в офисном центре в аренду сдавать или нашим колхозом рулить - это явно не твой уровень.
  Папарот задумался на несколько секунд. Потом надулся важностью и выдал:
  - Думаю большой инвестиционный фонд создать с кем-нибудь из приличных людей. Может, с Фридом, может, ещё с кем. Такой, по-настоящему крупный. По-серьёзному, на миллиарды.
  Косте стало неинтересно. Папарот поговорил о будущем фонде ещё пару минут, встал, обошёл вокруг стола и завершил встречу тёплой улыбкой и дружеским рукопожатием. Вышли через приёмную в холл. Наташа Шеина, торопливо попрощавшись, сразу убежала. Костя придержал Овечкина за рукав, достал сигареты, закурил и тихо спросил:
  - Володь, а что это за херня про инвестиционный фонд?
  - Да не обращай внимания. На госслужбу его так никуда и не позвали, вот фантазирует теперь.
  - А чего Наташка сегодня такая мрачная? Прямо пришибленная какая-то.
  - Ссут они прямо всем её "Свинвестом". Понимают, что Андрюха не при делах оказался. Сейчас отдохнёт, а потом от нечего делать полезет в их сраной деятельности разбираться, и тогда им пиздец. Либо заебёт до смерти, либо вообще разгонит.
  - Ага. Ладно, бывай, Володя. Удачи!
  Костя дружески хлопнул Овечкина по плечу и пошёл вниз по лестнице, думая про себя: "Да, я бы на его месте давно уже их разогнал. Правильно Воронин их называет - статисты, они и есть статисты".
  Процесс перевозки, растаможки и выгрузки закупленного в Венгрии скота прошёл весьма гладко, без особых проблем и неприятностей. Карантинная площадка ожила, коровки оказались крупными и хорошо ухоженными, пожалуй, даже лучше ирландских. Ветеринары и зоотехники ходили гордые собой, с полным пониманием своей нужности и значимости. Наконец раздоились все ирландки, суточные надои перевалили за одиннадцать тонн. Всё молоко сдавалось по высшему стандарту качества, хозяйство наконец стало получать стабильный доход. Папарот переехал в "Плазу" и укатил резвиться в монгольские пустыни. "Свинвест" затих, работать никто не мешал.
  Прослышав о намерении Кости и Папарота наладить своё производство сыра, лысо-коммунистический глава района прибежал с предложением о покупке в райцентре старого сырзавода, построенного ещё при прежней власти и теперь тихо умирающего, поскольку в его ремонт и реконструкцию много лет никто не вкладывался. Несколько лет назад его по коррупционной схеме, формально аж за двадцать тысяч долларов, выкупили столичные предприниматели, занимающиеся оптовой торговлей сыром, провели минимальные реконструкции и стали производить несколько сортов дешёвых низкокачественных сыров, которыми сами же и торговали.
  Благодаря мудрой государственной политике поддержки сельского хозяйства крестьяне почти всех коров в районе сдали на мясо, и сыроторговцы остались почти без сырья. Сырзавод работал пару дней в неделю процентов на десять от своей производственной мощности, хозяева сидели в убытках и мечтали продать эти руины хоть кому-нибудь. Видимо, Папарот показался им достаточно глупым и богатым, и глава района был подослан к Косте с дурацким предложением.
  Костя предполагал, что построить новый завод будет дешевле, чем реконструировать эти развалины, но из любопытства на встречу с сыротоговцами согласился. Глава торжественно вручил Косте номер контактного телефона, тихо посидел рядом, пока Костя звонил и договаривался о встрече, и отбыл восвояси с видом счастливого добросовестного идиота, хорошо выполнившего поставленную задачу.
  Костя сидел в переговорной, потягивал остывший кофе, листал ежедневник, пытался найти в будущем графике удобное окно для поездки к французским сыроварам, на приглашение которых он всё-таки решил откликнуться. Всё складывалось удачно. Дела вполне позволяли отъехать дней на пять-семь. Мешала только неопределённость со сроками приезда в хозяйство Папарота и его встречей с новым губернатором. О горячем желании Андрея встретиться с Козлищевым и продемонстрировать все свои достижения и богатства Костя доложил красномордому морпеху сразу же, но реакции пока никакой не было.
  Прикурив очередную сигарету, нашёл в записной книжке мобильного телефона номер генерального директора соколовской юридической конторы, обслуживающей хозяйство, и нажал кнопку вызова.
  - Алло, Вячеслав Иваныч, добрый день. Да нет, ничего не случилось. Всё в порядке. А у вас как? Вот и славно. А у меня к вам просьба. Вы вроде по своим делам завтра к губернаторскому помощнику собирались? Ну к этому, красномордому. Ну да. Так у меня к вам небольшая просьбочка. Я тут связывался с ним несколько дней назад и просил обсудить с губернатором возможность их встречи с нашим инвестором, желательно на территории нашего хозяйства. Да, да. Папарот мечтает познакомиться с Козлищевым, показать ему хозяйство, комплекс там, конезавод. Мы, естественно, поляну накроем. А как же?! Как положено. Губернатор всё посмотрит. Потом отобедают, за жизнь пообщаются. Ну да, ну да. Так вот, Вячеслав Иваныч, я вас очень прошу: не могли бы вы, после того как свои дела решите, поинтересоваться, как там с моим вопросом? Мол, Папарот ждёт. Да, с поста председателя Государственной сетевой компании он ушёл, но всё равно человек он богатый и влиятельный. Думаю, губернатору не противно будет на него время потратить. И посмотреть у нас есть чего. По-моему, сейчас кроме нас в области на селе вообще никто ничего не строит. Можно прессу подтянуть, телевидение. Вот и ладно. Спасибо вам огромное. Вы мне, пожалуйста, перезвоните потом, после разговора, сообщите, какая реакция будет. Ага. Спасибо ещё раз. До связи.
  Костя отключился, откинулся на спинку кресла и подумал: "Ну вот. Морпеха подёргаем, а то что-то затих, гад. И юристу хорошо, значимость свою покажет. Вот, мол, мы какие всеобъемлющие, к этому проекту тоже отношение имеем".
  В переговорную вошли Воронин, Сергиян и Боря Баранов. Серёга вывалил на стол кучу бумаг и спросил:
  - Николаич, можно мы тут у тебя финансовые дела обсудим? А то больше негде. Уши чужие кругом.
  - Валяйте, я как раз собирался по полям проехаться. Сейчас только Панасюку позвоню, уточню кое-что.
  Костя с мобильного телефона набрал Панасюка, попросил уточнить у французских представителей, сделали ли они обещанные бизнес-визы, переобулся в резиновые сапоги и пошёл сгонять в кучу Смирнюка и агрономов для производства очередного изнасилования в полях на живом конкретном материале. Настроение было боевое. От Рихарда опять стали поступать жалобы на тупость и разгильдяйство, надо было усиливать агрессивный массаж агрономско-крестьянских простат.
  Вопрос о встрече Папарота с губернатором решился через два дня. Сначала отзвонился предводитель соколовских юристов и, посмеиваясь, рассказал о своём разговоре с красномордым морпехом. Как оказалось, помощник губернатора о Папароте почти ничего не знал и не слышал. Перечислив основные регалии великого Андрея Шулимовича, Вячеслав Иваныч с удивлением понял, что на отставного морпеха всё это не производит практически никакого впечатления. Тогда юрист пошёл на импровизацию: начал врать о сионистском лобби, еврейских заговорах, мировом закулисье и о том, что с этой публикой лучше отношения не портить. Этот бред неожиданно подействовал. Морпех позвонил Косте на следующий день и пролаял две удобные для губернатора даты. До первой было две с половиной недели, до второй три. Костя быстренько оттранслировал информацию папаротовским секретарям и дал Панасюку добро на организацию командировки во Францию сразу после эпохальной встречи православного Козлищева с иудеем Андрюшей.
  На встречу с сыроторговцами и осмотр райцентровского сырзавода поехали с Панасюком, Сергияном и Барановым. Серёга, благодаря своим изысканиям по организации собственного производства молокопродуктов, более-менее имел представление о технологиях и качестве потребного оборудования. Сергиян с Барановым получили указание говорить поменьше, визуально оценить состояние зданий и коммуникаций и задавать только конкретные вопросы. Встретивший у проходной мужичонка неопределённого вида и возраста представился главным инженером, показал, где припарковать машину, и повёл в контору. По дороге радостно сообщил, что один из совладельцев сырзавода, приехавший из столицы специально для встречи с Костей, уже здесь и ждёт с нетерпением.
  Совладелец был невысок ростом, худощав и как-то подчёркнуто аккуратен. Короткая стрижка, словно только что от парикмахера, неброская чёрная, но явно очень дорогая одежда, на лице равнодушно-вежливая улыбка. После взаимных представлений и вялых рукопожатий Костя решил взять инициативу в свои руки и попросил сначала показать сам завод, а уж потом сесть побеседовать. Сыроторговец равнодушно пожал плечами и, велев инженеру провести экскурсию, сказал, что сам подождёт в конторе. Экскурсия заняла часа полтора. Увиденное оставило ощущение тоски и безнадёжности. Здания разваливались на глазах. Очистные сооружения разрушились настолько, что можно было считать, что их нет вовсе. Производственные цеха изнутри были обиты листами кровельного оцинкованного железа, чтобы в сыр не сыпалась обваливающаяся штукатурка и бетон от крошащихся несущих конструкций и чтобы заткнуть рот санитарному надзору.
  Треть оборудования была относительно новой. Остальное надо было срочно менять.
  Перед возвращением в контору Костя завернул в курилку под грубым навесом у забора, уселся на колченогую лавочку, закурил и подумал: "Хороший был завод когда-то. Однако ничто не вечно".
  Панасюк и строители всем своим видом демонстрировали желание поскорее покинуть эти руины ввиду их полной бесперспективности. Костя не торопясь курил и размышлял: "Ну хорошо, купили они это говно формально за двадцать тысяч баксов, чиновникам местным, наверное, отстегнули наличными тысяч сто пятьдесят - двести, в ремонт и оборудование тысяч двести вложили. Итого в пределе четырёхсот пятидесяти. Теперь, чтобы это говно реанимировать, небось, миллиона два придётся влить. Сырья нет. Сидят в убытках. Разведка доносит, что у них уже приличные долги по оплате газа и электроэнергии. И санитарно-эпидемиологическая служба за отсутствие очистных сооружений на них зубы точит. А сырья в перспективе не предвидится, кроме нас в районе молоко почти никто не производит. Я бы на их месте продал завод дёшево, лишь бы избавиться. Ну, максимум тысяч за пятьсот. Ладно, посмотрим, что они о себе думают и кем нас с Папаротом считают".
  В конторе сыроторговец сразу проводил гостей в отдельную комнату, где был накрыт стол для чаепития и аппетитно разложены нарезанные образцы собственной продукции. Сели, разлили чай и стали дружно дегустировать предложенные сыры, оказавшиеся очень свежими и неожиданно вкусными. После нескольких ничего не значащих общих фраз Костя в лоб спросил о цене, за которую господа хозяева хотят продать предприятие. Сыроторговец занервничал, начал вилять, стреляя глазами на Костиных спутников, и настойчиво предлагать обсудить этот вопрос отдельно.
  "Хочет предложить мне обокрасть Папарота. Мол, давай впарим твоему хозяину за столько-то, тогда мы тебе откатим столько-то. Однако боится делать такое предложение при моих подчинённых", - подумал Костя.
  Проглотил остатки чая и сказал:
  - Да конечно, подробности обсудим отдельно. Однако хотелось бы услышать, какой вы видите общую сумму сделки.
  Сыроторговец надулся важностью, выдержал многозначительную паузу и молвил:
  - С учётом всего мы готовы продать завод за два с половиной миллиона долларов.
  - Понятно. Я доложу Папароту ситуацию и свяжусь с вами для последующего более детального обсуждения.
  По дороге в хозяйство первым не выдержал Сергиян:
  - Костя, это говно проще и дешевле снести, чем реконструировать. Единственное, что там имеет реальную ценность, это земля в черте города и подведённые газ, вода, электричество.
  - И цена бредовая, - подключился Панасюк.
  - Ты что, правда собираешься обсуждать с Папаротом это безумие?
  - Да успокойтесь вы, конечно не собираюсь. Однако предложение надо было отработать. И сырзавод отечественный изнутри посмотреть хотелось.
  Остаток пути ехали молча, Костя лениво смотрел на проплывающие за окном поля, машинально курил и думал: "Интересно, сколько из двух с половиной лимонов этот сучок планировал мне откатить? Всё-таки все торгаши одинаково предсказуемы и неинтересны. Наглые и жадные. Видать, если эти качества в человеке не доминируют, из него торгаш не получается".
  На комплексе жизнь била ключом. Армяне начали рыть траншеи под фундамент третьего коровника. Начали даже без авансового платежа, на честном слове и желании показать старание и лояльность.
  Машкотовские хищные дизайнерши плотно взяли в оборот Юру Куличка, после чего бедолага притащил Серёге Воронину счёт на двести тысяч долларов на закупку какой-то фигни, которую якобы надо было заказать заранее. Серёга изучил счёт, переборол состояние лёгкого шока и, придя к Косте, заявил:
  - Николаич, я думал, дойка - это у нас на комплексе в доильном зале на карусели, а настоящая дойка - вот она.
  Костя посмотрел счёт, лениво откинулся в кресле и сказал:
  - Ну и что ты, финансист, так возбудился?
  - Да ты посмотри внимательно. Светильники-бра по две тысячи баксов, карнизы для штор по две с половиной, смесители для умывальников по полторы. Это же безумие! Я это оплатить не могу.
  - Спокойно! Ты не можешь это оплатить не потому, что тебе эти цены кажутся безумием. Это вообще не твоё дело. Откуда ты знаешь, может, Папарот смеситель дешевле полутора тысяч считает личным оскорблением, а на унитаз дешевле пяти тысяч долларов ни за что на свете срать не сядет, лучше в штаны наделает. Ты не можешь это оплатить потому, что в нашем бюджете нет такой статьи, нам на это деньги не выделяли. У нас в годовом бюджете есть статья "отделка интерьеров усадьбы"?
  - Нет, только строительство.
  - Вот и объясни этому хитрожопому полудурку Куличку, что так дела не делаются. Пусть составит общую укрупнённую смету, утвердит её у Папарота. Андрей даст команду Овечкину открыть финансирование, и вперёд. И наплевать, через кого пойдёт финансирование. Через нас - будем получать деньги и оплачивать Юрины счета. Решат не через нас - слава богу.
  - Правильно, Николаич. А я чего-то сам и не сообразил.
  - Не переживай. Это у тебя шок от цен. Небось, никогда такого не видел?
  - Даже представить себе не мог.
  - Ну, ничего. Разобрались? Договорились? Иди разъясни Куличку политику партии.
  Юра получил разъяснения и затих. Ходил улыбался, иногда пропадал на один-два дня, потом опять появлялся, но с вопросами оплаты безумных счетов больше не приставал.
  Дата встречи Папарота с губернатором неумолимо приближалась. По требованию губернаторских помощников Костя составил план посещения хозяйства с указанием точного времени, необходимого для осмотра каждого объекта и торжественного обеда, и отправил его в областную администрацию. Смирнюк со своими замами судорожно метался по всей области, добывая необходимый реквизит. Саня Пензин заставлял сотрудников комплекса мыть шеи, брить хари и переодеваться в новую красивую спецодежду, разукрашенную эмблемой и логотипом хозяйства.
  На конезаводе, где планировалось устроить демонстрационную выводку лошадей, сделали специальную площадку, засыпанную красиво раскрашенными опилками. По краю площадки для высоких гостей, их свиты и журналистов расставили пластиковые столики со стульями, минералкой и стаканами. Илюша Якушев срочно купил в столице передвижной пластиковый туалет, чтобы при необходимости господа могли с комфортом обосраться и ручки помыть.
  Через предводителя соколовских юристов вышли на директора ресторана, который много лет обслуживал выездные губернаторские мероприятия. Толстая, исполненная чувством собственного достоинства тётка-директор при встрече гордо заявила:
  - В Соколовской области нет такого оврага, где бы мы Егору Сергеевичу поляну не накрывали.
  - Ну раз Удаву ваше обслуживание нравилось, надеюсь, и новый будет доволен. Вы о его вкусовых предпочт ниях осведомлены?
  - Да, конечно.
  - Ну тогда меню обсуждать не будем. Валяйте, чтоб всё было как он любит.
  В столице в специализированном магазине специально для Папарота закупили несколько бутылок выдержанного односолодового виски "Макаллан". Потребного количества пойла одинаковой выдержки в наличии не оказалось, пришлось покупать вискарь разного возраста. Решили, что начнут с самого старого, а потом Андрюша небось нажрётся, окосеет и станет ему всё равно.
  Для демонстрации новому губернатору высокого градуса папаротовской социальной ответственности Костя включил в план посещение многократно облагодетельствованной местной средней школы. Директриса Надежда бросила весь педагогический коллектив и всех старшеклассников на генеральную уборку и всяческое украшение. Светке, курировавшей благотворительную программу, даже пришлось притормаживать рвение очумевшего педагогического коллектива. Однажды в конце рабочего дня, подъехав за женой к школьному крыльцу, Костя нечаянно услышал, как Светка вразумляет директрису:
  - Надя, если вы хотите, чтобы Андрей Шулимович и дальше разрешал нам тратить какие-то деньги на вашу школу и детский сад, пожалуйста, не пытайтесь скрыть недостатки. Не надо тащить из дома коврики и прикрывать ими рваный линолеум в коридорах. Всё должно быть как есть: чистенько, но бедненько.
  По окончании суетного трудового дня подъехав к дому управляющей компании, Костя обнаружил в беседке у крыльца задумчиво покуривающего Серёгу Воронина. Финансист был какой-то необычно отрешённый, прямо нездешний. Костя уселся рядом, закурил и поинтересовался:
  - Ну и что ты такой заоблачный?
  - А мне сейчас сама жена Папарота лично на мобильный телефон позвонила.
  - Ух ты! И чего хотела?
  - Хотела, чтобы я немедленно оплатил этот дурацкий счёт от Куличка, который на двести тысяч долларов, за карнизы, светильники и сантехнику.
  - Хотела-хотела, а чем мотивировала?
  - А ничем. Орала, сука, совершенно по-хамски. Сказала, что она этот счёт согласовала. А под конец заявила, что научит меня работать.
  - О как! А ты её случайно на хуй не послал? То есть, пардон, к мужу.
  - Нет. Сдержался. Просто выслушал молча, а в конце попрощался вежливо. А что, надо было?
  - Пожалуй, хорошо, что сдержался. Иначе лишний геморрой мог бы возникнуть. Она бы Андрюше настучала, что ты хам. Он бы потребовал твоего увольнения. Я бы послал его в жопу и сам ушёл. В общем, ты бы ушёл, я бы ушёл, а Панасюка с остальными "Свинвест" бы сожрал. Остался бы один сладенький Коля Зуделкин. Смирнюк со своими архаровцами сразу начал бы воровать, как в последний день, и всё, на что мы два года жизни положили, быстро вернулось бы в состояние разрухи и опустошения.
  - Ну да, ну да. А что делать-то?
  - А ничего. У нас на это денег нет, вот и не будем оплачивать. Сделаем вид, что ничего не было. Мало ли какая дурная баба тебе позвонит и верещать станет. А хочешь, позвони ей сам и спроси, когда она собирается начинать тебя учить работать. Мол, мадам, я готов, жду не дождусь, аж весь дрожу от нетерпения!
  - Николаич, ну тебя на фиг! Тебе бы всё шуточки шутить.
  - Так это ещё Ремарк писал, что если не смеяться над двадцатым веком, то можно спятить. Правда, потом добавил, что долго смеяться нельзя, плакать захочется. Век, правда, теперь двадцать первый, но это ничего не меняет. Знаешь, Серёга, я давно понял, ещё когда Библию в первый раз читал. Как были люди говном две тысячи лет назад, так и остались, научно-технический прогресс со всеми компьютерами и мобильниками их лучше не сделал. Так что смейся, Серёга, но в меру. Пошли ужинать. Вон Светка в окошке маячит, небось готово всё.
  В этот приезд в хозяйство за Костей увязался Коля Зуделкин. Вообще он приезжал крайне редко, никак не чаще одного раза в месяц. Создавал видимость какой-то деятельности, но в основном собирал слухи, подсматривал и подслушивал, видимо для того чтобы было что рассказать, если Папарот вдруг что-нибудь у своего соглядатая спросит.
  Несколько месяцев назад Костя поручил Зуделкину контролировать скупку примыкающих к хозяйству земель и их правильное юридическое оформление. Колю такая работа вполне устраивала. Он быстро сообразил, что делать ему ничего не надо, всё, что необходимо, делали Смирнюк со своим замом и соколовские юристы. Коле оставалось только перед каждой еженедельной планёркой обзвонить участников процесса и на самой планёрке браво доложить, как идёт процесс. Таким образом, Коля был якобы при деле, а возможности украсть у него никакой не было, Костю такой расклад вполне устраивал.
  Действующий закон о покупке земли был сильно мутным, путаным и носил откровенно запретительный характер. Мудрые деятели, которые его писали и принимали, хорошо позаботились о том, чтобы без благорасположения местных властей, то есть без их откровенного подкупа, ни клочка земли в частную собственность получить было нельзя. Коррупционная составляющая сильно увеличивала расходы на покупку и последующие перепродажи земельных участков. Кроме того, закон во многом был просто практически невыполнимым, то есть без нарушений выкупить землю было невозможно. Покупатели шли на эти нарушения и в итоге оказывались на крючке у тех же чиновников, которых уже один раз коррумпировали. Если новые землевладельцы переставали доиться, у властей всегда оставалась возможность отобрать землю обратно через суд.
  Застраховаться от этого безобразия можно было только одним способом. После первичного выкупа перепродать землю другой фирме или частному лицу, причём таким способом, чтобы потом нельзя было доказать их аффилированность предыдущим владельцем. Вот у такого собственника уже землю отобрать было нельзя, так как юридически он считался добросовестным приобретателем и за нарушения предыдущего владельца ответственности не нёс.
  Всё это безобразие делало процесс скупки очень дорогим и долгим, и потому нормального рынка земли в стране практически не было, а поскольку нельзя было купить землю спокойно, легально и по разумной цене, никто всерьёз не вкладывал деньги в сельскохозяйственный бизнес. Какой дурак станет что-нибудь вкладывать в агробизнес, если главное - земля - либо нецелесообразно дорого, либо его могут отнять в любой момент?
  За ужином Коля развлекал присутствующих пересказыванием свежих сплетен. Больше всего Костю позабавила фраза:
  - Я тут от механизаторов слышал, ну ты же знаешь, я люблю уши греть...
  На следующий день появился отсутствовавший до этого Юра Куличок. Приехал довольный собой в контору и начал отираться около Серёги Воронина. Через некоторое время, поняв, что финансовый директор на него реагировать не собирается, Юра натянул на физиономию одну из самых своих угодливых улыбочек и осторожно спросил:
  - Сергей, а что с моим счётом?
  - С каким счётом?
  - Ну счёт, который на закупку элементов отделки интерьеров.
  - Юр, я же тебе неделю назад всё объяснил. Ты забыл, что ли?
  Серёга повернулся к Куличку спиной и старательно сделал вид, что забыл о его существовании. Юра задумчиво потоптался на месте, угодливая улыбочка сменилась выражением крайнего удивления. Поняв, что на него никто больше не обращает внимания, сказал сам себе:
  - Ну, я пошёл, - и удалился.
  Визит Папарота в хозяйство и его встреча с новым губернатором для Кости началась в шесть часов утра, на первой от столичной кольцевой дороги автозаправке. Именно там Костя должен был встретить Андрюшу с его охраной, чтобы дальше ехать в Соколовск вместе и, как выразился Андрей, по дороге поболтать.
  Однако когда большой чёрный БМВ Папарота остановился около Костиного минивэна и Костя подошёл, Андрюша буркнул, что ему надо поработать с документами, поэтому пока каждый едет в своей машине. Костя с облегчением покивал, обошёл вокруг машины, коротко согласовал с папаротовским водителем крейсерскую скорость и порядок движения и, усевшись в свою машину, распорядился:
  - Поехали. Идёшь головной машиной. Больше ста сорока не разгоняйся. Следи внимательно, чтобы они не отстали и не потерялись.
  За рулём у Кости был старейший водитель, проработавший в агентстве уже более пятнадцати лет, очень толковый, высокопрофессиональный и приятно молчаливый.
  Где-то часа через два, на середине пути между столицей и Соколовском, БМВ Папарота яростно заморгала фарами и указателем поворота просигналила о необходимости свернуть на автозаправку. Костин водитель среагировал вовремя, съехал с трассы и остановился возле помещения кафе и магазина.
  Папаротовский водитель заправляться не стал и припарковался сразу за Костей. Андрей вылез из машины, потянулся и вразвалочку пошёл в туалет.
  - А-а-а, барину поссать приспичило, - сказал сам себе Костя, достал новую пачку сигарет, распечатал, смял старую и, выйдя из машины, направился к ближайшей урне.
  Папарот вышел из сортира, тоже достал сигареты и пошёл к выезду с заправки. Костя двинулся следом:
  - Андрей, что случилось?
  - Да ничего. Я же в машине не курю. Вот решил здесь покурить, размяться.
  Оба дружно закурили. Папарот дружелюбно улыбнулся и сказал:
  - Я свои дела закончил. Давай пересаживайся ко мне. Пообщаемся.
  На переднем пассажирском сиденье папаротовской машины сидел крупный охранник с сосредоточенно-доброй физиономией. Костя видел его около Папарота уже больше десяти лет, каждый раз здоровался с ним, но никак не мог запомнить его имя. То ли Миша, то ли Саша. Как только машины тронулись, Костя поёрзал на своей половине заднего сиденья и, с удивлением отметив, что оно не очень удобное, начал излагать план предстоящей встречи. Андрей реагировал в меру агрессивно, говорил мало, больше слушал. В целом его реакция выглядела так:
  - Вашей работой я более-менее доволен, но всё равно недоволен. Могли бы работать и лучше.
  За полтора часа, что ехали до Соколовска, настроение у Кости испортилось окончательно. Наконец добрались до здания областной администрации, вылезли из машины, надели пиджаки, закурили. Костя, как и было заранее оговорено, позвонил губернаторскому морпеху и доложил о прибытии. Красномордый в ответ пролаял:
  - Заходите через три минуты. Встречу вас у входа.
  Вошли, поднялись в приёмную губернатора, морпех попросил минуту подождать и нырнул в кабинет хозяина. Не прошло и десяти секунд, как дверь распахнулась и в приёмную выкатился сам губернатор, поздоровался с гостями за руку и любезно пригласил войти. Был он плотен, коренаст, круглую башку равномерно покрывал ёжик седых волос, губернаторское рукопожатие было приятно крепким.
  Вошли, Андрей представил Костю как руководителя проекта, сели, начали сверкать добрыми улыбками и обмениваться ритуальными любезностями, вполне обычными между воспитанными людьми. Костя помалкивал, красномордого морпеха в кабинете не оказалось - видимо, тихо выскользнул, когда гости входили. Наконец Козлищев решил, что любезностей достаточно, и попросил рассказать о проекте. Андрей кивнул головой на Костю и откинулся на спинку кресла. Костя вдохнул, сердечно поблагодарил уважаемого Ивана Петровича за помощь в битве с Госсельхознадзором и начал сжато, без лишних подробностей докладывать о положении в хозяйстве и ходе работ по завершению ввода в эксплуатацию молочного комплекса.
  Губернатор слушал на удивление внимательно, минут через пять стал вставлять в Костин монолог весьма толковые уточняющие вопросы и короткие комментарии. Завязался интересный диалог двух людей, неплохо разбирающихся в сельскохозяйственной практике. Постепенно от частных вопросов хозяйства перешли к общим проблемам животноводства, растениеводства, кредитования и сбыта продукции в масштабах страны. Козлищев, поработавший до губернаторства заместителем министра сельского хозяйства, вопросом владел отменно, Костя тоже в грязь лицом не ударил. Папарот помалкивал, периодически поглядывал на Костю с удивлением и нетипичным для него уважением.
  Наконец губернатор посмотрел на часы, извинился, попросил обождать его в его личной комнате отдыха и сказал, что готов выезжать в хозяйство через пять минут. Перебрались в комнату отдыха, развалились на мягких кожаных диванах. Впорхнувшая шустрой птичкой губернаторская секретарша быстренько сделала кофе.
  Папарот посмотрел на Костю неожиданно ласково и даже с какой-то благодарностью и мягко сказал:
  - Слушай, я даже не предполагал, что ты за это время так глубоко разберёшься в этой сельскохозяйственной теме. Приятно было послушать, и губер явно тебя зауважал.
  Костя взял из вазочки, стоявшей на богато инкрустированном чем-то перламутровым журнальном столике, шоколадную конфетку и подумал: "Ну дык, а то ты думал - я мудак".
  Андрей отхлебнул кофе и продолжил:
  - Знаешь, я вот подумал: если у тебя есть какие-то дополнительные потребности, если тебе ещё что-то надо для успешного завершения дела, ты скажи. Я вижу, ты здорово тему понял. Я помогу, профинансирую.
  Костя встрепенулся, как старый боевой конь, услышавший звук трубы, и не приходя в сознание выдал:
  - Ты вырезал нам из инвестиционной сметы технику для навозоудаления, а без неё никак. Без неё нам кранты. Там насосы, мешалки и прицепные бочки для вывоза жидкого дерьма в поля и внесения его в почву. Цена вопроса - чуть меньше двухсот тысяч баксов. Пожалуйста, дай команду профинансировать.
  Папарот разулыбался и благосклонно молвил:
  - Ну конечно, вообще без проблем. Свяжись сам с Овечкиным и скажи, что я разрешил.
  Костя поблагодарил, глотнул кофе и подумал: "Ну почему у меня полное ощущение, что я разговариваю не с бизнесменом-инвестором, а с каким-то охуевшим падишахом в чалме и в расшитом золотом халате? Вот сейчас он хлопнет в ладоши, двери распахнутся, и вбегут полуголые танцовщицы с бубнами".
  Дверь и правда открылась, но вместо танцовщиц появился губернатор, радостно потёр руки и сказал:
  - Всё. Я готов, можем ехать.
  В хозяйство прибыли дружной колонной. С Козлищевым приехал только какой-то худенький мальчонка в белой рубашечке с большим толстым ежедневником и дорогой авторучкой в руках. На комплексе около доильного зала, между двумя основными коровниками, уже ждала нестройная толпа местных журналистов и ещё каких-то людей. Костя про себя отметил три телевизионные камеры и подумал: "Нормально губернаторская пресс-служба подсуетилась".
  Чуть в стороне отдельной группой стояли строители, Панасюк с Ворониным и Лебедем, Сергиян с Барановым, жена Светка, Смирнюк, все ведущие специалисты хозяйства. Над ними, подсвеченные солнышком, как семафор светились большие уши Сашки Пензина.
  Начали осмотр и ознакомление. Впереди губернатор с Папаротом, в полушаге за ними Костя, следом плотной группой все остальные. Вокруг суетились операторы с телекамерами. Журналисты, демонстративно сжимая в руках раскрытые блокнотики, понуро тащились сзади.
  Вошли в первый коровник. Костя что-то говорил, Козлищев изредка задавал незначительные вопросы, но больше выдавал короткие одобрительные реплики. Папарот важно помалкивал и улыбался аккуратным Костиным шуткам. Из коровника по переходу проследовали в доильный зал, понаблюдали за работой дояров-гастарбайтеров. Поскольку в доилке громко играла какая-то приятная классическая музыка, говорили мало. Услышав, что мелодичная музыка во время дойки даёт до десяти процентов увеличения надоев, журналисты в первый раз с начала обхода проявили хоть какой-то минимальный интерес.
  Вышли на площадку молодняка, где губернатора очень заинтересовал импортный автомат для выпойки телят. Автомат был умный, по электронной бирке в ухе опознавал подошедшего телёнка, и дальше компьютер давал команду, сколько именно этому телёнку надо дать пойла. Губернатор всем своим видом показывал полное удовлетворение, взволнованный Саня Пензин давал сбивчивые пояснения.
  Прошли мимо силосных траншей, где похвастались отличным качеством корма, остановились перед строящимся телятником. К Козлищеву подскочила неприметная тётка, шепнула ему что-то на ухо, потом повернулась к журналистам и громко сказала:
  - Иван Петрович готов ответить на ваши вопросы.
  Губернатор приосанился, операторы заняли удобные для съёмки позиции, журналисты выстроились полукругом, нацелили ручки в блокноты и нацепили на физиономии крайне заинтересованные выражения.
  "Ну, понеслась душа в рай", - подумал Костя, отошёл метров на десять в сторону и с облегчением закурил.
  Из-за спин журналистов звучал бодрый монолог Козлищева:
  - Вот мне тут говорили, что развитие области остановилось, что ничего в области не строится. Но как же? Вот же! Смотрите... Замечательно... Современнейшие технологии...
  Губернаторская речь по времени поместилась как раз в одну Костину сигарету. Журналисты сняли с лиц маски заинтересованности и покорно поплелись дальше продолжать осмотр.
  На карантинной площадке Костя жестом подманил молодых специалистов-ветеринаров и зоотехника. Девочка-ветеринар была миниатюрная и очень хорошенькая, беленький халатик на фоне грязноватой окружающей сельскохозяйственной действительности аж светился. Выслушав рассказ о том, как специалистов искали, отбирали и отправляли за счёт Папарота доучиваться и стажироваться в Германию к немецким фермерам, губернатор лучезарно улыбнулся и задал ей какой-то пустой вопрос из серии "Ну и как тебе немцы с их технологиями?"
  Девочка, краснея и чуть-чуть задыхаясь от волнения, начала сбивчиво что-то рассказывать. Папарот стоял и слушал с видом полного самодовольства. Костя вспомнил, как уже после возвращения девочки из Германии добивался от неё соблюдения регламента по уходу за коровами сразу после растёла. Специалисточка почему-то решила, что поить растелившуюся корову тёплой водой с сахаром, как это делали немцы, здесь, на родине, совершенно необязательно. Вместо контроля за работой скотников упорно предпочитала попивать чаёк с коллегами в ветеринарном кабинете и чесать языки. Всё это закончилось Костиной истерикой. Когда девочка нагло огрызнулась на очередное Костино замечание, он психанул, разорался и стучал кулаком по ветеринарскому столу так, что рука потом болела три дня. Трудолюбия и ответственности это девочке не прибавило, но хотя бы страх появился. До овцы дошло, что её женские чары на Костю не действуют и, как это ни прискорбно, за зарплату и жильё всё-таки придётся действительно работать.
  Следующим пунктом программы была поселковая средняя школа. Разодетый во всё лучшее, насмерть перепуганный педагогический коллектив с директором Надеждой во главе, выстроившийся на школьном крыльце, выглядел довольно комично. Губернатор постоял с бабами, послушал директорский поток благодарностей за помощь Андрею Шулимовичу и ни за что себе любимому, посмотрел издалека на построенные за счёт Папарота теннисный корт и спортивную площадку и явно собрался уже отпустить журналистов.
  Подумав: "Стоп, секундочку!", Костя радостно сообщил:
  - Кстати, наш инвестор в плане дальнейшей помощи школе выделяет на следующий год деньги на реконструкцию котельной и системы отопления.
  Губернатор закивал, Андрюша заулыбался и гордо выпятил грудь. Костя подумал: "Ну, может теперь хоть не соскочишь, если даже жаба на грудь прыгнет. Всё-таки публичное обещание".
  Когда делегация вошла в здание, всё произошло именно так, как пророчествовала хитрая Светка. Козлищев споткнулся о торчащий кусок рваного линолеума, директриса закудахтала, что денег на ремонт нет, Папарот ткнул пальцем в направлении дырки в полу, громко и грозно сказал, обращаясь к Косте:
  - Линолеум срочно поменять! Деньги я выделю. Директриса выглядела смущённой, но счастливой,
  Светка стояла в сторонке и самодовольно улыбалась.
  Неприметная тётка вынырнула из-за губернаторской спины и громко сообщила журналистам, что на этом мероприятие закончено. Журналисты вздохнули с облегчением и нестройной толпой пошли в контору хозяйства, где для них по просьбе губернаторской пресс-службы были накрыты столы с дешёвой водкой и бутербродами. Костя ехидно отметил про себя, что областные акулы пера не задали никому ни единого вопроса. Опять имитация, могли бы и вовсе не приезжать.
  На конезавод уже отправились небольшой группой. Из своих Костя дал знак присоединиться только Панасюку, Смирнюку и Воронину. Расселись за пластиковые столики, расставленные вокруг отсыпанной красиво раскрашенными опилками площадки для выводки. Директор конезавода Света Гусева сказала что-то бодро-оптимистическое, и одетые в чистое тренеры по очереди начали выводить для демонстрации лучших лошадей. Лошадки покорно исполняли заученные трюки, приседали, вставали на дыбы, пританцовывали, Гусева что-то рассказывала про каждую. Было красиво, Костя закурил и наконец расслабился, дело близилось к финалу, и пока всё шло гладко.
  По окончании представления губернатор и Папарот выразили друг другу полное взаимное удовольствие, по очереди посетили стоящий в кустах новенький, специально для них купленный в столице пластиковый туалет и наконец пошли к накрытому обильными закусками столу, возле которого маячила уполномоченная соколовская рестораторша со своими официантами.
  Сели, налили, Козлищев сказал первый тост, Папарот - второй, Костя - третий. Аккуратные официанты начали подавать горячие закуски. Между губернатором, Андрюшей и Костей завязалась приятная беседа о судьбах родины и её сельского хозяйства. Костя старался говорить поменьше, больше поддакивал, стараясь боярам не мешать, остальные присутствующие выпивали и закусывали молча. Пили крепко и по-честному. Такого, чтоб пригубить и поставить рюмку на стол, никто себе не позволял, все глушили до дна. На горячее сил уже ни у кого не осталось. Лениво поковыряли вилками в тарелках, выпили ещё и от десерта дружно отказались. Беседа давно уже перешла в совершенно дружеское русло и перескакивала с пятого на десятое.
  Андрюша вдруг, ни с того ни с сего, похвастался, что строит тут себе усадьбу на берегу пруда. Иван Петрович вскинулся и потребовал:
  - Во! Поехали посмотрим. - Потом повернулся к Косте и сказал: - Распорядись там, чтобы нам с собой выпить-закусить собрали.
  "Ай, здоров ты пить, барин", - подумал Костя.
  На стройплощадке папаротовской усадьбы разложили закуску на штабеле досок и выпили ещё. Козлищев приобнял уже изрядно пьяного Андрюшу и повёл его к пруду. Костя на что-то отвлёкся, а когда обернулся, увидел дивную картину. Губернатор и инвестор стояли рядом, опершись друг на друга плечами, и дружно мочились в воду.
  "Складно ссут, красиво. Может, уже разъезжаться пора?" - с тоской подумал Костя.
  Облегчившиеся бояре вернулись к импровизированному столу, налили всем ещё виски. Губернатор внимательно проследил, чтобы Костя выпил с ними наравне, и прочувствованно обратился к Папароту:
  - Достраивай скорее свою усадьбу. Я буду к тебе в гости приезжать. Ты не представляешь, как мне тут непросто. Поговорить по-человечески и то не с кем. Одни свиные рыла кругом. Я с девочками буду к тебе приезжать. У меня тут с девочками всё отлично налажено. Будет хорошо, тебе понравится!
  Андрюша заплетающимся языком начал объясняться Ивану Петровичу в любви и наконец сообщил, что ему, к сожалению, надо ехать. Козлищев хлопнул его по плечу, зыркнул на Костю и тоном, не терпящим возражений, заявил:
  - Собираем закусь. Я еду тебя провожать до границы области. Костя, садись в машину с нами, поболтаем по дороге.
  Болтали ни о чём. Иван Петрович вдруг начал приглашать приехать осенью на какую-то особенную царскую охоту на зайца. Андрюша мычал уже что-то совершенно невразумительное, и губернатор обратился к Косте:
  - Ты хоть представляешь, что это за охота?
  - Представляю. Небось в старых колхозных фруктовых садах, загоном.
  - Слушай, ну откуда ты всё знаешь?
  - Живу давно, - машинально ответил Костя. Папарот счастливо и громко икнул.
  На границе области, метрах в пятидесяти от дороги, посреди до земли вытоптанной и сильно замусоренной полянки был вкопан давно некрашеный столик, лавочек при нём не было. Водители быстренько помогли расставить бутылки, стаканы, сок, воду и разложить какие-то остатки закуски. Папарот дошёл от машины до столика с большим трудом. Губернатор взял инициативу в свои руки, схватил бутылку виски, налил всем по полстакана и гаркнул:
  - Ну, на посошок!
  Чокнулись, выпили до дна, Козлищев запил соком. Костя закурил. Папарот просто стоял с пустым стаканом в руке и глядел куда-то вдаль. Через минуту глаза его сделались совсем стеклянными; уронив стакан, великий инвестор начал молча, не сгибая коленей, заваливаться набок. Опытные Андрюшины водитель и охранник, незаметно подошедшие и стоявшие в метре за спиной хозяина, успели подхватить тело сантиметрах в двадцати от заплёванной и замусоренной земли, аккуратно перехватили его за плечи и за ноги и понесли в машину. Охранник при этом успел вежливо сказать:
  - Мы, пожалуй, поедем. Ну вы же понимаете. До свидания.
  Иван Петрович неопределённо хмыкнул и тихо молвил:
  - Да уж, ты либо не родись евреем, либо не пей.
  Потом повернулся к Косте, дружески ткнул его пальцем в живот и со словами "Вот теперь-то мы наконец выпьем по-человечески!" налил ещё по полстакана.
  "Ох, что ж я маленьким не сдох?!" - тоскливо подумал Костя, однако выпил и даже старательно изобразил удовольствие.
  Губернатор вдруг посерьёзнел и твёрдо сказал:
  - Ты имей в виду: ты теперь можешь ко мне обращаться в любой момент и по любому вопросу напрямую. Там мои устроили всякие фильтры, но тебя теперь это не касается. Если что, любой вопрос - сразу ко мне. Понял?
  - Конечно, Иван Петрович. Спасибо!
  Козлищев хлопнул Костю по плечу, повернулся и ровным, твёрдым шагом пошёл к своей машине. Костя расслабился и задрал голову в небо, свет фар несущихся по трассе машин мешал видеть звёзды. Водитель собрал со стола посуду, объедки и мусор. Садясь в машину, Костя жалобно попросил:
  - Будь добр, вези меня сегодня особенно аккуратно и нежно. Нехорошо мне, печень ноет и покалывает. Давно я такой дозы на грудь не принимал.
  Когда приехали в дом управляющей компании, выяснилось, что, проводив инвестора с губернатором, товарищи офицеры во главе со вполне себе штатским Панасюком позволили себе расслабиться, допили практически всё спиртное, оставшееся от приёма гостей. В итоге Серёга уже благоразумно ушёл спать, строители и Смирнюк тоже куда-то расползлись, а Воронин с Лебедем сидели в гостиной на диване и, почти упёршись друг в дружку лбами, громко выясняли, кто из них круче. Серёга показал пальцем на стоящую перед ними на журнальном столике полупустую бутылку водки и строго спросил:
  - Николаич, выпьешь с нами?
  Костя отказался, попросил у жены большую кружку крепкого сладкого чёрного чая, устало опустился на стул у обеденного стола и попытался вслушаться в разговор товарищей подполковников. Старший по возрасту Саныч бубнил что-то невнятное, потом вдруг наклонился к Серёге и выкрикнул ему прямо в лицо бравую команду:
  - Шашки вон!!!
  Воронин отшатнулся и рявкнул в ответ:
  - А ты генерала когда-нибудь на хуй посылал?! А я посылал!
  Лебедь замер, задумался. На подполковничьей морде застыла маска страха и уважения. Светка благодушно хихикнула. Костя решил, что это для него уже перебор, и прорычал:
  - Отставить, товарищи офицеры! Ну-ка валите умывать ваши пьяные рожи и спать! В наказание за нарушение дисциплины запрещаю вам обоим завтра опохмеляться.
  - Это мы ещё посмотрим! - сказал Серёга и, выходя из комнаты, врезался плечом в дверной косяк.
  К сожалению, относительно нарастающего воровства Сергияна начали сбываться худшие Костины прогнозы. Владимир Васильевич утратил чувство меры и пошёл вразнос. Об экономии строительного инвестиционного бюджета уже речь не шла, началось откровенное завышение смет.
  Сам Сергиян, забыв об осторожности, купил себе наконец вожделенную квартирку в одном из столичных пригородов. Его офицер по строительным закупкам Василий вдруг приобрёл очень приличный седан бизнес-класса, который при его зарплате никак себе позволить не мог. Товарищи офицеры начали позволять себе регулярные пышные выездные пьянки в областном центре, заканчивающиеся в дорогих саунах с проститутками. В сейфе Сергияна сотрудники заметили толстые пачки наличных денег. В поведении отставного подполковника появилась эдакая омерзительная барская вальяжность.
  Единственным строителем, державшимся от этих безобразий как-то в стороне, был Боря Баранов.
  Он мотался по всяким госстройинспекциям, выбивал нужные согласования, помогал Сергияну находить правильные технологические решения, на выходные всегда уезжал домой к жене. Одним словом, производил впечатление приличного человека. Костя аккуратно навёл о нём справки и с удивлением узнал, что на самом деле Боря из всей команды был самым профессиональным, что именно у него когда-то учился и перенимал опыт молодой Сергиян.
  "Вот тебя-то я и поставлю руководить завершением строительства, когда сергияновскую шайку разгоню", - подумал Костя и попросил секретаршу найти и пригласить к нему Серёгу Воронина, Панасюка и великого специалиста по закупкам всего на свете Илюшу Якушева. Терпеть безобразия строителей дальше было нельзя. Обвинения, что он развёл в проекте воровскую малину, были Косте совсем ни к чему.
  Минут через пять мужики дружно зашли в кабинет, уселись за стол и заинтересованно уставились на начальника. Костя выдержал небольшую паузу, давая присутствующим время сосредоточиться, и начал:
  - Значит, так, парни, вы знаете, что мы с Панасюком на днях отбываем в командировку во Французские Альпы доделывать с их технологами, производителями оборудования и сыроварами проект нашего будущего сырозавода и утрясать прочие аспекты нашего сотрудничества. Панасюка не будет дней семь - десять. Я еду с женой и после деловой части поездки задержусь в Альпах ещё на пару недель, устрою нам небольшой отпуск, наконец. На время нашего с Панасюком отсутствия за старшего остаётся Воронин. Мы, если что, на связи. А теперь вот вам боевая задача, не самая приятная, но делать надо. Поскольку масштабы воровства Сергияна и его подручного снабженца Василия, по моим ощущениям, превысили допустимые пределы, финансирование всех строительных работ приказываю прекратить. Пускай пока строят в кредит под будущие платежи. О причинах задержки денег наврёте им что-нибудь правдоподобное и удобоваримое. Ну, мол, инвестор попросил время на какие-то свои важные финансовые операции, мол, всем надо подождать, через месяц деньги будут. Ты, Илюша, возьми у Воронина из договоров и прочих финансовых документов данные всех поставщиков оборудования для строящихся коровников и телятников, которое закупалось сергияновским снабженцем Василием, разошли им запросы на то же самое и вступи в переговоры. Наври, что ты снабженец какого-нибудь нового строящегося комплекса в какой-нибудь соседней области. Название сам придумаешь. Твоя задача - выяснить, сколько сейчас реально стоят все эти резиновые коврики, на которых коровки лежат, оборудование стойломест и прочая хрень, которую Василий закупал. Узнаем реальные цены - сможем с помощью нехитрого арифметического действия узнать, сколько приблизительно товарищи строители украли. Сколько Сергияну откатывали армяне и соколовские строители за подряды, я узнаю сам, когда вернусь. Аудировать строительные сметы слишком долго и дорого, надеюсь, я их просто расколю в жёстких личных беседах. И вот что важно, мужики: всё это нужно сделать в режиме строгой секретности. Строители не должны учуять, что мы их в чём-то подозреваем и начали под них копать. Внешне всё должно быть предельно лояльно и дружелюбно. Начинаем охоту, смотрите не спугните мне дичь. И смотрите, чтобы любопытный Коля Зуделкин ничего не понял. Не нужно ему пока ничего знать. Надеюсь, вы меня поняли? Чего не поняли - спрашивайте.
  Мужики поняли, вопросов ни у кого не возникло.
  Французы составили удобный и правильный график деловой поездки и помогли забронировать отели во всех местах посещений. Прилетели в аэропорт Женевы, вышли на французскую сторону. Встретил тощий, интеллигентного вида французик - сотрудник фирмы, занимающейся разработкой технологии производства. Загрузились в его недорогой, но просторный минивэн и покатили в Гренобль.
  По дороге выяснили, что технологиями производства сыра французик занимается всю свою жизнь, что брак у него один, детей у него шестеро и что он, как и все истинные французы, считает всех не французов дикими, бескультурными обезьянами и тихо презирает. Особенно презираемы были не имеющие представлений ни о чём американцы. Немцы и англичане - просто старые враги. Русские обезьяны наиболее милые и симпатичные, хоть и бескультурные, но надо учитывать давнюю историческую связь наших стран.
  На следующий день посетили единственную в своём роде контору под названием "Школа сыроварения", которая должна была разработать рецептуру сыра и провести у себя практическое обучение будущих ключевых работников сырзавода. При школе было своё небольшое сырное производство, поразившее своей чистотой и простотой. Даже резиновые сапоги на работниках были белого цвета.
  Принимающая делегацию французская тётка директор в процессе общей болтовни также не преминула уколоть бескультурных американцев:
  - Мы тут разрабатывали по заказу для Америки рецептуру мягкого сыра с наружной белой плесенью, так вот они выбрали самый примитивный и резкий вкус. И отгадайте, как они его назвали. "Бонжур де Франс"! Представляете, какая банальность?!
  "Ну, американские маркетологи, наверно, получше вас, лягушатников, знают, чего их потребитель хочет", - ехидно подумал Костя.
  Вечером сам директор и совладелец технологической фирмы повёз гостей на своей машине ужинать в какой-то очень хороший французский ресторан на вершине горы в пригороде. Самогон крепостью градусов шестьдесят пять, настоянный на каких-то альпийских травах в местном монастыре, под сыры с орехами, капелькой мёда и виноградиной пошёл хорошо, всё остальное было так себе.
  Костя не любил французскую кухню. Ну был у них голод из-за перенаселённости в Средние века, ну жрали они, чтобы выжить, всё, что ползает и прыгает, а также испорченные, заплесневевшие продукты, ну сформировались у них от этого несколько извращённые вкусовые предпочтения. Это же не значит, что теперь весь мир должен разделять с ними восторг от поедания всяких ракушек, улиток, лягушек и испорченного сыра. Во всяком случае, себя лично Костя точно должным не считал. Светке как раз все эти гастрономические извращения очень нравились. Панасюк держался индифферентно, признавая, однако, что монастырский самогон и правда хорош.
  На следующее утро начали с мелким многодетным французиком объезд разных местных сырзаводов, которым разрабатывала технологию и поставляла оборудование принимающая сторона. Французы принимали доброжелательно, показывали всё, охотно отвечали на вопросы. Большинство заводов были небольшими, с мощностью переработки от сорока до шестидесяти тонн молока в сутки. Это было как раз то, что нужно. Форма собственности у всех была кооперативная. Местные фермеры в складчину строили для себя свою собственную переработку, куда и сдавали своё молоко. Ни один завод никогда не производил и плесневые, и чистые сыры. Либо то, либо другое. Оказалось, что плесень, особенно голубая, очень агрессивна и проникает во все помещения, заражая всю продукцию.
  На одном из таких заводов где-то в предгорьях Альп местный главный технолог, морщинистый пожилой мужик с сильно прокуренными зубами, которого Костя про себя окрестил Кузьмичом, после дегустации своей продукции официально объявил Косте и Панасюку, что у них способности к восприятию истинного вкуса сырных деликатесов отсутствуют полностью и потому они вполне могут идти курить на улицу. А вот у Светки способности отличные, и с ней есть смысл дальше разговаривать. И ещё объяснил наконец, что омерзительная вонь некоторых сортов сыра есть досадный побочный продукт их производства, что пытаться полюбить эту вонь, как это делают многие дилетанты, изображающие из себя гурманов, совершенно не нужно, что важен только вкус и надо просто задерживать дыхание, когда суёшь кусок в рот.
  Самым большим предприятием, которое посетили, был завод, перерабатывающий триста тонн молока в сутки. Хозяйничала там древняя старушка, которая со своим, теперь уже умершим мужем когда-то очень давно, ещё во времена своей счастливой молодости, начинала дело с небольшого сарая, где они перерабатывали шестьсот литров молока в сутки. Потом было много лет упорного труда и развития, муж помер, а дети выросли. Бабушка построила себе маленький домик прямо на территории завода, окружила его красивыми цветочными клумбами и доживала свой век в самом центре дела всей своей жизни. К сожалению, на момент посещения старушка каким-то образом сломала ногу, из своего домика не выползала и никого не принимала, так что пообщаться не удалось.
  Бабушкин завод производил около сорока пяти сортов сыра. Хороший дополнительный доход давали туристы, завод был всегда открыт для посещения. Над всеми производственными помещениями тянулась застеклённая галерея, откуда посетители могли посмотреть все этапы производства сыров. Сбоку к заводскому корпусу были пристроены магазин сувениров и отличный ресторан с богатым сырным меню, где делегация с удовольствием и отобедала.
  Костя макал в горячий расплавленный сыр поочерёдно жареные колбаски и куски картошки, запивал всё это изумительным лёгким вином и думал: "Красиво живут, суки, как-то просто и светло. Честный труд, чистая совесть, дисциплина, кругом красоты альпийские, ходят все такие улыбчивые, доброжелательные. Мы никогда так не жили и, наверное, уже не сможем".
  В конце четвёртого дня объезда, перекуривая у машины после посещения седьмого по счёту сырзавода, Костя честно сказал французику, что, по его мнению, осмотров достаточно, всю необходимую информацию они получили, представление составили и больше смотреть одно и то же не хотят. Французик спорить не стал и добродушно предложил им использовать высвободившийся день для поездки в Шамони и подъёма на Монблан. На том и порешили.
  По возвращении в Гренобль французы устроили экскурсии на свои производства, где Костя, в прошлом инженер-механик, ничего особенного для себя не увидел. Ну нержавейка, ну гибка, резка, сварка, трубы, насосы, фланцы, шкафы с автоматикой. Всё аккуратно, разумно, экономно.
  Главные переговоры с хозяевами обеих фирм заняли больше пяти часов. На большом столе разложили принципиальную технологическую схему будущего завода и пошагово, от слива молока из молоковозов до размещения сыра в камерах созревания и последующей упаковки и отгрузки на склад готовой продукции, обсудили каждую технологическую операцию, каждую ёмкость, каждый насос, каждую ванну. Светка в переговорах участвовать не стала, гуляла по Греноблю. Поскольку после переговоров французы собирались пригласить всех в ресторан, её предстояло вызвонить и подхватить где-то по дороге.
  В процессе обсуждения Костя убедил французов отказаться от нормализации жирности молока, поскольку благодаря монокормлению молочный комплекс давал сырьё очень стабильного качества, и ещё от нескольких вещей, засунутых в проект для раздувания его объёма. В результате смета сократилась процентов на двадцать, и производители оборудования как-то немного загрустили. Вставая из-за стола и пожимая участникам руки, Костя спросил:
  - Ну что, я так понимаю, что за сокращение сметы нас теперь в ресторан не поведут? Теперь в Макдональдс поедем?
  Французы расхохотались, и старший из них, указав пальцем на когда-то подаренные Косте женой часы, уважительно спросил:
  - "Перле"?
  Панасюка отвезли в женевский аэропорт на следующий день, там же распрощались с многодетным французиком и пошли по прокатным конторам искать себе машину на оставшийся отпуск. Найти автомобиль разумного размера и по разумной цене, но при этом с автоматической коробкой передач, оказалось весьма непросто. Экономные европейцы ездили на механике, с автоматическими коробками предлагались только всякие дорогие лимузины.
  Наконец нашёлся небольшой ситроен с роботизированной коробкой. Запихнули чемоданы, выехали из аэропорта на швейцарскую сторону, выпили кофе в небольшом придорожном кафе и не торопясь двинулись вдоль берега Женевского озера. Номер Светка забронировала в отеле с богатой историей, в котором когда-то жили всякие известные личности, писатели, композиторы. Ситроенчик оказался удобным, как домашние тапочки. Душу согревало удовлетворение от хорошо сделанной работы.
  Первым документом, который лёг Косте на стол по возвращении на родину, был аудит закупок оборудования для коровников сергияновским снабженцем Василием. Сравнительная таблица закупочных и реальных цен наглядно показывала, что на последних закупках украдено процентов пятнадцать от общего объёма затрат. Настроение испортилось безнадёжно, впереди была неприятная работа по разгребанию говна.
  На мобильный позвонил Сергиян и мрачным тоном сообщил, что есть важный и срочный разговор.
  "На ловца и зверь бежит", - подумал Костя и сообщил, что готов встретиться завтра в офисе в столице.
  Сергиян приехал из хозяйства ближе к обеду, зашёл к Косте в кабинет, положил на стол пухлую папку с какими-то бумагами и после стандартных приветствий начал:
  - Ну что, когда инвестор деньги на оплату строительства даст? У меня подрядчики уже нервничают.
  - Это понятно. Но процесс идёт?
  - Идёт пока. Пока люди нам верят. Мы ж не кидали никого ни разу.
  - Ну и слава богу. Скажи мужикам, чтоб недельку ещё потерпели. По моей информации, там эти их большие инвестиционные финансовые операции завершаются, скоро и наши счета оплатят.
  - У нас тут проблема. Из-за ошибки в расчётах в инвестиционный план заложили неправильную стоимость строительства последнего объекта комплекса - большого телятника для содержания шлейфа, ну где телят до репродуктивного возраста доращивать будут. Реальная стоимость строительства получится в два раза больше. Тебе надо идти к Папароту и просить дополнительное финансирование.
  - Не понял?! Вы же профессионалы! Ну я понял бы ошибку процентов на десять, инфляция всякая, цены на материалы растут, но не в два же раза? Как ты себе это представляешь? Я два года пел Папароту песни о вашем высоком профессионализме, а теперь должен сказать ему, что вы в два раза обсчитались?
  - Ну нет другого выхода. За ту сумму, что заложена в смету, телятник никак не построить. Он же вроде зауважал тебя после вашей пьянки с губернатором, вон деньги тебе на оборудование для навозоудаления выделил, пусть теперь и на телятник даст.
  Костя не торопясь закурил, внимательно посмотрел в глаза Сергияну и подумал: "Ну ты совсем охуел, гнида, решил напоследок спиздить сразу много. И меня решил подставить за всё хорошее, что я для тебя сделал. Значит, по твоему хитрому плану глупый Костя, раздвинув ягодицы и нагнувшись, пойдёт клянчить дополнительное финансирование, склянчит его, так как он дурачок настойчивый, а ты, умник хитрожопый, все эти дополнительные деньги и украдёшь. Строительство комплекса заканчивается, осталось работы месяцев на шесть, максимум семь, на усадьбе тоже строймонтаж к концу идёт, отделку придурковатый Куличок и без тебя осилит, а по строительству сырзавода решение пока не принято, и будет оно или нет - неизвестно. Вот ты и думаешь, что уйдёшь с деньгами и с гордостью оттого, что всех нас красиво наебал".
  Вспомнилось из Галича:
  Нет, любезный, так не будет,
  Так не будет, дорогой!
  Сергиян Костин взгляд выдержал совершенно спокойно и продолжил:
  - Ну никак по-другому не получится. Проси дополнительное финансирование.
  - Кстати, а кому ты собираешься отдать подряд на строительство этого телятника?
  - Армяну. Он самый дешёвый и вполне справится.
  - Ладно, иди. Я буду думать, как из ситуации выкручиваться. Подставил ты меня капитально, конечно. Даже не знаю, на какой козе теперь с этим к Папароту подъехать. Крепко думать придётся. Всё, ступай. Будь здоров. В хозяйстве увидимся.
  Сергиян с явным облегчением поднялся, забрал свою папку и удалился. Костя ткнул окурок в пепельницу, тихо выругался и, позвонив Панасюку и Воронину по внутренней связи, попросил их зайти. Мужики зашли, расселись и уставились вопросительно-выжидательно. Костя прокашлялся, коротко рассказал им содержание визита Сергияна и показал таблицу с анализом бурной деятельности снабженца Василия. Закончил грустно:
  - Значит, так, парни. Небо упало, Сергиян окончательно разум потерял. Надо его срочно изолировать, но сперва мне надо с подрядчиками побеседовать и с Борей Барановым договориться. Надеюсь, он согласится после изгнания Вовочки с Васечкой строительную часть на себя взять. Всякие согласования он вроде практически закончил, остался только надзор за строительством, а с закупками оборудования ему Якушев поможет: Илюша же пока цены проверял, со всеми производителями перезнакомился. Ну и переговоры с проектировщиками по сырзаводу пора начинать. Короче, я завтра в хозяйство выезжаю, когда обратно - точно сказать не могу, так что если кому надо, если дела там какие есть, поехали со мной.
  Панасюк мотнул головой и сказал, что здесь над планом по сырзаводу поработает, а Воронин обрадовался:
  - Во, Николаич, отлично! Я с тобой. Мне как раз надо в хозяйстве кое-что с бухгалтерией утрясти, в район по поводу субсидий сгонять и в Соколовск в ГосАгроБанк, пидора Капитанова проведать. Только давай тогда с водителем поедем, вдруг я раньше тебя в столицу возвращаться решу.
  - Серёга, построже к себе! Капитанов не пидор, у него жена, ребёнок, и он аж целый кандидат исторических наук.
  - Ну это я так, в экзистенциальном плане. А как ты, Николаич, думаешь, много Сергиян с Васей украсть успели?
  - Ну, на самом деле не критично. За сметы, которые два года назад составляли, когда Сергиян ещё более-менее честно работал, они не вылезали. Превышения расходов не было. Красть они, по моему мнению, начали только в последний год, после того как Папарот с бонусами всех на хуй послал, и крали только из сэкономленного. Удавливали подрядчиков на снижение цен и полученную экономию присваивали. То есть на проекте в целом это сильно не сказалось, бизнес-план тебе пересчитывать не придётся. Ну купил Володя себе маленькую квартирку, а Вася - богатенькую машинку. На фоне общих объёмов инвестиций - копейки, никто и не подкопается. У Папарота в активе нет никого, кто способен провести внятный аудит. Сам знаешь, одни придурки и жополизы. Как ты там его "Свинвест" называешь, статисты. Так что мы пока в безопасности, к нам претензий быть не может. Но теперь ситуация поменялась. Теперь ребятишки спятили, чувство меры потеряли и могут нас подставить. Теперь надо срочно меры принимать.
  Панасюк, слушая Костины рассуждения, согласно кивал головой. Воронин вздохнул с явным облегчением, оба поднялись и пошли дальше заниматься своими делами.
  Костя открыл свой ежедневник и начал составлять план поездки в хозяйство.
  Разговор с Борей Барановым вышел долгим и непростым. По поводу удаления из проекта Сергияна и снабженца Васи Борис сразу согласился и прямо дал понять, что их поведение и у него вызывало нехорошие подозрения, а вот предложение стать генеральным директором фирмы заказчика-застройщика у него восторга не вызвало. Пришлось долго уговаривать, заманивать всяческими перспективами, обещать помощь и поддержку, пугать неопределённостью в случае привлечения в проект новых людей. В конце концов Борис согласился, скрепили договор крепким рукопожатием и договорились держать пока всё в тайне.
  Костя поручил менту Славе аккуратно разнюхать, где можно было бы выловить для разговора толстого Ару и главного соколовского подрядчика Краснова, но так, чтобы Сергияна рядом не было. Через двадцать минут Слава доложил, что Краснов как раз сейчас на стройплощадке папаротовской усадьбы, Сергиян укатил в Соколовск по каким-то делам, а Ара в столице, поехал за деньгами к своим землякам, через подставные фирмы которых он регулярно обналичивался.
  Краснов держался твёрдо, долго ничего не признавал, чем довёл Костю почти до бешенства, но в конце концов признался, что деньги Владимиру Васильевичу заносил, но - "немного и чисто из уважения". Называть конкретные суммы или хотя бы проценты от общего объёма отказался категорически. За их напряжённым разговором очень настороженно наблюдал неизвестно откуда появившийся на стройплощадке Юра Куличок. Просто стоял столбом метрах в семидесяти и смотрел, не отрывая глаз. Физиономия его выражала крайнюю степень испуга и озабоченности.
  "Ну, милок, раз тебя так пугает мой прямой контакт с подрядчиком, значит, Сергиян тебя уже коррумпировал. Значит, ты уже в доле", - машинально отметил про себя Костя.
  Краснову на прощание сказал:
  - Я вот чувствую внимательный взгляд Куличка, и потому, думаю, тебе минут через десять будет звонить Сергиян и сильно интересоваться содержанием нашего разговора. Скажешь ему, что я интересовался возможностью ускорения работ. Скажешь - хочу поскорее попариться в бане с Папаротом, Козлищевым и его губернаторскими блядями.
  Армянская бригада жила в центре посёлка в бывшем районном доме престарелых. В собственности хозяйства было два странных, совершенно ненужных для дела здания, которые неизвестно как у хозяйства оказались, - почта и этот самый дом престарелых. Ни государственная почта, ни районная социальная служба никакой арендной платы хозяйству не платили категорически и при этом периодически нахально требовали каких-нибудь текущих ремонтов и прочей халявы. Костя запретил тратить на них папаротовские деньги ещё в самом начале работы, объявив, что хозяйство - не благотворительная организация. Государственные служащие очень удивились, обиделись, попытались качать права, но, получив твёрдый отпор, в конце концов отстали.
  Год назад в результате реформы государственной системы социального обеспечения подобные маленькие дома престарелых повсеместно закрыли, проживающих в них одиноких стариков перевезли в более крупные заведения, и здание освободилось. Поскольку было оно довольно ветхим и совершенно ни для чего не нужным, Костя с лёгким сердцем отдал его под общежитие армянским гастарбайтерам, которые до этого ютились в строительных вагончиках прямо на стройплощадке.
  Вечером мент Слава позвонил на мобильный и доложил, что толстый Ара из столицы вернулся. Костя сел в машину, подъехал к общежитию, попросил какого-то проходившего мимо армянского пролетария вызвать бригадира во двор, сел на лавочку и закурил.
  Ара сломался быстро. Костины слова "иначе вообще тут больше ни одной копейки не получишь" произвели буквально магическое действие. Нехорошие предположения, к сожалению, подтвердились полностью. Обезумевший Сергиян собирался украсть на строительстве последнего телятника больше ста процентов его реальной стоимости - около восьмисот тысяч долларов. На прощание Ара преданно заглянул Косте в глаза и просительно сказал:
  - Николаевич, я вам построю этот телятник быстро, качественно и процентов за сорок пять - пятьдесят от суммы, которую вам Владимир Васильевич назвал.
  - Ладно. Замолвлю за тебя словечко новому директору по строительству, твой будет подряд.
  - Спасибо, Николаевич!
  - Тебе спасибо. Работай хорошо.
  Разговаривать с остальными подрядчиками, всякими газовщиками, дорожниками и конторами, занимающимися электроснабжением, вентиляцией, отоплением, водоснабжением и канализацией, уже необходимости не было. Картина была ясна, фактов было достаточно. Костя сел в машину и набрал мобильный Сергияна.
  - Василич, привет. Слушай, у меня тут вопросы появились, уточнить надо кое-что. Хочу провести с тобой и твоими офицерами планёрку. Давайте ко мне завтра в девять утра.
  - Завтра не получится. У мужиков разные встречи на выезде назначены.
  - Василич, я не понял: кто должен под кого подстраиваться - вы под меня или я под твоих помощников? Нет у меня времени ждать, когда у твоих офицеров для меня окошко появится. Так что встречи все отменить и завтра в девять утра у меня в переговорной. Ты меня понял?
  - Понял.
  - Ну тогда до завтра.
  - Подожди, а чего это ты с Красновым напрямую общаться затеял? Если вопросы какие, давай я поясню.
  - А ты с чего решил, что я перед тобой отчитываться должен? Завтра все вопросы. Давай, отбой.
  Костя отключился и подумал: "Так. Куличок Сергияну сразу о моём разговоре с Красновым сообщил и выглядел испуганным. Точно в долю воровскую взяли сучонка. Во, прям стихи: сучок - Куличок - мудачок".
  Офицеры-строители собрались в переговорной точно в назначенное время. Костя деликатничать не стал и прямо заявил:
  - Значит, так, дорогие мои. Имею все основания подозревать вас в воровстве. Баранова это не касается, он ни в чём пока не замечен. Сейчас у вас есть возможность развеять мои подозрения здесь, за закрытыми дверями, без позора и посторонних ушей. Давайте объясните мне, откуда у вас вдруг появились деньги на квартирку и машинку, почему за всё закупленное в последнее время оборудование мы заплатили процентов на десять - пятнадцать больше, чем оно реально стоит, и с какой целью вы решили завысить смету на последний большой телятник аж на сто процентов. Ответственно вам заявляю: если вы сможете всё это как-то разумно объяснить, я перед вами извинюсь за беспочвенные подозрения. Если не сможете, я буду вынужден принять меры. Вы меня знаете, я с ворами не работаю.
  Закончив речь, отхлебнул кофе, положил перед Василием листок со сравнительной табличкой цен, прикурил сигаретку и изобразил лицом доброжелательное внимание. Снабженец Василий испуганно вытаращил глаза, ткнул пальцем в таблицу и начал возбуждённо и как-то очень по-детски, срываясь на визг, врать, что это всё неправда, что цены ошибочные, что машину дочка подарила, которую взяли на работу мелким клерком в какой-то маленький банк в Калуге, и что он всегда верой и правдой...
  Сергиян молча смотрел в стол. Наконец Василий иссяк, повисла томительная пауза.
  - Владимир Василич, ты будешь мне что-то пояснять? - спокойно спросил Костя.
  Сергиян глаз не поднял и продолжал молчать.
  - Знаешь, Володя, я рад, что ты не стал себя унижать тупой детской брехнёй. В такой ситуации важно хотя бы попытаться достоинство сохранить. Хотя какое там у вас, у воришек, достоинство?
  Ладно, слушайте моё предложение. Вы тихо, мирно и по-доброму пишете заявления об уходе по собственному желанию. Всем окружающим говорим, что у Васи в Калуге срочные семейные дела, а у Володи тоже что-нибудь нейтральное - ну, к примеру, здоровье пошатнулось. Собираем расширенную строительную планёрку с представителями всех подрядчиков, где я выражаю глубокое сожаление по поводу вашего ухода и представляю всем нового директора по строительству. Потом ты, Володя, быстро передаёшь дела Борису, благо он и так в основном в курсе всего, и вы мирно, без скандала и позора исчезаете. Вы должны понимать, что если вы на этот тихий вариант почему-то не согласитесь, то я вас всё равно вышибу, но это будет больнее. Для меня это вопрос принципа. У вас есть время подумать до послезавтра. Послезавтра утром соберите тут у меня представителей всех подрядчиков, и закроем эту тему.
  Сергиян наконец поднял глаза и спросил:
  - А если подрядчики не смогут или не захотят?
  - Знаешь, Володь, вот я так и не понял: когда и с чего ты решил, что я мудак? Когда я тебе дал повод в моих мозгах сомневаться? Мы ж для них кормильцы, все прибегут как миленькие. Если что, скажи им от моего имени, что у кого на общение со мной времени не найдётся, тот здесь больше никогда ни одной копейки не заработает. Всё. Идите думайте. Свободны!
  Оставшиеся до расширенной строительной планёрки с подрядчиками двое суток Сергиян Косте на глаза старательно не показывался, а Василий из посёлка просто куда-то исчез. Боря Баранов вёл себя спокойно, был собран и деловит.
  Подрядчики собрались в переговорной к одиннадцати утра, в углу на стульчике Костя заметил загадочно улыбающегося Юру Куличка, подумал: "Ну ладно, ты тоже причастен в какой-то степени", - встал и пошёл в комнату строителей.
  Сергиян с Василием сидели за столом друг напротив друга и о чём-то тихо, напряжённо разговаривали. Костя плотно прикрыл за собой дверь и спросил:
  - Что решили, мужики? Заявления по собственному желанию писать будете? Мне надо понимать, что подрядчикам говорить.
  Сергиян поднял глаза и твёрдо ответил:
  - Нет, не будем.
  - Ну, воля ваша. Пошли в переговорную, там люди ждут. Все собрались уже.
  Вернувшись в переговорную, Костя сел на своё место в торце длинного стола и, выдержав небольшую паузу, обратился к собравшимся:
  - Здравствуйте, господа подрядчики. Рад поприветствовать вас всех лично, поблагодарить за хорошую работу и выразить надежду на то, что мы с вами доведём эту работу до конца именно в этом составе, что никакие производственные и финансовые разногласия между нами не помешают нам сдать все объекты в эксплуатацию в намеченные сроки.
  Потом принёс извинения за задержку оплаты выставленных счетов, сообщил, что буквально с завтрашнего дня долги начнут гасить, и наконец перешёл к кадровому во- просу:
  - Чтобы у нас не было всякого непонимания и разных слухов с кривотолками, хочу напрямую, лично вам сообщить, что у нас в строительном подразделении происходят следующие кадровые перестановки. Владимир Васильевич Сергиян от работы отстраняется, и все его полномочия переходят к Борису Баранову, которого вы все давно хорошо знаете. Надеюсь, сработаетесь. Начиная с сегодняшнего дня Баранов - исполняющий обязанности директора по строительству управляющей компании и генерального директора фирмы заказчика-застройщика. Сергиян будет сдавать ему дела. Прошу вас все вопросы теперь решать с Борисом. Сергиян всё равно больше ни одного вопроса решить не сможет.
  Директор газовщиков, которые прокладывали газовые трубы и подключали котельные молочного комплекса и папаротовской усадьбы, прокашлялся и настороженно спросил:
  - А причины можно узнать?
  - Ну, если вам интересно, конечно можно. Сергиян отстранён от работы в связи с утратой доверия. Надеюсь, вам понятна эта формулировка?
  - Формулировка понятна, но, по нашему мнению, Владимир Васильевич - отличный профессионал и честный человек. Нам с ним прекрасно работалось. С чего это вдруг?
  - Ну во-первых, это не вдруг. Поверьте мне на слово, у меня есть веские основания для такого решения. Надеюсь, я не произвожу на вас впечатление сумасшедшего, который выгоняет хорошего специалиста просто так, без всяких на то причин. Однако причины эти я с вами обсуждать не буду.
  Для вас в принципе ничего не меняется. Договоры все в силе. Работайте с Барановым и ни о чём не беспокойтесь, тем более что в профессиональном плане он даже посильнее Сергияна будет.
  Подрядчики осуждающе и нестройно загудели:
  - Зря вы так! Владимир Васильевич честный. Никаких денег мы ему не заносили...
  Костя снял трубку телефона, нажал кнопку внутренней связи, попросил секретаршу Смирнюка сделать себе кофе и подумал: "Ну и что мы видим? Конечно, Сергиян провёл предварительную работу со всеми подрядчиками, попросил их его всячески поддержать. Конечно, подрядчикам удобно и выгодно, чтобы он остался в роли заказчика. Коррумпированный заказчик лучше честного. Когда человек берёт у тебя деньги, это другой уровень отношений. Это уже отношения в интимной зоне. Такого всегда легче заставить скрывать твои ошибки и ущерб, который они наносят. А Боря пока некоррумпирован и потому им невыгоден".
  Подрядчики затихли, и вдруг раздался напряжённо- звенящий голос снабженца Василия:
  - А со мной как? Я-то что?
  Костя нашёл его глазами и спокойно продолжил:
  - А вы, Василий, просто уволены. Причём не в связи с утратой доверия, а за банальное воровство, которое полностью доказано. Юридическую сторону вашего увольнения я буду обсуждать с юристами, а вас прошу здесь больше не появляться. Так что просто пошёл вон! Выйди отсюда и дверь за собой закрой.
  В переговорной повисла мёртвая тишина. Василий встал и вышел. Костя дождался, когда за ним закроется дверь, и обратился к оставшимся:
  - Господа, я, честно говоря, не понимаю, зачем вы пытаетесь навязать мне обсуждение всяких профессиональных и человеческих качеств Владимира Васильевича. Тут у нас, слава богу, не комсомольское собрание середины тридцатых годов прошлого века, а вполне себе рабочее производственное совещание. Решение я принял вполне в рамках моих компетенций и обсуждать его с вами не собираюсь. Я просто с уважением поставил вас в известность. Так что у вас выбор небогат. Можете дальше работать со мной и с Борей Барановым, а можете не работать, тогда мы других подрядчиков найдём. А работы у нас с вами впереди ещё много.
  Костя отхлебнул свой кофе и начал рассказывать строителям о планах по строительству сырзавода, где нужно было всё. И строймонтаж, и водоснабжение, и газификация, и очистные сооружения. Строители слушали очень почтительно и внимательно. Сергиян сидел молча, глаз от стола не поднимал.
  Закончив строительную планёрку, Костя сходил к Смирнюку, обсудил с ним текущие дела. Потом поехал на комплекс, где, наблюдая с галереи над доильным залом работу карусели, заслушал доклад Сани Пензина о текущих проблемах и вариантах их решения. В общем и целом в хозяйстве всё шло более-менее нормально. Мелкие неприятности, конечно, случались постоянно, но без них же невозможно, без них работы не бывает. Когда подъехал обратно к конторе, вдруг на мобильный позвонил сам великий Папарот:
  - Привет, Андрей.
  - Привет. Ты что там устроил?! Что это за увольнение строителей? Отменяй немедленно все эти твои решения! Пусть работают дальше.
  - Погоди, Андрей, а чего вдруг ты решил вот так в мои кадровые вопросы вмешиваться? Считаешь, что я не справляюсь? Что пора ограничить мои полномочия?
  - Мне тут Юра позвонил. Он в панике. Говорит, что без Сергияна стойка встанет.
  - Ничего не встанет. Я тебе гарантирую.
  - Отменяй на хуй! Я сказал! Ты ни хера не понимаешь! Ишь, гарантирует он.
  - Не буду я ничего отменять. Не хер из меня клоуна делать. Либо я веду этот проект и отвечаю за него, либо пусть тут тогда твой Юра рулит. А если я чего не понимаю, так ты мне объясни, вдруг я пойму.
  - Ладно. Приедешь в столицу - будем разговаривать.
  День и время с моими девочками согласуй.
  - Отлично! Как раз сам к тебе хотел напроситься, тему сырзавода тебе подробно доложить.
  - Ну и хорошо. Давай, до встречи.
  Костя вылез из машины и вдруг лицом к лицу столкнулся с Куличком, выходящим из конторы. Юра смотрел в глаза прямо, уверенно и широко улыбался, полный победного самодовольства. Костя сплюнул горькую никотиновую слюну ему под ноги и тихим, полным доброжелательности голосом сказал:
  - Хули ты лыбишься, Юрик? Ты думаешь, ты меня через Папарота выебал? А вот хуй ты угадал. Не выйдет у тебя ничего. Меня выебать нельзя, я, в отличие от тебя, за деньги в жопу не даю. Вот такой я неебомый. Трудно таким, как ты, со мной. Ты либо прекращай на меня Андрюхе хуйню разную наговаривать, либо я и тебя, пидорка, с твоим воровством на усадьбе к ногтю прижму. Я ж пока тебя не трогаю. Некогда мне, да и на усадьбу вашу насрать, так как к бизнесу она никакого отношения не имеет. Ты пойми, я ведь могу вас с Андрюшей в любой момент на хуй послать, и качество моей жизни от этого не ухудшится. Честно говоря, и послал бы уже, но проект жалко. Хороший проект, много сил я уже в него вложил. И команду жалко, люди в основном хорошие, порядочные и трудолюбивые. А если я вас на хуй пошлю, вы же развалите тут всё, людей хороших разгоните, всё растащите и проебёте. Тебе-то похуй, конечно, тебе главное спиздить, а дружок твой Андрюшенька в большие убытки попадёт. А теперь брысь отсюда! Уйди, не мозоль глаза. И думай, Юра, д май!
  Обойдя остолбеневшего Куличка, Костя поднялся в контору, зашёл в переговорную, сел за свой стол, прикурил очередную сигарету, открыл ежедневник и стал проверять, всё ли из запланированного сделано.
  
  Освобождение
  
  Окно для встречи с Костей в графике Папарота нашлось только через две недели. За это время как раз успели подготовить черновой вариант бизнес-плана по сырзаводу, небольшую, но яркую, как любил Андрей Шулимович, презентацию с минимумом цифр и максимумом картинок и связать воедино бизнес-планы сырзавода и молочного комплекса. Получилось довольно заманчиво, общий срок окупаемости всего проекта снижался больше чем на три года.
  Костя поехал на встречу один, брать с собой Воронина никакого смысла не было. Папарот успел уже приучить всех к тому, что точные цифры ему неинтересны. Овечкин в этот раз почему-то отсутствовал. Расположились в новом Андрюшином кабинете втроём: хозяин, Костя и директор "Свинвеста" Наташа Шеина. Костя сразу поинтересовался:
  - Ну, с чего начнём? С сырзавода или с других вопросов?
  - С сырзавода, - злобно буркнул Андрей.
  Костя сунул присутствующим по экземпляру презентации и начал рассказывать. Наташа молча лениво листала свой альбомчик. Папарот угрюмо смотрел в стол, альбом с презентацией даже не открыл.
  Начав рассказ с описания будущего сыра и закончив его анализом экономической эффективности проекта и его влиянием на снижение общих сроков окупаемости проекта, Костя уложился минут в десять. Повисла пауза. Андрей поднял глаза и спросил:
  - А где вы собираетесь его строить? В каком месте?
  - По дороге от хозяйства в Соколовск километра два. Там и дорога рядом, газовая магистраль и линия электропередач. И даже съезд с дороги хороший к старой ферме.
  - Самое удобное и выгодное место, затраты на дороги и сети минимальные будут. Там даже старый понижающий трансформатор есть, ещё живой. На период строительства его вполне хватит.
  - А от моей усадьбы далеко?
  - По прямой километра полтора. По дорогам - наверно, три с половиной.
  Папарот распрямился и заорал, брызгая слюной:
  - Полтора километра?! Вы охуели! Это же вся вонь от производства мне на усадьбу пойдёт!
  - Андрей, не будет там никакой вони. Современные технологии, чистое производство. И потом, полтора километра - это большое расстояние.
  - Нечего мне лапшу на уши вешать! Все сырзаводы воняют. Ты решил мне там всё изгадить? Я туда кучу денег ввалил и не хочу, чтобы мне там вашим сыром воняло!
  - Андрей, ты не понимаешь, о чём говоришь. Не будет там никакой вони. Это же не старый советский сырзавод. Технологии современные, я их у французов насмотрелся. Всё будет нормально, я тебе гарантирую.
  - Ишь ты, гарантирует он. А что за бардак со строителями ты там устроил? Какого хрена ты там всех увольняешь-принимаешь, будто Господь Бог? Ты кем себя возомнил?
  - Я себя возомнил ровно тем, кем ты меня два с половиной года назад назначил - менеджером, который ведёт твой сельскохозяйственный проект. Я эту команду собирал, людей на работу нанимал, мне и решать, с кем работать, кого заменить, а кого оставить. Если тебя моя работа не устраивает и ты решил поменять условия игры, скажи мне об этом прямо и объясни мне мои новые права и обязанности. Хочешь урезать мои управленческие полномочия - твоё право, ты хозяин. А моё право - думать и решать, хочу я дальше с такими полномочиями работать или не хочу.
  - А чем тебя эти строители не устраивают?
  - Попались на мелком воровстве и на попытке украсть больше на окончании строительства.
  - Воришки?! Так ты там бардак в проекте развёл?! Так я и знал! Ни хера вы работать не умеете!
  Папарот перевёл взгляд на Наташу и грозно спросил:
  - А ты куда смотрела? Там бардак, воровство, а вам и дела нет? На хер вы мне тогда нужны, если вы мои бизнесы не контролируете?!
  - А что мне делать? - испуганно спросила Шеина.
  - Немедленно отправь туда Тынчарову с её аудиторами. Пусть перетряхнут весь проект от начала и до конца. Пусть всю их деятельность проверят. Я у себя воровать не позволю! Я с воришками не работаю!
  Костя мысленно выматерился, откинулся на спинку кресла и, глядя Папароту в глаза, резким, не терпящим возражений тоном сказал:
  - Послушай, Андрей, проверять нашу деятельность - твоё святое и безусловное право. Мне скрывать нечего, я твоих денег не крал, наоборот - берёг каждую копейку. Так что пускай твои аудиторы копают, я и мои люди им полностью помогать будем и любую информацию предоставим. Они, конечно, не найдут ничего, но это неважно. Ты хозяин денег, и ты должен быть спокоен. А что касается лично меня, я хочу, чтобы ты подумал о моей дальнейшей роли в этом твоём сельскохозяйственном безобразии. Я, конечно, не уйду никуда, пока твои аудиторы меня проверять станут, не сбегу, как мой предшественник Спесивый. А вот дальше - пока не знаю. Достало меня твоё трамвайное хамство. Надоело вместо конструктивного решения вопросов выслушивать оскорбления и получать плевки. Не удастся тебе сделать из меня проститутку типа твоих куличков с зуделкиными. Я, видимо, сильно в тебе ошибался. Ты думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Не понимаю, что дальше будет? Отлично я всё вижу и понимаю. Вот ты два с лишним года увиливаешь от обсуждения моей системы мотивации и при этом ведёшь себя всё более странно, всё время ищешь, к чему прицепиться. О чём это мне говорит? Это говорит о том, что ты хочешь меня использовать и кинуть. Ты просто ждёшь, когда я всё построю, налажу все процессы и меня можно будет заменить кем-нибудь из твоих жополизов. Когда тебе покажется, что эта аграрная навозная куча уже может функционировать без меня, ты устроишь мне твою обычную хамскую блатную истерику и выгонишь с позором и без денег. На мой взгляд, порядочные люди так себя не ведут. Ты, Андрюша, подумай, пока твои аудиторы меня проверять будут. Раз уж я тебя раскусил, может, тебе уже другого дурака пора на моё место поискать?
  Повисла тяжёлая пауза. Папарот некоторое время внимательно смотрел на Костю тяжёлым взглядом, потом с угрозой в голосе сказал:
  - Я тебя услышал!
  - Ну, услышал, и хорошо. Я не понял: по сырзаводу нам дальше работать или отложить пока?
  - Работайте.
  - Хорошо. Тогда скажи Овечкину, чтоб открыл нам финансирование на проектные работы. Если у тебя всё, то я пошёл. Могу быть свободен?
  - Иди.
  В приёмной Костю догнала Наташа, подошла вплотную, заглянула в глаза и тихо сказала:
  - Зря ты с ним так.
  - А как, по-твоему, надо? Ладно, Наташ, давай присылай своих тынчаровых или как их там, нечего резину тянуть. Раньше сядешь - раньше выйдешь. Всё. Пока. Если что, ты знаешь, где меня найти.
  Выйдя из здания, Костя сел в машину, не торопясь вырулил с парковки и поехал к себе в офис. На первом светофоре закурил и подумал: "Ну вот и всё. Точки над "и" расставлены. Пусть думает, сучок. Теперь мячик на его стороне поля. Мне-то хули? Я или работаю, или нет".
  Через неделю после встречи Кости с Папаротом Сергиян с Василием сами написали заявления об увольнении по собственному желанию и передали их управляющей компании через секретаршу Смирнюка. Дошло, наконец, до жуликов, что поддержка и прикрытие, которые им пообещал папаротовский дружок Юра, не сработали.
  Боря Баранов справлялся отлично, все строительные работы шли точно по графику. Армянин нанял в Соколовске нужных специалистов и размечал с ними строительную площадку под последний большой телятник. Специалисты пялились в свои странные приборы на треногах, армянские гастарбайтеры бродили по площадке, забивая колышки и натягивая между ними верёвки. Панасюк, при активном участии Баранова, разрабатывал техническое задание на проектирование сырзавода и обсуждал его с недорогой, но очень толковой командой архитекторов из соседнего областного центра.
  Костя предупредил всех сотрудников управляющей компании и хозяйства о предстоящем аудите и распорядился всем занять максимально открытую позицию, показывать и рассказывать всё, что аудиторы пожелают. Серёга Воронин сразу заявил, что в обеих бухгалтериях у него полный порядок, что пусть приходят в любой момент, даже специально заранее готовиться не надо. Аудиторы пока не появлялись и даже не звонили. Костя продолжал контролировать все текущие процессы и ждал.
  Прошла ещё неделя. На следующий день после Костиного возвращения в столицу из очередной поездки в хозяйство позвонил Смирнюк:
  - Николаич, папаротовские аудиторы наконец проснулись. Позвонили, объявили, что приедут в понедельник. Четыре человека.
  - Ну наконец-то. Принимай их, Рафаилыч. Показывай и рассказывай всё! Нам скрывать нечего.
  - А селить где?
  - Ну в доме управляющей компании, естественно.
  - А кормить?
  - Обед на общих основаниях в рабочей столовке, если не побрезгуют, конечно. Побрезгуют - пусть жрут где хотят. Завтрак и ужин - их проблема. Магазины в посёлке есть, кухня и посуда в доме имеются. Пусть сами разбираются.
  - Ты сам-то приедешь?
  - Нет, конечно. Чего это я буду специально из-за них приезжать? Если возникнут конкретные вопросы, требующие моих разъяснений, пускай звонят, тогда и решим. Надо будет - в тот же день приеду. Будут вопросы по финансовой части - Серёгу Воронина пришлю.
  - Ладно, понял.
  - Ты там, Рафаилыч, сам решай, лизать им жопу или нет и если лизать, то до какой степени сияния. Я лично считаю, что лизание жоп проверяющих как раз свидетельствует о том, что у проверяемых рыло в пуху и совесть нечиста, а ты как знаешь. В любом случае папаротовские деньги тратить на ублажение этой публики я тебе запрещаю. Захочешь их облизать - трать свои. Понял меня?
  - Да понял я, Николаич, понял.
  - Ну тогда пока. И держи меня в курсе.
  Аудиторы - четыре тихие женщины среднего возраста - провели в хозяйстве пять дней. В основном сидели копались в бумажках в бухгалтерии. Никаких вопросов к Косте, к Воронину и к Боре Баранову у них не возникло. Никаких претензий главному бухгалтеру, Смирнюку и прочим сотрудникам, с которыми дамы взаимодействовали, высказано не было. Проверили также бухгалтерии конезавода и усадьбы, для строительства которой Костя изначально создал отдельную фирму, чтобы не вешать на баланс хозяйства не имеющие отношения к бизнесу затраты.
  В процессе ближайшей поездки в хозяйство Воронин пообщался со своими бухгалтерами, зашёл к Косте и, самодовольно улыбаясь, сообщил:
  - А аудиторы у Папарота слабенькие. Одно название, что аудиторы. В бизнесе вообще ничего не понимают. Уровень среднего бухгалтера. Такие ничего не найдут, даже если будет что искать.
  После отъезда папаротовских проверяющих из хозяйства возникла странная пауза. Никто никому не звонил и о результатах проверки не сообщал.
  Костино терпение лопнуло дней через десять, и он сам позвонил Шеиной. Наташа отстранённо сообщила, что вообще не хочет иметь к этому отношения, буквально знать ничего не хочет и что пускай девочки сами напрямую докладывают результаты своего аудита Папароту. Косте такая позиция показалась странной:
  - Погоди, Наташ. Но ты же в "Свинвесте" генеральный директор?
  - Кость, ну зачем мне всё это надо? У нас в команде свобода и демократия. Сколько людей, столько мнений. Аудитор Мадина Тынчарова - человек Андрея. Не знаю, откуда он её притащил. Юрист Жанна Волобаева тоже дама непростая, то ли чья-то подруга, то ли сестра, то ли любовница. Так что я постараюсь подальше от этого держаться. Может, повезёт в командировку уехать. У нас там инвестиционный проект в Черногории что-то забуксовал. Андрей сейчас в отъезде, всё равно докладывать некому.
  - Ну ладно, хотя мне такое странно, конечно. Но хотя бы чисто по-человечески, между нами, ты можешь мне сказать, нашли они что-нибудь или нет? Так-то я в себе уверен, но ведь мог и пропустить что-то, не заметить.
  - Ну если между нами, не нашли они у тебя ничего.
  - То есть мне ждать положительного заключения?
  - Не факт. Они сейчас пытаются угадать Андрюшино настроение. Пытаются понять, какого результата ему хочется. Если решат, что Андрею хочется, чтобы ты был плохой, то будут что-то из пальца высасывать. Так что не расслабляйся.
  Костя поблагодарил, отключился и подумал: "Ну и помойку Папарот у себя в подбрюшье развёл. Какой-то сундук с мандавошками. Во всяком случае, к бизнесу этот корабль уродов точно никакого отношения не имеет. Чудны дела твои, Господи".
  Прошла ещё неделя. Папарот наконец вернулся из своей поездки. Тынчарова с Волобаевой наконец угадали его настроение и сделали заключение о своей проверке. Сами при этом к хозяину на доклад почему-то не пошли, передали заключение через секретарей. Андрюшиных секретарей Костя знал очень давно, они были с Папаротом ещё со времён его работы в Бетта-банке. Получить от них на электронную почту скан заключения аудиторов труда не составило. Костя удобно расставил на столе чашку кофе, стакан воды и пепельницу, закрылся, сказал секретарям, чтобы его не беспокоили, закурил и приступил к внимательному изучению распечатки полученного документа.
  В первой части заключения аудиторы утверждали, что Костя собирался украсть у Папарота всё хозяйство целиком. Это безумное заявление они подтверждали ксерокопией векселя, подписанного по требованию соколовского ГосАгроБанка для увеличения залоговой базы ещё в те давние времена, когда была надежда получить там кредит. С кредитом ничего не вышло, вексель сразу уничтожили, но где-то в бухгалтерии хозяйства случайно осталась ксерокопия, на которую аудиторы наткнулись и забрали с собой. Костя подумал: "Смешно. Это же совсем бред. В мусорных вёдрах они там, что ль, копались?"
  Вторая часть была полностью посвящена необходимости ликвидации Костиной управляющей компании. Аудиторы взяли на себя смелость утверждать, что для управления проектом достаточно одного средненького менеджера, которого нужно посадить в "Свинвест" на зарплату и который легко со всем справится. Дамы многословно, но бездоказательно расписали, что управляющая компания с генеральным директором, его замом, финансовым директором и директором по строительству изначально была совершенно не нужна, что всё это были лишние, нецелесообразные расходы. Положив на стол последнюю страницу, Костя откинулся на спинку кресла в совершеннейшем изумлении. Даже мыслей никаких в голове не было, одна пустота. Зазвонил мобильный телефон. Из динамика поплыл приятный баритон старого приятеля, с которым Костя познакомился лет двадцать назад, много раз пересекался по бизнесу и был в отличных, почти дружеских отношениях:
  - Привет, дорогой! Слушай, я тут был по своим делам у главного папаротовского помощника. Так вот, пока мы разговаривали, ему Андрюша позвонил и настойчиво интересовался, как идёт поиск нового менеджера для управления сельскохозяйственным проектом. Удалось ли найти подходящие кандидатуры и всё такое прочее. Я так понял, они уже где-то месяц такого человека ищут. Это случайно не на твоё место?
  - Конечно, на моё. Других сельскохозяйственных проектов у Папарота нет. Спасибо тебе огромное за информацию. Я тут колебался - уходить, не уходить, а ты мне помог решение принять. Ты меня от унижения избавил. Лучше сам по-быстрому уйду, чем Андрюша меня выгонит.
  - Ну ты только меня не выдавай. Не говори, что от меня узнал.
  - Ты за дурака, что ль, меня держишь? Даже не беспокойся, не думай об этом. Спасибо тебе ещё раз. Я твой должник.
  Костя позвонил секретарю, попросил себе ещё чашку кофе и чтобы его по-прежнему не беспокоили и минут сорок сидел, обдумывая ситуацию и свои дальнейшие действия. В конце концов выдохнул, затушил в пепельнице очередную сигарету и попросил соединить его с руководительницей папаротовской приёмной. Единственный вопрос звучал так:
  - Как у вас принято? Мне прислать заявление об уходе с водителем или сойдёт скан по электронной почте?
  Выяснилось, что скана вполне достаточно. Костя пригласил к себе Воронина и Панасюка и, нервно расхаживая по кабинету от окна к двери и обратно, ввёл их в курс дела:
  - Значит, так, мужики, я из проекта ухожу, буду Папароту заявление писать по собственному желанию. Тут, по данным китайской разведки, оказалось, что он уже месяц как человека на моё место ищет. То есть он никакого заключения аудиторов ждать и не думал, решение от меня избавляться принял ещё тогда, во время нашего с ним последнего разговора. Дожидаться, когда найдёт кого-нибудь, я не буду. С этого момента мне по хуй его интересы и по хуй, кому дела сдавать. Хоть водителю, хоть охраннику, хоть "Свинвесту". Однако мне хочется ваши интересы максимально учесть, поэтому вот вам заключение аудиторов. Читайте, думайте, советуйтесь, а я домой поеду. Что-то заебало всё. Давайте завтра ближе к обеду соберёмся, и вы мне скажете, чего я могу для вас напоследок сделать. На следующий день, приехав в офис к полудню, Костя прошёлся по первому этажу, поздоровался лично со всеми сотрудниками, жестом пригласил к себе Панасюка с Ворониным и поднялся в кабинет. Бори Баранова в столице не было. Как обычно, метался между стройплощадками и проектировщиками. Общее решение озвучил Воронин:
  - А скажи, Николаич, можешь ли ты уволить нас всех по сокращению штатов? Ну, так, чтобы мы все напоследок по три среднемесячных зарплаты получили?
  - Опаньки! Неожиданный заход. Я как-то не думал об этом. Ну, наверно, могу. Юридические полномочия у меня вроде для этого есть.
  - Полномочия у тебя есть, я проверял, но я не о формальной стороне дела. Не боишься, что Папарот озвереет и попытается как-то тебе отомстить? У тебя от этого неприятностей не будет?
  Костя задумался на несколько минут, потом ответил:
  - Ничего он мне не сделает. Слава богу, давно уже не девяностые, бандиты уже не пляшут, а среди государевых людишек у меня благодаря выборным делам связи неплохие. Если что, есть к кому за помощью обратиться. Да и шум в средствах массовой информации я с моими связями большой могу поднять, и Папарот об этом знает. Нет, если ему сильно приспичит, он меня удавит, конечно, просто потому что у него денег больше, но и я ведь давно не мальчик, так что это ему дорого обойдётся. Это же не водителя своего или там домработницу какую-нибудь в лесу закопать. Я почему-то уверен, что не захочет Андрюша лезть в зависимость к силовикам только для того, чтобы меня за наглость и непочтительность наказать. Так что опасности моя мудрая, опытная жопа не чувствует, давай сделаем, как вам выгодней.
  Сделав глоток кофе, продолжил:
  - Уточнить хочу. Речь только о вас или ещё кто-то хочет уйти по сокращению?
  - Все хотят. Все поголовно. Я всех опросил, с каждым поговорил, Боре Баранову позвонил и Санычу, они тоже хотят. Даже Зуделкин хочет. Ссыт, конечно, но три зарплаты всё пересиливают. Так что, всех сокращаем?
  - Ну хорошо. Всех так всех. Если чего, дурачка включу, скажу, что слишком буквально понял заключение аудиторов. Они же считают, что наша управляющая компания не нужна, - вот я её и ликвидирую. А поскольку я всех на работу брал, мне всех и увольнять. Это ж вопрос бизнес-этики, как я её понимаю. Кстати, а что там у нас с деньгами на счету? Нам же текущие зарплаты с налогами надо будет выплатить, плюс то же самое по сокращению в тройном размере?
  - Хватит, Николаич. Мы там после отстранения Сергияна подэкономили маленько, нормально пролезем.
  - Мужики, вы точно хорошо подумали? Уйдя вот так в полном составе, вы все обрубаете себе надежду сохранить работу и зарплату. Экономический кризис никто не отменял, новую работу себе найти всем будет ох как непросто, а вам семьи надо кормить.
  - Кость, мы же побольше твоего со "Свинвестом" общались и отлично понимаем, что это за публика. Для нас это аудиторское заключение неожиданностью и шоком не стало. Лучше мы так уйдём, без унижений и с тремя зарплатами. Всё равно они всех вышвырнут, только сперва всю кровь выпьют и говном с ног до головы вымажут.
  - Ну хорошо. Давайте так и порешим. Но сперва соберите мне весь коллектив в переговорной. Хочу лично со всеми поговорить.
  Разговор с сотрудниками прошёл спокойно и доброжелательно. Все подтвердили своё нежелание оставаться в проекте без Кости. Все отдавали себе отчёт, что найти новую работу будет непросто. Все мечтали напоследок получить с Папарота по три зарплаты. Костя сердечно поблагодарил народ за хорошую работу и выразил сожаление, что не удаётся довести дело до конца. Проект мог бы получиться красивым. До полного выхода хозяйства на самофинансирование оставалось всего полгода, все процессы налаживались, и даже тупое сопротивление крестьян почти удалось сломить. Бросать проект было жалко, но и продолжать - невозможно.
  Прошло ещё две недели. Костя, решив, что уходить надо всё-таки по-человечески красиво, добился от замов написания подробной коллективной служебной записки с описанием текущего состояния проекта, необходимых мер по его завершению и перспектив развития. Сам написал общую часть, раздел "Кадры" и главу "Перспективы". Воронин написал раздел "Финансы", Панасюк - "Переработка и вывод на рынок собственных продуктов". Даже Коля Зуделкин поучаствовал, написал главу "Юридическое сопровождение и оформление присоединения прилегающих земель". Всё это объединили в единый документ, отредактировали, напечатали, переплели и отправили в приёмную Папарота и в "Свинвест" в бумажном и в электронном виде. Девочки из Андрюшиной приёмной поклялись, что вручили служебную записку Папароту лично в руки, но никакой реакции от него не последовало.
  Все документы на сокращение сотрудников были тщательно подготовлены и всеми подписаны, деньги всем были выплачены. На Костино заявление об увольнении по собственному желанию, отправленное в приёмную Папарота по электронной почте, не последовало вообще никакой реакции. Шеина скрылась в командировку в Черногорию. Володя Овечкин Костю старательно игнорировал, на звонки и письма не отвечал, трубку не брал и не перезванивал.
  Из хозяйства позвонил Смирнюк и, ехидно хихикая, рассказал, что Папарот прислал какого-то странного придурка из Израиля и велел полностью ввести его в курс дела. Этого малого Андрею подсунул председатель некоего Еврейского конгресса, в финансировании деятельности которого Папарот участвовал, отрекомендовав при этом как великого специалиста по сельскому хозяйству. Специалист был рыжий, толстожопый и неопрятный, постоянно носил на башке кипу и, заселившись в дом управляющей компании, первым делом собственноручно поснимал со стены Костиной спальни православные иконы, заявив, что они его оскорбляют. Звали иудея Ури Яковлевич, лет ему было около тридцати пяти. Пятнадцатилетним мальчишкой его вывезли из Ташкента в Израиль, где он и подвизался до взрослого состояния в каком-то сельскохозяйственном кибуце, выращивающем финики.
  Смирнюк квалифицировал Ури как ничего не понимающего, самоуверенного и дурно воспитанного болвана, непрерывно несущего какой-то бред. На связь с управляющей компанией и Костей лично иудей выходить отказался, заявил, что ему и так всё понятно.
  Поскольку на Костино заявление об уходе никакой реакции не последовало, пришлось увольнять себя самому. Незадолго до происходящего государственные налоговые органы ввели новые правила смены генеральных директоров. Теперь новый и старый директора должны были лично явиться к налоговому инспектору с паспортами, инспектор должен был внимательно посмотреть им в глаза и удостоверить смену руководителя.
  Костя позвонил тому самому лихому адвокату, который вытаскивал Саныча Лебедя из тюрьмы, и спросил, есть ли возможность зарегистрировать смену директоров в налоговой без их физического присутствия за разумные деньги. Адвокат перезвонил на следующий день, назвал сумму и попросил прислать ксерокопии паспортов старого и нового директора. Цена слепоты налогового инспектора оказалась удивительно невысокой. Новым директором управляющей компании зарегистрировали Володю Овечкина. Костя решил, что раз Володя не желает с ним разговаривать, пусть получит приятный сюрприз.
  Наконец из командировки вернулась Наташа Шеина. Костя позвонил ей, напомнил, что до конца оплаченного срока аренды помещения осталась всего неделя, и потребовал забрать хотя бы бухгалтерскую документацию, пригрозив, что иначе просто распорядится вывезти всё на помойку. На следующий день на машине с водителем из "Свинвеста" приехала какая-то незнакомая девочка, предъявила доверенность, сверилась с описью, подписала акт приёма-передачи и коробки с документами забрала. В суть документов девочка не вникала, предложенный кофе с печеньем выпила и заодно грустно рассказала, что Костина команда такая не одна. Оказалось, что за последний месяц вот так в полном составе из других папаротовских бизнес-проектов ушли уже две команды, теперь вот уходит третья.
  Принимать дела в бывшую управляющую компанию так никто и не приехал. К себе в "Свинвест" Костиных специалистов тоже никто для беседы не приглашал. Прошло ещё несколько дней тишины, и вдруг позвонили из приёмной Папарота, сообщили, что хозяин послезавтра собирает у себя большое совещание по сельскохозяйственному проекту и категорически просит Костю в нём поучаствовать, причём не одного, а вместе с финансовым директором. Костя согласился, позвонил Воронину и договорился с ним о времени выезда на прощальную гастроль в папаротовскую "Удалецкую Плазу".
  Точно в назначенное время вошли в новую Андрюшину переговорную. За столом с мрачными лицами сидели Смирнюк со своим замом, Коля Зуделкин, директор конезавода Света Гусева, точно соответствующий описанию Смирнюка Ури Яковлевич в кипе и тренировочных штанах с пузырями на коленях, Наташа Шеина, несколько незнакомых Косте женщин разного возраста, среди которых оказалась девочка, забиравшая бухгалтерскую документацию, Юра Куличок и, совершенно для Кости неожиданно, уволившиеся Сергиян и его снабженец Василий. Володя Овечкин почему-то отсутствовал. Все сидели молча, Папарот задерживался. Наконец распахнулась вторая дверь, ведущая в переговорную из комнаты отдыха хозяина, вошёл радостно улыбающийся, излучающий оптимизм Андрей, выдал общее приветствие, подошёл к Косте, поздоровался с ним отдельно за руку, сел во главе стола и, ни к кому персонально не обращаясь, распорядился:
  - Ну, давайте рассказывайте, что там у вас в колхозе происходит.
  Повисла пауза, все выжидательно уставились на Костю. Костя вынырнул из своих мыслей и ответил:
  - Всё, что я хотел и мог сказать, есть в нашей служебной записке, которую все присутствующие получили уже две недели назад. Так что задавайте сразу конкретные вопросы, если они у вас есть. По текущим вопросам хозяйства вам лучше Смирнюк доложит. В силу понятных обстоятельств я уже не очень в курсе.
  Опять повисла пауза. Все молчали. Вопросов ни у кого не было. Андрей посмотрел на рыхлую, сероглазую женщину с большими сиськами и спросил:
  - Мадина, что там у вас с результатами аудита?
  "Так вот ты какая, Мадина Тынчарова", - подумал Костя.
  Мадина открыла папочку с бумагами, положила перед Костей ксерокопию того самого векселя и приятным грудным голосом, несколько растягивая гласные, сказала:
  - На основании этого документа мы считаем, что Константин хотел украсть у вас, Андрей Шулимович, весь ваш сельскохозяйственный проект. Константин, объяснитесь!
  Костя ласково улыбнулся и доброжелательно сказал:
  - Милочка, не надо втягивать меня в ваш бред. Ничего у вас не получится. Я не буду обсуждать с вами ваши безумные предположения.
  Воронин не выдержал и пустился в объяснения истории появления векселя. Мадина что-то злобно шипела, всячески выражая праведный гнев и недоверие. В разговор неожиданно вмешался третий персонаж - тощая тётенька с жидким хвостиком рыжих волос на затылке:
  - Я изучила всю юридическую документацию.
  - А вы, собственно, кто? - перебил её Костя.
  - Я юрист Жанна Волобаева. А вы что, меня не помните?
  - А должен? Честно говоря, не помню.
  Дамочка несколько растерялась, но быстро взяла себя в руки и продолжила:
  - Я изучила юридическую документацию. Почему у вас ни с кем из соседей нет сервитуты? Это безобразие!
  Костя ехидно улыбнулся и спросил:
  - А сервитута - это, простите, растение или животное? Ну зачем вы отвлекаете присутствующих на ложный объект? Большинство ведь просто не знает, что это такое. Вы правда считаете, что никому сейчас ненужные договоры сервитута с парой соседей-фермеров имеют для реализации проекта первостепенное значение?
  Пока говорил, вспомнил, где эту Волобаеву видел. Несколько лет назад довелось пообщаться с ней на оформлении сделки по покупке квартиры в столице, которую Светка с Костей планировали подарить сыну, когда он созреет для самостоятельной жизни. Тогда удалось хорошо заработать на очередных выборах, цена столичной недвижимости сильно росла, и решили прикупить квартирку заранее. Эта самая Жанна на оформлении сделки исполняла роль юриста со стороны продавца. Вела себя, кстати, вполне прилично и производила впечатление милого, интеллигентного человека. Её имя и фамилию Костя тогда, естественно, не запомнил.
  Передохнувшая Тынчарова снова пошла в атаку:
  - Я поговорила с земляками, работающими на комплексе. Там какой-то национализм! У них отобрали паспорта, их угнетают! Они вынуждены работать в нечеловеческих условиях! Это рабство какое-то!
  Костя пристально посмотрел на Смирнюка:
  - Александр Рафаилович, ты зачем у гастарбайтеров паспорта отобрал? Я таких указаний не давал. В чём смысл?
  Папарот вдруг вскинулся и заорал:
  - Я ненавижу национализм! Если замечу национализм, приеду к вам туда с охраной и буду вас, гадов, в сортирах топить!
  "Боже, какой дурдом!" - подумал Костя.
  Андрей проорался и уже спокойным тоном обратился к Ури Яковлевичу:
  - А вы что скажете? Какое у вас впечатление от хозяйства?
  Ури выпрямился, даже как-то раздулся и с апломбом заявил:
  - Всё, что здесь делалось до меня, делалось через жопу!
  Костя громко кашлянул, с интересом посмотрел
  на иудейского агрария и сказал:
  - Ух ты, какое громкое заявление.
  Потом повернулся к Андрею и тихо продолжил:
  - Знаешь, я совсем перестал понимать, зачем я здесь.
  Я, пожалуй, пойду.
  - Нет! - злобно рявкнул Папарот.
  - Что значит нет? Прощай, Андрюша!
  Не попрощавшись с остальными присутствующими, Костя встал и пошёл к выходу. Серёга Воронин догнал его уже около лифта и возбужденной скороговоркой поделился:
  - Сижу, услышанную хуйню пытаюсь переварить, смотрю, Николаич встал и пошёл. Ну я и думаю: Николаич пошёл, а я-то чего сижу?! Встал и за тобой. А у самого страх - ну как Папарот сейчас заорёт: "Охрана, задержать!.." Ничего, обошлось вроде.
  - Не надо пытаться хуйню переваривать. Хуйня, она и в Африке хуйня. Не бзди, Серёга, Папарот страшен толь- ко тем, кто его боится.
  На следующий день Костя проснулся с высокой температурой, головной болью, заложенным носом и резким сухим кашлем. Видимо, напряжение отпустило и организм расслабился. Любимая Светка притащила в спальню какое-то горячее целебное пойло и пригоршню разных таблеток, села на край кровати и ласково заныла:
  - Котя, тебе надо отдохнуть. И мне надо отдохнуть. Я же имею на тебя право? Давай слетаем на тёплое море. Я на Мальдивах отель нашла приличный. Представляешь: островок, по берегу отдельные бунгало, каждое со своим персональным куском пляжа, в центре островка ресторан, пресный бассейн и спа-салон. Массажи там всякие, процедуры. Отдохнёшь, выспишься, здоровьем займёмся, на пляже будем лежать, как кабачки на грядке, в океане плавать. Тишина, покой, народу никого вокруг. Хоть переключишься, мысли в порядок приведёшь.
  Костя посмотрел на жену с нежностью и ответил:
  - Конечно, Кыся. Бронируй, бери билеты. Люблю тебя очень.
  
  Эпилог
  
  Людей в международном аэропорту оказалось на удивление мало, очередей нигде не было. Когда уже прошли паспортный контроль, Косте на мобильный позвонил тот самый старый университетский товарищ, с избирательной кампании которого когда-то начиналось погружение в выборные технологии. С тех пор Костя сделал ему ещё две успешные выборные кампании, а сам товарищ постепенно стал известным на всю страну, уважаемым политиком. Из телефона понеслось нарочито бодрое:
  - Привет, пропащая душа! Как ты там? Ты там хоть помнишь, что у меня выборы скоро, или забыл старого друга? Я могу опять на тебя рассчитывать или ты совсем там утонул в твоём сельском хозяйстве?
  - Сельским хозяйством я больше не занимаюсь, так что рассчитывать ты на меня, безусловно, можешь.
  - Ну слава богу! Честно говоря, я даже представить себе не мог, что мою выборную кампанию будешь делать не ты, а кто-то другой.
  - Не беспокойся, всё я тебе сделаю. Ты давай деньги собирай, а я начну команду готовить. А как с отдыха вернусь, встретимся и все детали обсудим.
  Уже сидя в самолёте, Костя позвонил Панасюку:
  - Серёга, как ты там? Работу себе достойную подыскал?
  - Пока нет. Трудно сейчас с работой, сам знаешь.
  - Мне Петрович позвонил, просит опять ему кампанию сделать. Пойдёшь в проект, как обычно, правой рукой?
  - Конечно, пойду. Когда это я от денег отказывался?!
  - Отлично! Тогда пока я отдыхаю, обзвони наших старых бойцов. Ну там социологов, юристов, полевиков, журналистскую братию, короче - всех, кого сочтёшь полезным; выясни, кто живой, кто нет, кто чем дышит, кто спился, кто скурвился. Дизайнеры, верстальщики и спецы по связям с наружкой и типографиями у нас в агентстве свои есть. Вернусь, и приступим. Ну, ты меня понял.
  Могучий боинг набрал высоту, табло "Пристегните ремни" погасло. Костя откинул спинку кресла, закрыл глаза и расслабился. Светка положила Косте голову на плечо и тихо спросила:
  - Котюня, а ты не думаешь, что надо валить из этой умирающей страны?
  - Кыся, идея известная и давно витает в воздухе. Я вот только не понимаю, что мне, старому совку и предпринимателю из весёлых девяностых, там делать. Поздновато мне уже. Валить надо было раньше, сразу после окончания университета.
  - А я тебе и не предлагаю самому валить, давай детей вперёд отправим. Сын весной диплом защитит и пусть едет дополнительное образование там получать. Через год дочь свой медицинский закончит, её следом отправим. Пусть там поживут, поучатся, постажируются. Я очень надеюсь, что им там понравится и они сами не захотят возвращаться. А если они там останутся, обживутся более-менее, тогда и мы к ним подтянемся внуков нянчить. Ну помогать им, конечно, придётся на первых порах. Но это ничего, деньги у нас есть, слава богу. Как тебе идея?
  - Ах ты хитрый Кисачишко! Значит, засылаем детей квартирьерами, а сами продолжаем тут пытаться деньги зарабатывать и ждём? В целом, рабочая идея, я не против. Только обдумать надо всё, конечно, как следует, не торопясь.
  Мимо, вслед за тележкой с напитками, проплыла рельефная попка молоденькой стюардессы. Костя опять закрыл глаза и провалился в глубокий, спокойный сон.
  P. S.
  НАЦПРОЕКТ
  
  
  
  Весна 2020 года застала Костю со Светкой в столице. Приехали на родину проведать Костину маму и Светкиного отчима и дооформить кое-какие документы и застряли в карантине из-за эпидемии коронавируса. В процессе сидения дома в самоизоляции созвонились и поговорили с массой старых знакомых, со многими из которых до этого не общались годами.
  От бывшего начальника службы охраны папаротовского хозяйства мента Славика узнали, что осенью 2019 года весь скот был отправлен на бойню, молочный комплекс закрыт, все сотрудники уволены. Формальным основанием для ликвидации всего и вся послужил якобы обнаруженный у какой-то коровёнки туберкулёз. В январе 2020- го хозяйство было целиком продано той самой "Соколовской ниве", которую Костя отлично помнил по когда-то любимой бывшим губернатором области "ярмарке инвестиций". За Папаротом остались только усадьба и остатки никому ненужного конезавода. Сам он там не появлялся очень давно. По слухам, отсиживался где-то в Швейцарии. На родину не приезжал, опасался уголовного преследования по старым делам, связанным с его бурной деятельностью в электроэнергетике.
  Новые владельцы хозяйства восстанавливать работу молочного комплекса не планировали. Уволили всех оставшихся сотрудников и начали готовить земли к посеву зерновых культур. Использовали исключительно свою технику и свой персонал. От старого хозяйства живыми остались только мехдвор и мехмастерские.
  Пересказывая жене услышанное, Костя с гордостью отметил:
  - Однако смотри, какой хороший запас прочности мы умудрились в этот проект заложить. Андрюше, при всех его талантах, аж почти десять лет понадобилось, чтобы всё окончательно развалить и просрать.
  Потом на минуту задумался, потянулся за привычной сигаретой и тихо добавил:
  - Бродский гений, конечно:
  Пусть и вправду,
  Постум, курица не птица,
   но с куриными мозгами хватишь горя.
  Если выпало в Империи родиться,
  лучше жить в глухой провинции у моря.
  И от Цезаря далеко, и от вьюги.
  Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
  Говоришь, что все наместники - ворюги?
  Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
  
  Тверская область, Калязинский район,
  Нерльский сельский округ, деревня Жуковка - Москва,
  2010-2020 гг.
  Оглавление
  Пролог 4
  Погружение 26
  Хождение по дну 34
  Всплытие 250
  Освобождение 363
  Эпилог 381
  Константин Николаевич Карманов
  
  Нацпроект
  Современный производственный роман с прологом и эпилогом
  
  
  Дизайнер обложки Святослав Плющ Корректор Анастасия Казакова
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"