Случайность сталкивает нас с чужой жизнью, чтобы тут же обстоятельства унесли её прочь от нас, оставив на сердце печаль.
У каждого есть своя история, и она тесно сплетена с жизнью, постоянно напоминая о себе рассказом. Вот и сейчас, в сумрачном лесу, туман скрадывал стволы деревьев, а Мишель вслушивался в рассказ о странствиях Евстафия.
Куда и зачем направляется этот человек. В какие долины переносил его туман. Какие случайности он ищет, ибо в тумане редкие ориентиры памяти высвечивают мысли ярче, чем в повседневности на слепящем свету дня. Да и понятно, утратив беззаботность прошлого, усомнившись в порядке нынешнего, убедившись в непредсказуемости будущего, он не может не думать о тайне, наполняющей окружающее, сводящей вместе случайности, складывающиеся в судьбу. Разобраться во всем он не может, настолько коротка жизнь его, но и не знать не может, так как все, что он знает, это и есть - все.
Здесь я уже полугода, - продолжил свой рассказ Евстафий, - из залива Ольги. Что же эти места для меня? Туманы и весеннее пробуждение природы, грязные дома на той стороне бухты среди пустырей вырубки, за складами тайга, гукание кукушки; ловля ночью на огонь корюшки на подхват с борта затопленной шкуны.
Пришел с Уссури из деревни Иннокентьевка, был на Имане в поселении Картун, на Нотто, прошел реки Улахэ, Сандугу, Ли-фудзин. И я живу среди того, что знаю давно. Пробовал мыть золото в горах, но китайцы не подпускают к своим тайнам на Сихотэ-Алине - существует запрет русской администрации на золотодобычу. Ходил за корнем "женьшенем" с удэгейцами и тадзами.
Глубже пласты памяти, тщетно все. Время - метки. Образы и мысли. Почему мы помним время? Потому ли, что все образы и мысли суть метки, расставленные сознанием. Мышление складывается по принципу причина-следствие, которых объективно не существует, и являются сознанию, как метки, отражающие волевое действие сознания.
Память может вспомнить - раскованный легкий веселый смех девчат за ставнями окон обывателей на поселковой улице в Ольге; моросящий дождь в заливе Владимира на проселочную дорогу; на сенокосе переселенцев из Тадуши, старичка-китайца, лекаря в бухте Тетюхэ, со своими золотыми иглами; болотистые верховья Ли-фудзина, староверку в старушечьем платке из Янмутьхоузы на Сандоге, пустившую переночевать в избу, а потом утром отмаливавшую оскверненную душу, стукаясь лбом об полати перед образами-складнями.
Что же я искал там по дорогам? Родство душ, выросших в одном климате, исторически и нравственно однородных, я не говорю одинаковых, я говорю - живых. Искал того, чего я лишился еще в детстве - дома. Москва, кривая Маросейка, и я, девятый сын многочисленного бедного семейства, студент в валенках, скрипя снегом, несу подмышкою связку книг.
Я не бравирую своей бездомностью. Да и что для меня теперь книжная ученость - чтобы занять место в присутствии? Дым, морок, а не жизнь. Теперь не важно, что больше вспоминаю ночевки у костра при дорогах. Россия - это дороги, точнее, бездорожье, неосвоенное пространство и глухие тупики.
Как же снять маску чуждости, чтобы люди видели друг друга без слов. Близость людей, ведь это единственная реальность, неотчуждаемая от жизни. Все отчасти. "Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем", - как сказал апостол Павел. Все, кроме того, что я знаю лицом к лицу, что я вижу как себя, что я знаю как себя, что есть то, что и я. Можно пустить голым в мир, поставить стражника, который будет бить в лицо кулаком, но убить во мне живое существо - невозможно. И вот - бегу.
Чувство природы для городского человека - это не первозданное чувство, а скорее растерянность тела, когда тот вырывается из мира, в котором все знает, где за любым предметом и движением идут повседневные мысли, чувства и желания. И единственная не расплывающаяся мысль - это укрыться, убежать от реальности, - преобладает.
Обывательская стезя, где меня окружало пространство необходимости и принуждения. Необходимость механических действий. Долг, связывающий людей, не заинтересованных в твоей свободе выбора. Необходимость поиска средств существования. Принуждение к денежным отношениям, денежная зависимость отношений в обществе. Деньги для богачей это способ отделить свою совесть от системы насилия над обездоленными. Необходимость поддерживать свой социальный статус, больше напоминающий иерархию стада. Привязанность к ненужным вещам, словно они спасательный круг в неустойчивом мире. Все это тюрьма для живого духа.
Мы, русские, большею частью такие отчаянные резонеры, толкуем с жаром обо всем, болтаем безумолку и ничем в действительности не интересуемся, так что не даем даже себе труда узнать сколько-нибудь положительно предметы, о которых толкуем. Есть общечеловеческое право, которое везде и всегда отстаивать должно, но горячиться из права, основанного на положительных законах, там, где законы по коренному року подчинены самодержавному и даже министерскому произволу, по моему мнению, так же смешно и нелепо, как и видеть в чиновнике отца родного. Подкупность и взяточничество заменяют в России конституцию, без них было бы невозможно жить в России. "Обустроить" Россию русскому человеку не под силу. Только и слышно о распаде и хаосе. Как будто нет иных порядков, кроме человеческих установлений, без которых мир существовать не может.
- Российское государство может развиваться только вовне, и оно должно умереть, как только прекратит свои завоевания. Её истинное бытие - это лагеря кочевников.
Добра и зла не существует. Жизнь обладает экспансивностью, как волей к действию, мир - экспрессивностью, как сигналом извне к действию. Как мы рыбу ловим? Ручейник живет в каменной крепости, рыба стоит в потоке, и тот и другая в воде, оба питаются тем, что попадает в воду. Приходит человек, насаживает на крючок голенького ручейника, ловит на него рыбу. В природе рыба бы ждала, когда из ручейника появится поденка и выйдет из домика, чтобы схватить ее, человек же усилил событийность среды, в которой они жили, треугольник события состоялся. Увеличив экспрессивность среды, человек уничтожил и рыбку и ручейника. Человек научился управлять этим свойством живого. Число сигналов в человеческом обществе растет, экспрессивность в государстве растет, человек перестал думать над чем-либо, его плотно подвесили на крючок закона, религии, культуры.
Если работник делал сложную вещь, например, за месяц, то теперь он делает простую, однообразную работу за день. Быстрота обладания результатом события приводит к соблазну, заставляет выполнять больше работы, пропуская насыщение работой - отсюда и стремление к разрушению себя и мира. Человек попадает в замкнутый круг каждодневных и пропущенных событий, и не может вырваться из него.
Почему высшие слои общества ничего не делают? Потому что праздность - привилегия власти, иначе общество станет неуправляемым, что приведет к хаосу и остановке производства, так как только они помнят смысл работы, события. Деньги имеют функцию захвата власти богатыми собственниками над неимущим большинством, они заставляют принимать свои правила распределения и работы неимущими. Рабы отдают свою свободу в виде полноценной событийности жизни, на ущербную работу на угнетателей, в рамках бесчеловечного общества. Человек в современном обществе - раб распределения, никуда не может от него уйти, разве что в нищету.
Управляющие классы не заботит понятие "добра", они придумали "добро", и пользуются им только в отношении своих детей и своего класса, навязывая рабам свое понятие "добра" как идеологии. Подменяя экспрессивность человека религией, привязав его к общей ответственности перед ней, используя милосердного и карающего Бога, как наживку, фанатики начинают приносить Богу человеческие жертвы, на самом деле в своих интересах.
Правильный политический строй начнется, когда большинству вернут событийность, как свободу от высших управляющих классов.
Собственно цивилизация сводится к узаконенным формам практики, уже утратившим связь с внутренним опытом. Это область технического знания и идеологии, ищущих не понимания и духовной полноты жизни, а власти над природой и человеком. Человек цивилизации может быть вполне равнодушен к жизненной правде и даже морали.
У меня нет ни малейшего интереса к теории, ибо уже давно, а теперь больше чем когда - либо, я почувствовал, что никакая теория, никакая готовая система, никакая написанная книга не спасет мира. Я не держусь никакой системы: я искренне ищущий.
Я могу быть свободным только среди людей, пользующихся одинаковой со мной свободой. Утверждение моего права за счет другого, менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание моей свободы... Но ничто так не противоречит свободе, как привилегия.
Полная свобода каждого возможна при действительном равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве это и есть справедливость.
Бакунин лежит у потрескивающего костра под звездным небом, напротив затихшего, мирно спящего Евстафия. Звезды, острым краем, словно обломанные небосводом, сочатся блеском и дышат ночным холодом. Усталое тело проваливается в тепло живого костра и мягкую хвою, дрема смежила глаза.
...А ведь это еще не полная реальность! Ведь, когда я "слышу", я весь обращаюсь в слух, вот что-то изменилось в окружающем, я поворачиваю туда глаза. И постоянно сознание фиксирует это, переходит с одного на другое. Тело может делать одновременно многое, но сознание фиксирует только одно. Но тело принадлежит этому миру, в отличие от сознания, которое принадлежит "мне". Тело живет, сознание фиксирует. А, что если сознанию позволить следовать за телом, не мешать ему,... тогда я буду сознавать каждый миг "своей" жизни,... а это есть... реальность мира и "меня" "самого",... мешают,... надо убрать мысли,... и тогда....
Переступить границу "ничто", как переступить границу смерти. Мысль, страшащаяся и сотканная из реальности бытия, есть поток всеобъемлющий и всеединый, не имеющий границ. Но это уже не "твое" бытие, это уже не поток "мыслей", - это бытие в котором возможно все.
...Мир не может быть абсолютно добрым или абсолютно злым. Почему? Он - свободен. Значит противоречив. Не будь противоречив, был бы не свободен. А значит и не добр, и не зол. А все-таки, может быть, и не совсем свободен.
К середине ночи, не попрощавшись, Бакунин поднялся, прихватив зажженный факел, и тихо ушел на берег. В полночь в бухту бесшумно вошла шхуна. С нее подали знак фонарем, и Мишель в ответ помахал факелом. Вскоре, приставшая шлюпка забрала его на борт "Викерса", капитан Алан Болан ему рассказал, что пришел приказ на пост Ольга задержать Бакунина где-бы то ни было, и эскадре Попова следовать в Японию в Канагаву и Китай - в Шанхай, на поимку опасного государственного преступника. В очередной раз американец восхитился чутьем на опасность своего пассажира. "Викерс" вышел из бухты Евстафия при свете луны, в чернеющий провал между тяжелыми берегами, в открытое ночное море, и беглец Бакунин, раскурив последнюю сигару из запасов клипера "Стрелок", навсегда покинул берега России.