Дёмина Карина : другие произведения.

Семь минут до весны. Глава 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.21*24  Ваша оценка:


Глава 21.

   Ийлэ ждала.
   Она ненавидела ожидание.
   И эту вот игру в прятки, которая вовсе не игра, но о том лучше не думать.
   В старой башне холодно. Ветер проникает сквозь заслоны каменных стен, и стены эти, бугристые, неровные, изнутри влажноватые, больше не кажутся надежными.
   - Он вернется, - сказала Ийлэ, поправляя меховое одеяло. - Он обещал вернуться... я не верю обещаниям, но ему без нас не выжить.
   Темно.
   И скрипят старые переборки, наводя на мысль, что башня эта - древняя... и отец еще говорил, будто бы перекрытия давно пора менять. Но у него все руки не доходили, а может, просто забыл. Все время ведь о чем-то да забывал. И прошлую зиму башня простояла брошенной, до зимы же была осень с ее затяжными дождями, и после зимы - столь же дождливая весна, которая в этом году все тянулась и тянулась.
   Ийлэ самой казалось, что она вот-вот утонет.
   Захлебнется в дожде, который все шел и шел, стремясь напоить допьяна иссохшие леса. И те оживали, но медленно нехотя.
   Главное, крыша в башне обвалилась, и вода стекала по этим вот стенам, размывая серый раствор. Дерево разбухало, а потом сохло по летней жаре, чтобы осенью вновь напитаться влагой. Оно хрупким сделалось, это дерево. И башня кряхтит, постанывает, предупреждая Ийлэ, что надо уходить.
   Бежать.
   Некуда бежать.
   Лес больше не спасение. Лес - ловушка.
   - А жить он хочешь, - Ийлэ говорила шепотом, который самой ей казался гулким, громким. Звуки вязли в камне.
   Холодно.
   Она уже и забыла, каким коварным может быть холод.
   И ничего, есть ведь шуба и даже две. Одеяла. Пес позаботился.
   - Он заботится не обо мне, он заботится о себе... - Ийлэ двигалась на ощупь.
   Она ведь когда-то играла здесь в прятки, давно, так давно, что от той ее памяти ничего не осталось... или нет?
   В корзинке Райдо свечи оставил, целую связку. Но огонек все соскальзывает с воскового фитиля, скатывается едва ли не на пальцы, но не ранит.
   Страшно.
   Ийлэ помнит, какую боль может причинять пламя. И стискивает зубы: потом, позже она позволит этому страху ожить, но сейчас ей нужен свет. Старую башню заполнили хламом. И хорошо. Интересней в прятки играть...
   А тот, другой, действительно умер.
   Райдо убил бы его?
   Или присоединился бы к игре? Тот, другой, иногда позволял своим людям присоединяться...
   Он нашел бы Ийлэ в башне с легкостью.
   Он позволил бы подумать, что у нее получилось сбежать, на этот раз получилось, а потом...
   Свечу удалось-таки зажечь. Квелый огонек, слабый, но темнота отступает, всего-то на шаг. Этого довольно, чтобы оглядеться.
   Старый комод, который прежде стоял в охотничьей гостиной, правда, исчезли резные накладки... и само дерево потемнело, пошло глубокими трещинами.
   Паутина.
   Пыль.
   Он стоит здесь давно, как и зеркало, разрезанное пополам трещиной, и сломанный стул. Старой мебели здесь много. Она теснится. Цепляется друг за друга, создавая шаткие горы, готовые рухнуть от неосторожного движения. Но Ийлэ очень осторожна. Она крадется в этом лабиринте, шаг за шагом пробираясь к неприметной двери, скрытой за другой дверью. Кажется, ее сняли со шкафа... точно, и шкаф этот прежде стоял в маминой спальне, правда, тогда он был украшен позолоченными медальонами. Куда подевались?
   Сняли.
   И ручку выдрали. Ручки делал отец - дерево и янтарь. Он еще сказал, что янтарь дерево любит... содрали.
   Вынесли.
   Почти все ведь вынесли, и отнюдь не псы. Им было нужно иное. Им было наплевать на ручки шкафа, медальоны и на ту солонку в серебряной оплетке. На трубку, которую отец делал для шерифа... к шерифу, скорее всего, она и попала.
   Ийлэ судорожно выдохнула.
   Она не будет плакать.
   Незачем.
   - Райдо вернется, - повторила она с нажимом, не для себя, для Нани, которая лежала тихо, только глазенки в полумраке посверкивали.
   Светлые будут.
   И сама она... альвийского в ней с каждым днем все меньше остается. А может, оно и к лучшему? Новый мир не для таких, как Ийлэ, полукровке же, быть может, и повезет. Должно повезти.
   Корзинку она поставила на столик, выглядевший достаточно прочным, чтобы выдержать.
   - Вернется. А мы подождем. И когда появится, то... мы не скажем ему, что ждали, правда? И радоваться не будем. Это ведь просто ситуация такая, - за дверь Ийлэ бралась с немалой опаской, все-таки выглядела та тяжелой, и не только выглядела.
   Сдвинуть ее получилось не с первой попытки.
   Но ведь получилось.
   Со скрипом. Со скрежетом. Беззвучно рвалась старая паутина, повисая седыми лохмотьями, липла к пальцам, и Ийлэ вздрагивала от этого прикосновения.
   В сторону.
   И еще немного... на дюйм... на два... на два и волос... и дверь уперлась в древний секретер, в котором осталась лишь половина ящичков.
   Хорошо.
   В щель за нею Ийлэ протиснется. А сама эта щель будет незаметна...
   В старой кладовке пахло пылью и волглой древесиной. Надо же, и дрова остались, отсырели, конечно, покрылись плесенью. Грибница проросла, но так даже лучше.
   Ийлэ голодна.
  
   И задев ладонью тугие осклизлые шляпки, замерла.
   Силы в них немного, но... она потянулась к Ийлэ, обвила пальцы, скользнула по запястью. Ийлэ облизала губы.
   Хорошо.
   Нить за нитью. Капля за каплей, до последней, которая и сладкая, и горькая, с привкусом пепла. Прахом рассыпается грибница...
   - Я верну, - пообещала Ийлэ.
   Земля услышит, пусть даже земля эта спит глубоким сном.
   - Простите, - Ийлэ сдула прах грибов с ладони. Раскаяние было запоздалым, мучительным. Что стоило ей занять немного силы?
   От сомнений отрешил плач Нани.
   На-ни.
   Имя-колокольчик. И ей иде... больше, чем какая-либо Броннуин... ребенка назвать ребенком? А как иначе?
   - Тише, - Ийлэ взяла малышку на руки. В мехах той было жарко, а быть может, она чувствовала беспокойство Ийлэ? Или темноты испугалась? - Все будет хорошо.
   И наклонившись к самым губам, Ийлэ выдохнула облако свежей силы.
   - Вот так... тебе ведь надо, да? А то я ему все и ему... ему нужней было, он без меня погибнет. А мы с тобой погибнем без него... и в этом есть какая-то насмешка, да?
   Она баюкала малышку, которая не хотела засыпать, но смотрела строго, испытующе.
   - Тебе не смешно? Мне тоже... но нам действительно не выжить вдвоем... или они, или люди... и не спрашивай, я не знаю, в чем наша вина, наверное, просто кто-то должен быть виноват во всем.
   От ребенка сладко пахло молоком, и еще мехом, и немного - псом, но этот запах, которого быть не должно бы, не раздражал Ийлэ.
   Успокаивал.
   Райдо сильный. Она не видела, она слышала тогда. Даже тот, другой, не был настолько громким... и у Райдо, пожалуй, получилось бы убить.
   - Сейчас мы спрячемся, и будем с тобой сидеть тихо-тихо. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
   В каморке оказалось достаточно места для Ийлэ и корзины. На пол она постелила одеяло, сложенное вчетверо. Свечу закрепила на канделябре, который уцелел, верно, потому что был не позолоченным, но честным, бронзовым. Правда, тем, кто выносил из дома вещи было невдомек, что бронза эта разменяла не одну сотню лет...
   ...и работа мастера, опять же.
   ...кто ценит работу мастера?
   Бронзовый олень, покрытый зеленоватою патиной, точно плесенью, по-прежнему был горделив и прекрасен. Рога его некогда держали дюжину свечей, и дюжина у Ийлэ имелась, но она благоразумно решила свечи поберечь.
   - Вдруг нам долго еще ждать?
   Если говорить вслух, то не так жутко. И время вновь тянется. Ждать Ийлэ умеет.
   Умела.
   - Давным-давно мир принадлежал людям. Отец говорил, что многие миры принадлежат только им, у них дар - находить пути, а мы только и способны, что идти по следу... это не совсем сказка. Я, признаться, сказок и не помню, а вот его истории... у него замечательные истории были, и рассказывать он умел, в отличие от меня. Но я постараюсь.
   Ийлэ пристроила малышку на коленях.
   - Ты тяжелой стала. Это хорошо. Я рада, что мы обе живы... и быть может, когда-нибудь найдем свою дорогу. Старый мир умирал. Его источники рождались уже мертвыми, а лоза превращалась в терний. Земля иссыхала. Из нее тянули силы, пытаясь отсрочить гибель, но лишь ускоряли ее. Говорят, во всем была виновата королева, которая обезумела от любви... на самом деле любовь, наверное, светлое чувство... или нет? Я не знаю. Я не успела, а теперь уже поздно.
   Огонек свечи дрожал, и отблески света расползались по медной шкуре оленя.
   - Говорят, та королева полюбила мужчину... не короля, конечно, королей не бывает, но он, глупый, не ответил взаимностью. Такое тоже случается. Ей бы забыть его, а она не смогла. Ревновала. Сердцу ведь не прикажешь, да? Так говорят. Я не знаю. Я бы попробовала приказать... королева - это ведь больше, чем просто женщина... а она позволила себе забыть об этом.
   Буря смолкла.
   Это ненадолго, кружит, вьюжит, подбирается к старой башне.
   Слушает сказку.
   - Я думаю, она очень долго пыталась смириться. И быть может, полюбить кого-нибудь другого... не смогла. Ей бы трон передать, и уйти к лозе первородной, так делают, когда не остается, ради чего жить. Я слышала, что делают, а она... она решила иначе. Она убила ту, другую, женщину, которую полагала соперницей... и детей ее тоже убила... и мужчину, потому что уже давно не любила - только ненавидела... она осталась одна. Так сказал отец.
   Нани хмурилась.
   И ерзала, пытаясь выбраться из мехового плена.
   - Тише, - попросила Ийлэ. - Скоро уже конец. Я вот думаю, что ей было очень-очень больно, поэтому она хотела болью поделиться... чтобы все, чтобы каждый услышал... отец говорил, что королева - это... это не только титул, что она сама - Лоза воплощенная... и Терний тоже... в каждом есть и лоза, и тернии. Им нельзя ненавидеть, но та, другая, забыла об этом. И ненавистью отравила Лозу, а Терний сделался ядовит. Многие умирали вместе с ней...
   Сказка забытого мира... а в новом, в который ушли альвы, какие сказки будут рассказывать?
   - Ей это нравилось. Наверное, все бы закончилось печально... для альвов, но королеву убили. Я думаю, это было непросто, потому что она была очень осторожна... она мстила всем и не успокоилась бы, пока остался хоть кто-то живой.
   Ийлэ провела пальцем по щеке дочери.
   Теплая.
   И удивительно мягкая, такие щеки бывают только у детей...
   - К сожалению, мир был обречен, слишком сильно изменила его королева. И тогда альвы сделали невозможное - открыли путь. Мой отец сказал, что они вырезали у королевы сердце, которое стало камнем... тем самым камнем, залогом, который они отдали новому миру. И никто из нашего народа не способен нарушить клятву, данную на камне...
   Нани широко зевнула.
   - Говорят, что перед самой смертью она поняла, что сотворила, что раскаялась даже... изменилась... и если бы не изменилась, новый мир не пустил бы беглецов. Страшная сказка. И глупая даже. Смысла в ней нет совершенно. Детям надо рассказывать другие... наверное, если попросить Райдо, он купит книгу с детскими историями. Я попрошу. Когда он вернется.
   ...когда?
   Время тает восковой свечой, Ийлэ считает капли, которые почти слезы. И не слушает бурю, которая разыгралась снаружи. Воет. Рыдает. Встает на дыбы. И голос ее, кажется, на все лады повторяет имя Ийлэ. Нельзя прислушиваться.
   Обманет.
   Уведет.
   Ийлэ знает, на что способны подобные бури...
   ...тело найдут ближе к весне. А то и вовсе не найдут, лес голоден и с благодарностью примет кости, опутает корнями, затянет покровом ярких трав, отвлекая внимание.
   Его право.
   Сколько она сидела? Долго. Баюкала Нани.
   Кормила.
   Перепеленала и рассказала новую историю, уже про другую королеву, которая очень хотела полюбить, но сердце ее было каменным...
   Странно, что истории отца были через одну о королевах.
   Но время все равно шло, и песни, которых Ийлэ знала немного, заканчивались. Она пела их шепотом, порой перевирая слова, но от этого песни не становились хуже.
   Жаль, что колыбельных она не знала вовсе.
   Или знала, но забыла?
   Как бы там ни было, но Нани дремала и с нею задремала сама Ийлэ, все-таки ожидание утомляет. Или не ожидание, но подспудный, запертый страх, который нашептывал, что прятаться бессмысленно - все одно найдут.
   Она очнулась от холода, который пробрался в складки мехового одеяла, и еще оттого, что рука затекла, и нога, и лежать было неудобно - в бок впился острый сучок, угрожая продрать и куртку, и свитер, и саму кожу.
   Ийлэ осторожно перевернулась на живот.
   Села.
   Темно. И темнота кромешная, такая, в которой легко потерять себя же. Она прикоснулась к лицу и с облегчением выдохнула, ощутив это прикосновение.
   - Нани? Сейчас, родная... свеча погасла, но у нас есть другая... и третья тоже... и вообще, темнота - если разобраться, не так уж и плохо, особенно, когда прячешься... - Ийлэ нащупала плетеный бок корзинки и меховую полсть.
   Она слышала дыхание дочери, и нить ее жизни видела явно, плотную, яркую.
   Хорошо.
   Свечи вот нашлись не сразу, и с огнем Ийлэ возилась долго.
   Сколько она спала?
   По ощущениям - долго, но можно ли ощущениям верить? Прежняя свеча догорела, а была она толстой, из плотного воска сделанной. И по прежней памяти, ее хватило бы на часа два... или три даже? На два - точно. Если так, Райдо должен был бы вернуться.
   А его нет.
   Это еще не повод для паники. Что бы ни случилось в городе, Райдо выпутается... просто задерживается немного, вот и все.
   - Я сейчас, - Ийлэ произнесла это шепотом.
   Малышка спала, и во сне нахмурилась, явно не одобряя подобного неразумного поведения. Райдо велел ждать его. Ийлэ подождет. И высовываться она не собирается, не настолько безумна, просто...
   ...ждать дальше невозможно.
   Она выскользнула за дверь и прислушалась.
   Тишина.
   И в ней отчетливо слышно завывание ветра. Голос тонкий, надрывный, точно ветер этот жалуется. Темнота. Свеча в руке - слишком мало, чтобы с нею справиться.
   Безопасность?
   Ийлэ не чувствует себя в безопасности.
   Вернуться? И ждать... или... до двери всего-то два шага... и отражение в зеркале дробится, свет раскалывается, и глазам больно.
   Вернуться.
   Ждать.
   Это разумно. Это правильно и... Ийлэ шагнула к двери. Ржавый засов поддался не сразу, железо словно приросло к железу, убеждая, что не надо покидать убежища.
   Что убежище это надежно.
   Старая башня? Старая. Но стены каменные, и дверь дубовая, и засов вот. Здесь Ийлэ не найдут, да и искать не станут. Кому башня нужна теперь?
   Никому.
   И ей надо бы проявить благоразумие.
   Засов поддался беззвучно, полоснул по пальцам, содрав кожу до крови. Ийлэ зашипела и сунула пальцы в рот. Боль была острой, отрезвляющей.
   Что она творит?
   За дверью ничего, кроме бури.
   Низкое небо. Рыхлые тучи. Ветер сбивает с ног, швыряет в лицо мелкое крошево снега. И свеча гаснет. Но здесь, за пределами башни, темнота иная, к ней глаза приспосабливаются быстро.
   Ветер воет...
   ...или не ветер...
   ...нет, ветер тоже, но... голос далекий, рваный... волк поет.
   ...не волк.
   У волков иные голоса. Этот низкий и глухой, то рвется, то накатывает громко, еще громче, и кажется, что зверь где-то близко.
   Где?
   Кружит... и буря играет с ним.
   Справедливо?
   Тот, другой, играл с Ийлэ, позволял думать, что она свободна, а потом шел по следу. Его присутствие выдавал легкий вздох за спиной.
   Или ветка, которая неосторожно ломалась рядом с резким хлестким звуком.
   Ийлэ зачерпнула горсть снега и отерла лицо.
   Райдо... если попал в бурю... спешил вернуться... заблудился... к утру буря уляжется, но хватит ли у Райдо сил дотянуть до утра?
   И что делать Ийлэ?
   Ветер толкнул тяжелую дверь, которая отозвалась протяжным скрипом.
   Она успеет... если постарается... если очень постарается, то... не ради него, но чтобы выжить. Ийлэ метнулась в темноту башни и остановилась, приказав себе немедленно успокоиться. Спешить следует, но спешка эта должна быть разумной.
   Свечи.
   Огонь.
   И дрова... дрова сырые, а вот старая мебель должна хорошо гореть... стул... и второй... достаточно легкие, чтобы поднять.
   Подняться бегом по древней лестнице, надеясь, что ступеньки не треснут под ногами. Они проседали, беззвучно, но явно, напоминая, что лестница эта едва ли не старше самой башни.
   Осторожней, Ийлэ.
   Она осторожна. Она просто спешит.
   В каменном котле полно мусора, и выгребать его некогда... и снег тоже... снег - это плохо, таять будет, еще зальет новорожденное пламя. Но Ийлэ не дотянуться.
   Котел огромен.
   Прежде он представлялся ей предметом насквозь волшебным, таинственным, и старик, который наполнял котел дровами, поливал их сверху смолой, сам был волшебником. Он варил пламя.
   И может быть, бури...
   И дрова складывал на краю площадки, заботливо прикрывая промасленной тканью. Они до сих пор здесь, аккуратные ровные чурочки. И мешок со щепой, и даже темные склянки, обернутые ветошью.
   Сюда не заглядывали.
   Хорошо, что не заглядывали.
   И дрова летят в котел, их немного, но хватит, чтобы пламя разгорелось, чтобы горело час или два... если вылить масло, то и дольше... или меньше? Ярче, определенно, ярче...
   Дрова холодные, и норовят впиться в ладони белой щепой, в какой-то момент Ийлэ совершенно теряется. Это место вдруг преобразилось.
   Тусклые зеркала - глаза древних существ, в которых отражается она, суетливая и незначительная в своей суете. Котел - пасть, куда Ийлэ бросает не дрова, но кости, силясь наполнить доверху.
   Котел бездонен.
   Жаден.
   Он готов пожрать и кости-дрова, и темное масло, и саму Ийлэ.
   Пускай.
   Ей не страшно. Она отдаст свой страх этому зверю. И боль тоже, у нее много, пусть горит. И ненависть. Костер станет ярче, если приправить пламя ненавистью. И наверное, она обезумела, если вот так... огонь вспыхнул сразу. Он растекся зыбкой масляной лужей, дрожащей, осторожной. Он пробовал на вкус и щепу, и касался осторожно старых дров, оставляя на белой древесине черный след.
   Почти погас.
   Замер.
   - Давай! - Ийлэ крикнула, понимая, что голос ее потеряется в голосе ветра, в снежном крошеве. Звать можно долго, но не дозваться... - Гори же! Гори, мать твою...
   И пламя поднялось рыжей стеной.
   С гудением. С ревом. Жаром дыхнув в лицо. От жара этого волосы зашевелились, запахло паленым.
   Получилось.
   У нее получилось! Жаль, зеркала маяка заросли пылью, но дикое пламя и без них будет видно... должно быть видно...
   Ийлэ стояла, глядя на огонь.
   Ненависть?
   Ее и вправду больше не было.
   И боли... боль ушла, а память осталась, вот только воспоминания ныне представлялись пустыми картинками. Ийлэ могла перебирать их, одну за другой, складывая целые сюжеты, но...
   ...пусто.
   Еще недавно ей казалось, что нет ничего хуже этой ядовитой, сводящей с ума ненависти, которая не найдет выхода, ибо тот, кого Ийлэ и вправду ненавидит, мертв. А теперь вот... она пуста.
   Как бутыль из-под масла.
   Пыльная и старая.
   Треснувшая даже. Ийлэ потрогала шею, лицо, пытаясь найти эту самую трещину. Ничего. Кожа. Сухая, горячая, но совершенно целая.
   И здесь, на вершине, ей делать больше нечего. Она и так сделала больше, чем следовало и... и пустота уйдет, с ней Ийлэ свыкнется, как свыклась с тем, что было прежде. Нужно только время.
   Пламя гудело.
   Насмехалось.
   Она спускалась медленно, осторожно, нащупывая каждую ступеньку, и сердце замирало, что ступеньки этой не окажется. Ийлэ вдруг ощутила себя слабой, совершенно беспомощной.
   Если она упадет, то не поднимется.
   У нее не хватит сил.
   У нее уже не хватает.
   И она обеими руками хватается за перила. Но те трещат, рассыпаются прахом... и очередная ступенька опасно хрустит, проседает...
   Осторожно.
   Ийлэ успевает отступить.
   И садится на ступеньку, обнимает колени.
   Она не пойдет дальше.
   Будет ждать. Ийлэ умеет ждать... и уже ведь недолго. Она зажгла костер... Райдо увидит... придет... обязательно придет, он ведь обещал... найдет... конечно, найдет.
   В башне безопасно.
   А лестница... если сидеть тихо-тихо, то выдержит...
   Ийлэ уткнулась лицом в колени. Ей было невыносимо стыдно, но стыда оказалось недостаточно, чтобы преодолеть новый страх.

Глава 22.

   Шериф был пьян. Нет, пьян не настолько, чтобы вовсе утратить человеческий облик, выглядел он вполне прилично, но Райдо с порога ощутил резкий запах самогона.
   - А... - Йен смахнул на пол крошки. - Вы... скоренько обернулись... ну заходите, что ли... разбираться будем...
   - Будем, - согласился Райдо, переступая порог.
   На выскобленном полу оставались грязные следы.
   - На редкость поганая история, - шериф с кряхтением поднялся. - И главное, слухи пошли...
   - Я думал, что главное - это убийство...
   - И убийство, - послушно согласился человек. - Но время от времени кого-то да убивают. Другое дело, какое это убийство, в пьяной драке или вот... как тут...
   - И как тут?
   - Ей горло перерезали от уха до уха. Доктор наш утверждает, что одним движением... и с силой немалой. Вы же сильней человека?
   - Намного.
   - Вот... и когти, помнится, у вас острые имеются...
   - Полагаете, этого достаточно, чтобы обвинить в убийстве?
   - Полагаю, что лучше вашему мальчишке здесь посидеть было, чем... в городе слухи поползли, будто он Дайну изнасиловал, а после и порвал. А слухи тут летят, что пожар лесной... народец же после войны неспокойный, его поднять на раз можно... - шериф глядел снизу вверх и было во взгляде его бесконечное терпение. - Вот и могло получиться, что пока ваш мальчишка по городу бродил, ему бы встречу подготовили... с кольями там, с вилами... с арбалетами... я и подумал, пускай у нас посидит, целее будет.
   - То есть, вы не считаете, что Нат убийца?
   - Я? Я ж, чай, не дурак. Чистенький ваш парень, и сам, и одежда, а там кровищи-то было... что на земле, что на стене, и мыслю я, что невозможно, чтобы от так, горло перерезать, и чистым остаться. Нет, не он это...
   - А кто?
   - А тут уж я надеялся, что вы мне скажете, кто, - шериф сцепил руки. - Знаете, Райдо, у нас тут городок тихий, со своими бедами, куда ж без них... и драки случаются, и бывает, что до смерти... и иные происшествия какие. А потом война еще многое перемешала, перемолола, но вот... идемте.
   - Куда?
   - Покажу вам, - шериф поднялся. - Так-то оно вернее...
   - Нат...
   - Подождет ваш Нат. Идемте. Тут недалеко.
   И вправду недалеко.
   В узкий коридорчик, в котором Райдо приходится протискиваться боком. Запах сырого мела, и еще характерная формалиновая вонь, но не от штукатурки - из-за двери. Сама эта дверь, прикрытая, но не запертая. Чернота прохода. И лестница.
   Мелькнула трусливая мыслишка, что спускаться за шерифом неблагоразумно, что с человека вполне станется привести Райдо в ловушку.
   В мертвецкую.
   - Тут некогда винный погреб был, - признался шериф, ежась.
   Холодно.
   Каменные стены с весьма характерною росой. Сводчатый потолок. И газовые фонари, свет которых причудливым образом преломляет пространство подвала.
   - А теперь вот...
   Стены.
   Шкафы с приоткрытыми дверцами. Тот же запах формалина, точнее не запах, но оглушающая вонь, и Райдо зажимает нос, стараясь дышать ртом. Ртом - оно надежней.
   Он оглядывается, подмечая мелочи.
   Грязный пол. Следы на нем. Стол письменный и стол железный, хирургический и слишком яркий для этого места. Белые простыни стопкой. Они выделялись в этом подвале, резали глаз чуждостью, неуместностью своей. И Райдо шагнул, желая проверить, и вправду ли видит их.
   А еще тело.
   Он сперва не узнал Дайну. А узнав, удивился тому, какая она... некрасивая. Смерть в принципе не добавляет привлекательности, а тут...
   Невысокая, полноватая, она казалась не человеком - восковой куклой, не то недоделанной, не то уже сломанной. Дайна лежала на столе, странным образом сродняясь с ним. И Райдо глядел на сбитые пятки, на белесые ноги, покрытые редкими рыжеватыми волосками, на живот и темные пятна на нем.
   Линия разреза, которая протянулась от паха к горлу.
   И грубые швы.
   Снова пятна, уже под грудью, расплывшейся, размазавшейся по этому телу.
   - Я мертвецов порядком видел, но до сих пор не привык, особенно, когда баба... - признался шериф, вытащив флягу.
   Запахло самогоном.
   - Хотите?
   Райдо покачал головой: не время.
   В этом теле была какая-то неправильность... он подошел к столу и стол обошел, наклонился, но иных запахов, помимо формалина и еще воска... бальзамирующего раствора, пожалуй, не ощутил.
   Пятна оказались ранами.
   - Доктор утверждает, что нанесли их уже после смерти, - шериф не сдвинулся с места. Он стоял, опираясь на письменный стол, смяв широкой пятерней простыни. - Зачем?
   - Вы у меня спрашиваете?
   - Да нет... привычка такая, вслух думать. Вот бывало, что голова мутная-мутная... или дело какое... с душком...
   - Вроде этого?
   - Это не с душком, это смердит невыносимо. Но я ж о другом, проговоришь самому себе, послушаешь, как оно, и глядишь, до чего разумного и додумаешься...
   Широкая рана на горле, пусть и отмытая, очищенная, гляделась уродливо.
   - Нож был острым. И человек его держал знающий, которому горло вскрывать не впервой... - шериф раскачивался, и стол под его весом вяло поскрипывал. - У нас тут в городе много охотников. А охотникам случается добычу добивать... и мясники есть... и просто люд оружный...
   Дайна улыбалась.
   Пожалуй, вот что смутило Райдо - эта улыбка. И само выражение лица, на котором застыла гримаса... чего?
   Не отвращения.
   И не страха... презрения легкого? И насмешки. Она знала своего убийцу. Не просто знала, но как ей казалось, знала хорошо, настолько, что без страха повернулась к нему спиной.
   Дайну жаль не было.
   - Но подумают на Ната...
   - Уже думают.
   - И вряд ли случайно?
   - Именно, - согласился шериф. - Я попробую выяснить, кто пустил слух, но... сами понимаете.
   Райдо кивнул: понимает.
   - Она ведь умерла почти мгновенно...
   ...и поняла ли? Наверняка, поняла, что что-то не так, но испугаться не успела, иначе выражение лица было бы иным. Удивилась... да, удивление, пожалуй, есть. Райдо не слишком хорошо читает по чужим лицам, но сейчас почти уверен.
   - Нат должен был высадить ее в пригороде.
   - Он утверждает, что так и сделал, - шериф старательно не смотрел ни на тело, ни на Райдо. Взгляд его блуждал по подвалу, а если случалось зацепиться ему за хирургический стол, шериф кривился, хмурился.
   - Высадил в пригороде и ушел...
   - ...к девчонке Арманди...
   - Откуда...
   - Бросьте, об этом уже говорят. Видел его кто-то... забавная особенность маленьких городков, Райдо. Всегда кто-то что-то да видит, вот только не тогда, когда от этого и вправду будет толк. Но сейчас мальчишке, считай, повезло. Люди подуспокоятся, начнут думать и поймут, что он не способен был находиться одновременно в двух местах. Докторша, конечно, будет в ярости. У девчонки в наших краях и без того вариантов немного, а уж когда слухи пойдут... люди злые.
   - Согласен, - Райдо обошел тело с другой стороны. - Она встретилась с кем-то... случайно? Или договоренность была... скорее всего случайно, для договоренности слишком все шатко... она не знала, когда я ее отпущу и отпущу ли.
   Шериф хмыкнул, но мешать не стал.
   Слушает?
   Он определенно уже не раз и не два прокручивал события сегодняшнего дня, знать бы к каким выводам пришел, но ведь не скажет. И Райдо позвал сюда, ставя какой-то свой, непонятный пока эксперимент. Частью этого эксперимента - тело на столе, и стол, и мертвецкая, и Нат, который наверняка извелся весь...
   - Итак, с высокой долей вероятности встреча была случайной и убивать ее не планировали...
   - Почему? - шериф качнулся, перенося вес тела с левой ноги на правую.
   - Где ее нашли, на улице, верно?
   Шериф кивнул.
   - А убивать кого-то на улице, посреди бела дня в маленьком городке, где, как вы сказали, всегда найдется свидетель. Неосторожно это. Да и на рану взгляните.
   - Глядел уже.
   - Глубокая. Он ей не перерезал горло, он ей почти голову снес, а это требует сил и немалых. И значит, он или изначально выделяется этой немалой силой, но тогда бы вы уже обзавелись достойным подозреваемым. Или же он пребывал в ярости.
   Райдо отступил от стола.
   - Она и сама была зла... расстроена... у нее, скажем так, имелись надежды определенного рода, которые я не оправдал. А злость требовалось на ком-то выместить. И вот случайная встреча... безопасная с ее точки зрения... жертва.
   - Пара слов... - шериф все же покинул место. Двигался он тяжело, лениво, но Райдо не обманулся показной леностью этих движений.
   Он ведь силен, этот человек, который прячет в кармане фляжку с самогоном и жует табак. Немолод, но и не стар. Он знает всех и каждого в маленьком этом городке.
   И почему бы ему...
   - На меня думаете? - шериф усмехнулся и поглядел в глаза, прямо, с вызовом, определенно понимая, что именно творит. - Ну же... скажите... если кому и искать сокровища покойного альва, то мне... я ведь уже не молод, сколько лет стерегу этот треклятый городок. И если бог даст, буду стеречь еще долго... правда, не имею с этого ни хренища... вон и почему бы не взять мне... не чужое даже, а ничье.
   - Почему? - поинтересовался Райдо, оскалившись.
   Вид клыков человека не смутил.
   - Не знаю... хотя бы потому, что мог бы взять эти самые сокровища раньше. Дом пару месяцев стоял пустым. Что мне мешало?
   Райдо это тоже хотелось бы знать.
   Бран погиб.
   И дом обыскивали... определенно, обыскивали, перерыли от подвалов до самого чердака, но ничего не нашли... и затаились, выжидая... чего?
   Появления Райдо?
   Вряд ли.
   Райдо скорее помеха. А вот альва... неучтенный игрок, или не игрок, скорее уж фигура, которую неосторожно смахнули с доски, но она взяла вдруг и вернулась.
   Непослушная какая.
   - Вижу, и вы додумались... - шериф вновь приложился к фляжке, но теперь этот его жест показался Райдо нарочитым. - Все пошло не так, как надо...
   Кому именно надо, Райдо уточнять не стал. А шериф, вспомнив давнюю беседу, уточнил, без особой, впрочем, надежды:
   - Не отдадите?
   - Не отдам.
   - Вам с нею не безопасно...
   - Да уж как-нибудь справлюсь, - Райдо направился к выходу из подвала, но на пороге все-таки остановился, обернулся: - Он ее ненавидел. Или не ее... перерезал горло, а когда упала, ударил. И ему понравилось...
   Шериф грыз мизинец, и вид при том имел сонный, безразличный.
   - Я не знаю людей настолько хорошо, чтобы делать выводы, но... если бы в том, кто убил ее, была наша кровь, я бы сказал, что убийство это станет первым.
   Поднимались молча.
   И лишь оказавшись в собственном кабинете, Йен Маккастер произнес:
   - Не хотите отдавать, так увезите ее отсюда...
   - Куда?
   - Куда-нибудь... мир большой.
   Но не настолько, чтобы в нем хватило места для одной маленькой альвы. Райдо поморщился.
   Есть дом.
   И со-родичи... и если дом безопасен, то со-родичи вряд ли альве обрадуются. Матушка придет в ужас, отец разозлится... братья... разве что Кейрен, но почему-то сама мысль о том, чтобы передать альву Кейрену была не просто неприятна - она вызывала приступ острого раздражения.
   Младшенький не сумеет о ней позаботиться.
   Он и о себе-то позаботиться не способен.
   ...продать поместье и переехать в другой городок? Но и там будут люди, которым нужен кто-то, на кого можно переложить вину...
   ...да и поместья жаль. Райдо к нему привязался и хочет на яблони посмотреть, ради этих растреклятых яблонь он сюда и приехал. Ийлэ, опять же... вряд ли ей захочется расставаться с домом.
   Нет, она подчинится, но...
   ...не вариант...
   ...если кому-то очень нужна альва, он отправится следом за ней.
   - Если это все, - Райдо прошелся по кабинету, краем глаза следя и за шерифом, и за собственным отражением в стеклянных дверцах шкафов. - То могу я забрать Ната?
   - Ната? Ах да, Ната... у вашего мальчишки характер еще тот. А уж сквернословит он... никакого уважения к старшим, - шериф поманил за собой. - И конечно, понятно, что ситуация располагает, но все же повоздействовали бы вы на него, что ли?
   - Повоздействую, - обещание Райдо дал с легким сердцем. - Главное, отдайте.
   - Да без проблем. Под вашу ответственность.
  
   Нат из камеры выбрался нехотя, был мрачен и явно раздражен. Бросив косой взгляд на Райдо, поинтересовался хмуро:
   - Альва где?
   - Дома.
   Ответ мальчишке пришелся не по вкусу. Он нахмурился еще больше и сказал:
   - Надо возвращаться.
   Надо. И без него ясно, что возвращаться надо. Но за окном кипит снежное крошево, ветер воет дикой стаей.
   - Не самая разумная идея, - шериф задвинул ставни. - Сейчас еще ничего, но через часик-другой разгуляется, поверьте моему опыту.
   - Значит, часик-другой у нас есть.
   - Не останетесь?
   Райдо ожидал, что человек этот примется уговаривать, тем более, что и вправду было бы безумием уходить сейчас. Но шериф лишь плечами пожал, верно, полагая, что Райдо сам разберется.
   Разберется.
   Вот только Нат...
   - Я тут не останусь, - буркнул он, поднимая лохматый воротник куртки. - Меня здесь не любят.
   - Полагаю, меня тоже.
   Кивнул важно и, потянув носом ледяной воздух, предложил:
   - Если сами пойдем, то быстрее выйдет...
   Его правда, вот только хватит ли у Ната сил?
   А сам Райдо? Оборачиваться нельзя, разве что крайний случай. Можно ли считать грядущую бурю крайним случаем?
   - Остались бы, - все же предложил шериф. - Моя хозяйка гостям всегда рада, а утречком завтра уже пойдете, по свежему-то снегу... или послезавтра...
   - Послезавтра?
   - Ну... этак закрутило, что, может статься, не на один день. В прошлом-то году целую неделю мело-завывало... а старики говорят, что порой случалось и на две...
   Неделя?
   Ийлэ неделю не протянет.
   Она и нескольких дней не протянет, потому что башня, в которой ее Райдо оставил, для жилья не предназначена. В ней холодно, сыро и темно. И коза осталась в доме, а молока если хватит, то на сутки...
   - Надо идти.
   - За нее боишься?
   - Опасаюсь...
   В этакую бурю только безумец в лес сунется. Но тот, кто убил Дайну, вряд ли был в полной мере разумным.
   ...Альфред, у которого вдруг появились дела.
   ...охотники.
   Они знают здешний лес, каждую растреклятую сосну в нем, и буря им не помеха, скорее уж прикрытие. Если понадобится, то укроет, заметет следы.
   Идти надо.
   - Нат...
   - Да понял я, - буркнул он.
   - Не хами.
   - Я не хамлю. Я переживаю. И еще он лошадь отнял! - Нат ткнул пальцем в шерифа.
   Лошадей Райдо забрал. Беспокоились. Всхрапывали, приседали под ударами ветра, который, точно играясь, норовил швырнуть в лицо ледяной крупы.
   Город прятался. Поднимались щиты ставен. Запирались двери.
   Таяли в снежной круговерти дымы...
   - Держись за мной, - Райдо пришпорил жеребца. - Не отставай.
   Если поспешить...
   За городом гремела снежная гроза. По низкому темному небу змеились молнии.
   - Вперед.
   Ветер сорвал слово, смел его, смешал с колючей крупой.
   Вперед.
   Галопом, по дороге, которая почти исчезла между снежных стен... они растут, грозя сомкнуться... и небо падает, медленно, но явно.
   Вперед.
   По полю, и храпящий жеребец задыхается, тонет в снегу. Он скачет, проламывая наст копытами, хрипит, глотает не то снег, не то лед, но выбирается до следующего прыжка.
   Нат рядом.
   Он близко, но не настолько, чтобы разглядеть его...
   Прыжок.
   И снова. Конь почти ложится, и плеть дерет обледеневшую шкуру. Кровь сыплется на снег, замерзая на лету. Воздух ледяной плотный, обжигающий. Но лес уже близок, он выныривает из черноты ломаной линией, валом, сквозь который тоже продраться надо бы. В какой-то миг буря стихает, дает передышку.
   Она тоже охотится.
   Райдо еще не доводилось быть добычей, и он почти готов уже сдаться, признать поражение, как готов был сдохнуть, но... конь Ната падает, и кажется, уже не встанет, он бьется в снегу, пока Нат не успокаивает его.
   ...ножом по горлу...
   ...разумно, лошадь обречена, но...
   Запах крови пугает бурю, и та откатывается, смотрит глазами низких звезд. Красная лужа растекается по белому снегу, невыносимо яркая, ароматная, и Нат, не выдержав, приникает к горлу. Он пьет жадно, и рот Райдо наполняется слюной.
   Кровь - это еда.
   Сила.
   Сила понадобится вся до капли, потому что в человеческом обличье им не дойти.
   И Райдо спешивается. Ему жаль жеребца, который точно не виноват ни в человеческих играх, ни в слабости хозяина, не способного уберечь.
   - Прости, - шепчет Райдо на ухо.
   Клинок вспарывает темную шкуру с легкостью, и Райдо глотает горячий поток губами. Крови хватит, чтобы согреться ненадолго, но буря не отпустит их так легко.
   И кажется, крайний случай наступил.
   Живое железо отзывается легко, и мир знакомо лишается красок. Запахов тоже почти нет, кроме, пожалуй, запаха снега.
   Дерева.
   Крови.
   Ее Райдо лакает, слизывает стремительно стынущую вместе со снегом, с колючими льдинками, пьет, не способный утолить жажду.
   Вой Ната перебивает рев ветра.
   Правильно.
   Надо идти... вот только дорога скрыта под снегом.
   Найдет.
   Он ищет. В лесу ветра почти нет, он где-то там, по-над кронами деревьев, качает, гнет и крутит, пробует на крепость. И вековые сосны трещат, ломаясь как спички.
   Вперед.
   Уже недолго осталось. Усадьба рядом, Райдо знает, но круглая луна выглядывает сквозь тучи, желая взглянуть на безумцев, которым вздумалось бурю обыграть. Она умеет охотиться, она не отпустить.
   Кружит...
   ...и Райдо вместе с ней по лесу.
   Он останавливается, понимая, что все-таки заблудился, и в отчаянии садится в сугроб, задирает голову к низкой кривой луне.
   Воет.
   И голос его вплетается в полотнище бури.
   Нат, кажется, рядом... не важно, сознание человека отступает перед звериной сутью. И уже не буря поет, но струны материнских жил.
   Холод обжигает.
   Холод ли?
   Жар невыносимый, исконный. Снежное покрывало расползается рваными ранами, чернеет, плавится земля.
   Главное, не обрывать песни.
   Именно песни.
   Райдо помнит...
   ...стаю.
   ...пепел под лапами, сизый, почти как снег, и мягкий. Каждый шаг поднимает облако его, и запах гари щекочет ноздри.
   ...голод.
   ...он голоден давно и слабеет...
   ...есть другие, которые еще слабей. Они точно не дойдут, так стоит ли тратить силы на то, чтобы сберечь их? Без них стая будет сильней... его, Райдо, стая...
   ...Райдо?
   Откуда это имя... имя ли? Просто звук, у зверей не бывает имен и памяти, которая вдруг очнулась в крови...
   ...кровь вот нужна. Много крови...
   ...мир сгорает, мир желает смерти, но агония его длится и длится, и продлится целую вечность, пока сила луны не иссякнет.
   ...она ведь безупречна.
   Прекрасна.
   И Райдо, точнее тот, кто стал им, поет для нее...
   ...он умирает, разодранный в клочья силой лунного прилива, и собственная его кровь, уже не кровь, но жидкое пламя роднится с кипящей лавой...
   ...Райдо!
   ...нет имени, но есть огонь...
   ...луна.
   ...Райдо, очнись...
   ...зачем, если камень плачет живым железом, а оно кипит, сгорая, обращаясь в пепел, как обернулось все остальное? И стая, которая идет по следу в тщетной надежде спастись.
   Виден разлом.
   Дорога.
   Надежда.
   Не для всех, лишь для тех, у кого хватит сил дойти... а таких немного... скольких он привел за собой? Дюжину? Две?
   Он останавливается у Разлома, на туманной дороге, которая тянет силы, и зовет. Он поет, прощаясь со старым миром, делясь с ним кровью, которая тает, растворяется в тумане.
   Дойдут.
   Кто-нибудь, но обязательно... потому что иначе зачем?
   ...слабый.
   ...сильный.
   ...и столь ли важно, главное, чтобы не потеряться...
   - Райдо! - этот голос зовет, требуя ступить на призрачную дорогу. Она размыта, плывет, стирая грани старого мира... и он оборачивается, но...
   Разлом затянуло.
   Между мирами пустота.
   И луна исчезла. Он кричит, но голос тонет в молочном тумане. Гаснет земля, и кружит, вьюжит белый туман... куда идти?
   Стая ослабела.
   Кровь нужна... и самый последний, самый никчемный...
   ...должен дойти, иначе смысл теряется. Смысла не было никогда, пожалуй, иначе мир бы не умер...
   - Райдо!
   Голос пробивает муть. И не только голос, отблеск первородного огня ослепляет.
   - Райдо, чтоб тебя...
   Нат.
   Голый, облепленный снегом. Дрожит и... и от него пахнет кровью.
   - Очнулся? Ты... ты... я тебя ненавижу! - Нат, кажется, плачет, а может, просто размазывает по лицу талую воду. Захлебывается. Икает. - Я тебя ненавижу, скотина ты такая...
   Райдо зарычал.
   Не он, но зверь, который еще был внутри. Этот зверь негодовал, как щенок смеет...
   ...смеет.
   ...и не щенок уже, взрослый, пусть и лет ему немного.
   Райдо наклонился и толкнул Ната в плечо.
   - Ты...
   Зарычал глухо.
   Поднялся.
   Наклонился, подставляя шею... кровь бурлила, но успокаивалась.
   Исчез пепел, а с ним и тот иной мир, который примерещился, не иначе. Призрачная стая осталась в нем, как и путь... осталась буря, гудящий лес и поместье, до которого следовало добраться.
   - Я... сам, - Нат шмыгнул носом и обернулся.
   Медленно.
   Значит, тяжело ему. Но держится. Хорошо, Райдо... Райдо осмотрится и отрешиться от голоса луны, она, нынешняя луна, вовсе не та, которая... и выл он... волки воют, а Райдо - не волк.
   Не животное.
   Он разумен, а разум... разум спасет там, где инстинкты отказали.
   Лес велик, однако не бесконечно велик. Райдо помнит направление. И надо только сориентироваться. Оглядеться...
   Он глядел.
   Вглядывался в черноту ночи, вслушивался в завывание ветра, теперь обыкновенное, лишенное всякой мелодичности. Он был частью этого мира, и частью, которая вот-вот погибнет.
   Смерти Райдо не боялся, но слишком многие от него зависели.
   Нат.
   Ийлэ... имя-вода... вода, которая стала льдом. Весной лед растает, но только весной. До весны еще немало дней... главное дойти.
   Куда?
   Туда, где горит пламя...
   ...если вновь мерещится, то...
   ...не мерещится, пламя существовало. Райдо не столько видел его, сколько чувствовал суть огня, живую искру его, которая...
   ...плевать, что там, главное - дойти.
   Он и шел, проваливаясь в снег, уже не видя и не слыша ничего, кроме этого огня, не первородного, но... и это пламя было настоящим. В какой-то миг ветер расступился.
   И буря примолкла.
   Райдо выдохнул с немалым облегчением: добрались.
   Усадьба. Дом утонул в сугробах, ослеп и выглядел потерянным, едва ли не мертвым. Башня и вовсе терялась в тенях. На вершине ее пылало пламя, то самое, которое почуял Райдо.
   ...наверное, следовало бы сказать спасибо.
   ...или выпороть за самодеятельность: огонь мог увидеть не только Райдо...
   ...или сделать и то, и другое...
   Не важно, главное, что дверь открыта оказалась. И Нат, обернувшись, сполз по стене, вытер кровящий нос ладонью.
   - Я...
   - Помню, ненавидишь меня.
   - Нет... просто... я в порядке... ты...
   - И я... в порядке.
   Кажется.
   - Альва... она ведь тут?
   Где ей еще быть? Альва сидела на лестнице, на ступеньке, обняв себя. И когда Райдо приблизился, она подняла голову:
   - Я... я больше не могу.
   - Ты снова меня спасла.
   - Я хотела спуститься, но страшно. Я свечу взяла... я не боюсь темноты, но сейчас страшно...
   - Я здесь.
   Ступеньки опасно скрипели, и Райдо поднимался по лестнице на четвереньках. Должно быть, выглядел он на редкость глупо, и посмеяться бы, что над собой, что над нею, замершей на середине пути. Или вот над этой свечой, которая оплыла, покосилась опасно, того и гляди переломится.
   Смех - хорошее лекарство.
   В глотке застрял.
   - Там Нани плачет... а я не могу. Понимаешь, не могу!
   - Все ты можешь, - Райдо вытянул руку. - Давай вместе.
   - Нет.
   - Почему?
   - Если я встану, она рухнет...
   - Ну же... Ийлэ... я говорил, что твое имя - как вода? Ий-лэ... мягкое такое... легкое... и сама ты легкая, чуть тяжелей пушинки... тебя-то точно лестница выдержит... и я помогу. Ты и я... вдвоем... мы сможем очень-очень многое...

Глава 23.

   Он стоял, вытянув руку.
   Ждал.
   Зачем он здесь? Пришел за ней... и хорошо, что пришел, потому что это для него Ийлэ развела костер на вершине башни. А если огонь увидел еще кто-то?
   Если этот кто-то тоже придет?
   Надо успокоиться. Она справится со страхами, которых вдруг стало слишком много. Откуда взялись? Из той пустоты, которая теперь внутри Ийлэ.
   - Я их сожгла, - пожаловалась она, разглядывая протянутую руку. Какая широкая... тяжелая... и сам он тяжелый. Зачем на лестницу полез? Разве не видит, насколько она хрупкой стала?
   Одно неверное движение.
   - Кого?
   - Ненависть. И еще обиду... все, что было... в костер и... и он яркий получился, да?
   - Да. Я издалека увидел. Без него не вышел бы...
   - Я услышала, как ты выл.
   - Я не выл, а пел.
   - Выл.
   - Пел, - Райдо качнулся, и лестница заскрежетала. - На луну... не на эту, я увидел другую, которая принадлежала иному миру. Что это было, не знаешь?
   Ийлэ пожала плечами: откуда ей?
   - Или память крови, или бред... ну, я так думаю, - Райдо переполз еще на одну ступеньку, и та отчетливо хрустнула.
   - Не подходи!
   - Ты меня ненавидишь?
   - Да.
   - Но ты сожгла ненависть, когда сделала для меня костер... так?
   Ийлэ прикусила губу. Она запуталась... она... она и вправду ненависть сожгла.
   - Это правильно, девочка моя. В ненависти нет ничего хорошего и быть не может. Она как яд... травит, травит, пока совсем не отравит...
   - Не подходи.
   - Не буду. Если ты подойдешь ко мне.
   - Зачем?
   - Свеча почти погасла. И домой надо.
   - У меня больше нет дома.
   - Есть, Ийлэ, конечно, есть... я ведь поклялся...
   - Ты без меня умрешь, - она вцепилась в ступеньку, пусть и понимала, что надо встать.
   Спуститься. Не вечность же ей сидеть здесь... и лестница выдержит. Если выдержала подъем, то и спуск тоже... и надо решиться. Свеча и вправду почти погасло.
   - Умру, - согласился Райдо. - И я не хочу умирать. А ты?
   Ийлэ покачала головой. Она тоже не хочет.
   Она спустится.
   Скоро.
   - Малышка плачет... с ней Нат, но Нат и сам... ему не очень хорошо. Ему вообще нельзя было оборачиваться, но по-другому никак... шел за мной, а меня повело на луну.
   Рука его близко.
   И тяжело, наверное, держать ее вот так, вытянутой. Рука не дрожит. Выглядит такой обманчиво надежной, но Ийлэ не готова поверить.
   - И дому без тебя плохо... пойдем.
   Пойдет.
   И она почти решилась уже, почти коснулась его, но порыв ветра ударил по башне, и та застонала.
   А если обвалится?
   Старая уже. Древняя даже, ей ведь немного надо. Ийлэ живо представила, как по каменной стене ползет трещина, вначале медленно, но с каждой секундой быстрее.
   И камни падают внутрь.
   Камни тяжелые. Они проламывают и гнилые перекрытия, и ступеньки эти, и саму Ийлэ...
   Надо бежать.
   Прочь.
   Скорее, но как, если Ийлэ и пошевелиться не в состоянии? Только и может, что глотать слюну, которой вдруг стало много. Со страху мутит...
   - Девочка моя, послушай меня, пожалуйста, - Райдо подобрался.
   Близко.
   Зачем он пришел?
   Слишком огромный, неповоротливый. Одно неосторожное движение, и башня рухнет. А он словно и не слышит ничего.
   - Меня и только меня... ты мне не веришь, но без тебя я и вправду погибну, а поэтому буду тебя беречь. Логично?
   Ийлэ кивнула.
   - Я не причиню тебе вреда...
   - Уходи.
   - Только если с тобой.
   Он сделал шаг. И будь Ийлэ смелей, она бы отступила, но чернота лестницы пугала ее не меньше, чем Райдо.
   - Мы вместе уйдем отсюда, ты и я... домой... я тебя донесу, хочешь?
   - Уходи.
   - Ты устала. Я знаю. Зимой альвы спят, а ты спишь мало. И еще ненависть сожгла, так?
   Ийлэ кивнула, пожаловалась:
   - Теперь пусто.
   - Бывает. Пустота - это не страшно. Мы заполним ее, обещаю. Только пойдем, - он взял ее за руку, осторожно, но крепко. Пальцы Райдо были ледяными.
   Замерз, наверное.
   Ему нельзя замерзать. И болеть тоже, потому что болезнь ослабляет.
   - Вставай, Ийлэ...
   Она поднялась.
   И сделала шажок, сердце екнуло, когда нога, казалось, скользнула в пустоту. А вдруг и нет следующей ступени?
   Есть.
   И выдержала.
   - Вот так, моя ты девочка... и еще шаг... и следующий... тут уже близко. Ты, главное, ветер не слушай, ничего хорошего он не расскажет, а вот я... знаешь, в следующий раз мы в город вместе поедем. Я коляску заложу... тут же есть коляски?
   Ступенька за ступенькой.
   Коляски?
   Наверное, есть. Раньше были... на конюшне смотреть надо... Ийлэ посмотрит, потом, когда буря утихнет и эта непонятная слабость пройдет.
   - Я сильная.
   - Конечно, сильная, только очень устала прятаться... страх, он пройдет... потом, позже... веришь?
   Нет.
   Но если слушать его, то спускаться легче.
   А лестница выглядит бесконечной. Свеча почти погасла, горячий воск облизывает пальцы, Ийлэ шипит, но терпит. Она не готова остаться в темноте.
   - Вот так... умница ты моя...
   ...и последняя ступенька все же хрустнула, переламываясь, но упасть Ийлэ не позволили.
   - Все хорошо. Мы уже почти дома... видишь?
   Он держал ее, прижимая к груди, крепко, так, что еще немного и больно будет, но Ийлэ не вырывалась. Ей вдруг стало невероятно спокойно, словно бы этот пес самим своим появлением прогнал все ее страхи.
   Так не должно было быть.
   Но было.
   - Все хорошо, - шепотом повторил Райдо на ухо. - Все уже хорошо...
   Ийлэ закусила губу: нельзя плакать. Не сейчас, когда действительно все хорошо. Почти.
   - Ну что? - он все-таки отпустил. - До дома дойдешь? А то мне бы одеться. И замерз, как скотина...
   ...дошли.
   И Нат, набросив на плечи меховое одеяло, нес малышку, которая успокоилась. Ийлэ шла сама. Почти сама. Она вцепилась в руку пса, и наверное, ему было больно, но разжать пальцы было выше ее сил. Судорога свела.
   Конечно, судорога.
   Пройдет.
   Саму дорогу, недолгую, в два десятка шагов, Ийлэ запомнила плохо. Она вдруг очнулась на пороге, перед дверью, и то лишь потому, что Райдо бросил:
   - Твою ж мать...
   Он выругался, а Ийлэ не сразу сообразила, что злится не на нее.
   ...с двери, надежно запертой на засов, на Ийлэ скалилась собачья голова.
   - Не смотри! - Райдо попытался развернуть ее.
   - Нет.
   Облепленная снегом.
   И некрасивая. Ненастоящая какая-то. Но от головы пахло кровью, правда, запах этот был слабым, но отчетливым.
   - Не смотри, девочка моя... это не тебе... это мне угрожают... и пускай, я не боюсь, - он коснулся холодными губами макушки Ийлэ, - теперь я точно ничего не боюсь.
   И дверь толкнул.
   - А... - Ийлэ вдруг показалось донельзя несправедливым, что эта голова останется снаружи. Буря ведь. И холод. И снег. И собака не виновата...
   ...за что с ней так?
   - Я потом сниму, - пообещал Райдо. - Ладно?
   Ийлэ согласилась.
  
   Альву Райдо уложил в постель.
   Она не сопротивлялась. Она вообще изменилась за эти несколько часов, и перемены, говоря по правде, пугали Райдо.
   Тихая.
   Послушная.
   Неживая. Она позволила раздеть себя. И легла на бок, отвернувшись к стене. Обняла малышку, которая и сама лежала тихо, чувствовала, верно, настроение. Ийлэ лежала так, с открытыми глазами, уставившись на стену, а стена эта была холодной, потому как весь этот треклятый дом выстыл...
   - Я накормлю малышку...
   Кивок.
   - Переодену, если надо...
   Снова кивок.
   - Но имя мне не нравится.
   Молчание.
   - Броннуин... пусть будет Броннуин, а если тебе сильно надо, то Нани - это сокращенное. Так, конечно, не принято сокращать...
   - Хорошо.
   - Ийлэ...
   Не шелохнулась даже.
   - Есть хочешь? Там мясо еще осталось. И я могу бульона сварить...
   - Нет... я... не хочу...
   - Это пока не хочешь, а потом проголодаешься...
   Тишина. И Райдо теряется. Он и раньше не особо представлял, как с ней ладить, а теперь вот... он отступает к двери, и когда пальцы нашаривают ручку, раздается тихое:
   - Не уходи... пожалуйста.
   Она села в постели, вцепилась в одеяло. Темное лицо и темные глаза, которые влажно поблескивают в темноте. Ей бы поплакать, глядишь, и легче стало бы, так нет же, не заплачет, и сейчас вон губы кусает, едва-едва сдерживаясь.
   - Я свечи оставлю. Хочешь?
   Хочет.
   И еще хочет, чтобы сам Райдо остался. Он и не против, но надо же глянуть, что там с Натом, и самому Райдо одеться не помешает. Замерзнуть насмерть ему уже не грозит, но с голой задницей по дому бегать тоже не особо весело.
   Зима все-таки.
   Сквозняки.
   А собственная задница Райдо была несказанно дорога.
   - Я вернусь. Я ведь обещал, так?
   - Да.
   - И вернулся?
   - Да.
   - Вот видишь. Мне бы минут десять, двадцать от силы, чтобы одеться и вообще... дров принесу... книгу... хочешь, на сей раз я тебе почитаю?
   Ей все еще страшно.
   Но сейчас она уже способно с ним справиться. Ненадолго. Но Райдо хватит и малого.
   - Я оставлю дверь открытой, ладно? И если позовешь...
   - Ты вернешься.
   - Именно.
   - Райдо... - она все-таки окликнула, но не затем, чтобы просьбу повторить. - Эта собака... она предупреждение, верно?
   - Верно.
   - И ты...
   - И будем считать, что за это предупреждение я очень благодарен.
   Она ждала не такого ответа.
   - Ийлэ, не бойся. Я сумею защитить вас.
   Еще бы самому поверить в это.
   Райдо оставил дверь открытой.
   Нат сидел в гостиной, у погасшего камина, вперившись в него взглядом. Коза, к счастью, живая - Райдо не представлял себе, где бы он искал вторую - вертелась рядом, протяжно блея.
   - Есть хочет, - сказал Нат, повернувшись к Райдо. - А у нас ничего нету... кроме хлеба... сено было на конюшне, но туда еще дойти...
   - Я сам дойду. Позже. Ты как?
   - Нормально.
   - Точно?
   Нат пожал плечами. Выглядел он в меру погано.
   - Тогда какого хрена ты тут расселся? Одевайся. И... давай наверх, к Ийлэ. Одну комнату протопим, а там видно будет.
   - А коза?
   - Коза? Ну да... куда мы без козы. Нат, ты... сильно испугался, когда я...
   - Ушел?
   - Да.
   - Испугался, - он обнял козу, которая, не привычная к этаким нежностям, было дернулась, но Нат не выпустил. - Немного... ты другим стал. То есть, тебя вообще не стало, я почувствовал, что... что ты как зверь... и если бы не вернулся. Райдо, что было бы, если бы ты не вернулся?
   - Не знаю. Но я ведь здесь.
   Нат кивнул.
   - И... спасибо.
   - Не за что. Я ее не убивал.
   - Знаю.
   - Ты же не поверил, когда тебе сказали...
   - Не поверил, - честно ответил Райдо. - Ни на секунду. Уж прости, но ты на убийцу не тянешь... кто там был в переулке?
   - Не знаю.
   - Нат, это важно. Вспомни, пожалуйста...
   Нат закрыл глаза. Он долго вспоминал, хмурясь, морщась и шевеля бровями, но все-таки покачал головой:
   - Запах знакомый, но я не знаю чей... честно, Райдо.
   - Я верю. А теперь вставай и иди. Посиди с Ийлэ, пожалуйста.
   - А ты?
   - Пожрать чего-нибудь отыщу. И уберу собаку.
   Нат кивнул. Встать он встал, но шел, покачиваясь от слабости. И одеяло съехало с плеч. Тощий какой. Он и прежде-то полнотой не отличался, а теперь и вовсе кожа да кости. Райдо потер слезящиеся глаза и сел на пол, скрутился калачиком и впился в собственную руку, заглушая стон.
   Нельзя было оборачиваться.
   Нельзя.
   Боль накатывала волнами, неровно, и волны сталкивались, гасили друг друга.
   Плохо.
   Но ничего... он полежит... пол холодный, а холод ныне союзником... и надо просто отдышаться. Проглотить слюну, и кровь вытереть... не хватало, чтобы Нат кровь заметил.
   Ийлэ опять же.
   У нее почти не осталось сил, а до весны надо дотянуть...
   ...ничего, почту Нат отправил...
   ...и оптограмму старому товарищу... и если письма есть шанс перехватить, то оптограмма... надо обождать пару деньков, аккурат, пока буря уляжется... и боль уйдет... уже отступает, наверно, решив, что хватит с Райдо... он получил урок... усвоил...
   И поднявшись на четвереньки, Райдо пошел к двери.
   За дверь.
   Собачью голову посадили на крюк, а крюк приколотили. И от него несло металлом, кожей и... человеком. Слабый запах, слишком слабый, чтобы прочесть, незнакомый определенно, но Райдо его запомнит.
   На будущее.
   Собственное будущее представлялось Райдо... странным.
  
   Ийлэ не знала, как долго он отсутствовал.
   Четверть часа?
   Час?
   Вечность?
   Она лежала, обнимая Нани, гладила мягкие ее волосы, вдыхала кисловато-молочный запах, удивляясь тому, что и ее, и запаха этого могло бы не быть, если...
   Думать об этом было мучительно, но Ийлэ не способна была отделаться от мыслей. Не заноза, скорее старый больной зуб, который ноет и ноет.
   Она пыталась.
   Смотрела.
   Нат разжигает камин. Возится долго, выкладывая дрова одному ему понятным узором. Он выглядит усталым и, пожалуй, еще более взъерошенным чем обычно.
   Печальным.
   Что в городе случилось? Не рассказал ведь... и если спросить, ответит, но Ийлэ молчит.
   Пламя разгорается медленно. Оно пробует дрова, карабкается, рыжие побеги ползут по влажной древесине, которая темнеет при прикосновении их. Пламя прячется в трещинах и пепле, но не выдерживает, тянется к белым рукам Ната, на которых сегодня пятна особенно ярки.
   Ийлэ смотрит и на них тоже.
   - Я... козу сейчас... - ему тяжело разговаривать, и Ийлэ кивает.
   Коза в коридоре. Ийлэ слышит и протяжный обиженный голос ее, и цокот острых копыт по паркету. Запах молока резкий, неприятный почти. И когда Нат возвращается, Ийлэ выскакивает из кровати. Она успевает добраться до ванной комнаты, до самой ванный, обындевевшей в ледяном доме.
   Ее выворачивает густой кислой слюной, желудочной жидкостью, и долго, мучительно.
   - Райдо позвать? - Нат не удивлен.
   И занят.
   Он поит Нани с ложечки свежим молоком, и та глотает. Ложку за ложкой, ложку...
   ...снова плохо. Не от молока, не от голода - Ийлэ не так уж долго оставалась голодной - сколько от поганых собственных мыслей. И она остается в ванной, на ледяном полу, вцепившись руками в край ванны, не способная отпустить уже его. Ее мутит, и дурнота отступает ненадолго, лишь затем, чтобы в новом порыве скрутить Ийлэ.
   - Ийлэ? - пес пришел, когда она почти отчаялась, что кто-нибудь найдет ее здесь.
   Кто-нибудь вообще будет ее искать.
   Кому нужна альва?
   - Ийлэ, что ты творишь... тут же холодно... - он ступал бесшумно.
   Переоделся.
   И обулся. В тапочки.
   Зачем псу тапочки? Нелепость какая... Ийлэ сглотнула вязкую слюну.
   - Пойдем, - пес присел рядом и принялся стягивать свитер. - Придумала... в ванной прятаться... что случилось?
   - Ничего.
   - Нани спит... и Ната я тоже отправил.
   - Хорошо.
   Странно, что она способна говорить, слова не захлебываются в ядовитой слюне.
   - И ты пойдешь...
   - Нет.
   - Да, - на плечи упал теплый свитер. - Нам всем нужно поспать... отдохнуть...
   - Что... случилось в городе?
   Подумала, что не ответит, но Райдо вздохнул:
   - Дайну убили.
   - Нат?
   Он покачал головой.
   - Нат никогда не тронет женщину. Он... он многое видел из того, чего дети видеть не должны. И уже не ребенок... сегодня он меня спас. И ты тоже. Вы оба меня спасли, а должно быть наоборот, чтобы я вас...
   Райдо заставил подняться.
   - Я не хочу... спать не хочу...
   - Хорошо, тогда не будешь... просто полежишь со мной, ладно?
   Ийлэ кивнула.
   - И мы поговорим.
   - О чем? - на него смотреть нужно снизу вверх.
   Он тогда не такой страшный.
   И на пса не похож, как не похож и на человека, и на альва. Он существо из старого мира, из сказки... если не дракон, то кто-то вроде...
   ...драконы ищут сокровища.
   - О чем захочешь.
   Райдо довел до кровати.
   Нат и вправду исчез, а камин разгорелся, и жар от него Ийлэ ощущала всем телом. Она, оказывается, замерзла... и наверное, не оттает. Она скорее растает, как тает льдина... но ей нельзя, ей надо до весны дотянуть, чтобы выполнить свою часть договора.
   А Райдо позаботиться о малышке.
   Вот она, лежит в корзине, сытая и сонная, и если еще не спит, то вот-вот уже.
   - Ложись, - Райдо подтолкнул Ийлэ к кровати. - И закрывай глаза.
   - Нет.
   - Ладно, тогда не закрывай...
   - А ты?
   - И я не закрою. Я здесь, рядом. С краю. Хорошо?
   - Да... наверное... не знаю...
   - Ну, когда узнаешь, тогда скажешь. Вот так... - он подтыкает одеяло, Ийлэ оказывается в толстом матерчатом коконе, в котором ей жарко, но жар этот уютен. Он проникает сквозь корку льда, которой, казалось, она покрыта, и лед тает, он проступает сквозь кожу испариной.
   А Ийлэ дрожит.
   - Тише, маленькая моя...
   - Я не маленькая...
   - Маленькая. Вот дай руку, - он заставляет раскрыть ладонь и кладет на свою. Его рука и вправду огромна, широкая, жесткая.
   С рубцами, которые не скоро исчезнут.
   - Видишь, какая маленькая...
   - Это ты... большой.
   - Какой уж вырос, - он хмыкает. И носом трется о шею Ийлэ. Руку перекидывает через грудь, притягивает Ийлэ к себе. - Большой, а толку-то... у нас в семье я не самый сильный... и не самый умный... честно говоря, с умом у меня и вовсе не ладилось... учителя за старательность хвалили. Я и вправду старался, но... чего не дадено, того не дадено. Я особо и не переживал прежде.
   - А теперь?
   - И теперь не переживаю... умников хватает. А я вот... я не ума хочу.
   - А чего?
   - Счастья, - тихо ответил Райдо. - Можно быть сильным... и умным... и талантливым охрененно, но при всем этом не быть счастливым.
   Ийлэ согласилась, просто потому что дрожать перестала. И было ей тепло, уютно и почти спокойно. Когда он рядом, ей всегда спокойно.
   Так не должно быть.
   - Я смешной?
   - Нет.
   - Хорошо... не то, чтобы я боюсь быть смешным... но как-то не хотелось бы, чтобы ты смеялась...
   - Почему?
   - Потому... закрывай глаза.
   - Я... боюсь.
   - Чего?
   - Того, что проснусь, и все будет как раньше... не настолько раньше, когда... здесь... другие.
   - Все хорошо, я не уйду, - он провел пальцем по шее. - И Бран не вернется... издох и хрен с ним...
   Ийлэ согласилась.
   - Я... я себя боюсь, такой, как...
   - Не надо, ты хорошая.
   - Нет.
   - Хорошая... и теплая. Лежать вот уютно. Хочешь, я тебе страшную тайну открою? С детства ненавижу спать один. Раньше у меня медведь был, огромный, больше меня...
   Ийлэ нахмурилась, пытаясь представить этакого зверя, но воображение подводило. Прежде всего потому, что она категорически не в состоянии была представить себе Райдо ребенком.
   - Из шерстяной ткани сделан, не знаю, как она называется, но мягкой-мягкой была. И еще ему в голову мешочек с ароматными травами зашили, поэтому пах вкусно... я его очень любил. Обнимал и засыпал, как-то вот уютно получалось. И сны хорошие снились. Вообще я сны редко запоминаю, даже тогда редко, но точно знал - хорошие. Потом совсем вырос... и куда в школу с медведем? Сам понимал, что засмеют. А я по нему скучал дико... нет, там хватало всякого... после дома тяжело привыкнуть, что к дортуару, что к расписанию... к воде, которая вечно холодная... к пробежкам и... но я привыкал. А вот без медведя приходилось очень туго...
   - Я вместо медведя?
   - Неа... он был мягоньким, обнять приятно, а у тебя ребра торчат и позвоночник... и вообще, на тебя без слез не взглянешь. Но за неимением медведя, буду альвой довольствоваться.
   - Я ее ненавидела.
   - Кого?
   - Ее, - Ийлэ попыталась подняться, но ей не позволили. - Когда только поняла, что беременна, то... я ведь даже не знаю, от кого из них... и она не виновата, а я все одно... их ненавидела, и ее тоже... все надеялась, что она... сама выйдет. У женщин бывает, когда... просто бывает... а она, наверное, тоже очень хотела жить. И жила. Росла... они не знали... наверное, им было бы плевать, но... или придумали бы что-нибудь для нас... он умел придумывать, но убивать не хотел. А когда мне становилось совсем плохо, то доктора приглашал... и тот приезжал... лечил, будто бы ничего такого не происходило, будто бы...
   Она сглотнула.
   Приезжал.
   На двуколке своей, запряженной косматою, но крепкой лошадкой, которую отец подарил. Он оставлял двуколку на заднем дворе, выбирался, озирался, вздыхая тяжело... он вытаскивал свой кофр и медленно, но не настолько медленно, чтобы это разозлило псов, брел ко входу.
   Раскланивался.
   И вежливо спрашивал о делах или отвечал на столь же пустые бессмысленные вопросы.
   Он делал вид, что не знаком с Ийлэ, что... просто выполняет свою работу.
   - Оставь его... - шепот Райдо прогоняет призрак памяти. А ведь еще недавно Ийлэ казалось, что вместе с ненавистью сгорела и ее боль.
   Оставит.
   - Я не о нем хотела... я о себе... я сбежала, когда... когда они все умерли... я... я тебе потом расскажу, ладно?
   Райдо кивнул. Если бы начал спрашивать, Ийлэ... Ийлэ не промолчала бы... но он не стал. Он лишь крепче прижал ее, повторив:
   - Все хорошо...
   Ложь. Нехорошо.
   - Я ушла. Лес жил... он не совсем, не такой, как исконный... но мне хватило, чтобы... я пряталась... лес делился... ягоды, грибы... и зайцы тоже... или птица порой... я не знала раньше, что так смогу... теперь странно, что я тогда... я так...
   ...волчья нора, и волки отступают. Они знают, что сама Ийлэ слаба, но за ней стоит лес. И древние сосны скрипят, требуют уступить место.
   В норе тепло.
   И пахнет псиной, поначалу запах этот кажется Ийлэ тошнотворным. Поначалу ее тошнит от всего, от вязких ягод шелковника, заросли которого скрывают родник. От воды ледяной, с резким металлическим привкусом, от листьев кислицы и терпкой коры, которую Ийлэ разжевывает, пытаясь эту самую тошноту унять.
   В норе безопасно.
   Она преодолевает свое отвращение к запаху и закапывается в ворох прошлогодних листьев. Она лежит там долго, а волки бродят, переговариваясь раздраженными голосами.
   Тявкают.
   И скулят.
   Старая сука с седою шерстью и обвисшим животом набирается смелости, она первой вползает в нору и долго тычется мокрым носом в шею Ийлэ. А потом, успокоившись - верно, сука решила, что Ийлэ одна из стаи, просто потерялась - принимается вылизывать ее. Волчица ворчит, утешает...
   ...и приносит мясо.
   Она пробирается в нору и срыгивает куски его, темно-красные, в белой пленке желудочного сока. И волчица тявкает, требуя, чтобы Ийлэ ела.
   Она и ела.
   Она осталась в той норе, стараясь покидать ее как можно реже.
   ...и привела волкам косулю.
   ...и еще потом уставшего лося, о котором лес сказал, что ему уже пора...
   Знали ли волки об этой помощи? Они держались рядом и приводили щенят посмотреть на Ийлэ. И те возились, играли в листьях, хватали ее за руки острыми молочными зубами, тянули, болтали на своем, волчьем языке...
   ...наверное, тогда она начала просыпаться, осознавать себя.
   Волки ушли поздним летом. Они звали Ийлэ за собой, и та же старая волчица крутилась вокруг, тыкалась в плечи, в руки, ворчала, требуя подняться. Стая не привыкла бросать своих.
   Ийлэ их проводила до кромки леса.
   Наверное, она бы ушла, если бы не живот. Он вдруг вырос, выпятился этаким шаром, невероятно тяжелым, неудобным. От него Ийлэ уставала. И еще спина постоянно болела. И спать было неудобно.
   Кажется, в то лето она очень много спала.
   И после ухода волков оказалась в полном одиночестве. Впрочем, тогда одиночество ее не тяготило. Ведь было лето... почему она не думала, что лето когда-нибудь да закончится?
   Лес давал защиту.
   Кормил.
   Но он чуял близость осени и честно пытался предупредить Ийлэ. А она не слышала. Она скучала по волкам и ненавидела собственное раздувшееся шаром тело. И ту, которая сидела внутри... шевелилась, толкалась, мешала...
   Заставляла вспоминать о том, о чем Ийлэ с превеликой охотой забыла бы.
   - Когда начались роды, я подумала, что умираю... и еще, что это будет нечестно, вот так взять и просто умереть... и мне раньше делали больно, но эта боль была совершенно иной. И все длилась и длилась... и я уже почти смирилась с тем, что теперь все, когда появилась она...
   Осклизлый комок, связанный с Ийлэ нитью пуповины.
   Грязный.
   Измазанный в крови и еще, кажется, в чем-то белом, на жир похожем. Комок сперва показался дохлым, и Ийлэ обрадовалась. Но он зашевелился и захныкал.
   - Я... я в руки ее взяла, чтобы выкинуть из норы... чтобы ничего не напоминало, - нельзя рассказывать о таком, но Ийлэ говорит.
   ...комок легкий.
   ...живой и теплый... и она выбирается из норы, идет к роднику, продираясь сквозь шелковицу. Ей еще плохо... кажется, где-то по пути ее вновь сводит знакомая судорога, а из тела вываливается тяжелый ком плаценты... и кровью пахнет резко, страшно.
   Там, в кустах, Ийлэ ползет, желая одного - убраться подальше от крови.
   И тащит пищащее существо с собой.
   И вместе с ним забивается в самую гущу. Там лежит, кажется до вечера, а то и дольше... кормит... зачем она взялась его кормить? Наверное, тогда она сошла с ума... или просто разум отключился, а оставшееся примитивное существо подчинялось зову инстинкта.
   Инстинкты были сильны.
   Они не позволили оставить отродье. И вернули Ийлэ в нору.
   Они отзывались на плач. И заставляли брать хнычущее существо в руки... раз за разом, день за днем... а потом неожиданно наступила осень.
   - Я... - Ийлэ облизала губы, осознав, что еще немного и погибнет от жажды. - Я привыкла к ней и... и все равно ненавидела. Смотрела на нее и не понимала, почему она здесь... а когда нору затопило и нам пришлось уйти, то... я ее оставила. Не в норе... на поляне оставила. Там еще пень был...
   ...дождь прекратился, но лес все равно пропитался водой. Ноги проваливались в сырой ковер мха... и листвы... иглицы... капало с ветвей, и одежда, точнее то, что осталось от одежды, промокло насквозь.
   Холодно стало.
   Ийлэ тянула силы из леса, и он делился, вот только сил этих у него оставались крупицы.
   - Я просто положила ее на пень и ушла.
   Первый шаг самый сложный.
   Ийлэ долго не решается его сделать, все смотрит на тряпье, на белые ручонки отродья, которое впервые осталось одно и шевелится, крутит головой, пытаясь найти Ийлэ.
   Хнычет.
   Второй шаг... и третий, к стене можжевельника. Иглы скользят по лицу, смахивая воду... Ийлэ идет и идет, стараясь не думать ни об отродье, ни о пне... о том, что скоро лес пришлет кого-нибудь... и эта смерть - милосердней другой, которая от голода.
   Молока у Ийлэ мало.
   А будет еще меньше, потому что самой ей есть нечего...
   - Ты вернулась, - шепот Райдо горячий, и руки его, и сам он, словно из огня сплетенный. - Ты же вернулась.
   - Да.
   - Почему?
   - Не знаю. Я... я просто вернулась и все. Я ее ненавидела.
   - Глупости.
   - Нет. Ненавидела. И постоянно думала о том, что она - обуза... и полукровка... и проклятье мое, что если она умрет, то мне станет легче.
   - Думала, но ведь не оставила. Ийлэ...
   - Я не хочу опять, - она все-таки выпуталась из кокона одеяла. - Понимаешь? Я... здесь я с ней... и я не люблю ее. Я должна бы, потому что она моя дочь... а я не люблю.
   - Неужели?
   На его лицо ложатся отсветы пламени, и шрамы скрываются в них.
   Каким бы он был без шрамов?
   - Ты ее не любишь, но не бросила... а когда оставила, то вернулась. Не любишь, но рискнула забраться в дом... и силой, полагаю, делилась?
   Делилась.
   Молоко вдруг исчезло, наверное, потому что самой Ийлэ есть стало нечего. Уснувший лес не отзывался, и она грызла клейкие сосновые почки, и кору, и пару раз натыкалась на поздние грибы, которые ела сырыми. Но еды было слишком мало.
   И отродье все чаще погружалось в сон, а нить ее жизни становилась тонкой, хрупкой.
   - Делилась... у тебя самой этих сил не было, а ты все равно отдавала. И защищала ее... я же помню... ты была готова броситься на меня.
   - Нет. Я... я думала, что могу уйти...
   - Но не ушла.
   Наверное.
   И хочется поверить ему, что она, Ийлэ, вовсе не та дрянь, которой она сама себе представляется, но это же ложь. А отец говорил, что нельзя врать себе.
   - Я не люблю ее, - упрямо повторила Ийлэ, укладываясь в постель. - Я... привыкла к ней и только, но не люблю так, как мать должна любить своего ребенка.
   - А как должна?
   - Не знаю. Не так, как...
   - Не так... и не этак... любовь, она ведь разная бывает.
   - Откуда тебе знать?
   Он пожал плечами.
   - Моя мать любит нас... всех любит, но порой ее любовь - как удавка...
   - Зачем ты...
   - Моя очередь говорить, а ты закрывай глаза, нелюбящая... тебе отдохнуть надо, нам всем надо отдохнуть. Так вот, моя матушка... она точно знает, какой должна быть идеальная семья. Все роли расписаны и распределены... отец вот привык... старшие мои братья... и младшенький... если старшие еще как-то умудряются делать по-своему, то Кейрену она не позволяет. Он ведь еще маленький... взрослый, но маленький. И ничего в жизни не понимает. А как ему понять, если ему жить-то толком не дозволено? Он ее тоже любит и боится огорчить...
   - И что плохого?
   - Ничего. Пока ничего, но... матушка определяет, что ему делать вечером... как одеваться... куда ходить и с кем общаться. Если бы могла, она бы и работу ему выбрала такую, которая... соответствовала бы ее представлениям об идеальности. Но здесь уже у младшенького получилось свое отстоять. И квартирку он нашел, чтобы хоть как-то продохнуть от этой заботы. Да, матушка не со зла... любовь такая... только как по мне, это тоже неправильная любовь, когда ты навязываешь свою волю тому, кого любишь... и нельзя из-за любви к кому-то подчиняться, терпеть, как это Кейрен делает. А есть еще такая любовь, которая до гроба, чтобы умереть в один день...
   - И что с ней не так?
   - Не знаю... наверное, я слишком черствый, не понимаю, как можно уйти за кем-то, оставив, скажем, детей... или родителей... есть любовь, которая доводит до самоубийства... или до безумия... по-моему, она сама отчасти безумие... есть рабская... и снисходительная... и всякая вообще. Только правильной нет, идеальной.
   - Ты меня утешаешь?
   - Я тебя убаюкать пытаюсь. Закрывай глаза.
   - Райдо... а если я проснусь и... и снова буду всех ненавидеть?
   Он улыбнулся:
   - Тогда мы заберемся на вершину той башни и вновь разведем костер. У меня тоже найдется, чего спалить... но ты не беспокойся, - он коснулся губами лба Ийлэ. - Огонь - честная стихия. Он не отдаст то, что взял однажды.
  

Оценка: 8.21*24  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"