Это было очень грустное море. Тихое, бледное, остывающее.
Оно судорожно цеплялось за меня, когда я выбирался на пустынный берег, виновато норовило лизнуть мне ноги, печально шурша слабыми волнами.
Сезон отпусков закончился.
Я неприкаянно бродил по пыльным дорогам поселка, забирался на невысокие глинистые холмы, спускался к воде и везде чувствовал обреченность.
Местный экскурсовод, в мокрых шортах и выцветшей фуражке лениво разглядывал крикливо снующих чаек. Его кожа глубоко впитала загар, как густую темную грязь.
- Отличная погода, - сказал он мне.
В полдень действительно припекало. По утрам было зябко, а к обеду солнце жалило, будто навязчивый слепень.
Экскурсовод был костляв и жилист. Кривыми сильными ногами он прочно стоял на сухой земле, словно цепко вцепившись в нее и пустив корни. И все вокруг на здешней скудной земле было таким вот прижимистым и крепким. Редкие деревца торчали стальной проволокой, пружиня на сухом ветру.
- Я заканчиваю сезон купания точно седьмого ноября, - добавил экскурсовод и побрел куда-то вдоль берега.
Но мне, приезжему с севера, никак не удавалось осознать, что сейчас в октябре можно загорать и купаться. Я воспринимал свой отдых, как нелепость, как какой-то нездоровый каприз природы, как ошибку, которую необходимо исправить в самое ближайшее время.
Но дни шли, а море не остывало и не отпускало меня.
Будь здесь отдыхающие, наверняка оно не выглядело бы столь жалким. Еще такое теплое, нежное, доброе...
Но отпуска закончились и люди уехали. Местные жители подсчитали заработанные за очередной сезон деньги и привычно впали в спячку.
Я слонялся по пустынному пляжу, стараясь не замечать брошенные окурки, пивные крышки и банки, но мусор раздражал с каждым днем все сильней.
Вода подальше от берега была вполне чистой, но, вылезая на берег, я обязательно пачкался в противную пену. Сидя потом на горячих камушках, я покрывался слоем соли, начинал чесаться и снова уходил в воду, бесцельно пытаясь обмыться начисто. Мне начало казалось, что море пачкает меня в свои слезы.
- Да не уезжаю я никуда, успокойся, - бормотал я. - Первый раз приехал на море... Не томи меня.
Волны чуть успокаивались, по воде весело скользили солнечные зайчики, и на миг казалось, что вот оно - то самое море, о котором я мечтал всю жизнь...
Вечером я шел по чужой, утоптанной пылью, земле к себе в номер. Пансионат уже закрылся, но мне разрешали спускаться в пустой бар, сидеть за столиком и пить купленное в магазинчике весьма дрянное пиво. Больше пойти в этом поселке было некуда.
Иногда я, правда, гулял по ночному пляжу. В полумраке море смотрелось лучше. Я касался его ладонью, гладил, и думал, что тут собственно тоже есть жизнь - не лучше и не хуже, чем в тысячи других мест. И, пожалуй, я смогу остаться и прожить данную мне жизнь именно здесь.
Казалось, море в эти моменты не липло ко мне, не давило своим одиночеством, а, напротив, здраво возражало, чуть отстранившись.
"Ну, зачем тебе оставаться? - шептало оно. - Я уж как-нибудь проживу. Не беспокойся за меня".
Я шел спать воодушевленный, почти уверенный, что все будет хорошо.
А потом днем мне опять становилось неуютно. Этого моря было слишком много. Мне никак не удавалось увидеть его со стороны. Оно было везде. Оно было постоянно со мной. Слишком рядом. Слишком близко.
А мне хотелось отстраниться и полюбоваться им издали. Отплыть к горизонту и оттуда охватить взглядом аккуратный поселок с величественными утесами по бокам. Оглянуться, как на открытку, на которой не видны окурки и тухлые водоросли...