Как быстро темнеет в октябре, можно понять, если задремать на веранде без десяти семь и очнуться в десять минут восьмого; живому уму это напомнит о явлении телепортации, остальным же - о скорости вращения Земли. Сложно это почувствовать, когда собираешься в дорогу, легче - когда ждешь кого-то издалека; абсолютно невозможно при невыполнении обоих условий. Время в октябре вообще не подчиняется известным законам, течет как захочет и куда вздумает, и в этом смысле проще тем, у кого мало опыта: детям и пришельцам, - хотя последние сделали бы массу неправильных выводов, посети они Землю в один из октябрьских дней. Особенно время сходит с ума на Севере.
От чемальских старожилов можно услышать легенду о человеке, который никогда не жил в октябре. Неясно, как это ему удавалось (или шаманы хранят секрет), - в любом случае, воспользоваться его умением никому не посчастливилось. Может, парень и сам не понимал, как у него это получается, - закон подлости с наибольшей вероятностью действует именно в случаях исключительных. Как бы то ни было, каждый год, едва наступало тридцатое сентября, он закрывал свою часовую лавку, прощался с родными и, ничего не объяснив, уходил. С собой он ничего не брал и каждый раз возвращался в один и тот же день - в первый день ноября. Звали его Акым.
За ним пытались следить, но каждый раз упускали из виду. Это могло быть в лесу, в горах или в поле - всегда повторялось одно: он был перед глазами, а потом пропадал. Вернувшись, Акым не отвечал на расспросы; не выглядел он ни усталым, ни посвежевшим, и, как ни в чем не бывало, продолжал жить и чинить часы. Со временем к этому все привыкли, и Акыма оставили в покое.
И вот в один из октябрьских дней по селу пронесся слух: Акыма видели пещерники. А надо сказать, что пещерники - это люди, которые большую часть времени проводят в пещерах: общаются с духами гор. Они очень бледные, с кривыми, изуродованными пальцами без ногтей, длинными волосами и широкими зрачками, которые делают их глаза похожими на два темных грота. Обычно к ним не очень-то прислушиваются; не поверили пещерникам и в этот раз. Но через некоторое время - новый слух: дети видели Акыма на реке. И снова сельчане все приняли за выдумку; в общем, поверили, только когда парень пришел в село; шли двадцатые числа месяца.
Был он угрюм и молчалив, ни на кого не смотрел - и его обходили стороной. Домой он не возвращался, где ночевал - неизвестно; родные плакали, но говорить с Акымом не решались.
В конце месяца, в один из последних его дней Акым появился в доме старосты и стал просить за старостову дочь. Как в любой легенде, она была - краше не придумаешь, в самом соку и невинна. Староста был человеком мудрым и сразу не дал согласия. А надо еще сказать, что хранился у старосты в чулане золотой запас, доставшийся еще от прадеда его прадеда, и знали об этом все чемальцы, и каждый хотел себе в жены старостову дочь, да она из них никого не жаловала. Поэтому и Акыму староста велел подождать, но сходить на встречу дочке разрешил. Разумеется, днем и, разумеется, под присмотром тетки, старостовой сестры.
Тридцать первого октября (все числа точно записаны в старостовом журнале) девушка и Акым увиделись на кузне. Тетка, которая дважды родила от кузнеца и носила третьего, потом уверяла, что не отлучалась ни на минуту, да кто ей, бабе, поверит. К тому же не может девушка с парнем три часа языком чесать и потом понести. Как бы то ни было, дочка клялась, что ни краем платья к нему не притронулась, а парня с того дня и след простыл.
Через семь месяцев, в начале лета родилась у старосты внучка; назвали недоношенную Яиной. Люди говорили, что этих двух месяцев и не хватило дочке, чтобы прийти в себя; ребенка выходили, выкормили, а она так и не оправилась после родов. Неспокойно стало в доме старосты: хоть внучка и росла тихоней, а дочери с каждым днем становилось хуже. Тридцатого сентября был самый тяжелый день: она металась на кровати, кричала нечленораздельно, пыталась развязать руки; потом случилось прояснение; она позвала отца и долго улыбалась, не в силах сказать ни слова. Когда, наконец, высохшие, изъеденные губы раскрылись, склонившийся отец разобрал лишь несколько слов, которые затем перешли в бессвязный шепот. К ночи ее голос навсегда умолк.
Совершив необходимые обряды, староста погрузился в траур, который длился тридцать дней; все это время Яина жила у тетки. На тридцать первый день староста пришел к сестре в надежде услышать объяснения. Три ее маленьких сына играли с пятимесячной Яиной, которая уже и ходила, и училась говорить. Собственно, это староста про себя назвал игрой; на самом деле каждый перед Яиной смирно, как конь перед наездником, и будто бы слушал, хотя девочка не издавала ни звука. Ни приход старосты, ни появление тетки не помешали детям; староста хотел было спросить, чем они занимаются, но испугался, что забудет, зачем пришел, и стал задавать другие вопросы.
Тетка, подумав, что брат опять начнет ругать, затараторила свое: ни на минуту не отходила, тот дочери и пальцем не коснулся, - но староста ее остановил. Нет, он пришел узнать, о чем молодые говорили в кузне. Тетка, как всегда, начала юлить. Сколько людей с того времени задавало ей этот вопрос, столько раз она отвечала отказом, и сегодня исключения не сделает. Староста, который на другое не рассчитывал, решил петуха в кармане не прятать и пересказал сестре, что случилось в день смерти ее племянницы.
Тетка закусила губу до крови, но ни разу не перебила. Когда староста подошел к последним словам, тетка побледнела и перестала дышать, потом закрыла уши руками и выбежала из комнаты. Староста гнался за ней до конца улицы, отнял руки от ушей и, как мог, тихо, чтобы только тетка слышала, произнес последние слова дочери:
- "Поговорим о времени..." Что это значит?
Тут тетка посмотрела ему в глаза; у нее были широкие, как два темных грота, зрачки. Искривленными пальцами она цеплялась за руки брата, оставляя глубокие царапины. Потом стала рвать на себе волосы; староста пытался ее удержать; на минуту она утихла, будто чтобы что-то сказать, потом вырвалась и снова побежала. В лесу староста упустил ее из виду, а к вечеру тетку нашли у подножия Иолго - горы, с которой шаманы молились духам. Вернувшись, староста не застал ни ее детей, ни своей Яины, и его чулан опустел самым загадочным образом. Вскоре он обезумел от горя и умер в своей кровати, так и не разгадав загадку дочери, но записав, как успел, историю в журнал, который хранился в музее в, а потом пропал при невыясненных обстоятельствах.
Если спросить местных жителей, может показаться, что далекая октябрьская история на том не закончилась, что будто бы в середине осени то тут, то там появляются три седых, как вершина Карасу, старика, что они ходят по домам и скупают часы в обмен на золото и что будто бы совсем не умеют разговаривать, а дела за них ведет маленькая девочка, которую старики водят за собой. Но таких и подобных россказней - миллион, и чего только не выдумает человек, чтобы объяснить, откуда у него взялась золотая подвеска четырехвековой давности, и поверить в эти истории можно только тихим октябрьским вечером, задремав на веранде без десяти семь и очнувшись (живому уму это напомнит о явлении телепортации) где-то в другой жизни, где-то в совсем другом времени.