Лев Моисеевич Каганович не был родственником всесильного сталинского министра.
Он даже близко не был с ним знаком. Они были просто однофамильцами.
Бог испытывает того кого любит, и наш Лев Моисеевич нёс на себе всю жизнь нелёгкую ношу мнимого родственника сталинского сатрапа.
Ему постоянно мстили те, кто ошибочно его пугался, а потом не мог простить ему свою трусость, а также те, кому эта фамилия была ненавистна.
Во время описываемых нами событий нашему герою было уже крепко за шестьдесят, и он мирно себе трудился парикмахером в колонии строгого режима посёлка Вожский Коми АССР.
Большую часть своих лет Лев Моисеевич работал исполнительным директором в оркестре братьев Покрасс. Были такие знаменитые братья на заре и в угаре Советской власти. Они были обласканы правительством, потому что, как немногие композиторы советского периода умели сочинять мелодии, раздувающие красные паруса революции:
"Никем не победимая, страна моя, Москва моя - ты самая любимая!" - кто ещё мог написать такой всепобеждающий марш о столице?
А были "Три танкиста", "Если завтра война" и ещё добрых два десятка песен, которые уносили советских людей от суровой реальности в мир будущих свершений.
Наш Каганович знал братьев ещё до революции. Тогда братьев было трое.
С четвёртым братом Аркадием он познакомился после гражданской войны.
А с раннего детства он дружил с тремя мальчиками, подающими большие надежды.
Тогда ещё их папа, Яков Моисеевич Покрасс - мелкий киевский лавочник даже не подозревал о той высоте, на которую сумеют взобраться его сыновья, а потому радовался сыновьим заработкам со свадеб и ресторанов, которые позволяли семье неплохо жить, а детям по очереди учиться.
Музыка братьев заполняла собой киевские бульвары и кафешантаны.
Но грянула революция и размеренной, планируемой жизни пришёл конец.
Семья вынуждена была сорваться с места от непонятной власти украинских националистов, ревнители которой грозили евреям всевозможными карами, и двинуться на юг поближе к знакомому дворянско - офицерскому порядку, при котором не всё нравилось, но было вдоволь еды и музыки.На радостях братья написали прекрасный марш для деникинской конницы:
"Мы белые кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ..."
О том, как в ночи ясные,
О том,как в дни ненастные
Мы смело и гордо в бой идём."
"Веди, Деникин, нас смелее в бой...."
Песня понравилась, и её распевала уже вся деникинская кавалерия, когда в город вернулись с боями красные конники.
Братья, не дожидаясь прихода чекистов, срочно всё переделали и по городу уже разливался лихой красноармейский марш:
"Мы красные кавалеристы,и про нас........
"Веди, Будённый, нас смелее в бой...."
Песня очень тронула душу командарма, он даже хотел наградить музыкантов, но в город вернулись белые. И братья опять не ударили в грязь лицом......
Когда в ЧК и Политотделах отметили, что и красные и белые конники вдохновляются одним и тем же маршем, Будённый отдал команду повесить всю эту "жидовскую компанию", но братьев спас Клим Ворошилов, за что в новом варианте марша и ему нашлось место; а позже братья ещё и отблагодарили его "Песней о луганском слесаре".
Братьев зачислили в оркестр Первой Конной армии и простили им все грехи. И только "лучший друг советских композиторов" товарищ Сталин иногда шутил с братьями по поводу их прошлого и, уехавшего в Америку брата Самуила. От этих шуток Даниил Покрасс скончался не дотянув до пятидесяти лет. А самый талантливый и изворотливый Дмитрий Яковлевич, пережив и Сталина и Хрущева, умер в уважении и почёте глубоким стариком.
Наш Лев Моисеевич Каганович с молодости пристал к братьям и неплохо возле них кормился, выполняя бесчиленные обязанности, которыми сопровождается любая концертная деятельность. Он даже чуть не угодил вместе с ними на виселицу, а потом всячески обустраивал суровую армейскую жизнь братьев.
В мирное же время он был директором их оркестра, который в тридцатые годы попал под крыло всесильного железнодорожника Лазаря Моисеевича Кагановича.
Все знали, что братья Покрасс руководят оркестром железнодорожников, поэтому по звонку нашего Кагановича все вставали смирно и решали любые вопросы.
Братья подшучивали, что его за эти штучки посадят, но посадили Льва Моисеевича только через двадцать лет, на излёте хрущёвской оттепели, за нарушение правил валютных операций. Учли все его былые заслуги и дали десять лет строгого режима.
Патриотов меньшего колибра расстреляли.
Однажды Лев Моисеевич остановил меня для разговора:
-Марик, вы почему не приходите ко мне бриться?
-Лев Моисеевич, я сам как-то привык. Да и некогда.
-Послушайте меня сюда, нельзя привыкнуть нормальному человеку бриться лезвием "Нева" - это можно делать только по приговору суда, или по зову Партии. Заходите, мы евреи должны чаще бывать вместе.
-Так у вас же там вечно отирается это говно Якобсон.
- Послушайте меня, Марик, сюда. Я вам даже больше скажу, как еврей еврею.
Да - это говно! А чтоб вы лучше меня поняли - это очень вонючее говно! Но, дорогой мой, это наше с вами говно. И от этого вам с вашим носом никуда не деться!
С какими бы блатными вы не водились, и в каком бы авторитете вы у них не были, вы всё равно еврей. И для них, и для себя.
Так вот, крепко послушайте старого человека. Если это говно скажет вам, на минуточку, что вы грязный еврей, то вы пойдёте и умоетесь! И всё! Вы только подумайте,что вы только что услышали. Вы просто умоетесь, потому что это говно не имело в голове ничего другого, что вам сказать.
И вам никого не надо бить табуреткой по голове, чтобы сравняться с русскими.
А!? Как вам это нравиться? Так я вам скажу,на минуточку, ещё кое что: "Всякий народ должен иметь право на своё говно", а то скажут, что мы опять выпендриваемся.
Мало того, мы должны иметь своих жуликов и бандитов, и это никого не должно волновать, потому что мы народ и у нас не только чемпионы по шахматам.
- Лев Моисеевич, но никогда евреи не работали на кума, и не было в лагерях еврея - педераста! А этот работает на кума , и ещё гордится этим! Еврей - мент это стыдно!
- Чтоб я так умер, как он работает на кума.. Кто, покажите мне пальцем кто от него пострадал, кто!?
Ну дал Якобсон подписку, чтоб его оставили в покое, и пускали жену на свидание, но тут же рассказал об этом каждой бродячей собаке.И где ему брать информацию, в постирочной? Не судите так строго старика, ему и так тяжело.
Вы поймите, Марк, я ничего против русских не имею, у меня две жены были русские, и
дай вам Бог такую еврейку.
Первая, Катя, земля ей пухом, говорила на каждом углу "Лёва хоть и еврей, но очень хороший человек".
Царство ей небесное. Она умерла в Ленинграде от голода, всё отдавая нашему Моничке.
Потом ему всё отдавала её соседка - западная хохлушка.
Я долго не мог забрать их из блокады, спасибо братья упросили Митю Шостаковича.
С Моничкой и Галю привезли полумёртвую. Всё Моничке отдавала. Она долго жила с нами помогала мне по хозяйству, не могла с Моней расстаться, да и я жил с ней какое-то время без росписи. Так вот, она убирала в квартире со словами "Шоб жидивського духу не було". Брака настоящего у нас неполучилось, но лучшего человека я в жизни не встречал. Это святая женщина.
Я потом снова женился, уже на еврейке -пианистке, так Галя и убирать приходила и готовить, лишь бы я Моню не забирал из её коммуналки. Правда он, и сам от неё в жизни бы не ушёл.
А моя последняя жена только собой и была занята.
Правильная пословица "Хочешь хорошего мужа - выходи замуж за еврея, а хочешь плохую жену - женись на еврейке"
Где сейчас моя последняя жена и где Галя. Хотите посмеяться? Так хохлушка Галя, которая выметала из дома еврейский дух, с Мониной семьёй и с моими болячками, а еврейка Лиля уже давно замужем.
Только я вам, Марик, скажу так : "Еврейство не дар Божий, а тяжкий крест"
Этим не нужно гордиться, но и нелепо этого стесняться. Так получилось.