Когда она шла по асфальтовой дорожке мимо штаба в сторону санчасти, вся зона замирала.
Выше среднего роста, в строго подогнанной майорской форме, на высоких каблуках, делающих фигуру и ноги ещё более привлекательными и вызывающими, она не шла, а плыла, пожираемая плотоядными взглядами заключённых, которых она воспринимала не более, чем биологическую массу.
Эти взгляды, как бы, обмасливали её и делали невероятно сексуальной и притягатель
ной .
Выкрашенные волосы и ярко накрашенные губы доводили её сходство с Мерилин Монро
до полной тождественности. Она не скрывала, что ей нравится проходить сквозь строй "голодных" мужчин, но никогда и никого своим взглядом не удостаивала.
На приёме в кабинете санчасти, куда она приходила на два-три часа, она была сухой, вежливой и проффесиональной.
Как правило, в коридоре сидел офицерик, чего в других местах не встречалось.
О её любовных похождениях ходили немыслимые легенды.
Была ли это правда, или обычная для такой ситуации трепология, неизвестно, но то, что её боялось всё местное начальство, а куча зэков гробилась по изоляторам и БУРам было известно доподлинно.
Какие у неё были покровители неведомо, но она всех презирала и ни с кем из
начальства не считалась. Это было заметно даже последнему из сидельцев.
После ранения, моя левая рука всё ещё плохо слушалась, болели почки и я, чтобы отмазаться от работы пошёл к фельдшеру на приём.
Больше, чем на день освобождения он не давал, и я вынужден был записаться к ней на приём, понимая, что могу отправиться прямо из её кабинета на "цугундер", как старые урки именовали изолятор.
Она долго читала мою историю болезни, время от времени поглядывая на меня, потом закрыла её и уставилась на меня как на чучело в холле зоопарка.
- Ну, и о чём же мы думали, когда собирались в побег - во взгляде её было любопытство и презрительное недоумение.
-Тогда думал о многом, а сейчас думал бы только о вас - ответил я не задумываясь и посмотрел на неё, как посмотрел бы на пожилую учительницу географии.
Это её смутило.Обычно её или боялись, или жёстко хамили. Я же просто разговаривал.
Зона находилась в центре города Винницы, народ сидел малосрочный, и, в основном, пришибленный. От разного рода отрицаловки начальство быстро избавлялось, заставляя надевать красную повязку, или устраивая мориловку с последующим этапом.
Я попал туда совсем случайно, из-за ошибки судебной канцелярии. Впрочем тоже не надолго. Такие экземпляры, видимо, ей ещё не попадались.
Выглядел я, как студент старшекурсник гуманитарного вуза, ничего уголовного в моей внешности не наблюдалось, вёл я себя просто и естественно, и групповой побег на машине со стрельбой, заложниками и ранениями, о котором гудела тогда вся Украина, со мной явно не вязался.
Но она была дамой не робкой и смутить её надолго одной фразой было непросто.
-Вы что, так сразу и влюбились в меня с первого взгляда? - разговор был ей явно по душе, потому что казался для неё привычным и беспроигрышным.
-Да, нет, я люблю другую женщину, просто растерялся от вашей красоты, раньше думал, что таких не бывает - говоря это, я был прост и искренен.
-Это я накрасилась - засмеялась она, и доверительно положив на мою руку свою, добавила, - я вам, наверное, уже в матери гожусь - шар покатился в мою сторону, и она ждала, как я выкручусь из её материнской искренности.
- По уму, так точно - фраза была отработанной - таких женщин материнство не портит.
-А вы наглец, вам не в то место пуля попала - она вопросительно посмотрела на меня, и мы оба весело и по - дружески рассмеялись.
В кабинет заглянула медсестра, наверное подумала, что её грозная начальница смеётся от щекотки. Видимо смеялось она не часто.
-Приходите в среду, будем делать руке массаж и подберём физиопроцедуры. Придёте?
-Доктор, можно я расскажу вам анекдот?
Она насторожилась.
-Вернее притчу. "Упал грузин в глубокий колодец, никак не выбраться. Проходивший мимо другой грузин спрашивает его: Кацо, ты подождёшь пока я сбегаю в село за верёвкой? Подождёшь? А что же мне де-е-елать?- возопил несчастный.
Она захохотала:
-Я боялась, что вы расскажете пошлый анекдот и всё испортите?
-Может быть я испорчу вам жизнь, но пошлого анекдота вы от меня не услышите.
-А вы опасная штучка.
-Мадам! Я ещё хуже.
-Вы совсем не боитесь меня?
-На ваши погоны мне плевать, а женщина вы хоть и сволочная, но умная, а умным я всегда нравился.
-Другой бы уже сидел за это десять суток, а то и больше.
-Другой бы вам такого не сказал, а не посадите вы меня, потому что вам со мной интересно и приятно - и я ушёл не прощаясь.
Я был доволен собой как слон и предвкушал уже счастливые неприятности.
В следующий раз она была сама обходительнось, но я чувствовал, что она приготовилась меня покусать и был настороже.
-Признайся, что ты всё время обо мне думал? - не глядя в мою сторону сказала она.
-Ты мне даже приснилась - я отметил, что мы уже на ты.
-И в каком же виде, если не секрет? - посмотрела она лукавым взглядом.
-Не секрет, я читал тебе свои стихи.
-Так ты ещё и поэт - сказала она обречённо-ехидно.
-Ну, поэт это слишком ответственно для моей легкомысленной натуры, но бабам
нравится. И тебе понравится.
-Я разбираюсь в поэзии и сама иногда пишу.
-Если тебе не понравится, то ты меня сегодня не поцелуешь:
Ты оборотнем в жизнь мою вошла,
И я, уже предчувствуя опасность,
Уверен, принесла тебя метла,
Хоть и не верил в эту несуразность....
-Ты меня считаешь ведьмой?
-Ну не ангелом же тебя считать?
-Скажи, а какая та женшина, которую ты любишь.
-Настоящая.
-А я!?
-Ты хочешь выглядеть, а она хочет быть. Она меня презирает за то, за что ты будешь любить.
-Ты уже решил, что я тебя буду любить; не много ли берёте на себя юноша?
-Господи! Да мы же с тобой одного поля ягоды. Ты же всю жизнь ждала меня. Только со мной ты и можешь разговаривать как с зеркалом.
-Почему же ты любишь другую.
-Потому, что, в отличие от тебя, я себе таким не нравлюсь.
-А каким ты себе нравишься?
-Ну, не то, чтоб нравился, но терплю себя лагерного, где прежде, чем сказать, нужно крепко подумать.
-Ты хочешь сказать,что со мной ты не думаешь?
-Думаю, но не мозгами.
Возникла пауза. Я спросил:
-Ты не боишься со мной тут долго сидеть, да ещё с лейтенантом в коридоре?
-Это они меня все боятся, потому что я скоро буду женой зама министра.
-Ну, ты, мать, даёшь!
-А что ж? Пора остепениться, у меня уже дочь взрослая.
-И что твой, дурак, министр?
-Зам. Он не дурак, он хороший. Уже десять лет упрашивает ехать к нему в Москву, а я хочу всё официально. Вот он там и крутится с разводом. Слушай, я тебе рассказываю, как будто мы сто лет подруги. С чего бы это?
-Мне женщины верят. Я им не лгу. А во-вторых вижу их сквозь шелуху.
-И что же ты видишь во мне?
- То, что ты ревёшь ночами в подушку.
- И ты меня жалеешь?
- Ту, которая ревёт. Кстати, как тебе моё стихотворение?
-Проверю, если не содрал, буду должна.
-Обижаешь, мать.
-Ты подчёркиваешь мой возраст .
-Да нет, это я ёрничаю от смущения.
-Я сама себе удивляюсь, я зэков никогда за людей не считала. Я вообще мало с кем по дружески общаюсь. А тут чёрт те что, сроку конца не видно, а ведет себя, как директор Советского Союза.
-Это потому, мать, что мне терять нечего, и на свободу я, любым путём, не рвусь. Мне и здесь весело. Скажи, этот лейтенант, не твой любовник?
-А что, правда хорошенький.
-Ты, даёшь! Ты со мной и спать при нём будешь?
-Ничего, крепче будет любить
-Ну ты, мать, и курва, как в такую можно не влюбиться? Так и хочется тебя задушить.
-Колготками, я где-то читала. Послушай, а за что у тебя такой срок огромный.
-Да за расстрату.
Она обошла стол, наклонилась и поцеловала мой лоб:
Не ври, ради бога. ... Уходи уже, горе моё.
Когда я вышел в коридор, лейтенант встал.
-Счастливо земляк - по доброму попрощался я.
Физитерапевт из городской больницы занимался моей рукой, нефролог лечил мои почки, а до, во время и после, мы наслаждались с ней болтовнёй.
Наш трёп от колкостей и умничаний иногда сползал на нормальный разговор, но долго на нём мы удержатся не могли, и нас всё время заносило на игру, от которой мы начинали
уставать.
-Меня вообще-то от мужиков тошнит - сказала как-то она.
-А как же весь этот эротический маскарад?
-Это мой способ жить и добиваться всего, чего хочу; отчим с двенадцати лет приучал меня к этому. До сих пор вспоминать жутко.
-А я, дурак, всё жду, когда ты сама ляжешь.
-Тебе совсем плохо, да? Впрочем, что я, дура, спрашиваю - она выглянула в приёмную, где сидел её офицер Саша, и закрыла дверь на ключ.
Потом стала передо мной на колени и расстегнула мои брюки...
....................................
-Ну что легче стало? - она отвернулась к окну, подкрашивая губы.
-Спасибо, ты настоящий друг - мне было неловко.
-Хоть сейчас не издевайся надо мной. Интересно, как ты про себя меня называешь?
Наверное стерва или курва? Скажи, мне приятно, когда ты меня оскорбляешь. Курва, да?
-Если бы всё было так просто. У меня и язык не поворачивается тебе сказать.
-Ну, скажи, пожалуйста! Ну, я даю тебе слово, что не обижусь. В конце концов я сегодня заработала.
-Не забудь, ты дала слово. Овчарка Менгеле.
Она прижалась ко моей спине грудью и положила руки на плечи:
-А что такое менгеле?
-Кто. Это доктор из Освенцима, которого разыскивают все разведки мира.
-И ты меня считаешь такой низкой тварью?
-Я тебя люблю - сказал я серьёзно, а поэтому нам пора прощаться. Буду проситься на этап; к тому же менты меня напрягают насчёт красной повязки. Пока по трюмам не затаскали, надо сваливать.
-Они сделают так, как я им скажу, не волнуйся.
-Не оскорбляй меня, Лена, не могу я жить по милости женщины, даже такого друга, как ты, ещё привыкну.
-Ты впервые назвал меня по имени, Марк! Дождись, хотя бы, пока я уеду в Москву.
-Вот они на мне и отыграются за все свои унижения. Твой Саша первый. А так, я их быстро заставлю от меня избавиться.
-Так они тебя и испугались!
-А я сочиню на них кляузу в КГБ.
-О чём?
-Это неважно. Изощрённый мозг битого фраера придумает такую дурь, что они будут рады на ничью.
-Господи! Как бы я хотела, чтобы ты был рядом. С тобой я пытаюсь себя уважать. Мне так просто и легко с тобой.
-Я не могу быть рядом с женщиной, потому что я мужик, и это она со мной должны быть рядом, а вот помнить и молиться за тебя буду всегда. Может тебе немного легче будет жить на свете.
Пока гуляла моя жалоба, шли разбирательства и формировался этап, мы общались почти ежедневно и меня лечили.
Каждый раз она находила время и возможность снять с меня напряжение, и каждый раз нам обоим было неловко и как-то стыдно после этого. Любовников из нас
явно не получалось. Мешало возникшее между нами доверие.
Я уже сидел в "воронке" для поездки в "вагон-зак", когда меня вытащил наружу конвой и Саша, её лейтенант, передал мне мешок с продуктами, сказав шёпотом, что в мыльнице пятьсот рублей. Больше ни с ней, ни с Сашей я никогда не виделся, но редкий был в моей жизни день, чтобы я о ней не вспоминал по-доброму и с печалью..
Р.S. В жалобе, адресованной КГБ, я обвинил начальство колонии в том, что они, наверное, похищают деньги, выделенные на наглядную агитацию, и поручают заведомым бездарям рисовать уродливые портреты вождей революции и членов Политбюро.
А враги советской власти устраивают под этими портретами сходки, где издеваются над самым святым, что есть у советского народа.
Если не будут приняты меры я обещал написать в ЦК КПСС.
Приехал из винницкого областного КГБ майор Кронов, и я ему показал действительно
гнусные картины, до которых никогда и никому не было дела.
Майор был мужик умный, понимал, что формально я прав, и как ещё на это посмотрит вышестоящее начальство, неизвестно. Он спросил, зачем я гоню эту дуру.
Я объяснил, что хочу свалить на этап без приключений.