Капинос Светлана Николаевна : другие произведения.

Одноклассники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По мотивам ћЕвгения ОнегинаЋ (ремейк)

  В ту пору мне едва исполнилось шестнадцать. Десятый класс. Многие считают этот возраст и это время наилучшими, но для меня они связаны с последующей непрерывной болью, потому что тогда из Киева в наш город приехал он, мой тёзка, Саша Пономарь.
  С тех пор как учителя перестали нас рассаживать по своему усмотрению, я на все уроки заняла последнюю парту в первом ряду от окон и сидела всегда вполоборота к классу, приткнувшись спиной к подоконнику. Таким образом, я могла видеть всех одноклассников, а им, чтобы посмотреть на меня, приходилось оборачиваться. Сколько себя помню, я любила рисовать, и делала это при первой же возможности, едва в руке оказывалась ручка либо карандаш. Бороться с этим было бесполезно, и все мои тетради, дневники, учебники, а также любые более-менее чистые бумажные поверхности, вскоре, машинально зарисовывались какой-нибудь ерундой. Под монотонный голос учителя рисовать было наиболее интересно, и часто я увлекалась настолько, что приходила в себя лишь после звонка, под шум отодвигаемых стульев.
  Мои соседки по парте менялись, в классе у меня не было подруг, чаще всего ко мне подсаживалась Тонька, но она раздражала меня своей непроходимой природной тупостью, и даже потом, спустя годы, когда Тонька стала счастливой домохозяйкой-матерью, тупость, как верная подруга, по-прежнему осталась при ней. Поэтому мы с Тонькой так и не смогли по-настоящему подружиться.
  Саша Пономарь явился в наш класс под новый год. Я рисовала на внутренней стороне обложки тетради по химии скачущих лошадей (как раз по восточному календарю наступал год белой лошади), как внезапно уловила какое-то изменение в пространстве. Огляделась. У доски стоял он и скучающим взглядом блуждал по классу. Высокий сутулый подросток с нагловатыми серыми глазами и темными волосами до плеч, он показался мне в тот момент необыкновенно значительным. Как будто над классом разверзся потолок и кто-то важный произнёс: вот он!
  У меня и ранее случались моменты, когда, видя каких-либо людей, я внезапно осознавала, что они будут иметь значение в моей жизни. Все мои подруги, а их у меня было всего четыре, по одной в разные периоды жизни (да и то лишь потому, что некоторые навсегда уезжали), также отмечались мною с первого взгляда.
  Итак, Саша Пономарь. После представления классу, он уверенно подошел к пустующей последней парте на среднем ряду и, сбросив с плеча на свободный стул сумку, плюхнулся (иначе невозможно передать его манеру садиться) на другой стул.
  Он находился как раз напротив меня, и я наблюдала за ним боковым зрением. С этой минуты и в целую жизнь Саша Пономарь не оставлял меня ни на мгновение. И чем бы я ни занималась, его невидимое присутствие сопровождало меня повсюду. Я влюбилась.
  Конечно, все эти фильмы, сериалы, романы подготавливали для предстоящей влюблённости неискушенную душу и даже популярно разъясняли, как всё должно по идее происходить, но чувство, обрушившееся на меня тогда, оказалось подобным торнадо. Поначалу робкое, точно маленький песочный вихрь, оно не вызывало опасения, лишь жгучий непрекращающийся интерес, благодаря которому всё, связанное с Сашей Пономарём, становилось крайне интересным и важным. Но по мере нарастания вихрь расширялся и удлинялся, вбирая в себя мои эмоции, мысли, волю, до тех пор, пока я не стала его совершенной рабой. По неопытности я позволила этому чувству проникнуть в себя чересчур глубоко, и вскоре Саша Пономарь сделался моим единственным кумиром.
  К несчастью он поселился с родителями, отцом-военнослужащим и матерью - кандидатом филологических наук, неподалёку от моей хрущевки, в недавно возведённой из белого кирпича свечке-девятиэтажке.
  Надменный киевлянин оказался круглым отличником и, к тому же, блестящим эрудитом. Словечки, которыми он ловко жонглировал на уроках, приводили учителей в ступор, заставляя заглядывать в словари, чтобы понимать своего гениального ученика. Помимо английского, на котором он мог свободно декламировать сонеты Шекспира, а также стихотворения Байрона, Шелли, Китса (в ту пору имена этих романтиков для меня мало что значили), Саша Пономарь немного владел и латынью с древнегреческим, и ивритом, по которому защитила свою кандидатскую Сашина мать-еврейка.
  Саша заговорил со мной спустя неделю. К этому времени я уже не могла думать ни о чем ином, кроме него. Разыгрывалась метель, и учителя нас отпустили пораньше. До дома я обычно добиралась одна, чтобы оставаться наедине со своими фантазиями. Сколько себя помню, у меня всегда был весьма насыщенный внутренний мир, какие-то мысли, идеи, образы, складывающиеся в фантастические картины, и обязательно он - мой непременный идеал, смутно угадываемый, но интуитивно понятный и близкий, взрослеющий вместе со мной и являющийся моим отражением, тенью, а, может быть, его тенью или отражением являлась сама я. Но как бы там ни было, очень скоро образ Саши Пономаря вытеснил этот мой туманный идеал, заняв его место собою.
  - Замёрзла? - голос Саши прозвучал надо мной точно гром.
  Я не нашлась, что ответить.
  - Замёрзла, спрашиваю? - Я кивнула.
  - Где ты живёшь?
  Я назвала номер дома. Разница между нашими домами всего в две цифры, и мы пошли рядом. На Саше была чёрная дутая куртка и синие джинсы, заправленные в высокие шнурованные армейские ботинки, каких в нашей школе не было ни у одного парня. На самые глаза его была надвинута чёрная вязаная шапка, а руки спрятаны глубоко в карманы - от пронизывающего колючего ветра навстречу.
  - Ну и ветрА у вас! - Саша развернулся к ветру спиной и пошёл задом наперёд. Я же как могла уворачивалась от ледяных со снегом порывов и закрывала лицо шарфом и ладонью в перчатке. В другой руке у меня был "дипломат".
  Поговорить у нас не получалось - метель разыгралась такая, что временами не было видно дороги, и мы брели наугад. Хотя путь от школы домой за девять с лишним лет я могла бы преодолеть и с закрытыми глазами. Кое-как мы добрались до дома, в котором на первом этаже расположилась "Кулинария" и, не сговариваясь, ввалились в неё. Народу в небольшом помещении не было вовсе, а запах от свежевыпеченных шанежек стоял просто умопомрачительный.
  - Хочешь?
  Не кокетничая, я кивнула. Тогда Саша купил сразу десять румяных и лёгких, словно пух, шанежек и шесть пирожков с мясом в придачу. Он сунул пакет со сдобой в сумку.
  - Где будем пировать?
  Я пожала плечами.
  - Твои родители дома?
  - Да, мама.
  - Тогда пойдем ко мне. Отец на стрельбище, а мама раньше восьми не возвращается.
  Это было похоже на сон. Даже в самых смелых мечтах я не могла представить, что вот так запросто окажусь у него дома.
  Сашина квартира находилась на последнем этаже. Всего на нашей сплошь из краснокирпичных хрущёвок улице возвышались три девятиэтажки. Я выглянула из окна: вьюжило не на шутку! Как будто перед посещением Снежной Королевы. Когда я была маленькой, то всякий раз со страхом представляла, что та вот-вот заглянет через окошко в мою комнату...
  - Тебе чай или, может, кофе? - Саша уже расставил на стеклянной столешнице (в то время невиданная роскошь!) две чашки с выглядывающими из них кончиками мельхиоровых ложечек, сахарницу и насыпал в заварник разноцветного чаю.
  - Чай.
   - Тогда присаживайся, - Саша кивнул на роскошное из светло-коричневой кожи кресло, инкрустированное по бокам шоколадным деревом, а сам растёкся (иначе не скажешь) по дивану. Благодаря своему под два метра росту и худощавому телосложению, Саша, точно гуттаперчевая игрушка, принимал форму того сидения, на какое опускался. Все движения его были невероятно гибки и нежны, даже когда он брал в руки чашку с чаем, - он поглаживал её, словно живое существо, и подносил к губам, будто целуя.
  - На Украине не бывает такого ветра, - заметил Саша, разливая в чашки и заварник кипяток, по комнате тотчас распространился аромат неземного чая. - Там снег ложится равномерно, не так как здесь: то голая земля, то сугробы... Ешь, давай!
  Я послушно взяла из плетёной вазы-корзины тёплую ещё шанежку.
  - А для чего ты так много купил? - поинтересовалась.
  - Не люблю голодать, - хмыкнул Саша. - Мама вернётся не скоро, а готовить мне некогда: лучше я это время позанимаюсь.
  - А на кого ты хочешь выучиться?
  - Это не вопрос. Однозначно, я стану архитектором, зря что ли в художке четыре года парился? Вопрос в том, где буду учиться.
  - А где?
  Саша, дожевав пирожок с мясом, прихлебнул чай, и взял шанежку.
  - Хочу после школы уехать в Израиль.
  - С родителями?
  Он покачал головой.
  - Отец против. Он полковник, знает "военную тайну", его не отпустят. Да и не хочет он из России. А мама без него никуда.
  - У тебя в Израиле есть кто-нибудь?
  - Да, мамин брат, известный архитектор. У него принцип: строить дома, отталкиваясь исключительно от ландшафта. Говорит, что лишь таким образом можно достигнуть гармонии с природой. В таком доме можно прожить до ста двадцати лет.
  - А больше?
  - Больше не получится: Бог положил людям этот предел. После Ноя.
  - Кого?
  Саша удивленно на меня глянул.
  - Ты не знаешь Библию?
  В его голосе слышалось столько иронии, что я готова была провалиться сквозь все девять этажей.
  - А ты что веришь в Бога? - съязвила в ответ.
  Саша слегка улыбнулся.
  - Моя мама еврейка.
  - Ну и что? - тогда я ещё не видела различий между расами и культурами, все люди казались мне одинаковыми - "братьями".
  - Если Бога нет, то без разницы, веришь ты в Него или как, а вот если есть, то лучше будет играть по Его правилам.
  - Мои родители атеисты, - пожала плечами я, - и прекрасно обходились без Бога всю жизнь, так с чего я должна в Него верить?
  - Конечно, не должна... А хочешь, покажу мои фотографии?
  Я кивнула. Тогда Саша вышел из комнаты и вернулся вовсе не с пошленьким семейным альбомом, как я это себе представила, а с большущей папкой, раскрыв которую, стал показывать чёрно-белые фотоснимки не менее как форматом 24х30 см.
  - Это лучшие. - Саша передал мне папку и, отсев, наблюдал за моей реакцией.
  Честно говоря, я опешила. В то время чёрно-белые фотографии считались анахронизмом. В ходу были кодаковские плёнки и аппараты-мыльницы, заменившие дешёвенькие "Смены", дальномерные "ФЭДы" и зеркалки-"Зениты". Фотолюбители без сожаления расставались со своими бачками, увеличителями, глянцевателями, химикатами, и доверчиво вручали плёнки фирменным фотосалонам, откуда и появлялись на свет те самые пошленькие карточки, что оседали в семейных альбомах.
  Но Сашины фотографии представляли собой нечто уникальное. Ему достаточно было чёрного и белого цветов, чтобы совершенно переиначить этот мир. И ещё серого. Я потерялась в реальности. Не знаю, был это фотомонтаж или нет, но даже впоследствии, с появлением фотошопа, я никогда не встречала ничего подобного. С фотографий на меня смотрели невероятные склеенные из кусочков этого мира потусторонние существа с осмысленными человеческими глазами, какие-то невозможные пейзажи, как будто бы с несуществующих, но, тем не менее, реального реальных планет. Или совершенная фантасмагория из диковинных развалин, поросших фосфоресцирующими цветами над которыми космический ветер вихрями завивает сияющую звездную пыльцу...
  - Ну как? - Сашин вопрос вернул меня в действительность.
  - Это ни на что непохоже... ты... гений.
  - Эко, удивила! - он хмыкнул. - И ты не совсем... мм-м... дурочка, если в состоянии понять настоящее искусство.
  Тогда меня впервые сильно покоробила эта его манера превозноситься, которая, несомненно, являлась частью его незаурядной, но глубоко несчастной и одинокой натуры, которую Саша умело маскировал под маской веселья и бесшабашности, отчего зачастую производил на окружающих неверное о себе впечатление.
  Таким образом, мой кумир обрёл, наконец, конкретные, а не выдуманные мной черты, отчего поверг меня не то чтобы в изумление, но в некое оцепенение, из которого мне ещё предстояло выбраться. Вернувшись в тот день домой к вечеру, я сразу же улеглась в кровать, не в силах заставить себя ни ужинать, ни делать уроки. Мама решила, что я простудилась, и хорошо, потому что оставила меня в покое, вручив аспирин и градусник. Оказалось, у меня действительно была небольшая температура, и всю ночь я промучилась какими-то потусторонними видениями, которые поутру тотчас забыла. Мама предложила вызвать на дом врача, и в другое время я бы, несомненно, этим воспользовалась, но только не теперь, когда в классе был он, и мне не терпелось с ним встретиться.
  После вчерашнего разговора Саша держался со мной очень приветливо, но и только. Это меня слегка обескуражило, так как я с чего-то возомнила, что небезразлична ему, но вскоре меня постигло разочарование - он влюбился. Причем в самую, на мой взгляд, сексапильную девочку нашего класса. У неё были тёмные короткие вьющиеся волосы и миндалевидные светло-голубые глаза под изогнутыми ниточками-бровями. А ещё - наитончайшая в классе талия и совершенной формы ноги, затянутые в капрон даже зимой. Её звали Инга, и она стала самым ужасным моим кошмаром.
  Саша увлёкся Ингой со всей страстностью своей гениальной натуры. Для меня это сделалось очевидным уже во время школьного новогоднего бала. У Инги был поклонник с пятого класса - хорошист Вовка Мясоед, боксёр. И после того как Саша пригласил Ингу на медленный танец, уже Вовка пригласил вундеркинда за школу на разборки. Незаметно для учителей их сопровождала половина нашего класса. Неожиданно оказалось, что Саша умеет драться! Причем остервенело, со знанием некоторых боевых приёмов, так что ему даже удалось свести поединок с непобедимым Вовкой вничью, когда они оба с разбитыми лицами и порванными рубашками, кровью плюясь и сквернословя, были растащены одноклассниками по сторонам.
  Вовку поддерживало большинство, Сашу же только я и ещё тройка парней, что его оттаскивали. Инга при драке не присутствовала, за что я её в душе тихо ненавидела.
  - Сань, принеси мою сумку, - попросил меня Саша, очищаясь снегом и надевая затем куртку. Я стояла рядом и куталась в искусственный полушубок. - Да шапку надень, а то синяя вся!
  Я совсем не чувствовала мороза, и только сейчас, когда всё закончилось, начала вдруг мелко трястись то ли от холода, то ли от нервов. Тотчас я побежала в актовый зал, где проходил новогодний вечер, и сразу столкнулась с Ингой.
  - Ну, как там? - глаза её горели нескрываемым любопытством. - Сильно его Вовка?
  - Ничья, - сухо бросила я и пошла за своей и Сашиной сумками. Надела шапку, перчатки, на ходу застёгивая шубку, направилась к выходу. В это время в зал возвратились одноклассники, и Инга, героиня вечера, кинулась расспрашивать их.
  Саша ожидал меня в вестибюле.
  - Спасибо, Саня, ты настоящий друг.
  Он взял у меня сумку и, вынув из неё длинный шарф, принялся обматывать его вокруг шеи. Под носом у него запеклась кровь, и лицо и костяшки пальцев были в ссадинах.
  - Где ты научился так драться?
  - Я с детства дерусь... удивлена?
  - Ещё бы!
  - Нам часто приходилось разъезжать, в основном по крупным городам, и в каждой школе непременно находился мудак, желающий меня отпиз..., извини!
  - Ты ещё ругаешься...
  - Я много чего попробовал, что ненужно было, но скоро от всего отказался, и теперь веду совершенно здоровый образ жизни, так что не пугайся.
  Мы вышли на улицу.
  - Почему именно Инга? - не выдержала я.
  - Не знаю. Разве любовь спрашивает "почему"?
  - Не спрашивает, - согласилась я.
  После этой драки между нами установились прочные дружеские отношения, так что Саша стал посвящать меня во многие свои душевные тайны, и постепенно мне всё более стало открываться богатство его одарённой натуры. Он приглашал меня в свою "святая святых" - фотолабораторию, где творил чудесные вещи, а также на фотосъемку в самые жуткие городские развалины, на свалки, где он отыскивал бесценные экспонаты для своих фотоизысков. И то, что люди почитали за мусор, в Сашиных руках превращалось в подлинные шедевры.
  После той памятной драки я всё-таки заболела, и все новогодние праздники провалялась с температурой. Узнав по телефону о моём недомогании, Саша тотчас заявился ко мне с огромным ёлочным букетом, воздушными шарами и кучей всяческих сладостей. Он балагурил и смешил мою маму так, что привёл её в полный восторг. Потом чмокнул на прощание меня в щёку.
  - Выздоравливай, Санька!
  Однако это было лишь проявлением дружеских чувств, поскольку тотчас после каникул Саша демонстративно перетянул Ингу к себе на последнюю парту, и... я уже большей частью сидела, развернувшись к окну, чтобы не видеть чем занимаются они напротив справа.
  Затем как-то в фотолаборатории, отыскивая среди сушившихся плёнок нужную Саше, я наткнулась на плёнку с раздетой Ингой. Опешила. Но, тем не менее, просмотрела все кадры. Более всего меня поразило то, что Саше изменило его исключительное эстетическое чутьё, и снимки были не эротического содержания, а самая что ни на есть грязная порнография.
  Я принесла ему требуемую плёнку, и пока он рассматривал её в свете окна, не выдержала:
  - Я видела твои кадры с Ингой.
  На мгновение Саша замер.
  - Вот, чёрт, забыл спрятать! Хорошо хоть ты, а не мама.
  - Зачем ты...? - мне не хватило воздуха.
  - Я уже взрослый, Сань.
  - Но разве это... правильно? (я не подобрала лучшего слова)
  - Это естественно.
  - Нет, - дурацкие слёзы закапали у меня из глаз, - неправда, это грязно!
  - Сделала бы вид, что не заметила.
  - Я так не могу, я думала, что ты... а ты!
  Саша развернулся от окна ко мне. Глядя на меня, он непроизвольно засмеялся.
  - Ну и глупышка же ты!
  Это было слишком. Я убежала в прихожую. Наскоро сунула в сапоги ноги, схватила полушубок и шапку, вылетела за дверь. Не дожидаясь лифта, понеслась по лестнице. Слёзы душили меня. Ну и дура! Как же я ненавидела себя за это малодушие! И с чего спрашивается? Неужели и так непонятно, что они, оставшись наедине, не фотографии рассматривают, так чего взъелась, а?
  На улице я успокоилась и попыталась осознать своё поведение. Наверное, что-то во мне отчаянно сопротивляется этой "взрослости" жизни. Наверное, что-то восстаёт против неё, объявляя эту жизнь неправильной. А, может, я просто ревную Сашу к Инге? Да, конечно, ревную, но ревность - это другое, её я хорошо знаю, она граничит с ненавистью, а здесь какая-то грязь и пошлость, такая, которую хочется выблевать...
  Но как же он, такой умный и тонко чувствующий Саша, этого не понимает? Как может в его натуре уживаться бесстыдство и гениальность? Неужели в грязи есть красота? Или... для него нет разницы? Это потрясение было сильнее, чем его любовь к Инге, в этой своей любви Саша, в моём представлении, продолжал оставаться самим собой, но, снимая любимую девушку в таких непристойных видах... что же творилось при этом у него в душе, или... стыд ему неведом?
  После этого случая я перестала разговаривать с Сашей, и он со мной тоже. Но, в отличие от меня, молчание давалось ему довольно легко, он по-прежнему смеялся и балагурил, а я мрачнела и замыкалась сама в себе, мечтая лишь о том, чтобы вся эта школьная жизнь поскорее закончилась, и я обрела, наконец, свободу.
  Как же я заблуждалась! Не видеть человека вовсе не значит быть свободной от него. Я полагала, что как только Саша исчезнет из моего поля зрения, я снова смогу стать такой, как раньше. Но в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и я на всю жизнь оказалась отравлена общением с ним. Прекрасно понимая, что никогда не смогу достигнуть его виртуозной во всём гениальности, я тем не менее постоянно себя совершенствовала: занялась фотографией, живописью, литературой, дизайном одежды, дома, украшений... Но всё это было после, а пока неумолимо, как и лето, приближались Последний Звонок, Экзамены и Выпускной.
  Не обладая способностями Саши, я дни и ночи напролёт просиживала над учебниками, хотя, откровенно говоря, до этого училась с ленцой. Но теперь мне непременно хотелось быть достойной моего кумира, чтобы доказать ему... что? В том то и дело, что ничего ему от меня не было нужно, а значит и нечего доказывать.
  Я твёрдо знаю, что если бы не встретила Сашу, то жизнь моя сложилась бы совершенно по-иному...
  Экзамены я сдала лучше, чем до этого училась весь год, и учителя в один голос твердили мне: "Можешь же, когда захочешь!" Но радости мне это не принесло, ведь по-прежнему мы с Сашей обходили друг друга, как будто и вовсе не были знакомы. Мне не хотелось идти на выпускной, я знала, что буду терзать себя, наблюдая за тем, как он в танце тискает Ингу, или перебрасывается фривольными шуточками с девчонками. Всё это представлялось мне каким-то изощрённым садизмом, когда, умирая от неразделённой любви к Саше, я, тем не менее, стремилась видеть его каждый день, и каждый день вонзались в меня острые коготки ревности. Она сопровождала меня так же, как и любовь. Иногда мне казалось, что Саша, точно злой гений, видит меня насквозь и специально мучает, но я ошибалась. Это сделалось очевидным на выпускном.
  Родители арендовали для нас недавно открывшийся ресторан со шведским столом, с условием, чтобы детям не продавали спиртного, а вот объедаться и веселиться под живую музыку не возбранялось сколько угодно до самого утра.
  Я разглядывала себя в зеркало. Так и не оформившаяся угловатая девочка-подросток с торчащими из-под короткого голубого платья острыми коленками. Серьёзные серые глаза, точно обведённые по краю радужки тёмным карандашом. Длинное "каре" с чёлкой, пастельный макияж с бледными губами и очерченными чёрным глазами. Ничего сверхъестественного. Многие находят меня симпатичной, ну и что с того? Даже если б я была "Мисс Мира", разве от этого стала бы счастливей?
  После последнего звонка, прогуливаясь по классу, я наткнулась на записку: "Санечка, я тебя люблю!" и подпись: "С.Ч.". Рядом была Тонька, которая тут же завопила: "Я знаю, кто это написал!"
  - Молчи, - перебила я, - тоже знаю.
  "С.Ч." - парень из нашего класса, который мне раньше немного нравился, он давал мне прочесть редкие книги, которые после не забирал - дарил. Надо же, а я и не догадывалась о его чувствах... Ох, Саша, Саша, если бы не ты!
  В ресторане после торжественной речи весь наш класс дружно устремился к шведскому столу, хохоча и едва не опрокидывая друг друга. Я и пышечка-Тонька не отставали. Затем уже с полными тарелками стали рассаживаться, кому где приглянулось. Не оригинальничая, я выбрала столик у окна, поближе к подиуму с музыкантами.
  - Не помешаю?
  У меня застыл на зубах кружочек кальмара в кляре. Саша!
  - Конечно, присаживайся! - жизнерадостно пропищала Тонька, ни сном, ни духом не ведавшая о моих с Сашей отношениях.
  На Саше был дорогой фисташкового цвета костюм и сиявшая в свете электрических ламп ослепительно-белая шелковая сорочка с воротничком-стоечкой, без галстука. Присев, Саша расстегнул ворот. Он непринуждённо завёл беседу об учителях, о последнем звонке, об экзаменах, рассказал несколько курьёзных случаев под заливистый смех раскрасневшейся Тоньки, а затем невзначай склонился ко мне.
  - Так и будешь дуться?
  Я покачала головой. В момент мне перехотелось есть, руки задрожали, как полоумные, я спрятала их под стол. Кровь сперва отхлынула от щёк, затем прилилась обратно, мне показалось, что теряю сознание.
  - Да не волнуйся ты так, - голос Саши звучал насмешливо и где-то далеко. - Хочешь вина? Ребята протащили.
  - Нет, - солгала я, впервые ощутив желание напиться до чёртиков.
  - Идём, потанцуем, - Саша выдернул меня из-за стола, не забыв обольстительно улыбнуться недовольной Тоньке. Мои ноги стали, словно чужие, я не могла ему сопротивляться, и только мысленно удивлялась тому, как не слушается меня собственное тело.
  Едва Саша заключил меня в объятия, я чуть не упала, успев схватиться за его плечи.
  - Ты точно ничего не пила?
  - Нет, - выдавила я.
  - Через месяц я буду уже в Израиле. Не хочу уезжать, не примирившись.
  - Понятно, - я едва сдержала подступившие слёзы: какой же он правильный!
  - Что "понятно"? - передразнил Саша. - Всё ещё дуешься?
  Я покрутила головой и прислонилась щекой к лацкану его пиджака. Не хватало, чтобы он видел мои слёзы!
  Саша неожиданно нежно прижал меня к груди. У меня перехватило дыхание.
  - Глупенькая ты девочка, - грустно произнёс он. - Маленькая и глупенькая.
  Конечно, против его двух метров мои метр шестьдесят четыре...
  Но "глупенькая"... Хотя да, наверное. Но всё-таки не "дура".
  Какая же это сладкая боль - вот так обнимать его и думать, что это всё в первый и последний раз, и что, быть может, больше я никогда его не увижу...
  Но веселье продолжилось. После полуночи на столах в открытую появилось вино, и родители, поначалу чопорные и бдительные, под конец настолько расчувствовались, что потребовали себе водки с шампанским, и зажигали так, что их деткам даже не снилось.
  Я не спрашивала, отчего Саша не подходит к Инге, и почему она, напившись, вешается на шею практически каждому парню, бросая при этом в Сашину сторону отчаянные взгляды. Мне это было безразлично. Саша был весел необыкновенно и при этом абсолютно трезв. У него получалось заправлять всей расходившейся компанией, и музыкантами, и официантами, и одноклассниками, и их родителями. Я не сводила с Саши восхищённого взгляда, а он танцевал лишь со мной, как будто старался компенсировать проведенные без общения с ним месяцы...
  К утру подошел автобус, и мы, по сложившейся в городе традиции, дружно в него погрузились и поехали на набережную - встречать свой первый взрослый рассвет. Там разбрелись кто с кем в разные стороны. Я оказалась с Сашей. Скинула босоножки и, неся их в руках, вошла по щиколотку в холодную воду. Он тоже разулся и, подвернув до колен брюки, стал со мной рядом.
  - Почему ты такая?
  От холодной воды заломило ступни, и я выбежала на песок.
  - Какая "такая"?
  Саша вышел из моря следом.
  - Наивная.
  Ну и слово же подобрал! Я возмутилась.
  - А ты сам-то хорош!.. Сначала охмурил Ингу, а потом её бросил, да?
  Саша загадочно улыбнулся.
  - Так будет легче.
  - Кому?
  - Ей. Мне.
  Я уселась прямо на холодный песок. Воздух сделался предрассветно серым, и с моря надвинулся туман.
  - Я всё равно не понимаю! Как же так? Почему? Куда подевалась твоя любовь?
  Саша присел рядом, бросив туфли рядом с моими босоножками.
  - Неужели ты всерьёз полагаешь, что можно любить вечно?
  У меня перехватило горло.
  - А иначе - зачем?
  Он как-то грустно усмехнулся.
  - Затем, что это приятно. Просто физиология. Знаешь, потребность организма такая, когда накапливается и потом надо всё это куда-то реализовать... Встречается подходящая девушка... и понеслось. А потом кто-нибудь обязательно кого-нибудь оставляет.
  - Это ещё хуже, чем порнография, - недовольно заметила я, - потому что касается души.
  - Ах ты, маленькая наивная девочка, - Саша потрепал мою коленку. - Скоро ты выскочишь замуж, и всю жизнь будешь обманывать себя, что любишь своего мужа. Нарожаешь ему детишек, и дай-то Бог, чтобы ты никогда не узнала о его похождениях на стороне.
  - Замолчи! - я ткнула кулаком его по плечу. Саша засмеялся.
  - Нет, если б я хотел стать примерным семьянином, то, разумеется, тотчас женился бы на тебе, и мы жили бы долго и счастливо и умерли б в один день. Но... - он замолчал.
  - Я недостойна тебя, - шепотом заключила я.
  - Не в этом дело, Санька, не в этом.
  - А в чём тогда?
  Он молчал. Тогда я, набравшись храбрости, выпалила:
  - Я ведь люблю тебя, Саша... ужасно люблю!
  Он снисходительно, как показалось мне, улыбнулся, глядя в песок перед собой.
  - Нет, ты не понимаешь, - опережая его, быстро заговорила я. - Ты можешь презирать меня сколько угодно, но только не оставляй! Это молчание... оно просто вымотало мне всю душу! Если бы ты не сказал, что уезжаешь, то я бы молчала, мне было бы достаточно изредка встречаться с тобой, разговаривать... Я понимаю, что не стою такого замечательного парня, как ты, хоть и люблю тебя больше жизни!.. Зачем только ты приехал? жил бы себе в своём Киеве! Если бы ты не приехал, то возможно я б и вышла замуж, как ты говорил, но мне никого, кроме тебя не надо, слышишь? - я самозабвенно трясла Сашу за руку, а он, не отрываясь, смотрел мне в лицо. - Я просто уверена, что знала тебя ещё до того, как ты появился, я всегда знала тебя, понимаешь? Едва ты вошел в класс, как я это сразу почувствовала: мир изменился вокруг, всё пришло в движение, и послышался голос: вот он! Ещё не зная тебя, я разговаривала с тобой каждый день, сколько себя помню, фантазировала тебя, придумывала, потому что не знала, какой ты на самом деле... И сейчас не знаю! Но я или умру или стану самой счастливой на свете женщиной... Почему ты молчишь?
  Саша не сводил с меня изумлённого взгляда, затем потёр лоб.
  - Вот это тирада... Тебе бы в актрисы, Санька.
  - Ах так! - я вскочила на ноги, но Саша неожиданно сильно сжал мою руку и заставил вновь опуститься на песок.
  - Нет, мне определённо понравилось, как ты сказала, но, понимаешь, всё уже предрешено - я уезжаю. Возможно, мы когда-нибудь встретимся... хотя вряд ли. Я не желаю тебя обманывать и вселять ложную надежду. У меня очень большие планы, и семья явится значительным препятствием... Ты не девушка для лёгких отношений, а я не настроен на серьёзные... Ну, не плачь!
  Я ничего не могла с собой поделать, как ни старалась. В какой-то момент мне сделалось крайне обидно, оттого что я, как последняя дура, вывернулась перед ним, а он взамен дал такую отповедь!
  Саша притянул меня к себе и, уже не стесняясь, я обливала слезами его рубашку. Он поглаживал меня по спине и уговаривал успокоиться.
  Совсем рассвело, и по берегу вокруг нас бродили подвыпившие выпускники со всего города, время от времени приставая с просьбами подкурить.
  - Пора обратно в автобус, - Саша поднялся на ноги и стал раскатывать штанины, - обувайся, Санька.
  - Но ведь у тебя ещё месяц, - с надеждой спросила я, - быть может, мы с тобой...
  - Займёмся сексом? - перебил он. - За кого ты меня принимаешь, Санька? Я хоть сноб и кретин, но не полный идиот. По правде говоря, это не ты недостойна меня, а я тебя. По моральным соображениям!.. Нет, Саня, мы расстанемся, как и подобает.
  Дождавшись, пока застегну босоножки, Саша подал мне руку, и мы, точно двое влюблённых направились к школьному автобусу, тогда как внутри меня разверзлась бездна отчаяния.
  Больше его я не видела. По слухам, у Саши возникли проблемы с оформлением визы, но он их успешно разрешил, и через месяц Саши Пономаря в России уже не было.
  Вот тут начались мои самые страшные мучения. Сперва заболело сердце, и мать потащила меня по врачам. Я никогда не ощущала своего сердца, как, впрочем, и остальных органов. Я казалась себе цельной: тело и душа были неразделимы, но с исчезновением Саши они рассорились. Физическое сердце первым отказалось сотрудничать с сердцем душевным, и зажило своей независимой жизнью. Тогда как душевное сердце ныло и кровоточило, как будто его вынули из живой плоти, физическое продолжало гонять по телу кровь, и врачи констатировали его исправность. Но мне было так плохо, что не могла свободно дышать и двигаться, поэтому проводила время бодрствования сидя или полулёжа. О поступлении в институт не было и речи. Следом с диагнозом "гастрит" вышел из строя желудок, пища потеряла для меня вкус и значение, мама кормила меня чем-то приготовленным на пару и протёртым, я это безропотно съедала, но всё равно с каждым днем худела и слабела. Затем возмутились лёгкие, и с диагнозом "двухсторонняя пневмония" я оказалась в городской тысячекоечной больнице.
  Всего в палате стояло шесть железных кроватей, две из которых пустовали, на двух находились тяжелобольные старушки, за которыми присматривала Катя - девушка чуть постарше меня. Хотя вскоре оказалось, что она замужем и ожидает ребёнка. У Кати с детства был астматический бронхит, который с беременностью осложнился.
  Мне не хотелось ни с кем разговаривать и ничего о себе рассказывать, за меня это делала мама, которая каждое утро и каждый вечер приезжала с другого конца города, чтобы меня подкармливать. Она подружилась с Катей, и та пообещала маме, что будет следить за тем, чтоб я ела в оставшееся время, пока мама на работе.
  Катя оказалась редкостной занудой и готова была кормить меня с ложечки, чего допустить я, конечно же, не могла, и из последних сил заставляла себя подняться с кровати. Ещё Катя подымала меня по утрам чистить зубы и умываться, расчёсывала мне волосы и раз в день насильно выводила на прогулку. Я её невзлюбила, мне хотелось только, чтобы все оставили меня в покое.
  - Мне кажется, у вашей дочери депрессия, - как-то сказала Катя моей маме, - а все сопутствующие болезни носят скорее не физический, а психологический характер. Ей нужен психиатр.
  - Но отчего депрессия-то? - мама всплеснула руками. - У нас всё в порядке, и школу окончила лучше некуда... Может, с экзаменами перетрудилась? Не выдержала нагрузки? Так как же она дальше учиться будет?
  - О дальнейшей учебе придётся пока забыть... Хотя... возможно, неразделённая любовь?
  Я, слушая этот разговор, ухмыльнулась в подушку.
  - Какая любовь! - возмутилась мама. - Она у меня порядочная девочка. Даже слишком порядочная... На работе сказали, что ей надо замуж. С девушками это бывает: болеют-болеют, а как замуж выйдут, так и проходит всё... Или, может, бабке какой показать? Я уж и в церкви свечки ставила, да всё без толку. Надо было в детстве её покрестить, говорила мне бабушка...
  Моя атеистка-мама в церкви свечки ставит? Это что-то новенькое!
  - Не надо к бабке, - нахмурилась Катя. - Я заочно учусь на психолога, постараюсь побеседовать с вашей девочкой.
  Я улыбнулась - ну-ну, посмотрим, что она скажет!
  - Пожалуйста, - мама заплакала, - я так буду вам признательна...
  Катина тумбочка под завязку была забита книгами, и всё свободное от ухода за больными время она читала. Каждый день её навещали муж Андрей, смешливый широкоплечий парень, и ещё много подруг и друзей, вероятно из университета, с которыми она, как правило, выходила в вестибюль, чтобы не беспокоить старушек. Катя не была многословна, её отличала сдержанность, вместе с тем в ней ощущалась недюжинная внутренняя сила, сопротивляться которой было бесполезно.
  Я ожидала, когда же Катя заговорит о моей болезни, но она не торопилась. Вместе с тем я как будто стала чувствовать себя лучше. Образ Саши не то что бы оставил меня, но сокрылся в глубине моего второго, душевного, сердца. Так я ощущала.
  Как-то в воскресение вечером Катя привела ко мне доктора в белом халате. На вид ему было немногим более тридцати. Лицо круглое, глазки маленькие, добрые. (Ну, точно психиатр! - подумала я) Телосложения он был плотного от природы, но без избыточного веса.
  Перед приходом доктора Катя заставила меня вымыться и надеть самый красивый из блестящего набивного атласа халатик. Отросшие до лопаток волосы она заплела мне в тугую косицу. У самой же Кати волосы были ниже пояса, тёмно-коричневые и очень густые, и коса у неё, словно у древнерусской девушки, с руку толщиной.
   Катя усадила меня в кровати, затолкав за спину две подушки.
  Вечерело. В окна, смотрящие на запад, неторопливо вливался сентябрьский оранжевый свет. Старушки, отужинав, мирно почивали.
   - Будем знакомы - Алексей, - представился доктор.
  Я вежливо улыбнулась: - Александра.
  Алексей взял мою ладонь и заглянул в глаза с таким молчаливым участием, что внутри меня что-то перевернулось и заныло духовное сердце. Лицо исказила гримаса боли - я это почувствовала. Мне захотелось выдернуть руку, но Алексей не позволил.
  - Всё хорошо, Александра, всё хорошо. Не бойся.
  Голос его прозвучал так ласково, как будто голос отца из детства. Это было слишком! Я снова поглядела ему в лицо: ни капли в нём не было лукавства или притворства, он совершенно не знал меня, но смотрел так, точно видел насквозь. Он смотрел прямо в моё душевное сердце, и это было мучительно, но вместе с тем так... нежно, словно на обожжённый участок кожи вылили прохладную исцеляющую мазь...
  Я заплакала и снова попыталась выдернуть руку, но Алексей удержал.
  - Не бойся, Александра, я рядом, я с тобой.
  Слёзы текли непрерывно, принося страдание и облегчение одновременно, и постепенно перешли в рыдания. Я все-таки выдернула у Алексея руку и закрылась ладонями.
  - Оставьте меня! Я не хочу! Я не буду! Оставьте! - казалось, мой голос говорил сам по себе, и вся оккупировавшая душевное сердце боль, внезапно выплеснулась наружу. - Мучители! Садисты! Отстаньте!
  Но меня никто не трогал до тех пор, пока я не выплакалась и полностью не обессилела.
  - Всё хорошо, Александра, всё будет хорошо.
  Я боялась взглянуть на Алексея и, закрыв глаза, отвернулась к стене.
  - Оставьте меня, я хочу спать.
  - Хорошо, я ухожу. Спокойной ночи.
  Не оборачиваясь, я кивнула.
  Проводив Алексея, Катя вернулась ко мне и спросила:
  - Хочешь поговорить?
  - Кто он? Психиатр?
  - Алексей? Нет, он не врач, он... пастор.
  - Типа священник?
  - Да, можно так сказать... Идём, перед сном погуляем.
  Катя насильно заставила меня подняться с кровати, и мы вышли с ней в вестибюль, где стояли кожаные кресла для посетителей. В воскресение медперсонал, как правило, отсутствовал, и если что было нужно, приходилось отыскивать дежурного врача.
  Мы присели под разлапистой пальмой.
  - Алексей также считает, что твои болезни имеют не физический, но душевный характер, и тебе необходимо исцеление души.
  - Меня упекут в психушку? - мрачно спросила я. Катя в ответ необидно засмеялась и обняла меня за плечи.
  - Нет, Санечка, конечно же, нет! Скажу тебе по секрету, что даже в психушке тебе не помогут, потому что по их нормам ты здорова.
  - Тогда что же делать?
  - Мне нравится, что ты задаёшься этим вопросом: в тебе появилось желание жить, ведь так?
  - Да, пожалуй, - я нахмурилась. - Этот твой Алексей что-то со мной сделал!
  - Это не он, Санечка, это Бог.
  - Тот самый, про Кого написано в Библии? - вспомнила я Сашины слова.
  - Можно и так сказать, но лучше - Кем написана Библия.
  - Я так измучилась, - пожаловалась я, и Катя погладила меня по плечу.
  - Знаю, но теперь всё будет по-другому.
  - Я не хочу без него жить.
  Катя вздохнула.
  - Имей мудрость принять то, чего не можешь изменить.
  - Зачем тогда всё?
  - Я не знаю. Но солнце по-прежнему светит и добрым, и злым, и жизнь продолжается.
  - Зачем она мне без него?
  - Всё меняется, дорогая моя, всё меняется, и, поверь, будет ещё время, когда ты узнаешь, зачем это было тебе нужно. Это как огонь, как плавильня, чтобы получилось из тебя настоящее золото...
  - Я люблю его.
  - Понимаю, но ты не справишься с этой любовью без помощи свыше, любовь уничтожит тебя.
  - Разве так бывает?
  - Бывает, дорогая, бывает. И сильную любовь можно победить лишь более сильной любовью.
  - А по-другому никак?
  - Никак.
  - Я не смогу отказаться от любви к нему, она стала больше меня, я это чувствую.
  - Не нужно отказываться. Тебе нужна новая любовь - бОльшая.
  - Как у Алексея?
  - Да, умница, ты правильно поняла.
  - Ты скажешь, что мне нужно делать?
  - Конечно, дорогая, скажу...
  
  В следующее воскресение ранним утром за нами заехал Катин муж, и мы отправились в церковь. Служение началось в одиннадцать, но мы немного опоздали из-за пробок на дороге. Церковью называлось кирпичное одноэтажное здание с крестом, водруженным на крыше, ни привычных для обывателя куполов, ни кОлокола. Я сразу вспомнила телевизионные передачи про секты. Стало немного не по себе, но отступать было поздно, и я решила, отнестись к посещению этой "церкви", как к экскурсии. Не настолько же я глупа, чтобы вляпаться в секту!
  Из просторного, но бедно обставленного вестибюля мы прошли в зал, откуда гремела живая музыка, так что слышна была ещё на подъезде к зданию. У входа в зал нас встретили двое парней с жизнерадостными улыбками во весь рот. Мне сделалось неприятно: ну, точно сетевой маркетинг!
  Зал оказался полон народа - человек триста, не меньше. Все они стояли и пели, а некоторые так даже прыгали и размахивали руками. Я покосилась на Катю с Андреем. Со всех сторон Катю дёргали за руки и мужчины и женщины, а она в ответ счастливо улыбалась. Затем Катя провела меня ближе к эстраде (иначе это место охарактеризовать мне было трудно, поскольку на ступеньках подиума в микрофоны пели шесть девиц, а за их спинами на возвышенности стояли музыканты: двое парней с гитарами, один за клавишами и ударник).
  "Если это церковь, то что тогда клуб?" - недовольно подумала я.
  Катя оставила меня возле свободного стула у колонны, а сама убежала обниматься с девушками в первых рядах слева. Прямо надо мной висел белый экран с меняющимися текстами песен, но петь мне было неловко: казалось, что все люди только на меня и смотрят. Вместо этого я прислонилась к колонне и наблюдала. Грохочущая музыка сменилась негромкой, и парень-гитарист пропел:
  "Воздадим Богу радостный шу-ум!"
  Вокруг меня раздались дикие крики, вопили даже сухонькие благообразные старушки...
  Затем снова:
  "Воздадим Богу радостный шу-ум!"
  И снова по залу прокатилась волна из людских голосов.
  "Воздадим Богу радостный шу-ум!"
  В третий раз я ощутила, как по спине побежали мурашки. В этом шуме для Бога определённо присутствовало что-то сверхъестественное! Вся толпа в здании славила Бога, я это ясно осознала. Они собрались здесь вовсе не развлечься, а чтобы петь Тому, Кого я не знала...
  Затем зазвучали мелодичные песни, обращённые к Богу, и я закрыла глаза, вслушиваясь. По природе я вовсе не плакса, скорее наоборот - мне всегда было стыдно, оттого что люди видят проявление моей слабости, но в этот раз глаза перестали меня слушаться, словно в них вдруг открылся источник. Слёзы лились непроизвольно, сами собой, я ничего не могла с этим поделать и отвернулась к колонне. Не знаю, кто из присутствующих вручил мне платок (это для меня так и осталось загадкой), но к концу прославления платок сделался совершенно мокрым. Вместе с тем что-то невероятное творилось с сердцем, не знаю, физическим или душевным, но оно вдруг размякло и зашевелилось в груди точно живое. Чувство, охватившее меня, было похожим на то, какое я испытала при посещении Алексея.
  Когда прославление закончилось и началась молитва, то мне уже было всё равно, какие здесь собраны люди, называют их церковью или сектой, - здесь присутствовал Бог, и только Он мог вытащить меня из бездны...
  Проповедь Алексея запомнилась туманно. Он говорил об отцовстве, об ответственности пап перед детьми и о безотцовщине. Я поняла только то, что сам Бог есть Отец, и каждый отец для своих детей представляет Бога. Каким дети видят земного отца, таким и увидят Небесного.
  После проповеди снова была молитва, но уже за нужды верующих, затем Алексей спросил, есть ли в зале люди, пришедшие впервые?
  Я подняла руку. Тогда Алексей сказал тем, кто поднял руки, подойти к нему. Нас вышло пятеро.
  Помню взгляд Алексея, когда он спросил, хочу ли я, чтоб Иисус стал Господом моей жизни? Как ни была я взволнована, однако ясно осознавала значительность этого момента. На мгновение передо мной возник образ Саши, я поняла, что мне предстоит сделать выбор, от которого будет зависеть моя дальнейшая жизнь: останусь ли я добровольной рабой моего возлюбленного кумира или же моим Господином будет Иисус Христос.
  Решение давалось мучительно. Алексей меня не торопил.
  - Да, я хочу, чтобы Иисус стал моим Господом...
  
  Это явилось лишь началом моей многолетней борьбы с очарованием Сашей Пономарём. Конечно, сам он в этом был совершенно неповинен и даже наверняка, уехав, позабыл о моём существовании.
  Получив помощь свыше, я вцепилась в свою веру в Бога, как старая дева в последнего жениха. От этого зависело не только моё душевное здоровье, но и жизнь. В октябре при церкви проводился набор студентов в библейский колледж "Вера в действии", располагавшийся в отремонтированном здании бывшей казармы. Учёба была бесплатной с проживанием в колледже, и, несмотря на своё несовершеннолетие и протесты матери, я туда всё-таки поступила. Обучение продолжалось до мая. К нам приезжали известные библейские учителя со всего мира и вскоре, благодаря своему неплохому знанию английского языка и звонкому голосу, я стала постоянной переводчицей.
  В марте в колледж прибыл из США Стив, который учился у знаменитого Кеннета Хейгина. В Стиве меня больше всего удивила его невероятная принципиальность и честность во всех, даже самых незначительных, на мой взгляд, вопросах. Прежде чем взойти за кафедру он по нескольку часов проводил в общении с Богом, и Божье присутствие облаком сопровождало его повсюду. Можно было находиться в аудитории и заниматься чем угодно, но когда туда входил Стив, то все, оборачивались, настолько это "облако" было явным.
  Внешне Стив выглядел крайне просто: потёртые, но добротные и всегда идеально чистые джинсы, белые кроссовки и вязаный пуловер, льняной или из шерсти, в зависимости от погоды. Стив носил в тонкой оправе стильные очки, и, пожалуй, они да ещё швейцарские часы на кожаном ремне - единственные на Стиве дорогие вещи. Он не был женат, но, по слухам, желал обременить себя семейными узами, и поэтому церковные невесты на выданье досаждали Стиву своим назойливым вниманием, на что он всегда добродушно отшучивался.
  Наблюдая это, я лишь посмеивалась. Стив был старше не только меня, но и, на два года, моего отца, поэтому я относилась к нему соответствующим образом. И сильно удивилась, когда он, волнуясь, сказал мне однажды, что во время молитвы услышал голос, дважды произнесший моё имя. Я знала, что Стив не принимает опрометчивых решений, да и, по правде говоря, он мне нравился. Я никогда ранее не встречала столь ответственного в своих поступках человека. Я ответила, что подумаю над его предложением, и поехала советоваться с мамой. Та сначала расплакалась: "Ну как же, ведь он настолько тебя старше!", но затем, едва узнала о многомиллионном состоянии Стива и собственной вилле на побережье Сан-Диего, как слёзы её тотчас высохли, и мама меня благословила.
  Целый год Стив дожидался, пока мне исполнится восемнадцать. Мы объявили в церкви помолвку и до самой свадьбы ходили, взявшись за ручки, под завистливые взгляды несостоявшихся невест. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что тех, кто радовался нашему счастью, было всё-таки гораздо больше.
  Свадьбу мы справили в России. Пастор Алексей помолился за нас и благословил, но перед этим пригласил меня в свой офис и, усадив в кресло, взволнованно заходил по комнате.
  - Александра... Бог мне свидетель, что я люблю тебя и переживаю, словно за собственную дочь, но... Хорошо ли ты подумала, девочка, прежде чем принять это решение?
  - Да, - ответила я как можно твёрже.
  - Тогда знай, что это навсегда, до самой Стива или твоей смерти. Ты не сможешь выйти замуж за другого человека, даже если очень сильно этого захочешь!
  - Я понимаю.
  - Рад за тебя, Александра, но... дело даже не в возрасте Стива, а... нет в душе моей мира относительно вашей свадьбы! Ты ведь не любишь его, верно?
  Алексей остановился напротив и в упор посмотрел мне в лицо. Я выдержала его взгляд.
  - Пожалуйста, ответь.
  Я расслабилась в кресле, опершись на руку. Немного помолчала, собираясь мыслями. Алексей был особенным для меня человеком. Как и в школе, я держалась в церкви и колледже особняком. Ну не было во мне "христианской", распахнутой для каждого грешника души! Никого не подпускала я близко, никому ничего не рассказывала, кроме... пастора Алексея, но и он не знал о Саше Пономаре. Не должен был бы знать...
  В конце ноября Алексей по моей просьбе крестил меня в ледяной озёрной воде и не единожды помогал сражаться с подступавшей депрессией. Не было человека духовно более близкого мне, чем Алексей, и я знала, что он не лицемерит, утверждая, что относится ко мне, как к дочери, поэтому сказала:
  - Мне нравится Стив. Это правда. И обещаю, что буду ему верной женой.
  - Этого мало, Александра! Ты так молода, и не исключено, что тебе встретится мужчина, которого ты полюбишь, а Стив, он... Я не хочу, чтобы ты разбила ему сердце!
  - Я тоже этого не хочу, Алексей. А насчёт любви - не переживайте, это уже в прошлом. Я не смогу влюбиться ещё раз.
  Алексей с сомнением покачал головой.
  - Как можешь ты это утверждать?
  Моя улыбка, наверное, вышла кривой и жалкой.
  - Могу. Потому что... я по-прежнему люблю этого человека.
  Алексей промолчал, кусая губы.
  - Но это ничего не значит, - продолжила я, - Стив мне друг, и я не предам его.
  - "Друг-муж", - горько произнёс Алексей. - А должен быть "муж-любимый"!
  Я примирительно улыбнулась.
  - Апостол Павел писал про "сестру-жену", а у меня будет "брат-муж"... Но если серьёзно... Алексей, у меня нет никакого образования за исключением библейского колледжа и, честно говоря, никаких перспектив на будущее. Родители мои сейчас без работы: завод закрыли, мама торгует на рынке пирожками, а папа потихоньку спивается. Средств у них нет совсем, а Стив обещает дать мне наилучшее образование и помогать родителям деньгами, сколько будет нужно.
  Алексей уселся в кресло напротив и сложил руки в замок.
  - Я вижу, что ты всё решила и, может быть, по-своему права. Давай-ка теперь помолимся...
  
  Стив ни разу не дал повода пожалеть, что я вышла за него замуж. Он оказался значительно богаче, чем мне было известно. Мы поселились в ослепительно белом коттедже - настоящем воздушном замке - в районе многокилометрового пляжного побережья Сан-Диего, где жители платили налоги даже за океанический воздух, которым дышали. Отец Стива, заправлял на побережье сетью элитных ресторанов и дешёвых забегаловок, а также имел в собственности несколько автозаправочных станций и гостиничный комплекс. После его смерти Стив, будучи единственным сыном, всё это богатство переоформил на меня.
  "Не хочу, чтобы с моей смертью тебя затаскали по судам мои многочисленные племянники", - пояснил он.
  "Но это неправильно, - сопротивлялась я, - ты поступаешь безрассудно, совсем не как истинный американец!"
  Стив с улыбкою возражал, что желает быть бедным, даже нищим, чтобы ему зависеть лишь от меня, и что если я захочу избавиться от него, мне достаточно будет щелчка пальцев...
  Я так и не забеременела. Обследования показали, что проблема заключается в Стиве. Какое-то наследственное генетическое заболевание, и от этого Стив чувствовал себя передо мной виноватым. Конечно, мы могли взять приёмных детей, но не захотели: я посвятила себя церковной и светской жизни, делопроизводству и учёбе в университете. Стив относился ко мне, как к вечно маленькой девочке, и постоянно баловал подарками - индивидуальными коллекциями платьев модных домов Европы, новинками парфюмерии и драгоценностей. Стоило мне увлечься путешествиями, как Стив тут же купил мне билет на кругосветный лайнер, автомобилизмом - подарил дорогущий и единственный на побережье серебристый кабриолет.
  Я даже боялась озвучивать Стиву свои желания, дабы не отвлекать его от работы и служения в поместной церкви.
  В нашей курортной зоне было полно отдыхающих, в том числе молодых загорелых бездельников-серфингистов - деток магнатов со всего мира, но ни разу ни один мужчина не вызвал во мне ни малейшей симпатии.
  Между тем, с наступлением эпохи Интернета, я зарегистрировалась на "Одноклассниках.ру" и вступила в общение со всеми бывшими на сайте своими одноклассниками. Я узнавала об их жизнях, рассматривала фотографии и поражалась тому, как же безжалостно обошлось со многими из них время. Свои изображения я не вывешивала, а лишь старые снимки, когда ещё проживала в России. На вопросы старалась не отвечать, ссылаясь на вечную занятость.
  Конечно, я надеялась узреть среди прочих Сашу Пономаря, но никто ничего о нём не знал, и я в душе переживала - жив ли он?
  Внешне жизнь моя протекала безмятежно, и окружающие люди полагали, что я абсолютно счастлива, но это была самая большая и скрываемая ото всех неправда. Как люди живут на искусственном дыхании, так я жила одной своей верой в Бога. Лишь Он один знал, каких усилий мне это стоило. Хорошо, что Стив ни слова не понимал по-русски, за исключением "слава Богу", "здравствуйте" и "спасибо", да и эти слова за отсутствием применения им позабылись. Иначе бы он сильно удивился, услышав мои самопроизвольные стенания посреди ночи, когда я выходила из спальни на террасу и, чтобы не разбудить прислугу, полуголая рыдала в подушку. Или когда переставала держать под контролем сознание, и рука моя тут же непроизвольно начинала выводить бесконечное "Саша, Саша, Саша, Саша...". Со стороны можно было подумать, что я страдаю манией величия. Хорошо, что у меня с Сашей Пономарём одинаковое имя...
  Словом, я не была счастлива ни минуты, и с превеликой радостью променяла бы всё многочисленное богатство Стива, чтобы только вернуться в наши с Сашей Пономарём шестнадцать лет, в прежний мой город, который, судя по изображениям в Интернете, сильно переменился, а по иронии судьбы оказался побратимом Сан-Диего. Как это горько, что нельзя дважды в одну реку...
  Через сайт "Одноклассников" я узнала о готовящейся встрече выпускников нашего класса спустя пятнадцать лет всё в том же ресторане, где проходил, выпускной, и неожиданно взволновалась. Вспомнила, что уже целых шесть лет не видела родителей. До этого они к нам приезжали, но наотрез отказались насовсем поселиться в США. Я понимала, что они будут здесь тосковать по России, и особенно на переезде не настаивала, тем более что Стив сдержал обещание и ежемесячно переправлял на мамин счёт кругленькую сумму, так что родители даже не успевали всё тратить.
  Стив не возражал против моей поездки на родину, только обеспокоился тем, как я доберусь из Москвы до родного города - ведь "Боинги" туда не летают, лишь самолёты "Аэрофлота", о которых Стив был наслышан из анекдотов. Меня такие мелочи не волновали, и вскоре я из Шереметьево перебралась в Домодедово, где сдала багаж в камеру хранения и отправилась в ресторан дожидаться начала регистрации.
  Стоял сентябрь, моё любимое время года, когда нет уже изнуряющей жары, но ещё и не холодно, а по-особенному свежо...
  Ожидая заказ, я любовалась сквозь стекло на самолёты.
  Небольшой ресторан постепенно заполнялся скучающими в ожидании рейса пассажирами.
  - Извините за беспокойство, можно я к вам подсяду? Все столы заняты.
  Я обернулась на голос. Мне любезно улыбался молодой мужчина в светло-сером джинсовом костюме с черными пуговицами. Из-под распахнутой куртки его выглядывала кремовая с газетными буковками майка, а длинную шею небрежно обнимал ярко-жёлтый платок. Из-за спины мужчины растерянно выглядывал администратор ресторана.
  Подсознательно я тотчас определила немалую стоимость туалета незнакомца, и даже вспомнила, что видела нечто подобное в последней коллекции Гальяно.
  - Присаживайтесь, пожалуйста.
  Мужчина повесил на свободное кресло стильную плетёную сумку и снял синюю, точно из проволоки гнутую шляпу. Небрежно бросил её в то же кресло и пригладил зачёсанные назад пепельные волосы.
  - Элвис, - слегка поклонился он. - Элвис Пэн.
  Я по привычке подала для поцелуя руку. Нагнувшись, мужчина едва коснулся её губами. Весьма грамотно. Терпеть не могу, когда мою руку тянут ко рту!
  - Александра, - представилась я. - Почему вы решили подсесть именно ко мне?
  - Помилуйте, барышня, а к кому ещё? - он развёл руками, и я непроизвольно засмеялась. Так вести себя мог лишь человек искусства!
  - Постойте... Элвис Пэн... Это ваша выставка открылась на прошлой неделе в Москве?
  - Моя.
  - Так куда же вы направляетесь?
  - Не поверите - на встречу выпускников! Вчера под вечер разыгралась во мне ностальгия, залез на сайт одноклассников... и вот - лечу!
  Элвис снял чудовищные в пол-лица фиолетовые очки, изящно закинув их в шляпу... Мир перевернулся, небеса и преисподняя смешались. Это был Саша. Саша Пономарь.
  Хорошо, что в это время подали мой заказ, а Саша между тем углубился в изучение меню.
  Я трансформировалась в робота. За годы, проведённые в Сан-Диего, привычки мои автоматизировались, и это спасло меня от обморока. Я выпила немного свежевыжатого апельсинового сока, затем расстелила на коленях салфетку и взялась за столовые приборы. Вкус крабового салата я совершенно не чувствовала, равно как десерта и коктейля.
  Саша заказал горячее из красной рыбы и белое вино, и ассорти из морепродуктов.
  - Может быть, желаете чего-нибудь ещё? - учтиво спросил он, но я вежливо отказалась. Ко мне возвратилось самообладание.
  - Вы невероятно красивы, - как бы невзначай бросил Саша. - Ваши манеры... Проживаете в Европе?
  - Я американка.
  - Вот уж никогда бы не подумал... а куда направляетесь?
  - Полагаю, куда и вы, - я назвала город.
  - Только не говорите, что вы оттуда! - воскликнул Саша.
  - Хорошо, не скажу.
  - И всё-таки?
  - Оттуда, - я рассмеялась в ответ на его изумление. - Только не повторяйте: "чего может быть доброго из Назарета"!
  - Да уж, ваш город достоин существования только потому, что в нём родились вы.
  - Правда? - я сняла свои бледно-голубые солнцезащитные очки и внимательно на него посмотрела - узнает? - но Саша воспринял этот жест по-своему.
  - Боже, какие глаза! Просто Атлантический океан.
  - Скорее Тихий. Мне довелось проживать по обе его стороны... Я из Сан-Диего.
  - Простите, вы замужем?
  - Да. А вы? женаты?
  - Один, один, я всегда один! - Саша театрально повёл глазами.
  - Вы не похожи на Воланда, - с улыбкой заметила я.
  - Это обманчивое впечатление... Отчего на вас нет обручального кольца?
  - Не хочу, чтобы наши с мужем отношения определялись наличием кружочка металла... А вы почему не женаты?
  - Элементарно. Так и не встретил её, ту самую единственную и неповторимую, - Саша сощурился. - Едва я зашел в ресторан, как сразу увидел вас, и страшно обрадовался тому, что столики заняты. Затем оказалось, что нам лететь в одно место, и я уже был уверен - это судьба, как вдруг оказалось, что вы - замужем! Вопиющая несправедливость.
  Официант принёс Саше его заказ.
  - Выпьете со мной? - предложил Саша, я кивнула. Тогда официант подал ещё бокал. Вино было дорогое, французское, в сразу же запотевшей фирменной бутыли. - В таком случае, принесите для барышни устриц и ещё крупные креветки... У вас есть свежие морепродукты?
  Он сделал акцент на слове "свежие".
  - Обижаете! - официант надул губы.
  - Помилуйте, братец, отчего же? Просто я в России, и мне бы не хотелось, чтобы барышня из вежливости давилась несвежими устрицами. Отравление морепродуктами, знаете ли, самое опасное, а нам предстоит восьмичасовой перелёт... Хотя мне не трудно будет вернуться, чтобы разнести это заведение. Вы меня понимаете?
  - Более чем, - согласился официант и унёсся за свежими устрицами.
  Почему-то я вспомнила Сашину драку с Вовкой Мясоедом...
  Незадачливого боксёра по слухам посадили: не рассчитав удара, он наповал уложил какого-то своего соперника в каком-то ресторане...
  Между тем передали, что наш рейс задерживается.
  - Элвис - ваше настоящее имя? - спросила я.
  - Псевдоним. Вообще-то я Александр, как и вы... Снова роковое совпадение?
  Я тонко улыбнулась: совпадений у нас гораздо больше, чем он полагал.
  - Элвис Пэн... ну, хотя бы не Питер!
  - Вы угадали - я и есть вездесущий вечный мальчишка... Расскажите-ка лучше себе.
  - Боюсь, моя жизнь слишком обыденна, не то, что ваша. Тринадцать лет выгодного замужества, церковь, учеба, делопроизводство...
  Саша отложил ножик и вилку, вытер салфеткой губы.
  - Извините за бестактность, но сколько вам лет, если тринадцать из них вы замужем?
  - Тридцать один.
  - Как и мне. Ещё совпадение! Хотя со всей искренностью должен заметить, что выглядите вы максимум лет на двадцать с небольшим.
  - Мой муж миллионер и балует меня.
  - Он старше вас?
  - Значительно.
  На Сашиных губах промелькнула едва уловимая нехорошая улыбка, и на всякий случай я пояснила, что не принадлежу к любительницам краткосрочных пылких романов за спинами своих "папиков".
  - Ну что вы, я и не думал...
  "Врёт!" - мысленно констатировала я. Эх, Саша-Саша, столько лет прошло, а я по-прежнему вижу тебя насквозь...
  Мне подали морепродукты, и официант налил вина.
  - Расскажите о вашей выставке, - попросила я Сашу. - Это фотографии?
  - С чего вы решили? - удивился он. - Там выставлены мои дизайнерские работы, картины, скульптура... Это так - балуюсь на досуге. Основное моё занятие - архитектура, в большинстве проекты коттеджей. Вот, полюбуйтесь... - из сумки Саша вынул глянцевый толстый журнал и подал мне. Я развернула журнал на коленях и тотчас перенеслась в Сашину реальность. Представленные в каталоге дома были выстроены в самой разнообразной местности: на скалистом побережье норвежского фьорда, на жаркой волнистой равнине Палестины, посреди виноградников Грузии, в чопорной и консервативной старушке Англии... и везде Саше удавалось подчеркнуть духовный колорит той или иной страны, и вместе с тем внести нечто своё, авторское, самобытное. Я позабыла обо всем на свете, в памяти тотчас ожили Сашины старые чёрно-белые фотографии, особенно когда я рассматривала готический под старину выполненный замок, от одного взгляда на который мурашки ползли по коже.
  - Это один мой давний друг, а вернее сказать враг, хотя, надо заметить, из приличной датской семьи, заказал для своей невесты... Они извращенцы, - хмыкнул Саша в ответ на мой изумлённый взгляд, - трахаются (простите!) в выполненном из красного дерева и подвешенном на цепях двуспальном гробу... Я много для них изобрёл подобных штучек. Детишки играются в Адамсов.
  - И часто вам приходится выполнять капризы извращенцев?
  - Только когда хорошо заплатят и если мне самому интересно.
  - Вы гений, - пролистывая страницы, чуть слышно сказала я.
  - Знаю, - равнодушно отозвался Саша, - но с некоторых пор это меня не удовлетворяет.
  - Чего же вы хотите?
  - Вас.
  Мои ладони, державшие журнал, моментально вспотели.
  - Шутить изволите?
  - Не совсем. Я устал от одиночества. Сначала я полагал, что обрету радость в самореализации, но, знаете ли, это всё пустое, когда его слишком много... Что вы так смотрите? Я похож на Фауста? - Саша невесело усмехнулся. - Поверьте, я не играю: за годы наитеснейшего общения с людьми из самых разных слоёв общества я выработал привычку быть откровенным. Даже если это невыгодно. Нет, я могу, конечно, подурачиться, но всегда чётко соблюдаю границу между дурачеством и искренностью. Так вот, с вами я искренен. Можете спрашивать меня о чём угодно.
  - Я не понимаю, что вы находите во мне?
  - Возможно, в вас воплотился мой так и не найденный идеал, тот образ возлюбленной женщины - Суламиты, - которую столь гениально предвосхитил царь Соломон. Как вы, вероятно, догадываетесь, я не девственник, и даже не юноша, и с некоторых пор ищу ту, которая понимала бы меня, как вы...
  - С чего вы взяли, что я вас понимаю? - перебила я, и сильнее сжала журнал, чтобы скрыть дрожание пальцев. Саша снисходительно улыбнулся.
  - Это очевидно. И вам и мне. Будьте со мной так же откровенны, как я с вами. Не зажимайтесь в своей раковине. Разве не хочется вам просто отдаться своим чувствам?
  - Вы говорите это каждой женщине, с которой знакомитесь?
  - Разве похож я на Казанову?
  - Вылитый.
  Он рассмеялся.
  - Вы так считаете от того, что совсем не знаете меня.
  - Если бы... - я вздохнула.
  - Что означает это ваше "если бы"?
  - Скоро поймёте.
  - Вы загадочны.
  - Да, более чем... Пожалуйста, принесите счёт! - обратилась я к скучающему поодаль официанту.
  Понятно, что Саша не дал мне заплатить.
  Мы прошли с ним в зал ожидания.
  Изо всех сил я пыталась отыскать в нём черты, которые бы меня от него отвернули, но безуспешно. Как и прежде он оставался совершен. За прошедшее время в нём появилась какая-то усталая горькая ирония, заменившая юношеский заносчивый снобизм. Саша действительно сделался мягче, душевней, и, похоже, серьёзно желал связать себя узами Гименея.
  Господи, где мои шестнадцать лет! Хотя, справедливости ради, должна отметить, что выглядела я сейчас гораздо лучше, чем в те годы. В солнечном приморском Сан-Диего, заполненном смуглыми полуголыми выходцами из Мексики, я казалась просто Снегурочкой, но в России мой особенный золотой загар на всех производил огромное впечатление. Я как будто спустилась с другой планеты в своих изысканных и слишком открытых для этой местности костюмах.
  Вот так в стране своей родной я стала женщиной чужой...
  В Сан-Диего у меня была своя массажистка из Таиланда, личный врач-косметолог, разработавший с учётом особенностей моей кожи индивидуальную парфюмерную линию. В пляжном Сан-Диего невозможно было "носить" плохую фигуру, и на поддержание физической формы у меня уходили в год тысячи долларов. Я понимала, что выгляжу совершенно иначе, чем в школьные годы, но не настолько же, чтобы меня невозможно было узнать?
  Хотя в родном городе меня так и не признал ни один человек, ни в церкви, ни одноклассники. Все ахали-охали, трогали меня точно статую, восхищались, но не узнавали.
  "Санечка, какая ты стала-а!.."
  Но это всё было после, а пока нам с Сашей Пономарём предстоял восьмичасовой совместный перелёт...
  В самолёте, используя своё обаяние, Саша сразу поменялся местами, чтобы сидеть со мной рядом. Глаза его сияли, как у влюблённого подростка, и я, глядя на него, в который уже раз подумала о том, что отдала бы всё на свете, чтобы только вернуться в то время, когда нам было по шестнадцать...
  Мой нежный, заботливый Саша, ну почему ты выбрал тогда эту Ингу? Почему не остался со мной после выпускного вечера? А ведь всё могло сложиться иначе, и у нас могли бы сейчас быть дети... Я отвернулась к окну, сдерживая слёзы.
  - Вам нехорошо? - тотчас обеспокоился он, и попросил подать минералку.
  Я поблагодарила и, отпив немного, спросила, знает ли Саша что-нибудь о своих одноклассниках.
  - Да, поглядел на сайте... Почти все они остались в городе и порядком постарели, особенно девчонки. Даже не хочется видеть!
  - Тогда для чего летите?
  - Сам не знаю... Бывает такое - взбрендит вдруг, а отчего - непонятно. Обычно так делаются или глупейшие или гениальнейшие вещи.
  - А, может, тоска по первой любви?
  Саша тихонько засмеялся.
  - Какая любовь, помилуйте! Да и далеко не первая. Впервые я влюбился в учительницу пения во втором классе, а до этого мне нравилась молоденькая нянечка в детском саду - дочка воспитательницы...
  - Вы сами-то извращенец! - тоже смеясь, перебила я.
  - Есть маленько... А серьёзно, осталась там у меня страстная любвеобильная девушка с потрясающей фигуркой...
  - Как её звали?
  - Ингой.
  - И более никого не осталось?
  Саша вздохнул.
  - Я проучился в том классе последний год и не успел как следует развернуться.
  - Но, может, была ещё какая-нибудь любовь?.. Неразделённая.
  - Я был чертовски хорош! - откинувшись в кресле, признался Саша. - Мне не было нужды бегать за девочками, и если бы кто отказал, я тотчас утешился бы с другой.
  - Я имею в виду неразделённую любовь девушки.
  - А! Это происходило сплошь и рядом. Разве хватило бы меня на всех страждущих и жаждущих общаться со мной?
  Я едва не до крови прикусила губу.
  - Но, может быть, хоть какая-нибудь девушка вам запомнилась?
  - Их были десятки, и не только в этом городе... А почему вы спрашиваете?
  - В моей жизни когда-то был парень, немного на вас похожий, которого я очень любила, но, к сожалению, он мною пренебрёг...
  - Пренебрег вами? - Саша от удивления приподнялся на месте. - Должно быть, он круглый идиот!
  Я улыбнулась в плед, в самом начале полёта поданный мне Сашей...
  В аэропорту я решительно пресекла Сашино желание доставить меня до дома и, садясь в такси, поехала сперва в церковь: побоялась, что Саша станет меня разыскивать. Сам же он поселился в гостинице, так как родители его давно проживали в Швейцарии.
  До юбилейного вечера оставалось два дня. Это время я провела с родителями, посетив одну лишь Тоньку, которая, выйдя замуж, произвела на свет мальчика и пухленькую девочку, похожую на мать как две капли воды, различные лишь размерами. Узнав, что у нас со Стивом нет детей, Тонька, похоже, обрадовалась: хоть какой-то во мне нашла изъян, а я не стала компрометировать Стива: это наши с ним личные проблемы.
  Тонька была домохозяйкой, дородной и хлебосольной, к моему приходу стол ломился от яств. Мы рассматривали с ней фотографии и вспоминали прошлое до самого прихода с работы Тонькиного мужа, пузатенького и низкорослого. Он принял меня за юную девушку, и Тоньке это сильно не понравилось, поэтому я поспешила ретироваться. Нет, жизнь в такой атмосфере была решительно не по мне, и больше я никуда не выезжала.
  В ресторан я пришла одной из первых, чтобы оглядеться и слегка поностальгировать. Что Саша опоздает, я не сомневалась, в его среде не принято приходить слишком рано. И, конечно же, Сашино появление будет эффектным. Вне сомнения, он затмит всех. Мне же не хотелось никого удивлять, и накануне вечера я вынула из бывшего своего шкафчика голубое выпускное платье. Каким оно показалось мне смешным... И туфли к нему мама тоже сохранила. И всю мою школьную одежду... Платье оказалось впору, только в нем я уже выглядела совершенно иначе: прибавилось округлостей, и ноги соблазняли изгибами... Да, действительно хороша!.. Я улыбнулась, вспомнив гоголевскую Оксану.
   Какая же я была умница, что выбрала для выпускного вечера такое открытое простенькое платье!
  В ресторане всё осталось без изменений, только слегка обветшал интерьер, да столы были сдвинуты в одном из залов. На этот раз ресторан арендовали не полностью, да и вечер, по-видимому, будет похож на русское традиционное застолье с водкой, старыми песнями и тостами...
  И где же вы мои шестнадцать лет?
  Я встречала по очереди всех прибывающих одноклассников и проводила к столу, и каждый из них, несмотря на старое платье, принимал меня за администратора ресторана, а затем шумно удивлялся и опасался, точно я воскресла из мёртвых.
  Саша Пономарь заявился, как я и предполагала, когда уже все выпили по нескольку рюмок водки и изрядно расслабились. Его встретили, точно заморского принца. На Саше был чёрный, как ночь, костюм, но с лакированными лацканами пиджак, державшийся на одной пуговице, и лакированные туфли. Под пиджаком сквозь рыболовную сеть (иначе не скажешь), проглядывалось загорелое гладкое тело. На чёрном шнуре небрежно болтался грубый нефритовый крест. На самые глаза была надвинута болотного цвета с загнутыми полями шляпа, из-под которой сосульками свешивались пепельные пряди волос.
  А чего стоила его расслабленная походка опытного морехода посреди папуасов-аборигенов!
  Но, похоже, Саша перестарался, и дамы поначалу шокировались его, на мой взгляд, в общем-то, демократичным стилем: я видывала показы куда экстравагантней.
  Сашу тотчас потащили к столу, угрожая "штрафной" за опоздание. Он смеялся, отнекиваясь. Ему освободили место рядом с Ингой, на которой не было от волнения лица. Я сидела в противоположном конце стола и пряталась за цветочной вазой.
  Ах, как бы я не хотела оказаться сейчас на месте Саши!
  К чести Инги надо сказать, что она выглядела весьма ухоженной и, к тому же, не была замужем. В какой-то момент мне даже захотелось уйти, но я не решилась, дабы не привлечь внимания. В конце концов, разве нужна мне эта глупая месть? Как обычно Саша пленил взоры всех, он был изящен, остроумен и держался крайне непринуждённо. Инга взирала на него, как на икону... Да, точно, мне необходимо незаметно выскользнуть!
  Но, к несчастью, Сашу приспичило поимённо вспоминать одноклассников:
  - Так, а где наша Санька? Ну, та, которая на последней парте, у окна?
  На меня указали пальцами все мужчины, а женщины дружно проигнорировали. Тогда я решительно отодвинула вазу с хризантемами и, выпрямившись, в упор поглядела на Сашу.
  Боже мой! Такого я больше не видела никогда. Саша сделался белым, как... накрахмаленная скатерть, затем его бросило в краску, потом снова побледнел и по лицу пошли красные пятна.
  - Ну, здравствуй! - громко сказала я. Он не ответил. Одноклассники тоже притихли, подсознательно понимая, что сейчас происходит нечто необычное и недоступное сознанию простых смертных. В наступившей тишине громко звучала пошленькая старая мелодия...
  
  Возвращаясь обратно в Сан-Диего, я чувствовала себя полностью изнеможенной и совершенно не представляла, как буду жить дальше. Я не могу сказать, кому и зачем понадобилась эта дурацкая встреча бывших одноклассников, после которой вместо одной израненной жизни остались две...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"