На 5-й  авеню ты продаешь куплеты.
Серебряный стоит на шаре мертвый мим.
А сутенер в толпе - снует едва приметно,
И продает на вес прохожим, трезвым в дым:

И белых и цветных - коричневых и красных,
И желтых, и темней ночей, чем вся Небраска.
Малышек и девиц, с едва заметной грудью,
И женщин разбитных - баллон с дрожащей ртутью.

Потеет коп в такси, и сплевывает жирно,
И залипает взгляд на девочках настырно.
И, загустев, плевок  - на дверце залипает,
Споткнувшись о шнурок, карманник убегает.

Как черная дыра - стянуло в кучку "черных".
Кожаны, кителя, подпруги портупей.
В яловых сапогах... Картошкой запеченной - 
Ораторствует грум - махновец, диск-жокей.

Рисует на земле баллончиками с краской -
Художник-протестант, с малярницкой закваской.
То баночкой прижмет картонку: "ву-а-ля!" -
Космический пейзаж... кровоточит земля.

И только "Мариотт": огней лоснится глянец.
Задрав лицо, стоит какой-то иностранец.
Под мышкой - "покет бук" поэта. - Ленгстон Хьюз.
Сир, здесь нельзя стоять! Excuse! Какой конфуз!..  

На 5-й авеню - как карлики, деревья,
До неба дотянуть слабо им через тернии -
Ветвей своих рифмованный протест:
Что небоскребы жмут, и нет свободных мест.