Опять этот старый сон. Он словно дремлющее до поры до времени хроническое заболевание возникал именно тогда, когда организм был на грани своих возможностей, а иммунитет снижен до нуля. Сон, наполненный детскими воспоминаниями, причудливо смешанными в гербарий.
Начинался он почти всегда одинаково: со спокойной безысходной тишины.
Маленькая темноволосая девочка сидит на корточках в углу. Темно, холодно и желудок сводит от боли. Она дышит на руки, стараясь не касаться ледяной стены боком, но в тоже время не отодвигается далеко. Ведь иначе ее может задеть открывающаяся дверь. Пахнет сыростью и плесенью. Рядом ведро для мытья полов, а в нем грязные тряпки. Адайн их не видит, но чувствует запах.
Чулан, в котором она заперта совсем небольшой, где-то полтора на полтора метра. Однако девочка такая худенькая, что ее почти незаметно среди швабр да метелок.
Иногда во сне Адайн находится в своем теле, прямо внутри этого хрупкого ребенка и смотрит в непроглядную тьму его глазами. А иногда как будто бы где-то рядом, чуть выше, словно наблюдая со стороны. В обоих случаях нет ни страха, ни злости, только ужасно холодно и ужасно хочется есть.
А затем она начинает слышать шаги за дверью. Быстрые и чуть приглушенные, они бьются с ее сердцем в унисон. И девочка почти перестает их различать. Может, это просто ее пульс стучит в ушах? А потом дверь открывается - и свет слепит глаза.
На этом обычно сон обрывается. Этот раз не был исключением. Адайн резко открыла глаза и вздрогнула. Она тяжело дышала и первые несколько мгновений даже не осознавала, что проснулась. Была такая же непроглядная тьма, точь-в-точь как во сне. И ноги просто заледенели.
Хорошо бы было встать и достать из сундука покрывало, чтобы накрыть ноги. Девушка привстала, старые пружины матраса тотчас неприятно заскрипели. На соседней кровати заворочался Врен, названный братик.
Тихонько вздохнув, Адайн слезла с кровати и на цыпочках прокралась к неплотно закрытой двери, у которой стоял сундук. Девушка осторожно подняла крышку и замерла, прислушиваясь. Мачеха отличалась вспыльчивым характером и по стечению обстоятельств полным отсутствием хоть какого-нибудь сострадания и часто пускала в ход плеть, воспитывая приемных детей. Иногда девушка задумывалась, как только могли доверить детей такому человеку, однако ответ напрашивался сам собой. Большинство женщин деревни были мягки, сердобольны, имели мужа, а потому были измождены и измучены бесконечными родами и воспитанием своих собственных детей, количество которых могло доходить до десяти. Куда уж в такую семью еще и приемышей брать.
А Дахлия, хоть и была жестокой и частенько прикладывалась к бутылке, однако каждое воскресенье исправно посещала воскресную молитву и как ни крути являлась женщиной, которую, как всегда думала Адайн, в приходской церкви попросту остерегались.
Девушка осторожно вытянула из-под вороха тряпья покрывало и медленно опустила крышку сундука. За дверью слышались приглушенные голоса и звук ударяющейся о выщербленный стол кружки. Не очень хороший знак: значит, завтра с утра Дахлия будет озлобленной с похмелья и будет искать кого-то под горячую руку. Адайн приблизилась к двери и прислушалась, кто это в такой час зашел в гости.
- ...и плащи, подбитые мехом, тонкой выделки, у нас таких не сыщешь. А кони то, кони какие у них! Не знающие душной пахоты полей, лощеные, гладкие, словно щеки у моей Беччи,- послышался жаркий шепот.
Адайн тотчас узнала голос соседки, болтливой, худощавой женщины, и улыбнулась. Сравнение было что надо. Дочь соседки Беччи была на несколько лет старше Адайн и впрямь обладала румяным как яблочко, гладким лицом.
-С города, поди, приехали? - спросила без особого энтузиазма Дахлия, делая очередной глоток из кружки.
-Бес с тобой, с какого города! - сразу же возразила соседка,- не с наших земель они, нету такого богатства в Мармадьюке.
Адайн закусила губу. Их деревенька находилась у реки, как раз на перепутье между Мармадьюком и дорогой в Лихолесье, а потому заезжие купцы, мещане или же просто путники-переселенцы не являлись чем-то невиданным. Односельчане часто принимали у себя на ночлег таких путников: и монета в дом лишней не будет, и рассказов чужеземских наслушаться на ночь вдоволь можно было. В доме у Дахлии однако никто никогда не ночевал. Зная нрав женщины, староста, видимо, просто боялся рекомендовать путников их дом. Поэтому Адайн было вдвойне любопытно, что там за новые гости у них в деревне.
- Откуда ж они, с неба что ли свалились?- недоверчиво спросила Дахлия. Лицо её покраснело от выпитого и было видно, что скоро болтливая соседка будет выпровождена прочь.
- Мой сегодня разговаривал с мужиками на пастбище: поговаривают, что с Даром они,- тихим шепотом поделилась женщины, не рассчитывая однако на бурную реакцию собеседницы.
Дахлия же, откинув грузное тело на стул, расхохоталась.
-ТЫ чего...чего,- замахала на неё руками соседка,- бес что ли вселился, чего так воешь, как безумная.
-С Даром как же, а может это кто-то из Верховного Совета решил спросить мнения твоего суженого да мужиков у реки, как им руководить то,- с издевкой спросила Дахлия, все еще продолжая смеяться. - Ты вроде не такая пьяная как я, а несешь сущую чепуху.
- Да не суди ты, не суди, ты ж их не видела...У них золота полные кошели, а руки холеные, не знавшие работы в поле,- попыталась настоять на своем собеседница. Ей было обидно, что её, поделившуюся такой тайной, высмеяли, и она уже жалела, что пришла сюда, к этой дебелой пьющей бабе.
-Да мало ли у кого кошели полные золота, и мало ли бездельников на свете? У которых руки работы не ведали. Торгаши это простые, вот и все. Что делать городским с Даром в нашей деревне? На тебя что ли раскрасавицу смотреть?
Адайн обхватила себя руками. Стоило поскорее вернуться в кровать и согреться, а не стоять вот так на ледяном полу, не ровен час, еще и простудится. Однако отчего-то не могла она перестать слушать эту пьяную байку соседки. Люди с Даром, ведуны, колдуны, ведьмаки, какими только не поминали их шепотом старые да малые в деревне. И не ясно было, то ли байки это всё, придуманные стариками, чтобы взбудоражить детский ум у вечернего костра, то ли взаправду. "Не верь тому, чего не видел собственными глазами",- разве не так всегда говорил учитель в школе, куда девочка ходила аж 4 года. "И разве не его изгнали из деревни за богохульство и неверие в Создателя",- услужливо подсказало сознание, борющееся со здравым смыслом и нежеланием верить в россказни женщины.
-Да хоть у Малуши спроси завтра,- тем временем бросила соседка, тоже краснея и приводя как доказательство еще одну деревенскую сплетницу бабу,- она сама их видела у колодца. У одного глаза цепкие и черные, как ночь, словно душу твою читают без запинки. А у другого волосы белые, как у старика, а лицо без единой морщинки...
Адайн не расслышала до конца предложение, так как Дахлия начала убирать со стола, шаркая ногами по полу и выпроваживая соседку из дому.
Девочка уже подумала было тихонько прокрасться обратно в кровать, как услышала напоследок брошенные с опаской слова соседки.
-Верь не верь, дело твоё. Но приехали они не просто так, не иначе как свою кровь искать колдовскую...
-Недолго стало быть пробудут,- отмахнулась Дахлия, вешая полотенце у печки и беря лучину в руки, чтобы проводить собеседницу до двери и осветить ей дорогу.
- Долго не долго, но лучше твоей не показываться эти дни на площади, донесет еще кто,- все также опасливо ввернула женщина, еще сильнее понижая голос, так что Адайн еле-еле её расслышала. Хлопнула входная дверь, и девушка поспешила вернуться в кровать.
Ступней она почти не чувствовала от холода, однако сердце колотилось как бешеное, гоняя по сосудам кровь. В голове металось брошенное соседкой предупреждение. Не кого иного, как Адайн, женщина имела в виду, говоря такое. На мгновение девочке стало страшно. А вдруг, и правда, примут они её за ведьму да заберут с собой. Девочка накрылась одеялом с головой.
С самого детства она знала, что её считают странной. Не такой, как все, чудной. В отличие от пухленьких пшеничноволосых сверстниц она была довольно худенькой и с темно-каштановыми волосами. А еще более молчаливой и отстраненной. Сельский учитель, недолго задержавшийся в их убогом деревянном сарае, именуемом школой, как-то подозвал её к себе и спросил, почему она не играет с другими детьми. На что она ответила, что ей не интересно. Тогда он спросил, а что ей интересно. И она сказала, что читать книгу. Это была правдой лишь отчасти, ибо читала она плохо, однако ей показалось, что она будет выглядеть умнее в глазах учителя, сказав это. А, кроме того, она не хотела говорить, что больше всего на свете любит убегать из деревни на склон, почти к самому Лихолесью. Где не слышна пьяная ругань и ржание лошадей, где нет запаха подпаленной соломы, которой застилали дымоход печки, нет бедности и чувства безысходности.
Есть только чистое небо, без единого облачка, и величественные деревья вдалеке.
Спустя почти год после тех её слов, перед самым своим отъездом, учитель дал ей книгу. Абсолютно не интересную да еще и в некрасивом черном переплете. Однако это была практически единственная вещь, которая всецело принадлежала только Адайн. Ей, подкидышу из приходской церкви, у которого никогда не было ничего своего. Вся её одежда, кем-то ношеная, застиранная до дыр, после того, как она вырастала, отдавалась обратно в церковь. У Дахлии не было такого понятия, как покупать что-то детям, будь то безделушки или вещи личного пользования. И это было отнюдь не из-за того, что они были приемными. Адайн была уверена, что своим родным детям Дахлия тоже бы ничего подобного не покупала. Просто не видела в этом смысла. Зачем? Если за эти деньги можно купить еду или выпивку?
Поэтому эта книга была такой ценной в глазах девочки. И поэтому, когда соседские ребята, отобрали её и кинули в огонь, Адайн это резануло по-живому. Она смотрела на языки пламени, с аппетитом пожирающие желтые непрочитанных страницы, и ей было не жаль. Она бы все равно не стала их читать. Однако, чувство пустоты от того, что кто-то отнял то единственное, что ей всецело принадлежало было до того болезненным, что она не сдержалась и в сердцах бросила мальчишкам: " Будьте вы прокляты!". А через несколько дней один из мальчиков сломал руку. Просто соскользнул с ветки, когда собирал яблоки.
А еще через неделю зачинщик того происшествия слег с лёгочной болезнью. Он кашлял кровью и бредил. И тогда то и пошли эти косые взгляды и шепот за спиной. Мол, ведьма она и навела проклятье. Девочке это все казалось смешным и нелепым. У них в деревне постоянно кто-то что-то себе ломал, заболевал, даже умирал - так было всегда, сколько она себя помнила. Так почему же эти несчастные случаи связали с ней.
Ситуация усугубилась еще и тем, что однажды ночью к ним в дом в слезах прибежала мать мальчика. Простоволосая, в наспех наброшенном пуховом платке. Она шептала молитву, обращенную, как не сразу поняла девочка, не к Создателю, а к ней, Адайн. Женщина умоляла девочку снять проклятье, пощадить её сына. Адайн сначала оцепенела, а затем начала уверять несчастную мать, что она тут не причем.
Дахлия, поначалу пытавшаяся выгнать взашей незваную гостью, отвела девочку к печке и шепнула:
-Скажи, что прощаешь этого нерадивого, и закончим на этом.
Адайн смотрела в одутловатое лицо приемной матери и не могла понять, что та от нее хочет. Потом, наконец, она также тихо прошептала:
-Но я ничего не делала. Это же обычная легочная, такая же, как у сына Малоши, что помер в прошлом году, да у бабки Мстиславы. Я то тут причем...
-Это все понятно,- досадливо отмахнулась женщина,- парню все равно конец со дня на день. Но ты посмотри на эту бесноватую, дай ей волю, она тут всю ночь провоет.
Адайн перевела взгляд на плачущую женщину, сидящую на стуле за их обшарпанным столом. При кажущейся бледности, она и правда была намерена просидеть тут всю ночь, вымаливая избавление от несуществующего проклятия. Материнская любовь, сильнее быть ничего не может. А Дахлии в свою очередь уже давно пора было приложиться к бутылке медовухи перед сном, и воющая соседка была тут не к месту.
- Ничего не скажешь: помрет он, так возненавидят тебя. А скажешь, что простила, все равно помрет, да может поверят, что не по твоей вине,- произвела нехитрый расчет Дахлия, видя, что падчерица сомневается, и толкнула её в центр комнаты.
- Нет... - сдавлено начала девочка, потом наткнулась на полный надежды взгляд соседки, откашлялась и продолжила уже более четко,- нет в нем вины передо мной более. Пусть поправляется...
Девочка даже договорить не успела, как соседка соскочила со стула и упала перед ней на колени. Она схватила её за руку и заплакала еще пуще.
-Вот еще чего удумала,- сразу же встряла начинающая распаляться Дахлия,- теперь чего воешь то, а? Шла бы лучше досматривала своего сынка, жар его съедает, пока ты тут слёзами подлогу поливаешь...
И неизвестно как бы дальше сложилось мнение односельчан о девушке, если бы мальчик умер, однако он выжил. За последние несколько лет никто не выздоравливал после легочной болезни, и потому это было так удивительно. Сам староста пришел посмотреть на ведьму, как за глаза начали Адайн называть в деревне. Девочка сбивчиво пыталась объяснить, что она тут вообще не при чем, но её никто не слушал. Она прокляла - парень заболел, она простила, тем самым сняв проклятие, -парень выздоровел. И говорить тут больше было не о чем.
Поэтому она смирилась. И зареклась когда-либо больше слушать советы приемной матери, из-за которых теперь все шушукались за её спиной. Дахлию сложившаяся ситуация только развеселила.
- Чего ты куксишься, я только не пойму, а?- спрашивала она под вечер.- Бьют тебя что ли за это? А то, что боятся, так это и хорошо. Не ровен час будут твоих подружек зажимать по углам да кидать на сено без спросу, что они скажут, а? Кричать будут, что отца да брата позовут? Дак все равно им юбку задерут, зная, что пустые слова это. А тебя коли кто зажмет, то посмотришь на него молча, как будто проклясть хочешь, дак руки у него и опустятся.
Адайн молча чистила морковь, сдирая кровоточащую руку, и только исподлобья смотрела на женщину.
-Вот-вот, именно таким взглядом,- рассмеялась еще громче та, тыкая толстым пальцем в девочку,- тебе и репетировать то не надо.
Было еще несколько вещей, о которых никто не знал, и о которых Адайн никому не рассказывала, чтобы не прослыть еще более странной.
Иногда, когда она подкладывала хворост, то не сразу закрывала заслонку, а несколько минут смотрела на пылающий в печи огонь. Он горел, равномерно охватывая прутья своими объятьями. Тогда девочка протягивала к огню руку, сначала он словно испуганный зверек отшатывался, а затем начина ластиться, все смелее и смелее. Она отводила руку вправо и он бежал за ней, напрыгивая на правую сторону печи и оставляя левую застывать недогоревшими угольками.
Как-то раз над ухом щелкнул засов, это Врен неумело закрыл дверь, став на стульчик. Адайн вздрогнула и по инерции сжала руку в кулак - и огонь, еще мгновенье назад весело полыхавший в полную мощь, вдруг затух без следа, повинуясь её движению.
Адайн оторопела от удивления. Если Дахлия заметит, то ей точно попадет. Девочка тотчас разжала ладонь, и словно по волшебству хворост тотчас вспыхнул.
Адайн сразу же отскочила от печи, боясь, что братик заприметит случившееся.
И теперь, укрывшись куцым одеялом с головой, Адайн отчего-то вспомнила то чувство ликования глубоко внутри, накрывшее её от осознания, что это по её воле потух и загорелся заново огонь. Это ощущение собственной силы, контроля и пьянящей власти, пусть и минутное, но от того еще более сладостное. Девочка откинула одеяло и посмотрела в сторону неплотно закрытой двери. Лучина на кухне погасла, и дом погрузился во мрак
* * *
Беччи крутилась около ручья так и этак, выгибалась ивой, пытаясь разглядеть в отражении воды новую юбку. Она непрерывно что-то щебетала, однако Адайн слушала в пол уха. Вода в реке была просто ледяная, и ей хотелось поскорее домыть ведра, неуклюжей грудой стоявшие рядом.
- Ты видела чужаков?- спросила между делом Беччи, вынуждая Адайн обратить на себя внимание. Вопрос был задан почти небрежно, однако девочке тотчас бросился в глаза вспыхнувший румянец на щеках соседки. Ах, вот оно что. Вот причина надетой не по погоде обновки и лихорадочной оживленности с утра пораньше.
- Нет. А ты?- ответила Адайн, выливая воду из ведра и вытирая заледеневшие руки о передник.
- Тоже нет. И как иначе, если я все время провожу за вот этим,- девочка поддела башмаком большую деревянную лоханку, которую, видимо, ей поручили сполоснуть в ручье.
Адайн вспомнила, с каким опасливым любопытством ночью мать Беччи предостерегала Дахлию о путниках. Зная характер дочери, она наверняка специально загрузила белоручку работой подальше от центра деревни, чтобы та случайно не встретилась с чужеземцами и не опозорила их семью. И глядя на горящие возбуждением глаза соседской девчонки, Адайн была солидарна с женщиной. От такого взгляда ждать беды.
- Утащила с полки над печью, пока мать с Рурком пошли кормить скотину,- пояснила Беччи, словив взгляд соседки, брошенный на её яркую юбку.- Ну и что, что нарядная? До коли беречь её? Пока морщинами не покроюсь?
Девушка присела на корточки и вгляделась в мутную воду, а затем обхватила себя руками и глянула на Адайн:
-Сколько в девках еще ходить? Сил моих нет больше.
Они с Адайн никогда не были закадычными подругами. Более того, Беччи как и большинство ровесниц не упускала случая позлословить на её счет. Однако молчание, видимо, сходило на одобрение продолжать говорить, а потому Беччи продолжила.
-Надоело скакать мне по холодным сараям да ноги раздвигать перед этим отребьем.
Девушка брезгливо поморщилась, под отребьем подразумевая своих односельчан, с которыми очень даже с охотой общалась.
- И не хочу я всю жизнь прожить здесь, не видя, что происходит вокруг. Только провожая глазами этих сытых жирных купчих с их мужьями, что ночуют у нас перед тем как отправиться в Мармадьюк. Ведь я намного красивее их, ведь правда же!- девушка покрутилась вокруг своей оси.
Она и правда была куда привлекательнее тех, о ком говорила, в основном благодаря молодости и не опустившейся от кормления груди. Адайн хотела было возразить, что и эти купчихи в молодости были очень даже пригожи, когда к ним сватались. И что нельзя сравнивать себя с женщинами на 20 лет старше, однако вовремя прикусила язык. Беччи надо было найти виноватых, а потому что-то ей возражать было бессмысленно.
- Тебе-то оно и не надо, сразу видно,- отметила тем временем соседка, глядя на Адайн со смесью любопытства и жалости. - Холодна ты, что замерзшая рыбина в этой воде.
Девочка только хмыкнула и не обиделась на сравнение, её называли и похуже.
- И ведуньей тебя кличут, не секрет это. Одно мне интересно, если и впрямь сила в тебе есть, то чего ж не приворожила никого из купцов, что проезжают мима? Не ради жарких ночей, дак хоть ради достатка да сытости, с Дахлией жить то знай не сахар.
Адайн не успела ничего ответить, так как их окликнул Врен, стремглав несущийся по направлению к ручью.
-Адайн, сестренка, беги быстрей сюда!- закричал он еще с опушки. Девушки бросились ему навстречу. Запыхавшийся мальчик хлюпал носом, и Адайн тотчас принялась его отчитывать.
-Ты чего горланишь в такой мороз, а? И бегаешь чего? Недавно же болел совсем.
-Тебя кличут, искали везде, даже в дом заходили...
-Кто кличет?- удивленно спросила девочка. У них в деревне никогда не случалось ничего важного или срочного, к тому же она была весьма непопулярным персонажем, чтобы так рьяно ее искать.
-Староста, ведомо. Не сказал зачем,- ответил мальчик и закашлялся.
-Вот как? Побежали тогда скорее!- воодушевленно воскликнула Беччи, чуть не хлопая в ладоши. Что-то случилось, и это очень хороший повод не торчать тут у ледяной воды, а показаться в деревне, всколыхнуть мужской взор яркой юбкой. Все равно вечером получать нагоняй от родителей за то, что без спросу надела дорогую вещь, так пусть хоть будет за что.
Адайн однако, не разделяла энтузиазма соседки. Её сердце ухнуло куда-то вниз. Староста зовет... Зачем она ему могла понадобиться? Неужели овца у кого-то сдохла или еще какая неприятность произошла... Не уж то её обвинят в сглазе.
Однако выбор был невелик, и она последовала за братиком и соседкой. К облегчению девушки по пути в дом старосты они не заметили ничего выбивающегося из обычного уклада жизни. На главной площади не сгрудилась обеспокоенная толпа, их никто не окликал, и грязные узкие улочки были по-утреннему немноголюдны.
У самого дома старосты их процессию остановил мужик, который мерз на улице явно не просто так. Он сплюнул на землю кусок жевательного табака, и щербато оскалился.
- Заходи, заждалися тебя,- кинул он Адайн, а затем повернулся к Беччи,- а ты к чему тут, малинка?
Беччи чуть покраснела от наглого взгляда, однако, было видно, что мужское внимание ей приятно.
Адайн остановилась у самой двери и разжала пальцы мальчика, вцепившиеся в её юбку.
-Бери домой, скажи Адахлии, что я скоро приду,- успокоила она братика, подталкивая в сторону дома.
* * *
В доме у старосты было хорошо натоплено и пахло чем-то духмяным. Пальцы с мороза начали сразу же покалывать, оттаивая, так же как и щеки.
- Ааа, дочка, проходи сюда,- раздался голос старосты, высокого, достаточно тучного мужчины, стоящего недалеко от печи.
Адайн такое обращение изрядно удивило. Дочка? Да он так ласково её отродясь не называл, а уж после сплетен этих про ведьмин сглаз она даже имени своего из его уст не слышала. Все больше: "наша беда" или же вообще "бесова дочь".
Девочка размотала пуховой платок, покрывавший её голову и крест-накрест оплетающий грудь, и спустила его на плечи. А затем наконец-то окинула взглядом всю комнату целиком. И поведение старосты сразу стало понятным: он был тут не один, и обращение его было рассчитано не на девочку, а на присутствующих в комнате людей.
Около печи с целым пирогом в руках застыла Агджи, жена старосты . Вот откуда шел этот духмяный запах выпечки. Вместо того, чтобы поставить его на стол, у которого, опираясь на клюку, стоял муж, женщина держала пирог в руках, словно для какой-то церемонии.
А в нескольких метрах от неё, прямо у окна, стояло двое незнакомых мужчин. Кате хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что именно о них говорила ночью соседка и именно с ними так жаждала встречи Беччи.
В деревне было много высоких мужчин, однако почти все они были сутулы, сгорблены работой почти с самого детства. С крепкими развитыми руками, плетьми свисающими с непропорционально развитого по сравнению с нижней половиной тела туловища. С мозолистыми грубыми руками, с грязными спутанными волосами, с жвачкой табачного листа в зубах.
Отличие чужаков было разительным, оттого сразу бросалось в глаза. Они были высокими, но с прямыми, не сломленными спинами, с четкими, но не суетливыми движениями, и полным отсутствием какого-го либо намека на бедность и лишения. Девочка бы не сказала, что они были как-то вычурно одеты, нет. В их деревню заезжали путники, выглядевшие и пораскошнее: в бархатных накидках, так плотно усеянных вышивкой, что и пальцем ткнуть было некуда. Одежда этих мужчин отличалась же скорее своей чужеземностью. Длинные темные плащи, отороченные мехом незнакомого животного, высокие кожаные сапоги, без пряжек и украшений, однако настолько качественно сделанные, что Адайн была уверена: она бы на такие и за всю жизнь не заработала.
- Ну что же ты стоишь, Адайн. Давай скорее к огню, дочка, небось, промерзла вся,- обратился к девочке староста, гостеприимно подзывая рукой.
Жена старосты в свою очередь отлипла от печи, у которой стояла изваянием, и наконец, поставила пирог на стол.
- А вот и снеданак, сейчас молочка плесну,- непривычно мягким голосом произнесла женщина, обращаясь к девочке.
Адайн даже и не знала, что больше её удивляло: эти двое чужестранцев или же поведение старосты и его жены, от которых она все 17 лет не слышала не то что ласкового слова, а хотя бы приемлемого обращения. Семья старосты была довольно таки зажиточной по меркам деревни, в основном благодаря умению главы семьи грамотно торговаться с проезжающими мещанами. И приемыш-подкидыш, находившийся на воспитании у бесноватой Дахлии, никогда не вызывал у них хоть сколько-нибудь добрых чувств.
Поэтому девушка подошла к столу, но не решалась сесть, а тем более отведать вкусно пахнущего пирога. Ей казалось, что в любой момент эти приветливые маски могут слететь, и её погонят из дому поганой метлой за подобную дерзость. Еще бы, рассиживаться за столом у старосты.
- Вот она, наша Адайн,- с ноткой чуть ли не гордости произнес тем временем староста, и девочке стало еще больше не по себе.
Не уж то, и правда, про неё разговаривал он с незнакомцами? И тотчас уколол её страх. А что, если соседка говорила правду, и они правда с Даром.
Адайн вскинула на них глаза.
За все время мужчины, равно как и девочка, ни проронила ни звука. Они лишь молча её разглядывали, и от этих оценивающих взглядов становилось жутко.
Один из мужчин, что стоял чуть ближе, казалось, вообще почти не моргал. И девочка тотчас вспомнила описание соседки "словно в душу смотрит". Второй же, со светлыми, почти белыми волосами, выглядел чуточку скучающим. Он переводил взгляд со старосты на его квохчущую жену, а затем обратно на застывшую девочку. И невозможно было понять, кто кажется ему более нелепым. Он встретился глазами с Адайн, и она не успела отвести взгляд, что оказалось непоправимой ошибкой.
Уголки губ мужчины чуть дернулись, он весь подался вперед, совсем чуть-чуть, неуловимо взгляду, то Адайн показалось, что кто-то влез прямо ей в голову.
Холодный, цепкий, по-мужски оценивающий взгляд. Она абсолютно не разбиралась в мужчинах, однако в данный момент была уверена, что он хотел её раздеть. Прямо здесь, в этой жаркой, деревенской комнате.
Девочка настолько закостенела от страха, что не сразу расслышала слова второго незнакомца, обращенные к старосте и его жене.
- Благодарю, ваша помощь оказалась неоценимой. Однако сейчас мы хотели бы поговорить с Адайн наедине, если вы не возражаете.
Голос незнакомца был спокойным и размеренным, с чуть уловимым акцентом. Смысл фразы дошел до неё не сразу. Он что... только что попросил Старосту убраться из собственного дома? Даже у заезжих купцов не хватало на это наглости, хотя они были и богаче, и знатнее, но все же всегда чтили иерархию деревни. В конце концов сколько бы не было у тебя денег, оскорбленных за неуважение к своему лидеру сельчан было в разы больше.
* * *
С самого утра над Лихолесьем залег непроглядный туман. Холод, влажность и тучами роющаяся в воздухе мошкара, вот, пожалуй, как Кейдан мог бы охарактеризовать эту убогую деревеньку. Именно так, не упоминая её жителей.
За последний год они с Годвином повидали немало вот таких бедных затхлых деревень, однако упаси их Создатель, это была одна из самых убогих. Старые грязные домишки грудились один на одном, поджимаемые с одной стороны рекой, а с другой подножием к Лихолесью. А между домами располагались узкие дороги, утопающие в мерзкой черной жиже. Глядя на лохматых детишек, чуть ли не по пояс снующих в этой мерзлой грязи, Кейдан подсчитывал в уме среднюю продолжительность жизни людей в этом месте. Большинство младенцев, надо думать, умирало еще при рождении из-за нехватки минимальной гигиены, горячей воды и хоть сколько-нибудь соображающей в этом деле повитухи. Примерно половина от выживших умирало в первые несколько лет жизни: в основном от холода, от которого могли спастись разве что несколько семей с добротными печами, как хотя бы у этого мнящего себя апостолом старосты. Ну и, наконец, третий рубеж выживания - это подростковый возраст, где-то между 12 и 14 годами. Мальчики начинали по-настоящему трудиться, ходить на охоту, выгонять скот, и кого-то подкашивал труд, а кого-то неуемная выпивка. А девочки начинали умирать от ранних родов по тем же причинам, что и их нарожденные младенцы.
Выживали лишь сильнейшие, самые здоровые, самые выносливые, однако глядя на отупевшие лица жителей деревни, Кейдан отчего-то думал, что большинство из них не отказалось бы быть задушенными еще в колыбели только, чтобы не влачить такой образ жизни.
И как всегда в подобных местах, в деревне обязательно оказывался кто-то "с Даром". Старик-ведьмак, умеющий вызывать дождь, или же ведунья, привораживающая сельчан. В этом болоте дождь итак лил с утра до ночи, и на привороты спроса явно не было. Отупевшие от вечной бедности и непосильной работы мужики просто заваливали приглянувшуюся бабу где-нибудь в метре от блеющей от голода в сарае скотины. Поэтому было даже интересно, каким таким талантом обладал неугодивший толпе друзей сельчанин в этой деревне.
Тут, как выяснилось вчера, была девочка, насылающая порчу. Людям, подыхающим от безысходности, всегда надо бы найти виноватого и придумать, в каких бы бесовских делах обвинить соседа, однако на ребенка клеветали редко.
Дети редко перебегали взрослым дорогу, они не уводили мужей из семей и не воровали, а еще у детей были родители, которые могли их защитить.
Поэтому, когда они с Годвином услышали эту историю с порчей, которую навела маленькая девочка, она их изрядно повеселила. Кому и за что не любить ребенка?
Однако, не прошло и часа, как готовые разболтать что угодно бабы у колодца объяснили им, что девочка эта подкидыш. Что не из их она деревни, что подкинули её в приходскую церковь, и волосы у неё темные как у блудниц с Мармадьюка, а глаза зеленые как у змеи.
Гнобить за то, что ты не такой как все, - вполне в духе людей, так делают везде, вне зависимости от уровня жизни.
Обычно хватало нескольких часов, чтобы удостовериться, что кроме грязи и бедности, в подобном месте нет ничего занимательного. Они с Годвином никогда не останавливались на ночлег в подобных местах, только в городских тавернах. В которых, к слову сказать тоже было довольно убого, но по крайней мере не стоило опасаться, что на утро ты проснешься покрытый слоем снега, так как за ночь отвалилась крыша и рухнула стена.
И мужчины бы покинули эту деревню еще до темноты, если бы Годвин не прислушался к словам старухи, просившей милостыню на главной площади.
В отличие от всех остальных в её словах не было яда или страха, только будничное эхо старости, которое уже ничем на этом свете не удивить.
-Вы не слухайте этих стряпух, что девку кличут ведуньей. Никакая она не ведьма и Малоши сын слег тогда с легочной, потому что такой же дурень как и его отец, бегал голый под дождем. Не проклинала она его, не умеет этого она.
-Вот как?- уточнил Годвин, кидая в ладонь старухе монету. Обычно он не разбрасывался деньгами в подобных местах, считая, что это не поможет людям, а только даст повод быстрее спиться. Однако ему отчего-то понравилась эта трезво-рассуждающая на фоне всех остальных в этой деревне женщина. Хоть ей и положено было бы уже выжить из ума в силу возраста, она единственная тут, похоже, смотрела на факты объективно.
- Да, так. Просто молчит она в основном всегда и смотрит прямо в душу своим зелеными глазами, от этого жутко людям становится и страшно.
Годвин поднял бровь, и перевёл взгляд на беловолосого напарника. Тот пожал плечами и хмыкнул:
- Девочку ведьмой обозвали, ты хочешь, чтобы она после этого росла болтушкой? Естественно, что она растет замкнутой.
-Да не, всегда она такой была, с самого детства. Мелюзга, только пару годков когда ей, бегает туда-сюда, как только под копыта не попадает. А она сядет у огонька и смотрит. Будто не дышит совсем.
Старуха понизила голос для пущей загадочности, и Кейдан устало потер переносицу. Тот факт, что девочка не бегала по пояс в этой мерзлой жиже, подобно своим сверстникам, конечно, добавлял пару баллов к ее уму, но никак не отражал того факта, что она могла быть Ведуньей.
Однако Годвин прямо таки впился глазами в старушку, не перебивая её и словом, и Кейдану ничего не оставалось, как последовать его примеру.
-Смотрит и смотрит, и совсем не боится. А он как будто в ответ ей подмигивает.
Годвин подкинул старухе еще одну монету, они отошли к лошадям на порядочное расстояние и только тогда Кейдан подал голос.
- Ты не серьезно, так ведь? Ну откуда в этой глуши может быть кто-то с Даром?
- Надо хотя бы взглянуть на неё,- ответил спокойно Годвин, распрягая лошадь.
И им пришлось провести ночь в доме у церкви. Кейдан не ложился спать, ибо даже не раздеваясь он не смог бы себя заставить лечь в эту сырую постель, на которой до него явно спал не один напившийся забулдыга. А потому на утро у обоих мужчин было наисквернейшее настроение.
-Поговорим со старостой, деревня небольшая, найдем девочку, посмотрим на неё, и уже через час будем в пути,- озвучил Кейдан по дороге к дому старосты. Когда они проходили мима колодца на главной площади, мужчина поймал на себе несколько зазывных улыбок от стоящих там женщин и подавил в себе желание поморщиться. Никогда он не поймет людей, готовых в таких условиях размножаться. Сами живут как животные, зачем же еще и детей своих обрекать на такое?
И вот уже почти целый час они с Годвином стояли в этой душной, пропахшей чем-то приторным кухне, служившей еще и прихожей, и спальней для старого, со свалявшейся шерстью пса, дремлющего неподалеку.
Жена старосты, дородная женщина лет сорока, что-то месила на столе, то и дело краснея и бросая на них стыдливые взгляды. Рядом находился её муж, довольно говорливый и наглый малый, пытающийся вызнать, готовы ли они заплатить за ценную информацию.
-Она наша гордость, красавица-ведунья, можно сказать ценность этих краёв,- разливался мужчина, абсолютно не замечая маслянистого взгляда собственной жены.
И Кейдан даже не знал, что выглядело более противным. Это желание Старосты продать хоть за сколько-нибудь ребенка из собственной деревни или же желание его жены раздвинуть перед ними ноги прямо здесь на кухне, около бадьи с тестом.
Хлопнула входная дверь, впуская глоток свежего воздуха, и почти сразу же раздался елейный голос старосты:
- Ааа, дочка, проходи сюда.
Голос звучал фальшиво даже для мужчин, видевших старосту второй раз в жизни, что и говорить о замершей у двери, закутанной в лохмотья фигурки.
Невысокая, худенькая девочка выглядела чуть младше своего возраста. Красные, опухшие от холода пальцы не слушались, девочка машинально потерла их между собой, а затем начала неловко разматывать грязно-серый платок.
Она была одета, наверное, даже беднее, чем средний житель деревни, хотя Кейдан не мог сказать точно. Одежда не была грязной, однако точно была сильно поношенной и совсем не защищала от холода. Наконец девочка развязала платок и опустила его на плечи и мужчина смог рассмотреть её внимательнее.
Надо признать, на этот раз люди были правы. Девочка и правда была не похожа на своих сосельчан. В отличие от приземистых и достаточно дородных девушек и женщин деревни, которые при всей бедности, в которой жили, умудрялись почти всегда быть в теле, Адайн была тонкой и гибкой. Достаточно узкая кость, хоть и не такая, как у коренных беорегардийцев. Волосы темно-каштановые, с красивым отливом и чуть вьющиеся.
Кейдан перевел взгляд на её лицо и подавил в себе желание присвистнуть. Довольно правильные черты лица, и кожа без изъяна. В борделях Мармадьюка, да и любого другого мало-мальски приличного города девушка бы шла на ура. Возможно, она бы даже смогла стать женой какого-нибудь захудалого мещанина из того же Мармадьюка.
Девочка молчала и тоже в свою очередь изучала незнакомцев. Чуть раскосые зеленые глаза скользили по дорогим сапогам, вверх по полам плащей, по лицам. Лицо самой девочки было абсолютно бесстрастным, если не сказать холодным, но этот её беглый взгляд словно палил огнем.
Кейдан сглотнул. У него и впрямь давно не было женщины. Все эти замусоленные таверны с дешевым вином, неряшливые девицы, готовые лечь под кого угодно, не создавали настроения.
А вот с этой девочкой он готов бы развлечься, наверное, даже на несвежей постели в домике у приходской церкви. Сила, если не сказать, порода сквозила в её взгляде, и мужчина готов был признать, что староста заслужил пару золотых монет. Он не врал, в девочке явно что-то было.
-Ну что же ты стоишь, Адайн. Давай скорее к огню, дочка, небось, промерзла вся,- в свою очередь проговорил староста, и Кейдан чуть вздрогнул и перевел взгляд на хозяев дома.
Красивая девочка, которую он бы с удовольствием поимел, не стоит того, чтобы тратить их время. Поэтому надо быстрее прощупать её, убедиться, что Дара нет, и выехать в город чем скорее тем лучше.
Жена старосты поставила на стол что-то невразумительное, над чем она трудилась во время их прихода, и мужчина вновь сосредоточился на Адайн. Перед тем как начать разговор, он хотел прочувствовать её эмоции. Любопытство, страх, жажду денег,- что-то, что всегда улавливалось в таких вот кандидатах на причастность к ведьмовству.
Девочка так же молча перевела взгляд на Годвина, который, как и Кейдан, старался прочувствовать её. И по застывшей словно изваяние фигуре друга, мужчина понял, что тут что-то не так.
Ни одной эмоции: ни страха, ни элементарного предвкушения, ничего. Возможно, она просто тупа и не способна бояться, это еще могло сойти за правду. Но девочка явно была голодна и видела пирог на столе. Должно же в ней было заплескаться хотя бы чувство предвкушения насыщения голода.
Староста еще что-то произнес, однако Кейдан уже не слушал. Он смотрел прямо в глаза девочки. Нет, глупа она не была. И сейчас её обуревал нешуточный гербарий эмоций, только вот она так хорошо его спрятала, неосознанно поставила такой силы щит, что они не могли пробиться.
- Благодарю, ваша помощь оказалась неоценимой. Однако сейчас мы хотели бы поговорить с Адайн наедине, если вы не возражаете,- проговорил Годвин.