Kamenezki Alexander : другие произведения.

Последний Пророк

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В феврале в издательстве АСТ (Москва) выходит мой роман =Последний Пророк= - книга о джихаде, об исламе, о тех идеях и убеждениях, которые принято рассматривать только с одной, политкорректной точки зрения. Буду рад, если Вы посетите сайт романа по адресу: http://posledniyprorok.boom.ru и познакомитесь с отрывками из текста. Все материалы, выложенные на сайте, доступны для дальнейшей свободной публикации в Сети с обязательным указанием первоисточника.
* * * =otryvok=
  ...Закончив разговор, Абу Абдалла жестом указал мне на второе, свободное кресло. Холодея -- да, именно так, холодея от страха, я сел. Постучали в дверь. Вошел "афганец", неся в руке узорчатый подносик с серебряным миниатюрным чайником и парой таких же крошечных стаканчиков, из которых здесь обычно пьют зеленый чай. Умело, не хуже опытного официанта, разлив напиток, удалился бесшумно. Террорист Номер Один пригубил чаю, поднял на меня глаза:
  
  -- Рад видеть тебя живым и здоровым, Искендер.
  
  Голос спокойный, ровный, глуховатый. Все никак не может одолеть акцент.
  
  -- Благодарю... -- от волнения я охрип. Даже не ожидал такого сюрприза -- связки сдали.
  
  -- Ты выглядишь очень усталым. Ты постарел на несколько лет.
  
  -- Вы очень любезны... -- я отхлебнул ароматного, круто заваренного чаю с мятой, промочил горло. Поперхнулся, закашлялся.
  
  -- Мне кажется, за эти несколько месяцев ты сумел по-настоящему почувствовать, что такое жизнь, как быстро она течет... Оценить.
  
  -- Я бы не назвал это жизнью, -- руки, хотя тепло было, замерзли, я грел их о горячее стекло стаканчика. Абу Абдалла добродушно усмехнулся в бороду:
  
  -- А чем же?
  
  -- Больше похоже на пытку.
  
  Он внимательно посмотрел на меня -- снова ощущение живого прикосновения, мороз по коже.
  
  -- Настоящая жизнь -- всегда на пределе отчаяния. В этом ее прелесть. Ты еще не созрел, чтобы наслаждаться своим отчаянием. Это приходит позже, с опытом.
  
  Его взгляд топил меня, как масло. Я не мог собраться с мыслями. Один глаз -- спокойный и мудрый, другой -- ненормальный, безумный, чокнутый. Сил сопротивляться, говорить что-то умное не было. Вообще не было сил, как выжали меня.
  
  -- Поймите, я больше не могу просто!.. -- вскрикнул-всхлипнул.
  
  -- Конечно, конечно, -- как-то по-отечески, даже утешая, ответил он. -- Любой человек на твоем месте сказал бы то же самое. И, все-таки, ты жив.
  
  -- Пока...
  
  Резким и плавным одновременно жестом Абу Абдалла поставил стаканчик на стол. Нечто отвердело в его глазах, схватилось льдом.
  
  -- Что дает тебе силу жить, Искендер?
  
  -- Не знаю... Я должен спасти своих близких. Где они? -- голос мой постыдно, постыдно дрожал. Чем он так пугает меня, этот человек?
  
  -- Твоя семья уже дома. Мы передали женщину и девочку российскому консулу в Каире, -- сказал он равнодушно и погладил бороду. Сверкнули бриллианты часов. Вдруг ясно вспомнилось, как по ним хлестала кровь несчастного шейха Халиля. Бриллианты в крови.
  
  -- Это правда? Почему я должен вам верить? -- чай выплеснулся из стаканчика и обжег мне руку. Несколько капель упали на стол.
  
  -- Потому что без веры жизнь невозможна. Им сказали, что ты умер.
  
  Великолепное равнодушие! Так задумчиво, вскользь сказано, словно человек автоматически произнес: "На улице дождь". И перевернул страницу книги.
  
  -- Как? Почему?! -- почти заорал я.
  
  Он никак не отреагировал. Молчал. Потом медленно, неторопливо встал, подошел к книжному шкафу, принялся разглядывать корешки. Черт знает сколько времени прошло, прежде чем он произнес -- все так же отрешенно:
  
  -- Разве это неправда? Ты умер для своего прошлого. Ты это знаешь. Когда человек умирает, это происходит не сразу. Твоя душа прошла только полдороги. Осталась еще половина.
  
  И я взорвался. Здравый рассудок отключился совершенно, мне было все равно. Он доконал меня, этот старик! Двумя-тремя фразами -- доконал. Слова вырывались из глотки сами, шершавые, угловатые и тяжелые, как гайки:
  
  -- Но я не хочу умирать! Поймите... я буду с вами откровенен... Я не стал мусульманином, я чужой здесь человек... Не верю ни в какого Бога... во все это... Не могу разделить с вами... с этими людьми... вашу войну, ваши взгляды... Для меня это дико, это... возврат в пещеры, к питекантропам... И очень жестоко. Я -- другой, не ваш, поймите, пожалуйста, -- другой!
  
  Я нарывался, наверное. Хотел нарваться. Рванул на груди рубаху. Нате, режьте меня, бейте -- вот вам моя правда! Надо было лишь только прокричать эту правду, а не простонать, виновато и жалобно. Как побитая собака. Тявкает и прижимает уши, ожидая удара. Абу Абдалла, все так же молча, взял с полки книгу, перелистал, поставил на место. Дал мне время утихомириться. Дал понять, что не поддержит игру.
  
  -- Я знаю, знаю. Не бойся. Ты идешь своим путем. Это хорошо, что у тебя есть путь, Искендер. Я внимательно наблюдал за тобой. Аллах желает, чтобы ты изменился. И ты изменишься.
  
  -- Изменюсь -- как?
  
  Он отошел к окну, встав ко мне спиной. Четвертая стена пентхауса, наклонная, была сплошь забрана стеклом. Отсюда, с шестнадцатого этажа самого высокого в городе здания, уже не было видно крыш -- только небо. Почему-то пасмурное сегодня, затянутое полупрозрачной дымкой. Несколько бакланов выписывали в воздухе хищные пируэты, скользя на сильных упругих крыльях в невидимых крутых потоках.
  
  -- Не имеет значения. Потому что раньше тебя практически не было. Тень, точно такая же, как тени большинства людей. В них нет никакой сущности. Они приходят и уходят, не оставляя следа. Аллах видит только тех, кто существует. А их очень мало.
  
  -- Остальных что -- позволено убивать? -- вырвалось само.
  
  -- Как можно убить тень, Искендер? -- грустно сказал Абу Абдалла. -- У нее же нет сердца.
  
  Вдруг опять захотелось плакать. Снова пришло это мерзкое чувство: полная беззащитность, словно живешь без кожи. Прежнее мужество истаяло, испарилось. Я снова был тем, кто я есть, -- маленьким, крошечным сгустком живой кровоточащей плоти. Мокрой улиткой, потерявшей свой хрупкий, смешной домик.
  
  -- Но эта тень дышит... чувствет боль, страх... страдает, любит!..
  
  -- Актеры в кино тоже изображают страдание и любовь, -- вздохнул он и повернулся ко мне лицом. Усталость, многолетний тяжкий груз, глубокие темные морщины, провалы подглазий -- все показалось мне искренним. Как и взгляд, умудренный покоем. Или успокоенный мудростью. -- Но когда в зале зажигается свет, мы понимаем, что это -- мираж. Игра света на целлулоидной пленке.
  
  Мне стало его жаль. И его, и себя -- всех. Нас, без разделения на тех и других. Собрать бы всех, пожалеть, успокоить, утешить. Сказать что-то такое, отчего сразу станет светло и оживет, засияет надежда.
  
  -- Зачем вы позвали меня?
  
  -- Я хочу, чтобы ты был моим свидетелем в мире кафиров.
  
  Неожиданный поворот сбил меня с толку, с лирической ноты.
  
  -- Но... почему? Почему я?
  
  -- Потому что ты оказался здесь и видел все. Ты выживешь, вернешься к своим и расскажешь правду.
  
  -- По-моему, там о вас и так все знают...
  
  -- Я хочу, чтобы ты рассказал не обо мне, Искендер, -- по-прежнему устало, даже с горечью какой-то сказал Абу Абдалла.
  
  -- О ком же?
  
  -- О себе.
  
  Долго молчали, я и он. Я собирался с мыслями. Пытался сконцентрироваться. Понять, чего же, собственно, ему от меня нужно. Абу Абдалла листал книги, шептал себе под нос. Очень дряхлым он мне в тот момент показался, тысячелетним стариком. Вечным Жидом, который слоняется по миру в поисках чего-то... Истины, может, какой-то. Не в силах умереть, ищет себе занятие. Разглагольствует, воюет. Смущает умы. Или все -- игра, сплошная игра? Уловки, рассчитанные на примитивных человечков? Имам Мехди, Наполеон, просто удачливый самозванец -- я не мог разгадать.
  
  Решительный, деловой, озабоченный, Абу Абдалла вернулся в кресло. Как ветром сдуло высокую печаль. Сейчас возьмется за телефон и станет обсуждать биржевые новости...
  
  -- Будем говорить о главном. Времени осталось мало. Ты можешь задать мне любые вопросы и получишь на них ответ. Любые, Искендер. Подумай.
  
  Неужели он действительно морочит мне голову? Дергает за ниточки -- за одну, за другую... Раз -- и куколка чуть не плачет. Два -- мозги набекрень от очередного парадокса. Три -- бьет себя пяткой в грудь, лезет на амбразуру... А сейчас разыграем интервью. Сделаем из этого червяка суперстар. Чтобы "Forbes" и "Wall Street Journal" о нем написали: "Русский хакер рассказывает правду о Террористе Номер Один!" Паблик рилэйшнс, прелесть, что за штука... Но раз так -- будем играть, твердо решил я. Вопрос номер один (очкастый корреспондент CNN в костюмчике и галстучке, с наглой рожей, тянет руку из первого ряда):
  
  -- Зачем вы все это делаете?
  
  Хаджи Абу Абдалла (улыбается в камеру):
  
  -- Разве ты еще не понял, кто я?
  
  -- Нет... если честно, -- я запнулся.
  
  -- А кем ты меня сам считаешь? Террористом Номер Один?.. -- все с тою же иронической улыбкой. У меня не было ловкого, красивого ответа. Никакого. Он снова поставил меня в тупик.
  
  -- Не знаю... Вы -- странный человек.
  
  -- В чем же моя странность, Искендер-бей? -- он так смешно сделал брови домиком, что я не удержался, гыгыкнул. Старый актер, старый шут, старый плут...
  
  -- Мне... трудно сказать. Я понять вас не могу.
  
  Веселые искры в глазах вдруг чиркают по коже, как бритвенные лезвия:
  
  -- А себя ты можешь понять?
  
  -- Нет. Не всегда, -- бормочу, стараясь не глядеть на него.
  
  -- Кто ты сам? Где твое настоящее лицо? -- холодно, жестко, с вызовом, зло. Что он за дьявол, в конце концов?!
  
  -- Не знаю... не знаю...
  
  Долгая, тяжелая пауза. Шутки кончились, меня опять знобит, колотит. Поменялись роли в интервью. Допрашивают -- меня.
  
  -- Помнишь, я задал однажды тебе вопрос? Ты нашел ответ?
  
  -- Нет.
  
  -- Ты говоришь неправду, -- нехорошим голосом, с угрозой. Не простит лжи.
  
  -- Но я действительно... -- и понимаю, что соврать не выйдет. -- Мне стало очень страшно.
  
  -- Чего же ты боялся?
  
  -- Не знаю... Какой-то слепой бездумной силы... судьбы или рока... Силы, которая может легко уничтожить меня. И вообще все на свете. Очень опасной и жестокой.
  
  Абу Абдалла улыбнулся, приподняв уголки рта. Словно собирался подсказать мне правильный ответ:
  
  -- Ты назвал эту силу Богом, верно?
  
  -- Да... в общем-то, -- сознался я, даже со стыдом, потупившись.
  
  -- Но ты же не веруешь, Искендер! -- чуть громче обычного воскликнул он. С таким выражением, словно пулю всаживал в "яблочко".
  
  -- Я... да, то есть, нет... не знаю... -- мысли путались, логические цепочки распадались на бесполезные звенья. Голова гудела.
  
  -- А почему эта сила так опасна? -- с ласковой подковыркой, с ухмылкой, глубоко упрятанной в седые пышные усы.
  
  -- Она... трудно сказать... -- сбиваясь, запинаясь, я пытался подыскать нужные слова. -- Потому что она не считается со мной. На меня ей наплевать. У нее свои планы, свои представления... Она творит, что хочет. Ее невозможно понять, с нею нельзя договориться... Что-то очень чужое. Да, вот это самое главное -- она чужая, сила. Из другого мира. Точно как вы сказали: Аллах нас не видит... Как мы не видим букашек, на которых наступаем подошвой. Даже иногда не знаем, что они могут ползать у нас под ногами. Другой мир, который нельзя сравнить с нашим...
  
  -- Ты говоришь красиво, -- задумчиво, вполне удовлетворенный моим ответом, сказал Абу Абдалла и пригладил ладонью бороду. -- Скажи, а почему эта сила должна считаться с тобой?
  
  -- Как -- почему? Ну... я не знаю... потому что я способен чувствовать, потому что я -- человек, наверное...
  
  Он помолчал. Выдержал, как всегда, паузу -- чуть дольшую, чем принято в нормальном разговоре. За окном визгливо и резко орали бакланы, усевшись на карниз. Дрались из-за какого-то куска. Небо все плотнее затягивало плотным туманным покровом. Еще немного -- и посыплет мутной осенней моросью.
  
  -- Насекомые, которых ты убиваешь, тоже могут что-нибудь о себе мнить, -- отрешенно прозвучали слова Террориста Номер Один в мягкой тишине уютного кабинета. Где книги так спокойно стоят за старинным тусклым стеклом.
  
  -- Но я -- не насекомое! -- почти кричу я, словно чувствуя уже занесенную над собой рифленую подошву. С налипшими комками грязи, с клочками травы...
  
  Скептическое, в ответ мне:
  
  -- Да?
  
  -- Да!
  
  Снова -- пауза. Сидит, полуприкрыв глаза, неподвижно, на коленях покоятся скрещенные бледные ладони. Спокойный, как Будда. Как камень. Глухо, из темной глубины внутреннего его, непостижимого для меня пространства, доносятся слова:
  
  -- Почему? Потому, что тебе так хочется? Кто поделил мир на людей и насекомых, Искендер?
  
  Знаю нужный ему ответ, но пожимаю плечами:
  
  -- Понятия не имею.
  
  -- Это сделал Всемогущий Аллах. Он сотворил и муравья, который ползет по дороге, и твой башмак, и тебя, и дорогу... Но Неизъяснимый не положил разницы между ними. В глазах Аллаха все едино, и все -- на своих местах.
  
  Сейчас посыплются цитаты из Корана. Лучше искренне:
  
  -- Знаете, я не философ. Я трезвый человек, я не умею рассуждать обо всем этом. Если честно, я думаю, что философия, религия -- просто человеческие домыслы. Я не готов спорить.
  
  Не открывая по-прежнему глаз, не меняя позы:
  
  -- Ты споришь только с самим собой, Искендер. Я вижу истину так же ясно, как тебя сейчас... нет, еще яснее.
  
  -- И в чем же она, истина? -- задаю вопрос даже не для себя, наверное. Для будущего интервью CNN и "Forbes".
  
  -- В том, что Аллах непостижим. У Него -- девяносто девять Имен, и каждое из них -- бесконечность. Перед Ликом Неизъяснимого нет ни добра, ни зла. Добро и зло -- всего лишь оковы, которые Он из милости наложил на людей, чтобы они, блуждая во тьме, не истребили сами себя. Аллах -- полнота, которая вмещает все. Мы называем Его ал-Мубди -- Начинающий и ал-Му'ид -- Возвращающий, ар-Рафи -- Возвышающий и ал-Хафид -- Унижающий, ал-Мухйи -- Оживляющий и ал-Мумит -- Убивающий, ал-'Афу -- Прощающий и ад-Дарр -- Вредящий, ал-Мани -- Защищающий и ал-Мунтаким -- Мстящий, аз-Захир -- Видимый и ал-Батин -- Скрытый, ал-Аввал -- Первый и ал-Ахир -- Последний... Истина выше дурного и хорошего, выше жизни и смерти. Пророк Иса учил абсолютному Добру, но это лишь половина Знания. Прекрасная, но половина. Поэтому Аллах послал Мохаммада. Сердце, полное любви, -- и меч в руке. Добро и зло, любовь и смерть. Страх и свобода. Истина всегда имеет две стороны, Искендер... Человек выбирает то, что ближе его душе, но не достигает полноты. Ты понимаешь меня?
  
  Внезапно во мне созревает ответ, аргумент. Я думаю о Тане, о моей дочке, о себе... О нас, которых держит в заложниках вот он... и другие... с ядерными бомбами, с курсом доллара... Эта философия иезуитская, я долго искал в ней слабое звено, и вот оно, кажется, обозначилось. Открылось, проступило...
  
  -- Вы говорите о двух сторонах... Да, есть другая сторона. Я думаю о людях, которые пришли утром 11 сентября в World Trade Center. Об обычных маленьких людях. Не святых. Со всеми их слабостями, пороками... Они жили как умели, как им это удавалось... Бывали и добрыми, и злыми. Занимались тем, что им казалось важным. Стремились к тому, что считали ценным. Муравьи -- пусть будут муравьи. Пожиратели, потребители... Тени. Но если Аллах дал им жизнь, значит, у Него были свои основания! Выходит, Ему нужно, чтобы в мире были и такие -- запутавшиеся, слабые, одинокие... Наверное, чтобы они могли что-то понять в своей жизни, им эта жизнь дана. Неужели вы думаете, что они не страдают? Не переживают трагедий? Не боятся смерти? Кто дал вам право убить их?!
  
  Выслушивает, кивает, словно соглашаясь. Затем открывает глаза, и в упор, как сразу из двух стволов, бьет мне в лицо невидимая картечь, заставляя отшатнуться:
  
  -- Неужели эти две колоссальные башни могли бы упасть, если бы не было на то воли Всемогущего?
  
  -- Но это софистика! -- у меня перехватывает дыхание. Спазмы гнева, невыхаркнутые злые слова раздирают горло.
  
  -- Нет, не софистика. Когда ты просыпаешься утром и всем сердцем, всем разумом и телом вдруг понимаешь, знаешь, что Бог есть, ты начинаешь видеть мир по-другому.
  
  Он налил себе в стаканчик остывшего чаю, пригубил. Все такой же спокойный. Умудренный покоем или успокоенный мудростью. Седая холеная борода, темные зрачки прикрыты тяжелыми черепашьими веками. Темное лицо. Усталый. Ну, кто он, кто же он?! О чем он думает? Как бы я дорого дал, чтобы прочитать сейчас его настоящие мысли... Меня ведь все равно не покидало ощущение спектакля. Продуманного до мелочей. Для будущего свидетеля в мире кафиров. Но отчего этот короткий разговор так вымотал меня? Почему я совершенно лишился сил, почему я постоянно ощущаю себя с ним на грани истерики? Какую власть он имеет надо мной? Почему я чувствую себя лягушкой, распятой на лабораторном столе, со вскрытым брюхом? Вот этом мерзкое, гадкое чувство, что он видит меня насквозь, читает, как открытую книгу, знает все мои тайны, знает обо мне нечто такое, чего я сам даже не знаю... Телепат? Экстрасенс? Изощренный, опытный психолог? Ведь он так говорит, так себя ведет, что правду от лжи отделить невозможно. Я критериев не чувствую, где правда, где ложь! Неуловимый, скользкий, вьется ужом -- не ухватишься... Как ловко орудует словами, интонациями, паузами! Умный, не давит авторитетом, ни разу не процитировал Коран. Тонко дергая за ниточки, хочет, чтобы я сам сделал свои выводы. Выводы, нужные ему...
  
  -- Я попал в Афганистан, когда был еще совсем мальчишкой. Развратным щенком из богатой семьи. Мне хотелось развлечься на войне, поскольку все остальные развлечения уже наскучили. Но в первой же перестрелке я испытал такой ужас, что испугался за свой рассудок. Мне до сих пор стыдно за то, как я себя тогда вел. Но дороги назад уже не было. Мы наступали под Кандагаром. Кафиры одолевали нас. Тяжелые, ежедневные бои. Много раненых, еще больше -- убитых. В одном из боев меня тяжело контузило. Я очнулся в горном ущелье... ночью... совершенно один. Не представляя, где нахожусь, где наш лагерь... Ущелье было завалено трупами. И я пошел... пошел вперед. Я сдался своей смерти. Я сказал: Аллах мой Бог, и пускай случится что предначертано. Страха больше не было, только покой... Бескрайний покой. Я переступал через мертвых и не чувствовал ничего, кроме нерушимой безмятежности. Как ребенок, который играет с бабочкой на зеленом лугу... К утру я вышел к своим. Муджахиды не узнали меня: моя голова поседела. Они пытались со мной заговорить, но я не разбирал их слов. Три дня я не ел и не пил, просто сидел, прислонившись к камню. Меня сочли сумасшедшим, меджнуном. А я все не мог расстаться с блаженством... Я оказался за пределами. Там, где лишь Бог и Его Воля. Больше ничего... Это можно только пережить. Ты падаешь в колодец ужаса... летишь, летишь... и если у тебя хватит сил и мужества достичь самого дна, ты изменишься навеки. Я давно мертв, Искендер. Я погиб в том бою, под Кандагаром, в ущелье. Тот, кто сидит перед тобой, -- совершенно другой человек... Я хочу научить людей не бояться смерти... ни своей, ни чужой. Я не чувствую вины и не скорблю о павших. Моя душа принадлежит Аллаху, Ему одному. Когда я закрываю глаза, я вижу только свет, и ничего больше. Свет... Иди, Искендер... * * *
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"