- Друг мой, что тебя тревожит? - задал я вопрос своему спутнику, который задумчиво ворошил палкой угли догорающего костра.
Тот не сразу поднял голову, так глубоко он ушел в свои мысли. Затем посмотрел на меня странным взглядом и сказал:
- Есть одна вещь, которая уже давно не дает мне покоя. Я боялся рассказать тебе о ней, думал, что ты сочтешь мой рассказ игрой больного воображения, однако поверь мне, все, что ты услышишь - чистая правда.
Я поспешил уверить его, что и не думал ставить под сомнение хотя бы слово, вылетевшее из его уст, и попросил его не медля поведать все как есть.
Родрик - так звали моего хорошего друга, с которым мы совершали не столь долгое путешествие от его имения к моему. Таковы причуды состоятельных людей: мы взяли за правило гостить друг у друга раз в неделю, причем непременно посещать оба родовых гнезда за одну встречу. Так, на этот раз мы провели двое суток в не лишенном гостеприимства доме Родрика, а сейчас находились на полпути к моему скромному жилищу. Ночь застигла нас в лесу, и мы разбили небольшой лагерь, развели костер, намереваясь скоротать время за дружеской беседой. Однако Родрик больше отмалчивался, чем отзывался на мои шутки, так что я был заинтригован его рассеянностью.
Итак Родрик начал свой рассказ.
"Мой отец, - негромко заговорил он, не отрывая глаз от вновь разгоревшегося пламени. - Был заядлым охотником. Ни дня не проходило, чтобы он не вспоминал какую-нибудь занятную историю, которая приключилась с ним или с одним из его друзей на охоте. В своей погоне за ценной добычей он объездил все самые экзотические места на свете. Видел бы ты его трофеи - целый зал, наполненный чучелами убитых им животных. Они повсюду: за стеклом, в шкафах, на полках, на стенах... Настоящая комната смерти. Я никогда не одобрял эту его страсть к убийству, но какое теперь это имеет значение?
Однажды во время очередного африканского сафари, отец подружился с вождем одного племени в Намибии. В тот раз охота была особенно удачной, отец был чрезвычайно горд собой. Даже местные жители признали в нем достойного охотника и воздавали ему должные почести в связи с его успехами. В деревне был устроен большой праздник, с танцами и угощением, в конце которого вождь племени оказал отцу честь и сделал ему подарок. Подарок, представляющий ценность только для знатока, коим являлся мой отец. Это была посмертная маска, вырезанная из дорогой породы дерева. Она принадлежала доблестному воину, который погиб, защищая свое племя. Церемония похорон должна была состояться на следующий день, но вождь племени посчитал, что сила воина, павшего на поле боя, сравнима с отвагой охотника, добывшего много трофеев, и поэтому маска может стать для него достойной наградой.
Как бы то ни было, отец привез маску домой, и я сразу невзлюбил ее. Отец держал ее на почетном месте, не переставал восхищаться и хвастаться ею. Мне же всегда казалось, что она исподтишка следит за нами. Хотя лицо, вырезанное на ней, было совершенно спокойным, на нем читалась некая сосредоточенность, как будто оно таило в себе какой-то умысел, судя по всему недобрый.
Маска была очень дорога отцу, поэтому он упомянул ее в своем завещании, передав по наследству мне, ошибочно полагая, что я приду в восторг от обладания ею. Как только маска стала принадлежать мне, начали происходить странные вещи".
Родрик замолчал ненадолго, собираясь с мыслями. Я невольно подался вперед, ожидая продолжения.
"Какое-то время маска висела на своем прежнем месте - в кабинете отца напротив рабочего стола. Но как скоро я перенял все его дела, вести которые удобнее всего было именно там, она начала мне мешать. Она пялилась на меня своими пустыми глазницами со стены, чуть приоткрыв губы. То ли в усмешке, то ли от злости, не знаю. Конечно, смерть отца сильно отразилась на моем самочувствии, я не отрицаю, что мои душевные силы были основательно потрясены, но все же я был в трезвом уме. Я не решался слишком распространяться о своем отношении к маске, чтобы не прослыть чудаком, но вскоре мои друзья стали замечать, что я становлюсь все более скрытным и замкнутым. Куда бы я ни пошел, мне повсюду чудилась маска с ее ухмылкой.
Однажды в раздражении я сдернул ее со стены и швырнул в дальний угол. Каково же было мое удивление, когда на следующий день она висела на том же самом месте, хотя дверь кабинета была заперта, и ключ был только у меня. Я спросил у экономки, не убиралась ли она, но она сказала, что даже близко не подходила к кабинету. Я не знал, как объяснить чудесное возвращение маски, и на следующий день закрыл ее в чулане, забросав ворохом ненужного старья, к которому никто не прикасался уже лет сто или больше. На следующий день маска была на прежнем месте.
Я был совершенно растерян. Почва уходила у меня из-под ног, а эта проклятая штуковина таращилась на меня, и было что-то издевательское в ее лице.
Я не решался уничтожить ее, все же это была память об отце. Вещь, которая принадлежала ему и имела для него особое значение. Когда я представлял себе, как беру ее в руки, подношу к открытому огню, бросаю ее туда, и она начинает корчиться в языках пламени, мне становилось настолько дурно, что я тут же приказывал себе забыть о ней. Просто оставить ее в покое. Сколько раз я уговаривал себя, что это просто-напросто кусок дерева, бездушный и безопасный, все без толку. В конце концов я просто перебрался со своими бумагами в другую комнату, а кабинет запер и больше туда не входил.
Но легче не стало. Мне стало казаться, что маска продолжает следить за мной. Я чувствовал ее пронизывающий взгляд сквозь стены. Я понял, что даже если решусь переместиться в другое крыло или переехать в другой город, она не оставит меня в покое. Никогда. От этой мысли я покрылся холодным потом. Неужели мне суждено окончить свои дни в сумасшедшем доме, выкрикивая бессвязные слова, или мне уготована участь похуже? Но что может быть хуже, чем потерять рассудок, единственное, что отличает нас от животных. А ведь я был к этому близок. Осознав весь ужас ситуации, я начал лихорадочно искать из нее выход. Я часами смотрел на маску, пытаясь угадать ее замысел. Да, да, не смейся надо мной, я всерьез считал, что у нее есть какая-то цель, иначе эта пытка теряла всякий смысл. Конечно, меня посещала мысль, что она проклята, но это не вязалось с тем, как она вела себя с моим отцом. Очевидно, если бы она была призвана приносить горе и страдания всякому своему обладателю, отец не прожил бы такую долгую и в целом счастливую жизнь после ее обретения.
Итак, у маски была цель, она чего-то добивалась от меня, оставалось только узнать, чего именно.
Если бы она искала другого хозяина, она бы не попадалась мне на глаза столь настойчиво. Ей хватило бы тихо исчезнуть одним прекрасным днем, например, во время влажной уборки.
В то, что она жаждала вернуться на родину, тоже верилось с трудом.
Оставался еще один вариант, не слишком радостный: она могла действительно наточить на меня зуб (как тебе это понравится? Я уже вполне говорю о ней, как о человеке). Возможно, в ее задачу входило изжить именно меня со света. Я не отрицал такого исхода, но мне отчаянно хотелось верить, что есть другой мотив ее странного поведения.
Тогда мне в голову внезапно пришла мысль, что маска, вероятно, желает исполнить свое предназначение, то есть быть погребенной. Действительно, что может быть логичнее? В конце концов именно для этой цели она и была создана в далекой африканской хижине. Я почувствовал, что я на верном пути и начал перебирать в голове всевозможные способы воплощения своей задумки.
Я представил ее горящей в ритуальном костре, потом находящейся на дне могилы, медленно засыпаемой землей. Внезапно мною овладела такая злость по отношению к этому никчемному куску дерева, которое заняло все мои мысли, напрочь лишило меня покоя и последних остатков самообладания, что в припадке ярости я сорвал ее со стены и чуть было не отправился на поиски топора, чтобы разрубить ее на мелкие щепки. Бог знает, что меня тогда остановило. Какая-то неведомая сила отвела мою руку, и я, совершенно обессилев, рухнул на кушетку, зарыдав от беспомощности.
В ту ночь я долго не мог уснуть, я провалился в забытье, когда за окном уже брезжил рассвет, и тогда мне приснился кошмар. Я не забуду его никогда.
Мне показалось, что я лежу на спине в своей постели, а маска покоится на моем лице. Я вижу потолок своей спальни через отверстия на месте глаз, но она настолько плотно прилегает к моим губам и носу, что мне совершенно нечем дышать. Я лежу, не в силах пошевелиться, парализованный страхом, судорожно пытаясь вздохнуть, но проклятая маска не дает мне этого сделать. Я силюсь закричать, но из горла не идет ни звука. Как погребенный заживо покойник, я лежал, внутренне содрогаясь от беспредельного ужаса, внешне же абсолютно неподвижный. Когда мои легкие уже готовы были взорваться от нехватки воздуха, я проснулся. Понемногу я пришел в себя, но сердце все еще бешено колотилось в груди, на коже выступил холодный пот, в висках стучала кровь.
Я направился за стаканом воды, чтобы немного успокоить свои нервы. В доме было темно и тихо. Все еще спали. Я бесшумно прошел на кухню, изо всех сил стараясь прогнать прочь страшный морок. Я набрал воды и уже поднес было стакан к губам, когда мой взгляд упал на деревянный стол, на котором преспокойно лежала маска, по-прежнему кривя рот в ухмылке.
Мои руки задрожали, я выронил стакан, и часть его содержимого попало на маску.
Я смотрел на нее, не отрываясь, на то, как она меняет цвет от влаги, становится темной и блестящей, и меня вдруг осенило. Вода! Как это раньше не приходило мне в голову? Маску надо утопить! Едва лишь я подумал об этом, как на душе стало спокойно. Я почувствовал облегчение, сознание прояснилось, дрожь в руках унялась. Принятое решение казалось мне единственно верным, я не сомневался в этом ни минуты. И маска была согласна со мной; она больше не выглядела холодно-отчужденной или враждебной. В ее слабой улыбке я уловил нечто похожее на одобрение".
Родрик снова замолчал, на этот раз надолго. Я не мог более сдерживать свое любопытство, и нетерпеливо спросил его:
- Что же дальше?
- Что дальше? - повторил мой вопрос Родрик. - Я намереваюсь исполнить задуманное. Не долее как завтра мы остановимся у озера, и я утоплю ее.
- Как! - вскричал я, не скрывая охватившего меня возбуждения. - Так маска сейчас с тобой?
- Да, - усмехнувшись, ответил тот. - Хочешь взглянуть на нее?
- Конечно!
Он достал свой саквояж и вытащил из него ту самую вещь, которая всецело поглотила мое внимание.
Я держал в руках маску из неизвестной мне породы дерева зеленоватого цвета. Она была гладко отполирована и приятна на ощупь. Я рассматривал детали резьбы, изящные, что объяснялось мягкостью и податливостью древесины, из которой она была сделана. По правде говоря, я был несколько обескуражен. После рассказа моего друга я ожидал увидеть свирепую физиономию воинственного туземца. Однако на меня смотрело невидящим взглядом лицо с плавными, немного женственными чертами. Пухлые губы, крупный нос, мелкие завитки волос - очевидно, тот, кому предназначалась эта маска, погиб совсем молодым. Я провел пальцем по изгибу губ, ладонью ощутил гладкость щек. Он был молод и красив. Как и мой друг. Я с трудом оторвался от созерцания маски и перевел взгляд на Родрика. Тот по-прежнему лениво шевелил угли палкой, поглядывая на меня, наблюдая за моей реакцией, следя за моими движениями. Я вспомнил рассказанный им кошмар. Мне живо представился Родрик, лежащий в своей постели с маской на лице. То, как его тело корчится, задыхаясь, а маска торжествующе гримасничает. Она раскрывает рот в беззвучном хохоте, сквозь прорези видны мечущиеся безумные глаза ее последнего хозяина. Он хватается за нее руками, пытаясь содрать, но она намертво приросла к его коже и продолжает бесноваться...
Я крепко зажмурился, прогоняя прочь адское видение.
Дрожащими руками я протянул маску Родрику и срывающимся голосом попросил убрать подальше.
После беспокойной ночи, проведенной у затухающего костра, мы выехали дальше и через несколько часов пути оказались на берегу озера, которое идеально подходило для нашего замысла.
Недавно прошел дождь, но солнце снова ярко светило, а ветер сгонял с неба последние остатки туч. Озеро рассыпало кругом солнечных зайчиков, в воздухе звенели птичьи голоса, но мы не видели ничего вокруг, не обращали внимания ни на что, сосредоточившись на нашей мрачной задаче.
Мы разделись и вошли в воду. Родрик положил маску на поверхность озера и легонько подтолкнул. Слегка покачиваясь, она заскользила вперед, меняясь на глазах. Еще минуту назад она была всего лишь куском дерева, мастерски обработанным, но лишенным жизни. Теперь же, когда солнечные блики заскользили по ее влажной поверхности, когда она закачалась на волнах, она показалась мне живой. Словно пловец лег на спину, раскинув руки в стороны, чтобы отдохнуть и набраться сил для нового рывка. Казалось, он вот-вот перевернется, взмахнет руками и поплывет, поднимая брызги.
Мы поплыли рядом с маской, толкая ее вперед, и я не мог отделаться от ощущения, что мы - пара сопровождающих усопшего в последний путь. В тишине, нарушаемой приглушенными всплесками, мы добрались до середины озера. Там, без свидетелей, в окружении зеленых берегов и голубого неба, мы оставили ее, предоставив самой себе.
На обратном пути я заметил на левом берегу силуэты крестов и покосившихся надгробий. К этому старому заброшенному погосту и направилась маска, подгоняемая ветром и невидимым глазом подводным течением. Что ж, ей там самое место, подумал я. Может быть, она наконец найдет успокоение здесь. Не самый плохой финал для ее истории.
Выходя на берег, я оглянулся. Маска превратилась в едва различимую темную точку на поверхности озера. Прищурив глаза, я с трудом разглядел ее в бликах солнца. Она была далеко и постепенно уплывала прочь, не собираясь возвращаться. Я испытал огромное, непередаваемое облегчение. То же чувство я прочел в глазах Родрика. С маской было покончено.
Мы возобновили наше путешествие, счастливо добрались до пункта назначения и провели еще немало приятных дней, наслаждаясь обществом друг друга. И все же время от времени перед моими глазами всплывала картина, которую мне, возможно, не удастся прогнать из памяти: деревянная маска, загадочно улыбаясь, покачивается на волнах, постепенно удаляется и, наконец, исчезает в блеске водной глади, в сиянии солнечного света.
Эпилог
Несколько лет спустя я по делам проезжал по этим местам. Ночь застала мня в пути, и я не нашел ничего лучше, как постучаться на ночлег в дом сельского священника. Святой отец гостеприимно согласился приютить меня. Мы разделили скромный ужин, и после двух-трех рюмок вишневой настойки он неожиданно рассказал мне о недавнем происшествии.
Один местный дурачок слонялся без дела по окрестностям и случайно забрел на заброшенное кладбище. Оно было таким старым, что наполовину сползло в озеро, на берегу которого стояло. Покосившиеся кресты, расколотые надгробия, на которых все надписи уже давно стерты временем - ничего необычного, просто забытый, заросший погост. Так вот, несчастный малый бродил между могил, как вдруг среди общего запустения ему в глаза бросилось что-то новое, не тронутое временем. Какой-то темный предмет влажно поблескивал в густой траве у самого берега.
Он нагнулся, чтобы рассмотреть находку поближе, протянул к ней руку, раздвинув заросли... Оттуда, снизу вверх на него смотрело человеческое лицо с пухлыми губами и широким носом. Лицо со зловещей улыбкой на устах.
Бедняга резко отпрянул, потерял равновесие, поскользнулся на мокрой траве и свалился в озеро. На его истошные крики сбежались люди, они помогли ему выбраться из воды. Они обогрели его, утешили, но с тех самых пор он совершенно потерял рассудок. Никому не отвечает, ничего не видит. Уставится в одну точку и все бубнит, раскачиваясь из стороны в сторону:
- Маска! Маска! Там маска!