Объект двигался без рывков, на высоте километра и примерно с нашей скоростью. Ни крыльев, ни хвоста, ни турбин, ни носовой части, ни иллюминаторов -- серый и на вид гладкий шар внушительных размеров, рассекающий небесную гладь, затянутую облаками. Словно где-то на юге бухнула Царь-пушка, увеличенная раз этак в пять, -- и вот теперь ее ядро неслось над заснеженными лесами.
-- Может, на базу вернемся? -- предложил Мишка.
-- Нет, -- после короткой паузы ответил я.
Вернемся... Его предложение было столь ожидаемо, сколь ожидаема просьба человека, изнывающего от зубной боли и наконец-то зашедшего в стоматологический кабинет. Но в этом был весь штурман. К гадалке не ходи, будь он на моем месте, давно развернул бы самолет. Плевать, что впереди в течение пяти минут летел неопознанный объект. По крайней мере, я его опознать не смог. Да и вряд ли иллюстрацией здоровущего шара цвета мокрого асфальта могла похвастаться энциклопедия по авиации. Скорее -- я улыбнулся -- справочник по баллистике.
-- Юр... -- продолжал канючить штурман, словно ребенок, замученный скучной экскурсией по картинной галерее.
-- И не подумаю, -- уверенно сказал я и поспешил успокоить старого друга: -- Не дрейфь, топлива еще до Аляски хватит.
Конечно, я преувеличивал. Какая там Аляска? На возвращение бы осталось. Однако эти глупые мольбы начинали мне надоедать, а ангельским терпением я не славился никогда, поэтому еще со школы носил горбинку на носу, оставленную обидчивым старшеклассником.
Нет, это надо же! Мы столкнулись с таким чудом, и все, что придумал Мишка -- вернуться на аэродром. Не дурак ли?
-- Предчувствие у меня нехорошее, -- поделился он. -- Может, все-таки...
-- Не понимаю, чего ты так боишься? -- спросил я, повысив тон. -- Возможно, мы для него -- как для нас, скажем, птицы. Стал бы ты ни с того ни с сего нападать на птиц? Да и оружия не видно.
Угрожающие Мишкины предчувствия обычно волновали меня не больше пропущенной серии мексиканского сериала. То есть, как правило, пролетали мимо ушей со сверхзвуковой скоростью.
"Но, похоже, штурман впервые оказался прав!" -- мелькнула мысль. И на долю секунды ее опередила молния. Возникшая, казалось, из пустоты, но точно не из туч, за неимением оных. Самая яркая, которую мне приходилось видеть в жизни. Настолько яркая, что на мгновение исчезли сфера, небо и приборная панель -- все утонуло в бело-голубой вспышке. Как будто в лицо мне направили мощный прожектор.
Когда бело-голубая пелена слетела с глаз, я с ужасом понял, что самолет падает. Как камень, брошенный с высокой башни. Приборы почему-то сдохли. Все, что могло мигать и гореть, потухло разом. Штурвал вертеть было бесполезно. Навстречу летела земля, кружащаяся в безумной пляске.
Мгновение -- и целая вечность. Краем глаза я заметил, что не повезло и таинственной сфере. Она стремительно снижалась, оставляя за собой дымный черный след. Выход оставался только один.
-- Катапультируемся! -- крикнул я, хотя и не был уверен, что Мишка меня слышит.
***
Все-таки буфетчица Зинка была права: я безнадежный авантюрист. Сто пудов, как любит говорить Мишкин сын. Приходится это признать.
Мой самолет, рухнувший секунду назад, испускает погребальный дым; ледяной ветер пронзительно свистит в ушах, впивается иглами в лицо и пробирает до костей; впереди маячит перспективка сломать себя ноги, приземляясь аккурат в густой лес, а потом окоченеть к чертовой матери. И о чем я думаю в это время? Нет, не ищу безопасное место для посадки -- какую-нибудь плешь в лесу, а лечу за сферой, сбитой неизвестно кем. Зачем? В надежде увидеть того, кто управляет таинственным объектом, теперь походящим на комету с черным хвостом. Кретин, одним словом.
Мишка парит далеко впереди и чуть ниже; он вот-вот коснется верхушек деревьев. Господи, пусть с ним ничего не случится. У него дети и любящая жена. А у меня?..
Безжалостный ветер доносит до меня обрывки звуков: хруст ломающихся ветвей под мощью падающей сферы. Мишкин парашют голубым крылом сбивает снег с деревьев, тонет в них, словно в болоте, -- и исчезает.
Штурман и сфера приземляются почти рядом. Надеюсь, очень надеюсь, что Мишка отделался только легким испугом.
Я лечу к ним. Стараюсь спланировать туда, где сфера повалила деревья, немного расчистив место для посадки. До встречи с лесом остается совсем чуть-чуть. Нужно избавиться от кресла...
Мимо. Я проваливаюсь в колючую пасть леса в трех метрах от искалеченных, завалившихся деревьев. Ветви вонзаются в бока, бьют по ногам и хлещут, точно плети, по щекам; яростно летит в глаза снег, забивает ноздри, лезет в рот -- и смягчает падение. Больно, но терпимо. Вроде бы ничего не сломано. Повезло!..
Парашют запутался, зацепился за сучья, застрял в ветвях. Я отстегнул его и тут же по колено ушел в сугроб. Снег мягкий и легкий, совсем не такой, как в городе.
-- Миша! Миша! Миша!
Ответом мне была тишина. В трехстах метрах от меня исходила паром и жирным черным дымом косвенная причина нашего крушения. Коченеющими пальцами я открыл карман на штанах и вытащил фляжку. Нужно экономить. Еще неизвестно, сколько мы тут пробудем, прежде чем прибудут спасатели. Если вообще прибудут.
Горло приятно обжигает, по груди разливается щекочущая теплота, а легкие больше не кажутся двумя кусками льда. Убийственный мороз превращается просто в холод. Следует помнить: ненадолго. Искать штурмана, искать Мишку!..
-- МИША! -- Крик сорвался на хрип. -- Миша.
Необходимо идти. Возможно, он лежит и не может из-за травм ни крикнуть, ни шевельнуться. Только держись.
По желобу, оставленному сферой, я двинулся на север. Под скрип снега. Оглядываясь, прислушиваясь и клича штурмана севшим голосом...
Я заметил Мишку, когда до сферы оставалось шагов тридцать. Он, похоже, был живее всех живых. Только почему-то не отзывался на мой крик и буравил взглядом снег возле своих ног, словно стараясь прожечь в нем дырку.
-- Ты почему не откликался?
Он по-прежнему стоял, прислонившись к толстому стволу дерева, и упрямо молчал. Штурман никогда не слыл болтуном, но тут превзошел самого себя.
-- Миша. -- Я легонько тронул его за плечо. -- Серьезные травмы есть?
И опять понурился. Мишка меня просто умилял. До всемирной известности было рукой подать, а он дулся из-за разбитого самолета. Подумаешь, самолет. Да, жалко. Да, я виноват. Да, не послушался. Но, черт возьми, у нас есть проблемы посерьезнее. Например, как тут дуба не дать.
-- Пойдем туда. -- Я указал на сферу. -- Видишь, как над ней пар клубится.
Он бросил гневный взгляд в сторону неопознанного объекта и, храня молчание, поплелся за мной, точно зомби.
Эх, Миша, Миша, рано ты, брат, нас хоронишь. Весьма рано. Да, есть вероятность сдохнуть в холодном лесу. А где, спрашивается, ее нет?..
К тому времени, как мы добрели до сферы, дым из нее перестал валить столбом, и лишь жидкими струйками -- уже не черными, а серыми -- струился из-под... люка. Вокруг неопознанного объекта узким кругом таял снег. Не нужно было быть гением, чтобы понять: руками ее лучше не трогать, пока не остынет.
Я толкнул ее ногой: тяжелая зараза. Одному не свернуть.
Минут десять мы грелись возле нее, словно два замерзающих бомжа перед ржавым баком, где полыхает пламя. Грелись, молчали и обменивались взглядами. Наконец я решился и спросил:
-- Заглянем?
Мишка посмотрел на меня как на идиота. Примерно такой реакции я и ожидал. Казалось, сейчас штурман бросится на меня с кулаками. Господи, неужели ему хоть одним глазком не хочется заглянуть внутрь неопознанного объекта. Увидеть, что скрывает серая обшивка, ныне и тут и там подкопченная жирным дымом.
-- Только попробуй! -- угрожающе пробубнил штурман, сжимая кулаки.
-- Что ты как деревенщина, ей-богу?
Мишка запыхтел. И я понял: еще одна брошенная в его адрес фраза, и в мой -- полетят кулаки. Видать, оттаял штурман.
-- Нет, ты сперва послушай, -- так и хотелось назвать его остолопом, -- какие перспективы открываются перед нами, если удастся освободить люк и, скажем, спасти внеземного пилота. Уверен, ему сейчас там несладко. -- На самом деле я был уверен, что, кто бы ни находился внутри, он уже давно изжарился заживо. -- Представь заголовки в газетах: "Российские пилоты спасают пришельца!" И наши фотографию крупным планом.
-- Не хочу!
Придется давить на болевые точки. Сам виноват.
-- А новую квартиру четырех-или даже пятикомнатную хочешь? А машину хочешь? А чтоб твои лоботрясы в институт поступили? Чтобы ты сам не влачил жалкое существование после ухода на пенсию? Между прочим, за такое спасение... Да любая газета, любой телеканал последние деньги отдадут, чтобы взять у нас интервью.
Мишка наконец-то начал проявлять интерес -- осторожный и пока едва заметный. Главное -- начал. Как говорил Михаил Сергеевич: "Процесс пошел". Пусть и со скрипом.
-- И как ты на это смотришь?
-- А зачем вообще корабль трогать? -- с подозрением спросил штурман.
-- Чтобы люк полностью высвободить.
Я вытащил армейский нож и сунул его кончик в тонкую-претонкую щелку на корпусе. И повел нож к земле.
-- Видишь, аппарат очень неудачно упал. Люк никак не открыть без сдвига сферы.
-- Все равно не буду.
Тупица. Теперь я готов был броситься на него с кулаками. И, слава богу, я знал почти безотказный способ, как в таких случаях суеверного штурмана убедить в своей правоте.
-- Давай сделаем как всегда, -- сказал я ему серьезно. -- Орел -- не трогаем ее вообще, решка -- ты мне помогаешь.
-- Слово даешь? -- с надеждой спросил он.
-- Век не летать, -- поклялся я убедительно. Правда, изначально знал, что спор он выиграет только в том случае, если обе стороны монеты будут украшать исключительно "орлы".
Я достал монету -- круглую, блестящую, с изображением небезызвестного вождя и ностальгическим гербом. Мою счастливую монету достоинством в один рубль. И повертел перед Мишкой серебристым кругляшом, словно фокусник своими атрибутами перед представлением.
-- Пусть решит судьба, -- улыбнулся я и невысоко подбросил монету.
Она сверкнула в воздухе и очутилась на сложенных, чуть изогнутых пальцах левой руки, стремительно накрытых ладонью правой.
Так... Подушечки пальцев нащупывают знакомые изгибы черепа, клинышек бородки отца пролетариата, но, прежде чем огорчить Мишку, я все-таки медлю, добавляя этому моменту драматизма.
"Пусть считает, что я тоже волнуюсь", -- подумал я и обнажил судьбоносный кругляшок.
Послышался вздох поражения.
-- Сдвигаем, -- сказал я с улыбкой, опуская монету в карман, и добавил ободряюще: -- Смирись.
Мишка то ли и впрямь смирился, что было маловероятно, то ли с головой нырнул в бездны собственного сознания -- видимо, пытаясь там выловить веский довод, не позволяющий трогать неопознанный объект. Да что тут придумаешь? Против судьбы не попрешь. Так уж случилось, что она не сочла нужным помогать этому недалекому ворчуну, а мне даже не пришлось -- как часто такое случалось -- корректировать ее решение ловким движением пальцев.
Наступал момент истины. Пока я всеми правдами и неправдами убеждал Мишку помочь мне, сфера остыла до температуры, не угрожающей ожогами.
-- Ну? -- Я кивнул на объект.
У Мишки был такой вид, будто перед нами стояла телега, груженая трупами. После некоторых колебаний штурман нехотя встал рядом.
-- Навались! -- бодро крикнул я. -- Навались!
Навалились. Сфера качнулась, но не перевернулась -- глубоко, гадина, врылась в снег.
Она перевернулась, подмяв впереди себя снег. Если проход за люком таких же размеров, я без проблем в него заберусь.
Я выдернул нож из снега и опять сунул в щелку. Открыть люк оказалось сложнее, чем перевернуть сферу; пришлось попотеть. Когда он глухо шлепнулся на землю, Мишка отошел на три шага от неопознанного объекта. Нет, мне тоже было страшновато, но любопытство глушило страх.
Вход, к сожалению, оказался намного меньше люка. Даже сними я утепленный комбинезон, вряд ли получилось бы пролезть.
Круглый провал дышал жаром и густым темным дымом; оттуда несло запахом гари. Я опасливо посмотрел внутрь. За спиной скрипнул снег -- видимо, Мишка отошел еще на пару шагов. Я оглянулся: так и есть.
-- Ну чего там? -- шепотом спросил он.
-- А сам не хочешь взглянуть?
Мишка покачал головой, а ладонь его легла на пистолет. Собственно, смотреть пока было не на что.
-- Есть кто живой? Эй? -- Я усмехнулся: -- Мы пришли с миром.
Молчание. Внутри темно и, кажется, никого нет. Свет как будто обходит корабль стороной.
-- Помощь нужна?
Снова тихо, как на кладбище.
Я помолился про себя и на свой страх и риск запустил руку по плечо в кромешный мрак сферы. Правой -- жертвовать не хотелось. Если уж откусят, пусть будет левая. За спиной щелкнуло: Мишка снял пистолет с предохранителя. Вот тебе и: "Мы пришли с миром". Руку на отсечение не дам, но не без уверенности могу сказать, что дуло пистолета было направлено в темный провал НЛО. То есть, по сути, мне в спину.
Почти сразу я нащупал четырехпалую ладонь чуть меньше человеческой и, похоже, заключенную в сверхтвердую перчатку. Сердце замерло. Раз, два, три!
Я отскочил в сторону, одновременно вытягивая найденыша, который оказался весом килограммов двадцать -- не больше. Он легко вылетел из входа и со звуком ласт, бьющих по воде, шлепнулся на снег.
Мишка в испуге отскочил, стараясь не сводить пистолета с пришельца, не подающего признаков жизни. Внеземной скафандр, сделанный из серебристо-серого материала, похожего на пластик, не поражал воображение дизайном.
-- Да, держи его на мушке, -- сказал я штурману. А сам крадучись приблизился к пришельцу.
Судя по размерам скафандра, ростом капитан был мне по пояс. То есть где-то девяносто сантиметров. Внутри массивного шлема покачивалась плотная белая дымка, скрывая лицо.
Я присел на корточки и снова осмотрел пришельца в надежде увидеть в нем хоть каплю жизни. Он все еще не двигался и, наверное, был уже мертв. Неудивительно, с такой высоты рухнул. Тут не только мозги стряхнешь.
С боку на шлеме чернел крошечный ромбик. Могу поклясться, именно он открывал шлем.
-- Что-нибудь видишь?
-- Нет. Из-за дыма ничего не разобрать, -- пояснил я, протягивая руку к ромбику.
-- Ты что? -- всполошился Мишка. -- И так самолет угробил. Не хватало еще, чтобы пришелец взорвался атомной бомбой или вовсе уничтожил Землю.
-- Ты насмотрелся голливудского дерьма, -- усмехнулся я и осторожно коснулся указательным пальцем ромбика. -- В конце концов, двум смертям не бывать. Верно?
Мишка был со мной не согласен. Он зажмурился, а я ткнул кнопку.
-- Уже все? -- спросил штурман, приближаясь к пришельцу.
Лицевая сторона шлема беззвучно и быстро исчезла, и из него, как из трубы, повалил дым. Густо, но недолго.
Я разогнал остатки дыма ладонью и предположил, что челюсть отвисла не только у меня. Оттуда, из шлема, на меня неподвижно смотрели глаза размером с куриные яйца. Вытянутое, как будто приплюснутое по бокам лицо часто-часто усеивали бородавки -- разноцветные и кажущиеся искусственными.
Минут пять мы любовались иноземной формой жизни. А затем...
Пришелец судорожно дернулся, и в тишине раздался оглушительный выстрел, -- аж в ушах зазвенело. Мишка с перепуга умудрился промахнуться. Но попадание и не требовалось. Глаза пришельца покрылись сеточкой зеленых вен и в буквальном смысле полезли из орбит, а лицо как будто осело; бородавки потускнели. Капитан хрипнул -- и издох.
...Сменившийся ветер пригнал хорошо знакомые нам звуки лопастей, рассекающих воздух. Наконец-то пришла помощь. Штурман, не долго думая, пальнул из ракетницы. Зеленую вспышку в ясном небе трудно было не заметить.
-- Миш, ты только не вздумай сказать, что это мы шлем открыли. Может, пришелец послом каким-нибудь был.
Мишка прыгал, махал руками и кричал.
-- Я, по-твоему, дурак, что ли?
Дурак -- не дурак, а на радостях еще проболтаешься. Тогда не до интервью будет.
Вертолет прибыл через три минуты, и он не понравился мне сразу. Ни одного опознавательного знака. Ну а когда из него проворными черными паучками поползли по паутинкам тросов бойцы в масках, я уже подумал: а не сбежать ли?
Поздно. Мишка от радости до сих пор не понял, что бойцы прилетели не за нами. Они окружили нас плотным кольцом. Они ничего не спрашивали. Они ни о чем не говорили. Только кивали.
Первым от укола упал Мишка, а потом наступила моя очередь. Снег ударил в лицо.
***
Как с похмелья. Первая мысль была именно такой. Ни дать ни взять, квасил по черному несколько дней подряд. Голова потяжелела и представлялась огромным чугунком, в который насыпали камней; на каждое, даже самое незначительное движение она предательски отзывалась болью. В горле пересохло так, будто пить не приходилось целые сутки; в общем, как говаривал полковник Ильюшин, напал шайтан-сушняк, причем всем сушнякам сушняк. Правда, сознание обретало прежнюю ясность довольно быстро, да и головная боль стихала с той же скоростью.
Мишка, сгорбившись, сидел напротив и бездумно смотрел в бугристый бетонный пол. Моего пробуждения штурман как будто не заметил. На самом деле, понимал я, конечно, заметил, учитывая, что мы находились в камере площадью два на два. Только сделал вид, что не заметил. Обида теперь будет до пенсии, если не до гробовой доски.
Понятно, с одной стороны. Кто полетел за шаром? Я. Кто не послушался совета вернуться на базу? Опять я. Кто фактически угробил самолет? И снова я. Но, с другой, -- мог хотя бы изобразить радость, никто не просил бросаться с распростертыми объятиями. Как-никак, старый друг вернулся из сумерек снов, в которые, стоит заметить, его загнали насильственно. Спросить, например, для приличия: мол, как ты? Ничего не болит? Я бы так и поступил, очнись раньше него.
-- Воды! Полцарства за стакан воды! -- с улыбкой воскликнул я, и мой возглас разнесся глухим эхом по узкому и плохо освещенному коридору.
К моему удивлению, Мишка удостоил меня взглядом. Пусть хмурым. Пусть даже обвиняющим во всех смертных грехах. Положа руку на сердце, я думал, штурман еще ой как долго будет пялиться в неумело замешанный и залитый бетон.
Мишка скосил глаза и едва заметно кивнул в угол по правую руку от меня. Там, за нарами, во мраке тускло поблескивала канистра, в каких обычно перевозят молоко; с волнистого края, почти касаясь пола, свешивалась на цепочке железная кружка. Сто лет таких не видел. Любопытно. Как там поется: "Куда вас, сударь, к черту занесло?" И впрямь, куда нас занесло? А точнее, куда нас занесли?..
Чтобы не травмировать тело, отходящее от препарата, я решил не подниматься и медленно скользнул задом по твердым, как камень, нарам к желанному источнику. Цепь была холодная, кружка не горячее, а вода -- так и вовсе, судя по всему, совсем недавно появилась из куска льда.
Интересно. В камере тепло -- хоть какой-то плюс, -- а кружку можно смело прислонять к месту удара, чтобы синяк не вылез. Значит, гостей не ждали? А иначе бы приготовили бидон заранее. Заметил ли это Мишка, по-прежнему сверлящий глазами пол? Сомневаюсь.
Жажда была столь велика, что хотелось сразу опрокинуть всю кружку. Но перспектива подхватить ангину заставила удержаться.
С первым глоточком пришло долгожданное облегчение. Теперь я понимал, что чувствует нечастный, заплутавший в пустыне, не имеющий запаса воды и наконец-то обнаруживший колодец. Клянусь своими капитанскими погонами, по вкусу это была лучшая вода на свете, что бы там ни утверждали школьные учителя касательно ее свойств.
Другие глотки не доставили прежнего удовольствия, зато наконец-то утолили жажду. Как говорится, теперь я был готов к бою. Правда, хотелось бы знать, с кем?
Итак, что нам известно о противнике?.. В его распоряжении есть бойцы, оружие, вертолет и препарат, сшибающий с ног не хуже боксерского кулака. Ах да, есть еще камера, расположенная не пойми где и явно не для длительного заключения. Что я пропустил? Пожалуй, самое главное. У наших захватчиков есть связи, позволившие им невероятно быстро узнать о месте падения НЛО. Чего у захватчиков нет? Страха. Как-никак, пилотов ВВС России похитили.
И что все это нам дает? Ровным счетом ничего. По-прежнему неизвестно, кто враг? ФСБ? И, кстати сказать, враг ли вообще? Но не друг -- точно; с друзьями так не поступают. Где мы? Образно выражаясь, в месте под названием "задница". Но задница, если посмотреть, не полная, что весьма радует. Все-таки нас не убили, да и позаботились о том, чтобы мы не сдохли от жажды; кроме того, камера хоть и не "люкс", однако жить можно. Когда нас посветят относительно причин задержания? Одному богу известно.
-- Ты что-нибудь понимаешь?
Мишка как будто лишился дара речи. Он не понимал. И судя по тупой физии, даже не желал разбираться, в какое дерьмо мы влезли по самые уши. Не хотел бы я сейчас видеть его мысли: страшно подумать, что у него творилось в голове. Наверное, так выглядят смертники в день казни. Предполагаю, чего он там себе накрутил. Все, он уже покойник, его дети останутся без отца, чей труп вряд ли когда-нибудь найдут. Объяснять штурману очевидный факт -- что если бы нас хотели убить, то давно убили бы, -- было бессмысленно. Только бы драться от безысходности не полез. Еще этого не хватало.
Головная боль почти стихла, недомогание исчезло вовсе -- то ли от глотка "живой" воды, то ли закончилось побочное действие препарата. Впервые со времени пробуждения я поднялся.
-- Как считаешь, где мы? -- Мишка посмотрел на меня снизу вверх; его глаза больше не метали молнии укора в мою сторону.
-- Хотелось бы и мне это знать, -- ответил я, посматривая в коридор. -- Ты очнулся уже тут?
Мишка кивнул. Не знай я штурмана столько лет, подумал бы, что еще секунда-другая, и он точно разрыдается. От страха за семью. От беспомощности. От ожидания собственной участи.
-- Курить хочется, -- пожаловался Мишка и в сердцах добавил: -- Сигареты забрали, суки.
Я пошарил по карманам: меня тоже обчистили, как могли. Счастливую монету зачем-то забрали и... Бляха-муха, даже крестик на цепочке. Плюс шнурки и теплый комбинезон -- это, правда, я заметил раньше. Хорошо хоть голяком не оставили.
Я подошел к решетке, отгораживающей меня от коридора, и внимательно ее оглядел. Замок, похожий на огромный черный кирпич; стальные прутья толщиной с ментовский жезл; и... ни пятнышка ржавчины.
Тишина. Лишь слышно тяжелое дыхание штурмана. В коридоре, похоже, ни души. Других камер не видать; перед глазами сплошная стена, выкрашенная в грязно-зеленый цвет. Одинокая слабая лампа, прячущаяся за белой чашечкой плафона на низком потолке, безуспешно силится разогнать сумрак.
Я не без опасения обхватил прутья, проверяя решетку на прочность.
-- Свободу попугаям! -- крикнул я в коридор, толкая решетку. -- Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!
Эхо вновь унесло мои слова.
-- Чего орешь? -- тут же упрекнул Мишка.
-- А что еще остается?
Шутку он не оценил. И тот, чьи шаги раздались в коридоре, должно быть, тоже. Наконец-то. Хоть какие-то признаки того, что помещение обитаемо.
Я прислушался: неторопливый шаг звучал все громче.
-- Кто-то идет, -- не оборачиваясь, сказал я. -- Слышишь?
Мишка слышал, судя по злобному пыхтению. Видимо, уже вообразил, как хрустят его ребра под ударами дубинки, расплачиваясь за мою безобидную шутку. Балда, ей-богу. Надо понимать, что мы не в СИЗО.
Я прижался лицом к прутьям так, что кончик носа оказался за решеткой. Сложно было понять, откуда идут звуки; эхо как будто неслось из обоих концов коридора.
-- Ну чего там? -- шепотом поинтересовался штурман.
-- Пока ничего. Как говорится, в Багдаде все спокойно. Возможно, не по нашу душу.
Шаги на какое-то время стихли, и я готов был вновь закричать. Но стоило открыть рот, как эхо опять подхватило уже знакомый стук подошв.
Хмурый рядовой появился через минуту, заставив Мишку подскочить с нар. Хотя почему, собственно, рядовой? Отсутствие шевронов на камуфляжной куртке -- еще не признак принадлежности к рядовым. Тем более по возрасту -- лет двадцать пять, я думаю, -- он как минимум должен был носить лычки младшего лейтенанта. Он -- это два метра росту, почти на голову выше меня, красное не то от мороза, не то еще по какой причине круглое лицо, глубоко посаженные серо-зеленые глаза, нос картошкой, жидкие усы и той же "концентрации" шевелюра с прилипшей к высокому лбу челкой.
Пока "рядовой" -- так я его прозвал про себя, понимая, что вряд ли узнаю имя и звание, -- открывал замок, я успел заметить, что ни дубинки, ни шокера, ни пистолета у него нет; это несколько успокаивало. К сожалению, не Мишку.
Штурман был на взводе, и, казалось, стоит преграде исчезнуть, как он бросится в коридор, без тени смущения оттолкнув меня.
-- Селиванов, на выход, -- отчеканил рядовой под скрип открывающейся двери.
Я почувствовал, как Мишка дышит мне в затылок.
-- Только Селиванов, -- предупредил рядовой.
-- А я? -- обиженно спросил штурман.
-- На счет вас указаний не было, -- ответил рядовой и кивнул в сторону -- мол, поторапливайся.
-- А можно узнать -- куда? -- Я встал в проходе, чтобы штурман от досады не наделал глупостей.
-- К генералу, -- недовольно ответил рядовой -- видимо, нынешнее задание ему нравилось так же, как нам -- сидеть в камере.
Нечего сказать, исчерпывающий ответ. Правда, значительно лучше, чем ничего.
Перед тем как наконец-то покинуть тесную камеру, я повернулся к Мишке: он смотрел на меня, как на врага народа, и зачем-то стиснул кулаки. Не сомневаюсь, не заслони я от него рядового, вылетел бы в коридор. Вон как напрягся.
Я едва заметно покачал головой, и Мишка разжал готовые к бою кулаки. Слава богу.
-- Ну, -- улыбнулся я, -- если не вернусь, считай меня коммунистом.
Мишка медленно опустился на нары, не отрывая от меня мрачного взгляда. Вот и молодец.
-- Пошли, шутник, -- над самым ухом пробасил рядовой, и я вышел из камеры.
Нервировать мне его не хотелось. Несмотря на видимое отсутствие оружия, в его распоряжении все-таки оставались кулаки куда больше Мишкиных, да и армейские ботинки при случае могли быть использованы совсем не для ходьбы.
Рядовой встал передо мной и торопливо начал закрывать дверь, почему-то совершенно не опасаясь того, что я, скажем, мог вырубить его ударом сзади. Скрежетнул механизм замка.
***
Когда мы остановились перед железной дверью... Нет, не так. Когда мы НАКОНЕЦ-ТО остановились перед дверью, я уже прекрасно понимал, почему рядовой нисколько не опасался моего побега.
-- Подождите здесь, -- сказал он приказным тоном и скользнул в приоткрытую дверь. Все, что я успел заметить: из помещения заметно тянуло сигаретным дымом.
Я, как и прежде, подчинился. Другого выхода на данный момент не было. По крайней мере, я его не видел. Из нескончаемого лабиринта коридоров непосвященному выбраться было, наверное, нереально. Кроме того, и тут и там на стенах были разбросаны камеры слежения; трижды на глаза мне попались тревожные кнопки -- красные и круглые, как для пуска старых ракет. По пути встречались и люди, немного чаще, чем кнопки; куда-то спешили, несли что-то в серых контейнерах, иногда покуривали в коридоре.
Я сразу заметил, что стоило нам приблизиться к таким вот курильщикам -- ученым, скорее всего ученым, -- как они бдительно прикрывали двери, за которые, чего греха таить, мне хотелось заглянуть не меньше, чем внутрь сферы.
Как ни печально, запомнить путь от единственной камеры я не сумел. Но честно пытался. Пытался считать повороты, двери, находить какие-нибудь ориентиры -- тщетно. Сбился где-то на двадцатом "и снова влево". После моего сбоя поворотов еще было много, дверей не меньше, а вот ориентиров мне обнаружить не удалось. Одинаковые стены грязно-зеленого цвета, низкие светлые потолки, кое-где с внушительными выступающими балками, которые заставляли нас нагибаться; одинаковые видеокамеры, никак не попадающие под определение "мини"; и опять-таки одинаковые плафончики -- в точности такие, как перед камерой, где до сих пор томится штурман. Душновато, по-военному строго и серо, но чисто.
Вообще сложилось ощущение, что мы находимся под землей; в каком-нибудь бункере, например.
"Интересно, как там сейчас Мишка?" -- мелькнула мысль в тот момент, когда вновь появился рядовой.
-- Проходите, -- тотчас пригласил он меня и вышел в коридор, почти бесшумно закрыв за собой дверь.
***
В светлом кабинете слоями плавал папиросный дым. За моей спиной тихо гудел пропеллер, отправляя воздух в узкое горло вентиляционной шахты.
-- Присаживайтесь, -- хрипло буркнули из-за полированного стола, не поднимая головы. -- Подождите с минуту.
"Не проблема", -- подумал я, приземляясь на стул посреди кабинета.
Человек в пяти шагах от меня что-то торопливо писал, словно незадачливый студент на контрольной, до окончания которой остались считанные секунды. Почерка я не разобрал, да и, честно говоря, не сильно-то хотелось при свидетелях. Как говорится: "Меньше знаешь, крепче спишь".
Стол был заметно исцарапан. На нем громоздилась стопка разноцветных безымянных папок, возвышался двумя кремлевскими башенками черный канцелярский набор -- похоже, еще советских времен, и дымилась квадратная, цвета меди пепельница, готовая в любой миг обрушить лавину беломоро-каналских окурков.
Если китель, свисающий с высокой спинки стула, принадлежал человеку за столом, то передо мной сидел тот самый генерал. Седой, но не старый, с широкими бороздками морщин на лбу и с горбинкой, как у меня, на носу.
Как только я очутился в кабинете, ощущение, что нас перевезли под землю, усилилось. Снова ни единого окна и снова двери, похожие друг на друга, как крылья одного самолета. Правда, значительно отличающиеся от той, в которую несколько секунд назад вошел я, и которые встречались на протяжении всего пути. Завод, выпустивший двери, установленные тут, нисколько не заботился об их внешнем виде -- бледно-зеленые, чуть выпуклые, с рычагом вместо ручки замка, зато, полагаю, позаботился о том, чтобы они выдержали попадание ракеты.
Генерал наконец-то отложил ручку, -- как мне показалось, с облегчением -- и впервые посмотрел в мою сторону. Ни в его больших карих глазах, сверкающих в ярком свете ламп, ни на лице его я не заметил и тени угрозы.
-- Меня зовут Александр Николаевич, -- представился он, выбивая папиросу из пачки.
-- Юрий Селиванов, -- сказал я, зная, что мое имя ему уже было известно. И возможно, по прошествии стольких часов не только оно.
Генерал выбил две папиросы и одну из них протянул мне.
-- Будете?
Я покачал головой и вдруг вспомнил про Мишку, поэтому вскочил со стула и широко шагнул.
-- Для штурмана, -- пояснил я, почти коснувшись папиросы.
Но так и не получил ее. Генеральская ладонь отчего-то стремительно метнулась к бело-голубой пачке.
-- Он еще успеет, -- объяснил Александр Николаевич и кивнул на стул.
Пока генерал закуривал, я вернулся на прежнее место дислокации.
-- А вы со штурманом храбры, -- неожиданно похвалил он нас, выдохнув дым. -- Не каждый решится заглянуть в инопланетный корабль в то время, когда под угрозой собственная жизнь Я имею в виду холод и диких зверей. Да и пришелец... -- Он осекся и немного помолчал. -- Впрочем, не будем о грустном.
То, что идея открыть люк инопланетного корабля принадлежала только мне, я решил не уточнять.
-- Интересно было, -- признался я, пожимая плечами. -- А он жив?
Генерал, улыбнувшись, покачал головой. Судя по всему, он совсем не переживал по поводу смерти пришельца. Лично меня подобная реакция поражала: все-таки исследовать живого куда познавательнее, чем мертвого.
-- Кстати, это вы его убили, -- объяснил генерал, и я ужасно обрадовался, что в его голосе не прозвучали обвинительные нотки.
-- И что теперь с нами будет?
Александр Николаевич ответил не сразу, после двух затяжек.
-- Не волнуйтесь, за пришельцем вы со штурманом не последуете. -- Он особенно шумно выдохнул дым и задумчиво произнес: -- Что-то разлетались они в последнее время. Война, у них там что ли? Третий бородавочник за два месяца.
Чем дольше генерал говорил, тем больше вопросов у меня появлялось. Например, как они собираются заставить нас молчать, не прибегая к самому эффективному способу? Кто контролирует их службу и контролирует ли вообще? Сколь долго она существует? Они ли сбили сферу?..
Я прекрасно понимал, что на эти вопросы вряд ли получу ответы, поэтому решил начать с чего-нибудь менее загадочного: с вопроса, который возник еще до посещения генеральского кабинета.
-- Можно узнать, где мы находимся?
-- Под землей, -- ответил Александр Николаевич, ломая белое тельце папиросы о край пепельницы.
-- Это вы сбили корабль?
-- Да, -- почти без паузы произнес он.
Странно, генерал так легко отвечал, что у меня невольно закралась мысль: а не врал ли он, когда говорил о нашей дальнейшей судьбе?
-- Прямо люди в черном. -- Я позволил себе скромно улыбнуться и басисто добавил: -- Мы защищаем Землю от отбросов Вселенной!
Генерал непонимающе уставился на меня. То ли с юмором у него было так же, как у Мишки, то ли от кинематографа он был далек, как я от тайн, скрывающихся здесь.
-- И с какой целью вы его сбили, если не секрет?
Генерал хитро посмотрел на меня, глаза в глаза, и я понял, что, видимо, переступил границы дозволенного. Он зачем-то поднялся, в который раз смерил меня взглядом и не спеша подошел к одной из дверей.
-- Идемте со мной, капитан. -- Александр Николаевич опустил рычаг. -- Не бойтесь.
***
Как оказалось, дверь была не только крепкой, но и звуконепроницаемой. Тишина генеральского кабинета, затопленного табачным дымом, неожиданно сменилась сплетением громких звуков и паутиной запахов. Будь я слепцом, решил бы, что очутился в зоопарке, ну или на птичьем рынке. Рычание, скрежет, бульканье, кваканье, посвистывание буйными волнами обрушились на меня со всех сторон. Но если звукам я легко мог подобрать определения, то запахам -- с трудом. Пожалуй, тут, в лаборатории-зверинце, немного пахло псиной и серой.
Признаться, я думал, что изумляться мне больше не придется. Да и что может изумить человека, своими глазами видевшего НЛО и пришельца? Верно: только еще больше пришельцев.
Три шага -- и я остолбенел, поразившись невиданным формам жизни. Как растительной, так и животной. В многочисленных клетках, аквариумах и террариумах ютились те, кого разум решительно не хотел воспринимать в качестве реальных существ и растений. Некоторых просто не с чем было сравнить. Хотя других при желании можно было все-таки описать, опираясь на родные понятия. К примеру, апельсин величиною с арбуз. Он покрывался блестящим красным мехом, а затем втягивал его в себя до последнего волоска, тем самым обнажая кожу, напоминающую кожуру цитрусовых. Или вот экземпляр: черный кактус, взбирающийся по гладкой стенке при помощи осьминожьих щупальцев стального цвета. А здесь: да это практически полковник Ильюшин, если уши ему прилепить ко лбу, нос сдвинуть на подбородок, а каждую венку прорисовать красным маркером.
Теперь я понял, почему генерал даже бровью не повел, узнав о смерти пришельца. В соседней комнате их было предостаточно. В том числе и хорошо знакомый мне бородавочник, сидящий на цепи в углу огромного террариума, наполненного дымком.
Кстати, об Александре Николаевиче. С тех пор как мы очутились тут, он не проронил ни звука, словно давая мне возможность насладиться диковинным дивом. Стоял рядом и то и дело перемещал взгляд с меня на желеподобную массу, переливающуюся всеми цветами радуги на дне аквариума. Когда я, ошарашенный, посмотрел на генерала, он ухмыльнулся -- мол, удивлен, да? И прислонил указательный палец к стенке аквариума. Желе лениво начало вытягиваться и через некоторое время закачалось огромной соплей, отдаленно напоминающей человеческий палец.
-- Капитошка, -- ласково сказал Александр Николаевич и повернулся ко мне. -- Скоро родить должна. Между прочим, одна из немногих тварей, которые не представляют опасности для нас. За это она мне и нравится.
Бородавочник. Капитошка. Если следовать этой логике, то в соседнем аквариуме пульсирует розовыми венами сизый бластер.
-- Ну как -- впечатляет? -- поинтересовался генерал.
-- Не то слово, -- с восторгом ответил я. -- Чувствую себя ребенком, который только что появился на свет.
-- Знакомое чувство, -- сказал он. --Жаль, почти каждый из них, пусть и неосознанно, несет нам болезни и смерть. И, конечно, мировой хаос.
-- Хаос?
Он кивнул, хотел пояснить, но тут дверь в конце помещения открылась, и в нашу сторону зашагал старичок. По очкам на носу и козлиной бородке -- ученый, по обмундированию -- боец спецподразделения "Альфа".
Старичок шел медленно, однако нисколько не шатался под тяжестью экипировки.
-- Максим Федорович. Профессор биологии, -- представил его генерал еще до того, как солдат-профессор добрался до нас.
Первым делом тот пожал генеральскую ладонь, а затем с подозрением просверлил меня взглядом. Правильно, дед: враг не дремлет!
-- Юрий Иванович. -- Генерал еле заметно кивнул на меня. -- Вас, профессор, я уже представил. Капитошка-то когда родить должна?
-- Думаю, завтра, -- скрипнул старичок и протянул мне ладонь.
После рукопожатия он молча направился к холодильникам. К моему удивлению, в них мерзли обычные продукты. Мясо и рыба, овощи и фрукты.
-- Вы говорили про хаос, -- напомнил я генералу.
-- Говорил, -- задумчиво повторил он. -- Вам, наверное, непонятно, почему все эти чудеса тщательно скрываются от людей. Правильно я думаю?
-- Абсолютно точно.
-- Ох, эта извечная мечта человека о контакте с братьями по разуму. -- Он пристально посмотрел на бородавочника. -- Проблема в том, что они отличаются от нас не только внешне. Они живут, мягко говоря, иначе и мыслят совсем по-другому.
Генерал вдруг взглянул на меня, и это был странный взгляд. Он упал чуть ниже шеи, словно там, у меня на груди, выросло нечто диковинное.
-- Они не любят своих жен и матерей, иногда жрут собственных детей. -- Генерал замолчал, запустив руку в карман. -- И не верят... в бога. -- Он вернул мне мой крестик. -- Вообще ни в каких богов. Странно, правда?
-- Хочу вам напомнить, что и мы с вами совсем недавно были атеистами, -- возразил я. -- По-моему, это далеко не повод лишать людей правды о том, что мы не одни во Вселенной.
Он печально улыбнулся.
-- Но в глубине души мы-то в него верили. Молились про себя перед опасным заданием и втайне просили о помощи.
Я по-прежнему не понимал, к чему он клонит.
-- А ты знаешь, что перед тобой самое веское доказательство...