Горный серпантин, который опоясывает массивы камня, вздымающиеся вверх к небесам, такие грозные и решительные, но в тоже время такие мудрые и красивые. Серпантин обвивая камень ниспадает по нему к самому низу, будто лениво и с опаской спускаясь по склону. Из-под колес велосипеда, дымкой тысячи мелких пылинок струится земля, протектор оставляет след, рама блестит на солнце, воздух наполнен запахом моря, запахом чистого воздуха, запахом лета, запахом счастья. Внизу расстелился город тысячами домов, какие-то будто пытаясь увидеть, что-то впереди соседа, возвысились над ним парой десятков этажей, другие же довольны тем, что просто прочно стоят на земле, все такие разные по размерам, форме и цвету, но все вместе создающие прекрасное полотно местной жизни.
Вот новый виток серпантина, новый поворот, снижаю скорость, чтобы войти в него гладко и успеть увидеть, если кто-то едет навстречу. Вот уже и город остался за спиной, солнце скрылось вместе с ним, прохлада и ветер приятно холодит изрядно подпекшееся тело. Глаза тоже рады тени, они чувствуют постепенно спадающее напряжение, мышцы лица расслабились и уже не нужно щуриться, снова можно рассмотреть все детали мира, без болезненного давления яркого света, этот отрезок пути, можно назвать спокойным и расслабленным. Воспользовавшись передышкой и комфортными условиями, глаза забегали по всему простору обозримого пространства. Жадно впиваясь в объекты, своей фокусировкой, они облагораживали причудливые формы до удобоваримой информации, которой питается счастливый и любопытный мозг, перелетая с объекта на объект, их работа была похожа на опыление цветков пространства, двумя шустрыми и точными пчелками, которые работая сообща, проделывали работу вдвое быстрее. Благо работы этой было предостаточно, местная природа изобиловала красками и причудливостью форм, не было ни одной похожей линии, глазам было за что уцепиться, и они с радостью это делали. Даже скала вырастающая стеной по правую руку, была уникальна в каждом сантиметре своего существа.
Ощущение того, что эта дорога мне знакома, определялось точной уверенностью в направлении движения, в раскованности хода велосипеда, в отсутствии тревоги и непонимания чего бы то ни было, я точно знал куда еду. Но та жадность. с которой я поглощал пространство, поселяло четкое понимание того, что я впервые нахожусь в этой местности. Да, общие черты морского побережья и горных вершин были знакомы, но ничего конкретного в памяти не всплывало, все было в новинку. Концентрируясь на одном из ощущений, я чувствовал, как противоположное сдает позиции, практически улетучивается. Я принимал контрастный душ из эмоций и ощущений, то окунаясь в теплое ожидание чего-то прекрасного и родного, то обдавая себя холодным и пугающим осознанием того, что я не знаю где я и почему я здесь. Все эти противоположности не боролись во мне, они просто существовали, лбами сталкивал их я. Нужно было разобраться со всем по отдельности, но с чего начать? Окунуться с головой в прорубь сомнений и полного непонимания или же раствориться в беспричинной нежности, которая согревала и в которую хотелось верить?
Сначала в прорубь, потом отогреюсь. Каменная стена вдруг нависла надо мной, будто стремясь раздавить меня, не то своим весом, не то своим грозным видом. Приятный ветерок и прохлада тени, вдруг стала неприятно покалывать, будто шел невидимый мокрый снег. Деревья внизу стали угрюмыми и беспокойными. Я потерял уверенность в своем велосипеде, он стал неприятно вилять в сторону обрыва. Я замедлил ход и попытался осмотреться вокруг, всмотреться в изменения, все оказалось таким же, как и было, но чувствовалось по - другому, я подмечал не те детали, что раньше. То, что завораживало стало пугать, то что нравилось стало раздражать, то что было интересным стало обыденно. Не было ни сил, ни желания вспомнить и разглядеть что-то другое. Ноги буквально онемели и перестали крутить педали, дорога показалось бесконечной и бессмысленной, потому что, я не понимал куда еду и зачем. Поворот, к которому я катился уже по инерции, казался зловещим обрывом, на котором все кончится. Если я даже и смогу вырулить из него, то непременно навстречу машине. Оцепенение охватило все тело, руль, а точнее руки не хотели менять направление движения, колеса медленно, будто издеваясь катились к обрыву.
Нужно было, что-то делать, не физической оболочкой, она была сейчас бесполезна, а душой, сердцем. Я чувствовал, что этот холод практически уничтожил то беспричинное и непостижимое тепло, как вдруг, моего лица коснулась не то рука, не то лучик солнца, не то нежная ткань, спустилась по телу к рукам и вернула им жизнь, а точнее нежно обхватив их повернула руль и вывела меня к свету, который струился из-за поворота. Снова все заиграло красками, внизу разноцветное покрывало города, вдали блеск моря, под ногами золотистая дорога, по правую руку теплый и надежный камень горы. Это оказался последний виток серпантина, финишная прямая перед въездом в город, тепло струилось по венам, тепло было в душе и тепло на сердце, тепло снаружи и внутри, приятная гармония. Вернулась уверенность в управлении, уверенность в направлении и я даже поддал скорости, встав с седла и надавив на педали. Я чувствовал, что мчусь к самому прекрасному, что есть у меня в жизни, я не знал, что это, но это незнание не пугало, а лишь придавало сил моим ногам. Пространство летело мимо, прекрасное и радующееся за себя и за нас. Я знал все повороты, все ямки и ловко вписывался и преодолевал их. И где-то ближе к окраине такого родного и милого города, я остановился у небольшого дома, радом с ним стояла девушка, она развешивала белоснежные одежды на бельевую веревку, как только я увидел ее, сердце, как ДЖИПИЭС навигатор, подало сигнал, что мы прибыли к месту назначения, к месту покоя, тепла и уюта, к месту любви, нежности и заботы, к главному месту в моей жизни, к главному человеку моей жизни. Девушка была боса и одета в летний легкий сарафан, ее руки, которые с легкостью и ловкостью управлялись с работой, именно они коснулись меня, тепло которое струилось внутри, было ее теплом, а нежная ткань, прикосновение которой я почувствовал на лице, это был ее сарафан, это она спасла меня от неминуемой гибели, все это была ее любовь, я чувствовал ее. Я не видел лица, но чувствовал улыбку, чувствовал исходящее от нее счастье. Я не смел подходить к ней, нарушать ее танец движений, просто смотрел издалека, я даже не хотел, чтобы она разворачивалась, не хотел, чтобы она заметила меня, просто любовался и радовался ее жизни, всей ею. Мне было не интересно увидеть лицо, я знал, кто это, впервые за все это время, я знал что-то наверняка, знал это всей душой, сердцем и разумом, чувствовал ее и знал, что она чувствует меня. Я знал все это, когда катился, знал все это с самого начала, но боялся признаться себе, боялся встречи, боялся и так хотел этой встречи, что уже и думать не мог о ней, потому что промотал и предположил все развития этой встречи, проговорил все монологи и диалоги, во мне больше не осталось сил на эту встречу, желание затмила усталость. Да, это была Надя, но убедись я в этом своими глазами, я нарушил бы эту сильнейшую связь, которая протянулась между нами бархатной лентой. Я не хотел видеть, не хотел убеждаться, я хотел чувствовать и ощущать это, чтобы уровень восприятия был духовный, а не физический, узаконенный телом. Но, она повернулась, я испугался, хоть внутри все говорило о том, что нечего боятся, что все замечательно. Увидев ее ангельское лицо, почувствовав на себе ее взгляд и направленную ко мне улыбку, я радовался и был взволнован, не мог улыбнуться в ответ, хотя внутри улыбался и был счастлив. Это же она смотрит на меня, без гнева и призрения, без обиды, смотрит и улыбается, как я мог быть несчастлив. И по щекам покатились слезы, Надя рванулась ко мне, ее движение было похоже на рывок, было ощущение, что душа вырвалась из тела, чтобы скорее прильнуть ко мне и успокоить, потому что была невесома и могла за мгновение преодолеть любое расстояние. Так оно и было, я уже чувствовал всеисцеляющее тепло ее души внутри себя, когда она подошла ко мне и обняв, собирала мои скупые слезы и сбрасывала их на землю, легким движением сбрасывала такие горькие и тяжелые слезы, наполненные днями и ночами, сомнениями и отчаянием, все это выходило из меня и исчезало в земле, растворялось. Она знала, о чем я плачу, не пыталась ничего сказать, я тоже не хотел слов, хотя сказать ей мог многое, но они были не нужны, мы чувствовали друг друга, понимали. Потом она строго, но с любовью посмотрела на меня и поцеловала, это был поцелуй прощения, самый главный поцелуй в моей жизни.
Потолок, диванная подушка, долгие и ленивые моргания, звуки жизнедеятельности внутри квартиры. Все это было сном, кроме любви, слез и вкуса любимых губ. Теперь нужно заслужить любовь, искупить слезы и почувствовать вкус любимых губ наяву, а для этого нужно заслужить прощение.