Аннотация: Воспоминания черноусовца Пьянкова Сергея Александровича об аресте, пребывании в Екатеринбургской тюрьме NNo1 и перегоне политарестантов из Екатеринбурга в Сибирь при отступлении белых
Арест Пьянкова С.А. Белым правительством на Урале, город бывший Екатеринбург
В 1918 годе при быстрой эвакуации Красных Войск из столицы Урала я не успел отступить с Красными Войсками и пришлось остаться в Екатеринбурге. С приходом чехословаков и поляков обнаглевшая Белая банда и вожди жёлтаго интернационала учинили белый террор в отношении оставших красногвардейцев, коммунистов и сочувствующих Советской Власти, производили аресты, обыски. Не было тому пощады, на кого донесёт местная буржуазия - сразу убивали без суда и следствия или изтягивали шампулами и нагайками до полусознания.
В силу кровавых расправ на красногвардейцами и т.д. я вынужден бежать в глухую деревню, в село Б. Брусяны, рассчитывая по своему соображению, что в деревне от белых собак можно лутыче спастись, нежели в городе, а оказалось, что и в деревне спасения было мало.
Появление моё в селе Б. Брусяны стало известным кулакам и белому старосте Гороху, то с места в карьер я был арестован и доставлен в управление зборни. Только что зделал два шага в зборню, то сразу окружила меня кулацкая толпа. Кто чего только мог кричать.
Одне кричат:
- Ага, попался Красногвардейский Начальник, мы его знаем.
Другия кричат:
- Нужно убить Красного бандита и т.д.
Тут я получил неско зубо-тычен, пинков. Удары для меня казались лёхкой формой. Хотели было разорвать меня на куски, но благодаря тому, что в данной зборне имелось много родственников моих по жене и трудового беднейших крестьян, каковыя избавили меня от смерти.
За тем я был водворён в каталазную камеру. Всё время кричали кулаки в отверствие каталазного окна:
- Вот, мол, приедут казаки, оне тебе покажут, где раки-то зимуют.
Ночь для меня показалась месяцом. Всё время ожидал белых казаков, но видимо казацкий карательный отряд [90] проехал в другия сёла для очистки большевицких слоёв.
Ровно в четыре часа утра послышался счёлк замка. Сразу у меня сильно забилось сердце, и ударил по коже мороз, пало в ум, что вот оне явились и казаки. Но при открытии камерной двери вместо казаков я увидел местных вооружённых крестьян в количестве трёх человек. Первый конвоир был вооружён охотничьим ружьём, второй вооружён топором, третий печнёй. Вот, думаю, что настало, видимо, боярское время, и наверно будут казнить, как Стеньку Разина.
При выходе из каталазной камеры первым долгом спросил конвоя, куда и зачем Вы меня вызываете, то один из конвоиров ответил, что тебя срочно вызывает Комендант Волости села Логиново Стенин.
Я спросил:
- Зачем так рано?
Ответ:
- Мы не знаем, раз нам приказал Староста Горох вести тебя в Логинову срочно, а больше мы ничего не знаем.
- Ну, - думаю, - по дороге шлёпнут.
Выйдя со зборни, повернули на трахт. Двое конвоиров идут по бокам, третий сзади. Выйдя за деревню, сразу из густова туману сосновый брусянский лес. Шевельнул мозгой: "Наверно, в этом лесу придётся разпрощаться с природой навсегда". Но больше всего думал о жене, как было тяжко мне в то время, когда я видел в зборне - со слезами на глазах оправдывала меня от кулацкой своры и готова пожертвовать жизнью своей ради спасения меня. Жену я очень любил. Всё это ещё сильнея нервировало - чем больше воспоминания о жене, тем самым на сердце обременялась тяжость.
Вот и лес, близко поскотина. Ухо насторожил, думаю: "Если оне поведут в лес, то я наброшусь на заднего конвоира, каковой не так был здоровой, вырву ружьё, а там какая выйдет".
Пройдя лес и поскотину, тут уже скоро Логинова. Спустя несколько минут показались зелёныя крыши Логиновских общественных амбаров. Тут я сразу почувствовал, что от сердца как камень тяжолой отвалился. Теперь-то я конвою поверил, что слова ихни збылися - действительно ведут туда, куда говорили в зборне.
Увидя общественныя амбары: "Но", - думаю, - "жизнь пока что спасена, что будет дальше, для меня пока что не известно". Одна дума - может, как не буть откусаюсь, не расстреляют, авось к моему счастью посадят в тюрьму.
Придя в Волость, конвой здал меня другому конвою, т.е. конвою аресного помещения, каковыя тщательно обыскали меня, открыли камеру и дали мне крепкий подзатыльник, и я очутился в камере. Дверь закрылась, очутился среди тяжоло избитых товарищей [90об] двух избитых красногвардейцев. Я узнал одного из них - Карамышева Николая, каковой был избит до полусознания.
Спустя некоторого времени, Карамышев приподнял голову, увидав меня, начал со мной разговаривать. Я спросил: "Какими судьбами попал сюда?" Карамышев ответил, что ездили в село Тёмное и там расстреляли попа да ещё кое-кого, и вот проездом через Логинову у меня здесь родственники, и я остался немного погостить, вот как и остался от своих и попался в руки белым.
Спустя некоторого времени, врываются пьяныя казаки, сразу заходят в нашу камеру. Комендант Стенин показывает пальцом на Карамышева и другого товарища, что эти молодцы из карательного отряда расстреляли в Тёмной попа и т.д., я Стенин их задержал. Казаки спросили про меня: "А это кто такой?" Комендант ответил, что задержал пока что в подозрение, материал ещё на его не поступил, и сказал, что с этими можно разсправляться, и сам вышел из камеры.
Казаки набрасываются на Карамышева и на другого. Сняли с них рубашки и начали зверски изтягивать нагайками, спины посыпали солью. Издевались над ними с полчаса, добили их до потери сознаний. Во время порки брызги крови разлетались во все стороны, стены, пол все были окровавлены, а нары были сплошь покрыты кровью, как красной материей. После порки нагаек Карамышева ударили прикладом по челюсти скулы. Лицо и скулу своротили в сторону. Прямо-таки били, как зверей. Вытащили их из камеры, усадили на лошадь и увезли на коровье кладбище, и там расстреляли.
Тут я переживал самыя отчаянныя и кошмарныя минуты. Вот-де, думаю, что поступит материал на меня, и мне это же будет. Но материалу на меня не поступило. По распоряжению Чрезвычайной Земской Комиссии я был временно освобождён под надзор белой милиции.
Вскоре я узнаю, что на меня фактический материал, и уже есть отношение об аресте меня. Не дожидаясь вторичного ареста, я бегу в город, проживая без прописки у своей крёсной. Спустя некоторого времени, я устраиваюсь через одного знакомаго мастера [на] ф-ку братьев Макаровых. На работу было устроиться весьма свободно, даже не спрашивали никаких документов. Вскоре была об"явлена Колчаком мобилизация, как имея специальность [сноваля], был оставлен Военнообязанным.
В феврале 1919 года в ф-ку был подослан чехословацкой контр-разведкой шпик, провокатор под псевдонимом Попов. Сам лично Макаров устроил Попова токарем по металлу, каковой совершенно не знаком с работой. Вскоре Попов создаёт фиктивную партию социал-демократическую, начал производить вербовку членов, вернея всего, выуживать сторонников Советской Власти, т.е. красногвардейцев, коммунистов и т.д.
Попову стало известно в отношении меня. Видимо, кто-то из наших попал на удочку Попова и выдал меня. Однажды Попов, подойдя ко мне во время работы, зделал мне предложение вступить в партию социал-демократов. [91] Я знал, что Попов - это провокатор, и на его агитацию не пошол, заявил Попову, что кака бы то не была партия, я призираю, вообще человек нейтральный. Делать нечего, шпику сагитировать меня не пришлось, оставил меня в покое, ушол.
Но всё же за мной и за моей квартирой шпик установил нелегальное наблюдение, т.е. куда я хожу и с кем имею связь. Так как я уже бывал в переплётах, бывало, выйду из дома и вижу, что неподалёку ходит человек или сидит. Пойду, а он за мною сзади тянется, как волк. Повозишь, бывало, его туда-сюда, да и обратно домой. Нужно другой раз сходить к товарищам, но избегал - ввиду этих недоразумений могут погибнуть другия.
В марте 19 года [на] ф-ку Макаровых приезжают три белых офицера, одетыя все в штатских польтах, вооружённыя бельгийским кольтом, арестовывают меня и везут в Военно-Полевой Контроль, Главный проспект, 17. Войдя в помещение, вижу своих сослуживцев по Красной Армии. Вид ихней невесёлый, печальный. Голову оба повесили вниз, сидят на скамейках, кругом их охраняет конвой.
- Но, - думаю, - попал, значит, не в промокаемую.
Мне даже не дали офицеры опнуться, сразу провели к председателю полевого контроля. Офицеры доложили ему, что вот представили Пьянкова.
Пробормотал пред:
- Так-так, хорошее дело.
Осмотрел меня с ног до головы, а потом губу прикусил, лицы изсказил, глаза красны, как бешанной собаки, в руках держит револьвер кольт. Закричал на меня, как зверь:
- Давно я тебя, красного бандита, жду. Наконец-то попал ты ко мне в руки, кожу здеру сукиного сына.
И нанёс мне несколько ударов под бока стволом кольта. Удары эти показались для меня так больные, что я вздохнуть не мог.
Войдя в чувство, пред предложил мне сясь на стул. Спустя некоторого времени, пред мне сказал, что если ты мне правду не будешь говорить, то так и знай, что я с тебя шкуру спущу, материал на тебя очень богатый, твои товарищи сознались, сознаться следует и тебе.
Я спросил:
- В чём сознаваться?
- А ты не знаешь? Я вот достану сейчас материал.
Быстро открыл шкаф, достал дело в серой обложке, начал перелистывать, насчитал 24 листа. Обращается ко мне, спрашивает меня:
- Ну, смотри, не ври, говори правду. Скажите, Пьянков, служил Начальником Красной Гвардии в деревне Черноусовой?
- Да, служил. [91об]
- 2. Скажите, на подавление Дутова ездил?
Ответ:
- Нет.
- 3. Скажите, [...] человека Камышловских заложников в Агафуровской даче расстреливал?
Ответ:
- Нет.
- 4. Скажите, 22 человека на Помойной Яме расстреливал?
Ответ:
- Нет.
- 5. Скажите, братьям Жиряковым угрожал оружием и конфисковал имущество?
Ответ:
- Нет.
- 6. Поясните, что делал Ваш отряд, и как ты попал в начальники отряда.
Ответ:
- Отряд почти совершенно ничего не делал, стоял на охране ф-ки как сторожа. Как в начальники попал - простая штука. Я как старший унтер-офицер старой армии приехал з Германскаго фронта по болезни, жил у отца. Застаёт меня Октябрьская раволюция, рабочия выбрали меня в начальники как военного специалиста. Вот как и попал в начальники. Численности до двухсот штыков, фамилии ихние не знаю, так как я находился в отряде недолго. Больше показать ничего не могу.
Встаёт пред на ноги, начинает вторично мне наносить удар за ударом. Бил до тех пор, пока не устал. Бьёт и приговаривает:
- Что, здумал врать Начальству? Неправда, ты мне всё скажешь. Убивать до смерти не буду, а калечить каждый день буду, пока ты не сознался.
Из носа, из ушей и рта лилась кровь. Видя, что кровь льётся отовсюду, пред приказал умыться, указал мне на умывальник. Когда я умылся и утёрся, пред вынял из серебряного просигара папиросу.
- На, собака, кури, дым пускай в нос.
Приказал конвоиру свести меня в общий зал, где содержались арестованныя красногвардейцы и т.д.
Сижу после допроса два дня. Не вызывают больше на допросы. Думаю, этим кончится, нет, этим не кончилось. На третий день снова вызывают на допрос, но не к преду, а к помощнику его, капитану, ещё злея, чем и пред.
Войдя в комнату капитана, то первыя слова его были таковыя:
- Ну что, Красный бандит, долго мы с тобой будем нянчиться? Говори скорей, сознайся, что расстреливал буржуев. И если ты у меня не сознаешься, забью, как пса. Все твои товарищи сознались, а ты нам крутишь головы.
Ответ:
- Я ничего не знаю, в деле расстрелов не причастен, что на первом допросе показал правильно. Больше дополнить ничего не могу. Ложных сведений давать не намерен, хоть убивайте. В руках Ваших, право Ваше.
- Нет, право не наше, право закона. У нас произвола нет, это только у вас беззаконие, т.е. у красных бандитов.
И опять полетели плюхи. Я пытался капитану сказать, что Вы только что сейчас мне сказали - у вас существует закон, а произвола нет, зачем произвольничаете, зачем избиваете не виновнаго человека?
- Ах ты, тварь, ещё здумал говорить о законе?
Снова принялся лупить меня. После побоев приказал конвою отправить меня обратно на своё место, предупредил конвой, что смотрите за ним хорошенько, а то убежит. [92]
Нас арестованных было 26 человек, содержались в одном небольшом зало Военно-Полевого Контроля, тут же находилась общая канцелярия. Положения были ужасныя и кошмарныя. Спать совершенно негде, сидели все на длинных скамьях. Весь отдых заключался в сидячем виде. Да впротчем об отдыхе забывать приходилось.
Днём всё время входили белыя офицеры и белогвардейския донощики для опознания советских работников. Во время обхода белогвардейщины мы за всё получали зуботычины. Вообще, кто как мог издеваться над беззащитными советскими работниками. Одна партия выходит, другая заходит. Всякий опознаватель-белогвардеец употреблял опознание не глазами, а руками. Хоть знает - не знает, а плюх накидает. Для них это было безразлично, хоть прав или виноват. Однако, для них фактом служило, что раз красногвардеец, то значит Классовой Враг. По ночам врывались пьяныя казаки, от перваго до последняго избивали нагайками. Вот в каком переживании находились мы. И вот сон и отдых заключался в том, что знай только поворачивайся, где зудится.
На протест заключённых в отношении зверских расправ посторонних лиц над красногвардейцами ответ нам был таков Следственных Начальников, что собаке собачья смерть.
Пробыл я в Полевом Контроле всего 16 дней. Пищи никакой нам Полевой Контроль не давал, но к частью моему, что жена моя проживала здесь, потдерживала меня в отношении питания, да ещё носили нескольким товарищам, делились между голодными товарищами.
На 16 день вызывают снова на допрос. Спрашивают меня:
- Ну как, надумал сознаваться или нет?
Я ответил, что показать и добавить ничего не могу. Всё то, что раньше показал, считаю правильным. После сего слова капитана были таковыя, что от него ничего не добьёшься, да впротчем не к чему с ним возиться, материал на него есть весьма веский. Приказал палачу Ермохину отвести меня куда следует, всыпать двадцать пять виц. Палач Ермохин приказание не замедлил и привёл в исполнение.
Ровно на 16 день меня и ещё двух товарищей направили под усиленным конвоем в распоряжение коменданта города. Комендант посмотрел отношение Военно-Полевого Контроля, написал своё отношение и направил нас троих под усиленным контролем Сербов в тюрьму N1-й. [92об]
С приводом меня в тюрьму N1-й тюремной администрацией был срочно водворён в камеру номер семь второго отделения. В камеру, куда был водворён, то в ней были изключительно красногвардейцы, красноармейцы и ответственные советские работники. В камере сильно было переполнено. Кроме того, все почти с признаками слабого здоровья после болезни тифа.
Спустя одного месяца, я заболел брюшным тифом. Тюремной доктор отправляет меня в тифозной барак тут же при тюрьме. Спустя некоторого времени, стал немного поправляться.
В тюрьме и в тифозных бараках находиться было жутко. Почти каждую ночь приходили белогвардейцы Карательного отряда поручика Ермохина, уводили наших товарищей на расстрел. Прежде чем расстрелять, белогвардейщина применяла порки, избивали до потери сознания, а потом расстреливали.
В силу кошмарного положения создаём группу по разработке плана в отношении побега из тифозных бараков. В данную группу вошли большинство мадьяров и латышей. Бараки охранялись слабо, внутренняя охрана заключала из одного тюремного надзирателя.
В мае месяце 1919 года план побега приводим во исполнение. Обезоружив надзирателя, вяжем его, а сами, кто только мог бежать, направились к кузнице, где можно было свободно совершить побег. Сначала на крышу кузницы, тут же вплотную баркас, а за баркасом расположенное Ивановское кладбище. Вообще, куда лутьше надо, но фактически побег был неудачным. Только что успели спрыгнуть пятих товарищей, обезоружив белого часового, в то время неподалёку занимались штурмовыя белыя войска, видя наш побег, открыли стрельбу по бежавшим, одновременно по баркасу. В силу подобных явлений нам пришлось снова обратно бежать в барак. Сарапали носа до крови или рот, [93] притаились тяжело больными для того, чтобы спастись от белых палачей.
Вскоре после неудачного побега врываются вооружённой военной и тюремной конвой в бараки, держа винтовки на изготовку. Видят белогвардейщина, что если кто только из заключённых ходит или сидят, сразу брали на штык или же уводили на расстрел. Только тот уцелел, кто притворился тяжелобольным. Из пяти товарищей, которыя успели перепрыгнуть через баркас, первым оказались счасливцам только два человека, а троих тут же на месте прикололи штыками. Оставшим тифозно-больным не дали настояще оправиться, разогнали по камерам.
В первых числах июля попадаю во вторую партию этапа. Вернея всего всю тюрьму начинают эвакуировать. Приходят батальон белых хохлов, во главе которых состоял Начальником конвоя Капитан Котов. 4 часа утра этап двинулся к направлению тюрьмы N2. Дойдя до тюрьмы N2, приняли заключённых, направились по Сибирскому тракту.
Выйдя за город, Начальник конвоя Котов применил зверския мероприятия по отношению к политзаключённым, т.е. кололи их штыками, избивали прикладами тех несчастных товарищей, которыя, перенеся тяжолую болезнь тифа, не могли следовать пешком, нуждались в подводах. Но Начальник Котов смотрел на это иначе - если кто только отставал от этапа и просил Котова, чтобы их устроили на подводах, то Котов срочно прозьбу удовлетворял, вместо подводы "отправлял на луну".
Дойдя до села Косулино, хотели обезоружить конвой, но из среды наших заключённых оказался какой-то предатель и выдал активных товарищей кровавым палачам. После того, как узнал Котов о том, что готовится заговор, то конвой всё время был на чеку.
С приходом в село Белоярское нас загнали всех в помещение школы, и по указанию провокатора [93об] Начальник конвоя Котов срочно вырывал из среды нашей наилутчих товарищей, зверским путём расправлялся с ними. Короче говоря, от руки палача очень много пало героев революции.
После всей этой процедуры Котов с фельдфебелем делали обход, спрашивая политзаключённых, кто из вас больной или вообще не может следовать в этапе пешком. Из данной партии нашлось так что около десяти товарищей, то Котов приказал больным товарищам ложиться вниз лицом, а фельдфебелю приказал в области спины бить прикладом. Бил и приговаривал, что вот вам медисинское лекарство. После побоев десяти товарищей обход продолжали дальше и спрашивали: "Кто ещё больной, говори, вылечим". Но из данной партии уже больше никто не отозвался.
Вскоре этап двинулся в поход. Начальник Котов, будущи в пьяном виде, приказал этапу бежать бегом, а кто только не мог бежать бегом и отставал, белогвардейщина колола штыками. Вообще Котов до самого Камышлова терроризировал политзаключённых, т.е. убивал из нагана самолично и применял в ход холодныя оружия, шашки, нагайки и шонпула.
Пройдя город Камышлов, не дойдя одной версты до села Никольскаго, Котов скомандывал этапу остановиться и ложиться всем голова в голову. Вскоре подоспели казаки отряда Атамана Аненкова в количестве семи всадников. Во главе с начальником Котовым начали выводить из партии по своему вкусу товарищей и рубили шашаками.
Очередь дошла до меня. Приказали мне встать, я встал.
- Кто будешь такой: русский, мадьяр или коммунист?
Я отвечаю:
- Русский.
Тогда казаки попросили расстегнуть ворот рубашки. Когда увидели, что на мне нет креста, в один голос проговорили:
- Ага, раз нет креста, то значит коммунист, надо его отправить на луну, [94] - схватив меня за руки, и приказали. - Становись на канаву.
И ещё добавили девятнадцать товарищей ко мне, приказали нам следовать к направлению леса.
Это было часов в двенадцать ночи, к тому же был ливень дождя.
- Вот, - думаю, - и кончится моё человеческое существование.
Настроение было кошмарное, мысли летели одна за другой, как пуля из винтовки.
Не дойдя до леса приблизительно шагов двадцать, я послышал толчёк в руку - это был сигнал бежать. Ещё несколько зделав шагов, послышались крики "ура" со стороны наших, и бросились в разныя стороны бежать. В то время казаки пустили в ход сабли и открыли орудийный огонь по бежавшим.
Надо полагать, что из двадцати товарищей пало жертвой от руки палачей 10 товарищей. Ночь и лес нас выручил, мы по лесу разбежались, как зайцы. Лес и ночь казакам препятсвовало относительно погони за нами. Чем судьба кончилась оставших в живых товарищей, я больше их не видал и не слыхал. Лично я направился бором по направлению Камышлова, Богдановича и Свердловск, но всё же придерживался трактовой дороги.
Не дойдя до Камышлова приблизительно вёрст пять, увидел на тракту расстрелянных товарищей в количестве 12 человек, которыя расстрелянные раньше нас. Я решил посмотреть учась погибших товарищей и сам снова чуть не попался в стихийное бедствие.
Только что успел выполсти из канавы, посмотреть на жертвы, вижу - не подалёку от меня едет сотня казаков. Вижу, что положение моё безвыходное, бежать по полю чистым местом неселесообразным, т.е. от всадника не убежишь, решил остаться в канаве и притвориться мёртвым. Это, конечно, меня спасло. Сотня около жертв, рассуждая промеж собой, что это расстрелянныя красныя бандиты, собакам собачья смерть, сотня двинулась вперёд. Я, спустя нескольких минут, вижу, что казаки скрылись из виду, быстро осмотрел жертвы, но из них никого знакомаго не опознал, двинулся в путь-дороженьку. [94об]
Не доходя города Камышлова, город пришлось обойти окольным путём, т.к. город весь был переполнен белым войскам, беженцам, городом пройти было не возможно ввиду сильнаго контроля. Обойдя город, в промежутке Камышлова и Богдановича в бору и в болотах пришлось случайно встретиться з белым дезиртиром, которой был вооружён наганом и гранатой.
- Но, теперь, - я думаю, - ожил. В случае попадём на разведку двух-трёх белых, это нам непочём.
Парень-дезиртир был решительный, смелый, урожденец из города Уфы, дорога нам с ним попутна. Увезали с ним тесную связь, чтобы друг друга не выдавать, а если придётся погибнуть, то обоим.
Не дойдя до Богдановича, в болотах наткнулись на скрывавшихся крестьян с лошадьми от подвод белых. Численность крестьян была приблизительно около сот двух, все почти вооружённыя винтовками. Было выставлено четыре поста, и два афтамата были прикреплены к деревьям. Словом, вид и обстановка носили военной боевой характер.
Расспросили нас, чьи, откуда и как попали сюда. Мы, конечно, правду им не сказали, а сказали, что мы были в подводах и бросили своих коней, и решили пробираться домой.
- Так-так, ребятки, давайте пробирайтесь, но очень трудно Вам будет пробраться, в особенности через фронт. В Богдановиче, - говорят оне, - почти сплошной фронт белых, заставы и разведки, но мы, ребята, Вас направим на путь, может, как не буть выберитесь.
Глядя на нас, крестьяне:
- Что, ребята, хлеба, наверное, нет? Сильно Вы изхудали.
Я, конечно, ответил, что да, нету, вот уже восьмыя сутки не едал, кормился только ягодами, да куда-небудь залезешь но чью в огород, нарвёшь луку или репы, вот и вся наша еда.
Вскоре нам принесли булку хлеба:
- Ешьте, ребята, а потом мы Вас проводим, - и сказали, как лутьче пробраться, разказали нам все болота, поскотины, деревушки и расположение белого фронта.
Вскоре один крестьянин повёл нас немного проводить, довёл до болота:
- Ну, вот, ребята, берите жерди. Болото местами топкое, провалитесь и утонете. Идите этим болотом, держитесь правой руки, выйдете прямо на поскотину. Возле поскотины нужно ити осторожно, вскоре Вам покажутся ворота и дорога. Пройдя ворота, нужно повернуть влево, там Вам попадут тря дороги, словом говоря, стрелка. Не нужно ходить не вправо и не влево, а держаться средней дороги, и Вы попадёте в деревню Кулики, а из Куликов на Некрасову. Дальше смотрите сами. Ну, пока, до свиданья, счастливо пробраться.
Двинулись по болоту. Сначала шли хорошо, только покачивались, и вода пошлёпывала. [95] Вскоре нам стало препятствовать. Идёшь, обшарив хорошо, а то ухнешь в такую безну, что и дна не можешь достать, но благодаря спасательным жердям нам удалось з большим трудом выбраться из проклятого болото. Т.к. не имели обуви, ноги все изрезали осокой до крови, вымокли, как болотныя лягуши, но всё же добрались до поскотины.
Немного опнулись, мозгой шевельнули в отношения указаннаго плана. Время уже затемняло, к тому же слехка моросил дождичек. Я обращаюсь к своему партнёру:
- Давай пошагам, какая выйдет.
Партнёр мой всегда не возражал.
Не дойдя до поскотинских ворот приблизительно саженей пяток, видим - около ворот сверкнул огонёк. Я партнёру шепнул слехка на ухо:
- Стоп. Давай немного присядем, поглядим и послушаем, что это за огонёк.
Дальше видим две курящих папирос.
- Ага, - думаю, - попали на белой пост. Давай, партнёр, поползём к емя поближе.
Зделали не большой фланг, нам стало слышно разговоры и видно фигуры. Их было двое, один белогвардеец спиной к нам, другой лежал на животу, одна винтовка стояла у столба, другая возле боку лежащаго, разказывали друг другу сказки.
Я партнёру зделал предложение:
- Давай обезоружим, веть мы тоже имеем оружие.
Партнёр сказал:
- Я всегда на твои предложения согласен. Словом, делай всё, что ты задумал, я, - говорит, - не подкачаю.
У меня наган, у партнёра граната. Протёр наган рубашкой, распределили роли, кому на кого нападать. Наган был самозвод. Приготовились к бою, поползли потихоньку. Не доползли до них каких не будь сажен полторы, вскочили оба да прямо на них набросились львиным образом.
- Стоп, не шевелитесь!
Разтерянныя белогвардейцы замерли, как статуй. Винтовки уже в наших руках. Я обращаюсь к партнёру:
- Что будем делать с ним?
То он, не слова не говоря, садит одного на штык, а я второго. Забрали винтовки и патроны, да и в кусты.
В общем, стали следовать по указанной пути, отшагали приблизительно вёрст десяток, слышим - лают собаки. Значит, лают собаки, то и деревня близко. Это действительно была деревня Кулики.
Разсветало широко, дальше следовать нельзя. В лесу нам попала большая груда чащи.
- Ну, партнёр, давай полезем под груду чащи.
Партнёр мой говорит:
- Как бы поесть.
- А где, дорогой мой, возьмём поесть, коли у нас с тобой перекусить крошки даже нет? Вот, пролежим денёк под чащей, а ночь нас выручит. Как только будет темно, и слазим в огород, да и вот что-нибудь порвём насчёт еды.
Успокоился мой товарищ. Оба уснули. [95об]
Спустя часиков трёх, партнёр мой будит меня:
- Эй, друг, послушай, что я тебе скажу.
Я ответил:
- Ну, говори.
Партнёр говорит, что сильно есть хочу, давай пойдём в деревню просить хлеба, авось да и отломится. Я пробовал уговаривать его, но он настаивал на своём.
- Но, давай пойдём, что будет, две смерти не будет, а одной не миновать.
Оружие оставили под чащей, а сами пошли в деревню Кулики. Войдя в переулок деревни, видим - по всей улице стоят обозы и солдатские кухни. Немного с партнёром опнулись, сообразили - если кто нас будет спрашивать, кто Вы такие, мы должны ответить: "Подводчики, стоим в следующей улице".
Ну, так и зделали. Заходим в небольшую бедную избёнку. К нашему счастью в дому не было беженцев и белых солдат. В доме была только женщина з своим детьми.
- Бог помочь, мамаша.
- Поди-ко, добро жаловать, откуда, молодцы, будите?
- Да вот, тётенька, в чём дело, мы подводчики, пришли к тебе насчёт хлебса.
- Садитесь, сечас дам Вам хлеба и принесу молока.
Переглянулись мы с партнёром друг на друга - вот-де счастье-то нам попалось. За едой завели разговор с хозяйкой дома. Мы спросили:
- Тётенька, а где Ваш муж?
Она сначала мялась в разговорах, а потом ответила:
- Мой муж с сыном скрывается в лесу, боясь белой мобилизации.
Дальше говорит:
- Всё у нас забрали, увели последнею лошадёнку.
Женщина довольно умная, безусловно, с ней можно о коем-что поговорить. Я спрашиваю:
- Скажи, мамаша, где и как можно лутьче пробраться отсюда.
Она сказала, что здесь недалеко Красныя Войска, в селе Некрасово.
Только что переговорили, видим в окно - в ограду входят 6 человек белых кавалеристов. Тогда хозяйка дома быстро и зволновано сказала:
- Ребяты, лесте на полати.
Вскоре открывается дверь избы, и послышался сщёлк шпор.
- Здорова, тётка, - говорят белыя.
- Здорова, здорова.
- Вот в чём дело, поставь самовар, только быстрея, а то жрать хочем, как собаки.
Самовар был готов, белыя усялись за стол. За чаем ведут разговор, что Красныя заняли село Некрасово.
- Ну, это не надолго, сегодня же ночью вышибем.
Спрашивают хозяйку:
- А где твой муж?
Она ответила:
- Мой муж уехал в подводы.
- А не врёшь?
- Ей богу не вру. [97]
По окончанию чаепития вылезли изо стола, взглянули через брус на полати.
- Ага, кто это такия у тебя на полатях-то?
Она, не разтерявши, ответила:
- Это подводчики, обоз ихней стоит в следующей улице.
- Так-так, эй вы, люди, вставайте.
Но ударил по коже мороз, даже судороги забились в ногах, думаю: "Сейчас оне нам покажут, фальшивым подводчикам". В особенности боялся за хозяйку - обробеет да и скажет, что мы удирать хочем, беда будет ей, а в особенности нам.
Слезли с полатей, то двое белых кавалеристов говорят нам:
- Ну, давай, ребята, поработайте немного. Вот Вам шило, дратва и иголка, пришейте ремни к винтовкам, оборвались они.
Мы, не возражая, принелись за работу. Пришили ремни, за работу получили пачку папирос и одну банку каждый, после чего белыя улеглись спать. Это было уже на сумерках.
Хозяйка дому вызвала во двор и говорит:
- Давай, ребята, уходите, а а то что бы с вам плохое не случилось, - показала нам дорогу на Некрасову. - Дорогой не ходите, а вот там есть бор, лутьче обойдите бором.
Так и зделали, направили в лес. В то время затемняло сильно. Пройдя несколько вёрст, нам попал стог сена. Мы с партнёром решили переночевать, залезли в стог и, как крысы, зарылись. Не слыхали даже выстрелов и бегство белых.
По утру стаём, потихоньку сено начинаем разковыривать. Разковыряв небольшую дыру, видим - крестьянин отбивает литовку. Вылезли из сена, спросили у крестьянина:
- Скажи, папаша, деревня Некрасова далеко?
Он ответил:
- Нет, недалеко, вёрст 6 приблизительно, а вы кто такия будите?
Мы сказали:
- Подводчики, лошадей бросили, а сами убежали от белых.
- Теперь Вам опасность миновала, белых угнали до Богдановича.
Мы направились в село Некрасово. Видим - настроение крестьян весёлое, ходят в красных бантах. В селе стояла команда связи. Мы явились к начальнику связи, открыли тайну свою, разказали про оружие, спрятанное нами под чащей, с"ездили, отыскали оружие, отдали его в руки н-ку связи.
Нас крестьянин отвёс на лошади на станцию Грязновск, откуда со штабным поездом приехали в город Свердловск. Снова очутился в родной столице Урала, с партнёром разспростились, он уехал домой в Уфу. Переживанию и мытарству настал конец.
Писал 20-го марта 1929 года. [97об]
После бегства из-под расстрела от белой своры в 1919 годе 2 августа поступаю ф-ку быв. Макаровых. Вскоре рабочими избираюсь членом Ф.З.Ка. Согласно распоряжения Урал-Профсовета командируюсь на фронт по разспространению агитации и по раздаче подарков Красным Войскам, каковыя находились в Ялуторовском направление, что и было мною выполнено, т.е. наказ Уралпрофсовета полностью.
По возращению с фронта 1919 года в сентябре м-це поступил на службу в Екатеринбурскую Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюции и т.п. Служа в различных должностях комиссаром оперативнаго отдела и секретным работником, в виду усиленнаго развития контрреволюционных явлений в Тюмени приказом Ч.К.а командируюсь в распоряжение Тюмгубчека 20-го года в марте месяце.
1920 года 6 мая органом Тюмгубчека командируюсь для работы в Тобольскую Чрезвычайную Комиссию в должности уполномоченнаго по наружному наблюдению. Город Тобольск - район не рабочий, а чисто мещанской, настроение носил контрреволюционнаго фактора, т.е. везде и всюду антисоветская агитация, расклейка прокламаций, контрреволюционныя заговоры. В общем, положение было крайне натянуто. Орган Тобчекаборолся с врагами революции безпощадно. Словом, работать было очень трудно в таком враждебном лагере. Было несколько открыто контрреволюционных организаций, но всё же гидра контрреволюции не была окончательно разбита.
1921 году в феврале месяце ужи контрреволюции подняли голову официально, воспользовались случаем развёрски крестьянской продукции. Эсеры, меньшевики и бывшия служаки-офицеры Колчаковщины поднимают крестьянское вооружённое восстание, окружают со всех сторон город Тобольск.
Гарнизон Красных Войск Тобольскаго Военнаго Комиссариата не значителен и слабо вооружён, чувствовались большия нехватки винтовок и патрон, не было прочной дисциплины. В силу этого обстоятельства Тобревком, Комитет Партии и Политбюро решили временно организовать Военной Комиссариат, создают штаб Тобольской Военно-оперативной группы, [96] сливаясь в отряд ответработники, коммунисты, политбюро, милиция, в общем, всех сторонников Советской Власти. Отряд создался численностью 900 штыков.
20 февраля утром отряд не выдержал победы, был вынужден в боевом порядке отступить в направление Утьмы и Тары. Отступали 250 вёрст до села Загваздино, где я назначаюсь Военную Чрезвычайную Комиссию уполномоченным по борьбе з бандитизмом.
Вскоре к нам пришол на подкрепление Тарский отряд. Об"единились, произвели чистку комсостава. Во главе отрядов стал Начальником Вооружённых Сил Тобольско-Тарской группы т. Церкунов. Снова повели наступления на Тобольск. После полуторнего месяца город Тобольск был очищен от бандитской своры. Банда отступила на дальней север.
В мае месяце 1921 года я снова отзываюся Тюмгубчека и назначаюсь в город Ялуторовск уполномоченным политбюро. Проработав около полуторых месяцов, согласно телеграммы Тюмгубчека назначаюсь уполномоченным Ишимскаго политбюро. Того же года, т.е. 1921 снова из Ишима отзывает Тюмгубчека в своё распоряжение, назначает меня в должности уполномоченнаго по наружной разведке.
1-го сентября 21 года Тюменским Комитетом Партии отзываюсь из Г.П.У. и назначаюсь заведующим жилотдела. Служу по 10 марта 1922 г. Постановлением отдела управления снимаюсь с работы жилотдела и назначаюсь Комендантом Канцетрационнаго Лагеря, где и проработал 9 месяцов.
В декабре 1922 года лагерь был ликвидирован, и я по своему личному желанию пожелал на Урал. Комитет Партии направил в распоряжение Свердловскаго губкома. Получая путёвку по своей основной профессии, поступаю на ф-ку им. Ленина в качестве сноваля.
За годы Гражданской Войны отразилось на моём здоровье. Вскоре я заболел тяжолой болезней, совершенно ослеп. Теперь я инвалид 1-й группы, оторван от среды, лишон возможности принимать участия в общественных организациях. [96об]